Независимо от того, какой науке посвящен трактат, его автор обычно формулирует определенные вопросы, а затем с большим или меньшим успехом пытается на них ответить. Если речь идет о психологии, то эти вопросы касаются, как сказано в учебниках, «происхождения, развития, функционирования и закономерности психической жизни человека».

Своим появлением слово «психология» обязано греческому «psyche» (душа), что допускает трактовку этой науки как стремление разложить по полочкам то, что творится в человеческой душе.

Ответственно заявляю: на это я не претендую. Мои многолетние попытки объяснить себе истоки многих человеческих поступков давно потерпели фиаско. Максимум, что я себе позволяю, – это иногда заглянуть в душу и поинтересоваться: что же там временами творится? В чью душу? Преимущественно – в чужую. Но, учитывая заявленную выше приверженность к балансовому методу, иногда – в свою.

Вопрос: что будем в душе высматривать?

Если заявлено, что книга посвящена деловой удаче (или неудаче), то по этой части в душе прячется много любопытного: ради чего человек стремится к успеху? стоит ли этот «товар» затраченных нервов (а у кого имеется совесть – ее угрызений)? всегда ли, поднимаясь на эту скалу с отрицательным уклоном, человек ведает, что творит?

И последний вопрос: а это все надо?

Думаю, что да. Хотя бы для того, чтобы знать кое-что о себе и людях, с которыми ты находишься по одну или по разные стороны деловых баррикад. Это «кое-что» не лежит на поверхности, оно чаще всего запрятано где-то далеко внутри, его следует распознать, расшифровать. Например, что заставляет человека искать удачу, добиваться успеха; какие у него черты характера; можно ли с ним иметь дело. Интересно и совсем не вредно знать, какие требования к психической деятельности человека предъявляет та или иная профессия, почему возникают конфликты и при каких условиях их можно избежать… Если человек знает ответы на подобные вопросы, у него появляется шанс употребить их «в дело», когда это понадобится.

 

Коктейль под названием «Мотивация»

Не так часто, но встречаются люди, для которых стремление к успеху так же естественно, как стремление любителя пива, пропустившего три-четыре кружечки, к заведению о двух дверях, на которых изображены мужской и женский силуэты. Они даже не задумываются, что именно влечет их к заветной цели. Просто очень хочется.

Большинство же соискателей успеха в большей или меньшей мере задумываются о мотивах, которые влекут вперед и вверх. Если не по отношению к себе, то перемывая косточки другим.

Я уже упоминал о том, что успех не приходит сам по себе. Процесс его достижения описывается многими глаголами: «искать», «ловить», «зарабатывать», «добиваться», «завоевывать»… Каждое из этих действий требует затраты времени, нервов, средств, «пота и крови». И все же миллионы людей, активнейшая и, преимущественно, лучшая часть человечества, и тысячи лет назад, и сегодня ищут, добиваются, ловят, завоевывают…

Зачем?

Нужна им эта суета сует?

Задайте эти вопросы успешным людям даже одной профессии – и вы услышите много разных ответов.

Кто-то из актеров, например, скажет: «не могу жить без аплодисментов», другой признается: «мне интересен сам процесс» (т. е. у него любовь к искусству), третий таким образом зарабатывает хлеб насущный («я люблю жить хорошо, но ничего другого делать не умею»)…

Почти то же самое вы услышите от представителей науки, врачей и педагогов, конструкторов и архитекторов, сценаристов и режиссеров, спортсменов и тренеров…

У людей в погонах свои «фишки». У одного – жажда вести за собой тысячи людей, вершить великие дела… У другого – выйти на пенсию в пятьдесят лет. У третьего – чтобы при этом все ему «брали под козырек»…

Скорее всего, никто из опрошенных в своем ответе не лукавит. Он говорит правду. Но, во-первых, это его личная правда. Во-вторых, это не вся правда, а полуправда (может, четвертушка, даже сто граммов правды). Потому что нет человека, которого к успеху двигал бы только один мотив. Всегда есть и другие, послабее, действующие периодически, запрятанные в самых далеких закоулках души.

Но мотивов всегда несколько. И они всегда – коктейль.

По причине человеческой индивидуальности типового рецепта не существует. Довольно печальное наблюдение: рецептура такого коктейля, даже составленного на основе правильных заповедей (от буддистских заветов до кодекса строителей коммунизма), на величине успеха чаще всего сказывается отрицательно.

Я попытаюсь рассказать о вкусе некоторых ингредиентов коктейля под названием «Мотивация успеха». Их выбор определяется и тем, что каждый из них я имел удовольствие продегустировать лично.

Как-то мне на глаза попала статья по социологии, в которой довольно убедительно утверждалось, что брак по расчету более устойчив, чем по любви. Вполне может быть.

Любовь подобна случайно подхваченной болезни: заболел – потерял рассудок – выздоровел – опять заболел…

Правда, уже другой болезнью…

А расчет есть расчет. Выполняется он на трезвую голову. Рисуем табличку: плюсы в левой колонке, минусы – в правой. Плюсов больше, чем минусов – под венец. Больше минусов – извините, не судьба.

Но здесь без оговорки не обойтись: погоду тоже прогнозируют на основе расчетов…

Я вспомнил о «любви» и «расчете» в связи с тем, что, в отличие от семейной жизни, любовь к делу, которым занимаешься, является наиболее устойчивой. Любимому делу изменяют гораздо реже, чем еще недавно изменял (изменяла) любимой женщине (мужчине). Думаю, что профессиональное неравнодушие, увлечение является самой органичной, а, следовательно, комфортной причиной стремления к успеху. Как и любовь между мужчиной и женщиной, она непознаваема и соединяет в себе многое. В том числе, стремление к самореализации, желание показать себя в лучшем виде, кураж…

В этом случае для вас приоритетным становится не проявление успеха (награда, повышение, гонорар…), а сам процесс работы.

Советские времена. В магазине ткани хорошо одетая женщина подзывает продавщицу.

– Мне, пожалуйста, четыре метра этой ткани (показывает на рулон).

– Но это ткань для ночной рубашки!

– Я знаю.

– Вы покупаете для себя?

– Да.

– Но вам хватит двух с половиной метров…

– Милочка! У меня муж научный работник. А для них главное – поиск, а не результат.

Среди людей, с которыми мне довелось работать, не менее половина были те, для кого не единственным, но главным стимулом успешной карьеры была возможность самореализации. Себя я отношу их числу. Доказать это непросто, но попытаюсь.

Когда в 1990 году председатель Пермского облисполкома Виктор Петров предложил мне стать одним из его заместителей, первая реакция была отрицательной: три предыдущих года потребовали от меня больших усилий, чтобы поставить на ноги Пермский отдел Института экономики. Одновременно я оставался заведующим кафедрой в университете, где все было отлажено, в том числе человеческие отношения. На новой должности я, к тому же, солидно терял в оплате.

Бросать все и начинать сначала в совершенно новой для меня ипостаси (прежде я никогда не работал в аппарате)?

Но почти сразу я задал себе вопрос: по какому поводу ты радовался неделю назад?

Накануне раза два-три я убеждал зампреда облисполкома Бориса Мазуку, курирующего экономику, сотворить нечто рыночное (что конкретно, не помню). Он осторожничал, не говорил ни да ни нет. И вдруг звонок: «Знаешь, Евгений Саулович, пришла мне в голову мысль…». И почти один к одному излагает то, в чем я пытался его убедить. Естественно, я ответил, что это отличная идея…

Сижу я напротив В. Петрова и думаю: а ведь если соглашусь, то мне никого не придется уговаривать, я получаю возможность реализовывать мои идеи, проекты, которые, в той или иной степени готовности, лежат на полках или бродят в голове! При всех «за» и «против» этот аргумент стал решающим.

Самый простой, лежащий на поверхности, мотив добиться успеха – материальный.

Для «птицы среднего полета» каждая ступенька служебной лестницы – это возможность получить прибавку к зарплате, предпосылки улучшить свои жилищные условия. В советское время успех проявлялся, в основном, в не денежной форме: прикрепление к престижному лечебному заведению, к закрытому спецбуфету или столу заказов (в столице – к «кремлевке»). Последнее проявлялось в периодическом доступе к баночке икры, отечественной балыковой колбасе и финскому сервелату, коньячку и даже, страшно подумать, к чешскому пиву. Атрибутами успешности были также путевки в «цековские», «совминовские», ведомственные санатории.

Для сегодняшних орлов бизнеса, парящих высоко в небе, успех материализуется по-иному: переход от блокирующего в контрольный пакет акций, еще одна поглощенная компания конкурентов, яхта на один метр длиннее, чем у Дерипаски, покупка телеканала, который пять лет говорил о тебе всякие гадости…

Материальный стимул успеха понятен каждому и относится к числу эффективно действующих для подавляющего числа людей.

Оставшаяся часть населения заслуживает того, чтобы о ней поговорить подробнее. Я делю ее на три категории.

Первая равнодушна к материальным благам по очень уважительной причине: они считают, что у них и так все есть. Дело даже не в сумме банковских счетов и числе объектов принадлежащей им недвижимости и «движимости». С этим у них тоже все в порядке. Но главное – эти люди хорошо воспитаны и по своему менталитету не жадные.

Вторая – бессребреники, тончайшая, исчезающая прослойка общества, представители которой добросовестно трудятся и, не являясь зажиточными, равнодушны к материальным благам.

Третья – «пофигисты». Этим все «по фиг», «до лампочки». И сама работа, и успех, и его материальная составляющая. Психологически это люди слабые, безынициативные, часто завистливые. Как ни странно на первый взгляд, но «кнут» или «палку», насилие над собой они воспринимают как должное.

Работая в РАГСе, я был научным руководителем одной исследовательской работы с солидным бюджетом, позволяющим заключить договор с таксопарком на регулярное обслуживание. Два года меня возили одни и те же водители, с которыми я, как обычно, вел разговоры «за жизнь» вообще и как на нее заработать – в частности. Короче, о режиме работы и заработках таксистов я был осведомлен.

Во время отпусков и командировок проректора по науке В. Чичканова я оставался за него «на хозяйстве» и редко, но пользовался его служебным автомобилем. Водитель проректора постоянно жаловался на низкую зарплату, на «не ту» машину, на «не то» начальство.

Однажды, когда он вновь завел свою песню, я посоветовал:

– Если все так плохо, иди на такси. По крайней мере, зарабатывать там будешь в два-три раза больше.

Ответ был откровенным:

– Так там же сейчас порядка нет, никто никого не погоняет. Хочешь – выезжай в шесть утра, хочешь – в одиннадцать, никто слова не скажет. Там я вообще на работу ходить не буду.

Такой ход мысли не безынтересен, но не нов. Году в 1970-м или 1971-м, работая в ППИ, я был направлен во главе двух групп студентов на уборку картофеля в Чернушинский район Пермской области.

В день прибытия я встретился с бригадиром, и мы согласовали план наших действий: в 7.00 я поднимаю дежурных, в 7.30 общий подъем (в это же время приходит картофелекопалка), в 8.15 – завтрак, в 9.00 приходят машины с мешками, и студенты приступают к уборке.

Мы из минуты в минуту встали, приготовили завтрак, «зарядились» и вышли на поле. На поле – безлюдье и тишина…

Благо, накануне я поинтересовался, в каком доме жил бригадир, и в 9.30 уже стучал в его дверь. Дверь была не заперта. Бригадир одетый спал на кровати безмятежным сном. Рядом стояла недопитая бутылка с самогоном. Во мне проснулся мастер прокатного стана: не без применения физической силы я вывел его из этого счастливого состояния, поставил в вертикальное положение и, держа за грудки, с использованием ненормативной лексики, кратко изложил все, что я думаю о нем, о его близких родственниках и об основах колхозного строя…

Через полтора часа техника прибыла на поле.

Не скажу, чтобы эта экзекуция доставила мне удовольствие. Вечером я взял в сельпо бутылочку и направился в тот же самый дом снимать напряженность.

Как пишут в дипломатических протоколах, «встреча прошла в атмосфере взаимопонимания и взаимоуважения». «Другая сторона» признала неправильность своих действий и заявила: «Я бы на твоем месте еще не так врезал»…

Налив «по последней», я обратил внимание на убогость жилища моего собеседника, на царящий в нем бардак и решился задать не совсем тактичный вопрос:

– А что у тебя в доме так хреново? Зарабатываешь мало или достать не можешь?

Впервые за весь день боевых действий мой партнер по социалистическому разделению труда обиделся:

– Мне на все хватает! Трудодней на пол-литра в день всегда набегает, закусь – вот она, в огороде. А мебеля полированные нам не нужны. Пусть куркули из Березовки за них ломаются…

Уже потом я узнал, что в деревне Березовке размещалась одна из трех бригад колхоза. Если люди из двух других жили в этих краях испокон веков, то «березовские» были вторым и третьим поколением раскулаченных (куркулей), высланных откуда-то из Черноземья в годы коллективизации. К тому времени колхозная уравниловка еще не отбила у них стремление к труду, к аккуратности, привычку к более-менее достойному образу жизни.

Теперь о причине того, что именно «пофигистам» я уделил столько внимания в книге, посвященной успеху, удаче.

В общепризнанном понимании слова «успех» это явление к ним отношения не имеет. Хотя сами они так не думают и, за исключением не так уже частых приступов черной зависти, даже жалеют тех недоумков, которые день за днем, с утра до вечера вкалывают неизвестно для чего. Приступы черной зависти появляются у них по случаю приобретения соседом чего-либо стоящего (в 1960–1970-е годы, например, – телевизора, мотоцикла). За последний век массовые приступы проявлялись в особо опасной форме революции (с поджогами домов буржуев) и раскулачивания.

О «пофигистах» забывать нельзя. Потому что «пофигист» может оказаться и с высшим образованием, и даже при приличной должности. И мое искреннее соболезнование, если он оказался вашим партнером или подчиненным.

Целый букет мотивов к достижению успеха содержат два слова: «моральные стимулы». Чего только там нет. Звезды на погонах, ордена и медали на груди, грамоты и дипломы в рамках на стене. Ласкающие слух титулы: «заслуженный», «народный», «почетный», «лауреат», «академик», «чемпион», «победитель»… Несравненное ни с чем удовлетворение, получаемое от аплодисментов восхищенных зрителей. Знаки внимания со стороны людей, мнением которых дорожишь.

Наличие сформировавшихся веками ступеней моральной оценки успеха можно обнаружить в любой сфере человеческой деятельности.

На этом принципе построено прохождение военной службы: от лейтенанта до полковника – шесть ступенек, подъем на каждую из них не прост, но реален для большинства. Для узкого круга особо талантливых и (или) удачливых предусмотрен генеральский «лестничный марш». Его цену четко охарактеризовал пермский облвоенком Анатолий Самойлов, обмывая свои генеральские погоны: генерал – это не звание, это счастье!

Менее известны (и популярны) аналогичные классные чины государственной службы.

В науке таких ступенек четыре: кандидатская и докторская степени, две академические ступени, эквивалентные получению генеральского звания.

Звания заслуженного и народного артиста, спортивные разряды… Впрочем, не только спортивные. Для тех, кто разбирается, слова «токарь шестого разряда» значат очень много…

Преодоление каждой ступеньки – событие, праздник, ритуал (с новой «звездочкой» в стакане водки). А праздник – стимулирует!

В начале 1970-х я спросил у «голоса» пермских праздничных демонстраций, прекрасного драматического актера и рассказчика анекдотов Виктора Саитова: почему, судя по доске объявлений его театра, им всегда требуются рабочие сцены, но никогда – артисты? Хотя знал, что зарплата у рабочих была не меньше, чем у артистов.

Витя выдержал классическую сценическую паузу и ответил вопросом на вопрос:

– А тебе приходилось получать в свой адрес аплодисменты? Только не дежурные, настоящие.

Теперь уже не сценическую, а вынужденную паузу сделал я. Потому что вспомнил, что несколько раз в жизни и мне перепадали настоящие аплодисменты. Когда на беговой дорожке переполненного чусовского стадиона «Металлург» я «наказывал» своих пермских, березниковских или лысьвенских соперников, не менее тысячи болельщиков скандировали мое имя. И это было что-то…

Не далее как через год-два мне посчастливилось заслужить овации в относительно небольшой, но взыскательной аудитории – в Краснокамске, на городском партийно-хозяйственном активе.

В эти времена в сети партийной учебы изучали курс «Управление». Я читал лекцию, совпадающую с темой почти завершенной докторской диссертации: «Управление техническим прогрессом на промышленном предприятии». Главная мысль заключалась в разъяснении разницы между двумя процессами: повседневным производством и техническим развитием. Первый был устоявшимся, его можно было планировать с большой точностью. Второй процесс – создание и внедрение нового. Процесс творческий, рискованный. Когда задуманное может свершиться, а, может быть, и нет. Делался вывод: во втором случае следует предусматривать резервные пути, варианты, средства.

После завершения лекции, которую я прочитал для актива Пермского обкома, ко мне подошел секретарь Краснокамского горкома КПСС Мочалов и предложил в ближайшую субботу повторить ее для краснокамцев. Он знал, что у меня были там хорошие знакомые:

– Начнем в 10, к 11.30 закруглим, а потом известная вам компания, банька, шашлычок.

В 11.15 я закончил лекцию. Председательствующий для проформы спрашивает у аудитории:

– Вопросы есть?

Всем на удивление, крупный, килограммов на сто, мужчина из первого ряда поднимает руку.

– Товарищ доцент! Мне ваша лекция понравилась. Вот только одно не понял: что значит сделать поправку на риск, на творческий фактор?

В ту пору еще был жив Михаил Шолохов, и я решил воспользоваться его известностью и авторитетом. Обращаюсь к залу:

– Мы можем заказать Михаилу Александровичу Шолохову новый роман объемом в 400 страниц?

Зал дружно отвечает:

– Можем!

– А новый шедевр?

В зале разброд и шатания. Кто «за», кто «против». Отвечаю сам:

– Я считаю, что нет, несмотря на его талант. Может получиться что-то выдающееся, но может и не получиться! Понятно?

Мой оппонент вдруг громко и четко произносит:

– Нет, не понятно!

В растерянности смотрю на него, вдруг обращаю внимание на его сизый нос и, раздвинув указательный и большой палец по вертикали, задаю вопрос:

– Употребляете?

– В меру, в меру!

– Тогда поймете. Бывает же иногда: водка – холодная, закуска – все, что пожелаешь, компания – все свои в доску… А не идет!

Двухметровая фигура встает, секунды две молчит, а потом радостно, на весь зал:

– Понял! Понял!

В этом случае пьянящее чувство творческой победы я ощутил с некоторым сдвигом во времени. Когда после парилки наша компания уселась за стол, хозяин произнес тост: «За уважаемого гостя, благодаря которому стены нашего зала заседания услышали овации, каких никогда в них не было до сих пор и вряд ли прозвучат в обозримом будущем»…

Через 20 лет это подзабытое и ни с чем не сравнимое ощущение вновь, как молодое, вернулось, когда наши студенты с бурным восторгом встречали шутки своих преподавателей, звучавшие со сцены Пермского университета во время студенческой театральной весны…

Последние и самые дорогие для меня настоящие аплодисменты я услышал летом 1998 года. Это произошло во время празднования Дня города в чусовском Дворце металлургов. Ведущий вечера объявил: «Слово предоставляется министру Российской Федерации, нашему земляку Евгению Сапиро». И, как по команде, все присутствующие в зале встали…

В те секунды, что я шел к сцене, передо мной промелькнули и родители, и военное детство, и «та заводская проходная, что в люди вывела меня»…

Что тут говорить… Аплодисменты, признательность сотен людей – это наркотик. И «слезть с этой иглы» дано не каждому. Да и… надо ли?

Не последним цветком в букете «моральные стимулы» является честолюбие.

Думаю, что понятию «честолюбие» несколько не повезло. Чаще всего оно преподносится как негативное качество человека. А это далеко не всегда соответствует истине.

В словаре «честолюбие» трактуется как «жажда известности, почестей, стремление к почетному положению». Такое стремление является достоинством человека или его недостатком?

Честолюбие – категория весьма противоречивая. Это антипод вроде бы однозначно «положительного героя» – скромности. Если бы эти два человеческих качества можно было измерить количественно и «положить» на график, то максимальное значение скромности соответствует нулевому честолюбию. На другом конце оси координат все наоборот: максимум честолюбия, ноль скромности.

Далеко не всякий психотерапевт может определить ту «критическую точку», до которой накапливается здоровое честолюбие, чтобы, перевалив этот рубеж, превратиться в нездоровое, выдавливающее из человека остатки, как правило, дефицитной скромности. Тем не менее, очевидно, что в разумных дозах это качество необходимо любому, кто стремится к успеху. Независимо от сферы деятельности.

Если бы мне пришлось отвечать на вопрос, является ли для меня честолюбие движущей силой карьерного роста, то пришлось бы ответить:

– Каюсь, грешен!

Отлично помню удовлетворение от своего первого служебного кабинета – кабинета заведующего кафедрой. И не только оттого, что удобнее стало работать. Ласкала взгляд табличка на двери с фамилией и регалиями. И, конечно, на очередной карьерной ступени первого вице-губернатора персональная машина и спецсвязь в ней (занимающая, кстати, половину багажника) обеспечивали не только мобильность и оперативность в работе… Первое время пребывания в должности министра приятно удивляла легкость доступа к заповедным местам (закрытая зона Кремля, премьерский блок Белого дома), и к их обитателям («первым телам»).

Приятно было пошутить, перефразируя известный анекдот: думал ли ты, Сапиро, что когда-нибудь будешь спать с женой сенатора (министра)?

Возвращаясь к противоречивости «честолюбия», ради научной объективности и собственного оправдания добавлю пару слов по этому поводу.

Если без лукавства, то честолюбие – это еще и желание похвастаться перед людьми собственными успехами. Что в этом плохого, если таковые успехи действительно имеются? Особенно, если это «хвастовство» – твой отчет перед дорогими тебе людьми.

У моего друга Владимира Мовчана дома висит незабываемая фотография. На водительском месте крутого «Мерседеса» крупным планом запечатлена маленькая, сухонькая пожилая женщина в деревенском платочке. На ее лице одновременно и самоирония (смотрите, куда я уселась!) и уверенность в том, что она на этом месте по праву.

По праву, потому что это машина ее Вовки, который когда-то ушел из родного нищего дома служить в армию, а теперь – полковник, уважаемый человек – приехал отчитаться перед мамой о своем житье-бытье…

Я уверен, что высокая оценка этого бытия, услышанная от мамы, явилась для полковника Мовчана более ценной, чем именной пистолет, который вручили ему накануне, несмотря на то, что этой наградой он очень дорожит.

Подобную (полковничью) историю мне рассказывал и наш общий друг сенатор Валерий Федоров.

Отец Валерия Ивановича – из тех ковровских мастеровых, руками которых в самом прямом смысле создавалось славное русское оружие. Ковров – город небольшой, все друг друга знают, тем более что Иван Федоров был в нем человек не последний. Домой в отпуск Валерий Иванович приехал вскоре после получения полковничьего звания и, соответственно, положенной по рангу папахи.

Когда отец с сыном собрались вместе пройтись по городу, полковник начал одеваться в «гражданку». Эта попытка была немедленно и категорически пресечена Федоровым-старшим: «Надень форму и папаху!»

Потом они шли по улице рядом, и каждый третий встречный почтительно здоровался с отцом, и каждому из них он гордо представлял:

– Мой сын. Полковник!

Рассказывая это, Валерий Иванович посетовал: «Жаль, что отец не дожил до того времени, когда мог представить меня землякам генерал-полковником».

И я его понимаю. Отчитаться перед своими родителями о назначении федеральным министром я смог только перед их могилами на пермском кладбище…

Договорившись, что мотивация удачи – это коктейль, никак не уйти от вопроса: а каково распределение в этом коктейле моральных и материальных стимулов, мотивов?

В конце 1960-х на научном семинаре, который проводил основатель экономического факультета Пермского университета доцент И. Сандлер, обсуждалась тема соотношения материального и морального стимулирования работников. Докладчик построил график, из которого было видно, что при низкой оплате моральные стимулы почти не действуют и в разы уступают материальным. Но когда человеку уже хватает на кусок хлеба и крышу над головой, он начинает обращать внимание на моральные стимулы. Более того, наступает переломный момент, когда влияние моральных и материальных стимулов выравнивается (на графике кривые пересеклись в одной точке), а далее моральные стимулы приобретают большее значение (на графике – устремились вверх, оставив материальные ниже).

Сандлер подошел к графику и, ткнув карандашом в точку пересечения, спросил: «При какой зарплате это происходит?» Докладчик задумался: «Пожалуй, рублей 400–500». Снова пауза… и резко: «Впрочем, все зависит от коэффициента жадности конкретного лица».

Работающие со мною начальники и подчиненные не дадут соврать, что у Сапиро этот коэффициент был, конечно, не нулевым, но весьма малой величины. Получить премию, очередную прибавку за кандидатскую или докторскую диссертацию, гонорар за книгу было всегда приятно (и полезно), но главной «движущей силой» этот фактор никогда не был. Может быть, потому, что я вырос в достаточно обеспеченной по тем временам семье (мама работала главным врачом больницы, отец – главным инженером завода), в студенческие годы месяцами подкармливался на тренировочных сборах, а служебную карьеру начал с мастера прокатного (горячего!) цеха, нелегкая работа в котором сравнительно хорошо оплачивалась. При вполне приличном достатке родители жили весьма скромно. Может быть, даже слишком. Поэтому их потребности почти всегда были ниже возможностей. Женитьба эту умеренность не пошатнула. Жена потеряла отца в два года, а ее мама работала медицинской сестрой, зарплата которой не нуждается в комментариях. Тем не менее, запросы молодой супруги оказались в «среднесемейных» пределах. Оглядываясь назад, думаю, что, при реальных материальных возможностях семьи, молодой и (ей-Богу, не преувеличиваю, красивой) женщине идти на определенные самоограничения было не просто. Видимо, дело не столько в достатке, сколько в воспитании.

Не удивительно, что выражение «жадность фраера сгубила» было для меня органичным «с младых ногтей». Иногда, употребляя его на людях, будучи уже профессором и заведующим кафедрой, очень огорчал формального и неформального комиссара нашей кафедры Нину Борисовну Носову, которая очень хорошо относилась ко мне и искренне считала, что подобная терминология вредит моему профессорскому имиджу.

Иногда очередное повышение по служебной лестнице было сопряжено с понижением зарплаты. Почти на треть меньше я стал получать, перейдя из Академии наук в заместители председателя облисполкома. А зарплата российского министра оказалась в два раза меньше, чем у пермского спикера. В этих случаях я вспоминал ответ одного из бригадиров моей смены Ивана Воскрекасенко, который в ответ на мое поздравление с его появлением на заводской Доске почета выдал:

– Спасибо, конечно, но чести много, а денег – х..!

Оценивая рецептуру коктейля «Мотивация», я еще раз хочу предостеречь от крайностей. Рыночная экономика «по умолчанию» диктует необходимость не продавать свой труд по демпинговой цене. Но, когда самоуважение перерастает в жадность, я и сегодня вспоминаю о сгубленном не без причины «фраере».

Существует еще один не совсем здоровый карьерный мотив – показать, кто в доме хозяин. Идеология здесь проста, как солдатская портянка: до сих пор «деды» (начальники) доставали меня, теперь я покуражусь над «салагами» (подчиненными). В более мягком варианте – это возможность вкусить плоды субординации, прекрасное определение которой приведено у Константина Симонова: «Ты фельдфебель – я дурак, я фельдфебель – ты дурак!» С удовлетворением скажу, что в моей биографии ярко выраженные представители этого класса отсутствовали.

Следующим побудительным мотивом к достижению успеха назову такой: улучшение условий работы.

Прежде всего это может выражаться в получении аппарата помощников и отдельного рабочего кабинета. Если повезет – кабинета с комнатой отдыха.

В российский «социальный» карьерный пакет обязательно входит комфортное транспортное обслуживание. На короткие расстояния эту функцию обеспечивает персональный служебный автомобиль с водителем (на «западе» чиновник достаточно высокого ранга и мультимиллионер не считают зазорным сами садиться за руль, но у нас это как-то не прививается). Удобство преодоления длинных дистанций создают авиабилет в бизнес-классе или, что еще круче, персональный самолет.

В «улучшенные условия» входят такие разные, но одинаково важные позиции, как надежная и быстрая связь (вплоть до спутникового телефона) и возможность быстро и качественно пообедать.

Ко всему этому можно относиться по-разному.

С позиций борца с привилегиями – это неоправданные излишества. Я придерживаюсь другого мнения, которое имеет право претендовать на объективность по двум причинам.

Первая: большинство из этих «удобств» я имел в своем распоряжении и знаю их «вкус» не понаслышке.

Вторая: вот уже десять лет, как для меня все они перешли в категорию воспоминаний, так что меня трудно упрекнуть в том, что я защищаю собственные привилегии.

На определенном уровне служебной лестницы наличие аппарата помощников является не роскошью, а необходимостью. Иначе человек, принимающий решения ценой в сотни миллионов рублей (а кто-то и долларов), вместо того чтобы взвешивать все «за» и «против», встречаться с людьми, от которых зависит судьба проекта, будет тратить свое драгоценное время на технические, вспомогательные процедуры. Не говоря о том, что хороший секретарь, руководитель аппарата деликатно освободят шефа от тяжкого бремени общения с людьми с нарушенной психикой, взяв эту ношу на себя, а талантливый спичрайтер одной фразой сотворит ему «оптимальный» имидж…

Лично для меня большим карьерным стимулом было получение служебного кабинета с комнатой отдыха. Многолетние занятия спортом воспитали у меня почтение к режиму. Поговорка «Война войной, а обед по расписанию» – это мое. Если к этому добавить и «сон по расписанию» (включая дневной) – то дважды мое.

Относительно свободный преподавательский режим давал мне возможность иногда минут 30–40 вздремнуть после обеда. На чиновничьей работе, когда двенадцатичасовой рабочий день не исключение, а правило, это можно было осуществить лишь при наличии комнаты отдыха. Поэтому считать ее наличие роскошью никак не могу.

Что до персонального транспорта… Андрей Кузяев, президент «дочки» ЛУКОЙЛа, специализирующейся на добыче нефти и газа за рубежом, в 2007 году провел в командировках от Венесуэлы до Индонезии треть года.

В 1998 году моим коллегой по правительству, министром иностранных дел был Е. М. Примаков. Как-то мне понадобилось с ним встретиться. Позвонил – в командировке. Через несколько дней повторилось то же самое. Я попросил своих помощников узнать его график на ближайшие пару недель. Через час факс лежал передо мной.

Если бы я его сохранил, то это было бы еще одно доказательство того, что и для министра иностранных дел, и для топ-менеджера транснациональной компании персональный (закрепленный) самолет является таким же прозаичным инструментом, как метла или скребок для дворника.

Вопрос «на засыпку»: всегда ли использование руководителем высокого уровня дорогостоящих «удобств» оправдано с прагматической точки зрения? Нет ли в этом солидной доли того, что называют «надуванием щек» или, если выбирать выражения, имиджевой составляющей?

Конечно, имиджевая составляющая в «люксовской» инфраструктуре управленческого труда присутствует. Для руководителей мирового масштаба – как дань протоколу. Для тех, кто на пару порядков «помельче», она может выйти на первый план. Для остальных, находящихся между ними, грань между условиями работы и престижем настолько же тонкая, как между здоровым и нездоровым честолюбием.

 

Контргандикап

Термин «гандикап» издавна используется в скачках, гонках, играх, изредка в соревнованиях по бегу. Он означает предоставление более слабому гонщику (игроку, бегуну) определенного преимущества перед началом соревнования (игры).

Гандикап выравнивает возможности участников соревнований, дает шанс слабому одержать не полноценную, но победу у сильного. Это не только делает борьбу интересней. У гандикапа своеобразный психологический эффект. Бегун забывает о том, что его старт был на 10 метров впереди. Но борьбу на последних 50 метрах и свои сантиметры победы над ранее недостижимым соперником он запоминает. Так появляется жажда победы «на равных», вера в то, что это не фантастика, а реальность.

А теперь представим другую картину. Участники забега на престижный приз выходят на старт, к одному из них подходит судья и говорит: а ты, уважаемый, будешь стартовать в 10 метрах… сзади.

Признаюсь, что в спорте я подобной ситуации не встречал. Но в жизни, в забеге на приз под названием «успех» – сколько угодно.

В нарушение всех спортивных правил и кодекса чести госпожа Судьба разрешает претендентам на успех бороться не на равных.

Участник музыкального конкурса, не имеющий хорошего инструмента. Кандидат в депутаты с нищенским бюджетом, конкурирующий с долларовым миллионером. Выпускник – гордость сельской школы, в которой не было учителя по физике, поступающий в престижный «физтех»…

Если вернуться к спортивной аналогии, то можно сказать так: на старте важнейшего забега эти кандидаты стоят на одной линии со своими соперниками. Только на ногах у соперников – «самые-самые» шиповки, а нашим героям предстоит бежать босиком.

Вот теперь не грех снова вспомнить о психологии. Как поведет каждый из них в этой ситуации?

Один, обнаружив разницу в «экипировке» и зафиксировав контргандикап, скажет пару теплых слов судьям и уйдет с дорожки. Другой пробежит дистанцию, но без энтузиазма («не догоню, так хоть согреюсь»). А третий, сжав зубы, рванется вперед. На финише он, измотанный, обессиленный, буквально упадет на землю, но… выиграет! А если даже и не выиграет, то все равно пощекочет нервы соперникам, обратит на себя внимание.

