Ноябрь 9 года эпохи Сёва (1935 г.) Токио

Троица монахов, прибывшая в театр несколько дней спустя, воплощала в себе три человеческих поры. Молодостью был, конечно, Рюхэй, зрелостью — плотного телосложения буссо с массивными чётками на шее, а старостью — древний дед, опирающийся на посох со звенящими кольцами. Под локоть левой руки его осторожно поддерживал Рюхэй.

Нас, конечно же, заранее предупредили о грядущем визите, причём не по телефону, а с гонцом. Вечером предыдущего дня в двери театра постучался юный служка с официальным посланием к Накадзо. Он вручил его лично антрепренёру, поклонился и покинул театр.

Накадзо встретил троих монахов в холле, вежливо поклонился им и пригласил в свой кабинет.

— У меня слишком мало времени осталось, — тихим голосом произнёс самый старый монах, — чтобы терять его на церемонии. Покажите мне того человека, которому я должен помочь.

Накадзо сделал мне приглашающий жест, и я подошёл к троице поближе. Внутри меня всё трепетало. Я понимал, что этот старик намного сильнее и той же Алисы, какой бы так дзюкусей она ни была. И если ей удалось увидеть во мне очень много лишнего, то с этим стариком никакая помощь загадочной Кагэро мне не поможет.

Но оказалось, помогла мне не Кагэро, а сам Юримару. Своим недавним визитом.

— Очень много тьмы, — вынес резюме старик, только поглядев на меня, — забивает глаза. — Он покачал головой, и мне показалось, что она сейчас оторвётся от тонкой шеи и упадёт нам под ноги. — Ты ведь, юноша, недавно очень близко сошёлся с кем-то очень тёмным.

— Это был Юримару, — заметил Накадзо.

— А, — протянул старик, — тот шустрый мальчик, что слишком далеко зашёл в своих заигрываниях с тьмой. Она лишила его разума. — Вот тут он был прав, только откуда бы это знать древнему старцу. — Он только краем коснулся тебя, юноша, и тебе очень повезло, что ты смог дать ему отпор. Надо очистить тебя от этой шелухи.

Монах шевельнул посохом и сказал:

— Идём в твою комнату, юноша. Лучше всего будет работать там.

Мы медленно прошли через холл театра под внимательными взглядами всех обитателей театра, включая кухонных мальчишек, и поднялись на второй этаж.

— Комната невелика, — сказал на пороге старый монах, — там и четверым тесно будет.

Накадзо, единственный, кто поднялся вместе с нами, только пожал плечами.

— Если вам будет что-то нужно, — сказал он, — можете располагать мной.

В комнате старый монах уселся на мою кровать и принялся руководить Рюхэем и плотным буссо. По всей комнате они развесили листы бумаги с разными иероглифами, расставляли ароматические палочки в бронзовых подставках с неизменными бумажками, на окна и двери повесили целые гроздья каких-то сложных амулетов. Когда вся это работа была окончена и комната начала наполняться ароматным дымом, древний монах жестом велел мне садиться на пол, то же сделали и Рюхэй с плотным буссо. Старик же откинулся на стену в расслабленной позе и прикрыл глаза. Я привычно сел, как и в прошлый раз, опершись спиной о стену, и закрыл глаза.

— Вы думаете, Юримару рискнёт явиться снова, сисо? — услышал я голос, не принадлежащий ни старику, ни Рюхэю, значит, говорил плотный буссо.

— Конечно, явится, — куда более бодрым голосом, чем обычно, ответил ему древний монах. — Мы развесили столько защитных амулетов и заклинаний, что он просто не сможет удержаться от такого соблазна. К тому же, юноша, к которому вы меня привели, действительно, проваливается в тонкий мир очень «громко». Молодой человек, — теперь уже мне сказал он, — откройте глаза. Мы уже в тонком мире.

Я последовал его совету, а открыв глаза, сразу поднялся на ноги. Теперь мы находились не в поле с колодцем-срубом и не в моей комнате. На этот раз меня занесло в центральный зал буддистского храма. Кажется, это был зал храма Асакуса Канон, я видел его мельком, когда мы с Рюхэем шли на выход. Мы стояли посреди этого зала, и, кажется для всех, кроме меня, место это было вполне привычным.

— Нас четверо, — неожиданно для меня заключил плотный буссо, — скверное дело. Я, конечно, не смею указывать вам, сисо, но стоило бы оставить Накадзо.

Я вспомнил, что у японцев четвёрка не просто число, а означает ещё и смерть.

— Я зову смерть, — ошарашил его древний монах, — и если ты постараешься, она придёт к Юримару, а не к кому из нас.

— Вы считаете меня совсем уж глупцом? — раздался голос Юримару. Он выступил из теней в углу храма. — Считаете, что я пришёл в вашу ловушку неподготовленным, сисо? — В его устах это слово прозвучало крайне издевательски.

Рядом с ним из тьмы выступила Кагэро.

Неожиданно для себя я ощутил в руке тяжесть шашки. Рюхэй с плотным буссо мгновенно собрались, даже старик как-то подтянулся, вроде бы даже помолодев. Посох в руках старца засветился мягким золотым светом.

— Я не стану драться с вами, — отмахнулся Юримару, хотя в его руках и появился знакомый меч, — потому что знаю, что вы одолеете меня.

