Мы, семья военнослужащего, изрядно поколесившая по «белому свету», в начале 90-х вернулись на Украину на постоянное место проживания. Остро встал вопрос о крыше над головой. Как-то, вооружившись очередной газетой с объявлениями, мы приехали в поселок под Одессой в поисках жилья. Зайдя на указанную в газете улицу, мы услышали яростный собачий лай, доносившийся откуда-то издалека. По мере приближения к указанному номеру дома, лай крепчал. Каково же было наше удивление, когда мы, таки, отыскав нужный нам номер, увидели, что собака, издающая такие страшные звуки, проживает именно по этому адресу. Туго натягивая цепь, давясь, хрипя и кашляя, рвался к нам небольшой песик рыжей масти. Его, как потом оказалось, так и звали – Рыжиком. Мы оторопели от такого натиска, по большой дуге, прижимаясь к стенке дома, с испугом протиснулись в дом по приглашению хозяев.

Прошло несколько месяцев. Подошел к концу долгий процесс купли дома. Он перешел в нашу собственность вместе с его охранником. Эта рыжая бестия никак не хотела признавать нас хозяевами.

Как-то я находилась дома одна. Муж – на службе, старший сын – в институте, младший – в школе. В задумчивости я резала овощи для приготовления обеда, и вдруг меня просто подбросило от отчаянного визга, доносившегося со двора. Кто – то явно попал в беду и требовал незамедлительной помощи.

Как меня вынесло из дома, я не помню. Пришла в себя уже сидящей на корточках перед собачьей будкой. И держала в объятиях освобожденного от цепной петли, Рыжика. В непосредственной близости от своего лица я видела его красивые карие глаза, которыми он в упор смотрел на меня. Вокруг стояла звенящая тишина. Внезапно осознав, кого это я держу в своих объятиях, и чем мне это может грозить, медленно поставила песика на землю и начала отход. Пришел запоздавший страх. Но боялась я напрасно! С этой минуты не было создания более преданного мне. Контакт состоялся!

Мы долгие-долгие годы жили «душа в душу» с Рыжиком. Дожил он у нас до глубокой старости, став уже не рыжим, а седым. И служил нам верой и правдой, даже ослепнув от старости.

Когда мой муж служил в Западной Группе Войск, наша семья проживала в военном городке. Кто знаком с жизнью военнослужащих, тот знает, что офицерам там полагался продуктовый паек. В него входили разные продукты: мясо, рыба, крупы и т. д… Продукты полагалось получать один раз в месяц в определенные дни. Я и направилась за ними, прихватив с собой старшего сына для помощи. Быстренько получив все, что нам полагалось, мы направились домой.

Дома, разгружая сумки, мы увидели картину, неприятно нас удивившую – рыба, – большой зеркальный карп, оказалась живой. Он укоризненно смотрел на нас, отчаянно разевая рот. Ни у кого из нашей семьи рука не поднялась отнять у него жизнь. Что же нам оставалось делать? Рыба немедленно была водворена в ванну. Нам казалось, что она сама «уснет» через некоторое время. Но, сколько не заглядывали члены моей семьи в ванну, они видели одну и ту же картину – рыба была жива-здорова, и ей явно нравилось в ней плавать.

Через пару дней семья взбунтовалась. Всем необходимо было использовать ванну по ее прямому назначению, а рыба и не помышляла о вечном сне. Нужно было срочно что-то придумать. Мы со старшим сыном, пораскинув мозгами, нашли, как нам казалось, выход из этой ситуации. Надо сказать, что на территории городка имелся пруд. Встав рано утром, часов эдак в пять, мы с сыном, с трудом отловили активно сопротивлявшегося карпа. Пригибаясь и оглядываясь, поспешили к водоему. Не дай Бог кто-то узреет, что мы собираемся делать, – мы станем всеобщим посмешищем в городке. А кое-кто даже усомнится в нашем психическом здоровье. В сумерках мы дошли до водоема и благополучно выплеснули из ведра нашего красавца. Вздохнули с облегчением, повернулись, и, с чувством выполненного долга, отправились было домой. Затем, отчего-то, разом остановились и посмотрели назад. И не зря…

Вода забурлила – в воздух высоко взметнулось сильное серебристое тело карпа, который как будто благодарил нас за подаренную ему жизнь. А мы с сыном, улыбнувшись друг другу, весело пошли домой. На душе у нас было радостно.

В конце 70-х я работала инженером-электронщиком в вычислительном центре. Центр состоял из нескольких помещений. «Сердце» центра – машинный зал. Большое, похожее на спортивный зал, помещение, было сплошь заставлено стойками с платами. Огромное, работающее с оглушительным звуком, печатающее устройство. Громадные, выше человеческого роста, шкафы, на которых размещались бобины с магнитными лентами, размером с большую обеденную тарелку. Пульт управления размерами схожий с пианино. И… повсюду провода. Океан проводов. И не дай Бог, какой-то из них оторвется, то считай – пропало. Машина вычислительная будет стоять, пока не отыщешь поломку. Это означало искать иголку в стоге сена. Кто работал в то время электронщиком, знает, о чем я.

Когда машина была в рабочем режиме, в зале стоял довольно сильный шум работающих устройств. Мигали разноцветные огоньки, пощелкивали, крутясь, то в одну, то в другую сторону, бобины. Стрекотало перфорирующее устройство. А электромагнитные поля были такими мощными, что нельзя было зайти в зал во, входящих в ту пору в моду, электронных часах. Я, забыв об этом, так сразу же и потеряла подаренные мужем в день рождения часы, которые одела в первый раз. В первые же минуты пребывания в зале они были безнадежно испорчены.

Было у нас еще помещение, где инженеры могли поработать с документацией. В два ряда – письменные столы. А в торце помещения – стол начальника отдела. Мы были у него, как на ладони. Как-то, придя с обеда, полезла я в тумбочку своего стола, и увидела в пустой трехлитровой банке, которую я все время забывала забрать домой,… мышь. Несчастное животное металось по банке, вставало на задние лапки, стремясь вылезть из плена. Усики ее смешно шевелились. А глаза умоляюще смотрели на меня. «Все», – думала мышь, – «Настал мой смертный час».

Мышка была прехорошенькой. Я вытащила банку на стол, покрошила на газету булочку, что осталась у меня с обеда, и осторожно положила банку на бок. Мышь, опасливо озираясь, выкарабкалась на газету, да и неожиданно стала угощаться булочкой. Наверное, была уж очень голодна. Так мы с ней тихонько и сидели. Я, замерев, чтоб не спугнуть ее, на стуле, а она, беря изящными лапками крошки, отправляла их себе в рот.

Мы с ней были в помещении одни. Сотрудники еще не вернулись с обеда. Как следует, подкрепившись, серая грызунья, поглядев напоследок на меня внимательным взглядом, неторопливо подошла к краю стола и спустилась вниз. Вскоре я ее уже не видела. Посмотрела на часы, – было уже два часа дня. Вскоре вернулись мои коллеги. Я, убрав остатки мышиного пиршества, занялась документами. Никому ничего не рассказала. Да и кто бы мне поверил?

Каково же было мое изумление, когда на следующий день ровно в два часа дня передо мной возникла озорная усатая мордочка. Я не верила своим глазам! Этого не могло быть! Но, – было… Я опять накрошила ей еды. Когда мышь занялась едой, тихонько позвала соседей. Все столы были заняты работающими инженерами. Попросила двигаться плавно и не шуметь, близко к моему столу не приближаться. Как завороженные, все смотрели на странную мышь. Она, как ни в чем не бывало, покушала, опять глянула на меня и скрылась, спустившись со стола. Все разом загалдели.

И… с этого дня начались мышиные перекусы. В два часа все занимали свои места и представление начиналось. Дня не проходило без мыши. Монотонная жизнь отдела приобрела краски. Нам везло, – наш начальник в это время находился в другом месте. Но и до него дошли слухи об интересных событиях, происходящих в его отделе. Он не верил. Сказал, что пока своими глазами не увидит – не поверит.

В очередной день в два часа все были на месте. Начальник – тоже. Угощение для мыши было уже приготовлено. Мышь не заставила себя ждать, – она была пунктуальна. Ровно в два часа появилась на моем столе и привычно принялась за угощение. Глаза начальника удивленно округлились. Понаблюдав за необычным явлением, начальник громко сказал: «Ну, хватит! Пора прекращать этот цирк, – и выразительно посмотрел на меня, – Понятно? У нас везде провода и кабели. Чтобы больше никаких представлений!» И громко захлопал в ладоши. Мышь прямо подпрыгнула от неожиданности. Она уже привыкла к деликатному обращению. Метнулась со стола, только ее и видели.

Больше она не появлялась… Видно, не хотела меня подводить…

Ранней весной нам подарили маленькую козочку, только что отлученную от матери. Мы, исконно городские жители, благодаря крутому жизненному виражу, вдруг оказались селянами. Большой дом с печным отоплением, с удобствами, так сказать, во дворе, теперь принадлежал нам. Чему мы были очень рады, так как, до сих пор своего жилья не имели, переезжая из гарнизона в гарнизон.

Начало нашему хозяйству и положила эта самая козочка, которую мы назвали гордым именем Маргарита. А меж собой – Ритка, для краткости. И началось… Я вспомнила тяжелые годы с бессонными ночами, когда два моих мальчика были совершенными малютками. Ритка успокаивалась только у меня на руках. Честно сознаюсь, что ухаживая за козой, я даже пользовалась тальком, если замечала у нее раздражение кое-где. Кормить ее приходилось свежесваренной манной кашей на молоке, причем, только строго определенной температуры (не знаю уж как она определяла разницу в какие-то доли градуса!). Иначе вся каша оказывалась на панелях. И мне приходилось варить новую кашу, а прежнюю срочно с панелей замывать.

