Утреннее построение перед столовой носило скорее неформальный характер, но сегодня атмосфера была напряженной, поскольку всем было известно, что три лучших летчицы полка отправились на гауптвахту. Майор Казар поднялась на маленькую трибуну и, не упомянув отсутствовавших девушек, подвела краткие итоги последних операций и зачитала текущие задания. Утренние вылеты отменялись: Сталинград стал приоритетной задачей, а на базу приехали грузовики. Всем девушкам предстояло помогать мужчинам перегружать припасы из грузовиков в планеры для скорейшего вылета.

Напоминать, что храбрые солдаты, сражавшиеся в сталинградском «котле», в начале зимы отчаянно нуждались в продовольствии и боеприпасах, не требовалось. К двум часам дня погрузка на бомбардировщики и планеры была завершена. В полтретьего Алекс наблюдала за их взлетом в сопровождении четырех Яков-1, за штурвалами которых сидели летчицы 586-го полка. Но ни Насти, ни Кати среди них, разумеется, не было.

– Я заметила, что сегодня вы работаете в одной перчатке. – Алекс вздрогнула от неожиданности, услышав голос позади себя. – Должно быть, это ваше. – Майор Казар протянула ей меховую кожаную перчатку. Перчатки были тоньше, чем у советских летчиц, их нельзя было перепутать, и Алекс не оставалось ничего другого, как нагло выкручиваться.

– Спасибо, майор, я как раз ее искала, – произнесла журналистка, натягивая перчатку.

– И как же ваша перчатка оказалась в пустом планере вчера ночью?

– Не могу сказать, майор. – Алекс еще никогда не вела себя столь дерзко, но ни одного подходящего оправдания не пришло ей в голову.

– Я считаю, вы перестали быть здесь полезной, мисс Престон. Между прочим, мы все заняты войной. Поезд, на котором доставлены припасы для Сталинграда, завтра отправится обратно в Москву. Постарайтесь на него попасть.

* * *

Алекс задыхалась от несправедливости. Две лучших летчицы вместе с их механиком угодили на гауптвахту за мытье головы, а честного журналиста высылали с авиабазы за… за что? Из-за ревности? И у нее даже не было возможности попрощаться с Настей!

Что ж, в военное время такое случается сплошь и рядом, твердила Алекс себе, но это мало утешало. Американка собрала вещи – у нее ушло на это пятнадцать минут – и совсем упала духом. Могла ли она в принципе что-нибудь сделать, чтобы поумерить гнев майора? В голове у Алекс пронеслось несколько вариантов, один ужаснее другого.

Звук двигателя крупного самолета вывел ее из оцепенения. Алекс выглянула из блиндажа и увидела, как к ангару катится еще один Туполев. Из самолета вышел какой-то офицер – довольно тучный.

Генерал Осипенко – а это оказался он – направился в блиндаж майора Казар в сопровождении одного из своих лейтенантов. Что бы это значило? Алекс посмотрела на стоявших рядом девушек: все они, казалось, были удивлены не меньше ее. Журналистка вернулась на свою койку, беспокойная и неприкаянная.

Через час громкоговоритель призвал девушек на внеурочное построение. Когда собрался весь полк, генерал Осипенко прошелся перед шеренгой девушек, глядя на них, словно командир перед боем. Явно удовлетворенный, он взошел на трибуну.

– Товарищи, я должен сделать ряд важных объявлений, – начал генерал. – Во-первых, ваш командир, Тамара Александровна Казар, кавалер ордена Ленина, повышается в должности и переводится в штаб военно-воздушных сил, где будет помогать лично мне.

Алекс бросила взгляд на Раису, на лице которой проступило легкое изумление. Стало быть, жалоба летчиц, отправленная командующему дивизией, в конечном итоге возымела эффект.

– Новым командиром полка назначен майор Александр Гриднев.

Журналистка заметила, что выражение лица у многих девушек стало напряженным. Теперь у них будет командир-мужчина. Было ли это продиктовано военной необходимостью или должно было послужить им наказанием за созданные проблемы?

– Кроме того, – продолжил генерал, – семеро из вас были отобраны для формирования специальной эскадрильи, которая будет воевать с летчиками в Сталинграде. – Осипенко достал свернутый листок бумаги, зажатый у него под мышкой. – Вот эти пилоты: Раиса Беляева, Валерия Хомякова, Евгения Прохорова, Мария Кузнецова, Клавдия Нечаева, Екатерина Буданова и Анастасия Дьяченко. Наказанные пилоты будут немедленно освобождены от гауптвахты, и все должны будут явиться на завтрашнее дежурство в обычное время. – Генерал свернул листок. – На этом все, товарищи. Можете расходиться.

