Голубь был довольно обычного вида — сизый, с красными лапками, и только коричневый хвост и несколько белых перьев в крыле выдавали в нем породу.

Он свалился буквально с неба, причем это произошло так неожиданно, что ни я, ни Сергей Одинцов не заметили, откуда он взялся.

Правда, мы смотрели в этот момент не на небо, а на землю. Только что мы сделали очередную «закопушку» — вырыли небольшую яму в земле, и нам не терпелось узнать, нашли мы клад или нет.

Кругом стоял лес, первобытный и дикий, высились сопки, лежали огромные камни, истертые временем.

Сокровище, которое мы разыскивали в глухой тайге, не было — тут я должен разочаровать читателя — кладом, который зарыли в землю много веков назад исчезнувшие обитатели здешних мест, произнеся приличествующее случаю заклятие и положив начало легенде, передающейся из поколения в поколение.

Легенда, которой мы пользовались, — а легенда все-таки была! — записывалась не исследователям фольклора, а геологами нашего треста по данным магнитной аэросъемки. Впрочем, может быть, не все читатели знают, что легендой в картографии называются пояснения к карте, помещаемые обычно на ее полях или на обратной стороне.

В нашей легенде было указано, что особенного внимания заслуживает район, отмеченный на карте овалом. Было сказано, что местность, очерченная этим знаком, совершенно непроходима и что здесь нельзя пользоваться даже вьючной лошадью.

Что привело нас сюда?

В эти малоисследованные места мы были посланы в качестве разведчиков, чтобы стереть еще одно «белое пятно» на карте. В нашей стране берутся на учет все богатства, в том числе скрывавшиеся миллионы лет в недрах земли. Один из таких кладов природы мы и разыскивали.

Неудачи преследовали нас. Сколько мы ни копали землю на участке тайги, обозначенном на нашей карте неправильным овалом, мы ничего не обнаруживали.

Так оказалось и на этот раз. Никаких признаков никелевой руды!

Сергей бросил лопату и сел на поваленное дерево, вытирая лоб.

Я прислонился спиной к березе и вынул папиросу.

Тут мы, собственно, и заметили крылатого гостя. Голубь сидел на лиственнице и с интересом, как нам показалось, поглядывал на нас. Очевидно, присутствие людей в глухой тайге представлялось ему удивительным.

— Откуда он взялся? — спросил Сергей. Я пожал плечами.

Но Сергей не так просто отказывался от вопросов, если они у него возникали.

Еще в геологическом институте, где мы учились на одном курсе, он славился своей любовью строить логические умозаключения. Недаром товарищи говорили про него, что из него вышел бы хороший следователь. Он же полушутя, полусерьезно возражал, что «следователь» и «исследователь» — слова одного корня и что умение логически мыслить важно для всех профессий, в том числе и для геолога.

— Во всяком случае, — заметил я, — голубь, как видишь, не принес нам счастья. Что-то не похож он на «синюю птицу».

Из палатки, разбитой неподалеку, послышалось радостное восклицание, полы ее раздвинулись, и у входа показался Саша Еременко.

— Есть Листвянск! — закричал он.

Все утро Еременко, третий участник нашей немногочисленной экспедиции, бился над своей походной рацией. Предшествовавшей ночью разразилась магнитная буря и произвела какие-то нежелательные изменения в эфире. Радиоволны, посылаемые нашей станцией, натыкались на невидимые препятствия и «не проходили», как говорил Саша.

— Ну, — нетерпеливо сказал он, — скоро вы? А то опять исчезнет!

Я с огорчением развел руками.

Одинцов мрачно посмотрел на дно ямы, где кроме песка и камней ничего не было.

— Результатов нет. Поиски продолжаем, — продиктовал я радиограмму. — Наши координаты: 015–162.

Я указал расположение лагеря по квадрату карты.

Саша исчез. Скоро из палатки послышались проклятья. Листвянск опять пропал.

* * *

Целый день мы с Сергеем в разных местах в тайге делали пробные закопушки, уходя все дальше от лагеря.

Магнитный прибор, которым мы пользовались, капризничал. Очевидно, и на него подействовала магнитная буря.

Когда мы, усталые и разочарованные, не найдя руды, вернулись «домой», то первое, что мы заметили, был голубь, сидевший на гребне палатки. Это был другой голубь, не тот, с которым мы познакомились утром. Птица поглядывала на Еременко, сидевшего на корточках, и на прилетевшую раньше голубку, клевавшую крошки с ладони Саши, но не решалась присоединиться к их компании.

— Трогательная идиллия, — проворчал я. — Совсем как в детских книжках про Робинзона Крузо.

Но Сергей Одинцов толкнул меня в бок.

— Заметил? — сказал он многозначительно. — Они прилетели к нам сюда, в лес, из разных голубятен!

Действительно, когда голубка, наклевавшись крошек, вспорхнула на палатку и попыталась подсесть к пришельцу, тот отчужденно отодвинулся. Это был великолепный турман с коротким клювом и горделиво изогнутой шеей. Прилетевшая первой голубка выглядела по сравнению с ним совсем неказистой.

— Ну и что же? — спросил я.

Сергей только посмотрел на меня и покачал головой.

Но мне было тогда не до птиц. Меня занимали другие мысли!

Участок тайги, где мы производили поиски, перенося с места на место нашу палатку, находился в районе, где, по предварительным данным, предполагалось залегание никелевых руд.

Нам, казалось: вот еще удар лопатой — и пласт руды покажется из-под вязкой глины. Но наши лопаты в лучшем случае гремели о камни, которые мы, рассмотрев, отбрасывали с досадой в сторону.