Жила она в отгороженном закутке на кухне. На улице был мороз, в сарай мы ее определить из-за этого не могли, – не хватало совести. А в доме, в связи обширным ремонтом, все равно можно было сломать ногу. То ли все козы такие, то ли нам так сильно повезло, но Ритка была страшной непоседой. Что она вытворяла! Перескакивала с легкостью через ограждение, вперегонки бегала со щенком миттельшнауцера, тоже жившим в доме. Он, кстати, был совершенно такого же окраса перца с солью, как и Ритка, и совершенно такого же роста. Так сразу и нельзя было понять, кто несется на тебя со страшной скоростью – коза или Стронг. Нужно было просто вовремя увернуться, чтобы не быть сшибленным на пол. Меканье и гавканье наполняли наш дом, и только в редкие ночные часы, можно было отдохнуть от этого гама.

Особенной резвостью отличалась коза. То она вспрыгнет на подоконник и сжует только что купленные портьеры, То запрыгнет на раскаленную чугунную печь, наполняя воздух «чудесным фимиамом», источаемым подпаленными копытцами. То разобьет что-то, запрыгнув на стол. С сыном, школьником младших классов, у них были особые отношения. То Ритка, разбежавшись, боднет его в мягкое место, то он ей сдачу даст. Когда я начинала их ругать, в ответ от Сергея слышала: «Да она первая начала». За козой нужен был «глаз да глаз». Короче, нам было весело, жизнь в доме била ключом.

Но, время шло, и в свои права вступала настоящая весна. На улице потеплело, появилась первая травка. Козочку, наконец, перевели в сарай и стали выводить пастись. Рано утром Ритку выводили на пастбище. Наблюдать это действо выходила вся семья. Это был своеобразный ежедневный ритуал. Козе нужно было пройти мимо двух собак. Дойдя до первого-Рыжика, она начинала его гонять, пока бедная собака не спасалась от нее на будке. Боевой Рыжик очень боялся этой бестии. Бедная собака вся дрожала. Ритка же, с чувством выполненного долга, шествовала дальше.

Возле калитки, где стояла будка миттельшнауцера, живущего в доме, но утром и вечером выводимого «подышать», картина резко менялась на прямо противоположную. Теперь дрожала Ритка, ни за что на свете не соглашавшаяся сойти с места, пока не будет убран Стронг. Прежней дружбы между собакой и козой не было. Виной тому был паршивый Риткин характер. Это она как-то рискнула напасть на собаку, за что и поплатилась. Вечером все повторялось в обратном порядке. Ритка ждала у калитки, чтобы зайти домой, но не заходила, пока Стронга не убирали.

Козочка наша часто бедокурила. То и дело я слышала соседский крик: «Таня, опять твоя коза обгладывает наши деревья!». Как она снималась с привязи, было для нас загадкой. Однажды я подкараулила это действо. Козочка брала в губы кольцо и тащила его вдоль колышка вверх до тех пор, пока не снимала его. Она оказалась очень сообразительной. Приехавшая к нам погостить, мама моего мужа, видела другой вариант освобождения. Поддев кольцо рогом, Ритка, проделала те же манипуляции и была такова, сильно удивив мою свекровь. Та в задумчивости бормотала: «Если бы не видела своими глазами, ни за что не поверила бы». Раньше мы и не подозревали сколь исключительно умными могут быть эти создания.

Свою сообразительность и находчивость коза нам демонстрировала вновь и вновь, пока жила у нас. Потом, позже, мы подарили ее в семью, которая держала козла, чтобы не лишать ее полноценной жизни.

Однажды, нам стало понятно, что наша коза Ритка как-будто вступила в половозрелый возраст. Это мы определили по косвенным признакам, предварительно прочитав массу специальной литературы, и замучив соседей расспросами на столь специфическую тему. Так как опыта в этих делах не имели, совсем недавно поселившись в селе, то неминуемо встал вопрос: «Где искать кавалера?»

Выручили нас те самые хорошие наши знакомые, которые в свое время и подарили нам козочку в трехнедельном возрасте. Они одолжили нам своего козла на несколько дней. Его надо было забрать «самовывозом» или, в нашем случае, «самоходом». Срочно собиралась экспедиция. Упаковывались листья капусты, морковь и другие разные корнеплоды, хлеб. Решено было, что на это ответственное задание пойдут трое – я, старший сын-студент и младший сын. Немного нервничая (козла-то вблизи мы видели только в зоопарке), и, посмеиваясь, мы отправились в путь. Идти надо было несколько километров. И вот, наконец-то, мы на месте. Радушные хозяева торжественно вручили нам веревку, на другом конце которой находился огромный, кудлатый и очень рогатый козлище. Его, а значит уже и нас, окутывало плотное облако очень неприятного характерного запаха. Только тут я поняла значение выражения «пахнет, как от козла». Ибо, бывшая городская жительница, не имела раньше возможности обонять подобный запах. Козел не просто пах – он смердел! Я с трудом сдерживала рвотные позывы, так как, плохо переношу запахи.

Хозяева утверждали, что Борька (так звали это чудище) – очень спокойный и покладистый. Мы пустились в обратный путь. Показался нам он в этот раз намного длиннее. Сказать, что мы не боялись этого существа, то значит погрешить против истины.

Я – впереди с веревкой в руке, за мной – старший сын, задача которого была направлять козла вперед, заманивая его, то капусткой, то морковкой. А младший смотрел, чтоб животное не сбилось с курса. Труднее всех приходилось мне, как мне казалось. Я козла не видела и тылы мои не были защищены. Все время я ожидала удара ниже пояса.

С горем пополам добрались мы до дома и препроводили Борьку в Риткин сарай. Ритка, судя по ее изумленному виду, сюрприза явно не ожидала. Ее изящно вылепленные ноздри заходили взад-вперед от обвалившегося на нее запаха. Она взирала на козла с помоста, который мы соорудили ей, чтобы она не мерзла. Мы оставили их тет-а-тет. Заглянув пару часов спустя к ним, мы были поражены. На помосте на куче соломы, как падишах, возлежал Борька, а наша независимая гордячка Ритка смиренно лежала на земле, испуганно косясь на «господина».

Через несколько дней, мы, как и обещали, возвратили козла домой. Любви между животными не возникло. Долго еще Ритка, прежде чем зайти в сарай, вытягивала свою изящную шею, стараясь заглянуть испуганно в помещение. И заходила только тогда, когда убеждалась, что там никого нет. Спустя некоторое время, поняв, что нам не осилить всех этих животноводческих нюансов, мы подарили Ритку в «хорошие руки». В семью, что держала козла. Наши знакомые к тому времени переменили место жительства. В благодарность за подарок, как мы ни отказывались, нам была вручена гусыня, которую мы назвали Мартой. Но, об этом отдельный рассказ.

У нас жил кот Кузя. Серый с черными полосками – был он очень высок, и своим видом и повадками напоминал камышового кота. Частенько нам приходилось выслушивать жалобы соседки по поводу нападения Кузи на ее немецкую овчарку. Мы кота очень любили. Ему многое позволялось, но вот спать в нашей постели ему не разрешалось. Иногда кот все же потихоньку пробирался в нашу спальню и ложился мне на ноги. А я, почувствовав тяжесть его тела, шевелила ногами, прогоняя его. Еще у него была привычка по ночам смотреть в окошко, каким-то образом раздвигая занавески. Перед сном я занавески сдвигала, а утром они уже были раздвинуты. Часто, вставая ночью, я видела кошачий силуэт на фоне темного окна.

Как-то наш котик занемог. Пропал аппетит, воспалились глаза. Приглашенный ветеринар нас просто сразил, сказав, что кота не спасти. У Кузи была чумка. Отчаянно боролись мы за жизнь нашего любимца: делали назначенные уколы, ночами по несколько раз кормили его с ложечки куриным бульоном. Но… Одолеть болезнь мы не смогли. Угас наш Кузя. Похоронили мы его возле дома. И очень горевали.

Спустя, приблизительно, месяц, после этого печального события, ночью я почувствовала привычную тяжесть кошачьего тела на моих ногах. Я лежала на спине. «Опять этот Кузя пробрался ко мне в постель», – с недовольством подумала я. И, как всегда, пошевелила ногами, пытаясь прогнать животное. И… «кот» встал и пошел. Пошел он по направлению к моему лицу. Вдруг мысль о том, что Кузи-то давно уже нет, пронзила меня! Но «кто-то» шагал по мне! Я лежала, закаменев, плотно зажмурив глаза, никакая сила не заставила бы меня их открыть. Дошагав до моего лица, это «нечто» остановилось. С этой стороны я ощущала сильное тепло, тогда как другая половина моего лица была очень холодная. Стояла зима и в комнате было холодно. Это продолжалось несколько минут. Потом «кто-то» мягко спрыгнул на пол и, судя по удаляющимся шагам, пошел к двери.

Утром занавески на окне были раздвинуты…

После ужина я и мои домочадцы пошли спать. Среди ночи какая-то смутная тревога подняла меня с постели. Я, толком еще не проснувшись, поспешила на первый этаж. Жили мы тогда в двухэтажном коттедже в военном городке в населенном пункте Верхняя Нора (Германия). Послонявшись по темным комнатам, я вернулась в спальню. Легла и стала анализировать, чего это мне вдруг вздумалось бродить внизу без всякой цели.

И вдруг боковым зрением я увидела световое пятно на стене слева от меня. Повернула голову. Глазам моим предстала картина, ошеломившая меня. На стене светилась карта размером где-то 50×50 сантиметров. Отчетливо были видны очертания суши и моря. Такие карты я видела в школьных учебниках истории. Когда мы изучали наступление наших войск в ходе Великой Отечественной войны. Направление наступления было обозначено стрелками. Они были широкими в основании и постепенно сужались. Вот такие стрелки составляли узор в виде кленового листа на светящейся карте. Карта была цветная. Замерев, я смотрела на все это минут, эдак, пять. Затем изображение стало тускнеть и пропало вовсе.