— Тогда для чего ты пришёл сюда? — спросил у него старик.

— Чтобы спросить кое-что у Руднева-сан, — сказал Юримару. — С кем ты? — ледяным тоном спросил он. — Друг ты мне или враг?

— Я, Юримару-сан, никогда не был тебе другом, — ответил я, — и я убью тебя при первой возможности.

— Мы определились, Руднев-сан, — поклонился мне Юримару.

Они с Кагэро развернулись и направились обратно в свой угол, откуда вышли. У плотного буссо не выдержали-таки нервы, и он сделал в сторону уходящих какой-то толкательный жест. С его рук сорвался яркий сгусток золотого пламени, но, не долетев до них полметра, разлетелся искрами, ударившись о чёрный щит, вставший между ними и нами.

— Отлично, — произнёс древний монах, когда они скрылись. — Теперь можно заняться тем, для чего мы сюда пришли.

— Но вы, сисо, не собирались нападать на Юримару? — удивился плотный буссо с плохими нервами.

— Приди он один, — пожал плечами монах, — я бы, не задумываясь, напал на него, но ты же видел, кого он с собой привёл. С этой сущностью мне не сладить, что с твоей помощью, что с помощью всех бойцов духа Асакусы Канон.

Старец обернулся ко мне и поднял свой посох. Тот засветился теплым золотым светом, который медленно окутал меня подобно тёплому облаку. Шашка в моей руке растаяла, тяжесть, что давно уже обосновалась на моём сердце, начала исчезать, а потом и вовсе пропала. Я опустился на каменный пол храма, оказавшийся на удивление тёплым, и прикрыл глаза. Не надо говорить, что я легко и быстро пришёл в себя в своей комнате.

— Юримару стал намного сильнее, — первым делом сообщил вошедшему Накадзо старик, с трудом поднимаясь на ноги.

К нему тут же подскочили Рюхэй с плотным буссо, подхватили под руки. Буссо аккуратно принял из его рук посох с кольцами.

— Очень скоро он наберётся наглости для атаки на ваш театр, Накадзо-кун, — продолжал он. Было как-то странно слышать применительно к пожилому антрепренёру суффикс кун, но старец настолько превосходил его годами, что такой суффикс вполне уместен. — Готовьтесь к скорому нападению. И не надо говорить мне, Накадзо-кун, что ты к нему готов. Юримару вполне свободно разгуливает по театру, когда ему заблагорассудится.

— Как мне пресечь это, Дорутон-сисо? — тут же спросил Накадзо.

— Отразить нападение Юримару, — пожал плечами старец по имени Дорутон, — и покончить с ним раз и навсегда. С той силой, которой он сейчас обладает, оставить его не смогут никакие амулеты и заклинания.

— Значит, придётся сойтись с ним лицом к лицу, — вздохнул Накадзо. — Пора вспомнить, как владеть мечом.

— Очень советовал бы взять в помощь этого юношу, — указал на меня острым подбородком Дорутон. — Его духовная сила очень велика, что послужит тебе, Накадзо-кун, хорошим подспорьем в схватке с Юримару.

Накадзо поглядел на меня с некоторым даже уважением, смотрел долго, как будто хотел разглядеть что-то, чего не видел раньше.

— Я не думал, что у людей, живущих на западе, давно уже позабывших почти всё о тонком и духовном мире, — пожал плечами он, — сила может быть так велика. А теперь я вижу Марину-кун, Алису-тян и Руднева-сан. Их духовная сила превосходит силу даже многих моих товарищей по борьбе с каии.

— Алиса-тян, — с трудом говорил на ходу древний монах, мы как раз спускались по лестнице в холл театра, — редкий феномен. Дети, вроде неё, рождаются едва ли не однажды в поколение. На западе её проглядели, и очень хорошо, что тебе удалось вывезти её в Японию. Что же до молодых людей из России, — мы остановились, Дорутон встал, привалившись спиной к перилам, ему явно требовалась небольшая передышка, — они многое пережили, пропустили через себя. Их духовная сила была не так и велика, пока они не прошли через горнило страшной войны. Одних это ломает, других превращает в бессердечных ублюдков, живущих от одной войны до другой, но есть и те, кто становится сильнее и крепче духом. Последних не слишком мало, а уж в такой большой стране, как Россия, их вполне хватает. Так что неудивительно, что двое из них оказались в твоём отряде. Тем более, что Марину-кун ты, кажется, едва ли не специально искал.

— Да, — кивнул Накадзо, — но это сейчас неважно.

Древний Дорутон продолжил спуск. Он уже ничего не говорил, похоже, ходьба отбирала все его силы. Мы проводили его до дверей театра, на улице монахов ждал автомобиль, хотя я, если честно, ожидал повозок с рикшами. И уже проходя в двери, Дорутон обернулся и сказал Накадзо.

— Положись на Руднева-сан, он теперь личный враг Юримару.

Всю дорогу по лестнице и через холл мои внутренности словно льдом были скованы. Ведь слова Юримару можно было интерпретировать очень по-разному. Перескажи кто его Накадзо дословно и, боюсь, меня бы уже ничто не спасло.

— Отчего это Дорутон-сисо проникся к тебе таким уважением? — задал мне риторический вопрос Накадзо, а после уже вполне обычный и логичный в данной ситуации: — И что он имел в виду, говоря, что вы — личный враг Юримару.

