Зимой Субетай охотился, вместе со всеми участвовал в набегах, отчаянно, не замечая опасности.

— Побереги себя, — заметил как-то шаман. — Ты никого не вернешь своей смертью.

Субетай не искал смерти. Но иногда ему казалось, что это все решило бы. Он надеялся, что Небо подскажет, что ему делать. Как жить. Как выполнить приказ Чингис-хана.

Но зима прошла, листья на деревьях стали больше, чем уши бурундука, тарбаганы вылезли из нор, отъелись. А Небо по-прежнему не меняло свого решения и не давало Субетаю никакого знака. Ни радуг без дождя, ни молний в ясном небе, ничего.

Чингис-хан напомнил Субетаю о предстоящей поездке.

— Не медли. Готовь коней в поход.

Субетаю ничего не оставалось, как распорядиться откармливать коней и проверять все необходимое для дальней дороги.

Я один остался в роду Чильгира, размышлял Субетай. Он стрелял из лука, отойдя подальше от юрт. Я — наследник. О всемогущее Небо, наследник чего?

Он вынул из колчана другую стрелу.

Я не должен стать причиной гибели народа отца. Я не убью их. Я найду их, и… Он опустил лук.

Вернусь? Что будет дальше, я знаю. Или останусь там? Как? А мой отряд, они что?

Субетай смотрел на мягкие, спокойные линии холмов, на сосны, растущие на склонах. В земле крылатых оленей пока тоже покой. Пока он не привел туда монголов, и тогда все кончится, как все кончилось для Илеэнэ. В траве будут лежать мертвые, которых родные не успеют похоронить.

Он прицелился и выстрелил.

Что я могу? Хотя бы не доставлять никаких сведений о народе отца. Если Чингис-хан не узнает о нем сейчас, неизвестно, когда вновь пошлет туда разведку. Спешки нет.

Я хорошо служил моему хану. Мой хан убил моего отца, но я ему служил. Я не буду помогать ему убивать моих родичей.

Я не сам это придумал. Небо дало мне знак. Я должен ехать и не должен вернуться. Мне некуда, не к кому возвращаться.

Субетай приветственно махнул рукой проезжавшим всадникам. Потом стрелы из ствола.

Что такое потеря нескольких мужчин для монголов? Каждый день кто-нибудь гибнет.

Кроме Субетая есть другие послы.

Ну что же… Мать, казалось ему, должна понять, где он. Так или иначе, она не останется одна.

Семьи у него нет.

Все. Не о чем жалеть.

— Тебе пора съездить к святому источнику, — сказал шаман, когда Субетай вернулся к юртам. Субетай не советовался с шаманом в последнее время. Он был уверен, что шаман знает, что он обдумывает и на что решается.

К святому источнику Субетай отправился на следующий день. Наступал рассвет, но небо было как будто покрыто черной пылью. Ветер гнал редкие облака прочь. Снизу они уже окрасились красным, но наверху было еще темно, и верхний слой разорванных облаков был почти черен.

О Небо, будь судьей, я не хотел этого.

Внизу, на земле, было спокойно. Безветренно.

Впереди неожиданно показалась отвесная скала. Этого не могло быть, но ее не было видно издалека. Почему-то Субетай подумал, что, как только он принял решение остаться в земле отца, его судьба изменилась. Он не может повернуть назад, даже мысленно, уже ничего не вернешь.

Источник находился почти на вершине одной из двух скал, между которыми текла река. Субетай поднялся по тропе. Ключ бил прямо из скалы, стекал откуда-то сверху. Ниже, на уровне тропы, образовалось озерцо. Священные места нельзя осквернять тяжелыми мыслями, и Субетай не думал об отъезде, пока пил из источника и умывался.

Потом он вернулся вниз, к тихой речке.

Свое рождение он не выбирал. Он как эта река, заперт. И хотел бы выйти из берегов, да вокруг горы.

Вода была такая спокойная, что камни на дне были четко видны, они были даже ярче камней на берегу. Но неподвижная вода не заросла тиной.

Холодный темный рассвет. Холодные ясные воды реки. Быть бы камнем, подумал Субетай. Ничего не чувствовать.