А как хотелось найти никель. Ведь мы искали металл, необходимый нашей стране, нашей социалистической промышленности, чтобы вырабатывать все больше электрических приборов, нержавеющей стали, и самых разнообразных изделий, в которых применяется никель.

И вот словно какой-то бес портил наш прибор и нарушал радиосвязь! Как будто природа не хотела раскрывать нам свою тайну и нарочно чинила препятствия на каждом шагу.

Еременко почернел от злости, но Листвянск, где находилась база экспедиции, исчез, словно его не существовало на свете. Кругом стояли сопки, поросшие лесом, на каждом шагу лежали поваленные стволы (ничья рука никогда не убирала здесь ни одного сучка). Шумел ветер… Мы были единственными людьми в этом диком месте.

Пробираясь в эту глушь пешком, мы, естественно, могли унести с собой лишь самое необходимое: палатку, лабораторию в рюкзаке, небольшую рацию и продовольствие на первые дни. Все остальное должны были сбрасывать нам с самолета в тех пунктах, которые мы укажем по радио.

Но связи с Листвянском не было, и самолет не прилетал.

* * *

Прилетали только голуби.

Третий пожаловал к нам на следующий день. Голубь показался в виде точки в небе с восточной стороны. Он летел прямо, словно по заданию, но, очутившись около лагеря, начал описывать круги, снизился и сел на конек палатки, приняв, по-видимому, за голубятню. Два ранее прибывших голубя, прижившиеся у нас, могли натолкнуть его на эту мысль.

— Здравствуйте, — сказал я, положив ложку на траву (мы сидели у костра и обедали). — Еще один явился. Откуда только они берутся?

Сергей внимательно наблюдал, как птицы знакомятся друг с другом.

Новоприбывший голубь оказался весьма общительным. Как и первая голубка, он был простой породы и, по-видимому, простого нрава. Без особых церемоний он подсел к турману и попытался заговорить с ним, но тот холодно отклонил всякие притязания на знакомство. Не встретив сочувствия у турмана, пришелец перенес свое внимание на голубку. Уже через минуту обе птицы сидели рядышком и ворковали о чем-то, перебирая розовыми лапками.

Тем не менее Сергей на основании ему одному известных соображений сделал вывод, что птицы не были знакомы раньше.

— Ты обратил внимание? — спросил он меня. — Второй голубь прилетел с юго-запада, — так, по крайней мере, говорит Саша, который заметил его первым. А этот, мы все видели, появился с восточной стороны.

Я должен был сознаться, что не придал значения подобной детали.

— Интересно. — продолжал Сергей, — почему птицы без голубеграмм и без пенальчиков? Ведь по виду это почтовые голуби…

Действительно, мы осмотрели первых двух птиц в тот же день, когда они появились, но голубеграмм при них не нашли.

Я взглянул на птиц, расклевывавших корку, которую кинул им Еременко, и отыскал взглядом голубя, прилетевшего последним.

— Ага! — закричал я. — Смотрите!

На левой ноге у голубя что-то тускло поблескивало.

Мы принялись ловить крылатого почтальона.

Это не потребовало большого труда: общительная птица легко дала взять себя в руки.

Но то, что издали казалось похожим на пенальчик для голубеграмм, было алюминиевым кольцом, надетым на левую ножку птицы.

На кольце виднелась надпись, такая мелкая, что мне пришлось достать из кармана лупу, чтобы прочесть ее.

«Таежный № 3» было отштамповано на кольце.

Что это такое?

Мы достали карту, и Сергей немедленно углубился в ее изучение.

— Нашел, — объявил он, держа палец у самой кромки карты. — Совхоз «Таежный». Звероводческое хозяйство. Имеется голубиная станция… Километров… Одну минутку …Километров двести — двести двадцать от нас.

— Далековато! — заметил я.

— Голуби летают и дальше, — возразил Сергей. — Не это удивительно. Но голуби летят всегда по направлению к своей голубятне. А этот… наоборот, покинул совхозную станцию и примчался к нам. Какой ветер занес его сюда?

Сергей взял голубя пальцами за голову и посмотрел птице в глаза.

Та, разумеется, ничего не ответила.

* * *

По тем взглядам, которые Сергей время от времени кидал на нашу «голубятню», я видел, что голуби продолжают занимать его. Вероятно, он создавал какую-то теорию по поводу их появления.

С меня хватало своих забот: запасы продовольствия у нас подходили к концу. Конечно, мы могли бы раздобыть себе пропитание охотой, но терять на это день, а то и два в самую горячую пору поисков не хотелось. Может быть, завтра или послезавтра нам подбросят продукты по воздуху.

Я приказал сократить рационы и, скрепя сердце, вынужден был снять голубей с довольствия! дело в том, что они питались хлебом, которого у нас и так оставались крохи.

Птицы перешли на подножный корм. Часами они пропадали где-то в тайге, но затем исправно возвращались в лагерь. Определенно, мы им нравились.

Так прошло дня два.

Связи с Листвянском по-прежнему не было. В приемнике раздавался только треск разных оттенков, сколько Саша ни крутил рукоятки.

— Долго это будет продолжаться? — спросил я.

— Не знаю, что и подумать! — Еременко пожал плечами; он был близок к отчаянию. — Обычно магнитные бури продолжаются не более двух-трех суток. Может быть, две бури разразились сразу одна за другой…

Сергей, человек очень начитанный, вспомнил, что во время работы отважных советских полярников на дрейфующей льдине в районе Северного полюса были довольно длительные перерывы в радиосвязи из-за атмосферных явлений.