— Во время медитации, — ответил я, — к нам заявился Юримару и назвал нас своими личными врагами.

Очень надеюсь, что эта маленькая ложь сойдёт мне с рук.

— Могу вам сказать, что время безделья для вас закончилось, — хитро подмигнул мне Накадзо. — К медитациям и тренировкам в доспехах прибавятся ещё и схватки со мной на мечах. И, кстати, основной работы в театре с вас никто не снимал. Думаю, нам скоро понадобятся новые декорации. Уведомите об этом мастера Тонга.

— Обязательно, — усмехнулся я в ответ.

Выбор режиссёра Акамицу пал в итоге на пьесу Островского «Бесприданница». Она практически идеально отвечала выставленным при создании театра требованиям. Красивая история любви со смертью героини в конце, при минимуме ярких персонажей и полном отсутствии второстепенных. Лучшего и придумать нельзя. Роли распределили вполне закономерным образом, за исключением нескольких удивительных моментов. Роль Ларисы досталась Асахико, Паратовым стала Марина, которой для лихости Акамицу добавила к образу пышные усы. Хариту Игнатьевну будет играть Наэ, чьи большие очки очень шли к образу нестарой ещё вдовы. Карандышевым, естественно, назначили Готон, которая по замыслу должна была зарубить Ларису на пристани мечом. Такая вот странная эклектика запада и востока. А вот распределение ролей Кнурова и Вожеватова оказалось для всех крайне удивительным. На роль Кнурова поставили меня, правда, в основном, из-за массивного по сравнению с японскими девушками телосложения. Вожеватовым же сделали Сатоми. Когда режиссёр огласила своё решение, мы с Сатоми недоумённо переглянулись. Ютаро досталась роль Робинзона. Гаврилу играла сама Акамицу. Все как-то разом вспомнили, что обычно такие роли доставались Мидзуру, и загрустили. Зато после этого Акамицу снова ошеломила всех тем, что в этом спектакле состоится дебют Алисы-тян в роли мальчика слуги Ивана. Это как-то развеяло грусть.

Акамицу торжественно пригласила девочку подойти к себе и вручила ей первый экземпляр сценария будущей пьесы. Алиса смущённо согнулась перед нами нам, имитируя церемонный поклон. Мы ей, конечно, зааплодировали.

— Я понимаю, что у вас теперь меньше времени, — сказала нам Акамицу, когда всем раздали их экземпляры, — в связи с подпольными делами, но помните, что спектакль должен быть готов к европейскому празднику нового года. Это, если кто не помнит, первое итигацу. Времени вроде бы и много, но тратить его впустую не стоит. Сегодня читайте свои роли, завтра начинаются репетиции.

Мы все разошлись и вскоре оккупировали холл театра, рассевшись по диванчикам и стульям, принялись читать сценарии. Однако вскоре меня забрал Рюхэй на медитацию, которые решили для экономии времени проводить в подвале театра, который был защищён ничуть не хуже храма Канон. Хотя после слов Дорутона я не сомневался в том, что Юримару мог бы взломать любую защиту, было бы желание.

«Подпольные дела», как метко назвала тренировки режиссёр Акамицу, отнимали не столь уж много времени, зато сил требовали всё больше с каждым днём. Они шли не более часа-двух, но каждый бой становился для «Труппы» настоящим испытанием. Старые «Биг папасы» были прочно забыты, теперь воевал отряд только против сутулых мехов новой модели. Пули наполняли воображаемое пространство, жужжа подобно рою рассерженных свинцовых пчёл. Выпущенные из «Браунингов» они, конечно, не могли нанести серьёзного вреда броне доспехов духа, однако их было столько, что хотя бы одна или даже несколько вполне могли попасть в узлы передач доспеха, когда те открывались иногда при движении. Так было с Асахико в подземельях объекта «Лаборатория», так же не раз бывало и во время тренировок.

И всё же Ютаро удавалось каждый раз изобретать новую тактику для борьбы с всё возрастающим количеством врагов. Вот только ему никак не удавалось вывести из боя все доспехи, хотя бы один, а чаще пара-тройка бывали разбиты, приборы Дороши фиксировали смерть пилотов. И это пугало Ютаро. Случись нападение на театр, о котором говорили Накадзо и древний монах Дорутон, кому-нибудь из «Труппы» суждена смерть. Чаще всего гибли Асахико и Наэ. Кореянку каждый раз избирали своей целью мехи врага, чтобы помешать ей сделать как можно больше залпов. Асахико же, сражавшаяся в паре с Ютаро, воевала слишком самоуверенно, получая попаданий больше остальных. Молодой командир не раз пытался беседовать с ней на эту тему, но всё время натыкался на холодное презрение и нежелание слушать и слышать увещевания Ютаро.

— Похоже, Асахико-кун считает, что умеет воевать лучше меня, — пожаловался он как-то Марине. — Я поставил её в пару к себе, чтобы контролировать её действия, но мне не удаётся делать это постоянно.

— С Асахико всегда такая проблема, — согласилась Марина. — Ещё когда я командовала отрядом, она через раз слушалась моих прямых приказов, обычно ссылалась на помехи. К Накадзо-тайса можешь не обращаться, — опередила она закономерный вопрос Ютаро, — мне он посоветовал выпороть Асахико, сказал, что с древнейших времён это наилучшее воспитательное средство.

