В наше время разработка стратегии развития любой уважающей себя организации не обходится без анализа «внешней среды». Для компании, фирмы «внешней средой» являются поставщики и потребители, конкуренты и потенциальные инвесторы, отечественные и зарубежные политики, финансисты, представители государственных органов управления, климатические и природные условия… В научной литературе имеется более десятка формулировок этого объекта. Наиболее точно и сочно, на мой взгляд, суть «внешней среды» описал профессор Академии народного хозяйства Анатолий Бусыгин:

«“Внешняя среда”… выступает в качестве того механизма, на основе которого происходит естественный отбор организаций: полное отторжение организации “внешней средой” означает прекращение ее существования, эффективное интегрирование организации во “внешнюю среду” сулит ей успех».

Подозреваю, что у читателя, осилившего эти два абзаца, может возникнуть подозрение, что вместо мемуаров ему подложили учебное пособие. Чтобы снять это подозрение, попробуем вместо слова «организация» везде поставить иное – «человек».

Если человек себя уважает, он всегда в какой-то форме планирует свое будущее, разрабатывает и реализует «стратегию» не только своей деятельности, но и личной жизни. Не трудно убедиться, что в осуществлении этой «стратегии» ему помогают или препятствуют те же самые факторы «внешней среды»: частные лица (друзья-приятели и недоброжелатели), всевозможные деловые партнеры, власть, природа…

Предыдущая глава завершилась словами: «Чтобы крупно повезло, нужно оказаться не только в нужном месте, но и в нужное время. Точнее – в эпоху».

Эпоха – не просто промежуток времени. Это своеобразный отрезок времени, явно отличный от других. С моей «колокольни», на статус эпохи претендуют периоды, когда страну возглавляли Сталин, Хрущев, Брежнев – Черненко, Горбачев, Ельцин, Путин.

Даже в странах, имеющих вековую демократическую «выслугу лет», тот или иной отрезок истории часто связывают с именем конкретного человека (чаще всего первого лица). Тем более это типично для России. Еще в детстве я услышал поговорку: «Каков поп, таков и приход». Прошедшие с тех пор шесть десятков лет эту закономерность не опровергли.

Своеобразие эпохи диктует поведение не только власти, но и находящегося под ней человечества, критерии отбора в ряды политической и хозяйственной элиты. Я не могу себе представить самостоятельного, язвительного, яркого оратора Анатолия Собчака реальным политиком первого уровня не только в эпоху Брежнева, но и в эпоху его ученика Путина. Его временем были перестройка Горбачева и молодая Россия начала 1990-х… В то же время, мало кого из нынешних лидеров по их харизме, послужному списку, публичности я вижу в роли оппонентов и победителей ГКЧП…

Как вам, с точки зрения социалистического реализма, картина: «Сергей Миронов на танке у Белого дома»?

Лично я тут солидарен с К. Станиславским: «Не верю».

В автобиографической книге неразумно пытаться дать системную картину той или иной эпохи, попытаться оценить ее. На это я не претендую. Я ставлю себе задачу более узкую и менее ответственную: дать мое, личное восприятие эпох, внутри которых протекала моя жизнь, через отдельные эпизоды, прежде всего личного характера.

Характеризуя знаковые точки того или иного периода, я не могу не использовать такие неприятные слова, как «предательство», «страх», «недоверие», «осторожность», «фальшь», «лицемерие», «угодничество», «блат»… Соответственно, у читателя может создаться впечатление, что именно эти явления составляли атмосферу моей жизни. Это не так.

Несмотря ни на что, в стране повышался уровень жизни, строились мосты и дороги, были радости детства и юности, любовь, друзья, интересные книги и фильмы, спортивные победы. Было удовлетворение от профессиональных успехов, удовольствие от доступных по тем временам земных радостей: грибной охоты, собственного автомобиля, Черноморского побережья Кавказа и даже иностранного туризма…

А как же атмосфера?

Когда молодой и здоровый человек в пасмурную погоду идет со счастливого свидания по грязной, ухабистой дороге, ему может быть хорошо? Вполне. Но еще лучше, если под ногами у него зеленая трава и солнце над головой.

Так что все было довольно неплохо. За одним исключением: когда из-за «погоды» «свидание» отменялось. У многих – навсегда.

 

Сталин и Мао слушают нас

[37]

Для меня эти слова из песни, звучавшей в начале 1950-х годов почти так же часто, как и гимн Советского Союза, воспринимаются как позывные сталинской эпохи. Мало того, что в одной строчке пока еще мирно соседствуют два символа коммунизма XX века, они же нас еще слушают. Учитывая, что великие вожди и так все знают и в общении со мной не нуждаются, глагол «слушают», на фоне многочисленных послевоенных «дел», воспринимался исключительно как «прослушивают».

Моя сталинская эпоха началась, когда Иосиф Виссарионович уже десять лет вел нашу страну в светлое будущее. По причине дошкольного возраста собственных довоенных воспоминаний и восприятий в памяти почти не осталось. Но некоторые события 1937–1939 годов вернулись эхом после ХХ съезда КПСС, и именно они определили своеобразие этой эпохи.

В первой главе в рассказе об отце цитируется выдержка из мариупольской заводской многотиражки 2007 года: «…ильичевцы П. Кравцов, С. Сапиро и И. Чернышов впервые в СССР смогли изготовить крепчайшую сталь «Готфильд»… П. Кравцов был главным инженером завода, руководителем этой работы. Отец – начальником мартеновского цеха. Кем был И. Чернышов и какова его дальнейшая судьба, к сожалению, не знаю. За освоение промышленного производства стали «Готфильд» Кравцов был награжден орденом Ленина, нарком С. Орджоникидзе подарил ему автомобиль «Бьюик». Отцу вручили автомобиль «ГАЗ-А» («фордик») и представили к награждению орденом Трудового Красного Знамени.

А потом пошло-поехало. В конце 1936 года за продажу иностранным разведкам секрета новой марки стали (обязан уточнить: впервые разработанной на Западе!) арестовывают Кравцова. Отец попадает в число подозреваемых, но пока остается на свободе. Далее начинается чистка работников НКВД, под которую попадают как минимум два следователя, которые вели это дело. В этой суматохе перед своей смертью С. Орджоникидзе успел «разбросать» остальных авторов «Готфильда» по другим заводам. Отец был переведен на Макеевский металлургический завод – и уцелел.

Беда обошла его стороной еще раз – в 1952–1953 году, когда набирали обороты «дело врачей» и «дело Еврейского антифашистского комитета» и начались аресты «видных» евреев не только самой гуманной профессии… В 1956 году отец получил телеграмму от Кравцова, в которой говорилось, что все эти годы он был на севере нашей, тогда еще Молотовской, области, сейчас освобожден и через несколько дней будет проезжать через Чусовой.

Прожил он у нас неделю. Каждый вечер они закрывались с отцом вдвоем до глубокой ночи и говорили, говорили.

Поколение моих родителей было напрочь отучено от обсуждения подобных тем. Но кое о чем, после многократных предупреждений «держать язык за зубами», отец мне рассказал. Талантливый организатор Кравцов и на зоне был замечен, прошел все ступеньки лагерной иерархии и последние годы был, фактически, заместителем начальника управления по общим вопросам.

Абстрактно к этой теме я был готов: весной 1956 года нам, еще студентам, зачитали доклад Хрущева на ХХ съезде о культе личности Сталина, о репрессиях. Но узнать все это по отношению к конкретному, талантливому, абсолютно невинному человеку – было потрясением. Тем более что до публикации «Одного дня Ивана Денисовича» А. Солженицына оставалось еще шесть лет. Когда меня назначили мастером стана «550», его начальник во время инструктажа мимоходом сообщил, что шесть человек из моей смены имеют судимость. Через год началась реабилитация осужденных по политической 58-й статье. Оказалось что два «врага народа» из моей смены получили свои не малые сроки в 1944 году. Один – за то, что нарисовал игральные карты, нарезав их из плотной бумаги, на которой был напечатан портрет Сталина.

Другой – за анекдоты. В это время им было по 15 лет, они были эвакуированы на Урал из Белоруссии вместе с ремесленным училищем.

Года через два «анекдотчик» поделился со мной своим творческим багажом. Три-четыре сюжета из рассказанных я запомнил. Когда заходит речь о моральном поощрении трудящихся, одним из этих анекдотов пользуюсь всю последующую жизнь.

Осень. Колхоз. Праздник урожая. Приехавший на праздник районный начальник объявляет с трибуны:

– За высокие надои молока доярка Грищенко награждается отрезом на платье!

Аплодисменты.

– За ударную работу на уборке комбайнер Шавло награждается сапогами!

Бурные аплодисменты.

– Бухгалтер Семко за учет и сохранность колхозного имущества награждается патефоном!

Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.

– Ваш батько, председатель колхоза Роман Степаныч за досрочное выполнение плана по мясу, молоку и зерновым награждается (пауза) полным собранием сочинений товарища Сталина!!!

Мертвая тишина. И в ней свистящий, всем слышный шепот:

– А, сука! Так тебе и надо!

Интересно, что когда в начале 1990-х разнообразные сборники анекдотов заполонили книжные прилавки, ни одного из услышанных мною от «сидельца» анекдотов я в них не обнаружил.

Моя будущая жена Лида в первый же вечер нашего знакомства рассказала о своих родителях так: мама – медицинская сестра, папа погиб в 1941-м. Первое наше знакомство продолжалось неделю. Через полгода, приехав на преддипломную практику (и ко мне), она призналась:

– Знаешь, впереди всякие оформления, анкеты… Поэтому ты должен знать правду о моем отце. Осенью сорок первого он встречался с двумя старыми друзьями. Из троих отец был, как сказали бы сейчас, наиболее продвинутым. Друзья спрашивали: почему Красная Армия ведет бои не на чужой, как раньше было обещано, а на своей территории. Он объяснял. А утром его забрали…

Это было еще не все. Аню Родину, маму Лиды, вынудили отречься от «врага народа». Лида, оформляясь на работу в «почтовый ящик», а позднее – в заграничные поездки, во всех анкетах на вопрос об отце отвечала той самой обтекаемой формулировкой: «погиб в 1941», – каждый раз вздрагивая в ожидании «наводящих вопросов». То ли органы глубже не копали сознательно, учитывая отречение жены от «врага народа», то ли что-то засбоило в их отлаженной машине, но дополнительных вопросов так и не последовало.

Одиночество, бедность (жалкие копейки медсестры), тяжкий груз на душе не прошли бесследно для Ани Родиной. Она ушла из жизни в 42 года, не дожив дня до свадьбы дочери. Свадьбы, которая по этой причине не состоялась. Мы тихо «расписались»… и все.

Предыдущий раздел заканчивается словами о тех временах: «Так что все было довольно неплохо. За одним исключением: когда из-за «погоды» «свидание» отменялось. У многих – навсегда».

Эти слова о моих тесте и теще, которых я так и не увидел, об их исковерканных сталинской эпохой судьбах. О миллионах подобных судеб. Через 60 лет скупая информация об отце, полученная Лидой в детстве, была дополнена еще пятью строками. Я обнаружил их летом 2008 года в интернетовской версии «Книги памяти» Кемеровской области:

Гусаров Степан Иванович: 1913 года рождения,

электрик ЦЭС треста «Ленинуголь»,

место проживания: г. Л.-Кузнецкий.

Осужд. 20. 10. 1943. Военный трибунал Новосибирского гарнизона.

Обв. по ст. 58–10 ч. 2, 58–8 УК.

Приговор: 10 лет с поражением в правах на 3 года.

Как ощущалось именно это трагическое своеобразие «сталинской эпохи» ее молодым современником? Несколько моих ровесников, по семьям которых непосредственно прокатился каток репрессий, потом говорили о чувстве если не постоянного, то периодически возникающего страха. Семью моих родителей сия чаша миновала. Мы сопережили, но не пережили самое страшное. Я знал многое, но далеко не все. Поэтому фон «внешней среды», сопровождавший меня в «сталинскую эпоху», можно назвать напряженной осторожностью. Осторожность вводила поправочные коэффициенты в нормальное, естественное поведение. Все эти коэффициенты включали в себя слово «не»: не откровенничай, не говори лишнего, не высовывайся, не забывай о своей «инвалидности пятой группы» (еврейской национальности)…

Атмосфера «сталинской эпохи» не могла обходиться без присутствия в ней самого вождя. Нездоровый, «радиоактивный» характер сталинского «фона» я впервые ощутил в 15 лет. В 1949 году весь советский народ праздновал семидесятилетний юбилей И. Сталина. К тому времени я стал заядлым читателем не только книг, но и прессы. Как минимум на протяжении года ежедневно в главной газете страны «Правде» на второй полосе, в правом верхнем углу присутствовала рубрика «Поток приветствий». В ней печатали список отдельных лиц и организаций, поздравивших отца народов.

Вообще-то все октябрятское и пионерское детство было пронизано Сталиным:

«Пионеры! За дело Ленина – Сталина будьте готовы!»

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

«Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас!» (из песни к кинофильму).

«Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил!» (из первого варианта гимна Советского Союза).

И, наконец, святое: «За Родину! За Сталина!».

Почему-то (может быть, по детской недозрелости) все это воспринималось как должное. А вот предъюбилейная и послеюбилейная шумиха оказались «перебором» даже для выросшего в этой среде юного организма. Организм почувствовал что-то не то, почувствовал фальшь.

Когда на голубом экране ТВ, а пару раз и «в живую», я вижу уж точно не глупого и вроде бы образованного лидера КПРФ Г. Зюганова, который все время пытается «отмазать» сталинскую систему, у меня возникает безответный вопрос: он что, действительно не может уловить той тошнотворности сталинизма, которую, против собственной воли, почувствовал пятнадцатилетний чусовской пацан, или прикидывается?

Самое унизительное воспоминание из этой тематики – реакция зала (комсомольской конференции, торжественного собрания) на заключительные слова очередного выступающего: «Да здравствует наш (перечисление достоинств и эпитетов) товарищ Сталин!» После этого все вставали и начинали радостно аплодировать. Радоваться следовало долго. Хлопая в ладоши, ты все время посматривал в президиум и по сторонам: ждал сигнала, когда можно остановиться… Причем никто никогда мне не говорил: прекратишь первым – будет плохо. Каждый формулировал этот вывод самостоятельно. Это были бациллы рабства, проникшие в организм из окружающей тебя среды. Носить их в себе, несмотря на полное их неприятие, предстояло еще долго. Как у нас часто водится, за грехи одного пострадали другие. Когда в 1990 году я впервые «въехал» в кабинет заместителя председателя облисполкома, в нем не оказалось портрета М. Горбачева. К автору перестройки я относился положительно, но напоминать хозяйственникам об отсутствии портрета не стал. Потом, в «эпоху Ельцина», несмотря на мое к нему уважение, осваивая новые для себя кабинеты первого вице-губернатора и затем председателя ЗС, я давал указание повесить на «портретный» крюк изображение российского герба.

Как специалист, почти десять лет профессионально занимавшийся политикой, не могу не отдать должного идеологам сталинской эпохи в умении вколачивать в голову широким массам трудящихся то, что они считали нужным. Например, мысль о неоспоримой «правильности» Сталина всегда и везде. Эффективность «вживления» образа непогрешимого Сталина не раз испытал на себе. Например, глубоко спрятанные подозрения, что с празднованием юбилея вождя творится «не то», сопровождались «оправдательной» мыслью: наверное, ЕМУ не все показывают.

Вину за явно проигранный первый этап войны, бегство под названием «эвакуация», непосредственным свидетелем и участником которого мне довелось быть, я возлагал хоть на кого, только не на Сталина.

В 1948 или 1949 году я впервые взял в руки «Войну и мир». Читал я ее по следующему принципу: про войну – читаем, мир и любовь – пропускаем. Вскоре после этого, во время очередного «книжного голода», я обнаружил у отца книгу Н. Вознесенского «Военная экономика СССР в годы Отечественной войны». Я постигал ее по тому же правилу: теоретизирования и статистику – по боку, а вот описание организации производства в условиях войны, развертывания эвакуированных заводов – все это было понятно, интересно, знакомо, это было о нас! Познакомившись с книгой, я очень зауважал автора – первого помощника Сталина в организации всей этой грандиозной операции.

Прошло не более полугода, и Н. Вознесенский, фигурант «Ленинградского дела», только что получивший Сталинскую премию за свою книгу, был расстрелян. И снова вопросы (исключительно себе!):

«Разве может такой человек, как Вознесенский, быть врагом?»

«Товарищ Сталин об этом не знает, или его ввели в заблуждение?»

По-видимому, подобные вопросы задавали себе мои ровесники в 1936–1937 годах, имея в виду народных героев – маршалов Блюхера, Егорова, Тухачевского. И так же, как я в 1949-м, гнали от себя мысль, что автор этой трагедии – лично товарищ Сталин.

Накануне думских выборов 2007 года я оказался в компании политтехнологов, неформально обсуждающих динамику проблем их «цеха» за последние полтора десятилетия (с момента выборов в народные депутаты СССР). Один из участников разговора с восхищением отозвался о высоком профессионализме идеологов сталинской эпохи, добившихся такой эффективности пропаганды, что ее следы сохранились до сих пор.

И сразу получил достаточно консолидированный ответ, с которым я солидарен. Эффект сталинской пропаганды, действительно, был масштабным и «долгоиграющим». Только заслуга в этом принадлежит не идеологам, а представителям других ведомств. Тем, которые, перекрыв все до единого «недружественные» каналы информирования населения, обеспечили монополию загрузки умов исключительно своей идеологической продукцией. Между прочим, далеко не всегда высокого качества.

Что-то подобное мы наблюдаем и сегодня. Когда неполитизированному массовому (!) избирателю с доставкой на дом поставляется рекламная политическая продукция лишь одной «фирмы», то лавры победителя выборной кампании, честно признаемся, должны принадлежать не спичрайтерам победителя, а тем, кто не выпустил в эфир побежденного.

Аналогии со сталинской эпохой – это, наверное, неизлечимая болезнь моего поколения. По крайней мере, думающей его части. Когда в начале марта 2008 года я услышал по радио, что по итогам президентских выборов губернатор Ленинградской области Сердюков распорядился составить списки не принявших участия в голосовании, я сразу вспомнил свои студенческие годы, общежитие в свердловском студгородке УПИ и пятерых студентов, отсыпающихся в выходной день. Разбудил нас командирский голос нашего однокурсника – бывшего фронтовика, члена избирательной комиссии на каких-то выборах: «А кто за вас голосовать будет, засранцы?»

Далее прозвучал следующий диалог его с одним из моих соседей, если не ошибаюсь, Володей Попковым:

– Я не пойду. Мне еще к матери в Пышму (Ревду? Первоуральск?) за картошкой надо съездить.

– Вот список таких мудаков, как ты, я сегодня вечером в партком и должен отдать.

– Зачем им?

– Чтобы тебе сталинскую стипендию дали.

Еще в студенческие годы меня посетила мысль о том, что написание портрета любого человека только одной краской, как выражался позднее мой коллега Геннадий Игумнов, «не есть правильно». Подобные мысли о противоречивости оценки различных поступков, деяний и, особенно, характеристики отдельного человека возникают у меня почти всегда, когда я думаю, говорю или пишу о И. Сталине. Очередной раз об этом вспомнилось потому, что все, что выше я написал о Сталине – со знаком «минус». В прикладном анализе отрицательная характеристика героя, события предопределяет вывод: «Не повторять! Подобного избегать!».

Наложить такую резолюцию на все без исключения сталинское наследие было бы в корне неверно. Судя по многочисленным воспоминаниям его современников, от авиаконструктора А. Яковлева до писателя К. Симонова, а по историографии – от Д. Волкогонова до Э. Радзинского, с точки зрения постижения науки управления у товарища Сталина имеется многое, чему следует поучиться. Масштабности, методам подбора и расстановки кадров, получения информации для принятия решений, постановки задач и контроля их исполнения, филигранному владению искусством популизма… Если без эмоций, то в современных терминах я бы так охарактеризовал И. Сталина: блистательный менеджер-технократ, ни во что не ставивший не только права, но и жизнь другого человека. Эта характеристика не противоречит той, более краткой и эмоциональной, которая иногда встречается в литературе: гениальный злодей.

Когда сегодня я вижу человека с портретом И. Сталина, мне хочется задать ему (да и не только ему) вопрос: вам хотелось бы работать с таким руководителем, быть, как говорится, «под ним»?

Только прежде чем ответить, учтите, что отношение такого руководителя к человеку, как к расходному материалу, полностью распространяется и лично на вас, и на ваших близких.

На мою «сталинскую эпоху» приходится еще одно незабываемое событие – ВОЙНА. Для нашего поколения под этим словом подразумевается только одна война: Великая Отечественная. С немцами, фашистами, Гитлером. С Японией, вроде бы, тоже, но… не совсем. Если я слышу: «до войны», я точно знаю – до июня 1941 года; если: «после войны» – после мая 1945. У Корнея Чуковского есть чудесная книжка о детях «От двух до пяти». Так что «по Чуковскому» мои военные впечатления можно обозначить: «от семи до двенадцати». Если в них не обнаружится должная глубина – не обессудьте.

Начну с одного противоречия.

Голодная эвакуация.

Тревожное ожидание отца, взрывавшего макеевский завод и потом выходившего из немецкого окружения…

Постоянно актуальный вопрос: что и сколько сегодня дают по карточкам «мясо-рыба»?

Похоронки, приходящие в дома одноклассникам…

Ощутимый детьми непосильный труд взрослых…

Вроде бы ни единого светлого пятнышка, а общее восприятие военных лет – более светлое, чем конца сороковых – начала пятидесятых.

У меня несколько версий этого.

Первая: перекрывающий все детский оптимизм.

Вторая: несопоставимость внешней, очень понятной угрозы со стороны внешнего врага – фашистов и внутреннего. В те годы «внутренний враг» проходил по линии одноименного ведомства – Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) и детским организмом, в отличие от юношеского, пока не ощущался.

Третья: мои родители по тем временам относились к категории «среднего комсостава». Мама имела воинское звание майора медицинской службы, отец был начальником цеха и, если сравнивать с военными, «тянул», как минимум, на подполковника. Когда его перевели из Нижнего Тагила в Чусовой, для переезда нам был выделен «персональный» маленький товарный вагон («теплушка»). На новом месте мы совсем недолго жили на частной квартире, занимая одну из двух комнат «уплотненных» коренных чусовлян – Сафроновых. Скоро отцу выделили отдельную квартиру в «элитном», как сказали бы сейчас, сорокаквартирном доме – «сорокашке». Соответственно, продуктовые карточки родителей были высокой категории. Если к этому добавить принцип настоящих родителей: «все лучшее – ребенку», то настоящих бытовых тягот войны я не испытал.

Четвертую версию я бы назвал так: война и молодость.

Прямо напротив нашего дома стояло здание Чусовской школы № 8. В самом начале 1942 года школу переоборудовали в эвакогоспиталь № 5948. Почти все свободное время, особенно летом, мы вертелись вокруг «ходячих» раненых, лечившихся в нем, стараясь чем-то быть им полезными: принести из дома молоток или напильник, сбегать на рынок что-то купить, передать записку девушке… Все это делалось абсолютно на бескорыстной основе, но в качестве ответного проявления чувств нам перепадали лейтенантские петлицы с «кубарями» (знак отличия младшего командного состава), звездочки с пилоток, какие-то особые трофейные гильзы. Одному из счастливчиков был даже подарен командирский планшет. Это была очень дорогая, но не высшая награда. Высшей наградой было разрешение молча сидеть рядом и слушать разговоры наших объектов почитания. Особо ловким доверялось не только скрутить самокрутку из махорки, но и разжечь ее, выбив искру из кремня.

Во дворе эвакогоспиталя № 5948. Чусовой, 1942–1944 годы

Когда я взялся за эту книгу, я решил себя проверить: в какое время школа № 8 сменила свой мирный профиль. Прошелся по Интернету и обнаружил сайт этой школы. Из этого сайта я узнал и номер госпиталя. Но главной находкой, даже потрясением была размещенная на сайте фотография. Вроде бы ничего особенного: двор госпиталя, натянутая волейбольная сетка, игроки, болельщики. Но эта фотография, как по заказу, оказалась точнейшим посланием из прошлого!

Игроки левой команды явно солдаты. На ногах галоши, надетые на шерстяные носки, не мешковатая, но без лоска военная форма. В команде их спортивных соперников два офицера в хорошо сидящих на них гимнастерках, в офицерских галифе. Два члена «офицерской команды» – медицинские сестрички в белых халатах. Имеются в наличии и болельщики. Один из них в больничной пижаме – до выписки ему еще далеко… А вот два болельщика справа – то ли молоденькие раненые солдаты, то ли чусовские мальчишки, на месте которых мог быть запечатлен и я (в это время мне было лет десять).

Если современный читатель скептически отнесется к форме игроков, к высоким каблукам девушек, к не очень-то волейбольным позам (кроме игрока, подающего мяч), то успокою: это не спорт и даже не физкультура. Это форма флирта (в ту пору я этого слова еще не знал, но о содержании процесса уже догадывался). Если в этот момент я здесь где-то рядом, то ход моих мыслей примерно таков: ну что они взяли играть этих дур, предложили бы нам – была бы нормальная игра… В этой сцене не видно ран, нет скорби, уныния. Думаю, что нет в ней и «уверенности в завтрашнем дне», но об этом наши герои сейчас не думают. Они уже чувствуют себя здоровыми. Они живы, молоды и, может быть, даже влюблены. И в этот момент их жизнь прекрасна!

Судьба оберегала наши незакаленные детские души. Мы не видели тех раненых, кто закончил свой короткий жизненный путь на чусовском кладбище. Мы видели наших собеседников только выздоравливающими! Пусть без руки, без ноги, со шрамом на лице, но довольными, что дело идет на поправку, радующимися тому, что выжили.

Мне не нравится казенный термин «военно-патриотическое воспитание». Но из-за отсутствия более душевного аналога придется воспользоваться им: общение с обитателями госпиталя № 5948 оказалось лично для меня и моих друзей по двору, по улице Академией этого воспитания. В этой Академии я досконально постиг систему воинских званий и правительственных (а не государственных, как теперь) наград. Я до сих пор помню, какой интерес вызвало появление в середине 1943 года первых солдат (а не красноармейцев) и офицеров (а не командиров), сверкавших «свежими» погонами.

Вам что-то говорит такая фраза: «У них у обоих Красного Знамени, но у Коли на винте»? Поясняю: оба наших героя награждены боевым орденом Красного Знамени. Но престиж Колиного ордена выше: «на винте» означает, что награждение состоялось в первые годы войны (или до войны), в период отступления, поражений. Это было время, когда награды были большой редкостью. Ордена «на планке» появились после 1943 года. Это были награды наступающей армии, армии-победительницы. Хотя и на этом этапе, как правило, они доставались их обладателям, в прямом и переносном смысле, большой кровью, но награжденных стало в разы больше.

На первый взгляд, все это внешнее, атрибутика, детали. Не соглашусь. Мы не только постигали название и иерархию наград и непосредственно от обладателей узнавали истинную их цену. Фронтовик фронтовику никогда не соврет. Может чуть приукрасить, но не более. И если писарь дивизии мог иметь несколько медалей «За взятие…», не приближаясь к линии фронта ближе чем на полсотни километров, то медаль «За отвагу» на его груди говорила о том, что автоматом ППШ он владел не хуже, чем пером.

В годы пребывания во власти мне приходилось подписывать и визировать наградные документы, я хорошо знаю эту кухню и разную цену одних и тех же наград. Мне не очень нравится, когда высокопоставленный экстремальный турист А. Чилингаров или С. Иванов, опустившись на дно Арктики или на лед Антарктиды, получают ту же государственную награду, что разработчик и испытатель подводного аппарата или пилот самолета. Но, тем не менее, это награждение системное, произведенное «до кучи» по всем понятному официальному алгоритму. Когда же я вижу солидных на вид людей, щедро награждающих друг друга ими же придуманными орденами, то первое, что приходит на ум – «ущербные».

И эта оценка идет еще от военных лет, от привитого в стенах госпитальной Академии искреннего уважения к обладателям настоящих наград и презрения или, в лучшем случае, жалости к любителям «цацек».

Я уже писал о своем увлечении спортом. В школе я не только бегал, но и играл за сборную города в баскетбол, за школу – в волейбол, имел третий разряд по стрельбе. До 1950 года значки спортивных разрядов были «видовые»: все значки третьего разряда – одинаковые по форме, внизу – зеленая полоса (второй разряд – синяя, первый – красная), а в центре значка – серебристый кружок с бегуном (баскетболистом, стрелком…). Пока я на своем школьном мундире носил значок ГТО и разрядный по бегу, отец ничего не говорил. Но однажды он застал меня за приготовлением к прикручиванию еще двух разрядных значков.

– Для тебя какой из них наиболее дорог? – спросил он. Я ткнул в «беговой» значок.

– Вот его и носи, а остальные цацки пусть лежат.

Кстати, мои коллеги по научному цеху в сфере производства научных «цацек» и коммерции на них в послеперестроечные годы явно перестарались. Немыслимое количество академий, соответственное число голов покупных или властных «академиков» – это та же массовая ущербность.

А к настоящим наградам отношение у меня до сих пор святое. Когда я вижу человека с боевыми колодками на груди, когда бываю в Георгиевском зале Кремля или в залах храма Христа Спасителя, где увековечены герои далеких лет, я вытягиваюсь по стойке «смирно».

Самое важное: Академия госпиталя № 5948 воспитала во мне глубочайшее уважение к человеку, идущему под пули, к фронтовику, окопнику. Неважно, одарен он наградами или обойден ими. Всю свою последующую жизнь, при прочих равных условиях, я отдавал преференции фронтовикам. В том числе – когда принимал экзамены у своих студентов, прошедших Афганистан.

В «Стриптизе…» я выдал по полной, с указанием фамилий, большинству коллег, которые на разных этапах жизни вели себя по отношению ко мне, мягко говоря, непорядочно. Но было одно исключение. Оно касалось человека, который по этому признаку вне конкуренции должен проходить под номером один. Я его не «раскрыл» только потому, что он был фронтовиком.

С военных лет живет во мне еще одна тема. Она чуть-чуть тлеет где-то глубоко, но когда вдруг подует недобрый, несвежий ветер, может и полыхнуть.

Я уже писал, что мама во время войны была начальником медсанчасти военизированного строительного подразделения ОСМЧ-63, особой строительно-монтажной части. ОСМЧ были созданы в июле 1941 года на базе строительных трестов Наркомата строительства СССР (Наркомстроя). На эти части возлагалось выполнение срочных заданий правительства по сооружению предприятий оборонной промышленности, восстановлению пострадавших объектов, возведение оборонительных сооружений.

В положении об ОСМЧ говорилось, что наркому по строительству предоставлялось «право перебрасывать особые части с одних строек на другие, переводить в случае необходимости их личный состав на казарменное положение, обеспечивая рабочих бесплатным питанием».

По отношению к ОСМЧ-63 нарком таким правом воспользовался. Личный состав был на казарменном положении, рабочие были обеспечены бесплатным питанием… по нормам ГУЛАГа. Место действия в прессе называлось «трудовой фронт», действующие лица – «трудармейцы».

В Чусовом возводили они не слабые и по сегодняшним масштабам сооружения: доменную печь № 2, дуплекс-цех, вспомогательные объекты. Холод, голод, тяжелейшие условия труда. Для рядовых трудармейцев это был действительно фронт с тяжелейшими потерями.

Режим казарменного положения трудармейцев в ОСМЧ-63, видимо, был не очень жестким. В борьбе за выживание им было не до правил хорошего тона. Типичная зимняя картинка того времени: скорчившиеся от холода фигурки в изодранных шинелях выпрашивают еду или одежду у таких же голодных «местных».

Практически все публикации историков, в которых упоминаются ОСМЧ, посвящены теме репрессий немцев Поволжья. А я вот немцев в чусовском ОСМЧ не припоминаю. Хотя «пацанское», далеко не политкорректное восприятие национального вопроса должно было отразить их присутствие в нашем лексиконе.

Несмотря на то что значительную часть чусовских трудармейцев составляли мобилизованные из Западной Украины, мальчишки всех их называли «чугреями». Лет пятьдесят я ни разу не вспоминал этого слова, но когда повествование привело к этому сюжету, оно мгновенно выскочило из каких-то закоулков памяти, как новенькое. Кого обозначало это слово, ясно: тех самых несчастных, жалких людей.