Девушки стали медленно разбредаться. Судя по активному перешептыванию, они были так же ошарашены новостями, как и Алекс. Американка догнала Клавдию и Раю, которые направлялись к карцеру.

– И что все это, по-вашему, значит? – спросила журналистка.

– Думаю, и кнут, и пряник, – сказала Клавдия. – Мы избавились от тирана, но взамен получили мужчину-командира.

Карцер представлял собой накрытую яму, в которой по двум сторонам стояли скамейки, а в углу было отхожее место. Хуже всего был лютый пробирающий холод, от которого не спасали одеяла.

Три пленницы жались друг к другу на одной скамейке, укрывшись одеялами. Они провели в карцере пока около шести часов, но были безумно счастливы при виде других летчиц в компании журналистки.

Катя первой подняла взгляд.

– Пожалуйста, скажите, что вы пришли сюда не просто посочувствовать.

– Мы вас сейчас вытащим, – объявила Рая. – Приехал Осипенко. Казар убрали, вроде как «повысили». Давайте выбирайтесь, мы расскажем вам остальное.

– Наконец-то справедливость восторжествовала! – Отбросив одеяло, Настя выбралась из карцера. – Что-то еще?

– Ага, но, пожалуй, не слишком радостное. Я пока точно не знаю, – сказала Рая. – Часть из нас отправляют вольными охотниками в Сталинград, почти всех, кто подписал жалобу на майора Казар. Похоже, с помощью Осипенко она все-таки нашла способ от нас избавиться.

– В Сталинград. Это правда? – Катя замедлила шаг.

– Правда. С учетом того, что немцы почти полностью заняли город, это задание больше похоже на самоубийство.

Катя сжала губы.

– Может, и так. Но зато это настоящая битва, а не сопровождение партийных деятелей и оборона железнодорожных станций. Я готова.

– Верно, – кивнула Настя. – Хотя у нас нет выбора. Самоубийство или нет, я тоже готова.

Клавдия сменила направление мысли.

– Интересно, где мы будем базироваться. Мне казалось, фрицы заняли все аэродромы от нас до Сталинграда.

– Думаю, мы все еще удерживаем Ахтубу, это к востоку от Волги, в пределах досягаемости отсюда, – высказалась Алекс, заметив, что употребила «мы». Но душу ее начал заполнять смертельный ужас. Она не могла смотреть смерти в лицо, находясь рядом с людьми, которых она любила. И мысль о том, что Настю отправляют на верную гибель в Сталинград, где разворачивалась самая кровавая за всю войну битва, грозила раздавить Алекс. Она отвернулась от остальных девушек и заставила себя не волочить ноги, дабы не походить на обиженного ребенка, на пути к ангару.

– Мисс Престон, – позвал ее знакомый резкий голос.

– Майор Казар. Поздравляю с повышением, – выдавила из себя Алекс.

Лицо майора ничего не выражало. Это был явный признак того, что она понимала: ее уволили, а не повысили. Она также понимала, что Алекс это знает.

– Рада сообщить, что генерал Осипенко может забрать вас на своем самолете. Таким образом, вам не придется ждать до завтра, чтобы сесть на поезд. Он может доставить вас прямо в Москву. – Казар выдержала паузу, чтобы эта информация дошла до журналистки, а затем добавила: – Но, возможно, вам захочется побывать в Сталинграде. Это настоящая удача для журналиста – освещать такую великую битву.

Майор стояла, подняв брови, в ожидании ответа. Алекс понимала, что чаша отравлена и что этот подарок – месть за то, что она примкнула к взбунтовавшимся против Казар девушкам. Доступ к Сталинграду для иностранных корреспондентов пока оставался закрытым, но Казар и Осипенко могли использовать свои связи и отправить ее на верную смерть. Если она согласится.

Алекс ненадолго задумалась, взвешивая все «за и против». С одной стороны она сможет находиться рядом с Настей и снять отличный материал, если получится.

– Разве мне сначала не следует получить разрешение от Отдела печати?

– Генерал Осипенко возьмет это на себя и даже может найти для вас место на одном из военных самолетов, направляющихся в Сталинград.

– Я вижу, вы уже все с ним обсудили.

– Значит, вы согласны, – сказала майор с холодной полуулыбкой и пошла прочь.

– Очень мило с вашей стороны, – бросила Алекс ей в спину, пробормотав себе под нос: «Вот змеюка».

* * *

Даже если тебя отправляют в смертельно-опасное место, без бюрократии не обойтись. Отдел печати действительно выдал Алекс разрешение на поездку в Сталинград, но место на военном транспортном самолете для журналистки нашлось лишь пять дней спустя.

