…Стой! Стой, я тебе говорю! Ты совсем спятил, что ли, Фаэтон? Мало того, что ты спер у отца колесницу, так ты еще и летаешь на ней, как подорванный! Что? Он сам тебе ее отдал? Слушай, ну ты мне-то не ври только. Уж прости, конечно, но твой папаша Гелиос – жмот, каких Олимп еще не видывал! Он все время на жизнь жалуется и рассказывает, как буквально за копейки тяжко вкалывает. Ему очень не нравится, что пока все нежатся в кроватках, он уже вовсю катит по небу. А с чего бы это, Фаэтон? Его ж таксистом никто не заставлял работать, правда? Так что сказки про то, что он сам позволил тебе кататься на его тачке, можешь оставить для сказочника Гомера, он еще и не такую чушь писал!
Так вот, Фаэтончик, слушай меня внимательно. Я, конечно, тебе не верю. Но дел ты уже тут успел натворить. Чего? А кто вчера с наядами до ночи рассекал на этой колымаге? Все понимаю, девчонки хороши, дело молодое… Но ты же уснул под утро, и из-за тебя весь мир сидел в темноте до обеда! А как вы с Дионисом пьяные гонялись за Пегасом, забыл? То-то…
Ладно, Фаэтон, ты ж меня знаешь, Гелиосу я ничего не скажу. Но ты мне должен помочь за это. Нет-нет, ничего особенного. Нам с приятелем надо попасть в одно местечко. Куда? В Аид. Ненадолго. Туда и обратно. А я – могила!
Да не дергайся так, Фаэтон, тебе туда еще рано! Но если будешь так гонять, то имеешь шанс познакомиться с Царством Мертвых значительно раньше назначенного срока.
Прежде всего ему пришла мысль найти Севана. Ник, конечно, чувствовал себя очень виноватым перед ним, ведь именно он отправил гитариста сюда. Но из всех, с кем ему приходилось когда-либо стоять на сцене, Севан был лучшим. Ник чувствовал себя с ним в паре отлично, и не важно было, кто еще находился рядом. Как ни странно, информационная служба отеля очень быстро нашла его. Ник прыгнул в удобные и уже привычные подушки Вольфа, который моментально доставил его по нужному адресу.
Он всегда думал, что хорошо знает своего товарища, его вкусы и пристрастия, поэтому был уверен, что встретит его где-нибудь в студии или, как минимум, с гитарой в руке. Каково же было удивление Ника, когда он, похоже, в первый раз в своей жизни очутился в настоящей химической лаборатории! Его окружали всевозможные приборы с массой кнопочек и тумблеров и таинственно мерцающие экраны компьютеров, на которых отображались бесконечные таблицы и графики. В дальнем углу, в колбах и тиглях, что-то побулькивало, распространяя чуть сладковатый запах по всему помещению. Рядом сидел, что-то записывая в планшет, высокий человек в белоснежном халате и красных кедах. Услышав шаги Ника, он повернулся и встал.
– Здорово, Ник!
– Привет, Севан… Это ты?
– Как видишь! – он щелкнул пальцем по бейджу на левом лацкане. Там было написано «ЛАБОРАТОРИЯ ВСЕВОЛОДА СТЕЦЕНКО».
Это действительно был Севан. Он выглядел в точности таким же, каким запомнил его Ник в день смерти, – расслабленное лицо, спокойная полуулыбка. Пожалуй, только борода была пострижена чуть аккуратнее, да и любимые красные конверсы, нахально контрастирующие со стерильно-светлой лабораторной обстановкой, были значительно чище, чем ранее.
– Не ожидал?
– Нет… Ты чего, химик?
– Типа того, – Севан, наконец, улыбнулся, и лицо его стало совсем близким, знакомым и родным.
Ник сделал шаг ему навстречу и, повинуясь накрывшему его с головой теплому чувству, неловко обнял его:
– Сева, – почти прошептал он. Это имя Ник произнес, наверное, всего-то пару раз в жизни. – Прости… я не хотел, – он совсем не ожидал, что способен на такие эмоции. По щекам текли слезы, горло сковало болью. Он стоял, молча уткнувшись носом в верхнюю пуговицу белого халата своего бывшего гитариста.
