В большом доме касожского князя Гуча шел праздник, самый сильный вождь собрал сегодня всю знать из ближайших поселков и городков. За длинными столами ближе к князю сидели седобородые аксакалы, не обращающие внимания на окружающих. Они пользовались редким случаем вкусно поесть на княжеском пиру. Далее по старшинству сидели главы больших родов. Первым из них был Адзарба. Высокий черноволосый мужчина с побелевшими висками, крючковатым носом, сидел и периодически кидал мрачные взгляды в сторону Гуча, особенно, когда тот в ответ на какую-нибудь шутку заливался смехом.

-Почему, так решили боги, - думал он,- мне, опытному и пожилому воину полжизни надо было добиваться своего. А этому все падает в руки. Вот и сейчас он собрал нас, обговорить захват ромейского города. Глупый юнец, возьмет один раз добычу, а что потом. Придут ромеи и все сожгут, или позовут на помощь русичей, Те уже брали с нас дань, могут и снова этим заняться.

-Эй, князь, Адзарба, ты меня слышишь?- раздался у него в ушах пьяный голос Гуча.

Так, что решил, ты с нами?

-Нет Гуч, в этот раз я не пойду с тобой,- решительно сказал Ардзарба, игнорируя взгляды своих спутников, умолявшие его согласиться,- но мои люди, кто желает, могут присоединиться к твоему воинству.

-Только что веселый, Гуч мгновенно помрачнел:

-Так ты, что князь, не веришь мне. В Таматархе мы возьмем золото, рабов. Сами сядем во дворце эпарха, и будем ставить условия ромеям.

Адзарба ничего не ответил, только посмотрел на собеседника ненавидящим взглядом.

Гуч, встал и, пошатываясь направился к выходу. За ним, как привязанные вскочили два телохранителя, огромные воины, единственные вооруженные в этом зале.

Отсутствие хозяина, как бы сняло напряжение, и скоро все заговорили, разбившись на небольшие группы.

Около получаса продолжалось веселье, пока вдруг не открылась дверь и оттуда чья то рука с силой кинула какой-то предмет, он упал на стол и окружающие с ужасом увидели покатившуюся по столу голову Гуча, с торчавшим в правом глазу ножом, оставляющую кровавый след на досках.

Разговоры сразу прекратились все моментально повскакивали с мест, а Адзарба, выхватив кинжал, единственное оружие, бывшее у него, рванулся к выходу.

Он сразу узнал нож своего младшего сына, торчавший в глазу головы Гуча.

Пробиваясь к выходу, он с тоской мысленно повторял:

-Ну, зачем ты мальчик сделал это, зачем?

Его спутники, не поняв, почему их князь убегает, все равно следовали за ним. На некоторое время в зале возник переполох, и Ардзарбе удалось добраться до лошадей и оружия. Через несколько минут он со своими родичами скрылись в темноте. Переполох продолжался, зажглись факелы и почти сразу обнаружили трупы князя и телохранителей, утыканные стрелами зихов.

Послышались женские крики, рыдания. А брат Гуча, порезав себе запястье саблей кричал, обращаясь к небесам, что не успокоится, пока все из проклятого рода Адзарбы не лягут в землю.

Мы втроем никуда не уходили, лежали неподалеку на плоской крыше глинобитной постройки и наблюдали за переполохом.

Все получилось даже лучше, чем я рассчитывал. Адзарба, старый умный воин, задницей чующий неприятности, ухитрился сбежать. Теперь война между родами начнется всерьез. Я то надеялся, что его сегодня убьют вместе с родственниками, но не срослось, но так даже и лучше, дольше будут воевать, надо только послать к сражающимся сторонам, посыльных с предложением не убивать пленных, а продавать мне. С моими планами нужда в рабочих руках была огромна.

Спустя час суматоха улеглась. Только жены Гуча сидели около его тела и старались перекричать друг друга скорбными возгласами.

Я подал знак, и мы быстро спустились по веревке и неслышно направились к выходу из городка. На выходе мы убили всех караульных и аккуратно сложили у костра. Тирах и Ильяс, которые хорошо выучили мои уроки о минимально необходимом вмешательстве, вопросительно смотрели на меня. В ответ я только буркнул:

-Так надо, чем больше кровников, тем лучше.

И мы исчезли в ночной тишине, которую только нарушал шум Кубани, несущей свои воды совсем недалеко от аула.

Почти до рассвета мы просидели в небольшом схроне. Но, как только начало светать выбрались на широкую каменистую тропу и побежали ровным экономным бегом, бежать нам было далеко, и силы нужно беречь.

Мы неслышно скользили по тропе, два дня назад бежать в гору было гораздо трудней, а сегодня, казалось, дорога к дому сама летит нам навстречу.

Я, решив на ближайшее время проблему касогов, которые сейчас с упоением начнут резать друг друга, выкинул ее из головы и на бегу обдумывал свои дальнейшие действия, и случившиеся события.

Бывшие катафракты иеромонахи Зосима и Досифей, уже отошли от шока, который посетил их, когда совершенно неожиданно им в монастырь привезли почти сотню деток, сейчас они отобрав себе около пятидесяти человек, гоняли их в хвост и гриву, еще трех забрал Ираклий, для обучения в качестве теней. А остальные пока просто жили в монастыре, помогали в меру своих сил по хозяйству и молились вместе с монахами. Отец Пафнутий, который так радостно встретил меня первый раз, когда я к нему приехал, сейчас был уже не так доволен, очень уж много я доставил ему хлопот. Все же дети есть дети, а монастырь не детский сад. Но, я пообещал ему соответственное вспоможение, и он, узнав его размер, быстро согласился выполнять все мои просьбы, и даже ничего не сказал, на сообщение, что детей вскоре будет еще больше и надо для них строить отдельное здание. Если, когда-то через двести лет у османов появятся янычары, то почему бы мне такому умному не сделать это гораздо раньше и воспитать себе янычар из детей половцев и касогов. Тем более, что монахи примут это на ура. Окрестить всех “поганых” их хрустальная мечта.

Диодор получил под свое командование всех пленных славян, и теперь у него была нелегкая задача наладить литье пушек и помочь Бахиджу организовать производство пороха. Когда я ему сообщил об этом, старый воин расстроился. Но я сказал:

-Диодор ты почти десять лет был управляющим пронии, и очень хорошо справлялся со своим делом, почему ты думаешь, что сейчас не справишься. Я ведь не заставляю тебя самого делать порох. Твое дело организовать все так, чтобы те, кто могут это делать, делали это спокойно и не думали больше ни о чем. А самое главное, чтобы те, кто захочет хоть что-то узнать, что и как тут делается, быстро расставались с такими намерениями, и лучше чтобы вместе с жизнью. Я уверен, что ты справишься. Тем более, что ты теперь управляющий у эпарха, а не у какого-то прониара.

Мои мысли были прерваны криком чайки. Мы свернули с тропы в колючие заросли и продравшись сквозь них побежали по узкой балке, также заросшей колючкой. Через метров двести балка стала шире, там паслись несколько коней, а у бездымно горящего в небольшой ямке, костерка сидели две моих тени. Мы уселись рядом с ними, взяли протянутые нам кружки с травяным настоем. Когда мы уже заканчивали перекус, из кустов в своей мохнатой зеленой одежде вышел Домн.

-Стратилат,- обратился он ко мне,- почти сразу после вас по тропе проскакал военный отряд касогов, я насчитал почти пятьдесят человек, потом сбился со счета. Но их там наверно еще два раза по столько.

-Ну, что же брат Гуча уже приступил к своей мести, но кажется, что это, он сделал очень поспешно, - подумал я.

Не торопясь, мы собрались и, усевшись на коней, отправились в сторону Тьмутаракани. Я специально устроил основной лагерь в этом месте, потому, что здесь, как раз наш путь сворачивал с тракта, ведущего во владения Адзарбы, и был более безопасен, чем тот по которому сейчас будут передвигаться основные воинские силы касогов.

-Наш отряд из семи человек, конечно, был приличной силой, но против нескольких десятков доспешных воинов долго бы не выстоял, поэтому двигались мы, все же достаточно осторожно. Подмастерья внимательно следили за дорогой. А я мог посвятить себя обдумыванию неотложных дел. Мой конь, который получил от меня очень оригинальное имя Ворон, легко нес мое бренное тело, по каменистой почве. Он уже простил мне издевательство, которому я его подверг, хотя первое время и шарахался от моих рук. Но репка и овес сделали свое дело, и вскоре мы с ним были, не разлей вода. Наше дальнейшее путешествие протекало спокойно и через три дня мы благополучно въехали в ворота крепости.

