«Шанель 666»
…Помню средневековую гравюру: плоский блин тверди земной накрыл стеклянный колпак тверди небесной. А на краю земной тверди, там где она смыкается с небесной, любознательный монах подобрался к краю земли, головой пробил стеклянный небесный купол, в дырку голову просунул, озирается: что там?
Вот и я, очертя голову, подобно многим, решаю проломить головою стеклянный купол, проникнуть «за»… И меня тогда, как и многих, настиг тревожный зов пустых небес, порыв к прорыву. И вот уж меня, подобно многим, все сильнее втягивает водоворот, выдувает прочь из разгерметизированной кабины…
В час отлета, перейдя Рубикон, в Шереметьево, я молча наблюдаю, как потрошат мой чемодан, щупают и шмонают шмотки на таможне, похожей в эту минуту на лавку тряпичника, сошедшего с ума.
С паникой помогает справляться белый кристаллический порошок, который я украдкой лизнула, проходя через турникет. Пузырек с белым порошком украдкой сунул мне кто-то из провожающих. Пузырек содержит субстанцию. Тайну его изготовления унес с собой в могилу Недопельник.
Недопельнику – звезде химфака МГУ – прочили блестящее будущее. Однако был он по своей сути не химик, а алхимик – составитель различных субстанций и эликсиров, в их числе «бродильный элемент Эвтерпы» – высочайшего качества самогон, который выгонял Недопельник из чистой любви к Великому Деланию. Нехватки средств у него не было. Его предки – «физики особого назначения» обитали в закрытом почтовом ящике в запретной зоне близ столицы, оставив отпрыску в полное распоряжение номенклатурное жилье в высотке на площади Восстания.
У Недопельника в гостиной на обеденном столе из палисандра высился бастион колб, реторт, мензурок, тиглей, похищенных с факультета. Все венчал изготовленный собственноручно монументальный самогонный аппарат. Стеклянный змеевик, извивавшийся вдоль элегантного корпуса-анклава, походил на стеклянный туннель с эскалаторами, извивавшийся по Центру современного искусства им. Жоржа Помпиду в Париже, куда порой отправлялись на конгрессы сверхатомные предки Недопельника.
Великое Делание Недопельника было кропотливым многоступенчатым процессом.
Вначале было сусло. Его Недопельник изготовлял из загадочных ингридиентов и субстанций (кажется, туда входил стиральный порошок «Новость») и затем прогонял сусло сквозь можжевеловый пресс. Когда же первая слеза стекала с наконечника шланга, автоматически включалась Токката Баха № 7 из проигрывателя, присоединенного к затейливо завитому змеевику.
Считалось, будто Недопельнику известна тайна изготовления элексира бессмертия и что патент у него купил Кремль.
И ходила байка в народе, будто однажды пробную партию элексира, производившегося в сверхсекретном секторе некоего ликеро-водочного номерного предприятия, по ошибке выбросили на винный прилавок в «Кишке», перепутав с портвейном «777».
А утром наша компания дружными рядами устремилась в «Кишку» за опохмелом. Купили ящик дешевого пойла и весь выпили.
С тех пор никто из них не умирает своей смертью.
Как-то раз, заехав к предкам на сверхзапретную территорию отечественной атомной индустрии, Недопельник посетил богато оснащенный местный магазин фотореактивов. Там он со сверхскидкой скупил весь наличный запас дефицитного проявителя – фенолфталеина.
Плотно набив реактивами два картофельных мешка, Недопельник вернулся в высотку на Восстании и принялся вовсю химичить. Во дворе овощного магазина набрал гниющих фруктов, которые затем оставил догнивать на солнцепеке, пока над гнилью не закружились «кастанедовские мушки» – дрозофилы, которых он загрузил в тигель вместе с проявителем и еще некими ингредиентами – и оставил бродить, покуда на стенках тигля не появилась белая пленочка. Недопельник ее высушил и растер в ступке. Полученный продукт – чистейший фенамин! – окрестили «Шанель 666».
Выгнав первую партию «Шанели 666», Недопельник созвал в Высотку друзей на дегустацию.
Позвали и меня.
В Высотке на Восстании в окно гостиной с номенклатурных башен заглядывают статуи восставшего пролетариата. Гости Недопельника чинно уселись рядком на не укрытой текинским ковром оттоманке. В центре на палисандровом обеденном столе красным червем свернулся резиновый шланг. Рядом, шеренгой, – шприцы.
Виолино и почем Спаситель
Глядя на статуи за окном, играет на флейте Колтрейна Виолино – джазовый чудотворец. Адепт Кастанеды, Виолино как-то решил добыть в Москве пейотль, приближающий человека к богам. Искал долго. Штудировал атласы, посещал Ботанический сад на Проспекте Мира – верил, что высшие силы в конце концов даруют ему по вере его.
И дано было Виолино по вере его.
Однажды он обзвонил всех, неся благую весть:
– Слышали? Я нашел пейотль! Слава богам!
– Где?!
– На Центральном рынке! В кактусовом ларьке!
– Ну и что ты будешь с ним делать? – задали ему резонный вопрос.
Виолино призадумался:
– Не знаю. Наверно сварю и пущу по вене.
Так он и сделал. С тех пор лоб Виолино увенчан незаживающей язвой. Виолино утверждает, что у него открылся третий глаз.
(Впоследствии Виолино стал пламенным христианином. Пел в церковном хоре. Ходил исповедоваться по нескольку раз в день – поскольку, по его словам, «не успел исповедаться – и тут же снова нагрешил!» Умер, надышавшись ладаном.)
За Виолино в высотку на Восстании притащился Почем-Спаситель – гориллобразный фарцовщик-дилер. Покупал и таскал у знакомых иконы и перепродавал дипам за джинсы, а те менял на дурь у «зверьков». Увидел однажды в жилище Виолино Нерукотворного Спаса (фамильную иконку жены, столбовой дворянки с проспиртованной голубой кровью), – и деловито осведомился:
– Спаситель? Почем Спаситель?