Что оно значило? Может быть, учитывая большую долю польских евреев в составе западных украинцев «чугрей» – производное от «еврей»? Снова призываю на помощь Яндекс. И обнаруживаю, что сегодня в Сети чаще всего этим словом русскоязычные эмигранты идентифицируют чилийских и аргентинских аборигенов («не белых»), без всяких комментариев. Впрочем, на одном из российских не самых интеллигентных форумов подсказка обнаружилась: «…чебуреки, чугреи, хачики…». Значит, в честь «гостей» из Средней Азии так были названы бойцы трудового фронта, погибшие и выжившие.

Я понимаю, что это было не со зла: «чугреев» подкармливали, делились последним. А все равно неприятно, стыдно. И перед оставшимися в этой земле навсегда, и перед выжившими. Некоторые из них женились на чусовских девчатах, пустили на этой земли свои корни, оставили свой след в истории города.

В связи с этим не могу не удержаться, чтобы не привести монолог великого чусовлянина Виктора Петровича Астафьева, записанный другим моим земляком, литературоведом Валентином Курбатовым.

«Ах, родной Чусовой! – век не забуду! Помнишь, как на стадионе-то кричали: «Судью на рощеников!» (были такие червяки, на которых ребята ловили уклейку. – В. К. ). Вайсбаум был судья. Толстый. Пузо, как у меня. Как выбежит на поле – «Судью на рощеников!». А уж футбол был! Помнишь поди? Братья Белобородовы. Особенно Валька. Ас в нападении! Поздно его заметили. В Перми потом играл. Токаревы. Пашка Яковлев. Много! А Вайсбаум – он не один ведь был знаменитый. Еще Шпигель был. Эдвард Германович. Светило чусовской культуры. Композитор Шпигель! Так и звался! Ему говорят: «Ведь ты украл мелодию-то». – «Где?». Ну, ему покажут. «Так ведь всего семь нот. Там все переворовано. Моцарт, думаешь, не воровал? а Шуман, Шуберт?». Шульженко, говорят, обещала спеть одну из его песен – он письмо показывал. Ну, уж тешились над ним. Критиковать уже никого нельзя было. Никакое начальство. Вот мы все в редакции на нем и отыгрывались . Ну, он и принес как-то аккордеон в редакцию. Аккордеонишко старый, лысый, еще из Львова привез. Все! Играйте сами! И ушел. Ему звонят, а он: просите, говорит, в редакции. И все! Встала культура в Чусовом! – в садиках, в школах, в Доме учителя – все умолкло. Через два дня пошли кланяться Эдварду Германовичу. По всему городу искали. Повалились в ноги: помрет народ без музыки. Простил!..»

Я понимаю, что статистика, которую я сейчас приведу, не претендует на репрезентативность, но из семи запомнившихся навсегда Виктору Петровичу чусовлян двое – бывшие трудармейцы. А без недавнего львовского еврея, а потом «чугрея» Шпигеля «встала культура в Чусовом»…

Когда меня назначили министром региональной и национальной политики, в адрес президента и председателя правительства не раз и не два звучали упреки: руководить национальной политикой такой сложной в этом отношении страны, как Россия, поручили непрофессионалу.

Ответственно заявляю: может, в чем-то Б. Ельцин и С. Кириенко в отношении меня и ошиблись, но только не в этом.

Во-первых, я имел два года стажа активной (и успешной) политической работы в многонациональном Совете Федерации.

Во-вторых, и это главное, я, как человек, сформировался в многонациональной среде, условием нормального существования в которой была не только терпимость, но и благожелательное отношение к людям не совсем таким, как ты. По происхождению, по месту предыдущего проживания, по национальности, религии…

Вся моя сознательная жизнь прошла на Урале. Урал – это не Швейцария или Нидерланды и даже не Украина. Это суровый край, до эры «большой авиации» находившийся на далекой окраине Европы. И по этой причине, так же, как и Сибирь, давным-давно выбранный для того, чтобы ссылать туда, подальше, тех, кто «шагает не в ногу». Во все времена среди изгоев были не только уголовные преступники, но и, как говорила моя няня, «шибко умные».

Польские революционеры XIX века, осколки нэпа, недобитые троцкисты и бухаринцы, жертвы пакта Молотова – Риббентропа…

В северных регионах нашей страны в ходу специфический термин: «северный завоз». Он означает завоз необходимых товаров в труднодоступные регионы в удобное для этого время года. В узких кругах общественности этот термин имел еще одно значение. Во время войны «северный завоз» пополнил число пермяков трудармейцами и немцами (не только Поволжья). После войны – пособниками бендеровцев и «лесных братьев», советскими солдатами и офицерами, побывавшими в немецком плену, осевшими на новом месте бывшими узниками ГУЛАГа, безродными космополитами…

Будем справедливы: приезжали в Прикамье не только (и не столько) «по этапу».

Две мировые войны солидно пополнили интеллектуальный арсенал Прикамья. От Первой, например, в Перми остался первый на Урале университет. После второй, Отечественной, в Перми осели не только десяток эвакуированных оборонных заводов, но и хореографическое училище питерского происхождения. Не бесследно прошло пребывание в эвакуации многих известных деятелей культуры и искусства, науки и техники, высококвалифицированных рабочих.

Ежегодно приток «свежей крови» обеспечивали молодые специалисты, приезжавшие по распределению на три года и оставшиеся навсегда…

Почти вся преподавательская элита политехнического института середины 1960-х состояла из молодых доцентов Ленинградского горного, Уральского политехнического, других вузов.

Развал Советского Союза тоже нашел свое отражение в иммиграционных процессах. Где-то это происходило стихийно, где-то – целенаправленно. В начале 90-х меня как вице-губернатора не раз и небезрезультатно «доставал» директор Пермского театра оперы и балета Михаил Арнопольский с просьбой помочь с жильем солистам, как он говорил, супер-класса из Закавказья, которых он приглашал к себе.

«Пришлые» много сделали для Пермского края.

Только один ленинградский «военмех» рекрутировал в Пермь таких звезд советского ракетостроения, как Михаил Цирульников, Лев Лавров, Михаил Соколовский.

Именами «откомандированных в распоряжение…» Михаила Дедюкина, Александра Поздеева названы улицы комплекса ПГТУ за Камой.

В «закавказской команде» М. Арнопольского (тоже «привозного») были Георгий Исаакян, Татьяна Куинджи, Анзор Шомахия…

О «космополитах» очень точно выразилась писатель («пермофил», по ее собственному определению) Нина Горланова: «Перми в каком-то смысле повезло: она сердечно приняла космополитов, изгнанных из Киева, Харькова и других южных городов, а они в ответ обогатили город новыми кафедрами, идеями, нас выучили! Ректор университета Букирев не трепетно брал на работу сосланных в край ученых!». Добавлю, что И. Сандлера, изгнанного из свердловского УПИ как защитника тех же космополитов, тоже приютили в Перми, в ПГУ, и он стал создателем и первым деканом экономического факультета.

Сегодня никому в голову не придет считать москвичкой Людмилу Сахарову, челябинцем – Евгения Широкова, одесситом – Евгения Вагнера. Сегодня это Великие пермяки. Мне посчастливилось общаться с ними не один раз и, спасибо судьбе, далеко не всегда в формальной обстановке. Именно тогда я узнал, например, что путь Евгения Антоновича Вагнера от Одессы до Перми проходил через фронтовой эвакогоспиталь, казахстанскую ссылку (как немца по национальности), соликамский трудовой фронт (опять ОСМЧ!)…

И, наконец, в-третьих. Я давно понял, что термины типа «титульная нация», «родственники за границей» – функция переменная, и никогда не придавал им слишком большого значения. В отличие от многих, до которых это дошло после события, произошедшего в 1991 году в Беловежской пуще.

С войной связано мое первое в сознательной жизни состояние СЧАСТЬЯ. Не успеха, выигрыша, достижения, а именно безмерного счастья. Случилось это вечером 8 мая 1945 года.

До 1941 года число советских семей, имеющих собственный радиоприемник, в процентах составляло примерно столько же, сколько число сегодняшних обладателей собственных яхт и катеров. Остальные довольствовались «радиоточкой» – проводным одноканальным радиовещанием. Как только началась война, все радиоприемники под ответственность, по законам военного времени, было приказано сдать на хранение в почтовые отделения. Во избежание подвергнуться влиянию вражеской пропаганды.

В начале 1945 года врагу стало уже не до пропаганды, и было объявлено, что радиоприемники можно получить обратно. В соседнем подъезде нашего дома жил тихий старый холостяк, бывший английский коммунист по фамилии Рабинович. В конце 1930-х, окончив университет, он решил помочь своим советским товарищам строить коммунизм. Года через три после приезда в СССР его посадили как английского шпиона. В расстрельном 37-м на зоне о нем не вспомнили, а в 39-м каким-то чудом освободили. Не помню, слушал ли вечером 8 мая наш странный сосед собственный приемник или заглянул к соседям, но именно он расслышал в свистящем и гудящем эфире сообщение на английском языке о подписании капитуляции.

Новость мгновенно разнеслась по дому. Я не помню подробностей того, что было дальше. Помню лишь распахнутые двери квартир, возгласы радости и плача. И ощущение, что все плохое уже позади, что впереди всех нас ожидает только счастье…

После войны всеобщее счастье в очередной раз не состоялось. Но ощущение, очень близкое к тому, ПОБЕДНОМУ, еще раз меня посетило. Его олицетворением был мой ровесник, улыбчивый старший лейтенант Юрий Гагарин. Случилось это шестнадцать лет спустя. Совсем в другую эпоху.

 

Мы делаем вид…

Профессиональные историки период «от Хрущева до Черненко» делят как минимум на две эпохи: «хрущевскую» и «застоя». В свое время на этой почти сорокалетней дистанции случился такой эпизод союзного масштаба, как укрупнение колхозов. Данный факт дает повод историку-любителю, к категории которых я себя отношу, в процессе собственного субъективного анализа поступить аналогичным образом, укрупнив две эпохи в одну.

Лично для меня эта эпоха важна тем, что на нее пало почти тридцать лет моей активной, «взрослой» жизни. Эти тридцать лет «внешней среды» как бы сканируются в моей памяти в двух плоскостях. Одна плоскость – «явления». Это что-то системное, очень ощутимое в работе и в личной жизни, продолжительное… Вторая – «события». Может быть, даже не события, а краткие эпизоды. Краткие, но яркие, запоминающиеся. «События» – это точки на карте истории, в которых условная кривая, описывающая ход истории, меняет свой характер. Вполне вероятно – как следствие события.

Мое персональное название эпохи «от Хрущева до Черненко» навеяно популярным обращением советских времен, адресованным власти, «начальству», от имени нижестоящих: «Вы делаете вид, что нам платите, мы делаем вид, что работаем». Ключевые слова этого обращения – «делать вид» – могут быть актуальными в самых различных модификациях: «Вы делаете вид, что нас любите, мы делаем вид, что отвечаем взаимностью»; «Вы делаете вид, что крутые, мы делаем вид, что вас боимся»; «Вы делаете вид, что говорите правду, мы делаем вид, что вам верим»…

Многие варианты «мы делаем вид» применимы и к эпохе Сталина. Многие – но не все. При Сталине вся страна «от Москвы до самых до окраин», снизу доверху не делала вид, что опасалась «их» («его»), а боялась всерьез, до смерти. При Хрущеве – Черненко – уже лишь побаивалась.

В моих ощущениях из всего многообразия вариантов «мы делаем вид» эпохи Хрущев – Черненко наиболее представительное: «Вы делаете вид, что говорите правду, мы делаем вид, что вам верим». Это явление на Руси не новое. При Екатерине Великой оно проходило под кодовым названием «потемкинская деревня», в наши времена – «показуха».

В конце 1950-х годов много месяцев на одном из прокатных станов Чусовского металлургического завода, в самом популярном месте – у сатураторной установки для газированной воды, умиляла следующая картина. Над установкой висел плакат: «Бригада коммунистического труда». Слева на красном щите красовался текст заповедей строителя коммунизма, который не очень отличался от библейских. Справа – личные обязательства членов бригады. А дюралевая кружка для шагнувших одной ногой в коммунистическое «завтра» была… прикована к сатуратору цепью. Точно такой же чусовляне привязывали в те времена к причалам свои деревянные лодки-плоскодонки.

Самый надежный индикатор показухи – кратковременность демонстрируемого объекта. Думаю, что именно на основе показухи было придумано крылатое выражение: «Наше дело прокукарекать, а дальше хоть не рассветай!»

Не проходило и года, чтобы ЦК КПСС не принял штук пять постановлений, начинавшихся одинаково: «Об одобрении почина… партийной организации о ….». Почин мог быть посвящен организации тех же бригад коммунистического труда, переходу передовиков на отстающий участок, экономии черных и цветных металлов, партийной учебе… После выхода постановления ЦК бюро обкома принимало документ о распространении соответствующего почина на предприятиях области. Утверждалась комиссия обкома, ответственная за внедрение почина. Ее председателем назначался один из секретарей обкома, ответственным секретарем – инструктор профильного отдела. На протяжении десятка лет я был членом более чем десятка таких комиссий. Комиссия собиралась на первое заседание, утверждался план ее работы. А потом все благополучно забывали и о комиссии, и о почине.

За время всей моей деятельности на этом участке идеологического фронта было единственное исключение. Ответственным секретарем одной из комиссий назначили добросовестного аппаратчика, инструктора отдела пропаганды Веру Балуеву. Два-три раза в году она напрягала «шефа», собирала свою команду, та «шевелилась», и дело потихоньку двигалось.

Работая в Пермском отделе Института экономики АН СССР, я сначала неформально, а потом и официально был консультантом Пермского обкома КПСС. Рабочие контакты (и приятельские отношения) были, преимущественно, с заместителями заведующих отделами Э. Вахоневым, А. Кужмой, В. Верхоланцевым… Последние дни месяца они дневали и ночевали в обкоме, «делая план». Обзванивали предприятия, транспортников, банкиров, статистиков, подсказывали, как «без последствий» в заводской и банковской отчетности вывести фактически сложившийся процент реализации продукции 99,4 на заветный 100,2. Это была целая наука, которой мои братья по классу владели блестяще. Часам к 22–23 последнего дня месяца (квартала, года) желаемые цифры обычно достигались, и усталые, но довольные «партайгеноссе» получали полное моральное право обмыть столь тяжко добытую победу. Беда была не только в том, что победа существовала лишь на бумаге и не то что на тонну – на грамм не прибавляла реально произведенной продукции, но и в том, что об этой пустой работе в стране мало кто думал и, тем более, пытался что-то изменить.

Что интересно: когда возникали реально важные задачи (ввода новых промышленных мощностей, разработки и освоения производства оборонной техники, ликвидации аварийных ситуаций…), те же самые «показушники» решали их на высшем уровне «без шума и пыли».

Еще одно глобальное явление эпохи «вы делаете вид…» – это тотальный дефицит и его последствия: протекции, коррупция, преференции, называемые в народе одним коротким, но емким словом: «блат». Система «блата» автоматически предполагала замену глагола «купить» на «достать».

По части ощущения Большого счастья нынешнее поколение сильно не добирает. Оно даже не знает, что означает возглас: «Отбивай по одной в одни руки!». Эти слова, адресованные кассиру, я услышал из уст продавщицы гастронома на Новом Арбате, уже отойдя от прилавка с двумя трехкилограммовыми банками с консервированной югославской ветчиной. Фигушки! В сторону метро я двинулся, переполненный счастьем удачной охоты и… дефицитной ветчиной.

Дефицит, блат – прямое порождение плановой экономики, несмотря на все ЭВМ и экономико-математические методы так и не справившейся с задачами балансирования спроса и предложения, спроса и цены.

Я, например, не смог припомнить хотя бы десяток позиций «товаров и услуг», на которые бы не распространялось в эпоху «мы делаем вид…» действие системы блата. Спички, соль, «изделие № 2» производства Баковского завода резиновых изделий, труды классиков марксизма-ленинизма… Все остальное приходилось доставать: от карьерных экскаваторов до туалетной бумаги, от билетов на балетные спектакли с участием Надежды Павловой до подписки на «Литературную газету»…

Продавая после четырнадцати лет эксплуатации свой первый автомобиль («Волга» ГАЗ-21), я сразу поставил покупателю ультиматум: продам только с запасными частями. Запчастей набралось четыре солидных ящика, «ходовых» из них было не более трети. Тому же принципу (запас карман не тянет) следовали не только автомобилисты-частники, но и руководители сотен тысяч предприятий всех без исключения отраслей народного хозяйства. Даже подумать страшно, сколько добра шло сначала в «неликвиды», а затем в металлолом. И так изо дня в день, из года в год.

Комплексным примером функционирования системы «блата» является история, которая приключилась со мной в 1968–1969 годах. Летом 1968 года мне в качестве ответственного секретаря приемной комиссии факультета было доверено осуществить набор первых в истории ППИ экономистов. Занимался я подобным делом впервые, влияния на экзаменаторов никакого не имел и, с точки зрения «блата», был лицом практически бесполезным. После инструктажа абитуриентов ко мне подошел интеллигентный, средних лет мужчина и сообщил, что его фамилия Морозовский, что он закройщик верхней одежды ателье Камского пароходства и шьет «всему обкому», что он будет счастлив мне пошить «что-нибудь получше, чем это». Произнося «это», он осторожно ткнул пальцем в мой пиджак. Он будет счастлив сшить костюм или пальто в любом случае, но если я чем-то смогу помочь его ребенку при поступлении, то было бы совсем прекрасно. Я долго пытался ему объяснить, что от меня мало что зависит, на что получил не самый глупый ответ: «Мало – это лучше, чем ничего».

Оля Морозовская оказалась толковой девушкой, все сдала на «отлично» и благополучно поступила без малейшей моей поддержки. Когда эту информацию я довел до счастливого папы, он произнес примерно следующее: «Конечно, так оно и есть! Но… мы-то с вами все понимаем!».

Через несколько месяцев раздался звонок Морозовского: «К нам завезли прекрасную ткань на пальто (и чуть тише) для обкома. Настоятельно рекомендую».

Пальто из дефицитного ратина получилось действительно отличным.

Прошло немного времени. В начале апреля я поехал в командировку в Москву. Когда я выезжал из Перми, в городе было минус 10–15 градусов, и я решил надеть новое пальто. В столицу я всегда брал спортивную сумку, которую получил как участник Спартакиады народов РСФСР в 1959 году. Сумку можно было носить в руках и за плечами. Фирменной особенностью этого предмета была не только надпись: «Ленинград, 1959. Спартакиада…» В сумку входило ровно 12 кг охлажденного и 8 – мороженого мяса. Приезжая в столицу, я сразу отвозил сумку к знакомым продавцам небольшого продуктового магазина позади здания МИД на Смоленской площади. В день отъезда заезжал за «товаром», платил ребятам устраивающие обе стороны комиссионные и убывал на вокзал.

В «свой» магазин я шел мимо сверкающих витрин знаменитого гастронома на Смоленской. В стеклах витрин отражался представительный молодой доцент в шикарном пальто и модной каракулевой шапке типа «пирожок».

Удача не обошла меня стороной еще раз: мясо было охлажденным! Первые сто метров я нес сумку в одной руке. Потом стал перекладывать из одной руки в другую. Весеннее московское солнышко и 12 кг груза согревали. Пришлось расстегнуться. Метров через двести, плюнув на все, я перецепил ремни и взвалил сумку за спину. Произошло это как раз напротив тех самых зеркальных витрин. Только теперь оттуда на меня смотрел нелепый, потный и очень сердитый мужик в пижонском пальто и с мешком за спиной…

Уже через неделю с кафедры вечернего университета марксизма-ленинизма я разъяснял очередным слушателям преимущества социалистической системы хозяйствования…

За исключением единиц отважных, пытающихся что-то изменить, бороться, хотя бы выразить протест, подавляющее большинство приспосабливалось, принимало правила игры.

Рад бы похвастаться, что принадлежал к числу первых. Но историческая правда не позволяет.

В КПСС я вступил еще на Чусовском заводе в 1960 году. Вступил без пафоса, прагматично. Комсорг цеха Гера Языков, принимая членские взносы, буднично сообщил: у тебя комсомольский возраст на излете, подавай заявление в партию – по комсомольской рекомендации волынки при приеме меньше. Обсуждения на тему «вступать или не вступать» не было. Наличие партбилета было условием карьерного роста. Не гарантией, но условием. Партийный билет был пропуском в элитный клуб. Доступ в «отдельные кабинеты» клуба этот пропуск не обеспечивал, но в общий зал – всегда пожалуйста.

Я стал активным членом «клуба». Еще аспирантом ППИ избирался членом партбюро факультета, три срока был членом парткома Пермского университета, в годы перестройки стал членом бюро Ленинского райкома, членом обкома КПСС.

Многие годы я был внештатным лектором обкома и горкома КПСС, читал лекции на занятиях партийного актива самого высокого в области уровня. Председательствовал на таких занятиях, как правило, первый секретарь обкома. Нередко бывало, что в ожидании своего выступления я общался в президиуме с первыми лицами области, поглядывая (в самом прямом смысле) сверху вниз на свое непосредственное руководство… Превосходство, конечно, было временным, и мне хватало ума об этом ни на минуту не забывать. Но и оно укрепляло запас собственной прочности, который никогда не оказывался лишним.

Особенно я это почувствовал, когда был назначен заместителем председателя облисполкома. Несмотря на то что до этого я ни единого дня не проработал в партийных или советских органах, почти для всего руководящего состава не только города, но и области мое лицо и речь оказались знакомыми.

Я не один десяток раз задумывался над своим личным отношением к прошлому, к СССР, к КПСС. Взгляд из сегодня в ушедшую эпоху – тема, которая десятки, а то и сотни раз обсуждалась мною при общении с самыми разными людьми. И с настроенными на общую волну единомышленниками, и с яростными оппонентами. С былыми соратниками по труду и общественной работе. С коллегами-сенаторами, многие из которых прошли комсомольскую, партийную или советскую школу и, как все нормальные люди, были не безразличны к собственному прошлому. С избирателями во время четырех избирательных кампаний. С промышленными и сельскохозяйственными «генералами» во время посещения их предприятий. С нынешними и, увы, бывшими друзьями. Иногда такая беседа случалась «на миру», в аудитории в сотни человек. Чаще – вдвоем-втроем, в номере гостиницы или на природе, за рюмкой, которая стимулировала появление «момента истины». Наверное, именно в таких беседах и спорах постепенно отстаивался из довольно взболтанного раствора мыслей, воспоминаний, оценок концентрированный взгляд на прошлое:

«Подавляющее большинство людей, живя в изначально порочной Системе, иногда благодаря Системе, иногда вопреки ей, достойно трудились, воевали. Некоторые – даже совершая подвиг: боевой, творческий, моральный.

Очень немногих из них (из нас!) можно причислить к лику святых: основными вирусами Системы – приспособленчеством, лицемерием в больших или меньших дозах были инфицированы почти все. Но в этом не столько вина, сколько беда поколений людей, на долю которых выпало строить развитой социализм в стране под названием СССР».

Не стыдно ли мне за свое общественное и партийное прошлое, а если называть вещи своими именами, – за приспособленчество? Особенно на фоне своих демократических убеждений, своих не малых постов «в эпоху Ельцина»?

Угрызения совести меня по этому поводу не мучают. В годы моей молодости в нашей студенческой компании популярной была песня в исполнении Л. Утесова, в которой есть такие слова:

Как и персонаж этой песни, я не заявлялся и не заявляюсь на героя.

Но подлости не совершал, не загребал жар чужими руками. Все, чего я достиг, – заработано моим собственным трудом. Очень часто – «сверхурочным».

Да, я тоже «делал вид». Это входило в правила игры той эпохи, которая выпала на долю моих ровесников. Бывало, что эти правила были с явно ощутимым «душком». И я им следовал. Точнее сказать, вынужден был следовать.

Если заглянуть в предисловие всех моих опубликованных в те годы монографий, то в них обнаружатся примерно одни и те же слова: «…актуальность проблем, рассматриваемых в предлагаемом исследовании, отмечена в отчетном докладе ЦК КПСС на ХХV (XХVI, ХХVII) съезде КПСС».

Без подобного реверанса книга просто не могла увидеть свет.

Я всегда ответственно относился к своему профессиональному авторитету. Если я читал лекцию или писал статью, то старался, чтобы слушатель, читатель мне поверили. Поэтому душой стремился не кривить.

Как ни странно на первый взгляд, при большом желании и творческом отношении система «мы делаем вид…» это позволяла.

Если сегодня вы прочитаете экономические разделы главных политических документов той эпохи – Отчетные доклады ЦК КПСС очередному съезду, то обнаружите, что в хвалебной их части, мягко говоря, очень много желаемого выдавалось за действительность. Однако там, где рассматривались «отдельные недостатки» и ставились задачи, содержалось много разумного.

Читая лекцию даже на «самом высоком уровне», я позволял себе довольно резкую критику какой-нибудь глупости, о которой знали все, но вслух не говорил никто. Не задремавшая еще часть слушателей замирала в ожидании реакции президиума. Но после пяти-шестисекундной паузы следовала соответствующая, заранее найденная ссылка на какой-нибудь партийный документ. А это уже алиби! Если к этому добавим интересный, свежий пример из аналогичного японского (американского, швейцарского…) опыта, выловленный из относительно редкого реферативного сборника ВИНИТИ, то аудитория уже не дремлет и, главное, верит тебе.

Спустя много лет, во время наших уже московских застолий, мои бывшие слушатели, в те годы партийные работники – Ю. Антонов, Н. Артамонов, В. Федоров вспоминали, что профессор Сапиро как лектор «всегда ходил по лезвию». И всегда удачно.

В том, что «удачно» – заслуга не только моя. «Спикерам» этих семинаров – пермским партийным руководителям Б. Коноплеву, С. Мелешкову, Е. Чернышеву, А. Малофееву, Э. Копысовой, как и мне, было важно, чтобы лекции были интересными. Чтобы, в рамках допустимого, были правдивыми. И самое главное – им хватило чутья и культуры не скупиться «на размер» этих рамок. Насколько мне известно, так дела обстояли далеко не везде. Например, как мне рассказывали коллеги, во Владимирской области такие «штучки» не проходили.

В стремлении не фальшивить я не был одинок. Так же себя вели социолог, фронтовик З. Файнбург, философ В. Кайдалов, многие другие.

Но было не мало людей, играющих в показуху с энтузиазмом. Кто-то, допускаю, искренне. Сегодня они в «красные дни» выходят с портретом Сталина и на выборах спасают КПРФ от забвения. Большинство же – по причине примитивного подхалимажа, кстати, не очень-то ценимого совсем не глупыми партийными аппаратчиками. Авторы из этой категории ссылались уже не на безликий «съезд», а на доклад «Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Л. И. Брежнева» на том самом съезде. Самые шустрые (или самые ограниченные) с придыханием отмечали личный, неоценимый вклад Генерального секретаря в тему…

«Отдельные недостатки» были основой идеологической модификации «делать вид». Все мы делали вид, что у нас эффективная, конкурентоспособная экономическая система и лишь отдельные, субъективные недостатки мешают нам достичь желаемого.

Большинство моих ровесников (сужу по себе) не сразу «делали вид». Они верили в эти преимущества. И если и доходили до истины, до понимания ущербности плановой СИСТЕМЫ, то не сразу, мучительно.

Моя научная проблематика за сорок лет неоднократно претерпевала изменения: специализация металлургического производства, технический прогресс на предприятии, региональная экономика… Но один момент присутствовал всегда: нацеленность на перспективу, учет при принятии решения сегодня того, что может возникнуть завтра. А завтра – это стратегия развития.

Еще в начале 1970-х мне попала информация об экономике Финляндии. Проштудировав ее, впервые, наверное, задался вопросом: в чем причина того, что некогда не самая лучшая провинция царской России, несмотря на два поражения в войнах, дала фору нашей экономике? Может быть, дело в национальных особенностях, в традициях народа? Но, сравнивая статистику, а затем побывав в ГДР, почувствовав атмосферу зависти восточных немцев к западным, понял, что дело не в этносе, а в разных экономических системах. Позднее это еще нагляднее подтвердилось при сравнении экономического развития южной и Северной Кореи.

Я задавал себе вопрос: почему мы так бездарно профукали тяжело добытые на тюменском севере миллиарды нефтедолларов? Почему у нас существует непонятный всему остальному миру показатель «освоено капитальных вложений», а число недостроя, незавершенки растет с каждым годом, несмотря на все постановления ЦК КПСС и Совмина СССР? Почему до революции мы экспортировали зерно, а сейчас тратим на его закупку десятки миллиардов долларов?

В 1980-е годы ЦК КПСС и общество «Знание» ввели новое идеологическое направление – контрпропаганду. С грифом «для служебного пользования» на места высылалась литература, раскрывающая недостатки капитализма, рыночной, стихийной экономики. Изучение этой литературы прояснило то, что уже давно будило сомнения: советская, плановая экономическая система оказалась, увы, бесперспективной… И чем дальше ее строили, тем оказывалось себе дороже.

Чего же не хватало в суперсистеме «плановая социалистическая экономика»? Что обрекло ее на проигрыш в мирном, как тогда писали, соревновании двух систем?

Если по-крупному, то отсутствие в ней «блока» под названием «конкуренция».

Предвижу контраргументы: у конкуренции тоже масса недостатков, в том числе уродливых; многие страны (если не большинство) имеют рыночную экономику и, вроде бы, конкуренцию, но весьма далеки от счастья.

Все это правда. Более того, эту правду мы уже испытали на себе, вступив с 1 января 1992 года в бурные, далеко не кристальной чистоты воды рыночной экономики. И, тем не менее, я не отказываюсь от приведенного выше вывода.

Напомню популярное высказывание У. Черчилля о том, что демократия – вещь дрянная, но лучшего человечество пока еще не придумало. При чем здесь демократия? При том, что и ее стержнем является конкуренция. Именно она делает демократию и рынок, при всех их издержках, несравненно лучше, жизнеспособнее, чем монополия в экономике, политике.

В последние года три мне повезло встретить двух своих закадычных друзей школьных и институтских лет. Жизнь развела нас по разным краям СССР на долгие пятьдесят лет. Первые годы изредка переписывались, а потом прервалась и эта ниточка. И вот теперь, уже в качестве пенсионеров, у нас появилась возможность пообщаться вдоволь, не торопясь.

По итогам этих встреч я сделал для себя одно открытие: чем чаще встречаешься с человеком, чем больше с ним говоришь о жизни, тем меньше хватает времени для общения, тем больше появляется тем, которые хочется обсудить. И наоборот: чем продолжительнее была пауза, тем меньше остается общих тем, одинаково интересных тебе и твоему собеседнику.

Этому, на первый взгляд, парадоксу имеется, как минимум, два объяснения.

Во-первых, при редких встречах оказывается мало общих знакомых, о которых остались воспоминания, о судьбе которых хотелось бы узнать и, что греха таить, посплетничать. Школьные, институтские друзья… и все.

Подобным же образом обнаруживается недостача, а то и отсутствие интересных событий, участниками которых мы оба были, которые бы сегодня можно было вместе (!) вспомнить, обсудить, «сверить часы». Не глобальных событий, мирового или союзного масштаба, а относительно небольших, в которых мы были не только зрителями, но и играли хотя бы эпизодические, но роли.

Без этого живого участия события, которые когда-то представлялись очень важными, «усохли» во времени, потеряли для тебя былую остроту, а то и вовсе забылись.

Об этом парадоксе я вспомнил, когда попытался определить перечень событий, которые лично для меня наиболее ярко характеризуют «внешнюю среду» эпохи «от Хрущева – до Черненко». За бурные тридцать с лишним лет таких оказалось не так уж много.

В хронологическом порядке, да и по эмоциональному восприятию, первым таким событием является знакомство с докладом Н. Хрущева на ХХ съезде КПСС, посвященным разоблачению культа личности Сталина.

Весной 1956 года я вместе с другими пятикурсниками работал над дипломным проектом. Нашему потоку (четырем группам) был выделен большой чертежный зал в металлургическом учебном корпусе УПИ, каждому – персональный кульман и время – с девяти до девяти.

Однажды всех комсомольцев (а «неохваченных» среди нас не было) пригласили в актовый зал, где при закрытых дверях был зачитан тот самый «закрытый» доклад Н. Хрущева. Произвел он на нас ошеломляющее впечатление. Как будто при движении автомобиля на полной скорости кто-то не притормаживая воткнул заднюю передачу.

