Когда отец, по случаю, взял меня, мальчишку, еще школьника, пускай десятиклассника, из далекого Алтайского села в Москву на парад в честь двадцатилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции – это был незабываемый для меня праздник. Мы ехали через всю страну – нашу необъятную коммунистическую Родину. Свой край охотников и рыбаков я знал достаточно хорошо, но там, на запад за южным Уралом для меня начиналась совсем неоткрытая земля и неизвестная жизнь с огромными новыми для меня городами и незнакомыми людьми.

В начале октября 1937 года отец пришел со службы в приподнятом настроении, сев ужинать, он подозвал меня.

– Меня переводят в Саратовскую область, переезжаем через пару недель.

Так и случилось. оставив на Алтае дядек, теток и множество других родственников семья переехала в Балашов. Не прошло и месяца после окончания нашего путешествия, как отец сообщил не мене ошеломляющую новость.

– Послезавтра поедем в Москву, я – в командировку, но могу взять тебя, 7 ноября будет военный парад на Красной площади, принимает все советское правительство. Буденный, Ворошилов, сам Сталин.

Я не мог уснуть полночи. я еду в Москву на парад, возможно, увижу самого Сталина, вот обзавидуются все мальчишки, в новой школе, а уж в старой как бы завидовали!

Мне очень хотелось побывать в Ленинграде – колыбели революции, но Москва – столица нашей Родины, да еще такое событие. военный парад!

Не буду описывать весь восторг встречи с Москвой, и незабываемое впечатление от парада, скажу только, что когда после пеших колонн, тачанок, пушек, мотоциклистов и грузовиков с зенитными пушками по Красной площади пронеслись, скрипя гусеницами, тяжелые машины, я твердо решил для себя. буду танкистом.

Отец одобрил мой выбор, но настоял, чтобы я закончил десять классов.

– Танк машина сложная, требует знаний – подытожил он. нужно во всем быть специалистом, а если уж берешься за что, так старайся быть всегда первым!

После десяти классов я собирался поступать в киевское танковое училище и, наверное, поступил, если бы не внезапно случившаяся трагедия. Отец часто ездил в командировки в Москву, он говорил, что, возможно, получит повышение, и мы все будем жить в столице. Однажды из такой командировки он не вернулся, мать пыталась навести какие либо справки, в том числе и у нашего хорошего знакомого начальника Балашовского училища ГВФ Калинина. Калинин навел справки и посоветовал матери на какое-то время не привлекать к себе внимание и не паниковать, чтобы не пострадала и семья, якобы отец арестован в Москве по подозрению в антисоветской деятельности, но должны разобраться. Что за абсурд, мой отец – коммунист и всегда был предан партии и Родине!

На поездке в далекий Киев пока можно было поставит крест. Чтобы оставаться рядом с семьей. матерью и младшей сестрой до возвращения отца, а в его возвращение я свято верил, я поступил в Балашовское летное училище, которое закончил в 1939 году. Не желая уезжать далеко от семьи, я остался в училище инструктором на УТ-2 обучать таких же, как сам молодых пилотов. Не успел я приступить к работе, как училище ГВФ передали 27 авиашколе ВВС РККА прибывшей из Читы, для подготовки летчиков на самолет СБ. Мне представилась возможность. остаться инструктором на УТ-2, а впоследствии переучиться на СБ. Я подумал и решил остаться.

От отца вестей не было, но семью не трогали. У меня теперь была одна цель. поехать в Москву в компетентные органы и разобраться, в чем обвиняют моего отца, но, полагал я, если в Москву поедет офицер ВВС РККА, военный летчик, отношение ко мне будет более серьезное и я смогу добиться правды. К тому времени я был зачислен в Балашовскую военную авиационную школу инструктором, получив младшего лейтенанта.

Год пролетел незаметно. Только теперь я, забыв свою недавнюю мечту стать танкистом, по настоящему полюбил полеты. ясные солнечные дни, утоптанную траву вокруг «старта», посадочное «Т» выложенное из ткани, гул моторов и самолеты в бесконечном голубом небе. Мне нравилось летать, тогда «на слуху» были достижения советских выдающихся летчиков-героев испанской войны, и я даже подумывал написать рапорт о переводе в истребительный полк. Но испанская война закончилась, за ней началась и закончилась финская. Я писал рапорты о направлении в действующую армию, но, изучив только У-2 и УТ-2, должен был осваивать боевой самолет, и начальство оставляло меня на месте. А затем грянула война! Страшный враг, захватив Украину и Белоруссию, все ближе подходил к столице.

В дни битвы за Москву к нам пригнали несколько новых самолетов. Я помню, нас отправили на станцию участвовать в разгрузке. Самолеты пришли в ящиках-контейнерах со снятыми крыльями. Разобрав один ящик, мы стали осматривать новую технику. Если это истребитель, то по сравнению и короткими самолетами Поликарпова или даже МиГами очень большой, для бомбардировщика – вроде бы маленький и одноместный, бросался в глаза характерный горб закрытой пилотской кабины, как бы возвышающийся над фюзеляжем.

Прибыл командир училища, он и просветил нас, сказав, что это Ил-2 – штурмовик, на нем теперь школа будет готовить летчиков для фронта. Началась теоретическая подготовка, изучение материальной части, вот только документов по боевому применению новой машины не было, и инструкторский состав, озабоченно кивая головой, сетовал. главное – научитесь взлетать и садиться, а попадете на фронт, там будете действовать по своему разумению, авось более опытные боевые летчики научат!

Помня наставление отца во всем быть первым, я незамедлительно и с рвением приступил к изучению ильюшинского штурмовика. Начались полеты. Самолет мне понравился. хороший, несложный, устойчивый в полете даже с брошенной ручкой, в штопор сам не срывается, несколько тяжеловат, но так это ему по статусу положено. Особенно поражала необычная конструкция клепаной брони являющейся несущим элементом фюзеляжа подобно броне танка и защищавшей микулинский мотор водяного охлаждения и кабину пилота. Прозрачный лобовой козырек выдерживал выстрел 7,62 мм бронебойной пули в упор. Опытными летчиками за простоту пилотирования Ил-2 был назван «Летающей табуреткой», а за характерную форму фюзеляжа и кабины – «Горбатым». Посадка была настолько простой что мы, летчики, имеющие налет на других типах, вылетали самостоятельно без вывозной. Таких, вылетевших самостоятельно, принято было после полета подхватывать из кабины и качать на руках силами летной группы. До сих пор храню свернутый боевой листок, где меня поздравляли с первым самостоятельным вылетом на Ил-2.

Через три месяца мне и еще нескольким выпускникам были присвоены внеочередные звания лейтенантов. Поступил приказ отправляться на фронт. Ил-2 – грозная машина, отлично приспособленная для штурмовых атак. думал я, ох и покажем мы фашистам на фронте!

