Глава 1

— Вот значит, говоришь, видал кайзера, вот прямо, как, говоришь, меня? — манера говорить Якоба меня раздражала. На одно-два слова по делу у него приходилось вдвое больше паразитов.

Я, конечно, не образец в плане чистоты речи, но для меня это был явный перебор.

— Говорю же, — кивнул я, — как тебя. Разве что чуток подальше. Он на балконе стоял. Со всей семьёй.

— Это ты своему мальчишке заливай, — рассмеялся, продемонстрировав редкий забор зубов, Якоб. Приложился к кружке пива, с шумом выхлебав её до дна.

Старина Якоб был моим хорошим приятелем. Несмотря на манеру речи. Он был почтарём с хорошим стажем. Во время войны он летал на быстром «Стриже», развозя приказы командования на передовую — в группы армий. Как и я, Якоб совсем не любил разговаривать о войне. А вот о своих многочисленных до- и послевоенных приключениях очень даже. Особенно о почти мифической дружбе с самим Виконтом. Даже какие-то снимки показывал, на которых они стоят вместе. Вот только разобрать на затёртых карточках лица было практически невозможно.

— А я вот тебе ни в жисть не поверю, — со смехом Якоб поставил кружку на стол перед собой. Подумал и снова потянулся к бочке.

Громадная бочка с пивом всегда стояла в углу ангара, который мы с Якобом снимали на двоих. Старина-почтарь был готов занять у меня денег для оплаты аренды, лишь бы в бочке его всегда было пиво.

— Да мне-то что? — пожал плечами я.

Этот разговор между нами происходил не меньше двух, а то и трёх раз в неделю. Якоб просил меня рассказать о параде в честь окончания войны. Я — рассказывал. И он всякий раз говорил, что никогда не поверит, что я видел кайзера «вот прямо, как, говоришь, меня».

— Говорят, большой почтовый аэроплан выходит завтра утром, — сменил тему на более насущную Якоб. — Вылет перенесли — и сейчас компания «Турн-и-Таксис» лихорадочно ищет сопровождение.

— А почему вылет перенесли? — вяло поинтересовался я.

— Да бог его… — пожал плечами Якоб. — Наверное, груз срочный им подкинули или ещё что… Какая разница тебе? За срочность доплата у «Турн-и-Таксис» всегда отменная.

— Такие заказы чреваты дракой, а на моей «Ласточке» пулемётов нет.

— За аэропланами «Турн-и-Таксис» охотится сам Чёрный Буковски, — заметил оторвавшийся от возни с мотором моей «Ласточки» Клаус. — Наверное, поэтому компания и набирает летунов для сопровождения их почтового аэроплана.

— Тем более, не стоит браться за это, — подтвердил я.

Даже если слухи о конфликте между почтовой компанией и воздушным пиратом были только слухами, мне не хотелось ввязываться в это дело. Крайне сомнительное. Ведь никакой форс-мажор не может не вести к самым негативным последствиям. И мне совсем не хотелось, чтобы они добрались до моей скромной персоны.

— Но деньги нам нужны, — напомнил Якоб. — За аренду надо платить. И пиво кончается.

— Ты мне и так должен, Якоб, за твоё чёртово пиво. Это почти половина моей доли арендной платы.

— А вторая половина у тебя уже есть? — Тон старого почтаря просто исходил ехидством.

— Заработаю, — отмахнулся я с совсем уж наигранной беспечностью. В неё, наверное, даже Клаус не поверил.

Кстати, парнишке мне тоже надо платить. И срок совсем скоро. Он, конечно, ни за что не станет напоминать мне. Но и ему деньги нужны не меньше моего. А расставаться с талантливым механиком я совсем не хотел. Без него мне бы ни за что не поднять в воздух ту рухлядь, которая звалась «Ласточкой».

— И где ты планируешь их зарабатывать? Только не говори, что снова подашься к тем сумасшедшим. Они ведь когда-нибудь нарвутся по-настоящему. Ребята из Блицкрига шуток не понимают. Они стремительно наращивают военную мощь. Скоро под видом борьбы с «воздушным пиратством во всех его проявлениях», — процитировал Якоб Небесную конвенцию, — они вторгнутся на территорию Империи.

— Кайзер этого ни за что не допустит! — решительно заявил Клаус. — А наш флот превосходит блицкриговский!

— Это только пока. — Якоб был из вечных пессимистов, но я тут был готов скорее согласиться с ним. — И продлится это недолго. Помяни моё слово, юноша, новая война не за горами. И развяжет её именно Блицкриг. А сумасшедшие из Чёртова жерла ему только помогают в этом.

— Китобои… — протянул я, словно пробуя это слово на вкус.

Якоб не зря их называл сумасшедшими. Ребята сначала жили охотой на небесных гигантов — китов и кашалотов — ради жира и мяса. Во время войны этим удавалось неплохо зарабатывать. Имперские интенданты закрывали глаза на происхождение припасов. Но после войны дела их пошли не так славно. Демобилизация привела к появлению множества рабочих рук, которых так не хватало в сельском хозяйстве. И вскоре спрос на мясо сильно упал. Охотиться на китов и кашалотов стало не просто невыгодно. Охота приносила китобоям теперь одни убытки.

И тогда они начали охотиться совсем на других китов. На корабли Блицкрига. Стремительный налёт. Боевой корабль за несколько секунд опутывали прочнейшие тросы. И начинался абордаж. Грабили быстро и временами беспощадно. Какие уж там счёты были у вожаков Китобоев с отколовшимися от Империи после войны провинциями, никто толком не знал. Зато все догадывались о негласной поддержке, которую оказывал им кабинет Адальгрина.

— Нет, ты как знаешь, — подвёл итог Якоб, — а я бы ни за что не согласился работать с Китобоями. Особенно с их сумасшедшим командором. Да у него крышу ещё до войны снесло. По мне, так надо быть полным безумцем, чтобы охотиться на небесных китов. Даже ради тех барышей, что они получали во время войны.

— А я всегда считал психами почтарей! — раздался зычный голос.

Мы обернулись к входу в ангар. В дверях его стоял здоровенный детина хорошо за сорок. Со щетиной на лице. Торчащими воинственно — на зависть многим воякам — усами. И копной вечно нечесаных волос. Одет он был в рабочий комбинезон, что делало его мало отличимым от любого труженика одного из множества заводов. Только кепки не хватает и одежда уж очень чистая. Ну, и ботинки лётные — высокие со шнуровкой. Такие входили в форму нейстрийских летунов — и ценились по обе стороны линии фронта.

Я неплохо знал этого человека, хотя работал с ним всего дважды. Разведчиком в его налётах на броненосцы блицкрига. Это был тот самый «сумасшедший командор» Китобоев. Как будто узнал о том, что мы говорим о нём — и явился.

— Эй, вы там, — махнул он за спину, — тащите кегу! Да пошевеливайтесь! А то эта старая пивная бочка опустеет скоро!

— Кто это тут старая пивная бочка, — начал было подниматься со стула Якоб. — Да ты, зараза такая, пил всегда в десять раз больше меня. А теперь, верно, так и в двадцать!

— Что у тебя за дело к нам, Бронд? — поинтересовался я.

При этом даже не предпринял попытки поймать Якоба за рукав и усадить обратно. Будь почтарь на самом деле разозлён, он бы сразу швырнул в китобоя кружкой.

— А с чего это ты решил, что у меня дело к вам обоим? — громогласно пробасил командор, садясь на третий стул, жалобно скрипнувший под его немалым весом.

Его ребята тем временем вносили в ангар основательную металлическую кегу. О содержимом её догадаться было проще простого.

— С того, — решительно заявил я, — что ты решил сходу подкупить Якоба. Почтарь тебе вряд ли так уж нужен. Только вместе со мной. Выходит, дело у тебя, скорее всего, к нам обоим. И давай без лишних реверансов, Бронд. Что за дело?

— Всегда любил с тобой работать, — усмехнулся китобой, делая своим людям жест. Те поставили кегу рядом с якобовой бочкой, и отошли подальше от нашего стола. Однако из ангара не ушли. — Ты сразу к делу переходишь, и слов не тратишь зря.

— Военный летун, — бросил Якоб так, будто это что-то объясняло. Хотя для прошедших войну — на самом деле объясняло. Едва ли не всё.

— Знавал я и болтливых вояк, — пожал плечами Бронд. — А вот что мне в тебе очень не нравится, так это то, что ты почти всегда оказываешься прав. В общем, у меня дело к вам обоим. Ты, Готлинд, нужен мне как разведчик, а ты, Якоб, для связи с моим союзником.

— Я втёмную не работаю, Бронд, — тут же заявил я.

— Сейчас придётся, — отрезал тот. — Пока не согласитесь работать со мной, и не поднимитесь на борт «Пилигрима», я не расскажу ничего о сути дела. Могу только озвучить награду.

— Златые горы и море пива? — расхохотался глядящий на новенькую кегу чуть ли не с вожделением Якоб.

— Лучше, — ответил Бронд. — Вы ведь уже слышали о компактных антигравах, верно? Мощностей Чёртова жерла вполне хватит для того, чтобы поставить такие на ваши аэропланы.

— И мы станем счастливыми обладателями безразгонников, — протянул я, будто пробуя на вкус последнее слово.

Это было бы просто королевской щедростью. Антигравитационные приводы использовались уже довольно давно. Однако был у них один, но очень существенный недостаток. Слишком много места занимали. Хоть и мощные были — могли поднимать в воздух линкоры и броненосцы водоизмещением в десяток тысяч тонн — вот только места занимали слишком много. Были попытки делать аэропланы с антигравами, но они оказывались слишком велики. И потому разработки эти были закрыты до лучших времён. А если быть точным, то до конца войны.

И вот спустя полтора года после её окончания какой-то гениальный — иначе не скажешь — инженер изобрёл-таки компактный антиграв. Подобные приводы ставили на аэропланы, получившие название безразгонников. Кроме того, почти каждое государство начало разрабатывать аэропланы, рассчитанные именно на антиграв. Кто станет первым в этой гонке, тот может надолго оказаться лидером в небе.

— Мне даже страшно представить себе, что ты за это захочешь от нас, — вздохнул я.

Предложение было заманчивым. Чертовски заманчивым. Быть может, даже слишком. И мне бы очень хотелось представлять себе, во что ввязываюсь, прежде чем давать ответ. Однако и Бронда я отлично понимал. Подобные предложения не терпят лишних ушей. Делиться сутью дела до прямого и чёткого ответа он точно не станет.

Я достал из кармана монету. Мой последний полновесный серебряный дил. Глянул на Якоба. Тот только кивнул.

— Орёл — соглашаемся, — сказал я Бронду, — решка — ищи других летунов.

Я щелчком отправил монету в полёт. Мощная, покрытая жестким чёрным волосом ладонь перехватила её в полёте. Сжалась в кулак.

— Предпочитаю держать удачу в руке, — коротко бросил Бронд. — Решай.

В этот раз я на Якоба коситься не стал. Мне всегда нравился этот сумасшедший блеск в глазах. Как можно отказать этому безумцу, когда он сулит тебе куда больше златых гор и целого моря столь обожаемого Якобом пива.

— Готлинд, — напомнил о себе Клаус, — вы ведь возьмёте меня с собой?

Бронд обернулся к нему вместе со стулом. Смерил молодого механика взглядом.

— Хочешь разузнать секрет компактного антиграва? — угрожающим тоном поинтересовался командор. — А ты знаешь, сколько крови пролилось за него? Сколько жизней пришлось отдать за то, чтобы получить эту технологию? Сколько сил мы потратили…

И тут я всё испортил. Не удержался. Прыснул в кулак. А потом рассмеялся в голос. Быть может, для Клауса актёрского таланта Бронда ещё хватало, но мне лично даже со спины было видно, что он банально издевается над парнем.

— Без Клауса не полетим, — поддержал меня Якоб. — Он знает наши «птички» куда лучше нас. И кегу пусть тащат обратно на твой корабль. Я её тут оставлять не собираюсь.

— На «Пилигриме» тебя ждёт ещё одна, — отмахнулся, снова оборачиваясь к нам, командор китобоев. — А эту выпьешь за моё здоровье, когда вернёшься.

Бронд поднялся со стула. Швырнул мне обратно мой серебряный дил. Тот упал в подставленную ладонь решкой.

Я сжал кулак, выбросив из головы все суеверия.

 

Глава 2

«Пилигрим» явно был военным кораблём. Многочисленные конвенции о борьбе с пиратством в небе запрещали гражданским лицам иметь их в собственности. Но настоящим пиратам на это было, конечно же, наплевать. Достаточно было задраить порты. Ну, и внести некую сумму в карман начальника порта.

Также поступил и командор китобоев. Его «Пилигрим» стоял на приколе, покачиваясь, прикованный к кнехтам толстыми цепями.

Наши аэропланы грузили на борт его. Упакованными в здоровенные контейнеры без маркировки. Мы следили за погрузкой, прежде чем подниматься самим. Контейнеры зацепили тросами и потащили по широким трапам. Несколько человек контролировали процесс, отважно шагая по трапу, сверзившись с которого рисковали свернуть себе шею.

Наконец, оба контейнера скрылись в объёмном трюме «Пилигрима». Теперь и мы могли подниматься на борт со спокойной, как говорится, душой.

Провожал нас сам Бронд. Уже один. Те ребята, что тащили кегу для Якоба, взяли на себя погрузку аэропланов на борт корабля.

— Во время вашего отсутствия на борту никаких происшествий не было. Докладывает старший офицер Вамонд.

Как только командор сошёл с трапа на палубу, перед ним тут же нарисовался молодой человек в имперском мундире без знаков различия. Он только что честь Бронду не отдал.

— Ты когда свои военные привычки бросишь, Вамонд? — вздохнул Бронд. — Раздражает же…

— Никогда не брошу, — упрямо наклонив голову, ответил старший офицер «Пилигрима». — Без этого не будет на борту никакой дисциплины.

— Покомандуй пока за меня, — махнул ему рукой командор. — Мне надо ещё с гостями поболтать.

— Есть принять командование, — чётко выпалил Вамонд.

Командор китобоев снова вздохнул. Похоже, в этот раз его эмоции не были наигранными.

Изнутри «Пилигрим» как раз мало походил на военное судно. Несмотря на все усилия старшего офицера Вамонда, дисциплина тут явно хромала. Конечно, металлические детали были чисты от ржавчины, но и не блестели, как положено. Палуба под нашими ногами тоже не удовлетворила бы ни одного офицера военно-воздушного флота. Даже нейстрийского, как бы мы над ними не смеялись во время войны. Называли их корабли грудами хлама и мусора.