Я с большим уважением отношусь к представителям этой, третьей категории и при прочих равных условиях всегда отдаю им предпочтение. Бывает, что, заработав упорным трудом заветные «шиповки», часть из них «заплывает жирком» и уже не бьется за успех «до упада».

Случается подобное не только с людьми, но и странами.

В начале 1990-х я был в командировке в Вене. Оказалось, что российским представителем в ЮНИДО является мой давний знакомый по научному сообществу. Он пригласил меня к себе, показал свою «контору» и предложил пообедать с коллегами. Компания, как и положено структуре ООН, оказалась интернациональной. За столом слева от меня оказался представитель южной Кореи, справа – Чехии. Чех к тому же был выпускником советского вуза, у нас обнаружились общие знакомые и в России, и в Чехии. Короче, он взял надо мною шефство, прежде всего избавив от необходимости демонстрировать плохое владение английским языком.

Сосед слева, узнав, что я являюсь вице-губернатором по экономике крупного уральского региона, вцепился в меня, как клещ. Когда получасовой «допрос с пристрастием» завершился, мой чешский знакомый облегченно вздохнул и шепнул:

– Корейцы во всем такие: любой повод получить пользу для своего бизнеса используют «до дна». Раньше такими были японцы: голодными и суперэнергичными. В последние годы они утолили голод и заметно обленились…

И все же большая часть знакомых мне «босяков» «третьей категории», даже пересев в люксовые «Мерседесы», всю оставшуюся жизнь вкалывает, «как в последний раз».

Самая представительная группа этих симпатичных мне людей относится к «деревенским». С тем же успехом ее можно было бы назвать и «пролетарскими». Объединяет их одно: свой трудовой путь они начинали с самых нижних ступеней, как правило, в бедности, без малейших родительских преференций.

Для поколения моих родителей стать интеллигенций в первом поколении – это норма, таких было большинство. В моем и тем более следующих поколениях их меньшинство. «Деревенских» объединяет еще один общий формализованный признак: к высшему образованию, к ученым степеням они шли, не пропуская ни единой ступеньки. Первое их специальное учебное заведение – техникум (училище, колледж). Причина ясна: приходилось как можно раньше начать зарабатывать на жизнь. Высшее образование – без отрыва от производства (вечернее или заочное). Среди них больший процент «остепененных»: кроме престижа, это еще привычка постоянно учиться, способность пожертвовать маленькими радостями жизни для того, чтобы вечерами, вместе того чтобы «выпить и закусить» в приятной компании, грызть гранит науки.

Не могу не назвать имена тех, с кем на разных этапах жизни шел рядом и кто воспитал во мне огромное уважение к себе и себе подобным.

Чусовлянин Вадим Фетисов, механик, главный механик, секретарь парткома Чусовского металлургического завода, первый секретарь Чусовского горкома КПСС.

Виктор Мишин, начавший свой путь в поселке с морским названием Мыс, прошедший после финансового техникума все ступени бюджетно-налоговой иерархии до одной из самых верхних – заместителя федерального министра по налогам и сборам.

Борис Кузнецов стартовал в большую жизнь из деревни Большое Поле Яранского района Кировской области. Закончил Пермское речное училище, а дальше – заплыв по просторам речной (в основном, камской и волжской) волны. «Попутно» он заканчивает Горьковский институт инженеров водного транспорта, и далее – штурман, капитан буксирных судов, капитан-наставник, секретарь парткома, заместитель начальника, начальник Камского речного пароходства. В 1991 году начался его «сухопутный» период: глава администрации Пермской области, с 1995 года депутат, руководитель фракции НДР, первый заместитель председателя Государственной думы.

Я хочу более подробно рассказать об одном из представителей «деревенских» – Владимире Мовчане и добавить, что, скорее всего, благодаря ему я и открыл для себя феномен успеха «деревенских».

Познакомился я с Владимиром Петровичем в 1992-м. В то время он уже не первый год возглавлял ГАИ Пермской области, а я курировал областной бюджет. Не удивительно, что разговор шел о финансировании его ведомства. Эту невеселую тему со мной в ту пору обсуждали восемь из десяти собеседников. Удивительно другое. Большинство ходатаев просили деньги на «сохранение» или «восстановление». Мовчан, во-первых, не просил, а предлагал варианты, как заработать. Во-вторых, даже в обвальном 1992-м он предлагал то, чего в России (и в СССР) до сих пор не водилось.

Очень скоро я убедился, что он не только предлагает, но и быстро доводит свои проекты до работающего состояния.

Было построено новое здание областного ГАИ с технической и программной «начинкой», позволившей полностью искоренить неистребимые ранее очереди на регистрацию и оформление автотранспорта.

Благодаря Мовчану «Авторадио» зазвучало сначала в Перми, а уже потом в Москве. Вскоре в эфир вышло Авто-ТВ. И радио, и телевидение были оснащены по последнему слову техники, даже построена собственная трансляционная башня.

В конце 1990-х на въездах в Пермь появились эффективные посты контроля, основанные на новейших научно-технических решениях. Мовчан – не только вдохновитель их разработки и внедрения, но и разработчик-соавтор…

Посещая его еще первые «пусковые объекты», я обратил внимание еще на одну особенность Владимира Петровича: он принадлежит к редкой категории людей, которые не могут что-то делать плохо: ненадежно, некрасиво…

Если бы я не знал его биографии, то списал все это на европейское воспитание, полученное на аккуратно подстриженных газонах под мудрым лозунгом «скупой платит дважды».

Биография Мовчана ничем не напоминает эти красивые картинки.

Его детство прошло в Европе, но не на лужайках графства Кент, а в украинском селе Черкасской области. Отец зарабатывал кусок хлеба на жизнь трудом, который был неблагодарным и тяжким в прямом смысле слова: он был рабочим каменоломни.

Ключевые слова, характеризующие первые 17 лет жизни, – нищета и голод.

Когда в 2006 году вместе с В. Федоровым я гостил у него на Украине, В. Мовчан привез нас в расположенный неподалеку от Киева огромный парк-музей архитектуры и быта. У одной из мазанок под соломенной крышей Петрович остановился:

– Вот в такой хате прошло мое детство.

Мы зашли вовнутрь. Я посмотрел на открытый люк, ведущий на чердак.

Петрович взгляд перехватил:

– Мама всегда откладывала по кусочку сахара – на праздники. И прятала на чердаке в углу. Я подсмотрел и однажды, когда ее не было дома, залез наверх, нашел этот узелочек, развернул. Съел один кусочек, второй… Вкуснота! В общем, слопал все. Как меня драли, когда это обнаружилось!

Случилась эта драма не в печально известных 1920-х или 1930-х годах, а в середине вполне «благополучных» 1950-х…

В армию он пошел с удовольствием: солдатская жизнь считалась сытной. Служил на Урале, там и остался, начав с 1971 года штурм милицейских высот. На то, чтобы с поста рядового милиционера добраться до полковника, начальника областного управления ГАИ, ему понадобилось 18 лет. И, как положено, в этой цепочке был университет, законченный в 1982 году «без отрыва от производства», защищенная через 20 лет докторская диссертация…

Детство, юность иногда сравнивают с весенним огородом: что на грядке посадили, как за посевом ухаживали, то и выросло. Как у типичного представителя «деревенских», все, что Петрович снял с этой «грядки», появилось на свет не благодаря, а вопреки «посевной».

Госпожа Судьба планировала для этих людей незаметное существование, а они выбрали для себя постоянный ток высокого напряжения, не жалея себя, рвались вперед.

Жизнь вокруг детства и юности «деревенских» была сурова, неприхотлива, не радовала глаз яркими цветами. Большинство их сверстников восприняли постоянную картину – покосившийся забор, некошеную траву и бурелом – как норму жизни, как ее естественный фон, и этот фон их устраивал.

В какую щелочку наши герои подсмотрели, что на свете существует другая, многоцветная, бурная, интересная жизнь – ума не приложу. Но они не только ее разглядели, но и, разорвав заготовленный им «по наследству» круг, отважно бросились в ее водовороты, несмотря на огромный «контргандикап». И вопреки всему – приплыли к финишу в числе первых!

У них (не знаю, откуда!) потрясающее чувство прекрасного, стремление к красоте, к уюту. Независимо от того, в чем оно проявляется: в обустройстве собственной дачи, офиса или спортивно-бытового комплекса для своих подчиненных.

Есть у меня подозрение, что мой друг Петрович неравнодушен к стройным женским ножкам еще и назло тому, что его родная деревня называлась Кривые Колена (!).

Все ранее упомянутые разновидности «контргандикапа», в большей или меньшей мере, носят материальный характер. Меня сия чаша миновала.

Но на расстоянии нескольких метров позади стартующих соперников можно оказаться и по другой причине. Во времена недоразвитого социализма она официально называлась «происхождение». Хорошим, гарантирующим зеленый цвет светофора было пролетарское происхождение. Теоретически не уступало ему крестьянское происхождение, но на практике это случалось редко: уж очень сложно его было отличить от плохого, «кулацкого». Тени всех остальных далеких предков (от мелкой буржуазии до крупных дворян) понижали шансы на успех ниже плинтуса. В послевоенной стране победившего социализма эта причина спряталась за бугорок, закамуфлировалась и рассредоточилась. Хорошей, но все равно подозрительной считалась пролетарская интеллигенция. Зато еще более вредными для здоровья стали родственники за рубежом. Дополнительные барьеры разной высоты возникали на карьерной дистанции не только перед побывавшими в плену, в оккупации, судимыми, «лесными братьями», диссидентами, но и их родственниками. Меня для полноты ощущений г-жа Судьба одарила «контргандикапом» средней и малой тяжести. Назывался он «инвалидность пятой группы».

В типовой анкете (листке по учету кадров) тех лет в строке под номером «пять» было напечатано: «Национальность». И дальше я собственноручно вписывал, бывало, дрогнувшей рукой: «Еврей».

На моей юношеской памяти происходило репрессирование целых народов. Были выселены и преследовались долгие годы немцы Поволжья, крымские татары и греки, чеченцы и ингуши… В студенческой общаге моими соседями оказались бывшие солдаты войск НКВД (МВД), принимающие участие в этих акциях. В последующие годы я встречался, работал со многими их невольными жертвами… Начиная от грека по фамилии Арнаут, моего соседа по лестничной площадке, выселенного из Крыма, и заканчивая президентом Ингушетии и Героем Советского Союза Русланом Аушевым. Короче, об этом аспекте сталинской национальной политики я имел некоторое представление задолго до появления пронзительной книги Анатолия Приставкина.

Эти акции не афишировались, но были официальными. В то же время я ни разу не видел документов, предписывающих ограничивать в правах по национальному признаку. В 1968 году я был секретарем приемной комиссии факультета «Авиадвигатели» ППИ и настолько примелькался, что проректор по режиму, забыв о том, что я не отношусь к титульной нации, проинструктировал: на специальность АД документы немцев, корейцев и евреев не принимать. От внезапности я покраснел и задал насколько короткий, настолько же и глупый вопрос:

– Основания?

Теперь, когда до него дошло, с кем он ведет этот милый разговор, пришла очередь покраснеть ему:

– Это не директива, а рекомендация…

Были или не были соответствующие письменные директивы (думаю, что были, только с серьезными «грифами секретности»), но официальный «контргандикап» по «инвалидности пятой группы» существовал. Должен признаться, что мною он ощущался довольно редко.

Одна из причин этого заключалась в том, что я, не без советов родителей, старался избегать «запретные зоны». Не пытался поступать на «закрытый» факультет, не рвался на номенклатурные должности…

Что же касается дозволенного, то старался не забывать о существовании «контргандикапа».

Еще в годы моей юности мама как-то ненавязчиво подложила мне рассказ (если не ошибаюсь, И. Бабеля) о том, как еврейский мальчик поступал в гимназию. В семье его напутствовали примерно такими словами: «Другим для поступления хватит и четырех баллов, а тебе (еврею) нужно пять с тремя крестами (плюсами)». Эти слова не только врезались в память, но и стали руководством к действию.

Как и у моих «деревенских» соратников стремление при прочих равных условиях сработать на «пять с тремя крестами», стало правилом, въелось в плоть и в кровь.

В чистом виде «инвалидность пятой группы» я реально ощутил раза два.

В начале 1970-х я выполнял большую исследовательскую работу по ценообразованию для Министерства электротехнической промышленности СССР (МЭТП). Работа заказчику понравилась, похоже, что и руководитель тоже. Во Владимире находился отраслевой НИИ министерства, где вакантной была должность заместителя директора по экономике. Ее мне и предложили.

По снабжению Владимир – это почти Москва. Четыре часа на электричке – и богатства столичных гастрономов к твоим услугам. Заместитель директора отраслевого НИИ – это статус. Плюс ко всему рокировка из Перми во Владимир позволяла избавиться от кооперативной квартиры.

Я прошел собеседование в министерстве. Во Владимире директор НИИ в присутствии жены оговорил мои достаточно большие полномочия, предложил ей неплохое место работы. Осмотрев предложенную нам и готовую к заселению квартиру, мы поехали в Пермь паковать чемоданы.

Недели через три из Москвы последовал звонок, прозвучали уклончивые извинения. Любовь не состоялась.

Года через два «надежный источник» сообщил причину расторжения наших твердых договоренностей: с моей кандидатурой не согласился Владимирский обком КПСС. По «пятой графе».

Я уже писал об истории моего перехода из Пермского университета в Институт экономики Уральского отделения АН СССР. Конечно, для нового отдела нужен был авторитетный доктор наук. Но еще больше обком, теперь уже Пермский, беспокоила вполне реальная возможность избрания меня ректором ПГУ. Причина беспокойства была не личностной, а формальной – та же «пятая графа».

На своих старших пермских товарищей я обиды не держу: таковы были правила игры. Да и в ректоры я не рвался.

Более того: при взятии наиважнейшей в моей биографии высоты – защите докторской диссертации один из возможных оппонентов, свердловчанин В. И. Довгопол, сказал прямо: если обком поддержит, то можешь рассчитывать на меня. Я зашел к земляку, когда-то моему спортивному болельщику, секретарю обкома по пропаганде И. Я. Кириенко и рассказал об этом разговоре.

На другое утро раздался звонок от В. Довгопола: бери «ноги в руки» – и чтобы послезавтра с документами был у меня.

Лет тридцать назад я сделал для себя открытие: «неписаные» правила гораздо более вредны по своим последствиям, чем «писаные» – официальные, открытые. Если отношения строятся по официальным правилам, то обычно знаешь, за что конкретно несешь ответственность или получаешь наказание. Когда в силу вступают «неписаные», то собеседник закатывает глаза и показывает пальцем в потолок, намекая на «высшие силы». Эти правила нельзя опровергнуть, потому что невозможно опровергнуть то, что не существует.

«Инвалидность пятой группы» – продукт неписаных правил. Это очень удобное оружие для ущербных, у которых кишка тонка, чтобы бороться с тобой по-честному. В любой момент без особого риска для себя они могут пустить это оружие в ход: подставить ногу, втихую сотворить пакость.

Особо подчеркиваю: «инвалидность пятой группы» не является исключительно «еврейской» болезнью. Без особого энтузиазма в эти дни я вспоминаю анекдот 1960-х годов и не могу не оценить способность предвидения его безвестного автора:

Умирает старый грузин. Вокруг него дети, внуки. Собрав последние силы, он дает им последнее напутствие:

– Берегите евреев!

– ….???

И, заметив общее недоумение, добавляет:

– Когда их не станет – возьмутся за нас.

Сегодня на просторах бывшего СССР в роли «инвалида» может выступать и «лицо кавказской национальности», и выходец из солнечной Средней Азии, и «хохол», и «москаль» (он же «кацап»)…

Бактерии ультранационализма можно обнаружить почти в каждой стране, нередко они разрастаются до эпидемии. Где-то в форме государственной политики, где-то – на бытовом уровне.

Мне без разницы, кто эти люди по национальности и как классифицируются их убеждения: антисемит, нацист, фашист, ура-патриот… Если они судят о людях по национальности, то они ущербные, кем-то или чем опущенные.

Больше всего огорчает, что ущербными, больными на голову могут быть не только недоумки, но даже талантливые, успешные люди. Генералиссимус Сталин – из их числа.

 

Загадки теории относительности

Несмотря на свое инженерное образование и высокие научные звания, должен признаться, что теорию относительности в интерпретации Альберта Эйнштейна до сих пор воспринимаю с заметным напряжением ума. Гораздо веселее дело обстоит с адаптированными ее изложениями, например одесским: пять секунд поцелуя – мгновение, пять секунд прикосновения обнаженным задом к поверхности раскаленной плиты – вечность.

Учитывая факт использования человеком на протяжении более чем полувека как не мирного, так и мирного атома, не буду принижать роль теории относительности и ее автора в физике. Но думаю, что более широкое и многообразное применение эта теория нашла в психологии.

В 1951-м я стал первокурсником Уральского политехнического института. Из 50 будущих инженеров по обработке металлов давлением семь были участниками войны – фронтовиками. Им крупно «повезло» – призванные в армию в 1944 году, они не только вдоволь понюхали боевого пороху, но тянули солдатскую лямку еще почти пять лет. Нам было по 17–18, им – 27–29. Этих, еще не разменявших третий десяток лет людей мы, «салажата», воспринимали (и называли) «стариками».

Главный калибровщик Чусовского завода Будимир Илюкович на шесть лет старше меня. Стариком он для меня не был, но «в годах» – да.

На протяжении многих лет, обсуждая кого-то в своем кругу, мы говорили: «он молодой» или «он старый». Если бы застенографировать эти разговоры, а теперь прочитать записанное, то окажется, что в разное время в «старых» иногда фигурировали тридцатилетние, а в «молодых» – те, кому под шестьдесят. Лишь много лет спустя мне стал понятен основополагающий принцип этого парадокса, явно претендующего на принадлежность к «теории относительности»: оценка проводилась относительно твоего собственного возраста. Моложе меня – «молодой». Старше – «старый».

Принцип, прямо скажем, далекий от объективности. Ошибочный и одновременно безобидный, если на его основе оценивается, например, конкурентоспособность симпатичной особы противоположного пола, сидящей в автомобиле, который притормозил перед светофором рядом с вашей машиной. Ошибочный и вредный, если является основой для принятия кадровых решений.

Беда в том, что оценка, которая опирается на, казалось бы, объективный показатель – возраст (в годах), тоже не без греха.

В 1994 году группа молодых депутатов пермского ЗС во главе с Андреем Климовым и Андреем Кузяевым предлагала ввести ограничение по предельному возрасту для кандидата в губернаторы области. При обсуждении их предложения я сказал:

«Ребята! Не успеете оглянуться – и под это ограничение попадете вы».

Сегодня вице-президент «большого» ЛУКОЙЛА Андрей Кузяев разменял сороковник, его соратнику, заместителю председателя международного комитета Государственной думы Андрею Климову пошел шестой десяток. Думаю, что сегодня они гораздо аккуратнее относятся к проблеме возрастного ценза. Тем более что об этом им ненавязчиво напоминает подрастающее поколение:

«“Пермяки бывшими не бывают” – эта фраза родилась и стала крылатой 25 февраля в Москве. В деловом центре Amber Plaza на Краснопролетарской они сошлись: настоящие и бывшие земляки… Первое поколение – это деды , например, Евгений Сапиро. Они были пионерами в покорении Москвы. Точнее, не так. Москва сама им покорилась – уж с такими-то их заслугами. Отдалась на милость победителя и спасибо сказала. Второе поколение – это отцы . Например, господа Кузяев, Трутнев или Кущенко. Они уехали вслед за дедами. Благодаря этим представителям, можно гордо смотреть в глаза москвичам и говорить, отставив ножку в сторону: «Да весь ваш Lukoil Overseas (Министерство природных ресурсов, ЦСКА – по обстоятельствам) на наших держится…»

А третье поколение – это мои ровесники…» .

У этого подхода есть и другая полярность – «слишком молод!»

В 1970-е годы на экономическом факультете Пермского университета «путевку» на защиту докторской диссертации «выдавал» бывший ректор, заместитель председателя облисполкома в военные годы, профессор Василий Филиппович Тиунов. Был он ровесником века, так что в описываемые времена ему было 75 лет. Соискатель приглашался к нему на беседу, по ее результатам выносился вердикт. Я тщательно готовился к этой встрече: подготовил доклад, иллюстрации к нему, подобрал наиболее эффектные публикации в центральных журналах. Захожу в кабинет. Следует приглашение присесть. Достаю из портфеля «наглядные пособия» и начинаю раскладывать их на столе перед строгим рецензентом. Василий Филиппович, не ожидая окончания этой процедуры, задает вопрос:

– Товарищ Сапиро! А когда вам исполнится сорок лет?

– Уже год как исполнилось, Василий Филиппович!

– Так что вы тянете? Защищаться надо!

Беседа продолжалась еще минут тридцать-сорок, но на темы, не связанные с диссертацией. Путевка в докторскую жизнь была получена.

До сих пор благодарен ректору университета Владимиру Маланину, напомнившему мне в конце 1995 года, что В. Тиунову исполняется 95 лет. Мы организовали несколько публикаций о юбиляре и вместе приехали поздравить к нему домой. Он был тронут этой встречей. Признаюсь, я тоже.

Психологическая «теория относительности» универсальна, вернее – всеядна. Отталкиваясь от нее, можно (а чаще всего нужно) ставить под сомнение самую тщательную, научно обоснованную оценку любого объекта, действия, результата. В том числе – достигнутого успеха.

– Шеф меня похвалил (ура!). Но премии не удостоил (что-то не так?).

– Наш банк лучший в регионе! (аплодисменты). Но не входит в первую сотню федеральных (информация для размышления).

– Ксюша удостоила меня своим вниманием (это – супер!). Но не меня одного (делим «супер» на «икс» неизвестных).

И так до бесконечности.

Недели через две после назначения федеральным министром я поймал себя вот на чем: хотя, как и все мои коллеги-министры, я имею одинаковый с ними статус, но кое-кого из них я сам воспринимаю как более «высокого», значительного. Вначале причиной этого я посчитал присутствие в наших рядах «президентских министров» (подчиненных непосредственно президенту). Но странное дело: с министром обороны, почти моим ровесником, маршалом Игорем Сергеевым я чувствовал себя на равных. А с другим ровесником, министром иностранных дел Евгением Примаковым ощущал явную дистанцию. Так же, как и с «молодыми»: Сергеем Степашиным, Сергеем Шойгу. Постепенно я нашел разгадку этого проявления «теории относительности». Е. Примаков, С. Шойгу, С. Степашин, Я. Уринсон были «дедами» в этой роте. А мы – «салагами».

Во всех приведенных примерах оговорка «но» снижает цену успеха, приземляет. Но если изменить парадигму, то «теория относительности» начинает работать «на повышение»:

– Я не получил премии, но шеф выделил, похвалил именно меня.

– Наш банк пока не занял лидирующие позиции в федеральном списке, но в регионе мы уже первые.

– Ксюша выбирает лучших. И я среди них!..

Из приведенной выше «перемены мест слагаемых» вытекают два вопроса:

Первый: учитывая такую гибкость «теории относительности», стоит ли обращать на нее внимание?

Второй: если «да», то исходя из какой парадигмы?

Я думаю, что на эту теорию следует не только обращать внимание, но и учитывать при принятии решений.

Что касается выбора парадигмы, то нельзя забывать, что все определяется ситуацией, нюансами.

В соответствии с формальной управленческой иерархией пост министра более высокий и престижный, чем председателя комитета Совета Федерации. Но не «в разы».

А вот степень свободы в те годы у сенатора была на порядок выше, чем у министра.

Если бы мне предложили быть министром, когда я был сенатором и председателем ЗС, я бы точно отказался. Оставаясь в той же весовой категории, я выиграл бы в престиже, но потерял в свободе. Решение было бы отрицательное.

Когда мне реально предложили стать министром, я был рядовым депутатом областного ЗС. Свободы у депутата было еще больше, но пост, его престижность – на порядок ниже. Это был выбор между весовыми категориями, и решение было принято положительное.

Даже не помню, с каких пор (может быть, со студенческих), но, прежде чем решить что-то важное, дать ответственную оценку, я применяю «метод подстановки». Он явно вытекает из «теории относительности», хотя по своей методике прост до примитива.

Первый вариант «метода подстановки» заключается в том, что я условно ставлю себя на место человека, действия которого пытаюсь оценить. И спрашиваю себя: как бы ты повел себя в этой ситуации? Примерно в трех случаях из десяти, поставив себя на «чужое место», я изменял свое первоначальное мнение. Своя рубашка – ближе к телу!

Второй вариант психологически менее суров и используется в случаях, когда требуется решить, кто из двух соперников, оппонентов прав.

В 2008 году М. Ходорковский «отмотал» половину своего срока, что, теоретически, давало ему шанс выйти на свободу. В связи с этим в прессе, в Интернете возникла острая дискуссия, в ходе которой сторонниками и противниками досрочного освобождения высказывались как свежие аргументы, так и ссылки на ранее опубликованные.

Не вникая в юридические тонкости, я мысленно соглашался с теми, кто считает, что свой тяжкий экзамен Михаил Борисович сдает достойно. Вот тут, словно электрический разряд, проскочила крамольная мысль, навеянная «методом подстановки»: а как бы повели себя на (читинском) месте М. Ходорковского его непреклонные судьи, например телеведущий Александр Гордон, космонавт Георгий Гречко и, страшно подумать, Игорь Иванович Сечин?

 

Великость

Впервые термин «великость» в том значении, в котором он занял свое прочное место в моем психологическом словаре, я услышал в середине 1970-х годов. Мы с моим другом и коллегой Игорем Кручининым зашли в кабинет заведующего кафедрой отраслевых экономик Рэма Коренченко, чтобы решить какой-то дежурный вопрос. По «погонам» Кручинин и Коренченко формально были равными: оба в то время кандидаты наук. Правда, Коренченко, в отличие от коллеги, принадлежал к числу университетских аборигенов. К тому же кафедра его была выпускающей на докторский Ученый совет, где в ближайшие годы нам всем троим предстояло защищаться. Когда появлялся повод, то Рэм не упускал шанса показать, что он хоть на вершок, но повыше. Подобное произошло и в тот день. Однако вместо того чтобы уговаривать коллегу, тощий Кручинин отступил на шаг и с высоты своих почти двух метров произнес: «Рэм! Великость тебя погубит!»

«Великость» я воспринимаю как провал экзамена по учебной дисциплине, называемой «медные трубы». Это одна из трех «дисциплин», известных по присказке про «огонь, воду и медные трубы». Убежден, что для людей способных, с сильным характером, экзамен на «медные трубы» оказывается наиболее трудным. Вода и пламя – понятные противники. Преодолевать их трудно, опасно, но с ними все ясно: на войне как на войне. Другое дело – звучащие в честь тебя трубы. Как убаюкивают теплые слова о себе, любимом! Как незаметно, ненавязчиво тебе показывают, что ты «самый-самый»! На первых порах объект подхалимажа еще позволяет другим подшучивать над собой. Затем это начинает раздражать, и подобные шутники изымаются из окружения. Но он еще понимает, что не святой и изредка может пошутить сам над собой. Наконец, исчезает и способность к самоиронии. Иногда этот момент совпадает с прогрессирующим склерозом.

На меня удручающее впечатление произвела перемена, произошедшая за кратчайшее время с экономическим корифеем 1970-х годов, автором многочисленных учебников, большой фигурой ВАКа Ипполитом Михайловичем Разумовым. Мне посчастливилось быть его попутчиком в вагоне «СВ» поезда Москва – Пермь. Тогда ему перевалило за семьдесят. Совсем молодым он уже занимал видное положение в Госплане, знал всех и вся, и все знали его. В нашей поездке под коньячок он рассказывал мне о послереволюционных и военных годах, о людях, которым были посвящены страницы в энциклопедиях, об их профессиональных заслугах и человеческих качествах, о тайнах московского научного «двора»… И с изящной иронией – о себе, своих регалиях и «иконостасе», о своих досадных, но смешных проколах…

Года через два-три я был приглашен на его 75-летний юбилей. юбиляр вышел на трибуну и около часа рассказывал… какой он хороший. Перечислил все свои награды, звания и много чего еще. Факты были те же, что и в тех, вагонных, чудесных рассказах. Но они интерпретировались совсем по-другому. И человек, стоявший на трибуне, был совсем другим, пораженным собственной «великостью».

«Великость» – серьезное и вредное психическое заболевание. Первый симптом «великости», как и простуды, – легкое головокружение. Только здесь – от собственных успехов. Затем появляются проблемы со зрением: окружающие для тебя выглядят все мельче и мельче, а сам ты в собственных глазах – все величественнее.

Как найти «золотую середину» в собственном поведении и держаться ее? Как не впасть в «великость» в обстоятельствах, всячески способствующих этой трансформации? Мой неожиданный карьерный взлет в 1990–1998 годах сделал ответ на этот вопрос не праздным. Как-то сразу вдруг изменились должностное положение, круг общения, мои возможности и ожидания окружающих (в том числе, искушенных в аппаратных играх и интригах).

На первых порах ситуация осложнялась и тем, что молодая перестроечная пресса ко мне благоволила и, хотя бы косвенно, прививок от «великости» почти не ставила. Года через три это прошло.

Думаю, что острых рецидивов «великости» мне удается избегать по ряду причин.

Случай с И. Разумовым произвел настолько сильное впечатление, что периодически выполняемая процедура критического самоконтроля была взята на вооружение.

Помогает и самоирония, которая досталась в наследство от отца.

Но самым сильнодействующим профилактическим средством против моей «великости» была и остается жена.

И все же иногда, что греха таить, так и тянет походить в «великих».

Лето 1977 года. Суббота. Из почтового ящика извлечена долгожданная открытка из ВАКа, в которой сообщается, что я стал доктором экономических наук. Победа!

Спустя полчаса, когда туман эйфории осел, жена ненавязчиво напомнила, что половина гаража забита стеклотарой, которую полезно бы сдать.

– Ты что? Доктор наук будет сдавать бутылки?

– Давай последний раз сдадим, а потом я буду по одной выбрасывать.

Компромиссное предложение принимается. В приемном пункте стеклотары, расположенном в подвальчике на привокзальной площади, кроме меня – лишь двое завсегдатаев, сдающих три бутылки. Вношу свои многочисленные ящики, начинаю выставлять бутылки на прилавок. Выясняется, что для сдачи необходимо выполнить процедуру удаления… то ли наклейки, то ли сургуча, – не помню. Приемщица максимально благожелательна:

– Заплати мужикам трешку, они все сделают.

Контракт заключен, работа закипела. Мужички, в колонну по пять, выставляют ровными рядами бутылки из-под коньяка, «посольской» водки, чешского и польского пива, добытого в сокровищницах Камского речного пароходства. Их содержимое поднимало дух предзащитных и защитных банкетов, встреч и проводов оппонентов, как минимум, года за два. Зрелище по тем временам получилось настолько впечатляющим, что один из моих добровольных помощников одобрительно произнес:

– Да, мужик! Говно не пьешь!!!

Когда жена открыла дверь, я не очень вежливо отодвинул ее в сторону и вошел в квартиру.

– Ну, не успел стать доктором, а уже загордился!

– Причем тут доктор? – ответил я и ткнул пальцем в лист бумаги, прикрепленный к карману рубашки. На листе было написано: «ГОВНО НЕ ПЬЮ!»

Одним из направлений анализа хозяйственной деятельности на предприятии является функционально-стоимостный анализ (ФСА). Во многих монографиях и учебниках по этой дисциплине за 1960–80-е годы, в том числе переводных, упоминалось, что одним из основоположников этого метода был пермский инженер Ю. М. Соболев, опубликовавший в 1940-х годах соответствующую статью. Почему-то это выпало из поля зрения пермской прессы, но живой классик долгое время работал заместителем главного технолога телефонного завода. Я его хорошо знал и уважал. Последний раз мы с ним встречались в середине 1980-х.

В Пермском университете я читал курс «Анализ хозяйственной деятельности», часа четыре уделяя внимание ФСА. И, как пермский патриот, обязательно рассказывал о Соболеве. Однажды, в 1980-х, принимаю экзамен по этой дисциплине. Симпатичная студентка на первый вопрос ответила на троечку, ответа на второй явно не знала, задачу с моей подсказкой одолела. Короче, зависла между двойкой и тройкой. Решил бросить ей «спасательный круг», задать вопрос полегче. Спрашиваю:

– Вот есть такая штука – функционально-стоимостный анализ. Кто из ныне здравствующих пермяков является первооткрывателем этого направления анализа?

Студентка радостно, ни секунды не задумываясь:

– Вы, Евгений Саулович!

Хотя даже вероятность принадлежности к классикам была приятна, виноват, но предложил ей прийти еще раз.

Я женился после того, как прекратил активно заниматься спортом. Так что мой звездный спортивный миг жена не застала. Но настоящий бриллиант рано или поздно все равно сверкнет!

Уже упоминалось о чтении лекций для партийно-хозяйственного актива. Часто я это делал и в городах области. За «партийные» лекции гонорара не полагалось. Но, выезжая для выступления на партийной трибуне, пару дней читал лекции на предприятиях (три-четыре в день по линии общества «Знание»). Они оплачивались по «докторской» ставке – 15 рублей за лекцию, что являлось неплохой «шабашкой». Попутно моему вузу и кафедре это зачитывалось как «чтение лекций среди населения».