Я получил направление в штурмовой полк, воюющий под Ленинградом. Вот и сбылась моя мечта, увижу город Ленина! Это было в конце зимы 1942 года. Получив новое обмундирование и 1100 рублей зарплаты, большую часть которой вместе с двойной недельной нормой шоколада я оставил семье, на транспортном самолете я и еще несколько летчиков прибыли в 175-й Авиационный Полк, базирующийся на небольшом аэродроме севернее города. Наше прибытие совпало с переводом полка на Волховский фронт. До этого 175-й, будучи бомбардировочным авиационным полком, с 22 августа по 12 октября 1941 года воевал на Ил-2 как штурмовой на южных и юго-западных подступах к Ленинграду, а затем был отведен в резерв и теперь, получив пополнения, возвращался на фронт. Аэродром, на который мы прибыли являлся лишь промежуточной площадкой для перевода всего полка на Волховский фронт. Временное затишье позволило нам увеличить учебный и тренировочный налет на Илах. К моменту первого боевого вылета мой налет на Ил-2 составлял сказочные девяносто часов по кругу, маршруту и пилотаж и пятьдесят пять часов на боевое применение, включая пикировании под углами до сорока градусов. Так что, не имея практического боевого опыта, я считался подготовленным лейтенантом.

В разговорах с боевыми летчиками я, к своему удивлению, понял, что документов по боевому применению не было и в полку, и летчикам приходилось разрабатывать приемы боя самостоятельно. Понимая, что Родина в дни смертельной опасности доверила мне боевой самолет, я подходил к делу со всей ответственностью, помню, я даже получил прозвище «педант» от некоторых несознательных личностей полка. Не начав еще боевых вылетов, я сразу попытался разработать наиболее оптимальные приемы боевого применения штурмовика. Так, по учебному опыту я знал, что оптимальная высота полета по маршруту для штурмовика это шестьсот метров – есть высота для маневра и сохраняется возможность визуального ориентирования, высота начала пикирования на цель с применением стрелкового вооружения – пятьсот метров на скорости ввода – триста километров в час с углом пикирования двадцать градусов с таким расчетом, чтобы начинать вывод из пикирования на скорости четыреста километров в час с дальнейшим правым боевым разворотом с креном в сорок пять градусов и набором высоты «за разворот» до трехсот метров. А вот бомбометание лучше всего начинать с высоты в одну тысячу пятьсот метров с таким же пологим углом в двадцать градусов, сбрасывая бомбы, когда цель накрылась капотом, следя, чтобы максимальная скорость пикирования не превысила пятьсот километров в час. Своими размышлениями я поделился с боевыми летчиками, но, к своему удивлению, не встретил восторга и одобрения.

– Ну-ну, молодой ты еще, – получил я в ответ, – даст тебе немец летать за линию фронта на высоте шестьсот метров и пикировать с полутора километров, подойдет сзади и хлопнет как муху, теоретик!

Из боевого опыта летчиков прошедших сорок первый год я понял, что одноместный Ил-2 не такая уж совершенная и неуязвимая машина, как считал я до сих пор. Потери от истребителей противника заходивших с задней полусферы были колоссальными. Прямое попадание зенитного снаряда пробивало броню Ила, к тому же деревянные или выклеенные из древесного шпона крылья и хвост бронирования не имели и легко повреждались зенитным огнем или истребителями. Те немногие, выжившие с начала войны пилоты, еще помнили установленный на Ил-2 прицел ПБП-1б – «прицел бьющий пилота 1 раз больно» приводивший к смертельным травмам при вынужденных посадках, его сняли специальным приказом от 24 августа 1941 года, но без прицела только с «прицельными метками» точность бомбометания и стрельбы из бортового оружия составляла не более десяти процентов, а боевые летчики шептались что и того меньше. Говорить об этом официально не полагалось. во-первых, дабы не сеять пораженческие настроения, а во-вторых, чтобы не уменьшать отчетную эффективность боевых вылетов опасно смертельных для каждого летчика. Скажем. вылетает звено Ил-2, производит атаку переднего края вражеской обороны, выдерживая ураганный огонь всего, что только может стрелять у фашистов, если возвращается, то докладывает, что произвели успешную атаку такой-то площади, по тактическим нормам на данную площадь у немцев полагается пехотный батальон, значит, уничтожили до батальона живой силы противника, а как там на самом деле, кто разберет. Вылет сделали и жизнью рисковали не по шуточному. В отдельных случаях и за десять боевых вылетов на Ил-2 можно было героя получить и заслуженно. Штурмовик – не истребитель, он за счет скорости не оторвется, если попал под мессеры – считай хана!

Переброска полка форсировалась, этому способствовала обстановка. Ленинград, зажатый между Финским заливом, ладожским озером и Карельским перешейком находился в блокаде, пережив трудную голодную и холодную зиму.

Нас кормили отлично. витамины, шоколад плитками, в дни вылетов давали на ночь по сто граммов спирта, курящие получали «Казбек», я не курил и выменивал папиросы на шоколад, думал отправить родным.

Наконец в начале марта 1942 года полк полностью включился в состав 1-й ударной авиагруппы и приступил к действиям на Волховском фронте. За сравнительно короткий срок подготовили аэродром, сделали укрытия, организовали маскировку. Надо сказать, что порядок в полку был образцовым. Беспокоило главное. в боевых действиях 1941 года многих летчиков полк потерял из-за атак вражеских истребителей заходящих незащищенному штурмовику в хвост. Нашлись рационализаторы, устанавливающие в вырез позади кабины трубу – эмитирующую пушку или «хвостовой» пулемет. Заместитель командира нашей эскадрильи Алексей Александрович Белов решил пойти еще дальше. С помощью технического состава, в том числе мастера авиавооружения Коли Романова он предложил и проделал следующую модернизацию. позади пилотской кабины там, где заканчивался бронекорпус, в гаргроте вырезали место для воздушного стрелка, натянув в качестве сидения брезентовые лямки и установив спаренную установку пулеметов Дегтярева. Первыми переделали три самолета полка, в том числе и мой. Начали подготовку стрелков из технического состава.

17 марта в час дня нас неожиданно вызвал к себе командир полка, нас. это старшего лейтенанта Белова, младшего лейтенанта Конищева и меня.

– Ваши самолеты переделаны под двухместные, вот и настала для них и для вас пора боевых испытаний, товарищи! Нужно нанести удар по вражеским подкреплениям, обнаруженным воздушной разведкой 1-й ударной авиагруппы двигающимся к линии фронта из Любани на Чудов. Берете воздушных стрелков, на подготовку двадцать минут, иначе немцы пройдут предполагаемый квадрат – не найдете! Да, танцуйте, будет вас сопровождать тройка Ишачков от соседей!