Так его и окрестили. К Виолино Почем-Спаситель относился с рабским почтением, следуя за ним тенью. Это не мешало Почем-Спасителю втюхивать кумиру дурь, которую беспардонно бодяжил.
Ошибка Резидента
В черных высоких лакированных сапожках, мини-юбке и макси-плаще из сверкающей ткани махаоном влетела Ошибка Резидента.
Настоящее ее имя Натта. А Ошибка Резидента – оттого что родилась она от шпионского брака. Ее биологические papa и maman шпионили в Париже под видом мужа и жены. У каждого, конечно, на Родине была своя семья. Но в Париже шпионская пара жила под личиной месье и мадам Петроссианов, хозяев мелочной лавчонки на бульваре Барбес близ Монмартра. Лавчонка была явкой. Там шпионы передавали и получали шифровки, а заодно задарма отоваривались «пинаром».
После трудов праведных на ниве шпионажа вечерами папаша-резидент с мамашей-резидентшей шли опрокинуть стаканчик в близлежащую забегаловку. Там, надравшись, резидент порой начинал бузить:
– Я р-р-р-резидент, бля! – на языке отцов орал шпион. – А вы все идите на! Р-р-азнесу!
– Обалдел, мудак, – шипела, пыталась урезонить его мадам-шпионка. – Заткнись!
– Да пошла ты! Я резидент, по-ал!
В околотке его сильно уважали и почтительно называли Monsieur l’Espion.
От этого шпионского брака совершенно реально родилась Натта. Когда же биопроизводителей отозвали в Первопрестольную, девочку без звука записал на себя по приказу свыше официальный супруг мамы-резидентши. Натта росла в ведомственном доме в центре столицы, ходила во всем французском во французскую школу мимо Третьяковской галереи, училась игре на фортепьянах.
Ошибка Резидента красива ленивой красотой южной ночи: губы, темно-коричневые, как пьяные вишни, глаза, словно спелый инжир, пушистые ресницы, тяжелые прямые волосы блестят, как антрацит, а кожу кокаин окрасил в цвет слоновой кости. Кажется, она каким-то образом проехалась по всему миру. И ей не по учебникам знакомы Лос-Анджелес, Майорка, Кипр, Каир.
Спит Ошибка Резидента со всеми кому не лень – часто просто по дружбе и доброте душевной.
…Родительнице Натты очень не нравилась компания ее дочери. Однажды мамаша-резидентша пришла на Лубянку, да и просмотрела все наши досье. И мы ей совсем уж не понравились.
(Много лет спустя Ошибка Резидента покончила с собой, когда умерла мама-резидентша, чтобы, по ее словам, не оставаться одинокой.)
Книжник – Демиург фарцовки
В гусарском ментике и белом кителе с золотыми эполетами, распахнутом на голой груди, пришел вместе с Наттой Книжник. В руках портфель крокодиловой кожи, погромыхивающий стеклом. Из портфеля Книжник достает килограммовую жестяную банку черной икры и три бутылки коньяка «Наполеон». Затем, подумав, кладет одну обратно в портфель – пригодится для других жаждущих.
Книжник – могучий подпольный бизнесмен, поэт своего дела. Нет книги, которую он не мог бы раздобыть. У него самого на книжных полках – первоиздания Серебряного века, каталоги в роскошном издании Скира, книжки будетлян, похищенные в Музее Маяковского на Таганке…
Жил Книжник с мамашей на Солянке, в бревенчатом флигеле, подле синагоги. Там с утра до ночи толклись дилеры, подпольные художники и опальные поэты, гангстеры и простушки, алкаши и торчки. За стеной мама Книжника – Прекрасная Элен, как все называли ее – перепечатывала на машинке рукописи для издательств (и порой и самиздат, который Книжник толкал за приличные суммы).
Милиция присматривалась к Книжнику – и чтобы замылить властям глаза, Книжник стоял на учете в психдиспансере – что ж, то был многих славных путь…
Больному полагалась сиделка. Он нанял Натту.
– Дие-евка! Пыль сотри с полки-то! – командовал Книжник. Развалясь на тахте, в шарлаховом халате с чубуком, он наблюдал, как Натта в передничке с оборочками порхает по комнате, старательно стирая пыль с книжных раритетов.
– А теперь, дие-е-евка, поднеси мне чарку! – цедит барин.
Девка спешит к Книжнику с серебряной чаркой.
– Все, ди-евка, окончен твой рабочий день. Теперь ты – моя гостья.
Так Натта стала главной фавориткой Книжника.
– Натали, – томным голосом увещевает Ошибку Резидента интеллигентная мамаша Книжника. – Ну почему вы с моим сыном все пьете, все пьете? Ну что если вам принять какую-нибудь аскэзу?
– А это чо? Таблетки такие, что ль? – сонно цедит Натта.
В полунищей нашей компании Книжник выглядел Лоренцо Великолепным. Покупал картины у друзей-сюрреалистов, собирал у себя и поил непечатных поэтов. Порой, вернувшись, приносил любимой женщине авоську, битком набитую трехрублевками. Родись Книжник чуть позже, стал бы Книжник миллионером, да не подпольным, а самым настоящим.
(Книжника, в конце концов, убили московские бандиты, с которыми он имел дела. От его шикарной библиотеки не осталось ничего – он все распродал.)
Яптница – маэстро фальшака
В пиджаке с чужого плеча явился Яптница, живописец, творец алкоголических аллегорий.
Яптница красив тающей нереальной красотой. Серые прозрачные глаза, золотые волосы, взлетающие волной над беломраморным лбом, делают его похожим на персонажи с собственных картин, где нелюдь и нежить, райские демоны и адские ангелы парят в проулках Замоскворечья, оседлав крылатого зеленого змия.