Она убивала время в «Метрополе», играя в карты с другими репортерами и слушая их брюзжание по поводу того, что их не пускают на фронт, где разворачиваются крупные сражения. Алекс даже привыкла к местной водке, это оказался эффективный способ борьбы со скукой, глядя на бесконечный снегопад за окном.

Наконец, ей позвонили, и вскоре американка оказалась в планере посреди перепуганных до смерти молодых новобранцев на пути в сталинградский «котел». Их сопровождали истребители, но Алекс думала, что это мало поможет. От обстрела еще можно спастись, если ты едешь в поезде, а вот в планере это уже маловероятно.

Сидя на одной из боковых скамеек, журналистка рассматривала бледные юные лица, ощущая, как ее накрывает волна сочувствия. Эти мальчишки были так молоды, так плохо подготовлены, вдобавок у некоторых из них даже не было оружия. Алекс задрожала, представив, как этих невооруженных новобранцев бросят в бой, и им приходится дожидаться, когда их товарищей убьют, чтобы подобрать упавшую на землю винтовку. Мешковатый белый камуфляж поверх зимней формы делал юношей похожими на призраков, словно их уже обрядили в погребальную одежду.

Впрочем, разве ее положение было лучше? Все, что у нее было, – лишь футляр с фотоаппаратом.

К счастью, они не попали под обстрел, пока летели в Ахтубу. Стояла ночь, но укрытая снегом земля отбрасывала слегка таинственный сине-белый отсвет. Бомбардировщики и планеры с солдатами и припасами приземлились без происшествий.

В дверях планера появился сержант, который криками и угрозами погнал новобранцев к четырем грузовикам с брезентовым навесом. Припасы со второго планера перебросили в два других грузовика.

Дрожа на ледяном декабрьском ветру, Алекс направилась к низким зданиям, стоявшим на краю летного поля. Под ее ботинками хрустел снег.

Авиабаза-473 в Ахтубе оказалась самой примитивной из всех, что журналистке доводилось видеть. Летное поле представляло собой едва выровненную площадку, окаменевшую от морозов. Ангар был меньше и ниже, чем в Анисовке, и покрыт снегом, благодаря чему его было не видно с воздуха. Вблизи ангара были выкопаны ямы, судя по всему, для хранения топлива и боеприпасов, догадалась американка. По обеим сторонам поля стояли зенитные пушки, устремив дула в небеса.

Вокруг самолетов суетились механики, и Алекс пришла в ужас, увидев, откуда они появляются. Это были даже не блиндажи, а какие-то траншеи, вырытые наспех вдоль летного поля. Никакие деревья или кусты не защищали их от ветра и снега. Признаков столовой или будки-уборной тоже не наблюдалось.

В морозном воздухе висел запах гари. Судя по красным отблескам под клубами дыма, которые виднелись вдали на западном берегу Волги, город был объят огнем.

Алекс дошла до единственного крупного блиндажа, который, на ее взгляд, подходил для штаба, и спросила командира. В углу, изучая карту, сидел старший офицер. Журналистка дождалась, когда он поднимет взгляд.

– Простите, что беспокою, сэр. Генерал Осипенко отправил меня сюда сделать фоторепортаж. Мне бы хотелось узнать, смогу ли я попасть на фронт.

Офицер посмотрел на свои часы с видимым раздражением, и Алекс стало совестно, что она стала для него очередной головной болью.

– Ладно, – буркнул он. – Попытаемся забросить вас на фронт до рассвета, куда-нибудь поближе к штабу. – Командир обратился к стоявшему поблизости солдату: – Вызовете лейтенанта Буданову.

– Катя Буданова! Я ее знаю, а еще – Настю Дьяченко. Можно ли переговорить с ней?

– Лейтенант Дьяченко в воздухе, – грубо отрезал офицер, завершая разговор.

Алекс отошла в сторону и молча ждала. Но не прошло и нескольких минут, как в блиндаже появилась Катя, козырнув командиру.

Тот снова оторвался от карты.

– Лейтенант Буданова. Пожалуйста, возьмите один из У-2 и доставьте мисс Престон в штаб генерала Чуйкова. Кто-нибудь из отдела картографии покажет вам его точное расположение.

– Есть! Это все указания?

– Все. – Офицер тоже отдал честь и снова углубился в изучение карты.

Когда они вышли из блиндажа, Катя сразу ткнула своим локтем в локоть Алекс. Кажется, меня признали другом, подумала журналистка.

– И что же за безрассудство толкнуло тебя приехать в Сталинград?