– Ник, брателло, ты ни в чем не виноват! Ты ничего не знал тогда, а я… – Севан оторвал его от себя и почти насильно усадил за небольшой журнальный столик. Перед ними моментально возник маленький глиняный китайский чайник и две чашечки. – Я был настоящей скотиной, Ник. Как ты только терпел меня? Я бы на твоем месте выгнал меня из группы года три назад.
– Да ты что, Севан! Ты же лучший! За твою игру я тебе все простить могу! – Ник немного успокоился и даже сделал глоток ароматного зеленого чая. – Ты действительно не…
Севан резко перебил его:
– Все, Ник, закончили! Я бы все равно сдох – не тогда, на концерте, так днем позже. Какая разница? Это было делом времени, мне уже не хватало обычного дозняка, так что перестань комплексовать.
– Ладно. Все равно прости… А где гитара?
– Знаешь, дружище… Ее нет больше!
– Как это?
– Очень просто. Нет – и все. Я больше не играю.
– Вот это да! Просто не могу поверить, Севанище! А чем же ты занимаешься?
Севан откинулся в удобном креслице и с наслаждением отхлебнул чаю:
– Пей. Это ваш, оттуда! – он показал пальцем куда-то вверх, – контрабанда!
– Да вы тут все на ней помешаны, что ли? Что делаешь, спрашиваю?
– Я открыл тут лабораторию. Ты же помнишь, что вообще-то я на химфаке учился?
– Да как-то смутно, если честно.
– Оно и понятно, Ник, ты же меня исключительно как музыканта рассматривал. Да и вуз я бросил, музыка и наркота – слишком много для одного! – Он невесело усмехнулся. – Пришлось наверстывать. Благо, тут есть все возможности.
– А что конкретно ты изучаешь?
– Скорее изобретаю. Знаешь, я ведь не один тут такой – с зависимостью. Думаешь, это уходит? Хрена с два! Нас тут миллионы, и каждого по-прежнему так же тянет уколоться или глотнуть какой-нибудь дряни. Я решил, что с этим надо что-то делать, вот и шурую понемножку.
– Ничего себе! Ты химик теперь?
– Ага. Во всяком случае, для себя. Знаешь, как я хотел соскочить? Все перепробовал, и Нинка помогала, и врачи лечили, а я не смог… Тут, в Нижнем, времени как бы и совсем нет – или оно течет по-другому! Поэтому сделать можно многое из того, о чем на Земле и подумать страшно.
– Препарат какой-то придумал?
– Типа того. Долго соединял, формулы придумывал, на себе пробовал. Тут же чем хорошо – второй раз ведь не умрешь! В общем, понемногу отпускать стало. Ты это, конечно, не чувствуешь, но у нас здесь все иначе. Все какое-то приглушенное, как сквозь вату. Я ведь играть по-честному попробовал – не вышло! Не торкает, хоть ты тресни, драйва нет, вяло, не цепляет… А вот ширнуться хочется еще круче, чем там, у вас. Прямо жилы вытягивает. В общем, если все пойдет, как я задумал, скоро смогу поделиться с такими же страждущими.
– Не ожидал… Да, Севанушка, одни кеды от тебя остались! – Ник наконец-то смог пошутить.
– И не говори, красные конверсы – это настоящий наркотик! – подыграл ему Севан. – Ладно, о себе расскажи! Зачем прибыл?
– А ты как будто и не знаешь? Вы ж тут сериалы из нашей жизни смотрите.
– Честно? Времени нет на это, Никусь. Я ведь не вылезаю никуда. Даже сплю вон там, – Севан показал на кушетку в самом дальнем углу. – А чего ты так удивляешься? Нам тут тоже спать надо. Сон, правда, специфический, – он снова глотнул чая. – Света?
– Да, Сева. Она.
– Я так и подумал. Все знали, как ты к ней относишься, Ник. Но делали вид, что ничего не замечали.
– Я сам старался не замечать, но не вышло. А потом я узнал, почему она исчезла.
– И тебя накрыло?
– Точно. По полной программе, Севан. Знаешь, кажется, я даже ревел, – неожиданно признался Ник.
– Это хорошо, брателло. Значит, ты живой, – он немного помолчал. – Я не спрашиваю, как ты сюда попал. Но предполагаю, что с Аидом ты встречался.
– Ага. Завтра я должен сыграть концерт для него.
– И ты хотел меня позвать подыграть? Как тогда, у олигарха?
– Типа того. От этого концерта все зависит. Если хорошо отыграю, он отдаст мне Свету.
– Никусь, уверен, ты и без меня отлично справишься. Я в тебя верю!