При этом столь же вдохновенно, словно мастера Кватороченто, творит Яптница для друзей поддельные штампы в трудовых книжках и на медицинских бланках. Особая технология изготовления фальшаков – подлиннее подлинных – была явлена Яптнице, по его словам, в откровении – подобно тому как сапожнику Беме свыше была открыта Истина и Тайна Бытия…
Процесс изготовления фальшака многосложен, как алхимическая взгонка. Вначале надо сварить вкрутую яйцо, облупить и горячим прокатить по штампу на рецептурном бланке. На горячем белке остается оттиск. Чернильным оттиском Яптница прижимал яйцо к непроявленной фотобумаге, где штамп отпечатывался зеркально. Оттиск Яптница тщательно прорисовывал тушевым чертежным перышком, лиловым чернилом. Причем – высший пилотаж! – буковки и герб нарочито были чуть смазаны – мол, поставлена печать небрежной рукой… И – заключительный аккорд: фотобумагу с обведенным штампом Яптница прижимает горячим утюгом к бланку, откуда перекисью предварительно смыты прежние записи. Бланк заполняют заново и рецепт готов.
(Погиб Яптница, пустив себе по вене зубной порошок, убежденный, что силой веры сможет претварить его в героин.)
Кайф в действии
В Высотке на Восстании в гостиной поперек тахты – ряд тел. Приглашенным пускает по вене «Шанель 666» подруга Недопельника, синеликая Сукка. Кто-то слоняется из угла в угол. Кто-то что-то бормочет, кто-то что-то мычит. Виолино поясняет статуям за окном свое понимание мироздания и места Бога в нем, открывшееся ему только что.
Ширнули Почем-Спасителя – он мотается взад-вперед по гостиной, обеими руками хватается за голову, монотонно бубнит, ломая кайф:
– О-бля! Ну оо-бля! ОБЛЯОБЛЯОБЛЯОБЛЯ!!!
– Слушайте, да ведь это ж у него вдохновение! – догадывается Сукка. – И он не знает, что с ним делать!
распевает Паук, отбившийся от рук сынок Сталинского лауреата.
(Пауку остается жить всего ничего – он покончит с собой из-за несчастной любви, приняв сверхдозу, но он еще не знает об этом.)
…Сукка приблизила шприц к моей руке, туго перетянутой резиновым жгутом. Ищет вену иголка.
– Не бойся, – говорит Сукка.
– А я и не боюсь.
Вот и нашла иголка вену. Проникла под кожу, проколола стенку сосуда – медленно уходит в меня бесцветная жидкость – вся до капли. Я резким жестом сбрасываю жгут.
…Озноб озона. Зумм зазудел звездою, засверкали созвездия, растворенные в водопроводной воде, заправили звездность затем по волнам вен. Меня подхватывает алый парус. В голове ясность – кристаллическая, кристальная, порошковая:
– С боевым крещением! – поздравляет меня чей-то голос.
– Еще будешь? – спрашивает Сукка.
Я молча киваю. Вновь стальной хоботок вбирает нектар. Игольчатое жало находит вену, как пчела цветок… От нетерпения резко двигаю локтем и нечаянно выбиваю шприц у Сукки из рук!
Твою мать! Драгоценная субстанция разлилась по полу!
– Не беда! – успокаивает Сукка и с пола, покрытого мастикой, набирает разлитую жидкость в шприц – не пропадать же добру!
…Вскоре я пришла опять. И опять. И поняла: приду еще. И еще.
– Вот что, – сказала я Недопельнику, – когда бы я ни пришла, сколько бы этого у тебя ни было, ты мне откажешь. Я буду ломиться к тебе, а ты мне скажешь, что у тебя ничего нет. Пообещай!
Он пообещал. И сдержал слово. Я скреблась под его дверьми – ответ неизменно был один: все кончилось.
Дверь открытых ночей
Тем временем на «Шанель 666» уже подсело пол-Москвы. В высотке на Восстания ширялись днем и в особенности ночью. Снадобье наскоро растворяли в кипяченой воде, а то и просто – в водопроводной.
Дело доходило до хулиганства. Как-то увидев на улице пьяного бомжа, спящего на тротуаре, Почем-Спаситель к нему подкрался и ширнул «Шанелью 666». Пьяница вскочил, дико огляделся и рванул по безмолвной улице очертя голову. То-то смеху!
У многих на руках и на ногах уже не оставалось живого места. Ошибка Резидента пускала «Шанель 666» в голубоватую вену в паху. Почем-Спаситель дрочил член.
Недопельник, в конце концов, забеспокоился – дело зашло слишком далеко. Чтобы отвадить жаждущих, он стал продавать им снадобье. Это не помогло – «Шанель 666» раскупали, «разбивали», бодяжили, перепродавали.
По-настоящему Недопельник испугался, когда Почем-Спаситель заменил продукт английской солью и продал какому-то пахану. Хорошенько просравшись, пахан отыскал обманщика и наломал как следует бока. Запахло криминалом.
Недопельник решил прикрыть производство. К нему ломились, звонили в дверь – он прятался и не открывал. Тогда ночью дверь взломали. Хозяина связали по рукам и ногам, конфисковали весь остававшийся запас – и тут же присосались, как пауки.
(После этого Недопельник покончил с собой. Принял сверхдозу «Шанели 666». Сукка сидела рядом и смотрела, как умирает любимый.)
Тогда всех перетаскали, но так ничего путем и не добились.
…Таможенник выворачивает наизнанку мои сумки. Меня тоже вот-вот вывернет, как эти мои сумки. Порошок Недопельника из чьего-то НЗ не помогает. Меня ломает. Руки ходят ходуном. Жесты резкие, суетливые.
Похоже, я теряю лицо. Я пытаюсь собрать свое лицо в кучку – паника рвет лицо в клочки, на куски. Я изо всех сил стараюсь удержать взбунтовавшееся лицо в узде, спрятать жалкую гримаску на нем, обратить в маску, непроницаемую, бесстрастную, из папье-маше, с нарисованными губами, стеклянными глазами!