— Знаешь что, юноша, — обернулся на ходу к Клаусу Бронд, — а ступай-ка ты сразу на инженерную палубу. — Он похлопал по двери лифта. — На нём ты сразу туда и попадёшь. Скажешь там, что от меня.

— Верно, — кивнул молодому человеку я, — проследи, как тут устроили наши аэропланы.

Клаус недоверчиво покосился на нас, однако всё же спорить не стал. Вызвал лифт. Мы же отправились дальше.

Каюта капитана просто дышала домашним уютом. Собственно, она никак не изменилась с моего прошлого визита. Хотя я был тут больше года назад. Тот же мягкий ковёр, по которому так и хочется пройтись босиком. Маленький столик, ничем не заваленный — ни картами неба, ни пустыми стаканами и бутылками. На него командор китобоев любил закидывать ноги, когда усаживался в кресло. И вряд ли за два года он изменил привычке. Бар-глобус с белым орлом Блицкрига, захваченный на крейсере «Мёртвая голова». Крышка откинута, демонстрируя всем внушительную батарею бутылочных горлышек.

— Пользуйтесь, — махнул в сторону глобуса Бронд, — у меня без церемоний.

Сам он развалился в любимом кресле, конечно же, закинув на столик ноги.

Я предпочитал всегда обсуждать дела на трезвую голову. А потому сел на один из трёх стульев, поставив его прямо напротив брондова кресла. Якоб же, ничтоже сумняшеся, отправился к бару и принялся звенеть бутылками.

— Раз ты отослал Клауса, — начал я, понимая, что Бронд первым говорить не желает пока, — значит, не хочешь впутывать его в это дело. И правильно. Я так понимаю, что мне лучше бы тоже не ввязываться в него.

Как-то совсем не к месту вспомнилась «решка».

— Погоди немного, Готлинд, — покачал головой Бронд. — Вамонд уже отправил людей за нашим гостем. Без него рассказ будет неполным. Да и невежливо начинать как-то.

Гостя ждали минут пять, не больше. Якоб успел отыскать в баре-глобусе бутылку пива. Почтарь плюхнулся на стул рядом со мной, сделал пару глотков. И тут дверь отворилась, и через порог переступил очень хорошо знакомый мне человек. Даже слишком хорошо знакомый. Если, конечно, слухи о нём не врут.

В чёрном кожаном плаще, жилетке, белой рубашке и белом же шарфе, плотных штанах и нейстрийских лётных ботинках на пороге стоял бывший капитан Военно-воздушного флота Империи Александер. А ныне, если, конечно, верить тем же слухам, начальник лёгкой авиации в частной армии пиратов Чёрного Буковски.

Якоб сделал несколько шумных глотков, допив пиво.

— Теперь у меня столько вопросов к вам, — вздохнул я, откидываясь на деревянную спинку стула, — что лучше я для начала выслушаю вас.

Надо было доверять монете. Надо было! Ведь ещё ни разу ничего хорошего не вышло, когда я шёл наперекор суевериям. И это дело исключением не стало.

— В общем, так, — усевшись между нами, начал Александер, — Буковски заключил временный союз с китобоями. А если уж быть совсем точным, то нас обоих нанял, через множество посредников, естественно, едва ли не сам Адальгрин. Компания «Турн-и-Таксис», как я понял, сейчас под подозрением. Однако официального расследования против них пока не начато. Вот поэтому Адальгрину понадобились китобои и армия Буковски. Вы, наверное, уже знаете, что «Турн-и-Таксис» отправила большой аэроплан и набирает для него соответствующий эскорт. Однако о том, что навстречу ему со стороны Блицкрига летит флотилия во главе с линейным крейсером «Дерфлингер», вам, скорее всего, неизвестно. Их задача проводить аэроплан «Турн-и-Таксис» до ближайшего аэродрома. Наша задача, как вы понимаете, не дать им сделать этого. И лучше всего, конечно же, будет перехватить аэроплан. Действия китобоев, атакующих корабли Блицкрига, станут отвлекающим маневром. К тому же, тебе и твоим ребятам, Бронд, предстоит задержать эскадру на несколько часов.

— Было бы это так легко сделать, как ты говоришь, — невесело усмехнулся командор, сложив руки на груди и закинув ногу на ногу. Ему явно не нравилась идея драться против эскадры блицкриговцев. Ведь у него и его людей был опыт сражения против отдельных судов, максимум — невеликих групп эсминцев или сторожевиков; а тут настоящий воздушный бой. Готовы ли его люди к нему? Вряд ли, Бронд мог дать однозначный ответ.

— Ничего, — махнул ему Александер, — если совсем прижмёт, смело пускай красную ракету. Крейсер «Навара» и авианосец «Георг» поддержат тебя. На палубе «Георга» не меньше полусотни аэропланов. Уж с их-то помощью справитесь.

— Постараюсь, — пожал плечами Бронд, и спокойствие его было не менее наигранным, чем злость, с которой он накинулся на Клауса у нас в ангаре.

— А какая роль в вашем плане отводится нам с Якобом? — поинтересовался я.

— Якоб — почтарь, — высказал очевидную вещь Александер, — он будет осуществлять связь между китобоями и флотом моего командира. А ты, Готлинд, был отличным боевым пилотом, я бы хотел, чтобы ты присоединился к моей эскадрилье…

— Я тебе в прошлый раз сказал нет, — отрезал я, не слишком вежливо перебив фронтового товарища, — и это решение окончательное. И обжалованию не подлежит — как в Высшем суде. Я покончил с войной, когда уволился из флота. Мне её хватило вот так. — Я провёл ребром ладони по горлу. — Нахлебался.

— А я вот на фронте окончательно стал человеком войны, — усмехнулся Александер. — Увольняйся — не увольняйся, а она меня не отпускает. Нет мне больше места в мирном небе. Я и летать-то учился уже в военном…

Александер был из первого набора неблагородных в лётную школу. Слишком уж велики оказались потери среди авиаторов. Даже в первые годы войны, когда на аэропланах ещё не ставили пулемётов. Тогда использовали более примитивное оружие, вроде подвешенных под брюхом гирь или абордажных «кошек», наподобие тех, что все видели в фильмах про пиратов — не воздушных, а ещё морских. Другие палили друг в друга из револьверов, траншейных дробовиков и даже мощных охотничьих ружей. Да и срок обучения пилотов сильно сократился — из-за всё возрастающей потребности фронта. Вот и пришлось благородным господам поступиться кое-какими фамильными привилегиями, среди которых была и монополия на обучение лётному делу.

— Я тоже учился летать во время войны, — пожал плечами я, — но мирное небо мне нравится намного больше.

— Значит, будешь у меня разведчиком, — встрял Бронд, отлично понимавший, что наша с Александером перепалка вполне может затянуться. — Мои ребята, конечно, хороши в налётах и абордаже. Но без хорошего разведчика им будет тяжело.

Мне почему-то отчаянно захотелось швырнуть злосчастную монету в лицо Бронду. А ещё столкнуть его ноги со столика — и водрузить на него свои ботинки. Благо, сидел недалеко.

С такими делами, лучше уж сразу прыгнуть с борта «Пилигрима». Отправиться в последний полёт. Слишком уж мало шансов выжить у нас с Якобом. Даже если дело завершится удачно. Не оставляют в живых свидетелей таких вот дел.

Этими соображениями я откровенно поделился с Брондом и Александером.

— За вами-то хоть сила стоит, — добавил я. — И с Буковски, и с твоими китобоями справится не так просто. Даже имперское командование трижды задумается, прежде чем атаковать вас. А вот с нами покончат легко и быстро. Были два летуна — и нету их. Никто и не вспомнит.

— Верно, — не стал кривить душой Александер, — да и нас с китобоями прижали очень сильно. Иначе ни Буковски, ни вон Бронд не стали бы ввязываться в это дело. Слишком уж высоко летают те, кто вышел на нас. Вот только, Готлинд, если мы откажемся — нас точно уберут. А раз согласились, есть время и возможность ещё хоть как-то потрепыхаться.

И тут с ним спорить было тяжело.

— Кстати, — картинно хлопнул себя по лбу Бронд, — совсем забыл сказать. Ведь на ваши аэропланы уже монтируют антигравы! Так что считайте, что работаете по полной предоплате.

Новость была, конечно, хорошей. Только маловато её одной было, чтобы хоть немного исправить настроение лично мне.

Якобу, видимо, тоже. Потому что он поднялся на ноги и снова направился к бару-глобусу. И в этот раз вряд ли за пивом.

Я наблюдал за тем, что творят с моей «Ласточкой», и сердце временами просто кровью обливалось. Пусть и рухлядь почти, но всё же за те несколько лет, что я провёл в его кабине, аэроплан стал мне почти как родной. Я ведь купил его на невеликие деньги, полученные в имперской канцелярии после увольнения с военной службы. На что-то поприличней их просто не хватило, а ввязываться в кредит мне вовсе не хотелось. Полжизни работать «на дядю» у меня никакого желания не было.

И вот теперь я смотрел, как пятеро техников курочат «Ласточку». Они уже сняли верхние крылья и сейчас возились с нижними. Двоих я почти не видел — только их ноги торчали из-под днища аэроплана. И, кажется, на одном из них были хорошо знакомые мне потрёпанные ботинки Клауса. Рядом с ними стоял внушительных размеров деревянный ящик с инструментами, а чуть поодаль — контейнер без маркировки. Интересно, это и есть тот самый компактный антиграв, о котором в последнее время столько разговоров?

Я безропотно наблюдал за превращением «Ласточки» в безразгонник. Взбеленился только однажды. Когда пара дюжих ребят подтащили к аэроплану завёрнутый в промасленную ткань пулемёт. Они уложили его перед носом «Ласточки», развернули ткань. Внутри оказался новенький блицкриговский пулемёт.

— Нет, нет, нет! — вскричал я, сам не заметив, как подбежал к техникам. — Никаких пулемётов на моём аэроплане.

— Да ты что, с ума сошёл?! — загородил мне дорогу здоровенный бритоголовый дядька в перепачканном машинным маслом комбинезоне. — Тебя на военную операцию подрядили, а ты от пулемёта отказываешься.

— Никакого оружия, — резко отмахнулся я. — Я тут только разведчик — и пулемёты мне не нужны. Это понятно?

Здоровяк-техник вытащил из кармана сигару под стать фигуре. Сунул её в зубы, но только пожевал — прикуривать не стал.

— А мне про тебя говорили, — несколько невнятно произнёс он, — что ты — военный летун в прошлом.

— Вот именно что в прошлом, — ответил я, — и возвращаться в это прошлое не желаю.

— Ну, — спрятал сигару обратно в карман техник, — как хочешь. Уносите «машинку», — кивнул он дюжим ребятам. Те завернули пулемёт в ткань, взвалили на плечо и отправились откуда пришли. — Только, попомни моё слово, летун, зря ты это.

— Может, и зря, — философски пожал я плечами.

Здоровяк же снова повернулся к техникам, курочащим мою «Ласточку». Мне оставалось только отойти обратно, чтобы не мешать.

— Хватит у моих технарей над душой стоять, — хлопнул меня по плечу как-то незаметно подошедший Бронд. Хотя, собственно, среди грохота ангара было неудивительно. — Ты лучше выбирайся на палубу. Тебе стоит потренироваться управляться безразгонником.

— А долго учиться? — обернулся я к нему.

— Да как обычно, — усмехнулся, потерев как всегда небритый подбородок, командор, — главное садиться научиться. А в воздухе особой разницы нет.

Бронд проводил меня до лифта. Вместе мы поднялись на верхнюю палубу. Там ровными рядами стояли переделанные уже в безразгонники «Ласточки», «Стрижи» и даже несколько нейстрийских «Молний». Все они были вооружены вместо пулемётов гарпунными пушками. А вдоль бортов их красовались катушки крепкого троса. Именно с их помощью они и охотятся на вражеские корабли, словно на небесных китов.

Рядом с ними стояли воздушные мотоциклы. Я глядел на них — и поражался, насколько же сумасшедшим надо быть, чтобы подняться в воздух на этом, мягко говоря, ненадёжном аппарате. Тем более, когда ноги твои просто свисают над пустотой.

— Выбирай любой, — махнул в сторону мотоциклов Бронд. — Учиться летать на безразгонниках лучше всего именно на нём.

— Бронд, — поглядел я на него, — я что на сумасшедшего похож? Я на этом летать вряд ли смогу.

— Придётся, — равнодушно заметил командор китобоев. — Вон, тебе моя дочка и поможет.

Он махнул рукой пацанке в лётной курточке поверх тёплого комбинезона и нейстрийских ботинках. В руках она сжимала шлем. Волосы девочки были привычно растрёпаны.

— Это Силке, что ли? — удивился я. — Вот это она выросла!

С тех пор, как я видел дочку Бронда, прошло несколько лет. И малютка Силке из очаровательного ребёнка превратилась в шуструю пацанку, которая, кажется, не замирала ни на секунду.

— Привет, дядя Готлинд, — махнула мне рукой с зажатым в ней шлемом Силке. — Папа тебя учиться летать на безразгонниках взял? Ты только мой не бери! — Она указала на выкрашенный бежевым мотоцикл с намалёванной на борту кровожадной ухмылкой.

— И тебе привет, — усмехнулся я. — Мне как-то страшновато садиться на это чудо.

За разговором мы подошли к мотоциклам. Я похлопал один из них по борту. Вблизи они внушали не больше доверия, чем издали.

— А ты для начала над палубой полетай, дядя Готлинд, — сказала Силке, — тогда если и грохнешься, не разобьёшься сильно. Все с этого начинают.

— Вот ты за ним и пригляди, дочь, — нашёл на кого переложить ответственность за меня Бронд. Он растрепал ей волосы — и без того растрёпанные. Девочка даже не попыталась привести их порядок.

Бронд же отправился обратно к лифту. У командора и без меня хватало дел.

«Пилигрим» уже отчалил из порта. Он медленно и плавно набирал высоту. За бортом его ещё можно было разглядеть уменьшающиеся дома города, на несколько послевоенных лет ставшего мне чем-то вроде дома. Мне почему-то казалось, что сюда я уже не вернусь.

— Ну что, дядя Готлинд, — дёрнула меня за полу куртки Силке, — будешь учиться летать?

— Дожил, — усмехнулся я, — пацанка меня летать учит. Время неумолимо к нам, старикам.

Преодолев какой-то просто атавистический страх перед небольшой машиной, я забрался в седло, взялся за ручки. Передо мной было всего три круглых прибора. Альтиметр, спидометр и шкала заряда. Ручки точно такие же, как на обычном мотоцикле. Над расположенными полукругом приборами находилась большая красная кнопка с недвусмысленной надписью «Старт».