— И главное, — уже больше себе сказал Ютаро, — что она не желает слушаться не только на тренировках, в реальном бою она тоже может проигнорировать приказ. А это закончится уже вполне настоящей смертью.

— А ты к Рудневу-сан обратись за помощью в этом вопросе, — Марина устала и была раздражена последним боем, где её доспех вывели из строя в первые же минуты, повредив ноги. Она была вынуждена вести огонь, замерев на одном колене, а Готон прикрывала её, отчаянно маневрируя. Именно потому она ответила молодому человеку так грубо.

Ютаро только плечами пожал. Юноша неплохо изучил своих бойцов и теперь отлично понимал, когда не стоит с ними разговаривать вовсе, оставив в покое. Он вежливо кивнул Марине, которая, похоже, и сама неуютно чувствовала себя из-за собственной резкости, и направился к раздевалке. Он обратил внимание, что рядом с его формой висел предназначавшийся Рудневу комплект без знаков различия.

Как скоро вернётся в отряд Руднев? Ему давно пора уже тренироваться вместе со всеми, раз схватка с Юримару не за горами, то и каждый человек на счету. К тому же, Ютаро ещё не решил, где именно поставить в строй Руднева. Он не сомневался, что одним прикрытием Наэ и Сатоми ограничивать его не стоит. Руднев боевой пилот и в тылу его держать не следует. С другой стороны, разбивать пары Ютаро не хотел, девушки только начали спаиваться в боевые двойки, и это могло скверно сказаться на их боеспособности. Хотя пока Руднева нет в отряде, думать об этом вроде бы рано.

Ютаро переоделся и направился к лифту. Наверху, в холле театра, вся труппа, включая Руднева, снова расселась по стульям и диванчикам со сценариями в руках. Режиссёр Акамицу прошлась по холлу, покивала всем и пригласила на первую репетицию. Все пропустили вперёд зардевшуюся Алису, Акамицу пригласила её сесть рядом с собой и пригласила на сцену Марину и Асахико.

Медитация была недолгой и не особенно утомительной. Мне не пришлось таскать много воды из колодца, в основном, мы занимались самоконтролем, точнее самоограничением. Я то сидел перед накрытым самыми изысканными яствами столом, но раз голода не испытывал, к еде не тянулся. То стоял по горло в воде, но раз жажды не испытывал, не делал ни глотка. Всё это живо напомнило Танталовы муки, что я и сказал Рюхэю. Молодой монах живо заинтересовался мифом о Тантале, и мне пришлось поведать ему миф целиком, а после и миф о Сизифовом труде. Так что пока я катил свой камень в гору, Рюхэй сидел у подножия горы, поглаживая тонкими пальцами идеально выбритый подбородок.

— Последний миф, — сказал он, когда мы закончили медитацию, — особенно хорошо иллюстрирует самоотречение.

— Только от него руки сильно сводит, — усмехнулся я, — хотя от первых двух сводит желудок.

— Вот с этим и надо бороться, — произнёс Рюхэй. — Вы должны перестать ощущать всё в тонком мире настолько остро. Как только у вас перестанут болеть руки от упражнений с камнем, а желудок при отречении от еды, вам можно будет садиться за рычаги доспеха духа.

— Решение Накадзо-сан, — добавил он, — поставить ваши тренировки в фехтовании сразу после медитаций. Ваше духовное состояние сейчас лучше всего подходит для продуманных поединков. Жаль, что у бойцов отряда нет времени на медитации перед тренировочными боями. Да и вообще, на медитации им времени не хватает, а ведь для грамотной работы с доспехом духа они жизненно необходимы.

Я проводил Рюхэя до дверей театра и отправился на второй этаж. Там, как рассказал мне накануне Накадзо, находился небольшой зал с ровным дощатым полом. Там меня уже ждал Накадзо в белом кимоно. Да и сама комната была достойна отдельного упоминания. Она представляла собой некий синтез бального класса и зала додзё. По стенам висят зеркала, под ними «станки», а углу стоят доспехи, рядом с ними стойка с несколькими деревянными мечами и одним эспадроном, видимо, для меня.

Я направился в небольшую комнатку, где сменил свой обычный костюм на такое же кимоно, что и Накадзо. Как у бывалого дзюдоиста, у меня была привычка к нему. Сан Саныч — наш тренер ещё на КВЖД — не признавал никакой другой одежды во время занятий. И приходилось шить нечто похожее на кимоно у китайских портных.

— Надо будет заказать вам нормальный костюм для фехтования, — увидев меня, сказал Накадзо. — Сейчас это не проблема.

— Моё жалование не так уж велико, — усмехнулся я, беря эспадрон, — чтобы ещё и фехтовальный костюм покупать.

— Вам, Руднев-сан, жалование это тратить некуда, — усмехнулся Накадзо. — Вы из театра почти не выходите последние дни.

— Скоро снова начну мотаться к декораторам, — пожал я плечами, становясь в позицию, — деньги будут улетать на трамваи.

— Вы готовы к схватке? — оставил эту тему Накадзо, становясь серьёзным. — Хадзимэ! — выкрикнул он, вскидывая деревянный меч.

— En garde! — ответил я, закрываясь эспадроном.