Самолеты уже были готовы и вооружены под завязку. полный боекомплект к пушкам и пулеметам, восемь РС -82, двести килограммов бомб. Ознакомились с районом полета, штурманский расчет сделать не успели, куда там, за двадцать минут успеть, карты с собой есть – сориентируемся в полете, благо лететь километров семьдесят-восемьдесят не больше. Если конечно – благо!

Иду к самолету возбужденный, страха не испытываю, скорее напряжение. Бывалые летчики такого понарассказывали, что не только летать, но и жить не захочется, но я советский летчик и должен показать врагу кто здесь хозяин. Стрелком ко мне сел тот самый Коля Романов – старший сержант мастер авиавооружения. Постоянных стрелков у нас еще не было, это же недавно все придумали. Решили лететь так. командир группы – Белов, за ним Конищев с самым маленьким из нас налетом на Иле, а замыкающим звена – я. Поднять бы эскадрилью было бы веселее, но вроде был какой-то секретный приказ. большими группами за линию фронта не летать, чтобы не привлекать внимание вражеских истребителей, а если и собьют, то потери небольшие. Дать бы в морду таким перестраховщикам! Еще до вылета мы договорились что тот, кто остается живым и вернется, обязательно находит родных погибших и рассказывает о последнем боевом вылете – мальчишество конечно, но тогда мы считали это товарищеским долгом.

После взлета набрали высоту двести метров, и сразу пошли звеном в район штурмовки, маневрировать некогда – можем опоздать. Видимость не очень хорошая, в воздухе весенняя дымка, земля начала греться, только-только просыпаясь от зимнего холода. Значительно выше и левее нас действительно сопровождало звено И-16, еще одно звено «ястребков» вылетело в соседний сектор для штурмовки передовых позиций и отвлечения возможных истребителей противника. С высоты двести метров дальность видимого горизонта около восемнадцати километров, а в условиях дымки и того меньше. Маршрут я знал плохо, штурманская подготовка к полету была короткой, даже на карте маршрут не проложили, выучил только основные площадные ориентиры, но Белов знал район прекрасно, нам же с Конищевым оставалось только надеяться на командира.

Пересекли линию фронта незаметно, там, где у фашистов не было постоянной линии обороны. Через семнадцать минут после взлета Белов предупредил, что мы вышли в предполагаемый квадрат, нужно искать немцев. Смотрю вниз, вижу лес, болотца, тонкой лентой вьется дорога. Командир первым замечает колонну фашистов, дает команду разойтись и начать атаку. Набираем еще сто метров, разворот в горизонте, чтобы зайти вдоль дороги, два первых Ила уже атакуют. В развороте перевожу самолет на пологое пикирование, успеваю зафиксировать. высота – триста метров, скорость – двести семьдесят километров в час, угол – двадцать градусов, дальше все внимание цели. Колонна растянулась метров на триста, часть машин съехала с дороги, пытаясь рассредоточиться. Выбираю не успевших остановиться, и пикирую на пару машин. Произвожу сброс сразу четырех ФАБ-50 наугад с высоты метров пятьдесят-семьдесят, когда цели скрываются под капотом и сразу на боевой разворот. Бомбы выставлены с замедлением, и взрыв происходит не сразу. Набрав высоту уменьшаю «газ», двигатель, работавший на взлетном режиме, успокаивается, и я могу различить крики Коли Романова.

– Попали!

После разворота осматриваюсь, картина такая. бомбы упали слева от дороги, не попав в цель, но, по счастливому для нас и роковому для немцев обстоятельству, именно в ту сторону водители направили машины, пытаясь уйти с дороги. В результате бомбы взорвались рядом с автомашинами, выведя их из строя, рядом с грузовиками лежало несколько тел, остальные фашисты разбегались в сторону леса.

В развороте удалось набрать высоту четыреста метров. Огневого противодействия противника нет, разворачиваемся в горизонте и повторяем атаку. Среди остановившихся машин выбираю открытый бронетранспортер и в пикировании атакую его парой РСов. Ракеты проходят левее, не попав в цель. Вот они семь-десять процентов попадания. За три секунды пикирования точно прицелиться и сделать залп, удерживая самолет на правильном курсе сложно – почти воздушная акробатика. Я забываю дать пристрелочную очередь из ШКАСов, а ведь это помогло бы в точности, да и снаряды пушек чего жалеть?

Отсутствие сильного зенитного огня и истребителей противника позволяют нашему звену уже девять минут «висеть» над потрепанной колонной. Командир и Конищев проводят еще по одной пушечной атаке, моя очередь, но Белов дает команду прекратить штурмовку собраться и следовать на аэродром. Часть вражеских подкреплений уничтожено, часть укрылась в редколесье рядом с дорогой. По мне бы. так продолжить атаки пока жив хоть один фашист, но заместитель командира эскадрильи дает понять что дело сделано и надо удирать домой пока немцы не опомнились и не вызвали истребительную поддержку.

Пересекаем линию фронта, попав под редкий огонь зениток, проходим без повреждений. Идем правым пеленгом, на подходе к аэродрому нас все-таки догнали немецкие истребители, но И-16 выполнили задачу, бросившись на перехват. Я, собственно говоря, самолетов и не заметил, видел только, что наши зенитки аэродромного охранения открыли огонь куда-то в небо, это было уже на посадке. Все три Ила вернулись без повреждений, даже не израсходовав боекомплект. Вообще, первый боевой вылет мне особенно сложным не показался, конечно, не учебный полет на УТ-2, но особой опасности наш экипаж не подвергся, думаю, будем жить! Позже я узнал, что истребители отогнали от нас «худых» ценой потери трех самолетов, сбив одного немца.

Вскоре меня вызвали к командиру, то, что случилось со мной дальше, стало полнейшей неожиданностью. В полк приехал следователь НКВД, интересовался моей персоной. Меня вызвали на допрос. Суть сводилась к следующему. мой отец, арестованный в конце 1938 года как враг народа, был жив, но находился в одном из лагерей в районе Челябинска, кажется, на строительстве металлургического комбината. Начали проверять семью, поступил сигнал, что у врага народа есть сын – строевой летчик, ну вот и приехали разобраться. Меня взяли под арест, причем конвой был не наш – аэродромный, а «малиновый». Следователь со мной виделся только раз, допросил, ну и больше моей персоной не интересовался – «много чести». Кормили меня под арестом нормально, но летную пайку сократили и спирта не давали. Через неделю следователь уехал, а меня выпустили и вызвали в штаб полка. Беседовали со мной трое. командиры полка и эскадрильи и зам. командира эскадрильи – Белов.