— Смотри, — подошла ко мне поближе Силке. Личико пацанки в этот момент было умильно серьёзным, — с приборами, думаю, тебе всё понятно. Со стартёром — тоже. Так? — Я кивнул. — С ручками — всё проще простого. Левая — мотор. Правая — высота. На себя — увеличиваешь обороты и, соответственно, поднимаешься выше. Отпускаешь — ну, думаю, понятно.

— Вполне, — кивнул я. — А педали?

— Это для гарпунов. Левого и правого. Один раз нажимаешь — выпускаешь его. Второй раз — отстреливаешь трос, если надо.

Я трижды глубоко вздохнул, прежде чем нажать на «Старт». Мотоцикл задрожал — и медленно поднялся в воздух.

— Теперь медленно, — лицо Силке стало сосредоточенным, — правую ручку поворачивай на себя.

Я так и сделал. Мотоцикл поднялся ещё немного выше. Докручивать ручку до упора я не рискнул.

— Левую так же осторожно на себя.

Последовав команде дочери командора, я ощутил, как мотоцикл медленно подался вперёд. Ощущение было такое, будто я сижу в кабине аэроплана, который каким-то чудом удалось остановить в небе.

— Руль влево, — скомандовала Силке.

Мотоцикл завалился на борт, но послушно развернулся. А стоило мне вернуть руль в исходное положение, мотоцикл выровнялся и снова летел вперёд.

— На скорости заваливает сильнее, — рассказывала Силке, пока я экспериментировал с ненадёжным воздушным средством передвижения. — Так что осторожней надо быть. Я, конечно, обожаю, когда меня переворачивает, особенно если без привязи. Только ты папе не говори!

Я подмигнул пацанке. Силке была вся в своего отца. Иногда мне казалось, что не дружить с головой, это у них семейное.

— Так вот, тебе этого пока лучше не делать. Даже с ремнём. В управлении мотоциклом на самом деле главное — это держать равновесие. Весом тела можно помогать машине делать фигуры в воздухе. Или наоборот, не дать ей свалиться в штопор. Я думаю, в этом главное отличие полёта на мотоцикле от полёта на аэроплане.

Во время этих рассуждений личико Силке стало ещё более умильным. Я бы, наверное, рассмеялся в голос, если бы не был так занят управлением совершенно незнакомой мне машиной.

Девочка ещё что-то говорила. Объясняла тонкости полёта на мотоцикле по небу. Я пропускал их мимо ушей. Гонять на мотоциклах я не собирался. Меня сейчас больше интересовало, как приземляться на этой чёртовой штуке.

Оказалось, проще простого. Заводишь на место посадки — и до конца подаёшь вперёд левую ручку. При этом отпускаешь правую, чтобы заглушить двигатель. Тогда мотоцикл опускается вертикально. Как только он упирается шасси в палубу, не отпуская левой ручки, нажимаешь снова на «Старт». Это отключает антиграв.

Вот только я совсем не был уверен, что сажать аэропланы так же просто.

 

Глава 3

Александер поправил свой шлем. Снял и снова надел очки. Убрал их на лоб. Он явно нервничал. Как и всегда перед делом. Хотя до настоящего дела было ещё далеко. Сегодня нам только предстояло отправиться к частной флотилии Чёрного Буковски.

— Я ведь и сам не часто на безразгонниках летаю, — сказал мне Александер. — С тех пор, как моего «Адлера» переделали, я на нём в небо поднимался всего-то трижды. Даже к китобоям перелёт короткий был. С борта «Вулкана» на борт «Пилигрима» — всего-то метров триста, не больше.

— Сегодня нам лететь намного больше, — усмехнулся я. — Ничего, прорвёмся. В конце концов, помнишь, как мы ещё в лётном училище вспоминали о довоенных перелётах. И мечтали, что после войны обязательно примем участие в одном из них.

Я хлопнул фронтового приятеля по плечу.

Настроение с утра отчего-то было великолепное. Я уже неплохо управлялся с воздушным мотоциклом, хотя исполнять безумные кульбиты в стиле Силке не рисковал. До дочери Бронда мне было очень далеко. Как и папаша, пацанка была летуном от бога. Ещё два дня я осваивал переделанную «Ласточку». В воздухе она вела себя точно так же, как и раньше, а взлетать и садиться я научился достаточно пристойно.

— Ты, главное, помни мои уроки, — с прежней умильной серьёзностью наставляла меня Силке.

— Обязательно. — Я растрепал ей волосы. Похоже, дурной пример её папаши был заразителен.

Сам Бронд стоял тут же.

— Высокого неба, — пожал командор китобоев руку сначала мне, потом Александеру.

— Не теряй его, — ответили мы. А я заодно ещё и подмигнул Силке.

Мы забрались в кабины своих переделанных аэропланов. «Веди», — сделал я знак Александеру. Тот показал мне большой палец. Наши аэропланы почти одновременно поднялись в воздух. «Адлер» Александера устремился вперёд, набирая скорость. Я нажал на педаль, поспешая за ним.

Правда, очень скоро пришлось сбросить скорость. Ведь моя «Ласточка» была намного легче и быстрей его «Адлера».

Сколько лететь до места рандеву с Чёрным Буковски я не знал. Вёл Александер — у него имелась карта. Мне особенно и не было интересно, где именно мы встретимся с воздушным пиратом. Не особо нужное на самом деле знание.

Главное, было не заснуть. Слишком уж нудным оказался этот перелёт. На войне так далеко летать не приходилось. Там ведь как — взлёт, бой, посадка. Не более получаса в воздухе. А тут нам пришлось провести в воздухе уже без малого часов шесть. Солнце медленно катилось по горизонту. Стрелка хронометра ползла ещё медленней. Впереди маячил хвост александерова «Адлера».

Наверное, именно поэтому я не сразу понял, что случилось, когда Александер пустил зелёную ракету. Следом он завернул свою машину, закладывая вираж. Я последовал за ним. Руки сработали быстрее головы.

Сделав три оборота, мы дождались появления корвета, корпус которого был выкрашен в чёрный цвет.

Оттуда выстрелили зелёной ракетой, давая разрешение на посадку.

Мы с Александером аккуратно опустили свои машины на палубу пиратского корвета. Места там было не слишком много — наверное, будь наши аэропланы не безразгонниками, нам бы вряд ли удалось посадить их на палубу.

К ним тут же подбежали техники. Они принялись споро крепить их к палубе. Похоже, корабль собирался сразу же уходить. Оно и правильно — вряд ли пиратскому корвету стоит задерживаться надолго на одном месте.

Мы с Александером покинули кабины аэропланов, стараясь не задеть ногами суетящихся техников. А из надстройки к нам уже шагал офицер корвета — в точно таком же, как у моего фронтового товарища, чёрном плаще, только вместо шлема на голове носил фуражку без знаков различия.

— Приветствую, — пожал Александеру руку офицер, не снимая, правда, кожаной перчатки. Затем обернулся ко мне. — Капитан корвета «Фрейлоб» Таслав. К вашим услугам. Вам представляться не нужно. Я отлично знаю, кто вы. Сейчас вам лучше всего отдохнуть после долгого перелёта. Моя каюта в вашем полном распоряжении.

Я отлично понял не слишком хорошо завуалированный намёк — и не стал говорить лишних слов.

Молодой матросик, чья почти форменная одежда была такой же чёрной, как и капитанская, проводил меня по гулким коридорам. Мимо нас периодически пробегали матросы и офицеры корабельной команды. И мне почему-то с каждым шагом всё сильнее казалось, что корвет готовится к бою.

— Я разбужу вас, — сказал мне на прощание матросик, провожавший меня до каюты. — Капитан просил передать, что его личные стол и бар в вашем полном распоряжении.

Надо сказать, за время перелёта я успел основательно проголодаться. А потому поспешил воспользоваться любезным предложением Таслава. Столовался он очень даже неплохо, хотя и простовато. Главным принципом его, видимо, был — насыщение в первую очередь. И никаких изысков. Как в еде, так и спиртном. Он мне нравился за это всё больше и больше.

Основательно подкрепившись, экономить капитанские запасы я счёл излишним, я улёгся на кровать, подоткнул подушку поудобней — и почти сразу заснул. В каюте было достаточно тепло, а потому я даже одеялом пренебрёг.

Матрос не стал деликатничать и стучать в дверь капитанской каюты. Он просто распахнул её, подошёл ко мне и несколько раз тряхнул за плечо.

— Одевайтесь, — приветствовал он меня. — Вылет через пятнадцать минут.

— Благодарю, — кивнул я, садясь на постели и нашаривая рубашку, висящую на спинке стула.

Он же проводил меня на палубу. И теперь коридоры корвета были пусты. Некому было носиться туда-сюда — вся команда сидела по своим местам. Значит, до начала боя остались считанные минуты. Затишье перед бурей — очень точное выражение.

На верхней палубе остался только один аэроплан — моя «Ласточка». Я в первую минуту даже не узнал его — ещё не привык к новому виду своей машины.

Рядом с аэропланом стоял немолодой человек в лётной куртке, шлеме и очках, поднятых на лоб. Я смутно узнавал его — кажется, он воевал в соседнем полку.

— Моего «Альбатроса» загнали в ангар на ремонт, — объяснил он, не размениваясь на приветствия. — Я проводил первую разведку — и нарвался.

— Каковы результаты разведки? — поинтересовался я, пожимая руку смутно знакомому летуну.

— Плохие новости, Готлинд, — покачал он головой. — Очень скверные новости.

Два человека в кожаных плащах — чёрном и рыжеватом — стояли перед группой летунов, нанятых компанией «Турн-и-Таксис». И ловили на себе взгляды тех, кого им в самом скором времени вести в бой. В том, что воздушная схватка неизбежна, не сомневался на лётном поле никто.

Эту лётную пару равно ненавидели во время войны и враги, и союзники. За жестокость, проявляемую в военном небе. Ведь это в окопах люди звереют — и кидаются порой друг на друга подобно диким зверям, стараясь убить врага как угодно, хоть бы и горло перегрызть. В небе же сражались совсем по-другому. В ходу ещё были почти рыцарские методы. Летунов противника старались не убивать. Щадили тех, кто оказался на земле. Часто даже садились рядом, предлагая помощь.

Но только не эти двое. Их имён старались не произносить, называли Чёрным ястребом и Двумя ятаганами. Именно такие рисунки украшали борта их аэропланов. И вот они-то как раз излишком не страдали — убивали направо и налево. Слухи ходили, что именно Ястреб и Ятаганы первыми испытали на нейстрийском фронте фосфорные пули. Те оставляли от аэроплана после одной хорошей очереди дымящийся остов. Летун выжить после неё, конечно же, шансов не имел. Разбившихся пилотов они добивали ничтоже сумняшеся, если не экономили патроны. И что самое противное для всех — оба получали от этого некое садическое удовольствие.

Вот только никто не мог поспорить с тем, что летунами и Чёрный ястреб, и Два ятагана были превосходными. Именно поэтому чиновники почтовой компании «Турн-и-Таксис» поставили их командовать авиаотрядом, обороняющим аэроплан. Несмотря на явное недовольство многих летунов, и даже на то, что некоторые из них тут же разорвали контракты и вернули аванс, узнав об этом.

Эта парочка стоила потраченных на них денег и усилий.

Я уже стоял на основании сильно укороченного крыла моей «Ласточки». Однако, услышав новости смутно знакомого пилота, остановился, не став прыгать в кабину. Ястреба и Ятаганы я знал неплохо. Они не были откровенными садистами. Просто одними из первых перестали относиться к войне в небе, как к чему-то рыцарскому. Бесконечная война добралась до их душ. И после подобных им стало становиться всё больше, однако запомнили отчего-то только Ойгена по прозвищу Чёрный ястреб и Альвиффа, прозванного Два ятагана.

— Понятно, — кивнул я. — Значит, буду осторожней. Спасибо.

— Всегда рад, — по-военному отдал честь смутно знакомый мне летун.

Я забрался-таки в кабину, намотал поплотнее на лицо шарф. Как-то было холодно сегодня. Особенно на той высоте, на которую поднялся корвет Таслава.

В кабине я привычно обнаружил карту в планшете. На ней было отмечено место положения «Фрейлоба», вектор его движения и примерная скорость. Разложив её на коленях, я обнаружил и сектор, где я должен буду проводить разведку.

— Вот тут меня накрыли, — заявил заглянувший в кабину смутно знакомый мне летун, указывая на карту.

Выходило, что место это ближе к «Фрейлобу» километров на пять-шесть, чем обозначенная для разведки область. Ещё одно весьма полезное предупреждение.

Я протянул летуну карандаш, привязанный к планшету. Он грубо дорисовал полукруг, увеличив область почти на десять километров.

— С опережением идут, — добавил он, — так что ты с ними встретишься, скорее всего, уже где-то здесь.

Я не стал говорить, что понимаю это и без того. Летун ведь просто зануда был, что, на самом деле, в нашем ремесле дело правильное.

— От винта, — козырнул ему я.

Взлёт безразгонника сильно отличался от взлёта обычного аэроплана. Как минимум, не требовалась длинная полоса, так объяснила мне на одном из уроков Силке. Достаточно завести мотор, активировать антиграв, а дальше вполне можно нырять за борт. И если на «Пилигриме» делать этого не приходилось — хватало палубы для отрыва. То «Фрейлоб» размерами похвастаться не мог.

Следуя наставлению Силке, я запустил двигатель, сразу разогнав его на максимальные обороты. Аэроплан устремился к краю, набирая скорость. Я тут же надавил на кнопку «Старт», ничуть не отличающуюся от той, что была на мотоцикле. Нос аэроплана задрался, шасси только начали отрываться от палубы. Но её всё-таки не хватило. И моя «Ласточка» клюнула носом. То есть, натуральным образом капотировала. Аж дух захватило! Вот тут главное не запаниковать и сорваться в неконтролируемый штопор. А потому — руль резко на себя, не давая аэроплану потерять небо.

Не без труда, но мне удалось выровнять машину. Я оглянулся — фрегат был точно там, где должен быть. Я глянул на карту, направил «Ласточку» в нужном направлении, и тут же потянул штурвал на себя, уводя за облака. Разведку лучше всего производить с превосходящей позиции. Главное теперь врага не проморгать.

К карте в планшете прилагалась короткая — на три фразы — инструкция. Полноценным инструктажем Таслав решил пренебречь. Читать, сидя в кабине аэроплана, конечно, не слишком удобно. Однако делать было нечего — пришлось знакомиться с лётным заданием уже в воздухе.

Мне надо обнаружить противника, а следом искать своих в указанной на карте области. А лучше всего, как было замечено в скобках, вывести противника на эскадрилью Александера. И после этого сразу же возвращаться на «Фрейлоб».