Над просторами ковыльной степи палило безжалостное солнце. Высоко в небе пели жаворонки, в траве мелькали стайки сайгаков, и туров. Если забраться на высокий курган, насыпанный тысячу лет назад властителями этих степей скифами, можно увидеть опять все тоже самое, ковыльные просторы, кое-где сменяющиеся небольшими зарослями кустов и деревьев растущих вдоль высохших ручьев, или все еще текущих рек и небольших озер. По этим степям за прошедшие тысячи лет прошло немало новых народов, появившихся в глубинах Азии, они потрясали древний мир, назывались бичом божим. Но где они скифы, готы, гунны, печенеги? Они исчезли, растворились среди народов населяющих Европу, в отличие от славян, сохранивших свою идентичность с арийских времен. И вот очередная волна достигла причерноморских степей, Половцы пришли неожиданно, высокие светловосые кочевники, прямые потомки скифов, вобравшие в себя тюркские обычаи. Для Киевской Руси они стали новым серьезным врагом, впрочем, как и для ромеев.

Они одерживали победу за победой, пока на их пути не встали полки Владимира Мономаха, сумевшего объединить под своими знаменами большую часть южной Руси. И это дало результат. Половцы были отброшены за Дон, к предгорьям Кавказа. Но уходить туда, откуда они пришли, им были нельзя. Свято место пусто не бывает. В Сибири, монгольских степях, уже нарождались на свет новые силы, которые, если их вовремя не остановить, на три столетия сделают мою Родину улусом вначале Монгольской империи, а потом Золотой орды.

Эти мысли, и другие бродили в голове, а ноги и руки на автомате управляли моим скакуном, неутомимо несшим меня по степи.

Вот уже две недели, как мы вышли в приазовские степи и шли на соединение с полками Ярополка. Под его командованием было почти десять тысяч воинов. Для этого времени довольно большое число. Но степь не средняя полоса, вода, определяла здесь все, когда жить, когда умирать. Только незнающий человек мог думать, что в степи можно идти везде, где захочешь, ничего подобного. Все дороги, сакмы, были известны тысячи лет, и армии завоевателей, как и кочевья ходили по известным маршрутам. Единственно, надо было иметь людей, которые эти маршруты знали. А у нас такие были.

Ратибор, казалось, помолодел, ему было уже за шестьдесят лет, но он сидел в седле не хуже молодых.

-Глеб, - по простому говорил он мне, - когда никто не слышал,- я всю жизнь этим живу. Нельзя мне дома помирать. Пусть это будет в битве.

У нас уже все вошло в колею. Если в первые дни еще были досадные поломки телег, другие проблемы, самая большая из которых была переправа через Кубань, то сейчас все было отработано. Все знали, сколько пройдем за сегодняшний день, где встанем на ночлег. Уже без проблем, когда останавливались, полторы тысячи человек за два-три часа привычно укрепляли лагерь, чтобы никто не мог напасть внезапно. Охотничьи команды привозили дичь, и вскоре на кострах готовилась еда. Хотя мы передвигались достаточно медленно, но все же мои воеводы были довольны, еще никогда они не видели такого единения ратей и обоза, которого в полном понимании этого слова и не было.

Пока никто из кочевников на нас не нападал, да и видели мы одиноких разведчиков всего два раза. Но никто не расслаблялся, все знали, что песец может придти незаметно.

Гзак на ходу монотонно напевал унылый протяжный мотив, по сторонам мелькал ковыль, разбегались с дороги дрофы, и зайцы, его ноги практически без участия рук, держащих повод, направляли коня в нужную сторону. Рядом с ним скакали еще несколько всадников. Гзак был доволен, сегодня его отец Джурай хан впервые отпустил его командовать дозором. Вынужденный в прошлом году уйти чуть ли не за горы его род возвращался обратно к Данаперу. Отец, все еще переживающий смерть старшего сына, случившуюся три года назад, долго не доверял ему самостоятельных заданий, но все-таки он смог доказать, что уже может быть воином.

В шестнадцать лет он убил своего первого врага, и сейчас был полон желания подтвердить свое право на командование.

Легким движением он направил коня на вершину большого кургана. Еще лет десять назад отец приказал поставить тут статую балбала, несколько лет, мастера и десятки рабов сначала поднимали огромный камень на вершину кургана, а потом высекали статую предка.

Воины спешились. Один из них легко подхватил барана, лежащего связанным у него за седлом, и понес к статуе, окруженной большим кругом вкопанных камней. Внутри круга, уже начала расти трава. Только старое кострище еще выделялось темным пятном. Воины быстро развели небольшой костерок, собрав сухие лепешки кизяка, Баран был разделан и кости шкура и голова положены к подножию статуи. Гзак осторожно смазал ее рот кровью жертвенного животного.

-Предок,- мысленно говорил он,- пусть наше кочевье будет удачным. Мы пойдем к урусутам, убившим моего брата. Будем жечь их жалкие постройки, и насиловать их женщин. Люди, которые ранят землю, не достойны, жить свободно, их судьба быть нашими рабами. Как всегда при мысли, что он будет резать и насиловать женщин, у него появилось возбуждение, и Гзак, оглянувшись на своих спутников, присел, чтобы они не заметили торчавших бугром штанов.

Они жарили на прутиках кусочки жирной баранины и кидали их в рот, когда один из них вскочил и с возгласом удивления показал на запад.

Гзак, моментально, раскидал недогоревший кизяк, и присоединился к остальным, жадно рассматривающим, длинную вереницу странных повозок.

Его товарищи возбужденно переговаривались, обсуждая, что это может быть. А Гзак для себя уже все решил:

- богатые купцы собрали караван и идут в Дербент. Они, думают, что куманы испугались урусутских коназов и попрятались по ущельям.

В его голове уже появились картины товаров, которые наверняка есть в этом караване.

-Если их удастся взять,- думал он,- наш род опять займет свое место в степи, будет кочевать, где захочет сам, а не там где укажут на совете.

Джурай хан, сидел на кошме около своей кибитки и пил кумыс из оправленного в серебро черепа, когда раздались крики и к нему через кольцо охраны на коне промчался младший сын. Ловко спрыгнув с коня, он припал к ногам хана:

- Отец, мы обнаружили в степи купеческий караван, он идет прямо на нашего балбала.

Он очень большой, отец, предки посылают его в наши руки.

Хан нахмурился, его лицо явно показывало напряженную работу мыслей.

-Сын, ты точно уверен, что это купцы? очень странный путь они себе выбрали. Они что совсем не боятся идти по нашему кочевью?

-Отец, там шесть десятков огромных повозок, а между ними идет охрана, нам не удалось посчитать ее. Но их всего не меньше тысячи.

-Ха, как удачно началось летнее кочевье, боги посылают нам неразумных урусутов. Спасибо Гзак, ты принес хорошие вести.

Хан допил кумыс и встал. Он сделал жест рукой и к нему тут же подскочил старший охраны.

-Поднимай воинов, нас ждет битва.

Мы, с Ратибором стояли метрах в ста впереди по ходу нашего движения. Он, сорвав, травинку, периодически ее откусывал, рассказывая о своих сражениях происходивших в этих местах. Неожиданно он встрепенулся и, упав, приложил ухо к земле. Я немедленно последовал его примеру и услышал ровный гул. Ратибор, глядя на меня, сказал:

-Не меньше тьмы всадников.

Когда мы повернулись обратно к каравану, над передней повозкой уже реял красный вымпел, а остальные быстро разъезжались в разные стороны.

-Да,- подумал я,- тренировки даром не прошли.

Мы проехали восставленный для нас проезд, и его немедленно закрыла очередная повозка. С грохотом падали откидные щиты, для того, что бы закрыть низ повозок, гремели цепи, накидываемые на прочные кованые крюки. Арбалетчики, усевшись на специальные сиденья, деловито проверяли свое оружие и укладывали поудобней болты. Кони все были выпряжены и привязаны под щитами, защищающими их от навесного огня. Я пробежал к телеге с пушкарями, пушка уже была заряжена, а запальная кочерга лежала на стойке в небольшом костерке. Все свободные воины работали лопатами. Колеса повозок были уже почти на половину закопаны в землю, и только тогда с двух сторон большого кургана появилась сплошная стена всадников, их визг и улюлюкание наполнил воздух.

Когда Джурай хан увидел почти правильное кольцо урусутских кибиток , его в первый раз кольнуло неприятное чувство, будто он что-то сделал не так. Но, отступать было поздно, и он отбросил это чувство, выхватив лук, наложил первую стрелу, и с гортанным кличем пришпорил коня.

Половцы наступали полукругом, на ходу они подняли луки и тысячи стрел взлетели в воздух. Раздался жесткий стук в защитные щиты, но ни одна стрела не смогла пробить дубовую древесину.

-Интересно,- подумал я,- наверно сейчас снаружи телеги станут похожи на гигантских ежиков.

Половцы все приближались, старший расчета с напряжением глядел на командирскую кибитку. И вот на ней появился желтый вымпел. Со стуком упали щитки, закрывавшие бойницы, и тут же раздались, с интервалом в несколько секунд, три пушечных выстрела, над телегами, где были укреплены пушки, поднялись клубы дыма. Мне тоже ни черта не стало видно. Из-за белой пелены слышалось дикое ржание лошадей и выкрики кочевников. Через полминуты дым рассеялся, и мы увидели, как только что единая в своем порыве надвигающаяся лавина всадников беспорядочно разбегается по степи. А метров за сто не доезжая до нашего вагенбурга, тремя широкими полосами лежат убитые и раненые половцы вперемежку с конями.

