Маршал Советского союза Михаил Тухачевский стоял у окна и глядел на весенний лес. Гренадерского роста, в ладно подогнанной форме, настоящее воплощение русского офицера. Такие били пруссаков Фридриха в Семилетнюю войну, французов Бонапарта в Отечественную и турок Османа-паши в Русско-турецкую. Сёи Моримото даже засмотрелся на него. Невысокий, кривоногий и даже по меркам родной страны достаточно некрасивый, а европейцу так, верно, вовсе кажущийся уродцем, Моримото комплексовать начал немного. А вот дайсё Усуи, возглавлявший делегацию, похоже, не испытывал ни малейших затруднений при общении с маршалом. Ну да он потомок древнего рода самураев и полководцев, знаменитых ещё в эпоху Хэйян, куда жалкому потомку водоносов до него. Моримото, не смотря на громкую фамилию, лишь чудом удалось выбиться в офицеры. Всё благодаря Реставрации Мэйдзи, когда дед молодого сёи, киотский водонос, одним из первых записался в отряд самообороны своего квартала и вместе с прочими простолюдинами стал противостоять Синсэнгуми. В первой же схватке получил тяжёлое ранение и был вывезен в деревню, вместе со многими боевыми товарищами. Долго воевал — копейщиком, алебардиром-нагинатчиком, стрелком. Вернувшись в столицу, стал полицейским начальником и стал командовать молодыми самураями, с которыми сражался не так давно. Тогда же он, согласно закону, и взял себе фамилию Моримото, в общем-то, в пику тем же самураям с аристократами. Был с ними излишне строг и жесток, за что получил прозвище Людоед, а на смертном одре запретил всем потомкам идти в армию. Отец послушался веления деда, внук же посмел ослушаться. Правда, отцу никогда не узнать об этом, его зарезали, когда он ночью возвращался домой с работы.

Отбросив мысли о своей семье, сёи Моримото прислушался к диалогу маршала и дайсё.

— Я не понимаю вас, маршал, — говорил дайсё Усуи. — Вы были офицером и дворянином в Российской империи, а ведь большая часть вашего сословия, или как вы говорите теперь, класса, вступили в ряды белого движения. Вы же — офицер гвардии, вам — прямая дорога в белые, но вы вступаете в ряды Красной армии. Этого поступка я понять не могу.

— Это проще простого, комбриг, — отвечал маршал Тухачевский. Оба говорили на немецком, которым владели в совершенстве, однако японские звания на этом языке звучали не слишком благозвучно, а потому, с молчаливого согласия дайсё, маршал называл его на советский манер. — В царской России я был подпоручиком, пусть и героическим, сыном обедневшего дворянина Смоленской губернии, и в случае победы белых до фельдмаршалов бы не дослужился бы до старости, и то вряд ли. При новой власти я из младшего офицера роты, сбежавшего из Ингольштадского лагеря для неисправимых военнопленных, стал военным комиссаром Московского района обороны, а после этого назначен командующим Первой армией Восточного фронта. Согласитесь, комбриг, это куда лучшая перспектива, нежели шагать в рядах батальона смерти на пулемёты красных.

— Вы презираете своих солдат, маршал? — удивился дайсё. — Говорите о них столь пренебрежительно. — Он покачал головой.

— Не солдат я презираю, комбриг, — сказал маршал. — Русского солдата презирать нельзя, ведь он умудряется побеждать при нашем совершенно некомпетентном командовании. Каждая победа русского оружия щедро оплачена русской кровью. И я не хочу, чтобы победы оружия советского оплачивались столь же щедро. Именно поэтому я, как нарком вооружений и замнаркома обороны, настаивал на введении бронепехоты, мотоциклетных частей, более широкого применения БМА не только в народном хозяйстве, но и в военных целях. Простите, комбриг, — прервал маршал сам себя, — я снова увлёкся.

— В империи, — сказал ему дайсё Усуи, — БМА, у нас их зовут доспехами духа, разрабатываются весьма активно, а также формируются ударные части бронепехоты, они составляют примерно половину пехотных частей.