Зимой в начале 1980-х с подобной миссией я приехал на свою малую родину в Чусовой. Со мной приехала жена, преподаватель Пермского политехнического, с той же боевой задачей… Вечером после напряженного трудового дня захотелось пивка. Рядом с гостиницей была столовая-забегаловка, и я уговорил Лиду составить мне компанию. Взял кружку пива, бутерброд с селедкой и приступил к «процессу». Подходят двое, слегка под градусом. Один, по виду мой ровесник, со словами «привет, Женя!» жмет мне руку и, указывая на меня, обращается к своему более молодому напарнику:

– Ты его знаешь?

– Знаю. Профессор, у нас в цехе лекцию читал.

– Подумаешь, профессор! Лет двадцать назад мы с ним в Чусовом на беговой дорожке всех уделывали! И не было в области человека, который бы на финише ему в жопу не смотрел!

Даже на привыкшую ко всякому жену все это произвело впечатление.

Народное признание – великая сила!

Но народ не только приподнимает на небеса, но и спускает с них на грешную землю.

Предметом моей особой гордости была большая статья (подвал!)

«Поощрение исполнителя», опубликованная в «Правде» в июне 1978 года. Гордиться было чем: никто из моих коллег не мог припомнить, чтобы в «обозримом прошлом» кто-то из «университетских» опубликовался в главном официозе страны Советов. Обмывали это событие не один день. Бывшая моя студентка, а в ту пору уже директор продуктового магазина, оказавшая помощь в приобретении дефицитной выпивки и закуски на это благое дело, ненароком поинтересовалась:

– Широко отмечаете! И сколько вам за эту статью заплатили?

– Семьдесят три рубля!

– Сколько, сколько?

– Семьдесят три.

– Да уж… У меня лоточница в сезон столько за один день имеет.

1970-е годы. По одну сторону железной дороги на Кунгур в районе деревни Горбуново располагались дачи нашего кооператива. По другую – служебные, завода имени Свердлова.

Как-то вечерком я прогуливался по лужайке, расположенной вдоль «железки» с нашей соседкой по участку, профессором, хирургом Л. Полатовой. Наши сыновья дружили. Да и мы с женой с удовольствием общались с Людмилой Федоровной и ее мужем Владимиром Вахабовым. Через какое-то время нам навстречу попадается генеральный конструктор КБ. Любезно поздоровался. Весной я читал в обкоме лекцию, он на ней присутствовал. И теперь я с гордостью зафиксировал, что запомнился столь известному человеку. Шагаем дальше. Навстречу идет один из заместителей директора завода, тоже мой слушатель. И также предельно уважительно здоровается. Меня уж было начало распирать от «великости», когда третий из повстречавшихся, совершенно мне незнакомый, поприветствовал с поклоном. Людмила Федоровна ответила. Тут до меня дошло, что все улыбки и поклоны, которые я зачислил на свой счет, предназначались ей.

– Людмила Федоровна, так это они с вами?

– Со мною. Я им всем в жопу смотрела.

Последний легкий приступ «великости» я испытал в 1998 году. В июньском (24-м) номере журнала «Коммерсант-Власть» на трех полосах была опубликована статья «Окончательное решение национального вопроса». Для меня как министра содержание статьи было далеко не самым приятным. Но оно с лихвой компенсировалось подзаголовком одного из разделов: «Министерство национальностей: от Сталина до Сапиро».

Я уверен, что для каждого человека «великость» – опасное и коварное психическое заболевание, серьезно искажающее реальность. Лучше бы при первых его признаках заняться самолечением, но это дано далеко не каждому. Так что помогайте ближнему… И дальнему.

Но «великость» бывает не только индивидуальная, но и коллективная. Корпоративной и тем более государственной, общенациональной «великости» я не рискну дать столь категоричную отрицательную оценку. Но только из осторожности: а вдруг не прав? Но, если читателя интересует мое мнение, то «коллективную» великость я считаю явлением не менее вредным.

Одним из проявлений такой великости является «ура-патриотизм». В словаре это явление характеризуется как «выражение любви к отечеству не на деле, а на словах в форме настойчивых, шумных демонстративных заверений». Во-первых, о любви. Не претендуя на репрезентативность, поделюсь одним наблюдением: чем больше в отношениях мужчины и женщины громких слов о любви, тем больше «хо́док налево». Если речь идет не о психопатах, то настоящая любовь вещь интимная, негромкая. Это относится и к любимому человеку, и к отчизне.

Во-вторых, если бы ура-патриоты громко объяснялись только в любви к своему народу, то беды в этом не было. Ну, ощутят слушатели небольшое неудобство, почувствуют некоторую неловкость. Но психология ура-патриота: люблю «наших», ненавижу «чужих». И вот это – не только не безобидно, но смертельно опасно (в прямом смысле).

В-третьих, ура-патриоты не только любят, но и гордятся. Правда, подавляющее их большинство гордятся не тем, что создали они, а что сделали для них. Мне представляется, что отчизна будет расцветать, богатеть, укрепляться, если ее граждане будут больше создавать, чем гордиться плодами чужих рук и умов. Если они будут умножать полученное наследство, а не с гордостью его проматывать.

Я прекрасно представляю убойную силу PR-эффектов, пропаганды, промывания мозгов. Не раз был свидетелем того, как на эту удочку клевали миллионы. Но видел и другое: мыльный пузырь рано или поздно лопается, а вранье не может быть бесконечным, да и реакция на него нередко оказывается «непропорциональной». В лучшем случае – в форме бескровных митингов 1989–90-х годов.

В праздничные ноябрьские дни 2008 года активисты молодежного движения «Наши» провели у посольства США в Москве акцию протеста против «агрессивной политики Соединенных Штатов». В акции приняли участие 15 тысяч человек, которых привезли на 250 автобусах. Охрану общественного порядка при проведении акции обеспечивали около полутора тысяч сотрудников правоохранительных органов, в том числе 200 бойцов московского ОМОНа. В акции принял участие руководитель Федерального агентства по делам молодежи Василий Якеменко.

Организаторы этой акции поставленную тактическую задачу выполнили, железнодорожные стрелки с российских путей на американские на 30 минут перевели и наверняка остались собой довольны. Люди они молодые, но ушлые, считающие, что держат Бога за бороду.

Читая эту информацию, я по дурацкой ассоциации вспомнил случай тридцатилетней давности. Один ретивый пенсионер-мичуринец два года натаскивал своего волкодава на борьбу с мальчишками, совершавшими набеги на шесть соток его плодово-ягодных угодьев. Кончилась дрессировка тем, что пес порвал своего напившегося в дым хозяина.

Уверены ли вдохновители и организаторы подобных акций, что их воспитанники не порвут своих учителей при малейшем дуновении ветра в другую сторону?

Осуждая ура-патриотов, я не противоречу себе и не отказываюсь от ранее провозглашенного лозунга «Наша – лучше!». Более того, при всей антипатии к ура-патриотизму, мне еще неприятнее другая крайность: восприятие в одном, черном, цвете всего своего, неспособность разглядеть хорошее у себя под носом. От собственной семьи до страны…

Я очень хочу, чтобы страна, в которой я вырос и живу, была лучшей в мире. И не просто этого хочу, а всю жизнь в меру своих возможностей и способностей стараюсь внести свой вклад в ее успех. Но стараюсь об этом не шуметь. В приличном обществе это не принято…

Где скрываются истоки коллективной «великости»?

Наверное, их много, но четыре причины я, думаю, «вычислил».

Первая – психическое расстройство группы лиц на почве неполноценности. Неполноценности личной или групповой, общественной. Надеюсь, что эта группа «великих» самая малочисленная.

Обычно подобные люди в чем-то ущербные. Несмотря на то, что некоторые сумели достигнуть больших высот в своей профессиональной и общественной деятельности. Наиболее известные из них одновременно и «патриоты», и антисемиты. Писатель В. Белов, скульптор В. Клыков, генерал А. Макашов, академик И. Шафаревич…

Я не могу назвать какой-то общей причины, объединившей их в ненависти к «врагам» отчизны. Думаю, что у каждого из них – своя. Но один общий симптом их заболевания я все же обнаружил. Не знаю, каковы они в узком кругу друзей-товарищей. Но на публике, несмотря на их реальные успехи, известность и регалии, все они угрюмые, все страдальцы, разоблачители…

Недавно почти в одно время я прочитал две книги воспоминаний. Одна принадлежит перу актера Льва Дурова, другая – друзей и соратников скульптора, председателя Высшего Совета Союза Русского Народа, главы Всероссийского Соборного Движения генерал-лейтенанта казачьих войск Вячеслава Клыкова.

Лично не довелось встречаться ни с Л. Дуровым, не с В. Клыковым. Но творчеством и того и другого интересовался. Прочитав эти две книги, я вижу, как перед собой, живого, грешного, доброжелательного, веселого и грустного, думающего Л. Дурова. А вместо В. Клыкова вижу «икону». И много суровых слов с восклицательными знаками.

Характерно, что одна из прощальных статей о В. Клыкове озаглавлена «Мастер «сурового стиля».

С одной стороны, к людям такого масштаба, как В. Клыков, несправедливо даже косвенно применять термины типа «ущербность». Но, когда начинаешь анализировать, думать о причинах всепоглощающей «суровости» таких людей, более мягких синонимов, увы, не находишь.

Вторая причина коллективной «великости» – инерционность ума, нежелание человека анализировать, сравнивать, обобщать. Эта форма болезни не столь опасная хотя бы потому, что вредна для отдельного «пациента», но вряд ли может быть отнесена к категории «опасна для окружающих».

Несколько лет водителем закрепленной за мною «Волги» был отличный водитель и прекрасный человек Владимир Владимирович Колесницкий. Более полутора десятка лет он возил первого секретаря Пермского обкома Б. В. Коноплева. При всем дефиците автотранспорта лиц подобного ранга не обижали и обновляли их автопарк не реже чем раз в два года. Видимо, сочетание двух факторов – длительное пребывание в непосредственной близости к первому лицу области и вождение исключительно «свежих» автомобилей – воспитали из ВВ убежденного патриота отечественного автопрома. До поры до времени на иномарках он не ездил принципиально, что не мешало ему отзываться о них крайне пренебрежительно. Пора эта наступила году в 1995-м.

Однажды в понедельник, сев в машину, я обнаружил там ВВ в самых «растрепанных» чувствах.

Причина выяснилась быстро. Накануне, в выходной, кто-то из знакомых ВВ попросил свозить его в Кунгур (километров около двухсот в оба конца). Это путешествие ВВ совершил на автомобиле хозяина, иномарке с десятилетним стажем. Машина, которой, как он выразился, по «выслуге лет давно пора лежать в металлоломе», оказалась настолько хороша, что теперь он задавал один и тот же вопрос: почему мы так не можем?

Шоры, добровольно носимые года четыре, упали, и он, сам того не желая, увидел реальную картину. Увидел и очень расстроился, разочаровался.

Убежден, что каждому человеку, тем более претендующему на не рядовую роль в жизни, в обществе, просто необходимо иногда оглянуться вокруг, посмотреть на окружающее «незамыленным», свежим взглядом. И тогда есть шанс увидеть совсем иную картину.

Третья причина коллективной «великости» – вера в лично придуманную комфортную легенду. Чаще всего эта легенда бескорыстная, хотя бывает и прагматическая.

За восемь лет совместной работы с Геннадием Вячеславовичем Игумновым десятки, а то сотни раз наш «дуэт» возглавлял застолья, принимал высоких гостей. Без ложной скромности скажу, что исполняли мы эту функцию государственной службы на высоком идейном и безыдейном (юмористическом) уровне, получая при этом взаимное удовольствие от «парного конферанса».

Одним из застольных «коронных номеров» Геннадия Вячеславовича была легенда о «лучшей в мире» пермской водке.

После 1990 года в Перми действительно стали выпускать хорошую, без сивушного запаха, водку. Но это явление было повсеместным для большинства регионов России. Мне тоже хотелось похвастаться нашими достижениями, но многолетнее чтение учебной дисциплины, название которой начиналось со слова «анализ», не позволяло мне сказать «лучшая» и принуждало ограничиться более мягкой формулировкой: «хорошая». Такая форма патриотизма, особенно в неофициальной обстановке, безвредна и даже в чем-то приятна.

Хотя, когда она достигает «промышленных» масштабов или используется в серьезных ситуациях, то может трансформироваться в дезинформацию.

Нередко причина того или иного явления кроется не в наличии, а в отсутствии. Там, где нет хороших автомобильных дорог, гораздо меньше дорожно-транспортных происшествий с тяжелым исходом, а в условиях недостатка противозачаточных средств вдруг начинает расти рождаемость.

Из того же ряда четвертая причина коллективной «великости». Человек, не имея объективной «базы для сравнения», просто не может сравнить свою жизнь с другой. Это создает условия для гордости за свою «общность» даже в условиях всеобщего прозябания.

Я уже писал о «внешней среде» сталинской эпохи, о постоянном, глубоко запрятанном страхе. И в этих условиях одной из всенародно любимых была песня со словами:

Чем можно объяснить, что миллионы людей искренне, от души пели о самом «вольном дыхании» в мире, хотя каждый знал, догадывался: на другой же день его, как и многих других, может увезти в никуда «черный воронок»?

Молодостью с ее естественным желанием радоваться жизни, гордиться, не вдумываться в смысл отдельных слов?

Волшебной силой искусства?

Массовым психозом?

Отсутствием информации о «другой стране»?

Думаю, что каждая из этих «нот» создавала общий мажорный тон, ту самую коллективную великость. Но мы порассуждаем лишь об одной из них – «базе для сравнения».

Термин «база для сравнения» я позаимствовал из экономики. В советское время, чтобы получить премию за освоение новой техники, необходимо было рассчитать сумму экономического эффекта, который получит народное хозяйство от внедрения этой самой техники. Предположим, работники Уральского автозавода осваивали новую модель автомобиля «Урал-4320». С чем сравнить ее эффективность (экономичность, проходимость, расходы на ремонт, ресурс…)? Если с ранее выпускавшейся моделью «Урал-375» – эффект будет солидным. Если с современным «американцем» или хотя бы чешской «Татрой» – эффект будет гораздо скромнее.

Получается, что, с учетом глобального проявления «теории относительности», наличие объективной «базы для сравнения» и ее правильный выбор являются наиважнейшими процедурами оценки явлений, событий, людей, стран… И великости, в том числе.

До сих пор я осуждал «великость», прежде всего, с позиций морали. Но она вредна и с прагматической точки зрения.

Человек, сообщество, позволяющее себе демонстрировать вместо достоинства «великость», восстанавливает окружающих против себя.

Собственная «великость» – расслабляет.

Бесспорно, мы имеет основание гордиться своей страной на фоне маленькой Кубы или большой Индии. Но лучше бы нам завидовали белой завистью жители маленьких Сингапура и Швейцарии или больших США.

Атмосфера «великости» и сопутствующего ей подхалимажа – это элитная парилка с обязательным фимиамом. Пока ты в ней нежишься, другие вкалывают, набирают силу. И, в конце концов, оставляют тебя позади.

 

В поисках гармонии

Продолжая упражнения в «душеведении успеха», никак не пройти мимо такого явления, как «гармония». В данном случае речь идет не о музыкальной гармонии, а о той, что внутри нас. Впрочем, для ее описания подходят такие характеристики гармонии музыкальной, как «порядок», «лад». Когда душевные «порядок» и «лад» нарушены, происходит внутренний «раздрай», так удачно охарактеризованный актером М. Пореченковым: «Некое внутреннее состояние войны с самим собой».

Погоня за успехом происходит не по бесконечно прямому автобану. То и дело мы оказываемся на развилке дорог, но далеко не каждый «гонщик» притормозит, чтобы выбрать именно ту, которая минимизирует внутренний «раздрай».

В этом разделе разговор пойдет о случаях, когда нужно выбрать одну из всего двух дорог. Каждая из них ведет к желанной цели. Но, продолжая автомобильную аналогию, одна скоростная, но более длинная. Другая – короче, но на ней не разгонишься. Какая из них вам более подходит по навыкам вождения, по менталитету, по душе?

Единоначалие или коллегиальность?

Сразу хочу предупредить, что речь идет о настоящей, а не декоративной коллегиальности. Декоративной коллегиальностью баловался даже товарищ Сталин, который частенько публично ссылался на коллективное мнение своих коллег, запуганных им до смерти.

Большинство толковых «единоначальников», прежде чем принять окончательное решение по спорному вопросу, выносят его на обсуждение соратников и специалистов. И, тем не менее: если последнее слово принадлежит им, то это не коллегиальность.

Коллегиальность реальна, когда мнение первого лица может быть отвергнуто. Если не подчиненными, то нижестоящими: членами совета директоров, художественным советом, депутатами…

Мне пришлось побывать в ипостаси и единоначальника (министра, первого вице-губернатора), и руководителя реально самостоятельного коллегиального органа (областного Законодательного собрания в годы «эпохи Ельцина»). Так что возможность для сравнения имеется.

В моем архиве сохранились несколько вырезок из газет 1990–97 годов, где меня, иногда по-доброму, иногда враждебно, называют одним из «отцов пермской демократии». И я от этого титула, независимо от контекста, в котором он преподносится, ни в коем случае не открещиваюсь. Более того – горжусь.

Поэтому, если мне задают вопрос: какая из этих двух форм более справедливая, – то я, не задумываясь, отвечаю: коллегиальная.

А дальше начинается «раздрай». На вопрос, какую руководящую должность я хотел бы занимать, я, если по-честному, также не сомневаясь, отвечу: единоначальную.

С одной стороны, я уверен, что коллегиальное управление – самое справедливое. При нем принятое решение так или иначе учитывает весь спектр существующих мнений.

С другой – оно очень трудоемкое, требующее огромного терпения, неповоротливое.

Коллегиальность «не срабатывает» при управлении динамичными процессами. Недаром в случае чрезвычайного положения действия демократических институтов замораживают. Но это недостаток коллегиального управления с точки зрения государства, общества, компании.

А с позиции человека, претендующего на лидерство, на успех? С позиций эгоиста?

Полагаю, что по медицинским показателям оно просто противопоказано для людей моторных, с высокой самооценкой, властных.

Типичным представителем руководителей, для которых коллегиальное управление – что нож в горле, является мой политический «крестный», в свое время председатель Пермского облисполкома В. Петров. В какой бы сфере он ни работал (строитель, партийный, советский работник), по менталитету он оставался прорабом ударной стройки. Прораб всегда знает, что должны делать его подопечные. Он четко ставит задачу, контролирует ее исполнение и терпеть не может пустопорожних разговоров.

Хотя, теоретически, должность председателя облисполкома до 1990 года была выборной, а председатель формально был подотчетен депутатам, ничем подобным даже «не пахло». В Перми он подчинялся одному должностному лицу: первому секретарю обкома. Московское начальство тоже признавалось, но оно было далече.

И вот прошли выборы 1990 года. В областном совете тон задают молодые, горячие, слегка опьяневшие от свалившейся на них власти демократические депутаты. Часть из них к тому же не только не компетентны, но и плохо воспитаны.

Но теперь председатель им реально подотчетен. У него два варианта поведения: или подстроиться к ним, не замечать глупостей, прощать неподобающее поведение, пересиливая себя, улыбаться, чтобы гнуть свою линию, или послать всех подальше.

Для человека с характером и жизненной школой В. Петрова первый вариант неимоверно тяжел психологически. Но при нем сохраняется заработанный за долгие годы карьерный капитал.

Второй вариант обеспечивает душевную свободу. Но плата за нее немалая: тот самый капитал в полном объеме идет в распыл (за вычетом репутации).

Я понимаю, с каким трудом Виктор Александрович принял решение хлопнуть дверью. Тем более, и тогда, и сегодня оставшаяся при нем незапятнанная репутация, несмотря на ее раритетность, ценится гораздо ниже, чем крупнотиражное угодничество.

Он сделал этот нелегкий, но правильный выбор. Правильный не только по законам чести, но и по законам медицины.

Может, я и ошибаюсь, но думаю, что на принятие этого решения повлиял еще один психологический фактор.

Мои однокурсники-фронтовики рассказывали, что иногда даже у бывалого «окопника» по какой-то причине происходил «надлом». Он не только терял осторожность, но сознательно лез под пули, беря на себя самое опасное. Поведение Виктора Александровича к декабрю 1990-го чем-то напоминало эту ситуацию. Ему ничего не стоило бы «позаигрывать» с депутатами, «подмазать» особо ретивых (вскоре эти процедуры с блеском исполнил его преемник Михаил Быстрянцев). Убежден, что он мог это сделать. Но не сделал, потому что было противно. Создавалось впечатление, что последнюю депутатскую «пулю» он даже «ловил».

Я и по характеру, и по опыту работы из другой группы контингента, обслуживаемого психотерапевтами. Самооценка – на «четверку», властности – на «троечку», нормально себя ощущаю в демократичной атмосфере ученых советов…

Но при наличии выбора я бы все же предпочел единоначалие. Разумом я понимаю, что необходимо убеждать каждого, но если человек не вызывает у меня уважения, антипатичен мне, то сразу вспоминается библейская мудрость: «Не мечите бисер перед свиньями».

Правда, если выбор отсутствует, могу и «пометать», и без особого ущерба для собственной нервной системы. Без энтузиазма, но могу.

Поэтому искренне завидую тем, кому коллегиальная форма управления по душе. И нисколько не осуждаю «приспособленцев», которые предпочитают быть «прорабами», но, исходя из суровых реалий, не ломая себя и даже комфортно тянут бурлацкую лямку коллективного руководства.

Для меня образцом вынужденной, но эффективной адаптации к условиям коллегиального управления был Егор Семенович Строев в статусе председателя Совета Федерации второго созыва. Его «подопечные» – президенты республик, губернаторы и спикеры, тогда еще не привязанные на короткий поводок к «властной вертикали». С этой компанией с позиций силы разговаривать бесполезно. Проявить слабину – себе дороже.

И Строев нашел ту золотую середину, где в оптимальной пропорции сочетались уважение к каждому из сенаторов и отсутствие подобострастия к кому-либо (не исключая президента и премьеров).

Почему я эту адаптацию назвал «вынужденной»? Путь Е. Строева к председательскому креслу верхней палаты продолжался 40 лет и проходил от сельского райкома через Политбюро ЦК КПСС (это вам не институт благородных демократических девиц). На 90 % уверен, что, оптимизируя свои отношения с сенаторами, он «наступал на горло собственной песне». Но невооруженным глазом (ухом) этого разглядеть (расслышать) было невозможно!

Назначенец или избранник?

Напомню, что в этом разделе мы радеем не за интересы общества, государства или акционеров, обсуждая, кто принесет народу больше счастья – выборный или назначенный губернатор (сенатор, мэр, художественный руководитель театра). Об этом разговор отдельный и не здесь.

Мы на проблему смотрим с позиции конкретного человека, у которого появилась реальная возможность взять еще одну карьерную высоту. Более того, у него есть выбор из двух, практически равных по высоте вершин. Например:

– выдвинуть свою кандидатуру на выборах мэра города;

– принять предложение президента самой крупной в этом городе компании и стать его «вице» (может быть, и для того, чтобы освободить путь другому кандидату в мэры).

Если отбросить в сторону нюансы, в чем разница между «назначенцем» и «избранником»?

«Назначенец», получивший приглашение, имеет стопроцентный шанс получить желаемое. У «избранника» даже при благоприятном раскладе (авторитете, наличии финансовой поддержки и т. п.) всегда есть риск проиграть.

«Назначенец» своим повышением обязан лишь одному человеку (максимум двум-трем). «Избранник» – десяткам, сотням тысяч избирателей.

Что лучше?

С одной стороны, «назначенец» может не дергаться, не быть слугой многих господ. Следуй генеральной линии шефа, качественно выполняй поставленные им задачи – и «все в шоколаде».

А с другой стороны…

Какие задачи будет ставить шеф – толковые, реальные или завиральные? Как он их будет ставить – точно, конкретно или «иди туда – не знаю куда»? А если он в тебе разочаруется, да не по делу, а из-за каприза?

Последнее «избраннику» уж точно не грозит. Значит, не грозит и немотивированная отставка. Более того, опираясь даже на рассредоточенное большинство, он в какой-то мере защищен от случайных «наездов», капризов, явной несправедливости.

В «эпоху Ельцина» эта защищенность была ощутимой. Об этом я сужу не понаслышке.

В разделе «Парламентская неделя» я упоминал об отзыве своей подписи из-под Договора об общественном согласии. Немного о предыстории этой акции.

Тема бюджетных взаимоотношений центра и регионов стара, как и государство, которое собирает налоги с одних граждан и значительную их часть отдает другим. Считается – тем, кто победнее. Та же история и с регионами. Драматизм ситуации не только в том, что федерация забирает твои кровные, которых самому не хватает. С этим еще можно мириться. Особенно, когда знаешь, например, что деньги идут на поддержку близкого родственника (Коми-Пермяцкого округа) или вернутся к тебе же на строительство моста через Каму. Но вдруг выясняется, что федерация и забирает, и возвращает деньги по разным правилам игры. Для одних регионов – по льготным, для других – по ужесточенным. Что у нее есть свои «любимчики», и твой регион не в их числе. Это перестает нравиться.

В первой половине 1990-х годов в Пермской области такое неравноправие особенно болезненно ощущалось на фоне Башкирии. Во время «парада суверенитетов» Башкирия, как и ряд других республик, сумела выторговать у федерации довольно приличные привилегии. Достаточно сказать, что в федеральный бюджет Пермская область отдавала половину собираемых налогов, а соседняя республика – лишь 20 %. По уровню развития экономики мы с Башкирией примерно равны. Получив такую фору, Башкирия имела гораздо большие, чем мы, возможности для дотирования сельского хозяйства, коммунальных и транспортных услуг, финансовой поддержки различных социальных проектов и прочих «вкусных» вещей.

В начале 1994 года я был избран председателем Законодательного собрания и обнаружил, что наконец-то могу вынырнуть из водоворота текучки, поглощавшей почти все время первого заместителя главы администрации по экономике и финансам. Появилась возможность проанализировать наше «житье – бытье», сравнить его с соседями. Именно тогда, не без помощи глав «пограничных» районов Юрия Паздерина и Рифа Исмагилова, я ощутил масштаб этой проблемы.

Довольно быстро мы собрали необходимую информацию о правилах игры федерального центра с другими регионами, выполнили необходимые расчеты. На их основании я написал проект обращения к Президенту и спикерам палат Федерального Собрания. В нем говорилось, что в соответствии с Конституцией России все субъекты Федерации равны. Поэтому предоставление привилегий одним субъектам Федерации и непредоставление их другим является нарушением Конституции, ущемляет права Пермской области.

Незадолго до указанных событий по инициативе главы администрации Президента Сергея Филатова был подписан Договор об общественном согласии. Суть его можно описать одной фразой из классического мультфильма: «Ребята, давайте жить дружно!». Мы с Б. Кузнецовым, как и руководители других регионов, были в числе «подписантов».

Прямо скажем, Договор был рыхлым, неконкретным. Особенно по части обязательств сторон. Но одну прагматическую идею он содержал: создание при Президенте консультативного совета по разрешению возникающих проблем, разногласий. Что-то вроде досудебного разбирательства.

Вот на этом консультативном совете мы предлагали рассмотреть наши претензии к федеральному центру.

Показав проект Обращения губернатору Б. Кузнецову, я предложил два варианта подписей под документом. Первый – губернатора и спикера. Второй – только спикера, чтобы не подставлять губернатора, который в то время назначался центром и при негативном восприятии Обращения мог быть снят со своего поста.

Борис Юрьевич выбрал второй вариант.

После консультаций с депутатами, заручившись их поддержкой, я подписал обращение и направил его адресатам.

Прошли три недели, но ответа мы не получили. Пришлось перейти в «позвоночный» режим. В секретариатах председателей Госдумы И. Рыбкина и Совета Федерации В. Шумейко мне сообщили, что «головником» в решении поставленной нами задачи является администрация Президента. В администрации же комариный писк какого-то Законодательного собрания какой-то Пермской области не был воспринят всерьез. Более того, меня ни разу не соединили с руководителем администрации С. Филатовым.

Не дали результата и две правительственные телеграммы, напоминавшие о нашем обращении.

Стало очевидно, что пора хлопнуть дверью. Только какой?

С одной стороны, акция протеста должна быть солидной, общефедерального масштаба. С другой стороны, она не должна сработать на оппозицию. Нельзя было и подставляться, давать повод для обвинения в антиконституционных действиях. Это было чревато роспуском ЗС.

Отлично помню то летнее утро, когда часов в пять меня разбудила и не давала уснуть эта непростая задачка. И тут я вспомнил о Договоре об общественном согласии. Он был совсем «свеженьким», явно федерального масштаба, достаточно «раскрученным». И в то же время не очень «строгим», с точки зрения ответственности. Я встал, нашел текст Договора, еще раз его прочитал и решил, что это самый подходящий объект для «нападения». Родилась и форма демарша – отзыв моей подписи из-под Договора.

В девять утра я уже был у губернатора Б. Кузнецова. Узнав о моем намерении, он пригласил своего первого заместителя Г. Игумнова. Оба отнеслись к моей затее без восторга. По-человечески их можно было понять.

Совсем другая реакция на мою инициативу оказалась у депутатов. Это тоже легко объяснимо. Практически все депутаты были состоявшимися в своем деле людьми, в меру амбициозными, уважающими свою область, свой статус, наконец, себя. В этом все – и «белые», и «розовые» (ярко-красных ортодоксов среди депутатов не было) – были едины. Идею протеста поддержали мэры (Ю. Паздерин, Г. Тушнолобов, В. Филь), представители молодого тогда бизнеса (Г. Баршевский, А. Климов, А. Кузяев, Ю. Трутнев), промышленные «генералы» (А. Поликша и Б. Протасов), социальщики (Л. Густокашина, Б. Светлаков)… На ближайшем заседании 18 августа депутаты Законодательного собрания официально уполномочили меня на отзыв подписи. Президенту было направлено следующее письмо:

Уважаемый Борис Николаевич!

Е. С. Сапиро,

председатель Законодательного собрания

Законодательное собрание Пермской области своим решением от 18.08.94 г. приостановило участие области в Договоре об общественном согласии и поручило мне, как председателю Законодательного собрания, отозвать свою подпись под договором до окончания решения вопроса.

Пермской области

Являясь давним и последовательным сторонником демократических преобразований и экономических реформ, осуществляемых в России, понимаю, что принятое Законодательным собранием решение в какой-то мере работает против Вас – гаранта этих преобразований. Тем не менее, выполняя решение и отзывая свою подпись (надеюсь, не надолго), делаю это не под давлением, не против своей воли.

Нельзя декларировать экономическое равенство субъектов Федерации и постоянно нарушать его в интересах одних и в ущерб другим без какого-либо на это согласия последних.

Нельзя демонстрировать всемерное уважение к одним субъектам Федерации и отмахиваться, как от назойливых мух, от других (председатель Согласительной комиссии по реализации Договора С. А. Филатов даже не удосужился ответить на два наших обращения).

Надеюсь, Борис Николаевич, на правильное понимание нашего вынужденного шага и, главное, на Вашу поддержку в решении актуальнейших проблем не только Пермской области.

Резонанс от нашей акции был ощутимым. Именно тогда на одном из брифингов я произнес фразу, которая потом не раз звучала из уст пермских политиков:

– Теперь хотя бы в Москве не будут путать Пермь с Пензой.

Я не выпячивал, но и не скрывал своего авторства в этой акции, так что «возмутитель спокойствия» был известен изначально. Акция была малоприятной для администрации Президента, лично для ее руководителя. И «закоперщика» могли не только приструнить, но и «закопать». Вялые попытки этого предпринимались: вскоре после демарша в Пермь прибыла с плановой (!) проверкой комиссия Контрольного управления администрации Президента. Невооруженным глазом было видно, что особый интерес для нее представлял бывший первый заместитель губернатора Сапиро. Например, ревизоры уделили большое внимание изучению счетов за мой юбилейный банкет, состоявшийся в январе 94-го. Параллельно проводилось прощупывание: не сдадут ли депутаты своего спикера?

Не сдали!

Коллективная защита от несправедливости сработала.

С точки зрения психологии, как минимум 2300 лет существует одна интересная управленческая «развилка». Военные историки отмечают, что еще в армиях Александра Македонского (336–323 до н. э.) задача достижения победы была разделена между двумя видами военных специалистов: тех, которые составляют планы, и тех, которые командуют солдатами в сражении. Чтобы каждая из групп знала «свое место», у «плановиков» уже в те времена были изъяты полномочия командования.

С тех пор в теорию и практику не только военного, но и гражданского управления вошло разделение командного состава на строевых (линейных) и штабных.

Позднее это разделение нашло отражение в названии командных должностей: строево́й командир, начальник штаба (службы тыла, вооружения, медсанбата…).

С точки зрения потенциала карьерного роста, в престижности у строевых и штабных много общего. Недаром в воинских уставах часто пишут командир (начальник). Но одна разница между ними фиксируется довольно четко.

Строевой (линейный) специалист командует людьми, которые действуют на «передовой» – на «линии фронта». Нередко – в одном строю с ними. От взводного и ротного командира со своими солдатами до дирижера симфонического оркестра, ближе любого из своих музыкантов расположенного к «вероятному противнику» – зрительному залу.

Что же касается штабных, то их место в тылу. Близком или глубоком, но тылу.

Армейский идеальный карьерный послужной список содержит почти равное соотношение строевых и штабных должностей, сменяющих друг друга: командир батальона – начальник штаба полка – командир полка – начальник штаба дивизии – командир дивизии…

Цепочка: начфин полка – дивизии – военного округа тоже не слабая. Так же, как и ее гражданский аналог: специалист финансового отдела – начальник отдела – финансовый менеджер проекта – финансовый вице-президент компании.

И все же линейный управленец – всегда первый, а штабной – второй.