О сне не было и речи. Сердце «прыгало» в груди. Я ничего не понимала в происходящем этой ночью. Резкий телефонный звонок прямо-таки подбросил меня. Мужа поднимали по тревоге.

Утром я села завтракать, глядя в телевизор. И… чуть не подавилась, увидев на экране «мою» ночную карту с «кленовым листом». В новостях говорилось о начале боевых действий в Персидском заливе.

Объяснить происшедшее я, конечно, не могу. Хочу лишь добавить, что из окна нашей спальни вдали виднелась каменная арка с колоколом, который тревожно гудел под каждым порывом ветра. Арка стояла перед входом в Бухенвальд.

Живем мы на самой последней улице поселка, она так и называется – Степная, так как, впереди только степь, а точнее – поля. Должна, однако, сказать, что место, где расположен дом, не самое привлекательное. Прямо перед домом, всего метрах в трехстах, раскинулось… кладбище. Чуть наискосок, – газовая контора и, если ветер дует в сторону дома, чувствуется едкий специфический запах сжиженного бытового газа, которым заправляют баллоны. Почти над домом проходит высоковольтная линия электропередач. Прямо скажем, – не сосновый бор.

Дом, в котором мы живем, строили не мы. Был он нами куплен. И, как оказалось… вместе с невидимыми обитателями. О которых, впрочем, мы и не подозревали до поры до времени. И, только спустя полгода, когда нами был почти закончен ремонт, и в доме появились кот Тима и миттельшнауцер Стронг, поняли, что мы не единственные обитатели дома. По многочисленным комнатам Тима ходил совершенно спокойно, и только в комнате, выбранной нами под спальню, с ним происходило что-то странное. Кот нормально себя чувствовал себя в ней до какой – то невидимой черты, переступив которую, он мгновенно преображался. Рыжая шерсть вставала дыбом на холке и по всему хребту, уши прижимались к голове, хвост бил по бокам и кот издавал совершенно дикие пронзительные вопли, широко оскалив зубастую пасть. В первый раз мы, наблюдая эту картину, жутко испугались. Но, это происходило вновь и вновь, и мы заподозрили, что животное видит кого-то невидимого для нашего взора. Чувствовали себя очень неуютно, зная, что мы тут, мягко говоря, не одни. «Масло в огонь» подливал Стронг, который вдруг принимался грозно лаять на пустой, на наш взгляд, угол. При этом шерсть у него тоже вставала дыбом. И зубы он щерил, и грозно рычал. Видно, не нравился ему этот «невидимка».

В доме пропадали мелкие вещи. Вообще-то, у нас каждая вещь в доме имеет свое место, а тут ищешь, ищешь… Точно знаешь, что еще вчера эта вещь была на своем месте, но это – вчера… А сегодня – ее нет. Через час вещь могла оказаться на своем обычном месте. Впрочем, не все вещи возвращались на свое место… У меня были любимые маленькие ножницы, которыми удобно было обрезать нитки, когда я шила. Они… пропали. Безуспешно я их искала, видимо, они нравились не только мне. Как-то совершенно неожиданно они появились, когда я уже совсем распрощалась с ними. Но радость моя была недолгой. Через несколько дней они опять исчезли, на этот раз – навсегда.

Мы уже привыкли к исчезновению вещей и не обращали на это внимание. Но… стали происходить более интересные вещи: стал вдруг пропадать кофе. Кроме меня его никто не пил, «грешить» было не на кого. А уровень кофе в банке скачком резко понижался. У «кого-то», видно, тоже было низкое давление или просто кофе пришелся по вкусу. Также скачками понижался уровень меда в банке, и опять-таки, никто кроме меня его не употреблял. Мед потреблялся мною по чайной ложке в день, т. е… постепенно. Но однажды я, открыв банку, могла увидеть ее дно. «Так, – думала я, – мало того, что любитель кофе, да еще и сластена!». Я склонна была думать, что «существо» все же женского рода, ибо кому еще мог понадобиться гель для волос, едва начатый мною, но за один день законченный «кем – то». И крем для рук – тоже.

А однажды я, как видно, провинилась. Проснувшись утром и взяв в руки байковый халат, намереваясь его надеть, я не поверила своим глазам… Тупо смотрела я на изрезанные в «лапшу» полы халата. Причем такие идеально ровные полоски нельзя было нарезать ни ножницами, ни бритвой, ничем мне известным… Кто это сделал? Зачем? Почему? Муж и сын тоже рассматривали эту «лапшу» на халате с большим удивлением. Как возможно было это сделать? Да еще таким необычным образом? Вопросы наши остались без ответа, да и к кому их можно было адресовать?

Как-то утром, накормив омлетом сына, отправила его в школу. Муж доедал завтрак, я мыла посуду. В кухне у нас, еще от прежних хозяев, осталась огромная, занимавшая почти треть кухни плита. На плите лежали скорлупки от десятка яиц. Они были сложены одна в одну так, что представляли собой увесистое сооружение. Муж сидел лицом к плите. Я боковым зрением увидела, что лежащие на плите скорлупки с такой силой были сброшены на пол, что, упав на пол, оказались на расстоянии полутора метров от плиты. У меня – отменная реакция, я, как только заметила «полет», мгновенно повернулась лицом к плите. Так мы с мужем и наблюдали за всем. Ничего не понимая, молча смотрели мы то на скорлупки, то друг на друга. А что тут скажешь? Кому рассказать – не поверят, да еще произведут несколько вращательных движений пальцем возле виска.

Есть в нашем доме маленькая, уютная, но только на первый взгляд, комнатка. Ее при поселении в дом выбрал себе старший сын, успев это сделать чуть раньше младшего. Комнатка с отдельным входом, не проходная, как следующая, доставшаяся младшему сыну. Так вот, в этой комнатке происходят необъяснимые вещи. Когда приезжает внучка, она располагается в комнате своего папы, т. е… в той самой комнате. И мне приходится оставлять свою удобную кровать с ортопедическим матрасом, чтобы спать вместе с внучкой, иначе она боится там спать.

То вдруг начинают звенеть рюмки и бокалы в стоящем рядом с кроватью серванте. Причем полное ощущение, что рядом с домом проходит железная дорога, и по ней постоянно проносятся тяжело груженные товарные составы. Продолжаться это может часами. То вдруг охватывает беспричинный страх. Мой младший сын, спавший в соседней комнате, всегда плотно закрывал дверь соседней странной комнаты и укладывал тяжелую палку возле своей подушки, чтобы под рукой была на всякий случай. Иногда, по его словам, кто-то упорно всю ночь скребся коготками по двери, причем «их» было много. Так как сынок все же не хотел покидать свою комнату и спать в другом месте, я дала ему освященный в церкви серебряный крестик, а молитвам научила еще раньше.

Когда семья старшего сына приезжала в отпуск и располагалась в этой своей комнате, маленький годовалый внучек то и дело провожал кого-то взглядом и грозил ему пальчиком: «Ну, ну, ну». Так как говорить он еще не мог, мы так и не узнали, кого же он там видел. Впрочем, видел он не только в той комнате. Как-то, зайдя в нашу спальню, вдруг показал на кого-то пальцем, резко заплакал, повернулся и бросился к нам, – искал защиту. Что-то сильно его напугало.

Да что говорить о детях? Мой взрослый сын, недавно приезжавший в командировку, лег, естественно, в своей комнате. Ночью я видела, что у него горит свет. «Зачитался, да и заснул при свете», – подумала я. А утром сын рассказал, как его буквально выбросило из сна ощущение, что он в комнате не один. Он весь, по его словам, покрылся «мурашками», волосы его встали дыбом. Тут-то он и включил свет, да занялся медитацией, чтобы привести себя в порядок. Кстати, внучка теперь, приезжая к нам, спит в гостиной, проходной комнате, пусть и не совсем удобно, но зато не страшно.

А недавно я сидела рядом с нашим белым котом, занимаясь своими делами. Его необычное поведение привлекло мое внимание. Кот смотрел широко открытыми глазами на что-то, движущееся на полу под столом. Он с любопытством то вытягивал шею, то привставал, чтобы удобнее было смотреть, то припадал на лапы. Я, замерев, тоже смотрела в том же направлении, переводила взгляд то на кота, то под стол. Конечно, я ничего не видела. По прошествии где-то минут пяти кот успокоился. А я вот – нет. Еще раз мне довелось наблюдать подобное поведение этого же кота на кухне. На этот раз он смотрел на кого-то с подвесного шкафчика. И смотрел уже не на пол, а под потолок. И опять за всем этим пришлось наблюдать мне. Кстати, другие коты (а у нас их четверо) ведут себя обычно.

Как-то, находясь дома одна, я подошла к зеркалу, намереваясь причесаться, как вдруг резко зазвонил таймер, стоявший на трюмо. Он был поломан и звенеть, в принципе, не мог. Так представьте мою реакцию на этот звук! Меня просто подбросило! Я поспешила выйти из этой комнаты.

И я, и мой муж время от времени видим, как что-то небольшого размера, где-то с котенка ростом, серое, очень быстро прошмыгивает по ковру, когда мы смотрим телевизор. Причем видно только боковым зрением.

Я уже не говорю о шагах на чердаке, которые я иногда слышу ночью, просыпаясь от этих звуков.

Каждый год батюшка, наш местный священник, кропит святой водой весь наш дом. Я периодически дымящим ладаном окуриваю все комнаты с молитвой, крестя все углы, оконные и дверные проемы, обхожу дом с зажженной церковной свечой. Но…

Вреда особого «они» нам не наносят, за исключением того случая с халатом. Так мы и сосуществуем рядом.

А что нам остается делать??