— Мы, конечно, не на полюсе, — добавил он, — но магнитные явления в этом районе еще мало изучены. Вы подумайте только, — воскликнул он, — какая же огромная наша страна, если на ее территории сохранились целые районы, ждущие еще исследователей!

— Ее прежде плохо изучали, — заметил я. — В наше время сотни экспедиций исследуют страну, и одна из таких экспедиций — мы с вами. Но… не кажется ли вам, что мы плохо выполняем свои обязанности?

Я не предполагал, что мои слова произведут такое действие на Еременко. И же потом я понял, как сильно этот упорный и настойчивый парень страдал от мысли, что нормальная работа экспедиции нарушалась из-за отсутствия связи, в чем он обвинял только себя.

— Сегодня, — сказал Еременко и даже побледнел, — Связь будет. — Он упрямо потряс головой и добавил: — Умру, но добьюсь.

Мне стало жаль этого горячего парня. Все мы, три молодых участника экспедиции, проходили здесь, в тайге, суровую практическую школу, и давалась она нам не так просто.

— Знаешь что, — сказал я, кладя руку на его плечо: — отложи-ка на день заботы о связи. Кончится же когда-нибудь эта магнитная буря! Завтра или послезавтра ты добьешься Листвянска. А сегодня… — я немного замялся и продолжал, стараясь принять непринужденный тон: — Возьми ружье и постреляй дичи. Понимаешь, — убеждал я его, думая, что ему полезно будет отвлечься от источника своих огорчений, — продукты на исходе, а мы с Сергеем не имеем, так сказать, права отвлекаться от нашей прямой задачи…

Я хотел сделать как лучше, но ничего хуже я не мог бы придумать.

Саша посмотрел на меня взглядом, который я ее в состоянии описать.

— Отстраняешь? — прошептал он вздрагивающими губами.

Он едва не задохнулся от гнева и огорчения.

Я счел благоразумным не настаивать на своем предложении.

* * *

— Надо бы повнимательнее с Еременко, — сказал Сергей, когда мы шли на поиски руды. — Парень с характером… Ему тяжело. А здесь, в тайге, нетрудно и равновесие потерять!

— Пусть только попробует. Если от всех неудач приходить в отчаяние…

— Но ты сегодня наступил ему, надо прямо сказать, на самое больное место. Представляю, что у него сейчас в душе делается.

Я промолчал. У меня самого в душе делалось такое, о чем я, как начальник экспедиции, не считал себя вправе рассказывать.

В этот день мы трудились с особым ожесточением. Все было безрезультатно.

В самом мрачном настроении мы возвращались в лагерь.

Когда мы вышли к ручью, который протекал мимо нашего становища, в той стороне, где был лагерь, раздались громкие выстрелы.

— Ну, кажется, Саша добывает продукты на обед, — сказал Сергей с облегчением.

Действительно, выстрелы были из охотничьего ружья — из двустволки. Они последовали быстро один за другим.

Но вслед за тем послышался такой нечеловеческий крик (я с трудом узнал голос Саши), что у меня возникло только одно предположение: стрелявший, очевидно, всадил оба заряда в самого себя.

Мы побежали на крик. Выскочив из кустов на поляну, где был разбит наш лагерь, мы увидели сцену, которая запомнится мне, вероятно, на всю жизнь.

Около смятой и поваленной набок палатки с вырванными кольями стоял, прислонившись к уцелевшму столбу, Саша Еременко и дико кричал на медведя, который, сидя в трех шагах от него, мотал головой и неуклюже, но яростно скреб воздух передними лапами. По морде медведя текла кровь. Два заряда дроби, выпущенные Еременко, угодили мишке в морду и, по-видимому, ослепили его.

Выхватив револьверы и продолжая бежать, мы открыли по медведю беспорядочный огонь. При звуках новых выстрелов медведь сильнее замотал головой, обхватил ее передними лапами, словно у него болели зубы, затем встал на четвереньки и, ворча, но без особой поспешности, пустился наутек. Мы стреляли до тех пор, пока наши револьверы не стали вместо выстрелов издавать пустые щелчки.

Бурая спина медведя уже скрылась в зарослях орешника, а Саша все продолжал кричать. Только теперь мы поняли, отчего он кричит.

Саша разводил костер, чтобы приготовить нам обед из последней оставшейся банки консервов, когда внезапно услышал шорох и треск разрываемой парусины. Это медведь, привлеченный запахом меда — накануне мы нашли его в лесу, — совершил нападение на нашу палатку.

Не успел Еременко сообразить, что нужно делать, как послышался грохот, от которого у Саши кровь оледенела в жилах. Медведь, возившийся в палатке, опрокинул рацию, стоявшую на самодельных козлах.

Не помня себя, Саша с консервным ножом в руках бросился в палатку. К счастью, ему подвернулось ружье, которое висело при входе в палатку. Он схватил двустволку и, не целясь, а попросту приставив стволы почти к самой морде медведя, нажал один за другим курки.

Ошеломленный зверь зарычал, затем яростно кинулся на столб, поддерживавший палатку, свалил его, и наткнулся на рацию, ударил ее лапой так, что тяжелый металлический ящик перевернулся несколько раз, и, наконец, вырвался из палатки, сокрушая все на своем пути.

Очутившись на воле, он остановился, одумался, стал на дыбы и повернулся мордой к обидчику, чтобы рассчитаться с ним. Это и был тот момент, когда мы, выскочив из кустов, пришли на помощь Саше.

Огорченный и возмущенный, Еременко подбирал в траве осколки разбитых ламп, но это занятие предназначалось скорее для того, чтобы дать какое-нибудь дело рукам. Рация была повреждена так основательно, как это мог сделать только медведь.

