Настя осмотрелась на новом месте. По краям лагеря стояли несколько низких зданий для администрации и охранников, а в остальном это было почти голое поле, огороженное колючей проволокой. Большинство пленников выкапывали в земле нору, чтобы как-то укрыться от ветра.

Но Настю по каким-то причинам отвели в полуразвалившийся сарай с крышей, но без стен – наверное, бывший хлев. Странная сентиментальность, не свойственная солдатам Вермахта. На грязном полу была набросана солома. Там уже ютилось около десятка женщин, обмотавшись подобием одеял.

Вскоре к ней подошел немецкий офицер. Настя узнала в нем человека, который служил переводчиком в предыдущем лагере. Власовец.

– Итак, лейтенант Петрова, – произнес мужчина, озадачив Настю ее новым именем. Он навис прямо над девушкой. – Вы же знаете, что не должны терпеть все это. Уверен, вы считаете, что поступаете правильно, но вы страдаете не за то.

– Предатель, – бросила Настя и отвернулась.

Но мужчина не отступал.

– Вы так думаете? Кстати, для Кремля вы тоже предатель, раз уж сдались в плен немцам.

– Это неправда! Я была без сознания, когда меня схватили.

– Для ваших соотечественников, которые придут вас освобождать, не будет никакой разницы. – В слове «освобождать» Настя услышала насмешку. – Разве вы еще не слышали? Сталин объявил, что понятия «советские военнопленные» не существует, есть лишь предатели и трусы. Так что раз вы здесь оказались, назад дороги нет. Если НКВД не пристрелит вас за дезертирство, они сошлют вас в Сибирь.

– Это вас расстреляют! – рявкнула Настя. – Вас и всех остальных, кто перебежал на сторону фашистов. А я все еще коммунистка.

Мужчина оперся на один из оставшихся столбов, скрестив руки на груди.

– Я тоже когда-то был коммунистом. Но Сталин не коммунист, он тупой и жестокий тиран. Неужели вы не знаете о репрессиях? Разве не устали бояться, что вас могут обвинить по любому малейшему поводу? Советские солдаты устали от комиссаров, которые дышат им в затылок, угрожая их родным.

– Хватит, я не хочу об этом слышать. Оставьте меня в покое.

– Я могу уйти, если хотите. Но, судя по погонам, вы лейтенант. Девушка, которая летает на самолетах и имеет лейтенантское звание в столь юном возрасте, должна быть очень толковой. Бьюсь об заклад, у вас уже есть несколько медалей. Такая девушка заслуживает лучшего, чем жить в страхе перед собственным правительством.

– Прямо сейчас я в ужасе от немцев. А почему вы нет? Кто вы вообще такой?

– Зовите меня Вовкой, как все остальные. Я выбрал немцев, потому что они меньшее зло. Да, они жестоки на поле боя, но война есть война. Зато мир они строят иначе, и я буду сражаться вместе с ними. В конце концов, наша жизнь станет лучше.

– Как вы можете такое говорить? Вы что, думаете, что, захватив СССР, немцы все нам вернут и спокойно уйдут к себе домой?

– Конечно, я так не думаю. Но немцы – цивилизованные люди, у них есть законы и суды. – Вовка немного помолчал, словно решая, продолжать или нет. – Видите ли, НКВД убили моего отца, просто взяли и убили, вот так, – мужчина щелкнул пальцами. – Долгие годы я считал, что они были правы и что мне остается лишь доказывать, что я настоящий коммунист, и тогда все будет хорошо. Но потом я прозрел.

У Насти не было слов. Так вот что заставило этого человека предать Родину. Он словно рассказывал историю про ее жизнь. Но что бы он сказал, узнай, что гибель ее отца возымела противоположный эффект, заставив ее стремиться к тому, чтобы стать героем своего народа?

– Мне кажется, жизнь при Гестапо будет такой же, как при Сталине, – сказала Настя, но как-то неубедительно.

