Двое на качелях

…Еще один российский литовец пришел на встречу, выложив на стол папку с документами и… черный наградной пистолет.

Генерал-майор юстиции Антанас Пятраускас получил его из рук заместителя Генерального прокурора — главного военного прокурора России за отличную службу.

Для них, оболганных, проклятых родиной, выкинутых из родных пенатов, это важно: сообщить миру о том, что их профессиональная жизнь сложилась и без Литвы. В России они оценены по достоинству, а отринувшая их Литва только проиграла — хотя бы тем, что лишилась таких светлых голов.

Пятраускас стал последним в истории Литовской ССР прокурором. Точнее будет сказать, одним из двух — в тогдашней прокуратуре, как и в компартии, тоже было двоевластие.

Все эти 25 лет именно Антанас Пятраускас являлся для литовской прокуратуры самой лакомой целью — кто, как не он, знает правду о том, что в действительности произошло в Литве в январе 1991 года.

Красные и белые

Итак, кто он — литовец, ставший российским генералом? Родился в Литве, детство провел в Друскининкае. Семья была бедная, трудовая. Мама фактически являлась гражданкой Америки — в начале прошлого века литовцы почти так же массово, как и сейчас, эмигрировали в лучшую жизнь. Так вот: предки Антанаса Пятраускаса по материнской линии были как раз из той, самой первой волны эмиграции, но после обретения — Литвой независимости вернулись домой. Отец — участник Великой Отечественной войны, за сотрудничество с советскими партизанами получил медаль «За победу над Германией». Поэтому тот факт, что сын окончил военно-авиационное училище в латвийском Даугавпилсе и был направлен для прохождения военной службы на научно-исследовательский полигон ракетных войск в Казахстан, из логики семейной истории не выбивался.

Генерал юстиции, последний Главный прокурор Литовской ССР Антанас Пятраускас сумел вывезти 37 томов уголовного дела о событиях 13 января в Москву, но не смог противостоять тому, чтобы их предательски вернули обратно. Фото из архива Г. Сапожниковой.

— Когда вы вернулись в Литву? И зачем?

— Пока я служил в авиационной дивизии на знаменитом Сары-Шаганском полигоне, я окончил юридический факультет и перешел в военную прокуратуру. Стал старшим следователем по особо важным делам следственного отдела, служил заместителем военного прокурора 50-й ракетной армии и прокурором 11-й общевойсковой армии в Калининграде. В те годы, когда в Прибалтике началась заваруха, я был военным прокурором Рижского гарнизона. И с этой должности 28 марта 1990 года был вызван в Москву и назначен на должность прокурора Литовской ССР.

— В каждый свой отпуск вы приезжали на родину. У вас, как у литовца, не вызывали ответных чувств все эти свечки, ленточки и песни про мечту о свободе?

— Все это красиво, конечно, но… Литва наряду с Латвией и Эстонией была процветающей республикой. Развивалась промышленность, асфальтировались дороги. Тогда в стране был дефицит «Жигулей», но, несмотря на это, почти в каждом литовском дворе стояло по автомобилю. Литовцы — это народ, который смотрит в будущее, поэтому отношение к советской власти было абсолютно нормальным. Я часто приезжал домой в военной форме — меня никто и никогда не упрекал тем, что я служу в «оккупационной» армии. Об «оккупации» вообще никто не говорил, не было такого понятия.

— Но каким тогда образом общественное сознание удалось так быстро перевернуть?

— Это все отголоски сталинской политики. Когда Литва в 1940 году вошла в состав Советского Союза, то значительная часть офицерства, духовенства и интеллигенции была депортирована в Сибирь. В 1944 году республику освободили, фронт пошел дальше, и началась вторая волна депортации. Очень большую роль сыграла пропаганда, которая шла из США. «Голос Америки» периодически напоминал, что Литва «оккупирована» — в США даже имелось правительство в изгнании. Знаменитый фильм «Никто не хотел умирать» с Донатасом Банионисом очень наглядно показывает тогдашнюю расстановку сил, особенно в сельской местности, когда днем царила одна власть, а ночью другая. Подходит, допустим, у человека призывной возраст — 18 лет. Тем же вечером к нему приходят и говорят — если пойдешь в Советскую армию, значит, ты настроен прокоммунистически. Бывало, что семьи призывников расстреливали. Куда было деваться? И бежал этот парень в лес. Тогда приходили с другой стороны и отправляли его семью в Сибирь. С одной стороны белые били, с другой — красные. К 70-м годам двадцатого века обида на советскую власть вроде бы поутихла, но в конце 80-х эту тему снова начали будоражить, возбуждая в людях чувства, что депортировали их незаслуженно и незаконно. Экономика была плановой, но если в России за обыкновенной вареной колбасой из Тулы ездили в Москву, то в Литве в магазинах лежали десятки сортов колбасы, сыры, молочные продукты, — и на этом тоже стали спекулировать. «Литву-де превратили в свинарник, все продукты уходят в Москву…». Но никто при этом не считал, сколько в республику приходило топлива и комбикормов.

Раскол прокуратуры

— Когда вас вызвали в Москву и зачитали приказ о переводе в Вильнюс, у вас была возможность отказаться?

— Речь шла о том, что Литва вышла из подчинения. Если министр внутренних дел назначался на месте, то прокурор республики — исключительно Генеральным прокурором Союза. Он на месте никому не подчинялся, и это правильно, потому что иначе не смог бы осуществлять надзор. Бывший первый заместитель прокурора Литовской ССР Артурас Паулаус-кас дал согласие, чтобы его назначили прокурором Литовской Республики, объявившей о независимости, хотя сам был сыном сотрудника КГБ и инструктором административного отдела ЦК Компартии Литвы. В Москве, видимо, полагали, что если сменить прокурора и его заместителей, то все вернется на круги своя. Но, к сожалению, к тому времени Москве перестали подчиняться и все остальные структуры, в том числе министерство внутренних дел и Верховный суд. Парадокс состоял в том, что все они, заявив о независимости, финансировались из Москвы.

— Вы, соглашаясь на эту роль, понимали, что вступаете в открытую конфронтацию?

— Ту волну национализма, которая поднялась в Литве, я не воспринимал, я был воспитан по-другому. Мои родители были интернационалисты, а лучшими друзьями стали ребята-поляки, поскольку граница с Польшей проходила всего в 7 километрах от дома. Я видел, как в Литве идет развитие промышленности и сравнивал с тем, что наблюдал, когда ездил к своим родственникам в деревню, которые в XX веке ходили в деревянных башмаках-клумпах. Крыши домов в основном были крыты соломой, а полы были глиняными. И буквально за годы советской власти все изменилось! Поэтому когда мне сказали о моем переводе в Вильнюс, я дал согласие не задумываясь, предполагая, что будет принята совокупность мер по изменению общей ситуации в стране.

— Как вас встретила Литва?

— У всех был вопрос — откуда же взялся этот Пятраускас? Кто такой? Когда меня официально представляли, в Вильнюс на совещание были приглашены все прокуроры районов. Утром 30 марта 1990 года я и первый заместитель Генерального прокурора СССР Алексей Дмитриевич Васильев зашли к прокурору Литвы Артурасу Паулаус-касу. Васильев зачитал приказ об освобождении его от должности первого заместителя прокурора Литовской ССР, лишении классного чина старшего советника юстиции и показал приказ о том, что исполняющим обязанности прокурора Литовской ССР назначен я. Это же Васильев объявил и членам коллегии. Паулаус-кас на это сказал: «Ну и что — мы теперь — независимые!»

В прокуратуре произошел раскол. Я понимал, что делить власть бессмысленно, потому что это пойдет только на руку криминалу. Люди, которые остались на стороне Паулаус-каса, подходили ко мне, когда никто не видел, и говорили: мы вас поддерживаем, но у нас семьи и дети. Они уже тогда боялись гонений. И гонения действительно начались: я с первых дней стал получать различные подметные письма и звонки угрожающего характера. Звонили по телефону моей матери, спрашивали: как же вы вырастили такого предателя? Мать хваталась за сердце…

Мне и моему заместителю Николаю Кремповскому предлагали самые высокие должности за то, чтобы мы помогли ликвидировать прокуратуру Литовской ССР. С прокурором Литвы Артурасом Паулаус-касом мы общались: он производил нормальное впечатление, и я не испытывал к нему никакой враждебности. Когда мы выходили — я из подъезда нашей прокуратуры, а он из соседнего — всегда здоровались. Через год после моего назначения студенты устроили около прокуратуры митинг на тему: «Паулаус-кас — наш, а Пятраускас — русский». На нем выступил Паулаус-кас и сказал: «День возмездия Пятраускасу еще настанет. Россия тоже пробуждается, и там он места не найдет. Судить будем здесь, в Литве». Я звоню ему по внутренней связи и говорю: «Вы что, в отношении меня дело возбудили?» Тот начал смущенно оправдываться: «Нет, нет, что вы…» Это был март. А в августе вдруг выяснилось, что дело в отношении меня было возбуждено еще бог весть когда…

Все тайное становится явным

— Вы чувствовали, что этот нарыв в обществе прорвет, причем самым трагическим образом?

— То, что обстановка в республике нагнеталась, это однозначно. Повышение цен, естественно, вызвало недовольство народа. Настроенных просоветски людей подтянули к Верховному Совету, Ландсбергис тоже призвал прийти тех, кто поддерживал его. То, что спланировано мероприятие по штурму телевышки и телерадиокомитета, держалось в секрете, но я уверен, что Ландсбергис об этом знал. Почему? Предателей было предостаточно: например, командир полка милиции Станчикас — как только было объявлено о независимости, он пошел к Ландсбергису и сказал, что будет отныне работать на него. И передавал всю информацию о том, где и что планировалось. Были составлены списки — кто, где и когда дежурит, организовано питание. Людей привозили в Вильнюс из всех районов республики, пребывание на дежурстве засчитывалось им как рабочее время.

— Это правда, что после событий 13 января шло два параллельных расследования — литовское и советское?

