– Я вспомнила! Я все вспомнила! Мне надо домой! Я хочу домой! Я хочу назад, в Гедамболу!

Не знаю, когда я это сказала. Во сне? Или когда уже открыла глаза?

Что-то быстро включилось в моей голове. Кажется, я увидела недоуменное лицо Иры безо всяких ямочек – может, она не ожидала, что ее метод сработает так быстро. Но это только мгновение.

Я дождалась ночи. Взяла заплечный мешок, надела странную, но теплую одежду. И вот я стою в ней посреди комнаты, готовая убежать. И вдруг понимаю, что на гору мне не взобраться. Ни в коем случае. Я ведь не ветер. Сбрасываю чужую одежду. Что делать теперь?

Внезапно я вспомнила наш разговор и то, что сказала мне хозяйка: «Когда пойдешь обратно…»

– Я иду обратно! – воскликнула я громко. – Слышишь? Я хочу обратно! Я вспомнила, где мой дом! Я все вспомнила!

Спустя мгновение я снова оказалась перед женщиной в голубом платье. На мне больничная пижама – так называется рубаха и брюки, которые выдали, пока я болела. Я босяком, но в руках у меня верная сумка с вышитой буквой «Ж» – теперь я точно знаю, что это начальная буква моего имени. Теперь я увидела, что у хозяйки Гедамболы слегка приплюснутое лицо, будто это она, а не я налетела на камень. Снова я удивилась, какие красивые у нее глаза. У обычных людей никогда таких не встречала. Я часто вспоминала ее, но теперь понимаю, что даже не могла вообразить, до чего она прекрасна.

Жаль мое любимое зеленое платье. Я ощупала свой заплечный мешок, чтобы убедиться, что все на месте, что книжки тут, со мной. Особенно та, детская, с пословицами.

Я решила так – действовать надо быстро. Пожалуй, своей пижамой я сбила ее с толку. Уже хорошо. Женщина смотрела на меня насмешливо, краем глаза разглядывая, что за диковинка на мне надета.

Еще мгновение раздумья. Внезапно я запрыгала вокруг камня, будто бы решила исполнить дурацкий ритуальный танец. А что? Может, просто человеку чертовски холодно стоять босяком на снегу?

– Мне надо домой! Мне надо назад! Я все вспомнила! Одна девушка в поселке помогла мне. Она меня усыпила, и я все вспомнила!

– И кто же ты? – невозмутимо промолвила хозяйка, равнодушно следя, как я мечусь по поляне.

Мне пришлось набрать воздуха побольше, чтобы одним духом выпалить.

– Я принцесса Гедамболы, – потом я немного подумала и добавила, – младший научный сотрудник!

Прекрасная женщина, сидящая на камне, понимающе улыбнулась.

– Хорошо, – она выглядела довольной, как будто я верно ответила урок – сделала то, что она от меня ждала. – Проходи.

– Что, все? – я глянула вниз, через плечо – на ледяное море, поселок, что приютил меня – теперь он снова стал похож на узкую, неизвестную полоску огоньков, и только.

Даже здесь наверху, было намного теплее, чем возле моря. Я растерялась.

– Э-э-э, – немного потопталась на месте, думая, вдруг это придаст мне уверенности.

Я уже хотела спросить, как же мне спуститься с горы. Но тут услышала из-за камня, из-за спины женщины знакомое кряхтенье и тихую ругань. Я попробовала обойти камень – но сделать это мне не удалось, потому что в лицо полыхнуло холодным воздухом с такой силой, что я отпрянула. Однако я все равно успела увидеть самое главное – на земле, с большим деревянным гребнем в руках, подобрав под себя ноги, сидела моя мама.

Возле нее повсюду валялась куча совиных перьев и пуха. Мама была одета в простенькое платье, вышитое по рукавам. Она стала намного старше с тех пор, как я ее видела в своем сне. Кажется, она очень-очень устала. И сильно похудела.

– Иди, – прошептала она одними губами – потрескавшимися и сухими. – Вот увидишь, я в миг расчешу эти космы, и тоже … приду.

Но она не была так уверена в своих словах, честное слово. Не то что тогда, когда обещала приехать вслед за телегой с мукой.

– Свари супа, пожалуйста, а? Умираю, супа хочу. Ворону мне в трусы, как все тут запутано! Ты что, тысячу лет не расчесывалась?