Когда мы вернулись в свой рабочий зал, первые тридцать минут стояла мертвая тишина. Обмениваться мнениями на такую скользкую тему? От этого все были отучены всерьез и надолго.

Вдруг сзади кто-то произнес: «Хлопцы!»

Я обернулся. Ребята листали небольшую книжку, которая давно лежала вместе со справочной литературой и на которую до сих пор никто не обращал внимание. На обложке красовалось: «Песни о Сталине и мире». А потом кто-то из них тихо, почти шепотом, запел:

«Солиста» так же тихо поддержали. Однокурсники, и я в том числе, не торопясь подходили к поющим, пристраивались поудобнее и подтягивали. Подглядывать слова нужды не было: мы их знали наизусть со времен «нашего счастливого детства».

Дальше – больше:

Ни тогда, ни сегодня я не могу сказать, сколько времени продолжалось это стихийное пение, что оно значило для каждого из нас, лично для меня. Поминальную песню по низложенному кумиру? Протест? Громоотвод – выход эмоций?

В память врезался финал: перекинута последняя страница, хлопок уже закрытой книжкой по доске кульмана – и все так же медленно расходятся по своим местам.

Без комментариев!

Внезапное, без анестезии, развенчание Великого Сталина не прошло бесследно.

Первый вывод почти библейский: все проходит. Даже дело Сталина.

Второй: ВЕЛИКИЕ – функция переменная.

Третий: незаменимых – нет!

Понимаю, что каждый из этих выводов при большом желании можно опровергнуть убедительными примерами. Особенно третий. И все же 50 лет спустя могу сказать, что при аккуратном, не «упертом» использовании эти выводы рано списывать в утиль. В том числе – третий.

За свою «руководящую» жизнь от мастера до министра мне не однажды приходилось ставить точку в остром разговоре с подчиненным следующей фразой: «Без товарища Сталина не пропали, не пропадем и без тебя (вас)». Эта тяжелая артиллерия пускалась в ход, когда мне «качали права» или ставили ультиматум: будешь (будете) настаивать на своем «неправильном» поручении – подам заявление на увольнение.

Не было ни одного случая, чтобы ссылка на «заменимого» вождя не сработала. Дело, конечно, было не столько в вожде, сколько в обоснованности некомфортного поручения или в пресечении попытки проверить начальника на прочность. И все же вывод, сделанный в далеком 56-м, в основе своей оказался верным.

Второе «событие» от первого отделяет восемь лет. Называется оно «свержение Хрущева».

Напомню предложенное выше определение «события»: точка на карте истории, в которых условная кривая, описывающая ход истории, меняет свой характер. На отрезке времени 1956 – октябрь 1964-го «кривая прогрессивности», в моем восприятии резко взлетевшая вверх в начале кипучей деятельности Никиты Сергеевича на посту первого лица страны, сначала плавно, а затем крутой горкой ринулась вниз. Соратники по ленинскому Центральному Комитету прервали его руководящее скольжение у самого подножья.

Как хорошо все начиналось!

Реабилитация жертв политических репрессий.

«Оттепель» в искусстве, явившая нам другого И. Эренбурга; А. Солженицына и его «Один день Ивана Денисовича», первую правду о ГУЛАГе из уст и со страниц воспоминаний других «сидельцев»; раннего В. Астафьева; «лейтенантскую прозу»; «Живых и мертвых» К. Симонова, в которых впервые без парадного барабанного боя и глупых немцев перед нами предстала трагическая правда войны. А «Летят журавли» и «Карнавальная ночь»? Такие разные, но объединенные свежим ароматом раскрепощения…

В эти годы пермские «направления» стали преобразовывать в дороги с твердым покрытием. Роль твердого покрытия выполняла брусчатка – блоки из доменного шлака чусовского завода. В начале 1960-х брусчаткой мостили объездную дорогу Закамск – Нижняя Курья, создаваемую с нуля автомобильную трассу Чусовой – Лысьва. Последнюю я запомнил особенно хорошо: не раз на субботниках-воскресниках чусовские металлурги принимали участие в вырубке просек под будущий «автобан».

В конце 1950-х в районные города теперь уже не Молотовской, а Пермской области впервые пришло телевидение. Всего лишь один черно-белый канал, но он в разы приблизил периферию к Москве. Отлично помню, как девушки-легкоатлетки, которых я тренировал в Чусовом, со знанием дела почти в режиме реального времени обсуждали последний «крик моды» со ссылкой на новый туалет московского диктора, совсем молоденькой Валентины Леонтьевой.

В активе Н. С. Хрущева имеется еще один поступок, который на фоне «созидательных» действий его предшественника вполне можно назвать подвигом. Сталин воздвиг прочнейший «железный занавес» между обычным советским человеком и всем зарубежным, особенно «западным», миром. Хрущев совсем немного, но раздвинул этот занавес, обустроил узкую щелочку под названием «иностранный туризм».

Мне повезло попасть в число первых, воспользовавшихся этой щелочкой. В сентябре 1960 года за мои спортивные достижения комитет профсоюза Чусовского металлургического завода премировал «инженера, комсомольца, спортсмена» Сапиро путевкой в круиз вокруг Европы на теплоходе «Победа». После этой поездки туризм вообще и иностранный в том числе на три десятилетия стал любимой формой отдыха сначала для меня, а после женитьбы, после того, как подрос сын, – всей нашей семьи. Это была единственно доступная для нас форма отдыха с высоким уровнем сервиса. На современном рекламном языке: почти европейское качество за советские рубли.

Но не только, а, может быть, не столько этим определялась ценность иностранного туризма. Возможность регулярно бывать за рубежом позволяла пусть неглубоко, но окунуться в иную политическую и экономическую атмосферу, увидеть своими, а не чужими глазами то, что можно и что нельзя, без чужой подсказки взвешивать «за» и «против». И, задумываясь над полученным результатом, делать выводы. Подчас горькие.

Еще из школьных уроков истории мне запомнилась одна из версий превращения благополучных офицеров-аристократов в революционеров, бунтарей-декабристов. Прежде всего – они были патриотами своей Родины, защищали ее, «не жалея живота своего». Побывав в Европе в качестве победителей, увидев жизнь побежденных, они поняли, что их Родина достойна лучшего, что возможно совсем другое отношение к собственному народу.

Не знаю, насколько быстро и безболезненно приходили к таким выводам давние и современные декабристы. Думаю, что долго и трудно. Потому что и те, и другие любили свою Родину. А как не хочется замечать даже малейших изъянов в объекте твоей любви! Но если ты убедился, что они существуют, то естественно появляется желание избавить ЛЮБИМУЮ от них. Сначала наивно веришь, что можно ограничиться «примочками и витаминами» (научной организацией труда, электронно-вычислительной техникой, «Знаком качества», бригадным и региональным хозрасчетом…) Потом, уже осторожнее, возлагаешь надежды на «клизму» (андроповское наведение дисциплины). И только после многолетних сравнений и колебаний приходишь к неутешительному диагнозу о порочности всей системы, излечить которую можно лишь хирургическим вмешательством, пересадкой жизненно важных органов.

К этим выводам я шел по трудно преодолимой, извилистой тропинке около тридцати лет. Ориентируясь при этом не на красивые (или страшные) теории, а на уже имеющийся реальный опыт других стран. Опыт противоречивый, показывающий, что при одном и том же капитализме могут существовать вальяжный австрийский порядок и простодушный мексиканский бардак. Как бы то ни было, но политические и экономические перемены, инициированные М. Горбачевым и реализованные Б. Ельциным, я встретил психологически и профессионально подготовленным. За это, следуя традициям церемонии вручения «оскаровских» премий, я хотел бы низко поклониться:

– советским профсоюзам и «Интуристу» – за путевки;

– научно-преподавательской деятельности – за возможность оплачивать (за полную стоимость) дорогостоящее удовлетворение собственной любознательности;

– лично Никите Сергеевичу Хрущеву – за почин…

Это сейчас слово «хрущевка» произносится снисходительно, «через губу». А в начале 1960-х это был желанный продукт социальной революции. Право на отдельную, благоустроенную, пусть небольшую квартиру получили не только представители элиты, а миллионы рядовых тружеников. Когда в 1964 году, не без финансовой помощи родителей, мы купили маленькую кооперативную «двушку», то оказались единственными из нашей молодой преподавательской компании обладателями не коммунальной (!) квартиры или комнаты в общежитии.

Это не могло случиться без еще одного «хрущевского» нововведения: жилищно-строительных кооперативов. Высшему руководству всех мастей: от партийной до военной, от профсоюзной до академической – давали государственные или ведомственные квартиры. То же самое относилось и к дачам. Правда, полученная квартира оставалась навсегда, а конкретная дача была крепко-накрепко привязана к определенной должности.

По существующим тогда нормам жилой площади, при наличии у родителей малометражной трехкомнатной квартиры отдельная государственная квартира аспиранту Сапиро никак не светила. Появление кооперативов сделало «сказку былью».

Формально жилищные кооперативы (почти частная собственность!) существовали еще до войны, но они были уделом тончайшей прослойки высокооплачиваемой творческой интеллигенции: работников искусства, науки. Позволялось им иметь и собственные дачи. Но лишь при Хрущеве все это стало доступным советскому массовому «среднему классу».

И еще одно доброе дело сделал Никита Сергеевич для народа страны Советов. Он дал ему СОБСТВЕННЫЙ автомобиль. Теперь этим благом цивилизации по своему усмотрению имел право пользоваться любой житель страны победившего социализма. Хотя от «права» до массовой «возможности» оставалась дистанция огромного размера, запертые до сих пор ворота были открыты. Запретный ранее процесс пошел!

К концу правления Хрущева было осуществлено еще одно важное социальное начинание – пятидневная рабочая неделя.

Если не скупиться на число «событий», то реальный поворот жизни советских людей в сторону частной собственности, выполненный под руководством Н. С. Хрущева, обоснованно может претендовать не только на «событие», но и на «явление», которое, слава Богу и КПСС, оказалось необратимым. Мы не станем его обособлять по одной причине. Надгробный памятник Никите Сергеевичу работы Эрнста Неизвестного выполнен в мраморе двух цветов: белого и черного. Чтобы не нарушать этого, точно подмеченного скульптором единства противоположностей, и мы не станем отделять «черное» от «белого».

Не знаю, как в других странах, а в послесталинском СССР, в России точнейшим индикатором системных глупостей, совершаемых руководством страны, является лавинообразное появление анекдотов, обнажающих эти глупости и их авторов.

Не прошло и двух лет, как Н. Хрущев, развенчавший культ личности Сталина, сам попался на ту же наживку под названием «лесть». Так как «песни о Сталине» еще звучали в моих ушах, я очень внимательно наблюдал, как менялся «уровень скромности» нового лидера партии в СМИ. Вначале робкие попытки «лизнуть» лично Хрущева довольно резко им пресекались. Заслуживающие внимания комплименты, успехи переадресовывались КПСС, ЦК КПСС. Потом градус сопротивления подхалимам понизился: стали проскакивать фразы лишь о «переоценке» личных заслуг. Обобщенный подхалим сделал стойку. И вот наступил желанный момент: при трансляции встречи Хрущева с какой-то делегацией храбрейший из подхалимов произнес еще не забытое: «Только благодаря Вашему мудрому руководству…».

Опровержения или выволочки не последовало. Слегка журчащий двигатель славословия в считанные дни набрал максимальные обороты. И наш «правдолюбец» поплыл… Внутренние «предохранители» выброшены за ненадобностью и больше не блокируют избыточную экстравагантность и самоуверенность, не компенсируют недостаток культуры и образования.

Результаты не заставили себя ждать: карибский кризис, чуть не доведший до атомного противостояния; острейшая нехватка не только мясных продуктов, но и хлеба; расстрел демонстрации в Новочеркасске; и на этом фоне – объемная «бескорыстная помощь дружественным народам»…

В свое время сталинского наркома иностранных дел Вячеслава Молотова мировая пресса называла «мистер “нет”» (потом эту кличку унаследовал брежневский министр Андрей Громыко). Характеризуя деятельность Н. Хрущева как первого лица партии и страны, его смело можно называть «товарищ “но”». Его хорошим намерениям постоянно сопутствовали грубые ошибки, а стиль руководства без натяжки можно обозначить словами известного выражения: слон в посудной лавке.

Противоречива оценка эффективности перехода на территориальный принцип управления экономикой (организацию совнархозов). Они довольно много дали «столичным» городам, в частности, Перми, но нарушили целостность общесоюзной системы.

Желая накормить народ, поднять деревню, Н. Хрущев отменил «крепостное право» на селе (крестьянам стали выдавать паспорта). Побывав в США, «положил глаз» на кукурузу, как перспективную сельскохозяйственную культуру. Решил увеличить посевные площади за счет освоения целинных и залежных земель… А дальше пошли «но» .

Протеже «дяди Сэма» не желала давать богатые урожаи в северных широтах, капризничала из-за низкой агротехники и отсутствия удобрений.

«Раскрепощенным» крестьянам не давали кормиться с приусадебного участка, держать домашний скот.

Ничего, кроме неразберихи, не принесло деление обкомов КПСС на промышленные и сельские.

В благородном намерении увеличить объемы строительной продукции Хрущев стал искоренять «архитектурные излишества». Явно вне пределов здравого смысла.

«Оттепель» в искусстве быстро сменилась заморозками. Лавры «искусствоведа» Сталина теперь не давали покоя Хрущеву, который с тем же слоновьим изяществом лично взялся за руководство литературным и художественным процессом в стране…

В порядке компенсации переживаемых трудностей советскому народу было обещано, что через двадцать лет ему предстоит жить при коммунизме.

Я ранее писал о постоянном своем настрое: «Наша – лучше!». Я хотел жить в стране, которая лучшая в мире, которую возглавляют самые мудрые и передовые люди. Исходя из этого, я с воодушевлением воспринимал все положительное, что исходило от Н. Хрущева. Более того, «инстинкт самосохранения» долго приглушал не очевидные его ляпы, трактовал спорные сюжеты в его пользу. Но когда на фоне нехватки хлеба пошло хвастовство и обещания светлого будущего, убогие по содержанию и форме «экспромты» в адрес внутренних «всяких там умников», стук ботинком в ООН, повторение пройденного – присуждение себе Ленинской премии мира и геройских званий, все иллюзии о «прогрессивном Хрущеве» безвозвратно исчезли. Появлялось раздражение, злость.

Подобная (не очень афишируемая) реакция возникала во всех слоях общества. Народный фольклор незамедлительно на это реагировал.

Вопрос армянскому радио: «Может ли Хрущев пробежать 100 метров быстрее 10 секунд?»

Ответ: «Может, если увидит товарища Сталина».

Дедушка с внуком листают энциклопедию.

– Дедушка, это кто?

– Это дедушка Ленин.

– А он хороший или плохой?

– Хороший, хороший.

– А этот дядя с усами?

– Это товарищ Сталин.

– А он хороший или плохой?

– Плохой. Очень плохой.

– А этот дядя-колобок?

– Это, внучек, Никита Сергеевич Хрущев.

– А он хороший или плохой?

– Вот умрет, узнаем.

Реакция на присуждения звания Героя Советского Союза египетскому президенту Г. А. Насеру:

Ленинская премия мира Н. Хрущеву была присуждена почти одновременно с присуждением «просто» Ленинской премии создателям документального фильма «Наш дорогой Никита Сергеевич».

Вопрос армянскому радио: «За что наградили Ленинской премией Никиту Сергеевича Хрущева?»

Ответ: «За исполнение главной роли в фильме «Наш дорогой Никита Сергеевич»».

Реальные успехи в космосе, полет Ю. Гагарина временами перекрывали эти минусы в настроении людей, но не надолго.

Летом 1964 года я досрочно представил к защите свою кандидатскую диссертацию. Он прошла обсуждение на кафедре экономики черной металлургии и была рекомендована к защите на Ученом совете в январе 1965 года. В сентябре я сдувал с нее последние пылинки и не торопясь готовился к финишной процедуре. Разнообразие в этот размеренный процесс внес звонок заведующего выпускающей кафедрой и председателя Ученого совета, декана Аркадия Степановича Осинцева:

«Женя! Свердловский совнархоз поручил нам проверить выполнение условий соревнования Новокузнецким металлургическим комбинатом (НКМК). Сталеплавильщиков будет проверять Леопольд Коновалов, доменщиков – Витя Н., а вот прокатчиков у нас нет. Выручи!».

Как бы вы отнеслись к просьбе выручить, поступившей от председателя Ученого совета накануне вашей защиты?

Я – как к подарку судьбы. В положенное время я был в Свердловске, получил все инструкции и в составе нашего трио отбыл в Новокузнецк. В Новокузнецке нас поселили в гостевом коттедже. Мы втроем занимали двухкомнатный люкс. В проходной, но более просторной комнате расположились мы с Леопольдом, в дальней – Виктор. Все мы после вуза отработали на заводах: Леопольд – на металлургическом, Виктор – на машиностроительном, который входил в систему МВД. Из-за длительного пребывания на режимном объекте или из-за особенностей характера, но был Виктор каким-то чрезмерно бдительным, зажатым, «не юморным», что давало нам повод слегка над ним подшучивать.

Утром 16 октября я проснулся раньше всех – в семь утра. Решив сделать зарядку, тихонько, чтобы не будить соседа, включил радио. После музыкальных позывных объявили сообщение о внеочередном пленуме ЦК КПСС и снятии Хрущева. В 7.30, когда сообщение повторяли, я разбудил Леопольда. А к восьми мы уже подготовили наш, прямо скажем, довольно злой розыгрыш, за который мне стыдно до сих пор. Минут за 10 до очередного повторения эпохальной информации мы сделали вид, что только что встали и делаем зарядку. Отжимаясь и приседая, мы сначала громко обменивались не очень лестными мнениями о руководстве НКМК, затем от него плавно перешли к личности такого же раздолбая… Никиты Хрущева. Виктор сначала делал вид, что не слышит. Затем, показывая пальцем в потолок, посоветовал нам заткнуться. Видя, что его совет не принят к исполнению, выматерился, встал и закрылся в туалете. Через пару минут вновь зазвучало включенное на полную мощность, радио… Вышел он из своего убежища растерянным и страшно бледным.

«Так вы все знали?.. Гады!»

Только теперь до нас дошло, что ему пришлось пережить в эти 5–6 минут: память о стукачах сталинских времен была свежа, как только что сорванная с куста ягода…

Развенчание Хрущева прошлось катком по судьбе Виктора. Диссертация, которую он завершал и должен был защищать к следующему лету, была посвящена… экономическим преимуществам совнархозов. Совнархозы «ликвидировали как класс» немедленно после смещения их инициатора. Писать новую диссертацию у Виктора не оставалось ни времени (аспирантура заканчивалась), ни моральных сил. Так и не защитив, он вернулся домой в Челябинскую область и, говорят, спился.

Теперь понятно, почему я не привел его фамилию.

Случай с диссертацией Виктора привел меня к важному выводу: в серьезных масштабных проектах не западай на привлекательные сегодня, но не надежные во времени варианты. Исключение одно: если риск осознан.

Позднее первую беседу с каждым из своих аспирантов я начинал с того, что рисовал овал – забор предприятия. Три квадратика внутри – само предприятие. Далее следовало указание: что бы ты ни сочинял, но за этот забор «выходить» не вздумай. Внутри все вечно: себестоимость, производительность труда, продукция, новая техника. За забором какой только ерунды ни напридумывают, а тебе отдуваться…

Свержение Хрущева в октябре 1964 года для большинства людей оказалось неожиданным, но логичным, справедливым событием. Среди моих знакомых не могу припомнить никого, кто бы пожалел об этом.

Еще раз повторю: как хорошо все начиналось!

В учебниках истории двадцатилетний период руководства Брежнева – Черненко не беден на масштабные события.

Западный мир с опаской всматривался в нацеленные на него ядерные боеголовки и готовые к броску танковые армады. Что это не шуточки, показал август 1968 года, поверженная за считанные дни юная чехословацкая демократия. Затем некоторое потепление – Хельсинки, потом заморозок – Афганистан…

В те годы был заложен фундамент нашего нынешнего нефтегазового благополучия. Цены на нефть то повышались, то резко падали, и это ощущалось на содержании прилавков магазинов.

По-прежнему стартовали космические корабли. В 1980-м в Москве состоялись Олимпийские игры.

Игра под названием «мы делаем вид…» продолжалась в полном объеме, но без прежнего энтузиазма обеих сторон.

Хотя политические «сидельцы» не переводились, народ расслабился, осмелел. По крайней мере, по мелочи. Выражение «мы живем в стране непуганых идиотов» было перебором и насчет идиотов, и насчет отсутствия пугливости, но доля правды в нем была.

Неумолимое время делало свою черную работу. Лидеры старели, маразм крепчал, но симптомы его были все те же: взаимный обмен любезностями, орденами, званиями… И три траурные церемонии у кремлевской стены.

В моей личной жизни за эти годы произошло много событий. В 1965-м я защитил кандидатскую диссертацию, начал преподавать, а спустя двадцать лет был уже уважаемым профессором, заведующим кафедрой и даже дедом.

Я попытался вычленить из «внешней среды» тех лет какие-то новые явления, события, характерные именно для лет «застоя». События, которые бы по-большому скорректировали мою жизнь, работу, поведение. Ничего из этого не получилось: таких событий я вспомнить не смог.

Правдоподобной была бы версия, что к этому времени я в основном сформировался как личность, как работник, стал более «толстокожим», менее поддающимся деформации под влиянием «внешней среды».

Версия правдоподобна, но не более того. Более вероятна другая.

Застой есть застой. К этому времени все устоялось, стабилизировалось. Хорошее и плохое. К тому и другому уже подобраны «ключи»: способы, приемы, минимизирующие незначительное вредное влияние на тебя «внешней среды» или, наоборот, усиливающие положительное ее воздействие.

Но все эти «ключи» сразу выходят из строя, как только во «внешней среде» происходит что-то реально новое, существенное. Это подтвердило резкое изменение судеб миллионов людей как следствие перестройки, развала СССР, становления новой России. Увы, изменение далеко не всегда в лучшую сторону.

 

В те романтические годы

В октябре 1995 года пермяки провожали в Москву начальника Пермского областного УВД Валерия Федорова, назначенного заместителем министра внутренних дел России. На прощание я срифмовал ему несколько строк:

Далее шло перечисление той самой братии…

Ключевыми словами этого четверостишия, как и моей «внешней среды» времен Горбачева – Ельцина, были «романтические годы», проведенные иногда «на сквозняке», а, бывало, в эпицентре «урагана» свободы.

На предыдущих этапах моего жизненного пути влияние «внешней среды» ощущалось как-то опосредованно: где-то далеко наверху аукнется, смотришь – и у меня внизу откликнется. «Сквозняки» и «ураганы» романтических лет подняли меня довольно высоко. Теперь даже незначительные изменения в верхних слоях российской политической и экономической атмосферы отражались на моей жизни довольно ощутимо, нередко в реальном масштабе времени. По этой причине в этот период мои «внешняя» и «внутренняя» среды довольно часто сливались воедино. Что не могло не найти отражения в содержании этого раздела.

Избрание М. С. Горбачева генеральным секретарем, первым лицом страны, особых ураганов не предвещало. Просто потянуло свежим ветром. Вместе с ним появлялось чувство приятного удивления.

Радовало, что и нашей страной может руководить не маразматик, а здоровый нормальный человек. Оказывается, Генеральный секретарь КПСС может пытаться что-то изменить По-крупному. А как приятно убедиться, что у генсека «мозги повернуты» в ту же сторону, что и у меня, что у него хорошо смотрится жена. Даже некоторые минусы (не те ударения, непривычная для нас активность Раисы Максимовны) пока работают на «плюс». Ты сам убеждаешься, что за рубежом на нас уже не смотрят, как на прокаженных. «Горбачев», «перестройка», «гласность»… Эти русские слова не требуют перевода в любой стране мира так же, как «Гагарин» и «спутник» в начале шестидесятых.

Запомнился приезд в Пермь члена Политбюро ЦК КПСС Александра Яковлева. Он присутствовал на отчетно-выборной областной партийной конференции, на которой в отставку ушел партийный патриарх, первый секретарь обкома Борис Коноплев. Бразды правления принял вернувшийся из Москвы заведующий отделом ЦК КПСС Евгений Чернышев. Через пару лет ему предстоит войти в историю Пермской области в нелестном качестве последнего первого секретаря обкома.

На конференции Яковлев выступил с умной и нетрадиционно честной речью. Он говорил о болезнях нашего общества, о необходимости коренных перемен в партии, в государстве. Произвел он на меня колоссальное впечатление. Если такие вещи вслух говорит член Политбюро, можно надеяться на лучшее!

В разгар перестройки стало очевидно, что без реальной экономической заинтересованности коллективов, отдельных исполнителей ничего путного не получится. Рыночные отношения для плановой системы – это было «слишком» отчаянно. Но теплилась надежда, что средством решения экономических проблем может оказаться хозрасчет.

Не был забыт и региональный хозрасчет. Для Урала было решено параллельно разрабатывать два варианта концепции регионального хозрасчета.

Разработкой одного в качестве заведующего Пермским отделом Института экономики УрО АН СССР руководил я, другого – старший научный сотрудник челябинского отдела нашего института, а потом депутат, федеральный министр, сенатор Александр Починок. Эта работа требовала постоянных рабочих контактов не только с областным, но и союзным руководством и оказалась хорошей школой – не столько познаний в экономике, сколько искусства бюрократии.

В те же годы в экономический отдел ЦК КПСС был переведен из Челябинска мой давний коллега, профессор Геннадий Празднов. По старой памяти он иногда приглашал меня к себе – посоветоваться, посмотреть свежим «провинциальным» взглядом на тот или иной проект документа. Однажды, общаясь с кем-то из руководства Пермского обкома, он порекомендовал официально оформить институт консультантов экономического отдела обкома, назвав меня в качестве одного из них.

Месяца через три на бюро обкома в этом качестве были утверждены трое или четверо (среди них профессор университета Р. Коренченко). Нам были вручены удостоверения с красными корочками, изготовленными из натуральной кожи с надписью «Пермский обком КПСС». Подобно партийным билетам Владимира Ильича Ленина и Леонида Ильича Брежнева, номер моего удостоверения был «001». Корочки обеспечивали беспрепятственный доступ в горком, обком и даже ЦК КПСС.

Но не только. Теперь на законных основаниях я посещал обкомовскую столовую (благо, она была в ста метрах от месторасположения моего отдела на Комсомольском проспекте). И это еще не все! Во время командировки в Москву к концу рабочего дня в цековском буфете можно было раздобыть палку финского сервелата и упаковку кубиков растворимого бульона. Мелковато? Что поделать: как настоящему марксисту, «ничто человеческое мне не было чуждо».

Явлением стали первые в истории послереволюционной России истинно демократические выборы 1989 года. Это были выборы народных депутатов СССР. Вот где были откровения и романтика! Во-первых, мы реально увидели, что, действительно, практически любой советский гражданин может не только быть выдвинут кем-то, но и сам себя может предложить в кандидаты. Последнее особенно было непривычно нашему поколению, которому всю жизнь талдычили о вреде личной нескромности, имея в виду рекомендацию «не высовываться».

Более того, ранее мало кому известные люди конкурировали на этих выборах с первыми секретарями обкомов, с промышленными «генералами» и зачастую… вышибали их.

То же самое происходило и на следующих выборах – в народные депутаты РСФСР весной 1990 года.

Во вторых выборах я принимал участие уже как кандидат. После я прошел еще три избирательные кампании: две – в областное Законодательное собрание (1994 и 1997) и одну – в Государственную думу (1999). Сравнивая их, с уверенностью могу сказать, что «перестроечные» были на порядок демократичнее и… наивнее. Их можно было выиграть, не имея богатых спонсоров, почти задаром, практически «нераскрученному» кандидату. Может быть, не самому достойному. Может быть, демагогу. Но – истинно сильнейшему, уловившему, чем дышит избиратель, какие сладкие (и не всегда правдивые) слова ласкают его слух.

Особенно мне запомнилась встреча с избирателями на обойной фабрике Пермского бумажного комбината весной 1990 года. Собралось человек сорок, большинство – молодые, симпатичные женщины. Я им добросовестно рассказывал не только о светлом рыночном будущем, но и об огромных трудностях, которые придется преодолеть на пути к нему. Как водится, пошли вопросы. Их тон был предельно доброжелательным. И, когда уже следовало закругляться, чуть ли не самая молодая из работниц не спросила, а просто сказала:

– Вот вы, наверное, правду нам говорите, я вам верю, но правда-то грустная.

Вы что-нибудь сегодня можете нам пообещать хорошего?

– Могу, но тогда придется соврать.

– Ну и соврите!

Не знаю, как дальше сложилась жизнь у этой милой женщины. Очень бы хотелось, чтоб хорошо. А ее совет я вспоминал не один десяток раз и, увы, так и не мог исполнить. Видимо, правы были мои недруги, заявлявшие, что политик я «не очень». Тот, который «очень», как правило, врет не задумываясь. Лишь бы нравилось избирателю. Непревзойденный отечественный образец – Владимир Жириновский.

Потом появится целая PR-индустрия, светлые и черные выборные технологии. И то и другое – требующее огромных денег. Может быть, когда-нибудь в Перми поставят памятник депутату Законодательного собрания Пермской области второго созыва Михаилу Касимову. Как последнему кандидату, выигравшему выборы почти без денег…

На смену романтикам пришли прагматики. Но все это будет потом.

А сейчас М. Горбачеву не удалось избежать того самого танцевального «два шага назад…»

Если бы каждый день советским людям на фоне М. Горбачева демонстрировали дряхлых Л. Брежнева и К. Черненко, то, сравнивая, мы бы не так строго относились к Михаилу Сергеевичу. Но он, показав нам прелесть движения к свободе, вдруг стал не очень изящно пятиться назад. И это не на фоне дряхлого Брежнева, а задорного, отчаянного Б. Ельцина, который, не оглядываясь на старый политический хлам, неуклонно рвется вперед.

Свободные выборы на Съезд народных депутатов СССР, атмосфера, которая царит там, – это предел мечтаний! Но на этом празднике вдруг свалившейся на тебя свободы главную положительную роль играют совсем не те, на кого рассчитывал постановщик этого спектакля.

Телевизионный и радиоэфир заполнили новые герои: члены межрегиональной группы Борис Ельцин, Анатолий Собчак, Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Юрий Черниченко, Святослав Федоров… В унисон с ними играли изысканные, хорошо организованные «прибалты».

Не слабые солисты были и в противоположном лагере: Виктор Алкснис, Егор Лигачев, Альберт Макашов… Хотя уже почти десять лет в Государственной думе нет талантливого демагога, «рабочего академика» В. Шандыбина, многие его еще помнят. А вот его политического «близнеца» – харьковского таксиста Сухова – уже подзабыли.

Уровень политизированности общества зашкаливал. Радио не только часами транслировало заседания съезда, но люди его слушали, не выключали! Как-то я возвращался поездом из командировки в Свердловск. Шла трансляция заседания съезда. Как только я достал транзисторный приемник, вокруг собралось человек десять. И часов пять, пока мы были в зоне слышимости, ни один не покинул «боевого поста». Да и после этого более часа вагонный «филиал съезда» продолжал дискуссию. Теперь уже между собой.

Вскоре стало ясно, что детище М. Горбачева – Съезд народных депутатов СССР – на полную мощность работает против своего «родителя». Сложилась ситуация, подобная той, которую я позднее наблюдал при регулировании (дележе) бюджета. Вроде бы Центр (областное руководство) выполняет благородную миссию: забирает кое-что у тех, кто побогаче, и отдает это «кое-что» тем, кто победнее. Однако города и районы-доноры недовольны, что у них слишком много забирают. А районы-реципиенты (дотационные) недовольны, что им слишком мало дают. В итоге благодетеля не жалуют ни те, ни другие. То же происходило и на съезде: для демократов М. Горбачев становился тормозом затеянных им же реформ, для консерваторов – могильщиком КПСС и СССР. Надеюсь, что не погрешу против истины, если скажу, что действия М. Горбачева соответствовали выражению, популярному на съезде: «Пытаться немного забеременеть».

Если в политике, в демократии, несмотря на все минусы, Михаилом Горбачевым было сделано очень много, то в экономике, кроме благих намерений, – почти ничего. Даже робкие шаги в сторону рынка (например, создание кооперативного движения) противоречили догмам социалистической экономики, крепко засевшим в умах сподвижников М. Горбачева, и не позволяли им (и ему) сотворить что-либо радикальное.