Ему опять послышался предсмертный крик Илеэнэ. Он закрыл глаза.

Когда Субетай поднял голову, стало легче. Камни стали светлее. Облака бледнее и реже. Небо было спокойным.

Сборы и проводы отряда были обычными. Никто не мог знать, что об этом дне Субетай не осмеливался мечтать, что он ждал его много лет.

* * *

Неширокая речка была стремительной. Ее берега были из гальки, под ногами поблескивали чешуйки слюды. Брод нашли не сразу, немного ниже по течению. Когда отряд переходил реку, лошадей едва не сбивало с ног.

Светало. Постепенно река расширилась, стала спокойной. Река и берега были закрыты туманом. Туман то расступался, давая рассмотреть воду и противоположный берег, то останавливался в ветвях росших на том берегу елей, то оказывался прямо под ногами. С рассветом он понемногу становился прозрачным, бледнел, золотился, пока не истаял. До следующего утра, подумал Субетай. Кто увидит его завтра?

— Те, что жили, — сказал шаман. — И те, кто придет. Как мы его видели. Это одно для всех. Ты идешь почти по следам своих предков.

Субетай давно не удивлялся тому, что шаман как будто слышит его мысли.

— Когда я выйду к их земле?

— К земле, где они умерли, ты выйдешь, — пожав плечами, сказал шаман. — К земле, из которой они пришли, — нет.

— Почему?

— Это совсем в другой стороне. Ты хочешь туда?

— Это далеко?

Шаман поджал губы.

— Я должен подумать, поговорить с духами. Если ты этого действительно хочешь. Если просто так спросил, незачем тратить мои силы и время моих покровителей.

Субетай помолчал.

— Мне бы хотелось знать, откуда я точно родом. А не только где похоронены мои предки.

— Ну, знаешь, — откликнулся шаман, — знать, где похоронены предки твоих предков, это тоже не каждому дано. Эти места были их землей, когда Керулен — река была лужицей. А земля, из которой они пришли — что тебе до нее? Там давно может быть пустыня. Или дно великого озера.

— Я хочу молиться их предкам, похороненным на их настоящей родине. Даже если это дно моря, — могилы и духи не исчезают.

— Живые пусть думают о живых, так я тебе скажу. Хватит ли у тебя сил молиться за людей, всех, твоих, которые за века там поумирали? Я не шучу.

Отряд выехал в долину, когда солнце стояло уже высоко.

* * *

Несколько дней шли дожди. На привале Субетай отошел от стоянки, чтобы побыть одному.

Березовая рощица была тихой и темной. Неподвижные деревья давно были мертвы. Под ногами лежали ржаво-коричневые листья.

На грязно-белом стволе засохшей березки, прямо на уровне глаз росла чага, серый гриб-козырек с бледными, слегка волнистыми краями.

«Страшно, — понял вдруг Субетай. — Мне страшно». Он боялся не путешествия, не неизвестности. Это было другое: ему казалось, что, приближаясь к стране предков, он будет впитывать их знания. Знания, которые он предчувствовал, которые будут ему понятны. Которые надо будет вспомнить, как забытый сон.

В земле предков, казалось ему, на него обрушатся воспоминания людей, живших там когда-то, мужчин и женщин, он уже сейчас как будто слышал их голоса, и, если постараться, мог бы, наверное, разобрать слова, значения которых не знал.

А что будет на месте? Выдержит ли он этот напор?

Все сложилось так, чтобы он смог уехать. Если это голоса его предков… Они жили для того, чтобы жил он. Он — итог их жизней. И вот он здесь. «Я должен помочь им», — мелькнула мысль. Но как? Субетай покачал головой.

— Да…

Субетай резко обернулся. Он забыл, что шаман был неподалеку.

— Да, — повторил шаман. — У тебя есть многое, чтобы быть шаманом. Ты мог бы… Какие деревья ты любишь?

Субетай помедлил.

— Рябину. Лиственницу.

— Почему эти?

— Другие деревья — деревья. А эти…как друзья.

Шаман кивнул.

— Ты хорошие деревья любишь. Лиственница — хорошее дерево для шамана. — Он почему-то вздохнул. — Я мог бы жить в ней…

Субетай удивленно посмотрел на него.