Накадзо атаковал меня по всем правилам самурайского фехтовального искусства. Я едва успел принять деревянный клинок почти на закрытую гарду эспадрона. Удар отдался болью в пальцах, которые тут же начали неметь. Пришлось стиснуть зубы и контратаковать. Я сделал выпад, сократив расстояние между нами на полшага. Накадзо легко отбил мой эспадрон в сторону, ещё сократил расстояние и ударил меня, целя серединой клинка в лоб. Я так быстро, как умел, отскочил назад, вскидывая эспадрон для защиты. И снова удар деревянного меча пришёлся на закрытые гардой пальцы. Я заскрипел зубами от пронзившей руку до самого локтя боли, однако она вернула пальцам чувствительность. Это позволило мне сделать ответный выпад, парировать который Накадзо удалось с видимым трудом. Мы стояли уже в лицом к лицу. Клинки скрестились. Мы принялись давить друг на друга. Стальной, хоть и не заточенный, клинок эспадрона спускал стружку с деревянного меча Накадзо, срывая лак, оставляя уродливый след. Накадзо быстро понял, что ошибся, приняв открытое противостояние. Я был выше и сильнее его, да к тому же и намного тяжелее сухопарого японца. Да, он казался мне железным в первые мгновения нашей схватки, но очень скоро руки его начали гнуться, ноги подломились, напряжённые плечи поникли. Он припал на колено, быстро сгруппировался и сделал кувырок назад через плечо, вскинув клинок для защиты. Я не попался на эту его провокацию. Сам отступил на полшага, подняв эспадрон.

— Отлично, Руднев-сан, — произнёс Накадзо, поднимаясь на ноги. — Я не видел ваших поединков с Мариной-кун, но теперь сам могу убедиться в вашем фехтовальном мастерстве.

— Да какое мастерство, — отмахнулся я без какого-либо кокетства. — Просто вы ещё не освоились фехтовать против западной манеры боя, приёмы вам мало знакомы, потому я и смог вам хоть как-то противостоять. В противном случае, я не продержался бы и нескольких ударов. Я и без того едва с пальцами не расстался.

Я поглядел на отбитые пальцы. Они начали опухать и сильно покраснели, наверное, теперь взять эспадрон нормально не смогу. Я потёр их, быстро снова перехватил рукоять эспадрона и отсалютовал Накадзо, показывая готовность к новой схватке.

Мы сходились ещё несколько раз. Я испортил пару деревянных мечей, оставив на них зарубки и содрав лак. Пальцы мои пострадали ещё сильнее, а, кроме того, деревянный меч опустился мне на ключицу, едва не сломав её, другой удар пришёлся на предплечье, если бы не плотная ткань кимоно, перелом мне был гарантирован. После этого левая рука, по которой пришёлся второй удар, повисла плетью, и Накадзо решил прекратить занятие.

Он отправил меня к ближайшему врачу, снабдив квитанцией, в которой было указано, что стоимость услуг доктора оплачивает театр. Маленький, кривоногий и страшный, как чёрт, врач в огромных очках и белом халате усадил меня в кресло, поинтересовался жалобами, после чего внимательно ощупал ключицу и предплечье.

— Трещин и переломов нет, — вынес он вердикт, — воздерживайтесь от нагрузок и не травмируйте руку.

Он написал на квитанции сумму и отправил меня с ней обратно в театр. Накадзо проглядел её и положил в стол.

— Всё же, сенсей едва не вдвое больше с иностранцев дерёт, — усмехнулся он. — Надо будет ещё и щитки для вас изготовить, не то я вас, действительно, покалечу.

После нескольких схваток Накадзо понял, что я не такой хороший фехтовальщик, как ему казалось сначала. Однако признал, что я не безнадёжен.

— Пока не будут готовы щитки и фехтовальный костюм для вас, — сказал Накадзо, — тренировок продолжать не будем. Заодно и ваши ушибы заживут. А пока сосредоточьтесь на медитациях, мне нужно, чтобы вы как можно скорее вернулись в строй отряда.

— Считаете, Юримару ударит по театру? — поинтересовался я.

— И в самом скором времени, — подтвердил Накадзо, — а потому каждый должен быть готов к бою. Как в доспехе, что для вас сейчас первоочередное, так и без него.

— А без доспеха-то зачем? — удивился я.

— Доспех может быть выведен из строя, — начал перечислять он, — пилот может не успеть добраться до него, к тому же может возникнуть ситуация, при которой вы не будете иметь возможности драться в доспехе. К примеру, бой пойдёт непосредственно внутри театра, где и двум доспехам тесно будет.

— Отчего же, — неуклюже пошутил я, — в холле два взвода доспехов вполне могут сойтись в смертной схватке.

— Очень не хотелось бы, — ответил Накадзо, — чтобы это случилось.

Я потёр переносицу и покинул кабинет антрепренёра.

Тренировочные бои становились сложнее день ото дня. Всё больше доспехов выходило из строя после каждого сражения. Это, по-прежнему, чаще других были Наэ и Асахико, но теперь с ним присоединялась Сатоми, защищавшая Наэ до последнего, вплоть до того, что своим доспехом закрывала от пуль, сыпавшихся на них градом. Да и сам Ютаро выбывал из строя, в основном, из-за тактики Асахико, не считавшейся с его действиями и приказами. И лишь пара Марина и Готон неизменно выходили из боя победителями, правда, доспехи их при этом превращались в настоящее решето.