Года через три, в годы начала гайдаровской реформы, я придумал для «собственного употребления» тест для проверки, насколько мои собеседники понимают суть рыночной экономики. Я находил повод использовать термин «спекулянт» или «спекуляция» при обсуждении наших общих проблем. Процентов шестьдесят моих соратников при этом загорались гневом и начинали клеймить «презренных кровососов».

Думаю, что и первый экономист страны Николай Рыжков в то время мыслил так же. Не исключаю, что оставался он «при своих» и даже тогда, когда в начале 1990-х возглавлял один из региональных банков. Я знал несколько его коллег с прекрасной «советской родословной», которые искренне считали, что их банк, покупая и продавая валюту, «играет на курсах», а вот конкуренты «спекулируют, обирая трудового человека».

В подтверждение этой версии предлагаю вспомнить, как трудно «врубался» в рыночные правила игры даже такой талантливый человек, как Виктор Степанович Черномырдин после назначения председателем правительства.

Не очень помогло адаптации руководства страны «вживление» в него представителей экономической науки. В начале 1990 года академик Леонид Абалкин был назначен заместителем председателя Совета Министров СССР, директор свердловского Института экономики УрО АН СССР Валерий Чичканов – заместителем председателя Совета Министров РСФСР. Да и ваш покорный слуга был призван «во власть» под флагом этого явления. С одной стороны, «академики» сами не очень были готовы к радикальным переменам в экономике. С другой, если они даже представляли, что следует делать в решении той или иной проблемы, то в этом еще надо было убедить своих коллег, первое лицо.

Лично для меня, – думаю, что и для моих коллег «научного происхождения», – существовала еще одна проблема. Посетив передовое оборонное предприятие, я, как экономист, понимал, что прежнего объема военного заказа в ближайшие десять лет оно не получит. Что для выживания ему необходимо отказываться от двух третей соответствующих мощностей, сокращать людей, избавляться от «социалки». Умом я это понимал, но, видя отличное производство, квалифицированных людей, вместо жесткого и правдивого «делайте только так» все равно пытался «войти в положение», чем-то помочь и этим только продлевал агонию. Так, увы, поступало большинство. Это был тот самый случай, когда доброта хуже воровства…

На памяти моего поколения выборы в народные депутаты СССР были первыми свободными и… какими-то непонятными. (В первую очередь это относится к выборам по спискам КПСС, профсоюзов и т. п.)

Выборы в российские депутаты уже не были экспромтом. Они оказались более демократичными: все без исключения депутаты проходили через выборное ситечко без всяких списков.

Если выборы в народные депутаты СССР я наблюдал из «зрительного зала», то в спектакле «российские выборы 1990 года» я оказался на сцене. И не на последних ролях.

Атмосферу этой весны я до сих пор воспринимаю, как пребывание в крепко просоленном море, когда плотная жидкость, независимо от твоего желания, настойчиво выталкивает тебя наверх.

Первым «толчком» было выдвижение меня кандидатом в депутаты. Роль соляного раствора выполнил Ленинский райком КПСС, членом бюро которого я в ту пору был. На бюро обсуждались результаты союзных выборов. Суть выводов была следующая: выдвигали не тех (по старинке, без учета популярности среди избирателей), были избраны тем более «не те». Вывод: выдвигать способных победить в острой борьбе. Я был причислен к этой категории. И… покатилось.

Еще один пример эффекта «непроизвольного всплытия».

18 февраля 1990-го в Перми состоялся многотысячный предвыборный митинг. Я с интересом наблюдал за этим, ранее неведомым мне, действом из гущи народной. Один за другим на трибуну поднимаются кандидаты в депутаты, герои как «минувших дней», так и «нового времени». Одни клеймят прогнивший режим и некогда любимую партию. Другие предупреждают об опасности смуты. По сути дела не дали выступить председателю облисполкома Виктору Петрову. Зато хорошо встретили чрезвычайно популярного тогда «союзного» депутата Сергея Калягина. Он толково, не называя конкретных лиц, говорил о том, какими должны быть новые депутаты. Народ требует назвать фамилии. В числе нескольких положительных «персонажей» Сергей Борисович называет меня. Стоящий рядом со мной мужчина кричит:

– А Сапиро-то здесь! Давай его к микрофону!

Народ идею поддержал. Пробираюсь к трибуне, лихорадочно думая, о чем говорить. В тот момент, когда подошел к микрофону, раздается зычный голос:

– Так это тот Сапиро, который против Ельцина!

Раздается рев. Мобилизуя весь свой «горловой» профессорский потенциал, ору в микрофон:

– Дорогие товарищи! Я говорю «дорогие» не потому, что все мы дорого стоим. А потому, что если будем так слушать друг друга, относиться друг к другу, всем нам это дорого обойдется!

Как ни странно, шум утих. Что говорил потом – не помню.

Но реакция была положительная, как у новых, так и у прежних лидеров.

На другой день позвонил В. Петров и предложил встретиться. До этого один на один у нас контактов не было. Беседовали около часа. В основном, о «текущем моменте». В конце беседы он спросил, как у меня организована агитационная работа. Узнав, что перемещаюсь исключительно на общественном транспорте, поднял трубку и распорядился по заявке предоставлять мне «разгонный» автомобиль…

Уже в самом начале избирательной кампании стало ясно, что выдвижение от КПСС голосов не прибавит, скорее наоборот. Формально я был выдвинут «группой граждан». Да и фактически КПСС от участия в этих выборах устранилась. Чаще всего – не из-за того, что не хотела, а потому что уже не могла.

Просуществовавший десятилетия партийный контрольно-пропускной режим в кандидаты был снят, и народ, окрыленный победными результатами ранее не известных фигур на союзных выборах, дружно «ломанулся» в депутаты. В большинстве избирательных округов насчитывалось от 10 до 15 претендентов на депутатское кресло.

Попытаюсь дать свою классификацию кандидатского корпуса весны 1990 года на примере Пермской области.

Первую, самую многочисленную группу я назвал бы «самотечной». У редакторов печатных изданий издавна в ходу термин «самотек». Это когда материал поступает не от корреспондентов, не в плановом порядке, а инициативно, стихийно. В нашем случае кандидатами были мало известные в областном масштабе люди, решившие попробовать сыграть в большую политическую рулетку. Они в первый и последний раз появились «на большой публике», но, набрав не более трех процентов голосов, не попали даже во второй тур.

Вторая группа – «реабилитационная». В нее вошли те, кто ранее занимал довольно высокое положение, но был «отодвинут» или надолго «заморожен». Теперь они получили шанс на реванш, но воспользоваться им не смогли. Наиболее выдающейся фигурой в этой группе был директор отраслевого института Александр Малофеев, побывавший до того и первым секретарем Пермского горкома КПСС, и председателем облисполкома. К этой же группе можно отнести начальников областных управлений Николая Бердоносова и Виктора Почернея.

Третья – «самоутвержденцы». Это известные в области фигуры, занимающие достаточно высокое и прочное положение. Депутатский мандат не только позволил бы им закрепить и упрочить имеющиеся позиции, но и повышал политический вес. Однако выборная фортуна от них отвернулась. Возглавлял список неудачников бывший председатель облисполкома, а на ту пору секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР Степан Чистоплясов. Компанию ему составили первый секретарь обкома КПСС Евгений Чернышев, председатель Пермского горисполкома Владимир Парфенов, первый секретарь Пермского горкома КПСС Валерий Суркин, первый зампред облисполкома Борис Мазука, генералы Василий Сныцарев и Дмитрий Вохмянин, партийные и советские руководители городов и районов области, начальники областных управлений…

Успешно выдержали этот трудный экзамен председатель облисполкома Виктор Петров, председатель областного агропрома Александр Белорусов, генеральные директора Вениамин Сухарев, Юрий Антонов, Юрий Булаев, Анатолий Ожегов, Геннадий Миков, руководители областной и городской милиции Валерий Федоров и Петр Латышев, Иван Четин (Коми-Пермяцкий округ), Петр Карпов.

Четвертая группа – «метеоры». Они, неожиданно появившись и ярко блеснув на политическом небосводе, довольно быстро ушли за его пределы. К ним бы я отнес преподавателя пединститута Николая Андреева, заводского социолога Игоря Аверкиева, инженера Татьяну Снитко, редактора газеты Ирину Залевскую, директора школы Владимира Кислицина. Впрочем, по отношению к И. Аверкиеву слова «скрылся за горизонтом» не совсем справедливы: он нашел свою, правозащитную, нишу и до сих пор достойно ее занимает.

Ваш покорный слуга, опередив десять конкурентов, вошел во второй тур, но в финале уступил Петру Латышеву. Однако своим выходом «в свет» (областной, федеральный) обязан именно этим выборам.

Весной 1990 года избирались не только народные депутаты РСФСР. Одновременно с ними получили свои мандаты депутаты городских и областных Советов. Среди них оказались будущие сенаторы первого созыва Виталий Зеленкин и Сергей Левитан, депутаты Государственной думы Владимир Зеленин и Андрей Климов.

Вспоминая об этом периоде, нельзя не сказать хотя бы пару слов о последних днях КПСС. Если в Москве вокруг этого кипели страсти, телегеничный Руцкой долбал невзрачного Полозкова, то в Перми было относительно тихо. Как в популярном анекдоте о перестройке:

Это – как ветер в тайге. Верхушки деревьев раскачиваются, а внизу тихо-тихо.

Последняя областная отчетно-перевыборная партийная конференция прошла в 1991 году чуть энергичнее, чем раньше, но без революций. Хотя несколько выступавших (запомнился, например, профессор университета Орлов) требовали соблюдения чистоты марксизма, призывали вернуться к прежней КПСС, требовали крови изменника Горбачева.

Я как зампред облисполкома удостоился чести не только стать делегатом конференции, но и был включен в список членов обкома. При обсуждении кандидатур выступил рабочий из Березников (фамилию не запомнил). Он посчитал, что присутствие в руководящем партийном органе демократа и рыночника Сапиро, к тому же ратующего за многопартийность, будет ошибочным. И предложил мне поискать место в другой партии.

Мне дали слово. Сказал я примерно следующее:

«Я тридцать лет в партии, и куда-то перебегать не собираюсь – пусть это делают те, кому я не нравлюсь; я хочу, чтобы партия, в которой я состою, была сильной, конкурентоспособной, пользовалась поддержкой большинства народа; если мы пойдем по пути, который предлагают профессор Орлов и мой оппонент из Березников, убежден, что наша партия обречена на поражение».

При голосовании человек 50 проголосовали «против». Что не оказалось рекордным результатом.

И сегодня я не отказываюсь от этих слов. Прекрасно понимаю отсутствие оригинальности в истине, что история не имеет сослагательного наклонения. И, тем не менее, иногда задумываюсь о том, как бы повел себя, если бы КПСС пошла по социал-демократическому пути, повинилась за многое из постыдного прошлого… Наверняка остался бы в ее рядах. Хотя бы по той причине, что почитаю такое качество, как верность. И в личной жизни, и в работе. Да, чувства могут поостыть, но сдавать людей, с которыми много лет работал, дело, которым занимался с полной отдачей всю сознательную жизнь, – для этого нужны особые, форс-мажорные обстоятельства. Нерешительность и непоследовательность М. Горбачева этот форс-мажор создали. И все-таки я не поддался модному тогда соблазну – хлопнуть дверью, выйти из КПСС. Дождался августа 1991 года. И об этом тоже не жалею.

Весной 2002 года ушла из жизни символ английской монархии – королева-мать. Информационные агентства передали: «Умерла во сне». Пермская партийная организация тоже ушла в мир иной «во сне». Как член обкома последнего созыва, я входил в комиссию, возглавляемую вторым секретарем Валерием Суркиным. Собирались мы не часто, но даже эти редкие встречи запомнились как бессодержательные. Особенно это было заметно на фоне перегруженного работой (и реальными проблемами) облисполкома. Дело совсем не в Суркине, которого я знал энергичным, конструктивным первым секретарем Пермского горкома. Просто у обкома к этому времени полностью исчезли рычаги управления. Исчезла власть. Не осталось ни кнута, ни пряника. Так что не правы те, кто утверждает, что кончина КПСС в августе 1991-го произошла в результате катастрофы. Ее сердце остановилось во сне. По крайней мере, у нас, в глубинке.

А как же ГКЧП?

Конечно, это было событие. Но не из разряда «причин». Это было «следствие» явления по имени «перестройка».

Я бы сравнил членов ГКЧП с реанимационной бригадой, которая могла бы продлить жизнь больному по имени КПСС лет за пять до этого. Пока выпущенный М. Горбачевым вирус свободы не распространился по всей стране, пока миллионы людей не попробовали ее на вкус и, главное, еще не ощутили слабости коммунистического режима.

Жесткими мерами, «электрошоком» в 1986 году приступ свободолюбия еще можно было остановить. Больной все равно бы остался инвалидом, но пару десятков лет вполне мог протянуть (например, в северокорейском варианте). Из-за полного отторжения в руководящих рядах собственных дэн сяо пинов вариант рыночного коммунизма нам не грозил, так что рано или поздно нашего больного все равно бы доконала неконкурентная экономика.

В 1986 году реаниматоры приняли инфаркт за насморк и на вызов вообще не поехали. В 1991 бригада приехала пьяной и вместо аппарата искусственного сердца подключила телевизор с танцем маленьких лебедей. Уронив при этом больного.

Я сознательно ухожу от важнейшей причины развала СССР – национальной, парада суверенитетов. Если бы экономические преобразования, либерализация экономики начались сразу после избрания Съезда народных депутатов СССР, если бы в этом руководство страны не боролось с реформаторами (включая прибалтов), а бежало впереди их паровоза, то… Имеется небольшая, но вероятность, что обновленный Союз сохранился бы.

Но все это – «сослагательные наклонения», которые историей в расчет не принимаются.

На практике же после ГКЧП Борис Ельцин, не претендуя на хорошие манеры, отодвинул нерешительного водителя Горбачева, крепко взял руль в руки и, включив прямую передачу, нажал педаль газа до пола.

Начиналась его эпоха.

 

Эпоха Ельцина

Великая и трагическая. Но об этом позднее, а для начала – немного лично о нем.

Знаю в Перми немало людей, которые в то или иное время общались с Борисом Николаевичем. Среди них однокашники по березниковской школе, по Уральскому политехническому институту (А. Юзефович), соратники по КПСС (Б. Коноплев), по межрегиональной группе (С. Калягин), назначенцы первого президента России (Б. Кузнецов, Г. Игумнов). Кто-то знает его хорошо (с А. Юзефовичем они друзья со студенческих лет), кто-то – чуть-чуть. Для одних он кумир, для других, мягко говоря, отрицательный персонаж. Для каждого – свой. В том числе и для меня.

Первый запомнившийся эпизод с участием БН – заочный. Ранняя весна конца 1980-х. Я выступал официальным оппонентом по защите докторской диссертации в Свердловске. Совпало это событие с очередной борьбой ВАКа с банкетами, так что в целях конспирации успешную защиту отмечали дома у соискателя. Накрытый стол украшала большая ваза с редкими тогда апельсинами. Свежеиспеченный доктор наук перехватил мой взгляд:

– А за это спасибо сестренке. Заведует вон тем овощным магазинчиком.

И он показал из окна на расположенный рядом с домом магазин.

Сестренка оказалась рядом:

– С Нового года прячем. Пока был Ельцин, чтобы извлечь эти апельсины, приходилось ящиков сто передвинуть. А сейчас попроще – штук двадцать. Оказалось, что БН (по неведомой никому закономерности) мог в любое время приехать в магазин, на базу и полюбопытствовать, что там хранится в закромах. С очень серьезными последствиями. И, хотя эти эпизоды были редкими, весь торговый люд жил под занесенным над ним топором.

Поэтому меня не удивила последующая его борьба «с привилегиями». Зато потом очень огорчало быстро прогрессирующее барство первого Президента. Когда он был настоящим? Что для него было более естественным? Или точка зрения определялась «местом сидения»?

Летом 1996 года Б. Н. Ельцин прилетел в Пермь как кандидат в Президенты России (на второй срок). Было это на исходе дня, который он провел в Уфе, так что из аэропорта высокий гость сразу был доставлен в закамскую резиденцию (наследство новой власти, полученное от обкома КПСС). Мы были предупреждены, что ужин должен проходить без помпы, «в узком кругу». Пермяков в качестве «должностных лиц» представляли губернатор Г. Игумнов, я, как спикер ЗС, и представитель президента С. Калягин. Александр Юзефович был в амплуа давнего друга, однокашника. Со стороны гостей, кроме БН, за столом постоянно была только Наина Иосифовна. Ненадолго подсаживалась дочь Татьяна Дьяченко, некоторые из сопровождающих.

Ближе к 12 ночи, когда я вернулся домой, жена спросила: «Ну, как?».

Попробую воспроизвести ответ:

– Несколько часов напротив меня сидел очень усталый и, видимо, тяжело больной человек. И когда, вступая в разговор, я обращался к нему, то чувствовал себя чем-то вроде медленно ползущего таракана, на которого этот человек равнодушно смотрит, может, и обращая какое-то внимание, но уж точно не проявляя интереса.

Не знаю, согласятся ли с этой оценкой Г. Игумнов и С. Калягин, но предполагаю, что это касалось не только меня.

Лишь один раз за вечер в БН проснулся не только интерес, но и азарт. А. Юзефович, вспоминая свою строительную, прорабскую молодость, рассказал, как они сдавали дома государственной комиссии: наводили лоск на один подъезд и старались не допустить членов комиссии в остальные. Вот тут БН оживился: «Не подъезд, а этаж!»

И далее минут десять он со смаком рассказывал «ноу-хау» этого приема.

А утром следующего дня на эспланаде перед избирателями я увидел совсем другого Ельцина: боевого, задорного, остроумно-хитроватого.

В бытность министром мои контакты с президентом носили сугубо протокольный характер. Но – одно исключение оставило у меня неприятный осадок.

Я был приглашен на заседание Совета безопасности, которое вел президент. Речь шла о положении в Дагестане. Я только что вернулся оттуда и обнаружил, что в проекте решения одно положение не учитывает последних изменений ситуации. Заседание явно затягивалось, президент нервничал и откровенно старался его «закруглить». Все же я решил спасать документ и поднял руку. Хотя моя двухминутная поправка была учтена, запомнилось не это, а раздраженный взгляд президента, в котором читалось: «Ну что ты тянешь!»

В действиях малого и даже среднего масштаба БН допускал немало ошибок, а то и глупостей. В том числе – «под газом». Самый наглядный пример: «крепкий сон» в Шенноне, когда он не смог выйти на встречу с главой правительства Ирландии. Для политика с его опытом он иногда слишком легко проглатывал явную ерунду, которую скармливали ему подчиненные. Чего стоят, например, мифические снайперы под Первомайском.

Грешен, но его дирижирование оркестром в Германии я осудить не могу: настолько это темпераментно, естественно и пластично у него получилось!

А вот по-крупному он играл безошибочно. Часто жестко, иногда жестоко, легко сдавая «своих». Но с «государевой» позиции – правильно.

Чтобы не ходить далеко, вспомним мучительный, методом проб и ошибок, подбор своего преемника: Черномырдин – Немцов – Кириенко – Примаков – Степашин – Путин. Был даже эпизод, когда на приеме в США в качестве преемника прозвучало имя Аяцкова. Предполагаю, что не без влияния «допинга» и ради хохмы.

Несмотря на то что «мой» Ельцин весьма противоречив, что в нем немало негатива, уверен, что в истории России он останется со знаком плюс.

Что касается минусов, то вспомним классику: «Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет». А играл он от души.

Историческим и выдающимся явлением «эпохи Ельцина» является проведенная в 1992–1996 годах либерализация экономики. За эпитеты «исторический» и «выдающийся», как говорится, отвечаю головой. Главные действующие лица: Борис Ельцин, Егор Гайдар, Анатолий Чубайс. Последние на то время не имели за своими плечами никакой аппаратной школы.

Соответствующим событием общенационального масштаба стало начало «гайдаровской» реформы. Первый штурм рыночных высот был назначен на 1 января 1992 года. Это событие совпало во времени с появлением в моей трудовой книжке следующих записей:

26. 12. 1991. В связи с прекращением полномочий исполнительного комитета Пермского областного Совета народных депутатов до формирования администрации области назначен исполняющим обязанности заместителя главы администрации области.

24. 01. 1992. Назначен первым заместителем главы администрации области.

В администрации области я отвечал за финансово-экономический и природоресурсный блоки. Продолжая военную аналогию, начальником генштаба реформы стал Егор Гайдар, я оказался в роли начальника штаба Пермского фронта. Если об остальных периодах «внешней среды», описываемых в этой главе, и о руководстве страны и области я говорю «они», то об «эпохе Ельцина» я обязан говорить «мы». В том числе в случаях, когда похвастаться нечем.

Огромной стране через две трети века социализма предстояло вернуться в капитализм. Моисею потребовалось сорок лет, чтобы его народ позабыл то, что ему не следовало взять с собой в будущее. А тут семьдесят с лишним. За эти годы из исторической памяти советского народа рыночный менталитет был почти полностью вытеснен планово-распределительным. Опыт сохранившегося тонкого слоя практикующих рыночников изучали специалисты не Академии наук, а УБХС МВД (управления по борьбе с хищениями социалистической собственности).

Еще на подступах к либерализации, например при обсуждении программ типа «500 дней», я не раз задумывался: откуда мы возьмем кадры, способные успешно работать в рынке? Тем более что на избавление от социалистических «вредных привычек» советским людям не было отпущено и года…

Не оказалось времени на тщательную подготовку перехода к новому российскому капитализму и у организаторов этого процесса. В цейтноте не были учтены некоторые важнейшие специфические особенности смены курса, крутого разворота от социализма к капитализму.

Готовясь к переводу экономики на рыночные рельсы, мы учитывали, «профилактировали» появление таких новых для нас явлений, как нерегулируемое ценообразование; свободный рынок товаров и услуг, финансов и кредита; приватизация в сфере производства и обслуживания; временный всплеск инфляции; негативные последствия монополизма в отдельных секторах экономики и регионах; безработица (обеспечение занятости)…

Под эти проблемы создавались соответствующие институты, государственные структуры, предусматривались хоть минимальные, но ресурсы.

Если внимательно проанализировать этот перечень новых явлений и институтов, то легко обнаружить, что он один к одному совпадает с тем, что существует в цивилизованных странах, имеющих многовековой рыночный «стаж»: независимую судебную систему; не только «зубастые», но и конструктивные оппозицию и прессу; достаточно эффективные правоохранительные органы и в меру законопослушное население.

К тому же это население за многие века, по-хорошему или по-плохому, разделило все земные блага. Большая его часть смирилась с той долей благ, которая перепала ей. По крайней мере, не стремится под красными флагами устранять несправедливость путем революций и экспроприаций. Отдельные личности в инициативном порядке продолжают последним баловаться до сих пор, но это сфера интересов уже не экономистов, а криминалистов.

Все эти рыночные «растения», выращенные на унавоженной веками, тщательно и регулярно пропалываемой почве, мы без селекции и районирования стали высаживать на наши вытоптанные, кишащие паразитами экономические грядки.

Отечественная история свидетельствует, что недостатка в паразитах мы не испытывали никогда. Но межсезонье между социализмом и рынком оказалось для их размножения особенно комфортным.

Для того чтобы попасть в класс новых, не мелких (!) собственников, требовался первоначальный капитал.

Самым лакомым кусочком оказалась существующая государственная, кооперативная и общественная собственность: от заводов и пароходов до земельных угодий и домов отдыха творческих союзов. Ее можно было получить в процессе приватизации даром, купить или отнять. Первая процедура получалась самой выгодной, но она была доступна только для «своих» – работников приватизируемой организации. То, что осталось после «своих», поддавалось покупке и «отъему». Те же процедуры могли быть применены и к новым собственникам.

Деньги для покупки собственности требовались достаточно большие. Частное честное лицо такими суммами в те времена, как правило, не располагало. На моей памяти было редкое исключение – чемпион мира Г. Каспаров, который принимал участие в покупке Соликамского магниевого завода. Но такие, как он и ему подобные, погоду не делали.

Кое-что имелось у цеховиков и у кооператоров времен Горбачева. Определенные возможности предоставляли операции с ваучерами.

Большой потенциал имел обман простодушного, легко клюющего на «халяву» российского населения. Финансовые пирамиды ждали своего часа.

Доступ к кредитным источникам требовал властной поддержки, чаще – коррупции.

Весомым финансовым источником становился воровской «общак».

Понятно, что не для всех.

И, конечно, молодой российский бизнес, не мешкая, стал осваивать богатое интернациональное наследство заработка «легких» денег путем ухода от налогов и контрабанды.

Отнять собственность можно было, используя тот же властный ресурс, жульничество и при помощи самого примитивного бандитизма и рэкета.

Последние два средства оказались универсальным и для решения кредитных проблем на самых привлекательных условиях.

Чуть выше я писал о том, что, несмотря на недостаток времени и средств, мы готовились к встрече со многими новыми для России рыночными явлениями. Явлениями объективными, цивилизованными. Об этом писали и говорили авторы соответствующих программ, приглашенные в Москву иностранные специалисты. Принимались соответствующие указы президента и постановления правительства. А вот чего не было во всех этих документах, программах и рекомендациях, так это комплекса мер по предупреждению всплеска коррупции, бандитизма, рэкета. Допускаю, что проекты борьбы с рыночной преступностью в это время где-то и существовали, но «начштаба Пермского фронта» гайдаровской реформы об этом не ведал.

Может быть, «отцы реформы» величину этой опасности просто не просчитали, может быть, хорошо представляли, но задачу сочли не подъемной… На основе личных ощущений во взаимоотношениях с Москвой я склоняюсь к первому варианту.

Проблема усугублялась тем, что в период разброда и шатания, бюджетного безденежья силовые структуры не только ослабели, лишились многих профессионалов, но и делегировали не худшую их часть в преступную среду.

Недостаток аппаратного опыта у идеологов и организаторов либерализации экономики я ощущал еще в одном. В воинских уставах различных армий, в различных формулировках присутствует одно и то же требование: командир должен ясно и четко довести боевую задачу до каждого подчиненного. Начальник штаба «регионального фронта» Сапиро большинство директив получал спецпочтой без всяких комментариев. Некоторые новости узнавал из вечерних выпусков телевидения. Никакого аналога командирских учений, штабных маневров до глубокой осени не проводилось. Лишь накануне отставки кабинета Гайдара заместителей по экономике (по реформе) из субъектов Федерации наконец-то собрали… для обмена опытом.

По линии отдельных «молодых» ведомств такая работа выполнялась: активно работали с регионалами А. Чубайс (приватизация), И. Южанов (землеустройство).

В апреле 1992 года администрация Пермской области собрала под Кунгуром для согласования планов дальнейших действий по проведению реформы наших «комдивов» – руководителей городов и районов области. Инфляция в разы уже была, а наполнение прилавков еще только намечалось. Ситуация складывалась кризисная. Так как народ от субординации еще не отвык, то всех интересовало: что дальше намерены предпринимать Центр, Москва. Грешен, но добрая половина того, что я наговорил от имени Центра, было моими собственными домыслами. Я не раз до этого «прокручивал» эти ответы через себя. Обсуждал их в узком кругу с заместителем губернатора по приватизации Виктором Горбуновым, первыми лицами областных финансового и налогового управлений и банка России В. Колпаковым, В. Мишиным, А. Савельевым, наиболее «продвинутыми» директорами предприятий В. Барановым и П. Кондрашевым. Но все равно это были предположения и домыслы, а я излагал их как директивы Центра. Как показало будущее – пронесло. Сошлось!

Хотя война пришлась на мои детские годы, но я запомнил призывы, лозунги тех лет, звучавшие со всех сторон: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!», «Отступать некуда! Позади Москва!», «Все для фронта, все для победы!». Они настраивали не на ожидание, а на действие, на терпение ради грядущей победы. Не берусь количественно оценивать вклад такой пропаганды в победу, но уверен, что он был ощутимым.

Операция по либерализации экономики тоже была «смертным боем». Предшественники загнали экономику дальше некуда. Все было против реформы, она была не ко времени, но и ждать было нельзя. И людям все это надо было объяснять, привлекать в союзники. Вообще-то наш народ умеет терпеть, как никто другой. Особенно, если верит. Это был тот редкий случай, когда, говоря высокими словами, можно было не врать: да, жертвы будут, но враг будет разбит, победа будет за нами!

Как было не раз в российской истории, демократы не доверились собственному народу, даже не попытались получить его поддержку. Свято место пусто не бывает. Этим сначала воспользовались коммунисты. Принцип «чем хуже, тем лучше» дул в их паруса. Потом сладкий вкус трофеев понравился «центристам».

Потери в том «смертном бою» были списаны на «демократов», бившихся на «передовой», победа – приписана тем, кто оставался в тылу или, хуже того, призывал: «Долой войну империалистическую!». Этому конечному результату инициаторы и локомотивы демократических перемен, либералы обязаны не только року судьбы, но и собственным ошибкам.

Опасения по поводу нехватки кадров, способных работать в условиях рыночной экономики, подтвердились лишь в отношении хозяйственных руководителей первого уровня. Что для меня не стало открытием. Для первого руководителя в условиях плановой экономики важнейшими качествами были умение выстроить отношения с министерством, с партийными органами и создать собственную крепкую «хуторскую» систему. Добрые отношения с министерством обеспечивали оптимальный план, получение фондовых ресурсов, премирование коллектива. Собственные медсанчасть, сеть общественного питания, ведомственное жилье и его обслуживание, дома отдыха, санатории, спортивные сооружения, передовое подсобное хозяйство определяли социальный пакет работников предприятия. Они же во многом определяли оценку местных органов власти.

Весь этот десятилетиями потом и кровью создаваемый капитал в рыночной системе оказался невостребованным, а иногда даже балластом.

За редким исключением не сумели занять лидирующие позиции в рыночной экономике и крупные руководители советской торговли.

Из «красных директоров» экзамен на рыночную адаптацию выдержали максимум тридцать процентов. Из пермских «отличников» назову В. Баранова («Соликамскбумпром»), П. Кондрашева («Сильвинит») и В. Сухарева (Пермьнефтеоргсинтез). Уникальным «отличником» оказался В. Тетюхин. Вообще-то он не пермский. После окончания московского вуза работал в Верхней Салде (Свердловская область), потом в московском НИИ. В самые трудные дни заводским народом он был призван «на правление». Провел дружественное и очень выгодное поглощение: объединил Верхнесалдинское металлургическое производственное объединение и Березниковский титано-магниевый комбинат. Стремительно вышел на мировой рынок: когда летом 1993 года я был в Сиэтле на «Боинге», там уже с уважением говорили об «Ависме». В том числе о непрерывном техническом развитии компании. Еще один уникальный параметр: в списке российских долларовых миллиардеров он старший по возрасту. И, наконец, В. Тетюхин продуктивно работал в тандеме с Вячеславом Брештом. Кстати, в начале удачные тандемы «политик – финансист», «технократ – финансист» не были редкостью. Изза «конфликта интересов» сохранились единицы. К ним бы я отнес Ю. Антонова и А. Долотова («Инкар»), дружно работавших до ухода Ю. Антонова на отдых.

Если первый эшелон подкачал, то «со стороны» и из «низов» хлынул поток рыночных талантов.

Спасибо кооперативному движению, которому дал жизнь М. Горбачев. Непосредственно на развитие экономики оно повлияло незначительно, но хватких людей выявило и провело масштабный первый тур естественного отбора.

Среди них было немало давних клиентов УБХС. Наиболее распространенными специализациями этих практиков законспирированного капитализма было подпольное производство товаров народного потребления (цеховики), перепродажа валюты и зарубежного «ширпотреба» (фарцовщики), перепродажа всего остального (спекулянты)… Подпитывала ряды отечественных рыночников и советская культура. Организация «левых» гастролей и оформление соответствующих гонораров требовало филигранной работы – ошибки были чреваты длительными сроками.