При виде Кати, которая была своего рода старшей сестрой – или братом – для Насти, Алекс приободрилась и улыбнулась.

– Не могла оставаться в стороне. В Москве стало слишком спокойно.

– Ты сумасшедшая, прямо как русские. Ладно, в «котел» так в «котел». Только раздобуду координаты штаба.

Катя вошла в отгороженный угол бункера, где, по всей видимости, размещался отдел картографии, и почти сразу вышла оттуда с картой. Она развернула карту под фонарем, изучила ее и, свернув, сунула во внутренний карман летной куртки.

– Вещи собрала?

– Вот все мои вещи, – Алекс подняла свой чемоданчик, где лежало все необходимое на неделю. Все остальное, что требовалось ей в условиях русской зимы, уже и так было на ней.

Журналистка почти беззаботно зашагала рядом с Катей и тоже ткнула ее локтем.

– Эй, ты видела выпуск «Правды» на прошлой неделе? Мой снимок, на котором ты с Настей, поместили на второй странице! Вы теперь обе героини, без сомнения.

– Видела, нам здесь показали. Уверена, наши матери были счастливы узнать, что мы еще живы.

– Пока все хорошо, да? А где остальные? Раиса, Клавдия, Валерия?..

Катя помрачнела.

– Раису и Клавдию подбили. Валерия Хомякова вернулась в 586-й полк, еще кого-то перевели в мужской полк. Здесь только мы вдвоем.

При упоминании двух погибших девушек веселье из их разговора испарилось. Катя и Алекс с трудом добрались по снегу до У-2. Самолет выглядел пугающе хрупким. Чтобы поднять им настроение, Катя показала под днище самолета.

– Теперь тут лыжи вместо колес. Их прикрепили в конце ноября. Но тормозить на них гораздо сложнее. Порой приземлишься и скользишь, скользишь.

– Я высуну свои ноги, – пошутила Алекс, забираясь вслед за Катей на крыло, а затем в кабину. При виде пары наушников журналистка воскликнула: – Ух ты, теперь у вас есть связь!

– Только между пилотом и штурманом. Связи с землей по-прежнему нет.

Катя завела двигатель, и самолет покатился по взлетной полосе, оставляя за собой след на неглубоком снегу. После короткого разгона они взлетели, слегка накренившись на бок.

Алекс успела позабыть, как холодно может быть в открытой кабине У-2. Когда она летела в этом самолете с Настей в мае, ветер просто раздражал, но сейчас, в декабре, в ее лицо словно вонзались иголки. Летные очки, шапка-ушанка и высокий шерстяной воротник в целом защищали Алекс от ветра, но участок лица под очками и вокруг рта был открыт. Сначала ее кожа там горела, потом – онемела. Смогут ли ее губы двигаться снова?

Они пролетели над занесенным снегом вытянутым участком местности. Алекс решила, что это Волга, хотя река замерзла и была такой же белой, как весь окружающий пейзаж. Кое-где над землей поднимался дым, а в некоторых случаях Алекс смогла разглядеть в предрассветном свете фигурки людей, тащивших санки.

Пролетев несколько сотен метров над Волгой, Катя повернула влево.

– Прямо под нами – фабрика «Красный Октябрь». За нее все еще идут ожесточенные бои, хотя наши солдаты заняли большую часть ее территории.

Алекс немного перегнулась через борт и, не снимая очки, сделала несколько снимков.

– А вот то черное пятно прямо впереди – это Мамаев курган. Немцы с одной стороны, русские – с другой.

Журналистка сфотографировала и призрачный холм в ореоле слабого оранжевого света. Поднимавшееся на востоке солнце озарило небо красно-розовыми всполохами. Эта красота была равнодушна к разворачивавшейся внизу бойне.

– Где же Люфтваффе? Разве они не должны были атаковать нас?

– Они появятся через несколько минут. Немецких патрулей в воздухе стало меньше, быть может, оттого, что нам удалось перерезать несколько каналов снабжения, а запасы топлива у немцев невелики. Тем не менее они все еще представляют угрозу.

Катя снова накренила самолет, благодаря чему открылся прекрасный вид на берег, а затем резко пошла на посадку. Лыжи, подпрыгивая, покатились по неровному льду, пока самолет не остановился.

– Отлично, старушка. Мы на месте. Штаб Чуйкова вон там, прямо на берегу. Видишь? Рядом со сгоревшим грузовиком.

– Да, вижу. – Алекс выбралась из кабины. Прежде чем спуститься с крыла на землю, она наклонилась и поцеловала Катю в щеку. – Это для тебя и для Насти. Позаботься о себе и о ней. – С этими словами она спрыгнула на лед реки, который глухо отозвался под ее тяжелыми ботинками.