— Тебе надо больше думать над общей стратегией боя, — говорил молодому командиру Накадзо. — Нельзя использовать одну и ту же тактику. Марина-кун и Готон-кун не могут до бесконечности вытягивать сражение.

— Но Асахико-кун совершенно не желает слушать меня, — посетовал, совсем забыв совет Марины, Ютаро.

— Марине я посоветовал её пороть, — усмехнулся Накадзо, — тебе же скажу, разрабатывай стратегию с учётом её действий.

— Подстраивать стратегию под неё одну, — пожал плечами Ютаро, на лице его было написано крупными буквами «много чести». — Не слишком привлекательно для остального отряда.

— Не подстраивайся под неё, — возразил Накадзо, — а просто впиши её самовольство в свою стратегию и тактику. Поменяй акценты, Ютаро-кун. А лучше всего, поставь с ней в пару Руднева, когда он вновь встанет в строй. Рюхэй-сан говорит, что это должно произойти достаточно скоро. Тебе как командиру не стоит постоянно ошиваться на переднем крае боя, а из Руднева выйдет отличный ведомый для Асахико-кун.

— Обычно, более опытного и рассудительного пилота ставят ведущим, — заметил Ютаро.

— У нас не обычная ситуация, Ютаро-кун, — ответил Накадзо. — К тому же, Руднев-сан хорошо уравновесит безрассудство Асахико-кун. Он будет прикрывать Асахико во всех её эскападах, что сохранит ей жизнь и доспех. Тебе же пора занимать командирскую позицию и не только сражаться, но и руководить боем. В общем, как только Руднев-сан встанет в строй, вы с ним меняетесь местами. И это — мой прямой приказ.

— Хай, — вытянувшись по стойке «смирно», отдал честь Ютаро.

— Вот и отлично, — усмехнулся Накадзо. — Ступайте переодеваться, до репетиции не так много времени, а вам уже отдохнуть надо.

Накадзо хотел было направиться вслед за отрядом в коридор, ведущий к лифту, но заметил, что Дороши идёт к нему с самым решительным видом. Он понял, что разговор у оператора машины тактического вычисления весьма серьёзный, и отмахиваться от него не стоит.

— Что такое, Дороши-сёи? — спросил он, когда девушка подошла поближе.

— Мы слишком зациклились на «Биг папасах», — решительно заявила она. — Отряд воюет только против них.

— Но до того враг выставлял только данные мехи, — пожал плечами Накадзо.

— Неверно, — возразила Дороши. — Вы всё время забываете о мехе типа «Коммунист», который вы передали Рудневу-сан. Он ведь был захвачен в качестве боевого трофея, и до сих пор непонятно, кто именно сражался в нём против нас.

— Кто сражался, — сказал Накадзо, — не столь важно, мы это узнаем, когда покончим с Юримару, или не узнаем. А вот сам факт его появления я как-то постоянно игнорирую. У тебя же есть в машине данные «Коммуниста», подготовь их, как только Руднев вернётся в строй, будем выставлять их против отряда.

— Вряд ли Юримару выставит против нас мехи этой новейшей советской модели, — заметила Дороши, — ему неоткуда будет взять их в достаточном количестве. «Коммунист» был, скорее, исключением из правил. А вот атаки устаревших «Большевиков» вполне можно.

— Значит, — решил Накадзо, — вам стоит поговорить с Рудневым. Он отлично знаком с мехами данной модели, воевал на них, всё-таки. Так что характеристики сможет дать самые точные.

— И мы должны будем поверить ему? — удивилась Дороши. — Я понимаю, что он теперь член отряда «Труппа», но к МТВ я просто не имею права его подпустить.

— Этого и не надо, — сказал Накадзо. — Расспросите его о характеристиках «Большевиков», кроме того, посидите за военными справочниками по мехам. Поищите информацию о французских «Кавалерах» и британских «Адских псах», о немецких «Кампфпанцерах» не забудьте.

— В тех же справочниках я могу прочесть и про «Большевиков», которые были скопированы с французских «Кавалеров», — возразила Дороши, — и про первую советскую разработку МС-1 «Подпольщик». Для чего мне с Рудневым тогда беседовать?

— Такое впечатление, — усмехнулся Накадзо, — что вы, Дороши-кун, всеми силами избегаешь встречи с Рудневым по какой-то причине, совсем не должностного характера. А чтобы лучше понять, зачем вам с ним беседовать лично, сначала поговорите с любым из пилотов труппы об их доспехах. Узнаете много больше, чем сможете вычитать в любых справочниках.

— Что вы имели в виду, говоря о причинах недолжностного характера? — вспыхнула Дороши.

Но Накадзо только рассмеялся вместо ответа и сделал ей приглашающий жест. Они вместе прошли к лифту, Дороши просто кипела негодованием из-за плоской шутки антрепренёра, но говорить ничего не стала, понимала — бесполезно.