Ничего экстраординарного, конечно, однако тащить у себя на хвосте врага — не самое приятное дело. Тем более, что вести его будут Ястреб и Ятаганы. Хотя на войне приходилось и потруднее. Но то на войне. Именно из-за подобных рискованных заданий я и покинул службу, и не спешил вербоваться ни в одну из частных армий.

Я снова вспомнил злосчастную монетку.

Несколько раз я выныривал из облаков, ища врагов. И на третий — мне повезло. Вдвойне. Я заметил их. А вот они меня — нет. И это можно считать двойной удачей.

Я увёл аэроплан обратно за облака. Теперь надо думать и действовать быстро. Проверив карту, я определил местоположение эскадрильи Александера. Если не ошибся в расчётах, а вроде не должен был, то рискнуть можно. В конце концов, это благородное дело!

Сделав круг, я глубоко вздохнул и бросил машину вниз. Практически в штопор. Закрутил «Ласточку», так что облака трижды промелькнули мимо меня. Незабываемое ощущение. Размытыми тенями мелькнули вражеские аэропланы. Я проскочил мимо них на скорости. На войне бы ещё и длинную очередь дал — вдруг кого зацеплю, даже случайно. Надо сказать, фосфорными пулями я не гнушался.

Мельком разглядел четырёхмоторного монстра — тот самый аэроплан, который сопровождала авиагруппа Ястреба.

Не знаю, сколько противников ринулось за мной в погоню, но, думаю, их было вполне достаточно. Дымные следы фосфорных пуль замелькали рядом с моим аэропланом. А ведь меня могли поливать и обычными — не столь смертоносными, но «Ласточке» хватило бы и их.

Я крутил кольца штопора одно за другим, уводя машину от длинных очередей врага. В зеркальце заднего вида то и дело мелькали носы разных аэропланов и вспышки, пляшущие на пулемётных стволах.

Надеюсь, что я первым всё-таки обнаружил эскадрилью Александера. По крайней мере, хотя бы на несколько секунд раньше моих преследователей. Тем более что благодаря антиграву я имел неплохое преимущество в скорости и фору тоже.

Александер вёл свою эскадрилью над самой землёй. Я увидел его аэропланы — все со срезанными крыльями, безразгонники — над квадратами полей, разделёнными аккуратными рощицами. А вот и озерцо блеснуло. И всё это пляшет в безумном танце — я продолжаю крутить штопор. Иначе «Ласточка» давно бы уже оказалась на земле или на дне озерца.

Александер тут же рванул свою машину вверх. А следом за ним ринулись и остальные. Манёвр явно давно отработанный. Атака снизу. Нетипично, а потому весьма эффективно.

Я провёл «Ласточку» через «Адлеры» и «Альбатросы» Александеровой эскадрильи, едва не зацепившись за один из аэропланов. Следом ручку на себя! Как бы ни было тяжело. Пускай едва не рвутся жилы. Ничего — вытягивали и не из таких пике!

Шасси едва не вспороли-таки землю — прошли в считанных миллиметрах от неё. И хвостом не приложился — что тоже бывает. Выровнял машину. Повёл её над самой пашней.

Руки сводило от боли, как всегда после таких вот рывков. В крови бурлил адреналин, но боль пробивалась и через него. Что будет, когда меня немного отпустит, пока не хотел думать.

Я запустил двигатели на максимум, снова разгоняя «Ласточку» до предела. Поля, рощицы и озёро слились в одну разномастную полосу. Где-то над головой разгорался воздушный бой. Громко стучали пулемёты, перекрывая даже шум двигателя моего аэроплана. К земле устремились сразу несколько горящих машин. Разобрать, чьи они, было, конечно же, невозможно.

Но вот бой остался позади — вскоре стихли последние его звуки. Я поднял «Ласточку», выходя на высоту фрегата. Направил аэроплан на пересечение курсу «Фрейлоба».

Фрегат я заметил минут через пятнадцать. Он обнаружился точно там, где я и рассчитывал. Что меня порадовало. Значит, прикидывать в уме ещё не разучился. Я завёл «Ласточку» на посадку. Опустился на палубу. В этот раз приземлялся рядом со знакомым стареньким «Стрижом» Якоба.

Выходит, есть вести от китобоев.

Я выскочил из кабины, постаравшись не задеть уже не суетящихся вокруг шасси техников. Подпрыгнул на месте, чтобы размять затёкшие ноги. Хрустнул спиной. В общем, обычная летунская краткая гимнастика. Руки после колоссального напряжения просто огнём горели. Пальцы почти отказывались слушаться. Я по привычке принялся разминать мышцы.

Тем временем, ко мне подбежал знакомый уже матрос.

— Капитан вас приглашает к себе, — бросил он. — Следуйте за мной!

Он практически бегом кинулся внутрь надстройки, грохоча ботинками по металлу палубы. Я побежал за ним. Это больше всего напоминало какие-то гонки с препятствиями. Мы взбежали по винтовой лестнице. Вбежали на мостик. Там матрос замер на месте, так что я едва не врезался ему в спину. Пришлось даже ухватиться за дверной косяк. Матрос опомнился под выразительным взглядом капитана. Тот не снизошёл до комментария его нерадивости.

— Свободен, — бросил матросу Таслав. И тот как будто в воздухе растворился. Я даже не заметил, как он проскользнул мимо меня. А ведь дверной проём-то невелик. — Готлинд, проходите. Я как раз слушаю сообщение вашего товарища Якоба о состоянии дел во флотилии китобоев. Начните сначала, будьте любезны, — кивнул стоящему тут же Якобу капитан фрегата.

На мостике «Фрейлоба» места, в общем-то, хватало. Однако кроме рулевого и старшего связиста и капитана там присутствовали старший офицер, который, собственно, и руководил небесным кораблём, ну и Якобом с Таславом. Так что, когда вошёл ещё и я, стало совсем уж тесно.

Офицеры продолжали заниматься своими делами, не отрываясь. Как будто нас тут и не было. Старший офицер отдавал короткие распоряжения. Ему докладывали наблюдатели, следящие за приборами. Периодически передавал квитанции принятых радиограмм связист. Мелькали стрелки по плоским шкалам. Другие вращались, периодически останавливаясь. За широкими иллюминаторами изредка вырывались струи пара.

— Ну, если не рассусоливать, в общем, — щедро сдабривая свою речь словами-паразитами, начал Якоб, — проблемы у Бронда. И очень большие. Сцепились они, как условлено было, с блицкриговцами. Да там только, видать, ловушка была. Потому как очень уж близко оказалась ещё одна эскадра Блицкрига. Она сейчас на всех парах движется наперерез китобоям. Вляпались-таки сумасшедшие. Не управиться им, даже с вашей помощью, с этакой-то силищей!

— У вас пятнадцать минут на отдых, Готлинд, — произнёс Таслав, — пока мои техники меняют аккумуляторы на вашем аэроплане. Потратьте их с толком.

Он протянул мне планшет с новым лётным заданием. Присесть на мостике было негде, так что я просто развернул планшет навесу. В этот раз мне придётся пролететь значительно больше. Да ещё и мой курс пересекали предположительные траектории движения той самой патрульной эскадры Блицкрига.

— На какой скорости идут блицкриговцы? — спросил я у Якоба, отрываясь от планшета.

— Самый полный, — отнюдь не обрадовал меня тот. — Пар шлейфом за ними так и тянется. Явно выжимают из котлов, что могут.

Согласно коротким записям, приложенным к карте, я должен был оценить силы Блицкрига и доложить Бронду. Желательно о количестве кораблей в эскадре, их тоннаже и вооружении, а также о прикрытии — а именно наличии баллонов и аэропланов.

Обычная разведка. Вот только слишком уж часто на фронте подобные вылеты заканчивались плачевно. В этот раз я пожалел, что пренебрёг хотя бы одним пулемётом. Дело обернулось таким образом, что раз уж ввязался, то пора плюнуть на принципы. Держись я за них и дальше — в лучшем случае останусь лежать на земле. О худшем же и думать не хотелось.

Я зацепил планшет за карабин на поясе. Капитан «Фрейлоба» кивнул мне — значит, пора вылетать. Вместе со мной на верхнюю палубу отправился и Якоб.

— Мне к самому Буковски лететь, — сообщил он, направляясь к своему «Стрижу», — с новостями.

— Высокого неба, Якоб, — протянул я ему руку.

— Не теряй его, Готлинд, — пожал её почтарь.

Я забрался в кабину «Ласточки», махнул техникам «От винта!». И вот уже мой аэроплан рвётся в небо.

В этот раз нырять за борт не пришлось. Я научился поднимать машину в воздух куда быстрее. Короткий взгляд на карту — и вот уже «Ласточка» устремляется наперерез курсу патрульной эскадры Блицкрига.

Встретились мы даже быстрее, чем я рассчитывал. Я несколько раз выныривал из-за облаков, ища врага, и на третий — мне, можно сказать, повезло.

Тени вытянутых, похожих на вынутые из ножен мечи, кораблей, выкрашенных в традиционный чёрный цвет, мелькали среди грязно-серых туч. Собиралась гроза — летать было небезопасно, даже таким громадинам, не то что моему разведчику. Но приходилось рисковать. Раз меня наняли разведчиком.

Я прошёлся над эскадрой на безопасной дистанции, пересчитав корабли и записав их количество. Вряд ли в такую погоду они станут выпускать аэропланы прикрытий, а тем более неповоротливые колбасины баллонов. Последним хватит одной молнии, чтобы превратиться в громадный огненный шар, угрожающий самому кораблю, который он по идее должен защищать. Значит, пора рисковать по-настоящему.

Бросив машину вниз, я дал полный газ. Двигатель взревел, недовольный столь стремительным набором оборотов. Я заходил на эскадру с головной машины, летя против их движения. Сколько успею заметить, столько — замечу. Если уж чего не увижу — значит, не судьба. Блицкриговцы не дураки. Увидев меня, поднимут в воздух аэропланы. Какая бы погода ни была за бортом.

Я внимательно вглядывался в выныривающие из серых туч силуэты кораблей Блицкрига. У первого под днищем тянулся здоровенный, под стать крейсеру, флаг. Красно-чёрный, с гербом Блицкрига — парой молний и распластавшимся в беге псом. За флагманом следовали корабли поменьше и уже без флагов. Два фрегата прикрывали его с флангов. Тыл защищал корвет какой-то новой, неизвестной мне, модели. Больше всего он напоминал тонкую шпагу. Скорее всего, корабль быстрый, чем хорошо вооружённый. Возможно, при иных обстоятельствах он бы двигался впереди эскадры, обеспечивая ближнюю разведку. Но в этот раз блицкриговцы явно шли с намерением вступить в бой сходу — и более лёгкий корабль предпочли оставить в тылу.

Пройдя над корветом, я снова отправил «Ласточку» в тучи, молясь про себя всем богам, каких только знал, чтобы меня не заметили. Но не тут-то было. Даже на том расстоянии, что успел преодолеть, я услышал лязг открываемых орудийных портов. Проклятье! Видимо, Якоба блицкриговцы не заметили. И теперь любой ценой старались остаться незамеченными. Либо приняли мою «Ласточку» за передовой аэроплан противника. Но как бы то ни было, но уже спустя несколько секунд тучи вокруг меня начали расцветать серыми облачками разрывов зенитных снарядов. Шрапнель густо свистела в воздухе, оставляя на корпусе «Ласточки» угрожающе много небольших дыр, а то и отверстий с рваными краями. Пришлось рвать штурвал на себя — и вжимать газ до упора.

Мой аэроплан заскрипел, сопротивляясь такому надругательству. В какой-то момент мне показалось, что сейчас его не самый прочный корпус просто не выдержит — и рассыплется прямо в воздухе. Но нет — «Ласточка» оказалась всё же крепким аэропланом! Ругаясь на чём свет стоит, я уводил её всё выше и выше. Туда, где меня уже не достанут зенитные снаряды блицкриговских кораблей.

Разрывы стихли, оставшись где-то позади и внизу. Можно немного расслабиться. Хотя руки болят всё сильнее. Давно уже не было у меня таких нагрузок. Наверное, с самых боёв в нейстрийском небе.

Пришло время рассчитать курс. А это на самом деле, теперь куда сложнее, чем раньше. Слишком уж активные кульбиты в воздухе я совершал в последние полчаса. И ошибиться нельзя. Налетишь ещё на ту же эскадру — пиши пропало. Во второй раз они мне уж точно не дадут уйти.

Трижды проверив расчёты, я направил аэроплан в выбранную сторону. Выдерживать скорость, на которую надеялся, всё же не удавалось. Слишком уж хорошо досталось «Ласточке» от вражеской шрапнели.

И всё же мне повезло — и я не разминулся в небе с эскадрой китобоев. Хотя, наверное, это было просто невозможно. Потому что проскочить мимо воздушного боя очень тяжело. Грохот орудий я услышал минут за десять до того, как увидел в облаках первые вспышки орудий и тени громадных кораблей. Они обменивались залпами, содрогаясь от попаданий.

Когда я подлетел поближе, то смог отличить уже вытянутые силуэты крейсеров Блицкрига от судов китобоев. А минут через пять, уже видел и мечущиеся между громадными тушами воздушных кораблей аэропланы. Сверкали очереди фосфорных пуль. То одна, то другая машина устремлялась к земле, объятая пламенем.

В общем, драка шла нешуточная. И вряд ли китобои сумеют справиться с блицкриговцами, когда к последним подойдёт внушительное подкрепление.

Я вновь выжал из двигателя «Ласточки» всё, на что тот был способен. Аэроплан рванул в сторону кораблей китобоев. Я заходил на эскадру нанимателей по широкой дуге, стараясь даже краем не задеть воздушную схватку. Моей «Ласточке» хватит одной хорошей очереди. Она вполне может развалиться прямо в небе.

«Пилигрим» был передо мной или нет, меня уже мало волновало. Я выстрелил вверх зелёную ракету, запрашивая посадку на палубу ближайшего корабля. Оттуда мне тут же подали сигнал подтверждения. Какой-то техник трижды взмахнул длинной галогеновой лампой зелёного же цвета. Указал мне площадку. Я по возможности аккуратно завёл на неё свой аэроплан, стараясь не думать о свисте ветра в многочисленных дырах в корпусе. И о том, что при посадке большая часть машин как раз и не выдерживает — разваливается, гробя летуна под обломками.

— Как ты на этой рухляди долетел? — без особых церемоний обратился ко мне смутно знакомый летун. — Да она должна была развалиться ещё в воздухе.

Как будто подтверждая его слова от борта «Ласточки» отвалился внушительный кусок обшивки. Загремел по стали палубы.

Мы со смутно знакомым летуном проводили его взглядом. И я только плечами пожал. Что тут скажешь?

— Мне нужно на «Пилигрим», — произнёс я, отрывая взгляд от техников, которые даже не понимают, как бы им подступиться к разваливающейся «Ласточке». — Доложить о результатах разведки.