* * *

В тот же вечер мы собрались на «военный совет». Мы устроились на поваленном дереве неподалеку от палатки.

— Положение пиковое, — объявил я своим товарищам. — Мы уже неделю здесь, а ничего не нашли. Несем одни потери. Вышел из строя магнитомер. Погибла рация. Должен сказать, что в столкновении с медведем все оказались более или менее на высоте: никто не струсил, «противник» отступил, поле боя осталось за нами. Но «противник» причинил нам жесточайший урон и, кроме того, ушел, то есть унес, так сказать, в лице своей особы огромный запас продовольствия, столь нам необходимого. — Я сделал паузу. — Какие будут предложения?

Сергей молчал, раздумывая и кусая травинку.

Еременко сердито сказал:

— Все ясно: я отправляюсь за новым прибором, за новой рацией, с докладом о всем случившемся. Поддерживать связь — моя обязанность. Вы же должны продолжать поиски руды. Работа экспедиции не должна прекращаться.

— О прекращении работы экспедиции нет и речи, — заметил я.

— Продуктов мне не надо, — продолжал Еременко. — Возьму ружье. Мой «НЗ» оставляю вам.

— Конечно, твое предложение делает тебе честь, — сказал я довольно сердито. — Но оно не деловое. Извини меня, Саша, звучит по-мальчишески. Во-первых, сколько времени ты будешь блуждать один по тайге и где гарантия, что ты не заблудишься? Компас ведь тоже может подвести из-за этих магнитных возмущений, шут бы их побрал! Во-вторых, есть ли смысл дробить и без того немногочисленную экспедицию? Мы не вправе сокращать ее на одну треть, особенно сейчас, когда вышел из строя магнитометр и работы намного прибавилось.

— Чем же я могу помочь? — Саша мрачно покосился в сторону разбитой рации. — Ведь я в геологии ни бум-бум…

— Копать землю можешь?

— Дело нехитрое.

— А у нас с Сергеем на это нехитрое дело уходит большая часть времени. Конечно, анализы делать тебя не заставим. Затем — обеспечение питанием. Ведь добыть дичь даже здесь, в тайге, — это не то, что достать банку с готовыми консервами из мешка. И готовить обед теперь будет гораздо хлопотливее.

— Щипать придется, — подтвердил Сергей, понявший уже все.

Еременко хлопал глазами.

— Кого щипать?

— Дичь, — невозмутимо качнул головой Сергей. — Переходим, брат, на первобытный способ снабжения, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ты будешь нашим продснабом.

Еременко хмуро глядел в землю, задумчивый и притихший.

— Ладно, — сказал он, наконец, со вздохом. — Есть, товарищ начальник. Буду этим… Ну, в общем, всем, чем хотите.

— А как же все-таки со связью? — спросил он.

Сергей тоже вопросительно вскинул на меня глаза.

— Вы меня удивляете, друзья, — сказал я. — Ну, поставьте себя в положение работников Листвянской базы! Пропали в тайге три товарища, никаких известий о них… Что, по-вашему, делается сейчас на базе? Да там давно ломают головы: ищут способа установить с нами связь.

— А как же они это сделают?

— Пошлют самолет — и все.

— Здесь разглядеть человека с воздуха. — покачал головой Сергей, — все равно, что иголку увидеть в стоге сена.

— Ладно, друзья, — сказал я. — Падать духом не следует.

— Да никто и не падает. — обиделся Сергей.

Еременко бросил на меня негодующий взгляд.

— Наша задача — искать и, главное, найти металл! — твердо сказал я. — Об остальном забота не наша, об этом позаботятся в Листвянске.

Сергей и Саша проворчали что-то себе под нос, но больше не возражали.

Я был не совсем прав тогда, ограничивая направление мыслей своих подчиненных. Уже впоследствии, когда я стал старше, я понял, что думать нужно гораздо больше и шире, чем этого, казалось бы, требует дело, которое ты выполняешь.

Но я был молод. И этим многое объяснялось.

* * *

Я и Сергей трудились в узкой пади между двух сопок, километрах в трех от лагеря. Мы поручили Саше Еременко настрелять дичи, чтобы с завтрашнего дня он мог принять участие в землекопных работах.

За все утро в тайге не раздалось ни одного выстрела.

— Что-то заготовка продуктов идет туго… — заметил Сергей, когда время подходило к полудню. Он почти машинально подтянул пояс на брюках.

Утром мы съели по две галеты и по кусочку шоколада — последние остатки «неприкосновенного запаса», и я понимал настроение Сергея.

— Давай копнем здесь — сказал я, чтобы отвлечь его от печальных мыслей. Мы еще раньше облюбовали это место. Я протянул руку к лопате, которая стояла прислоненной к обрывистому склону сопки.

Лопата отделилась от земли не сразу. Мне пришлось приложить некоторое усилие, правда, небольшое. Впечатление было такое, точно лопату кто-то обмазал клеем.

— Ты что? — воскликнул Сергей. Видимо, я сильно изменился в лице.

Я взял лопату двумя пальцами за деревянную ручку так, что она свободно повисла металлической частью книзу, осторожно поднес я этот своеобразный отвес к земляной стенке (в том месте, где мы находились, часть сопки у подошвы была словно отрезана ножом). Когда до земли оставалось несколько миллиметров, лопата сделала еле уловимое движение и прилипла железной частью к породе.

— Намагнитилась! — воскликнул Сергей.

— Магнитная масса! — объявил я. — Здесь, в этой сопке… магнитная руда.

Сергей вонзил свою лопату в песчаный грунт и стал выбрасывать землю взмах за взмахом.