– За что же нам тогда бороться? – спросил Вовка, упавшим голосом, словно тоже уже неуверенный в своей правоте.

– Мой отец… – Настя замолчала, но потом продолжила, – я воюю не за Сталина, а за Родину, за свою семью и дом. Немцы цивилизованны, вы сказали? Но мы не получаем таких же пайков, как другие военнопленные, и нам не разрешено принимать посылки Красного Креста.

– Так это все из-за Сталина, глупая девчонка! Он объявил, что попавшие в плен советские солдаты считаются не пленными, а предателями, и лишаются права на оказание помощи.

Настя не ответила, и они оба молчали какое-то время. Потом Вовка отряхнул свои руки, словно его перчатки испачкались в грязи.

– Что ж, каждый выбирает, какому злу служить. Но из-за своего идеализма ты можешь умереть с голоду, так что лучше ему не поддаваться. Жене коменданта нужна служанка. Пусть она будет нагружать тебя работой, но ты будешь жить с крышей над головой. Ты хочешь получить эту работу или нет?

– С чего вы взяли, что комендант позволит жить какой-то русской в своем доме?

– Молоденькой и симпатичной? Конечно, позволит. Решай быстрее.

Махнув рукой, мужчина развернулся и ушел, оставив Настю в замешательстве.

– Не слушай его, – услышала Настя.

Она повернулась в сторону, откуда донесся голос, и увидела девушку с круглым лицом, темными волосами и густыми бровями, которая сидела среди женщин, устроившихся на соломе. Присмотревшись, Настя увидела, что девушка была довольно красивой, хотя ее лицо было покрыто порезами и синяками. Незнакомка немного напоминала Инну, и из-за этого Настя сразу прониклась к ней теплотой. Судя по ватной куртке, девушка служила в пехоте.

– Меня зовут Ольга, – представилась она.

– Александра, – сказала Настя. – Вы знаете этого человека?

– Да, он придурок и предатель. Он припоминает все мелкие проступки на родине и закрывает глаза на крупные огрехи здесь. Видите холмы вон там? За ними глубокая яма. Под снегом и землей там полно трупов. Евреи, русские, комиссары. Вот что они нам готовят.

– Но мы же солдаты.

– Какая разница. Как-то раз я чистила отхожие места за лагерем и услышала, как один из охранников-украинцев пошутил, что это подходящее место, чтобы умертвить еще одну кучку большевиков. На что его напарник рассмеялся и сказал: «Пусть лучше подыхают с голоду. Однажды у нас ушел весь день на то, чтобы выстрелить каждому в голову».

Ольга подтянула колени к подбородку и посильнее запахнула куртку.

– Пристрелят тебя или нет – чистое везение.

Другие женщины, которые отошли подальше, пока в коровнике был Власовец, теперь подсели поближе, слушая разговор.

– Ты думаешь, мне не стоит браться за эту работу? – спросила Настя у Ольги.

– О, ты должна попробовать. Соглашайся! Зачем строить из себя мученицу? Я бы даже не раздумывала, предложи он эту работу мне. Но что это за повязка у тебя на руке? Снимай, от нее воняет. Похоже, ты носишь ее уже не первую неделю.

– На самом деле, месяц. Ребра у меня тоже перевязаны. Эти повязки меня греют.

– Греют-то греют, но комендант не возьмет тебя к себе в дом, если заподозрит, что ты больна или ранена. Давай помогу. – Ольга помогла Насте снять летную куртку и задрала ее гимнастерку. Она ловко размотала повязки. Тряпки были маслянистыми и выцветшими, но Настины ребра между тем зажили и в повязках больше не нуждались.

– Теперь давай руку. – Ольга развернула тряпки, защищавшие руку девушки целый месяц. Голой руке было холодно и неприятно, и слушалась она пока плохо.

– Как ты сломала ребра и руку? Самолет упал?