— Не прорвёшься к нему, — покачал головой смутно знакомый летун. — Докладывать придётся по телеграфу. Идём.

Я вслед за ним отправился прямиком в радиорубку. Меня очень удивило, что даже не уведомили об этом капитана корабля. А ведь по всем воздушным законам, только он имеет право давать радисту указания. Значит, совсем не прост был этот смутно знакомый летун.

Он бесцеремонно постучал в металлическую дверь радиорубки. В той открылось окошко и появилось усталое лицо. Увидев нас, радист явно не обрадовался. Конечно, кого же может радовать нарушение писанных и неписанных уставов воздушного флота. Однако и не удивился.

— Набросай быстро рапорт о разведке, — бросил через плечо летун, — и его тут же отправят на «Пилигрим».

Кто же он такой? Откуда я знаю его? Почему так легко распоряжается радистом чужого корабля? Все эти вопросы мучили меня, пока я коротко записывал результаты разведки. Получилось не густо. Вот только вряд ли кто-то был способен на большее в имевшихся обстоятельствах.

Смутно знакомый летун ознакомился с моим рапортом, прежде чем передавать радисту. Ничего не сказал. Получив лист бумаги, радист захлопнул окошко.

— Квитанции об отправке не дождёмся, — усмехнулся летун. — Подошьёт к журналу и передаст его только капитану этой посудины.

— А как хоть называется она? — поинтересовался я. А то как-то совсем нехорошо получается. Мало того, что не доложился капитану корабля, так ещё и названия его даже не узнал.

— «Бродяжник», — ответил смутно знакомый летун, — корвет. Насколько я успел понять — нейстрийский в прошлом. Хоть и старый корабль, но достойный вполне. Вот только против новеньких блицкриговских крейсеров не выдержит и минуты. Вот и держит его Бронд в резерве.

— Ты ведь человек Буковски, верно? — глянул я на летуна.

— С чего это ты взял? — даже не очень наиграно удивился тот. — Вроде как на мне этого не написано.

— Никто из китобоев не зовёт своего командора по имени, — усмехнулся я. — Выходит, ты — человек Чёрного Буковски. Но ты так легко распоряжаешься на чужом корабле… — Я только плечами пожал.

— Скажу пока только одно, — усмехнулся смутно знакомый летун. — Я точно не человек Чёрного Буковски. Но и не китобой, как ты верно отметил. Остального пока тебе знать не стоит, Готлинд.

— Хотя бы имя, — предложил я. — Ты моё припомнил, а вот я твоё — никак не могу.

— Ты его и не знал, — отмахнулся летун. — Вот и сейчас — оно тебе не нужно. Поспешим к капитану «Бродяжника» — он верно уже негодует на «этого гнусного наглеца».

Мы и без того быстро шагали к мостику, чтобы доложиться-таки капитану корабля.

— Это он про тебя, что ли? — без особой нужды поинтересовался я.

— Верно, — кивнул смутно знакомый летун.

Он открыл мне дверь на мостик. И я первым перешагнул через высокий порог.

Капитан «Бродяжника» встретил меня, сидя в роскошном кресле. Оно вращалось на шарнире, что позволило ему развернуться в сторону двери. Был он давно уже немолод и очень толст. Наверное, ему стоило известных усилий помещаться даже в это кресло. Ноги капитана совершенно по-домашнему укрывал плед.

— Простите великодушно, — весьма ехидно сказал он, — что не могу приветствовать вас стоя. Вражий снаряд взорвался слишком близко от меня — и осколки славно расписали мою спину. Их вытащили, но сказали мне, что я уже никогда не встану на ноги. Что-то мне эти чёртовы осколки перебили в моей спине.

Похоже, капитан, несмотря на прошедшие годы, так и не пережил своей трагедии. Вот и рассказывал свою историю кому надо и не надо.

— Ладно, — махнул нам рукой капитан, — с чем вы прибыли, господин летун?

— Я нанят производить разведку, — ответил я, — и прибыл с результатом своего крайнего рейда.

— Так докладывай! — раздражённо выпалил капитан «Бродяжника», не представившийся, и не поинтересовавшийся хотя бы моим именем.

— Эскадра подкрепления Блицкрига состоит из крейсера, двух фрегатов и одного корвета. Судя по ордеру, собираются сходу вступить в бой. Если сохранят скорость, то будут тут минут через двадцать, — я мельком сверился с висящим на одной из стен большим хронометром, — двадцать пять. Максимум — полчаса.

— А много ли тебе пришлось за свою коротенькую жизнь повидать фрегатов и крейсеров, юноша? — рассмеялся капитан. — Ты так славно судишь о них.

— Я воевал три из пяти лет войны, — коротко ответил я, глядя в глаза капитану, — и достаточно повидал и фрегатов, и крейсеров, и кораблей тоннажем побольше.

— Ладно-ладно, — поднял руки тот. — Не кипятись так. Не написано же у тебя на лице, что ты такой же ветеран, как и я.

— Рапорт Готлинда, — добавил свои пять медяшек смутно знакомый летун, — уже отправлен на «Пилигрим».

— Снова ты своевольно воспользовался моей радиорубкой, — буркнул капитан. — В другое время, я бы тебя просто шлёпнул на месте за такое. Но сегодня это было хотя бы оправдано. Так что, чёрт с тобой, живи пока. Со мной тут вышел на связь капитан авианосца Буковски, что идёт нам на помощь, ему срочно летуны нужны. Говорит, что машин больше чем людей. В общем, мне тут вы совершенно не нужны оба. Отправляйтесь к нему. Через пять минут, его корабль пройдёт так близко от моего «Бродяжника», что вы легко перепрыгните на борт его. У вас не так много времени осталось до его прибытия. Нечего торчать у меня. Марш на палубу.

Мы решили пренебречь прощанием. Не думаю, что оно так уж нужно такому старому брюзге, как капитан «Бродяжника».

— Он не шутил, когда говорил, что с борта его корабля можно будет перепрыгнуть на борт авианосца, — заметил летун, когда мы шагали по коридорам к верхней палубе. — Корабли пришвартуют друг к другу.

— Для чего? — удивился я.

— В ангарах «Бродяжника» стоят восемь повреждённых аэропланов. Это не считая наших. И восемь летунов. Их, вместе с машинами, доставят на авианосец. Аэропланов, даже безразгонников, Буковски хватает. А вот с опытными пилотами — тяжело. Вот и собирает кого может. Как говорится, с миру по нитке.

— Обо мне пусть и не думают, — тут же заявил я. — Драться в небе я больше не намерен.

— А вот тут уж дудки, Готлинд, — отрезал смутно знакомый летун. — Будешь драться! — Он остановился, преградив мне дорогу. — Сейчас мы считай, что на фронте. Аэроплана у тебя нет — улететь не сможешь. Значит, не ной, а садись за штурвал боевого безразгонника. Хватит тебе уже прятать голову в песок!

Я сжал кулаки. Очень хотелось смазать по этой смутно знакомой физиономии. Но я отлично понимал — он, скорее всего, справится со мной. Может, не в воздухе, но на земле уж точно. Да и прав этот смутно знакомый летун. Во всём прав. Я в одной лодке с Буковски и китобоями. У меня даже аэроплана нет, чтобы смыться. А если уж сяду за штурвал боевого, то деваться мне будет некуда. Только в сражение! Так уж устроены мы — военлёты.

Всё-таки, я не удержался — оттолкнул смутно знакомого летуна прочь с дороги. Широкими шагами, грохоча каблуками ботинок по стальному полу, направился к выходу на верхнюю палубу.

Брюзгливый капитан «Бродяжника» не солгал. Авианосец уже было хорошо видно, несмотря на тучи. Кажущийся невероятно вытянутым воздушный корабль медленно и аккуратно швартовался к борту корвета китобоев.

На верхней палубе «Бродяжника», кроме суетящихся техников, отдельной группкой стояли летуны. Все как один в чёрных кожаных плащах, шлемах и с очками на лбу. Мы подошли к ним. И сразу стало понятно — смутно знакомый летун, и не из людей Буковски. Потому что хоть и стояли мы рядом с ними, но всё же отдельно. Нас как будто разделяла невидимая черта, переступать которую не собирались ни мы, ни они.

А ведь с этими людьми мне в самом скором времени идти в бой.

Авианосец завис всего в нескольких десятках метров от борта «Бродяжника». Швартовочные команды обоих кораблей, обмениваясь какими-то своими загадочными знаками, принялись за работу. И вот уже натянуты несколько трапов. Один для летунов — поуже и с высокими натяжными перилами. И пару грузовых, чтобы транспортировать по ним аэропланы.

Я заметил, что «Ласточку» оставили на борту «Бродяжника». Значит, уже списали мой аэроплан в расход. Теперь на запчасти разберут. Я понимал, что в воздух превратившуюся в полную рухлядь машину уже не поднять. И всё-таки как-то неприятно было видеть её одиноко стоящей на палубе, пока мимо к трапам катят сильно повреждённые аэропланы. Я отвернулся — и ступил на металлический настил трапа, конечно же, не держась за натянутые перила.

Безразгонники — настоящие, а не переделанные из обычных аэропланов — выглядели совершенно не похожими на летательные аппараты. По крайней мере, на те, что приходилось видеть раньше. Они больше напоминали новомодные автомобили, только на трёх колесах, как у обычного аэроплана. Похожесть усиливала форма фюзеляжа и прямоугольная решётка радиатора. На иных даже щёгольские фигурки имелись. Конечно же, как и аэропланы, летуны расписывали свои боевые машины как могли. Обнажённые девушки. Смерть с косой. Карточные колоды. Молнии. И бог его знает что ещё.

Машины, на которых предстояло лететь в бой нам, был выкрашены в нейтрально голубой цвет. Он якобы помогал фюзеляжу аэроплана сливаться с небом. Глупости и предрассудки, конечно, но традиция осталась с первых месяцев войны.

— Так-так-так, господа летуны, — выкатился нам навстречу невысокий человек в лётной куртке и безразмерных шароварах, заправленных в ботинки, — это будут ваши машины. Но для начала вам надо представиться начальнику лётной части нашего замечательного корабля. Из вас сформируют эскадрильи, и только после этого вы сможете подняться в небо.

— Времени на эту ерунду нет, — отрезал смутно знакомый летун, стоящий рядом со мной.

— Верно, — поддержал его кто-то из пилотов, державшихся отдельной от нас группой. — Мы только из боя — и нам надо как можно скорее вернуться в небо! Там сейчас слишком жарко!

— Но без этого нельзя, — попытался отстоять свою позицию толстяк. — Должен же быть порядок.

— Послушайте, — шагнул я к нему. — Знаете, как в подобных случаях поступали во время войны?

— И как же? — заинтересовался толстяк.

— Очень просто. Считали летунов и формировали эскадрильи уже после возвращения.

— А как же быть с аэропланами? — не понял толстяк.

— Спишете в расход вместе с летунами.

Ответ был жёстким, как и всё на войне.

— Хватит уже болтать! — вспылил летун из державшихся обособлено. — Аэропланы к вылету готовы? — Толстяк нервно кивнул — Пулемёты заряжены? — Новый кивок. — Значит, разбираем их, братва! По машинам!

Он, похоже, был заводилой у летунов. Неформальным лидером, или кем-то вроде него. А может, и командиром эскадрильи. Но его слов послушались словно команды. Летуны бросились к безразгонникам, заскакивая в ближайшие к ним машины.

— Ты ведущий или ведомый? — обратился ко мне смутно знакомый летун.

— Был ведущим, — ответил я, — но привык давно уже один летать.

— Тогда я буду прикрывать тебе спину, — подмигнул мне летун. — Бери машину. И — в небо!

— Оно с нами, — кивнул я.

И вот уже мы стартуем с палубы. Матросы-аэронавты машут длинными зелёными фонарями, давая нам разрешение на взлёт. Где-то за спиной остаётся толстяк, не видевший по-настоящему ни неба, ни войны. Зато очень любящий порядок. Он глядит нам вслед. Наверное, мы далеко не первые нарушители его любимого порядка. Все мы летуны, по его мнению такие. Одни сплошные нарушители.

 

Глава 4

Аэропланы летели через тучи к месту сражения. В этот раз не было у меня ни карт, ни заданий. Надо только следовать за машинами новоявленных товарищей. Они приведут меня к «полю боя». В воздухе летуны больше не держались отдельно от нас со смутно знакомым пилотом. Теперь мы — одна команда. Да и всё равно, в сражении разобьёмся на пары.

Руки сами собой проделывали привычные операции. Голова даже не особенно подключалась к этому процессу. Они помнили, слишком хорошо помнили. За годы войны им приходилось часто проверять спаренные пулемёты на капоте, пощёлкивать пальцами по приборам, а то вдруг стрелку заклинило, поправлять зеркальце заднего вида, ловя в него аэроплан ведомого.

Но вот среди туч уже можно разглядеть громады воздушных кораблей. Вспышки орудийных залпов. А вот и струи пара таких размеров, что видно даже со столь внушительного расстояния. Значит, скоро враги.

И схватка начнётся через считанные минуты.

Словно подтверждая мои мысли, единый строй рассыпается на пары. По боевому расписанию, не знаю уж кем разработанному и утверждённому, аэропланы расходятся в разные стороны. Я увожу свой влево. Мельком кидаю взгляд в зеркальце. Там маячит ставшая знакомой решётка радиатора.

Залпы громадных орудий воздушных кораблей оглушают, но уже через них уже слышен нарастающий стрёкот пулемётов. А спустя мгновение мы врываемся в воздушный бой.

И я понимаю, что снова оказался в по-настоящему родной стихии!

По небу метались аэропланы. Отличить своих от врагов было очень просто. Выкрашенные в чёрный цвет со скрещёнными молниями и пёсьей головой на фюзеляже и крыльях аэропланы Блицкрига. Среди пиратов Буковски и китобоев царила в этом плане полная анархия. Может, и имелись значки, позволяющие знающим людям различать их, но я-то в них не разбирался. Да и не было мне в том особой нужды.

Я прошёлся, уже не глядя в зеркальце. Выпустил короткую очередь. В шесть патронов. Из каждого ствола. Пули вспыхивают огненными дорожками. Фосфорные. Вспарывают крыло ближайшего блицкриговского аэроплана. Он рушится с неба вниз, объятый клубами чёрного дыма. Готов!

Бросаю аэроплан в сторону, уходя от столкновения с потерявшей управление машиной. Те, кто преследовал его, обрушиваются на меня. Три блицкриговца — палят в белый свет, как в медяшку. Вот сейчас проверим смутно знакомого летуна. Я увожу аэроплан — даже не знаю, как называется эта модель — ещё дальше, подставляя врагов под пулемёты ведомого. Тот не сплоховал. Его пулемёты тут же стучат часто и беспощадно. Краем глаза я вижу, как от попаданий в капот вспыхивает двигатель летящего первым блицкриговца. Он просто не успевает ничего сделать. Этот покойник!