Они обнялись на прощание, и Ник быстро покинул лабораторию.
Концерт начался с выступления каких-то местных звезд. До небольшой артистической, в которой Ник ожидал начала выступления, доносились довольно вялые аккорды электронной музыки. «Банально и тоскливо. Похоже, что тут действительно фигово обстоит дело с эмоциями. Придется порвать их, как грузик телку!» (тут он снова вспомнил того, земного Севана, потому что это было его любимое выражение). Было ясно, что сделать это будет совсем не просто, так как выступать придется в одиночестве.
Еще до визита в лабораторию он подумал, что где-где, а уж в Нижнем мире можно найти любых подходящих музыкантов и сыграть с ними. Но эту мысль Ник прогнал сразу после встречи с Севаном: во-первых, у него не было времени на репетиции. А во-вторых (и это было главным аргументом), ему совсем не хотелось играть с «замороженными» местными обитателями. «Если уж и Живоедов, и Севан жалуются на вялость, то лучше даже и не пытаться! Во всяком случае, я здесь единственный живой человек», – эта мысль воодушевляла Ника и придавала ему уверенности в собственных силах.
Клуб был совсем небольшой, уютный и симпатичный. Он напомнил Нику знаменитый джазовый Blue Note, в который он заходил пару раз во время путешествия по Америке. Неизвестный Нику автор проекта, вероятнее всего, тоже бывал там, так как буквально все здесь выглядело старательной копией со своего клубного брата-близнеца с Земли. Гримерка и сортир были привычно заклеены какими-то смешными афишами, небольшая сцена была увита проводами и шнурами. Звук Ник попробовал за пару часов до начала, все было прекрасно.
Орфей, внимательно следивший за Ником все это время, таинственно сообщил, что место это очень специфическое. Попасть сюда со стороны было невозможно, это был настоящий закрытый клуб с членскими карточками. Все это было в точности так же, как и на Земле, только со своей спецификой. По словам Орфея, местная публика и тут старается всеми правдами и неправдами просочиться в зал.
Чтобы окончательно расслабить товарища по путешествию, он начал, как всегда, цинично глумиться над местной публикой. Самой беззлобной его шуткой был рассказ о том, что стать новым членом этого клуба невозможно. На вопрос Ника «почему?» Орфей, выплевывая табачный дым, прохрипел, что для этого кто-то из старых обладателей клубной карты должен умереть еще раз. Унявшись, он пожелал Нику удачного концерта и удалился в зал, так как до начала выступления оставалось совсем немного времени.
С небольшим опозданием Ник вышел на сцену. Он прекрасно понимал, что спешить никуда не нужно. Вся его программа была небольшой, поэтому десяток-другой минут не играли никакой существенной роли, но держали интригу. Он решил, что если уж за полчаса не сможет зацепить слушателей, то больше и не имеет смысла играть. Махнув рукой шустрому, татуированному с ног до головы администратору, Ник вышел из-за кулисы с любимым «Орфеем» в руках.
Зал был заполнен до отказа. Столики стояли совсем близко друг к другу. Свет бил в глаза и, как обычно, не позволял Нику рассмотреть сидящих. Он удивился тому, что здесь тоже нельзя курить, как и в земных клубах. «Забавно! Мертвым же все равно, вредно это или нет, да и табачок местный – так, одна иллюзия!» – Вчера он стрельнул сигарету у многорукого портье и был крайне разочарован. Запах дыма, его вид и цвет – на первый взгляд все было так же, как и на Земле. Но, сделав пару затяжек, Ник сразу прочувствовал всю разницу между мирами – настоящим Живым и иллюзорным Нижним.
Наконец ведущий, забавный персонаж в котелке и с тросточкой, как у Чарли Чаплина, громко объявил:
– А теперь я приглашаю на эту сцену замечательного музыканта! Это единственный концерт у нас в рамках его специального тура! Итак, приветствуем – Ник с его программой «Живой»!!