Наша семья в очередной раз должна была менять свое местожительство. Мы на удивление долго прожили в одном месте – целых семь лет. Решался вопрос о назначении моего мужа, тогда бывшего в звании майора, на очередную должность. С повышением, разумеется. Как и всегда в подобных случаях, рассматривалась то одна должность, то другая. Все в разных городах, а то и в разных (тогда еще) республиках. Как будто кто-то складывал мозаику (или как сейчас сказали бы – пазлы). То там не сошлось, то здесь не «срослось». Мы ждали. В этот напряженный, в нервном отношении, период снится мне сон.

Вижу себя на полу самой настоящей избушки, про которую все дети читали, той самой, что на курьих ножках. Будто стою на коленях и опираюсь на руки. Это чтобы удержать равновесие. Избушка-то летит по воздуху. Состоит она, как и полагается ей, из одной как бы комнаты. Вся темная такая. Сложенная из круглых бревен. Старая. Видно это по потемневшим заросшим мхом бревнам. Полумрак. Недалеко от себя вижу сидящую тоже на полу… Бабу Ягу. Мне совсем не смешно (хотя должно бы), а жутко. Летим молча. Как-то резко захотелось есть, прямо живот свело. А рядом, в деревянном новеньком чистом ушате, – много разных пирожных, кусков пышных тортов, которые источают изумительный запах ванили и сдобы. Осторожно протянула руку, чтобы взять кусочек. Не решилась спросить разрешения у сидящей рядом. Но тут же отдернула руку, испугавшись неожиданного звука. Резко, как будто каркала ворона, прохрипело: «Не трожь! Не твое».

Старуха открыла дверь и я, сидевшая неподалеку, увидела проносящиеся внизу пейзажи. Изумрудная сочная растительность, лиственные деревья и цветущие кустарники, высокая зеленая трава радовали глаз. Я тихонько подползла еще ближе к двери, намериваясь спрыгнуть, так как летела избушка довольно низко, чуть не касаясь курьими ногами крон деревьев. Но бабка так глянула на меня, что я замерла. Она кинула, выбрав из ушата большой кусок торта вниз (уж не знаю, кому он предназначался, а спрашивать, конечно, не стала). Летим дальше. Вижу, внизу уже пальмы, цветущий олеандр с розовыми цветочками. Флора, характерная для субтропиков. Опять потихоньку поползла к двери. Может, сейчас повезет, и я избавлюсь от нехорошего соседства? Но мне не разрешают. Вниз полетел очередной кусок кондитерского изделия. Я только слюнки сглотнула. Так сменились несколько ландшафтов. Я все смотрю вниз. Медленно поплыли пологие горы с выжженной, низкорослой, поменявшей цвет с зеленого на бурый, травой. Пейзаж какой-то лунный. От всего веет унылостью и безнадежностью. Все голо и невыразительно. Избушка тем временем пошла на снижение. Когда до земли оставалось метра полтора, старушка с седыми космами и крючковатым носом подтолкнула меня к двери. Перед этим кинула на землю кусочек черного хлеба, достав его, изрядно поковырявшись, из ушата. Сказала, остро глянув на меня: «Вот теперь иди. Пора. Это твое». Я вывалилась из дверей и мягко приземлилась на покрытую мелким щебнем землю. И… проснулась.

Больше в ту ночь уснуть не смогла, как ни старалась. Все думала, что бы значил мой сон. Уж очень он был непрост.

Наутро рассказала мужу про то, что мне приснилось. А он мне сразу так и говорит: «Я знаю эти места. Это Ленинакан. Ты все очень точно описала».

Так что, когда недели через две мужа назначили в Ленинаканскую дивизию, мы не особо-то и удивились. Были готовы к этому. Приехав на новое место, поселились в доме, с балкона которого прекрасно был виден «лунный» пейзаж. Перед нашим домом не было других строений. До турецкой границы было всего семь километров.

Так что первая часть сна сбылась с поразительной точностью. Сбылась и вторая. Старушка сбросила лишь кусочек черного хлеба. Так все и было. Жили мы очень и очень скромно. Сбылось и третье. Я все думала, почему мне приснилась именно избушка с таким страшным персонажем? А в 1988 году все прояснилось. Случилось жуткое землетрясение, в результате которого город был почти весь разрушен. Семья наша пострадала. Едва «вытянули» с того света старшего сына, квартиру и все имущество мы потеряли.

Вот и не верь после этого снам.

Эта история случилась со мной в 1988 году, когда наша семья проживала в Армении. Совершенно внезапно, в августе, умер отец моего мужа. Похоронив его по всем православным канонам, мы вернулись в Ленинакан. Все ритуалы были соблюдены и на 9-й день, и на 40-й, все, как и полагается. Но покоя мне не было. Должна сказать, что я очень любила своего свекра – замечательного человека. Я плакала и плакала, беря себя в руки только к приходу с работы мужа, чтоб еще больше не травмировать его. Так продолжалось почти до середины ноября.

Однажды, отведя в школу своих двух сыновей, я вернулась домой. Дома меня встретила Бобка, карликовый пинчер, которая жила с нами. Дама она была, прямо скажем, очень нервная, но в этот день вела себя спокойно. Она осталась лежать в прихожей. Я же, чувствуя какую-то тревогу, обошла всю нашу квартиру. Убедившись, что все в порядке, в самой дальней комнате (нашей спальне), я стала переодеваться в домашнюю одежду. Поскольку зимы на таком высокогорье были весьма суровые, а дети часто болели, окна у нас были плотно законопачены. Все щели заделаны ватой, а сверху еще и заклеены полосками белой материи. Ни о каком сквозняке речи и быть не могло. Шторы были из плотного материала и занимали всю стену – от потолка до пола, и от стены до стены. И вот я стою спиной к зашторенному окну, и вдруг чувствую, что у меня за спиной что-то происходит. Какое-то активное движение.

Мне стало дурно. Я-то знала, что нахожусь в квартире одна. Оцепенев, постояла несколько минут. Но, поскольку движение, как я видела боковым зрением, не прекращалось, приказала себе повернуться лицом к окну. А что мне оставалось делать? Резко повернувшись, увидела такую картину: у одной из стен шторы сильно колебались, с амплитудой около метра. Шторы то двигались ко мне, то прижимались к стене. Закаменев, я смотрела на это минут пять. Затем мысленно скомандовала себе: «Иди и посмотри поближе». Ноги были как чугунные, но я заставила себя подойти вплотную и взялась за шторы руками. Оттянув, заглянула за них. Конечно, там никого не оказалось. Движение немедленно прекратилось, а я, кое-как одевшись, пулей вылетела на улицу. Решилась зайти домой несколько часов спустя, вместе с сыновьями, которых привела из школы. В квартире все было нормально.

Но… через три недели Ленинакан сотрясся от страшного землетрясения силой в 10,5 баллов по шкале Рихтера. Ходила ходуном земля, качались здания, наш дом клонился то в одну, то в другую сторону, а в нашей спальне… раскачивались шторы, совсем так, как мне было показано накануне. Глядя на них, я поняла, что меня предупреждали о предстоящих событиях.

Наш старший сын очень пострадал во время этого землетрясения, пролежал под обрушившейся школой четырнадцать часов. Его чудом спасли, буквально вытащили с того света хирурги.

Я так думаю, что дух покойного свекра, уже зная грозившую нам опасность, не мог уйти, не предупредив нас.

Мой пятнадцатилетний сын уже с полгода чувствовал себя нехорошо. Его что-то угнетало и тревожило. Хотя видимых причин для этого не было. Он все время находился в каком-то непонятном напряжении. Я была в тревоге. Что с моим мальчиком? Почему он так нервничает? На мои расспросы он ответил:

– У меня такое ощущение, что я долго забирался на высокую гору. И вот я на вершине. А впереди – только спуск.

Меня встревожил его ответ. Это говорил подросток, тогда как эта речь уместна была бы в устах престарелого человека, путь которого подходил к концу. Я, как могла, успокаивала сына, беседовала с врачами, которые советовали давать ему валерьянку. Но она не помогала.

Был самый обычный день. Муж пришел на обед. Сыновья – из школы. Я накрыла стол и семья села обедать. Вдруг все мы увидели, как из кладовки, в которой я хранила всякие соленья-варенья, появилась мышь с совсем маленьким, видно, недавно появившимся на свет мышонком в зубах. Она, поглядев на нас бусинками глаз, прошмыгнула мимо и скрылась из виду. Через некоторое время деловито пробежала в обратном направлении. И опять появилась с мышонком в зубах. И так было несколько раз. Это было настолько удивительно, что мы, забыв о еде, наблюдали за мышью. Что-то было не так. Мышь среди бела дня, не боясь нас, куда-то несла свое потомство. Это было очень странно. Пообсуждав увиденное, мы разбрелись кто куда. Муж-офицер отправился на службу. Дети пошли делать уроки, а я стала убирать со стола. Повернулась с чашкой к подоконнику, намереваясь поставить ее, и… замерла. По ярко-белой поверхности шествовал «караван» тараканов, с которыми я воевала, честно говоря, с переменным успехом. Прусаки шли цепочкой, строго друг за другом из квартиры на улицу, скрываясь в щели под подоконником. Стояла зима. Так зачем же тараканы шли из теплой квартиры на холод? Я ничего не понимала. Что это такое творится? Не успела оправиться от увиденной полчаса назад мыши, так тут тебе тараканы не знамо что творят!

Я занялась своими обычным домашними делами, обдумывая увиденное. Под ногами вертелась Бобка, карликовый пинчер. Все время пытаясь забраться ко мне на руки, она отчаянно мне мешала. Обладая очень нервным, как и многие маленькие собачки, нравом, она в этот раз превзошла себя. Все время нервно облизываясь, вращала глазами, поскуливала и ни за что не хотела оставаться одна. Так и бегала за мной по пятам.