С точки психологии успеха, развилка строевой – штабной представляет прагматический интерес, как минимум, с двух точек зрения.

Для строевика важнейшим качествами являются железная воля, быстрая реакция, решительность, оперативные способности и склонность к риску.

Для штабного все это желательно, но не обязательно. Воля может быть чуть помягче – последнее решение за первым лицом. По той же причине решительность у него трансформируется во внутреннюю убежденность и наличие как можно большего числа предложенных вариантов.

Быстрота реакции у хорошего строевика измеряется в минутах, а то и в секундах, у штабного – в часах, а то и в месяцах. Но риск в решениях штабного должен присутствовать в меньших дозах, быть более просчитанным.

Теперь воспользуемся предложенным ранее методом «подстановки» и представим идеального строевика на штабной должности, а идеального штабного – на линейной. Мало того, что первый наломает дров, а в рядах подчиненных второго начнутся разброд и шатания.

Им самим, как живым людям, будет очень некомфортно. Как говаривала одна симпатичная знакомая моей молодости: «Мы девушки гулящие! Нам марксизм-ленинизм преподавать все равно, что в монастырь уйти».

Первый на деревне

Название этой «развилки» взято из пословицы: «Лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе». Впрочем, народная мудрость имеет самые веские основания быть отнесенной к «спорным истинам».

Одно важное пояснение: «деревня» в данном случае – понятие не обязательно географическое. Если заместитель начальника филиала «мускулистого» банка «ВТБ-24» принял предложение пересечь улицу в Москве, для того чтобы стать вице-президентом никому не известного банка «Союз», он тоже попадает в категорию «первых парней на деревне».

Самым маститым приверженцем этой поговорки считается Гай Юлий Цезарь (его вариант: «Лучше быть первым парнем на деревне, чем вторым в Риме»). Прогулка по первоисточникам показала, что с авторитетным римлянином солидарно большинство наших современников. Среди них ушедшая от нас недавно ярчайшая звезда советской эстрады Муслим Магомаев, «широко известный в узких кругах» 1970-х годов ректор московского физтеха Олег Белоцерковский, чемпион-лыжник во втором поколении Василий Рочев… Последовательным сторонником такого подхода был и мой отец. На бумажных или электронных носителях противников этой идеологии нашлось заметно меньше. Хотя в жизни, как мне представляется, это не так.

По крайней мере, так было в СССР и так, пока по инерции, в России.

Из последних высказываний по этому поводу своей четкостью мне понравилась формулировка актера Владимира Вдовиченко: «…мне абсолютно по барабану, кто я есть в деревне. Если уж чего-то добиваться, то в большом городе и по большому счету».

Чуть было не написал, что для человека с очень большими амбициями такой подход единственно правильный. Но вовремя вспомнил о Цезаре, который вскоре после своего знаменитого высказывания стал первым и в Риме. Так что от «единственно» воздержимся.

Чтобы обойтись без лишних загадок, сразу обозначу свою позицию: лично я поддерживаю «Гая Юльевича», но и не осуждаю часть его оппонентов.

Свое пребывание в стане деревенских солистов, а не в городском кордебалете объясняю несколькими причинами.

Я рос в небольшом, типично заводском уральском городке в военные и послевоенные годы. Конечно, это был совсем не Эш-сюр-Альзет (Люксембург), еще меньший металлургический городок в Люксембурге, в котором мне довелось побывать в 1971 году. Но предельно скромные чусовские условия и образ жизни, среда обитания были для меня естественными. Среди нашей небольшой компании молодых специалистов, работающих на Чусовском металлургическом заводе, существовала даже формула нашего бытия: «формула вспышек». Ее расшифровка: одиннадцать месяцев тления, двенадцатый – вспышка! Двенадцатый месяц был отпускным. И ехали мы в отпуск не с пустым карманом.

Мои родители входили в местную элиту. Эту не выпячиваемую ими принадлежность я все же замечал, и она не вызывала у меня отторжения.

Став одним из руководителей области, я часто бывал в районных центрах, маленьких городах, заводских поселках и явственно ощущал позитив чувства «хозяина», присущий их «отцам»: мэрам, руководителям градообразующих предприятий.

Чусовой. Улица Ленина (центральная!). 1950 год

Короче, несмотря на то, что потом большую часть жизни я прожил в Перми, а теперь уже отметил десятилетний юбилей московской прописки, «деревенский» образ жизни мне никогда не был страшен.

Другая причина моего положительного отношения к роли «первого на деревне» – комплексная. Она и психологическая, и сугубо прагматическая. Малые города, глубинка никогда не были избалованы избытком квалифицированных кадров. При прочих равных условиях специалист в них мужает, растет и достигает успеха быстрее, чем в миллионниках.

Дважды ради этого я был готов рискнуть покинуть Пермь.

Первое намерение было непродолжительным по той причине, что проблема быстро «рассосалась».

Примерно за полгода до защиты кандидатской диссертации на этом тернистом пути возникло какое-то новое препятствие. Не прошло и пары дней, как в совнархозе я встретил парторга Чусовского завода Вадима Фетисова. Когда он спросил меня о моих успехах, я посетовал, что все идет вязко, непонятно, не «по-заводскому». Вадим стал расспрашивать поподробнее, а потом сказал: руки не опускай, но если уж совсем «заколебают», плюнь на все и приезжай к нам обратно. Меньше цеха не дадим.

Я пришел домой и рассказал об этом разговоре жене. Лида тоже выросла не в столицах. Ее родной Ленинск-Кузнецкий был родным братом моего Чусового, но не металлургическим, а шахтерским. Она среагировала моментально, без сомнений: надо будет – поедем!

Точно так же она ответила и через тридцать с лишним лет, когда мне предложили подумать на тему директорства в академическом институте в Сыктывкаре. Директор института – проходная фигура в члены-корреспонденты АН СССР. В реальности этого я убедился на примере моего свердловского друга Валерия Чичканова, который привез заветное звание из семилетней командировки в Хабаровск. Случившееся вскоре неожиданное вхождение во власть поставило крест на этом проекте, но намерения были самые серьезные.

Что касается психологического фактора «провинции», то он с лихвой компенсируется твоим далеко не рядовым местом в этой относительно небольшой общности, твоей не малой ценой в ней.

Естественно, для человека, не обремененного честолюбием, все мои построения, как говорят правоведы, ничтожны.

Столь же не интересны они представителям профессий, в которых, по моему разумению, успех оценивается исключительно в двоичной системе: или он есть, или его нет.

Думаю, что человек, который в своем деле достиг уровня крепкого профессионала, смело может считать, что деловая жизнь ему удалась. Исходя из табели о военных рангах, это черта где-то в районе подполковника – полковника. Востребованный конструктор, технолог, архитектор, биржевой консультант. Авторитетный начальник цеха, уважаемый преподаватель, врач, повар. Наладчик, которого в лицо знает президент компании. Портной или парикмахер, который сам себе выбирает клиентов…

В 1992–1993 годах я занимался проблемой реализации вишерских алмазов и в связи с этим объехал много предприятий по огранке драгоценных углеродов. В Бельгии хозяин компании продемонстрировал нам уникальные программные станки и технологии. Завершая показ, он представил невидного мужичка средних лет:

– Знакомьтесь: Мойша, автор этих технологий.

Это было не первое алмазное производство, где я бывал, что давало возможность объективно оценить конкурентоспособность разработок бельгийского «левши».

Когда мы вышли из помещения, я спросил владельца:

– Как вам удается сделать, чтобы такой ценный кадр не переманили?

– Потом покажу.

– Потом объясните?

– Нет, покажу.

Через час, когда мы раскланивались и прощались, наш «экскурсовод» отвел меня в сторонку и показал несколько автомобилей, стоящих на VIP-стоянке:

– Угадайте: который автомобиль Мойши, а который мой.

Хозяйским я признал породистый «Bentley», а для Мойши выделил отполированный, как бриллиант, «Mercedes».

– Вы ошиблись. Все наоборот!

В отличие от «мастеровых», средний артист, профессиональный спортсмен, политик районного масштаба (не профессионал-управленец, а политик!) вряд ли будут удовлетворены своей карьерой, если не взойдут на пьедестал почета, не побывают на столичных подмостках или телеэкране, если так и не доберутся до «премьер-лиги».

И для них, действительно, каким быть в деревне – «по барабану».

Их лозунг: не теряя времени, вперед на штурм (Рима, Парижа, Москвы…)!

Выше я сделал оговорку, что пока в России желающих быть первым парнем на деревне меньше, чем это желание испытывающих. В довоенном и военном СССР специалисты быстро растущей промышленности были нарасхват и высоко мобильны. Мобильность обеспечивалась приказами, которые не обсуждались, и созданием весьма приличных для того времени условий для мигрантов. Достаточно сказать, что для переезда из Нижнего Тагила семьи Сапиро С. И., назначенного начальником цеха на ЧуМЗ, в декабре 1941 (!) года был выделен отдельный утепленный вагон – «теплушка».

После 1950-х годов гражданский люд стал менее мобильным. Системный кочевой образ жизни остался лишь у военных. Но и многие из них, осев в больших городах, всякими правдами и неправдами старались закрепиться на этом плацдарме, уютном для жизни и обучения детей.

Наверное, в это время и появилась поговорка: «Один переезд равен половине пожара».

Начало ХХI века ознаменовалось заменой глагола «получить» (квартиру) на «купить». Понемногу стал уходить стереотип, что квартира, которую имеешь, предназначена на всю оставшуюся жизнь. В погоне за успехом люди снова стали мобильными. И хотя «деревня», в которую они приезжают на роль «первых парней», является транзитным пунктом, ее положительная карьерная роль от этого не уменьшается…

Два-три раза в жизни на меня накатывало странное чувство. Вопреки собственному желанию, я оказывался в какой-нибудь «тмутаракани» (профессиональной или карьерной). И вдруг, спустя какое-то время, ловил себя на мысли, что не ощущаю себя «на принудительных» работах. Начинал говорить о своих сотрудниках не «они», а «мы». Получал удовлетворение от того, чем занимаюсь и как занимаюсь. И, самое главное, чувствовал, что большинство людей, с которыми работаю, будут искренне огорчены, если я уйду…

И это чувство грело душу больше, чем многие регалии и отмеченные в официальных документах достижения.

Наверное, это и была та самая труднодоступная и поэтому редкая гармония.

Душевные «развилки», дисгармония возникают не только при ответе на вопросы: куда идти, какую птицу счастья ловить? Для человека, считающего себя порядочным, не безразличного к собственной репутации, «развилки» могут возникнуть при ответе на вопрос: как поступить?

Одна из таких «развилок»: «Скромность украшает человека» или «Нахальство – второе счастье»?

Приходится признать, что для тех, кто претендует на успех, удачу, поговорка «скромность украшает человека» относится к классу, как минимум, спорных истин. А если не кокетничать, то и ошибочных. Если это не так, то почему такое значение ВКП (б) – КПСС уделяла идеологии, формированию образа «вождей», а в наше время даже мэр завалящего городка или владелец овощной базы обзаводится пресс-секретарем, не жалеет денег на покупку бутафорских наград «за честь и достоинство»?

Что с этой «истиной» делать, когда идешь на любые выборы?

Пару лет, часто общаясь с Борисом Немцовым, я белой завистью завидовал отсутствию у него комплексов. И в большом, например политической игре по-крупному. И в малом. Как-то он рассказывал, как обзавелся спутниковым телефоном. В первой половине 1990-х во время посещения Нижнего Новгорода Б. Ельцин не только воспользовался своим спутниковым телефоном при губернаторе Немцове, но и похвалил – до чего, мол, замечательная штука. Борис Ефимович оценил и, как пелось в популярной в те времена песне, попросил президента: «Мне б такую». Что вы думаете? Получил!

В 1988–1989 годах рухнула отлаженная, как часы, проверенная десятилетиями система аппаратного назначения депутатов, делегатов, избираемых руководящих лиц. Даже маломальской демократической замены этому организационному механизму не оказалось. Прежде всего – партийной. Последующие три-пять лет оказались триумфом нахальных самовыдвиженцев. Пока интеллигенты расшаркивались друг перед другом, нахрапистый народ захватывал командные высоты.

Но даже в те буйные времена чрезмерное увлечение рекламой и саморекламой, преобразование нахальства в наглость приводили к передозировке. А последствия передозировки везде и во всем одинаковы…

 

Извлечения из конфликтологии

Изучая хитросплетения психологии успеха, никак не обойти темы человеческих конфликтов. Конфликтология как наука имеет историю не менее продолжительную, чем математика. Это подтверждает существующий не один век термин «сведение счетов», объединивший в себе обе научные дисциплины. Конфликтологи «держат за своих» не только Конфуция и Гераклита, Томаса Мора и Эразма Роттердамского, Фрэнсиса Бэкона и Адама Смита, но и творцов социологии, политологии и (куда без них!) классиков марксизма-ленинизма. Вырастить что-то новое на этом вдоль и поперек перепаханном поле даже у профессионала шансов не много. У любителя, каким является ваш покорный слуга, тем более.

Но кое-что извлечь из этой житницы, примерить выращенное ВЕЛИКИМИ «на свое плечо» – это никому не возбраняется.

Начнем с того, что конфликт, как и алкоголь, в малых дозах полезен и даже необходим (о необходимости употребления в малых долях алкоголя для лиц старше 18 лет говорить поостерегусь). Легкий конфликт, столкновение мнений, споры, в которых содержится истина, творческая, политическая, экономическая конкуренция – все это замешено на конфликтах. И без всего этого общество закисает, а то и рискует оказаться протухлым.

Как ни грустно, но в больших дозах этот двигатель прогресса приобретает разрушительный характер. Для общества, организации и даже для частного лица.

Для любого соискателя удачи актуальная проблема – как удержаться подальше от этих цунами. Если же их избежать не удается, то надо уметь минимизировать последствия собственными подручными средствами.

Не могу сказать, что жизнь обделила меня участием в этом экстремальном виде спорта, что дает основание поделиться размышлениями и извлечениями из пережитого.

Лично меня издавна больше всего интересуют источники этого бодрящего, но опасного «напитка». Разнообразие этих источников породило массу различных их классификаций, где все они присутствуют в разных и причудливых сочетаниях (классификациях).

В одних классификациях основой является деление источников конфликтов на объективные и субъективные. В других базовыми становятся причины, вызываемые психологическими особенностями человеческих взаимоотношений в частной жизни или в процессе трудовой деятельности. В третьих упор сделан на организационно-управленческие и психологические, личностные особенности. Имеется даже классификация по гендерным признакам, учитывающая особенности поведенческого комплекса, присущего мужчинам и женщинам.

В один микроконфликт, подпадающий под эту классификацию, я даже попадал.

На одном заседании кафедры я, как ее заведующий, высказал какие-то претензии (если не ошибаюсь, по воспитательной работе со студентами) преподавателю Майе Николаевне Пинкас.

Ее реакция на критику была предельно лаконична и аргументирована:

– Но я же женщина!

Мой ответ был соответственным:

– Нет, вы доцент!

Лет десять после этого, с подачи юры Гантмана, почти на каждом неформальном сборе, на моих днях рождения при малейшем моем интересе к прекрасному полу «сапиранты» с большим удовольствием обыгрывали этот диалог.

При всей своей пестроте источники конфликтов имеют несколько общих закономерностей.

Запутанность и «убойная сила» конфликта прямо пропорциональны удельному весу в нем источников, относящихся к человеческому фактору (социально-психологические, личностные особенности участников конфликта, пребывание в одном «котле» максималистов и покладистых, всезнаек и нерешительных, игроков и жалобщиков…).

И, наоборот, чем больше в конфликте организационно-управленческой составляющей (несовершенство структуры организации, недостатки в проработке правовых норм и даже дележ материальных или финансовых ресурсов), тем больше шансов разгадать его истоки, развести конфликтующих по углам, минимизировать, а то и устранить конфликт.

Не очень легко по справедливости разделить деньги или собственность, но на порядок сложнее – славу или власть.

Не просто, но реально доказать человеку, что в определенных условиях колесная формула автомобиля «4 × 4» менее эффективна, чем привод на одну ось. Но практически невозможно разубедить его в том, что коммунистические ценности выше либеральных, а виновниками бед в нашем сельском хозяйстве являются американцы.

Когда я попытался, исключительно для личного употребления, ранжировать причины конфликтов, выстроить их «в шеренгу» по «взрывоопасности» и непредсказуемости, оказалось, что самые вредные из них столпились на фланге «человеческого фактора».

О некоторых из них написаны тома. Только в российском законодательстве формулировка «конфликт интересов» присутствует более чем в 900 документах. Но в этой большой группе источников конфликтов, среди широко известных и обсуждаемых, притаились «тихушники»-нелегалы. Глубоко законспирированные под позитив и поэтому трудно укрощаемые.

Некоторые из них мне представляются особенно интересными.

Последовательность препарирования источников конфликтов-нелегалов выберем «по нарастающей»: по степени загадочности. В качестве отправной точки возьмем одну из самых урожайных на конфликты зон – человеческие альянсы.

По части некоторых видов подобных конфликтов имеется достоверная статистика. Самый распространенный вид альянса – семья. В последние годы в России число семейных браков, не выдержавших проверку на прочность, достигло 80 процентов. Основные причины этого грустного феномена всесторонне изучаются и широко освещаются, поэтому на них задерживаться не будем. К тому же, как мы договаривались еще во введении, эта книга посвящена деловым, а не личным сторонам человеческой жизни.

О доле распавшихся альянсов в бизнесе подобной статистики нет. Но с большой степенью уверенности могу сказать: она нисколько не меньше, чем в семейной сфере. Если не больше.

Аналогии в семейных и хозяйственных разводах не много. Только в самом общем виде: «любовная лодка разбилась о быт». Но разбивающий семью быт многообразен и противоречив, а в бизнесе в подавляющем большинстве все сводится к примитивной жадности. Случается, и в нем обнаруживаются обида, ревность, подвешенность вопроса: «кто в доме хозяин?». Но это все нюансы. А главное все-таки – жадность.

Моим главным (и победившим) конкурентом на выборах 1999 года в Государственную думу был молодой удачливый бизнесмен Павел Анохин. Свою избирательную кампанию он вел тоже по правилам бизнеса: напористо, жестко, умело обхаживая нужных людей. Но за рамки приличий не выходил. Любви к нему я не испытывал, но, проиграв, и зла на него не держал. Более того, завидовал белой завистью по некоторым позициям. Например, сожалел, что моя «гнилая интеллигентность» не позволяет иногда действовать «внаглую». Завидовал тесной связке и оптимальному распределению ролей П. Анохина и его компаньона М. Деменева. Об их дружном альянсе в те годы много писалось в пермских СМИ.

«В 1992 году, на закате кооперативного движения, в Перми появилось некое ТОО «ДАН». Несколько лет никто толком не знал, чем занимается это предприятие. Ходили, правда, слухи о каких-то делах, связанных с «черным золотом». Но на местном нефтяном рынке тогда начали вырисовываться иные структуры, как, например, подразделения «ЛУКОЙЛА», и главное внимание уделялось в первую очередь им.

Завеса тайны спала, когда «ДАН» отметил пятилетие. Тогда-то и выяснилось, что создали его двое партнеров: Павел Анохин и Михаил Деменев, что начальные буквы их фамилий и образовали название фирмы, а само ТОО успело превратиться в мощную финансово-промышленную компанию-трейдер с разветвленной сетью партнеров по всей стране.

Основная деятельность ФПК «ДАН» – поставки нефти. Другие золотоносные области, в коих подвизается «ДАН»: сбыт металлургической продукции, леса, промышленное и гражданское строительство, автобизнес.

Начало же этой истории вернее всего вести со встречи будущих компаньонов на первом курсе строительного факультета Пермского политехнического института. После окончания вуза оба некоторое время работали по специальности, но существование в рамках инженерской зарплаты устраивать потенциальных бизнес-лидеров перестало, и они решили попробовать свои силы в науке, став в 1988 году аспирантами московского НИИ строительных конструкций. Это было время пустых прилавков, и, возвращаясь в снимаемый в столице угол поздним вечером, без пяти минут кандидаты наук частенько ложились спать голодными.

После защиты друзья вернулись в Пермь и занялись тем, что умели, – расчетом инженерных конструкций на заказ. И снова приходилось постоянно думать, где найти деньги. И вот в 1992 году коллеги основали ТОО. Как раз тогда в Перми начался гаражный бум. Фирма получила крупный заказ на строительство этих самых гаражей от предприятия «Пермнефтепродукт». А в качестве оплаты предпринимателям предложили мазут. Друзья же имели контакты с металлургическими предприятиями и знали, кому этот мазут нужен. Так «ДАН» пришел на нефтяной рынок.

Президент фирмы Анохин взял на себя представительские нагрузки – общение с прессой и властью, участие в презентациях и пр. Гендиректор же Деменев занялся текущими делами – он настолько занят, что в свете до сих пор почти не появляется…».

Проиграв выборы, я окончательно перебрался в Москву, и отцыоснователи «ДАНа» «в командном зачете» исчезли с моего горизонта.

Павел Анохин сохранил свой депутатский мандат и на следующих выборах, проявлял завидную активность в политической жизни Прикамья, замахивался на посты губернатора и мэра Перми.

И вдруг в начале 2007 года, открыв газету «Новый Компаньон», я обнаружил выдающийся образец эпистолярного жанра.

Генеральному прокурору РФ В. В. Устинову.

С уважением,

Копия: Министру внутренних дел РФ Нургалиеву Р. Г.,

П. В. Анохин.

директору ФСБ РФ Патрушеву Н. П.

Для контроля: помощнику президента РФ, начальнику

Контрольного управления президента РФ Беглову А. Д.

Уважаемый Владимир Васильевич!

Вынужден обратиться к Вам за восстановлением законности и защитой собственных прав, защитой государственных интересов.

С конца 1999 года я дважды избирался депутатом Государственной думы ФС РФ (III и IV созывов). До избрания в ГД ФС РФ я был депутатом Законодательного собрания Пермской области; одновременно – президентом ЗАО ТД «ДАН» <…> и ряда других структур, где я непосредственно или через аффилированных мне лиц имел в собственности 50 %. Вторыми 50 % владел Деменев Михаил Геннадьевич…

На конец 1999 года положительный баланс по всем предприятиям, входящим в ФПГ «ДАН», включая движимое и недвижимое имущество, составил в долларах США чуть более 20 (двадцати) миллионов. На конец апреля 2005 года, по отчетам М. Г. Деменева передо мной, ФПГ «ДАН» имел положительный баланс более 35 (тридцати пяти) миллионов долларов США. А также свободные денежные средства, перетекающие со счета на счет вышеназванных фирм, используемые в качестве оборотных, в сумме 10 (десять) миллионов долларов США.

Казалось бы, что эти цифры меня, как акционера, чей капитал увеличился с 10 (десяти) до почти 20 (двадцати) миллионов долларов США, должны только радовать, и не доверять Деменеву М. Г. (кстати, обе дочери которого по его настоянию стали моими крестницами ) не было оснований. Однако со времени моего ухода от руководства ФПГ «ДАН» стала скапливаться негативная информация о ее деятельности. Так, М. Г. Деменев, пользуясь моим именем, «кидает» множество людей, фирм, муниципальные и государственные органы власти. В случаях попыток «обиженных» восстановить справедливость М. Г. Деменев говорил, что если они не успокоятся, то с ними разберется сам П. В. Анохин. <…> Это было последней каплей моего терпения, и в конце апреля 2005 года я в разговоре с М. Г. Деменевым сказал, что очень сожалею, что полностью доверился ему. Кроме того, сказал, что не планирую возвращаться в бизнес, а вижу свое будущее, каким бы это высокопарным не казалось, в служении на государственном поприще, в связи с чем решил продать свою долю в 50 % в ФПГ «ДАН», но сначала он должен немедленно расплатиться с бюджетом в полном объеме, закрыть все оффшорные схемы, ведущие к уклонению от уплаты налогов , и т. д. Кроме того, я сказал, что через правоохранительные органы буду добиваться наказания его и других лиц, решающих вопросы бизнеса с помощью взяток . Он чуть не на коленях просил у меня прощенья, умолял не снимать его с директорского кресла. И если, по его словам, у меня твердое решение уйти из бизнеса, то он (М. Г. Деменев) выкупит весь мой пакет до конца 2005 года, перечислив на мой расчетный счет 20 (двадцать) миллионов долларов США.

Я, честно говоря , смалодушничал и поверил ему, так как очень не хотелось, чтобы в небытие ушло мое детище – компания «ДАН», которую я практически в одиночку создал с нуля. Действительно, с момента образования в 1992 году и до 2000 года М. Г. Деменев при мне выполнял лишь функцию главного бухгалтера или, в лучшем случае, финансового директора. Жалко было моих крестниц, дочерей М. Г. Деменева… Для того чтобы обнулить счета (спрятать оборотные средства), М. Г. Деменев <…> вывел из страны и укрыл от налогообложения более 12 (двенадцати) миллионов долларов США ( прямой ущерб от неуплаты налогов составил 1,5 (полтора) миллиона долларов США).

С учетом всего вышеизложенного прошу:

Привлечь к уголовной ответственности Михаила Геннадьевича Деменева <…>.

Примечание: для получения полной доказательной базы по всем вышеприведенным фактам, с моей точки зрения, необходимо:

– провести одновременно обыски в офисах «ДАНа», в местах постоянного проживания Михаила Геннадьевича Деменева <…>.

В доме М. Г. Деменева, как мне стало известно, после того как он решил «кинуть» меня, хранится незарегистрированное огнестрельное оружие, в частности пистолет «ТТ».

– наложить арест на все расчетные счета указанных мною фирм в данном заявлении. А также личных счетов М. Г. Деменева <…>.

Ответ по принятым мерам по восстановлению законности и привлечению к уголовной ответственности виновных прошу дать в установленный законом срок.

Я не думаю, что причиной разрыва давних друзей и партнеров была ревность, несправедливое распределение ролей или другие психологические нестыковки. Разграничение их полномочий на политические (Анохин) и финансово-экономические (Деменев) не претерпело изменения за все годы их совместной и успешной деятельности, их заявления о моральной несовместимости мне тоже не попадались…

Конечно, несколько миллионов спорных «зеленых» – это очень большие деньги. Но не столь большие, чтобы из-за них порушить многолетнюю дружбу и писать доносы с лирическими фрагментами о крестницах и дурно пахнущим «стуком» о не зарегистрированном пистолете «ТТ»…

Продолжая движение «от простого к сложному», задержимся на очередной причине возникновения конфликтов в деловом альянсе: это неудовлетворенность одного из партнеров своим местом в альянсе.

В новейшей российской истории немало общеизвестных примеров скандального или цивилизованного разрушения политических альянсов. Как самого высокого уровня (Горбачев – Янаев, Ельцин – Руцкой, Ельцин – Хасбулатов), так и помельче (Жириновский – Митрофанов, Явлинский – Болдырев – Лукин)…

Из всех перечисленных равными по «калибру» партнерами были только отцы-основатели «Яблока». В том числе – равными по хорошему воспитанию. Наверное, поэтому и расстались друг с другом без битья посуды.

Все остальные без малейшего сомнения делились на «первые» и «вторые» номера. Впрочем, сомнения в этом были… У «вторых» номеров!

Не исключаю, что «ведомый» в альянсе рано или поздно достигает уровня своего «ведущего». Более того, это почти неизбежно. С целью предотвращения этого конфликта интересов и существуют веками совершенствуемые институты ограничения сроков полномочий, горизонтальных ротаций…

Но, чтобы эти институты работали, необходим и соответственный уровень культуры: политической, общей. Чтобы «первые» уходили, когда это определено законом. Чтобы «вторые» терпеливо ждали этого четко обозначенного момента.

Вот с этим у нас беда. В высоких руководящих кругах то и дело возникает опасное заболевание, которое я давно окрестил «синдром пропущенных звездочек».

Мои ровесники, носившие погоны, не были избалованы получением внеочередных воинских званий. (Лично я запомнил лишь одного старшего лейтенанта, которому, минуя капитана, было присвоено звание майора. Звали этого «старлея» Юрий Гагарин. Так что случай особый.) И среди «гражданских» резкие карьерные взлеты были исключением, а не правилом. Мои военные, партийно-советские, хозяйственные, научные ровесники, словно альпинисты, шаг за шагом покоряли каждый свою высоту, набивая шишки, набираясь ума и опыта. Бывало, что, взобравшись на самые высокие вершины (типа «пика Политбюро»), там и выживали из ума.

В этих атаках (без кавычек и с кавычками) полегло много и рядовых, и командиров. Их место в строю занимали новые, еще более молодые. Двадцатисемилетний Михаил Тухачевский командовал армией в Гражданскую войну, тридцативосьмилетний Иван Черняховский – фронтом в Великую Отечественную, Алексей Косыгин в тридцать пять стал «сталинским наркомом»… Все они были назначенцы форс-мажорных обстоятельств. Для нормальных условий это было нетипично.

Но грянула перестройка, и все изменилось.

В 1990 году всесоюзный профорг Геннадий Янаев, перешагнув одним шагом две-три ступени, стал вице-президентом СССР. И уже через год попытался свергнуть своего шефа.

В 1991 году полковник Александр Руцкой был избран вице-президентом России (по сути дела получив «маршала»). И почти сразу стал совершать резкие, не всегда продуманные, а порою глубоко ошибочные «телодвижения», закончившиеся октябрьским путчем 1993 года.

Его «подельником» стал вчерашний заведующий кафедрой, председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов…

Всех их поразила болезнь, называемая мною «синдром пропущенных звездочек».

Суть этой болезни в том, что при подъеме по служебной лестнице человеку чрезвычайно полезно хотя бы ненадолго побыть на каждой из ступенек. Перескакивая через них, он все равно что-то не добирает до кондиции. Несмотря на образование, интуицию, способности…

Культурный человек это понимает. И если с ним такое случается, пытается пропущенный класс, не полученные вовремя уроки жизни компенсировать «в свободное от работы время». Главное, что он, не показывая этого, ощущает свою «недозрелость». Помнит об этом, избегает дилетантских глупостей.

Человек недалекий, надев новые погоны с «завышенными» звездами, уже через месяц считает, что они полностью заслуженные, а через три – что их даже маловато…

Типичной жертвой «синдрома пропущенных звездочек» оказался Павел Анохин, о котором шла речь выше. Через два года после избрания в областное ЗС он пошел на штурм Государственной думы. Получив высокий мандат, не сбавляя темпа, непрерывно выдавал заявки на высокие должности исполнительной власти… Дальше уже не сложилось.

Во время нашей короткой встречи в ноябре 2008 года он сказал: «Я много думал о своих действиях в те годы и пришел к выводу, что во многом был не прав»…

Если это было сказано искренне – дай-то Бог.

Причины развала альянса Жириновский – Митрофанов принципиально иные. Алексей Митрофанов, дезертировавший из ЛДПР в партию Сергея Миронова, свою «срочную» в ЛДПР отслужил «от звонка до звонка». Его патрон В. Жириновский обвинил А. Митрофанова во всех смертных грехах:

– «кинул» ЛДПР на 2 миллиона евро;

– поддержал лесбийскую группу «Тату»;

– снял порнофильм;

– не бескорыстно лоббировал интересы игорной мафии;

– ездил на киевский Майдан и ходил среди митингующих в оранжевом шарфе…

Вероятнее всего, обвинения не безосновательны.

Но главное – Митрофанов ушел сам, а не был изгнан за эти грехи. А ушел потому, что уперся в потолок, выстроенный лидером ЛДПР, оказался обреченным на вечное подчинение не только яркому вождю «либералов», но и его безликому сыну.

Хотя я не испытываю ни малейшей симпатии к А. Митрофанову, осудить его за эту измену никак не могу. Здесь вина барина, ни в грош не ставящего всех без исключения своих холопов.

Легко распознаваемым, но нелегко объяснимым источником возникновения конфликта является чувство зависти. Не всякой, а только «черной».

«Черную» зависть отличить от «белой» проще простого. При «белой» зависти какова реакция на ухоженный дачный участок соседа? «Какие молодцы! Завтра все под лозунгом «догнать и перегнать» выходим на уборку территории, стрижку газонов».

Сравним мысли по тому же поводу в случае «черной» зависти: «Вот, сволочи… Выпендриваются вместо того, чтобы жить как все!».

«Белая» зависть довольно однообразна: всегда светла и продуктивна. Она зовет не просто к действию, но действию позитивному.

«Черная» – многообразная, но всегда недоброжелательная, желчная, вредная. Как для собственного, так и чужого здоровья.

Психологи часто цитируют Ф. Ларошфуко: «Зависть еще непримиримее, чем ненависть». Конечно, здесь речь идет о «черной» зависти.

Если мудреные термины узких специалистов свести к общеупотребительной речи и к тому же не очень стесняться в выражениях, то все многообразие истоков зависти (напомню: мы не вторгаемся в сферу личной жизни) можно свести всего лишь к трем категориям: обстоятельства; отсутствие необходимых способностей; лень.

Не так уж и редко человек мечтает о том, добиться чего практически не позволяют сложившиеся обстоятельства.

Способный юноша из бедной деревенской семьи не сможет стать классным теннисистом, ибо впервые узнал о существовании этого вида спорта в 17 лет, и то из телепередачи.

Выпускник университета, многодетный менеджер по продажам из райцентра Верещагино почти не имеет шансов учить студентов своему любимому древнегреческому из-за отсутствия в Верещагино спроса на этот интеллектуальный продукт, равно из-за отсутствия лично у него денег на приобретение жилья в вузовском городе…

Бизнесмен средней руки, не из Питера, может коллекционировать велосипеды, но не может, как Роман Абрамович, – яхты. Думаю, что и не сможет, так как новой ваучерной приватизации в России в ближайшие десятилетия не предвидится…

С отсутствием способностей, необходимых для осуществления мечты, картина аналогичная.