Свое выступление Ник озаглавил в последний момент. Ему показалось, что это будет правильно, тем более что сегодняшний концерт напоминал экзамен. Обычно ему всегда легко давались любые выступления. Волнение если и возникало, то ненадолго, быстро растворяясь в жестких аккордах, как кусочек сахара в горячем кофе. Но со вчерашнего вечера ему не давала покоя одна мысль: как сыграть без помощи магии «Орфея»? Здесь, в запредельном пространстве, она не работала. Ник старательно вспоминал, что провел немало лет без любимой гитары, а значит, и писал песни, и выступал без посторонней помощи. А главное – он вообще не знал о чудесных свойствах своего любимого инструмента до самого последнего времени и работал, не рассчитывая ни на что, кроме собственных возможностей. Но такие мысли не слишком-то помогали… Поэтому, когда Ник вышел к микрофону, его ощутимо потряхивало. Выдохнув, он закрыл глаза и негромко сказал:
– Привет! Я Ник. И я действительно живой, – и ударил по струнам.
Первые три песни пролетели, как одна. Ник даже не открывал глаз и почти не делал перерывов. Он просто старался выплеснуть все то, что накопилось за все эти дни в его взбаламученной стрессом и необычными приключениями душе. Думать о Свете он себе запретил. Каждое воспоминание о ней было болезненным, та самая черно-белая фотография, подаренная ему Светиной мамой, точно царапала его твердыми уголками где-то глубоко внутри. Он прекрасно понимал, что именно сейчас, в настоящий момент, решается их судьба, и быть слабым сейчас просто преступно.
Привычное ощущение сцены и неизбежная доза первоначального короткого волнения, похоже, помогли ему обрести нужное состояние. Ник понял это по реакции зала, вначале сдержанной, затем все более живой. Судя по всему, слушатели не были знакомы с его творчеством. Это было легко объяснимо – во-первых, Ник не был всемирно известен. Во-вторых, абсолютное большинство попало сюда значительно раньше и просто не имело представления о рок-музыке. Но земная, человеческая энергия и по-настоящему живые эмоции не могли не сработать.
С каждой новой песней Ник чувствовал все большую поддержку. Его «Орфей» надрывался, приводя самого Ника в такое знакомое и любимое состояние максимального драйва. В какой-то момент он так разошелся, что совершенно неполиткорректно заорал: «Мертвяки, зажигайте!» Это привело публику в еще большее оживление, послышался свист и топот. «Ого! Разогрелись, однако!» – подумал Ник и продолжил. То ли свет стал чуть слабее, то ли привыкли глаза, но он успокоился и немного сумел рассмотреть публику. К огромному его удовольствию, слева от сцены сидел Живоедов. Тот заметил, что Ник его узнал, и весело помахал своей ручищей.
Постепенно, в паузах между песнями, вглядываясь и присматриваясь к сидящим еще внимательнее, он увидел массу знакомых лиц. Ник узнал их по фотографиям со своих виниловых дисков, а кое-кого он видел «живьем» в своей ранней молодости, на культовых концертах. «Ничего себе!» – в зале был Фредди Меркьюри с бокалом вина в руке, по темной кудрявой шапке волос он безошибочно определил Джимми Хендрикса. Ярким белым пятном сверкал пиджак Элвиса Пресли, рядом с ним блестели круглые очки Джона Леннона… За одним из столиков бурно обсуждали что-то Цой и Майк Науменко, девушка, напоминающая Дженис Джоплин, стояла около бара с двумя высокими парнями в кожаных куртках. Ник сразу сообразил, что это Джим Моррисон и Марк Болан. Всех зрителей он, конечно, не сумел рассмотреть, но было понятно, что на концерт гостя из Живого мира пришли практически все звезды рок-н-ролла! Он учился у них, подражал им, любил их и слушал до одури, но даже во сне не мог представить, что такое возможно!
Почувствовав от этого сумасшедший подъем, Ник разошелся не на шутку. Задуманная первоначально программа полетела ко всем чертям. Песни просто вылетали из него, управляя им самим и его энергией. Ник был за пределами себя. Наконец ему удалось вынырнуть из этого волшебного состояния. Он сообразил, что вечно так продолжаться не может и надо вести концерт к завершению, чтобы не смазать произведенный эффект. Ник сделал выразительную паузу, подождал, пока зал стихнет и негромко объявил:
– Я хотел бы закончить песней, посвященной всем вам. Я люблю вас.
Эту песню Ник написал совсем недавно. В этом странном, нереальном, фантастическом зале она прозвучала с особенной силой – пронзительно и щемяще. Ник сам почувствовал, как сжалось его сердце, увидев сначала горделивый профиль, а затем и глубокие синие глаза Дэвида Боуи. Он подошел совсем близко к сцене и стоял совсем рядом… Спев последнюю строчку, Ник молча поклонился и, не дожидаясь аплодисментов, ушел со сцены. Ему было понятно, что это победа.