– В целом, да. Но меня выбросило из кабины прежде, чем он ударился о землю. – Настя внимательно посмотрела на Ольгу, пытаясь понять, узнала ли ее девушка, но Ольга не выказала удивления.

Когда-то, казалось, вся страна знала в лицо свою любимицу-пилота. Но за месяц Настины обесцвеченные волосы отросли, и парикмахер в лагере в Виннице сразу их обстриг. Теперь у Насти были короткие светло-русые волосы.

Настя смотрела, как Ольга умело массирует ее слабое предплечье, возвращая руку к жизни.

– Спасибо, Ольга, у тебя хорошо получается. Ты медсестра?

– Почти. Я училась на медсестру и была санинструктором. Но в ходе подготовки выяснилось, что у меня хорошо получается стрелять, и из меня сделали снайпера. – Девушка понизила голос до шепота. – На моем счету шестьдесят три убитых. Но фрицы поймали меня без винтовки: я выбежала из укрытия, чтобы вытащить раненого товарища. Я сказала, что я медсестра, и думаю, только поэтому меня не пристрелили на месте.

– Я тоже была снайпером, и это просто чудо, что мы еще до сих пор живы, – сказала другая девушка, похожая на татарку. – Немцы почти всегда убивают женщин.

– Когда я выберусь отсюда, то обязательно пристрелю еще несколько фрицев, – заметила Ольга.

Настя слегка улыбнулась, несмотря на голод, холод и слабость. Ольга сказала «когда».

* * *

Как Настя и думала, комендант Крюгер жил за пределами лагеря в двухэтажном каменном доме, который до конфискации, очевидно, принадлежал какому-то важному лицу. Деревья защищали комендантский взор от неприятного зрелища – его изнуренных и медленно умирающих пленников.

Самого коменданта не было дома, когда Вовка привел Настю, но ее встретила жена коменданта. Фрау Крюгер производила впечатление суровой женщины, утратившей привлекательность. Ее седые волосы были плохо покрашены: достать краску на Украине сейчас явно было трудно. Глаза у нее были навыкате, словно она собиралась заплакать.

Фрау Крюгер сразу повела Настю в подвал. Жена коменданта ткнула девушку под локоть, и Настя стала спускаться в темноту.

Потянув за шнур фрау Крюгер, включила свет. В подвале был бетонный пол и голые цементные стены. Под деревянной лестницей, по которой они только что спустились, стоял ящик с углем. Настя решила, что ей предстоит таскать отсюда уголь на кухню для печки. Кухня. Печь. Эти слова вызвали у нее голодные спазмы.

Фрау Крюгер ухватилась за рукав Настиной куртки, сказала что-то по-немецки и зажала себе нос. Взяв с полки кусок хозяйственного мыла, она вложила его в Настину ладонь, дав понять, что прежде всего девушке необходимо как следует помыться.

– Jawohl, фрау Крюгер. – После нескольких недель в плену Настя выучила это слово.

Довольная тем, что с ней не спорят, жена коменданта поднялась наверх и опустила люк.

Настя сняла шерстяную куртку и обвела взглядом сырой подвал в поисках места, где можно было помыться. В углу стояла раковина, но из крана там текла лишь холодная вода. Но Настя, повинуясь приказу хозяйки, сняла форму и грязное белье. Полностью раздевшись, она задрожала от холода.

В тусклом свете лампочки она едва могла разглядеть на своем теле вшей, но чувствовала, как они ползут у нее по животу и между грудей. Девушка стала поливать себя водой, а потом тереть мылом везде, куда могла достать, соскребая мерзких насекомых.

Затем Настя постирала нижнее белье и уже собиралась натягивать свою грязную форму, но тут раздались шаги и она обернулась. На лестнице стояла фрау Крюгер с мужской шерстяной рубахой в руке. Женщина бросила рубаху Насте и ушла.