Вступили в дело арбалетчики, и всадники, не успевшие выехать из зоны поражения, начали десятками сыпаться на землю.

Сзади меня послышался крик, я обернулся. Ратибор был уже на коне, и за ним уже садились в седла, ожидавшие этого момента пятьсот всадников, только около десяти человек громко ругались, стоя около лежащих коней, убитых нечаянными стрелами.

Возчики быстро растащили две телеги и скопившиеся у тесного прохода всадники с диким криком бросились в погоню за убегающим противником.

Вечерело, мы встали лагерем тут же на месте боя. Горели костры, на которых готовилась вареная конина, сегодня у нас, ее было навалом.. Между лежащими невдалеке трупами половцев и их лошадей бродили поисковая команда, все раненые уже были добиты, и шел натуральный шмон. В глазах наших ратников все имело свою цену. Но самое главное - это оружие, а оно у половцев было очень даже неплохое. И гора шлемов, лат, панцирей, складываемая около лагеря становилась все больше и больше.

Я подошел, наклонился и поднял блестящий остроконечный шлем, отделанный золотом, по нему арабской вязью были выгравированы суры из корана.

-Вот ведь, что может делать судьба,- думалось мне,- когда-то мастер из Дамаска сделал этот шлем, его наверняка носил какой-нибудь арабский богатый воин, потом он, какими то причудливыми путями попал к половцам, которые даже не знают, что написано на шлеме. А шлем то дорогой, скорее всего сегодня именно он был на голове хана теперь он будет, защищать русских воинов.

Уже начали появляться звезды, когда появилась наша кавалерия.

Ратибор почти сполз с коня, и устало развалился у костра. Жадно выпил из бурдюка несколько глотков вина, вытер намокшие усы.

-Не получилось,- сказал он огорченно,- слишком мало нас, я то надеялся все кочевье с ходу взять, но они почти все одвуконь были и оторвались, и как мы, кочевье успели свое загородить. Но все равно и так почти половину посекли, а эти наверно уйдут. Эх, если б Ярополк с дружинами подошел, мы бы их всех прикончили.

Гзак, сидел в кибитке один, все женщины были на улице и громко кричали, оплакивая погибших. Он же в который раз вспоминал, так и не начавшуюся битву. Отец собрал всех своих воинов и даже взял еще воинов рода кочевавшего по соседству хана Буняка

Сам Буняк, узнав о размерах каравана, зевнул и сказал, что он не такой нищий и не поднимет свой зад ради такой добычи, его ждут города урусутов и их белокожие женщины, которые заплачут от счастья, увидев его член. Но воинам он в поход идти разрешил.

А сейчас почти все воины Буняка, стремившиеся показать свою удаль, не слушавшие хана, мертвы. Его отец также погиб и лежит сейчас неупокоенный рядом с лагерем урусутов.

Проклятые урусские шаманы, когда они устроили жуткий грохот и дым сразу упали сотни воинов, лошади испугались и понесли, да и воины были оглушены и напуганы, все ожидали, что сейчас вновь раздастся грохот, но вместо этого вокруг начали падать лошади и люди, пораженные короткими толстыми стрелами. Но людей на повозках урусутов не было видно. Это оказалось последней каплей, все повернули назад и стали разбегаться по степи. Из-за кибиток начали выскакивать конные ратники урусутов и, с воем и криками, подняв мечи, и сабли кинулись в погоню за убегающими врагами.

Гзак заскрипел зубами, он тоже бежал, он - сын хана, а теперь и сам хан. От злости у него даже выступили слезы, он хлюпнул носом, вытер его рукавом и вышел из кибитки. Вокруг царила суета, его кочевье собиралось в дорогу, бежать от колдунов. Воины, разъехавшиеся по соседним кочевьям, тоже наверно собирали свои семьи и готовились в путь. Они не могут даже предать своих мертвых земле. Нет! Он не оставит своего отца лежать на съедения воронам и стервятникам.

Когда он спустился, его уже ожидали нукера:

-Хан,- обратился старший из них с поклоном к Гзаку,- кочевье собралось в дорогу, мы ждем твоих приказов.

-Скажите мне, что Берзак, погиб или нет?- спросил новый хан у нукеров.

-Нет Берзак, благословение богам жив и здоров.

-Передайте ему, что его ждет к себе хан.

Через несколько минут к Гзаку подошел Берзак и низко поклонился. Как всегда, когда Гзак смотрел на этого воина, у него по спине бегали мурашки, и появлялся озноб. Еще совсем мальчишкой он вместе с товарищами восторженно кричал, когда их родич боролся с соперниками, теми немногочисленными глупцами рискнувшими выйти против него. Заканчивалось это всегда одинаково, Берзак, небрежным движением руки, с треском ломал позвоночник соперника, и если был в хорошем настроении, то сворачивал шею.

Но вот уже несколько лет таких глупцов не находилось, и Берзак развлекался тем, что издевался над своими рабами и многочисленными женами. Он был достаточно умен, чтобы не трогать соседей, потому, что понимал, что умрет быстро, ведь ему тоже иногда надо спать. Но с ним тоже никто никогда не ссорился.

-Хан, прогудел мощным басом Берзак, глядя на него сверху вниз и закрывая собой окружающее,- я пришел и слушаю тебя.

-Берзак, мы сейчас собираем всех воинов кочевья и идем к месту нашего позора. Ты вызываешь поединщика урусутов на смертный бой, если там есть мужчины, они не будут сидеть под защитой грома шаманов. А ты победишь, и мы вернем себе все, что вчера потеряли.

Утро было туманным и росистым, когда я развернул свою кошму, то даже намочил руки. Я провел ими по траве и обтер лицо холодной росой, пахнущей ковылем. В лагере все просыпались, кашевары уже ладили завтрак, люди потихоньку собирались у многочисленных котлов. Слышались, смешки, байки, народ был доволен вчерашним днем. Еще бы потерять семь человек, притом, что убитых половцев мы даже не считали, это было совершенно непонятно для моих однополчан. А Ратибор, похоже, уже стал фанатом нового рода войск, и не давал мне спокойно есть, рассказывая, о его возможном применении.

Хрипло протрубил рог стражи, все кинули ложки, тревожно оглядываясь вокруг.

Я быстро надевал надоевшую бронь, Через пятнадцать минут, ничто не напоминало, что здесь только, что завтракали полторы тысячи человек. Все сидели на своих местах и наблюдали за окрестностями.

Из-за кургана, на фоне поднимающегося солнца медленно выезжали половцы, на этот раз их было не более тысячи человек. Они остановились на приличном расстоянии от нашего кольца. От остановившейся массы воинов отделилась одинокая фигура. Половец подъехал почти вплотную к нашей крепости и, натуживаясь, закричал.

Великий хан Гзак сказал и поклялся в этом, вызываем поединщика урусутов на смертный бой, Если победит ваш поединщик, все наше имущество будет вашим а наш род будет вашими рабами навеки. Но если победит наш поединщик, то вы, все урусуты будете нашими рабами. Если же вы не выпустите поединщика, вся степь узнает, что нет настоящих воинов среди урусутов, а только трусы.

Я засмеялся - типичная разводка на слабо, надо же, оказывается, в это время уже было такое разводилово. Но посмотрев на Ратибора я осекся. Тот был серьезен, лицо его пылало, среди ратников тоже слышались возмущенные крики. Воевода вскочил на крышу телеги и заорал:

-Будет вам поединщик идолища поганые, размечет он косточки ваши по зеленой травушке.

Он спрыгнул на землю и решительно зашагал к остальным воеводам, стоявшим тесным кружком.

Когда я подошел туда, все яростно кричали друг на друга, все хотели биться, и каждый считал себя самым могучим бойцом.

Я тяжело вздохнул и спросил:

-Бояре, как вы считаете, половцы хорошо подумали, что предлагают биться, у них наверно есть серьезные основания полагать, что их поединщик победит.

Бояре переглянулись, общее мнение, со снисходительной улыбкой, высказал Туазов:

-Княже, ты вой молодой, у басилевса служил, просто не видел еще, как наши бьются. Да супротив наших воев никто не устоит.

Я ехидно улыбнулся:

-А против меня, кто устоит, не ты ли?

Туазов смутился. Я же продолжал напирать:

-Вот, вот, а сейчас против нас выйдет богатырь половецкий и что делать будем, в полон к поганым пойдем?

За моей спиной вздохнул Ратибор:

-Прости Глеб Владимирович, не подумал я, взыграло ретивое, а теперь поздно, слово сказал - делай.

Проклиная про себя рыцарствующих придурков, я начал готовиться к поединку.