Но первые же удары в стенку нарушили, очевидно, неустойчивое равновесие земляных масс, и сверху посыпались камни.

— Осторожнее! — крикнул я, оттаскивая Сергея за руку.

И вовремя! Груда земли и камней рухнула вниз, засыпав начатое углубление. Каменная лавина покрыла бы и Сергея, если бы он не отскочил в сторону.

По-видимому, здесь и раньше уже был оползень, остановившийся на полпути, а сейчас песок и камни снова пришли в движение.

Мы подождали, пока все не успокоилось и пыль, повисшую в воздухе, не отнесло в сторону.

Крутая стенка сопки была теперь закрыта обвалом. Казалось, природа не хотела выдавать нам обнаруженное с таким трудом богатство.

Я сидел на корточках и подбирал куски породы, которые Сергей успел выбросить лопатой. Сергей рылся в песке, извлекая все новые и новые образцы руды.

Мы ощупывали и оглядывали каждый подозрительный комок. Здесь не было хрупких черных комьев, типичных для магнитного железняка. Зернистая бронзово-желтая порода, попадавшаяся под руку, напоминала по виду большие куски золота… Все признаки магнитного колчедана!

Магнитный колчедан и была та руда, которую мы искали. Именно в этой железной руде встречаются в виде примесей никель и кобальт, более ценные, чем само железо. Правда, ценность находки еще была не ясна: в колчедане могли оказаться только «следы» никеля, и в таком случае руда была бы лишена промышленного значения. Но, с другой стороны, известно много случаев, когда в магнитном колчедане встречалось в виде «посторонних» примесей столько никеля, сколько его не содержится даже в некоторых никелевых рудах. Окончательный ответ мог дать только химический анализ.

Я поднес лупу к куску колчедана, и мне показалось, что я вижу микроскопические вкрапления посторонних минералов.

— Пошли! — воскликнул я, засовывая валявшиеся на земле куски в мешок. И мы побежали к лагерю.

* * *

В лагере мы застали следующую картину.

Три голубя сидели рядышком на жердочке, привязанные бечевкой за ноги, и поглядывали на Сашу Еременко, который с огромным ножом в руках делал какие-то приготовления.

— Он решил зарезать голубей! — воскликнул Сергей.

— Останови его. Голуби не наши, мы не имеем права ими распоряжаться. — решительно возразил я и направился в палатку.

В пробирках у меня были готовые растворы. Анализ не отнял много времени.

— Ура! — закричал я, когда последняя манипуляция подходила к концу.

Снаружи раздавались громкие голоса.

Я вышел из палатки. Саша и Сергей стояли около голубей и о чем-то горячо спорили — оба с ножами в руках.

— Из-за чего шум? — сказал я. — Вы сюда посмотрите!

— Никель? — Еременко почти благоговейно уставился на пробирку, на дне которой, как ртуть в термометре, поблескивал металлический осадок.

— Содержание? — Сергей выпустил из рук нож, он воткнулся в землю.

— Шесть и семь десятых!

Сергей свистнул:

— Ого! Вдвое больше, чем во многих никелевых рудах.

— Отлично, — сказал Саша, — вот и голуби пригодились!

Я посмотрел на друзей.

— Голубиная связь, — пояснил Еременко. — Что еще тут непонятного!

Ах, вот в чем дело!

— Что ж, это идея.

Но куда они полетят, эти голуби, если мы их отправим в путь? В свои голубятни? Но мы ведь ничего не знаем о том, где они находятся, кроме разве совхоза «Таежный», откуда к нам прилетел голубь № 3.

— Какое это имеет значение! — Саша нетерпеливо пожал плечами, когда я изложил ему свои соображения. — Напиши только сверху: «Переслать в Листвянск». Вот и все.

— Хорошо, но что ты делал целое утро? — заинтересовался я.

— Вот это.

Саша показал короткие алюминиевые трубочки. Это были пенальчики, которые он вырезал ножом из корпуса конденсатора, оставшегося от разбитой рации.

Для большей надежности мы решили послать всех трех голубей сразу.

Я быстро сочинил донесение, Сергей, обладавший бисерным почерком, изготовил с помощью лупы три крошечные копии, вложил голубеграммы в алюминиевые конверты и прикрепил их к ножкам птиц.

Теперь настала очередь действовать нашему начальнику связи.

Как заправский голубятник, он вооружился шестом, к которому была привязана голубая майка.

Мы выпускали голубей поодиночке, с промежутком в полчаса.

Сделав несколько кругов, птица, напутствуемая взмахами шеста и холостыми выстрелами, ложилась на курс и исчезала в воздухе.

* * *

Взяв ружья, мы отправились на охоту. Это было теперь самым неотложным делом.

Настреляв рябчиков, уже под вечер возвращались мы все трое «домой». Стемнело, когда мы, увешанные птицами, подходили к лагерю.

— Еще один! — воскликнул Сергей, указывая на птицу, одиноко сидевшую на осиновом суку. — Пальнем для ровного счета.

И он приложился. Я успел толкнуть Сергея под руку. Заряд дроби пролетел мимо.

Птица взвилась в воздух и закувыркалась — это был наш турман.

Еременко сплюнул.

Ничего, Саша! — заметил Сергей. — Остаются два очка из трех возможных.

Турман, покрутившись в воздухе, уселся на березе рядом с нашей палаткой.

На другой день утром, еще лежа в постелях, мы услышали над своими головами нежное воркование. Сквозь полотно палатки виднелись движущиеся тени, в которых мы узнали силуэты птиц. Выйдя из палатки, мы обнаружили на крыше нашего жилища еще одного возвратившегося почтальона — это была голубка, в свое время первая навестившая нас здесь, в тайге.