Все напрасно. Мое лицо не подчиняется мне.
…Так куда же оно уплыло, мое самодельное, самодовольное лицо? Неужели я на таможне потеряла его? Уронила в черный колодец ужаса и отчаяния?
…Чувство, которое я предощущала, отведав «снежок», который добыл Сухокистник…
Сухокистник и «снежок»
Сухокистник – огромный, добродушный, грозный и грязный отпрыск действительного члена Академии художеств – давно грозился, что добудет «снежок». И вот свершилось. Сухокистник лечил гайморит и подкупил айболита. И тот продавал ему «чистяк»…
Ночью мне позвонила Плигга:
– Как на тоненький ледок выпал беленький снежок! – фальшивым голоском пропела Плигга детсадовский стишок.
Я все понимаю. Вылетаю в ночь – хватаю такси, мчу к Плигге – в ее коммуналку на Большой Бронной.
Мне открывает Плигга – девочка-старуха с оловянными глазками, косичками, как у первоклассницы. У Плигги на щечках пивной румянчик. Она была бы ничего, если бы не проваленный жутенький беззубый ротик, жующие что-то старушечьи губы, подбородок туфелькой, что почти вплотную сходится с небольшим, но крючковатым носиком. Ходит Плигга в школьной форме с драным кружевном воротничком-стойкой. Форма осталась со школьных времен, про которые Плигга не без гордости рассказывает:
– Я была самой плохой ученицей в нашем классе. А наш класс был самым плохим в школе. А наша школа была самой плохой в районе. А район – худший в Москве. Я человек пишущий, – представляется собутыльникам Плигга. Вот уже много лет пишет Плигга роман «Идиотка».
Царевна-Лягушка
На коммунальную кухню Плигги в ночи уже прискакала Царевна-Лягушка – пучеглазая, с вывороченными губами, торчащими во все стороны пепельными патлами и, словно у актинии, во все стороны торчащими желтыми зубами. Марсианские очки на нахальном носу с вывороченными ноздрями наползают на покрытые бордовыми прыщами щеки. Царевну-Лягушку величают «самой прыщавой женщиной в мире» – и она этим титулом горда.
Царевна-Лягушка родилась в селе Михайловское и утверждала, что Нашевсе – ее прапрадед. В школе узнали об этом и исключили Царевну-Лягушку из пионеров – чтобы не позорила память великого поэта.
Плач Сухокистника
– Го’е мне, о го’е! – с этим картавым стенанием врывается Сухокистник неранним утром в заныр к Плигге, где истово свершают утренний обряд опохмела «Солнцедаром» из «Кишки». – Го’е мне, го’е! Царевну-Лягушку я выеб! Позо’ о позо’ мне навеки! «Х’устальный» свой нынешней ночью я оскве’нил!
«Хрустальным» Сухокистник величает собственный член, по его утверждению, самый совершенный на свете. Член и правда хорош…
– Горе, о горе тебе! – подхватывает хор. – Своего же члена, прелестного и гармоничного, ты недостоин!
– Как мог ты «хрустальный» прекраснейший, девами всеми излюбленный, всунуть в валгаллу немытую? – ведет сольную партию пьяный Паук.
– О, святотатство! – убивается хор.
– Го’е мне! Мой «х’устальный» взят был в нечистую блядскую пасть!
– Ужас! Ужас!! О ужас!!! – завывают плакальщики.
– Шептал ли безумства? – мерзким голосом вопрошает Плигга.
Самолет уносит меня – возносит под твердь небесную. Я выброшена в безвоздушное пространство, в равнодушный космос вместе с прочими безумцами – горстью цветного конфетти, россыпью разноцветных бисеринок, брызнувших с порванной нитки…
Добрый доктор Гайморит
В заныре у Плигги на общей кухне (соседям-алкашам все по фигу) на кухонном столе, накрытом белоснежным вафельным полотенцем, девственно сверкают шприцы в металлической ванночке для стерилизации. Посреди стола – царь-пузырек «чистяка» от продажного дантиста. Сам же Сухокистник сияет как именинник. Ради торжества не поленился, смотался в «Детский мир» и купил там набор «Доктор Айболит». Теперь на нем красуется белая докторская шапочка, а на рукаве повязка с красным крестом.
– Почему шприцы? Ведь это нюхают! – удивляюсь я.
– Наивная ты, – снисходительно поясняет Плигга. – То, что мы сейчас совершим, строжайше, слышишь? – строжайше запрещено всеми медицинскими учебниками – мы пустим «это» по вене!
Сухокистник тем временем вовсю хлопочет. Твердой рукой живописца растворяет «снежок» в дистиллированной воде. Неофиты бодрятся, хотя нам все же отчасти боязно.
По скольку вводить? Вот вопрос.
Для начала решено ввести по полкуба.
…Что за черт? Где торч?
Вводим столько же.
– Что я здесь делаю? – тоскует Сухокистник. – Слушайте, мне срочно надо в мастерскую! У меня заказ горит! Мне же надо срочно закончить портрет Шаумяна!
Я тоже томлюсь: «Зачем я здесь?! Надо срочно уходить отсюда, бежать куда глаза глядят!»
Нам всем плохо.
– Постойте! Я все поняла, – вдруг объявляет Плигга. – Нам ломают кайф коммунальные домовые! Едем к тебе! – обращается она ко мне. – У тебя нам будет хорошо.
И вот уже позднее такси везет нас по уснувшему городу в мой уснувший дом на ул. Щепкина. Мы молчим всю дорогу.
Вот и мой дом. Входим в молчащую квартиру на первом этаже, во флигеле, окруженном полумертвыми акациями.
Располагаемся в моей узкой спальне, похожей на пенал, увешанной картинами. На серванте – статуэтка даосского монаха из священного тутового дерева. В кулаке монаха – ароматическая курительная палочка. Статуэтку подарил мне мой муж, вернувшись из Таиланда. Он – пишет пьесы для театра кукол. Сейчас он в Киеве, на премьере своей пьесы.