Из былины, рассказывающейся на Руси каликами перехожими:

В мае 6626 года от сотворения мира пошел на половцев поганых князь Глеб свет Владимирович сын святого князя Владимира Мономаха.

Услышал про то хан половецкий Гзак вышел он насупротив рати киевской и сказал князю

Глебу:

-Ради чего мы губить будем воинство свое, ставлю я супротив тебя поединщика Берзака могучего, ежели мы победим, возьмем богатство твое и земли твои возьмем. Если же ты победишь, возьмешь и богатство мое, жен моих и народ мой.

Нахмурился князь Глеб, встал он во весь рост свой богатырский и сказал он хану поганому, Гзаку.

-Ой, ты гой еси хан половецкий, не знаешь ты силы русской могучей, сам я выйду супротив твоего поединщика. Повеселимся мы на травушке зеленой. Покажем силу, удаль молодецкую.

Вышел князь во широко поле повел плечами могучими, а навстречу ему идолище поганое Берзак половецкий идет, ликом страшен, аки тварь адова, говорит он князю Глебу:

-Рано князь победу свою ожидаешь, как бы сейчас с жизнью своей не расстаться.

Схватил Берзак князя, и начали бороться они. День они боролись, ночь стояли против друга. Положил руки Берзак на плечи князю, погрузился тот по щиколотки в землю степную. Князь же возложил руки на плечи Берзака по колено поганый в землю ушел. Изнемогать стал князь в той борьбе. Вознес он молитву Богородице, заступнице нашей. Дала ему Богородица силы невиданные, поднял князь Берзака и ударил со всех сил своих о сыру землю. Испустил дух идолище. А князь Глеб под руку свою взял весь народ половецкий и в Корчев, столицу нашей Руси святой увел.

Да, уж, когда я собирался выйти против неизвестного поединщика половцев, то понятия не имел, что через много лет мою схватку с Берзаком будут так расписывать сказители. Конечно, реальный бой не имел ничего общего с этим описанием. Все было совсем не так.

Хан Гзак с нетерпением смотрел, сжимая кулаки, на урусутский стан. Он, вызвав поединщика, поставил все свое будущее и будущее всех своих людей на одного воина. Если сейчас тот проиграет - это конец. Его людям придется идти под руку урусутского князя. Никто не примет к себе человека из его рода. Все знают, что он принесет с собой несчастье. И если его сразу не убьют, но и ничем не помогут. Нет, в степи сумасшедших помогать тем, на кого осерчали боги и предки.

Нукера, помогавшие Берзаку, прекрасно понимавшие, что их ждет в случае его проигрыша, тоже были напряжены, и делали все без обычных в прежнее время ухмылок.

Зато сам Берзак был в отличном настроении. Вот уже два года, как он был лишен такого удовольствия. Никто не хотел рисковать своей жизнью в схватке с ним, а сейчас совершенно неожиданно появилась возможность развлечься.

Наконец, он полностью оделся, и с помощью нукеров забрался на коня. Конь был под стать хозяину, огромный серый жеребец спокойно выдерживал его тяжесть, вместе с латами. Конный строй раздался, и восседавший на коне Берзак выехал вперед, и, держа в руке копье, медленно проезжал мимо телег урусутов, крича оскорбительные слова.

Гзак с гордостью смотрел на своего воина и жалел сейчас только об одном, что он сам не может сейчас так проезжать мимо своих врагов и осыпать их проклятьями.

Гнусаво завыли трубы в лагере урусутов и под их завывание, из открывшегося прохода на поле выехал урусутский поединщик. По рядам половцев пронесся дружный вздох. Такого поединщика они не ждали.

Гзак сразу узнал вооружение - это был типичный катафракт ромеев. Его конь, как и сам хозяин, был закован в броню и легко нес свой тяжеленный груз. Но вот его размеры, Берзак был огромен, но его противник возвышался, как сверкающая башня на коне и был на первый взгляд на полголовы выше половца. Правда, тот был также широк в плечах, если не шире. В руках он также держал тяжелое копье.

Берзак, увидев противника, радостно закричал и, понукая коня, бросился в атаку. С копьями наперевес поединщики, набирая скорость, летели друг на друга. Вот они были уже почти рядом, вот уже совсем близко. Неуловимым движением поединщик урусутов уклонился в сторону от копья Берзака, но его копье ударило половца в плечо и выбило того из седла.

Раздался дружный вздох разочарования с половецкой стороны, зато из лагеря урусутов раздались радостные вопли.

Когда урусутскому поединщику удалось остановить коня и повернуться, Берзак уже был на ногах и сжимал в руках саблю. Урусут спрыгнул с коня, как будто на нем не было двух пудов брони, положил копье и, выхватив саблю, побежал навстречу противнику. Тот держал саблю в левой руке, видимо копье, хоть и не пробило латы, но ушиб был сильный.

Гзак стоял в первом ряду и хорошо видел саблю, которую держал урусут. У него появилась слабость в ногах, и он чуть не упал. Эта сабля была ему хорошо знакома, всего несколько лет назад она была в руках его старшего брата. Еще несколько минут назад он следил за схваткой полный надежд, а сейчас был близок к отчаянию. Между тем два огромных воина стояли напротив друг друга. Мощный удар урусута и сабля вылетает из руки Берзака. Он бросается вперед и обхватывает противника за грудь. Тот, ухватив шлем половца руками, тянет его вверх, с треском лопаются застежки и шлем катится по земле. Открытыми ладонями урусут бьет половца по ушам и тот опускает руки, несколько секунд стоит неподвижно и потом медленно валится на землю. Урусут нагнулся и легко свернул шею Берзаку. Те, кто когда-то видел, как раньше это делал половец, наверно сейчас бы подтвердили, что руками урусута это получилось, по крайней мере, не хуже.

После этого он медленно поднялся, повернулся в сторону стана, прошел несколько шагов и рухнул на землю. Набежавшие ратники, скрыли его от глаз Гзака и быстро унесли в лагерь.

Я очнулся от воды, льющейся мне на лицо.

-Живой, слава те Господи, живой,- раздался надо мной голос Ратибора. Я попытался сесть, и резкая боль пронзила грудь. М-да, похоже, сломано ребро. Да, мне повезло, если бы не панцирь, поломал бы мне половец грудную клетку только так. Похоже, зря кичился своей силой, вот и нашелся человек сильней меня. Мне просто повезло. Очень уж зажат был противник. И реакции не было такой, как надо. Все-таки для нее нужны совсем другие упражнения. Но вот в борьбу я с ним совершенно зря полез. Чудом жив остался.

Кряхтя, я поднялся с помощью Ратибора и посмотрел на себя, металл панциря там, где меня “обнимал” половец, был немного вмят. Прихрамывая, я подошел к телегам.

Со стороны половцев не было слышно ни звука, только изредка всхрапывали кони, наверно удивляясь, почему их хозяева так долго стоят на месте.

Я посмотрел на своего воеводу:

-Ратобор, а чего половцы ждут, я думал, что они сразу после поединка разбегутся?

-Правильно сказал Туазов, ничего ты Глеб Владимирович не знаешь. Некуда им бежать. Ни один род их знать не захочет. Небо им ясно сказало, они потеряли милость своих богов. Все прочие рода будут их избегать, чтобы и на них не перешло это проклятие,- сообщил мне собеседник,- теперь они смиренно будут ждать, что с ними сделает победитель.

Неожиданная идея пришла мне в голову.

Прошло около часа с момента поединка и опять над станом урусутов взревели трубы и на поле выехали два человека. Один из них был поединщик, а второй пожилой воин.

- Половцы, закричал пожилой,- Князь Глеб Владимирович, в своей милости и, убедившись в доблести вашего рода, берет вас всех под свою руку.

Отныне и до скончания века он и его потомки будут ханами вашего рода, и с ним вы дойдете, побеждая всех, до края мира.

Мрачные шеренги конных половцев неожиданно ожили и все воины, соскользнув с коней, легли ниц перед двумя всадниками.

Поединщик что-то негромко сказал спутнику и тот вновь закричал:

-Встаньте воины, князь берет вас в свой род, и теперь его удача ваша удача. Его жизнь - ваша жизнь.

Лежащие воины вскочили, раздались радостные крики, еще минуту назад, все они ожидали, что их разоружат и в ярме отправят на побережье, как они сами делали много лет, а сейчас они члены нового рода, который не несет на себе проклятия предков.

Неожиданно среди них послышался звон оружия и шум схватки. Продолжался он недолго. Толпа расступилась, на примятой траве лежал труп мальчишки, по виду лет пятнадцати.

Когда князь с толмачом подъехали к лежащему, вперед вышли два половца встали на колени и один из них сказал:

-Прости наш новый хан, это был молодой Гзак, сын хана Джурая. Это- он решил устроить божий суд, проиграл, и должен умереть. Если ты наш хан решишь, что мы виноваты, умрем с радостью, зная, что с наших детей и внуков тобой снято это проклятие.