— Телеграммы возвращены, — Сергей вздохнул, — за ненахождением адресата.

Действительно, осмотр птиц обнаружил, что в их пенальчиках лежат наши собственные нетронутые голубеграммы.

— Ну, теперь жди третьего, — сказал я.

Подняв головы, мы посмотрели в небо. Но ожидаемой точки мы там не увидели.

Зато послышался слабый шум самолета, летящего где-то за сопками.

— Ага! — Сергей хлопнул по плечу Еременко. — Поздравляю, Саша! Одно попадание из трех возможных… Молодец третий номер! Он всегда казался мне самым порядочным… А как быстро отозвались в Листвянске!

Еременко быстро схватил ракетницу и поднял ствол вверх. Красная дымящаяся черта прорезала воздух.

Но шум мотора, вызывавший эхо и слышавшийся поэтому с двух сторон, постепенно ослабевал, пока, наконец, совсем не затих.

— Промахнулись, — с досадой сказал Сергей. — Ты координаты точно указал?

— Я говорил, что будут искать! Видите, ищут! — ответил я.

— Так ты думаешь… — упавшим голосом проговорил Сергей.

— К нашей голубеграмме это никакого отношения не имеет! Ищут по квадратам…

— А может быть, так просто самолет пролетел, — высказал мрачное предположение Еременко. — Случайный какой-нибудь рейс — медицинская помощь или там лесная охрана: смотрят, нет ли пожаров.

Мы не хотели верить в это предположение и весь день прислушивались, не раздастся ли шум самолета, но к обычным звукам тайги не примешивалось никаких посторонних звуков.

* * *

Обследуя обнаруженное накануне месторождение, мы нашли еще несколько выходов рудного пласта почти к самой поверхности земли.

— Как там наши голубочки поживают? — говорил Сергей, когда мы возвращались в лагерь.

Как выяснилось, птицы чувствовали себя отлично. Тем более, что вместо оставленной утром пары нас ожидала в лагере вся тройка.

— Полный сбор, — заметил я. — Поразительная привязанность к трем молодым рудоискателям.

— Да-а! — протянул мрачным тоном Еременко и отвернулся в сторону.

— А вроде казался самым надежным, — огорчился Сергей. — Ты что ж это, милый? — обратился он к голубю № 3. — Стыдно, брат!

Но «милый» вовсе не казался пристыженным. С обычным своим общительным видом он сделал по траве несколько шажков к Сергею и заглянул в ладонь, куда тот высыпал из кисета крошки табаку. Клюнув в ладонь, птица замотала головой и только что не начала плеваться.

— Не нравится? — спросил Сергей. — И этот, брат, последний. Нет больше табачку!

И вдруг воскликнул:

— Те-те-те! А это что такое?

Он показывал на пенальчик, привязанный к розовой лапке птицы.

— Ты же сам его запечатывал, — я пожал плечами. — Что же, ты не узнаешь?

— В том-то и дело, что не узнаю! — торжествующе закричал Сергей. — Этот побольше, да и другой формы.

Я отделил от ножки голубя пенальчик — алюминиевую трубочку, отштампованную фабричным способом. Внутри лежал лоскут бумаги, свернутый аккуратным рулончиком.

Письмо было адресовано мне. Из совхоза «Таежный» передавали полученные по телефону указания из Листвянска. Завтра работ не производить, с утра быть всем в сборе, развести костер побольше и постараться, чтобы он посильнее дымил. Ждать прилета геологов и рабочих с базы.

— Ура! — закричал Сергей и, вытряхнув из кармана последние крошки шоколада от неприкосновенного запаса, бросил их голубю.

— Премия! — пояснил он.

* * *

Некоторое время мы все шумно радовались. Но через несколько минут Сергей перестал смеяться и начал как-то странно посматривать на голубя № 3, принесшего нам счастливую весть.

Видимо, какая-то новая идея возникла в его беспокойной голове.

— Послушай, Саша, — сказал он, наконец, потирая лоб, наморщенный от напряжения мысли. — Как же он прилетел сюда?

Еременко взглянул на Сергея, затем свистнул и тоже приняв недоумевающий вид, почесал в затылке.

— Действительно, — пробормотал он.

— Да что случилось? — спросил я нетерпеливо.

Эти истории с голубями начинали мне надоедать. Голубь выполнил свою задачу, голубеграмма была доставлена, и ответ получен. О найденном месторождении знали в Листвянске — чего еще ломать голову?

— Дело в том, — растерянно сказал Сергей, — что голуби умеют находить путь только к своей голубятне. А так, по специальным заданиям, — например, слетать в тайгу и отыскать экспедицию, — они не работают. Такой штуки никакой дрессировкой еще никто не добился. Очень странный случай.

Саша и Сергей посмотрели на голубя так, словно ожидали, что он вот-вот сейчас заговорит с ними.

Но по траве бродил самый обыкновенный сизяк, не без удовольствия, как видно, подбиравший крошки шоколада.

Я махнул рукой и, встав с места, отдал распоряжение готовиться к прилету Листвяских товарищей.

* * *

На другой день с утра мы развели такой огромный костер, что если бы пролетал самолет лесной охраны, пилот наверняка сделал бы вывод, что тайга горит.

Жирными клубами дым поднимался от стога, который мы сложили из сырых ветвей, и волнистым столбом тянулся в небо.

Но прошло часа три или четыре, прежде чем мы услышали далекое жужжание в воздухе.

Через несколько минут что-то сверкающее, взмахивающее прозрачными, как у стрекозы, крыльями, появилось над лесом.