…Кошка скользнула в дверь. Глядит, как сфинкс, на ночных гостей. Все молчат.
– Вот что, – прерывает молчание Плигга, – думайте об этом, что хотите, – иду на два куба!
– Сбрендила, да?!
– Так надо. Я знаю.
– Ну, как знаешь.
Ей вводят требуемую дозу – не без опаски. Она молча встает и медленно выходит прочь.
Переглядываемся. Ждем. Открывается дверь. В дверях Плигга. Она в чем мать родила. Ладно, жива – и на том спасибо!
– Вот что, – объявляет Плигга. – Я должна всех предупредить. На небе собрался синклит. Матерь Божья отозвана с земли. И чтобы спасти человечество, надо всем – слышите – всем! – немедленно ввести по два куба!
…Запах-вкус-звук. Все пошло меняться. Что это? У Сухокистника воротничок рубашки трепещет, будто крылья пьяного мотылька.
– Что с тобой? Отчего ты так смотришь? – почему-то с беспокойством спрашивает меня Сухокистник. А у самого-то нос вытянулся, как хобот – Сухокистник им помахивает, покачивает из стороны в сторону! Ну и ну!
Плигга тем временем превратилась в золотоволосого ангела, а Царевна-Лягушка – та просто о-го-го! Не в сказке сказать, не пером описать!
…Я понимаю все. Слышу мысли. Они не такие логически связные, как речь, а отрывочные, смутные, сбивчивые, как и положено мыслям.
Что-то творится с картинами на стенах.
«Селедка на газете «Правда» – мрачный шедевр живописца Трувора – слой за слоем исчезает из рамы, точно смываемая растворителем – остается оголенный холст. Зато ожил немудрящий лубок: тройка с бубенцами, кучер машет кнутом, кавалеры в повозке снимают и надевают высокие цилиндры, девица в кокошнике машет вслед платочком! Ну, чистый мультфильм!
Вау! Деревянный монах из Таиланда злобно усмехается, следит за мной глазками, сверкающими, словно угольки. А сколько злых эманаций исходит от всех милых безделушек! От всех чашечек, вазочек. Зловещи вещи.
Тем временем готова новая доза.
– Уберите кошку! – черной иглой прожгло мозг – все сузилось в черную, черную, черную точку. И тогда в несуществующий миг – узнала я все, все, ВСЕ, что будет и какое завтра ждет меня – и что это завтра УЖАС! УЖАС!! УЖАС!!! тот самый, что настиг сейчас меня на таможне, вызывая волну удушья – и вот я лечу в Зазеркалье, на край света, за небесную твердь, к черту на куличики!
«Водку не пропустим», – говорит таможенник в венском аэропорту. Водка содержится в сумке, вместе с двумя пустяковыми баночками икры, какими-то колготками и крымским кремом для лица «Аэлита».
Я испуганно прижимаю водку к груди:
– Не отдам!
Таможенник, в конце концов, соглашается.
Западное солнце вливается на таможню сквозь стеклянную стену. Оно яркое, словно в Симферополе в курортный сезон. В очереди попутчики говорят по-русски. Два часа назад они еще звались «товарищем», «гражданином» либо «гражданкой», а теперь они уже – «мадам», «мистер», «фрау», «херр»…
Я в оцепенении, не понимаю, куда двигаться дальше. По надписям ничего не понять, а спутники, которыми был начинен самолет, вдруг куда-то исчезли – как не было.
Оторопело озираясь, бреду по гигантскому холлу. Меня находит секьюрити, подхватывает под белы руки, пограничники препровождают к «рафику». «Рафик» гонит в гостиницу…
Ну вот все и началось…
Аптека на Трубной
(Синопсис многоходовки)
Старая открытка
Вступление
В руках у меня дореволюционная открытка с видом на Трубную площадь. Там, напротив Цветного бульвара, виден осанистый «купеческий» двухэтажный дом. Ныне дом снесен – на его месте продуктовые ларьки. А была когда-то там аптека, существовавшая чуть не с конца ХIХ века. Принадлежала аптека Фанни Соломоновне Бриллиант (урожденной Розенталь), моей двоюродной бабушке с материнской стороны. В этом доме на Трубной 15 августа 1888 года и родился мой двоюродный дядя, Григорий Яковлевич Бриллиант (Сокольников), вошедший в историю как «советский Витте».
По-настоящему выдающиеся, даже гениальные, финансисты рождаются, пожалуй, реже, чем один раз за столетие. Таковы великие государственные мужи – Канкрин, Витте. И конечно же, ни для кого из них жизнь не завершилась таким трагическим финалом, как для моего дяди. На долгие годы, как казалось навсегда, была стерта сама память об этом деятеле, в первые десятилетия прошлого века повлиявшем на весь ход советской истории.
Комментарий для потенциальных редакторов
Полуобернувшись назад…
8 мая 2011 г. скончался Аркадий Иосифович Ваксберг, адвокат и историк, многолетний парижский собкор «Литгазеты», автор более 40 книг. Эти книги – своеобразнейшие «биографии-расследования». В их числе ставшая публицистическим бестселером «Царица доказательств», посвященная Вышинскому, этому «Фукье-Танвиллю сталинской эпохи». Там, в галерее палачей и жертв есть и портрет из нашего семейного альбома… Ибо герой одной из самых страстных и страшных глав книги А. Ваксберга – Григорий Сокольников. Это он, Сокольников, в 20-е годы сумел на время обеспечить конвертируемость советского рубля; это он привел в чувство в стране финансовую систему, и, главное, не кто иной, как дядя Гриша, выдумал НЭП. За все это расплатой для Сокольникова стал кошмарный политический фарс под названием «Большие процессы»…
Серия № 1
Красные карбонарии
Действующие лица:
Григорий Яковлевич Бриллиант (Сокольников). Родился в 1888 году в Москве. В 1905 году, 17 лет от роду, он руководил социал-демократическим движением студентов Московского императорского университета, где учился.