Ведомый уводит свою машину в другую сторону. Я легко разгадал его манёвр. Безразгонники легко набирают высоту — куда быстрей обычных аэропланов. Это я понял за два недавних вылета. Тем более, что теперь у меня была не переделка старой «Ласточки», а полноценный безразгонник.

Мы с ведомым обрушиваемся на двух оставшихся блицкриговцев с флангов. Длинные очереди фосфорными пулями поджигают фюзеляжи. Один сразу валится с небес. Второй же продолжает лететь, плавно снижаясь. Пилота его задело только краем. Он сидит в кабине, откинувшись на сидение, и кажется просто уснувшим. Крови от зажигательных патронов немного.

Вновь выстроившись привычным порядком лётной пары, мы отправляемся дальше.

Мешанину воздушного боя не зря называют «собачьей свалкой». Порой не понять, где свой, где — чужой. Несмотря даже на яркую раскраску и эмблемы на крыльях и фюзеляже. А уж когда драка идёт в непосредственной близости от кораблей — тут уж только успевай рулить. Зенитные установки врага чертят небо бесконечными очередями зажигательных патронов. К ним лучше просто не приближаться.

Дважды мы с ведомым вываливались из свалки, уходя на высоту, недоступную большинству аэропланов Блицкрига. Быстрые взгляды вниз — на безумную картину сражения внизу. Обмен жестами, знакомыми нам обоим ещё с войны, — и снова в бой.

Помогаем летуну на расписанном белыми звёздами аэроплане, на хвосте у которого висят три врага. Он потерял своего ведомого — и теперь ему приходится вертеться, будто грешнику на сковороде, уводя машину от многочисленных очередей. Мы со смутно знакомым летуном нарушаем построение пары. Он выравнивает свой аэроплан с моим. И мы оба атакуем блицкриговцев. У первого вспыхивает хвост. Он уводит машину из-под обстрела. Второму везёт меньше. Уйти он не успевает. Зажигательные пули прошивают двигатель его аэроплана. Маленькие язычки пламени мгновенно разгораются. А через секунду весь нос объят пламенем. Но третий добирается-таки до жертвы. Длинная очередь буквально срезает укороченное крыло расписанного белыми звёздами безразгонника. Тот теряет управление, сваливается в неуправляемый штопор. И уже никакой антиграв его не спасёт. И то, как мы в четыре ствола разобрали на запчасти прикончившего его блицкриговца, он вряд ли увидел.

Мы с ведомым снова уходим на высоту. Он показывает мне открытую ладонь. Значит, патронов у него больше нет. Я мельком глянул на шкалу, показывающую мой запас. Оказалось, что и у меня их почти не осталось.

Я ткнул оттопыренным большим пальцем назад. Возвращаемся. Ведомый кивнул.

Мы развернули аэропланы в сторону, откуда прилетели. Надо было торопиться. Вылетов таких, как этот, у нас сегодня будет явно не один.

Мы опустились на палубу авианосца. Даже из машин выбираться не стали. Техники мгновенно облепили их. Принялись менять батареи — на полноценную зарядку времени не было, как всегда. Другие быстро вынимают опустевшие цинки с пулемётными лентами. Ставят на их место полные.

— Дыры в корпусе есть? — поинтересовался я у старшего авиамеханика. Он только что закончил внимательный осмотр моего безразгонника.

— Немного, — ответил тот. — Металл хорошо держит даже фосфорные пули.

Только тогда я понял, что фюзеляж моего аэроплана обшит листами тонкой жести. Выходит, зажигательные патроны ему, на самом деле, не так страшны. Славные машины, всё-таки, безразгонники.

Трижды мы возвращались на палубу авианосца. И каждый следующий вылет мне давался всё тяжелее. Несмотря на антиграв, аэроплан ставился, казалось, тяжелее с каждой минутой. Руки болели. Спина затекла. Глаза слезились от напряжения, несмотря на отличные очки. Я выиграл их в лотерее после смерти богатого пилота-аристократа. Их желтоватые стёкла ничуть не потускнели за прошедшие годы, и отлично защищали от солнечных бликов. Да и в сером мареве туч через них было куда лучше видно. Вот только теперь не помогали и они.

Я буквально вывалился из кабины. Сполз по борту аэроплана. Ноги просто отказывались держать нас. Мой ведомый выглядел и чувствовал себя ничуть не лучше моего. На ногах ему помогали держаться двое техников, на их плечах он буквально висел.

К нам подкатился толстяк в лётной куртке. Он так и не сумел запрячь нас ни в какую эскадрилью. Мы опускали аэропланы на палубу, заряжали их, заправляли пулемёты свежими лентами — и отправлялись в небо.

— Вам выделена каюта, — сообщил нам с ведомым толстяк. — Полтора часа на отдых. За это время ваши аэропланы приведут в порядок. А то механики уже у меня на плечах висят. Говорят, что ваши машины развалятся, если их ещё хоть раз без хотя бы небольшого ремонта отправить в небо.

— Сразу видно, — устало усмехнулся я, всё же находя в себе силы встать и поднимая очки на лоб, — что они ни разу не воевали.

— Машины выработали моторесурс на несколько месяцев вперёд, — вспылил старший механик, без особых церемоний подхвативший меня и буквально волокущий на себе. — И, кстати, вы-то сами, господин летун, воевали?

— Я что, так молодо выгляжу? — глянул на него я, хотя это и было довольно неудобно.

Тот только половчее перехватил меня, будто я был мешком с картофелем, а не человеком. Однако дурацких вопросов больше не задавал, что меня искренне радовало.

— Вам всё равно нужен отдых, — говорил катящийся следом толстяк в лётной куртке. — Ну, куда вам в таком виде в небо. Капитан Гвинадо лично распорядился, чтобы вы отдохнули полтора часа.

— Почему именно полтора часа? — задал вопрос более проницательный мой ведомый.

Толстяк замялся, даже с шага сбился. Потупил взор. И я понял, что он знает намного больше, чем хочет сказать нам. Однако всё же решил, что врать открыто не стоит, раз уж его раскололи так быстро.

— Дальняя разведка обнаружила целый авиаполк блицкриговских тяжёлых аэропланов, — ответил он. — Торпедоносцы. Они заходят к нам во фланг. Капитан Гвинадо выделил пятнадцать летунов, которым предстоит им противостоять. Вы — среди них. Торпедоносцы доберутся сюда примерно через два с половиной часа, не раньше. Вот вам и дали время на отдых.

Торпедоносцы. Разработка, которая многим казалась абсурдной. Кому нужны большие аэропланы, если можно строить воздушные суда. Однако они оказались весьма дешёвы в производстве. На деньги, ушедшие на постройку одного корвета, можно было построить эскадрилью тяжёлых аэропланов. А по эффективности эскадрилья всё-таки несколько превосходила один корабль. Они могли постоять за себя, благодаря мощному пулемётному вооружению. Выстроившись плотным ордером, тяжелые аэропланы вполне могли организовать плотную огневую завесу, через которую очень трудно было прорваться.

И вот теперь целый полк вооружённых тяжёлыми торпедами, вскрывающими борта линкоров, готовился зайти к нам во фланг. Останавливать их придётся нам. Надеюсь, что полтора часа отдыха хоть немного помогут. На фронте, конечно, приходилось и меньше спать, но тогда я, как бы банально это ни звучало, был моложе.

Каюта была самой обычной. В подобных ей я прожил не один год. Два койки, низкий потолок, откидной столик и иллюминатор. Я быстро разделся и улёгся спать. Терпеть не могу ложиться в одежде. Даже когда спать приходилось всего-ничего, я тратил несколько минут на одевание-раздевание. Лучше уж вовсе не спать. Уснул я, наверное, ещё раньше, чем голова моя коснулась подушки. Потому что даже отчаянного храпа моего ведомого не слышал.

Потому что первым, что я услышал, проснувшись, был именно его переливы. Я сел на койке. Металлический пол неприятно холодил голые ступни. Да и вообще, в каюте было не слишком жарко. Я быстро оделся. Как раз, когда натягивал шлем, на койке заворочался ведомый. Зевая, он вылез из-под одеяла, почесал короткие волосы, взъерошив их.

— Пора уже? — протянул он.

— Пора, — кивнул я, указывая на хронометр над входом в каюту.

Спустя секунду, в дверь уже деликатно, но громко стучали.

Ведомый слез с койки, принялся быстро шнуровать ботинки. Я же крикнул, чтобы входили. Дверь в каюту мы запирать не стали. Хотя и я, и ведомый, по привычке спали с револьверами под подушкой. Точнее это у меня был револьвер. А ведомый сейчас прятал в кобуру чёрной кожи здоровенный угловатый пистолетище. Я таких даже не видел — что-то новенькое. Из него, наверное, можно аэропланы сбивать.

Дверь каюты распахнулась — на пороге стоял молодой матросик с усталым лицом. Видимо, ему спать не пришлось ещё с самого начала боя. И потому нам он отчаянно завидовал. Быть может, именно его с товарищем каюту, мы занимали.

— Ваши аэропланы в ангаре, — сообщил он. — Техники готовят их к запуску.

Я поблагодарил его, и мы с ведомым поспешили вслед за матросиком в тот самый ангар, о котором он говорил. По дороге я понял, что сон не хочет отпускать меня. Я отчаянно зевал всю дорогу. Очень хотелось закрыть глаза — веки будто свинцом налились.

И потому в ангаре я первым делом направился не к аэропланам, а к баку с водой. В него тонкой струйкой стекала ледяная вода с конденсатора влагоуловителя. Питьевой эта вода уж точно не была — её использовали в основном для технических нужд. Я снял шлем — и нырнул в него головой, задержав дыхание. Вынырнул. Понял, что мало. Нырнул снова. И третий раз — для закрепления. Натянул шлем на мокрые волосы.

Вот теперь можно отправляться в небо. Сна как ни бывало.

Я быстрыми шагами догнал ведомого, тот, собственно, не сильно и торопился. Толстяк в лётной куртке уже собрал вокруг себя летунов, которым скоро отправляться в небо.

— Враг идёт с небольшим опережением, — говорил он. — Кроме того, торпедоносцы прикрывают не только лёгкие аэропланы, но и корвет. Он маячит на границе залпа нашего главного калибра — сам огня не открывает.

Всё понятно. Теперь нам придется либо, очень сильно рискуя, лететь мимо него, подставляя себя под огонь его зенитных пулемётов, либо делать большой крюк. Что очень сильно играет на руку тяжёлым аэропланам.

— И самое неприятное, — добавил толстяк, — разведчики доложили, что видели на аэропланах прикрытия значки «Летающего цирка».

— Барон, — прошелестело над нашими головами.

Если Ястреба и Ятаганы ненавидели, то Барона — просто боялись. Командир самой эффективной эскадрильи Нейстрийского фронта. Они не перестали воевать, даже после подписания перемирия. Как и Буковски, Барон собрал своих летунов, чтобы стать наёмниками. Теперь они убивали не ради славы или орденов, а за деньги. В каком-то смысле это было даже честнее.

— Блицкригу продался, — прошептал ведомый. — На это мы не рассчитывали.

— А на «Турн-и-Таксис» не грешишь? — глянул на него я.

— Даже у почтарей не хватит денег на Ястреба с Ятаганами и на «Летающий цирк» Барона.

Я только плечами пожал. Может быть, он был прав. Счетами почтовой компании я не интересовался, хотя, наверное, многие аудиторы готовы были за это душу продать. И всё равно, остались бы, как говорят, с положительным балансом.

— Вот что такое мы впутались? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Ответа, конечно, не получил. Ведомый даже плечами пожимать не стал.

— По машинам! — выпалил один из летунов, быть может, тот же самый заводила или уже новый.

— Высокого неба! — крикнул нам толстяк.

— Не теряй его, — нестройным хором ответили мы.

Толстяк махнул рукой. Техники засуетились сильней обычного. Запели сирены. Замигали лампы. Внешняя стена ангара медленно начала расходиться. Бывшая десантная палуба была переделана под ангар для аэропланов. Я уже несколько раз встречался с таким.

Мы забрались в свои машины. Когда я уже собирался запрыгнуть в кабину, меня поймал за рукав молоденький ещё механик.

— Там же холодно, — сказал он, — а вы с мокрой головой.

— Там, — махнул я рукой в сторону медленно расширяющейся серой полосы неба, — будет так жарко, что я уж точно не простыну.

Паренёк, похоже, был не в курсе этой бородатой шутки фронтовых летунов. Он с недоумением уставился на меня.

— От пневмонии не умер ещё ни один летун, — усмехнулся я.

Запрыгнув в кабину, я крикнул «От винта!», хотя у безразгонника никакого винта не было. Наверное, скоро эта фраза станет ритуальной. А то и вовсе уйдёт в прошлое.

Двери ангара окончательно разошлись в стороны. Можно было взлетать.

Аэропланы приподнялись на несколько сантиметров над полом ангара — и хоть нам никто не выдавал ордера или порядок вылета, один за другим покинули помещение. Выстроились в небе и направились к новой схватке. На полной скорости. По широкой дуге обходя смутную тень вражеского корвета.

Именно тогда мы столкнулись с новым зенитным вооружением Блицкрига. Не повезло тем, кто решил обогнуть корвет сверху, использую высокую скорость набора высоты, присущую безразгонникам. Мы с ведомым ушли налево — и нам было очень хорошо видна вся страшная картина.

Лязг металла был слышен даже с большого расстояния. Стволы орудий, высунувшиеся из-за броневых щитов, были почти незаметны. Зато результат обстрела — очень даже. Как будто несколько десятков шутих выстрелили одновременно. Верхняя палуба корвета окуталась клубами пара и порохового дыма. В небо рванулись снаряды. Затем новый залп. И ещё одна волна снарядов. Во время третьего залпа начали взрываться в небе первые снаряды. С глуховатыми хлопками расцветали в небе сероватые облачка. Шрапнель превращала аэропланы, летящие над корветом, в настоящее решето. Они разваливались прямо в воздухе. Град обломков посыпался прямо на верхнюю палубу.

— Дьявол, — вырвалось у меня сквозь стиснутые зубы.

А ведь самым основным манёвром обхода воздушных судов всегда был именно подъём. Чтобы заходить сверху на вражеские аэропланы. Раньше для борьбы с этим манёвром использовали баллоны с газом, маневрировать среди которых почти невозможно. Теперь вот блицкриговцы придумали куда более эффективный метод.