Настя с благодарностью надела доходившую ей до середины бедер рубаху на свое мокрое тело и застегнула пуговицы. Бетонный пол был невыносимо холодным, так что девушка надела и сапоги, чувствуя себя странно с голыми коленками. После этого она собиралась освежить форму. Отстирать ее после нескольких недель лежания на земле было невозможно, но хотя бы избавиться от запаха и вшей. Пусть и на время.

В подвал снова спустилась фрау Крюгер, на этот раз с металлическим ушатом, полным грязной одежды. Настя не поняла, что женщина сказала по-немецки, но задание было понятным. Женщина показала на несколько проводов, натянутых между опорных столбов явно для сушки белья.

– Jawohl, фрау Крюгер, – снова сказала Настя. Она взяла у женщины ушат и поставила его у своих ног. – Wasser kalt, – добавила девушка. Как прикажете стирать в холодной воде?

Комендантша, похоже, рассердилась и, резко развернувшись, пошла наверх. Настя уже наполовину набрала холодной воды в раковину, когда женщина вернулась с большим медным чайником, из носика которого выходил пар. Она что-то снова сказала по-немецки, и Настя решила, что фрау Крюгер велела ей не расходовать кипяток понапрасну.

Горячая вода казалась просто райским подарком. Настя предпочла бы использовать ее для собственной помывки. Девушка разложила белье для стирки на дощатом столе в порядке приоритетности: сначала белье и рубашки коменданта, потом одежда фрау Крюгер и в последнюю очередь постельное белье и прочие принадлежности. Настя лишь надеялась, что ей хватит мыла – и сил – перестирать все это.

Спустя два с половиной часа у девушки ныли руки и ломило спину. Но она все постирала и развесила. Только вот ее форма еще не высохла. Что ей было делать?

За это время к ней никто не пришел, так что Настя сама поднялась по лестнице и высунула голову из подвала. Из кухни в конце коридора показалась фрау Крюгер с ведром и тряпками. Женщина подошла к Насте и всучила ей инвентарь. Все было ясно.

– Jawohl, фрау Крюгер.

Настя снова ринулась по лестнице в подвал и набрала в ведро холодной воды. Из-за едва зажившей руки поднимать наверх ведро было тяжело, и девушка опустила его на пол с глухим стуком. Она опустилась на колени на деревянный пол и приступила к мытью. Эта работа давалась Насте с трудом, ее руки были очень слабы. Но через полчаса она почти все закончила и встала, чтобы посмотреть, не осталась ли где-нибудь грязь. В этот момент распахнулась входная дверь.

В дом вошел комендант Крюгер. Он ухмыльнулся при виде торчавших из-под рубахи голых ног девушки. Мужчина обвел взглядом Настино лицо, грудь, голые колени, а потом пошел прямо на кухню, оставляя за собой грязные следы.

Не в силах возразить, Настя намочила тряпку в грязной воде и снова стала мыть весь коридор. Приближаясь к кухне, она чуть не лишилась чувств от запаха жареной колбасы.

Как и остальных военнопленных, голод мучил Настю неотступно. При хроническом недоедании голод гнездился уже не только в желудке, а распространялся по всему телу. Из-за запаха горячей и жирной еды голод превратился в острую физическую боль: Настин желудок стал выделять сок, а переваривать ему было нечего.

Чтобы не чувствовать мучительных запахов, Настя сбежала обратно в подвал и вылила воду из ведра. Ее белье высохло, хотя форма оставалась еще слегка влажной. Натягивая брюки и гимнастерку, девушка задрожала. Шерстяная куртка лишь чуть-чуть ее согрела.

Гадая, ждут ли ее новые поручения, Настя выбралась из подвала и позвала фрау Крюгер из коридора. Женщина вышла из кухни, принеся с собой запах жареной свинины, и осмотрела пол. Похоже, комендантша осталась удовлетворенной и, махнув Насте рукой, отправилась обратно на кухню.