— Так и было. Дело с советской стороны по признакам массовых беспорядков возбуждал лично я. Буквально через неделю генеральный прокурор СССР Николай Трубин собрал большую группу следователей по особо важным делам со всего Союза и отправил в Вильнюс. Я был в курсе того, как идет следствие. С тем, что написано в знаменитой справке от 28 мая 1991 года, подписанной генпрокурором Трубиным, абсолютно согласен. Она была составлена на основании материалов, которые я сам держал в руках.

— То есть вы знаете разгадку многих тайн этого дела, которые муссируются на протяжении четверти века? От чьих рук погиб лейтенант Шатских? Почему подорвался защитник телецентра Альвидас Канапинскас? И была ли у телебашни третья сила, разговоры о которой в сегодняшней Литве считают гнусной инсинуацией?

— Мне все давно и предельно ясно: в лейтенанта Шатских выстрелили из толпы, но погиб он случайно. Он шел последним в цепи, и когда залезал в окно, бронежилет, состоящий из пластин, согнулся. В этот момент и произошел выстрел. Сам бронежилет непробиваем, но пуля прошла между пластинами. Кто именно стрелял, выяснено не было.

То, что труп лейтенанта потом пытались спрятать, тоже правда. Когда его отвезли в морг, руководитель «Альфы» Михаил Головатов сказал: «Я отсюда не улечу, пока не заберем тело своего боевого товарища». Мы стали искать, где оно? Поступила информация, что его увезли в одну больницу. Поехали туда — тела нет, уже перевезли в другую. Наконец нашли… И только после этого группа «Альфа» во главе с Головатовым улетела.

Теперь что касается Канапинскаса. Если б взрывпакет в него бросили военные, характер телесных повреждений был бы совершенно другим. Я предполагаю, что он держал взрывпакет у себя за пазухой. И, когда начался штурм, просто проявил неосторожность.

— Информация о том, что в событиях участвовала некая третья сила, к вам в прокуратуру поступила сразу же?

— По этому вопросу многие допрашивались. Группа следователей из Москвы внимательно исследовала злополучный выстрел, произведенный из винтовки Мосина, — патрон-то отличается от тех, что имеются на вооружении у армии. Ну что, группа «Альфа», что ли, шла на штурм с винтовкой Мосина? Ясно, что эта винтовка осталась со времен войны и была извлечена в нужный момент. Поэтому третья сила там, безусловно, была. Я, как военный, уверен, что о том, что планируется, Горбачев знал. Потому что ответственность за решение провести такую операцию с вылетом спецназа КГБ, с передислокацией войск, с применением техники никакой министр обороны или председатель КГБ на себя не взял бы.

Как спасали материалы дела?

— Полагаю, что вы должны были возглавить список тех, за кем Литва после августовского путча начала охоту?

— Меня хотели арестовать сразу же, когда в Москве задержали Язова и Крючкова. В Вильнюсе в это время работала большая группа прокуратуры Союза по событиям 13 января, которую возглавлял следователь по особо важным делам Юлий Дмитриевич Любимов. Я прихожу к коллегам и говорю: события развиваются таким образом, что ситуация в Литве может измениться. А они мне в ответ: не надо нас запугивать, мы в Фергане были, и в Оше, и в Тбилиси — мы прекрасно знаем, что и как! На следующий день прибегают сами: уголовное дело надо срочно вывозить! В те дни существовал запрет на подъем авиации — ни один самолет не имел права взлететь, даже военный. На танке же папки в Москву не повезешь… Мы организовали машину спецсвязи, она подъехала к прокуратуре, загрузили дела и вывезли в Москву все 37 томов. Это было утром. К обеду прокуратура была уже оцеплена.

Потом была проведена спецоперация, в ходе которой меня вывезли за пределы республики. Я не хотел бы о ней сегодня говорить, поскольку люди, которые мне помогали, до сих пор живут в Литве, я им благодарен своей свободой и надеюсь, что в жизни еще появится возможность их отблагодарить.

— Картотека КГБ покидала Литву таким же образом? И не за это ли потом пострадал последний исполняющий обязанности председателя КГБ Литовской ССР Станислав Цаплин?

— У меня о нем осталась самая хорошая память — как о человеке смелом и решительном. Он очень много сделал для страны. Не секрет, что в Литве была агентура — люди, которые много лет сотрудничали с Комитетом. Соответственно, на них имелась картотека, и, когда стало «горячо», Цаплин принял все меры для того, чтобы вывезти ее из Литвы. Можете представить, что стало бы с людьми, если бы она досталась литовской стороне? И когда эти материалы транспортным самолетом отправляли через один из военных аэродромов, были попытки этому помешать — со слов самого Цаплина я знаю, что в какой-то момент он даже достал оружие и сказал, что перестреляет всех, кто помешает ему выполнить поставленную задачу. И самолет улетел. Потом, уже в Москве, Цаплина убили. История эта темная — кто убил и за что?..

И почему дела вернулись обратно в Литву?

— Вас ведь нет в списке тех, кого сейчас судят заочно?

— На меня было заведено другое уголовное дело. Привязать меня непосредственно к организации штурма они никак не могли, поскольку прокурор не входит в систему исполнительной власти.

Но в сентябре 1991 года, когда я лежал в госпитале (военнослужащие офицерского состава обязательно проходят медкомиссию для того, чтобы определить степень годности к прохождению дальнейшей службы в армии. — Г. С.), приехали мои коллеги и сказали о том, что представители литовской полиции прибыли в Москву, чтобы меня арестовать. Я срочно выписался из госпиталя. Ребята из военной прокуратуры хотели спрятать меня на чьей-то даче, но я отказался, поскольку в тот период проживал в особо режимном военном городке, там была такая охрана, что никакая литовская полиция туда бы не проникла.

Было чего опасаться. Помните ситуацию, когда в Россию приехали представители полиции Латвии, забрали бывшего заместителя командира рижского ОМОНа Сергея Парфенова и увезли в Ригу на суд? Поднялся колоссальный шум: почему гражданина России, который выполнял служебный долг, отдали судить чужому государству? Как оказалось, все случилось с ведома высших должностных лиц.

— А как эти 37 томов уголовного дела, которые вы, рискуя собой, вывезли в Россию, думая, что совершаете подвиг, снова оказались в Литве?

— После того, как меня отпустили из госпиталя, я приехал к следователю Юлию Дмитриевичу Любимову и увидел у него в кабинете Юозаса Гаудутиса из прокуратуры Литвы. Он руководил следствием по делу о событиях 13 января с литовской стороны. Дела, которые возбуждал лично я, были уже почти отксерены. «Передаем дело в прокуратуру Литвы», — коротко объяснил Любимов. Кто принял решение? «Не знаю, но нам дал указание непосредственно генеральный прокурор Трубин». Очень нехорошо получилось: люди, которые выступали за советскую власть, думали, что дают показания прокуратуре СССР, а потом все эти материалы оказались в литовской прокуратуре. Их стали таскать на допросы, начались гонения.

Кто давал указание Трубину, я не знаю. Предполагаю, что решение он принимал не сам. Поскольку Николай Семенович вряд ли бы отдал это дело просто так…

 

Вендетта по-прокурорски

— Этот майор, который нас допрашивал, редкая была сволочь… — говорит Богдан Сущик, бывший замкомандира самоходно-артиллерийского дивизиона по политической части Псковской десантной дивизии, которого судят теперь заочно за участие в событиях 1991 года.

Точнее будет сказать — за то, что 25 лет назад он, как и другие его сослуживцы, дал настолько честные показания, насколько мог. Никто же не предполагал, что новая, «демократическая» российская власть наивно-благодушно и в знак вечной дружбы дарует дела Литве, а последняя выстроит обвинение на их же собственных признаниях. И вот теперь читает Богдан в обвинительном заключении точно то, что 25 лет назад говорил на допросе, но в совершенно иезуитской интерпретации: «Группа военнослужащих под командованием Б. Сущика, не найдя внутреннего перехода и выполняя полученное в ходе военной атаки указание…стреляла внутри и снаружи здания в гражданских лиц… Указанные военнослужащие применяли как звуковые, так и боевые боеприпасы, а также приемы ближнего боя — толкали, наносили кулаками, ногами неустановленное количество ударов гражданским лицам в разные части тела оружием и иными приспособленными для причинения телесных повреждений средствами». Во как!

Обстоятельства той ночи Богдан помнит хорошо. И хотел бы забыть — да не дают:

— Нас несколько раз поднимали, мы садились в машины, но тут же давали команду отбой, потому что там, наверху, никак не могли принять решение — начинать или нет? Наконец выехали. С целью обмана противника долго ездили по Вильнюсу, чтобы никто не понял, куда мы хотим поехать. Темно уже было, январь, но многие люди стояли по обочинам дороги и сжимали кулаки в жесте «Рот Фронт», могу распятием поклясться…

Ребята из «Альфы» ехали за нами, они не знали нашего маршрута, только конечную цель. Но светофор их от нас отрезал — они, видите ли, соблюдали правила дорожного движения, в результате вместо того, чтобы прийти вместе с нами, пришли раньше. Может, потому и парня своего потеряли, что стали, не дожидаясь нас, выполнять свою задачу, хотя мы должны были все делать вместе. Работники телерадиокомитета выходили из здания, держа руки за голову. «Альфовцы» им говорили: «Опустите руки, вы не арестованы, вам просто нужно идти домой». А они демонстративно шли, как будто мы их взяли в плен.

— Допрашивали вас в Вильнюсе?

— Нет, уже в Пскове, примерно через месяц после событий. Я спросил у своего любимого командира полка Ивана Геннадиевича Комара: что говорить? Он сказал: правду. Я правду и говорил. Фамилия у того майора, что меня допрашивал, была прибалтийская, но разговаривал он без малейшего акцента.

— Как вы выяснили, что находитесь в черном литовском спис-ке?

— Мне прислали бумаги на домашний адрес. В первом письме было сообщение, что в отношении меня возбуждено уголовное дело, а во втором повестка: приезжайте, дескать, к нам в Литву, на время судебного процесса будет прекращен общеевропейский ордер на арест. Но я, конечно, не поехал… Пример полковника в отставке Юрия Меля, который уже два года сидит в литовской тюрьме, очень показателен.