Август 6626 года в Константинополе выдался жарким. Василевс Иоанн Комнин возлежал на кушетке. Два чернокожих евнуха усердно работали опахалами, посылая на молодого императора волны теплого воздуха.

Перед ним стоял логофет секретов Василий и, периодически вытирая лысую голову, сообщал своему владыке последние новости.

Всего лишь месяц назад Иоанн стал басилевсом после смерти отца. Это далось нелегко, его мать Ирина Дукиня вместе с дочерью, составили заговор в пользу мужа Анны.

В десятый раз Иоанн с благодарностью вспомнил северного варвара, благодаря которому он достаточно легко выпутался из этой ситуации, а печать отца, которую заговорщики похитили, и считали, что все уже сделано, вдруг совершенно неожиданно для них оказалась в его руках.

Он так глубоко погрузился в свои мысли, что почти потерял нить разговора. Но, вдруг услышав знакомое имя, он встрепенулся и закричал Василию:

-Погоди, погоди, повтори еще раз!

-Слушаю и повинуюсь величайший,- с поклоном произнес великий логофет и вновь начал читать донесение наблюдателя из Тьмутаракани.

…Сообщаю, что эпарх Таматархи и окрестностей, по прибытии в город развил активную деятельность. Почти сразу после того, как он появился, среди окрестных касогов разгорелась жестокая междоусобная война, вследствие чего, опасности захвата города в настоящее время нет. Сведений, что за этой войной стоит эпарх Глеб не существует. Но нельзя не отметить, что это событие произошло почти сразу после его приезда.

-Ха, воскликнул Комнин, - узнаю Константина или Глеба, тьфу, все еще путаю имена, это явно в его стиле проделано. Наверняка еще и поимел на этом много чего.

-Да Василевс,- с поклоном отвечал Василий. У эпарха сейчас в личном владении почти пять тысяч рабов и все они работают на строительстве крепости в Корчеве.

-Интересно, интересно,- задумчиво пробормотал Иоанн,- зачем ему там крепость?

-Василевс, - это не самое главное, три месяца назад, как ты уже знаешь, он вышел в военный поход, собираясь соединиться с полками своего брата Ярополка, и попытаться оттеснить куманов за Итиль.

Логофет дрома, дал мне обстоятельный отчет по его подготовке, ведь почти все оружие для этого похода изготавливалось здесь. Но Глеб, похоже, нас провел. Насколько мне известно, в боях у него было использовано новое оружие, чем-то напоминающее греческий огонь, но действующее совершенно по-другому. Благодаря этому оружию, или божьему промыслу, я даже не знаю, как это назвать, он сумел подмять под себя десять половецких родов. Вырезал всю их верхушку и сейчас является ханом, почти шестидесяти тысяч воинов. А ты басилевс знаешь, что слова хана для куманов - закон.

Кстати, когда я попытался выяснить, что за штуки Глеб заказывал мастерам бронзового литья, то оказалось, что оба мастера, занимающиеся этими заказами, исчезли вместе с семьями, а их работники погибли при различных обстоятельствах. Кроме того, совершенно точно известно, что с ним в Таматарху отплыл некий мастер фейерверков Бахидж. Когда мне весной об этом донесли, я, к, сожалению, не придал этому значения, но видимо, это каким-то образом связано с новым оружием. Кроме того, с момент его приезда, там значительно выросли цены на земляное масло, которое, в больших объемах, закупали только мы. Это наводит на определенные мысли,- многозначительно резюмировал Василий.

- Далее, духовник Ярополка ромей Феофан, находящийся с ним в этом походе, донес, что его подопечный с нетерпением ожидал встречи с братом, и неоднократно повторял, что уж его, как отца, никто не проведет, и он обязательно узнает родич это его или нет. Но при встрече Ярополк расплакался и кинулся обнимать Глеба и просил прощения у брата, за плохие мысли. Кроме того, в походе Ярополк еще до встречи с братом неоднократно повторял, что Глеб будет выполнять его приказы. Но когда они встретились, у Глеба оказалось воинов почти в три раза больше, чем у него. И тогда Ярополк был вынужден следовать за братом в его решениях. Двух советников Ярополка, которые прилюдно хаяли его приказы, Глеб почти сразу зарезал, притом сделал это при всех и сообщил, что так будет с любым, кто будет сильно борзеть. Сопровождавшие князя куманы и воеводы, выразили подобному действию полное одобрение. А слушают они его беспрекословно.

Иоанн с мечтательным видом вздохнул и сказал:

-Вот мне с кого надо бы взять пример, а то с детства слышу о всепрощении Христовом. Но мне все это не нравится. Отец считал Глеба очень умным и опасным человеком, и когда тот покинул дворец, он явно успокоился, а зря. Глеб и в Таматархе всего за три месяца успел изменить все. Мне крайне необходимо с ним встретиться. Хотелось бы с ним поговорить, узнать о его планах, хотя бы тех, что он захочет мне рассказать. К, сожалению, пока никак не могу оставить столицу, сам же Глеб, скорее всего, если его вызвать, под каким-нибудь благовидным предлогом от этого откажется.

Я, конечно, не знал точного содержания писем, которые направлялись в Константинополь логофету дрома, но общий смысл их я прекрасно представлял. Поэтому, узнав о произошедшей смене власти в ромейской столице, я отправил туда дромон доверху набитый трофеями моей войны. Кроме того, были отправлены несколько писем, в которых я верноподданнически приносил соболезнования Иоанну по поводу смерти его отца, потом также многословно и цветисто поздравлял с восхождением на престол и одновременно дарил ему целый дромон подарков в связи с этим. Пару поздравительных писем написала и Варвара, хотя она никогда не была близка с Иоанном, уж очень велика была разница в возрасте, там, кроме всего прочего, она просила не наказывать сильно маму и сестру. Но самое главное, я отправил Василевсу письмо, которое кроме него, никто не смог бы прочитать. Еще, когда он учился у меня в пронии, бегал и прыгал, как обычный воин, я показал ему способ зашифровки писем, которую невозможно расшифровать, не имея определенным образом вырезанной карточки. Естественно, когда я уехал в Таматарху, то оставил ему такую карту, и сейчас пусть все, кто имел такую возможность, долго чешут репу, но понять что там написано, не смогут.

В письме я же написал следующее:

-Иоанн, я рад, что ты смог занять трон отца. Я искренне считаю, что именно ты его достоин. Это не лесть, не желание получить какие-то преимущества, а просто констатация факта.

Я понимаю, какое множество забот тебя сейчас одолевает. В том числе тебя, наверняка, беспокоят и мои успехи. Поэтому хочу тебе сообщить следующее: Тебе придется смириться с тем, что Таврида и Таматарха выходят из-под влияния Империи. В принципе я могу продолжать носить звание эпарха, это может помочь нам в некоторых случаях. И формально эти места пока остаются твоей фемой.

Следующее, у моего отца есть договор о нашей границе на Дунае, Хочу сказать что я, как возможно будущий наследник своего отца, не буду претендовать на изменение этих границ, так, же, как не буду препятствовать торговле между нашими странами, а наоборот, постараюсь сделать ее более безопасной.

Чтобы не было непонимания, я объясняю, поступаю так не из каких-то непонятных причин, а просто потому, что твоя Империя занимает очень выгодное геополитическое положение. Вы контролируете проливы, которые нужны всему северу, а значит и мне. Мы с вами одной веры, почти все наши высокие чины церкви являются ромеями. Поэтому я буду всегда поддерживать и помогать твоей стране. И это определяется не какими-то эмоциями, дружбой, которую ты предложил мне, это все прекрасно и это так на самом деле, но мы не можем в своих поступках руководствоваться только этим. Так вот я тебе ясно говорю - Мне просто выгодно, что твоя Империя будет сильной и богатой. И для начала я хочу предложить совместную войну в следующем году.

Как ты знаешь после избиения устроенного твоим отцом печенегам они бежали из ваших пределов. Но все же сейчас их число значительно выросло. По моим сведениям они горят желанием отомстить ромеям за прошлое и готовятся к этому. Эта неконтролируемая орда мешает и моим планам. Поэтому надо раз и навсегда покончить с ними.

Я пишу тебе это письмо, в надежде, что ты еще не забыл мои уроки и сможешь прочитать все, что я написал, и дать ответ также желательно в зашифрованном виде.

Я не люблю забегать вперед, но если вдруг мы действительно успешно выступим против печенегов, тогда может, ты подумаешь о том, чтобы совместными усилиями изгнать турок из Малой Азии. Подумай и напиши мне ответ. А у меня на этот год еще очень большие планы, мне, почему-то кажется, что тебя регулярно извещают о них, так, что ты еще многое узнаешь.

Твой зять стратилат Глеб эпарх Таматархи.