— Ты не знаешь? — шаман грустно улыбнулся. — Когда шаман умирает, его сжигают и пепел кладут в лиственницу, в дупло. Потом оно зарастает. Не уверен, что они так сделают.

— Кто — они?

— Те, кому придется меня хоронить.

— Я прослежу, — пообещал Субетай.

— Вряд ли, — шаман покачал головой. — Это вряд ли.

— Там олени! Олени на камнях! — разведчик показывал себе за спину.

Субетай бросился за ним, не разбирая дороги. Они поднялись вверх по склону горы.

— Вот они, — разведчик показал на плоские камни, выступающие из земли.

Субетай осторожно, словно боясь спугнуть, наклонился к камню. Всмотрелся. Чтобы увидеть оленей, ему пришлось поводить рукой по плите. Когда он нашел линии, рисунок как будто проступил у него перед глазами.

Прекрасные животные шли вперед, в одну сторону, — мощные, гордые, спокойные. Как живые.

Субетай не смог скрыть разочарования.

— Это не то. — Он похлопал ладонью по камню. — Нам не нужны такие. Мы ищем крылатых оленей, сказочных зверей… или ты забыл? Выполняй свою работу, как положено.

— Да, господин, — в голосе разведчика слышалась обида. — Но это первые животные, выбитые на камнях, которых мы здесь увидели. Может быть, потом будут и другие?

— Может, и будут, — Субетай встал и отряхнул руки. Он понимал, что разведчик прав, но ничего не мог с собой поделать. Он был зол. На него и на себя, за эту глупую надежду.

Плита с оленями отмечала перевал. Отсюда были видны вершины дальних гор. Внизу, извиваясь, текла река. Вода отсвечивала белым, и когда, спустившись, они проходили мимо, Субетай не удержался и зачерпнул.

Это была просто вода. Белесой ее делала мелкая взвесь.

«Я сейчас во что угодно поверю, — подумал он. — И в молочные реки».

* * *

Субетай все еще не решил, как поступит с отрядом. Как избавится от тех, кто шел с ним.

Отряд проходил сумрачными лесистыми горами. В низинах светлела живая зелень молодого леса.

Мягкие переходы цвета одного в другой, где заканчивалась роща и начинался ельник, пятна коричнево-сизых остовов елей, потерявших иглы. Деревья росли так, что издалека казалось, будто мягкие лапы охватывали сверху эти горы, успокаивали их, обнадеживали.

Эти места были похожи на землю Народа Рыси. Такие же народы жили и здесь. Лесные жители, охотники, строители домов из толстых бревен. И так же погибли когда-то, убитые неожиданно, на всякий случай.

Субетай не предвидел ничего определенного — ни трудных переправ через ручьи, ни горных крутых тропинок. Он только понимал, так они идут или ошибаются. Субетай доверился своему чутью. Он не рассчитывал, не продумывал путь. Он столько думал о земле своих предков, что уже знал, где она. Она звала его.

Разведчики докладывали, что впереди. Они немного робели. Субетай никогда не был таким властным, жестким. Таким сосредоточенным. Он часто советовался с шаманом. Его спутники предполагали, что едут на разведку в земли духов. Зачем же еще Субетаю, прорицателю, понадобилось брать с собой шамана? О чем они постоянно говорят вполголоса?

Некогда заселенные, узкие долины сейчас стали труднопроходимыми, заросли леском. Люди здесь бывали, но нечасто. Охотники? Субетай думал, что должны быть незаметные им, чужеземцам, тропы, которые быстро приведут к нужному перевалу. Пока отряду приходилось медленно пробираться сквозь заросли.

Субетай ехал по землям своих снов. Эти горы еще много лет назад хотели, чтобы он их увидел.

Субетай угадывал, что эта земля только на время осталась без людей. Этой великой земле непривычно быть одной. Она готова делиться своими богатствами, но она сама выбирает тех, кто останется. Сейчас она ждет. Ему захотелось ощутить землю под ногами.

Субетай шел, и ему передавалось знание о живших некогда здесь людях. Об их горестях и радостях. О запомнившейся на века жестокой зиме, когда вымерло все в тайге, после которой жить здесь стало страшно, и люди в тоске думали о будущем.