За ту операцию мы получили госнаграды. И когда по офицерской традиции их обмывали, мой командир сказал: наступит время, когда нам будет стыдно сказать, за что именно мы их получили. Как сказал — так и вышло.

Конец света

На первый взгляд списки обвиняемых, которых сейчас судят в Вильнюсе, составлены совершенно хаотично, будто литовские следователи спешно переписывали фамилии с каких-то бумажных огрызков: экс-министр обороны маршал СССР Дмитрий Язов соседствует там с рядовыми лейтенантами, вина которых заключалась в том, что их командиры в безумном 1991 году подчинились приказу какого-то «демократа» и послушно сдали списки всех, кто был послан в ту несчастную командировку. Списки потенциальных подсудимых тасуются, как колоды карт, то укорачиваясь, то удлиняясь, — литовские прокуроры, как фокусники, вытаскивают их в нужный момент из рукавов, в зависимости от того, куда дует ветер.

Удивительно не это — то, что даже после официального признания независимости они чувствовали себя в России как дома, что вполне укладывалось в национальную психологию: считать себя отделившимися, но не брезговать энергоресурсами из Москвы. Считать себя иностранцами, но требовать, чтобы перед ними открывали все двери, как перед своими.

Вот, например, интервью, которое в ноябре 1991-го дал газете «Известия» литовский прокурор Юозас Гаудутис, который возглавлял группу литовских следователей, работавших в Москве.

«Главная цель группы, работавшей более трех недель в Москве, — выявить так называемый московский след, выяснить степень участия основных организаторов январского путча в Вильнюсе.

С российской и союзной прокуратурами, что в общем-то свойственно для профессионалов, были налажены очень хорошие контакты, и нам оказывали всяческую помощь. А вот что касается других «заинтересованных» организаций и ведомств, то тут были проблемы. Как ни странно, из трех могущественных ведомств — КГБ, МВД и Министерства обороны СССР — наиболее открытым и демократичным оказался КГБ СССР. И то благодаря содействию Бакатина и его первого заместителя Олейникова.

Труднее всего проходили контакты с представителями Министерства обороны СССР, где находится немало людей, в той или иной степени причастных к попытке государственного переворота в Литве. Мы обратились к начальнику генерального штаба Лобову с просьбой предоставить возможность допросить многих участников вильнюсских событий, однако конкретных ответов, к сожалению, не получили».

Не удалось допросить ни генерала Ачалова, ни бойцов «Альфы», сокрушается Гаудутис. Зато, хвастается он, получилось допросить бывшего заместителя КГБ СССР Филиппа Бобкова… Наверняка не без помощи Вадима Бакатина, который занял кресло председателя КГБ после ареста Крючкова. Чувствуется, что степень доверия между Бакатиным и литовской прокуратурой была столь высока, что Гаудутис простодушно поделился планами: вновь назначенный председатель КГБ пообещал литовцам помочь в задержании секретаря ЦК Компартии Миколаса Бурокявичюса…

Но «вишенка на торте» лично для меня не в этом, а в документе об изъятии вещественных доказательств у Дмитрия Язова — отчет об этом тоже был приобщен к делу: «Осмотр был произведен в служебном кабинете здания № 8/4, ул. Куйбышева, г. Москва. Подпись: следователь С. Валайтис».

Вы только вдумайтесь: следователь страны! Которая уже полтора года как считала себя независимой! С разрешения и ведома тогдашних российских властей! Проводил обыск в служебном кабинете маршала и министра обороны чужого для него государства! Это действительно конец света…

Игра в одни ворота

Где я только не пыталась искать копии этих несчастных 37 исчезнувших томов… Генпрокуратура Российской Федерации, Следственный комитет, Госархив — все одинаково разводили руками: следов уголовного дела о вильнюсских событиях 13 января 1991 года на территории России не обнаружено. Следователь по особо важным делам Любимов, который возглавлял группу и снимал копии, давно умер. Ясность мог бы внести последний в истории СССР генпрокурор Николай Семенович Трубин, но он, по его же собственным словам, 24 года назад ушел из публичного пространства и интервью не дает. Мне удалось поговорить с ним по телефону ровно минуту, за которую он успел сказать две очень важные фразы. Первая: «Справку от 28 мая 1991 года, подписанную мной, можно цитировать. Там все правда». Нелишне напомнить ее суть: «Каких-либо доказательств, подтверждающих гибель и ранения потерпевших именно от действий военнослужащих, работники прокуратуры не представили, и действительные обстоятельства произошедшего скрывают… Многочисленные показания свидетельствуют о том, что большинство потерпевших у здания телецентра в действительности погибло не от выстрелов военнослужащих и наезда танков, а от выстрелов самих боевиков, наезда легковых автомашин и других причин, не связанных с данным происшествием».

Вторая фраза, произнесенная Трубиным, звучала так: «Как уголовные дела оказались в Литве, не знаю. Не отдавал».

Тем удивительней было читать потом «Соглашение о взаимопомощи между Прокуратурой СССР и Генеральной — прокуратурой Литовской Республики», подписанное им же 26 сентября 1991 года, в котором четко сказано: «Прокуратура СССР полностью передает Генеральной прокуратуре Литовской Республики уголовное дело № 18/5918-91. Дело состоит из 37 томов, материалы подшиты, пронумерованы и составлена опись. Вместе с делом согласно описи передаются вещественные доказательства, видео— и аудиокассеты. Генеральная прокуратура Литовской Республики берет на себя обязательства соединить все передаваемые ей материалы дела № 18/5918-91 с имеющимся в ее производстве по тем же фактам уголовным делом, продолжить всестороннее объективное и полное его расследование и о результатах сообщить в Прокуратуру СССР. Генеральная прокуратура Литовской Республики берет на себя обязательство обеспечить защиту от преследования за содержание показаний граждан, допрошенных Прокуратурой СССР по передаваемому делу в качестве свидетелей и не являющихся участниками указанных событий. А Прокуратура СССР — оказывать Генеральной прокуратуре Литовской Республики в ходе дальнейшего расследования дела необходимую правовую помощь».

С литовской стороны документ подписал Артурас Паулаус-кас, тот самый прокурор, который 25 лет назад обращался ко всем участникам событий с призывом ни в коем случае не давать показаний прокуратуре Литовской ССР. А весной 2016-го, будучи председателем Комитета по государственной безопасности и обороне литовского сейма, заявил, что главной угрозой для Литвы является не исламский терроризм, а «государства, которые являются недружественными и находятся вокруг нас», имея в виду Белоруссию с Россией.

Обещание не преследовать граждан за дачу показаний литовская прокуратура не выполнила, догнав свидетелей того, как неизвестные снайперы стреляли с крыш, даже через 20 лет. Подлость ситуации состоит еще и в том, что участники тех событий давали показания советским прокурорам, с той степенью искренности и доверия, которую могли позволить по отношению к своим. А воспользовались этим чужие.

Зато еще один пункт этого соглашения: «Прокуратура СССР и ее преемница, прокуратура России, обещает всячески помогать в расследовании прокуратуре Литовской Республики», был перевыполнен на все 200 процентов. Инфантильное сверхблагородство и гиперпорядочность Российской Федерации по-настоящему впечатляют: в те годы, когда литовская президентша Даля Грибаускайте обзывала Россию «террористическим государством», российские судьи по заказу Литвы послушно продолжали вызывать бывших омоновцев и десантников на допросы. За особо упрямыми судебных приставов высылали аж в марте 2015-го! Есть еще один удивительный факт: под фамилиями тех, кого Литва сейчас будет заочно судить, указаны их точные домашние адреса. Заполучить их без российской помощи было невозможно. Получается, мы сами оказывали юридическую помощь Литве в организации процесса против нас самих…

Легче всего сейчас, конечно, было бы все свалить на Трубина. Но знающие его люди говорят, что он, человек старой закалки, вряд ли мог дать приказ военным отдать дела и предоставить списки участников операции. Если только на него не надавили. Кто? Горбачев? Ельцин? Теперь уже не важно.

Главное — другое: как этими материалами распорядилась Литва.

В 1991 году дело насчитывало 37 томов. За последующие 25 лет интенсивной писательско-следовательской работы оно увеличилось в 19 раз и превратилось в 700 томов.

Дела идут, контора пишет…

Литовская прокуратура не только в России наследила, но и в Белоруссии, причем последнюю топтала куда нахальнее, совершенно не считаясь с границами. После выдачи литовских стариков-коммунистов государственный секретарь по борьбе с преступностью и национальной безопасности Республики Беларусь Г. И. Данилов даже вынужден был обратиться к председателю Совета Министров Республики Беларусь В. Ф. Кебичу с докладной запиской:

«…Сложилась незаконная практика, когда представители сопредельных государств без соответствующего разрешения компетентных органов и оформления необходимых документов прибывали на нашу территорию и в нарушение действующего законодательства проводили оперативно-разыскные и — следственные действия. Во многих случаях сотрудники органов внутренних дел республики оказывали им в этом всяческую помощь и содействие. Так, 8 ноября 1991 года сотрудники отдела внутренних дел Полоцкого горисполкома задержали в г. Полоцке Смоткина А. Р., который по устному указанию министра внутренних дел Егорова В. Д. был выдан прибывшим сотрудникам литовской криминальной полиции и вывезен в Литовскую Рес-публику.

В 1993 году работники литовской полиции неоднократно производили досмотр проходящего автотранспорта на территории Ошмянского района… Вооруженная табельным оружием группа работников литовской полиции в количестве 8 человек неоднократно проводила оперативно-разыскные действия на территории Ивьевского и Ошмянского районов. Ими произведены обыски в домах гражданки Идиатовой В. И. и гражданина Макарского В. М. Последнего избили, надели наручники, угрожали применением оружия. В том же 1993 году гражданина Белоруссии Ермолаева П. Е. литовская полиция вывезла на территорию Литвы, где он в течение трех суток содержался в полицейском участке.

Судя по действиям литовской стороны, она была осведомлена о прибытии Бурокявичюса и Ермалавичюса в Минск, знала их место нахождения в городе. Это указывает на то, что специальные службы ЛР следили за ними».