– Я вернусь завтра. – Катя помахала журналистке на прощание. Прокатившись не более двухсот метров, ее самолет снова поднялся в воздух.

Алекс постояла на месте, внезапно встревожившись. За западным берегом реки горел город. Над грязно оранжевым заревом кое-где висели большие облака. Когда до нее перестало долетать стрекотание У-2, Алекс расслышала треск стрелкового оружия.

В дымящемся розовом свете американка пробиралась по руинам вдоль речного берега. Но ушла она не очень далеко: вскоре ей наперерез вышли две тяжеловесные фигуры, наставив винтовки ей в грудь. Алекс остановилась и подняла руки вверх.

– Я журналистка, – крикнула она, протягивая свое жалкое удостоверение. По крайней мере, в нее не стреляли.

Когда фигуры приблизились, одна из них протянула американке руку в варежке. Алекс сунула свои документы, но женщина их не взяла.

– Зоя Калошина, – представилась она и пожала журналистке руку. Второй караульный тоже оказался девушкой, которая взяла документы Алекс и стала их внимательно разглядывать.

– Вы можете отвести меня в штаб генерала Чуйкова? Мне нужно ему доложиться.

Прямо позади них в реку угодил снаряд, проделав дыру во льду. В женщин полетели осколки льда.

– Берегись! Бои начинаются, как только достаточно рассветет. – Они стали карабкаться к дамбе. Одна из женщин старалась перекричать громыхавшие взрывы. – Похоже, вышла какая-то путаница. Генерала Чуйкова здесь нет, и в любом случае у него нет времени на журналистов. Мы тут устроили блиндаж для медсестер. Могу взять вас с собой, если хотите.

Алекс нахмурилась, но решила, что лучше фотографировать врачей, чем генералов.

– Отлично, показывайте дорогу.

– Это прямо здесь, – женщина указала на дамбу впереди.

– Как проходит битва? Безопасно ли переходить Волгу днем? – Алекс перешагивала через камни и мусор, огибая воронки от снарядов.

– Еще нет. Артиллерия у немцев заткнулась, мы думаем, у них кончились боеприпасы. Но пехоты у них достаточно, и бои в городе идут повсюду, при этом мы удерживаем позиции. Думаю, фрицам конец. Это лишь вопрос времени.

Девушка постучала себя по груди.

– Мы получили новую зимнюю форму и валенки, а фрицам приходится бегать в тряпье. На одного убитого врага приходится еще двое, замерзших до смерти. Вот мы и пришли. Вскоре мы отправимся в город, но сначала мы вас устроим.

Зоя поспешила вверх по склону холма к пещере, отгороженной стеной из топливных бочек. Она отодвинула увесистую доску, служившей дверью и впустила Алекс внутрь.

Эта пещера мало отличалась от землянок и блиндажей, в которых американке уже доводилось ночевать. Спали здесь тоже на досках. Пять-шесть женщин готовились к дежурству. Бурые и красные пятна на их стеганых куртках говорили о трудностях и об ужасах их работы, а их изможденные молодые лица – о голоде и переутомлении.

– Пожалуйста, присаживайтесь. Вы будете нас фотографировать?

– Конечно. В Кремле считают хорошей пропагандой показывать смелость советских женщин на фронте. Правда, раненые – это плохо. Так что я даже не знаю, как мне быть.

– Хм, трудная задача. Прямо как наша работа, – заметила Зоя. – Может, вы сфотографируете нас с сумками первой помощи и винтовками? Смелость есть, а крови – нет.

– А что еще вы фотографировали? – спросила одна из девушек, застегивая ремень поверх куртки.

– О, заводы, садившихся в поезд солдат, а еще я сделала много снимков летчиц из полка ночных бомбардировщиков и полка истребителей.

– Это полки майора Расковой! Вам повезло, что вы с ней встречались. А известных пилотов вы фотографировали? Буданову, Беляеву, Дьяченко?

– Вообще-то да. Я даже не догадывалась, что их слава распространилась так далеко.

– Еще как! Мы получаем «Красную звезду» каждую неделю вместе с почтой и читаем про наших героинь.

– Я думаю, вы тоже герои. Расскажите, чем вы занимаетесь. – Алекс обращалась ко всем девушкам, но ответила снова Зоя.

– Утром мы бегаем на западный берег Волги в поисках раненых. Если кого-то можно спасти, мы оттаскиваем его к берегу и укрываем одеялами. Потом раненые ждут, когда за ними приедут, чтобы развести по госпиталям. Помощь, правда, приходит не так быстро, как хотелось бы.