О том, что несколько лет подряд от страшной жары в этих краях бушевали пожары — вон тот молодой лесок вырос когда, наконец, лето стало дождливым. И о том, как появилась эта расщелина: земля разошлась, когда горы вдруг закачались, и все на них задрожало и завопило в великом ужасе. Отголоски того землетрясения дошли до народа, живущего в месяце пути отсюда.

И еще: глядя в глубь непроходимого леса, Субетай откуда-то знал, что там сохранились следы ужасной бури. Много лет назад поваленные могучие деревья лежали на молодняке, пока молодые стволы не прогнулись и не треснули. Деревья умерли, и вокруг медленно гниющих стволов долго еще росли только кустарники, папоротник и хвощ. Жизнь в этом месте замерла, замедлилась. Изменилась, но не пропала, не исчезла совсем. Когда там вырос новый лес, осталась непроходимая чаща.

Это знание появилось неожиданно. Но мысли о живших и умерших здесь не были мучительными, не тревожили его. Может быть, потому что эти люди не были его предками?

На вершине перевала была сложена горка из камней. Камни поросли темно-рыжим лишайником. Субетай поклонился, помолился духам горы, покропил водой. Назвался. Попросил помощи в своем деле.

Люди должны быть уже близко, подумал он. Но все-таки пустовато здесь для страны великих царей…

Субетай предполагал, что им придется вступать в сражения, хотя шаман и уверял его, что не чувствует подобной опасности. Но все же, думал Субетай, если не стычки, то хотя бы поинтересоваться пришельцами местные жители должны? Испугаться их? Постараться напугать?

Рядом переговаривались спутники. Субетай усмехнулся. Что за шутка судьбы — носить такое же имя, как и великий и безжалостный военачальник. Субетай, верный воевода Чингис-хана, не проигравший ни одного сражения.

Их обоих назвали в честь великого воина, которого помнили еще прадеды. В случае с Субетаем-полководцем это вполне себя оправдало. Ну, а Субетай, сын Чингис-хана? Он совсем не походил на своего славного тезку. Впрочем, давно прошло то время, когда братья дразнили Субетая его именем, смеясь над его любовью к беседам с шаманами и певцами.

…Солнце садилось. Монголы сидели у костра.

— Главное в земле — то, какая она на закате, — сказал шаман, глядя на запад. — Она настоящая в это время. Кажется, что это время примирения. Время затишья. Согласия.

Субетай неопределенно кивнул.

— Что такое жизнь, как ты думаешь?

— Это когда ты живой, а не мертвый, — хмыкнул Субетай.

— Когда ходишь, ешь, пьешь, да? — Шаман кивнул. — Это не все. Однажды, стоя на холодном ветру, ты вдруг радуешься ему. Видишь небо ночью, обычное небо. И у тебя сжимается сердце. Дрожишь, промокнув, у очага, у тебя все кости ломит. И ты смеешься. От радости смеешься. Потому, что есть ветер, есть этот огонь. Ты можешь чувствовать дождь на своей коже, видеть пламя. Это счастье.

Субетай слышал слова шамана уже сквозь сон.

Они ехали несколько недель. Поднимались по пологим холмам. Проходили мимо снежников, которые остались с прошлой зимы и не успеют растаять до следующей, и не растают уже никогда. Удачно обходили болотца. С трудом спускались под дождем по глинистым крутым склонам.

Подлесок, тонкие молоденькие осины, березки, черемуха, растущие на склонах, преграждали путь. На вершине лес был чище, без молодняка и кустов — крепкие сосны, уходящие, казалось, в небо.

Субетай понял, чем все кончится. Он останется один. Все погибнут — сейчас, от стрел, или на обратном пути, с его поручением, это все равно.

Но одно ясно — он не может вести своих спутников в эту страну. Они там не останутся. Они решат — справедливо — что Субетай предатель. Они постараются вернуться. И в лучшем случае их убьют. В худшем — убьют они, вернувшись с войском. Этого не должно быть. Только один, сам, он может вступить в эти земли. Теперь Субетаю стали понятны слова шамана о том, что ему скоро придется рассчитывать лишь на себя. О том, что Субетай не сможет устроить достойные похороны шаману.