…Теперь, по крайне мере, ясно, откуда у литовцев взялся такой брутальный имидж: в Европу, куда Литва в последние десять лет эмигрировала одной третью своего состава, литовские бандиты привезли свои традиции лихих 90-х. Литовцы угоняют машины, грабят, избивают, крышуют — чем они только не отметились в Ирландии и Британии! В самой Литве преступность в те годы просто зашкаливала. Очевидцы рассказывают, что тюрьмы были забиты «таможенниками»-взяточниками, солдатами-наркоманами и убийцами, а в камерах, рассчитанных на 4 человека, сидело по 16. А кому, скажите на милость, было бороться с преступностью, если прокурор Паулаус-кас был целиком занят собственной вендеттой? Лично наезжал в Россию и Белоруссию в надежде поймать какого-нибудь заблудшего литовского коммуниста и не переставая строчил письма с требованием выдать своего бывшего коллегу — руководителя «антигосударственной организации «Прокуратура ЛССР» Антанаса Пятраускаса, с которым когда-то любезно здоровался, сидя в одном здании.

Придумать статью для профессионального юриста — дело довольно сложное. Знаете, в чем в Литве, задыхаясь от отсутствия креатива, в конце концов придумали обвинить Пятраускаса? В совершении тяжкого преступления — захвате здания прокуратуры… Куда Паулаус-кас об этом только не писал — и в Россию, и в Польшу, — все зря: «Бывший прокурор Литовской ССР Пят-раускас А. В. является российским гражданином, и согласно законодательству Российской Федерации не может быть выдан иностранному государству», — отвечали ему из прокуратуры России. А в Польше эти запросы просто проигнорировали.

Великое противостояние

Так как экс-прокурор Антанас Пятраускас был недосягаем, оторваться решили на его заместителе, Николае Кремповском.

И хотелось бы посмеяться над делом, которое на него завели («Давал указание солдатам МВД СССР не впускать работников в здание Генеральной прокуратуры Литовской Республики, которое было захвачено и находилось под охраной военнослужащих другого государства — СССР, чем были созданы помехи нормальной работе при необходимости выполнять свои служебные обязанности в здании прокуратуры в нерабочие дни и после 18.00»), — да не получается.

Это не шутки, потому что мы имеем дело с полицейским государством в самом беспощадном, большевистском его варианте: Кремповский был арестован и сидел в СИЗО в одной камере с руководителем «Единства» Валерием Ивановым. В каком-то из тюремных переходов повстречался с политзаключенным Александром Смоткиным — тот видел его сильно избитым. Жаловался на сердце. Получил в итоге пять лет за то, что не давал коллегам-трудоголикам работать по выходным. Находясь под подпиской о невыезде, поехал в Белоруссию искать работу, поскольку границы как следует не охранялись. Но что ему мог предложить тамошний генпрокурор Василий Шолодонов, который примерно в то же время выдал литовской Фемиде стариков-коммунистов? Ничего, кроме того, что донести до Литвы тот факт, что Кремповский нарушил режим…

России в этой истории тоже похвастаться нечем: к чести генпрокурора Николая Трубина, он пытался помочь своему бывшему подчиненному и сразу после путча предоставил Кремповскому работу в прокуратуре. Тот жил в гостинице, семья оставалась в Вильнюсе, перспектив получить жилье не было. Но не это было главным. Вот что рассказал мне его лучший друг, который сидел с ним в одном кабинете, подполковник милиции и зампредседателя Центральной контрольной комиссии ЦК Компартии Литвы на платформе КПСС Вольдемар Носов: «За ним пришли из литовского посольства, с оружием. Маленькая полулегальная страна, независимость которой была провозглашена в нарушение действующего тогда законодательства, ПОСМЕЛА появиться в Генеральной ПРОКУРАТУРЕ другого государства с оружием, чтобы задержать действующего сотрудника государственного органа этой страны. И ни один, ни один человек не предупредил его об этом! Коля случайно ушел через другой выход… Он был высококлассный юрист и решил вернуться в Литву, говорил: «Мы же ничего не совершили, это они нарушили закон, а не мы!» Я его отговаривал. Вскоре после возвращения из Москвы он был арестован.

Отсидел три месяца, вышел под подписку о невыезде, поехал в Белоруссию искать работу. Что было дальше, вы знаете: по возвращении Николаю Кремповскому опять грозила тюремная камера. Он ждал, что за ним придут. Переживал. Нервничал. И, не дожидаясь очередного ареста, умер за обедом у родственников. Было ему всего 50 лет».

Так завершилась история противостояния двух литовских прокуратур.

 

«За все в ответе»

Станислав Цаплин

Есть в Вильнюсе музей того, чего в истории не было, — музей геноцида литовского народа. В смысле — музей доказательств того, как плохо литовцам жилось при СССР.

В столицах соседних Латвии с Эстонией поступили чуть-чуть мудрее, назвав свои музеи музеями «оккупаций», которых тоже не было. Но в применении этого термина («занятие вооруженными силами государства не принадлежащей ему территории») все-таки было меньше ошибок, чем в употреблении по отношению к литовцам слова «геноцид» («действия, совершаемые с намерением уничтожить какую-либо национальную, этническую, расовую или культурно-этническую группу»).

Музей геноцида расположен в самом центре Вильнюса, в здании бывшей тюрьмы КГБ. Среди множества человеческих портретов, которыми увешаны стены, выделяется стенд с фотографиями тех, кто, по задумке организаторов, в этом «геноциде» виноват. А именно — руководители НКВД и КГБ за все 50 с лишним лет, которые Литва находилась в составе Советского Союза. Последний по счету в этом ряду — генерал-майор Станислав Цаплин, который исполнял обязанности председателя КГБ Литовской ССР до конца августа 1991-го.

Не было, пожалуй, в Литве другого такого человека, о котором даже спустя четверть века рассказывали бы столько легенд.

Формально он был заместителем председателя литовского КГБ. Фактически — первым лицом и главным, поскольку первые лица, его непосредственные начальники, в самый острый момент дружно выходили из игры. Почему же Цаплин остался? В интервью газете «Известия», которое он дал в октябре 1991-го, он ответил так: «Потому что это было бы похоже на дезертирство».

В газетах его пытались представить эдаким литовским Пиночетом. Вот уж что было абсолютной неправдой!

«Я не был литовским Пиночетом хотя бы потому, что происходившим руководили люди такого уровня, что мне, скажем, они и руки бы не подали. Если в этой истории кому-то и отводились особые роли, то на литовский КГБ, где я был, кстати, не первым человеком, были возложены второстепенные функции.

Генерал КГБ, заместитель председателя КГБ Литовской ССР Станислав Цаплин был убит в Москве через три года после возвращения из Литвы. Преступление до сих пор не раскрыто. Фото из архива Г. Сапожниковой.

— А вы не пытались узнать, кто стрелял там, у телебашни, почему были жертвы? — старался вывести его на откровенный разговор журналист «Известий».

— Нам в республике запрещено было предпринимать какие-либо следственные действия — вести допросы и так далее. Только сбор оперативных данных. Мы помогали потом союзной прокуратуре, когда они приехали в Литву: им же пуль не показали, не дали осмотреть трупы, а это — главное. Ну, мы подобрали свидетельскую базу, нашли записи переговоров экипажей боевой техники, кое-какие видеоматериалы. Все отдали. Окончательные выводы — уже дело следствия».

Зато отвечать Цаплина за то, в чем он не участвовал, заставили по полной программе, не считаясь, какой он комитетчик — рядовой или ведущий.

«Из Вильнюса Станислав Цаплин приехал в Москву ждать решения своей судьбы. Новое руководство КГБ пока с ним не определилось: оно проводит внутреннее расследование, пытаясь разобраться в причастности сотрудников комитета к январским событиям в Вильнюсе. Кроме этого, Станислав Цаплин будет допрошен следователями литовской прокуратуры, находящимися сейчас в Москве», — «обрадует» читателей напоследок журналист.

…Непонятное это было время. То в огонь страну кидало, то в прорубь: то человек чувствовал себя королем, потому что вывез секретные документы и сберег людей, то раздавленной пешкой — когда представал перед фактом, что на собственной родине его будет допрашивать идейный враг. А разрешение на допрос даст не кто иной, как новый начальник, председатель КГБ СССР Вадим Бакатин…

Засада

Что ждало Цаплина по возвращении в Москву? Жизнь в двухкомнатной квартире вместе с семьей младшей дочери. Попросить отдельную жилплощадь он долгое время стеснялся. Приходили друзья, говорили: боже мой, неужели здесь проживает генерал? Да у нас лейтенанты не живут в таких квартирах…

С утра до вечера Цаплин обзванивал всех своих знакомых и просил принять на работу выходцев из Литвы. Счета за междугородние переговоры приходили баснословные. Однажды сообщил семье, что ему надо срочно скрыться, и друзья его устроили на конспиративную квартиру, где он и прятался. Чувствовал, что за ним идет охота? «Литовские друзья ему сказали, что его хотят вывезти в Литву и там судить. Мама рассказывала, что в нашем подъезде на папу была организована засада. И он несколько недель не приходил домой и не звонил», — вспоминают дочери.

Ни квартиры, ни славы, ни пенсии — только бег по расшатанным досочкам старого моста, который связывал прошлую жизнь с нынешней. А потом вдруг этот бег на середине пути оборвался…

3 января 1995 года генерал-майор Цаплин был найден мертвым. Он лежал на льду Москвы-реки, на самой ее середине, у полыньи. По официальной версии — скончался от сердечной недостаточности. По неофициальной — был убит.

Все вздрогнули, но по-разному. В Вильнюсе кое-кто вздохнул с облегчением. Не исключено, что с облегчением перекрестились и в Москве, — знал Станислав Александрович много. Реально много — для того, чтобы прочертить биссектрисы от контрабанды оружия до наркотиков, от Москвы до Вильнюса, от Литвы до Чечни.