– Ну что, парень, спасибо можешь не говорить, мы тут одна семья – начал по старшинству комполка. но считай, отбили у власти! Следователю с тобой возиться долго нечего, если бы забрал, ждал тебя пехотный штрафбат, не знаю как на счет спирта, но шоколада там точно не дают, но мы своих не сдаем! Вон и Белов за тебя поручился, он теперь за тебя головой отвечает. Следствие по тебе еще не закончено, но думаю, все будет нормалет. От полетов пока ты отстранен, дождемся бумаги с «большой земли», чтобы сняли все обвинения, тогда и летай, но под арестом тебя держать не будем, не сбежишь?

– Мой отец – не враг народа и я – не предатель – ответил я, комкая слова, но на душе у меня полегчало.

– Ну-ну – продолжил командир. я все понимаю, время у нас такое – сложное!

Я и Белов пошли в расположение эскадрильи.

– У меня самого отец раскулаченный, из-под Иваново я, а ты вроде с Алтая? Вот что. переведу тебя пока в воздушные стрелки – чтобы летную норму сохранить и от товарищей далеко не удаляться, но с командиром эскадрильи договорюсь, чтобы на задания отправлять только по значительной нужде, понимаю, что офицеру строевому летчику болтаться вперед затылком на сержантской должности не к лицу. А там, даст бог, придет бумага, что все нормально, ну и вернешься в строй.

Вот так, излишнее рвение комиссаров внутренних дел и помощь товарищей спасли мне и честь и жизнь, одновременно. Спасли жизнь, потому что полк все лето и до конца октября 1942 года вел тяжелые бои в районе Тихвина. 26 апреля 1942 года не вернулся с боевого задания мой поручитель старший лейтенант Леша Белов. Я не летал, бумаг никаких не было, обо мне все словно забыли. Не лишенный звания и не получив обвинения я находился словно под домашним арестом. Я несколько раз обращался к комэску с просьбой допустить меня к полетам, но он все отмахивался. – не до тебя! И это притом, что потери полка были огромными. За весну и лето из вылетов не вернулись семеро моих близких товарищей. 29 августа смерть забрала ульяновского парня Колю Романова – того самого мастера по вооружению участвовавшего в переделки моего Ила. Кстати, переделка самолетов под полутурельные установки в полку продолжилась. С наступлением осени и ухудшением погоды активные боевые действия приостановились.

В конце декабря меня вызвало к себе начальство полка.

– Забыли о тебе парень, совсем забыли! Пора восстанавливать навыки, в полку ни летчиков, ни самолетов не хватает, полетишь с группой за новыми самолетами в Москву.

Полетели транспортным самолетом группой из десяти человек. Сели на подмосковный аэродром Щелково. В Щелково должны были вооружить другой полк, а нас отправили в Куйбышев, где в начале марта мы смогли получить новые самолеты, построенные на средства трудящихся города. Там же я восстановил навыки после годового пропуска.

С 29 марта в составе 305-й штурмовой дивизии, став полноценным штурмовым полком, приступили к боевым действиям на Воронежском фронте. Полк перевооружился на новые двухместные Илы с пулеметной установкой БТ и двумя 23-мм пушками «ВЯ». Личный состав полка также пополнился, кроме летчиков нас доукомплектовали воздушными стрелками окончившими специальные курсы, был даже стрелок – девушка Лида.

5 июля 1943 года совершаю свой второй боевой вылет, выполняем боевую задачу по уничтожению вражеской батареи в окрестностях Северского Донца. Взлетели четырьмя Ил-2 под прикрытием двух пар истребителей в 9 часов 30 минут в летней утренней дымке. Пошли на высоте двести метров. Остальные силы полка должны были уничтожить речную переправу. Уже на подлете к Донцу было слышно, как работает наша и вражеская артиллерии, ведя дуэль над линией фронта. Батарею обнаружили быстро, не смотря на маскировку самих орудий, фашистов выдало большое количество грузовых автомашин вокруг.

Атаку произвели с хода с небольшим интервалом. Три первых штурмовика сбросили бомбы с горизонтального полета, я, прицелившись курсом на автомашины, произвел атаку в пологом пикировании, избавившись сразу от четырехсот килограммов фугасок. Товарищи сделали еще по одному заходу, расстреливая батарею бортовым оружием, я больше заходов не делал. Пройдя над территорией занятой противником, я развернулся и пристроился к уходящей домой группе. Батарею мы отутюжили славно, в результате попадания бомб только с моего штурмовика уничтожено не менее двух автомашин, товарищи постарались и по артиллерии. Нам повезло. атака для немцев получилась внезапной и они не смогли создать плотного заградительного огня. Появившаяся пара их истребителей была сбита нашим прикрытием потерявшим один самолет. Вся наша четверка села, ждем возвращения самолетов полка. Но день не закончился для полка счастливо. из восемнадцати взлетевших на штурмовку переправы Ил-2 вернулась половина, полк не досчитался пятнадцати человек летного состава.

На следующий день опять пошли бомбить переправу, по сведениям разведки у фашистов в районе Северского Донца должен был быть полевой штаб. Чтобы не повторять вчерашней ошибки, полк взлетел несколькими группами в разные сектора реки. Наша эскадрилья подняла шесть самолетов в 9.15. Погода почти не меняется, слабая дымка над полями предвещала возможный летний дождь. Сопровождала нас одна пара ЛаГГов 116-го истребительного полка.

Понимаю, что летим на ответственное задание, но пока не подошли к линии фронта, могу позволить себе немного расслабиться и помечтать. Вспомнилось, как я хотел быть танкистом, вспомнил тридцать седьмой год – парад на Красной площади, мысли привели к судьбе отца. где он, и что я могу сделать, чтобы помочь, в чем виноват он против советской власти и народа, который ведет сейчас беспощадную борьбу с фашистской силой!

Подошли к Донцу, группа маневрирует, пересекая реку – ищем переправы или скопление войск противника, но немцы хорошо замаскированы. Сверху с большой высоты на встречных курсах подходит пара фашистов, их заметили ЛаГГи и сообщили по приемнику. Пара сопровождения попыталась отсечь появившиеся истребители, но скорость тупоносых самолетов противника была больше, немцам удается развернуться и начать атаку нашей группы сзади сверху. Если бы ведущий замкнул круг, у нас остались бы шансы отбить атаку, но Илы продолжали лететь по прямой. На моих глазах упал поврежденный Ил, летевший впереди. На такой высоте даже парашютом не воспользоваться. Затем, дернувшись, как раненая рыба, перевернулся и рухнул второй штурмовик, пушечным огнем ему перебило хвост.

Сопереживая трагедии потерь на земле, сегодня я в первый раз видел реалию боя собственными глазами. Только что это были целые самолеты, в которых находились живые экипажи из моих товарищей, и вот – их просто нет в небе, а где-то на земле разбросаны обломки катастрофы. Мне казалось, что я смотрю кино, что все это не является реальным и не происходит вокруг по настоящему.