Женщина, что сидела на большом мшистом камне, улыбнулась и чуть наклонила голову назад. Она не сводила с меня своих холодных голубых глаз. Мамины запястья были обвиты ее золотистыми локонами, словно наручники.

– Нам с тобой предстоит много работы. За столько лет все пришло в жуткий беспорядок.

– Это что еще такое? – не выдержала я, все еще пытаясь подойти к маме поближе. – Мы так не договаривались.

– Договаривались! – спокойно ответила женщина. – Я предупреждала. Убежать – не значит освободиться. Отдать то, чего у тебя нет – очень легко.

И тут я разозлилась по-настоящему.

– Ну, знаешь! – закричала я. – Если это правда, и мы все твои дети, то так себя с детьми не ведут! Ты такая мудрая и умная, так научи нас, прости нас, помоги нам!

– А то только и знаешь, что волосы распускать! – добавила мама ехидно. – Ай! – ей в лицо полетел колючий снег.

Женщина тяжело вздохнула и недовольно тряхнула головой. Мама повалилась на спину, потому что ей в грудь ударила волна ледяного воздуха.

– Если бы вы знали, как тяжело быть матерью всему сразу!

Тонкий и горячий ледяной удар пролетевшим ветром пришелся и мне по щеке.

– Ой!

Все бы ничего, но вид мамы со спутанными руками, по-настоящему жалкой и между тем, храбрящейся, выводил меня из равновесия. Не для того я столько в этом замке сидела одна! Не для того лежала возле моря, словно выброшенный на сушу морской котик!

– Я вот тебе покажу сейчас, кто тут начальник экспедиции! Альпинист тебе в печень! Эколог в уши! Орнитолог и психолог в задницу! Отпусти мою маму! Рентген несчастный! У меня от тебя сотрясение мозга 2 степени!

Пока хозяйка справлялась с недоумением, мне все-таки удалось забежать ей за спину, где я быстро вытащила из заплечного мешка ножницы, и – раз – чикнула ими со всего размаху.

Я собиралась остричь локоны, которые связывали маму, но она закричала: «Режь все!» От испуга я слегка замешкалась, и этого хватило, чтобы моя невероятная мама выхватила ножницы и быстро-быстро, сноровистыми движениями отрезала женщине ее прекрасные золотистые локоны – все, до последнего.

Вот такая у меня мама.

Сразу же ветер стих, и наступила звенящая тишина.

– Ну, раз уж срубил яблоню – так яблок не жди, – глубокомысленно заключила мама и схватила меня за руку так, что даже запястье посинело. – Деру!

И мы побежали с горы вниз. Сначала по редкому лесу, покрытому тягучим, низким стелющемся туманом. Здесь, наверное, когда-то жили первые люди Гедамболы. А потом лес кончился. Обрыв. Скалы. Мы остановились, тяжело дыша, я сразу же плюхнулась на мох и стала нянчить свои пятки. Бежать босяком – никому не советую.

Вдруг мы почувствовали, как лес за нашей спиной зашевелился, будто кто-то мазнул невидимой рукой по веткам. Мы услышали громкий, глубокий вздох и в ужасе обернулись Высоко в воздухе, расправив руки, в своем невообразимом голубом платье парила хозяйка Гедамболы. Она была бы почти неразличима на фоне яркого неба, если бы не сияние. Ее небрежно обкромсанные волосы, кое-где совсем короткие, разевались, будто лохматая шапка. И вот что. Она наконец-то повернулась лицом к Гедамболе, то есть и к нам тоже. Мне не было видно, но спорю на что хотите, она нам улыбалась. Потому что вздох, который мы услышали, был вздохом облегчения. Несколько секунд прошло, будто несколько дней, женщина хлопнула в ладоши у себя над головой и растаяла, словно ледяная, прозрачная тень.

– Всегда говорила, – прокомментировала моя невозможная мама, – на новолуние надо подравнивать концы. Иначе, видишь, что бывает. Ум за разум.

Но вдруг все отрезанные волосы-ветры разом ожили. Огромным спутанным клубком они, взревев, понеслись с горы, увлекая нас с мамой за собой. Мы цеплялись друг за дружку. Я с ужасом смотрела вперед, выглядывая, куда нас выбросит, а мама зажмурилась и дико орала. Мы летели на скалы.

На Гедамболу неслась буря.