Наступила ночь. Еле-еле уложив сыновей, я стала ходить по квартире, так как мне не читалось и не лежалось. Муж ночевать домой не пришел. Позвонив, он сообщил мне, что весь личный состав дивизии переводится на казарменное положение. В городе были беспорядки.

Я ходила от окна к окну, вглядываясь в непонятный в это время туман. На улице на разные голоса лаяли и выли собаки. Во входную дверь скреблась собака Серка, жившая на лестничной площадке. Наша собственная собака пыталась выбраться из кухни, грызла дверь и скулила. Только перед рассветом мне удалось немного поспать.

Утром собрала старшего мальчика в школу. Младший приболел, и я оставила его дома. Видя подавленное состояние своего старшего мальчика, спросила о причине такого настроения. Он мне ответил:

– Я видел очень страшный сон. Будто на меня опускается потолок и почти совсем придавил меня. Мне нечем было дышать, и когда я подумал, что мне конец, потолок стал подниматься.

Старший мальчик у меня очень начитанный. В шесть лет был записан в библиотеку. Его даже сфотографировали и поместили фото, как одного из лучших читателей. Я объяснила, что, видимо, ему вспомнилось произведение Эдгара По, прочитанное им когда-то. Это там опускался потолок на узника. Кое-как успокоив мальчишку, я отправила его в школу.

А через несколько часов – сон сбылся… Произошло сильнейшее землетрясение, стершее с лица земли город Спитак, и значительно разрушив город Ленинакан, в котором мы жили. На старшего сына, успевшего сбежать на первый этаж школы, обрушились верхние три этажа. Он был прижат бетонной плитой и пролежал на полу без движения 14 часов.

Сына достали из-под завала глубокой ночью. Ему нужна была срочная медицинская помощь. Благодаря оперативности военных, меня с сыновьями срочно эвакуировали в Ереван. Моего мальчика усилиями хирургов удалось вытащить с того света.

Уже потом, после всех происшедших событий, нам стали понятны и депрессия сына, и поведение мыши, тараканов, собак. И стало ясно, что сон тот накануне землетрясения – был вещим.

Я и мой будущий муж были студентами четвертого курса Политехнического института, когда решили пожениться. К тому времени мы встречались уже два года. Чувства свои проверили. Нас видели все время вместе. В столовую – вдвоем. В читальный зал – вместе. Готовились к лекциям тоже рядом. Короче, вполне созрели для брака. Нам все время хотелось быть вместе. А тут еще такие сложились обстоятельства, что только укрепили наше решение. Дело в том, что на трех самых престижных факультетах (на двух из которых мы и учились) распределение на работу происходит не в начале пятого курса, как на добром десятке других факультетов института, а в конце четвертого курса. Поскольку учились мы на разных факультетах, то и распределение получили бы в разные города. А для того, чтобы получить открепление от работы в распределенном городе, нужно было ехать в Москву в соответствующее Министерство. Короче, хлопот не оберешься. А разлучаться на два года нам, конечно, не хотелось. Семейным же парам было послабление – одному из супругов давали свободный диплом, то есть по окончанию молодой специалист сам занимался поисками работы для себя.

Поженились мы в феврале, а уже в марте следующего года, как часто бывает у молодых пар, у нас родился первенец – сынок Святослав. Споров по поводу выбора имени у нас не было. Нам обоим нравилось это старославянское имя. Нам верилось, что у человека с таким именем обязательно будет счастливой судьба. И он будет былинным богатырем с прекрасным здоровьем. Защищала я диплом с трехмесячным сынишкой на руках. Мы справлялись абсолютно без всякой помощи со стороны наших родственников. Нам, правда, тяжело давалось пеленание. С таким трудом спеленатый ребенок в мгновение ока освобождался от стесняющих его движения препятствий. И все приходилось начинать сначала.

Но главное во всяком деле – практика. Помучавшись некоторое время, быстро научились пеленать ребенка так, что он оказывался в виде аккуратненького кокона буквально через пару минут. Часто, не зная как поступить в том или ином случае, выходила во двор и спрашивала гуляющих там мам и бабушек. Катастрофически не хватало знаний об уходе за ребенком, но понемногу опыт приобретался. Мы с мужем благополучно защитили дипломы. А поскольку жилья у нас не было и работать я не могла, так как трехмесячного ребенка не с кем было оставить, мы решились выбрать такой вариант: муж все равно должен был отслужить два года в Вооруженных Силах после окончания института, так почему не отслужить сразу? Квартиру ведомственную военным давали, оклад в 180 рублей был гарантирован, тогда как инженерам платили на первых порах только 90 рублей. Выход как бы был у нас один – в армию. Так мы и поступили.

Таким образом, Святослав в свои пять месяцев стал ребенком офицера. Офицер был в звании лейтенанта. Направили моего мужа служить в очень далекую и неизвестную нам Армению. В город, название которого мы едва запомнили – Эчмиадзин. Славик рос в военном городке, среди детей таких же молодых офицеров, как и мой муж. Был таким же, как и все дети его возраста, за исключением одного. Не знаю уж почему, но просыпаясь после обязательного в его возрасте дневного сна, он обязательно плакал где-то в течение часа. Ничего я не могла с этим поделать. Каждый день, хоть часы проверяй. Я не могла никакими силами «сбить его с волны». Пока не откричит положенное время, не замолкал. Я не понимала происходящего. Причин для плача абсолютно никаких не было. Так и плакал он до трехлетнего возраста. Я потом где-то прочитала, что дети этого возраста, имеющие тонко организованную нервную систему, видят тонкие миры, которые их пугают. После трех лет все как бы само собой рассосалось. Слава, как позже выяснилось, очень чувствительный, у него замечательно развита интуиция, может, и вправду что-то там видел, что нам недоступно?

В Армении существует культ кофе. Куда бы вы не пошли, везде можно почуять чудесный аромат этого бодрящего напитка. Готовят его в Армении просто чудесно. Сами жарят зерна, сами в ручной мельнице мелят и тут же варят до одурения ароматный напиток. Кофе варят по много раз в день. И даже на рабочих местах – за это не ругают, так уж заведено, что и сами начальники обожают этот напиток и им, конечно, тоже обязательно варят и приносят в кабинет кофе с шоколадкой. Кофе варят только в специальной посуде по определенной методике. Я больше нигде не пила такого изумительного кофе, как в Армении. И вот однажды после очередного распития этого «нектара» готовившая его женщина вдруг предложила мне погадать на гуще кофе. Там часто это делают, а она славилась своими гадальческими способностями. Я, конечно, согласилась. Интересно же знать, что тебя ждет в будущем. Перевернула свою чашку особым образом, подсказанным мне и, немного подождав, отдала ее этой женщине.

Армянка предсказала очень скорый переезд в другой город, быстрое продвижение мужа по службе. «Жизнь ваша переменится, вроде как солнце взойдет», – сказала она. «А сын твой – непростой мальчик. У него во лбу звезда, и будет сидеть он на высоком стуле», – повествовала она. Она даже назвала срок нашего предстоящего переезда. А насчет «звезды во лбу» я прочитала много позже. Армянка, не очень хорошо владевшая русским языком, не могла толком мне объяснить. Говорила только, что это очень хорошо. Я потом поняла из прочитанного мной, что наш сын находится под особой защитой Высших Сил, в чем мы неоднократно, к своей радости, убеждались. Были тому многократные подтверждения. Все так и произошло, как предсказывала эта армянка, и мы даже переехали ровно через тот промежуток времени, как она и предсказала. И карьера мужа поползла вверх.

Мальчик мой рос очень любознательным. А поскольку он был очень мал для того, чтобы посещать детский садик, я не работала, и все свободное от хозяйственных дел время отдавала сыну. Очень много ему читала, мы купили мальчику фильмоскоп, и я без устали крутила ему фильмы-сказки. Когда работала по дому, непременно пела. Я знала великое множество песен, и Славик очень внимательно их слушал. Кроме детских песенок, он, как потом оказалось, усвоил и весь мой взрослый репертуар. Обучала его хорошим манерам. Славуня всех поражал своей вежливостью. Никто не мог поверить, что ребенок, который еще не очень четко говорил в свои два года, уже обязательно здоровался, и не забывал уходя попрощаться. Для меня это было естественно, а вот для других… Других это приводило в восторг. А внешность у него была просто херувимская. Красивое лицо в обрамлении белокурых кудряшек. Он очень напоминал маленького Володю Ульянова, изображенного на октябрятском значке.

Я воспринимала Славу взрослым где-то уже с трехлетнего возраста. Мужа всегда не было дома, – уходил рано, приходил поздно. И я по любому поводу советовалась с маленьким сынком. И он таки давал мне дельные советы. Эдакий маленький старичок, глаза как у пожилого человека – ясные и мудрые.

Когда муж служил в Ереване в штабе армии, куда его перевели, как и предсказывала армянка, мы повели нашего трехлетнего малыша на елку в Дом офицеров. Был он в костюме Буратино, который я ему соорудила накануне. В расписных бумажных черевичках с загнутыми носами, в красивой жилетке и вышитым колпаком на голове и «золотым» ключиком в руках. Мы с мужем не любим опаздывать, и поэтому прибыли немного раньше указанного в пригласительном билете срока. До праздничного представления было еще добрых полчаса. Наш ребенок, с интересом рассматривающий огромную елку, вдруг, встав под ней, начал своим звонким голосом петь, ничуть не смущаясь, чем немало удивил даже нас – своих родителей. Пел он так виртуозно, что возле нас стала собираться толпа. Подошел баянист, быстренько подстроился под Славу и начался настоящий концерт. Пропев всем известные детские песни, принялся за взрослые. Лихо и с задором исполнил «Смуглянку-молдаванку», «Амурские волны», «Летят перелетные птицы» и многое другое в том же стиле. Зрители были довольны, громко хлопали в ладоши. Уже неоднократно подходила организатор елки и говорила, что уже настало время начинать представление, а народ все просил и просил спеть. А после того, как Славику торжественно вручили подарок за проявленную инициативу и хорошее исполнение песен, представление, наконец-то, можно было начать.