Мои большие планы, о которых я довольно нахально написал Василевсу, начинали быстро претворяться в жизнь. Уже почти все половецкие роды, кочующие между Доном и Итилем, были под моей рукой. А когда заитильские половцы узнали о моих планах, их даже не понадобилось уговаривать или завоевывать, в нескольких родах просто убили своих ханов и все явились ко мне, желая встать под мою руку и идти на Булгарию. К, сожалению, убийство ханов нельзя было оставить без наказания, поэтому, тех, кто это совершил, пришлось казнить. Но, тем не менее, сейчас у меня было шестьдесят тысяч половцев и тридцать тысяч русских ратников. Я прекрасно понимал, что покорить Булгар этими силами невозможно. Но мне нужны были люди, мастера, крестьяне, строители, кроме того, Булгария была самым крупным центром работорговли на это время, не половцы, а булгары торговали русскими людьми свозимыми туда со всего северо-запада Руси. И тысячи рабов на лодиях увозили по Итилю в Персию. А было бы очень неплохо, если бы все эти люди жили у меня на Тамани.

Половцы, от которых булгары успешно отбивались много лет, буквально стояли на ушах, они прекрасно знали о богатствах, хранящихся в сундуках булгарских купцов и знати, и каждый день вскользь интересовались, когда же мы пойдем туда.

Дромоны, регулярно доставлявшие в устье Дона все, что нужно для пополнения армии, уже увезли все трофеи половецкой войны, теперь ожидали новых грузов с Волги.

Ярополк не мог идти в этот поход мы с ним расстались с грустью. У меня в прошлой жизни не было ни братьев, ни сестер, и трехмесячное пребывания рядом с родным человеком сильно изменило меня. В первый раз, когда мы с ним встретились, он был полон сомнений, но после единственного взгляда на меня побледнел, глаза его стали мокрыми, он непослушными губами прошептал:

-Глеб, братец родимый! И кинулся меня обнимать. А я то, старый, битый, перебитый волк, от этих слез и объятий, сам пустил слезу. А потом мы, вытерев слезы, устроили праздник, какой полагается делать при встрече, давно не видевшихся родственников, в нем с удовольствием приняли участие все бояре и военачальники половецких родов.

Иногда, мне даже казалось, что я наверно и есть настоящий Глеб и родной брат Ярополка, и как обычно, при таких мыслях передо мной всплывало ехидное лицо Яровида. Ярополк остался бы со мной и дальше, но он был не вполне властен нал собой, и должен был заниматься и другими делами, впрочем, как и я.

В августе месяце мои планы и войска были полностью готовы, и двинулись маршем на север. Обгоняя нас, туда летела весть о половецких полчищах, идущих на Булгар.

Эмир Алтынбек угрюмо сидел в своем дворце и читал донесение, доставленное ему с южных рубежей страны. Перед ним стояли два визиря, услужливо заглядывающие в глаза своего господина.

Прочитав письмо, Алтынбек небрежно уронил его на подушки и уставился немигающим взглядом на визиря, отвечающего за своевременное извещение о событиях в степи. Тот мгновенно вспотел и уже почувствовал на шее холод сабли, отделяющей голову от тела.

-Ну, как это понимать, уважаемый Менгли бей? Не ты ли еще совсем недавно уверял меня, что куманы разбиты, коназом Владимиром и в ближайшие годы будут зализывать раны в своих степях. А когда три месяца назад в степи пришли сыновья Владимира Ярополк и Глеб, кто меня уверял, что они будут добивать остатки половцев, и больше ни до чего руки у них не дойдут.

-Великий эмир,- склонился в низком поклоне Менгли бей,- недостойный готов искупить свою вину, пошли меня войну с неверными и я принесу тебе головы этих собак, посмевших нарушить покой нашего народа.

Алтынбек сидел в раздумье, с одной стороны ему очень хотелось отрубить голову этому сыну ишака, который прозевал, такое событие, но с другой, может быть, чуя за собой вину, Менгли-бей будет лучше сражаться.

-Ладно,- решил про себя эмир,- голову отрубить никогда не поздно.

-Бей, я поручаю тебе идти на врага и разбить его, Буду ожидать выполнения твоего обещания,- сказал он и ядовито улыбнулся.

Визирь немного побледнел, но только склонился перед Алтынбеком, и сказав:

-Слушаю и повинуюсь,- вышел из зала.

Алтынбек повернулся к второму визирю:

-Ну, что Махмуд, как ты думаешь, что надо нам еще предпринять.

Престарелый булгарин, задумчиво погладил свою крашеную хной бороду и сказал:

-Все в воле Аллаха всемогущего, я думаю. что надо поднимать ополчение, потому, как мы не знаем сил противника, и надо послать лазутчиков в стан врага, по возможности, узнать их намерения. К, сожалению, из-за небрежения Менгли бея мы этого сейчас не знаем.

Алтынбек, снова нервно сжал рукоять сабли, ему вновь захотелось отсечь голову этому тупому отродью верблюда, но тот наверно уже скакал далеко от дворца эмира, радуясь, что уносит свою дурную голову с собой.

Переправившись через Итиль, мы, медленно, но неуклонно поднимались вверх по его течению, степь уже понемногу начинала переходить в лесостепь, но все равно это еще были не леса, и конница чувствовала себя вполне уверено. Неожиданно на горизонте появились какие-то вытянутые бугры. Увидев, что я внимательно разглядываю это необычное явление, Ратибор, ехавший рядом пояснил:

-Это булгары валы насыпали, защищаются от кочевьев, раньше от печенегов, сейчас от половцев.

Сопровождающие меня два огромных нукера с поклоном добавили:

-Великий хан, нам здесь не пройти. Два лета назад, мы тут половину воинов положили, но пришлось уходить. Надо искать место, где не такие укрепления, или идти в обход.

Я дал приказ остановиться, который был немедленно продублирован на всю ширину нашего широко раскинувшегося воинства.

Пока ко мне подъезжали воеводы, показались наши дозорные, за ними на аркане бежал пленный в изодранной одежде. Он рухнул у моих ног, хрипло дыша.

- Печенег,- плотоядно воскликнул один из моих нукеров и потянул саблю из ножен.

Я кашлянул, и мой охранник мгновенно сделался меньше ростом, потихоньку отпустил рукоятку сабли, и та легко скользнула обратно в ножны.

После моего свиста, рядом со мной появились Ильяс и Тирах.

Они сразу поняли причину вызова и немедленно притупили к допросу. Услышав родную речь, пленник с удивлением уставился на моих парней. Сначала он гордо хранил молчание, но после нескольких фраз, и уколов ножом, начал быстро отвечать на все вопросы.

После допроса мы устроили небольшой совет. Ильяс быстро довел до сведения всех, что впереди за защитными валами нас ожидает почти двадцатитысячное войско печенегов, которое возглавляет вождь Темирь Хозя, и что, направил его навстречу нам визирь Менгли бей. Эти печенеги уже несколько лет служат булгарскому эмиру и сейчас защищают городок Торцск, в котором живут их родные, зимой уже практически не кочующие по степи.

Я на всякий случай поинтересовался у Ильяса, ему не тяжело будет сражаться против своих родичей. На что тот сказал:

-А что нам это родичи, они защитили наш род? Ты наш второй отец и учитель, и твой род - наш род, а эти печенеги уже не воины степей, они прислуга булгаров.

Пока шел совет, девяностотысячное войско располагалось на отдых. Слышались крики десятников, сотников, но постепенно нужный порядок был налажен, и начали приготовления к ужину тысячи костров светились в ночи, перекрикивались часовые, и продолжалось укрепление вагенбургов. Нельзя было исключить ночное нападение противника.

Мы так и не смогли вечером договориться о дальнейших действиях, но это было потому, что мои советники, высказав свое мнение, устремляли свои взоры на меня, я же пока хранил молчание, так, как не мог пока понять, как нам надлежит действовать дальше. Было ясно одно, что самоубийц среди печенегов нет, и на вагенбурги они не полезут, прекрасно зная, что у нас восемьдесят тысяч всадников. Наверняка, будут сидеть за валом, и наблюдать, а обстреливать нас будут из катапульт. А за печенегами, нас наверняка ждали уже хорошо экипированные булгарские воины, ждущие нас за следующими засечными чертами. Так, что хочешь, не хочешь, надо было идти на разведку.

Уже совсем стемнело, когда семь человек, совершенно невидимых в темноте, прошли через лагерь и ушли в ночную мглу.

Пока не взошла Луна, мы шли достаточно осторожно, но потом идти стало легче и, вскоре над нами навис уходящий в обе стороны от нас, вал земли, . Вал, конечно, впечатлял, он был почти десять метров высотой, а за ним был небольшой ров, видимо отсюда выбиралась земля для вала. По нему на приличном расстоянии друг от друга стояли часовые, нас они, конечно, не заметили, в наших планах на сегодня никаких диверсий не входило, чтобы не тревожить противника. Далеко в темноте светились красные точки костров печенегов, которые сейчас тоже наверно ждали нашего нападения. Мы проползли через вал и спустились в ров, В лунном свете было не очень хорошо видно, но мне показалось, что старый вал в некоторых местах наползал на ров, Видимо когда-то место было выбрано неправильно, здесь даже были видны следы недавней работы, сползшую землю тщательно убирали. Да - это было настоящее укрепление, брать его на лошади смертельный трюк, с этого вала прыгнуть в ров это для коня переломать все ноги, а без коней степняки не воины. В свете зари я увидел в стороне печенежского лагеря какие-то конструкции. Мы подобрались поближе, да это были небольшие катапульты, видимо предназначенные для стрельбы по коннице.