Все так и будет.

Он чувствовал растущую тревогу своих людей. Но они ему по-прежнему доверяли, они будут верны до конца. Предаст он. Субетай всегда знал это, не признаваясь себе. Ему придется пожертвовать людьми, которые его охраняли. Ради чего? Ради мечты?

Но эта мечта уже была вокруг — линии гор, запах трав, шум леса.

Попасть в страну, которую он предчувствовал много лет, может только он один. Смерть спутников — плата за это.

Да, пожертвовать отрядом ради спасения целого народа.

В конце концов, они могут спастись, успокаивал себя Субетай. Я не режу им горло, не отправляю их в неравный бой. Я лишь отошлю их назад, той же дорогой, которой нам Небо дало дойти сюда. А предчувствие, что ж, это только предчувствие…

* * *

…Субетай вздрогнул и проснулся от громкого разговора. Он задремал, сидя в седле. Бряцанье золотой сбруи усыпило его.

Разведчикам удалось захватить на равнине пленника. Он показал ему амулет. Тот в ужасе вытаращил глаза и заговорил, залопотал что-то на непонятном языке, пятясь и желая то ли вырваться из рук, крепко держащих его, то ли пасть на колени. Субетай слушал его, надеясь услышать имя: отца, деда… даже матери. Или свое, хотя… Он не разобрал ни слова. Толстый толмач только вслушивался в незнакомую речь. Но он не вполне понимал, что хочет услышать сын Чингис-хана, а поэтому не стал брать на себя риск придумывать за чужеземца его слова. Толмач побледнел и покачал головой.

— Он говорит на неизвестном наречии, господин.

— Ладно, — сказал Субетай, со свистом втянув воздух. — Ладно.

Он помолчал, разглядывая пленника, пытаясь отыскать хоть что-то в его одежде, в чертах лица, в чем угодно, в узорах его сапог, хоть где-то что-то похожее на рисунок амулета. Потом приказал раздеть его и велел шаману осмотреть одежду и поговорить с духами.

На предплечье туземца был вытатуирован зверь, почти такой же, как на амулете. Когда пленнику вопросительно показали на татуировку и амулет, тот, хотя и дрожал, стоя голышом на ветру, но все же поднял голову, с вызовом глядя на шамана.

— Да, — сказал шаман. — Этот человек знатного рода. Бедняки так не держатся. И ты видел, что его охраняет твой зверь.

— Он слишком бедно одет, чтобы быть знатным, — сказал Субетай.

— Отправляясь в долгий путь один…

— Знатный человек не ездит в одиночку.

— Что вынудило его к этому? Набег врагов? Неожиданное известие? Может, здесь его никто не тронет? Или слуги идут за ним? Кто знает… Духи не говорят там, где достаточно толмача, — улыбнулся шаман.

Вот мой дом, думал Субетай, разглядывая с высоты перевала речушку, которая текла дальше, за горы, в долину. Судя по ее величине, эта маленькая речка когда-то была могучей и полноводной. А когда вершины гор были берегами, в те времена предки Субетая тоже здесь жили? Субетай не хотел думать, что пока река прокладывала себе путь сквозь эти горы, в этих местах могли смениться сотни народов. Ему казалось, что здесь время остановилось. Здесь было то, что было всегда. Он попал в зачарованную страну.

Ранним утром они выехали на возвышенность, с которой была видна большая долина. Деревья отбрасывали длинные тени. Дальше, как сказали разведчики, за теми горами, жили люди. Они могут быть там к середине дня.

Субетай долго смотрел на долину. Потом тронул поводья. Люди хотели последовать за ним, но шаман остановил их жестом.

Субетай остановился на некотором расстоянии от своих. Ему стало трудно дышать.

Он спешился и поцеловал землю.

Теперь всегда светило солнце. Небо было всегда ясным. Земля как будто рассматривала его, изучала. Приглядывалась к нему.

Перед тем как отправиться с последнего перевала к своему народу, Субетай долго пробыл один. Молился. Смотрел. Это все, что у меня есть, думал он. А если меня не примут? Это не важно. Это — все, что у меня есть. Все, что мое по праву.