Самурай в белом кимоно завопил так, что у меня в ушах зазвенело, и кинулся на меня, замахиваясь мечом. Я стоял неподвижно, как настаивал Рюхэй перед началом новой тренировки. Отточенное лезвие меча со свистом устремился к моему лбу. Я остро почувствовал, как меж лопаток у меня собрался пот и теперь ручейком стекает по спине. В самый последний момент рефлексы всё же взяли своё — я не успел понять, что со мной стряслось, как оказался стоящим на колене в полушаге от самурая. Воин быстро сориентировался и нанёс мне новый удар, на сей раз, горизонтальный. Проявить выдержку я не смог, просто плюхнулся ничком, уходя от хищно поблёскивающего клинка.

— Достаточно, — сказал стоявший тут же Рюхэй, и самурай, послушный его команде, замер. — Это никуда не годится. Вы так никогда не научитесь отрешаться от ощущений своего тела, если станете трястись за свою жизнь каждую минуту. Я же несколько раз повторил вам, Руднев-сан, что меч не причинит вам вреда.

— Рефлексы, Рюхэй-сан, — пожал я плечами, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. — Я умом не успеваю сообразить, что опасности нет, а тело реагирует раньше. Проще уж связать меня, чтобы не дёргался.

— Это — не выход, Руднев-сан, — совершенно серьёзно покачал головой Рюхэй, — вы должны сознательно принять отсутствие опасности.

— Повторим? — предложил я.

— Не стоит, — сказал Рюхэй. — Поработаем с вашей внутренней силой и заканчиваем на сегодня.

Самурай растворился в воздухе, а мы с Рюхэем отправились к колодцу. Я решил ударно поработать с водой, чтобы хоть как-то оправдать время, проведённое в тонком мире. Одно ведро, второе, третье. Я машинально провёл предплечьем по лбу и поглядел на руку. Она была совершенно сухой, несмотря на достаточно жаркую погоду. Я совершенно не потел. И, как будто, щёлкнуло у меня что-то в голове. Сначала лоб мой и руки начали покрываться липкой плёнкой пота, но я ухватился за свои начальные ощущения, и кожа моя мгновенно высохла. Я поднял лицо и поглядел прямо на солнце, даже не сощурившись, яркий свет его не резал глаз. Теперь я начал понимать, чего хотел добиться от меня Рюхэй. А монах только улыбался, поглаживая тонкими пальцами подбородок. И в этот момент он казался мне едва ли не ровесником древнего старца Дорутона, столько мудрости было в этом взгляде.

Дороши не могла толком разобраться, почему именно так не хочет общаться с Рудневым. Принявшая часть обязанностей Мидзуру девушка, казалось, вместе с ними унаследовала и недоверие к Рудневу. За несколько дней до гибели Мидзуру резко изменила своё отношение к русскому эмигранту. Если ранее оно было скорее доброжелательным, то ближе к ноябрю оно испортилось. Это заметила и Дороши, которая, на правах первой помощницы, как-то поинтересовалась почему. Мидзуру ответила ей достаточно резко — в том духе, что это не её, Дороши, дело, и пока она сама не разобралась в ситуации до конца, говорить о чём-либо ещё рано. На следующий день она пропала и её нашли уже мёртвой. Вот с тех пор Дороши стала относиться к Рудневу с вроде бы не обоснованным подозрением.

И потому девушка решила последовать совету Накадзо и для начала поговорить о доспехе с одним из пилотов. Разумно рассудив, что Руднева ей будет легче понять после беседы с его соотечественником, она остановила свой выбор на Марине. Тем более, что Киришима-сёи была в некотором роде «родственной душой» Дороши в её подозрениях относительно Руднева.

Вечером того же дня, после всех репетиций, Дороши постучалась в дверь Марининой комнаты. Пилот сидела на кровати и глядела на первые звёзды, встающие на темнеющем небосклоне.

— Что ты хотела? — спросила она у Дороши каким-то отсутствующим тоном.

— Я хотела поговорить, — начала та, но вдруг сказала то, чего сама от себя не ожидала, — о Рудневе-сан.

— Это ты сейчас к чему? — не поняла Марина, оборачиваясь к ней.

— Дело в том, — снова зашла издалека Дороши, — что Накадзо-сан приказал мне ввести в МТВ данные устаревших мехов других стран. Французских, британских, советских. Для этого он мне посоветовал поговорить с Рудневым. В том плане, что пилот всегда лучше знает свой мех, и из этого разговора я смогу почерпнуть больше, чем из самого подробного справочника.

— Да, Дороши-кун, — кивнула Марина, — так оно и есть. Но я всё-таки не понимаю, почему ты ко мне пришла.

— Ну, — протянула девушка, не зная, чтобы ей соврать такое, наиболее правдоподобное, — вы же оба русские.

— Он был русский, — отрезала Марина, — а стал советский, а я — эмигрантка.

— Но родина ведь у вас одна! — начала горячо настаивать Дороши, хватаясь за эту возможность продолжить разговор, как за соломинку.

— Нашей родины, Дороши-кун, — Марина снова обернулась к окну, — больше нет.

Дороши поняла, что говорить ей вроде бы уже и не о чем, а потому хотела уже попрощаться, когда Марина сама продолжила:

— В гимназии нас все звали женихом и невестой, — грустно усмехнулась она. — В двенадцать лет любое чувство кажется любовью на всю жизнь, и мы были влюблены друг в друга. Ровно до семнадцатого года. Не окончив гимназии, Руднев сбежал в Революцию, а мне показалось, что — от меня. И это была обида на всю жизнь. Наверное, именно из-за этого я и примкнула к Белому делу, возомнила себя этакой кавалерист-девицей. Надеждой Дуровой. Ладно, тебе, Дороши-кун, это неинтересно совсем.