Застегнув куртку, девушка вышла из дома коменданта разбитой и замерзшей. Капо проводил ее коротким путем в коровник к остальным женщинам. К Настиной радости, она как раз успела к вечерней раздаче баланды. Похлебка, как всегда, была из крапивы. Настя быстро проглотила свою порцию, пока еда была теплой, вылавливая твердые стебли, которые совершенно не жевались.

Пока они ели, над лагерем пролетел самолет, и по звуку мотора Настя поняла, что это У-2. Спустя несколько минут она увидела вдалеке оранжевую вспышку, затем еще две. У девушки екнуло сердце: должно быть, летчицы 588-го полка выполняли задание. Ночные ведьмы, досаждавшие немцам.

Кто же пилотировал в этих самолетах? Настя припомнила имена уцелевших летчиц: Надя, Полина, Людмила. А, может, сама Ева Бершанская. Девушка с нежностью вспомнила высокую и сильную женщину.

Приободрившись, Настя повернулась к женщинам, которые уже устраивали из соломы настил, где они будут спать, тесно прижавшись друг к дружке. Более выносливые женщины поочередно спали снаружи. Насте снилось, что она летит на самолете.

На следующий день в доме коменданта повторилось почти все то же самое, только теперь стираное белье нужно было погладить. Настя водила утюгом левой рукой, стараясь не нагружать правую, которая восстанавливалась, но от стояния на протяжении нескольких часов на одном месте у нее разболелись ноги и спина. И все же она была в доме, а от электрического утюга ей было тепло.

От тяжелой физической работы Настя совсем вымоталась, но она понимала, что женщинам, которым приходилось работать на улице, было куда тяжелее. Казалось, они таяли на глазах, и, хотя к моменту прибытия канистры с похлебкой Настя была так же голодна, как и остальные, она была способна стоять в очереди, чтобы получить крапивный суп для тех, кто не мог встать, и отнести им миски.

На второй неделе ее пребывания в доме коменданта произошло чудо. Фрау Крюгер вывихнула запястье и уже не могла готовить для мужа. Настя не верила в бога, но про себя поблагодарила небеса за столь чудесный подарок: теперь у нее появился доступ к еде. Фрау Крюгер с перевязанной рукой привела девушку на кухню и показала на кастрюли, а также на картошку, которую нужно было почистить, и тушку курицы, которую нужно было порезать и пожарить.

В то же время комендантша покачала пальцем и грозно посмотрела на Настю. Послание было ясным: служанка не должна была и думать, чтобы стащить кусочек.

– Jawohl, фрау Крюгер.

Поначалу Настя не смела нарушить этот запрет. Через ее руки прошло столько еды, сколько хватило бы накормить всех пленных женщин в коровнике. Но Настя тщательно собирала все остатки. Объедки предназначались собаке коменданта. Тем не менее, когда Настя убирала кухню, она провела пальцами внутри кастрюль и начисто облизала их, прежде чем начать мыть посуду. Остатки жира были восхитительны на вкус, но лишь обостряли чувство голода. Если бы Настя не опасалась, что ее застукают, она бы вылизала кастрюли, как собака.

Следующие несколько дней прошли примерно одинаково. За редким исключением сразу после переклички Настя шла в дом коменданта, драила полы, гладила белье, которое приходилось стирать снова и снова. В полдень девушке полагался кусочек хлеба, и он был куда лучше, чем ели пленные в лагере. Затем Настя чистила картошку и что-нибудь готовила в зависимости от того, какие в ее распоряжении были мясо и овощи. Каждый раз у нее шла кругом голова от обилия еды, и лишь страх мешал ей затолкать в рот пищу прямо пригоршнями.

На третьей неделе Настя, бросив тревожный взгляд через плечо, все же стащила несколько картофельных очистков, засунув их в карман. Всего лишь несколько, чтобы они не выпирали. Куда больше очистков осталось в миске вместе с обрезками мяса для собаки, так что никто не должен заметить.