Невероятно, но факт! Банки будущий «главный финансист страны», как говорится, знал не по учебникам. В годы «юности мятежной» Григорий Бриллиант грабил оные на нужды большевистской партии… (Тут бы показать парочку смачных эпизодов – вооруженные налеты на банки!) Руководил «экспроприациями» Большевистский центр, на который «трудился» на Кавказе и некий товарищ Коба…
Виктор Таратута, другой партийный налетчик, бок о бок с которым дядя Гриша совершал налеты на банки.
Итак, Виктор Константинович Таратута. Родился в 1881 году в Херсонской губернии. Профессиональный революционер. Член РСДРП(б) с 1898 года, кандидат в члены ЦК РСДРП (1907–1911).
В 1907 г. 25-летний В. К. Таратута становится казначеем партийной кассы Московского комитета большевиков. Весной 1907 года на партийном съезде в Лондоне Ленин ходатайствовал о том, чтобы избрать его кандидатом в члены Центрального Комитета. В России Таратута находился на нелегальном положении, поскольку с 1906 года числился бежавшим из ссылки.
Николай Павлович Шмит родился в 1883 году в Москве. «Революционный магнат». Промышленник-революционер. По линии матери член династии Морозовых, унаследовавший лучшую в России мебельную фабрику. Участник революционных событий 1905 года, происходивших на Пресне – после революции переименованной в Красную Пресню. В честь Николая Шмита, в 1931 году, проезд вблизи Красной Пресни получил название Шмидтовского. Учителем жизни Николая Шмита был двоюродный дядя Савва Тимофеевич Морозов, на склоне лет благоволивший к большевикам. Под его влиянием Шмидт сошелся с видными московскими большевистскими пропагандистами, в том числе с Николаем Бауманом и др.
В цехах фабрики, среди рабочих, которым Шмит сократил рабочий день с 11 до 9 часов, находилось немало большевистских подпольщиков. На свои деньги он содержал горьковскую газету «Новая жизнь», а после начала декабрьского вооруженного восстания в Москве (1905 г.) выдал на покупку оружия для восставших рабочих 20 000 рублей. Заметим, что пятую часть восставших составили рабочие фабрики Шмита – так называемые «шмитовские дружины». Хозяин фабрики при этом лично входил в штаб восстания.
В ходе боев с правительственными войсками фабрика Шмита была превращена артиллерией в руины. Ее хозяина арестовали вместе с уцелевшими боевиками.
В тюрьме жандармы легко «раскололи» неопытного «революционера» с неустойчивой психикой (по мнению психиатра В. П. Сербского, Шмит страдал редкой разновидностью паранойи). Шмит назвал «адреса, пароли, явки», выдав весь круг лиц, причастных к получению от него денег, закупкам оружия и участию в беспорядках.
Но как только Шмит понял, что из него сделали предателя, то погрузился в мрачное раскаяние, сменившееся глубокой депрессией. В конце 1906 года ввиду явных признаков психического расстройства Шмита перевели в тюремную психушку. Шли переговоры о его освобождении на поруки семьи, как вдруг 13 февраля 1907 года, за день до назначенного срока выхода на волю, он погиб. Согласно официальной версии, разбил больничное окно и осколком стекла перерезал горло.
При этом большевистская печать утверждала, что Шмита убили уголовники по приказанию охранки. Однако многие современные историки придерживаются версии о его устранении самими большевиками. Дело в том, что незадолго перед смертью, в беседе со своими сестрами и наследницами, Екатериной и Елизаветой, Шмит выразил намерение, в знак искупления своей вины, в случае своей смерти все свое состояние оставить ВКП(б), после чего участь его была решена.
Серия № 2
«Красный Гименей», или Операция «Брат»
Ленин никогда не был особенно щепетилен в денежных вопросах. Один придуманный им способ пополнения партийной кассы был весьма нетривиален…
Под ленинским руководством была разыграна многоходовая комбинация по выуживанию денег Шмита у его законных наследников. И именно Виктор Таратута был выбран Лениным на роль «жениха», который должен был склонить одну из сестер Шмита к тому, чтобы устное завещание их брата было выполнено как можно точнее. Деньги девиц планировали затем вывести за границу.
Однако между деньгами Шмита и Лениным имелось еще одно препятствие – 18-летний брат Шмита, Алексей.
Впрочем, отстранить от наследства мальчишку не составило труда. По рассказу социал-демократа С. П. Шестернина (причастного к вывозу денег Шмита за границу), дело происходило следующим образом. Весной 1907 года в Выборге состоялась встреча представителей Большевистского центра (Ленина, Красина и Таратуты) с Алексеем Шмитом и его адвокатами. Тон переговорам задал Таратута, «резким металлическим голосом» заявивший, что устранит всякого, кто будет мешать получению денег. Ленин «дернул Таратуту за рукав», а среди петербургских адвокатов молодого Шмита «произошло какое-то замешательство». Связываться с людьми, недавно устроившими кровавую баню в Москве, никто не захотел. Через несколько дней после этой встречи адвокаты официально оформили отказ Алексея Шмита от его прав на наследство в пользу сестер.
Серия № 3
Операция «Младшая сестра»
Вероятно, Таратута – молодой и красивый большевистский «рыцарь плаща и кинжала», приударявший за несовершеннолетней Елизаветой Шмит, представлялся ей Робин Гудом, отважным «борцом за счастье трудового народа», пророком новой «социальной религии» – марксизма. Она зажила с Таратутой и была согласна передать в его распоряжение все свои средства. Дело облегчалось тем, что она состояла в РСДРП с 1905 года и в свои 20 лет была уже «большевичкой со стажем».