— И так везде, комбриг, — охотно начал развивать мысль маршал, — в Европе, в США, но только не у нас. В самом передовом государстве рабочих и крестьян даже после индустриализации армия осталась на уровне семнадцатого года. Кому нужна кавалерия, если эскадрон может положить отделение пулемётчиков. Но у нас же Семён Михалыч — инспектор кавалерии, как же можно упразднить, можно сказать, его родной род войск. Про первого маршала я вообще молчу, он же совершенно некомпетентен, как нарком обороны, да и просто, как военный. Автомат у него оружие гангстеров, которое не к лицу бойцу РККА. Да плевать чьё оно! — начал даже заводиться маршал. — Главное, из него можно за секунду десяток классовых врагов изрешетить, но это для Климент Ефремыча не аргумент. Он мыслит категориями Первой Мировой, а новая война будет войной машин.

— А вот с этим вы, маршал, несколько переусердствовали, — заметил дайсё Усуи. — Ваша концепция обороны границ СССР, — он несколько секунд подумал над продолжением фразы, — несколько обогнал своё время.

— За оборону границ должна отвечать только автоматика, — хлопнул кулаком по ладони Тухачевский, — а армия нужна для нападения на классового врага. Конечно, минимальный контингент, в основном, воентехников и военных инженеров надо оставить, обслуживать автоматику, но остальные — только вперёд. Бронепехота, при поддержке мотоциклов, танков, аэропланов, артиллерии и БМА. Варшава, Берлин, Париж!

— Я могу доложить генералу Мадзаки, что именно такова будет военная концепция СССР после того, как вы придёте к власти? — задал прямой вопрос дайсё Усуи.

— Так точно, — отчеканил маршал Тухачевский. — Мы не начнём экспорт революции в Китай и Юго-восточную Азию. Ваша империя может забирать все государства и колонии, что есть там, вне зависимости от того, чьи они. Советский союз не вмешается. Только Монголию оставьте в покое, они теперь такие же коммунары, как и мы. Сами понимаете, комбриг, таких союзников предавать нельзя.

— Я отлично это понимаю, — кивнул дайсё Усуи. — Весьма приятно, что мы пришли к обоюдному согласию относительно дальнейших наших действий. Осталось только решить несколько последних вопросов.

— Например, каким образом нам с генералом Мадзаки прийти к власти, — усмехнулся маршал Тухачевский.

— Или, — не поддержал шутливый тон дайсё Усуи, — кто станет вашим представителем у нас.

— Это как раз просто, комбриг, — сказал маршал. — Вы встретитесь с ним в Харбине, куда он уже дезертировал из армии после продажи КВЖД Маньчжурии, и теперь обретается там некоторое время.

— Но чем объясняется его дезертирство? — поинтересовался дайсё Усуи. — Меня этот вопрос интересует, потому что я оставляю своего человека, лейтенанта Моримото, — при этих словах сёи вскочил на ноги и замер по стойке «смирно», — при военном атташе в Маньчжоу-го.

— Я не могу снабдить своего человека столь крепким тылом, — покачал головой маршал, — а потому вам лучшего всего будет взять его под своё крыло. Что до причин, побудивших его дезертировать, они весьма характерны для нынешних времён. И зовутся они «чуждое классовое происхождение». Мне оно простительно, а вот помкомбатальона — нет. Именно потому, что на него уже заведено дело в НКВД, он спешно покинул расположение своей части.

— Из-за чего на него завели это дело? — поинтересовался дайсё.

— У него мать и два старших брата с семьями в эмиграции, — сказал маршал, — а сам он хоть и полностью перешёл на сторону советской власти в семнадцатом и отказался эмигрировать вместе с семьёй, хотя ему тогда было всего двенадцать лет. Однако до сих пор выше помкомбата не выслужился, хотя ему в этом году исполнится тридцать.

— Так всё-таки, как же зовут вашего человека?

— Пантелеймон Всеволодович Руднев, - ответил маршал Тухачевский.

— Младший из трёх сыновей командира крейсера «Варяг», — с каким-то даже благоговением произнёс дайсё Усуи.

— Именно он, — кивнул маршал Тухачевский. — Он покажет вам орден Восходящего солнца, которым наградил его отца ваш покойный император Мейдзи.

— Такого человека будет не грех «взять под крыло», — согласился дайсё Усуи.