Когда ее отпустили – как всегда, в сопровождении охранника – девушка поспешила в хлев, куда как раз принесли похлебку. Ольга лежала на соломе, кое-как пытаясь встать, но Настя положила руку ей на плечо, удержав девушку на месте.

– Лежи. Я принесу тебе похлебку и еще маленький сюрприз.

Настя отнесла их миски к женщине, разливавшей суп. Получив по ковшу похлебки, летчица вернулась под навес.

– А вот и сюрприз, – с этими словами Настя бросила по два длинных картофельных очистка в каждую миску.

– Благослови тебя господь, товарищ! – Ольга взяла свою миску, и девушки стали есть суп, медленно жуя твердую картофельную кожуру, словно кусочек вкуснейшей говядины.

* * *

С приходом ноября холод превратился в смертельную угрозу. Настина летняя куртка не годилась для зимы. Если она не найдет еще какую-нибудь одежду, то в следующие месяцы может погибнуть. Другим женщинам приходилось еще хуже. Проснувшись как-то утром, когда впервые пошел сильный снегопад, Настя собрала в кучку солому, на которой спала, и разбудила Ольгу.

– Вот, засунь солому под форму, как я. Так будет теплее.

Согласившись, Ольга напихала грязную солому за пазуху и на спину.

– Так, конечно, теплее, но воняет.

– Мы и так воняем. Сиди поближе к остальным, а вечером я принесу тебе немного очистков, – пообещала Настя и стала пробираться к дому коменданта.

– Как тебе твоя работенка? – услышала Настя и обернулась.

– Вовка. Хорошо выглядишь, – девушка пошла дальше. – Значит, сегодня ты меня охраняешь. По-прежнему служишь своим немецким господам.

– Как и ты. – Вовка пошел с ней в ногу. – Ты знаешь, почему ты не предлагаешь бороться против них, пока убираешь комендантский дом? Ты регулярно ешь немецкую еду.

– Я трус, но не предатель, есть разница. – Девушка ускорила шаг.

Они прошли мимо мужского угла, и Настя увидела измученных и отчаявшихся пленных. У кого-то из них были укрытия, такие же хлипкие, как остатки коровника у женщин, но у большинства не было ничего, и по ночам они спали, сбившись в маленькие кучки, прямо на земле. Обильный снегопад грозил им гибелью.

– И как долго ты так продержишься? – Вовка не отставал.

– Не знаю. Если ты так обо мне заботишься, почему бы в следующий раз тебе не принести какой-нибудь еды, а не болтать со мной? А когда наши войска нас освободят, я попрошу, чтобы тебя не пристрелили. – Они дошли до дома коменданта, и Настя зашла внутрь.

– Они в любом случае нас прикончат, дорогая. Всех нас! – крикнул Вовка ей вслед.

В декабре условия в лагере значительно ухудшились, но зато в доме коменданта Насте стало лучше. Пока советские военнопленные умирали сначала десятками, а потом сотнями, Настя придумывала себе новые занятия на кухне: мыла пол или чистила печь, вытирала пыль со шкафов, мыла окна. А, кроме того, девушка научилась воровать остатки еды.

Первый кусочек она сразу отправила в рот и проглотила не жуя. Но когда ей представился случай умыкнуть кое-что еще, она спрятала это за пазуху и принесла в лагерь, отдав Ольге вместе с похлебкой.

Затем само провидение, похоже, сжалилось над пленницами. Фрау Крюгер заболела и слегла, и Настя стала заведовать хозяйством. Теперь у нее появилась масса возможностей подворовывать еду, но лишь понемногу, чтобы не заметили. Четыре дня подряд она подкармливала остальных женщин кусочками хлеба, обрезками колбасы, а однажды принесла им горстку лесных орехов.

Но без надзора бдительной жены за Настей стал увиваться комендант. Он приказывал ей почистить и отгладить его форму. Когда девушка приносила форму в его кабинет, он встречал ее в халате. Настя старалась успеть повесить форму на спинку стула и улизнуть на кухню, прежде чем комендант снял бы халат.