Дальше была какая-то невероятная суета в гримерке. Сначала туда ввалился Живоедов и долго тряс Ника в своих объятиях. Потом начался бесконечный поток очарованных и покоренных гостей – музыканты, художники, артисты – чуть ли не все присутствовавшие хотели его поблагодарить и поддержать. Возможно, им хотелось просто посмотреть вблизи на живого человека… Но Нику это не принесло никакого облегчения. Он был совершенно обессилен после концерта и от переизбытка впечатлений совсем перестал реагировать на происходящее. Такой жуткой усталости он еще не испытывал никогда. «Блин… Не зря Живоедов мне советовал валить отсюда как можно быстрее. Надо срочно найти Аида и Свету, пока я тут окончательно не развалился!» – он пожалел, что с ним нет верной Нины, которая мастерски умела выставить за дверь лишних.
Орфей, видя состояние товарища, особо не стесняясь, начал довольно активно выпихивать всех за дверь. Когда пестрая и разнообразная публика, наконец, схлынула, Ник устало бухнулся на диван. Орфей молча примостился рядом, понимая его состояние. В этот момент из воздуха в комнате возникла фигура. Гость приземлился точно на стул напротив. Это был Аид.
– Ник, вы молодец. Я не сомневался в вас ни секунды, если честно. Но вы превзошли все мои ожидания!
– Спасибо.
– Это я вас должен благодарить, господин музыкант! То, что вы сделали сегодня, гораздо эффективнее банальной контрабанды. Жизнь и сила, содержащиеся в ваших песнях, дали моему миру заряд настоящей творческой энергии. Я уверен, что это откроет новые возможности для нашего дальнейшего развития и реализации новых планов…
Усталый Ник довольно невежливо перебил его:
– Аид, спасибо. Вы прямо как на партийном съезде сейчас выступаете. Меня только не агитируйте, ладно?
– Хорошо, как скажете. Я и впрямь что-то увлекся, – Аид, казалось, даже смутился.
– Мне забавно слышать от вас слова про жизнь и развитие.
– Ник, да не придирайтесь вы к терминам! Жизнь, смерть… Будем считать для простоты, что все эти люди, исчезнув в Живом мире, появились здесь. У них есть шанс реализоваться, и мне нравится то, что я это придумал!
– Все отлично, Аид. Простите за резкость, но мне кажется, что долго мне тут не протянуть. Давайте вернемся к тому, зачем я здесь.
– Я помню, Ник. Вы заслужили награду. Она ваша. Учтите только, что Светлана может не захотеть возвращения. А как известно, против желаний женщины бессильны даже боги! – Аид, улыбнувшись, выразительно взглянул на Орфея.
– Аид, ты опять об этом? Сколько можно на больные мозоли наступать, а? – вспылил Орфей, вскочив с дивана. – Поговорить не о чем, что ли, больше?
– Орфей, дорогой, прости, но это имеет непосредственное отношение к твоему товарищу. Ты не смог предложить Эвридике того, что могло бы вернуть ее в Живой мир. Спокойствие и вечность здешней жизни оказались более привлекательны для нее. Ник не должен повторить твоей ошибки.
Аид стоял, словно вглядываясь внутрь чего-то невидимого. Через несколько мгновений в его ладонях появилось нечто, похожее на вращающийся баскетбольный мяч ярко-синего цвета.
– Не удивляйтесь, Ник, моей старомодности. Несмотря на явный прогресс в области информационных технологий, ничего лучше старого доброго магического шара пока что не появилось.
По поверхности сферы пробежала белая дымка, что-то замелькало и задергалось. Когда картинка остановилась, Ник увидел в глубине шара лицо Светы. Оно было спокойным и отрешенным, словно у спящего ребенка. Аид нежно погладил шар.
– Я нашел ее. Пока она вас не видит, Ник. – И, повернувшись к Орфею, тихо сказал: – Пойдем, они должны остаться одни.
С секунду помолчав, он отнял руки, и шар с лицом Светы остался висеть в воздухе.
– Ник, я был рад этому преждевременному знакомству. Могу я вас попросить об одном одолжении?
– Бог просит человека об одолжении? Разве так бывает, Аид? – Ник встал с дивана и подошел к нему. Он с трудом отвел взгляд от Светиных серых глаз, которые так давно мечтал увидеть.