Оставшаяся часть эскадрильи продолжала лететь вперед. Только теперь я понял, почему ведущий группы не стал в оборонительный круг, он заметил впереди позиции фашистской пехоты и техники и решил произвести атаку под огнем истребителей. Мы сбросили бомбы, прошли дальше, развернулись и на обратном курсе произвели пуск РС, а истребители все клевали нас сверху. Где же наше сопровождение? Один ЛаГГ был сбит еще в начале боя, другой безуспешно пытался сорвать атаки фашистов, но тоже был сбит. Эскадрилья вынужденно рассредоточилась, а сбить одиночный самолет еще легче. Кричу стрелку.

– Сильнее стреляй!

И пока он намечал трассы, я отчаянно маневрировал педалями и ручкой, пытаясь лететь со сносом и креном то вправо, то влево, то снижаясь до пятидесяти метров, то поднимаясь до двухсот. Моя задача пропустить более скоростной истребитель вперед, но тот оказывается «тертым калачом», не проскакивает. Слышу, стрелок замолчал, я опять кричу ему.

– Севушка, стреляй, Сева веди, огонь – молчит! Неужели убили?

Наконец, остаткам эскадрильи удается собраться в группу, идем домой, немцы отстали. Можно передохнуть, самолет видимых повреждений не получил. На аэродром вернулись четверкой, двоих потеряли плюс оба истребителя. На нашем Иле не царапины. Выскакиваю из кабины и к стрелку. Сидит мой Всеволод, деревенский парень из-под Смоленска, весь бледно-зеленого цвета. Я ему:

– Ты ранен?

– Нет – говорит. – уже все нормально, но когда ты начал туда-сюда самолет бросать, чувствую – мне плохо.

– Ладно – отвечаю, – хорошо хоть не стошнило, кабину не перепачкал, – а сам думаю – «Если бы я сидел задом наперед и болтался как кукла во всех измерениях, было бы мне лучше?».

В целом потери этого дня составили четыре самолета с экипажами. Вот так, за два дня полк потерял тринадцать самолетов и двадцать два человека.

7 июля поднялись рано утром и в 7.30 вылетели в район южнее города Белгорода. Ожидалось, что немцы могут перебрасывать подкрепления по железной дороге из вновь захваченного Харькова. Получили приказ уничтожать все обнаруженные поезда. Железная дорога местами сильно разрушена и основной поток немецких поставок идет автомашинами и повозками, но поступили ведения, что немцы восстанавливают железнодорожное полотно для доставки на передовую тяжелой техники эшелонами. Заранее не веря в удачу, командование 175-го отправило звено из четырех Ил-2, оставшиеся силы полка должны были штурмовать переправы и передний край гитлеровцев в районе Белгорода и Изюма. Наше звено вылетело без истребительного прикрытия. Мой экипаж взлетал крайним. Сразу после взлета наш самолет попал в полосу сильных осадков. Впереди стало черно, и я сразу потерял звено. Быстро приняв решения продолжать полет, я повел самолет по проложенному маршруту. Земля просматривалась, но обзор вперед был ограничен зарядом осадков и опустившейся до трехсот метров облачностью, а искать ее верхний край я не мог в силу специфики своего самолета и особенностям выполняемого задания. Хорошо еще, что это была не гроза! Полет продолжался в серо-синей мгле под причитания Всеволода. Я представлял его ощущения. в открытой кабине лицом назад при отсутствии видимого горизонта он представлялся мне гребцом лодки попавшей в тайфун и проваливающейся в тартар штормовых волн. В такую погоду и высотные бомбардировщики не летают, а мы идем на высоте двести метров под облаками, черт знает куда, сверяя время и скорость с картой. Беспокоило, что я потерял визуальный контакт с остальными экипажами. Но, в чем я был абсолютно уверен, так это в том, что ни один вражеский истребитель не будет угрожать нам в таких метеоусловиях, да и зенитки могли открыть огонь разве что на звук низко летящего самолета. На маршруте нет возвышенностей более двухсот метров от уровня аэродрома, но, зная это, все равно, честно говоря, «третьей рукой» от страха держался за «божий дар». Зачем я принял решение идти сквозь осадки в надежде на их скорое прекращение. Больше всего я боялся внезапного порыва ветра или вертикальной турбулентности способной швырнуть самолет вниз, но пока все обходилось. Я вспомнил, как торопились посадить самолеты в летной школе, когда в течение летного дня внезапно собиралась гроза и начинался ливень, тогда все экипажи, находящиеся в воздухе, спешили сесть, пока стена осадков не накрывала аэродром.

Лететь нам предстояло достаточно далеко, по ту сторону фронта по линии железной дороги. Я не заметил, что мы пересекли передний край, обстрела не было. Несмотря на сосредоточенность у меня было время поразмышлять, и я подумал. как выгодно отличается положение летчика от пехотинца или танкиста. На земле все четко. линия фронта, граница. Там ты или еще у своих, или, если пересек – уже на территории противника. Небо едино для всех, здесь нет стен или укреплений, четких разграничивающих линий, небо общее, лети хоть за Урал, хоть в Германию!

Наконец, я отчетливо увидел под собой железнодорожное полотно и пошел вдоль дороги. Связь работала и, пролетев так некоторое время, я, не видя остальные самолеты, услышал через приемник приказ штурмана полка Мкртумова – командира нашей группы. «следовать домой». Я развернулся на аэродром по заранее намеченной линии пути предусматривающей обратный полет по иному маршруту. Наконец впереди появился розовый просвет давно вставшего солнца.

Кстати. я действительно видел остов раннее уничтоженного железнодорожного состава, определить наш это поезд или немецкий было нельзя.

Покореженные вагоны, накренившись, стояли вдоль вывороченных рельсов как памятник давно идущей войне. Нет, поезд здесь не пройдет!

Мы сели, не сделав не одного выстрела. Все наше звено вернулось без происшествий, что, после потерь двух предыдущих дней, было уже удачным вылетом. Весь полет продолжался чуть более сорока пяти минут.

Свой пятый боевой вылет я совершил на следующий день в восемь часов утра. Нас собрали незадолго до вылета, сообщив, что по сведениям разведки немцы все-таки перебрасывают подкрепления в район боевых действий под Курском, в том числе – танки. Атаку наметили южнее Белгорода в направлении на Изюм. Остальные самолеты полка продолжали работать по переправам.

Самолеты готовились с вечера и через двадцать минут мы сидели в кабинах. На небе не облачка. Сегодня наше звено идет под прикрытием звена Яков. Поездов мы не увидели, зато обнаружили вражескую переправу через Донец. мост под защитой огневой точки – крупнокалиберного пулемета. Заходили на точечную цель по одному. Три первых ила бомбовыми ударами подавили огневую точку и разрушили переправу, до меня и очередь не дошла. Вернулись на аэродром в полном составе. Мы стали летать более подготовленными, что ли, глупостей не делали, ходили с прикрытием, удары старались наносить с одного захода, поэтому таких потерь как в первые дни драки за Белгород мы не несли. Да и немцы осторожничали. на хвост не садились, если видели, что к ним может подойти наш истребитель, проводили одну скоротечную атаку и уходили вверх.