В тот вечер она, поставив на печку чайник, стала оглядываться в поисках съестного – горбушки хлеба, к примеру – чтобы отнести женщинам в лагерь. Но не успела девушка взять в руки буханку, как послышались шаги в коридоре.

Обернувшись, Настя увидела коменданта Крюгера. Брюки у него были застегнуты, но мундир нет, и сквозь белую майку виднелись грудные мышцы, а вверху – завитки черных волос.

– Herr Kommandant, – только и смогла вымолвить Настя.

Он подобрался ближе. Настя понимала, что он хочет овладеть ею. Ее лицо исказилось от страха и ненависти.

Теперь комендант стоял прямо перед девушкой, отступать ей было некуда. С выражением нежности и похоти на лице мужчина погладил Настино лицо тыльной стороной ладони. Потом его рука скользнула по ее шее и легла на грудь. Девушка съежилась, порадовавшись хотя бы тому, что она не сунула что-нибудь из еды в карман гимнастерки. Комендант сжал ее грудь.

– Nein, – всхлипнула Настя, отвернувшись и желая сделаться как можно меньше.

Положив руку ей на талию, комендант привлек девушку к себе, прижавшись к ней низом живота. Настя боязливо положила руки к нему на грудь, чтобы оттолкнуть.

– Du Schwein! – раздался пронзительный голос. Комендант мгновенно отлепился от Насти.

Кашляя и ухватившись за свой халат, в кухню ворвалась фрау Крюгер. Она ударила Настю по лицу – та отшатнулась, держась за щеку. Комендант, что-то бормоча, убрался с кухни, оставив девушку на растерзание своей разгневанной жене. Фрау Крюгер схватила Настю за руку и ударила девушку о стену. Отвесив служанке еще одну пощечину, комендантша потащила ее в коридор, где стоял Крюгер. Там его жена разразилась гневной тирадой.

Напуганный этой сценой или, быть может, сытый ею по горло, комендант схватил Настю за руку и потянул к двери. Он надел пальто и милостиво позволил девушке накинуть куртку, прежде чем вытолкнуть ее за дверь. Продолжая что-то бормотать, комендант довел Настю до лагеря и передал ее охраннику, отдав ему приказ, который девушка не поняла.

Козырнув коменданту, охранник повел Настю к деревянному столбу перед хлевом и привязал к нему девушку. Наступил вечер, стемнело. Другие женщины как раз возвращались с работы и беспомощно взирали на Настю. Обездвиженная девушка задрожала.

Через полчаса ее уже всю трясло от холода. Спустя час она не чувствовала ног. Эта ночь станет для нее последней.

К Насте приблизились две тени. Летчица смогла разглядеть, кто это был, лишь когда они оказались прямо перед ней: Ольга и еще одна девушка.

– Мы не можем тебя развязать, но мы будем стоять рядом, чтобы ты не околела, – сказала Ольга. Накинув им на плечи одно-единственное тонкое одеяло, Ольга и вторая девушка обняли Настю с двух сторон. Сначала их лица казались холодными, но потом их тепло стало медленно проникать в тело Насти. Девушки дрожали все втроем, но от дрожи мышц рождалось небольшое тепло, которого хватало, чтобы не умереть от холода. Охранник, проходивший с обходом мимо колючей проволоки, заметил их. Он мог бы пристрелить пленниц, но, должно быть, сжалился и лишь хохотнул.

Через час на смену Ольге и ее напарнице пришли другие девушки. Настя даже не знала их имен, но в тот момент она любила их всей душой. Когда помощь сменилась уже в третий раз, до них донеслась пальба, и девушки отодвинулись, открыв Настю ледяному воздуху.

– Кто-то напал на лагерь, – сказала одна из них. Обе девушки вдруг рванули вперед, и Настю охватило отчаяние, но мгновение спустя она увидела, куда они побежали – навстречу солдатам в форме Красной армии.