Маленький и коротконогий не может стать звездой балета. Тугой на ухо – дирижером.

Наивный не может стать удачливым политиком или бизнесменом.

Некоторые из наших героев превращают свою мечту в хобби, ограничиваются чувством «белой» зависти по отношению к более удачливым. Но и без «черной» тоже не обходится.

В мире богемы ее бациллы чувствуют себя особенно уютно.

В 1960 году, во время туристического круиза вокруг Европы, московский музыковед Нина Завадская пыталась убедить меня и моего друга инженера-строителя юру Мороза в том, что люди богемы и производства слеплены из разного теста. Я не поддавался. Тогда последовал вопрос:

– Вот ты желаешь сделать юре профессиональный комплимент. Что бы ты ему сказал?

– Юра! Здание детского садика, которое на той неделе сдало твое СМУ, получилось просто «супер»!

– А если усилить?

– Приемочная комиссия от восторга писала кипяточком!

– И юра будет счастлив, услышав это?

– Факт! Видишь, как светится!

– А как бы ты сделал то же самое, если бы юра был оперным певцом?

– юра, ты вчера затмил самого Карузо!

– А усилить?

– Ну, поклонницы… кипяточком!

– Так вот, ребята! юра-певец не будет счастлив от такого комплимента. Он будет счастлив лишь в том случае, если ты добавишь: «А Петя на твоем фоне блеял, как козел!»

Когда люди не только завидуют, но и безуспешно пытаются осуществить свою мечту, мне их искренне жаль. Все они пострадавшие. Первые являются жертвой обстоятельств, вторые – собственной переоценки.

Ни малейшей антипатии я к ним не испытываю.

Чего не могу сказать о лентяях.

Если я отношу кого-либо к категории завидующих лентяев, то совсем не обязательно, что данный конкретный представитель человечества ленив во всем. Ленив он именно в том занятии, в котором больше всего хотел бы добиться успеха, в том, что является объектом его зависти.

Эталонным воплощением этого был мой коллега по ППИ, которого зашифруем под «ТФ». Ввожу я эту конспирацию, чтобы не нарушать принцип, который соблюдаю полвека: о конкретных фронтовиках плохо не говорить. А ТФ не только воевал, но и был ранен.

Мы познакомились году в 1964-м. Я был в очной аспирантуре у Е. Гинзбурга в ППИ, ТФ – направлен от политеха в московскую аспирантуру. Он старше меня лет на десять, но защитились мы почти одновременно. В политехе я был новичком и начинал карьеру со старшего инженера экономической лаборатории при совнархозе, ассистента кафедры. ТФ, любимец ректора, до аспирантуры был секретарем парткома, начальником штаба стройки корпусов института. Сразу после окончания аспирантуры его назначили заведующим лабораторией, не очень деликатно «отодвинув» ее создателя Е. Гинзбурга.

ТФ мог целыми днями пропадать на стройке, проводить совещания и заседания и даже фонтанировать идеями. Но написать собственной рукой более страницы было для него мукой. Не знаю, как он преодолел эту сложность, работая над кандидатской диссертацией, но когда дело дошло до докторской, процесс забуксовал.

Своим подопечным он давал задания, и они тащили ему десятки килограммов научного полуфабриката, который под собственную оригинальную идею надо было систематизировать и изложить в едином стиле. И то, и другое мог сделать только автор (о наличии научно-литературных «негров» в те годы мы даже не знали). ТФ не только не мог найти свою научную «золотую жилу». У него не хватало терпения (да и умения) ее искать.

Все время его правления (потом он одновременно возглавил и кафедру) я был его «правой рукой»: одним из ведущих преподавателей кафедры, научным руководителем исследовательских работ в лаборатории, много писал и, соответственно, публиковался во всесоюзных научных журналах. Сначала неформально, а потом и официально у нас сложились добрые рабочие и человеческие отношения. Работая «на себя», я вносил солидный вклад и в «командный зачет».

Но лет через пять я почувствовал, что мой шеф, при внешне прежней доброжелательности, стал меня «притормаживать». То не отпустит на важную для меня научную конференцию, то пошлет в колхоз руководить студентами, то подкинет непрофильную работу… «Смена климата» по срокам совпала с моей просьбой дать творческий отпуск, как было написано в заявлении, «для завершения докторской диссертации».

Диагноз не вызывал сомнений: «белая» зависть у моего соратника трансформировалась в «черную».

Отпуска мне не дали, и через три года я был вынужден перейти в Пермский госуниверситет.

Рецидив «черной» зависти (по крайней мере, по отношению ко мне) случился у ТФ в 1976 году, когда он пришел на защиту моей докторской диссертации и выступил «против».

Проголосовали за меня единогласно. После защиты член Ученого совета, декан юридического факультета А. В. Рыбин сказал мне:

– Евгений Саулович, а ты у ТФ в должниках. Как минимум два члена совета, в том числе я, колебались, как проголосовать. Но после его явно предвзятого и бестолкового выступления уверенно поддержали тебя.

По поводу людей «с положением», носителей «черной» зависти, у меня имеется еще одно наблюдение, которое не претендует на закономерность, но может быть использовано как информация к размышлению.

Обычно это люди не без способностей, но по своему характеру разбросанные и по этой причине не способные доводить задуманное до завершения. Именно с этой особенностью характера ТФ связан еще один эпизод наших с ним взаимоотношений.

С моим уходом из ППИ в университет характер ТФ, естественно, не изменился. Через пару лет он попытался «скушать» сменившего меня на вторых кафедральных ролях Александра Русейкина. Но не на того напал. А. Русейкин был в то время секретарем парткома политеха и вполне резонно перешел в контратаку. Дело дошло до райкома КПСС, где была создана специальная комиссия. Ее председателем назначили доцента сельхозинститута, который обратился ко мне с просьбой прояснить кое-какие вопросы этого, как он выразился, «давнего и запутанного дела».

Вопросы, которые председатель райкомовской комиссии задавал, касались двух тем: научной состоятельности ТФ и причин моего ухода из ППИ. Более часа я добросовестно на них отвечал, откровенно не прилагая усилий к защите ТФ. Мой собеседник внимательно слушал, периодически делая записи в своем блокноте.

После моего последнего ответа председатель закрыл блокнот и спросил:

– Извините, но я хотел бы задать еще один вопрос. Не по теме и поэтому «без протокола».

– Ради Бога.

Он достал из папки конверт с прикрепленным к нему листком и продолжил:

– Мы получили анонимку, в которой говорится, что ТФ имеет любовницу, лаборантку, со всеми вытекающими отсюда приключениями. Анонимку мы можем не рассматривать, но я для себя хочу понять: заслуживает все это внимания или нет?

На все предыдущие вопросы я отвечал после паузы, тщательно обдумывая то, что собираюсь сказать. На последний вопрос я ответил моментально:

– Категорически нет!

– Евгений Саулович, еще раз извините, но вы не последовательны. В течение всей нашей беседы вы мягко, но однозначно характеризовали ТФ с отрицательной стороны, а сейчас решительно встали на его сторону.

– Извинение принимаю и поясняю: целый час я вам на разных примерах пытался показать одно: ТФ ничего не доводит до конца.

В этом отношении антиподом ТФ и образцом отношения к делу является многолетний лидер Свердловской области Эдуард Россель. За почти 20 лет нашего знакомства я не менее пяти раз был свидетелем того, как он принимался за какой-нибудь проект. Глобальный или сугубо местный, «долгоиграющий» или «блиц»… Автомобильная дорога Качканар – Теплая Гора, международная ярмарка оружия в Нижнем Тагиле, двухпалатный областной парламент, Национальный экономический форум… За что бы он ни брался, он все доводит до завершения. Или до стадии, дальше которой его возможности исчерпаны (так произошло с идеей Уральской республики). Национальный экономический форум в Екатеринбурге он создал еще до Петербургского и, тем более, Байкальского. Первые годы федеральное руководство его чтило, затем охладело, неформально перевело в статус второразрядного. Другой бы тихо прикрыл эту затею. Но только не Россель, который в одиночку второй десяток лет тянет этот воз, год от года повышая его уровень.

Мне посчастливилось поработать на прямом производстве (на заводе), в учебных заведениях, в научном учреждении, быть парламентарием и чиновником. К тому же со студенческих лет имел знакомых и даже друзей в артистической среде. Так что имею представление о характере взаимоотношений во всех этих человеческих сообществах. Не только «на сцене», но и «за кулисами». Даже мой собственный жизненный путь свидетельствует о том, что один и тот же человек может побывать в разных ипостасях. Что интересно: вроде бы ты тот же самый, но те черты характера, которые связаны с конфликтностью, в одной ипостаси почти исчезают, а в другой так и лезут наружу, причем, в буйной форме.

Я даже попытался расположить по нарастающей потенциал конфликтности в известных мне различных сферах человеческой деятельности. Шеренга получилась любопытная: прямое производство; государственная служба; преподавание; научная работа; парламентская деятельность; искусство (богема). И это по отношению к одному и тому же человеку («при прочих равных условиях»).

В чем тут секрет? Моя версия: в объективно различном объеме соавторства, в соотношении личного и командного в той или иной профессии. А следовательно, в принципиально различных объемах возможной зависти.

Очень трудно выделить личное «я» в успехах твоего цеха. Соответственно, и поводов для зависти не так уж и много. Другое дело, если речь идет о вокальных данных. И если диапазон голоса одной солистки две октавы и у нее два любовника, а у другой – от силы полторы (и того и другого), то дружить они могут… Разве что только против той, у которой диапазон две с половиною октавы и муж – художественный руководитель. Объединят их «черная» зависть и вера в то, что успехи «заклятой подруги» – не результат ее природного таланта и работоспособности, а змеиной хитрости, так присущей ее «деревенскому происхождению» (полярный вариант: «не титульной» национальности).

На государевой службе проблема эта не так остра. Научного работника, который без ссылки на первоисточник опубликовал (озвучил) результаты чужого исследования, презрительно называют «плагиатор». В аппаратной сфере пишет доклад один, а официальное (!) авторство принадлежит другому. Но это правила игры, отработанные веками и принятые во всем мире. И, в принципе, справедливые. В 2000–2003 годах, работая в Фонде Грефа и в Академии государственной службы, я принимал участие в подготовке нескольких президентских документов. Когда документ появлялся на свет, заинтригованно выискивал в нем свои «следы». Вынужден признаться, что один к одному не нашел ни единого.

Среди полутора десятков формулировок ревности я отыскал единственную, которую можно как-то приспособить для характеристики распространенной причины возникновения конфликтов: ревность – обостренное проявление собственнического инстинкта.

Оглянувшись в десятилетнее прошлое, я вынужден констатировать, что сочетание великости и ревности явилось не единственной, но самой весомой причиной драматического конфликта между мной и Геннадием Вячеславовичем Игумновым.

Приведенный ниже материал является немного сокращенной «сагой» наших взаимоотношений в 1990–1998 годы. Он опубликован отдельной главой «Ракета «ГВ-36» в моих воспоминаниях «Стриптиз с юмором» (2003).

Сократил я этот материал по одной причине. Описывая эту историю в «Стриптизе…», я старался быть объективным, но… не получилось. Я не мог скрыть свою обиду, и следствием ее явилась несколько завышенная доля сарказма. Вот эти излишества я и постарался исключить. Но в оставшемся тексте не изменено ни единой буквы.

ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА К ПОЛЕТУ

Отдаю должное наблюдательности того, кто впервые использовал для описания карьеры термин «траектория». У кого-то карьерная траектория незамысловата, как полет футбольного мяча: пнули – полетел. У кого-то напоминает полет космической ракеты. Мой герой заслуживает второго сравнения. На основании его имени, отчества и года рождения ракете присвоен код «ГВ-36».

Этими строками В. Маяковский начал свое, известное раньше любому школьнику произведение. Вот и я начинаю рассказ о Геннадии Вячеславовиче Игумнове (ГВ). В моей личной истории периода 1990–2000-х годов присутствие Вячеславовича по своим масштабам вполне сопоставимо с присутствием Ильича в истории российской.

За это десятилетие я стал первым спикером Законодательного собрания Пермской области, первым пермяком – федеральным министром. Было еще кое-что калибром поменьше… Теперь появился еще один шанс отличиться – быть первым «живописцем», написавшим портрет Г. Игумнова. Хотя за эти годы число публикаций о ГВ исчисляется сотнями, я не оговорился, претендуя на приоритет. Все известные мне публикации делятся на две группы.

Первая – комплиментарные, написанные в ярких верноподданнических тонах, с добавкой в краску елея. Иногда примитивно – черпачком, иногда мензурочкой, с претензией на независимость и даже элитарность (классический пример – «Осень патриарха» С. Трушникова). Иногда – со вкусом («Пермский Пресс-Центр»).

Вторая группа – портреты, мягко говоря, критические. Как правило, это предвыборные публикации, заказанные соперниками ГВ. Там краски совсем других цветов, совершенно иные по запаху присадки. Несмотря на мрачные тона и дурной запах, в некоторых из портретов чувствуется кисть большого мастера.

А вот портретов ГВ, при написании которых использовалась бы вся палитра красок, – не припоминаю. Был интересный фрагмент в интервью В. Хлебникова (Газ. «Звезда», 2000, 20 марта), но очень краткий и все же тяготеющий ко второй группе. Поэтому торжественно обещаю, что буду использовать весь ассортимент тюбиков и постараюсь, чтобы их соотношение отражало былую реальность. Если что не так, прошу учесть: пишу портрет не с натуры, по памяти. Не менее торжественно клянусь: ничего пахучего в краски не подмешивал.

СТАРТ

Шапочное знакомство с Геннадием Игумновым состоялось в середине восьмидесятых. Более тесное – летом девяностого, когда я был утвержден заместителем председателя облисполкома и обосновался в кабинете на седьмом этаже Дома Советов. Моими ближайшими соседями оказались зампред областного Совета Виталий Зеленкин и руководитель аппарата Совета Геннадий Игумнов. Должность у Игумнова была третьеразрядная. Но в связи с тем, что его непосредственные руководители Рудольф Швабский и Виталий Зеленкин были начинающими политиками, он очень быстро стал заметной фигурой даже среди «второразрядников» – заместителей председателя исполкома или облсовета.

У Г. Игумнова были богатейший аппаратный опыт районного и областного масштаба, предрасположенность к новому, прекрасный «нюх» на складывающуюся конъюнктуру. Ко всему этому следует добавить грамотную, доступную и логически выстроенную речь, наличие чувства юмора, артистизм. На «неформальных мероприятиях» он удачно копирует Аркадия Райкина, хорошо рассказывает анекдоты. Так что термин «обаяшка» по отношению к ГВ не является преувеличением.

Сочетание этих качеств привлекало меня к нему как к человеку и профессионалу. В свободную минутку я нередко заглядывал «на огонек» к соседу. Когда собирались втроем (с В. Зеленкиным), ГВ шутил: «Два гения и Евгений».

В партийно-советской системе склонность к публичной политике, к стремлению иметь авторитет «в массах» лишь вредила карьерному росту (издавна проявлявший подобные качества секретарь ЦК КПСС Борис Ельцин – редкое исключение).

Думаю, что даже бескорыстно Игумнов всегда стремился быть популярным в «народных массах». Может быть, именно по этой причине не очень-то складывалась его карьера в доперестроечные времена, несмотря на то что по многим статьям он был сильнее большинства своих руководителей. И вдруг все изменилось: от народных масс (депутатов, избирателей) стало что-то зависеть!

Складывалось просто «обалденно» (любимое выражение ГВ). Очень быстро Игумнов стал сначала незаменимым советником своего руководства, а затем и «шеей», которая поворачивала в нужную (для дела и для него) сторону «головы» облсовета. Через некоторое время скромный (по должности) руководитель аппарата стал неформальным лидером областного Совета.

Как опытный аппаратчик, он всегда старался избегать конфликтов, наживать себе лишних врагов. Самый наглядный пример – отношения с председателем облсовпрофа Борисом Пожарским. Когда начальника одного из производств объединения им. Свердлова Б. Пожарского избрали секретарем парткома, уже через месяц к нему прилипла кличка «начальник парткома». Став областным профсоюзным боссом, он так и остался «начальником». Теперь уже – профсоюзов. После августа 1991 года он не скрывал своей непримиримости к новой власти, к «антинародному режиму». Непримиримости неконструктивной. Чем нагнетал и без него взрывоопасную атмосферу. В то время, да и позднее, администрации области было несложно повлиять на замену Пожарского более демократичным лидером (а такие были на заводах). Темболее, с аппаратным опытом Игумнова. Но когда я предложил это сделать и даже предложил кандидатуру – профсоюзного лидера ПЗХО с не менее исторически значимой фамилией – Минин (!), глава администрации Б. Кузнецов, на основе рекомендации ГВ, в этом меня не поддержал. Пожарский был об этом осведомлен и не остался в долгу. Лично перед ГВ. Не скажу, что при этом его политический вектор претерпел изменения. А ГВ от этого выиграл. Что же касается пермских профсоюзов, то они так и продолжали ходить не под синими, а под красными знаменами. Аналогичный пример с изменением административно-территориального деления некоторых территорий области. Опыт объединения города Чайковского и Чайковского района показал правильность такой политики. Я неоднократно обосновывал и предлагал сделать то же самое в Кунгуре, присоединить Усолье к Березникам. Более того, в декабре 1994 года директора ряда кунгурских предприятий официально обратились к Б. Кузнецову и спикеру Е. Сапиро с подобным предложением. Реализовать его в этих условиях было лишь делом техники. Конечно, эта акция не была бесконфликтной, вызывала неудовольствие со стороны «присоединяемых» районов. Но потенциал объединения перекрывал неприятности… ГВ, отвечающий в администрации за территориальную политику, на это не пошел.

Будучи заместителями Б. Кузнецова, мы занимали равные посты. Я был первым заместителем по экономике и финансам, он – по «социалке». Однако на встречи с участниками многочисленных митингов протеста, пикетов, чаще всего «социальщиков», как правило, выходил я (или «простой зам» Владимир Боев), за что и получал от митингующих по полной программе. ГВ старался «не лезть на рожон». Однако из этого не следует, что он проявлял трусость, «дрейфил», как говорили мы в далекие времена.

Осторожность, склонность к всеобщему компромиссу он проявлял до поры до времени, пока в резких телодвижениях не возникало острой необходимости. Если же становилось ясно, что дальнейшая ситуация складывается не в его пользу или требует четко ответить на вопрос типа «ты за белых или красных», он поступал решительно и твердо, гнул свою линию до конца.

Как правило, эта линия его поведения совпадала с моей. Например, во время августовского путча 1991 года. Первые руководители области Михаил Быстрянцев и Рудольф Швабский, явно не сочувствовавшие Б. Ельцину, растерялись и заняли выжидательную позицию. Г. Игумнов, хотя подвигов не совершал, но при своих небольших погонах все же действовал. И попал в масть. Видимо, это не было случайностью: позднее он явно не насиловал себя, поддерживая «демократов», рыночную экономику. О его демократической предрасположенности свидетельствует случай, о котором он рассказывал мне сам.

После свержения Н. Хрущева, работающему в Кизеле ГВ попал самиздатовский экземпляр поэмы, посвященной Никите Сергеевичу. Запомнился (и понравился) следующий куплет:

ГВ имел неосторожность текст перепечатать, поделился удовольствием с кем-то из знакомых и вскоре… был вычислен КГБ. Все закончилось без особых последствий, хотя страха он натерпелся.

Этот безрассудный по тем суровым временам поступок говорит о многом.

В моих глазах он явно прибавил ГВ очков.

ВЫХОД НА ОРБИТУ

К началу 1992 года мои отношения с ГВ тянули на пять с плюсом. Именно тогда на одном из деловых «мальчишников» он назвал меня другом и братом. Такой степени родства я не ощутил. Но восприятие единодушия, взаимопонимания, комфортной атмосферы сотрудничества и просто человеческой симпатии присутствовало у меня в полном объеме. В не меньшем объеме я воспринимал и наше равенство .

Для этого, как мне представлялось, было немало оснований. У нас были совершенно одинаковые погоны. Практически равными были зоны ответственности, сферы влияния. Мои финансово-экономический, внешнеэкономический и природно-ресурсный блоки были нисколько не легковеснее его «всего остального». Мы были почти ровесниками (я на три года старше). Оба по характеру – «бойцы». Конкурентоспособны по части юмора и лидерства в застольях (он – постоянно, я – по настроению). У каждого из нас были свои преимущества, сумма которых тоже была близка по величине. Я был доктором наук, профессором, у него был большой опыт аппаратной работы. В доперестроечные времена он занимал посты выше меня, но за два последних года звезд на моих «погонах» стало побольше. На момент начала нашей совместной работы он лучше знал людей из аппарата, имел свою готовую команду. Я, не имея «своих», что-то терял, но не был обременен какими-либо обязательствами…

О нашем равенстве я неоднократно с явным удовольствием говорил при ГВ (и Б. Кузнецове), не улавливая при этом отрицательных эмоций. И романтически считал, что его отношение к нашему «равновесию», как минимум, позитивное…

Одной из первых совместных с ГВ акций была «экспроприация» нового здания обкома КПСС, где и поныне располагается администрация области. На здание, не без основания, претендовали городские власти. Не став дожидаться окончания дебатов, мы приняли решение о переезде руководства и основных служб явочным порядком. Подготовка была проведена по всем правилам конспирации. За один день операция была завершена.

С переездом в новое здание связан и первый – в общем-то, смешной – прокол ГВ перед своим «другом и братом». Еще во время рекогносцировки (осмотр перед «штурмом»), оказалось, что из всех кабинетов, доставшихся администрации области, лишь два имеют комнату отдыха. Один, без сомнений, предназначался губернатору. А второй?

Я ожидал, что ГВ заведет разговор на эту тему и, зная его проблемы с «камешками» в почках, готов был уступить (хотя комната отдыха – совсем не роскошь при 12–14-часовом рабочем дне). Но никакого разговора не последовало. Как только началась «операция», исполнители, получившие заранее ценные указания ГВ, шустро потащили его скарб в кабинет с комнатой отдыха… По своим масштабам поступок был далеко не братоубийственным. Но с душком. Он заронил у меня первое легкое сомнение в искренности дружеских чувств, которые ГВ так энергично демонстрировал.

Наши с ГВ кабинеты имели общую приемную, и это было очень «технологично»: пересек три-четыре метра– и можешь общаться напрямую. А потребность в этом была огромная. Жизнь ставила сложнейшие задачи. Большинство из них были новыми не только для меня, но и для всех, включая Е. Гайдара с А. Чубайсом. Реальный спад производства я ощутил не благодаря статистическим отчетам, а из-за того, что вдруг отпала потребность просить начальника Пермского отделения железной дороги Владимира Парфенова подкинуть тому или иному предприятию вечно дефицитные вагоны для отгрузки их продукции. Нечего стало грузить…

Надо было не просто реагировать на уже возникшие проблемы, а предугадывать их, готовиться к их появлению, встречать во всеоружии, «профилактировать», как говорят силовики. В этих условиях нельзя было рассчитывать на чью-либо подсказку. Необходим был собеседник, может быть, оппонент, владеющий ситуацией не хуже тебя. С которым можно говорить без оглядки, выдвигать идеи, вплоть до «завиральных», без риска сойти за сумасшедшего. Собеседник, независимый от тебя, который, в свою очередь, мог сказать все что думает. ГВ идеально соответствовал этой роли. У нас применительно к таким темам даже появился соответствующий термин: «а теперь попробуем от бабы-яги» (т. е. рассмотрим ситуацию утрированно, задирая планку до предела).

В этой атмосфере неприятный привкус эпизода с комнатой отдыха быстро забылся. И мог бы исчезнуть из памяти навсегда, если бы не появление… новых тревожных симптомов.

Губернатор довольно часто бывал в командировках. Исполнять свои обязанности (оставаться «на хозяйстве») он по очереди поручал нам, своим первым заместителям. В командировках бывали и мы, по договоренности подменяя друг друга. Так получалось, что в ту пору я выезжал в командировки в Москву (в администрацию президента, министерства экономики, финансов, природных ресурсов) гораздо чаще, чем ГВ. Подменяя ГВ, я пытался без острой необходимости не влезать в дела его подчиненных. Если этого требовала обстановка, то обязательно информировал о принятых решениях, указаниях. Через какое-то время я ощутил отсутствие подобного со стороны ГВ. Случалось, он давал ЦУ (ценные указания) моим подчиненным в мое отсутствие в течение лишь одного дня, не удосужившись сказать об этом. Более того, пару раз если не отменял, то корректировал мои распоряжения. Опять же, без моего уведомления.

Каждому, наверное, приходилось сталкиваться с тем, что человек, с которым нормально работаешь и который числится в твоих приятелях, сделал что-то не то. Имеются несколько вариантов реагирования на эту нештатную ситуацию.

Первый: усилить внимание к дальнейшему поведению партнера с целью выяснить суть произошедшего. Что это: случайный, досадный сбой или устойчивая негативная тенденция, черта характера, которую ты раньше просто не замечал?

Второй: глядя в глаза партнеру, обратить его внимание на случившееся. По сути дела, потребовать объяснения. Может быть, даже высказать свое «фи».

Третий: делая вид, что ничего не произошло, «спрятать за пазуху» камень, прикатившийся от партнера, и ждать момента, когда он отвернется, чтобы ответить адекватно – «по темечку».

Действия в соответствии с первым вариантом безобидны, но очень продуктивны… Третий вариант для меня принципиально неприемлем. Хотя именно он мог бы оказаться наиболее эффективным. Методом исключения оставалось использовать сочетание первого и второго.

Как для кого, а для меня выяснять отношения, предъявлять претензии – процедура не из приятных. Независимо от того, с кем приходится разбираться: выше-, ниже– или равностоящим. Готовясь к первому объяснению с ГВ, страха не испытывал, но неприятное чувство – сполна. Мысленно набросал текст, суть которого сводилась к аккуратному (одно из любимых слов Б. Кузнецова) напоминанию о святости границ между нашими «епархиями», незыблемости этих границ и о взаимном ущербе от их нарушения. Поставив себя на место ГВ, выдвинул несколько контраргументов. Затем, уже от себя, заготовил ответы на предполагаемые возражения. В общем, подготовился к неприятному, тяжелому разговору. ГВ, как всегда, по-братски встретил, внимательно выслушал мой монолог и заявил, что случившееся – недоразумение, что это следствие торопливости и недоработки подчиненных, что я полностью прав и подобное не повторится.

Все «домашние заготовки», припасенные к дискуссии, остались невостребованными. И, хотя в диалоге с ГВ получился, вроде бы, «счастливый конец», какой-то червячок шевелился где-то глубоко, омрачая радость нежданно легкой победы и торжествующей справедливости.

Червячок шевелился не зря. История повторялась не раз и не два, и каждый раз я пересекал приемную, ГВ обаятельно улыбался, извинялся и… снова вторгался на мои «делянки». Особенно внешнеэкономические.

Какова была подоплека его экспансии? Естественный, как чих, хватательный рефлекс? Или тщательно выверенный стратегический план? Или коктейль того и другого? Тогда в каких пропорциях? У меня нет уверенного ответа на этот вопрос.

Со стороны наши отношения продолжали выглядеть по-прежнему. Изменения в них улавливали лишь те, кто попал не в самое лучшее положение слуги двух господ – руководители «моих» подразделений, оказавшихся объектами повышенного внимания ГВ.

Естественно, что под влиянием всего этого былая внутренняя комфортность наших отношений потихоньку таяла. Губернатор Б. Кузнецов этого или не замечал, или не хотел замечать. По крайней мере, не вмешивался. Постепенно становилось ясно, что «загончик», отведенный двум первым заместителям, становится тесноватым.

Может, для кого-то этот конфликт покажется не заслуживающим серьезного внимания, проявлением гнилой интеллигентности. Ну что Сапиро строит из себя невинность? Все толкаются локтями. Он – в твой огород, а ты – в его. Не доходит – поступи по третьему варианту. Не позволяют этические соображения таскать камень за пазухой, поставь вопрос ребром в присутствии губернатора, обматери, глядя в глаза. Вообще-то, я это умею делать еще со времен работы мастером. Что последует далее, предугадать не сложно. Губернатор пожурит ГВ и скажет нам: «Ребята, надо жить дружно». ГВ на какое-то время приутихнет… А дальше? Дальше – война. Да не простая, а диверсионно-подковерная, в которой я обречен на поражение…

Что произошло дальше, лаконично и весьма точно рассказал позднее в своем интервью В. П. Хлебников: «На фоне «прокола» Кузнецова на выборах в Совет Федерации в декабре 1993 года Игумнов доказал Борису Юрьевичу его «неизбираемость» на прямых и всеобщих выборах, затем поспособствовал плавному переходу Евгения Сапиро в кресло спикера вновь сформированного областного парламента и впоследствии помог Борису Кузнецову попасть в Госдуму в составе партийного списка НДР… Реальные соперники Игумнова были мягко отодвинуты в сторону, и выборы в декабре 1996 года прошли фактически безальтернативно» [181] .

АПОГЕЙ

Многие считают, что «звездный час» ГВ наступил после выборов 1996 года, особенно после моего вынужденного ухода с поста спикера в конце 1997-го. Формально это так.

А не формально… Рискну даже назвать конкретный день, когда космический корабль «ГВ-36» достиг апогея: 18 января 1996 года, день инаугурации губернатора Пермской области Геннадия Игумнова, назначенного вместо ушедшего в Государственную думу Бориса Кузнецова.

От заядлого шахматиста экс-министра Вячеслава Михайлова я как-то услышал: «Гроссмейстерами становятся не те, кто придумывает головокружительные комбинации, а те, кто не ошибается за шахматной доской». Шестилетний шахматный марафон ГВ провел безукоризненно. Особенно – труднейший его отрезок 1992–95-х годов. В глазах широкой общественности все, что было наработано позитивного, полностью или частично оказалось в его активе. Например, в конце 1996 года, в период губернаторской предвыборной кампании, он неоднократно говорил о своей ведущей роли в переводе экономики области на рыночные рельсы, позабыв, что в 1992–93-х годах имел к этому весьма отдаленное отношение. На открытии автомобильного моста через Чусовую был забыт Анатолий Тульников, который все эти годы небезуспешно вел данный объект…

Недостатки же в глазах той же общественности были связаны с именами Кузнецова, Сапиро, других заместителей губернатора. Недаром к моменту своего назначения ГВ не имел врагов (по крайней мере, крупного калибра). За два года единоличного пребывания на посту первого вице-губернатора он выстроил отношения со всей бизнес-элитой области, с областным депутатским корпусом.

Единственным, на мой взгляд, недостатком ГВ был излишне оседлый образ жизни: он мало бывал в районах, да и Москву не очень-то баловал своим присутствием (после выборов 1996 года ситуация резко изменилась).

При своих демократических убеждениях он хорошо ладил со всем политическим спектром Прикамья. Искушенный в демократии, «западный» гражданин считал бы это беспринципным. Наш – принимал за гибкость, дипломатичность, положительно оценивая такую черту характера.

Хороши были отношения с прессой.

Оправдались мои ожидания нашей совместной конструктивной работы. Теперь я сидел не в соседнем кабинете, а в здании напротив, на другой «ветке» власти. Поползновений повисеть на моей ветке или надломить ее ГВ пока не проявлял, так что мое отношение к нему заметно потеплело.

Когда исполнилось сто дней его пребывания на губернаторском посту, «Пермские новости» взяли у меня интервью по этому поводу.

«Я как-то сформулировал официальные отношения председателя ЗС и губернатора безотносительно к личностям следующим образом: дела пойдут нормально, если у нас будут взаимное уважение и взаимная ответственность друг перед другом. Все положительное в наших отношениях, которое было с Б. Кузнецовым, оно не только сохранилось, оно приумножилось. И, прежде всего, благодаря двум обстоятельствам: мы оба члены Совета Федерации и не только сидим вместе на заседаниях, но ходим вместе по столичным кабинетам, решая проблемы области.

Не могу быть полностью объективным, поскольку у нас с Геннадием Вячеславовичем уже достаточно длительное время товарищеские отношения. Но считаю, что его потенциал теперь уже как губернатора вполне раскрылся за эти сто дней. И дай Бог дальше» [182] .

Членами Совета Федерации мы с губернатором стали в январе 1996 года. К этому времени я уже два года ходил в спикерах, был знаком с большинством своих коллег из других субъектов Федерации, заработал немалый авторитет. Будучи с 1990 года одним из активнейших членов Уральской ассоциации экономического взаимодействия, был на «ты» с большинством губернаторов Урала. Поэтому среди членов Совета Федерации у меня оказалось много знакомых. ГВ оказался в непривычной для себя роли «первогодка».

Следуя старой доброй управленческой традиции, в соответствии с которой уходящий с должности передавал свои внешние, столь непросто добытые связи своему преемнику, я знакомил ГВ со своими давними коллегами. В первые месяцы в Москве мы почти не расставались. Коллеги шутили: пермяки и в туалет ходят вместе.

ГВ не остался в долгу. В начале 1996-го решалась судьба руководящих кресел нашего, общего с ним, экономического комитета. По всем «параметрам» (авторитет среди коллег, докторская степень) я мог претендовать как минимум на заместителя председателя. Как назло, в тот момент меня пригласили на совещание в правительство. Заочно стать даже заместителем председателя было непросто. Кто-то должен был выдвинуть, «замолвить слово». Это сделал ГВ, и моя кандидатура прошла «на ура».