По моим субъективным оценкам, больше всего ценных кадров для рыночной экономики подготовил ленинский комсомол. В 1991 году я, как заместитель председателя Пермского облисполкома, подбирал человека, которому собирался доверить создание Пермской товарной биржи. Конкурс выиграл аспирант, комиссар студенческих отрядов на лесосплаве Андрей Кузяев, который попал в число «номинантов» только благодаря рекомендации «комсомольца» В. Хлызова. Сегодня А. Кузяев – вице-президент «большого» ЛУКОЙЛа, собственник Пермской финансово-промышленной группы, выросшей под его руководством из той самой биржи, фигурант самых уважаемых долларовых рейтингов журналов «Форбс» и «Финанс».

Не без «комсомольских» преференций происходило рыночное становление компаний группы «ЭКС», которые возглавлял бывший работник обкома комсомола Юрий Трутнев, ныне министр природных ресурсов России. Вместе с ним начинал свою «рыночную» карьеру нынешний губернатор Олег Чиркунов. Он, как и хорошо известные в пермском бизнес-сообществе А. Темкин, М. Мусихин, И. Твердохлебов, «родом» из комсомола.

А вот «старшие товарищи» из аппарата КПСС в свободном рыночном плавании адмиральских звезд не завоевали. Приятные исключения – бессменный руководитель Западно-Уральского Сбербанка В. Верхоланцев и лидер «Хеми» В. Гусев…

Если посмотреть на список первых российских долларовых мультимиллионеров, то подавляющее большинство из них принадлежит к одной из перечисленных выше категорий.

Закрепились в элите регионального бизнеса предприниматели, которых в начале 1990-х в пермских СМИ обычно упоминали с прилагательным «авторитетный»: Р. Ибрагимов, В. Нелюбин, В. Плотников…

Других отраслевых закономерностей в формирования кадрового корпуса пермского бизнеса я не обнаружил. Д. Рыболовлев, В. Сухих, В. Колчанов пришли в бизнес из медицины. Ю. Гантман, Г. Кремер («Парма»), О. Перельман и его соратники по «Новомету», И. Прагер (ТСТ) – из прикладной науки, С. Леви – из строителей. Этот список можно долго продолжать.

В начальном капиталистическом варианте оказался опровергнутым пушкинский тезис: «Любви все возрасты покорны». Покорны. Но без взаимности. Молодая российская рыночная экономика вела себя согласно законам природы, отдаваясь, в основном, молодым.

Какова связь между кадровой структурой рыночной экономики и «внешней средой»?

С первого января 1992 года экономическая «внешняя среда» резко изменилась. Она стала более изменчивой и контрастной. В новых «погодных условиях» успешно рулить, ловить ветер в паруса и не перевернуться при этом вверх килем могли другие по менталитету и выучке кадры. С этим необходимо было считаться.

Как бы не изощрялись политологи, социологи, акулы пера, составленные ими рейтинги влиятельности VIP-персон всегда уступали по точности и объективности скромным спискам, которые хранятся у доверенных секретарей-референтов ВЫСОКИХ приемных в затертых блокнотах или в закодированных файлах. В них – фамилии тех, кого с шефом следует соединять незамедлительно.

Изменения во «внешней среде» в 1992–1993 годах изменили подобный список в моей приемной более чем на треть.

Новая «внешняя среда» внесла серьезные коррективы в содержание моей работы. Прежде всего, это было создание и обеспечение дееспособности рыночных институтов. Приватизация и управление государственным имуществом, банковская система, налоговая инспекция, таможня, антимонопольные органы, комиссия по регулированию энерготарифов, землеустройство, фондовый рынок, внешнеэкономические структуры… Хотя большинство из них имели федеральный статус и формально подчинялись Центру, работали мы вместе и дружно. Все первые руководители этих структур по Пермской области каждый понедельник принимали участие в оперативках, которые проводил я. Вместе преодолевали старые и новые проблемы. Разница была в одном: при постановке задач руководителям подразделений администрации области я использовал глагол «поручаю», федералам – «прошу». В 2003 году Виктор Иванович Мишин, заместитель министра по налогам и сборам, а в 1992 году – начальник вновь организованной налоговой службы по Пермской области говорил мне, что в моем демонстративном «прошу» он чувствовал столько уважения и доверия, что оно было гораздо весомее любого «приказываю».

Первый (назначенный) губернатор Борис Юрьевич Кузнецов возложил на меня огромную ответственность, но и наделил не меньшими правами при дележе многих больших и вкусных «пирогов».

Разработка областного бюджета (включая дотации, субвенции, перераспределение средств между городами и районами), его исполнение, формирование и использование заложенных в бюджет резервов (тогда эта строчка существовала).

Формирование всех внебюджетных фондов, в том числе дорожного. Распределение всех видов льготных кредитов (существовали и такие), выделяемых в распоряжение администрации области.

Распределение между коммерческими структурами контрактов на реализацию экспортной продукции для приобретения за счет этого сахара, зерна, других продуктов питания. Очень выгодных для них контрактов, суммарный годовой объем которых оценивался от 20 до 50 млн. долларов.

Выделение коммерческим структурам квот на подобные же операции внутри страны. Суперприбыльные операции.

Составление списка объектов капитального строительства на очередной год.

Выделение квот на использование природных ресурсов (от нефтяных до лесных).

И плюсом к тому – множество «экзотических мелочей», которые, слава Богу, стали уже достоянием истории: выделение «в долг» средств на зарплату «федералам» (например бершетским ракетчикам или пермским чекистам); распределение между предприятиями и объектами социальной сферы дополнительно выделенных области денежных знаков (в стране существовал острейший дефицит наличности); поиск помещений под создаваемую тогда таможню…

И много еще чего.

Хотя формально мое решение по всем этим вопросам было предпоследним (последним было слово губернатора), фактически на 95, а то и 99 процентов оно было последним. Не могу припомнить, когда бы Б. Кузнецов «зарубил» предлагаемое мною решение. «Недостающие» один или пять процентов относятся к случаям, когда визитер обращался непосредственно к губернатору и получал «добро». Но это было исключением, а не правилом.

Даже сейчас я удивляюсь, как удавалось делить «мирным путем» все это «вкусное», но очень ограниченное по объему, между сотнями претендентов, жаждущих урвать кусок побольше. Просьб было более чем достаточно. Но «на общих основаниях».

Естественно, недовольства хватало, в том числе, среди тех, кого я в других проектах, активно и не скрывая этого, поддерживал. Помню, например, как обиделся Андрей Кузяев за то, что однажды Пермской товарной бирже перепало квот меньше, чем ее конкурентам. Да и депутат облсовета и коммерсант Сергей Левитан, считая себя обделенным, не раз высказывал свое «фи» по ряду вынесенных «распределительных» решений.

Однажды с просьбой выделить очень выгодную квоту под покупку сахара обратился мой давний приятель Г. Р., к бизнесу имеющий отношение весьма далекое. Предполагаю, что он представлял интересы «третьего лица». Я объяснил ему, что на контракт претендуют еще восемь структур, и предложил подготовить конкурентное предложение (по цене, срокам поставки, логистике). Дальше состоялся следующий диалог:

– Но я к тебе пришел не по конкурсу, а по дружбе.

– А что про эту дружбу скажут остальные восемь претендентов?

– Это твоя проблема.

– Мне проблем и без этого хватает. В итоге одним другом стало меньше.

Тем не менее, за два с небольшим года пребывания на посту первого вице-губернатора мне ни разу не предлагали взятку или «договориться» и не угрожали.

Соответственно, никогда я не пользовался услугами телохранителей.

Между тем, обстановку в регионе в это время «стерильной» нельзя было назвать даже при наличии богатой фантазии. Стрельбы по поводу экономических интересов хватало. Не без посторонней помощи ушли в мир иной несколько бизнесменов новой волны, которых я неплохо знал по «прежней жизни» (заместитель заведующего отделом обкома КПСС А. Кужма, преподаватель моей кафедры В. Мордовин, работник обкома ВЛКСМ В. Хлызов).

До самой смерти Виктора Серафимовича Горбунова в 2007 году, когда появлялось «окошко» в командировочном графике посещения Перми, я всегда заходил к нему. Говорили о сегодняшнем, вспоминали былое. Одна из таких встреч совпала с сообщением об убийстве депутата Госдумы Владимира Головлева, который в начале 1990-х был челябинским коллегой Виктора Серафимовича по приватизации.

Обсуждая эту невеселую тему, выяснили, что даже в самый разгар приватизации пути Горбунова с криминальной средой тоже не пересекались.

Тогда я впервые вслух задал этот вопрос: почему?

Об отсутствии у пермского криминалитета почтения к уголовному кодексу и органам правопорядка красноречиво свидетельствовала «убойная» статистика.

Экономические интересы больших и малых «авторитетов» имели место в полном объеме. Не наблюдалось недостатка и в заказчиках запугивания или ликвидации лиц, препятствующих достижению желанных интересов.

Версия ответа на мой вопрос, которая родилась в ходе наших совместных размышлений, выглядела следующим образом.

Есть старая, проверенная истина: когда не знаешь, как поступить, действуй по закону. По многим сюжетам, которыми мы занимались, законов, нормативных актов, определяющих порядок выбора лучшего из многих претендентов, в ту пору просто не существовало. Элементарная логика подсказывала, что в этих условиях необходимо создавать свои правила игры. Желательно справедливые, единые для всех, прозрачные.

Что мы и пытались сделать.

Не ожидая федеральных указов, законов и постановлений о конкурсах (тендерах) на выполнение подобных процедур (они начнут появляться года через три), я стал создавать эту систему, начиная со второго квартала 1992 года.

Были созданы: межведомственная комиссия по льготным кредитам (сопредседателем стал начальник главного управления Центробанка Алексей Савельев); внутриведомственные – по внутренним и внешним квотам (их вели Анатолий Деревнин и Владимир Ленских). Не скажу, что в их работе полностью удалось исключить фактор протекционизма, но все равно это был шаг вперед. Выделяли кредиты под конкретные проекты (хотя жесткой их экспертизы не проводилось). Среди получателей тех кредитов была вновь организованная фирма «Кираса» – под производство бронежилетов; фирма «Экс-лимитед» – под совместное производство швейных изделий, мебельная фирма «Драцена», фирма «Визион», строительный трест КПД.

С публикацией в российских и зарубежных СМИ объявили и провели конкурс на право обработки доли вишерских алмазов, находившихся в нашем распоряжении. Вели этот проект В. Рогальников и В. Ленских.

Думаю, что наиболее удачным моим решением было преимущественное выделение квот и поручение проведения бартерных операций самим предприятиям-производителям. Если они потом и реализовывали свою продукцию через посредников, то это был их выбор. Областная администрация оставалась при этом чистой.

Потом это пригодилось не раз. Прежде всего, области: в 1992 году в министерстве экономики я добивался выделения для области экспортных квот. Нашу заявку удовлетворили по высшему нормативу благодаря тому, что мы представили в качестве экспортеров всего около 50 юридических лиц (в подавляющем числе – непосредственных производителей). Большинство регионов давало это право двум-трем сотням, преимущественно посредникам. Пригодилось это и лично мне: когда в 1993–1994 годах пермская областная газета «Звезда» обвиняла меня во всех смертных грехах, документы свидетельствовали в мою пользу.

Однако вернемся к прозвучавшему выше вопросу: почему на нас «не наезжали»?

Кто-то из правоведов сказал, что, если очень повезет, то могут совпасть решения, принятые и «по закону» и «по понятиям».

Может быть, наши доморощенные правила оказались близки к «понятиям»?

Явление, в отличие от события, не появляется во «внешней среде» сразу, как снег на голову. Сначала оно зарождается где-то далеко от людского взгляда, потихоньку растет, обволакивает, и вдруг замечаешь, что оно везде, что его много. Если явление положительное, то реально ощущаешь, что в твоей жизни появились новые, приятные возможности, что она становится более яркой и разноцветной. И, наоборот, негативное явление, прямо или косвенно, вносит дискомфорт в твою жизнь, делает ее более сумрачной. Думающий человек сразу начинает просчитывать варианты:

постоянно носить с собой зонтик?

перейти на «зимнюю резину» и теплое белье?

подтянуть потуже пояс?

или элементарно «свалить» в более теплые и солнечные края?..

Явление, которое в «эпоху Ельцина» не только расцвело, но и дало первые щедрые плоды, называется «расслоение».

В подзаголовке этой книги значится: воспоминания и размышления.

«Расслоение» – та самая категория, о которой, прежде чем вспоминать, не грех порассуждать. Начнем чуть издалека.

Не только в науке, но и в повседневной жизни часто употребляется выражение «социальное здоровье общества», или, для краткости, «здоровье общества».

Общество является здоровым, когда люди, живущие в нем, активны, заряжены на достижение успеха собственным и совместным трудом, получают удовлетворение не только от успеха, но и процесса труда. Членам здорового общества интересно все: искусство, спорт, есть ли жизнь на Марсе, курсы акций… Даже политика.

У меня есть собственный очень простой определитель здорового общества: в нем люди выпивают преимущественно от РАДОСТИ и для УДОВОЛЬСТВИЯ. Для этого, кстати, всем не обязательно быть долларовыми миллионерами. В больном обществе пьют с горя. И, как гласило название одного из первых сериалов, покорившего в те годы миллионы россиян, «богатые тоже плачут».

В нездоровом обществе много людей безразличных. Не только к окружающим и к окружающему – к себе. По моему «определителю», это общество мусорных свалок. В прекрасном сосновом бору, у порога собственного дома, нередко и внутри дома.

У членов этого общества много мусора и в головах. Так как они безразличны ко всему, то не утруждают себя размышлениями, анализом, сортировкой полезного и мусора в собственных умах. Они жаждут халявы, им обязаны своим благополучием финансовые пирамиды, экстрасенсы и политики. Кто-кто, а «нездоровые» всегда голосуют «правильно».

Общество тяжело больно, когда люди, живущие в нем, недоброжелательны друг по отношению к другу, агрессивны, не имеют понятия о чувстве «белой зависти». Они живут среди врагов. Во всех их бедах виноваты только враги. Внешние и внутренние.

А сами они «белые и пушистые». И большие патриоты.

Здоровье общества зависит от градуса напряженности внутри его. В электрической системе напряжение повышается пропорционально увеличению тока и сопротивления. В обществе – почти то же самое. Чем больше людям доставляют неприятностей, чем больше сопротивление их нормальным желаниям, большим и малым радостям, их свободе, тем выше напряжение в обществе.

При хорошей изоляции это не очень заметно и, на первый взгляд, не чревато неприятностями. Отличная изоляция – страх. За свое материальное положение, за судьбу близких тебе людей, за собственную свободу, здоровье и жизнь. Но даже в самых, казалось бы, надежных изоляционных конструкциях – ГУЛАГе, железном занавесе, партийной дисциплине – рано или поздно случаются пробои. И тогда система горит синим пламенем, порой вызывающим социальный взрыв, по давней российской традиции, «бессмысленный и беспощадный».

Отсюда вывод: поддержание, в рамках возможного, разумного соотношения радостей и неприятностей и разработка систем защиты от «пробоев» в обществе должны быть «направлением главного удара» для власти любого уровня. Сильным и коварным противником на этом фронте является расслоение общества.

Человеческое общество по самым разным признакам было и остается многослойным пирогом. В том числе по достатку. Всегда в нем присутствовали бедные, богатые и те, что между ними, – средние. В 1980 году стало ясно, что двадцать лет назад Никита Сергеевич Хрущев явно погорячился, пообещав советским людям жизнь при коммунизме. Это дает основание с уверенностью говорить, что эти разные по вкусу слои не только были и существуют, но и будут впредь.

Причины богатства одних и бедности других могут быть самыми разными.

Личные достоинства или недостатки: талант, трудолюбие, могучее здоровье, «настырность» одних и отсутствие всего этого у других.

Содержание того, что человек получил на своем этапе «эстафеты поколений». У одних солидные счета в респектабельных банках, увесистые пакеты акций «голубых фишек», недвижимость, образование и хорошие знакомства. У других – родительские долги.

И, наконец, та самая «внешняя среда». При всех своих финансовых, инновационных и организационных талантах, в условиях социалистической экономики максимум, на что могло претендовать большинство нынешних российских долларовых миллиардеров, – это должность заместителя генерального директора по общим вопросам компаний, собственниками которых они сегодня являются. Это при условии, что «карта легла». При менее удачном раскладе их потолок – бригадир разнорабочих на «химии». Именно в этом качестве в 1990-х годах на стройках Березниковско-Соликамской «большой химии» под конвоем трудился некогда предприимчивый проректор Рижского университета, а ныне долларовый миллионер Григорий Лучанский.

Советский строй не баловал своих рабочих, крестьян и трудовую интеллигенцию высоким уровнем жизни. Большой роскошью не могли похвастаться даже советские «богатые». Принадлежность к довольно массовому среднему классу в социалистическом его исполнении определяли весьма скромное питание (без деликатесов), «хрущевка-двушка», шесть соток мичуринского участка, «жигуленок» («Москвич») со средним возрастом 10 лет, регулярные выезды семьей «дикарями» на черноморское побережье… Уровень жизни «бедного» слоя не далеко ушел от состояния, называемого «нищета».

Такое общество богатым никак не назовешь. А проблемы расслоения не было!

Выходит, что дело не только в богатстве или бедности, а еще в чем-то другом.

Какие же изменения произошли в российском обществе в результате первого этапа гайдаровской реформы?

Прежде всего, изменилась его структура. «Советский пирог» состоял из тонких «коржиков» богатых и бедных и между ними – толстенная прослойка «среднего класса». Между прочим, мировой опыт показывает, что именно такое соотношение является близким к оптимуму.

В начале 1990-х буквально за год-два в России появились очень богатые люди. Таких богатых не было с 1917 года. Даже при нэпе. Среди них было еще немало «красных директоров», но в большинстве своем это были совершенно новые люди. Из этого человеческого материала теперь состоял «верхний корж» вновь испеченного трехслойного пирога. Его толщина по-прежнему была не велика.

А вот средний слой резко похудел. Из него против своей воли выбыли миллионы образованных профессионалов, трудяг, которые лет двадцать своей жизни не без успеха посвятили науке (искусству, образованию, «оборонке») и вдруг остались невостребованными. Неумолимым прессом «внешней среды» они были выдавлены в нижний слой – «бедных». Потеряв и материально, и, что еще более ощутимо, морально…

Когда советские пенсионеры стали российскими, эта немалая социальная группа ощутимо была пододвинута в направлении бедности.

Закрепились в этом «слое» и миллионы тех, кто и при советской власти перебивался с хлеба на воду.

По итогам 2006 года 19 пермяков отчитались перед налоговой инспекцией о годовом доходе, превышающем 1 мрд рублей. Это более чем 90 млн. рублей в месяц. Семья очень «крепкого» середняка получает тысяч девяносто. Разница в 1000 раз. Доходы 10 % самых богатых москвичей больше доходов 10 % самых бедных в 60 раз. Для сравнения: в развитых европейских странах – в 6–9, в США – в 15 раз.

Но Бог с ними, с миллионерами и миллиардерами. Пусть живут себе на здоровье. Нас, как и во всем мире, интересует средний класс. Если семья, принадлежащая к нему, не равняется на образ жизни, описываемый в глянцевых журналах, и имеет «сдерживающие центры», то и этого хватает на многое. Без изысков, но нормально питаться, иметь иномарку класса «В», купить по ипотеке квартиру, оплачивать ребенку учебу и мобильник, регулярно летать на «трехзвездочный» отдых во всегда теплые края… В принципе, это весьма приличный уровень жизни, и можно было бы только порадоваться за наших граждан. Если бы не несколько «но».

Когда долго не выезжаешь далее ста километров от МКАД, то визуально уровень жизни россиян представляется весьма приличным. Огромное число новых дорогих иномарок, красивые коттеджи по всему периметру вокруг столицы на глубину как минимум 50 километров, битком набитые российскими туристами самолеты чартерных рейсов от Турции до Канар, от Египта до Таиланда. Это же все ребята из нашего среднего класса! И их так много!

Но как только берешься за статистику, оптический эффект превращается в оптический обман.

Если ориентироваться на более представительную выборку, то в 2006 году за порогом бедности жило 15,09 %, относительно бедными (душевой доход меньше 13,5 тыс. рублей) было 33,82 % жителей столицы. Если принять за средний класс семьи с душевым доходом 27–37 тыс. рублей, то эта прослойка оказалась в пределах 20 %. Еще двадцать попали в «богатые». Шестьдесят процентов пришлось на бедный слой. И это в богатой Москве. Что же говорить о регионах, которым не довелось стать столичными, или обделенные углеводородами!

Повторюсь: разница в достатке была всегда. Но в советские времена она была не столь контрастной. В начале 1970-х годов месячный доход семьи, принадлежащей к «среднему классу», составлял рублей 250–350. Именно в это время я готовился к очередной лекции на обкомовском семинаре, и мне в отделе пропаганды дали обильную статистику по зарплате в Пермской области. Среди женщин самую высокую зарплату имела ректор медицинского института профессор Татьяна Ивановская, среди мужчин – генеральный конструктор авиадвигателей профессор Павел Соловьев. Их среднемесячная зарплата составляла порядка 1200–1600 рублей. Примерно в четыре с половиной раза больше средней по области.

В рыночных условиях бедный слой российского общества ужасающе «потолстел». В первом квартале 2008 года 30,3 % общего объема денежных доходов российского населения приходилось на долю 10 % самых богатых и лишь 1,9 % доходов – на долю 10 % самых бедных граждан.

Изменение структуры общества в сторону бедности – первый симптом его болезни под названием «расслоение». Но не последний.

Если говорить не о симптомах, а о причинах этой болезни, то в данном случае причина неблагоприятного изменения структуры общества – экономическая. Если бы она была единственной, не исключаю, что болезнь «расслоение» могла бы существовать исключительно в легкой форме. Но тут появилась новая напасть – психологическая.

Существуют явления, которые подавляющим большинством людей воспринимаются однозначно. Например, природного происхождения. Комфортная погода – всем хорошо. Наводнение, засуха, землетрясения – всем плохо (узко отраслевые интересы спасателей и поставщиков ритуальных услуг принимать во внимание не будем).

Расслоение как явление – штука противоречивая. В нем подобную гармонию интересов обнаружить трудно. Если даже на страну свалилось такое общее счастье, как высокие доходы от продажи нефти, то это не означает, что этого счастья всем перепало одинаково или хотя бы было разделено пропорционально. Один отхватил кусок пожирнее, другой – лишь постный кусочек, третьего фортуна обошла стороной, и он остался при своих интересах. Самое обидное произошло с четвертым – скажем, выращивающим зелень в теплицах. Повышение цен на отопление и транспортировку сделали его банкротом.

В цивилизованных странах не один век формировалась определенная культура поведения богатого человека. Ее основополагающий лозунг: «Не раздражай». Образ жизни: «Качественно, но не броско». И то, и другое не для наших.

Читая современную массовую литературу и публицистику и общаясь с молодыми современниками, я сделал для себя филологическое открытие. В XX веке ветхозаветное выражение «потемкинская деревня» было вытеснено из лексикона коротким словом «показуха». Сегодня на смену этому памятнику советской эпохи из «фени» приходят «понты».

«Понты» – фирменный знак «новых русских» начала 1990-х. Стремительно взлетев «из грязи в князи», большинство из них наивно уверовало в необратимость этого взлета. А оно оказалось для них всего-навсего катапультированием. Не всегда с мягкой посадкой. Но пока это еще было впереди, и они «на полную катушку» демонстрировали свою крутизну сотне миллионов менее удачливых соотечественников. В том числе и тем, на которых вчера они заискивающе смотрели снизу вверх.

Адекватным ответом последних является черная зависть, усугубляющая последствия расслоения. Одни, обиженные судьбой, глядя на этот пир во время чумы, просто чертыхались. Другие неожиданно легко восстанавливали в памяти изучаемые под палкой в давней юности положения марксизма-ленинизма. Прежде всего – о несправедливом распределении природной ренты и прибавочного продукта, об эксплуатации человека человеком и (прошу расслабиться) о необходимости и неизбежности классовой борьбы.

Хочу обратить внимание на то, что до сих пор мы вели речь о жертвах расслоения, которыми оказались нормальные, деятельные люди – им просто крупно не повезло. С возрастом, с предыдущей трудовой биографией, с отраслью их бизнеса…

Гораздо в более острой и бестолковой форме революционные мысли возникают у тех, чье присутствие в бедной прослойке объясняется собственной неконкурентоспособностью, нерадивостью, «вредными привычками». Правда, они-то твердо уверены, что все эти негативные характеристики не про них.

Последствия расслоения российского общества оказались катастрофическими для либералов, отцов гайдаровской реформы. А так как я активно играл в этой команде, то и для всех нас, кто играл в ней не по контракту, а по убеждению. Мы потеряли свой лучший электорат – гуманитарную и техническую интеллигенцию, которая билась за опального Ельцина, стояла у Белого дома в августе 1991 года, не сопротивлялась реформам, а требовала их. Именно эти люди обнищали в первую очередь и в большей мере, чем все остальные. Их, как и всех остальных, лишили многолетних и действительно трудовых сбережений в Сбербанке еще задолго до 1992 года. Но тогда они еще считали фантики, которые числились на их счетах реальными деньгами. Потом их добивали инфляцией, задолженностями по жалкой заработной плате…

Не менее трагичным оказался исход в «бедный» слой общества практически всех силовиков.

И интеллигентов, и силовиков перевели на самообеспечение, на подножный корм. Реализуя данный подход, немалая часть первых стала вымогать, торговать диссертациями и прочими интеллектуальными услугами, вторая – «крышевать». Эпизод плавно перешел в традицию, неукоснительно сохраняемую и сегодня, шестнадцать лет спустя.

Мое личное восприятие расслоения начала 1990-х осталось в моей памяти в виде трагического видеоряда.

Визит Е. Гайдара в Пермь. 1994 год

Бесконечная, углом протянувшаяся в Москве от ЦУМа до «Детского мира», мрачная шеренга фигур, торгующих с рук кто чем может. Невооруженным глазом видна разница в социальном происхождение этих людей, их возрасте, одежде… Общее у всех: беда в глазах, у многих – унижение…

Пикеты в Перми инвалидов, чернобыльцев, работников здравоохранения, требующих индексации пенсий, пособий, зарплаты или хотя бы выплаты задолженностей.

Друг нашей семьи доцент политеха Миша Кацнельсон, подрабатывающий дворником…

Охранник на автостоянке с наброшенной на плечи курткой, из-под которой видны погоны авиационного майора.

Встреча первого заместителя губернатора Сапиро, как было написано в повестке дня, «с деятелями культуры и искусства». Почти со всеми участниками этой встречи у меня были давние добрые отношения. А теперь я вместе с «министром» культуры Лидией Лисовенко выслушивал из уст этих дорогих мне людей обидные, но во многом справедливые упреки в том, что власть бросила деятелей культуры на произвол судьбы.

И в этом же «видеоряде» – красные пиджаки и увесистые золотые цепи «новых русских», обсуждение со знанием дела технологии распития неизвестной ранее «Текилы» и различий между красным и черным лейблом шотландского виски.

Как профессиональный экономист, я знаю, что кредит – не только полезный, но необходимый инструмент развития. Но, как частное лицо, как человек, я терпеть не могу брать кредит, залезать в долги. Если мне хочется приобрести то, что сегодня мне не по карману, я предпочитаю накопить. Или отказаться от этого желания.

Я далек от того, чтобы считать себя «святым», во всем правильным бессребреником. Но что у меня есть, так это ответственность за работу, которую мне доверили, и искренняя признательность людям, сделавшим это: вовремя меня заметившим, назначившим, проголосовавшим…

В связи с этим в моем отношении к долгам существует одно исключение: я без малейшего внутреннего напряжения считаю себя должником этих людей и стараюсь свой долг отработать по полной.

По отношению к жертвам расслоения начала 90-х – избирателям моего Горнозаводского избирательного округа, жителям Пермской области, у меня так и осталось не только чувство непогашенного долга, но и собственного бессилия что-то изменить.

До этих строк я не отделял себя от команды реформаторов и в победах, и в поражениях. Но есть темы, описывая которые, я вынужден говорить не «мы», а «они». Расслоение 1990-х – именно эта тема.

Предвидел ли «генштаб реформы» все эти последствия реформы? Мог ли он хотя бы смягчить удар по своему передовому классу? Пытался ли что-нибудь для этого сделать.

На первые два вопроса я отвечу: частично – да. На третий: увы, нет.

В самые трудные годы либералы не нашли для них денег. Да, денег почти не было. Почти, потому что на недешевую реконструкцию Кремля деньги все же нашли.

Для того чтобы смягчить, сделать менее болезненными последствия либерализации, инфляции у нас не хватило не только времени, но и мастерства, профессионализма.

Не хватило политической дальновидности, такта хотя бы морально частично компенсировать нанесенный этим людям урон. Печальные плоды этих ошибок либералы собрали уже на первых выборах в Госдуму в 1993 году.

Все это аукается НАМ до сих пор.

Большой бедой для молодой демократической России стал один кадровый парадокс. Суть его в том, что главной опорой «раннего» Ельцина – в баталиях Союзного съезда народных депутатов, на баррикадах у Белого дома в 1991-м, теми, кто готов был идти за него под пули в 1993 году, – его ближайшим окружением были истинные демократы по духу. Ю. Афанасьев, М. Бочаров, Г. Бурбулис, А. Казанник, С. Ковалев, Б. Немцов, Г. Попов, А. Собчак, Ю. Станкевич, С. Степашин, Ю. Чередниченко, С. Шахрай… Большинство из них были порядочными людьми, но, прямо скажем, откровенно слабыми руководителями. По крайней мере, для федерального уровня. Что касается аппаратных, «подковерных» игр, то в них они были совсем никудышными. Редкое исключение – Б. Немцов, С. Степашин, С. Шахрай. Уже к 2003 году «демократы» были вытеснены из ближнего круга президента теми, кого сейчас называют «эффективными менеджерами». У большинства из «бывалых» имелся полезный опыт аппаратной или хозяйственной работы и отсутствовали интеллигентские комплексы. Неумелых романтиков сменили «рукастые» и далеко не бескорыстные циники.

Да и не все оставшиеся у руля романтики выдержали проверку на сытость.

Легко бороться с чужими привилегиями. Со своими ой как трудно. Это я почувствовал на себе. Летом 1994 года, месяца через три после избрания меня председателем Законодательного собрания, начальник нашего гаража предложил поменять мою персональную «Волгу» на иномарку. Я еще не остыл от баталии по дележу жалких бюджетных крох и без лишних реверансов высказал опасение, что он «болен на голову»:

– Мы тут за каждую копейку друг другу глотки грызем, а я на иномарке буду среди нищеты рассекать!

По тому, как переглянулись завгар и присутствующий при разговоре мой водитель, я понял, что, по их общему мнению, «больной на голову» – не кто иной, как я. Правильность этого диагноза подтвердилась через полтора-два года, когда, создав прецедент, на иномарки пересела администрация города Перми…

На первом заседании Совета Федерации второго созыва в 1996 году обсуждался вопрос о том, где будут жить в Москве сенаторы. Все мы были одновременно губернаторами и спикерами в своих регионах, а в СФ, в соответствии с его регламентом работы, должны были работать «вахтовым методом», приезжая в столицу один-два раза в месяц на пленарные заседания и на работу в комитетах (руководители комитетов, заместители председателя и председатель, конечно, почаще). Реально рабочие дни сенатора в Москве составляли от 6 до 15 дней.

Было предложено два варианта нашего пребывания в гостинице «Россия». Первый: номера за нами закрепляются на постоянной основе. По сути дела, номер становился нашей служебной московской квартирой. Второй вариант: мы поселяемся по предварительным заявкам и, покидая столицу, освобождаем номер. Оплата за счет федерального бюджета. Я сразу прикинул, что при втором варианте экономия составит, как минимум, 50 %. Но удобнее был вариант «постоянной прописки». И, когда прозвучало предложение принять его, я не нажал кнопку «прошу слова», чтобы возразить…

Подобных примеров можно привести много: сенаторам оплачивали авиабилеты бизнес-класса; при желании за скромную плату можно было снять госдачу в Подмосковье; и Государственная дума, и Совет Федерации не были обижены на недостаток протокольных (!) выездов за рубеж, опять же – «по высшему разряду»…

Вопрос представительских расходов от содержания президента страны и его резиденций и до оплаты командировочных расходов высокому должностному лицу – вопрос не простой. Он действительно представляет государство, власть. И за пределами страны, и внутри ее. Бесспорно, он должен выглядеть достойно, иметь нормальные условия для выполнения его непростых функций, такую оплату труда, которая бы делала его независимым и неподкупным.