Но корвет остался позади. Впереди нас ждал враг — жестокий и опытный. Так что и оружие, и погибших ни за грош товарищей, лучше пока забыть. Тем более, что я даже имён их не знал.

Оставшиеся аэропланы выстроились боевым ордером. Летящий недалеко от меня пилот показал большим пальцем вверх. Я кивнул, Мы начали набирать высоту. Остальные последовали примеру. Атаковать врага лучше всё-таки с превосходящих высот. Если, конечно, у тебя нет плана неожиданной атаки, как у Александера.

Примерно также думал и Барон. Наши эскадрильи налетели друг на друга, едва не столкнувшись в облаках. И грянул встречный бой. Аэропланы Барона опередили торпедоносцы, чтобы первыми встретить нас.

Я бросил машину влево. Летевший рядом пилот ушёл со своим ведомым вправо. Не думая о том, попаду ли в кого, я нажал на гашетку. Среди туч замелькали очереди фосфорных пуль. Я прошёл мимо раскрашенного самыми невероятными цветами, как это принято в «Летающем цирке», аэроплана. Летун его помахал мне рукой. Шутник, будь он неладен. Оказывается, подлец отвлекал моё внимание — и это ему почти удалось. В последнюю секунду я успел бросить аэроплан вниз и влево, уходя от длинной очереди налетающего спереди врага. Надеюсь, ему достается от ведомого.

Закрутив штопор, я повёл аэроплан снова вверх, выбирая себе цель. Враг как будто почувствовал моё внимание. Ушёл с линии огня — нырнул в облака. Я не стал гоняться за ним. Всё же главной целью были именно торпедоносцы. Я поднял машину ещё выше, не рискуя уходить в тучу. Слишком велик шанс наткнуться при выходе на врага. А то и схлопотать шальную очередь неизвестно от кого.

А вот и тяжёлые аэропланы. Здоровенные четырёхмоторные машины с экипажем в пять-шесть человек. Так и топорщатся пулемётными стволами вверх и вниз. И палят стрелки вовсю, чертя небо фосфорными пулями. Похоже, со времён войны они приобрели популярность.

Подняв аэроплан ещё выше, я бросил его в крутое пике, нацелившись на один из двигателей торпедоносца. Пулемётчик заметил меня, развернулся в своём гнезде в мою сторону. Но было поздно. Я заходил с той стороны, где он уже не успел меня достать. Длинной очередью из обоих стволов я хлестнул по двигателю. Тот мгновенно воспламенился. Широкие лопасти пропеллера замерли. Заодно язычки пламени побежали по внушительному деревянному крылу торпедоносца.

Я ушёл вниз. За спиной раздалась ещё одна длинная очередь. Ведомый продолжал обрабатывать тяжёлый аэроплан.

Я уже собирался на второй заход по тому же противнику. Но меня перехватил наёмник. Он вынырнул из облаков сбоку. Открыл ураганный огонь. Пули застучали по фюзеляжу, вспыхивая, но не причиняя вреда тонкому металлу. Я увёл машину вверх. Резко выключил тягу, давая аэроплану самому упасть на врага. Рухнул вертикально. Машина противника представляла собой идеальную мишень. Мне хватило одной очереди. Окутавшись пламенем, блицкриговец устремился к земле, сваливаясь в неуправляемый штопор.

На скорости я проскочил мимо торпедоносца. Достать его я просто не успевал. А вот бортстрелки устроили на меня настоящую охоту. Мне очень не повезло угодить под перекрёстный огонь сразу двух пулемётов. Выжав газ до упора, я закрутил штопор, лишь бы уйти хотя бы относительно целым. Пули снова застучали по фюзеляжу моего аэроплана. Он затрясся от многочисленных попаданий. А ведь живучая машина! Каким-то чудом мне удалось вырваться из-под перекрёстного огня. И даже бой вести ещё мог.

А вот торпедоносец, как раз, нет. Ведомый буквально расстрелял пилота и бортстрелка из передней аппарели. И теперь тяжёлый аэроплан летел строго вперёд, медленно заваливаясь на один борт. С той стороны, где мы разнесли его двигатели.

Я сделал ведомому знак возвращаться. Всё же переоценил я живучесть моей машины. Что-то внутри неё ощутимо вибрировало. Да и звук мотора мне откровенно не нравился. Ведомый кивнул. И мы парой отправились в обратный путь.

Капитан авианосца из частной армии Чёрного Буковски внимательно вглядывался в кипящие грозой и яростью облака. Как можно было летать там чему-то меньше корвета, он не понимал. Однако безумцы, которыми являлись летуны, умудрялись не только летать, но и драться в этой серой кипени. И убивать друг друга.

Капитан слушал доклады офицеров. Те сыпались на него со всех сторон постоянно. Освоить такой объём информации он, конечно, не мог. Однако и нужды в этом не было. Ведь обстановка менялась порой быстрее, чем офицеры успевали доложить.

Грохотали орудия главного калибра авианосца. Оно, конечно, было меньше, чем на линкорах и броненосцах, однако маневрирующему корвету Блицкрига хватило бы и пары попаданий. Он теперь стрелял в ответ, хотя как раз уж его снаряды никакого вреда авианосцу нанести не могли. Они просто отскакивали от брони.

— Боем связать пытаются, — протянул старший артиллерист авианосца.

— Не только, — покачал головой капитан, — и не столько. Зашёл к нам в борт — и лупит по ангарам. Броне-то это нипочём, а вот каково придётся аэропланам. Какие мысли по этому поводу? — обернулся он к старшим офицерам, стоящим тут же — на мостике.

— Да что тут думать! — воскликнул артиллерист. — Дать им бой! Подойти на полкилометра — и ударить, как следует!

— Если только именно этого они не добиваются, — заметил капитан.

— Но в противном случае, — покачал головой отвечающий за лётный состав офицер, у которого и должности-то толком не было. Он давно уже не садился в кабину аэроплана из-за травм, полученных ещё до войны во время аварии. С тех пор он сильно располнел, но продолжал носить лётную куртку и шарф, — мы ставим под угрозу все наши аэропланы. Особенно те, что опускаются на верхнюю палубу. Они окажутся под обстрелом вражеских орудий малого калибра. К тому же, все мы видели, как работает их новая зенитная система.

Остальным не нашлось что сказать.

— Понятно. — Капитан снова обернулся к обзорному стеклу. — Бездеятельными мы оставаться дальше не можем. Рулевой, манёвр сближения с корветом врага. Открыть беглый огонь из главного калибра по корвету. Подготовить остальные орудия к беглому огню.

Вытянутая громада авианосца медленно качнулась в сторону вражеского корвета. Тот огрызнулся из всех пушек. Однако боя не принял. Подался назад, сохраняя дистанцию и продолжая вести огонь. Авианосец продолжал преследование, набирая скорость. Более шустрый корвет отступал, но не уходил совсем.

— «Дерфлингер» прорвался! — доложил офицер связи, сжимающий в кулаке телеграфную квитанцию. — На всех парах идёт к нам! Китобои пытались остановить его. Дважды брали на абордаж, но на борту «Дерфлингера» чуть ли не бригада небесной пехоты Блицкрига. Китобоев выкидывали оба раза с большими потерями. «Пилигрим» и два фрегата сопровождения были вынуждены отступить под превосходящей огневой мощью врага.

— А что наши?

— Связаны боем на этом участке, — доложил офицер службы наблюдения. — Прикрыть нас никто не сможет.

— А тут ещё этот корвет крутится, — протянул артиллерист, — и торпедоносцы. Да уж, взяли нас в оборот, нечего сказать.

— Не забывайте, — напомнил всем капитан, — мы не должны выигрывать этот бой. У нас другая цель. Это не нас связывают боем. Это мы связываем боем блицкриговцев.

— Условленного сигнала пока нет, — заметил офицер связи. — Ожидаем.

Проклятый корвет отрезал нас от авианосца. Мы метались по небу, но его бортовые зенитки работали отлично. Подобраться к нашему кораблю возможности просто не было. Даже если обходить по самой широкой дуге. Верхняя палуба находилась под постоянным обстрелом корвета.

Торпедоносцы же были всё ближе. Первые машины уже маячили в непосредственной близости от кормы корвета. Да и наёмничьей эскадрилье Барона забывать не стоило.

Мы носились по небу. Теперь нам приходилось экономить едва ли не каждый патрон. Слишком уж мало их оставалось в цинках. Очередей длиннее, чем в три патрона я старался не давать. Стук и вибрация в двигателе усилились. После ещё нескольких попаданий пара листов жести отслоилась и теперь металлически звенела на ветру. А из многочисленных дыр в фюзеляже сочились струйки дыма.

Каким бы живучим ни был мой безразгонник, долго мне в воздухе не продержаться.

Ведомый нагнал меня. Сровнял скорости наших аэропланов. И показал пальцем вверх. Мы синхронно набрали высоту. Ведомый указал на вырвавшийся вперёд торпедоносец. В этот момент как раз несколько наших аэропланов подожгли последний оставшийся двигатель у летящей в непосредственной близости от него машины. И тяжёлый аэроплан, стремительно набирая скорость, начал падать. Так что выбранный целью противник остался один — без прикрытия.

Ведомый похлопал по краям кабины. Значит, атакуем пилота. Странный выбор. Вот только ведомый не оставил мне выбора. Он бросил свой аэроплан в атаку, опережая меня. Что мне оставалось, кроме как последовать за ним.

Мы сверху зашли на торпедоносец. Ведомый, хотя теперь он был уже ведущим, прошёлся длинной очередью по кабине пилота и по передней аппарели. Я же атаковал оставшиеся аппарели. Зенитчики вскинулись в своих «гнёздах». Но было поздно. Я тоже не скупился на патроны, опустошая цинки. Чёрт с ним! Мне отчего-то казалось, что у моего ведомого родился некий безумный до гениальности план. Очереди заставили пулемётчиков замереть. Оба откинулись на спину, прошитые пулями. Пилот схватился за лицо, развороченное рикошетом. Между пальцев его обильно текла кровь.

Почти одновременно мы проскочили мимо торпедоносца. Однако ведомый внезапно сильно затормозил. Если можно так сказать о манёвре в небе — другого слова у меня просто не нашлось. Видимо, включил антиграв на полную мощность. Он выровнял скорость и высоту с неуправляемым торпедоносцем. И сделал нечто такое, что у меня просто волосы под шлемом дыбом встали.

Такого не делали ни в одном воздушном цирке. Ни в шутовском. Ни в бароновском. Ведомый отстегнул ремень безопасности, поставил ногу на край кабины. Подхватил пилота, молниеносным движением ножа перерезав его ремень, и буквально выкинул его за борт. А следом сам перепрыгнул на его место. И его, казалось, ничуть не пугала чудовищная высота. Одна ошибка — и лететь придётся далеко.

Один из стрелков аппарели вскинул голову. Несмотря на раны он был ещё жив. Ведомый хладнокровно вытащил свой здоровенный пистолет и парой выстрелов прикончил его. И после это взялся за рычаги торпедоносца.

Я кружил рядом, наблюдая за последовавшими событиями. Вдруг враг поймёт, что произошло — хоть это и заняло считанные секунды — и атакует машину, которая теперь может причинить блицкриговцам очень много вреда. Как оказалось, делал я это не зря.

Красный аэроплан, принадлежащий самому Барону, налетел, словно коршун. Барона, вообще, часто сравнивали именно с этой хищной птицей. Не будь у меня безразгонника, я бы вряд ли осмелился атаковать его. Однако сейчас мне больше ничего не оставалось.

Я атаковал снизу, не жалея оставшегося скудного запаса патронов. Фосфорные пули прошли мимо. Барон бросил свой красный «Альбатрос» в сторону. Однако на меня переключаться не спешил. Понимал, что является главной целью. Пулемёты со щелчком замолчали. Всё — патроны вышли. Теперь мне оставался только таран. Ну, или хотя бы имитация.

Выжав газ до упора, я направил машину прямо на аэроплан Барона. В тот момент я и сам не знал — отверну ли в последний момент или же сумею довести дело до лобового тарана. Выжить при нём шансов почти нет у обеих сторон. Расстреливающий широкие крылья торпедоносца Барон предпочёл уйти в сторону. И следом обрушил огонь своих пулемётов на мой аэроплан. Мне пришлось крутиться даже быстрее, чем когда я попал под перекрёстный огонь двух зениток. Всё же Барон был настоящим асом. Мне до него было далеко.

Я закрутил машину в бешеном штопоре. Это был опасный трюк, ведь аэроплан мой вполне мог развалиться от таких кунштюков. Резко сбросил скорость, пользуясь преимуществом безразгонника. Попытался пропустить «Альбатрос» Барона мимо. Но тот не купился. По короткой дуге снова нагнал меня, поливая длинными очередями. Я закрутил отчаянную «бочку» — фосфорные пули мелькали то слева, то справа от моего аэроплана. Несколько даже врезались в фюзеляж. Дымный след, тянущийся за моей машиной, стал чернее и намного гуще. Стук двигателя окончательно слился с вибрацией в один неприятный, режущий ухо звук.

Уйдя на высоту, недоступную «Альбатросу» Барона, я смог наблюдать всю картину атаки торпедоносца на вражеский корвет. Смутно знакомый пилот сумел подвести тяжёлый аэроплан на расстояние торпедной атаки. И выпустил обе мощные торпеды разом. Здоровенные сигарообразные снаряды полетели вниз по диагонали. Врезались в корму корвета. Взрыв разметал броню. Пламя объяло едва ли не половину корпуса воздушного корабля. Жирный чёрный дым потянулся за ним шлейфом. С опозданием грянули зенитные орудия корвета. Торпедоносец начал буквально разваливаться на части, разрываемый шрапнелью. О судьбе моего бывшего ведомого я не хотел думать.

Я направил свой дребезжащий и разваливающийся безразгонник к авианосцу. Корвет в это время отчаянно боролся за жизнь. Объятый пламенем, он медленно терял небо. Ему уже было не до того, чтобы палить по пролетающим мимо аэропланам. Опустившись на верхнюю палубу, я тут же выскочил из кабины. И был сильно удивлён тому, что техники крепят мой безразгонник к ней.

— Что это значит?! — воскликнул я. — Там же бой идёт!

— Хватит, — махнул мне рукой старший механик. — Отвоевались мы. Выходим из боя. Сюда идёт «Дерфлингер». Нам против него не выстоять.

— Аэропланы ещё могут задержать его, — настаивал я.

— Не в «Дерфлингере» дело, — подошёл ко мне толстяк в лётной куртке. — Мы получили сигнал от Александера с «Вулкана». Посылка получена — можно уходить. Мы сделали своё дело. — Он подошёл и несильно хлопнул меня по плечу. — Вы — сделали своё дело. И сделали его отлично!