Вскоре в журнале «Российская Федерация» появился очерк о Пермской области и о ее сенаторах, дружно отстаивающих интересы региона. Наш дуэт был дважды запечатлен через всю страницу. Спикер Томской областной Думы Борис Мальцев наклеил на эти фотографии надпись «Пример доброго сотрудничества исполнительной и законодательной власти», закатал в пластик и показывал коллегам – в назидание. Должен сказать, что мы являли собой действительно редкий случай: многие региональные лидеры были между собой «на ножах».

Увы, идиллия продолжалась недолго: у ГВ стали проявляться симптомы тяжелой болезни – «великости». Став сенаторами, мы вместе часто летали на заседания Совета Федерации. В столичном аэропорту на автомобиле нас всегда встречал представитель области в Москве Николай Артамонов. Мы вместе садились на заднее сиденье, Артамонов – на переднее, и машина мчалась в центр города. Однажды, подойдя к встречавшей нас машине, ГВ сел впереди, рядом с водителем. Мы с Артамоновым устроились сзади. Я про себя обратил на это внимание, но не настолько чтобы… В следующий приезд история повторилась. Тут уж я не мог отказать себе в удовольствии, пошутив: «С таким телохранителем, Николай Петрович, нам сам черт не страшен». При всем своем чувстве юмора, ГВ на эту «подковырку» не отреагировал.

На этом наши совместные поездки прекратились. В остальном все оставалось почти без изменений. Но уже без романтики.

И на внутреннем, и на внешнем фронтах ГВ планомерно набирал очки. Началась предвыборная президентская кампания. В область зачастили высокие гости, включая Б. Ельцина. В роли гостеприимного хозяина ГВ был на порядок выше своего предшественника.

Приближалось время выборов губернатора. И, хотя ГВ действительно хорошо потрудился над тем, чтобы избавиться от серьезных потенциальных конкурентов, кое-кто остался. Еще летом ГВ говорил, что его поддерживают все: и левые и правые. Теперь литавры гремели не так звонко.

В 1995 году я познакомился со спикером Ленинградской области Василием Ивановым. Отличным журналистом, остроумным и приятнейшим человеком. С горящими глазами он рассказывал мне, как его поддерживают все партийцы и «беспартийцы». Я, испытавший на собственной шкуре и гнев профсоюзов, и явно неадекватную моим действиям ярость газеты «Звезда», и многое другое, сказал ему: «Василий Васильевич! Да ты у нас еще совсем непуганый!»

В конце 1997 года всеобщего любимца В. Иванова под влиянием губернатора с треском провалили при выборах спикера.

18 января 1996 года еще таким же непуганым был и Геннадий Вячеславович.

Спустя полгода апогей успеха был пройден. Думаю, что этого ГВ еще не понимал. Подошел его шестидесятилетний юбилей. Потоком сыпались знаки внимания и государственные награды.

Отрезвление пришло, когда посыпались не только награды, но и «черные шары» в первом круге губернаторских выборов. Когда не удалось с первой попытки победить экс-сенатора Сергея Левитана, хотя большинство политической элиты его не воспринимало всерьез.

Хлебников ошибается, утверждая, что губернаторские выборы 1996 года были безальтернативными. Был Левитан, набравший даже во втором круге, когда против него объединились все, почти треть голосов. Был у ГВ еще один серьезнейший противник – ГУБЕРНАТОР Игумнов.

Когда из жизни уходят родители, человек оказывается, по фронтовой терминологии, на самой передовой. Тех, кто готов был заслонить, защитить тебя любой ценой, больше нет. Первое лицо, конечно, не папа с мамой. Но письма протеста пишут на его имя. Его имя звучит чаще, запоминается больше других. И не только в связи с приятными поводами, которых в нашей жизни не густо. Именно на нем сосредотачивается огонь всех видов оружия протестного электората. Выход один: найти другого, «крайнего», подставить «под пули» его. Удается это не каждому и не везде. В декабре 1996-го ГВ оказался на передовой линии фронта. Убежден, что из трети избирателей, проголосовавших за С. Левитана, процентов 10–15 голосовали именно за Сергея, остальные – против действующего губернатора.

Несомненно, ГВ рассчитывал на «блицкриг» (молниеносную победу). То, что не удалось выиграть выборы в первом круге, оказалось для него большим и явно неожиданным ударом. Особенно на фоне одержанной в первом туре победы Юрия Трутнева – на выборах мэра Перми, проводимых одновременно с губернаторскими.

На второй тур штаб Г. Игумнова возглавил Андрей Кузяев. За считанные дни он консолидировал финансовые и политические ресурсы на поддержку ГВ. На красочных плакатах под надписью «Продолжим вместе!» шли бок о бок Г. Игумнов и Ю. Трутнев.

Через пять лет, когда мы с Андреем Кузяевым вспоминали те и последующие за ними события, мой собеседник произнес ключевую фразу: «Тогда вы оба «забронзовели», что-то там не поделили. В конечном счете, вы не поддержали Игумнова в 96-м, он напомнил вам об этом через год».

Если устами младенца глаголет истина, то устами Андрея Кузяева в то время говорила пермская деловая и политическая элита. От этого гласа не отмахнешься – необходимо объясниться.

С мнением о собственной «бронзовитости» согласиться не могу, хотя бы потому, что был к этому времени бит крепко и многократно. Так что моя кожа была скорее дубленой, чем бронзовой.

Что касается «не поделили» и «не поддержал», то здесь есть предмет для разговора. Более того, мне самому давно хотелось разобраться в том, что произошло.

После моего ухода в спикеры ЗС из объектов, прямо или косвенно относящихся к «материальному миру», нам с ГВ делить было нечего.

Пока не завершилась регистрация кандидатов в губернаторы, можно было подозревать меня в претензиях на этот пост. Объективные предпосылки для этого были. А что, если бы события пошли по такому сценарию: в начале 1996-го Сапиро дистанцируется от исполнительной власти, вешает на нее всех собак (в том числе, и взращенных им же), выдвигается в губернаторы? Так поступили в то самое время региональные спикеры Олег Королев,

Александр Суриков, Валерий Сударенков и еще два-три, раздолбавшие на выборах своих губернаторов.

Я не пошел на это по трем причинам:

– меня удовлетворял мой статус, к тому же надеялся (о, наивность!) сработаться с избранным губернатором Игумновым;

– такой шаг означал бы колоссальный «раздрай» в области, ставил в сложнейшее положение многих людей, одинаково хорошо относившихся и к Игумнову, и к Сапиро;

– идти на это означало продать себя с потрохами, а этого я не хотел и… не мог.

Наступил день регистрации кандидатов в губернаторы. Сапиро среди них не оказалось.

Что мы еще могли не поделить? Какие раздражающие, «нематериальные» факторы определили его отрицательную позицию ко мне в конце 1997-го?

Предполагаю, что их было три:

– неприятие демонстрируемой мною «равновесомости»;

– связанная с этим ревность, вызываемая моим авторитетом в Москве;

– недовольство моим поведением вовремя его выборов («кто не с нами, тот против нас»).

По поводу последнего тоже имеются несколько «если».

Если бы выборы состоялись в начале 1993 года, Сапиро поддержал бы ГВ, «задравши от восторга хвост».

Если бы в декабре 1996-го в числе соперников была солидная фигура (например Валентин Степанков), я бы поддержал его. Мотивировка: за эти годы я не изменил своего мнения о ГВ как о профессионале, но разочаровался в нем как партнере .

В декабре 1996-го я был вынужден его поддержать. Потому что Сергей Левитан «не вышел весом», чтобы возглавить Пермскую область. Думаю, что он не очень обидится на меня за эти слова. Тем более что слышит их от меня не впервые.

Я не могу согласиться со словами А. Кузяева, что я не поддержал ГВ.

Еще летом 1996 года, на юбилее «Уралалмаза» в Красновишерске, я затеял разговор с одним из самых серьезных кандидатов в губернаторы – Геннадием Тушнолобовым. Речь шла о нежелательности его схватки с Игумновым, о перспективах его работы в областной администрации, если Игумнов будет избран. Естественно, разговор был затеян не только с санкции, но даже по просьбе ГВ [183] .

Не требует особых комментариев нижеприведенный отрывок:

«ВО ВРЕМЯ ИГРЫ ПАРТНЕРОВ НЕ МЕНЯЮТ

Председатель Законодательного собрания области Евгений Сапиро заявил на своей пресс-конференции, что проголосует на губернаторских выборах за Геннадия Игумнова.

По его словам, в Совете Федерации тандем Сапиро – Игумнов работает активно и слаженно. Губернатор и спикер имеют одинаковые взгляды на стратегию дальнейшего развития России в целом и Прикамья в частности, а потому, по мнению Евгения Сауловича, замена одного из партнеров тандема может нанести непоправимый вред общему делу…» [184] .

Теперь об этом можно сказать открыто: когда началась избирательная кампания, я сказал ГВ, чтобы его идеологи, штабисты подумали о наиболее эффективной форме моей поддержки, довели ее до меня в виде календарного графика. Сказал, что считаю наиболее эффективной линию поддержки «равного – равным». Без суеты, без щенячьего восторга, но капитально, «по-профессорски». Накануне пресс-конференции, о которой идет речь в приведенном отрывке, я сказал в присутствии ГВ его пресс-секретарю А. Соболеву, что на ней собираюсь сделать заявление о своей поддержке.

Напомнил, чтобы он позаботился о присутствии телевизионщиков… То ли ГВ не понравился мой идейный «посыл», то ли он был уверен, что обойдется без моих «одолжений», но на мои предложения никакой реакции не последовало.

Не исключаю, что психологически ГВ уже не воспринимал помощь с оговорками, ограничениями, тем паче условиями. Когда я, не называя фамилии, рассказал профессору-психологу из Академии госслужбы историю «неоцененности» моего, как мне представлялось, благородного жеста, он расхохотался:

– Евгений Саулович, вы мне напоминаете девицу, которая, подставив гусару щечку, ждет признательности. Признательность она получит на сеновале. А вашему герою, насколько я понимаю, и этого мало. Ему подай всепоглощающую, неделимую ни с кем любовь.

Увы, время моей «влюбленности» осталось позади. А «флирт» Геннадия Вячеславовича уже не удовлетворял.

Рассеялся дым сражений второго тура. Теперь уже закаленный в боях, первый всенародно избранный губернатор вновь встал у руля Пермской области. Наступил 1997 год.

Внешне ГВ почти не показывал свое недовольство моим поведением во время выборов. Но однажды «тормоза» не сдержали.

Мы, как члены Совета Федерации, жили в гостинице «Россия». Однажды, месяца через два-три после выборов, поздно вечером мы с ГВ и представитель губернатора в Москве Николай Артамонов, чуть «подогретые», вернулись с какого-то мероприятия. Не помню, с чего начался этот разговор, но вскоре ГВ с упреком, а, может быть, и с болью произнес то, что в январе 2002-го повторил Андрей Кузяев: «…не поддержал»…

Меня давно тяготила какая-то недоговоренность во всей этой истории. Поэтому даже с облегчением воспринял поворот ГВ к этой теме. Не знаю, чего ожидал Геннадий Вячеславович от этого разговора. Ясности? Моего покаяния?

Начинался год, на финише которого сдавать экзаменационную сессию предстояло уже мне. Экзаменаторы были серьезные: избиратели моего округа, решающие, заслуживаю я депутатского мандата или нет, депутаты ЗС, от оценки которых зависело, буду ли я возглавлять ЗС на следующий срок. Конечно, у губернатора области имеются возможности повлиять на решения и тех и других. Не исключаю, что, если бы я покаялся, последующие события развивались по другому сценарию. Я был, как паровоз с котлом, полным пара. Можно было потихоньку стравить этот пар через свисточек, окропляя его на выходе скупой мужской слезой. Можно было безоглядно рвануть вперед.

Если называть вещи своими именами, первое означало «лечь под ГВ». Второе – невзирая ни на что, остаться собой. Я вспомнил старую революционную песню «Наш паровоз, вперед лети!» – и колеса завертелись.

Для разгона я задал ГВ пару вопросов (за точность формулировок не ручаюсь, за смысл – полностью):

– Вы согласны, что, когда у нас возникали какие-то разногласия, «пересекалась приемная», и в считанные минуты конфликт был исчерпан?

– Согласен.

– А вы хотя бы раз «пересекали приемную», были инициатором погашения конфликта?

Молчание.

Паровоз набирал скорость. Я напомнил ГВ о многочисленных прогулках в мой «огород», о смешном эпизоде с размещением в автомобиле, о его реакции на мои предложения о поддержке, о том, что он позабыл о моем участии в переговорах с Г. Тушнолобовым, и многое, многое другое…

Выложился и… полегчало.

Оказавшийся случайным свидетелем, Николай Петрович Артамонов, все это время молча сидевший в уголке, осторожно наполнил рюмки… Остаток вечера прошел почти «в теплой обстановке».

Но этим я уже не обольщался. Мой паровоз уже набрал скорость и приближался к стрелочному переводу. Не какой-то зачуханый стрелочник, а сам начальник станции под названием «Пермская область» нажатием кнопки перевел стрелки на путь, ведущий из Перми.

При голосовании, в результате которого я не был переизбран спикером, в руках ГВ был если не контрольный, то блокирующий пакет «акций».

На отношение ГВ к поверженному былому сопернику пожаловаться не могу. На одном из заседаний ЗС он подошел ко мне и предложил помощь в трудоустройстве. Будучи во власти, я с женой часто бывал в театрах, на концертах. Теперь свободного времени прибавилось, и мы сохраняли эту приятную традицию. Правда, когда наше посещение совпадало с присутствием руководства, старались не заходить в «представительские» гостиные. И почти каждый раз, встретив нас, ГВ радушно приглашал «примкнуть».

Летом 1998-го Пермь праздновала свой юбилей. Последовало приглашение председателю правительства Сергею Кириенко. Не удивительно, что представлять правительство он поручил министру Сапиро. Официально «принимающей стороной» был мэр Юрий Трутнев. Но на главных мероприятиях присутствовал и губернатор. Как это случалось не раз, я опять первым «пересек приемную», подошел к нему: министр по региональной политике не имеет права обижаться на любого губернатора, тем более Пермской области. Так я ему и сказал.

Последние деловые контакты с ГВ были по поводу выборов в Государственную думу 1999 года. Учитывая его положение и нашу запутанную историю, я попросил его соблюдать нейтралитет в моем противоборстве с Павлом Анохиным и не препятствовать тем его подчиненным, кто по своей инициативе готов был меня поддержать (Вадим Чебыкин, Геннадий Тушнолобов, Лидия Лисовенко, Владимир Рогальников…). Редко, но я напрашивался зайти к нему. ГВ снова был в своем репертуаре: принимал меня по первому звонку, улыбался, если встреча была к концу рабочего дня, приглашал в комнату отдыха пропустить по рюмочке. И обещал больше, чем я просил – помогать, но «чтобы уши не торчали».

Позднее, когда депутат Госдумы Анохин веером разослал по высшим инстанциям письма, обвиняющие ГВ во многих неблаговидных делах, Геннадий Вячеславович публично сетовал на черную неблагодарность человека, которому он помогал на выборах.

Уроки губернаторских выборов 1996 года, которые неожиданно для него оказались трудными, не пропали зря. Онсталмного бывать в городах и районах. Началась реализация программ, которые были масштабны, интересны по сути и к тому же имели большой PRовский потенциал. Например, газификация села.

Приметил я еще одну интересную деталь. В 1996 году у меня были гораздо более тесные отношения с Юрием Лужковым, чем у ГВ. В это время Москва подписала первый договор о сотрудничестве с одной из областей. Когда Юрий Михайлович пригласил меня обсудить наши расхождения по бюджету федерального дорожного фонда, я заодно предложил ему второй договор заключить с Пермской областью. Реакция оказалась самая благожелательная. В тот же день рассказываю об этом ГВ, он одобрительно кивает и… «по нулям».

Мы оба хорошо знали свердловского губернатора Эдуарда Росселя, но возьму на себя смелость утверждать, что мои контакты с ним имели более длинную историю и более «высокий градус» (я и сейчас являюсь членом его Экономического совета). Будучи депутатом ЗС от Горнозаводска и Чусового, я «позвоночником» чувствовал важность строительства автомобильной дороги Горнозаводск – Теплая Гора – Качканар. Дорога потихоньку строилась, две области ни шатко ни валко шли навстречу друг другу, а время уходило. Россель с воодушевлением воспринял мою «заявку» сделать эту стройку совместным приоритетным проектом, предложил торжественно «забить колышек» там, где совпадали границы не только наших областей, но Европы и Азии. И опять ГВ этого не воспринял.

Почему? Потому что предложения исходили от меня?

Интересно, что после моей отставки он достал из «долгого ящика» оба эти проекта. Лучше поздно, чем никогда. Правда, договор с Москвой область заключала уже в третьей десятке, и это было совсем «не то».

Новый 1998 год Законодательное собрание области встретило с новым спикером – Юрием Медведевым.

Сбылось давнее желание Геннадия Вячеславовича:

По крайней мере, так он считал в начале 1998 года. Казалось, что космический корабль «ГВ-36» по-прежнему пребывает на наивысшей орбите. Но наблюдательный глаз уже улавливал, как пузырились отдельные элементы теплозащиты, как шли сбои в системе ориентации… Явно прогрессировала великость . Основания для этого были: рос авторитет ГВ в Москве. Грех не отметить его умное поведение по отношению к выведенному за скобки Виктору Черномырдину. ГВ оказался одним из немногих, кто не покинул экс-премьера в трудную для него минуту, остался одним из лидеров пускающего пузыри движения «Наш дом – Россия». Порядочные люди это справедливо оценили. Да и со стоящими «у руля» все было по высшему разряду: последовали новые награды. Увеличивалось и крепчало кольцо подхалимов, «пение» которых ГВ воспринимал «на полном серьезе» и не без удовольствия.

Драматический хронометраж схода «ГВ-36» с космической орбиты в полном объеме оперативно опубликовал «Новый компаньон» еще до официального объявления итогов выборов. Несколько сокращенных выдержек из публикации [185] :

«6 октября 2000 года, пятница. Знаменитое телевизионное обращение Игумнова. Своим преемником Игумнов публично называет Трутнева.

9 октября. Пресс-служба губернатора распространяет информацию о начавшейся в области кампании в поддержку Геннадия Игумнова.

12 октября. Второе знаменитое телевизионное обращение Игумнова, начинающееся словами: «Дорогие земляки! Так получилось…»

Здесь же: «На самом деле далеко все наоборот. Игумнов заявляет, что будет бороться за губернаторский пост»…

Из первых рук могу дополнить эту одиссею одним эпизодом. Утром 10 октября мы с ректором Российской академии госслужбы Владимиром Егоровым встречались с начальником Главного территориального управления Администрации Президента Сергеем Самойловым. Тема встречи была оговорена заранее: об участии Академии в работе с федеральными округами. Однако, когда мы вошли в кабинет, С. Самойлов, с которым мы знакомы еще с 1994 года, сразу обратился ко мне: «Евгений Саулович, что там у вас на малой родине происходит?» Я располагал информацией лишь на субботу. Самойлов рассказал, что вчера (в понедельник) ГВ был в Москве, встречался с А. Волошиным, получил поддержку «на самом верху», так что задача Управления – эту поддержку воплотить. В связи с этим он задал мне несколько вопросов об оценке расклада сил в области, чтобы учесть это при выполнении поставленной задачи, и рассказал, что собирается делать.

Я задал встречный вопрос:

– Сергей Николаевич! Все это прекрасно. А как же Трутнев?

– Пригласим, объясним необходимость возвращения на исходные позиции. Думаю, что поймет правильно.

– Учтите, Сергей Николаевич, когда будете планировать дальнейшие шаги. Насколько я знаю конструкцию автомобиля марки «Трутнев», задней передачи она не имеет.

Далеко не все мои прогнозы сбывались. Но этот оказался точным.

Утром 4 декабря 2000 года стало ясно, что губернатором Пермской области избран Юрий Трутнев.

В марте 1965 года все радиостанции Советского Союза объявили, что космический аппарат «Восход-2», пилотируемый летчиками-космонавтами Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым, совершил мягкую посадку в районе Перми.

Тридцать пять лет спустя в районе Перми совершил столь же мягкую посадку космический корабль «ГВ-36».

В «Стриптизе…» сюжет о ГВ завершается старым ковбойским анекдотом:

Техас. По дороге едут два бывалых ковбоя (возможно, с ярмарки). Генри, увидев лежащую на земле коровью лепешку:

– Юджин! Даю сто баксов, если ты это съешь!

Юджин напряженно думает. Затем слезает с лошади, берет лепешку, начинает жевать. Получив купюру, засовывает ее в карман. Оба продолжают путь. Проехав пару миль, Юджин обнаруживает еще одну лепешку. Широко скалясь:

– Генри! Сто баксов за этот бифштекс.

Все повторяется. Продолжают путь. Внезапно Юджин натягивает поводья.

– Генри! Тебе не кажется, что мы сделали что-то не так: оба наелись говна, а остались при своих.

Два слово «не по теме» в качестве послесловия.

Летом 2003 года меня пригласили в Пермь на ежегодное празднование Дня города. Накануне торжества, проводимого у театра драмы, я допоздна трудился, сочиняя авторские надписи героям «Стриптиза…», которых надеялся встретить на параде. И только один экземпляр, предназначенный для ГВ, после длительных раздумий так и остался не подписанным.

Утром более сотни экземпляров были погружены в багажник, и машина выдвинулась на «рубеж атаки». Геннадия Вячеславовича я обнаружил оживленно беседующим с двумя генералами. Подошел. Сдержанно поздоровались:

– Геннадий Вячеславович! Есть предложение подарить вам свою книжку…

– А в чем проблема?

– Хотелось бы предварительно согласовать дарственную надпись.

– А какие варианты?

– Может быть, вы помните анекдот, который завершает главу об Игумнове?

– Помню…

– Как вы смотрите на такой вариант: «Ковбою Генри от ковбоя Юджина – с наилучшими пожеланиями»?

ГВ улыбнулся.

– Пойдет!

На свой семидесятилетний юбилей в Перми в январе следующего года я пригласил ГВ. Он не только принял приглашение, но во многом украсил праздник. Особенно его присутствие было комфортно для очень многих людей, которые одинаково хорошо относятся к нам обоим. Осенью 2006 года я с удовольствием принял приглашение Геннадия Вячеславовича быть на его юбилее.

Иногда мы перезваниваемся, встречаемся, чтобы час-полтора посидеть, выпить по рюмке, поговорить «за жизнь». Благо, поговорить есть о чем.

На последней встрече он мне сказал, что мой «дурной пример» оказался заразительным: он тоже засел за мемуары.

Не удивительно, что я с большим интересом ожидаю их появления.

Независимо оттого, что и как в мемуарах ГВ будет написано обо мне, надеюсь, что последующее «взвешивание» наших творений на двух разных чашах весов окажется не только любопытным, но и познавательным занятием…

В большинстве случаев природа конфликта такова, что его «поджигателем» является одна или обе заинтересованные в чем-то одном, стороны. Но существует источник конфликта, когда вовлеченным в него оказывается человек, не имеющий к предмету раздора никакого отношения. Его положение справедливо назвать меж двух огней.

На выборах мэра Перми 1996 года основными конкурентами были действующий мэр Владимир Филь и успешный бизнесмен и политик Юрий Трутнев. Оба депутаты Законодательного собрания Пермской области, оба поддержали меня два года назад при избрании спикером. И оба дали понять, что заинтересованы в моей публичной поддержке.

И с В. Филем, и с Ю. Трутневым у меня были конструктивные деловые отношения, и тот и другой мне были симпатичны как люди.

Кому из них отдать предпочтение?

Кончилось тем, что я переговорил с каждым из них и прямо сказал, что в их предвыборной борьбе никого поддержать не смогу. Понятно, что в тот момент это сообщение их не порадовало, но, когда все осталось позади, ни один из них не держал зла на мой нейтралитет.

Через три года я сам оказался в том же положении. В состав избирательного округа, в котором я соревновался за депутатский мандат с П. Анохиным, входил Нытвенский район, где всеобщим уважением пользовался многолетний руководитель фанерного предприятия и депутат областного ЗС Юрий Гончар. На мою просьбу о поддержке в его «родовом поместье» он без выкрутасов ответил, что не один год сотрудничает по бизнесу с П. Анохиным, обязан ему как партнеру и человеку и поэтому будет поддерживать его кандидатуру. Но мне мешать не станет. Что подтвердил последующими тактичными действиями.

На фоне того, что более десятка бывших коллег и подчиненных горячо клялись в любви, а «втихую» довольно активно и не всегда бескорыстно работали на моего конкурента, я ему благодарен. На этом участке предвыборного «фронта» я мог бисер не метать, иллюзий не испытывать, а сосредоточить силы и средства на других направлениях.

Увы, далеко не всегда нейтралитет в положении меж двух огней заканчивается таким цивилизованным результатом. Практика первых трех пятилеток «демократической» и рыночной (без кавычек) новой России, показала, что многие, если не большинство, ее российских политиков и бизнесменов исходят из ленинского посыла первых лет революции: «Кто не с нами – тот против нас». В соответствии с этим лозунгом после своего прихода к власти они без тени сожаления расстаются с порядочными и профессиональными «уклонистами». Чаще всего, в ущерб делу.

Замечу, что под перекрестный огонь можно попасть не только тогда, когда перестрелку ведут вышестоящие или равные тебе по статусу люди. Очень часто конфликтующие подчиненные обращаются к авторитетному руководителю как к арбитру. Мой немалый опыт в этой сфере оптимизма не внушает. Примерно в четверти случаев после попытки примирить стороны или после вынесения собственного «приговора» я терял в лучшем случае одного, а то и двух своих давних приверженцев.

Описывая в этой книге те или иные казусы, довольно часто я осмеливаюсь дать свои рекомендации по выходу из кризисной ситуации. По отношению к ситуации меж двух огней, как говорится, ничем помочь не могу. Могу лишь пожелать, чтобы в подобных случаях вы оказались подальше от электродов.

Не знаю, остались ли в профессиональном лексиконе современных металлургов-прокатчиков эти термины сегодня. Но, когда я полвека назад приступил к выполнению обязанностей мастера на сортопрокатном стане «550», то обнаружил, что предпоследний калибр, через который проходит полоса, прежде чем стать уголком, швеллером или балкой, называется «предфор-калибр», а последний – «фор-калибр». В институте нас этому не учили.

Не учили и тому, что конфликт может возникнуть не только от корысти, зависти или бескультурья, но и на основе вполне благородных явлений.

Обсуждая все более сложные источники возникновения конфликтов, на стадиях их «прокатки» через «предфор» и «фор-калибры» нашего повествования мы неминуемо встретимся с этой странной разновидностью.

Своей авторской властью я удостоил статуса «предфор-калибра» такую причину конфликта, как различия в менталитете конфликтующих сторон.

Отнесение этой причины к разряду «благородных» накладывает на нас определенные ограничения. Говоря о менталитете, мы «выводим за скобки» экстремизм всех мастей, а под конфликтующими сторонами подразумеваем только людей со здоровой психикой.

Несмотря на обильно подмоченную репутацию политиков, ответственно заявляю, что и среди них имеются люди с благородными целями. Только одни из них считают, что путь к этим целям проходит слева, другие убеждены, что справа. Одни считают, что порядок возможен лишь при властной вертикали, а другие искренне убеждены, что только анархия – истинная мать порядка… Такой плюрализм присущ не только политикам. Экономисты спорят, что важнее: борьба с инфляцией или устойчивость национальной валюты. Среди военных не утихают дискуссии о пользе и вреде контрактной службы. Лично я являюсь убежденным поклонником ничем не закрашенной водки и солений, приятно сопровождающих ее употребление, а мой друг генерал Алексей Субботин предпочитает виски…

Наши различные предпочтения в отношении крепких напитков пока ни разу не привели к возникновению конфликтной ситуации. Хотя, теоретически, вероятность этого исключить нельзя. В остальных приведенных примерах и тысячах не приведенных (идеологических, технических, творческих, вкусовых и прочих) причин конфликтов хватает. И далеко не все они являются признаком соревнования умов, двигателями прогресса.

Бывает, что, не полыхая открытым пламенем, «менталитетные» конфликты постоянно тлеют, препятствуя взаимопониманию партнеров, объединению их усилий.

Примерно так происходило у меня при работе с Виктором Александровичем Петровым.

Обязан я ему многим. Именно он ввел меня во власть. Будучи жестким, авторитарным по характеру руководителем, тем не менее, доверил мне большую свободу действий. Да и чисто по-человечески относился нормально, уважительно.

Я платил ему взаимностью. Ценил его опыт, напористость, конкретность.

И, конечно, хорошее отношение ко мне.

В личном плане наши отношения «начальник – подчиненный» были близки к идеалу. Мы не были на равных. Но это обстоятельство я считаю положительным, уберегающим от фамильярности, от нарушения границы «дружбы» и «службы».

И все же в наших отношениях чего-то не хватало. Или, наоборот, существовала какая-то натянутость, периодически возникали почти не заметные со стороны внутренние барьеры.

В медицине существует термин «предынфарктное состояние». У нас, похоже, было «предконфликтное».

Причиной напряжения была диаметрально противоположная оценка перемен, происходящих в стране. Перемен, в которых, хотели мы того или нет, но обязаны были принимать самое активное участие. Я воспринимал эти перемены как давно ожидаемые, позитивные, необходимые. Виктор Александрович характеризовал все эти события одним из своих любимых слов: «Дурь!».

С такой оценкой многих частностей я был солидарен. Например, стремление подчинить президиуму областного совета исполнительную власть или вмешательство депутатов в текущую деятельность подразделений исполкома… А вот во мнениях по поводу вмешательства власти в ценообразование, в планирование объемов продукции, в тотальное распределение материальных ресурсов – в этом мы расходились.

Создалась странная ситуация. Всем появлявшимся нововведениям, вроде кооперативного движения, расширения самостоятельности предприятий во внеплановом (!) сбыте производимой ими продукции, первым зарубежным контактам, В. Петров не препятствовал. Особенно, если они были уже узаконены союзными или республиканскими нормативными актами. Но любая моя «рыночная» инициатива воспринималась им то ли с осторожностью, то ли со скепсисом. Сегодня могу сказать, что осторожность (да и скепсис) не были безосновательны. Но в «те романтические годы» это мной воспринималось как избыточный консерватизм. Со своей стороны, я не лучшим образом воспринимал «новации», в основе которых лежали старые, «планово-распорядительные» подходы.

Примером такой «новации» может служить создание уральской ассоциации «Конверсия», которая позднее была преобразована в «Большой Урал», в «Уральскую ассоциацию экономического взаимодействия». Большинство глав уральского региона были народными депутатами РСФСР. На одном из съездов в 1990 году «в кулуарах» ими было принято решение о координации усилий по такой актуальнейшей проблеме, как конверсия оборонной промышленности. Первый «большой сбор» решили провести в Челябинске. По какой-то причине В. Петров решил не ехать, делегировав меня. В последний момент коллеги его уговорили, так что мы поехали вместе. На меня это мероприятие произвело странное впечатление: собрались солидные люди, поставили себе актуальные задачи… при полном отсутствии у них реальных средств решения. На официальном заседании, соблюдая субординацию, я на эту тему «не возникал», а во время «отвального» застолья вопрос задал. Был он явно «не по чину» и «против шерсти». Как мне позднее говорил Эдуард Россель, по сути я был прав, а политически – нет. Я тогда еще не знал, что в политике принцип «наше дело прокукарекать, а дальше хоть не рассветай» далеко не бесполезный. Виктор Александрович внушения мне не сделал, но и одобрения не высказал.

Короче говоря, при хороших человеческих и служебных отношениях единомышленниками мы не были. Кроме того, моральная атмосфера, в которой работал каждый из нас, существенно различалась. Я в тот период пользовался большой поддержкой депутатского корпуса, симпатиями прессы. Он был в постоянной психологической «блокаде». Подтверждением тому – слова из его «прощального» интервью после отставки.

«– …На себе чувствовал самую настоящую озлобленность, недоверие. Я в такой обстановке работать не могу. Сам никогда ни за кем не следил, доверял людям, имеющим конкретный участок работы, и к себе хочу доверия. Ну, а раз не доверяете, значит, надо уходить…

– А вы не ощущали, что причина этого недоверия обусловлена вашими, так сказать, «анкетными данными»: номенклатурное прошлое, работа секретарем обкома в застойное время?

– Пожалуй, во многом это так. Я ведь последний из этой обоймы оставался у власти. Наверное, действительно, ив этом причина. Я, например, когда слушал по радио доклад Сапиро о переходе к рынку на третьей сессии, поймал себя на мысли, что, если бы я выступил с этим докладом, меня бы освистали. Только потому, что выступаю я, Петров. А выступил Евгений Саулович, ученый, «человек со стороны», и все говорят: «Впервые у нас из облисполкома прозвучала такая глубокая продуманная речь»…

Это психологическое различие не могло не сказаться на наших отношениях: «сытый голодному не товарищ». Бывало, я вел себя не совсем корректно. Депутат облсовета и начинающий бизнесмен Андрей Климов осенью 1990-го организовал в Москве презентацию Пермской области для японских фирм. За месяц до презентации я предложил В. Петрову принять в ней участие, но он отказался, сославшись на занятость. Когда подошел день презентации, оказалось, он совпал со временем работы Съезда народных депутатов, на котором присутствовал председатель. У меня мелькнула мысль, что следует продублировать приглашение, но в суете она благополучно забылась. Начинается презентация, мы с В. Зеленкиным (он представлял облсовет) и А. Климовым поднимаемся на сцену, и я вижу в зале… своего шефа! По сей день неудобно! В том же, цитированном выше, интервью он так ответил на очень конкретный вопрос:

«– А кто, на ваш взгляд, заслуживает того, чтобы остаться?