Мы много раз переезжали с места на место. Поэтому часто приходилось быть в аэропортах и на железнодорожных вокзалах в ожидании транспорта. Слава и здесь не терялся. «Отрывался» на полную. Во весь голос начинал петь. Вел мелодию правильно и, что самое главное, – душевно. Отовсюду подтягивались люди, которым надо было как-то скоротать время, до этого они были заняты лишь разглядыванием друг друга, а тут тебе бесплатный концерт. Вскоре мы оказывались в плотном кольце из людей, которые просили исполнить ту или иную песню. Концерт мог продолжаться часами. Все были довольны. Слава – проявленным к нему вниманием, и тем, что занимался любимым делом, а люди – исполнением песен и тем, что приятно скоротали время.

Когда мы проживали в Ереване, я устроилась работать на так называемый «почтовый ящик». Были такие «закрытые» предприятия, работавшие на оборону. При этом предприятии имелся детский садик, в который ходили дети сотрудников предприятия. Мне надо было устроить туда ребенка, чтобы я могла начать работать. Русская группа садика была переполнена, хотя и четверти группы не составляли дети русской национальности. Но делать было нечего, и мы с трудом устроили Славика в армянскую группу. Все равно будет и присмотрен, и накормлен. А языки в таком возрасте усваиваются мгновенно. Что плохого в том, что он будет владеть армянским? Ребенок тем более обладал хорошим слухом, освоить чужую речь, как нам казалось, не будет для него проблемой.

И мы не ошиблись. Прошло всего лишь пару месяцев, как воспитательница заметила, что когда дети поют, Слава тоже «как бы поет». Ей стало интересно. «Наверное, просто открывает рот», – подумала она и решила подойти поближе. И каково было ее удивление, когда она услышала, что Слава лихо поет на армянском. И ко всему явно понимает, о чем поет. Ынкерь Таня, так следовало называть воспитательницу в армянских группах (типа «товарищ» Таня), быстренько позвала весь персонал, и они с удовольствием слушали нашего ребенка. Дома же у нас возникли некоторые сложности. Иногда, когда сын обращался ко мне, я его не понимала. Он нервничал: «Я же тебе русским языком говорю», – и произносил армянскую фразу. Мне приходилось записывать слова и спрашивать об их значении у себя на работе, я была единственной русской в коллективе, – работала инженером-исследователем в чисто армянском коллективе. Так я тоже начала учиться языку. И через пару месяцев стала складывать уже простые предложения.

Но наше с сыном обучение пришлось прервать, – мужа перевели в Грузию. Славина воспитательница плакала, когда прощалась со Славиком, так он ей пришелся по душе. Меня тоже провожали очень сердечно, по армянским обычаям. После прощального праздничного застолья вылили передо мной из специального сосуда с узким горлышком воду, – это чтоб я вернулась в Армению (и мы таки вернулись! Не верь потом приметам!) Подарили мне прекрасную джазву для варки кофе, выполненную мастерски в национальном стиле, чтобы и я варила столь любимый этим народом напиток. Должна сказать, что я сильно привыкла к этому напитку и с удовольствием варила кофе в этой специальной посуде.

В Грузии нам удалось устроить Славу в ведомственный железнодорожный садик, где он стал осваивать уже грузинский язык. Здесь тоже, хоть группа была русской, подавляющее число детей были не русской национальности. В Грузии, как в Одессе – полно жителей всяких национальностей, и все мирно, спокойно себе уживались. Были у Славика в группе грузины, русские, осетины, курды, армяне, мегрелы и т. д., и т. д… И все разнонациональные дети вместе осваивали английский язык. К моменту выпуска из садика мой ребенок уже имел солидный словарный запас английских слов, так что в школе ему было легче в изучении английского языка. В садике же он обучился и зажигательным грузинским танцам, равно как и песням тоже. Лихо он отплясывал лезгинку прямо на улицах Тбилиси, чем мгновенно заслуживал аплодисменты и бурный восторг грузин, которым было приятно, что беленький мальчик, явно славянской внешности, так «зажигает» национальные грузинские танцы. А мой сынок «наяривал», да так, что кудри разлетались в стороны.

Кроме явного умения петь у Славика был еще один большой талант, не побоюсь этого слова. Он умел фантазировать. Ему было всего-навсего четыре года. А он владел вниманием и взрослых, и детей. Слушатели всегда находились. С ходу сочинял изумительные истории. Все они начинались одинаково: «Ну, вот иду я дальше…». Я думала, что запомню эти замечательные истории, не записывая их, но забыла… О чем очень сожалею.

Не могу не отметить яркую черту его детского характера. Исключительную доброту. Если мальчику давали в садике две конфеты, одну он съедал, а вот вторую непременно нес домой родителям и никакие уговоры воспитателя на него не действовали. «Они же тоже хотят», – был ответ. Когда он уже учился в школе, то откладывал часть своих карманных денег (которых и так ему давали не много), в копилку. Накопив достаточно денег, по его мнению, разбивал ее и покупал подарки всем членам семьи. Он очень любил одаривать. Я всегда его спрашивала, – не жалко ли ему тратить с таким трудом накопленные деньги на других. На что Слава всегда отвечал, что ему нравится смотреть, как радуются другие.

В Тбилиси сын окончил четыре класса, а затем мужа опять перевели в Армению. В этот раз мы попали в высокогорный район. В город Ленинакан, сейчас он называется – Гюмри. Сначала учился в одной школе, классы в которой были катастрофически переполнены. В них было по пятьдесят с лишним человек. Дети сидели по трое на одной парте, пытались как-то писать, отчаянно мешая друг другу. Учителя явно не справлялись с таким количеством учеников. К доске вызывались только пару раз в четверти, и это в лучшем случае, и по этим отметкам выставлялась четвертная оценка. Успеваемость сына круто пошла вниз. Мы приняли решение перевести ребенка в другую школу с нормальным количеством детей в классах. И все сразу же нормализовалось. Наш мальчик опять был в первых рядах.

Так бы он и закончил эту школу, если бы не трагические события. Дело в том, что 7 декабря 1988 года этой школы просто не стало. В этот день она прекратила свое существование после первого же толчка страшного 10 бального землетрясения. Весь мир знает его, как Спитакско-Ленинаканское землетрясение. Мой сынок в одну минуту оказался под руинами трехэтажной школы, где и пролежал 14 часов обездвиженный, так как был запрессован в бетонную плиту, что упала на его ногу, и лежал головой на животе умершей девочки. Но и в такой страшной ситуации мой мальчик не растерялся. Он докричался до детей, попавших в такой же вот капкан. Каждый, до кого он докричался, назвал свою фамилию и класс. Так что, когда прибыли военные расчищать завалы школы, он оказал им информационную помощь.

Звуки хорошо были слышны среди развалин. И родители, все время стоявшие у обрушившейся школы, были просто счастливы услышать, что их дети живы. Так и мы узнали, что наш сынок живой. Кстати, на самом верху завала лежало личное дело нашего мальчика. Это был добрый знак. Когда глубокой ночью чудом удалось его вытащить из-под завала, мы узнали, что дорога каждая минута для спасения его жизни. Хирурги, которые его осмотрели в палатке, приспособленной под операционную (госпиталь был разрушен), поставили диагноз: синдром длительного сдавливания и как результат этого – острая почечная недостаточность, шок и гангрена левой ноги. Вся левая нога была фиолетового цвета. Нас срочно эвакуировали военным вертолетом в Ереван.

И началась борьба за его жизнь. Мой пятнадцатилетний ребенок держался исключительно мужественно, о его выдержке и терпении врачи рассказывали друг другу. Два раза был «на волоске» от непоправимого: клиническая смерть во время операции и отек легких, спустя неделю. Но, он точно нужен был на этом свете и, полагаю, не только нам, – родителям, а более могущественным Силам. Мой мальчишка лишь скрипел зубами от боли во время страшных перевязок ноги, которую с трех сторон разрезали до кости. Это, так называемые «лампасные» разрезы от бедра до голеностопа, с помощью которых талантливые хирурги и сохранили ему жизнь. Он только просил все время пить и просил только ледяную воду. Опытнейшие операционные сестры падали в обморок при этих перевязках, а мой парень все выдержал без единого стона.

После месячного пребывания в Ереванском институте хирургии печени, который принял большое количество пострадавших в землетрясении, Славу выписали. Мы решили долечивать его в Одессе, где жила его бабушка. На носилках внесли его в самолет. Там два пассажира уступили свои места, чтоб носилки поместились. Спинки кресел опустили и смогли устроить как-то мальчика. Сами же добрые люди сели прямо на пол и сидели так целый рейс. С нами в качестве сопровождающего был военный медик. Но, все равно не обошлось без сюрпризов. Был январь, в самолете сильно включили обогрев, и у Славы резко поднялось давление. Ему стало плохо с сердцем. Я настояла, чтобы врач попросил капитана воздушного судна максимально уменьшить температуру в самолете, очень боялась, что опять возникнет сосудисто-сердечная недостаточность и, что опять начнется отек легких. Его и в институте-то с трудом удалось купировать большим медицинским светилам. Капитан судна сразу же пошел навстречу моей просьбе и, извинившись перед пассажирами, объяснив ситуацию, понизил температуру в салоне. Я всем им очень благодарна за понимание – и экипажу, и пассажирам. Славику сразу стало легче. Угроза миновала. В аэропорту нас встречали сразу две скорых помощи. Одну вызвал борт, вторую Славины дядя и тетя, встречавшие нас в аэропорту.