Правда, была загвоздка. Таратута жил на нелегальном положении с чужими документами и посему не мог вступить с ней в законный брак. Тут «любящий муж» уговорил Елизавету заключить фиктивный брак с членом боевой организации ЦК большевиков Александром Игнатьевым, сохранившим легальность. Юная особа, не задумываясь, принесла эту «жертву на алтарь красного Гименея». И осенью 1907 года на Большевистский центр полился живительный золотой дождь!
Эпоха нищеты для Ленина осталась позади. Крупская в своих «Воспоминаниях» не случайно отметила: «В это время большевики получили прочную материальную базу».
Как же относился сам Ильич к людям, подобным Таратуте?
В. Войтинский в своих воспоминаниях пишет, что однажды большевик Рожнов в беседе с Лениным охарактеризовал Татратуту как прожженного негодяя. Ленин ответил со смехом:
– Тем-то он и хорош, что ни перед чем не остановится. Вот вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел. Это человек незаменимый.
P. S. Племянница В. Таратуты – Евгения Таратута – стала возлюбленной Самуила Давидовича Гуревича, родного брата моего отца, Александра Давидовича Гуревича. Одновременно «мой дядя самых честных правил» был любовником и Ариадны Цветаевой – дочери поэтессы. Дядю расстреляли в 1948-м. Женя Таратута, выйдя из лагерей, рассказала, что видела «дядю Мулю» на Лубянке на очной ставке. Он был совершенно безумен, называл себя агентом всех на свете разведок. Деталь, достойная Оруэлла: все окна в помещении были завешаны наглухо плотными занавесками, и в кромешной тьме лицо дяди… светилось! (видимо, было намазано фосфором). Тем самым почти воедино складываются оба крыла моей семейной хроники… но это совсем другой сериал.
Серия № 4
«Пломбированный вагон»
Разбойно-партийную деятельность Большевистского центра в 1907 году раскрыли и прикрыли. И в 1909-м революционер-налетчик Гриша Бриллиант был схвачен и помещен в Сокольническую тюрьму. Там и родилась партийная кличка Сокольников.
Его отправили в ссылку в Сибирь, но вскоре он сбежал оттуда – о, чудо! – прямиком во Францию. Там Сокольников закончил Сорбонну (экономический и юридический факультеты). В Париже он познакомился и сблизился с Плехановым, Крупской, Лениным. При этом «вождь пролетариата» видел в нем человека «аг’хиспособного».
С приходом Февральской революции Г. Сокольников вернулся в Россию в «пломбированном вагоне», том самом, который позже вошел в фольклор. Вместе с ним там ехала «теплая компания»: Ленин, Зиновьев, Радек, Инесса Арманд.
По возвращении в Россию, с января 1918 года Сокольников вошел (правда, ненадолго) в бюро ЦК РКП(б) вместе со Свердловым, Лениным, Сталиным, Троцким. В «большой пятерке» он был самым младшим. И тем не менее не кто иной, как Сокольников, весной того же 1918-го был направлен в Брест во главе делегации для ведения переговоров о перемирии – и лично подписал Брестский мир.
Серия № 5
«Финансист от бога»
К 1921 году состояние экономики в стране было поистине катастрофическим. В годы военного коммунизма задействована была продразверстка – а на самом деле экономический террор. Тогда у крестьян продотрядами изымался практически подчистую весь урожай, все зерно, овощи, мясо, сено, скот. Крестьяне, пытаясь выжить, прятали зерно, их раскулачивали, убивали, ссылали. В отчаянии крестьянство запустило хозяйство. Результатом стали повальный голод и запредельная денежная эмиссия. К осени 21-го рубль обесценился в 50 000 раз.
Спасение пришло в лице нового главы Наркомфина. Осенью 1922-го, в возрасте Христа, Сокольников получает портфель наркома финансов. И тотчас же начинает менять провальную советскую экономическую структуру. Для этого он на смену продразверстке вводит продналог – «процентное или долевое отчисление от произведенных в хозяйстве продуктов, исходя из учета урожая, числа едоков в хозяйстве и наличия скота в нем». Это новшество и легло в основу перехода к новой экономической политике (НЭП). Новая концепция изменила всю структуру финансирования госбюджета. Так страна была спасена от тотального краха.
К разработке своей реформы нарком сумел привлечь многоопытных хозяйственников, финансовых светил старой России.
Серия № 6
Бриллиант и червонец
Сокольников был законотворец. Он рассматривал уже в то время советскую экономику в аспекте мирового хозяйства в целом. Экономический и финансовый подъем Советской России, полагал он, возможно осуществить за короткий срок, если страна сумеет хозяйственно примкнуть к мировому рынку. «Пока мы сохраним твердую валюту, до тех пор вся хозяйственная система останется в равновесии и сохранит способность к движению вперед», – провозгласил Сокольников (28 октября 1925 г).
Ему удается осуществить две деноминации (1922 г. в 10 000 раз и в 1923 г. еще в 100 раз). И тогда, единственный раз в советской истории, да и отчасти сегодняшней России, в стране появилась твердая валюта – знаменитый «золотой червонец».
В конце 1922 г. Наркомфин выпускает бумажные червонцы, обеспеченные золотом на сумму 500 млн рублей. На новой основе было возрождено сберегательное, страховое и биржевое дело. Были впервые выпущены облигации 6 % золотого выигрышного займа. На облигациях стоят подписи Ленина (опять-таки единственный с его подписью заем) и Сокольникова.
Тогда же вводится в обращение серебряная и медная монеты (пробой и массой аналогичные царским). Больше того – были разрешены (с весьма разумными ограничениями) свободный ввоз и вывоз инвалюты, золота, червонцев. Эту неслыханную победу Сокольников одержал всего за три с половиной года.
Серия № 7
Мчатся тучи, вьются тучи…
Он многое еще успел бы сделать. Но к тому времени выяснилось, что Сокольников-де, «мешает победоносному шествию советской экономики», а на самом деле, возможности просто включить печатный станок. Небывалый случай в истории по тем временам: против Сокольникова вместе выступили Сталин и его злейший враг – Троцкий. И неудобного наркома финансов решено было убрать.