Когда это нечто приблизилось, мы увидели повисшую в воздухе кабину и сверкающий круг над ней.

Вертолет снижался вертикально, словно люди в кабине находились в лифте.

С большим трудом вертолет сел на тесную площадку, приготовленную нами у ручья. Из кабины вышли главный геолог треста Макар Иванович Дубравин и еще четыре человека в рабочих комбинезонах.

Это была первая партия. За ней последовали новые. Вертолет совершил в этот день шесть рейсов.

* * *

Работы развернулись сразу по нескольким направлениям.

Пока производилось «оконтуривание» месторождения — определение границ залегания руды и толщины ее пласта с помощью буров, доставленных по воздуху, — один из прибывших с Макаром Ивановичем инженеров намечал по карте направление просеки — трассы будущего шоссе, которое должно было соединить проектируемый никелевый рудник с железной дорогой, что проходила в двухстах километрах отсюда.

Вертолет все прилетал и улетал, привозя людей и доставляя имущество. Тайга наполнилась шумом, грохотом взрывов, человеческими голосами.

Всюду виднелись затесанные топором деревья с различными пометками, вбитые в землю свежие колышки, дощатые указатели, прикрепленные прямо к скалам.

Между верхушками могучих лиственниц сверкал на солнце канатик новой радиостанции.

Ее обслуживал целый штат, неся круглосуточное дежурство. Все бури, в том числе и магнитные, миновали, и радиосвязь действовала безупречно.

Как-то вечером вместе с группой новоприбывших товарищей мы сидели за грубо сколоченным столом, установленным прямо под открытым небом, и ужинали.

То один, то другой из ужинавших кидал крошки хлеба голубям.

— Вот любопытный случай, — обратился Сергей к компании и рассказал всю историю с голубями.

Инженер-радист, начальник радиостанции, прилетевший только сегодня утром, слушал внимательнее других. Раза два во время рассказа Сергея он улыбнулся.

— И вы, — обратился он не к Сергею, а к Саше Еременко, — не поняли, почему голубям так «понравилось» у вас? А вам, как радисту, надо бы знать.

И гость рассказал нам удивительные вещи.

— Ученых, — говорил он, — давно интересовал вопрос: каким образом птицы, преодолевая большие расстояния, выдерживают курс с точностью, какой мог бы позавидовать иной штурман? Что ведет их в полете?

И вот некоторые ученые пришли к выводу, что своеобразным ориентиром служит магнитное поле Земли.

Наша Земля представляет собой гигантский магнит, один полюс которого находится севернее Канады, а другой а Антарктиде. Магнитные силовые линии, сходящиеся у полюсов, окутывают весь земной шар. В разных местах они имеют неодинаковую густоту и неодинаковый наклон к земной поверхности.

Птицы, в частности, голуби, обладают способностью ощущать и различать эти характерные особенности магнитного поля Земли.

Некоторые исследователи полагают, что при движении голубя в магнитном поле Земли в организме птицы возникает электродвижущая сила индукции (как и во всяком проводнике, пересекающем магнитные силовые линии). Это неудивительно, так как в организме птицы тоже есть «провода» в виде кровеносной и нервной системы, по которым может течь электричество. Руководствуясь ощущением этой электродвижущей силы, голубь и находит направление к своей голубятне.

Другие исследователи считают, что птицы могут ощущать воздействие магнитного поля Земли не только описанным путем, но и другими способами.

Во всяком случае, установлено, что во время сильных магнитных бурь, а также вблизи мощных радиопередатчиков, излучающих в окружающее пространство электромагнитные волны, птицы, совершающие перелет, сбиваются с пути и начинают беспорядочно блуждать.

— Магнитная буря, продолжавшаяся несколько дней, сбила с толку голубей, и они, вместо того чтобы вернуться домой, залетели к вам, — закончил инженер.

— Почему же они прилетели именно к нам? — спросил я.

— По-видимому, густота и наклон силовых линий магнитного поля Земли в районе лагеря сходны с густотой и наклоном их в той местности, где стоят голубятни.

— А разве возможно такое совпадение? Ведь птицы из разных голубятен!

— Такие совпадения бывают. А в данном случае это доказано. Вы знаете, как очутился у вас голубь, который доставил вам ответную голубеграмму?

— Как? — воскликнули мы все трое.

— Очень просто, его взяли на борт самолета лесной охраны, совершавшего очередной рейс, и когда тот очутился по примерным расчетам ближе к вам, чем к совхозу «Таежный», птицу выпустили. Голубь сделал несколько кругов, ориентировался в магнитных силовых линиях и взял курс к лагерю. Мы решили предупредить вас, прежде чем высылать геликоптер.

— Удивительно! — сказал я.

А Сергей задумался. Весь вечер просидел он на пеньке, глядя на костер.

Как потом выяснилось, не зря его мысль возвращалась все время к загадке трех голубей.

Утром, после завтрака, когда все собрались покурить, перед тем как разойтись по своим участкам, Сергей подошел к радиоинженеру и задал ему несколько вопросов, которые показались нам сначала очень странными.

— Скажите, — сказал Сергей, — эта сопка, — он кивнул головой в сторону горы, где мы обнаружили магнитный колчедан, — влияет на магнитное поле Земли?

Я с удивлением посмотрел на своего друга, о том, что найденное нами месторождение вызывает магнитную аномалию, Сергею было так же отлично известно, как и мне. Ведь именно по этому признаку было предсказано наличие руды в этом районе при магнитной съемке с самолета. Сопка Никелевая (так ее назвали) состояла в значительной степени из магнитного колчедана, и это, естественно, отражалось на характере силовых линий в данном районе.

— Конечно, — инженер пожал плечами.