Очевидно, что, с финансовой точки зрения, за счет экономии представительских расходов не осчастливишь всех пенсионеров и инвалидов, не оснастишь больницы современным оборудованием, не построишь дороги и мосты…

А с моральной? С учетом того самого расслоения?

Может, я и не прав, но роскошь власти в нищей, пребывающей в кризисном состоянии стране – это безнравственно. «Достойно» и «роскошно» – это очень разные категории. В том числе, в денежной оценке. Думаю, что если бы представители высших органов власти были законодателями достойного, но скромного образа жизни, если бы они не соревновались в роскоши с представителями не самой лучшей части нашего крупного бизнеса – с нуворишами, выскочками, то авторитет власти в народе был бы выше, а раздражителей «расслоения» – меньше. Да и не всякий «новый русский», поглядывая, как ведет себя власть, стал бы лишний раз демонстрировать свою крутизну. Особенно в условиях «вертикали».

Быстро покончив с привилегиями для КПСС, новая власть в полном объеме взяла их на собственное вооружение. Кстати, оружие оказалось весьма эффективным. После октябрьского путча 1993 года содержание всех высших федеральных органов власти стало обязанностью Управления делами Президента России (УДП). В мгновение ока коммунистическая оппозиция в Госдуме оказалась прикормленной. По некоторым вопросам она еще могла идти на конфронтацию с «преступным режимом». Но только не по тем, которые касались собственных, личных благ.

За девять лет общения с федеральной властью и пребывания в ней я ни разу не слышал даже призывов ограничить аппетиты высшего руководства, уменьшить «понты». Тем более – не видел соответствующих действий.

В последующие восемь лет тенденция не изменилась, а масштабы увеличились пропорционально росту мировых цен за баррель нефти (а не сумм пенсий или реальной заработной платы). Новые президентские резиденции, шикарное новоселье Конституционного суда в Санкт-Петербурге – тому подтверждение.

Я прекрасно понимаю суть как выражения «человеческие слабости», так и его фольклорного эквивалента: «дают – бери, бьют – беги». У высокого должностного лица очень много соблазнов. Соблазн перепутать личные и государственные потребности. Соблазн даже не поставить свой автограф под каким-то документом, а лишь вовремя кивнуть и этим осчастливить на гигантскую сумму «простого человека». Соблазн принять от этого человека ответный «знак благодарности».

Чтобы эти соблазны не рвались наружу, необходимы сдерживающие центры. И внутренние и, обязательно, внешние. В застойные годы «внешнюю» функцию для элиты выполнял КПК при ЦК КПСС. Не будем преувеличивать его эффективность, но при совершении неприличных поступков наличие этого органа заставляло хотя бы оглядываться по сторонам и соблюдать осторожность. Другими словами, не зарываться, притормаживать.

В демократическом обществе функцию, оберегающую властную элиту от непотребных соблазнов, должны выполнять оппозиция, свободная пресса. В некоторых странах с большим или меньшим успехом это получается без вмешательства «сверху». У нас, веками привыкших к царю-батюшке или вождю и учителю, такие номера не проходят. Нам нужна отмашка первого лица. У Бориса Николаевича Ельцина, видимо, не дошли до этого руки, и он пустил это дело на демократический самотек. Не исключаю, что он включил «по умолчанию» эту подсистему самообеспечения властной элиты в общую систему стимулирования труда государственных служащих… Климатические условия властной вертикали оказались для этой системы более чем подходящими.

Может быть, уделяя расслоению столько внимания, я все усложняю?

Может, как политик я не прав, а народ думает совсем по-иному?

Многочисленные глянцевые журналы о сладкой жизни сегодня скупаются, как горячие пирожки. Активно демонстрируемый тусовочный образ жизни лидера ЛДПР В. Жириновского даже в самые трудные для России годы нисколько не понижал его рейтинг. Думские и президентские выборы 2007 и 2008 годов показали, что такие «мелочи», как расслоение, на доверии к власти и ее партии абсолютно не сказываются… С учетом всего этого так и тянет снять знаки вопроса в предыдущем абзаце и честно признаться в собственных заблуждениях.

Сделать это мешает одно. Еще не улетучилась память о последних годах, 1980-х. О проснувшемся вдруг вулкане всенародного презрения к некогда любимой партии и к ее привилегированному авангарду. Когда лишь чудом все обошлось без большой крови.

Так что знаки вопроса убирать пока не будем, а лишь изменим формулировку.

В том, что расслоение является действующим вулканом, Россия только в ХХ веке убеждалась, как минимум, дважды. Вопрос: сегодня этот вулкан дремлющий или погасший?

В «эпоху Ельцина» в России возникло совершенно новое по названию и содержанию явление – олигархи. В энциклопедиях значение слова олигархия описывается как форма правления государством, при которой власть сосредоточена в руках узкого круга лиц (олигархов) и соответствует их личным интересам, а не всеобщему благу.

В «эпоху Ельцина» появилась еще одна трактовка этого слова: крупные бизнесмены, рвущиеся к власти, внедряющие своих людей на различные государственные посты, создавая и поддерживая коррупционную практику чиновничества.

От Бориса Ефимовича Немцова я слышал лично, что новую версию олигарха для массового употребления запустил он. Я склонен этому верить по двум причинам.

Первая: человек он творческий, с зорким взглядом, острый на язык.

Вторая причина: при Б. Ельцине реально противостоять этой новой силе российской не только экономики, но и политики, хотя и безуспешно, но пытались лишь А. Чубайс и Б. Немцов. Особенно, когда они были первыми вице-премьерами в правительстве В. Черномырдина. Чем и снискали взаимную «любовь» олигархов. Сразу оговорюсь, что столь же горячо их «любили» и руководители государственных естественных монополий, за реформирование которых в 1997 году энергично принялся этот дуэт. Поэтому, говоря об олигархах, я имею в виду и эту категорию влиятельных представителей бизнеса.

Несмотря на то, что А. Чубайс и Б. Немцов были верными соратниками президента (Б. Немцов недолго даже походил в преемниках), некоторые из олигархов были гораздо ближе к президенту и его семье. Видимо, согласно народной поговорке: «Ночная (вечерняя) кукушка дневную всегда перекукует». Поэтому тема олигархов была для Немцова более чем актуальна. В чем не раз мне доводилось убедиться лично.

В первой главе я писал о хороших отношениях, сложившихся у меня с нижегородским губернатором в Совете Федерации. Сохранились они и тогда, когда Борис Ефимович стал первым вице-премьером. По крайней мере, дарственная надпись на титульном листе его книги «Провинциал», сделанная в его кабинете в Белом доме, начинается словами «Дорогому Евгению Сауловичу…».

Депутатом Законодательного собрания я был от избирательного округа, в состав которого входил город Гремячинск. В годы перестройки газовики начали возводить в Гремячинске новый корпус городской больницы, но затем стройку заморозили. А расширение больницы нужно было горожанам как воздух. Я поочередно и «снизу – вверх» провел переговоры с тремя газпромовскими руководителями, имеющими прямое отношение к этой проблеме. Все давали одинаковый ответ: получить деньги на продолжение стройки трудно, но можно, последнее слово за Р. Вяхиревым. Кроме всего прочего, в правительстве Б. Немцов курировал топливо-энергетический комплекс. При очередной встрече с ним я рассказал о своей проблеме и попросил его «замолвить слово» перед Р. Вяхиревым. Он при мне набрал того по «вертушке» и попросил «принять и помочь». Целый месяц по той же «вертушке» я пытался связаться со всесильным руководителем Газпрома, но безуспешно (между прочим, в то время я тоже занимал не последнее место во властной иерархии – был председателем экономического комитета СФ). При следующей встрече Б. Немцов сам спросил меня, как решился вопрос с Вяхиревым, и, выслушав мой рассказ, снова взялся за трубку. Соединили его сразу, но в ответ на его слова о целесообразности более внимательного отношения к просьбам вице-премьера он услышал нечто такое, от чего лицо его почернело. Имея такую «крышу», как В. С. Черномырдин, руководитель Газпрома считал, что все, кто ниже, ему не указ.

Тем более что Виктор Степанович особого рвения к акционированию РАО ЕС и системы МПС не проявлял, однако расчленение Газпрома считал преступлением. Не удивительно, что в схватках с олигархами премьер далеко не всегда выступал на стороне своих заместителей.

Еще один забавный сюжет на эту тему.

Летом 1998 года я в качестве министра сопровождал Б. Немцова (теперь вице-премьера в правительстве С. Кириенко) в командировке к бастующим шахтерам в Ростовскую область. Недостаток этой акции заключался в том, что мы, как представители правительства, могли много чего объяснить, но мало чем помочь. Основная психологическая нагрузка пришлась на Б. Немцова, который был и «главнее», и известнее. Держался он здорово. По крайней мере, с мужской аудиторией всегда находил общий язык. С женщинами было сложнее. Не раз приходилось слышать: «Женщина любит ушами». Любит, может быть. Но когда дело доходило до дискуссии или спора, то использование ушей ограничивалось креплением на них сережек.

И вот, измочаленные трехдневным марафоном, мы возвращаемся в Москву. Позади и впереди была тяжкая работа. Но эти два-три часа в самолете – наши. Когда можно, не отвлекаясь, не дергаясь, поговорить, расслабиться.

Среди прочего Борис рассказал следующую историю из недалекого 1997-го, когда он и Чубайс были первыми вице-премьерами в правительстве В. Черномырдина.

Часа три-четыре ночи. Белый дом. Вице-премьеры вместе ожидают звонка из Вашингтона о результатах важных переговоров (ночное бдение объясняется разницей во времени). Замигала лампочка прямого телефона премьера:

– Вы вместе? Я к вам зайду. ЧВС зашел, осмотрелся:

– Угостите? Разлили «на троих».

– Угадайте, ребята: за что бы я хотел выпить? Ни за что не угадаете!..

За то, чтобы вас здесь не было!

И все это искренне, просто и… даже не зло.

Экономическая тематика составляла большой удельный вес в законотворческой работе СФ. Как председатель соответствующего комитета, я часто представлял его решения на пленарном заседании, комментировал эту тематику на пресс-конференциях. Особо доверительные отношения у меня сложились с бригадой НТВ, освещающей работу сенаторов. Мне импонировал их высокий профессионализм, толковые, по существу вопросы. Чем-то и я им «показался». Месяца три не было пленарного заседания, в перерывах которого они не взяли бы у меня интервью в прямом эфире.

Эта взаимность продолжалась до тех пор, пока НТВшники не попросили меня прокомментировать последнее заявление Б. Березовского. Заявление было по содержанию экономическим, по форме, позиции – политическим. Автор явно выступал не как бизнесмен, а как политик. Все последнее время я был свидетелем бесцеремонного превышения Борисом Абрамовичем и некоторыми его союзниками своих полномочий. Превышения, далеко не бескорыстного. Налицо были сливы компромата в адрес противников, тех же Чубайса и Немцова. Поэтому я ответил очень резко: у Березовского свои бизнес-интересы, и эти уши торчат из его предложений. Вот когда он станет независимым политиком, свободным от бремени забот о собственном бизнесе, тогда его предложения можно будет обсуждать всерьез.

Хотя Б. Березовский был собственником Первого канала, а НТВ было детищем В. Гусинского, пролетарская солидарность олигархов сработала мгновенно: интерес моих друзей-телевизионщиков ко мне пропал, и при дальнейших встречах они стыдливо отводили взгляд.

Если сравнивать два явления «внешней среды» – расслоение и олигархи, то по своим болезненным последствиям оба они вредны и чреваты тяжелыми последствиями.

Олигархи – это болезнь головного мозга общества: его элиты, высших органов управления. Получив доступ к рычагам управления государством, «усредненный» российский олигарх направляет все «тело», все общество в сторону своих личных экономических интересов. Может, лет через пятьдесят курс его личных интересов и будет совпадать с общенародными, национальными. Но пока, если не на 180, то градусов на 90 эти курсы не совпадают.

Расслоение – болезнь всего того, что ниже шеи. Если расслоение есть, то его очень, очень много.

В медицине лечить болезни головного мозга сложнее всего. В политике дело обстоит более оптимистично. Прослойка олигархов очень тонкая. К тому же они люди серьезные, вменяемые и понимающие все с полуслова. Если им не досаждают невропатологи, фармацевты и хирурги, они мчат вперед, сметая все лишнее (для них) на своем пути. Но как только происходит хирургическое удаление трех-четырех даже не опухолей, а нарывчиков, все остальные делают правильные выводы и вместо политики начинают заниматься благотворительностью.

Это не теория, а исторический факт, наглядно доказанный в начале ХХI века доктором В. Путиным.

С расслоением такие точечные операции эффекта не дадут. Чтобы общество, «пациента», вылечить от расслоения, весь его «верхний слой» необходимо держать на здоровой, но строгой диете, а огромный «нижний слой» хорошо кормить и лелеять. Учитывая, что санаториев для целой страны еще не придумано, то процесс получается очень длительным, масштабным, требующим огромных средств, умения и терпения. То есть того, чего всегда не хватает.

Последний и очень не простой вопрос на тему российских олигархов сезона 1992–2008 годов: почему развернуть их на верный курс удалось В. Путину, а не Б. Ельцину?

Сразу оговорюсь, что не претендую на правоту собственного варианта ответа на этот вопрос. Не исключаю, что есть и иные, более изящные и глубокие.

Начну с банального: для того чтобы решить сложную задачу прикладного характера, во-первых, необходимо иметь большое желание это сделать; во-вторых, иметь соответствующие силы и средства.

Чувствовал ли Борис Николаевич, что отношения, сложившиеся между властью (и лично им), с одной стороны, и «олигархами» – с другой, мягко говоря, нездоровые, а для интересов страны – вредные?

Думаю, что чувствовал. Если сравнивать с болевыми ощущениями, то, когда он сталкивался с «семибанкирщиной», с претензиями на власть, приватизационными скандалами, то у него, конечно, где-то «в суставах» ныло. Это было неприятно, неудобно, но это не была острая, мучительная боль. Он от нее не натерпелся. Вот от Хасбулатова с Руцким к октябрю 1993 года он натерпелся. И ответил адекватно.

Более того, некоторые из олигархов (в том числе отсутствующий пока в «семибанкирном» списке Р. Абрамович) входили в «ближний круг» президента, в его семью. Похоже, что они не безуспешно приглушали через близких БН возникающие у него «болевые ощущения».

Так что особого рвения к победе над олигархами Б. Ельцин не испытывал.

Недостаток этого рвения, кроме всего прочего, объясняется ограниченностью «сил и средств». Нехватка сил и средств (финансовых, материальных, здоровья) – всегда зависимость. От кредиторов, от погоды, от наглого партнера…

Б. Ельцин был ограничен в средствах как президент страны, которая во все времена имела огромные амбиции, но именно в годы его правления не была обеспечена «амуницией».

Не исключаю, что на подсознательном уровне он испытывал ограниченность средств и в личном плане. Если это было, то убежден, что не по отношению к себе, а к своим близким.

В отличие от Б. Ельцина, его преемник от олигархов натерпелся. Об этом можно судить хотя бы по пренебрежительному рассказу ныне покойного Б. Патаркацишвили о его встречах с В. Путиным периода А. Собчака, о «грязном костюме зеленоватого цвета» питерского вице-мэра… Так что у В. Путина была и государственная, и личная мотивация ликвидировать олигархов как класс, вернуть их в предпринимательское «стойло». Роскошное, но стойло.

На финише периода, который я обозначил как «романтические годы», в российской «внешней среде» произошло событие, обозначаемое словом, которое до августа 1998 года моим современникам было мало знакомым. Имя ему – дефолт. Если по-простому, то дефолт обозначает неспособность должника вовремя расплатиться с долгами. Должником может быть и гражданин, перехвативший «стольник» на бутылку сорокаградусной, и государство, задолжавшее десятки миллиардов долларов.

Мне представляется, что высшее руководство страны ощутило дефолт как «ожидаемую неожиданность». Примерно так же, как коммунальщики необъятной России каждый год воспринимают первый обильный снегопад. Вроде бы все знают, что эта неприятность должна случиться непременно, но в первую ночь техника оказывается не готовой, песок для подсыпки не завезен, а люди не озадачены.

Почему так происходит? Попробую угадать, какие мысли шевелятся в голове среднестатистического коммунального «главкома» в ожидании битвы со стихией: «Для того чтобы силы и средства были в «полной боевой готовности», необходимо «напрячься»: затратить деньги на переоснащение техники, которая будет простаивать; завезти песок для подсыпки, который растащат; держать подчиненных на неудобном для них графике работы и, опять же, платить сверхурочные за их безделье… Это не комфортно и даже как-то не по-хозяйски… Тем более, что снега не было вчера, нет сегодня и, дай Бог, не будет завтра. Так и быть, начну напрягаться послезавтра…»

Послезавтра ход мысли остается прежним, и рано или поздно снегопад «внезапно» накрывает город…

Какова была погода у нас во дворе к лету 1998 года?

На России тяжким грузом висел огромный внешний и внутренний государственный долг. Во внешнем солидную долю занимали еще советские долги. А вот внутренний более чем наполовину был свеженьким, состоящим из государственных краткосрочных обязательств (ГКО). ГКО являлись той же самой финансовой пирамидой, только государственной. Доходность по ГКО накануне кризиса достигала 140 % годовых. Все знали, что это халявное чудо долго не продержится, но удержаться от соблазна хапнуть сумели немногие.

Единственным реальным источником погашения долгов была выручка от экспорта российского сырья. Но по «закону пакости» мировые цены на сырье и, соответственно, доходы от экспорта рухнули, похоронив под своими обломками последние надежды миновать очередной экономический кризис.

В этой ситуации у руководства страны оставалось три варианта дальнейших действий.

Первый: напечатать деньги и ими выплатить ГКО. Ожидаемый «сухой остаток» – гиперинфляция, от которой страна еще не успела отдышаться после 1992–1993 годов.

Второй: объявить дефолт по внешнему долгу и этим «обнулить» репутацию новой России во всем мире.

Третий: объявить дефолт по внутреннему долгу, девальвировать валюту через дефолт, ударив и по своим, и по чужим. Игрой на ГКО активно баловались не только российские, но и иностранные банки, инвестиционные фонды.

Диапазон результативности всех трех: от «плохо» до «очень плохо». Но было принято решение, что меньшим по ущербу будет третий вариант.

Ясно, что это решение принималось ограниченной группой лиц в обстановке чрезвычайной секретности. Предполагаю, что, кроме двух-трех человек из окружения президента, премьера, министра финансов М. Задорнова, председателя Центрального банка С. Дубинина и двух-трех ближайших советников С. Кириенко из аппарата, это были А. Чубайс, Е. Гайдар. Не уверен, что в этой команде были министр экономики Я. Уринсон и все вице-премьеры (Б. Немцов, В. Христенко, О. Сысуев). Зато точно знаю, что большинство министров, и в их числе ваш покорный слуга, не только в процесс принятия решения, но и в необходимость принятия чрезвычайных мер заранее посвящены не были.

Никакой обиды по этому поводу не испытывал и не испытываю. Более того, убежден, что такая секретность была оправдана.

Где-то за пару недель до дефолта ко мне зашел тогда еще рядовой депутат ЗС Пермской области и руководитель группы компаний «ЭКС» Олег Чиркунов и в разговоре о пирамиде ГКО мимоходом спросил:

– Рухнет?

Я совершенно откровенно ответил:

– Думаю, что да, но когда это случится, не знаю.

Если бы я не «думал», а «знал», то все равно мое воспитание не позволило бы «слить» подобную информацию кому-либо. Пришлось бы выкручиваться, морочить Олегу Анатольевичу голову. Бог миловал.

Кстати, после отставки правительства С. Кириенко Генпрокуратура и Государственная дума неоднократно заявляли о больших злоупотреблениях инсайдерской информацией накануне дефолта «лицами, близкими к Кремлю и Белому дому».

17 августа был объявлен дефолт, и немедленно курс рубля по отношению к доллару упал почти в три раза. Значительное число банков «лопнуло» на ГКО и прекратило выплаты клиентам. На оставшиеся, ощутимо обесцененные наличные люди стали сметать с прилавков предметы первой необходимости… Как говорил в подобных случаях мой старый друг: «Что-то поплохело».

«Поплохело» настолько, что даже сегодня, через десять лет после тех самых событий, я пишу эти строки с огромным трудом. Достаточно бойко идущий до сих пор литературный процесс вдруг забуксовал. Целую неделю я не только очередной раз перебираю свой архив, извлекаю из Интернета, а потом отправляю в корзину экономическую статистику тех лет, перетаскиваю с места на место абзацы… Я ловлю себя на том, что для себя, а значит, и для читателя вынужден корректировать оценку событий августа – сентября 1998 года.

Прежде чем идти дальше, придется сделать одно отступление.

Не так давно я наткнулся на записки Вадима Медведева, члена Политбюро ЦК КПСС во времена М. Горбачева, написанные в 2002 году. Два-три года назад я одновременно с ним отдыхал в санатории Барвиха, здоровался (там существует теплый деревенский обычай – почти все друг с другом здороваются), но ни разу с ним не заговорил (в соответствии с другим, теперь уже аппаратным обычаем – с незнакомыми особенно не общаются, по крайней мере, первыми не начинают). Если бы я к тому времени прочитал его небольшие заметки, которые мне очень понравились, обязательно бы напросился на разговор.

В. Медведев пишет, что прочитал мемуары многих своих соратников по временам «от перестройки до ГКЧП» и не хотел бы повторять присущий почти каждому автору прием: я, мол, предупреждал Горбачева, что он делал не то, но он меня не послушал…

Не «сговариваясь» с В. Медведевым, я тоже стараюсь аккуратнее махать руками после драки. Задним умом все крепки. Но пару раз все же позволю себе это правило нарушить. Надеюсь, что обоснованно.

В предисловии я оговорился, что эта книга – записки необъективного человека. Мне очень некомфортно плохо писать, говорить горькую правду о своих единомышленниках или людях, которые делали мне добро. К этой категории относятся далеко не самые популярные сегодня, но не ставшие от этого менее яркими «демократы» эпохи Ельцина и сам Борис Николаевич.

Но там же: поскольку автор взял на себя непростое обязательство: «если решил обратиться к читателю и желаю, чтобы он мне поверил – не надо темнить». Применительно к тому, что связано с дефолтом, «не темнить» особенно сложно. Но если этого не делать, то приходится признать, что команда Ельцина-98, членом которой я был и официально, и по совести, продемонстрировала в этой ситуации свой управленческий непрофессионализм.

Выразилось это как минимум в двух позициях.

1. В самый кризисный период, когда каждый день надо было принимать нестандартные решения, в течение месяца страна оставалась без председателя правительства. Попытка президента снова назначить В. Черномырдина успехом не увенчалась – Госдума его не пропустила. Формально членам правительства предписывалось «до особого указания» продолжать свои обязанности. Получалось, что оркестранты остались на своих местах, а дирижера не было. Да и многие из оркестрантов со дня на день ожидали, что им укажут на дверь…

2. Руководство страны оказалось абсолютно не готово к действиям в условиях кризисной ситуации, представ в виде того самого незадачливого коммунальщика.

Если, начиная реформу по либерализации экономики, недостатки ее подготовки можно было списать на дурное наследство, доставшееся от плановой экономики и вождей того периода – от Л. Брежнева до М. Горбачева, то к 1998 году в распоряжении Б. Ельцина и его команды было целых шесть лет. Бурных, невероятно тяжелых, но достаточных для просчета возможных рисков и их мониторинга, для разработки хотя бы схематичного мобилизационного плана.

Я не знаю тонкостей подготовки содержания пакетов, которые до поры до времени лежат запечатанные сургучными печатями в сейфах не только генерального штаба, но и самого завалящего районного военкомата. Но на «гражданке» мне один раз пришлось прикоснуться к подобной мобилизационной системе.

В январе 1991 года случилось довольно безобидное событие под названием «павловская реформа». Суть ее заключалась в том, что из обращения изымались и обменивались в трехдневный срок все 50– и 100-рублевые купюры образца 1961 года. Параллельно ограничивалась выдача наличных денег с вкладов в сберкассах. Поменять деньги после указанного срока можно было только по решению специальных комиссий. В банке получить на руки можно было не более 500 рублей; кроме того, был установлен порядок оплаты товаров и услуг в безналичном порядке без ограничения сумм. «Эффект неожиданности» должен был помочь в борьбе со спекуляцией, нетрудовыми доходами, фальшивомонетничеством, контрабандой и коррупцией. На практике же главным последствием реформы стала утрата доверия населения к действиям правительства.

«Павловской» реформу нарекли по фамилии только что назначенного союзного премьера Валентина Павлова, который вошел в историю как член ГКЧП.

В тот вечер, когда должна была стартовать эта реформа, председателя облисполкома М. Быстрянцева в Перми не оказалось. Так как дело касалось экономики, то нежданно-негаданно первым лицом исполнительной власти в области оказался я.

События развивались следующим образом. Часов в семь вечера мне позвонил дежурный по облисполкому («ночной председатель») и сообщил, что в 21.30 я должен быть в кабинете председателя. Одновременно со мной пришли начальники областных управлений КГБ и Госбанка СССР Д. Вохмянин и А. Савельев. У каждого из них был запечатанный конверт и шифровка-предписание: вскрыть в 22.00.

Когда пакеты вскрыли, в них оказалось сообщение о реформе и детальный план действий всех ведомств, задействованных в его реализации, включая информирование населения, обеспечение общественной безопасности, работу транспорта и т. п. К тому времени, когда через два часа по радио и телевидению было объявлено правительственное сообщение, мы успели «озадачить» всех своих подопечных, скоординировать их действия в Перми и в самых отдаленных районах области. Хотя по своей сути реформа была никчемной, с организационной точки зрения все прошло без эксцессов, серьезных проколов не произошло… Благодаря тому, что все процедуры были продуманы заранее, инструктаж по их выполнению вовремя доведен до исполнителей… И Б. Ельцин, и немало его сподвижников, особенно силовики, имели большой аппаратный опыт и не один десяток раз проходили эти университеты. Почему такой важнейший инструмент государственного управления, как прогнозирование чрезвычайных ситуаций, регламентация действий в этих условиях, ни разу с 1992 по 1998 год не был задействован – ума не приложу.

В частности, в августе 1998 года наличие всего этого было не аппаратным изыском, а острейшей необходимостью.

Итак, дефолт. Банковская система в ступоре. Люди, потеряв значительную часть своих сбережений, спасая остатки, двинулись к прилавкам. И все это, как в популярной песне нашего счастливого сталинского детства, – «от Москвы до самых до окраин…»

Как в этой ситуации не дать «обнулить» то, чем во все советские времена люди срочно начинали запасаться при первых признаках надвигающейся беды: сахаром, мукой, солью, спичками? Как не допустить паники, волнений, а то и хуже – погромов?

Очередной раз федеральная власть подставила руководителей регионов, без малейшей подготовки, без подсказки «доверила» им разбирать новые завалы. И они, каждый по-своему, можно сказать, в одиночку пытались сделать хоть что-нибудь, чтобы не допустить взрыва. Далеко не всегда «по науке».

Немедленно выветрились только что освоенные азы капитализма о едином экономическом пространстве и свободе рынка. Политика была здесь не при чем. Еще не забытый главный коммунистический призыв «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!» тоже не был извлечен из музейных хранилищ. Вместо него был задействован другой, но которого вслух никто не произносил: «Спасайся, кто может!»

К этому времени в Минрегионнаце начала работу только что созданная система непрерывного мониторинга социально-экономического положения в регионах и оперативного реагирования на выявленные тревожные тенденции. С начала августа ежедневно на моем столе лежала соответствующая сводка, а раз в неделю – аналитический обзор.

Информацию об «отклонениях» и предложения по их устранению я доводил до сведения коллег-министров, в особо сложных случаях – до председателя правительства.

Как только стали проявляться первые последствия дефолта, система довольно оперативно их «засекла». Обобщенная информация давала не только повод для размышления, но и требовала принятия срочных мер.

В ту пору было не до шуток, но сегодня, вспоминая август – сентябрь 1998 года, можно это позволить и охарактеризовать антикризисные меры, предпринимаемые руководством регионов, как не лишенные фантазии, наглядно подтверждающие народную истину: «Голь на выдумки хитра».

Представление об их конкретном содержании дают фрагменты нашего аналитического обзора «Экстренные меры регионов по преодолению кризисной ситуации на 09. 09. 1998 г.». Дата показательная, обозначающая пиковый период безвластия – С. Кириенко в отставке, В. Черномырдин не утвержден Госдумой, кандидатура Е. Примакова еще даже не предложена для утверждения.

Все предпринимаемые в регионах меры можно представить 9 группами.

1. Регулирование цен на товары первой необходимости.

Различные ограничения на повышение цен были зафиксированы в 19 субъектах Федерации.

Президент Бурятии А. Потапов подписал указ, запрещающий «необоснованное повышение цен на отечественные продукты и товары, в производстве которых не используются импортные составляющие».

Губернатор Тюменской области Л. Рокетский специальным постановлением зафиксировал цены на зерно урожаев 1997–1998 годов на уровне по состоянию на 1 сентября 1998 года.

Губернатор Красноярского края А. Лебедь подписал постановление, предписывающее руководителям предприятий торговли обязательно согласовывать каждое повышение цен на 19 товаров местного производства.

В Москве в стадии согласования находится проект документа об установлении 20 %-го предельного размера розничной торговой надбавки на социально значимые товары на период с 15 сентября по 1 ноября.

Распоряжением губернатора Санкт-Петербурга В. Яковлева совокупная торговая надбавка на товары первой необходимости не должны превышать 15 %, на спиртное – 25 % (за исключением общественного питания)…

2. Регулирование и льготирование тарифов жилищно-коммунального хозяйства.

Администрация Томской области установила мораторий на повышение тарифов на электроэнергию, тепло, коммунальные услуги и услуги связи до стабилизации обстановки в стране и области.

Администрация Камчатки приняла постановление, в котором предписано муниципальным предприятиям РЭУ не начислять пени по квартплате и коммунальным услугам с 1 июля 1998 года. Ряду категорий малообеспеченных граждан квартплата или коммунальные услуги (по выбору) выплачивается за 1 месяц из средств бюджета.

3. Введение норм отпуска товаров.

В Ставропольском крае и администрацией г. Комсомольска-на-Амуре принято постановление об ограничении отпуска отдельных видов товаров в одни руки.

4. Создание резервных запасов товарных ресурсов.

Администрация г. Красноярска объявила о создании резервного фонда продовольствия и медикаментов.

5. Неденежные расчеты.

Камчатка. Руководителям учреждений и организаций, финансируемых из городского бюджета, поручено обеспечить своим работникам погашение коммунальных услуг и платы за содержание детей в детских садах в счет не выплаченной заработной платы.

Казань. На 24 оборонных предприятиях зарплата выдается продуктами питания и товарами первой необходимости.

6. Налоговое стимулирование производства местными товаропроизводителями.

Распоряжением администрации Читинской области предприятиям пищевой и перерабатывающей промышленности размер местных налогов уменьшен на 50 % сроком на три месяца при условии увеличения производства не менее чем на 25 %.

Мэр Петропавловска-Камчатского принял постановление о временном освобождении от уплаты всех видов налогов в местный бюджет ряда городских предприятий, производящих товары первой необходимости.

7. Создание условий для розничной торговли, осуществляемой производителями товаров.

Достигнута договоренность администраций Санкт-Петербурга и Ленинградской области о разрешении фермерам, минуя базы и посредников, торговать продовольствием с машин на всех площадях и улицах города (за исключением Невского проспекта).

8. Ограничение вывоза товаров за пределы региона.

Совместное распоряжение губернаторов Санкт-Петербурга и Ленинградской области о временном, до особого распоряжения, запрещении вывоза за пределы области отдельных видов продовольственных товаров и топлива (29 наименований).

Подобные действия зафиксированы в Хабаровском крае, Республике Северная Осетия – Алания, Воронежской области.

9. Чрезвычайные меры.

Под этой рубрикой числятся два сюжета.

Первый: прекращение перечислений налогов в федеральный бюджет (полностью или частично). Соответствующие намерения на 9 сентября 1998 года в той или иной форме продекларировали Томская область, Еврейская АО, Алтайский край, Калининградская область. Реализовала подобные намерения Республика Калмыкия с чувствительными для себя последствиями.

Второй сюжет тоже к традиционным не отнесешь: губернатор Мурманской области Ю. Евдокимов обратился к Норвегии и Швеции с просьбой об оказании гуманитарной помощи.