До поры до времени Сокольников еще сохранял немалое политическое влияние. В 1929–1932 гг. он был назначен полпредом СССР в Великобритании, а по возвращении в Москву (1932 г.) стал заместителем народного комиссара иностранных дел. Но травля уже разворачивалась вовсю. В январе 1934 г. Сокольникова заклеймил Лазарь Каганович. Руководитель партийных чисток заявил тогда, что «простая колхозница политически грамотнее «ученого» Сокольникова». Пошла раскручиваться смертоносная спираль. Сокольникова лишили всех крупных должностных постов, предоставляя все более незначительные в мелких госструктурах.
Неизбежное свершилось 26 июля 1936 г. Сокольникова арестовали по пресловутому делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра».
На «больших процессах», как известно, правил бал государственный обвинитель Андрей Вышинский.
Серия № 8
«Великий инквизитор»
…Как все же польский шляхтич, кузен знаменитого кардинала Вышинского, взял на себя на процессе роль главного инквизитора? Дело в том, что в антураже Сталина, состоявшем после чистки из страшных ничтожеств, Вышинский был бриллиантом на много карат. И свою роль во время процессов он блестяще выполнял: вел себя страшно, грубо, выражался площадным языком. И это был тот язык, которого от него ждал Сталин.
Серия № 9
Гибель
Во время следствия Галина Серебрякова, третья жена Сокольникова, дала признательные показания против мужа. Это не помешало ей самой вскоре оказаться в лагерях. Но она выйдет оттуда – и впоследствии даже напишет ангажированный роман о Карле Марксе «Прометей».
Из Сокольникова в застенке показания выбили, как и у прочих «заговорщиков». Его 30 января 1937 г. объявили «врагом народа» и приговорили к 10 годам тюрьмы. По «обкатанной», до боли узнаваемой версии, 21 мая 1939 г. Сокольников был убит заключенными в Тобольском политизоляторе.
Но в нашей семье знают: дядя Гриша покончил жизнь самоубийством в одиночной камере, размозжив голову о стену.
Уже в перестроечную эру, 12 июня 1988 года, Григорий Сокольников реабилитирован посмертно. Ибо, как уже не раз говорилось, история рано или поздно расставляет все по местам.
К сожалению, чаще поздно…
P.S. Серия № 10
Заныр на «Трубе»
А аптека на Трубной просуществовала чуть не до конца 80-х. И я, не скрою, в какой-то период частенько туда наведывалась. Но не оттого, что страдала какими-то хроническими недугами. Впрочем, расскажу по порядку.
Через площадь от аптеки, на Трубной улице, стояло весьма древнее строение из черноватых бревен, не то ссохшихся от старости, не то разбухших от сырости. Бревенчатый сруб чудом уцелел в дни московского пожара 1812 года. И казалось, что с тех самых пор его так и не очистили от копоти – вот и торчал флигель при выгоревшей усадьбе грустным пугалом, безмолвным свидетелем. Жильцов из него давно выселили. Сам же флигель определили на снос. А тем временем в выморочное здание самочинно заселилась безумная богемная братия, живущая, мнится, в особом параллельном мире.
На «Трубе», на бывшей коммунальной кухне, в тусклом свете запыленной единственной лампочки (свет и вода там отчего-то были) какие-то иссиня-бледные девицы, похожие на ростки проросшего картофеля, в черных растянутых свитерах что-то постоянно мочили в тазах, окуная широкие рукава в мыльную воду. Откуда-то из анфилады пустых комнат раздавалась развеселое:
«Анаша, анаша, до чего ж ты хороша…»
«Гимн анаше» распевал под гитару Алексей Хвостенко – Алеша Хвост, признанный лидер «Трубы».
В заныре с утра до ночи справляли непрестанный праздник дружбы. Пили «Стрелецкую», портвейн «Три семерки», бормотуху «Солнцедар» друзья, неподцензурные поэты, «левые» художники (их потом будут величать нонконформистами), хиппи и прочие «рефюзники» – отказники то бишь. «Рефюзником» был и сам Хвост. Бывшая жена не давала ему разрешения на выезд в Землю обетованную, покуда он не выплатит всех алиментов за годовалую дочь вплоть до совершеннолетия (таковы были указы тех лет для «отъезжантов» в Израиль). Колыбелька была установлена тут же, в заныре на «Трубе», где бывшие супруги дружно абсорбировали разнообразные снадобья.
Травку на «Трубу» доставлял дилер Дима по прозвищу Дымок. А «подпольный гений», художник П., мастерски творил поддельные аптечные рецепты на кодеин и разные прочие «колеса».
Невзирая на все мастерство П., известный риск все-таки существовал. И как-то я, забежав туда, поведала, что аптека на Трубной – моя «фамильная». Все очень обрадовались.
– Раз уж это «твоя» аптека, возьми рецепт, сходи туда и купи кодеин, – решил Хвост.
– А если заметут?
– Не заметут, вот увидишь. Местные домовые уберегут тебя.
И я доверилась прозорливости друга. Синюшные девицы, засучив широкие рукава черных свитеров, нарядили меня «под хорошую девочку» – как бы сейчас сказали, «создали имидж»: одели в скромненькое пальтишко, беретик, обули в детские ботиночки, даже школьные косички заплели с бантиками. И вот уж я, хорошая девочка с косичками, вхожу в «родную» аптеку с поддельным рецептом… О чудо! – мне и правда беспрепятственно продают «колеса»! На «Трубе» меня встретили овацией.
С тех пор, и вплоть до самой эмиграции, меня посылали в «тети-фанину» аптеку на Трубной. И никто меня так ни разу и не накрыл. Было ли то с благословения Хвоста? Или же вправду для фармацевтических домовых я была «своей»? А может, это дядя Гриша по-родственному приглядывал за мной с небес? Кто знает?
Ну правда, кто знает?