– Бывает, дорогой мой господин музыкант, бывает…
– Конечно, Аид! Все, что хотите.
– Спасибо. Если можно, Ник, не распространяйтесь никому о том, что вы здесь увидели. Согласитесь, что, при всех недостатках Нижнего мира, мне в целом удалось многое. Но все-таки людям надо если не бояться, то хотя бы опасаться чего-либо. Иначе они начнут вести себя слишком безрассудно. Пусть главной ценностью для них останется их жизнь и настоящий Живой мир.
– Хорошо. Я тогда песню напишу, ладно?
– Песню – можно. И не одну! – Аид улыбнулся своей мудрой улыбкой. – Удачи, Ник!
Небольшая артистическая начала исчезать на глазах, как колода карт в руках иллюзиониста. Все исчезло, и Ник оказался в стерильно-белом пространстве непонятной формы и размера.
– Света… я искал тебя, – Ник еле разлепил внезапно склеившиеся намертво губы. Его трясло то ли от волнения, то ли от запредельной усталости.
– Здравствуй, Ник. А как ты тут оказался?
Света стояла напротив него. Несмотря на светлые волосы и бледность, ее лицо выделялось на ярко-белом фоне стен или того, что можно было принять за стены.
– Я? Сам точно и не знаю…
– Ты ведь живой, я вижу. А что ты здесь делаешь?
Ник даже и не знал, что сказать. Это была точно она, Света Шилова, бойкая Шизгара, которая могла одним взглядом заставить его замолчать. Женщина, которой никогда и ничего не надо было объяснять, потому что она понимала все без лишних слов и никогда ни о чем не спрашивала! И сейчас она, безмятежно улыбаясь, задает Нику какие-то идиотские вопросы!
– Света… Я пришел за тобой.
– Зачем, Ник?
– Как зачем? – Ник был поражен. – Ты так неожиданно пропала. А я… Я даже и не знал, что ты была стюардессой, что твой самолет разбился. Мне… плохо без тебя, Света!
– А мне хорошо, – она снова безмятежно улыбнулась. – Тут очень спокойно, Ник. Никто и ничто не тревожит, не беспокоит. Я живу в хижине, смотрю целыми днями на море и ни о чем не думаю. Ни о самолете, ни даже о маме. Вот и сейчас – если бы ты не сказал об этом, я сама и не вспомнила бы ни о чем. И о тебе тоже, Ник.
– А как же то, что было? Помнишь – мы могли целыми днями валяться в постели и даже не вставать, чтобы поесть? Помнишь, как мы целовались в лодке в Парке Горького, а она перевернулась? Я еще телефон тогда утопил, а ты – зонтик. А на Восьмое Марта…
Света мягко перебила его:
– Ну да, Ник. Помню. Но это было как во сне. Как будто даже и не со мной.
– Это было с нами, Света. С нами обоими! И нам было хорошо вместе.
– Ник… прости. Я не хочу никуда отсюда.
– Ты не хочешь снова стать живой? По-настоящему, а не так, как здесь! С чувствами, запахами, вкусами, а не с этой иллюзией, устроенной тут Аидом!
– Я понимаю, что все здесь не совсем… не совсем настоящее, но меня это вполне устраивает.
– Что устраивает, Света? Этот суррогат? – откуда-то у него взялись силы, которые совсем было покинули его, и Ник незаметно для себя перешел на крик. Он остро почувствовал собственное бессилие. То, для чего он предпринял путешествие в Нижний мир, рассыпалось в прах на его глазах, в пыль Светиного равнодушия и безразличия.
– Пусть так, Ник. Но этот мир не доставляет мне боли. Я знаю, что так будет всегда, и мне очень спокойно и хорошо от этого.
Ник в отчаянии вглядывался в ее глаза, пытаясь рассмотреть в них хоть капельку жизни и света. Но, кроме безмятежного спокойствия, в них ничего не было. Даже родинка над верхней губой была спокойна и неподвижна, словно случайная точка, замершая навечно на старом негативе. Ник обнял любимую за плечи, прижал к себе. Света легко подалась к нему и тут же так же легко и ловко освободилась от объятий.
– Не надо, Ник. Не мучай себя… Уходи. Тебе не место среди нас.
– Нет, Света! Я никуда не уйду без тебя!!