Девушке на самом деле было очень интересно, но она не стала настаивать. Однако и уходить не спешила.

— Я сначала была резко настроена против него, — сменила тему Марина, — когда он только пришёл в отряд. Да и сейчас не слишком доверяю Рудневу, но после того, как он отказался присутствовать на тренировках, чтобы не мешать Ютаро командовать и даже советы давать перестал… То ли он ловкий шпион и не желает лишний раз привлекать к себе ненужное внимание, либо… Я уже ничего не понимаю.

Марина откинулась спиной на стену и забросила руки за голову. Она была старше Дороши почти на десять лет, прошла войну, эмиграцию и сражалась в рядах «Труппы» с самого её образования. Но сейчас она казалась девушки едва ли не ровесницей — мечтательной барышней дореволюционной России. Правда, Дороши весьма смутно представляла себе Россию, что до революции, что после неё.

— И вот что ещё самое странное, — Марина уже явно говорила сама себе, не обращая внимания на Дороши, — я больше не испытываю ненависти к Рудневу. И это пугает меня, Дороши-кун. — Она обернулась к девушке и та вздрогнула от того, что на неё обратили внимание.

— Это нормально, по-моему, — сказала она, — ведь вам приходилось сражаться плечом к плечу, пусть и в тренировочных боях. Это сплачивает, не смотря ни на что.

— Сплачивает, — улыбка Марины была, казалось, ещё более грустной. — Что тебе знать о настоящем бое и настоящей войне. Тем более, гражданской. Сколько лет у вас потомки крестьян унижали самураев. Да и сейчас ещё не перестали, верно? Так и у нас. Мы слишком яростно резали друг друга, а с тех пор прошло слишком мало времени, чтобы примириться и, как ты сказала, сплотиться.

— Но ведь теперь у нас всех общий враг, — горячо настаивала Дороши, сама того не замечая, она начала защищать Руднева. — И ему всё равно кто ты — русский или японец, боярин, самурай или рабочий и крестьянин.

— Боже мой, — уже легче рассмеялась Марина, — вы до сих пор называете нас боярами. Ты хоть знаешь, кто такие были бояре, Дороши-кун?

Девушка покраснела. Она очень не любила, когда ей задавали вопросы, на которые она не могла ответить. А уж в этом случае ничего глупее придумать было нельзя — сама же ляпнула про бояр.

— Я не стану тебе читать лекций по русской истории, — сказал Марина, — если интересно, сама прочтёшь. Но, возвращаясь к Рудневу, насчёт общего врага. Даже, не смотря на все рассказы Накадзо-тайса, плохо представляю себе этого Юримару. Кто он такой? К чему стремиться, кроме совершенно бессмысленного разрушения Токио? Но я готова сражаться против него, хотя бы и из-за этого. Я живу в столице довольно давно и город стал для меня почти родным, тем более что Тулу и Севастополь, по которым мою семью мотало вместе с вдовой Руднева-сёсё — отца Пантелеймона, я начинаю уже забывать. Но для Руднева-сан Токио никак не может стать второй родиной за те несколько недель, что он прожил здесь. И потому не очень понятны слова Юримару о том, что Руднев-сан его личный враг.

— Наверное, это из-за истории с Алисой-тян, — пожала плечами Дороши. — Ведь именно Руднев-сан остановил Юримару и не дал ему сотворить ту мерзость, что тот хотел.

— Может и так, — сказала Марина, — но мне вся эта история очень не нравится. Как с первым проникновением Юримару в театр, так и та, о которой мы знаем со слов Накадзо-тайса и самого Руднева.

— Ну уж Накадзо-тайса я не имею права не доверять, — замотала головой Дороши, отметая какие-либо доводы относительно малейшей неискренности командира.

— Конечно же, доверять мы ему можем и должны, — сказала Марина, — и доверяем. Но доверие не должно быть слепым. С меня хватило слепого доверия. Отцам-командирам, Андрей Григорьевичу, Константин Константиновичу, да ещё много кому. И ничего хорошего из этого не вышло, видишь, Дороши-кун, куда меня занесло. И в немалой степени именно из-за слепого доверия.

— А я считаю, что без полного, вы называете его слепым, Марина-сан, доверия, — вскипела Дороши, — никак нельзя. Особенно в нашем деле. Ведь очень многих вещей мы не знаем, и знать не можем, ведь таков режим секретности. Вы же сами говорили мне, что знают двое, знает и свинья.

— Далеко мы ушли от того, с чего начинали, — усмехнулась Марина. — С Рудневым вам стоит поговорить относительно характеристик мехов. Быть может, не все его слова можно будет загнать в систему МТВ. С другой стороны, информации ты почерпнёшь намного больше, чем из любого справочника.

Дороши поняла, что их разговор окончен. Она быстро попрощалась с Мариной и покинула её комнату. Та же так и осталась сидеть, откинувшись спиной на стену, и глядеть в темнеющее небо.

Было уже слишком поздно, чтобы идти к Рудневу — визит в такое время можно было бы счесть, мягко говоря, подозрительным. А потому Дороши отправилась к себе с твёрдым намерением поговорить с Рудневым на следующий день.