Ну, что же план завтрашнего боя у меня начал вырисовываться.

Мы неслышно проскользнули через вал, метрах в двух от почти спящего караульного, и побежали к нашему стану.

В нашем лагере нас также никто не заметил, и я спокойно просочился в свой шатер. В нем сидел Ратибор, сна в его глазах не было ни капельки. Он спокойно ждал, пока я сниму с себя промокшую насквозь от росы черную одежду, перевязи с ножами, сюрикенами, сумку с веревками крюками и прочими изделиями, предназначенными для лишения жизни. Лишь после того, как я оттер свое лицо от сажи, и уселся, напротив, с кубком теплого вина он спросил:

-Ну, как, ты все решил?

-Да Ратибор, завтра ночью мы возьмем эти укрепления.

Когда наступило утро булгарские дозорные увидели что огромный лагерь ,раскинувшийся в перед ними приходит в движение. Быстро убирались походные шатры, разбирались вагенбурги и вскоре, заскрипев телегами, бесчисленные отряды начали двигаться на юг, обратно в свои степи. Когда возбужденный Темирь Хозя появился на валу, в лагере оставались около десяти тысяч половцев. А вот они, похоже, никуда не собирались. В воздух поднимался дым от множества костров. Видимо воины готовились завтракать. Самые наглые на конях подъезжали к валу на выстрел из лука, что-то кричали, делали непристойные жесты, явно показывая, в каком месте они видели воинство печенегов.

Молодой хан, взъярился, дрожа от ярости, он заорал:

-Куманы обнаглели, они не считают нас мужчинами, немедленно поднять оба тумена!

-Хан,- обратился к нем один из сопровождающих - старый седобородый воин, с морщинистым лицом и хитрыми сомкнувшимися почти в щелочку глазами,- неспроста эти куманы нас так дразнят, здесь что-то не так.

-Что здесь не так!- раздраженно закричал Темирь Хозя,- они думают, что со своим каганом Глебом хозяева степи! Сейчас эти наглецы заплатят за это!

Прошло два часа. В лагере половцев по-прежнему царило спокойствие. Костры погасли. Но по-прежнему отдельные храбрецы подъезжали к валу и кричали про трусливых печенегов и выпускали стрелы.

Неожиданно сразу в десяти местах неожиданно открылись замаскированные проходы и оттуда с дикими криками начали появляться всадники.

Испуганные половцы рванули к своему лагерю, где, на первый взгляд, был дикий переполох. Но когда передовые отряды печенегов подскакали к небольшому рву, окружающему воинский стан, их встретил дождь стрел, послышались крики раненых, ржание лошадей. Первая атака была отбита, когда же печенеги, сделав круг, вновь устремились к своей цели, лагерь был пуст. Все десять тысяч половцев плотной массой удалялись в сторону Итиля.

-Вот видишь Кеген! - кричал подъехавший к своему советнику Темирь Хозя, - если бы они заманивали нас в ловушку, то бежали вслед за ушедшими войсками.

Между тем погоня продолжалась уже несколько часов. Преследователи никак не могли нагнать ловко ускользавших от них половцев, те, пересаживаясь на ходу, на вторую и затем на третью лошадь, ухитрялись сохранять нужную дистанцию, хотя время от времени некоторые падали сраженные случайными стрелами печенегов. Распаленный погоней хан не замечал, как растянулись его тумены, Далеко впереди замаячили два кургана, и половцы ринулись между ними, как будто там их ждало спасение.

И действительно когда первые печенеги проскочили за ними, то остановились, как вкопанные. Впереди стройными рядами стояло тридцать тысяч тяжеловооруженных русских ратников, их строй слегка раздался в стороны, пропустив за себя серые от пыли, нестройные ряды уставших половцев, и вновь сомкнулись в ощетинившийся пиками строй. Между тем, в ряды застывших печенегов сзади продолжали напирать отставшие, и вскоре на небольшом участке между курганами скопилось несколько тысяч бойцов.

Неожиданно вершины кургана сверкнули, оттуда поднялись клубы белого дыма, и до ушей печенегов донесся непонятных грохот, и половина столпившихся всадников упала на землю. Ряды русичей, как будто ждали этого момента и с нарастающей скоростью и криками -Хурра,- бросились на оставшихся в живых.

Темирь Хозе повезло, картечью его не зацепило, и сейчас он лихорадочно нахлестывал уставшую лошадь, надеясь уйти от погони, которая следовала за убегающими печенегами.

Он, приподнявшись в стременах, гортанно выкрикнул приказ, и все печенеги, передавая друг другу его слова, развернулись, веером разъезжаясь в разные стороны, стремясь уйти из-под удара монолитно следующей за ними конницы.

Но на этот раз затея не удалась, их противник хорошо знал все степные хитрости и воины стремившиеся уйти в стороны, обнаружили, что там их ожидают тысячи половцев. Увидев, что им не уйти, печенеги повернулись и с отчаянием обреченных пошли на пики русских.

Уничтожением печенегов занимались русские полки и двадцать тысяч половцев. У остальных моих войск были другие цели. Когда оставленные в лагере половцы увели тумены Темирь Хозя в нужную сторону, якобы ушедшие войска повернули обратно и к вечеру уже вновь достигли оборонительного вала. Мы опять заняли почти не поврежденный лагерь и начали устраиваться там, не обращая внимания на крики злобы со стороны осажденных. В мой шатер зашли Тени и по очереди выкладывали кроки с отмеченными в валу замаскированными проходами. Когда уже начало темнеть, прибыл гонец от Ратибора, сообщивший, что Темирь Хозя вместе со своими туменами приказал долго жить. Обозленные половцы вырезали их всех.

-Ну, что же, подумал я, - про Калку, здесь еще никто не слышал, надеюсь, и не услышат, интересно, а там где упокоили двадцать тысяч печенегов, никакой речушки не было?

Воодушевленный такими новостями я принялся за раздачу следующих приказов.

Опять наступила ночь, на валу перекликались часовые, у нас же была работа в полном разгаре. Собранные со всех половецких родов умелые пластуны вместе с моими Тенями готовились к выходу.

Сборы были недолгими и вскоре сто человек еле слышно исчезли в темноте. Через несколько минут послышался легкий шум, две моих Теней вернулись, волоча за собой рослого мужчину. Они с усмешкой сказали, что он лежал в траве и думал, что его никто не заметит, и снова ушли в темноту. Разведчик булгар оказался не очень стойкий и рассказал, что несколько человек были посланы Менгли беем выяснить, все, что можно о наших силах и целях. Они планировали захватить несколько пленных для этого. Но все получилось наоборот.

В стане никто не ложился все ожидали приказа на выступление, поэтому у вражеских разведчиков не было никаких шансов.

После полуночи, когда мы все не отрывали взгляда от чернеющего в призрачном лунном свете вала, там мелькнула искра света, раздался громкий взрыв, а затем почти вместе еще несколько. Когда уже все сидели в седлах и направлялись в проделанные проходы, вдалеке за валом появился отсвет огня, который становился все ярче, это горели булгарские катапульты.

С криками и ревом половцы влетали за вал, расстреливая в свете зари часовых, еще остававшихся на валу, и обслугу катапульт ночевавшую рядом со своими орудиями. По мере того, как светало, стало видно, что в километрах в трех от нас в широко распахнутые засечные ворота убегают уцелевшие остатки печенегов и булгар.

С воем мои сотни бросились туда и началась рубка убегающих. Стража пыталась закрыть ворота, но лезущие друг на друга кони и люди не давали им этого сделать. Через некоторое время на плечах отступавших половцы пробились через проход и широкой лавой начали растекаться во все стороны, рубя всех, кто попадался под руку. Я проезжал ворота уже в самом конце и внимательно разглядывал устройство засечной полосы. Нам, конечно, повезло, в моих планах были планы сжечь засеку греческим огнем, но такая полоса беспорядочно наваленного леса, шириной метров тридцать, вряд ли сгорела полностью.

А сейчас перед нами раскрывался оперативный простор. Мы прошли основные укрепления булгар и могли двигаться куда захотим, а куда, я еще сам не знал. Надо будет посоветоваться с коллективом. А Менгли бей со своим ополчением, будет вынужден воевать с нами там, где выберем мы.

-Да нахрен нам нужен этот Торцск,- продолжал кричать Туазов, там одна голь перекатная живет, ни добычи, ни девок. Надо идти на Булгар. Возьмем его, вот это дело будет. Былины про нас петь начнут.