Ник представил, что когда-то давно Орфей уже прошел этот путь, и чуть не завыл от тоски. «Черт возьми, неужели она не хочет ничего вспоминать?» – Он с трудом сглотнул, чуть не подавившись тугим солоноватым комком, застрявшим в горле, и негромко запел:
Ник напевал вполголоса, куплет за куплетом, с надеждой вглядываясь в ее безмятежные серые глаза. Ему казалось, что он поет совсем не ей, а маленькой девочке, которая спит. И было очень важно не напугать ее, а тихонечко разбудить. Света застыла в одной позе, глядя куда-то сквозь Ника, и внимательно слушала. Когда он закончил, ее лицо больше не казалось маской. Блаженная улыбка начала растворяться, открывая под собой живое, трепетное лицо той самой, прежней Светы, которую он так хорошо помнил.
– Ник… Это действительно ты?
– Да, Света, это я.
– Мне казалось, что я сплю… Знаешь, тут у нас ведь такие программы есть, что и не отличишь.
Ник собрался с силами и прошептал то, что еще никогда и никому не говорил:
– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Света шагнула к нему, Ник нежно обнял ее. Она, словно не доверяя самой себе, трогала его тело, вглядывалась в его глаза.
– Ник… И вправду живой.
Неожиданно она коснулась небольшого предмета сквозь ткань его куртки.
– Что это? – живо спросила Света.
– Догадайся! – Ник немедленно включился в игру.
– И не подумаю! – Света ловко расстегнула кнопку его кармана и извлекла предмет наружу.
На ее ладони лежал маленький фиолетовый брелок в форме самолетика. Она изумленно подняла глаза – наконец-то в них появилось хоть какое-то подобие жизни и тепла! Света улыбалась и плакала одновременно, смущенно крутя дурацкий сувенир в руках, словно опасаясь, что он исчезнет. Ник снова обнял ее и еще раз, на этот раз гораздо смелее сказал:
– Я люблю тебя, Света!
– И я.
– Что?
– Я тоже люблю тебя, Ник, – она немного отстранилась и вытерла лицо. – Ох… я так давно не видела тебя! Мы же тут не понимаем, как течет время. Часов нет, а если есть, то все ходят по-разному. Сколько прошло времени?
– Уже больше десяти лет, Света.
– Ничего себе!
Она оживала. Казалось, что даже фиолетовый самолетик в ее руках сейчас заведет свой крохотный моторчик и улетит назло всем. Света помотала головой и резко разворошила руками свою русую челку. Она никогда не пользовалась расческой и приводила себя в порядок именно так, двумя-тремя быстрыми движениями. Нику всегда нравилась эта ее манера. В этот момент Света напоминала ему какого-то забавного экзотического зверька из программы National Geografic, случайно оказавшегося рядом с ним. Прихорошившись, она огляделась по сторонам явно в поисках зеркала. Не увидев ровным счетом ничего, кроме стен, она неожиданно весело спросила:
– Ник, помнишь, как мы от ментов в Кузьминках бегали?
– Еще бы! Такое разве забудешь?
Она засмеялась:
– А дай-ка мне сигарету, Никусь! Что-то я давненько не курила, а у тебя ведь наши, оттуда?
Она быстро вытащила полупустую пачку «Мальборо» из джинсов Ника, закурила и с видимым удовольствием затянулась. Курила она, как и раньше, очень красиво, изящно пуская дым тоненькой струйкой.
– А помнишь, как мы с тобой на юг собирались?
– Конечно, Света! Ты тогда в самый последний момент соскочила! Сбежала от меня, пока я мылся… Шизгара ты, Шизгара!
Света радостно улыбнулась. Слезы на ее лице давно высохли, лицо раскраснелось. Она сделала последнюю затяжку, и родинка над левой верхней губой весело запрыгала.
– Ну так вот. Я согласна! Собирайся, Никусь, мы едем в Сочи!
…Ник с трудом сидел, стараясь не глядеть за борт. Его тошнило, голова страшно болела и кружилась. Орфей категорически запретил ему пить из Стикса на обратном пути, закошмаривая жуткими последствиями и сравнивая мутную жидкость с героином. Ник удивился, почему по дороге туда употребление ее было необходимым, а сейчас все поменялось, но у него даже не было сил задавать вопросы. А он хотел бы спросить Харона, например, где же Цербер, судя по легендам, зорко охраняющий выход из Нижнего мира. Но он чувствовал себя как перегоревшая лампочка, которую на всякий случай еще и выкрутили из плафона. Света сидела рядом с ним, гладила его руку и что-то тихо шептала, то ли Нику, то ли самой себе.
