Любое искусство — рефлексия, но рефлексия рефлексии — рознь. Есть рефлексия со знаком «плюс», и есть рефлексия со знаком «минус». Рефлексия со знаком «плюс» способна создавать шедевры. Рефлексия со знаком «минус» — не более чем эпигонство, может, и хуже. То есть «плюсовая» рефлексия «заводит» зрителя, а «минусовая» оставляет его равнодушным. Характерный пример «минусовой» — бесконечные продолжения каких-либо историй, будь они (истории) шедевральными или просто неплохими. Это, так сказать, рефлексия в квадрате. Постмодернизм на ней и основан. Понятие «любительщина» на самом деле, есть, в частности, синоним термина «„минусовой“ рефлексии», до сих пор просто не вошедшего в лексикон искусствоведов. Если выражаться проще — это графомания (киномания, фотомания, театромания и т. п.) NB: как раз такое понятие, как «профессионализм», здесь совершенно не играет роли; не имеет значения, получает ли сей мастурбатор за свои деяния некие дензнаки или же нет. Причины творчества у всех одни и те же — желание самовыражаться, точнее, самоутверждаться. Тому, кто хочет разобраться в этом вопросе поглубже, могу посоветовать читать Эрика Берна. Берн далек от искусствоведения, но именно это и позволило ему, взглянув со стороны, объяснить, зачем человек (с точки зрения обывателя) переводит зазря холст и краски, чернила и бумагу. Объясняется это врожденным наличием в homo sapiens’е мортидо (кому-то это может показаться странным, но так оно и есть — самовыражение немыслимо без него). Короче говоря, мортидо в любом произведении искусства доминирует над либидо. Холсты Леонардо да Винчи, фильмы Андрея Тарковского и фотографии Судека — это прежде всего проявления мортидо, а не либидо, как считают некоторые. Любым художником (в широком смысле), или поэтом (также в широком смысле), движет прежде всего потребность расходовать материалы, точно так же, как это ни удивительно, и хулиганом, бьющем витрины и пинающем прохожих. Можно сказать, что нареза́ть гайки — тоже искусство, и такая точка зрения имеет широкое, ну пусть не широкое, но некоторое хождение и среди людей подлинно творческих. Но: творчество еще не есть искусство.

Наш веселый гопничек тоже в некотором роде творец. Вопрос в том, каков результат. Подытожим.

Искусство, с одной стороны, есть самовыпячивание и, в изрядной степени, эксгибиционизм. С другой стороны, и без любви (либидо) оно невозможно. Перевес мортидо над либидо имеет характер качественный, а не количественный, вследствие чего он (перевес) имеет на первый взгляд латентный вид. Чтобы проиллюстрировать данную мысль, достаточно вспомнить пустопорожний искусствоведческий спор о том, являются ли иконы живописью, т. е. искусством. За ответом ходить далеко не надо — он содержится в вопросе. Иконопись не есть живопись, то бишь иконопись ни в коем разе искусством не является. В иконописи нет ни самовыражения, ни рефлексии. Иконописцы никогда не стремились к афишированию своего имени и тем паче к какой-либо рекламе. У каждого иконописца был свой стиль, несмотря на давление канонов, но стиль их не имел ничего общего с рефлексией. Иконы, как и Библия, написанная конкретными личностями — есть творение Божие, и человек здесь является лишь инструментом. Разумеется, элемент творчества играл и играет даже в иконописи существенную роль, но, сколько бы не толкли воду в ступе, мы не сможем конкретизировать в достаточной мере понятие «творчество». По крайней мере, нисколько не унижая гениальность Рублева, можно заявить, что его творчество равносильно творчеству знатного слесаря. Стоп! Вы явно собираетесь мне возразить. Значение творчества Рублева и знатного слесаря имярек явно не равнозначно — влияние их в общемировой культуре так же невозможно сопоставить, как труды Ницше и деятельность поэтов-дворников. Дело в другом — Рублева и того самого слесаря объединяет общий признак: они стараются уйти как можно дальше в своем деле от личностного начала. Искусствоведы сходят с ума при обсуждении стилистических особенностей письма Рублева, слесари-асы заявляют, что никто не умеет нареза́ть гайки так, как Иван Иваныч. А результат? Оба эти случая узкоутилитарны в том смысле, что не имеют ни малейшего отношения к искусству. Икона — средство, способствующее приближению к Богу. Думаете ли Вы о стиле иконописца, когда искренне молитесь? Кому Вы молитесь? Иконе? Богу? Точно так же гайки предназначены для навинчивания на болты (винты, шпильки и прочие изделия с наружной резьбой). И какое дело пешеходу, шагающему по мосту, каким образом сделаны гайки, скрепляющие его? Пешеходу важно, чтобы мост не развалился. Так что не надо путать Божий дар с яичницей. Религиозная деятельность начисто освобождена от мортидо. По крайней мере, в идеале. Она обуславливается любовью (но не либидо в психологическом смысле слова). Настоящее искусство замешано и на любви, и на либидо, и на мортидо, и также является следствием рефлексии. Рефлексия же и есть результат действия мортидо и либидо в конкретных жизненных ситуациях, т. е. это ни что иное, как частное проявление житейского опыта. Может ли искусство существовать вне житейского опыта, вне рефлексии? Не верится. Вот пример: примитивистское искусство. Суть примитивизма заключается не в механическом уходе от неких канонов, стилей, техник и тому подобного: примитивист прежде всего отсекается от всей культуры, пытаясь смотреть на объект «незамутненным взглядом». Он пытается подавить в себе рефлексию, но на самом деле из этого ничего не выходит. Не бывает искусства такого и сякого, бывает искусство и неискусство. Попытка уйти от рефлексии в искусстве — самообман, обреченный на провал. Если то, чем Вы занимаетесь, не имеет рефлексивной почвы, значит, это не искусство. Опять же дурацкий вопрос: хорошо это или плохо? Не хорошо и не плохо. Тем более что, как мы выяснили, существует два вида рефлексии. Однозначно мы выяснили: «минусовая» рефлексия приносит кайф только производителю. «Плюсовая», ха-ха, потребителю… Но как же отличить «минусовую» рефлексию от «плюсовой»? Искусство — не математика, и точный ответ дает лишь продолжительное время, этот самый мощный фильтр. Признание современников нисколько не проясняет сути вопроса. Вспомним историю Моцарта и Сальери — не ту, сочиненную Пушкиным, а ту, которая была на самом деле. Трагедия Сальери не в чувствах, которые он питал к Моцарту, а в том, что мы имеем ныне. Культура, однако. Что сто́ят сейчас умствования современников этих композиторов? Наверняка они писали нечто похожее на то, что только что прочитали Вы. Так что следствие по данному делу нужно закрыть из-за недостатка информации: в этой главе много вопросов и, похоже, ни одного ответа.