Потом было длительное лечение в госпитале, куда я всеми правдами и неправдами пролезла, чтобы быть вместе с сыном. У него были постоянные жуткие боли, ему как-то немного легчало, пока я гладила ему ноги. И день, и ночь. И обихаживать себя он пока не мог. Тоже спасибо врачам, что пошли мне навстречу – разрешили мне быть рядом с ребенком. А мой мальчик, несмотря ни на что, не унывал. Он старался чем-то отвлечься. Стал обучаться игре на гитаре, – давно хотел научиться. А тут раненый «афганец» – прекрасный парень, стал его обучать.

После длительного лечения наметился прогресс. Из госпиталя он уже, хотя и с трудом, но вышел, пусть и с помощью костылей, но своими ногами. В медицинской выписке написали, что он пробыл под завалом 4 часа, а не 14, как было в действительности. Не поверили мне. Сказали, что живыми не остаются после такого срока пребывания под завалом. Потом было лечение в санатории, полгода физиотерапевтического лечения. Я его «гуляла» каждый день. Надо было тренировать правую ногу, тоже пострадавшую, чтобы она не усыхала. Я становилась позади сына, мы были одинакового роста), обхватывала его руками за талию и передвигала своими ногами его ноги. Ножки его были тоненькими, как вермишелинки. Но, день ото дня крепли. Славочка очень старался, несмотря на сильную боль, он не хотел быть инвалидом. Вскоре он уже мог передвигаться с двумя палочками. Спустя какое-то время уже и с одной. И, наконец-то, мы дождались, когда он смог потихоньку ходить без палочек. Это была победа!

К моменту переезда в Германию, куда в очередной раз перевели мужа по службе, Славик ходил медленно, но уже не вскидывал непроизвольно руки для удержания равновесия, как это делают детки, которые учатся ходить. В Галле, где был расположен гарнизон, мы жили в закрытом военном городке. Славику пришлось вновь пойти в десятый класс, поскольку из-за постоянного лечения и невозможности ходить, он половину года не мог учиться. Он уже ничем не отличался от ребят в своем классе, только на физкультуру не ходил – был освобожден, ноги пока не выполняли всех своих функций. Учился Слава хорошо. И все время настойчиво работал над своим телом. Подобрал гантели и усердно занимался.

В Верхней Норе, куда вскоре перевели мужа, и где продолжили учебу мои сыновья, Славик в своей комнате соорудил настоящий мини-спортзал. Из подсобных материалов, найденных в металлоломе и на автосвалках, сделал приличную штангу. Соорудил специальный станок для спины, чтобы можно было заниматься, не нагружая поясничный отдел позвоночника. У него появились приличного размера бицепсы и трицепсы. Но этого ему было мало. Он сообщил мне, что будет бегать. Я просила все делать постепенно, но он такой, что если чего – то захочет, то обязательно добьется. Ранним утром стал ходить на стадион и бегать. Падал, вставал и опять падал. Но, с каждым днем результаты были лучше. Вскоре мой мальчишка уже мог бегать. И поставил перед собою следующую цель – ездить на велосипеде. И опять он победил. Я очень горжусь силой воли моего сына. Очень хотел ездить на мотоцикле, который в те времена можно было собрать из выброшенных на свалку старых негодных мотоциклов. Но, тут я восстала. Запретила категорически. После всего им и всеми нами перенесенного, я не могла позволить так рисковать своей жизнью, уж очень часто происходили аварии на этом виде транспорта.

Святослав хорошо закончил школу и поступил в институт. Преподаватели не могли нахвалиться им. Нам было это приятно, как и любым родителям. А работу по восстановлению и даже усовершенствованию своего тела он не оставил. «Довел» тело до такой красоты, что ему было впору выступать на конкурсах по бодибилдингу. Объем бицепса у него был 50 см. Очень хороший рельефный торс и узко ниже талии. Все очень красиво. Женился. У него родилась замечательная дочка, а позже и прелестный мальчуган.

Сейчас сын занимается своим любимым делом. Он у нас – коучер, – это такой тренер по повышению личностной самооценки. Пишет исключительные сказки. Он их называет – «сказки четвертого измерения» Это совершенно оригинальные произведения, которые просто как бы из воздуха возникают у него в голове. И каждая сказка учит чему-то хорошему и светлому. Помогает человеку «найти» себя, раскрыть свои таланты. Я восхищаюсь каждой новой сказкой. Славик собирается издать книгу. Я уверена, что она будет замечена и оценена по достоинству. А еще он сочиняет погласицы. Это такая рассказанная его приятным голосом в музыкальном сопровождении какая-нибудь история, им самим же и придуманная.

Я верю, что наш сынок достигнет многого на этом поприще. Каждый человек приходит в наш мир с какой – то миссией. Так мне кажется, что именно этим своим творчеством и должен заниматься наш сын, доносить до людей слова, нужные им для осознания себя, своих возможностей и способностей. Чтобы каждый человек понял свою уникальность, полюбил себя. И наш сын обязательно займет место достойное его таланту, как ему и предсказывала в детстве армянка. Высокий стул ждет его. Ведь все, что она предсказывала сбылось, сбудется и это, я знаю. По-другому и не может быть.

Случилось это в 1988 году. Мой пятнадцатилетний сын Святослав проходил лечение в Ереванском институте хирургии печени. Был он эвакуирован из города Ленинакана 7 декабря в день страшного десятибалльного землетрясения. Слава после первого мощного толчка успел сбежать на первый этаж, когда 3-х этажное здание школы рухнуло на него. Он пролежал под руинами 14 часов без движения, так как его левую ногу придавила упавшая бетонная плита. Голова его все это время лежала на животе мертвой девочки. Одет он был в школьную форму. А вытащили его глубокой ночью в одних трусиках, – вся его одежда осталась в развалинах, – настолько узкими щелями пришлось его протаскивать на поверхность. Стояла зима. Хорошо, что под руками военных именно на такие случаи была под руками солдатская одежда и моего сына сразу же обрядили в нее.

В развернутой палатке госпиталя (здание было полностью разрушено), хирурги, осмотрев моего ребенка, поставили страшный диагноз: шок, синдром длительного сдавливания, острая почечная недостаточность, гангрена левой ноги.

Тут же были посажены в военный транспортный вертолет мой Славик и я с младшим сыном-первоклассником Сережей, который в этот день по причине своего нездоровья в школу не пошел, а остался со мной дома.

Попав сначала в военный госпиталь, сын затем был переправлен в институт хирургии печени, в котором имелся аппарат «искусственная почка». Буквально через несколько минут после поступления в лечебное учреждение его повезли на операцию, – времени совсем не оставалось, дорога была буквально каждая минута. Давление, с которым он поступил, было 40 на 0. Ему была сделана операция на радикально фиолетового цвета ноге, которая называлась – «лампасные разрезы». А если простым языком, то с трех сторон нога от бедра до лодыжек разрезалась до кости. Во время операции врачам пришлось вытаскивать моего сына с того света, – наступила клиническая смерть. Но все обошлось. Эта операция спасла Славику не только ногу, но и саму жизнь, так как после операции заработали почки. Через день была проведена еще одна операция, слишком высоко поднялась синева на ноге. Был назначен курс баротерапии. Под воздействием кислорода заживление жутких обширных ран должно было проходить быстрее.

Как-то, после проведенного очередного пребывания в барокамере, привезли Славика в палату. Спрашиваю: «Как прошла процедура?» А он мне вопросом на вопрос (сразу видно, что рожден в Одессе): «Мам, а кто такой Архангел Рафаил?». Я опешила. Не ожидала от своего сына такого вопроса. Как и большинство жителей бывшего Советского Союза, наша семья была атеистами. Муж – партийный, я, хоть и беспартийная, в Высшие силы не верила, сын – комсомолец, да и младший воспитан в том же духе. В первый раз в жизни я воззвала к Богу тогда, когда после первых двух сильнейших толчков не вернулся со школы, находившейся недалеко от дома, мой старший сын. Я почувствовала, что ребенок в страшной беде. Вот тогда я и взмолилась. Просила Бога сберечь моего ребенка. Поскольку ни одной молитвы я тогда, естественно, не знала, просила простыми словами. В мозгу набатом звенела когда-то прочитанная мысль, что материнская молитва идет прямиком к Богу. И она таки дошла. Меня услышали. И в ситуации, в которой не было ни одного шанса спастись, ребенка достали живым.

На вопрос сына ответить я не смогла. Сказала только, что знаю – есть Архангел Гавриил, тот, кто возвестит о наступлении Судного Дня, есть Архангел Михаил. Вот и все, что я знала про Архангелов.

«А почему ты спрашиваешь?». И тут он мне рассказал: «Когда уложили меня в барокамеру и включили нужный режим, внутри стало пронзительно тихо. Вдруг тишину эту прорезал хриплый, какой-то каркающий голос, очень неприятный. От неожиданности меня просто подбросило. Я слушал страшные по смыслу слова. Это были какие-то «черные» стихи. Мне захотелось зажать руками уши, так они меня пугали. Я весь заледенел. И тут, перебивая мерзкий звуки, раздался такой чарующий «хрустальный» голос, которым не мог владеть никто на земле. Был он необыкновенно чист, какой-то всепроникающий. Голос был женский. Он звал: «Архангел Рафаил, приди!!!» И так несколько раз… Голос просил Архангела Рафаила помочь мне».

Я слушала сына, открыв рот. Я ему верила. Откуда бы мой мальчик знал об Архангеле Рафаиле? Я весь день раздумывала, что бы это значило. Но самое главное – мой ребенок с этого дна пошел на поправку быстрыми темпами. И хотя еще предстояло длительное лечение, но ситуаций, представляющих угрозу жизни, больше не было.

Только спустя полгода, когда мой мальчик научился ходить заново и, наконец, смог обходиться сначала без костылей, а потом и без палочек, он пошел вместе со мной и с младшим братом в церковь, где мы и прошли обряд крещения. Я выучила молитвы и научила своих детей. Тогда же мне попалась литература, в которой писалась о Высших Силах и, в том числе об Архангелах.