– До наступления зимы многие раненые умирали, так и не дождавшись эвакуации, – заговорила другая девушка. Теперь же, когда река замерзла, у нас появилась возможность возить их на санях. Хотя с другой стороны, так они могут замерзнуть и умереть.

Зоя нахмурилась, соглашаясь.

– Зато, если их удается переправить через Волгу, они попадают в полевой госпиталь.

– Как вы их несете? – Алекс обвела взглядом девушек, которые были не больше ее самой.

– Как правило, на спине. Это медленно, вдобавок мы сами становимся мишенью. Порой снайперы убивают и раненого, и медсестру. Но мы тоже отстреливаемся. – Девушка похлопала по висевшему у нее на боку пистолету. – А сейчас нам нужно отчитаться. Вы с нами?

Алекс внутренне съежилась, представив все поджидавшие ее опасности. Но отказаться значило бы нанести серьезное оскорбление юным медсестрам.

– Конечно, я с вами.

* * *

– Оставайтесь здесь! – велела ей Зоя, показав на угол, защищенный с трех сторон полуразрушенной бетонной стеной. – Не двигайтесь, пока я за вами не вернусь.

Учитывая непрекращающийся треск пулеметов и периодические взрывы гранат, можно было не сомневаться, что Алекс не нарушит этот приказ. В воздухе висел дым и кирпичная крошка, но она старалась не обращать на это внимания. Журналистка достала фотоаппарат и сделала снимок медсестры, обозревавшей поле боя, словно заправская валькирия, готовая спуститься на землю за ранеными воинами.

Через несколько минут раздался голос: «Медсестра! На помощь! Медсестра!» Пригнувшись, Зоя пробралась туда, где, корчась от боли, лежал солдат. Она опустилась на колени, расстегнула его куртку и сунула внутрь бинт. Девушка что-то прошептала раненому, встала и побежала обратно в укрытие к Алекс.

– Вы не собираетесь его вытаскивать?

– Нет. У него здоровенная дыра вместо желудка, и парень долго не протянет. Я сказала, что пришлю кого-нибудь за ним, но он умрет прежде, чем поймет, что я солгала.

Не успела Алекс ответить, как вновь кто-то закричал: «Медсестра! Медсестра, сюда!» – и Зоя бросилась в другом направлении. Вскоре она появилась снова, таща за ватник солдата в какое-нибудь укрытие. Мужчина был явно тяжелым, и Алекс ринулась на помощь девушке.

В этот миг она услышала треск, и кусок бетона, отколовшийся от стены, пролетел совсем рядом с ее головой. Треск не прекращался, и от стены отлетали все новые куски бетона, проносясь в пугающей близости от головы Алекс. Пыль окутала ее лицо. Завыв от страха, журналистка бросилась на землю и сжалась в комок, пытаясь сделаться как можно меньше под шквальным огнем. Она даже не осмеливалась поднять голову, чтобы проверить, уцелела ли Зоя.

Так вот, значит, что такое трусость, подумала Алекс. Кровь пульсировала у нее в ушах. Атака продолжалась, треск пулеметов и винтовок, взрывы гранат и свист советских огнеметов сливались в одну страшную какофонию. Время от времени от стены отваливался очередной кусок, добавляя пыли в воздухе.

Алекс не знала, сколько времени она, дрожа, пролежала в своем углу в ожидании спасения. Наконец, появилась Зоя, запыхавшаяся и запачканная сажей.

– С вами все хорошо? – спросила медсестра.

– Да, – ответила Алекс дрожащим и сдавленным голосом. – Что случилось с тем раненым?

– Подбежала еще одна медсестра, и вместе мы вытащили его на берег.

– Я собиралась помочь вам, но… простите. Обстрел был слишком сильным. Как вы это выдерживаете изо дня в день?

Зоя пожала плечами.

– Я спрашиваю себя о том же. Но вы вся дрожите. Похоже, вам пора выбираться отсюда.

– Думаю, да. – Алекс стало стыдно за свой дрожащий голос.

– Не волнуйтесь. Я провожу вас до берега, а там вы пойдете вместе с санями.

Алекс послушно, как ребенок, шла за Зоей по лабиринту руин к реке. Девушка была права: там уже стояли запряженные сани под охраной пехотинцев. Журналистке стало чуть легче, когда она помогла медсестрам поднять раненых на сани. Ненавидя себя за свой страх, Алекс бежала рядом с лошадьми, тащившими сани по льду. На восточном берегу она помогла перенести раненых в машины медицинской помощи и, сильно переживая, вернулась в блиндаж.