— Отлично, — сказал Сергей таким тоном, как будто полученный ответ доставил ему глубокое удовлетворение. — Теперь, такой вопрос: в той местности, или, вернее, в тех местностях, откуда к нам прилетели эти так пригодившиеся нам голуби, картина магнитного поля должна быть сходной со здешней?

— И это верно.

Инженер посмотрел на нас недоумевающе: как, мол, медленно соображает ваш товарищ. Ведь мы об этом вчера говорили!

— Значит, — сказал Сергей с ударением, — там тоже должны быть магнитные аномалии?

— Не обязательно, но… — инженер не докончил.

Он с восхищением посмотрел на Сергея.

* * *

Остается досказать немногое.

В истории науки известны случаи, когда некоторые открытия делались в результате чисто логических рассуждений. Так, астроном Леверье открыл планету Нептун, не глядя на небо, а сидя в кабинете и занимаясь вычислениями на бумаге. Зная отклонения планеты Уран от своей нормальной орбиты, он пришел к выводу, что эти неправильности в движении планеты вызываются новой, неизвестной планетой, орбита которой находится за Ураном. Основываясь на теории тяготения, Леверье высчитал даже примерное расстояние этой предполагаемой планеты от Солнца. Ее впоследствии действительно открыли в указанном месте.

Великий русский физик Лебедев открыл световое давление, исходя из электромагнитной теории света. В отличие от Леверье, ограничившегося одними теоретическими расчетами, Лебедев не только сделал правильный вывод о том, что световые лучи должны оказывать давление на предметы, на которые они падают, но, кроме того, очень остроумно и искусно поставленным опытом сам же впервые в мире доказал это.

Открытие Сергея было, конечно, другого масштаба, но оно относилось к той же категории побед человеческой мысли. Исходя из физической теории полета птиц и законов магнетизма, он сделал чисто логический вывод, что в местах, где находятся голубятни наших пернатых гостей, тоже возможны месторождения магнитной руды, наподобие сопки Никелевой.

Теперь, когда предположение Сергея было высказано, нам всем казалось странным, почему никто не додумался до этого раньше.

Оставалось проверить этот вывод.

Было решено, поручить проверку «гипотезы Одинцова» нашей же поисковой партии в ее прежнем составе, то есть Сергею, Саше и мне.

Мы начали с голубя № 3, местожительство которого было известно. Явившись в совхоз «Таежный», мы обратились за содействием к местным организациям, и те подняли на ноги всю молодежь. Однако самые настойчивые поиски ни к чему не привели. Мы нашли только тощие прожилки бурого железняка — низкосортной руды, не имеющей большой ценности.

Попутно выяснилось, что в магистрали высокого напряжения, проходящей в районе совхоза, из-за повреждения изоляции на одной из мачт была утечка тока. Блуждающие под землей токи, очевидно, и вызывали магнитную аномалию.

Местные электрики были очень удивлены, узнав, что мы обнаружили это повреждение фактически за двести километров отсюда по полету голубя. Смущенные нашим открытием, они решили проверить состояние изоляции по всей сети. Это утешало нас, но не могло заменить нам никелевую руду, которую мы искали.

Много было хлопот, пока не выяснили, кому принадлежат остальные два голубя. Как и предполагал Сергей, они оказались из разных мест.

Владелец горделивого турмана жил в полутораста километрах от Листвянска, вблизи недавно вступившего в эксплуатацию железного рудника. Тем самым, естественно, объяснилась и магнитная аномалия в этом районе: там добывался магнитный железняк.

* * *

Позже всех был разыскан владелец голубки, прилетевшей к нам самой первой. Это был мальчуган лет одиннадцати, сын путевого обходчика на самом глухом участке проложенной в тайге железнодорожной линии. Он очень обрадовался, когда мы вручили ему его голубку. Он уже считал ее пропавшей без вести. У мальчика было всего два голубя, и пропажа сильно его огорчала.

Несколько дней бродили мы в дикой глуши, которая начиналась прямо за порогом будки путевого обходчика. В нашу работу включился и Коля, а в свободное время принимал участие в поисках и его отец.

И тут нам, наконец, повезло, если только это слово хоть в какой-нибудь мере подходит для случая.

Гипотеза Сергея получила свое блестящее подтверждение. Мы обнаружили месторождение, по всем данным не беднее, чем сопка Никелевая.

Главный геолог треста, получив наше известие, немедленно прикатил на дрезине.

— Да, — сказал Макар Иванович, ознакомившись на месте с находкой, — вот это, я понимаю, геологоразведка… С помощью голубя!

Мы сидели на скамейке у порога будки. Голубые нитки рельсов уходили вдаль, огибая сопку.

— Птицы все-таки принесли нам счастье, — сказал я. — Хоть мы и шутили, а голубка оказалась настоящей «синей птицей»!

Коля с довольным видом погладил по спине свою голубку.

— Да-а… — мечтательно протянул Макар Иванович, — счастье, счастье…

Он тепло посмотрел на Одинцова.

— Сергей Петрович, — продолжал он сердечным тоном, — действительно счастливый человек. Это ведь не малое счастье — иметь ясную голову на плечах. А еще большее счастье — принести пользу своей стране. И Сергею Петровичу посчастливилось сделать это в самом начале своего трудового пути. Это уже счастье самое настоящее…

— А птица… — Макар Иванович покряхтел. — Что же, сама по себе она только птица, и больше ничего. Надо уметь поймать ее, «синюю птицу»! В этом весь фокус.

Мы так и назвали новое месторождение — «Синяя птица». Под этим обозначением читатель, если захочет, теперь может найти его на картах.