– Быстрянцев, безусловно. Косованов, Тульников, Белорусов. Сапиро очень полезный работник…».

Выделение меня «отдельной строкой» могло быть случайностью. Но думаю, что подсознательно упомянутых четырех заместителей он представил как «родных», а меня как полезного, но «двоюродного».

Если бы даже я не допустил несколько ошибок морального плана, о которых говорил выше, то все равно степень «родства» «демократа» Сапиро и старых единомышленников (!) В. Петрова оставалась бы различной.

Наконец-то повествование о природе конфликтов достигло «форкалибра». Из известных мне причин возникновения конфликтных ситуаций самой неорганичной и, на первый взгляд, нелогичной является оказанное кем-то кому-то добро.

Парадоксальность возникшей ситуации в том, что обе «стороны» конфликта являются достойными людьми.

Один из них обратил внимание на способного человека и абсолютно бескорыстно оказал ему услугу. Порекомендовал на престижную вакантную должность, выделил льготный кредит на многообещающий проект, подсказал, как выбраться из неприятной ситуации… Для «дающего» эта услуга укладывается в рамки его повседневной деятельности, она для него является нормой, которую он распространяет на всех (способных и перспективных).

«Пользователь» услуги ценит ее очень высоко. С точки зрения как экономики, так и психологии он получил ее даром. Как порядочный человек он чувствует себя должником и искренне желает рассчитаться со своим кредитором. Материально или морально – без разницы. Но у «кредитора» все есть. Ему вполне достаточно того «спасибо», которое уже прозвучало.

«Должник» мучается над тем, чтобы «погасить задолженность», «кредитор» испытывает дискомфорт от кажущейся ему назойливости «должника». И, вместо логичного взаимного удовлетворения, возникает напряжение, микротрещины…

Да, конфликты такого рода почти никогда не приобретают острых форм. Из их последствий возникают не раны, а лишь ссадины, которые не болят, а только иногда ноют. Не смертельно, но все же неприятно.

На моем пути было немало людей, по отношению к которым я себя считаю должником. Не всегда «погашение кредита» проходило удачно. Но последнюю четверть века я, вроде бы, чему-то научился. У каждого человека есть нечто, что доставляет ему удовольствие. Это нечто я и стараюсь угадать и в рамках своих возможностей исполнить. В том числе – путем написания этой книги.

У редкого и тонкого источника конфликта – оказанное добро – имеется простой, как колун, и очень распространенный антипод под названием неблагодарность. С ним все настолько ясно, что я не стал бы тратить на него время и бумагу, если бы не формулировка, услышанная по этому поводу в начале 1980-х.

В это славное время на заочном отделении экономического факультета Пермского госуниверситета учился один из областных руководителей советской торговли. Года за два до окончания он так проникся любовью к знаниям, что создал на факультете маленький стол заказов во благо экономической профессуры. За тот сладостный период я привык к регулярной пайке докторской колбасы и австралийской баранины, банке маринованных болгарских томатов, к полудюжине бутылок пермского «Жигулевского».

Наш благодетель получил заслуженный диплом о высшем образовании в июне, а в сентябре, после каникул, стол заказов прекратил свое функционирование. Тоскуя по пиву, обращаюсь к куратору благодетеля, декану В. Пименову:

– Валера, что случилось?

– Ты разве не знаешь, что Л. защитил диплом?

– Знаю. Но он же сам все время говорил: мужики, вы мне так помогли, сделали такую услугу!..

– Саулыч! Ты на вид такой умный, а такое говоришь! Он же из торговли.

А в торговле оказанная услуга – уже не услуга.

«Оказанная услуга – уже не услуга». Это не обвинение и даже не сарказм.

Это суровая формула жизни.

Последний раз я вспомнил об этой формуле, когда смотрел выступление лидера «единороссов» на предвыборном митинге в Лужниках в декабре 2007 года и сравнивал его слова о 1990-х годах, произнесенные им здесь же, но весной, на похоронах Б. Ельцина.

До этого момента я писал о самых различных истоках «производственных» конфликтов: простых и сложных, лежащих на поверхности и притаившихся на задворках. Но в каждом случае я называл конкретную причину конфликта, пытался описать ее разрушительное действие и, в некоторых случаях, даже рискнул давать рекомендации по их минимизации.

Подведем итог: мой «запас» источников конфликтов, которые заслуживают внимания, исчерпан. Но, оказывается, что в запасе осталось несколько конфликтных ситуаций, конкретные причины возникновения которых я назвать затрудняюсь.

1970-е годы. Способный преподаватель пользуется популярностью у студентов. В том числе, и за раскованные (и рискованные в ту пору) рассуждения на тему дряхлости партийных лидеров. Бывший мой студент, а на данный момент «человек в штатском», сообщает мне об этом при «случайной встрече» и просит дружески подсказать, чтобы преподаватель был осторожнее. Просьбу выполняю, рекомендую оставить эти темы для более узкого круга. Способный преподаватель благодарит за дружеский совет и передает наш разговор… другому «человеку в штатском»…

Молодой журналист берет у областного спикера интервью, задает умные вопросы. Я на них добросовестно отвечаю. А потом, под влиянием симпатии к юному дарованию и своего профессорского происхождения, кое-что добавляю. Оговорившись, что это не для цитирования, а «для понимания». Конечно, ничего секретного в этом комментарии нет. Дебютанту и далее бы эксплуатировать мою доверительность. Ан, нет! Мало того, что «откровения» назавтра появляются в газете, они к тому же преподносятся как искусно выведанные.

Из той же оперы результаты голосования некоторых моих коллег по депутатскому корпусу, предельно четко прокомментированные главным редактором газеты «Новый Компаньон» Игорем Лобановым в декабре 1997 года:

«…Вчерашнее голосование по выборам председателя ЗС явно не делало чести новым пермским законодателям. Депутаты, как дети, обрадовались возможности показать фигушку прежнему спикеру и отказались переизбрать Евгения Сапиро на второй срок. За Юрия Медведева проголосовало 26 депутатов, за Евгения Сапиро только 9. По сути, это было голосование даже не «за» Медведева, а «против» Сапиро.

Депутатам остается только посочувствовать, а губернатора поздравить еще раз. Странно только, что Геннадий Вячеславович, явно будучи в состоянии повлиять на умы депутатские в пользу Сапиро, не сделал этого. Теперь остается только гадать, то ли губернатор обиделся на своего теперь уже бывшего коллегу по Совету Федерации за его опрометчивые комментарии к итогам выборов в ЗС, то ли не смог простить, что Сапиро был поставлен с ним в один ряд…

Похоже, что депутаты сами не ожидали от себя такой прыти при выборе председателя…»

Ключевыми словами статьи из «НК» являются: «показать фигушку». Самое интересное, что в числе изобразивших этот жест путем тайного голосования оказалось немало людей, которых я считал единомышленниками, соратниками, которым помогал.

Когда накануне выборов спикера среди депутатов второго созыва стал формироваться «антисапировский блок», его эмиссары посоветовали мне с миром уйти со сцены. Аргументы: мнение Игумнова, активная поддержка этого мнения наиболее авторитетными депутатами.

– Например? – спросил я.

В числе других прозвучали фамилии людей, с которыми давно и плодотворно сотрудничал, которые всячески подчеркивали мне свое уважение.

– Нет, ребята, тут вы блефуете. Эти, если и будут вынуждены проголосовать «против», то обязательно предупредят, зайдут объясниться, наконец.

Идет день за днем, никто не заходит. Наступает час голосования. Присматриваюсь к «своим» и… вспоминаю выдержку из выступления Н. Хрущева на XX съезде КПСС, когда он цитировал выражение И. Сталина: «А что это у вас глаза бегают?»

Процесс выдвижения и результаты голосования подтвердили: глаза бегали не зря.

Не столько в порядке «самокопания», сколько по профессорской привычке анализировать не раз задавал себе вопрос: почему это произошло?

Из этой истории реальные дивиденды извлек лишь Юрий Медведев, сменивший меня на посту спикера. Так что с ним более или менее ясно. А с другими?

Шутили, показывая фигушку? Руководствовались «революционной целесообразностью»? Трусили перед губернатором? Завидовали? Считали, что я мог и должен был делать для них больше, чем делал? Или еще что-то, более мудреное?

Когда пытаешься объяснить причины подобного поведения, то понимаешь, что в каждом случае они разные, у каждого свои. Но интуиция подсказывала, что всех, даже очень разных людей, совершающих немотивированные (на первый взгляд), не самые красивые поступки, объединяет что-то общее. Что же?

Предельно точный по содержанию ответ (пусть даже относящийся к ненормативной лексике) на этот вопрос я обнаружил вскоре после наступления ХХI века в одном из сборников анекдотов:

Лорд-холостяк дает задание своему слуге:

– Джон, зайдите в заведение и предупредите мадам, что вечерком я к ним загляну. Я хотел бы, чтобы Мими или Люси скрасили мое одиночество.

Через час Джон докладывает:

– Сэр! Вынужден вас огорчить: девочки бастуют.

– Почему? Мадам их плохо кормит?

– Что вы! Они питаются в лучших лондонских ресторанах.

– Может, их плохо одевают?

– От лучших парижских кутюрье.

– Может, мал гонорар?

– Им в этом завидуют кинозвезды.

– В чем же дело, Джон?

– Бл…и, сэр!

 

Профвредность

По словарю Ушакова, профвредность – это вредность производства для здоровья, вытекающая из условий работы какой-нибудь профессии. По моим не самым оригинальным наблюдениям, годам к сорока к тому, что произвели на свет мама с папой и пририсовали семья и школа, кое-что отчетливо прибавляет и профессиональная деятельность. Любая профессия имеет свои профессиональные «вредности» и «полезности», а длительное пребывание в определенной профессии сказывается не только на физиологии, но и на психологии.

Кривые ноги кавалериста – профвредность, стройные у фигуристки – профпольза.

Банковский работник аккуратен, пунктуален и бдителен. Он не выйдет в туалет, не закрыв на ключ сейф, даже если в нем нет ничего, кроме диска с порнофильмом: подарили коллеги в шутку на день рождения, а теперь и домой не принесешь, и выбросить жалко.

У главного креативщика рекламного агентства этот диск без толку бы не пылился. Но пользу народному хозяйству вряд ли бы приносил долго, выброшенный вскоре по ошибке в мусоропровод с прочим творческим хламом.

Для ловца удачи знание профессиональных особенностей и возможностей своего руководителя, партнера, подчиненного, конкурента – это не козырный туз, но и не безродная шестерка. Эту истину я не раз постигал на собственном опыте.

«А я люблю военных, красивых, здоровенных»…

Чего мне только ни приписывали за годы пребывания в политике! Но к «голубым» не причисляли даже самые нетерпимые оппоненты. Поэтому я вместе с первоисточником – девушками из группы «Комбинация» – смело подписываюсь под этим заявлением.

В годы моего детства, юности офицерский корпус относился к элите страны. Мне нравилась офицерская форма, выправка, чеканный парадный строй… На школьной и институтской «военке», на курсантских сборах меня нисколько не раздражала строевая подготовка. Я с удовольствием, лихо («из кулака») козырял встречным офицерам. Гордился честно заработанными «пятерками» по вождению танка Т-34 и по стрельбе «с короткой остановки» не меньше, чем по «технологии прокатного производства». До сих пор при звуках военного оркестра я непроизвольно расплавляю плечи и сдерживаю себя, чтобы не «отпечатать» несколько шагов.

Но это внешнее, лирика.

Потом жизнь меня не раз сводила с военными: уволенными в запас по хрущевскому сокращению, командирами и замполитами частей, в которых я читал лекции, комдивами и начальниками военных училищ, дислоцированных в Пермской области в 1990–1997 годах, и даже с министром обороны. В Совете Федерации и в качестве главы Минрегионнаца тесно сотрудничал с руководителем Ингушетии генералом Р. Аушевым, в меньшей мере с красноярским губернатором А. Лебедем. Немало армейских «прикомандированных» и «запасников» служили в моем министерстве.

Я понимаю и даже знаю, что в армии служили и служат самые разные люди. Во время моей работы в Пермском университете одно время самой склочной была не какая-нибудь филологическая женская, а мужская, офицерская военная кафедра. Студенты «вышки» (Высшей школы экономики) года два назад гордо говорили:

– У нас преподаватели за сдачу экзаменов взятки не берут.

И после паузы:

– Разве что на военной кафедре.

Но мне повезло: подавляющее большинство из тех офицеров и генералов, с которыми я работал, не понизили в моих глазах рейтинг этой профессии.

Более высокая, при прочих равных условиях, оценка военного человека по сравнению с гражданским объяснялась уважением к тому многообразному качеству, что объединяется одним термином – «военная жилка». Это внутренняя и внешняя подтянутость, пунктуальность, требовательность, безотказность, образованность. И широкая душа. Именно такими я знал министра обороны маршала Игоря Сергеева, командующего округом генерала Анатолия Сергеева, «пермских» генералов Василия Горынцева, Анатолия Самойлова, Алексея Субботина…

С двумя последними я поддерживаю самые добрые отношения до сегодняшнего дня.

Мой аппарат в министерстве возглавлял подполковник запаса, ракетчик Николай Калинин. Благодаря ему и его коллегам, тоже старшим офицерам, я, десантировавшись в мае 1998 года на незнакомую мне московскую территорию, вскоре почувствовал себя как за каменой стеной.

Не раз, когда я признавался в своих симпатиях к военным, мои собеседники упрекали меня в юношеском романтизме, нежелании признать, что мои «протеже» в погонах по «коэффициенту грешности» недалеко ушли от гражданских.

Во многом они правы. Но все же…

До 1976 года наша семья жила в Перми на улице Героев Хасана, напротив ресторана «Сибирь» (сейчас в этом помещении отделение Сбербанка). Днем ресторан работал в режиме столовой, и я частенько заходил туда пообедать. Был конец августа 1967 года. Моим соседом по столу оказался подполковник из дивизии, расположенной неподалеку в Красных казармах. Уже принесли закуску, когда к нам подсел молодой человек со свежим вузовским «ромбиком». Когда официантка принесла нам с подполковником окрошку, молодой человек попытался сделать заказ. Не тут-то было! Порядки в советском общепите были суровые: «Обслужу этих, приму заказ», – внесла ясность официантка.

Парень был чуть-чуть навеселе. Этого «чуть-чуть» вполне хватило для того, чтобы высказать свое негодование. Но поскольку официантка удалилась, то в качестве громоотвода был избран военный.

– Товарищ подполковник, – обратился молодой человек, – почему у нас в стране везде бардак? Вот я окончил школу с медалью, был активным комсомольцем, считал, что все у нас в стране в порядке. Поступаю в институт. Сразу едем в колхоз, на картошку. И оказывается, товарищ подполковник, что в сельском хозяйстве у нас бардак! После четвертого курса производственная практика на заводе. Товарищ подполковник! У нас и в промышленности бардак! Ну, это ладно. Вот только возвратился из военных лагерей. Разрешите представиться: лейтенант запаса! Но, товарищ подполковник! В армии у нас тоже бардак! Почему? Вы мне можете это объяснить?

– Попытаюсь, – ответил подполковник. – Помните, что говорил товарищ Ленин о Красной Армии?

Свежеиспеченный лейтенант привел пару цитат.

– Хорошо, но я имел в виду другое высказывание: «Красная Армия – это дети рабочих и крестьян, одетые в солдатские шинели». А теперь к вам вопрос: если у родителей-рабочих – бардак, у родителей-крестьян – бардак, то куда он, этот бардак, денется после того, как их дети-охламоны наденут солдатские шинели?

Обращаю ваше внимание, что эти вопросы прозвучали 40 лет назад. Когда наша армия еще соответствовала словам песни – «непобедимая и легендарная». Кода и в армии, и в гражданском обществе память о больших, настоящих победах была свежа, а неловкость от «боевых эпизодов» на землях Чехословакии, южных экзотических стран, Афганистана, Чечни, южной Осетии была еще впереди.

«На нем зелена гимнастерка и яркий орден на груди. Зачем, зачем я повстречала его на жизненном пути»… Курсантские военные сборы. с. Бершеть, 1953 год

Вопросы, заданные подполковником из Красных казарм в далеком 1967 году, сегодня нисколько не потеряли своей злободневности. Они стали еще более острыми.

Прежде чем продолжить рассуждение на эту тему, оговорюсь. О промышленном производстве, о высшей школе и науке, о государственном управлении и политике я имею право говорить, опираясь на собственные представления. Я сам варился в этих котлах. Об армейских проблемах могу судить, лишь наблюдая их извне. Иногда визуально, иногда «по запаху». Последние годы, чаще всего, это был взгляд с парадного плаца.

И все же попытаюсь сформулировать свой ответ на вопросы товарища подполковника.

В истории нашей страны годы после Великой Отечественной войны считаются мирными. Но и в этот период тысячи военных проявляли героизм, одерживали победы на поле боя или на «поле сдерживания»… Казалось бы, вот он, повод для гордости! Но часто свой тяжелый и опасный ратный труд, собственные жизни они тратили на выполнение неблагодарных задач. И тратят поныне. Это не вина людей в погонах, это их беда. Боль у них возникает не только от пулевых или осколочных ранений. Ее причиной являются и завоеванные их кровью, но обесцененные политиками победы.

В дореволюционной России, в раннем СССР армия, офицерский корпус были в какой-то мере особой кастой. Элитарной. Офицерское звание гарантировало не только престиж, но и достойный (по тем временам) уровень жизни.

Когда я закончил школу, половина моих одноклассников поступала в военные училища. Они были из различных семей (рабочих, интеллигенции, «комсостава»). Высокий конкурс обеспечил отбор лучших.

Лет через пятнадцать я заметил, что интеллигенция прекращает делегировать своих представителей в офицерский корпус. И не только она. Детей военных тоже не рвались идти по стопам отцов.

Снижались конкурсы в военные училища, а с ними и общий уровень офицерского корпуса. Армия теряла кастовость, элитарность.

Сокрушительные удары по Советской (Российской) армии извне нанесли Афганистан и две экономики: гонки вооружений и рыночная. Изнутри – дедовщина. Будучи экономистом, остановлюсь лишь на экономике.

К 1990 году армия пришла бедной. В 1992–1993-м стала нищей.

В результате из армии в бизнес ушли тысячи способных и энергичных молодых офицеров. Л. Федун, А. Коркунов из их числа. Бизнес армии взаимностью не ответил. После экономических ЧП типа банковского «черного вторника» 1994 года или дефолта 1998 года много молодых, только что оперившихся бизнесменов перешли на государственную службу. А вот чтобы шли в армию – не припоминаю.

Осенью 2007 года на совещании у министра Ю. Трутнева обсуждались проблемы отраслевой науки. Выступая, я сказал, что серьезным недостатком является отсутствие в министерстве руководителя высокого ранга, «который бы 24 часа в сутки думал только о науке». Но думать 24 часа в сутки о своей работе можно лишь при условии, что тебе за это платят так, что о заработке можно не беспокоиться.

Командование и полком, и взводом, боевые дежурства требуют от человека полной самоотдачи. Если, закончив боевое дежурство, офицер совсем не из любви к искусству, а ради того, чтобы прокормить семью, идет сторожить гаражный кооператив, то о какой полноте этой самой отдачи можно вести разговор?

За кадровым корпусом постперестроечной Российской армии я числю тяжкий корпоративный грех. Он не выдвинул из собственных рядов настоящего реформатора армии. Такого, который бы не из-под палки, а «нутром» чувствовал необходимость коренных изменений в армии ХХI века, армии государства, в котором царствует рыночная экономика. Который бы смог возглавить это реформирование. Реформатора армии назначили со стороны. Об Анатолии Сердюкове говорят разное, в том числе о небескорыстных руках и делах его окружения. Ни подтвердить, ни опровергнуть этого не могу. Но то, что он первый, кто начал не косметическое, а реальное реформирование этой отставшей на десятилетия, неповоротливой и прогнившей системы, – это факт.

Утешить военных могу тем, что собственных эффективных реформаторов не обнаружилось ни у продвинутых электроэнергетиков (понадобился А. Чубайс), ни у интеллектуальных атомщиков («прикреплен» С. Кириенко). Некоторые из моих знакомых генералов были нагляднейшим воплощением поговорки: «Наши недостатки – продолжение наших достоинств». К этой категории я бы отнес двух очень ярких людей: депутата Государственной думы Льва Рохлина и секретаря Совета безопасности, красноярского губернатора Александра Лебедя. Их общим достоинством была целеустремленность и уверенность в себе. Но уверенность в себе в сферах незнакомых, малоизученных – это уже самоуверенность.

Еще по Совету Федерации я был хорошо знаком с послом Евросоюза в России Отари Ханом. После моего назначения министром наши контакты получили продолжение, прежде всего на основе общих интересов к региональным программам ТАСИС. Летом 1998 года О. Хан попросил меня принять участие в ужине, на котором хозяева были представлены послами Евросоюза, Германии и Нидерландов. В качестве гостей были приглашены вероятные претенденты на президентские выборы 2000 года, региональные лидеры Юрий Лужков и Александр Лебедь. Мое присутствие как министра региональной политики выполняло две функции: представительство федерального органа, ответственного за регионы, и обеспечение паритета в представительстве сторон (3 × 3). До сих пор я встречался с каждым из потенциальных кандидатов по отдельности. Режим «очной ставки» оказался гораздо занимательнее.

Юрий Михайлович был предельно гибок, использовал всю дипломатическую «клавиатуру»: в чем-то твердо настаивал на своем, в чем-то выражал готовность «подумать». Александр Иванович, наоборот, во всем был категоричен и уверен. Самое печальное, что, допустив несколько явных «ляпов», он этого даже не заметил и, по-моему, остался доволен собой… Одна любопытная деталь не по теме: в этом «мирном соревновании двух систем» кандидаты как бы не замечали друг друга…

Может быть, лет через 50, когда рассекретят дипломатические архивы, любознательный историк наткнется на посольский отчет об этой встрече. Зная цепкость взгляда наших зарубежных сотрапезников, уверен: интереснейший должен быть материал.

Сохраняются ли в современных Российских Вооруженных силах былые армейские традиции, понятия «военная жилка», «офицерская честь»?

По-моему, да. Пусть не в тех объемах, пусть не благодаря существующей уже полвека системе, а вопреки ей… Но оставшиеся носители и хранители этих традиций являются ценнейшим «товаром» на рынке труда в любой сфере. Очень многие, и весьма солидные, люди, услышав название профессии «политик», скептически улыбаются: это, мол, не профессия. В советское время у людей, занятых подобным делом, были другие названия: «партийный работник» (шутливо – «профессиональный революционер»), «советский работник».

Все эти профессии, несмотря на не очень пышные названия, автоматически означают высокий ранг относимого к ним лица. По-военному – не ниже полковника. Это первые и вторые персоны государственных или муниципальных органов управления. Формально – всегда избираемые. Как? Разговор отдельный и «не по теме».

Иногда к этой категории относят и отраслевиков того же ранга, например тех же министров. Они, как правило, не избираемые, а назначаемые, проходят под названием «хозяйственный руководитель», но по содержанию своей работы все равно являются в первую очередь политиками и лишь потом – специалистами своей отрасли.

Не принимайте на веру, если помощник депутата или министра или даже директор департамента министерства с генеральскими погонами говорит, что он политик. Пока что он лишь работник аппарата.

Он может быть хорошим узким специалистом, но это не обязательно. Он обязан иметь широкий кругозор, держать в поле зрения все в своем «хозяйстве», начиная от промышленности, школ, учреждений связи, домов престарелых и вплоть до общественных туалетов. И при этом выделять самое актуальное.

Главное, что политик, прямо или опосредованно, работает с большим числом людей. Работает на виду у них. Политика, как правило, все знают в лицо. В России, по старой традиции, – глядя снизу вверх.

Но есть категория людей, которые знают его, глядя сверху вниз. И с ними у политика тоже должен быть полный порядок. И чаще всего не «тоже», а «прежде всего». Но при этом нельзя терять собственного лица.

Держаться в такой ипостаси «на плаву» десятки лет – это не только профессия. Это и наука, и искусство человеческих отношений.

Мне посчастливилось быть «в деле» вместе с яркими политиками различного уровня. От таких широко известных, как Юрий Лужков, Борис Немцов, Эдуард Россель, Анатолий Чубайс до мэров небольших уральских городов Виктора Бурьянова, Тариэля Вержбицкого, Геннадия Тушнолобова, Геннадия Шехматова… Но с каждым из этих людей я работал и общался по жизни эпизодически: с кем-то около года, с кем-то три-четыре года. И знал каждого лишь в одной ипостаси – уже сложившегося политика.

А вот Валерия Федорова, о котором я не раз упоминал, я знаю уже 20 лет. Мы встречаемся семьями, и наши давние отношения гораздо больше чем знакомство. Наверное, поэтому он является для меня собирательным образом политика.

В его послужном списке найдется все. Пролетарское начало (токарь на заводе им. Дегтярева), срочная служба в армии, учеба в Пермском университете, вся милицейская вертикаль (от рядового до генерал-полковника). К этому добавим прокуратуру, комсомольскую и партийную работу. Найдется там место и представительной власти (народный депутат РСФСР, с 2001 года – представитель в Совете Федерации Федерального Собрания РФ от администрации Вологодской области).

Формально Валерия Ивановича следовало бы отнести к категории силовиков: генерал, шесть лет заместитель федерального министра внутренних дел (это в «эпоху Ельцина», когда правительства и министры порой менялись по три раза в год!). Но на моей памяти даже в милицейском мундире он всегда оставался политиком.

Будучи начальником областного управления МВД Пермской области, он лично выходил на встречу с пикетчиками в бурные 1989–1993 годы, в те же годы публично контролировал распределение спиртной продукции с завода во время «водочных» бунтов, выступал на бюджетных дискуссиях в областном парламенте, защищая интересы своей «епархии». Ему принадлежит инициатива создания в Перми Лицея милиции, который успешно работает и сегодня.

Высший пилотаж политика он демонстрировал в ранге заместителя министра. Из гостей, присутствующих на его шестидесятилетнем юбилее и называвших его другом, можно было смело составить концертную программу Кремлевского дворца. Его до сих пор «держат за своего» великие спортсмены и тренеры.

Для этого мало быть квалифицированным и добросовестным, нужно любить свое дело, искренне ценить людей, от которых это дело зависит.

И быть способным совершать поступки.

«По-шапочному» мы знали друг друга с начала 1980-х. А поближе познакомились во время туристической поездки в Японию осенью 1987 года.

Валерий Иванович как заведующий отделом обкома КПСС был определен руководить пермской группой в самое суровое для туризма время – во время «горбачевско-лигачевской» антиалкогольной кампании. Тур никак не вписывался в безалкогольные рамки: на теплоходе «Константин Черненко» мы плыли вокруг Японии, регулярно высаживаясь десантом на берег. Вы можете себе представить более глупую ситуацию: белый теплоход, два-три дня безделья в море, отличное питание, уютная кают-компания и… абсолютно безалкогольные бары.

В обкоме КПСС В. Федоров командовал совсем не рядовым отделом административных органов, под которым ходили «силовики». С учетом этого, для меня он был дважды «темной лошадкой». Первый экзамен профессор Сапиро устроил «группенфюреру» Федорову в ресторане хабаровской гостиницы «Интурист», промежуточном пункте нашего путешествия (не сомневаюсь, что одновременно В. Федоров экзаменовал Е. Сапиро).

Кормили нашу группу в зале одновременно с японскими туристами. Сидели мы за столиками по 6–8 человек. Руководитель сидел за другим столиком, но в поле моего зрения. Тренированный профессорский взгляд зафиксировал, что японцы заказали официанту шампанское.

– Закажем? – спрашиваю сидящих за моим столом.

– А можно? отвечают шепотом.

Подзываю того же официанта и как ни в чем не бывало заказываю две бутылки. Для сопредельных столов это происходит незамеченным. Зато, когда бутылки приносят, когда с пальбой вылетают пробки, присутствующий пермский народ замер. Разливаю. Все взгляды устремлены на В. Федорова. Он встает, суровым взглядом подзывает того же официанта и… заказывает шампанское!

В порту Находка часа за три до погрузки на корабль подхожу к руководителю и тупо докладываю, что выданная мне в Перми справка о нормальном физическом и душевном состоянии здоровья соответствует истине. Но для поддержания формы в суровых морских условиях и для борьбы с депрессией, возможной при общении с идеологическим противником, я не могу обходиться без тонизирующих препаратов. Для этой цели у меня имеются три бутылки «Пермского бальзама», так что за себя я не беспокоюсь (в одной из них был коньяк). Но ведь и другим членам группы может понадобиться профилактическая медицинская помощь! Валерий Иванович отвечает, что с пониманием относится к моей заботе о здоровье земляков и столь же тупо спрашивает, нет ли у меня более конкретных рекомендаций (вот тут я впервые приметил едва заметное фирменное федоровское подмигивание!).

Конечно, у меня были весьма конкретные рекомендации, базирующиеся на сведениях, еще час назад полученных от стропальщика порта Находка: где, что, почем. Немедленно была сформирована и прокредитована «бригада братьев милосердия»… Через полчаса продвижение пермской группы к кораблю сопровождалось характерным позвякиванием наполненной стеклотары… Между прочим, действия В. Федорова в этих эпизодах были не только поведением хорошего психолога и умного руководителя пусть временного, но коллектива. Это был поступок. Именно в то время немало партийных руководителей лишилось своих кресел и даже партийных билетов за «отступление от линии партии» на искоренение пьянства и алкоголизма.

В соответствии с «балансовым методом», наряду с положительными качествами профессиональных политиков постараюсь не забыть и о приобретенной ими на этой работе «вредности».

Если вам захотелось, чтобы вашим партнером или подчиненным стал экс-политик, не забудьте, что примерно половина из спустившихся (или спущенных) с небес на землю персон отвыкают от «черной» работы. Лет 20–30 за них собирали информацию, писали доклады и записки, готовили резолюции, писали характеристики на подчиненных и лиц, «представляющих оперативный интерес»… Они назначали крайнего в экстремальных ситуациях, сами оставаясь незапятнанными. Таскать каштаны из огня своими руками они не только отвыкли, но разучились. Это придется вам исполнять самому или вводить в штат «третью сторону».

Если эту профвредность можно отнести к категории технических, то следующая тянет на системную.

Подавляющее большинство политиков при любых обстоятельствах держат нос по ветру. Способность постоянно держать собственный орган обоняния в таком положении – качество отменное. При условии, если под «ветром» понимать постоянно меняющуюся конъюнктуру. Если это умение дает возможность вовремя улавливать как приятные, так и дурные запахи зарождающихся тенденций…

Но если ваш нос улавливает лишь то, что нравится боссу, старается уберечь его от экономического или социального зловония – это беда. Даже в том случае, когда в качестве босса выступает народ, который тоже ошибается и который легко может превратиться в толпу.

В советские времена была такая шутка. Партиец, заполняя анкету, на вопрос: «Были ли колебания или отклонения от линии партии?» – отвечает: «Колебался только вместе с линией партии». Немногочисленные, сохранившиеся во власти мои былые коллеги, не кривя душой, могут написать: «Колебался вместе с линией партий». «Гайдаровской», «черномырдинской», «путинской».

Я их не осуждаю: это современное условие выживания.

Но, если придется, пойду ли я с таким человеком «в разведку»?

А теперь загадаю загадку. Какая профессия по своей природе, по содержанию, по «профвредности» ближе всего к занятию политикой? Наверное, со мной согласятся не все, но если речь идет о политике высокого уровня, то я бы назвал профессию священнослужителя, причем соответствующего уровня.

Он всегда на людях, к нему приходят в радости и горе, он – тоже представитель власти, только Высшей, для тех, кто в эту Высшую власть верит.

Думаю, что это трудная работа. Делиться с человеком радостью – приятно. Брать на себя часть его горя, оправдывать то, что произошло по воле власти (исполнительной, законодательной, Высшей) – дано не каждому.

После авиационной катастрофы в Перми осенью 2008 года женщины нашего пермского землячества бесхитростно задавали вопрос нашему земляку отцу Даниилу: как же Бог допустил, что погибли невинные дети?

Он отвечал на этот вопрос, а я слушал его ответы и вспоминал себя в 1996 году, стоящего тоже перед женщинами, только из комитета солдатских матерей, которые спрашивали меня, представителя власти: за что гибнут наши сыновья в Чечне?

Два года в качестве первого вице-губернатора я курировал бюджет области. Это примерно то же самое, что быть главврачом Института скорой помощи им. Склифосовского. Только помощи не медицинской, а финансовой. Кого только не было среди наших «пациентов». В том числе, представители различных конфессий. Сначала я всем им говорил, что церковь отделена от государства, а потом думал, чем же мы можем помочь. И, чаще всего, придумывал.

Так получилось, что раньше мне со священнослужителями общаться не приходилось. Теперь я наверстывал упущенное. Среди них оказались интересные, умные, образованные люди. Главное же – дело, которому они посвятили себя, было для меня неизведанным, даже загадочным. И однажды я поймал себя на том, что к представителям этого «цеха» при прочих равных условиях отношусь с большим вниманием. «Размер» этого «дополнительного» внимания был не так уж велик, не сопоставим с былым юношеским отношением к военным, но все же это была осязаемая величина.