Было далеко за полдень, приближался закат. Алекс стояла у входа в пустой блиндаж, уставившись в небо над Сталинградом. Там появились два Мессершмитта, на перехват которых быстро вышли два советских истребителя. На протяжении пятнадцати минут четыре самолета исполняли в небе свой смертоносный танец, пока один из Мессершмиттов не был подбит. После чего другой самолет сразу исчез.

Интересно, кто сидел за штурвалом этих истребителей, подумала Алекс. Летчицы из 586-го полка? Могла ли это быть Настя? Что бы она подумала о своей струсившей журналистке? Алекс повернулась и вошла в пещеру.

* * *

Когда измотанные медсестры вернулись в блиндаж с дежурства, никто из них не упрекнул американку. Они просто съели свои скудные пайки и пополнили сумки-аптечки. Девушки тихо обсуждали все что угодно, кроме сегодняшнего дня, а Алекс фотографировала их, используя свои последние лампы-вспышки.

Склонившись над фонарем, Зоя стала зашивать порванный рукав своей куртки.

– Знаете, когда уже совсем стемнело, и перестрелка прекратилась, я собиралась уходить и вдруг услышала, как немцы поют. Это было так странно.

– Поют? С чего бы это? – спросила одна из девушек. – Они умом тронулись?

Но в голове Алекс блеснула догадка.

– Какое сегодня число? – спросила она.

– Хм, сейчас подумаю. Кажется, 24-е, – сказала Зоя.

Алекс улыбнулась, отчего-то растрогавшись.

– У них сегодня сочельник. В Германии это большой праздник.

– Правда? Как грустно. – Зоя продолжала шить. – Они уже должны понимать, что проиграли. Вот тебе и рождественский подарок.

– Им нужно было остаться у себя дома и праздновать там, – безжалостно сказал кто-то из девушек. – Миллионы русских сегодня вечером оплакивают свои разрушенные дома и мертвых детей, а не Рождество, которое не удалось отпраздновать.

Алекс слегка кивнула. Девушка была права. Так много погибших, так много скорбящих в эту ночь, которая как никакая другая предназначалась для празднования мира. Чума на немецкую набожность, подумала она и, опечаленная, завернулась в одеяло.

* * *

На следующее утро Алекс и Зоя стояли в предрассветный час в ожидании самолета, который увезет американку подальше от сталинградских ужасов.

– Вон она! – показала Зоя на приземлившийся на лед У-2. Самолет, подпрыгивая, катился по направлению к ним. Медсестра обняла журналистку на прощание. – Жаль, что вы не можете еще остаться.

– Спасибо за компанию, – сказала Алекс и заставила себя проявить немного бодрости. – Быть может, мы еще встретимся в мирное время.

Она побежала по льду, запрыгнула на крыло самолета, перекинула ногу через борт и, почувствовав огромное облегчение, опустилась в кресло штурмана.

– Ну, как прошло? – спросила у нее Катя.

– Ужасно. Чуйкова там не оказалось. Его штаб заняли медсестры, и я фотографировала их. Это невероятно храбрые девушки. Когда мы отправились на западный берег и оказались под обстрелом, они просто продолжали вытаскивать раненых. А вот я дрожала от страха.

– Не переживай. Ты журналистка, а не солдат. От тебя не ждут геройства.

– Я понимаю, но я никак не ожидала, что так струшу. Я просто потеряла самообладание.

– Смелость – забавная штука. Она мало зависит от характера.

Они пролетали высоко над Волгой, когда небо озарилось солнечным светом и до них донеслись артиллерийские выстрелы.

– О-го-го, перестрелка уже возобновилась, мне нужно было прилететь чуть раньше, – посетовала Катя.

Словно в подтверждение ее слов, мимо них внезапно пронеслись трассирующие пули, напоминавшие морзянку.

– Мессершмитт на два часа! – крикнула Катя и стала набирать высоту.

Их продолжали обстреливать. Мессершмитт преследовал их, поливая пулеметным огнем. Алекс схватилась за края кабины, молясь, чтобы Катя каким-то чудесным образом вытащила их из этой передряги.

Но чуда не случилось. Вместо этого Катя внезапно закряхтела и завалилась вперед на приборную панель. Самолет стал резко терять высоту.

На мгновение Алекс перестала соображать от ужаса. Потом у нее сработал какой-то инстинкт, и она попыталась потянуть штурвал на себя. Но ничего не произошло. Господи! Ручка управления пилота была прижата Катиным телом.

Алекс, подалась вперед и ухватила Катю за воротник куртки. Со всей силы дернув обмякшее тело на себя, американка снова потянула ручку управления. Самолет выровнялся и стал набирать высоту.