Анализ действий, предпринимаемых руководителями регионов, показал, что наряду с достаточно эффективными, если не с экономической, то с политической точки зрения, мерами принимались вредные и даже недопустимые. К первым можно отнести стимулирование производства местными товаропроизводителями, создание условий для розничной торговли, попытка повлиять на размер торговых надбавок. Ко вторым – запрет на вывоз товаров за пределы региона, неденежные расчеты, вольности в отношениях с федеральным бюджетом…

Быструю и жесткую реакцию Минфина и Центробанка на действия Калмыкии, с одной стороны, можно похвалить. А с другой – даже эти действия были предприняты вдогонку, «били по хвостам».

Убежден, что более половины, мягко говоря, неквалифицированных действий местных властей можно было избежать, если бы не позднее 20 августа регионы получили соответствующие грамотные рекомендации, а еще лучше – четкие указания в форме антикризисного указа президента. Но на эту грустную тему мы уже говорили.

Когда 10 сентября мы обобщили полученную информацию и сформулировали свои предложения по дальнейшим действиям, оказалось, что конкретных лиц, к которым следует обращаться с этими предложениями, в наличии не имеется, и обсуждать, а тем более организовывать реализацию этих мер некому.

Только через пару месяцев после того, как состав правительства Е. Примакова «устаканился», у руководства страны дошли руки до лечения этой болезни. Правда, лечить пришлось уже не простуду, а воспаление легких.

Довольно много написав о дефолте, я до сих пор не сделал одного принципиального пояснения: почему я присвоил дефолту статус события. За четверть века преподавательской деятельности я обзавелся некоторым арсеналом приемов, способствующих поддержанию внимания аудитории к собственной персоне и к материалу, которым эта персона намерена поделиться со своими слушателями.

Чтобы не дать студентам большого потока (70–100 человек) в послеобеденное время задремать на лекции, у меня по каждой теме имеются в резерве два-три анекдота. Как только обнаруживаются симптомы сна, я ввожу в бой этот резерв, стараясь обращаться не ко всей аудитории, а персонально, к наиболее неустойчивой ко сну ее части. Анекдот не только рассказывается, но и обсуждается вместе со студентами, окончательно отгоняя посторонние сновидения.

Для небольшой аудитории и для семинаров существует другой, еще более бодрящий прием. В качестве препарата для борьбы с дремотой выбирается какое-то понятие по теме занятия. Сначала, как водится, я диктую его дефиницию. Далее предлагаю студентам самим выделить из дефиниции ключевые слова. После их «всенародного» обсуждения и утверждения следует еще одна коллективная задача: ключевые слова зарифмовать.

Именно дефолту посвящен подобный продукт коллективного творчества, выданный «на-гора» в 2001 или 2002 году:

Судя по заметкам на полях моего конспекта, на первых минутах лидировал вариант с контрастными сладко-горькими фразами:

Хотя сексуальный подтекст «болта и гайки» для молодежной аудитории оказался несомненно злободневным, второй вариант я посчитал более перспективным. Хотя и не по той причине, которую имел в виду слушатель, предложивший эти строки.

Логика автора: страна вдохнула воздух свободы, но поперхнулась гигантскими внешними и внутренними займами, неспособностью сбалансировать бюджет, отсутствием жесткой финансовой политики…

Лично у меня эти строки через три-четыре года после дефолта вызвали другую аналогию, которую по двум причинам я не стал доводить до сведения студентов. Во-первых, при подобных проявлениях коллективного творчества я, как лектор, старший по положению и возрасту, стараюсь не «давить» на молодежь. Во-вторых, возникшая у меня аналогия была, с учебной точки зрения, более наглядной, но, прямо скажем, слишком не аппетитной. Теперь, ради «научной объективности», позволю себе ее обнародовать.

В первой главе я писал о том, что многим хорошим в жизни обязан спорту, в том числе – стремлению к здоровому образу жизни (режим питания, сна, отдыха; отрицательное отношение к курению). При всем при этом я любил (и люблю) принять в меру спиртного. Очень редко (примерно раз в квартал), когда собирается компания приятных тебе людей, когда тянет проявить «гусарство», могу себе позволить выпить и сверх моей меры. Организм на это реагирует щадяще: просит передохнуть. Идя навстречу, нахожу подходящий диванчик и засыпаю на часок. Но случается и форс-мажор: желудок требует освободить его от присутствия скопившихся в нем излишеств, реагируя аналогично «морской болезни». Процесс этот неприятный и горький. Зато после него наступает чувство большого облегчения, чувство свободы.

То же самое с дефолтом. С экономической точки зрения, явление это болезненное, неприятное. Но оно дает возможность сбросить тяжкий груз долгов и начать движение вперед, вверх, налегке.

Так и произошло.

На 1 января 1999 года доллар стоил не 6, как в августе 1998-го, а 21 рубль. Импортная продукция стала менее доступной российскому покупателю, он чаще стал приобретать отечественную. Резко повысилась конкурентоспособность российских экспортеров, несущих затраты в рублях и экспортирующих товар.

Уже в 2001 году наступила пора подсчитывать не только потери, но и барыши, назвать не только виновников, но и героев…

Виновниками финансовой катастрофы с самого начала называют команду С. Кириенко. Очень редко «по этой статье» проходит его предшественник. Я не назвал фамилию предшественника, потому что Виктор Степанович Черномырдин, являясь председателем правительства, решающей роли в разработке и осуществлении финансовой политики не играл. Ключевыми ее фигурами были Е. Гайдар, А. Чубайс, А. Лившиц. Если добавить к ним М. Задорнова, министра финансов в правительстве С. Кириенко, и председателя Центрального банка того периода С. Дубинина, то получится та же «команда Кириенко». Так что с отрицательными персонажами все ясно.

Однако экспертное единство исчезает напрочь, когда предпринимается попытка назвать положительных героев, авторов оздоровления экономики. Подавляющее большинство экспертов и политиков в этой роли видят Е. Примакова и его первого вице-премьера Ю. Маслюкова. И лишь единицы (Е. Ясин, А. Нечаев, В. Милов, Н. Вардуль и немногие примкнувшие к ним) начисляют долю успеха на счета команды С. Кириенко.

Хотя и краткосрочное, и далеко не на первых ролях, но пребывание внутри этой команды, наличие докторской степени по экономике и не один год практики управления экономикой не слабого Пермского региона дают мне право высказать свое мнение по этому поводу.

Я очень напрягся, когда при правительстве Е. Примакова создали антикризисную экспертную группу академиков во главе с Д. Львовым, ярым противником гайдаровских реформ. Ну, думаю, сейчас натворят: отменят «грабительскую приватизацию», начнут регулировать цены, курсы валют, восстанавливать оборонку… Тем более что ряд руководителей регионов, как мы убедились выше, в первые три недели кризиса некоторую самодеятельность в этом направлении проявили.

Академики слегка пошелестели о новом экономическом курсе… и дальше – тишина.

Так что самой большой заслугой Е. Примакова и Ю. Маслюкова в оздоровлении экономики после дефолта я считаю то, что они не поддались панике, не стали ничего менять.

Настаиваю: ни-че-го! Тем, кто убежден в обратном, прошу предъявить основополагающие федеральные законы или указы президента по экономике и финансам 1992–1998 годов, которые бы правительством Е. Примакова были отменены и заменены другими, иными по идеологии.

Только предупреждаю: занятие это пустое, ибо их просто нет. Повторюсь, но причинами оздоровления экономики после августа 1998 года были выгодный для отечественного производителя курса рубля, болезненное, но освобождение бюджета от долгов. Без дефолта, в кратчайшие сроки ничего этого произойти не могло. «Эффект дефолта» действовал, как минимум, года три. А потом подвалило нефтяное счастье…

Вина правительства С. Кириенко в том, что в качестве правопреемника оно несет ответственность за ГКО, за непосильные внешние и внутренние долговые обязательства, за все финансово-экономические недостатки правительств Е. Гайдара и В. Черномырдина.

Знали, что принимали по наследству, знали, на что шли…

Но есть у этой команды и огромная заслуга. Она не повторила трусливый опыт последних руководителей СССР Горбачева, Рыжкова, Павлова, не стала доводить ситуацию до крайности, сказала горькую правду, смягчила удар, приняв значительную его долю на себя…

Лично для меня дефолт явился чрезвычайно знаковым событием. В составе всего кабинета С. Кириенко я был отправлен в отставку. Так сказать, «в командном зачете». Если бы не дефолт, вполне вероятно, что правительство С. Кириенко просуществовало, как минимум, до думских выборов 1999 года, а при удачном раскладе – и до президентских выборов весны 2000 года. Правда, имеется еще один вариант «если». Не будь приближения дефолта, то, вероятнее всего, не было бы и правительства Кириенко с министром Сапиро в его составе…

Так что грех жаловаться на судьбу за то, что она что-то «не донесла».

Лучше поблагодарить ее за возможность подняться на Олимп. Подняться не для того, чтобы погреться на солнышке, а сделать, как ни пафосно это звучит, что-то полезное для своей страны в нелегкое для нее время.

Сказать судьбе «спасибо» за плавный и, думаю, вовремя совершенный спуск с этой заманчивой, но не очень комфортной для души вершины.

Когда «внешняя среда» десантировала меня из «большой политики», до конца «эпохи Ельцина», великой и трагической, оставалось чуть больше года.

Я не раз и не два подумал, прежде чем назвать эпоху Ельцина «великой и трагической».

Великой, потому что впервые в российской многовековой истории было создано государство, которое смело можно было назвать демократическим.

По моему разумению, демократ – политик, который получает власть в результате процедур, уважающих права человека, сам соблюдает и обеспечивает для всех граждан соблюдение этих прав. Обеспечивает, несмотря ни на что. Если понадобится – железной рукой.

А сторонникам интеллигентных манер, укоряющих Ельцина в расстреле Белого дома в 1993 году, рекомендую еще раз посмотреть кадры хроники с экстремистскими призывами Руцкого и Макашова, исполнение этих призывов во время штурма Останкинского телецентра. В тот момент это были бешеные собаки, а с ними при любом общественном строе поступают одинаково.

Борис Николаевич построил, создал российское демократическое здание на совершенно не приспособленном для этого грунте диктатуры пролетариата. Это «сооружение» по своему демократическому качеству не тянуло на основательный, респектабельный европейский особняк. Но это уже не был барак эпохи индустриализации и строительства коммунизма. Вполне пригодная для нормального человеческого проживания «хрущевка». За считанные годы люди, живущие в России, оказались в другой стране.

Они реально почувствовали пьянящий воздух свободы. Другое дело, что одни, глотнув его, чрезмерно возбудились. Другие уже на другой день забыли, чем они дышали вчера.

Но главное не это. Далеко не все жители горных районов высоко ценят то, что дарит им природа. Главное, что благодаря этому они долго живут.

А если рассчитывают не только на свежий воздух и здоровый климат, но и на собственные головы и руки, то еще и зажиточно.

Это была эпоха мер, а не полумер, их инициатор действовал, а не имитировал деятельность. Только так можно было похоронить порождение недоразвитого социализма – «плановой экономики», которое называлось «тотальный дефицит». По-другому было невозможно за год с небольшим изменить экономический уклад огромной страны.

Б. Н. Ельцин в Перми (за столом Ю. Лужков, Е. Сапиро, Г. Игумнов). 1996 год

Это эпоха великая, потому что она родила две революции (политическую и экономическую) и обе практически бескровно.

Великая, потому что ее зодчий, как и Петр Великий (!), был БОЛЬШИМ во всем (или почти во всем).

Большого роста, большой и ранимой души, больших поступков. Большой, нормальный и совсем не стерильный… по мелочам.

А если по-крупному, принципиально, то, возглавляя Россию в течение десяти тяжелейших лет ее истории, он не отступил ни на шаг от цели, которую выбрал: коренного преобразования страны. Не было шагов назад ни в экономике, ни в демократизации.

Он не объявил вне закона компартию, не перекрыл кислород оппозиционным по отношению к нему СМИ, стиснув зубы, терпел откровенно враждебную ему Государственную думу, сам ушел с поста президента накануне 2000 года…

По горячим следам событий 1991 и 1993 годов он имел все возможности раздавить своих непримиримых оппонентов морально, политически и даже физически, но не сделал этого. Он был выше.

Он не только амнистировал путчистов. В его эпоху избирком и судебная система допустили избрание губернаторами Стародубцева и Руцкого, а депутатами Госдумы – многих из тех, кто в случае своей победы, не задумываясь, поставили бы Ельцина к стенке.

Как БОЛЬШОЙ человек, он не был мелочным, злопамятным. Это удел тех, кто не «вышел калибром». Независимо от их веса, роста и занимаемой должности.

Эпоха Ельцина трагическая.

Это эпоха разочарований десятков миллионов российских граждан, получивших долгожданную свободу, но такую, которая оказалась материально не обеспечена даже прожиточным минимумом. В начале 1992 года в сотни раз обесценился не только рубль. В тех же масштабах в России обесценились идеалы свободы, ценности рыночной экономики.

Это эпоха разочарования миллионов российских граждан, получивших свободу, в которой они не нуждались. По крайней мере, так им казалось (и кажется до сих пор). Их вполне устраивало движение в строю «в колонне по четыре», неукоснительное выполнение команд, независимо от их содержания, нормированное распределение товаров и благ. Особенно, если в их «столе заказов» и, тем паче, в «кремлевке» отоваривали хоть чуть лучше, чем «на улице».

Это эпоха личной трагедии Бориса Николаевича.

Судьба подарила Борису Ельцину то, что он так жаждал, – власть. Но он получил эту капризную невесту без малейшего приданого. Более того, с гигантскими долгами. Внешними – по союзным обязательствам. Внутренними – начиная от последствий депортации репрессированных народов; чернобыльских компенсаций; фантиков, а не реальных денег в Сбербанке…

При этом судьба даже не шевельнула пальцем, чтобы помочь ему расплатиться с этой обузой. Единственный реальный источник избавления от нее – доходы с продажи нефти – упали до предела вместе с мировыми ценами.

Вместе с ними рухнул и рассыпался в пыль личный, некогда гигантский авторитет первого президента России.

Он был прекрасным семьянином, но нарушал парткомовский завет «избегайте случайных связей». В его ближайшем окружении были, увы, не только достойные люди. От олигархов и юмористов до вице-президентов и телохранителей. А достойным, надежным он сам далеко не всегда отвечал взаимностью.

Среди помощников Б. Ельцина где-то с 1994 по 1998 годы выделялась уникальная команда: Юрий Батурин, Михаил Краснов, Александр Лившиц, Георгий Сатаров. Каждого из них я немного, «по касательной», но знал лично. И во времена их пребывания «на Олимпе», и в последующей, «другой» жизни. Всех этих разных людей объединяют, как минимум, три качества: высочайший профессионализм, интеллигентность, порядочность.

Труднее всего доказывается последнее. И, тем не менее, для каждого из них я легко нахожу по меньшей мере два опять же общих, убедительных аргумента.

1. Все они покинули окружение Б. Ельцина не по собственному желанию, но ни один из них никогда не сказал плохого слова о БН.

2. В отличие от многих своих аппаратных коллег тех лет, никто не обзавелся крупной собственностью. Все ушли «в том, в чем пришли». Все они не потерялись в последующей жизни, но исключительно благодаря своему профессионализму, а не «царским» преференциям.

После выборов 1996 года всех этих талантливых и надежных людей Борис Николаевич отлучил от себя.

Почему?

У меня имеется одна версия на этот счет. Я обнаружил ее в одном из интервью А. Лившица:

«В одной из зарубежных поездок случилась неожиданная встреча. Есть такой Мартин Фелдстайн, экономический советник Рейгана во время налоговой реформы. И вот нас представляют друг другу. Слово за слово: “Вы были советником у своего президента, я – у своего”… И Фелдстайн произносит интересную фразу: “Самое тяжелое – говорить шефу правду. Я Рейгану говорил правду два года. На третий он сказал, что не хочет меня больше слушать – и уволил”».

В том, что все они говорили президенту правду, я не сомневаюсь.

Судьба не помогла сохранить Борису Николаевичу не только высокие цены на нефть, друзей, но и собственное здоровье.

Уже вдогонку ушедшему из жизни первому президенту России судьба бросила еще один камень – неблагодарность преемника. Именно так я воспринял выступление Владимира Путина на предвыборном митинге «Единой России» в Лужниках в декабре 2007 года, где «до кучи» он клеймил «политиков, которые в девяностые годы развалили страну»… Вывести из-под этой формулировки президента Ельцина, возглавляющего Россию с 1990 по 1999 год, никак не получается.

Только не надо по этому поводу приводить контраргументы о высочайшем государственном уровне проводов Б. Н. Ельцина в последний путь и теплых словах в его адрес. Мое поколение застало филигранное исполнение подобных приемов еще в 1930-е годы, осмыслило их в 1956-м и истинную цену им знает.

Эпоха Ельцина великая и трагическая. Но фундамент будущих успехов России (успехов, а не поражений!) был заложен именно в эти годы. Что желательно помнить всегда и каждому. Если не по совести, то из почтения к авторскому праву.

 

Сбоку от вертикали

«Внешняя среда» весны 2000 года ознаменовалась тем, что с первым теплом на российских просторах бурно пошли в рост не только привычные глазу озимые и сорняки, деревья и кустарники, но и растение, от которого народ слегка поотвык. Называется оно «властная вертикаль».

Читатель, конечно, догадался, что в разделе «Сбоку от вертикали» речь пойдет о периоде, когда Россию возглавил Владимир Владимирович Путин. С места в карьер он назвал одной из своих важнейших задач создание действенной «вертикали власти». И не только назвал, но и решил, выполнил задачу в полном объеме.

Лично для меня сработанная Владимиром Владимировичем «вертикаль» является символом «внешней среды» эпохи 2000–2007 годов – эпохи Путина.

Насчет эпохи требуется пояснение. Эпоху Путина я ограничил 2007 годом. Когда я пишу эти строки, на стоящем передо мной календаре красным воскресным цветом сияет дата 20 июля 2008 года, а В. Путин, несмотря на то что он уже не президент, по-прежнему весь в эфире и в авторитете. Правильнее было бы воспользоваться богатым опытом заполнения «личных листков по учету кадров» и написать: «Эпоха Путина: 2000 г. – по н/вр.».

Но поступить так мешают две вредные мысли.

Первая произрастает из пресловутого де-юре. Все-таки, согласно Конституции, президент в России другой.

Вторая вызвана заботой о собственной научной репутации. Книги, как известно, пишутся на века. Вдруг и моя не окажется исключением?

Исходя из сегодняшнего политического и аппаратного веса В. Путина, июль 2008 года смело можно относить к «н/вр.», к эпохе Путина. А как «н/вр.» будет выглядеть в июне 2009? В марте 2012?

Есть народ, на земле которого я родился и к которому отношусь до сих пор с большой симпатией. Даже несмотря на то, что живет он ныне в другой стране под названием Украина, которая, по мнению некоторых, является «страной вероятного противника» и вопреки многолетним заботам Юрия Михайловича Лужкова неуклонно дрейфует в сторону НАТО вместе с городом-героем Севастополем.

Если вопросы насчет 2009, 2012 и других будущих дат задать типичному представителю этого народа, то на 99 % уверен, что ответ будет предельно лаконичным: «Побачим!».

Название раздела «Сбоку от вертикали» – это довольно точное указание координат нахождения автора в описываемый период. При Б. Ельцине добротной вертикали власти не существовало. Было «дерево власти». В эпоху Ельцина в подобной системе координат мое место можно было описать так: на разных ветках, расположенных близко к вершине и к стволу.

С 2000 года ваш покорный слуга в качестве работающего пенсионера находится в сторонке, сбоку от этого дерева власти, заточенного под «вертикаль». Сбоку – значит, на земле. На нормальной, грешной земле. С этой позиции я не могу увидеть своими глазами, что происходит внутри «вертикали». Информация об этом – типичный second hand. Зато появились совсем другие любопытные ракурсы для наблюдения: с самых разных сторон, снизу вверх.

У этой позиции имеется одно преимущество: большая внутренняя объективность наблюдения и анализа и меньшая придирчивость «внутреннего редактора».

В годы пребывания «во власти» я не держался за нее зубами, был достаточно независим. Но я был членом команды и не мог позволить себе играть против нее. Именно поэтому у меня постоянно попискивал, подавая сигналы, «внутренний редактор»: не сказать лишнего, не забить мяч в собственные ворота.

Позиция «сбоку» не означает, что «моя хата с края». Мне по-прежнему интересно все, что происходит внутри самой «вертикали» и вокруг нее от Сахалина до Калининграда. И не только интересно.

Слава Богу, по крайней мере, в Пермском крае мнение Сапиро еще кого-то интересует. Если мне что-то нравится, то я с удовольствием публично это поддерживаю. Если с кем-то не согласен или чем-то возмущен, вслух скажу, что думаю, не особенно подбирая выражения…

В позиции «сбоку от вертикали» мой внутренний редактор не уволился по собственному желанию «в связи с закрытием фунционала». Он стал менее строг, чем раньше, и, как показал опыт «Стриптиза…», перестал реагировать на проявления некоторой развязности и мелкого хулиганства.

Но по-прежнему «внутренний редактор» приглядывает за моей репутацией, неуклонно бдит, пытаясь уберечь автора, как минимум, от двух грехов: необъективности и пенсионерского брюзжания. Ибо не секрет, что человек, оставшись не у дел, склонен смотреть на окружающий мир совсем не через розовые очки и искренне верить, что «народ нынче пошел не тот» и «вода раньше была мокрей».

Логичнее было бы сделать эту оговорку в самом начале повествования. Но я нарушаю эту логику вполне сознательно, делая акцент лишь на одном периоде моей «внешней среды». Завершая описание эпохи Ельцина, я сделал серьезный (но, убежден, справедливый) упрек в адрес Владимира Путина. Мне бы не хотелось, чтобы на основании этого читатель воспринял мою «видеосъемку» эпохи Путина как одноцветную, снятую исключительно, в темных тонах. И сам Владимир Владимирович, и его эпоха являются очень, очень разноцветными…

В 1999 году я последний раз лицом к лицу общался с электоратом в качестве кандидата в депутаты Государственной думы. В. Путин к тому времени хотя и был уже председателем правительства, но для большинства людей был «темной лошадкой». Не за горами были президентские выборы, и наиболее продвинутые избиратели, знающие из прессы, что в свое время я встречался с нынешним премьером, на предвыборных мероприятиях часто задавали вопрос, который скоро прозвучал в Лондоне на английском языке: «Who is mister Putin?».

В 1991–1997 годах мне нередко приходилось встречаться по работе, бывать в командировках с тремя выходцами из КГБ: заместителем начальника международного отдела областной администрации Анатолием Кощеевым, председателем Волгоградской областной думы Леонидом Семергеем, депутатом ЗС Пермской области Олегом Чиркуновым. Они были (и остаются до сих пор) мне симпатичны по своим как деловым, так и человеческим качествам. Таким образом, проверенные временем примеры «положительных героев» с чекистским прошлым у меня имелись. Учитывая, что Владимир Путин не только имел то же происхождение, но и был, в какой-то мере, воспитанником Анатолия Собчака, я не так уж безосновательно полагал, что этот симбиоз («демократия плюс порядок») может оказаться весьма продуктивным для российского президента. Что я и доводил до сведения любознательного электората.

За время работы в Центре стратегических разработок, который был под патронажем В. Путина и где царила атмосфера плюрализма, это предположение укрепилось.

И вот выборы позади, некомфортная приставка «и. о.» осталась в прошлом, всенародно избранный Президент России В. В. Путин приступил к исполнению своих полномочий.

Не помню, кому принадлежит авторство выражения: «Наши недостатки есть продолжение наших достоинств», но в порядке безгонорарного заимствования я давно взял его за основу оценки некоторых качеств своих потенциальных партнеров. Вне зависимости от того, равны они мне по статусу, ниже или выше.

Когда будущий соратник излагает свои масштабные намерения, начиная от планов недружественного поглощения конкурента до переустройства собственного дачного владения, я по возможности стараюсь отследить, как быстро и в каком объеме это «громадье» планов воплощается в ковер газона или в увеличение капитализации его бизнеса. Если планы и реальные дела совпадают, с этим человеком можно иметь дело. Но чем больше «ножницы» между намерениями и их осуществлением, тем дальше следует держаться от автора этих задумок.

Тем более, на расстоянии не пушечного выстрела, а ракетного пуска желательно находиться от человека, который декларирует одно, а в полном объеме и в запланированные сроки делает противоположное.

С четко сформулированными намерениями президента Владимира Путина мир получил возможность познакомиться уже 8 июля 2000 года. Содержались они в очень солидном документе: ежегодном послании Президента Федеральному Собранию.

Не могу удержаться, чтобы не процитировать те положения этого послания, которые больше всего грели мне душу. Чтобы в дальнейшем на них можно было сослаться, я весьма и весьма произвольно «разбил» их по статьям и, соответственно, пронумеровал.

1. Крайним примером нерешенных федеративных проблем является Чечня. Ситуация в республике осложнилась до такой степени, что ее территория стала плацдармом для экспансии в Россию международного терроризма. Исходной причиной здесь также было отсутствие государственного единства. И Чечня 99-го напомнила о ранее совершенных ошибках. И лишь контртеррористическая операция смогла отвести угрозу распада России, профессиональные военные помогли сохранить достоинство и целостность государства. Низкий им поклон! Но какой ценой…

2. …глубинные причины неустойчивости нашего экономического развития остаются прежними, у нас медленно меняются базовые принципы работы экономики. Эти проблемы заключаются в чрезмерном вмешательстве государства в те сферы, где его не должно быть, и в отсутствии там, где оно необходимо. Сегодня участие государства излишне в собственности, предпринимательстве, потреблении отчасти. И наоборот, государство остается пассивным в создании единого экономического пространства страны, обязательном исполнении законов, защите прав собственности.

3. Государство, подверженное коррупции, с нечеткими границами компетенции, не избавит предпринимателей от произвола чиновников и влияния преступности. Неэффективное государство является главной причиной длительного и глубокого экономического кризиса, – я абсолютно в этом убежден, – кризиса, проявления которого нам хорошо известны.

4. Введение единой ставки подоходного налога, снижение размеров отчислений в социальные внебюджетные фонды помогут вывести доходы из тени. Ослабление налогового бремени позволит добросовестным предпринимателям уверенно развивать собственное дело в своей собственной стране.

5. …реалистичную социальную политику по значимости можно поставить на первое место. Политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна. Отказ от нее диктуется как необходимостью наиболее эффективного использования финансовых ресурсов, так и стремлением включить стимулы развития, раскрепостить потенциал человека, сделать его ответственным за себя, за благополучие своих близких.

6. Хочу особо подчеркнуть: не будет успеха ни у одной национальной программы, если не обеспечим единого экономического и правового пространства. Для федеративного государства – это аксиома. Но и сегодня ограничения экономической деятельности в стране идут, и мы это наблюдаем, отовсюду – от федеральной власти, региональных и местных властей.

…Федеральная власть ответственна за единые условия хозяйственной деятельности в стране. Но территориальные органы еще нередко вводят запреты на вывоз зерна, ограничивают торговлю алкогольной продукцией, препятствуют созданию филиалов «чужих» для них банков. Создают барьеры на пути свободного обращения капиталов, товаров и услуг. Безобразие и позор! Кажется, что это выгодно. На самом деле ведет к катастрофе. В Европе столько государств договорились в Риме в 1957 году о свободном движении товаров, людей и услуг. Все действует. А мы в рамках единого государства не можем этого добиться.

… Любые действия региональных властей, направленные на ограничение экономической свободы, следует пресекать как неконституционные. Должностные лица, виновные в этом, должны быть наказаны. Регионы должны конкурировать не за полномочия, а за привлечение инвестиций и трудовых ресурсов. Сделать это можно только улучшая, но никак не ухудшая условия хозяйственной деятельности.

7. Нам не добиться устойчивого развития без подлинно независимого суда и действенной системы правоохранительных органов.

8. Государственные функции и государственные институты тем и отличаются от предпринимательских, что не должны быть куплены или проданы, приватизированы или переданы в пользование, в лизинг. На государственной службе нужны профессионалы, для которых единственным критерием деятельности является закон. Иначе государство открывает дорогу коррупции. И может наступить момент, когда оно просто переродится, перестанет быть демократическим.

9. …Вакуум власти привел к перехвату государственных функций частными корпорациями и кланами. Они обросли собственными теневыми группами, группами влияния, сомнительными службами безопасности, использующими незаконные способы получения информации.

10. Слабой власти выгодно иметь слабые партии… Но сильная власть заинтересована в сильных соперниках. Только в условиях политической конкуренции возможен серьезный диалог о развитии нашего государства. России необходимы партии, которые пользуются массовой поддержкой и устойчивым авторитетом. И не нужны очередные чиновничьи партии, прислоняющиеся к власти, тем более – подменяющие ее.

11. Свобода слова была и останется незыблемой ценностью российской демократии. Это – наша принципиальная позиция.

…Мы обязаны гарантировать журналистам реальную, а не показную свободу, создать в стране правовые и экономические условия для цивилизованного информационного бизнеса.

Планы молодого президента вселяли надежду. Но пребывание на кафедре, которая, кроме всего прочего, готовила и ревизоров, призывало к бдительности: выводы сделаем после сверки провозглашенного и содеянного.

«Постатейный» анализ «избранных положений» послания показал, что статья, которой я присвоил шестой номер, почти два месяца находится в стадии реализации. Еще 13 мая 2000 года был подписан президентский указ «О полномочном представителе в федеральном округе», который положил конец «губернаторской» вольнице, не совместимой не только с истинным федерализмом, но и нормальной рыночной экономикой.

Мою искреннюю поддержку этих действий могу подтвердить документально: когда в апреле 2001 года мой земляк, известный депутат Госдумы Виктор Похмелкин выступил в пермской прессе с критикой института президентских полпредов, я совершенно искренне незамедлительно пошел в контратаку:

Круг моих профессиональных интересов не так широк, как у депутата Госдумы Виктора Похмелкина. Но проблемы федеративных отношений и региональной политики в него входят. Поэтому не могу не среагировать на высказывания В. Похмелкина, содержащиеся в его интервью «Новому Компаньону» (№ 11 от 3 апреля 2001 года) и посвященные созданному год назад институту полномочных представителей президента Российской Федерации. Тем более что прозвучали они из уст не запальчивого депутата-первогодка, а опытного парламентария, заместителя лидера фракции и к тому же – искушенного юриста.

В. Похмелкин заявляет: «Введение института полномочных представителей себя не оправдало». Категорически не согласен: появление президентских полпредов было необходимостью. Конечно, при создании нового института власти конкурентоспособными могли оказаться и другие варианты (в том числе и по числу, и по «нарезке» федеральных округов). Но в своей принципиальной основе принятое решение оказалось не только правильным, но и перспективным.

Аргументы: необходим был инструмент государственной власти, при помощи которого можно было бы в короткий срок ликвидировать, как минимум, два опаснейших гнойника на теле российской демократической (!) государственности: нарушение единого правового пространства, всевластие региональных лидеров, «приватизацию» ими федеральных функций. Для тех, кто подзабыл, напомню: и дискриминационные по отношению к нашей области договоры с некоторыми республиками, и запреты на вывоз хлеба краснодарским губернатором, и шантаж федерального центра калмыцким президентом, и небезуспешные попытки республиканских президентов подчинить себе суд и прокуратуру…

В качестве скальпеля президент использовал институт полпредов. И скальпель не подвел. Справедливости ради отметим, что наряду с хирургическим инструментом использовались и другие лечебные средства: промывание желудка (изменение порядка формирования Совета Федерации), успокоительные капли (Госсовет) и т. п.

Еще одно заявление В. Похмелкина: «Власть в регионах… легитимна и избираема населением. Полномочные представители президента никем не избираются и перед населением никакой ответственности не несут».

Да, полпредов назначает президент. Кстати, всенародно избранный и несущий ответственность перед избравшими его россиянами. Делегируя часть своих полномочий полпредам, он возлагает на них и ответственность перед народом по выполнению этих полномочий. Эта ответственность не прямая. Но не меньшая, чем прямая депутатская. Если же следовать логике В. Похмелкина, то никакой ответственности перед народом не несут не только назначенные президентом Чрезвычайные и Полномочные послы, но и премьер-министр. Хотя премьеров за последние годы президент снимал почти десяток, что не скажешь об отзыве депутатов.