Через час после посадки в 9.45, считай что сразу, нас подняли опять для удара по железной дороге идущей между Белгородом и Курском, наши опасаются переброски танков под Курск. Учитывая, что с утра немецких истребителей в данном секторе не было, пошли четырьмя самолетами без прикрытия.

Ранний день уже вовсю завоевал пространство южнорусских равнин. Но тишина и благодать летней природы казалась чуждой разворачивающейся реальности, мерещилось, что все замерло в ожидании чего-то ужасного и неотвратимого.

Выйдя на исходный пункт маршрута, повернули на линию заданного пути и долго летели друг за другом по прямой, с дистанцией метров сто, на высоте двести метров. При проходе Белгорода по нам открыли огонь вражеские зенитки, командирский Ил был поврежден, я видел, как он начал рыскать по высоте то – кабрируя, то – зарываясь носом, наверное, вышли из строя тяги руля высоты. Идущие вторым и третьи Илы пошли сопровождать ведущего, я, было, пристроился за ними, но тут совершенно отчетливо впереди и чуть левее по курсу увидел приближающийся поезд. Молниеносно приняв решение атаковать с одного захода, я полого спикировал на состав, сбросив сразу все бомбы при помощи рукоятки аварийного сбрасывания, и хотя у меня не было возможности видеть цель, по реакции стрелка я понял, что бомбы легли точно в цель. Сделав змейку, я убедился, что состав остановился, четыреста килограммов фугасов сделали свое дело. Приписав удачи такую точность попадания, я проследовал далее по линии железной дороги, другие Илы, сопровождая командира, отстали. В какой-то момент наш самолет прошел зону разрыва зенитных снарядов выпущенных вдогон, чьи взрыватели были установлены на определенную высоту. Только в данном случае они разрывались на определенной дистанции. Вокруг с треском, заглушающим гул двигателя, лопались бело-серые салютики, оставляя за собой облачка черного дыма, было очень страшно, но самолет чудом остался цел. Через пару десятков километров к нашему самолету присоединился один Ил, другой пошел домой, сопровождая подбитого ведущего.

Вдалеке показался еще поезд. Мы разделились. Первый самолет произвел атаку, но что-то случилось и он, кренясь влево, развернулся в сторону наших. Расстояние между моим Илом и поездом быстро сокращалось. Как и в первой атаке, я полого спикировал «на ход» состава и, ведя огонь из пушек и пулеметов, с дистанции в пятьсот метров произвел пуск четырех РС с одного захода, постаравшись с первого раза нанести как можно больший урон поезду. Я заметил открытые платформы затянутые брезентом и маскировочной сеткой. Если на платформах были танки, то большого ущерба им я не нанес, но мне опять повезло, от огня моего самолета взорвался паровоз, вагон полез на вагон, мы облетели остановившийся состав, как минимум двенадцать вагонов были повреждены, дело было сделано, и я развернулся домой.

При проходе линии фронта мы попали под сильный огонь зениток, осколками разорвавшегося снаряда была повреждено остекление фонаря, отказало несколько приборов, но Ил-2 летел и он довез нас домой, сохранив устойчивость и управляемость. Когда сели и покинули кабины, я обнаружил что киль и полотняная обшивка руля поворота имеют значительные повреждения. Больше из вылетевшего звена никто не вернулся. Два самолета упали уже над нашей территорией, не дотянув до нормальных площадок, экипажи погибли, третий Ил, тот, что производил со мной атаку состава, пропал где-то за линией фронта, летчик и стрелок, скорее всего, погибли.

Учитывая потери последнего месяца, в полку я стал считаться опытным летчиком и был назначен ведущим пары, моим ведомым стал молодой летчик Володя Алексеев, незадолго до этого прибывший с пополнением. Но полетать за линию фронта в качестве начальника мне не пришлось. Устранение повреждений самолета затянулось на длительное время, а с учетом предшествующих потерь техники не хватало. Прикованный к земле я стал заочным свидетелем боев лета-осени 1943 года в районе Изюма, Барвенково, Запорожья. Весной 1944 года полк дошел до Одессы. Затем полк перебросили в Прибалтику. Командир полка майор Захарченко включил меня в группу летчиков отправленных за новыми самолетами. Так получилось, что в родной полк я больше не вернулся. В командировке я познакомился с подполковником Новиковым командиром 34 бап. Его полк только что был выведен из района боевых действий и переведен в резерв для доукомплектования и переформирования. Ему понравилась моя техника пилотирования на облете Ил-2, случайным свидетелем которого он стал. Нам случилось встретиться в летной столовой, не смотря на разность наших званий, мы разговорились, и Новиков предложил перейти к нему в бомбардировщики. Там же я подружился с Владимиром Шучаловым – двадцати шести летним стрелком-радистом из 34-го полка, мы сошлись с ним на почве обоюдной любви к лошадям. Володя до перехода в авиацию служил в кавалерии, а для меня, выросшего на Алтае, лошадь была основным транспортом и развлечением. Недолго думая, я подал рапорт, но пока ждал прихода официальных бумаг, бомбардировочный полк вернулся на фронт, а меня, определили в 11-й запасной бомбардировочный авиаполк. Ехать надо было к «черту на кулички» – в Азербайджан. Там, в Кировабаде находилось четыре учебных эскадрильи, в которых готовились летчики на новую технику, поступившую по ленд-лизу. В Кировабад я прибыл в конце ноября 1944 года. В четырехэскадрильном полку две первые эскадрильи готовили бомбардировщиков, третья и четвертая – истребителей. Естественно, я рассчитывал попасть в число бомбардировочных экипажей, но меня, по какой-то нелепости, зачислили в третью эскадрилью. Наслаждаясь сравнительным теплом юга после озноба российской поздней осени, мы стали ждать прибытия новых самолетов. Те поступили в полк к середине декабря, пригнанные перегонщиками из Ирана. Помню, как мы в первый раз пошли осматривать принимаемые самолеты. Технику давно ждали, но в тот день я был вне части и, когда вернулся в полк, первые самолеты уже сели.

– Пошли «Сандерболты» смотреть – позвали меня ребята с третьей эскадрильи.

– Что это за «Сандерболты» такие? – спрашиваю.

Пришли на летное поле, где стояли новые самолеты. «Сандерболт» оказался большим, но одноместным самолетом, он был длиннее и выше чем Ил-2, но с меньшим размахом крыла.

– Судя по всему, нагрузка на крыло у него «истребительная» или как у «пикировщика»– сказал кто-то из окруживших самолет летчиков. По форме новый самолет напоминал лежачий раздутый сапог или молочный кувшин, увенчанный спереди огромным четырехметровым четырехлопастным винтом.