– Потерпи чуть-чуть, Ник, дорогой… немножко осталось – и тебе будет лучше.
– Ничего, Свет, хуже не будет. Орфей, у тебя вискаря нашего не осталось?
– Нет. Все охламонам местным раздал. Жалко их. Живоедову твоему последний пузырь ушел, пусть пошалит старикан.
В этот момент скоростной катер начал торможение. Ник приоткрыл глаза и увидел знакомый берег. По всей видимости, тут всегда была одна и та же погода. Моросящий дождь чуть прибивал кружащиеся в воздухе хлопья, а ветер дерзко задувал их прямо за воротник. Правда, Нику показалось, что вокруг было чуть светлее, чем в прошлый раз. Харон заложил аккуратный вираж и ловко пришвартовался.
– Прибыли. Давайте быстрее, мне еще в пару мест надо срочно. Вы ж Аида знаете – суров, но справедлив! – Орфей произнес последние слова с легким сарказмом, и его обветренное лицо покрылось мелкой сеткой морщинок.
Он выпрыгнул из удобного кресла и помог подняться измученному товарищу и его подруге.
– Давай, труповозка, до встречи! – Орфей грохнул своей ручищей по плечу сухонького Харона. – Продуктом твоим я затарился аж по самое не могу, так что теперь не скоро свидимся!
– Бывай, лабух деревенский! Как понадоблюсь, свистни! И вам не хворать! – последнее было предназначено Свете и Нику. – Учтите, вы первые, кто вернулся отсюда. Не считая этого охламона, конечно! – и он показал на Орфея. Тот невинно улыбнулся, сделав вид, что эта характеристика не имеет к нему никакого отношения.
– Прощай, Харон! Хотелось бы встретиться вновь, но как можно позже! – очень серьезно ответила ему Света.
– Это уж как выйдет! – Харон тоненько хихикнул, и желтый катер резво укатил в прибрежный туман.
Оказавшись на берегу, Ник сразу присел на песок. Нижний мир еще не до конца отпустил его, но тошнотворная слабость потихоньку начала уходить. Орфей подошел к здоровенному камню, нашел полупустой спичечный коробок и в нем бычок, который он оставил тут совсем недавно.
– Мусор убираю. С прошлого раза, – неловко пошутил он. Нику даже показалось, что его товарищ смущен или расстроен.
– Орфей, брателло! Спасибо тебе за все, – он встал и обнял друга. – Без тебя я бы не справился!
– Ерунда, Ник! Ты можешь практически все. И сам. Я тебе точно не нужен, – Орфей хитро посмотрел на него. – Ну, может, только самую малость! – и оба рассмеялись.
– Орфей, а помнишь – я кое-что обещал тебе? Еще до нашего путешествия? – Он потянулся за гитарным кофром и достал оттуда инструмент, провел ладонью по грифу и нежно погладил логотип «ORPHEUS». – Знаешь, я ведь не шутил тогда. Я загадал: если Света будет со мной, то гитара твоя. Забирай! – он протянул гитару Орфею.
– Ты уверен, Ник?
– Да.
Света, молча наблюдавшая за их беседой, вмешалась:
– Бери, Орфейчик, пока дают. Знаешь, гитару за бабу отдать – неплохой вариант!
– Да я все, что хочешь, за тебя отдам! – горячо воскликнул Ник, но был прерван веселым хохотом Орфея и Светы.
Отсмеявшись, Орфей сказал серьезно:
– Ник, если что – ты знаешь, как и где меня найти. Но мне почему-то кажется, что я тебе больше не понадоблюсь! А я наконец-то на нормальной гитаре поиграю! Да еще и «имени меня», – он закинул кофр за спину. – Пока, ребята! Удачи вам и любви! – сделав шаг в сторону, закурил любимый «Мальборо» и неожиданно исчез.
Ник задумчиво смотрел на то место, где только что стоял его верный товарищ.
Потом поднял глаза на небо. Лучи света, пробивающиеся сквозь мокрые облака, были похожи на светлые полоски ткани, трепещущие на ветру.
– Пошли, Света. Нам тут больше нечего делать.
Ник подхватил свой рюкзак, взял Свету за руку, и они зашагали прочь от великой реки, оставляя быстро исчезающие следы на мокром песке.
* * *