«Его смерть для меня была шоком. Я уже сидел в тюрьме, когда мне литовцы подкинули газету, и охранник с издевкой сказал — смотри, вашего Цаплина долбанули сами же ваши русские», — годы спустя рассказывал политзаключенный Александр Смоткин.

В Москве, наоборот, подозревали литовский след. Были ли для этого основания?

«Я был бы рад, если бы это были литовские спецслужбы. Было бы чем гордиться. Но я не знаю, кто в Литве был бы — способен на такие блестящие подвиги…» — цинично прокомментировал смерть Цаплина серый литовский кардинал Аудрюс Буткявичюс.

Зачем Цаплин вообще согласился поехать в Литву перед самым началом «поющей» революции? Семье объяснил так: «Я согласился на самую трудную республику, передо мной два или три человека отказались туда ехать, а я согласился». Старшая дочь, Рита, приехала на день рождения матери в декабре, когда до январских событий оставались считанные недели, он с грустью ей рассказывал: «Сожгли чучело советского солдата в форме. Идет ужасная антисоветская пропаганда по телевидению. Атмосфера сгущается. Что-то будет»…

— В начале лета 1991-го он зашел ко мне в гости, — вспоминает бывший редактор газеты «Советская Литва» Станислава Юонене. — Я такого отчаяния на его лице никогда не видела. Он только что вернулся с совещания в КГБ, в Москве, где делал доклад о процессах, которые идут в Литве. И никто, никто на это — даже Крючков — не обратил внимания! Такого безразличия ко всему тому, что он рассказывал, Станислав Александрович не ожидал. Он был в такой растерянности…

Кроме Буткявичюса, не нашлось среди моих собеседников ни одного человека, который сказал бы о Цаплине хоть что-то плохое. Всем запомнилось одно — как он страдал от того, что не может остановить колесо, которое уже вовсю катилось с горы, сметая на своем пути целую страну.

Из воспоминаний старшей дочери Станислава Цаплина Маргариты

— Я начну с конца. 30 декабря 1994 года мы с папой встретились в последний раз. Они с мамой приехали ко мне в Петрозаводск, и мы собирались вместе встретить Новый год, но папа внезапно засобирался в Москву. Мы привыкли не задавать лишних вопросов: раз папа говорит, что надо, значит, это действительно надо. Я стояла на перроне и грустно махала вслед уходящему поезду. Только с папой бывает настоящий праздник — теплый, веселый, искрящийся. Только рядом с папой испытываешь какое-то необъяснимое счастье, даже если он занят, молчит или сердится.

Вдруг поезд остановился. Тронулся и опять остановился. И долго стоял. Мы часто провожали друг друга, но такого никогда не было, особенно с нашим фирменным поездом «Карелия». Вот он снова тронулся… и опять встал! Мы стали смеяться и знаками показывать друг другу: вот, поезд не хочет везти папу в Москву! Если бы я только знала…

Дочери генерала Цаплина Маргарита и Виктория вспоминают, что больше всего их отца убило предательство не в Вильнюсе, а в высших эшелонах московской власти. Фото из архива Г. Сапожниковой.

Если бы я знала, что через четыре дня снова буду стоять на этом же перроне. Я поеду хоронить моего папу.

Что в папе притягивало? Наверное, его невероятное обаяние, но главное — порядочность, тоже невероятная. Я не знаю ни одного некрасивого папиного поступка. Он никогда никого не подвел, не остался равнодушным. Никого не предал. Рядом с ним было спокойно и надежно. И он притягивал к себе таких же надежных и честных людей. Его порядочность еще заключалась в том, что он никогда ничего не старался получить для себя: привилегии, звания, более комфортные места для службы. Ему претило само понятие — лучше устроиться, удобнее пожить.

Когда в Литве настали трудные времена, папа постарался сделать все, что было в его силах, для своих сотрудников. Я знаю немного, но две вещи я знаю наверняка: папе удалось вывезти из оцепленного здания КГБ архивы, в которых были судьбы живых людей. И второе: он устроил всех до одного своих сослуживцев, кто покинул Литву после событий 1991 года. Сидя дома на — диване, с утра до вечера звонил в города бывшего Советского Союза, договаривался о жилье и работе для них, будучи сам без работы и с клеймом литовского Пиночета.

Тучи над папиной головой сгущались, друзья предлагали ему спрятаться и отсидеться, нашли несколько вполне надежных мест, но папа отказался. Он никогда не был трусом и не чувствовал, что в чем-то виноват, он просто выполнил приказ. Он, наверное, просто не ожидал, что его и многих других предадут, и предадут на таком высоком уровне. Мне кажется, он чувствовал, чем все закончится, но прятаться не стал. Может показаться, что ему все надоело, он устал и, чувствуя безысходность, сам пошел навстречу своей судьбе.

Младшая дочь Цаплина Виктория

— Мама считала, что вызвал его на встречу один папин сотрудник из Литвы, с литовской фамилией, и даже называла конкретного человека, который звонил ему весь день 2 января и — пытался вытащить его из дома. И наконец-то вызвал! Но папины друзья сказали: нет, нет, что вы, это не он…

Папа уехал на встречу и не вернулся. Я знаю, что он зашел проведать коллегу в госпиталь, и тут след теряется. Такое впечатление, что за ним следили: остановилась машина, его туда посадили и увезли. Его нашли где-то за парком, на льду Москвы-реки, около проруби. Место очень безлюдное, вряд ли ночью там просто так кто-то гуляет.

Нам сказали, что причина смерти — сердечная недостаточность. Дали медицинскую справку, что он упал с берега и ударился об лед. Как он мог скатиться и выкатиться на середину реки через заросли кустов и деревьев? У него был черный синяк во весь лоб. И он был мокрый весь. Рядом лежал раскрытый дипломат. Но все документы были на месте и деньги. Ему было 58 лет.

Маму несколько раз вызывали на допросы, но у нее было ощущение, что дело спускают на тормозах и его смерть хотят представить, как естественный уход. На поминках было огромное количество народа, я подумала: неужели столько народу его знало? Были литовцы, по крайней мере несколько человек. Для меня он просто открылся на поминках. Я подумала: боже мой, какой, оказывается, у меня был папа…

Игорь, близкий друг семьи:

— Жена Станислава Александровича, Зоя Ивановна, позвонила и сказала, что нужно ехать на опознание. Я поехал. Оказалось, это действительно был он. Причем на теле явно были следы волочения. То есть он пошел на встречу с кем-то, отказался от сопровождающего его сотрудника, сказал, что встречается с близким человеком, и после этого пропал… Кто-то его привез к реке, столкнул и выволок на лед. Чтобы попасть на то место, где он лежал, надо спуститься с обрыва и пройти метров 15 от берега. Не то чтобы это походило на почерк спецслужб, но… Замаскировано было под то, что он будто бы случайно упал. Наверное, расчет был на то, что к утру тело уйдет под лед.

Может быть, он кого-то подозревал в предательстве или в двойной игре уже тогда. Потому что не раз говорил, что доверять приходится только самому себе и самым близким.

После смерти прошло то ли 9 дней, то ли 40, и его дочь Вика нашла на ручке квартиры записку, склеенную из газетных букв, из которых были выложены слова: «За все в ответе».

Был ли у него после возвращения из Литвы синдром про-игравшего?

Скорее ощущение проигрыша от того, что развалилась вся страна. Он очень переживал, что они, офицеры КГБ, не смогли ничего сделать, чтобы как-то ее удержать. Удивлялся, как можно было, будучи руководителем великой державы, все сдать? Часто задавал себе вопрос: «Почему, когда эти ребята собрались в Беловежской Пуще, Горбачев, как руководитель СССР, не сказал, что это заговор? Все же просто: выдвигается группа, эти ребята арестовываются и спрашивается: а чего это вы тут понаписали, как это так вы между собой разделили Союз?»

Но ни он и никто другой этого не сделал.

У Станислава Александровича была своя война: он помогал своим бывшим подчиненным удержаться на плаву и вытаскивал их с самых низов — и прапорщиков, и оперработников, и сотрудников оперативно-технических служб. Он постоянно сидел на телефоне и всех обзванивал. Почему я и говорю, что это был настоящий генерал, — потому что он никого не бросил.

Но тем, кто остался в Литве, он помочь был не в силах…

 

Александр Осипов: «В нынешней Литве мы — антигерои»

С этим человеком мы встретились несколько лет назад в Вильнюсе.

Он ни о чем не просил — просто хотел, чтобы его выслушали. Я согласилась, потому что к этому времени, слава тебе, Господи, давно избавилась от милой прибалтийской привычки с ужасом убегать от «бывших».

От писем, которые он просил передать в Москву, хотелось плакать. Читать их было горько, а не читать — стыдно. Речь шла о том, что случилось с экс-сотрудниками КГБ Литовской ССР после того, как Советский Союз на их территории закончился. А случилось вот что:

«Ликвидация КГБ Литовской ССР завершилась увольнением нескольких сотен военнослужащих без пенсионного обеспечения.

После принятия местными властями Закона «О ликвидации или приостановлении деятельности прикрытия спецслужб зарубежных государств» ситуация резко ухудшилась. Бывшим военнослужащим КГБ запрещалось в течение 10 лет работать в госучреждениях, банках, административных органах, на стратегических объектах, в учебных и воспитательных заведениях, в транспортных предприятиях, в охранных фирмах, поскольку все предприятия, на которых работают бывшие сотрудники КГБ, рассматриваются как организации прикрытия спецслужб зарубежных государств…

Трудоустройство в частные структуры также связано с постановкой в известность руководителей о своей предыдущей работе в КГБ. Эта фирма или предприятие в течение 10 лет рассматривается как возможное прикрытие иностранной (читай — российской) спецслужбы. Были случаи, когда бывший сотрудник КГБ открывал свое дело, — и его компания тут же бралась в разработку с перманентными проверками, ревизиями, набором агентурных и оперативно-технических мероприятий сроком на 10 лет.

Принятие в 2001 году Закона «О люстрации», а также вступление Литвы в НАТО, с сопутствующей этому событию истерией в отношении бывших сотрудников КГБ, сделало наше положение вовсе невыносимым. Многие из нас живут за чертой бедности и влачат жалкое существование, перебиваясь случайными заработками и помощью родственников.