Эти ветры вовсе не были милосердны к нам. Они мотали и швыряли то, что попалось им в руки, из стороны в сторону, но зато они и не дали нам разбиться. Они слегка поутихли только ближе к тому месту, где река делает петлю. А может, мы просто съехали в самый хвост бури, как съезжают по горке в зимний день. Довольно резво яростный клубок миновал предгорье и понесся над лесом. Мы с мамой напоминали вылетевшие из пушки ядра, если только ядра могут размахивать руками и ногами и истошно орать.

– Тебе за это внизу спасибо не скажут, – крикнула я маме в самое ухо – довольно сильно оттопыренное, как и у меня.

Она кивнула, а потом вдруг лицо у нее стало проказливым.

– Твой папа будет доволен, еще бы – столько работы!

Вот уже и наш замок. Это вам не на волке скакать – раз, и дома. Мы летели то вверх тормашками, то как попало, перепутавшись, но рук не разжимали. А хватка у нас обеих – дай бог каждому. Про таких говорят – «двинет – забудешь, на какой стороне головы у тебя глаза!»

Мы даже не заметили, как пронеслись мимо замка. Теперь я видела внизу деревни, дома и подворья, которые выглядели ухоженными и вполне довольными собой. Ставенки на окнах и заборы были повсюду покрашены в жизнерадостные цвета. Людям Гедамболы, кто бы они ни были и как бы ни выглядели, явно нравилось здесь жить. Стадо овец, чья шерсть от ветра колыхалась, как высокая, густая трава, дружно подняв головы, провожало нас задумчивыми взглядами.

– Знаешь, хорошо бы нам уже приземлиться!

– Прыгаем!

– ААААААААА!

Мы попали в стог сена. В детстве мы с ребятами из деревни часто тренировались прыгать с крыш сараев в стога, теперь я вспомнила. Хорошо, что мое тело лучше меня знало, что делать. Какое-то семейство с граблями в руках, прервав работу, задрав головы и открыв рты, недоуменно наблюдало, как мы катимся с неба прямо в их огород.

– Здрасьте! – помахала им мама, и люди тоже нерешительно помахали в ответ. Скоро мы перестали их интересовать. В конце концов ветер проказничал в Гедамболе испокон веков. Люди больше поглядывали на небо. И их явно беспокоила эта новая сильная буря.

В замок пришлось возвращаться пешком. Небо раскрылось огромным фиолетовым цветком. Сбросив нас, буря закрутилась волчком. Она неслась дальше – за горизонт. Ветер рвал с людей одежду, а с животных шерсть. Дует – да не сдувает – это явно не про него.

– Ты в курсе, – я старалась перекричать шум, выплевывая травинки, – что твоя свекровь связала из двух диких ветров покрывало – из холодного и горячего? Это, наверное, и превратило тебя в сову! Она хотела выкинуть тебя из Гедамболы в мир за горой! Ты была плохой королевой! Ха-ха!

– Старая ведьма, – проворчала мама, поднимаясь на ноги и цепляясь за меня, потому что порыв ветра сбил ее с ног. – У нее почти получилось. Но просто так меня не возьмешь. Я бы никогда не ушла из дома!

Я в смущении стала разглядывать свои ноги – пыльные и грязные. А я вот чуть что – сразу побежала прочь. Мне стало стыдно. Я совсем не такая храбрая, как моя мама.

Мои ботинки, как жаль, что они остались в поселке Ионычева, что бы это название ни значило, но я бы не хотела, чтобы этот самый Ионычев их носил.

Плохо, что я не успела сказать «спасибо» Ире. И Кристине. И Уве. И всем-всем-всем, включая морских котиков.

– А с тобой-то что случилось?

– Бабушка решила сделать уборку и вытряхнула то же самое покрывало мне на голову. Никто про него не знал, тем более, никто не знал, что оно по-прежнему хранится в той же темной комнате. Но о временем, похоже, оно успело прохудиться, было все в дырах, ветры распутались, им надоело лежать без дела, связанными. Так я наполовину казалась в мире за горой, наполовину осталась тут, в Гедамболе. И главное – ничего не помнила.

– Жабу ей в глотку, – прорычала мама. – Если бы она не померла, я бы заклевала ее сама, – она поежилась – мне показалось, что так могла бы отряхиваться ото сна большая птица. – Столько лет – одни сплошные мыши! Я хочу сплясать на ее могиле.

– Ты можешь ответить на один вопрос? Вот этот мотив: «брень-брень-брень»…

– Это колыбельная. Неужели ты не помнишь? Нет, не может быть. Моя мама ее пела, потом я пела тебе. Знаешь, как говорят? «Все по кругу, но все вперед.»