В мае 1996 года в Пермь прибыл с официальным визитом Патриарх Алексий II. Он произвел на меня огромное впечатление. Во многом это случилось благодаря тому, что в программе визита была поездка нашего гостя в Кунгур и Белогорский монастырь. И сопровождать его в этой поездке посчастливилось мне. Посчастливилось, потому что проведенные с глазу на глаз полтора часа пути в Кунгур запомнятся на всю оставшуюся жизнь. Патриарх был осведомлен о моем профессорском прошлом, я знал о его ректорской деятельности. Так что разговор от преподавательской тематики плавно перешел на студенческую, молодежную, на кадровые проблемы. В частности, Алексия II интересовало, как происходит адаптация областных управленцев к новым политическим и экономическим условиям, как ведет себя при этом молодежь. Между делом я посетовал, что среди прочих бед далеко не последней является недостаточная общая культура нашей смены.

Собеседник оказался не равнодушен к этой мысли, подчеркнув, что она актуальна и для семинаристов, и для священнослужителей. Я удивился:

– Насколько мне известно, уровень подготовки ваших «молодых специалистов» весьма высок?

– Да, – подтвердил Алексий II, – но мы с вами ведем разговор об уровне культуры, а не профессиональной подготовки. А он зависит от многих обстоятельств, в том числе от семьи.

Тут я и вспомнил о подполковнике из Красных казарм, «о детях рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели». Извинившись за неизбежность цитирования не совсем литературных выражений (из песни слов не выкинешь), я рассказал ту давнюю историю. Закончил ее словами:

– Видимо, если шинель заменить рясой, выявленная подполковником закономерность, увы, сохранится.

Имею основания полагать, что рассказанная история у моего уважаемого собеседника отторжения не вызвала.

Вскоре от имени патриарха мне был вручен орден святого князя Даниила второй степени. А когда через два года я с ним встретился в Москве как министр, он с легкой улыбкой напомнил о той нашей беседе.

В «душеведении» особое место принадлежит журналистике. Как и писателей, журналистов можно отнести к «инженерам человеческих душ».

До ухода в политику продуктом моих пересечений с журналистами были публикации типа:

Звание «Бригады коммунистического труда присвоено вальцетокарной мастерской старопрокатного цеха» (нач. Е. Сапиро).

Или:

В горкоме КПСС состоялось очередное занятие слушателей сети партийной учебы. С лекцией «Экономическая политика КПСС» выступил профессор Сапиро Е. С.

Патриарх Алексий II в Законодательном собрании Пермской области, 1996 год

Впервые с головой я окунулся в этот омут, участвуя в избирательной кампании по выборам народных депутатов РСФСР в начале 1990 года. С приходом во власть эти водные процедуры только усилились и участились.

Интересно, что и сегодня, спустя 10 лет после моего ухода из политики, иногда журналисты меня вспоминают: просят дать интервью, сделать обзор «текущих событий».

Не удержусь, чтобы не похвастаться: у меня очень хорошая статистика взаимоотношений с журналистским цехом. Не менее 80 % (а то и 90 с гаком) публикаций обо мне – положительные.

Думаю, что причин тому несколько. Первая: больших глупостей не допускал.

В конце 1970-х преподаватель моей кафедры Андрей Климов вместе с журналистом Яковом Бердичевским написали маленький юмористический сборник. Один их афоризм я цитирую до сих пор:

«Если поздно ночью вы никак не можете уснуть – постарайтесь жить честно».

Так вот, вторая причина: старался жить честно.

Третья: правильно вел себя с журналистами. Уважал, но не «прогибался».

Будучи человеком пишущим и даже попробовав себя в качестве ведущего телепередачи «Рецепты доктора Сапиро», я всегда понимал сложность этой профессии и стремился помочь журналисту наилучшим образом выполнить его задачу. Даже тогда, когда он приходил брать интервью не с самыми лучшими намерениями. Случалось, что после откровенного, человеческого разговора «не лучшие» намерения трансформировались в добрые. Так, например, произошло с журналистом «МК» Валерием Батуевым, который позвонил вновь назначенному министру Сапиро и попросил уточнить ряд вопросов, предупредив, что готовит критическую статью и написанный материал до публикации показывать не будет.

Тем не менее, я на интервью согласился. Никакого героизма в этом не было. Исходил я из того, что «негатив» у него уже есть. Совсем не факт, что «негатив» действительный, что это не вранье. Если я уклонюсь от разговора, то «дерьмо» в мой адрес в полном объеме появится на газетной полосе. Если «негатив» – вранье, то попытаюсь документально опровергнуть. Если что-то сделал не так – попробую объяснить мотивы…

Так все и произошло.

Вечером я получил факс с просьбой посмотреть подготовленный текст статьи и, если есть замечания, то дать их.

Критические нотки в статье присутствовали. Но это уже была другая, доброжелательная критика. Через пятнадцать минут я отправил ответ: «Благодарю за объективность».

У журналистики имеются два общеизвестных прозвища. Политическое – «четвертая власть». И экономическое – «вторая древнейшая профессия» (первая, как известно, проституция).

Принадлежность к четвертой власти предполагает наличие дистанции от всех остальных ветвей, оппозиционность. По крайней мере, теоретически.

Отлично понимая эти правила игры, я, будучи «во власти», не скрывал от прессы наши внутренние проблемы, периодически приглашал заглянуть на политическую кухню, не обижался, когда был объектом критики. Но – критики конструктивной. И, как в случае с «МК», был благодарен, если она была еще и доброжелательной.

В подобных случаях, находясь по разные стороны баррикад, мы с журналистами делали общее, благое дело. Журналисты отвечали мне взаимностью.

С Григорием Волчеком, Александром Калихом, Ириной Красносельских, Ириной Колущинской, Игорем Лобановым, Игорем Муратовым, Валерием Мазановым, Светланой Федотовой (извините, если кого забыл) я мог обсуждать самые деликатные проблемы. По некоторым сюжетам, в порядке исключения, звучало мое предупреждение: «Это не для печати». Почти за 10 лет наших деловых отношений ни один из них это предупреждение не проигнорировал.

Мне всегда нравились журналисты с легким, остроумным пером, готовые к пикировке «глаза в глаза». Несмотря на то, что иногда доставалось и мне, с удовольствием читал рубрику Петра Козьмы «Доживем до понедельника» в безвременно покинувшей нас «Молодой гвардии». То же самое относится и к колонке «Ивана Семенова» в «Новом Компаньоне». Хохотал над репликой из репортажа о каком-то мероприятии: «…ожидалось, что Сапиро блеснет остроумием, но он блеснул лишь туфлями»… С интересом принимал участие в злободневных и одновременно не лишенных юмора передачах Владимира Штефана и Евгения Пермякова на «Радио Максимум», в телевизионном шоу Вероники Дукаревич, в порою густо «наперченных» журналистских капустниках.

Последний раз я окунулся в эту пьянящую (в прямом и переносном смысле) атмосферу в 1999 году, перед моим окончательным отъездом в Москву. Отмечали юбилей газеты «Досье 02», учрежденной, как понятно из названия, областным управлением внутренних дел. Главными фигурантами праздника были начальник областного ГУВД Владимир Сикерин, редактор Искандер Садриев, издатель Матвей Берман. Им и было адресовано мое обращение:

«Досье 02»!

Как много в этом звуке

Для сердца русского… татарского… еврейского… слилось.

Все, блин, у вас переплелось.

Как любая профессия, журналистика имеет свои специфические «профзаболевания».

Четвертый «властный» номер намекает на ее ограниченные позитивные возможности. С этим понятием я впервые ознакомился в конце 1950-х благодаря начинающему партийному работнику Володе Назарову.

В Чусовом мы с ним вместе занимались легкой атлетикой. Он был молодым специалистом-лесозаготовителем. Однажды Володя мне сообщает, что его пригласили на работу в горком КПСС. Через какое-то время случайно встретились. Оба куда-то опаздывали. Спрашиваю:

– Как жизнь на новом месте?

– Ничего, нормально.

– А в чем заключается твоя работа?

– Тебе подробно или коротко?

– В следующий раз подробно, а сейчас давай коротко.

Вновь можно пробовать в эфире «Рецепты доктора Сапиро» (дуэт с В. Дукаревич, Пермь, 1999 г.)

– Так вот: если меня попросишь в чем-нибудь тебе помочь, то этого я сделать не могу. А подосрать – сколько угодно!

Вероятнее всего, что в странах, имеющих больший стаж демократии и высокий уровень политической культуры, СМИ действительно являются одной из независимых и объективных ветвей власти. У нас если это и проявляется, то в порядке исключения. Подавляющее большинство СМИ или прикормлено, или находится под острым каблуком власти и собственника. Кто на федеральном уровне может сегодня претендовать на роль независимых и объективных СМИ? «Эхо Москвы», «Новая газета»… И, увы, больше никого не вспомню.

Но соответствовать этим почетным званиям, владеть умами читательской публики хочется редакторам и обозревателям всех остальных изданий. И возникает еще одно «профзаболевание» – раздвоение личности. Респектабельная и солидная на вид фигура на самом деле оказывается в весе «мухи».

Давно подмечено, что большое видится издалека. Мелкое, кстати, тоже. В 1990-е годы мне довелось наблюдать и сравнивать плоды и стиль работы двух главных редакторов: федеральной «Независимой газеты» Виталия Третьякова и пермской областной газеты «Звезда» Сергея Трушникова. У них оказалось довольно много общего. Оба крепкие профессионалы.

Первый создал, «раскрутил» конкурентоспособную газету. Второй сохранил ежедневную (!) газету, ее бренд в самые трудные годы.

Может быть, эти достижения и явились источником заболевания – завышенной самооценки. Его надежнейшим симптомом было систематическое включение самого себя в рейтинги собственной газеты наряду с первыми лицами государства (области). Да вот беда. Как только наши герои покидали редакционное помещение, оказывались за пределами собственных газетных полос, их реальный масштаб влиятельности стремительно снижался до уровня если не плинтуса, то табуретки.

Еще одно «кодовое» название журналистики («вторая древнейшая») намекает на то, что часть представителей этого цеха избытком порядочности не страдает.

Во второй половине 1993 года свой юбилей отмечал соликамский «лесной» генерал Анатолий Яборов. В нем сочетались многие положительные качества: высокопрофессиональный военный, отличный хозяйственник, заядлый охотник и (несмотря на свое МВДшное происхождение) доброжелательный человек. На юбилей отправилось не менее сотни пермяков: губернатор Б. Кузнецов, ваш покорный слуга, начальник областного УВД В. Федоров, большое и дружное соликамское землячество Перми с его «мотором» Геннадием Шестаковым… Среди них не последний человек в редакции газеты «Звезда» – Альберт Ничиперович. Выпив за здоровье юбиляра, пообщавшись с земляками, этот «друг» в очередном номере газеты разразился гневной статьей, в которой недобрым словом упомянул не только областных «тузов», но и самого юбиляра.

Я уже цитировал своего бригадира «печных» Ивана Воскрекасенко. Не могу удержаться, чтобы не привести еще одно его высказывание. Как правило, функции каждой бригады на прокатном стане четко разграничены. Но бывают ситуации (плановый ремонт, расчистка снежных заносов и т. п.), когда приходится формировать «сборную». Однажды в такой ситуации я хотел усилить бригаду Воскрекасенко кем-то из вальцовщиков. И тут Иван, который всегда с удовольствием брал «подкрепление», категорически воспротивился. На мой вопрос, в чем дело, Иван ответил предельно доходчиво: «Только не этого! Он за копейку в церкви пернет».

Вряд ли «копейка» Ничиперовича измерялась в денежном выражении.

Но все остальное полностью укладывается в «формулу Воскрекасенко».

Не только транспортные, но и средства массовой информации относятся к категории повышенной опасности. И если к ним допущен человек с «отклонениями», кричи «караул».

Так сложилось, что врагов за свою жизнь я нажил не много. Наверняка как публичный политик я вызывал неприязнь, а может быть, и ненависть не одного десятка людей. Но внешне это почти не проявлялось. Но были персоны, которые годами держали меня «на мушке» и при малейшей возможности пытались устроить гадость по максимуму. Больше всего преуспел в этом журналист Михаил Лобанов.

Он из тех представителей «четвертой власти», которые слишком упрощенно воспринимают это понятие: пресса имеет право на все, но не несет никакой ответственности за это «все».

«Досье 02»! как много в этом звуке… Пермь. 1999 год

Когда Лобанов впервые написал в газете «Звезда» тенденциозную статью обо мне, то я на пресс-конференции, не стесняясь, сказал о ней все что думаю. После этого я стал музой журналиста: не проходило недели, чтобы он обо мне не вспомнил, увы, не «тихим, незлым» словом. По первой публикации я с ним судился. Потом «Звезда» с ним рассталась, но свой нездоровый интерес ко мне он не утратил. Несколько лет подряд из-под его пера появлялось одно и то же. О моей деловой несостоятельности («бывший лектор обкома»). Об истории приобретения по льготной цене бартерной «Волги».

Писал он об этом в различные газеты, в том числе федеральные.

«Жареный» материал о большом начальнике пользовался повышенным спросом. Начал он меня разоблачать еще как вице-губернатора, продолжил как спикера, сенатора и министра. Чем пышнее были мои титулы, тем вкуснее и горячее для редакций были лобановские пирожки.

Вновь судиться? Жаль времени и здоровья…

Так он кормился на мне лет пять. И все же час расплаты наступил.

Из Перми уезжал в Германию популярный ведущий «Радио Максимум» Володя Штефан. В зале Пермского оперного театра был устроен прощальный вечер. Его организатор и ведущий, журналист Искандер Садриев попросил меня как неоднократного радиособеседника Штефана принять в вечере участие… Зал переполнен. Выхожу на сцену, рассказываю зрителям в двух словах (в прозе) «историю вопроса» и предлагаю выслушать текст частушки от имени моей «половины»:

(пока в течение как минимум десяти секунд я держал паузу, зал лежал)

Как в советские, так и в нынешние времена встать в ряды «чекистов» можно было лишь обладая отличным физическим и психическим здоровьем. Это не случайно. В этой профессии «профпольза» и «профвредность» то и дело перемежаются, иногда сталкиваясь друг с другом. При таких сшибках без хорошего здоровья не обойтись.

В природе, может быть, и существуют необразованные чекисты, но я таких не встречал. Так и не выучив толком ни одного иностранного языка, я с белой завистью смотрю на телеэкран, где Владимир Путин без переводчика беседует с канцлером ФРГ Ангелой Меркель или Сергей Иванов на английском отвечает на вопросы корреспондентов.

Когда речь идет о чекистах, прилагательное «профессиональный» («профессиональная») эквивалентно «отличному». Профессиональная память, наблюдательность, коммуникабельность и много еще чего, в том числе находящегося под грифом «секретно».

Для полноты положительного образа среднестатистического бойца невидимого фронта добавим еще аналитический склад ума, умение держать язык за зубами самому и обеспечить это в собственном окружении. Еще одна ссылка на В. Путина: с приходом его в Кремль оттуда очень быстро прекратилась утечка информации.

До 1990 года я чекистов почти не знал. Мои представления о них складывались, в основном, по детективам Юлиана Семенова, в которых сложную игру вели друг против друга не умные и не равные по силам противники…

«Во власти» я познакомился поближе со многими действующими и бывшими контрразведчиками, разведчиками, ФАПСИстами. От подполковников до генерал-полковников.

Часть из них соответствовала моим «книжным» представлениям о чекистах.

Незаменимым помощником во время зарубежных командировок был выходец из внешней разведки Анатолий Кощеев. Его интеллектуальный потенциал был таков, что самой сложной его задачей было «прибедниться», соответствовать скромной роли переводчика, референта.

Так же не броско, но эффективно выполнял свои функции советника министра по безопасности полковник ФСБ Станислав Пучков. Особенно во время визитов на Северный Кавказ.

Думаю, что это случайность, а не закономерность, но три руководителя пермского ФСБ, с которыми мне довелось работать (полковник В. Войтовский, генералы В. Волох и С. Езубченко), оказались людьми с большим чувством юмора. Обладать этим капиталом не вредит никому, но для людей, по долгу службы постоянно обремененных щитом и мечом, – это дар Божий. Может быть, медики со мной и не согласятся, но, думаю, что юмор – лучшее профилактическое средство от шизофрении.

Через день-два после того, как В. Волоха представили мне в качестве начальника нашего областного управления, мы встретились с ним перед приемом кого-то из важных гостей. Местом встречи, которое изменить было нельзя, оказалась умывальная комната. Сполоснув руки, я передал выполняющему ту же процедуру Вячеславу Ивановичу мыльницу:

– Мойте тщательнее. У чекиста должны быть чистые руки. Ответ не заставил себя ждать:

– А для холодной головы у вас ничего не припасено?

Вскоре после этого на одном из неформальных мероприятий, когда мы остались один на один, он сказал мне что-то лестное. Я поблагодарил его за теплые слова, ответил, что «это взаимно». А потом, после паузы, добавил, злоупотребляя использованием слова «знаю»:

– Я понимаю, что вашей должностной обязанностью является, в том числе, и моя «разработка». Когда это знаю я, а вы знаете, что я это знаю, у нас с вами все может сложиться прекрасно не только по службе, но и просто по-человечески. Так оно и получилось.

Подозреваю, что об этом разговоре Вячеслав Иванович, уезжая «на повышение» в Москву, передал своему преемнику Сергею Петровичу Езубченко, с которым наши отношения строились на той же взаимно уважительной и лишенной дешевых хитростей основе.

Мой служебный автомобиль был оснащен спецсвязью, пользуясь которой, можно было связаться не только с Пермью или Москвой, но и со своими коллегами во всем СССР. Однажды ко мне в кабинет зашел подполковник ФАПСИ и поинтересовался, обойдусь ли я два часа без автомобиля, так как необходимо выполнить профилактические работы с аппаратурой.

Как раз в это время в Перми только началось развертывание системы мобильной связи. Воспользовавшись случаем, я спросил подполковника:

– Вы знакомы с сотовой связью?

– В деталях нет, но в общем – в курсе.

– С точки зрения «прослушки», чем она отличается от спецсвязи?

– Мобильную могут прослушивать все кому не лень, а спецсвязь – только те, кому положено.

Чтобы не возникло впечатления, что всех чекистов высокого ранга я воспринимаю как членов «Клуба веселых и находчивых», поясняю. Одним из заместителей и В. Волоха, и С. Езубченко был полковник, фамилию которого, как положено по правилам конспирации, обозначим одной буквой «К». На 98 % уверен, что им мои шуточки и откровения были бы восприняты совсем по-иному.

Чуть выше я писал, что в профессии чекиста «профпольза» и «профвредность» то и дело перемежаются. Так что не будем идеализировать ее представителей и забывать и о наличии этой самой «вредности».

Первое потускнение образа чекистов, почерпнутого из детективов, было связано, если сказать мягче, с чрезмерной осторожностью, несамостоятельностью контрразведчиков довольно высокого ранга.

В конце 1990 года по инициативе А. Климова был осуществлен обмен делегациями Пермской области и японских деловых кругов. Одним из пунктов программы нашей делегации в Японии было посещение небольшого завода экологического (!) оборудования. Показывая завод, любезные хозяева два-три раза проводили нас мимо завешенных брезентом закоулков, каждый раз повторяя: извините, но это коммерческая (техническая) тайна.

Вскоре японская сторона прислала перечень объектов, которые она желала бы посетить во время ответного визита. Среди них значился Мотовилихинский завод, знаменитый, прежде всего, производством самых различных артиллерийских систем.

Это было время, когда на самом высоком уровне наша страна заявила о перестройке, об открытости. Я, как заместитель председателя облисполкома по внешнеэкономическим связям, пригласил представителей завода и заместителя начальника управления КГБ, курирующего оборонку, рассказал о нашем посещении Японии и сформулировал задачу следующим образом. Делегации завод показываем, но «юбочку приподнимаем не выше колен».

Конкретно:

– из военной техники показываем только то, что идет на экспорт, т. е. при желании им доступно;

– маршрут осмотра должен проходить только по тем местам, где нет ничего «закрытого»;

– для симметричного ответа на их «тайны» предлагаю на маршруте соорудить что-нибудь оригинальное, но похожее на артиллерийскую систему (хоть из бревен!) и прикрыть брезентом.

Мотовилихинцы поставленную задачу восприняли с энтузиазмом и тут же стали обсуждать детали маршрута, конфигурацию зачехленной «техники».

А контрразведчик с ходу заявил: я должен согласовать это с руководством, с Москвой.

Я поинтересовался:

– А ваших полковничьих погон недостаточно, чтобы принять решение самостоятельно?

– По такому вопросу – нет…

Потом разрешение было получено, сценарий воплощен в жизнь… Но имидж грозы шпионов для меня потускнел.

На внешнем виде и поведении большинства моих знакомых чекистов не отразилась такая нелегкая особенность их работы, как перманентная бдительность. Но избежать этого удается не всем.

В годы моей работы в Чусовом первым секретарем горкома комсомола был Ким Сивцев. По спортивной части я даже был у него внештатным функционером. В этот период мы часто общались. Были на «ты».

Потом мы оба перебрались в Пермь. Выйдя из комсомольского возраста, он работал заместителем начальника управления профтехобразования. Изредка, но мы встречались, а потом он вообще исчез с моего горизонта. И вот лет через 15–20 я встречаю его в театре.

Как обычно, в подобных случаях начинаются взаимные вопросы: где, чем занимаешься, как жизнь по пятибалльной системе? Я перед ним отчитался по полной программе, а от него идут какие-то уклончивые сигналы.

– Ким, что-то ты глаза прячешь. Не темни! Наверное, ты в КГБ. Ким еще помялся и все же выдавил:

– Уже полтора десятка лет. Служил вдалеке, теперь перевели в Пермь, заместителем начальника управления…

Тонкий пример тесного переплетения профессиональной чекистской «полезности» и «вредности» мне привел относительно молодой ветеран внешней разведки.

Во время первого чеченского конфликта и последующих переговоров на Миннац было возложено много деликатных политических задач. Для выполнения их были привлечены (прикомандированы) не только дипломаты, но и разведчики. К моему приходу в министерство эти функции были переданы в администрацию президента, Совет безопасности. Часть людей, обеспечивающих выполнение этих функций в министерстве, перешли туда, а часть осталась не у дел. На мою долю выпало или пристраивать их на новые места, или сокращать.

Среди тех, кому я предложил перейти на работу, связанную с выстраиванием отношений с региональными элитами, был мой собеседник. Он поблагодарил меня, как он сказал, за «лестное предложение» и… отказался.

Я спросил:

– Если не секрет – почему?

– Не хочу себя насиловать. Уточните, пожалуйста, мои главные задачи на этой работе.

– Сделать так, чтобы руководители республик нас, федералов, не подозревали, а доверяли. Чтобы мы были для них не конкурентами, а партнерами…

Он улыбнулся.

– Евгений Саулович! Более четверти века моим главным профессиональным достоинством было умение вербовать и дезинформировать. Настоящих партнеров не вербуют. Для этого существуют другие глаголы, мною уже подзабытые.

 

Эрозия гигантов

Когда я принялся за написание этих воспоминаний, то предполагал главу, посвященную психологии удачи, завершить на мажорной ноте. Что-то вроде гимна победителей или марша энтузиастов. Но на протяжении года, прошедшего в творческих муках, произошло несколько не очень заметных событий, резко изменивших тональность не только главы, но и всей книги.

В моем идеологическом репертуаре не одно десятилетие прочное место занимает анекдот о бароне Ротшильде.

Прогуливаясь по Пятой авеню, барон увидел в одной из витрин отрез костюмной ткани. Точно из такой был пошит костюм рок-звезды, выступающей вчера на благотворительном обеде. Барон зашел в магазин и, ткнув пальцем в ткань, скомандовал продавцу:

– Заверните!

Опытный продавец, оглядев важного клиента, осторожно произнес:

– Сэр, это остаток. Боюсь, что вам на костюм его не хватит.

– Спасибо за предупреждение, я все же рискну.

Через полчаса барон предстал перед своим личным портным. Тщательно сняв размеры барона и отреза, портной развел руками:

– Сэр, я сожалею, но на костюм не хватит.

Через неделю барон был в Лондоне, через две – в Париже. И в каждой столице он шел к самому-самому портному, и в каждой столице слышал один и тот же приговор.

Спустя месяц барон, пребывая в Одессе и проезжая по Дерибасовской, заметил на полуподвальчике вывеску: «Лучший портной в Одессе Зяма Рабинович». Барон остановил машину…

Не прошло и десяти минут, как он услышал:

– Завтра вас устроит? Тогда прошу в двенадцать часов за костюмом.

На другой день, не снимая превосходно сидящего нового костюма, барон достал бумажник и щедро одарил портного.

– Благодарю покорно, но почему такая щедрость?

Барон рассказал о своей одиссее и задал последний вопрос:

– Как вам это удалось?

– Извините, господин, но это вы в Нью-Йорке, в Лондоне, в Париже – величина . А в Одессе вы, простите, тьфу, говно… Может, вам кепочку из остатков сшить?

Что греха таить… В Перми, где проработал почти 40 лет, где был на виду у тысяч людей, я имел право считаться величиной. А в Москве, на федеральном уровне, я был поселковым новичком и мог претендовать не только на кепочку, но даже на жилетку из сэкономленного материала.

Внимательный читатель, конечно, заметил, что в своих воспоминаниях при каждом удобном случае я, произвольно или непроизвольно, подчеркиваю наличие добрых отношений с общепризнанными политическими тяжеловесами-гигантами. С гигантами – символами удачи.

Почему?

Во-первых, просто приятно вспомнить.

Во-вторых, присутствие рядом с гигантами повышает собственную «капитализацию»…

По своему характеру я человек благодарный и стараюсь не только погасить долг с солидными «процентами», но «болею» за человека, который оказал мне доверие, оценил, помог. И переживаю, когда приходится в этом человеке разочаровываться, жалеть его.

Одно дело жалеть слабого, незащищенного. Совсем другое, когда приходится жалеть человека, на которого еще вчера смотрел снизу вверх взглядом восхищенного ученика, которого знал сильным, самостоятельным, отважным.

Последние годы на подобные разочарования оказались урожайными.

Сначала от одного из своих научных коллег, орловчанина по происхождению, в ответ на мои комплименты в адрес Е. С. Строева я услышал:

– Был таким да сплыл. Скурвился за пятак.

И далее последовал ворох дурно пахнущих подробностей о масштабном, совсем не на «пятак», участии семьи губернатора в орловском бизнесе, о его дочери М. Рогачевой, назначенной папой сенатором, представителем губернатора в Совете Федерации…

В когорте моих гигантов особое место занимает президент Татарстана Минтимер Шаймиев. Если с его ближайшими «конкурентами» Ю. Лужковым или Е. Строевым я иногда публично или про себя был с чем-то не согласен (с Ю. Лужковым, например, – по проблеме Севастополя, с Е. Строевым – по стратегии экономической реформы), то по отношению М. Шаймиеву такого не возникало ни разу: мне в нем нравилось все. Поэтому с особой горечью в прошлом году я прочитал обидные, но, похоже, справедливые слова о нем:

«Сегодня уже очевидно, что избрание Шаймиева на третий срок стало его личной трагедией. Если бы в 2001 году он оставил должность, то вошел бы в историю Татарстана как человек, под чьим руководством республика впервые обрела реальную самостоятельность и получила возможность распоряжаться своим богатейшим экономическим потенциалом для решения многих социально-экономических проблем, копившихся десятилетиями. Для большинства татарстанцев он остался бы Великим Шаймиевым, федералистом, внесшим огромный вклад в демократизацию общественных процессов, не допустившим скатывания Татарстана в пропасть национал-сепаратизма. Но после 2001 года он постепенно превратился в Просто Шаймиева, одного из восьмидесяти девяти руководителей субъектов Российской Федерации, сдающего все достижения Великого Шаймиева. Сегодня он практически лишен даже возможности уйти с политической сцены Татарстана «по-ельцински», оставив на хозяйстве человека, выбранного им самим. Сегодня Шаймиев совершенно другой. Встревоженный, растерянный, нервозный. А самое главное – ужасно одинокий. И однородная масса народных избранников из татарстанского коллектива единомышленников, называющих себя парламентом, только оттеняет его одиночество. Помните классику? “Я слышу крики озлобленья не в диком возгласе толпы, а в громком шуме одобренья…”».

В чем истоки трансформации Великого Шаймиева в Просто Шаймиева, причины его одиночества?

С одной стороны, в изменении климата «внешней среды», в не очень аккуратном встраивании крупной величины в малогабаритные рамки властной вертикали.

С другой, и это самое грустное, в потере великим собственного лица. Когда физически не ощущаемой собственной репутации и собственной независимости он предпочитает «золотую клетку» властной вертикали.

В конце 2007 года, накануне выборов в Государственную думу, мне позвонили из нашего пермского землячества и спросили, не желаю ли я сходить на встречу бессменного московского мэра с представителями землячеств. Я пришел пораньше, сел поближе, намереваясь потом подойти, подарить свою книгу. На сцене был тот же энергичный и внешне почти не изменившейся Юрий Михайлович. Сначала он поговорил о землячествах, а затем, плавно переложив штурвал на предвыборный курс, стал славить «Единую Россию», ее национального лидера и, по его примеру, равнял с землей «позорное наследие девяностых».

Я слушал его, а перед моими глазами возник другой Лужков, взращенный этими девяностыми. Он стоял на трибуне фрондирующей Государственной думы, стоял гордо и отвечал на угрозы: «Не вы меня назначали, не вам снимать!».

Неужели тот же самый Лужков не без успеха гнул свою линию в приватизации, не снимал свою знаменитую кепку в принципиальных вопросах перед Борисом Ельциным?

Заздравную песню «пел» человек, бывший в 1997 году символом независимости, навсегда вписавший свое имя в историю Москвы. Человек, обеспеченный на ближайшие сто лет трехразовым (в день) увесистым куском хлеба с густо намазанной на него осетровой икрой…

Перековался? Но не настолько же!

Запуган? Тогда откуда такая прыть, такой энтузиазм?

Талантливо играет не самую приятную роль? Так на фиг ему этот «гонорар»?..

Желание подойти к своему былому кумиру как-то улетучилось… Печальный смысл этого эпизода различим лишь внимательному взгляду, произошло все в относительно небольшой аудитории, так что, кроме десяткадвух присутствующих, на это лицедейство никто внимания не обратил. Зато реплика Юрия Михайловича, произнесенная им через год, вызвала бурную и масштабную реакцию.

«Неосторожные высказывания мэра Москвы Юрия Лужкова в программе «Познер», прошедшей накануне по первому каналу телевидения, сегодня вызвали бурную политическую дискуссию и подтолкнули российского президента Дмитрия Медведева к жестким оценкам. Дело в том, что с телеэкрана 17 ноября прозвучали оценки столичного мэра по поводу того, что «избранные главы регионов являются более легитимными». Юрий Лужков подчеркнул, что, по сравнению с 2004 годом, когда отменили прямые выборы губернаторов, ситуация в стране изменилась, и «сейчас этот вопрос можно было бы вернуть»…

На заседании Госсовета в Ижевске неожиданное телевыступление Юрия Лужкова жестко прокомментировал Президент РФ Дмитрий Медведев. Он заявил, что «нереалистично и недопустимо» менять сложившуюся сейчас систему назначения губернаторов, которая, по мнению российского президента, является «оптимальной». А кому это не нравится, те, как вполне прозрачно намекнул Дмитрий Медведев, «могут подать мне заявление».

Мэр Москвы Юрий Лужков отреагировал мгновенно и заявил информационным агентствам, что его слова неправильно истолковали, а выборность губернаторов – это проблема очень далекой перспективы, потому что «надо сконцентрировать усилия на преодолении последствий мирового финансового кризиса».

Все эти колебания Ю. Лужкова во времени «вместе с линией партии» назову одним словом – позорище.

Еще раз повторю: я не отношу себя к героям. И по этой, в числе других, причине не имею права осуждать человека за то, что он не способен совершить подвиг. Геройство – это не норма жизни. Это выдающееся, но исключение.

Я не позволю себе упрекнуть человека, который вынужден идти на сделку с совестью, потому что он боится – за жизнь, здоровье, свободу для себя и своих близких. За то, что он потеряет последний кусок хлеба или крышу над головой. Но если он теряет чувство собственного достоинства ради того, чтобы не потерять двадцать, тридцать, да пусть даже половину своего немалого политического, административного или финансового капитала – это не боязнь: это жадность.

И все же среди «моих» гигантов имеются те, которых не коснулась эрозия.

Гнет свою линию Борис Немцов. После непродолжительного пребывания в наследниках Б. Ельцина его политический вес заметно поубавился. Последние выборы в Госдуму оставили его за пределами официальной большой политики. Плюс к тому – скандал с банком «Нефтяной», где он замещал руководящую должность. Ощущение некой легковесности возникает и от его частого присутствия в гламурных слоях атмосферы, от сложности расчетов численности его жен, детей и любимых женщин…

Но в главном он остается самим собой. Человеком со своими убеждениями, за которые он готов бороться и терять. Это он доказал еще раз, не захотев уйти под крышу кремлевского «новодела» под похожим названием «Правое дело».

Более 15 лет остается самим собой Егор Гайдар. Вот уж кто, действительно, не мельтешит. Грамотно и объективно анализирует прошедшее. Не приукрашивая, но и не давая в обиду. Не заглядывая никому «в рот», высказывает именно свое экспертное мнение о сегодняшнем и его возможных последствиях… Блюдет репутацию – не ввязывается в сомнительные проекты.

Для тех, кто понимает, был и остается СПЕЦИАЛИСТОМ и ЧЕЛОВЕКОМ.