Большинство из наших бывших коллег остались верными некогда данной присяге, несмотря на сильнейшее давление, шантаж и угрозы. Среди нас есть и те, кто проработал более 10 лет, и те, кто выполнял интернациональный долг в Афганистане, но не дослужил до пенсии, — все мы оказались в одинаково критическом положении на всю оставшуюся жизнь. По литовскому законодательству наша воинская служба не засчитывается в стаж, и поэтому у нас нет оснований на получение даже минимальной пенсии по старости».

Краснея за ответы, которые приходили авторам этих писем из Москвы («Правовых оснований для удовлетворения просьбы не имеется»), я решила порасспрашивать моего собеседника о жизни — командировка подходила к концу, основные интервью были взяты, хотелось сверить карты с настоящим профессионалом, тем более что по языку чувствовалось, что человек передо мной — умнейший, глупых в советские времена в контрразведку не брали. Звали человека Александр ОСИПОВ.

«Есть решение, что Прибалтику отдадут»

— Итак: бывшим сотрудникам КГБ даже не было предложено участвовать в строительстве нового литовского государства — с учетом вашего опыта, мозгов и всех прочих достоинств?

— Нет, конечно. Мы, как и сама наша организация, демонизированы и являемся исчадием ада, в нынешней Литве мы — антигерои. В Литве действует полтора десятка законов и подзаконных актов, которые лишают нас возможности нормально жить. Ситуация не меняется ни на йоту на протяжении всех этих 20 последних лет. Более того, преследование бывших сотрудников КГБ становится все более изощренным. Под действие всех этих иезуитских законов, которые личность просто размазывают, попадает даже человек, который окончил высшую школу КГБ и прослужил несколько месяцев.

— Что находится в той синей папке, которую вы принесли с собой?

— Копии документов, которые в 1991 году подписывало новое литовское руководство с руководством КГБ СССР о том, что оно гарантирует социальную защиту бывшим сотрудникам, их — переквалификацию, трудоустройство им и членам их семей. Ничего из того, что там написано, выполнено не было. В — Европейском союзе в рамках закона о люстрации определенные меры принимаются в 11 государствах, но таких законов, как в Литве, направленных непосредственно на кадровых сотрудников спецслужб, ни в одном государстве нет. Существует, например, закон, по которому годы, отработанные в системе КГБ, не включаются в трудовой стаж, и люди по достижении пенсионного возраста не получают пенсии. В чем их вина? В чем вина людей, которые не совершали предательства, которые до конца оставались верными? Почему они страдают?

— Вы не пробовали обращаться в суд?

— Ну а как же: Европейский суд по правам человека принимал решение в пользу бывших сотрудников комитета, но Литва не торопится их выполнять. Из трех выигранных дел в европейских судах ни одно не реализовано.

— Вернемся в 1991 год. Какие признаки говорили вам о том, что в Вильнюсе готовится нечто грандиозное?

— Ситуация была настолько остра, что полыхнуть могло в любом месте. Самый большой психоз и нагнетание обстановки создавали многотысячные митинги, на которые собирались по 100–200 тысяч человек. Вторым инструментом было телевидение, которое ежедневно методично добивало ситуацию. Новым властям независимой Литвы оставалось совсем немножко, чтобы переломить чашу весов на свою сторону. Для того, чтобы окончательно сплотить литовской народ, нужна была маленькая кровь. И эту кровь нужно было каким-то образом пролить. Что и было достаточно успешно сделано.

— О том, что сюда приезжали разного рода зарубежные специалисты и политтехнологи типа Джина Шарпа, вы знали, отслеживали их деятельность?

— Разумеется. Всю информацию ежедневно, по многу раз отправляли в Москву. Никакого решения Москва не принимала. Даже когда мы разоблачали откровенных предателей и изменников и докладывали в Москву о том, что необходимо принимать к ним меры, рекомендация была такой: уволить. Всего-навсего.

— Вы понимали, что иностранные эмиссары приезжали в Литву не просто так?

— Мы получали достаточно много информации и догадывались, что без влияния извне здесь не обходится. Но окончательно все встало на свои места летом 1989 года. Во время одной из командировок в Москву, после того как я сделал доклад о ситуации, один из руководителей КГБ в частной беседе обратился ко мне и сказал: «Вы хорошие ребята, но будьте, пожалуйста, осторожны, работайте таким образом, чтобы ваша работа не могла вам повредить». Я удивился и спросил: «А в чем дело?» Тогда он и сказал: «Есть решение, что Прибалтику отдадут». Весь ход событий был предрешен, поэтому вся дальнейшая наша работа строилась исключительно на наблюдении за ситуацией. И когда говорят о том, что КГБ Литовской ССР принимал непосредственное участие в январских событиях, — это, конечно, неправда.

Наблюдатель

— Каким образом 13 января 1991 года в нужном месте в нужный час оказалось такое количество иностранных журналистов?

— Представители западных СМИ созывались новыми литовскими властями. Они находились здесь уже на протяжении 3–4 дней. Мы отмечали массовый заезд огромного количества представителей прессы и предполагали, что что-то должно произойти в любой момент, — вывести на улицу 100 тысяч человек и спровоцировать столкновения со сторонниками «Единства» для профессионала было бы минутным делом. И они сделали более серьезную провокацию. С кровью.

— У вас в голове сложилось четкое понимание того, что все-таки произошло в январе 1991-го?

— Из многочисленных показаний тех людей, которые находились в те дни возле телебашни и телецентра, картина складывается достаточно ясная. О том, что стреляли сверху, с крыш, имеются десятки свидетельств, потому что это событие имело место. Вы спрашиваете — знали ли мы о том, что со стороны военных предполагаются какие-то действия? О том, что приехала «Альфа», я узнал за сутки до начала событий. Чувствовалось, что что-то намечается. Особенно насторожил один разговор. Перед уходом домой я зашел к заместителю председателя комитета Станиславу Цаплину, и он сказал: военные что-то замышляют, постарайся сегодня никуда не выходить, а еще было бы лучше, чтобы у тебя были свидетели. Я поехал домой и вплоть до позднего вечера делал с домашнего телефона звонки, а рано утром проснулся под шум, потому что город уже гудел. Это было около шести утра, я собрался и поехал на работу. В аналогичной позиции находился весь наш оперативный состав.

Экс-сотрудника КГБ Литовской ССР Александра Осипова и его коллег Литва продолжала преследовать и спустя десятилетия после выхода из СССР. Фото Г. Сапожниковой.

Литве нужны герои

— Такому профессионалу, как Цаплин, предугадать, что военные что-то замышляют, допустим, было несложно. Но, скажите, каким образом в эту ситуацию умудрились так ювелирно вписаться те боевики, которые стреляли с крыш?

— Ответить на этот вопрос, наверное, вам сможет только сам Аудрюс Буткявичюс. Всю правду знает он. Но можно предположить, что у него были свои источники информации. И они не скрывали, что о предстоящих событиях были хорошо информированы. Об этом даже писалось в прессе: один из бывших сотрудников КГБ, который перешел в новую структуру, достаточно откровенно говорил, что у него были источники информации из числа военных, которые докладывали ему о предстоящих событиях. О том, что планируется, тут же становилось известно противной стороне, и они включались в игру.

— Буткявичюс пытался меня убедить, что стрелять с крыш вполне могли и русские националисты.

— Я лично хорошо знаком с Буткявичюсом, поэтому могу сказать, что в разговоре с вами он лукавил. Он мне сам рассказывал, что стрелки — это бывшие пограничники из Алитуса, 18 человек. Была даже такая ситуация: когда награждали героев январских событий, защитников независимости Литвы, людей, которые являлись основными исполнителями и провокаторами событий, не включили в списки награжденных. И они заявили о своей претензии, возмутившись, почему их не награждают? (О них в своей книге «Корабль дураков» упоминает и писатель В. Петкявичюс — в бытность его председателем комитета сейма по безопасности эта делегация приходила жаловаться и ему. — Г. С.). Тогда их главного представителя привезли в сейм, поставили на ковер и сказали: если ты, уважаемый, хоть один раз где-нибудь вякнешь, что вы в этом участвовали, то на этом твоя карьера может закончиться. А может быть, и жизнь. Понятно теперь, почему они сегодня бегают от журналистов?

— Но если всем сразу же все было понятно, почему общество молча проглотило ложь про погибших у телебашни? Почему нельзя было еще тогда защитить и «Альфу», и армию?

— Никто не молчал. Существовали экспертизы, акты, в итоговом документе, подписанном генпрокурором Трубиным, расписано было все конкретно — кто и как погиб. Никто ничего не скрывал. Другое дело, что из этой ситуации в Литве сделали культ. Литве нужны были герои, а ничего геройского в том событии не было. Но миф был создан, и его нужно подкреплять. И на этом зиждется идеология сегодняшнего литовского руководства. Нельзя развенчивать этот миф, потому что это основа, без которой все рухнет. Поэтому и не проводятся расследования — потому что это невыгодно официальным литовским властям.

— Но это ж не может длиться вечно?

— Нет, конечно. Но для истории 20 лет — это не срок. Пройдет еще 20 лет, но все равно это дело когда-то расследуют, потому что ситуация шита белыми нитками. Все очевидно, но литовские власти очевидное отрицают.

Квартирный вопрос испортил не только москвичей

— А в чем был интерес Буткявичюса рассказывать вам о том, что он поставил на крыши домов своих стрелков?

— Это отдельная история. В свое время он обратился ко мне с просьбой дать показания против Ландсбергиса о том, что тот в свое время являлся агентом органов безопасности.

— А он являлся?

— Да, и это ни для кого не секрет. В те времена, когда у Буткявичюса возник конфликт с Ландсбергисом, он обратился ко мне с просьбой — не могу ли я помочь ему в расследовании этой ситуации? Я сказал, что могу, потому что знаю непосредственно того оперативного работника, у которого на связи был Ландсбергис, и могу лично подтвердить, что видел учетную карточку из вспомогательной картотеки. О чем я и поведал комиссии, которая это дело расследовала. Мои показания зарегистрировали, но… Счет был 0:0 — мы не смогли доказать без подписки о сотрудничестве то, что Ландсбергис был агентом, а суд не признал, что мы его оклеветали. Все разошлись при своих интересах.

