Кулак не ошибся: семилетний Савка оказался отличным подпаском.

Целый день с рассвета дотемна птицей носился он за проказливой хозяйской скотиной. Кругом пастбища кольцом лежали хозяйские и соседские - помещичьи - поля и манили скотину пышными всходами.

Савка уже отлично знал, что будет, если скотина туда заберётся.

Будет потрава.

Будет поимка и арест преступной коровы или овцы.

Будет грозный штраф и вопли и мольбы хозяина провинившейся коровы, если он бедняк, или наёмного пастушонка, если хозяин - кулак. И спина пастушонка навек запомнит, что такое потрава.

У Савки за всё лето не было ни одной заметной потравы, и этому благополучию спина его обязана была исключительно ногам. Неутомимо мелькали целый день - бесконечный летний день - его босые пятки по прошлогоднему жнивью. Чуни давно не выдержали, развалились. Зато пятки стали твёрдыми, как кость, вернее, как комки сухой, растрескавшейся земли. Только эти земляные растрескавшиеся пятки были живые, сочились по трещинам кровью… Их кололо нестерпимыми иглами, когда в трещины попадало колючее жнивьё.

Днём постоянное напряжение отвлекало внимание от боли, зато ночью она становилась просто нестерпимой. Пятки зудели, горели, чесались до слёз, до исступления. И когда падающий от усталости ребёнок забывался на мгновение сном, пятки тотчас же его будили и заставляли тереть их о землю. И так все ночи… И ничья рука за всё лето ни разу не прикоснулась к этим пяткам, не вымыла, не распарила, не смазала жиром глубокие трещины.

Бабушка была бесконечно далеко, как казалось Савке, а для хозяина он не человек и даже не скотина (той больные копыта смажут дёгтем), а нечто вроде кнутика у старшего пастуха. Кому какое дело, как даётся «кнутику» его работа!

Лето тянулось бесконечно долго…

Стадо, по уговору, пасут до тех пор, пока снег ляжет на землю. А его всё нет и нет…

Настали осенние, длинные, холодные ночи.

Покормив пастушонка объедками после ужина, его отправляют всё в тот же холодный сарай. Изветшавшая за лето одежда мокра до нитки от непрекращающегося весь день осеннего дождя. Укрыться нечем.

Савка приспособился зарываться в солому, «как поросёнок», по его собственному определению, и мгновенно засыпать там, дрожа от сырости и холода. А утром, когда согретая его телом нора только начинала давать ему блаженный отдых, приходилось снова выскакивать из неё в непросохшей одежде под грозные окрики хозяина. И «лентяй и дармоед», получив кусок хлеба на весь день, опять бежал за скотиной в поле.