Ратибор, нахмурившись, сказал:

- Рулав, ты прав, что в Булгар намного богаче, но сможем ли мы взять город, ты помнишь, как он укреплен.

Половецкие военачальники только переводили глаза с меня на русских воевод, до них никак не доходило, что я выслушиваю мнения всех собравшихся. Поэтому, когда я спросил мнение одного из них, тот, с презрением глядя на воевод, сказал:

-Все в руках великого хана, с ним к нам пришла удача, какой не было сто лет. Как он нам скажет, так и будет. Ждем твоих приказаний хан Глеб.

-М-да, вот и спросил мнение, ну, ладно, пооботрутся, наверно будут проявлять хоть какую-то инициативу,- подумал я и начал закруглять обсуждение, которое длилось уже пару часов.

Я встал и коротко сказал:

-Идем на Биляр.

На секунду наступила тишина, которая была нарушена радостными криками половцев. На задумчивых физиономиях киевских воевод было написано глубокое сомнение, но, тем не менее, никто не сказал ни слова.

Когда все разошлись, недовольный Ратибор с хмурым лицом спросил:

-Глеб Владимирович, ты хоть знаешь, какие там укрепления?

Вместо ответа, я расстелил на походном столике большой кусок пергамента, где мной по результатам опроса многих пленных и прочих очевидцев был начерчен приблизительный план города и окрестностей. Действительно город окружало три вала, искусно использовались две речки, вставленные в систему обороны.

Но вот в нескольких местах валы были не закончены, и при определенных ситуациях можно было пройти практически беспрепятственно до самой цитадели. По мере того, как я объяснял все это своему бывшему наставнику, его лицо прояснялось.

-Ну, ежели, так дела обстоят можно, попробовать сходу взять город.

Через два часа, оставив все вагенбурги, наше восьмидесяти тысячное войско и триста тысяч лошадей двинулись в поход. Шли мы непрерывно, останавливаясь только на несколько часов ночью, чтобы подкормить лошадей, и поиметь три-четыре часа сна. Под страхом смертной казни было запрещено тратить время на взятие и разграбление мелких поселений булгар, впереди нас ждала гораздо большая добыча. Дважды этот приказ нарушался половцами, в результате их тела и головы остались лежать у сожженных ими деревень.

За двое суток мы прошли почти триста километров по пересеченной местности, и вышли к пригородам Биляра. Наше воинство растянулось на десятки километров, но основной костяк в тридцать тысяч элитных воинов был готов к бою, сам же я, без привычки к таким переходам, чуть не падал с коней при пересадке, запасных коней, таких же кондиций, как Ворон мне не нашли, поэтому мне приходилось пересаживаться гораздо чаще чем всем остальным. Правда и запасных лошадей у меня было пять штук. Врага здесь никто не ждал, поэтому жители, все чаще встречающихся поселений, смотрели на нас с легкой тревогой, но, видя, что их не трогают, занимались своими делами. Ополчение Мегли бея, скорее всего, шло по нашим следам, но мы благодаря большому количеству лошадей поддерживали такой темп передвижения, что они безнадежно отставали.

В Билярской мечети раздался призыв муэдзина к полуденной молитве.

Эмир Алтынбек вместе с приближенными уже стоял на коленях, уткнувшись лбом в мраморный пол молельного зала, слушая проповедь муллы. Позади них также находились почти все проживающие в центральной цитадели.

Мулла только приступил к чтению, когда за стенами послышался шум. Он, недовольно поморщился и стал говорить громче. Но шум все нарастал, неожиданно высокие разукрашенные узорами двери мечети распахнулись, и в них стали забегать какие-то воины с оружием. Мулла, схватил священную книгу и скрылся в узком проходе, Над преклоненными молящимися мусульманами стояли половцы с обнаженными саблями.

В спину эмиру уперлась сабля, и он оставался, неподвижен, хотя в нем кипел котел ярости:

-Проклятые гяуры! Напасть во время молитвы, зайти в Мечеть в обуви, шайтаны проклятые!

Он неожиданно почувствовал, как острие сабли, упершееся ему в спину, исчезло. Его подхватили с обеих сторон и поставили на ноги. Перед ним стоял очень высокий огромный русский батыр.

-Прости эмир, что мы осквернили вашу мечеть, но это война, ничего не поделаешь, -перевел толмач его слова,- мы же не виноваты, что Аллах дал вам такое наказание- молится, в то время, когда надо защищать свою жизнь и семью.

Пока он говорил с эмиром, половцы быстро вязали всех находящихся в мечети и выводили наружу. А из прохода, куда убежал мулла, скоро появились два половца, подталкивая священнослужителя саблями в спину. Тот шел, крепко прижимая к себе Коран и шепча проклятия.

Когда эмира вывели из мечети, то он увидел, как вокруг деловито хозяйничают половцы и русы, вынося все добро из домов. То здесь то там лежали трупы стражников, до которых никому не было дела. Из-за стен цитадели еще кое где доносился шум схваток, но их становилось все меньше.

Эмир шел по двору, и в его душе нарастало отчаяние. Его провели, как мальчишку. Все шпионы и его военачальники были уверены, что Глеб пойдет на Булгар, до него было гораздо ближе, а они, как птицы, за два дня добрались до него.

К его удивлению, за стенами цитадели не поднималось дымов, обычных для войны.

-Почему ты не зажег город,- обратился он к идущему рядом князю. Тот выслушал толмача и пожав плечами ответил:

-А зачем, кто убивает овцу ради того, чтобы состричь шерсть? И к тому же если в будущем он хочет забрать ее к себе в стадо.

Эмира провели в его роскошный приемный зал, где на разукрашенный трон нагло забрался Глеб, рядом с эмиром поставили, давно уже находящегося здесь визиря Махмуда.

-Алтынбек,- обратился, к эмиру Глеб,- сейчас ты в плену, а город и страна, которую ты обязан защищать, в моих руках. Как, я тебе уже намекнул, в моих планах, взять Булгарию под себя, к сожалению, у меня пока нет столько сил, чтобы ее удержать сейчас, но с твоей помощью я надеюсь, в будущем это случится быстрее, чем я надеялся.

Мы оставим твой город целым и невредимым, вот только все золото и серебро, будет моим, все рабы которые есть в городе будут моими и все мастера Биляра с семьями уйдут со мной.

Если ты понял, то сейчас обговоришь все это со своим визирем и муфтием, как выполнить наши требования быстрее и безопасней для вас, а потом вы останетесь жить, как раньше в своем городе, даю слово князя, которое я никогда не нарушал. Да и еще, ты подпишешь договор, по которому все купцы, торгующие с моей тамгой, будут беспрепятственно проходить по Итилю в обе стороны, без уплаты пошлины. Все остальные меня не интересуют, можешь драть с них сколько хочешь. Ну, конечно, и твои купцы смогут торговать у меня Таматархе и Корчеве беспошлинно.

Сейчас я вас оставлю, к вам присоединяться еще несколько купцов и муфтиев, но думайте быстрее, до захода солнца я должен знать ваш ответ, в противном случае начнутся казни.

Мы оставляли разграбленный Биляр, он выглядел непривычно пустым. Половцы и русы вычистили его, как пылесосом. Все пригороды где селились, оружейники, кузнецы. ювелиры были пусты. Я забрал их всех. На стенах цитадели она пиках остались торчать головы моих воинов половцев и русов, которые не восприняли приказ воздержаться от пожаров и убийств, хотя им было ясно сказано, что убийство и пожары без причин -это прямой ущерб князю.

Полноводная река, протекавшая мимо города, которая ничем не напоминала Малый Черемшан моего времени, казалось, вышла из берегов, так много различных судов и суденышек собралось в ней. В этих лодиях лежал выкуп эмира за себя и другие знатные семейства, а также все, что было обнаружено в домах горожан. Во всех лодках на веслах сидели бывшие рабы, по виду которых нельзя было сказать, что они очень обрадовались изменению своего положения, хотя киевляне уже объяснили им, что они будут свободными людьми в Корчеве, однако они видели множество половцев с нами, и вовсе не были уверены в словах, говоривших о свободе воинов. В лодках стоял, крик и плач женщин и детей, увозимых в неизвестность. Мужчины, которые понимали, что не просто так вместе с ними увозят их семьи, были угрюмы, но спокойны, им уже было сказано, что они все будут мастерами князя Глеба.

По сигналу вся эта флотилия двинулась вниз по течению реки в Большой Черемшан а из него в Итиль и вниз по течению, туда, где когда-то будет начинаться Волго-Донской канал. Там нас уже должны были ожидать мои войска оставленные у границ Булгарии.

Несколько тревожных дней мы провели, сопровождая по берегу флотилию до Итиля, так, как ее вполне можно было перехватить на мелководных излучинах рек, и только когда все суда вошли на широкие волжские просторы, я несколько успокоился. С помощью этих же судов мы переправились на другой берег, что заняло почти двое суток, и потом пошли вслед за ушедшими судами, оставив на противоположном берегу преследующие нас войска булгар.