— Это правда, что вильнюсскую квартиру Цаплина после его отъезда занял Буткявичюс?

— Правда. Сразу после того, как из квартиры была вывезена мебель, Буткявичюс туда и вселился. Цаплин уехал на второй день после событий. Это не было бегством — со стороны литовских властей пришло предупреждение о том, что в отношении него будут приниматься репрессивные меры, поэтому, пока этого не случилось, ему рекомендуют покинуть Литву. Что он и сделал. Что касается его смерти, которая до сих пор не расследована, то это трагедия не только для его семьи, но и для меня, потому что лично для меня он был другом.

— Вам его смерть тоже показалась «своевременной» и странной?

— Участие литовских спецслужб в гибели Цаплина не доказано. Хотя, если поставить вопрос, кому это выгодно, то именно литовской стороне, потому что, оставаясь за штатом КГБ, он делал очень много для того, чтобы помочь бывшим сотрудникам комитета. Он занимался их трудоустройством в территориальные органы России, принимал живое участие в судьбах этих людей. У него была великолепная информационная подборка, архив по Литве, в котором многие документы ждали своего времени, чтобы быть обнародованными. В этом смысле смерть Цаплина определенным кругам в Литве была выгодна. Но доказательств я не имею. Отсутствие результатов работы следствия говорит о том, что здесь все-таки было не простое бытовое убийство. Слишком много в деле есть нестыковок. Трудно поверить, что он пошел на встречу в лесопарковую зону один, а затем оступился, упал и ударился. Он был умный и осторожный человек. Литовские спецслужбы на самом деле ездили «охотиться» и по России, и по Белоруссии, но не нужно их демонизировать. Там и по сегодняшний день практически нет профессионалов.

Миф продолжает работать

— По прошествии стольких лет вы смогли найти ответ на вопрос — что все-таки с нашей страной произошло в 1991 году?

— Мы об этом много говорили и с Цаплиным, когда уже не находились на службе, и приходили всегда примерно к одним и тем же выводам — что имело место предательство со стороны Горбачева, и в той ситуации мы ничего не могли изменить. Очень часто, вплоть до сего дня, нас упрекают в том, что мы плохие профессионалы, не уберегли Советский Союз. Но если мы в чем-то и виноваты, так только в том, что у Крючкова не хватило мужества арестовать Горбачева и привлечь к суду.

Рано или поздно переоценка ценностей произойдет. Но пока существуют люди, которые живут на этом мифе, причем которые имеют бонусы в виде премий и ежемесячных пособий как участники и герои тех событий, ничего другого ждать не приходится. Сегодня в Литве существует целый класс людей, которые считаются героями отечества, хотя на самом деле ничего не сделали. Список героев с каждым годом растет, миф продолжает работать. И отказаться от него сегодня — это значит лишить несколько тысяч человек преимуществ, которые они на сегодняшний день имеют. Персональные пенсии и земельные участки, которые давались героям январских событий и защитникам независимости Литвы, придется возвращать государству, как незаслуженно полученное вознаграждение. Поэтому миф и не развенчивается.

— Какова степень запуганности народа в сегодняшней Литве? Государство продолжает преследовать тех, кто придерживается позиции, которая противоречит официальной версии?

— Даже те люди, которые давали показания в суде о том, что во время январских событий видели, как стреляли сверху, в той или иной степени высказывали опасения за свою дальнейшую судьбу. Остальные несколько десятков людей, в том числе и мне лично знакомых, отказались официально дать на суде показания, боясь преследования. Литва по всем показателям — одно из самых неудачных государств Евросоюза, хотя со стороны создается впечатление, что все здесь благополучно, на самом деле ситуация катастрофическая. Власти сегодня откровенно врут о том, что народ живет замечательно, что ситуация с каждым днем улучшается. Это не соответствует действительности. Но народ не выходит на улицы бороться за свои права, потому что боится потерять даже те крохи, которые имеет.

* * *

По иронии судьбы после разговора с Осиповым я как раз собиралась на встречу с Аудрюсом Буткявичюсом. И вдруг меня осенило.

— Как думаете: какой вопрос ему задать, чтобы вывести его из себя? — попросила я совета у своего собеседника.

Он ответил не задумываясь:

— Спросите его — что он будет делать, если эти 18 пограничников вдруг заговорят?

Я так и сделала.

Реакция была фантастической: умный и хитрый Аудрюс Буткявичюс, с которым мы до этого вели бесконечно интересные разговоры, вдруг вышел из себя. Говорил, что я занимаюсь ерундой. Что играю в игры старых коммунистов. Занимаюсь политическими играми и оскорбляю погибших. И даже пытался выгнать меня из профессии.

Терять приятельские отношения с безусловно умным, хотя и коварным собеседником, было жалко. Но для полноты мозаики этого эмоционального «бриллианта» явно не хватало, поэтому приходилось терпеть и слушать.

…Похохотать над этим эпизодом вместе с Александром Осиповым у нас не получилось. Больше мы с ним не увиделись. Очень скоро после этого нашего спонтанного интервью он скоропостижно скончался от непонятной болезни.

 

Владислав Швед: «Мы мечтали совсем о другой Литве»

Почему спустя четверть века я решила вернуться к этой теме?

Не только потому, что в Вильнюсе в данный момент идет судебный процесс над участниками январских событий 1991 года. И не потому, что исполняется 25 лет развалу СССР, который начался именно в Литве. Не покидает стойкое ощущение дежавю: технологии, которые много лет назад использовались в Вильнюсе, были извлечены из шкафов и применены недавно на Украине практически без корректировок. И запах смерти, и телевизионная брань, и многочисленные западные консультанты — теория Джина Шарпа снова оказалась востребованной.

Мы говорим об этом еще с одним фигурантом заочного списка подсудимых, бывшим вторым секретарем ЦК Компартии Литвы, автором книг «Литва против России и «Альфы» и «Неонацисты Литвы против России» Владиславом Шведом.

— Листаю ваши книги и ловлю себя на мысли о том, что речь в них идет не о событиях 25-летней давности, а о делах нынешних. Украинских.

— Вы совершенно правы! Мне тоже кажется, что на Украине повторяется тот же сценарий, который в начале 90-х разыгрывался в Литве, только на более квалифицированном уровне.

— Вы имеете в виду выстрелы неизвестных снайперов на майдане? По аналогии того, как стреляли с крыш домов около вильнюсской телебашни в январе 1991-го?

— Абсолютно точно. Причем, заметьте, что это повторялось и в ряде других регионов: и в Египте неизвестные стреляли с крыш, и в Ираке. Почерк тот же.

— То есть речь идет об определенной технологии?

— Именно, причем эта технология не меняется. Уму непостижимо, дошли до того, что уверяли: люди в Одессе сами себя стали обливать горючей жидкостью и поджигать… Ну, а в Литве в 1991-м говорили: никто не мог стрелять, кроме советских военнослужащих, которые были вооружены винтовками Мосина, охотничьими ружьями и малокалиберными винтовками… Это же чушь! Но в ней никто не хочет разбираться, потому что мир сегодня пляшет под дудку американцев. На Украине удалось сделать то, что в свое время не получилось в Литве: ради того, чтобы доказать варварскую сущность советских военнослужащих, в Вильнюсе был запланирован поджог телебашни, Дома печати и Верховного Совета.

В пламени, которое должно было охватить здание Верховного Совета, погибло бы более 3000 человек. Об этом в одном из интервью с гордостью заявил бывший глава Департамента охраны края Аудрюс Буткявичюс. Он был одним из идеологов сопротивления «советской», как они называли, агрессии. Накануне в Верховном Совете собралось 3200 добровольцев, плюс депутаты, журналисты и обслуживающий персонал.

Бывший секретарь ЦК Компартии Литвы, писатель Владислав Швед считает, что обкатанный в Литве сценарий в точности воспроизвели и повторили в 2014 году на Украине. Фото из архива Г. Сапожниковой.

В ожидании штурма выходы в здании заблокировали мешками с песком, а туалеты и подсобные помещения были заранее забиты емкостями с бензином и другими горючими материалами. Если бы начался пожар, то жертв было бы тысячи. Вывести людей, как обещалось, не удалось бы. Буткявичюс не постеснялся сказать, что все это было бы снято на видеопленку и разослано правительствам ведущих мировых держав, как свидетельство преступлений советских военных.

Литовский опыт в плане сокрытия реальных обстоятельств гибели январских жертв успешно использовали киевские власти. И на майдане в Киеве скрывали трупы, и в Одессе.

— Но если проколы в той давней истории с вильнюсской телебашней очевидны — почему на них никто не обращает внимания?

— Российские власти недооценивают ситуацию с январскими событиями 1991 года в Вильнюсе. А литовским это невыгодно. Потому что их «героический выход» из «ужасного» Советского Союза, за время пребывания в котором население Литвы увеличилось на миллион человек, а уровень ее экономического развития, по мнению экспертов ЦРУ, соответствовал Дании, — это основа и фундамент, на котором они держатся.

Царскую Россию травили так же, как Россию нынешнюю

— Я с интересом прочитала в вашей книге свидетельства об атмосфере, которая царила в Литве конца 80-х — начала 90-х. Как же это напоминает нынешнюю Украину! Это правда, что главный идеолог «Саюдиса» Ромуальдас Озолас писал, что «русская культура и искусство — это ужас и жуть», а «национальные черты русских — тупоумие, лень, близорукость и равнодушие»? А почему на это не было никакой реакции?

— Добавлю, что сам Озолас тогда был членом бюро ЦК Компартии и в свое время составлял сборники, пропагандирующие достижения Советской Литвы. Почему никто не реагировал на клевету Озоласа? Некому было. В Компартии Литвы уже вовсю заправляли «саюдисты», а в Москве Горбачев добросовестно выполнял свое обещание отпустить Прибалтику, которое он дал Рейгану в Рейкьявике, и делал для этого все. Он считал, что после этого СССР примут в европейский дом… Он был дилетантом и не знал истории России. Царскую Россию травили так же, как Россию сегодняшнюю!