Более всего удивило заявление В. Похмелкина о том, что «…уже сформированы свои (выделено мною. – Е. С. ) силовые структуры, правоохранительные структуры, сейчас там экономические структуры формируются, скоро свои правительства появятся…» Не хотелось бы вешать ярлыки, но здесь или непростительная для политика такого уровня неосведомленность, или сознательное передергивание фактов. На самом же деле силовые, правоохранительные структуры являются не «своими» (окружными), а федеральными, находящимися в прямом подчинении руководителей соответствующих ведомств. На полпредов возложены обязанности координации их деятельности, но не руководства. А это, как говорили в одном, ныне зарубежном, городе, две большие разницы.

Ни в одном из федеральных округов нет экономических подразделений с распорядительными или распределительными функциями. Только с аналитическими! Даже в долгосрочных планах развития института полпредов нет и намеков на создание «окружных» правительств. Более того, еще осенью 2000 года был подписан документ, определяющий невмешательство полпредов в деятельность правительственных структур. Так что опасения В. Похмелкина на тему «семи удельных княжеств» и «распада страны, до которого рукой подать», очень, мягко говоря, безосновательны.

И уж совсем не к лицу лидеру интеллигентного СПС неразборчивость в оценках, ставящая его в один ряд с «рабочим академиком» В. Шандыбиным. Право на такое сравнение дает фраза «полпреды президента просто не знают, чем заняться».

Да, институт полпредов еще находится в стадии становления. Да, полпреды как люди энергичные, ответственные, с богатым опытом стремятся сделать как можно больше и… иногда превышают свои полномочия. За что, как минимум дважды, получали внушение от президента. Но делать на этом основании вывод о том, что создание института полпредов себя не оправдало, что он опасен и неэффективен, это все равно, что лишить автомобиль как вид транспорта права на жизнь лишь потому, что он иногда выходит из строя, да к тому же за рулем может оказаться неопытный или, наоборот, слишком лихой водитель.

Дальше – больше!

Налицо прогресс, достигнутый в Чеченской Республике (ст. 1), особенно политическая его составляющая – действенное вовлечение в этот процесс самих чеченцев.

А. Кудрин, Г. Греф, А. Илларионов добиваются принятия нормативных актов, которые я про себя называю «пакетом экономического реализма». Среди них: снижение государственных расходов по сравнению с 1990-ми годами; монетаризация льгот (ст. 5); единая ставка налога на доходы физических лиц 13 %, снижение размеров отчислений в социальные внебюджетные фонды (ст. 4); А. Чубайс продолжает реформирование РАО ЕЭС…

Не все экономические новации бесспорны (те же 13 %, единые для нищих и богатых); некоторые реализуются коряво, без должной подготовки (монетаризация льгот). Но все они сегодня необходимы, они – рыночные.

В. Путин начинает наступать «на мозоли» олигархам (ст. 8 и ст. 9). Должен признаться, что экзекуция Б. Березовского меня нисколько не огорчила. Награда нашла героя.

Идет интенсивная работа комиссии Д. Козака по административной реформе (ст. 2), с идеологией которой я полностью солидарен.

Набирает обороты процесс укрупнения субъектов Федерации – тема, которую я в свое время продвигал, за что не раз был бит. Причем начинается с моей родной Пермской области…

Короче говоря, «сверка» намерений и дел по итогам 2000 года вселяла оптимизм.

Но уже весной 2001 года мой организм, расслабившийся от энергичных и близких по духу действий президента, вдруг ощутил знакомые до боли симптомы раздвоения личности.

Исследуем их по той же «постатейной» методике.

Свобода слова (ст. 11).

Уже к лету 2001 года был изуродован бесспорно лучший в России телеканал НТВ. Сделать это не помешала и личная встреча президента с ведущими журналистами канала.

К президентским выборам 2004 года прополка нелояльных власти федеральных электронных СМИ полностью была завершена на телевидении. На радио пока еще терпят плюралистическое «Эхо Москвы». Не многим лучше положение и в печатных СМИ (из более-менее тиражных изданий, кроме совершенно разных «Новой газеты» и «Завтра», сегодня трудно еще кого-то отнести к этой категории).

Не лучше, а даже хуже ситуация со свободой СМИ и в регионах.

Борьба с олигархами (ст. 8).

Выше я упоминал о своей положительной реакции на лишение Б. Березовского «лизинга» на исполнение государственных функций.

Когда вслед за ним лишился не только политического влияния, но и своих активов В. Гусинский, стало как-то не очень уютно.

Разгром ЮКОСА, арест М. Ходорковского, П. Лебедева, С. Бахминой изменил знак моей оценки деятельности команды В. Путина по статье «борьба с олигархами» с «плюса» на «минус».

Постараюсь без лишних эмоций аргументировать собственную непоследовательность.

Моя научная работа после 2000 года оказалась посвященной двум проблемам.

Первая: проблемы федерализма. Она является следствием работы в министерстве и в Совете Федерации…

Вторая: стратегия развития в нефтегазовом комплексе.

Стратегия, инновации – моя давняя любовь. Это тематика моих кандидатской и докторской диссертаций, большинства монографий. Выбор именно нефтегазовых отраслей определен, если выражаться пафосно, их значением в современной экономике. А если без кокетства – наиболее высокими гонорарами за исследования, выполняемые по заказам нефтяных и газовых компаний…

Как бы то ни было, но в большей или меньшей мере я осведомлен о многих тонкостях деятельности большинства крупнейших российских нефтегазовых компаний, в том числе об их налоговой политике.

Это дает мне основание сделать два вывода.

1. К 2004 году (М. Ходорковского задержали в октябре 2003 года) наиболее эффективными, динамично развивающимися нефтегазовыми компаниями были ЛУКОЙЛ и ЮКОС. По аналогии с бегом на 100 метров, все остальные не «на корпус», а «на метры» были позади. Причем, когда М. Ходорковский завладел ЮКОСом, компания была абсолютно убыточная, погрязшая в долгах.

2. Все без исключения лидеры нефтяной отрасли пользовались одним и тем же арсеналом методов ухода от налогов. ЮКОС был не лучше и не хуже других.

Резонно возникает вопрос: почему за одинаковые деяния Андрей Вавилов сидит в Совете Федерации, Романа Абрамовича уговаривают не покидать кресло губернатора, а Михаил Ходорковский расположился на тюремных нарах?

Ответ: это показатель того, что продекларированная борьба с олигархами получила не системный, а сугубо избирательный характер. Многовековой опыт показывает, что фаворит (фаворитка) – статус непостоянный, история далеко не всегда со счастливым концом…

Борьба с чрезмерным вмешательством государства в те сферы, где его не должно быть, и с отсутствием его там, где оно необходимо (ст. 2). Насчет вмешательства. Фирменный знак эпохи Путина – многочисленные государственные корпорации с огромными полномочиями и с очень расплывчатой ответственностью. Сказать, что государственные корпорации оказались более эффективными, чем частные, не могу. Так же, как и утверждать противоположное. И корпорации слишком разные (по отраслевой принадлежности, по масштабам), и люди, которые их возглавляют. Поэтому вывод делать рано.

Но одна тенденция налицо. Большинство из этих корпораций образуются не по принципу «собрать слабых и убогих и поднять их с колен» и не за счет доли акций, принадлежащих государству. Гораздо чаще формирование идет за счет «сладких кусков», того же ЮКОСа, ВАЗа, ВСМПО – АВИСМы, путем поглощений, которые, лишь обладая большой фантазией, можно назвать «дружественными».

Самый свежий пример: продолжаются попытки государственной корпорации «Оборонпром» взять под свое крыло частное преуспевающее НПО «Сатурн», специализирующееся на разработке и производстве авиационных двигателей и газовых турбин.

Что говорить о защите государством прав собственности, когда термин «государственное (!) рейдерство» становится обыденным, общепризнанным.

Борьба с коррупцией (ст. 3).

Успех в борьбе с коррупцией требует действий, как минимум, на трех «фронтах»:

– минимизация возможностей субъективного принятия решений потенциальным взяточником;

– прозрачность и четкие правило формирования кадрового корпуса государственной службы;

– обеспечение независимости судебной системы (ст. 7).

Довольно активные попытки минимизации чиновничьего произвола принимались в первый президентский срок В. Путина: административная реформа, совершенствование законодательства о государственных закупках, организация работы государственных и муниципальных органов по принципу «одного окна» и т. п.

По конечному результату особыми успехами на этом «фронте» похвалиться нельзя, но и «шагов назад» мой взгляд не зафиксировал.

О кадровом «фронте» ничего сочинять не буду, а приведу только одну цитату:

«Ничего нового мы за 15 лет не создали. И, как следствие, очень часто решения о назначении на ведущие должности принимаются по знакомству, по принципу личной преданности. К сожалению, бывает и такое, и это наиболее отвратительная ситуация, – просто за деньги».

Слова эти прозвучали в эфире 23 июля 2008 года и принадлежат не какому-то оппозиционеру, а действующему президенту России Дмитрию Медведеву.

Из упомянутых им 15 лет 8 приходятся на оцениваемый нами «отчетный период», на эпоху Путина.

Очень серьезные историки говорили мне, что большой удачей для них является находка в архивах не только официального документа, подтверждающего их версию, но и анекдота на эту тему и на тот же отрезок времени. Последний не только оживляет сухой официоз, но и подтверждает ощутимость описываемого исторического явления «широкими массами трудящихся». За день до того, как президент произнес эти слова, в рейтинге сайта ANEKDOT.PU первое место занял следующий анекдот:

«Дмитрий Медведев теперь коррупцией займется лично!»

И, наконец, третий «фронт» борьбы с коррупцией – судебная система. 45–50 лет назад русское слово «спутник» и русская фамилия «Гагарин» во всем мире не требовали перевода и комментариев. Не в таких вселенских масштабах, но в среде политологов, юристов и экономистов всего мира термин «басманное правосудие» является одинаково понятным и однозначно трактуемым.

Итог борьбы президента В. Путина с коррупцией – шаг назад.

Партстроительство (ст. 10).

Если в 2000 году В. Путин был искренним, когда говорил: «…И не нужны очередные чиновничьи партии, прислоняющиеся к власти, тем более – подменяющие ее», то он наступил на те же грабли. Партия «Единая Россия», которую, в конце концов, он и возглавил (не будучи ее членом!) – чиновничья, не прислонившаяся, а прикованная к нынешней власти.

Если же он не наступил на грабли, если так было задумано с самого начала – значит, лукавил.

Второй вариант имеет более неприятный привкус. Но, вспоминая стремительно воскрешенный новым президентом Гимн Советского Союза и некоторые другие ностальгические эпизоды, можно предположить, что когда Владимир Владимирович набрасывал эскизы будущей «Единой России», перед его глазами стоял светлый образ лишенной некоторых частных недостатков (и бесславного конца) еще моложавой КПСС – девичья фамилия ВКП (б). Крепко сбитой, схватывающей на лету мудрые мысли вождя, душкой на словах, циничной в делах.

Совсем недавно, в перерыве заседания семинара «Полития», высказав эту мысль в кругу нескольких политологов, я немедленно получил вполне логичный отпор:

– Если бы в основе его модели была ностальгия по КПСС, то новая партия создавалась на основе коммунистической идеологии, с использованием категории «диктатура пролетариата». Конечно, с другими, не скомпроментированными словами… А тут все же центристы.

Пока я собирался с мыслями, прозвучала спасительная подсказка.

– Какой социализм-коммунизм? Какое равенство и братство? Ребята, вы в каком веке живете? В прошлую субботу на «Эхо Москвы» юля Латынина произнесла блестящую формулу идеологии современной власти: «Править, как при Сталине, жить, как Абрамович!».

Круто?

Если это не совсем так, то даже к бескорыстному центризму лично я отношусь неважно.

Что меня в нем раздражает?

Человек, гражданин, налогоплательщик имеет полное право быть не левым и не правым. Он вообще может не интересоваться политикой: зарабатывать себе на жизнь, растить детей, отдыхать в свободное от работы время (желательно, культурно). Если он аккуратно платит налоги – спасибо! Если при этом еще ходит на выборы и голосует – низкий поклон!

Но партии задуманы для того, чтобы позвать его, желанного, за собой для совместных ДЕЙСТВИЙ. Одни – чтобы еще разок изменить российские порядки и со второй попытки притопать в светлое коммунистическое прошлое. Вторые – чтобы строить жизнь, «как у людей» (имея в виду людей с паспортами Евросоюза или Сингапура)… Третьи – чтобы сохранять природу… Десятые – «бить жидов, спасать Россию».

Обратите внимание: у каждой партии есть свой глагол – «менять», «строить», «охранять», «бить»…

Среди них есть радикалы: «до основанья, а затем…». Есть умеренные: «семь раз отмерь, один отрежь…».

Зная глагол каждого, одних готов поддерживать, с другими спорить и даже драться (если припрет – без белых перчаток).

А куда зовут центристы? Хорошо жить? Так это уже не ДЕЙСТВИЕ, а РЕЗУЛЬТАТ. А как его сотворить?

Среди моих добрых знакомых масса «единороссов», которых я за это не осуждаю. «Цыпленок тоже хочет жить». Но партбилета «ЕР» мне видеть не приходилось. Поэтому не знаю, что у них написано на том месте, где у коммунистов было: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».

Если нет ничего, то неплохо бы позаимствовать текст анекдота, опубликованного в «Московском комсомольце» в 2003 году:

«Мы не левые и не правые. Потому что – валенки».

Естественно, что «многоцветность» эпохи Путина проявлялась не только в сюжетах, содержащихся в первом его послании.

В годы его президентства позитивной была экономическая политика страны. Позитив заключался в явно выраженном рыночном векторе развития. В исполнении этой политики были отдельные сбои, не профессионально выполненные «виражи», но вектор соблюдался неукоснительно.

Большого мужества требовало создание Стабфонда и не меньшей стойкости – его сохранение…

Была завершена реформа РАО ЕС.

Не будет ошибкой, если к экономическим положительным результатам отнести реформы, проходившие в это время в Вооруженных силах. Предполагаю, что именно экономические мотивы стали основными при реализации таких мер, как сокращение числа военных учебных заведений, изменение системы подготовки офицеров запаса (упразднение военных кафедр, создание учебных центров на контрактной основе), избавление армии от избыточных и непрофильных ресурсов…

С точки зрения конечного результата сегодня язык не поворачивается назвать успешными меры по переходу Вооруженных сил на контрактный принцип и снижение срока срочной службы до одного года. Тем не менее, это был шаг вперед, шаг не малый и не легкий.

Во всем этом несомненна личная заслуга президента Путина: надо было поставить соответствующую задачу по реформированию, найти (или сохранить) исполнителей, способных ее выполнить (Г. Грефа, М. Зурабова, А. Илларионова, А. Кудрина, А. Сердюкова, А. Чубайса), обеспечить этим политическим камикадзе политическое прикрытие…

Правда, когда начинаешь разбираться не только в «плюсах» экономических реформ, но и в причинах «сбоев» и «неудачных виражах», то и в них обнаруживаешь личный и весьма ощутимый вклад президента.

К системным недостаткам («сбоям») экономической политики эпохи Путина я бы отнес расцветшую пышным цветом коррупцию государственного аппарата и силовых структур, «ваньку-встаньку» женского рода под названием «инфляция», вредное для здоровья рыночной экономики увлечение государственными корпорациями.

Объявив войну коррупции и инфляции, В. Путин проиграл ее не из-за того, что ему, как Верховному Главнокомандующему, не хватило мастерства, сил и средств. Осмелюсь предположить, что он не очень-то жаждал этой победы. Одни принимают бой с лозунгом: «Победа или смерть!». Другие: «Придется воевать, а то как-то перед людьми неудобно»…

За восемь лет правления В. Путин показал себя хорошим менеджером. Он создал команду, которая под его «ручным управлением» как минимум процентов на восемьдесят решила сложнейшие задачи, в которых он был кровно заинтересован. И как руководитель, и как человек. Поставил на место олигархов, разгромил губернаторскую вольницу, потушил пожар в Чечне… Все эти задачи он решил в рамках той системы, которую он создал, которая не только достаточно дееспособна, но и комфортна для него, как руководителя, не вызывает аллергии.

А вот для борьбы с коррупцией эта система не пригодна. В ее конструкции слишком много специфических узлов:

– самодержавия – огромной концентрации власти в одних, вроде бы непогрешимых руках;

– избирательного подхода к «нашим» и «не нашим»;

– пренебрежения к «широким массам», квалифицированного, но циничного манипулирования ими. Когда людям промывают мозги, они голосуют «как надо». Но это не означает, что они начинают и думать «как надо», искренне помогать власти;

– хитрых (на первый взгляд) уловок. В выборном законодательстве, в партийном строительстве. Даже в такой мелочи, как система оплаты государственных служащих. Если десять лет назад различные виды доплат к основному окладу чиновника и депутата составляли максимум 50 %, то сегодня они в два-три раза превышают его. А на слуху чаще всего сумма основного оклада.

Система, «боевая машина», снаряженная подобными узлами, может обеспечить победу над личными врагами. Одолеть же вороватую, но преданную (до поры до времени) челядь ей не под силу.

Да и надо ли это делать? Терпел же Петр Великий верного казнокрада Меньшикова. Потерпим и мы двух-трех в своем окружении. Вороватых, но надежных. Всего двух-трех… И не будем обращать внимание на то, что у этих двух-трех имеются свои такие же. На всю глубину властной вертикали…

Под «неудачными виражами» я подразумеваю действия по раздербаниванию процветающего ЮКОСа, эпизод с публичным «наездом» В. Путина, уже в должности председателя правительства, на металлургическую компанию «Метчел», обвалившим рынок российских акций на десятки миллиардов долларов… Хотя при нынешнем потоке нефтедолларов эти огрехи невооруженным глазом разглядеть довольно трудно.

Через месяц-другой почти все об этом забудут.

В концентрированном виде мое личное ощущение «внешней среды» эпохи Путина укладывается в одну фразу: «Год затухающего одобрения, семь – возрастающего разочарования».

К тому, что я уже писал об «одобрении», к сожалению, добавить ничего не могу.

Придется ограничиться «разочарованием».

Мне очень не по душе кадровая политика В. Путина.

В начале 2004 года я подарил по экземпляру «Стриптиза…» нескольким своим коллегам, специалистам по государственному управлению, поставив «ультиматум»: через пару недель встретимся, «обмоем» и обсудим.

Ультиматум был принят. Во время обсуждения один из коллег стал размышлять вслух:

– У тебя в книге есть интересные мысли о карьере. Что, если подготовить на этой основе небольшой факультатив под условным названием «Карьерная кривая» и пропустить его по моей кафедре? Уверен, что на такой спецкурс в исполнении экс-министра слушатели будут валом валить… Когда в моем рабочем графике образовалось «свободное местечко», я решил подступиться к реализации этой идеи. Рассортировал свои материалы, связанные с карьерной тематикой, сделал классификацию факторов, определяющих карьерный рост (образование, твердость характера, характер и последовательность занимаемых должностей и т. п.).

Затем взял четыре десятка биографий состоявшихся управленцев (от еще хрущевского назначенца, легендарного «атомного» министра Е. Славского до моих недавних коллег М. Задорнова и Э. Росселя) и сверил с моей классификацией. Попало удачно: если не в «десятку», то в «девятку». Я уже был готов похвалить себя, но решил сделать еще одну выборку – кадров путинского призыва: Б. Грызлов, В. Иванов, А. Ледовских, Д. Медведев, С. Миронов, С. Чемезов…

И как исследователь потерпел крах. У всех представителей этой группы успешных управленцев карьерная траектория характеризовалась резким подъемом после 1998 года, у всех биография где-то пересекалась с биографией президента. Моя классификационная таблица по отношению к ним в лучшем случае совпадала процентов на шестьдесят. Курс с таким низким процентом «попадания» права на жизнь не имел…

Везде, где мне довелось работать, были способные люди. Талантливые, «суперзвезды», встречались очень редко. На то они и «супер». Владимиру Путину, видимо, повезло больше. На все вакантные «супердолжности» у него нашлись суперзвезды из близкого окружения…

Другой вывод по этому поводу сделал известный пермский правозащитник Игорь Аверкиев.

«Путинский режим – это еще и публичное торжество «серых мышей». Чтобы убедиться в этом, достаточно социологического и даже простого человеческого взгляда на единороссовскую публику. «Единая Россия», «Наши», «Молодая гвардия» – хорошо отлаженные рекрутинговые машины по отбору посредственностей. Этакий «неестественный отбор», «отбор наоборот». Но именно такой человеческий материал необходим для того, кто выбрал абсолютную власть. Все сходится. Конечно, Путин, как Гитлер, вынужден прибегать к услугам талантливых и порядочных людей, высоких профессионалов. Но их служба режиму – это сплошная череда тягостных профессиональных и человеческих компромиссов, и не они – «гвардия Путина». Путинской России по-прежнему не нужны храбрые солдаты и эффективные чиновники, путинская Россия не любит самоценных политиков и независимых предпринимателей. Ей нужны новые малюты скуратовы, силовики-садовники: специалисты по подрезанию всего, что движется чуть быстрее и высовывается чуть выше. Главное, похоже, Путину, как Гитлеру, не нужны граждане – ему нужны подданные. Только о подданных Президент Путин готов заботиться, только подданных он готов вести к новому российскому величию. И каждый день, каждым своим поступком Президент Путин на это намекает, дает установку».

Вывод И. Аверкиева острый и обидный. Пермская прокуратура даже исследовала его статью на наличие в ней признаков экстремизма, но, низкий ей поклон, не обнаружила. Не буду этот вывод опровергать и я, тем более что оговорка о наличии в этой команде талантливых, порядочных профессионалов в нем содержится.

Когда в 1998 году я обсуждал с первым заместителем главы администрации президента В. Путиным проблемы федерализма, то в их числе я назвал далеко не лучшим существующий тогда порядок формирования Совета Федерации. Пребывание губернаторов (президентов республик) одновременно в двух ипостасях: исполнительной региональной власти и законодательной федеральной – нарушало баланс ветвей власти. Поэтому намерение президента В. Путина изменить порядок формирования СФ я воспринял очень хорошо. Но когда сенаторов стали не выбирать, а назначать, мои положительные эмоции по этому поводу моментально испарились.

Но это было еще не все. Вскоре и самих губернаторов стали назначать. Теперь сенатор, представитель исполнительной власти региона, является назначенцем назначенца…

И уж совсем стало тоскливо, когда начались персональные назначения. Не знаю, кто оказывал решающее влияние на этот процесс (поговаривают, что В. Сурков и В. Иванов), но, мягко говоря, одиозных фигур там хватало. Четырех из них можно назвать без риска быть обвиненным в оскорблении государственного или общественного деятеля. Б. Гутин, И. Иванов, И. Изместьев, А. Сабадаш, А. Саркисян, Л. Чахмахчан были досрочно освобождены от своих полномочий за отнюдь не детские шалости. И. Изместьев и Л. Чахмахчан осуждены.

Кроме них, среди сенаторов – десяток миллиардеров, активно продолжающих заниматься бизнесом, еще больше просто долларовых миллионеров. Между тем, не только российский опыт показывает, что от обильной «сумы до тюрьмы» расстояние не велико. Так что «посадный» потенциал и нынешнего состава СФ остается высоким.

Уверен, что в историю современной России В. Путин войдет и как главный персонаж Зимних олимпийских игр в Сочи. Должен признаться, что лично я до сих пор не определился, каким знаком оценить эту его заслугу: плюсом или минусом. Пока тяготею к «минусу». Уж слишком большие сомнения в том, что колоссальные инвестиции в ЗИМНИЕ спортивные сооружения ЛЕТНЕГО курорта окупятся в обозримом будущем. Впрочем, буду рад, если мои сомнения будут опровергнуты и российская казна «отыграет» хотя бы свое…

Приступая к «подведению черты» под эпохой Путина, я вспомнил слова песни, которая прозвучала впервые ровно 70 лет назад, когда на экраны Советского Союза вышел кинофильм «Человек с ружьем»:

В певучих семьях при застольях ее поют до сих пор. Если порыться по сборникам песен, побродить по Интернету, то можно ее обнаружить в самых разных разделах: революционных (фильм был об Октябрьской революции); военных (времен Великой Отечественной) и даже народных песен.

Как для кого, а для меня запах этой грозы совсем не тот, о котором писал Ф. Тютчев:

У Ф. Тютчева это запах молодого счастья, светлого ожидания.

Какое светлое (!) ожидание может быть у «человека с ружьем» (автоматом, гаубицей, ракетой стратегического назначения), тем более идущего не на охоту, а на войну?

В зависимости от воспитания, возраста, сложившихся обстоятельств, на военный «гром» разные люди реагируют по-разному. Выпускник военного училища надеется на профессиональную самореализацию, мобилизованный – готов выполнить свой долг, кто-то ожидает удовлетворения жажды мести… Но у каждого из них, если это не фанатик, не камикадзе, а нормальный, думающий человек, одновременно возникает общее чувство – тревоги.

По своему возрасту я гожусь лишь в ополченцы. Но рука пока тверда. И с чувством долга у меня все в порядке. Может быть, именно поэтому в воздухе эпохи Путина я улавливаю запах грозы, ощущая при этом чувство тревоги… До последнего времени у меня не было зримых аргументов в оправдании этой тревоги. Российский народ свободно перемещается по всему миру, давно умолкли глушилки враждебных «голосов», при желании может найти острую критику власти в эфире «Эхо Москвы», не говоря уж о всемирной паутине… Может быть, почин М. Ходорковского? Но и он, вроде бы, за прошедшие четыре года не был широко подхвачен… Что же тревожит?

Наглядный ответ на этот вопрос я получил 21 ноября 2007 года. Наглядный, потому что его транслировали все федеральные телеканалы.

Лужники. Более 25 тысяч уже агрессивно возбужденных молодых людей и еще более зажигающий их национальный лидер…

Я смотрел на них и думал о том, что кумир у нас уже в наличии есть. А это означает, что опять заполнена вакансия того, кого так и хочется носить на руках, в адрес которого из груди рвется мощное «ура», которое при бесспорных талантах постановщика этого шоу Ивана Демидова легко трансформируется в «хайль»!

За окном был московский ноябрь, но в воздухе пахло грозой.

Наукообразное название этих воспоминаний дает автору право в меру теоретизировать.

За свою взрослую жизнь я имел возможность наблюдать в качестве первого руководителя моей страны восемь лидеров – от И. Сталина до В. Путина. Сейчас внимательно присматриваюсь к девятому. Если исключить не поддающиеся оценке во времени «блицы» Ю. Андропова и К. Черненко и за исходную точку взять И. Сталина, то остаются еще пять, по которым можно делать какие-то обобщения, строить исследовательские кривые.

Уже к концу правления Н. Хрущева я обратил внимание на наличие в его действиях двух закономерностей.

Первая: довольно ощутимый прогресс по отношению к предшественнику в начале «хрущевской эпохи». Под «прогрессом» я понимаю смягчение режима правления, появление если не ветерков, то сквозняков свободы, разумных шагов в экономике.

Например, Н. Хрущев осудил культ личности, сотворил «оттепель», раскрепостил крестьян, много сделал в обеспечении людей жильем…

Его последователи тоже не подкачали.

Так, Л. Брежнев не расстрелял Хрущева, отменил совнархозы, городские и сельские обкомы, смягчил международную напряженность…

М. Горбачев – это «гласность и перестройка», свободные выборы 1989 и 1990 годов, демонтаж «железного занавеса», кооперативное движение… Б. Ельцин – это реальная демократия и свобода слова, амнистия гэкачепистов и «белодомовцев», либерализация экономики…

В. Путин – разгром губернаторской вольницы, вывод из чеченского кризиса, отсечение олигархов от рычагов управления большой политикой… Вторая закономерность менее оптимистическая. Через какое-то время, словно испугавшись собственной резвости, каждый из лидеров не только затормаживал темпы прогресса, но даже допускал некоторый откат от завоеванных им же рубежей.

Н. Хрущев порушил культ личности Сталина, но скоро присудил Ленинскую премию за фильм «Наш дорогой Никита Сергеевич», спровоцировал карибский кризис, почти довел страну до голода.

Л. Брежнев ввел войска в Чехословакию, вляпался в афганскую войну и разорительную гонку в космосе, при нем первые масштабные всходы дала коррупция.

М. Горбачев, демонтировав штатные тормоза вагонов «демократия» и «рынок», испугался собственного подвига и все время пытался затормозить движение этих «вагонов» подручными средствами.

Б. Ельцин – олигархи, кадровая непоследовательность, «семья»…

В. Путин – дискредитация представительной власти, назначение губернаторов, «приручение телевидения», рекордный урожай коррупции. Сочетание этих двух закономерностей я назвал «траекторией Соломона Кляра». Помните?

С одной стороны, траектория довольно печальная. А с другой – не такая уж беспросветная. Потому что случается и другое сочетание шагов «вперед» и «назад». Потому что медленнее, чем хотелось, но все же мы двигаемся вперед.

 

«Луч луны упал на Ваш портрет»

На своем преподавательском веку я принял у студентов, аспирантов, слушателей не одну тысячу экзаменов. Очень редко, но бывало, что когда я называл оценку и тянулся за «зачеткой», экзаменуемый вдруг задавал вопрос: «Евгений Саулович, почему три, а не четыре (четыре, а не пять)?»

Среди вариантов моего ответа был и такой: «Ты был прав, назвав в числе резервов снижения себестоимости «условно-постоянные расходы», но не был прав, отнеся к ним затраты на технологическую электроэнергию».

Вот этот упрек «прав, но не прав» я сделал сам себе, завершая эту главу. Прав, написав во введении, что главное во «внешней среде» – «…частные лица (друзья-приятели и недоброжелатели), всевозможные деловые партнеры, власть, природа»… И не прав, как-то подзабыв потом именно о «друзьях-приятелях». Читая написанное выше, можно прийти к выводу, что в эти годы, и в радости, и в горе, рядом со мной, с моей семьей были Л. Брежнев или М. Горбачев, а не друзья нашей семьи Миша и Галя Кацнельсоны, Игорь и Нина Безукладниковы, Виктор и Людмила Плотниковы; что мысли мои более всего занимали генсеки Н. Хрущев и К. Черненко, а не мои двоюродные московские сестры Вика и две Милы, брат Виктор, коллеги Игорь Кручинин и Валентин Аверин, мои ученики – «сапиранты» Юрий Гантман, Галина Кутергина, Галина Новикова…

Почти одновременно с этой мыслью из далеких 50-х прошлого века всплыла мелодия романса, который в джазовой аранжировке исполнял наш кумир Леонид Утесов:

Полвека назад эти слова ассоциировались с женским портретом, с романтической историей, которая еще впереди… Сегодня – с образами людей, с которыми в разное время, в разную погоду довелось грести в одной лодке то по ласковому, то по суровому морю под названием «жизнь».

Среди них встречаются фигуры мирового уровня, которым в интернетовских поисковиках посвящены тысячи ссылок. Это приобретение бурных девяностых, позитивный результат «хождения во власть».

Но подавляющее большинство из них – друзья, коллеги, ученики, попутчики по путешествиям, соседи по даче… Как правило, интересные, неординарные люди, не избалованные вниманием СМИ, но хорошо известные в своем не очень широком профессиональном кругу. Известные и уважаемые.

Судьба развела нас по разным и дальним дорогам, с некоторыми, увы, навсегда.

И когда «луч луны» упал на их «портреты», возникло огромное желание больше написать о тех, кто был важнейшей составляющей моей «внешней среды», напомнить о них самому себе, а тем, кто еще «в строю» – послать весточку в такой оригинальной форме.

По душе, по совести это было бы правильно. А «по науке» – не получалось.

За семь десятков лет таких людей оказалось не мало. Если писать обо всех, то это будет другая книга. Даже не книга, а справочник.

Удостоить вниманием избранных? Тогда по какому принципу выбирать?

Да и кому нужен этот конкурс?

Наконец, самое главное: будет ли интересна эта массовая персоналия обычному читателю? Не герою описываемых событий, не его родственнику или другу, а человеку, случайно купившему эту книгу на вокзале, чтобы скоротать время в дальней поездке?

Суровый закон литературного жанра на все эти вопросы давал отрицательный ответ.

Так что не обессудьте, дорогие друзья, коллеги, если не найдете себя на страницах этой книги. Это совсем не означает, что я о вас забыл.