Журналистка почувствовала, как что-то полыхнуло у нее в правом плече. Ее ранили. Алекс снова чертыхнулась. Несмотря на раскаленную боль, пульсировавшую в руке и отдававшую в спину, ей удалось не лишиться сознания. Заставляя себя сосредоточиться, Алекс крепко держала ручку управления, чувствуя, как самолет поднимается. Она окинула взглядом приборы. Какой из них показывал высоту? А, этот. Высота – пятьсот метров, самолет могли обстрелять с земли, но она летела над Волгой. Черт, Мессершмитт был прямо над ней и прицеливался.

Каким-то чудом в этот момент в небе появился Як, за что Алекс была готова возблагодарить любого святого. Советский истребитель стал пикировать на немца, обстреливая его, и тем самым отвлек Мессершмитт от У-2. Як кружил и кружил над немцем, атакуя, пока, наконец, не сбил противника.

Уф, ладно, выдохнула Алекс сквозь стиснутые зубы. Они пока живы, но теперь ей нужно было пилотировать самолет почти вслепую. Катина голова закрывала Алекс обзор.

Тяжело дыша, чувствуя, как стынет ее рот от ледяного воздуха, журналистка отстегнула ремень безопасности и перегнулась вперед, продолжая удерживать ручку управления животом. В таком неловком положении ей пришлось управлять самолетом.

Они летели уже над другим берегом Волги. Алекс наклонилась, чтобы посмотреть курс. Юго-восток. Кажется, все верно. От Сталинграда они держали курс на северо-запад. Разглядит ли она занесенную снегом авиабазу в Ахтубе? И даже если ей это удастся, сможет ли она приземлиться?

Где-то в глубине души Алекс умирала от мысли, что Катя, возможно, перестала дышать у нее на руках, но все ее внимание было сосредоточено на приборах. Она должна доставить их на базу. И как можно скорее.

Американка пыталась припомнить, как в свое время сажала Грумман. Это было почти десять лет назад. Какая у нее сейчас скорость планирования? Алекс посмотрела на шкалу. Похоже, высокая, но она рискнула сбросить скорость лишь на чуть-чуть, опасаясь глубокого срыва. Девушка села в кресло, чтобы придать самолету устойчивости, и уменьшила вертикальную скорость. После этого она, продолжая держать Катю за воротник куртки, снова встала, вглядываясь вперед в поисках аэродрома. Кругом было белым-бело.

У Алекс затекла спина, ее раненое плечо жгло огнем, и она чувствовала мокрый от теплой крови рукав. Как скоро ее рука онемеет или она потеряет сознание? Алекс опустила самолет еще на пятьдесят метров и внимательно осмотрела расстилавшийся внизу пейзаж. Ей стало страшно, она испугалась, что заблудилась и что у нее закончится топливо, и самолет упадет. Журналистка выругалась: какого черта на этом самолете нет радиосвязи?!

Сбоку что-то мелькнуло. Господи-боже! Еще один Мессершмитт. Алекс зарыдала. Но вот самолет приблизился, и она разглядела на нем красную звезду. Возможно, это был тот самый Як, который сбил немца. Должно быть, он заметил, как виляет У-2, и вернулся, чтобы помочь. Прибавив скорость, Як обогнал У-2. Пилот высунул из кабины поднятую руку, давая понять, что он видит Алекс, стоявшую в открытой кабине. Теперь он знал, что она управляет самолетом с заднего сидения.

Як пролетел вперед, затем вернулся, кружа, показывая Алекс дорогу к аэродрому. Его круги становились все меньше, пока У-2 не оказался прямо над летным полем. После этого Алекс полностью сосредоточилась на управлении самолетом одной рукой, всматриваясь поверх Катиной головы в приближавшуюся к ней землю.

Посадка вышла ужасной. Самолет накренился и несколько долгих минут бороздил поле на боку, пока не уткнулся в сугроб. К нему сразу побежали женщины, они вскарабкались на сломанное крыло.

Алекс продолжала сидеть на месте, вцепившись в воротник Катиной куртки. С трудом уговорив ее отпустить воротник, две женщины вытащили Катю из кабины, уложили ее на носилки и, укрыв одеялом, быстро понесли ее к блиндажу командира.

Еще двое остались с Алекс. Она пыталась разглядеть их лица, но погружалась во мрак. Кто-то приподнял ее, держа под мышками, и американка застонала.

– Простите за самолет, – сказала она и потеряла сознание.

Несколько часов Алекс была в полузабытьи. Она чувствовала, как ее положили в машину медицинской помощи. Единственное, что ей удалось разобрать, было: «Эвакуировать в 833-й госпиталь» и фамилию Буданова.