— Тот факт, что Литва спустя 25 лет реанимировала эту старую историю, составив список «военных преступников», в который вошли несколько десятков россиян, в эту травлю вписывается? Командира «Альфы» Михаила Головатова задерживали в Австрии, десантника Василия Котлярова — в Риме. Полковник запаса Юрий Мель сидит в литовской тюрьме уже два года. Почему все это вдруг стало актуально именно сейчас?

— Как вы помните, в 2009 году ПАСЕ по инициативе литовских политиков приняла резолюцию о тождестве сталинизма и нацизма. Так вот, выполняя указания «вашингтонского обкома», — а в Литве привыкли работать по указаниям, — литовские парламентарии решили, что надо добивать Россию до конца, а та на литовские демарши не реагирует. Поэтому можно без проб-лем доказать, что она является правопреемницей преступного — государства. И когда эти заочные процессы пройдут, на которых эти бывшие советские, а теперь российские граждане будут осуждены и признаны военными преступниками, Литва получит полное право заявлять, что Россия как правопреемник преступного государства должна нести за это моральную и материальную ответственность.

— А сами-то вы каким образом оказались в этом преступном списке?

— Очень просто. Я был вторым секретарем Компартии Литвы на платформе КПСС.

— То есть вас записали в военные преступники и обвинили в антигосударственной деятельности по чисто идеологическим причинам, по принципу коллективной ответственности, который господствовал в СССР в сталинский период?

— Я всегда выступал за то, что Литва имеет право выйти из Союза, но по закону, проведя референдум. Верховный Совет Литовской ССР, который в марте 1990-го спешно объявил независимость, набрал менее 40 % голосов избирателей.

Cепаратисты пытались ускорить ход событий, так как знали — двух третей на референдуме, как это положено, они не получат. Поэтому они и устроили трагедию у телебашни. Литовцев надо было уверить в том, что советская власть является преступной. События января 1991-го были устроены таким образом, чтобы можно было запятнать ее еще и кровью. Аналогичным образом литовские фальсификаторы устроили кровавую расправу в июле 1991 года на таможенном посту в Мядининкае, причем в период пребывания президента США Дж. Буша-старшего в Москве. Там также стояла задача навесить на СССР еще одно кровавое преступление.

Горбачеву спокойно спится?

— Я полагаю, что вы знакомы с письмом Константина Никулина (Михайлова), приговоренного Вильнюсским окружным судом к пожизненному заключению именно за Мядининкай? За убийство, которого он не совершал… «Политический режим Литвы на базе моего дела и дела 13 января у телебашни города Вильнюса предъявляет юридические, политические и уголовные претензии нашему бывшему государству — СССР и, в частности, политике ЦК КПСС, который являлся главным верховным управляющим органом нашей страны. При этом очень важно следующее: ЦК КПСС признан в Литве преступной организацией. До развала СССР этой организацией руководил Михаил Горбачев. К Михаилу Горбачеву у Литвы почему-то претензий нет. Его даже не осуждают. Зато простому военному, который служил родине и выполнял свой долг, можно предъявить обвинение по всем пунктам, отловив его по европейскому ордеру на арест, и осудить на реальный срок заключения. У меня вопрос — он, конечно, риторический: Михаилу Горбачеву спокойно спится? Он не хочет каким-то образом помочь солдатам, которые служили под его началом и в общем-то за его решение оказались в беде?

Вот уже девятый год я нахожусь под незаконным арестом в Литовской Республике, осужденный по статье 100 УК Литвы — «военные преступления против человечности» с вышеуказанными обвинениями. Я не один такой — нас здесь много. Нас, кто честно выполнял свой долг и служил Родине, — теперь судят за то, что мы были частью системы, и все грехи этой системы пытаются повесить на нас. Доказательств моей вины и моего подразделения — нет. Меня судят по статье «военные преступления против человечности», которой в кодексе 1991 года не было даже близко, а я служил в гражданской структуре — МВД СССР…» Что думаете по этому поводу?

— Ситуация с Никулиным являет собой ярчайший образец «правосудности» литовского правосудия, которое выполняет роль марионетки тамошних властей. Это марионеточное образование призвано придавать бредовым идеям литовских политиков правовую обоснованность. Посудите сами. За 18 лет следствия по делу «Мядининкай» не было установлено ни подлинное место совершения преступления, ни хотя бы один факт, подтверждавший присутствие там Никулина. Но судей Вильнюсского окружного суда это не смутило, и они вынесли приговор — пожизненное заключение невиновному человеку, который литовские власти будут использовать, как доказательство преступной политики СССР.

При этом прокуроры не обременяют себя логикой доказательности. Так, в июле 2015 г. на заседании Апелляционного суда прокурор в своей обвинительной речи признал, что Константин — Никулин не мог быть в момент преступления в Мядининкае. И через несколько минут тот же прокурор заявил, что именно Никулин начал расстрел сотрудников таможенного поста… Коллегия Апелляционного суда на это не отреагировала. Сегодня известно, что президент Даля Грибаускайте дала негласное указание суду признать Никулина виновным в совершении военного преступления в любом случае. Комментарии излишни. Можно лишь добавить, что литовские прокуроры и судьи сумели переплюнуть известные процессы, проходившие в СССР в 1937 году.

Что же касается Горбачева, то его еще в советский период бывший редактор журнала «Коммунист», доктор философии Ричард Иванович Косолапов назвал «эпохальным ничтожеством». Имея полное право отдать под суд преступную тройку Ельцина, Кравчука и Шушкевича, подписавших Беловежские соглашения, он предпочел сложить полномочия Президента СССР и отдать Союз на растерзание. Напомню, что уже 11 декабря 1991 года Комитет конституционного надзора СССР своим заявлением признал эти соглашения незаконными. То есть правовые основания у Президента СССР для взятия под арест беловежских заговорщиков были. В ситуации с проведением силовой акции по восстановлению действия Конституции СССР на территории Литовской ССР в январе 1991 года Горбачев повел себя, как трусливый подстрекатель, заявив, что не отдавал приказа на проведение этой акции. Напомню, что в декабре 1990 года IV Съезд народных депутатов СССР наделил Президента СССР практически диктаторскими полномочиями. Но это не прибавило ему мужества. В мировой истории мало подобных примеров малодушия, трусости и предательства со стороны главы государства.

Как раз на днях я поздравлял с 90-летием знаменитого дипломата Валентина Фалина — в начале 90-х он был членом ЦК КПСС. И знаете, что он мне рассказал?

Оказывается, днем 12 января 1991 года он был в приемной Горбачева и случайно услышал через приоткрытую дверь в его кабинет, как Михаил Сергеевич разговаривал по телефону с маршалом СССР Дмитрием Язовым. «Не применять боевых патронов! — четко приказывал Президент СССР министру обороны. — Только в том случае, если будет опасность для жизни солдат».

Что это, как не очередное доказательство того, что события в Вильнюсе состоялись именно с подачи Горбачева? Все он, конечно, про ту операцию прекрасно знал…

Подарки следует вернуть

— 37 томов по уголовному делу о январских событиях в Вильнюсе Генпрокуратура СССР в сентябре 1991-го подарила литовской стороне во имя дружелюбного будущего. Именно так тогда понимали дружбу и демократию… Теплых отношений у России и Литвы больше нет — подарок, по логике, следовало бы вернуть. И не один: все, надеюсь, помнят, что город Вильнюс был передан литовцам в знак вечной дружбы Литвы и Советского Союза?

— Если бы речь шла только о Вильнюсе! Когда Советскому Союзу была передана Восточная Пруссия, Литве была отдана Клайпеда и часть Куршской косы. Никаких документов на владение Клайпедой и косой у Литвы нет. Город Вильнюс СССР четырежды начиная с 1918 года передавал Литве. В целом Литва благодаря подаркам СССР на треть увеличила свою территорию. Это факт! И никакой благодарности!

— А с чего, как вы думаете, Литва стала именно сейчас проявлять такую активность?

— Потому что сегодня вся правящая литовская верхушка — это бывшие советские коллаборанты, причем активнейшие. Например, нынешний президент Литвы Даля Грибаускайте училась в Ленинградском университете и числилась рабочей фабрики «Рот Фронт», считавшейся режимным предприятием, контролируемым КГБ. Была там членом комитета комсомола, отвечала за агитацию. Там вступила в КПСС и отличалась истинно коммунистической принципиальностью. Вернувшись в Литву, вчерашняя студентка неожиданно попала в преподаватели вильнюсской Высшей партийной школы. В постсоветский период Грибаускайте сумела войти в ближний круг тогдашнего председателя Верховного Совета Литвы русофоба Витаутаса Ландсбергиса, при этом заслуженного работника искусств Литовской ССР и бывшего информатора НКВД-КГБ Литовской ССР. И вот уже второй срок президентствует в Литве!

У Грибаускайте, я бы сказал, слишком большие советские «хвосты», как, впрочем, и у большинства представителей — сегодняшней литовской элиты, которые она сегодня упорно скрывает. Не случайно в начале 2016 года она письменно отказала литовскому политику Зигмасу Вайшвиле в разрешении на доступ к ее персональным данным, хранящимся в российских, а точнее, бывших советских архивах. По российскому закону персональные данные нельзя раскрывать третьим лицам без согласия субъекта этих персональных данных. Грибаускайте понимает, что после обнародования этих данных места ей в Литве не найдется. Бывшие советские коллаборанты, находящиеся сегодня у власти, пытаются полностью нивелировать прошлое, представляя его в черном цвете, дабы показать на этом фоне свою героическую роль в избавлении от «советского рабства»…

— Чувствуется, что эта история в вас не отболела. А почему вы вообще решили написать эти книги? Может, вами двигала личная месть?

— Да избави бог! У меня к Литве прекрасное отношение, даже несмотря на то, что я 25 лет вынужден жить в изгнании. У нас в семье до сих пор вторым языком является литовский. Вопрос не в этом. Просто мы все мечтали совсем о другой Литве…