Ему хотелось посидеть так еще. Прислушаться к тишине этой земли, ее дыханию, ее звукам.

Субетай покачал головой. Вот оно — мое наследство. Он провел пальцем по амулету. Единственное, что у меня осталось от отца, вот оно, этот кусочек золота. Больше ничего. Ни голоса, ни лица. Ни одежды отца, ни его владений, никакого наследства нет у меня, ханского сына. Отец подарил мне жизнь и погиб, не зная обо мне. Только это у меня и осталось от него, только моя жизнь.

Субетай засмеялся. Какие царства сравнятся с этим даром? Неужели надо было попасть сюда, чтобы понять…

Горы издалека были похожи на шкуру зверя во время линьки. Какие звери водились здесь?

Счастье — это засыпать под разговор тех, кого любишь, почему-то вдруг подумал Субетай.

Всадники продолжили путь по небольшому ущелью, которое привело их в долину. Многое здесь было почти как там, где Субетай вырос. Но небо было другим. Другие облака. Не такие плотные, более плоские. Белые, но другого цвета. Другого белого цвета. Незнакомый запах степи. И трава: похожая, но чего-то недостает. Не сразу Субетай понял: здесь не было той невзрачной стелющейся травы, которая растет повсюду на его родине. Надо же, подумал он, если бы эта трава была здесь, он бы ее и не заметил. А то, что ее нет, все изменило. Вот так. Привыкай к новому дому. И он опять подумал о своем отце. Какой он был?

На следующий день они увидели первый знак. На стоящей каменной плите было выбито изображение оленя с головой грифа. Другие плиты, поросшие травой, лежали вокруг давно потерявшего свои очертания кургана.

Шаман закрыл глаза, прислушиваясь.

— Духи. Здесь поют духи.

Субетай прикрыл глаза и тоже услышал какой-то шелест, шепот… шорох… Ветер?

— Нет, — покачал головой шаман. — Это их песни.

Он постоял молча, слушая неслышные голоса.

— Внизу вода.

— Внизу везде вода, — возразил Субетай.

— Вода сохранит их, — продолжал шаман.

— Вода? Сохранит умерших?

— Вода сохранила их, — повторил шаман.

— Да, — он открыл глаза. — Это прекрасное место для кургана. Место для царей. Их тела сохранены, им поют духи. И они видят свои звезды.

— Что значит — свои?

Шаман повернулся к нему.

— Те, которые должны освещать их могилу. Их созвездия. — Он помолчал и добавил: — Тебя тоже должны похоронить здесь. Позаботься об этом.

Субетай поблагодарил богов за то, что они позволили ему доехать до своей земли.

Никто не услышал, как подкрались враги. Шаман упал, не вскрикнув.

Отбиваться они не могли, да они и не видели врага. Они бежали. Их не преследовали. Позже, вечером, они увидели зарево в той стороне. «Шаман ушел к своим духам, — понял Субетай. — Он говорил, что духи ждут его здесь».

Звери, высеченные на камне, встречались теперь почти каждый день. Их, без сомнения, установили великие цари, но где их поселения? Где их дозоры, семьи?

Субетай был уверен, что отпущенный знатный пленник расскажет о его приезде. Может, цари не хотят видеть его, и поэтому их обстреляли? Но тогда его должны были убить. Или захватить. Нет, там были какие-то неумелые воины, которые ограничились тем, что прогнали чужаков от первого каменного зверя.

Через несколько дней они почувствовали, что за ними следят. Они въехали в долину, окруженную холмами. Не такими высокими, чтобы с вершины можно было достать небо.

За ними следили из зарослей. Они никого не видели, но это было так.

Едва отряд приблизился к каменному знаку, как по ним стали стрелять. На этот раз все обошлось. И опять их никто не преследовал. Им дали доехать до следующего царского камня, к вечеру, и обстреляли опять. И опять боги дали им уйти невредимыми.

Это повторялось снова и снова, каждый день. Несколько человек были убиты. Им не давали похоронить своих, отгоняя стрелами от камней. «Они хотят, чтобы мы были здесь, но не пускают нас к камням, — подумал Субетай. — Или им неважно, что мы здесь, они просто не пускают нас к камням».