– Я все время слышала эту мелодию, когда была в замке одна. Ты ночи напролет сидела на перилах. А я с тобой разговаривала. Если бы я знала, что это ты…

Мой голос дрогнул. Я сейчас заплачу. А ведь я столько держалась! Несмотря на дикий ветер, мама остановилась и прижала меня к себе и крепко-крепко обняла.

– Ну, конечно, это была я, малыш. Играла на мышиных косточках. Прямо под твоим окном порядочно камней выпало, получилось что-то вроде ниши. Сто лет не была в Гедамболе, я так по всем соскучилась! Гроза, щекочи мне пятки!

Она раскинула руки и, задрав голову в небо, закричала. Так кричат совы по ночам, когда охота удалась. Моя безбашенная мама. Истинное дитя Гедамболы, вот она кто. Хотя ее имени наверняка нет в книжке. Мы с ней стояли посреди поля, небо вдалеке клубилось и дыбилось. Впереди высился замок. На башне его трепетал яркий красно-желтый флаг.

Пока мы шли, сгибаясь, ветер понемногу стал утихать, убираясь из Гедамболы за холмы и горы – дальше, дальше, в неизвестность.

– Мама, – вдруг вспомнила я, вздрогнув, как от удара, – что нам теперь делать с волками? Они голодают. И они помогали мне. Они… не плохие… Я, знаешь, хотела бы оставить себе это имя…

Так путанно, все сразу. Нам так многое нужно обсудить. Всем втроем. Все это так важно! Как здорово видеть того, с кем говоришь!

– Ничего, – мама погладила меня по руке, – можешь зваться как хочешь. Хоть Ливерпупой десятой!

Мы засмеялись. Я незаметно вытерла глаза рукавом пижамы – какая же она была теперь грязная! Смеясь, мама немного морщила нос картошкой, такой же, как у меня. У нее повсюду на лице теперь завелись морщинки – небольшие, но заметные – у глаз, возле рта. Когда она говорила, они оживали, будто крохотные ручейки бежали в разные стороны. Но это не выглядело некрасиво или отталкивающе – наоборот, все их мне хотелось расцеловать, не пропуская. Я решила что каждый день буду выбирать одну и…

– Мы заключим договор. Все, что угодно, все леса мира, кроме наших подворий. И нашего скота. Мы все уладим. Главное, твоему отцу от этого вопроса держаться подальше. По-моему, у тебя получится! Ты же принцесса, не забывай! Что там какой-то этикет! У тебя ветер в жилах. Ты это помнишь?

– Девочки! Вы вернулись! – это Климентин закружил нас в своих невидимых объятиях.

Теперь он совсем не казался ледяным или неприветливым – его дыхание было приятным, как свежий мятный леденец.

Мы кружились все втроем – будто танцевали, и я вспомнила изображение летящих людей у себя в комнате – на потолке, тех, что всегда казались мне несомыми потоками воздуха.

– По-моему, – я резко остановилась, потому что меня осенило, – мы идем не в ту сторону.

Мама огляделась и понюхала воздух. Она нагнулась и сорвала травинку. Потом растерла ее в руке.

– Мда…, – наконец сказала она. – Да. Точно. Сентябрь. Последнее тепло.

Хотя мы-то с ней обе знали, что это не имело никакого значения – время года.

– В любой день. Любого месяца.

Я кивнула.

– Коровы!

– Коровы.

Мы развернулись и побежали – мы снова неслись изо всех сил, подгоняемые веселым улюлюканьем Климентина, пока не показалось знакомое подворье, где мы когда-то все вместе грузили муку.

И в какой-то благословенный момент мы увидели, как навстречу, вытирая руки и раскидывая их в стороны, будто неуклюжий белый медведь, вставший на задние лапы, с громкими воплями «Охохо! Охохохо!» несется грузный, румяный мужчина в кожаном фартуке – мой отец! Он отчаянно кричит, спотыкается, машет руками, что-то теряет, но главное – он спешит к нам изо всех сил. Я вижу его и – еще секунда – смогу обнять.

Одного я сказать не могу – в какой момент у меня из заплечного мешка выпала книжка с нашими родовыми именами? И «Этикет Гедамоблы» тоже? Может, когда мы неслись по воздуху? Или бежали через поле? В любом случае я не стану их искать! Пусть достаются коровам!

Как говорят у нас в Гедамболе, «Если дверь открылась, кошка обязательно войдет!»

Так оно и есть.