У меня были силы только на то, чтобы кивнуть.

— А ведомый твой? — спросил толстяк.

Я кивнул в сторону медленно падающего корвета.

— Это он натворил. Называл сумасшедшими китобоев, а сам такое учудил. Перескочил из своего аэроплана в торпедоносец — и подорвал корвет.

Толстяк в лётной куртке недоверчиво покачал головой. Поверил ли он мне или нет — меня это не сильно волновало.

 

Глава 5

Я лежал на траве и глядел в небо. Закинув руки за голову и наслаждаясь теплом. В кратере Чёртова жерла найти траву было достаточно сложно. Это место мне показала Силке. Она притащила меня сюда буквально за руку. Тут же плюхнулась на траву.

— Это — моё место! — с гордостью заявила она. — И только те, кому я разрешаю, приходят сюда!

— А что бывает с теми, кто приходит без твоего разрешения? — поинтересовался я.

— Я разрываю их на куски, — прорычала Силке, состроив уморительно зверскую рожицу, — и швыряю их на самое дно нашего кратера! Отец уже не раз говорил мне, что там уже слишком много костей лежит!

Несмотря на мрачное настроение, я тогда не смог удержаться от смеха.

Вот теперь, с милостивого разрешения дочери Бронда, я мог свободно валяться на траве и глядеть на небо. Не рискуя при этом отправиться в виде разрозненных кусков на дно Чёртова жерла.

Я ценил это одиночество. Даже Силке быстро перестала набиваться мне в спутники. Непосредственной и непоседливой пацанке было скучно со мной. Я ведь валился на спину, закидывал руки за голову и глядел в небо. И только сильный дождь мог прогнать меня. От слабых меня защищал небольшой карниз, нависающий над полянкой.

С этими визитами я почти потерял чувство времени. И в тот день, когда ко мне пришёл Бронд, я уже не мог сказать точно — сколько именно провёл в гостях у китобоев. Бронд опустился на траву рядом со мной. Вынул из-за пазухи одну за другой три бутылки без маркировки. Запечатаны они были сургучом. Я знал, что так запечатывали только урдскую казённую водку.

— А не многовато на нас двоих? — поинтересовался я.

— Закуска хорошая.

Оставив бутылки на траве, Бронд отправился туда, откуда пришёл. Вернулся, неся увесистую корзину, накрытую белым полотном.

— Это от фрау Бронд, — сказал он. — Она сказала, что тебе давно пора пообедать. И отправила меня сюда. — Китобой поставил корзину на траву. Нёс её он с явным усилием. — Это я уговорил фрау Бронд половину выложить. Но тут и без того хватит, верно, на эскадрилью.

Бронд принялся выставлять на траву еду в судках. А ведь насчёт эскадрильи он, пожалуй, не шутил. Еды в корзине было много. И самой разнообразной. На любой вкус.

— Твою бы фрау Бронд да к нам на «Левиафана», — усмехнулся я. — А то кок там из лучших продуктов готовил такую бурду, что есть противно было. Если, конечно, не слишком голоден.

— Вас, летунов, кормят всегда как на убой, — подтвердил Бронд.

Последними он поставил на импровизированную скатерть пару стальных рюмок. Из таких только урдскую казёнку и пить.

— Ну, от винта.

Звякнули рюмки. Мы приняли по первой.

— Между первой и второй… — Бронд уже наполнял рюмки.

Огненная дорожка пробежала по пищеводу. Казалось, выдохну я чистое пламя.

Мы с Брондом приняли гасить пожар в желудке едой. Оказывается, я проголодался — и на самом деле довольно сильно. Мы усилено жевали. Вскрывали судки, каждый раз удивляясь тому, что в них лежит. И продолжали жевать. Не забывали и про короткие перерывы на тост, так сказать.

Из-за количества еды даже казёнка брала не сразу. Да и пить её с переполненным желудком сложновато. Мы едва прикончили первую бутылку, когда, не сговариваясь, откинулись на траву. И я понял, что Бронд, наконец, решился заговорить о главном. О том, зачем пришёл ко мне.

— Война начинается, Готлинд. Большая война. Может быть, даже больше, чем недавняя. Блицкриг объявил войну Империи. «Турн-и-Таксис» объявили о том, что выводят все свои деньги из нашей страны. И более не будут осуществлять перевозки в нашем небе. Блицкриг поддержала Нейстрия. Тамошние «ястребы» жаждут реванша за войну, которую считают проигранной. Хотя там ещё не всё решено — в королевстве достаточно уставших от войны политиков и генералов, которые настаивают на нейтралитете. Союзники Империи уже собирают войска на границах.

Ну что же, этого и следовало ожидать. Собственно, причиной моего дурного настроения был тот факт, что я стал одним из соавторов casus belli. Ведь именно пограничная стычка в нейтральных небесах и стала формальным поводом для новой войны. А ведь мир продлился даже меньше, чем шла проклятая война, из которой я едва выбрался живым.

И вот теперь к пограничным крепостям стягиваются обозы с продовольствием, а навстречу им шагают длинные колонны самых прозорливых беженцев. По железной дороге катят эшелоны с оружием и боеприпасами. Из-за них задерживаются рейсовые поезда — и уехать из приграничных районов становится тяжело. А потому раскупаются все билеты на пассажирские воздушные корабли и арендуются аэропланы. Кто-то уже зарабатывает на войне — даже ещё не начавшейся — хорошие деньги.

Войска приводят в боевую готовность. Повсеместно идут учения. Вызывают резервистов и абшидированных солдат и унтеров. Отменяются отпуска офицеров. Расконсервируют технику. Скоро в небо поднимется множество воздушных судов, даже устаревших, и спустившихся на землю сразу после войны. Выкатят из депо бронепоезда. Они показали себя не лучшим образом, однако всё равно пойдут в дело. Линкоры, крейсера, миноносцы, корветы, — военно-морские суда готовятся оборонять порты и не допускать десантов на побережье.

Маховик войны медленно, но верно раскручивается. И остановить его уже не сможет никто. А запустил его, в том числе и я. От этого было противно.

Я запил эту противную горечь казёнкой. Не помогло. Есть не хотелось вовсе. И я предпочёл ещё одну рюмку.

— Ты хоть знаешь, из-за чего весь сыр-бор поднялся? — поинтересовался Бронд. — Я ведь даже не знаю, что там вёз аэроплан «Турн-и-Таксис».

— Я знаю не больше твоего, — покачал я головой, вяло жуя листик салата. — И мне кажется, что Чёрный Буковски тоже не в курсе. Да и не стремлюсь, Бронд, я знать это. Меньше знаешь — дольше проживёшь.

— Вадхильд всю дорогу с тобой, как говорят, ошивался. Даже ведомым твоим был. А ведь это он был чуть ли не человеком самого Адальгрина.

Я только руками развёл. Что я мог сказать по этому поводу. Мне было только смутно знакомо лицо этого Вадхильда. Кажется, по войне. Но я не был уверен даже в этом.

— Клаус твой — славный парнишка, — неуклюже сменил тему Бронд. Он был тяжеловесным человеком. Во всех смыслах. — Ему стоит остаться у нас. Слишком уж… — Он не договорил.

— Опасно ему со мной, — закончил за него я. — Всё верно, не мнись, Бронд. Я сам хотел просить тебя оставить Клауса в Чёртовом жерле.

— Вот и славно, — пробурчал Бронд. Он явно хотел поговорить о чём-то ещё, но вновь не хотел поднимать тему.

Мы старательно обходили один вопрос. Гибель Якоба. Старый почтарь сгинул в грозовом небе. Не нашли ни тела, ни обломков его аэроплана. В отличие от меня, он до самого конца летал своём переделанном в безразгонник «Стриже». Кто-то видел, как его аэроплан попал под огонь зенитной установки блицкриговского крейсера — и разлетелся на куски прямо в воздухе. Но поручиться, конечно же, никто не мог. В небе бывает всякое. А уж неразбериха царит такая, что порой врага от друга не отличишь.

Но факт остаётся фактом. Якоб не вернулся из очередного вылета.

Хотя вряд ли Бронд хотел поговорить именно об этом. Вопрос тогда — о чём?

— Нас выселяют, — выпалил, наконец, Бронд, вертя в руках опустевшую бутылку казёнки. — Это до отделения Блицкрига мы находились едва ли не посередине страны. А теперь вот оказались в приграничной полосе. Чёртово жерло буду использовать как противовоздушную крепость. Чёрт! Да они просто захватят наши укрепления и поставят тут свои воздушные корабли, вместо наших. И вот им готовая крепость против Блицкрига.

— Значит, пора и мне покинуть Жерло, — кивнул я. — Военным летуном снова становиться никакого желания нет.

— И куда? — поинтересовался Бронд. — Может, со мной останешься? Воевать уж точно не придётся. Научим тебя наших китов ловить. Стальных в смысле. Нам обещали хорошо платить за захваченные корабли Блицкрига. И место под новую базу выделили — похуже нашей, но тоже ничего так. Денег дали — и наличными, и кредит большой в Дилеанском земельном банке. Обещают помощь ещё много чем.

— Я понимаю всё, Бронд. — Я сел, вяло покопался в очередном судке с едой. — Но не по мне это всё. Уеду я.

— И куда? — поинтересовался командор китобоев. — Сейчас нигде не будет спокойно. Разве что в Урде. — Он щёлкнул пальцем по непочатой бутылке казёнки. — Но там слишком уж холодно. Да и где найти работу для летуна в тамошних степях-то.

— А хоть бы и в Урд, — пожал плечами я. — К холоду я привычный, а работа для летуна найдётся всюду.

— А полетишь ты туда как? Буковски тебя к самой урдской границе не повезёт.

Авианосцы и крейсера Чёрного Буковски до сих пор ремонтировались в обширных доках Чёртова жерла. Воздушному пирату повезло с временными союзниками. Китобои ведь буквально разбирали захваченные корабли, продавая с них всё, что представляло ценность на чёрный рынок. А остальное шло на починку домов и постройку новых. И их обустройство, конечно. Я вот жил, например, в салоне роскошного пассажирского лайнера с коврами на полу и деревянной мебелью, украшенной затейливой резьбой.

— Завербуюсь, — развёл руками я.

— На Север, что ли?! — удивился Бронд. — Да ты сумасшедший! У тебя же кишки и мозги смёрзнутся. Оттуда людей привозят в таком виде, что смотреть страшно! Ледышки, а не люди!

— А здесь будет слишком жарко, — усмехнулся я. — Я уже горел раз в аэроплане. Больше как-то желания нет.

— Силке говорит, что у тебя талант к полётам на безразгонниках. Особенно на мотоциклах.

— В гарпунёры завербовать меня хочет, — рассмеялся я. — Я не настолько обезумел, Бронд, чтобы летать, когда под ногами ничего нет. Недостаточно я отчаянный для этого, наверное.

— Это старость!

В спину мне врезалась небольшая, но сильная ручонка Силке. Я едва не повалился на траву.

— Полёты на мотоциклах для молодых!

Силке уселась рядом с нами. Подхватила бутыль, понюхала её, скривилась.

— Опять ты эту гадость пьёшь, папа, — осуждающе глянула на отца дочь. — Знаешь же, что маме это не нравится.

— Она видела бутылки, — начал оправдываться Бронд, который дома находился под пятой своих любимых женщин, — и знает, куда и к кому я отправился пить. Нас выселяют, дочка, и трезвым я быть в такое время не хочу. Ты ведь ещё совсем маленькая была, когда мы здесь обосновались. Не помнишь, как нам приходилось мыкаться до этого.

— Для меня Жерло это дом, — напустилась на него Силке, — и другого я не знаю вообще. И мне тоже очень не хочется, чтобы он стал имперской военной базой.

— Выбора у нас всё равно нет, — вздохнул Бронд, берясь распечатывать вторую бутылку.

Я покачал головой. Пить больше не хотелось. А уж напиваться — тем более. Мне пора было покидать Чёртово жерло. Пока отсюда не ушли последние корабли Чёрного Буковски. А точнее авианосец «Георг», на борту которого я воевал. Ведь именно там стоял мой безразгонник — «Ястреб», так называлась серия первых антигравитационных аэропланов Империи. Он стал моей платой за участие в безумной драке с блицкриговцами.

— Когда сниматься думаешь? — спросил я у Бронда.

— Вот Буковски свой флот заберёт — и мы отправимся к новому дому. Сейчас вот потихоньку собираем всё, что можно будет увезти с собой.

— Скоро за твою конуру примутся, — кровожадно усмехнулась Силке.

— Значит, точно вместе с Буковски уйду, — в тон ей ответил я. — От вас, злодеев, подальше. Пусть бы на Урдский север.

— Ты что, серьёзно? — всплеснул руками Бронд. — Насчёт Севера?

— В ледышку же превратишься! — поддержала его Силке.

— На высоте всегда холодно, — пожал плечами я. — Просто буду одеваться потеплее.

Спорить дальше со мной не стали. Мы развалились на траве. Вяло жевали еду, которой, казалось, не становилось меньше.

Вскоре Бронда нашёл кто-то из его людей. Он вздохнул и поплёлся за ним. Мы же с Силке остались валяться дальше.

Я понимал, что завтра надо будет прекращать ничегонеделание. Надо узнать, что с моим «Ястребом». Выяснить — куда именно сможет доставить меня Буковски. Да и финансы подсчитать. Я ведь хотел заработать на этом деле реальные деньги, а не аэроплан. «Ястреб», безусловно, принесёт мне хороший доход. Однако для того, чтобы устроиться на новом месте, мне будут нужны наличные. А вот с ними у меня туговато.

Значит, вполне возможно, что я отправлюсь на Урдский север. Вербовщики урдцев дают хорошие подъёмные. Особенно летунам. Да и вообще, по части обеспечения у них всегда всё хорошо. И от войны опять же на Севере можно будет спрятаться надёжно. Туда она вряд ли доберётся.

Что же, не самая плохая идея, на самом деле. Я сел, прислонившись спиной к нагретому куску лавовой породы. Что-то выскользнуло из кармана моих брюк. Монета. Мне почему-то показалось, что это тот самый дил, определивший во многом нашу с Якобом судьбу. Ну и Клауса тоже. Хотя мальчишке повезло больше нашего. Видел я, какими глазами он смотрит на Силке. С китобоями ему будет куда лучше, чем на ледяном Севере Урда.

Я подобрал злосчастный дил. Он снова лежал в ладони «решкой». Поднявшись на ноги, я прошёл к обрыву. Глянул вниз. Кратер уходил в темноту. Я с силой швырнул монету. Дил в последний раз сверкнул на солнце — и пропал из виду, улетев в темноту кратера.

Надеюсь, что с ним улетят в тартарары и все мои беды, который принесло с собой моё необдуманное решение.