– Что за птица такая – слышались возгласы удивления. одноместный как истребитель, но большой и тяжелый как бомбардировщик?

Подошел комэск.

– Это Р-47 американский тяжелый истребитель, но может использоваться и как бомбардировщик и как штурмовик, а оборонительного вооружения на нем нет, уходит за счет скорости или пикированием, мотор у него больше двух тысяч коней, нам их свыше ста штук гонят.

Это потом, в процессе обучения я понял все слабые и сильные стороны «Сандерболта». Летчикам-истребителям этот самолет казался тяжелым и инертным, не способным на быстрое маневрирование и, не смотря на мощный двигатель медленно разгоняющимся в горизонте. Но мне, как бывшему штурмовику – «воздушному танкисту», привыкшему к вялому реагированию на отклонение рулей, самолет понравился. устойчивый, простой в пилотировании, с хорошо оборудованной просторной кабиной. Более всего удивляло, что этот истребитель мог брать бомбовую нагрузку в два раза превышающую бомбовую нагрузку Ил-2. Пушек не было, зато было восемь крупнокалиберных пулеметов. Только к одному я ни как не мог привыкнуть. к отсутствию стрелка с задней полусферы.

Мои навыки в техники пилотирования штурмовика позволили в числе первых вылететь на Р-47, всего до конца года 11-й ЗБАП подготовил двенадцать летчиков.

Из нас создали отдельную эскадрилью и мы, понимая, что война скоро закончиться, стали ждать направления в боевые части, со смешанным чувством. желая быстрее попасть на фронт и успеть лично еще что-либо сделать для победы и, понимая, что дошли уже почти до конца войны и выжили.

С отправкой «Сандерболтов» во фронтовые части командование не спешило.

Вначале нам сообщили, что мы полетим в тыл Украинских фронтов и вольемся в истребительные полки ПВО Юго-Западного округа.

Затем нас хотели направить в заполярье в авиацию ВМФ, кажется в 255-й ИАП для сопровождения бомбардировщиков и атаки морских конвоев. В конце концов, нашу отдельную эскадрилью отправили на Балтику для ведения разведки и поддержки боевых действий Балтийского флота.

К тому времени Финляндия вышла из войны и обстановка на Балтике изменилась в нашу пользу.

Судьба все же еще раз свела меня с 34-БАПом. В начале февраля наша отдельная эскадрилья в обстановке строжайшей секретности была переброшена на Балтику. Во время перелета мы сделали промежуточную посадку на аэродром, где базировался 34-й полк. Там я встретил радиста Шучалова, мы радовались как дети, что оба живы и можем вновь пообщаться.

9 февраля, когда самолеты полка бомбили фортификационные сооружения и подходы крепости Познань, перед нами поставили задачу нанести удар по железной дороге в районе города – важному железнодорожному узлу уже разрушенному в результате бомбардировок союзников и частично восстановленному немцами.

Взлетели в 11.30 в условиях ясного зимнего дня с редкой, но низкой облачностью, загрузив по паре двухсот двадцати семи килограммовых бомб, с установками вмещающими по три 127-мм ракеты под каждой плоскостью, не считая пулеметного вооружения. Пошли звеном из четырех «Сандерболтов» под прикрытием звена истребителей.

Взлетаю, волнуясь – первый боевой вылет на новом самолете, да и учебный налет получился небольшой. Бомбить железные дороги на штурмовике мне уже приходилось, но как поведет «Сандерболт» и насколько хорошо я смогу справиться с истребителем который тяжелее Ил-2 в полтора раза.

Набираем высоту на скорости двести пятьдесят – триста километров в час, ища угол атаки, дающий максимальную скороподъемность. Самолет набирает высоту вяло, почти как Ил, чувствуется необычное сочетание большой мощности и инертности. А ведь именно на большой высоте раскрываются лучшие качества Р-47. Для меня же полет на высотах более четырех тысяч метров это уже приключение.

Проходим над Познанью почти на пятикилометровой высоте, зенитные орудия не стреляют, наша цель дальше. Над железной дорогой появляется пара истребителей противника, их сразу же отсекает от нас звено прикрытия. По связи командир группы сообщает, что видит двигающийся по восстановленному участку дороги поезд. Не видя цели, следую за ведущим, отпуская его для атаки, захожу с пикирования почти переворотом, скорость растет до шестисот километров в час. Целюсь в обнаруженный поезд через пулеметный прицел, неожиданно встретив зенитный огонь, понимаю, что захожу не совсем под удобным ракурсом. наискось по ходу состава, но, желая быстрее выйти из-под обстрела, сбрасываю пару бомб и ухожу верх, пристраиваясь к ведущему.

Я не вижу результата бомбометания. Первое звено успевает произвести повторную атаку, и командир группы дает команду следовать домой, успев при этом сбить один истребитель противника. Я видел только, как впереди на дистанции более километра загорелся, перейдя в крутое пикирование, летящий самолет, а «Сандерболт» командира перешел в набор высоты. Благо, что большинство летчиков нашей группы это истребители. А кто теперь я. штурмовик, громящий наземные силы врага или истребитель?

Домой шли на большой высоте поодиночке, садились быстро с пикирования, делая круг в стороне от аэродрома, чтобы не выдать истинных координат посадочной площадки. После посадки оставшиеся на земле летчики устроили нам теплый прием с качанием на руках как после первого самостоятельного вылета или первого сбитого самолета врага. С нашей стороны потерь не было, оба вражеских самолета вылетевших на перехват были сбиты. Командир звена подтвердил, что именно мое бомбометание остановило состав, дав произвести удачный второй заход.

– Вот что значит штурмовая школа, молодец, бомбы с креном сбросил и попал! – поставил комэск меня в пример.

– Не знаю, какой ты истребитель, но по наземным целям всегда буду брать тебя в свою группу.

Больше в Польше мы не летали. Нас быстро перебросили на Балтику в состав ВМФ и какое-то время боевых вылетов на «Сандерболтах» мы не совершали. Улетая, я даже не успел попрощаться с товарищем из 34-полка, впрочем, мы договорились встретиться после войны в Балашове или Киеве. Если мне не суждено было стать танкистом, то хоть увижу танковое училище, куда я так и не поступил. Еще, после войны, я хотел разыскать отца и вернуть ему честное имя.

22 апреля 1945 года 47 штурмовому авиаполку 11 штурмовой дивизии ВМФ на аэродроме, которого базировалась наша эскадрилья, поступил приказ нанести удар по конвою противника в море. Для этой цели выделялись двадцать четыре Ил-2 наводимые «Бостонами». Из нашей эскадрильи выделили шесть «Сандерболтов» для удара по порту в районе Либавы – месту базирования транспортов.