— Кто они, толмач?

— Тот, кого ты отпустил, хранит тебя. Я слышал их речь, я слышал, как он говорил.

Во сне Субетай говорил с шаманом. Шаман говорил медленно, как будто успел забыть слова родного языка: «Тот пленник, он не хочет, чтобы ты останавливался у камней. Не делай этого. Не смотри на камни. Поезжай мимо, и будешь жив».

Еще один день прошел. Стрелы унесли еще пятерых. Те, кто стоит рядом со мной, никогда не погибают и не бывают ранеными, заметил Субетай. Чего хотят эти люди? Они не хотят, чтобы я умер. Они хотят, чтобы я остался один.

Субетай отослал оставшихся от отряда назад, в ставку, с надуманным поручением. Через два дня, когда они были уже достаточно далеко, он отправил вдогонку своего последнего воина, приказав затвердить новое послание наизусть.

«Это бесполезное послание, — думал Субетай, глядя ему вслед. — Когда ты доставишь его, я буду в моем царстве. Если Небо захочет — цари примут меня в своих земных владениях. Если Небо захочет — цари позовут меня в свои ледяные покои».

Никто так и не узнал, что Субетай стал царем этих людей. Как он и предвидел, ни один его гонец не доехал до ставки Чингис-хана.

Впрочем, никто и не искал отряд Субетая. Когда прошло достаточно времени, чтобы понять, что случилось несчастье, монголы воевали с прежними союзниками, нарушившими договор. В следующие годы войны шли одна за другой.

Борте попросила своего шамана поговорить с духами о сыне. «Он в земле предков», — ответили духи. Борте ахнула, прикрыв рот рукой. Но шаман удивленно покачал головой: «Не понимаю. Он жив. Если предки в земле, как он может быть с ними и живым? Надо еще раз спросить». Борте положила руку ему на рукав: «Не надо. Я тоже думаю, что он жив. Значит, так и есть».

С тех пор и до самой своей смерти — а прожила она долго — Борте всегда молилась о Субетае как о живом. Даже когда увидела сон, понять который не захотела.

В этом сне Субетай стоял рядом с Чильгиром, который никогда ей не снился раньше. Отец и сын были увлечены беседой. Вокруг паслись крылатые олени с орлиными клювами.

Этот народ — его настоящий народ — теперь был слабым и малочисленным. Нападавшие хотели, чтобы Субетай остался один. Они боялись отряда.

Этот народ, могущественный несколько веков назад, уже пришел в упадок, когда грозные соседи, разгромили его окончательно и забыли о его существовании.

Народ амулета верил, что однажды в их страну придет царь-чужестранец, носящий древний золотой знак, как цари, жившие когда-то в этих долинах.

Субетай был одет не так, как они, говорил на чужом языке, но в его чертах угадывалось сходство с его новым племенем, и он едва не плакал, глядя на множество крылатых оленей из камня, металла, выдавленных на коже, вышитых, и в том, как жадно он разглядывал их, жители увидели исполнение предсказания.

Субетай выучил язык своих поданных. Он возродил поклонение предкам, приказал расчистить древние курганы. Он был хорошим царем.

Через несколько лет, в походе, когда ледяной дождь сек его отряд по дороге к соседнему племени, Субетай почувствовал радость от того, что ветер заставляет закрывать лицо, что среди туч нет просвета, что сквозь черные голые ветви видно прекрасное сумрачное небо, что он жив, и видит то, что видит, и знает то, что знает. Воспоминания вдруг стали не тяжким грузом, но бесценной ношей. Он понял, что его душа была заледеневшей — он и не знал этого, — по тому, что она оттаяла, и у него перехватило дыхание от того, что Небо дало ему его жизнь, которую он ничем не заслужил, он впервые почувствовал это.

Печали не сломили Субетая. Но и тяжести лет ему не довелось испытать. Этот путь к воинственным соседям оказался для него последним. Он погиб в схватке.

И его похоронили, как настоящего царя: в подземном срубе, который его люди украсили так, как смогли. Его амулет остался на нем, чтобы золотой зверь проводил его в другое, вечное царство, на встречу с другими царями.