Поднялись в воздух в 9 часов 30 минут в утренней дымке в составе группы из шести Р-47 под прикрытием пары Яков. Выход на порт Либава решено было производить на высоте две тысячи девятьсот метров.

В момент взлета нашей группы пара немецких истребителей, возможно с Либавы, попытались блокировать наш аэродром, но они опоздали, дав нам взлететь. Надеясь на прикрытие и огонь ПВО, наша группа, не сбрасывая боеприпасы, с набором высоты легла на линию заданного пути. Взлетали мы с интервалами и еще не успели собраться звеном. Набирая высоту последним, я увидел слева впереди силуэт самолета не похожий на «Сандерболт». Может быть это Як прикрытия – подумал я. – нет, это «худой» хочет догнать летящую впереди группу. Используя кнопку впрыска воды в цилиндры, попытавшись выжать из двигателя максимум, не сбрасывая бомбы, я довернулся ему в хвост, стараясь сократить дистанцию. Когда я приблизился метров на пятьсот, немец меня увидел и решил пропустить вперед, начав выполнять размазанные бочки. Если бы он, увеличив тягу, пошел верх, мне бы, даже сбросив бомбы и ракеты, не догнать его на тяжелом «Сандерболте». Дистанция была более трехсот метров, в данной ситуации немец, потеряв скорость, совершил явную ошибку, подставив спину под удар. Следуя за его маневрами перекладыванием крена, мне удалось поймать врага в прицел, с дистанции метров в триста я открыл огонь из пулеметов и увидел что попал, незначительная часть обшивки крыла Мессершмитта была сорвана. Немец потянул ручку на себя, я сделал то же самое, дав пулеметам остыть. Не упуская Мессершмитт из прицела, я повторил трехсекундный залп, случайно нажав на боевую кнопку пуска ракет. Самолет легко тряхнуло. Мне удалось различить, как одна из сорвавшихся с пилонов ракет попала во-вражеский истребитель где-то в районе кабины или двигателя. Охваченный пламенем, Мессершмитт понесся к земле. Конечно, это было случайное попадание, просто попавшийся мне немец был из разряда невезучих. Наверное, какой-нибудь неопытный шестнадцатилетний юнец из гитлерюгенда – подумал я. Я бы и так сбил его пулеметами. Хотя нет, обычно немцы не доверяют неопытным летчикам Мессершмитты, предпочитая сажать их в скоростные и маломаневренные Фокке-Вульфы, бросая на армады союзных бомбардировщиков. «Худой» – маневренный самолет для асов.

Противник не помешал нашему заданию, и я бросился догонять группу, следующую на порт Либава. В военной гавани рассредоточено несколько сторожевых кораблей, барж и транспортов.

Выбрав цель, почти отвесно пикирую на корабль. Налет для немцев неожиданный, их зенитки молчат. Сбрасываю бомбы и делаю боевой разворот.

Заработала зенитная артиллерия, пикирую на цель, видя, что бомбы в цель не попали, и на скорости ухожу из зоны огня. Остальные летчики группы были более удачливы, да и психологическая цель внезапной атаки достигнута, можем возвращаться домой. В нашей группе потерь не было, а вот два Ила отправленных штурмовать конвой в море с задания не вернулись. Немцы потеряли оба истребителя.

8 мая с утра 11-ю штурмовую авиадивизию подняли по тревоги. Была поставлена задача снова нанести массированный удар по Военно-морской базе Либава. В 12 часов 38 минут двадцать два Ил-2 под прикрытием десяти Як-9 повторили наш маршрут от 22 апреля.

От нашей эскадрильи выделили четыре самолета с задачей атаковать возможные поезда около города с целью воспрепятствовать подвозу и вывозу грузов из порта. Взлетели через двадцать две минуты после основной более медленной группы в расчете, что удары по всем целям будут нанесены одновременно и немцы просто не смогут поднять нужное количество истребителей. Мы шли без истребительного прикрытия, зная, что истребители немцев будут брошены на защиту порта. Сразу после отрыва я заметил, что самолет с трудом набирает высоту, не смотря на нормальные показания приборов, я почувствовал неприятную тряску двигателя. Мне удалось набрать безопасную высоту и «прожечь» свечи. Тряска прекратилась, и я решил продолжить полет.

Преодолев огонь зенитных батарей, прошли над Либавой на значительной высоте. Не обнаружив поездов, получили приказ возвращаться, не атакуя запасные цели. Непонятно. бережет руководство нас или редкие заморские самолеты, но пока наша эскадрилья идет без потерь!

Вернулись на аэродром, пообедали, четверых летчиков включая меня, вызвал командир.

– Ну что ребята – начал он радостно.

– Судя по всему. войне конец! Берлин взят нашими войсками, Гитлер мертв, у немцев остались отдельные очаги сопротивления, включая и «нашу» Либаву. Сегодня вечером ваш заключительный вылет на фашистский аэродром. Дадите последний аккорд по поверженному противнику и победа, герои вы мои!

Смотрю, при получении задания лица опытных летчиков нахмурились. Выходим из штаба, пытаюсь подбодрить, говорю. – вон сколько раз летали, все обошлось и сейчас обойдется.

– Дурак ты, хоть и давно летаешь – отвечают мне ребята с безобидной злостью.

– Обошлось у нас, а Илы без потерь ни разу не возвращались, а немцы свои аэродромы знаешь, как охраняют. там и зенитки и истребители, им теперь терять нечего а, что с тобой говорить, сам увидишь! Война закончилась, сдался нам этот аэродром!

Вылет назначен на 20.55. Пока есть время до объявления тридцатиминутной готовности, и начальство решает, полетим мы на «Сандерболтах» или Ил-2, достал свою помятую потрепанную тетрадь, в которой уже пару лет записываю воспоминания о войне и своем месте в ней. Вот она и закончилась. Слава Богу!

Я воюю с сорок второго года, а что лично сделал я для победы? Ну, бомбил поезда, машины, нанес кое какой ущерб врагу, даже сбил один самолет, а что я буду рассказывать своим детям, когда они спросят. – папка, расскажи, как ты войну выиграл! А впрочем, главное, что мы победили, страна победила, а еще я остался жив и теперь смогу разыскать отца. Нет, ну а что такого я сделал геройского?

Автор дневника погиб 8.05.1945 года при атаке аэродрома противника. Когда основная группа после первого захода без потерь легла на обратный курс, он, проигнорировав приказ «возвращаться», повторил атаку аэродрома, уничтожив два стоящих двухмоторных самолета, но был сбит огнем зенитной артиллерии, направил падающий самолет на зенитное орудие.

Факты уничтожения немецких поездов силами советской штурмовой авиации требуют подтверждения.

Упомянутые в рассказе.

Мкртумов Самсон Мовсесович – армянин по национальности, советский кадровый летчик, штурман полка, капитан, стал героем Советского Союза, не вернулся с боевого задания 1.11.43 г.