Каково же было мое удивление, если не сказать – изумление, когда я прочитала: «Архангел Рафаил – помощь и врачевание Божие, исцелитель человеческих недугов, утешитель скорбящих и врач больных». Я сразу же дала прочитать это моему сыну, и мы долго беседовали с ним об этом странном явлении в барокамере.

Кто говорил речитативом жуткие слова? Кто неземным голосом призвал на помощь моему сыну Архангела?

Одно ясно – помощь пришла, и сами врачи не могли поверить, что мой сын выжил, что самостоятельно ходит. Хочу добавить – у моего сына все хорошо, есть замечательная жена, умница-дочка уже учится на медсестру и собирается поступать в медицинский институт. Растет прелестный сынок, на следующий год пойдет в школу.

Мой пятнадцатилетний сын был пойман хирургами на излете. Со всей скоростью он мчался в Неведомое. Туда, откуда не возвращаются… Когда моего сына на «Скорой» привезли в Ереванский институт хирургии печени, хирурги, его принимавшие были в шоке. Давление у моего мальчика было 0 на 40. Диагноз – синдром длительного сдавливания и, как следствие этого, – острая почечная недостаточность. Мой мальчик был в сознании, только все время рвал, – почки не работали. Сынок мой длительное время пролежал, впечатанный в бетонную плиту, обрушившуюся на него и придавившую его ногу. Три этажа школы рухнули на мальчика в одно мгновение в 11.30 по Ленинаканскому времени 7 декабря 1988 года. Во время страшнейшего Спитакско-Ленинаканского землетрясения силой 10,5 баллов по шкале Рихтера. Четырнадцать часов пролежал мой ребенок без движения, пока щупленький солдатик, сумевший протиснуться среди завалов не нашел его по голосу. Он вырубил сына из бетонной плиты с помощью молотка и зубила. Военный транспортный вертолет доставил пострадавших в землетрясении в Ереван. В том числе и моего Славика. Его сопровождала я и мой младший семилетний сынок, которого некому было оставить, так как, мой муж, подполковник, занялся спасением людей.

После прибытия в институт хирургии, который, как и все медицинские учреждения города, принимал поток людей, требующих срочной медицинской помощи, сын уже через 15 минут был в операционной. Счет жизни шел на минуты. Во время операции была клиническая смерть. Но опять сыночка «вытащили». Опытные врачи не подвели, – спасли. Через пару дней была еще одна операция. На седьмой день начался отек легких, который каким-то уж совершенным чудом удалось приостановить. Потом еще операция.

Когда угроза жизни моего ребенка как-будто миновала, Слава вроде как потерял вкус к жизни. Он лежал на спине (только в этом положении он и мог лежать) и смотрел равнодушным взглядом в потолок. Его ничего не интересовало. Он был глубоко «в себе». Общался только по необходимости. Краткие «да» и «нет». Эмоции покинули его. Как я ни старалась его расшевелить, у меня ничего не получалось. Он был похож на героя одного из его любимых произведений Джеймса Крюса «Тим Талер или проданный смех». Герой этой книги, Тим Талер, потерял способность смеяться. Так и мой мальчик все время угрюмо молчал.

Я день и ночь держала сына за руку, чтоб чувствовать любое его шевеление. Была постоянно наготове помочь, если потребуется. И не сводила со Славика глаз. Так я и просидела к тому моменту без сна 12 суток. И все думала, как бы вывести моего сыночка из депрессии.

Славочка был очень хорош собой. Все входящие в палату принимали его за девочку, пока он не открывал рот. И только низкий тембр его голоса не давал усомниться, что это таки парень. К нам в палату то и дело заглядывали девчата – будущие медицинские сестры, проходившие практику в этом отделении. Они с интересом глядели на симпатичного мальчишку. А мальчишке ни до кого не было дела. Девочки в беленьких халатах интересовались, не могут ли они чем-то помочь Святославу. Поскольку мальчик у меня был крайне начитанный, я подумала: «А почему бы не попробовать его расшевелить чтением?» Вдруг я смогу прорваться сквозь эмоциональную стену. Хороший настрой – залог быстрого выздоровления. И попросила девчат принести книгу замечательного писателя, пишущего с большим юмором Джерома К. Джерома «Трое в одной лодке, не считая собаки». Раньше я уже читала своим мальчикам эту книгу, и мы все весело хохотали над прочитанным.

В палате, кроме Славы, лежали еще двое пострадавших от землетрясения мужчин, тоже из Ленинакана. Один из них прекрасно говорил на русском, а другой, с трудом, но, все же, понимал русский язык.

На следующий же день книга была уже у меня. Проверив капельницу, которой круглосуточно вводились Славику лекарства, я принялась за чтение. В одной моей руке была Славина рука, другой я держала книгу. Сын лежал неподвижно, закрыв глаза. Начала читать и не заметила, как увлеклась. С соседних кроватей слышались смешки. Читала я выразительно. Дошла уже до того места в книге, где персонаж взялся помочь другу провезти в Лондон вонючий сыр «Камамбер». Он сел с этим сыром в экипаж, а лошадь, не выдержав мерзкого запаха, понесла. Зачитавшись, я не поглядывала на Славу.

Вдруг Славина рука, находившаяся в моей, задрожала. Одновременно я услышала какой-то клекот и всхлипывающие звуки со стороны Славы. Вся кровь отхлынула у меня от лица. Я с ужасом взглянула на своего сына, готовая в ту же секунду рвануть из палаты с отчаянным криком: «Скорее врача!! Славику плохо!». Отбросив книгу в сторону, я впилась взглядом в ребенка, ничего не понимая. Он весь трясся, лицо его было красным, глаза закрытыми, в раздвинувшихся губах я видела блестевшие зубы. «Он опять умирает», – мелькнула жуткая мысль. «Славочка, сынок, что? Плохо?», – заверещала я. И метнулась было к двери. Но тут глаза моего сына открылись. В зеленых озерах распахнутых глаз плескался смех. С соседних кроватей раздавался уже не смех, а хохот.

Смеялись все: и больные, и ухаживающие, и только я стояла с глазами полными слез. Как говорил незабвенный Остап Бендер: «Лед тронулся, господа присяжные заседатели». Ожидаемый эффект был достигнут. И хоть по настоящему мой сынок стал улыбаться только через пару лет, все же дело сдвинулось с «мертвой точки». Она, – улыбка, вернулась к моему мальчику…

Муж мой служил в Вооруженных силах офицером. Поэтому мы вели кочевой образ жизни. Были мы, как «перекати поле». Есть такое растение, которое ветром носит по степи… Вот и нас так же носило. Только-только начинаешь пускать «корешки» (про «корни» я уж и не говорю), как приходил приказ, и несло нас на новое место. Семь раз переезжали мы из города в город и четырнадцать раз из квартиры в квартиру. А в 90-х годах муж уволился из Вооруженных Сил и, вследствие этого, мы трижды изменили свой статус. Во-первых, из кочевников превратились в оседлых, нам не надо было больше куда-то ехать. Во-вторых, из бездомных (своего жилья у нас никогда не было, – только ведомственное), – в собственников дома. В – третьих, из горожан (все время мы жили в городе) мы превратились в сельских жителей.

Купили мы дом в поселке городского типа под Одессой. Большой дом, небольшой садик при нем и огородик совсем уж маленький. Все надо было постигать с нуля. Дом, – это тебе не квартира, должен быть особый уход за ним, много своих тонкостей. Никогда раньше мы не занимались садоводством и огородничеством. Некоторые растения предстали нашему взору впервые. У меня оказалась ошибочная (как я потом поняла), теория, что растения можно определять на вкус, – полезные они или сорняки. Так я пробовала в своем маленьком огороде на вкус всякие растения, пока, не пожевав одно из них с веселенькими желтенькими цветочками, не обожгла всю слизистую рта. На этом желание познавать растения таким вот образом у меня начисто отпало. Позже я узнала у соседки, что желтоцветочное растение, которое обожгло мне рот, называлось – чистотелом. Хорошо, что на огороде не рос какой-нибудь «вороний глаз» или «волчье лыко».

После этого случая мы с мужем пошли другим путем. В институте нас научили пользоваться литературой. И стали черпать мы знания обо всем нас интересующем из всяких – разных книжек. Как сажать новые и ухаживать за уже имеющимися деревьями, на какую сторону света должна быть ориентирована грядка, на какую глубину закладываются при посадке семена, – все эти сведения мы узнали из печатной литературы. Жаль, что не было раньше Интернета, вот где океан знаний!

Видя, как мы рьяно взялись за дело, хорошие знакомые мужниных родителей, тоже проживавшие в этом поселке, подарили нам трехнедельного возраста козочку. Они соблазнили нас рассказами о невероятной пользе этого домашнего животного. Сил у нас было тогда много, желаний еще больше, и мы с радостью приняли маленькое красивое создание с завораживающими вертикальными зрачками. Воображением нас Бог не обидел, и мы представляли уже у себя в подвале полный бочонок восхитительной маслянистой козьей брынзы, плавающей в рассоле. Но, до того возраста, когда коза уже дает молоко, ее надо было вырастить. С этим нелегким делом мы таки справились. Выросла наша коза красавицей, умницей, но чрезвычайно хитрой и, нами же избалованной. Она очень грамотно пользовалась тем, что мы ее холим и лелеем.

Степень ее избалованности можно понять из следующего. Ритка, так назвали мы свою козу, едва первые тяжелые капли дождя падали на ее рогатую голову, устраивала страшную истерику. Она требовала, чтобы ее незамедлительно препроводили в теплый сарай. Начинала она оглушительно мекать, зовя меня. Соседские животные с изумлением смотрели на метавшееся животное. Сами они спокойно стояли, пережидая дождь. Я же, накинув мужнюю плащ-накидку, бежала «спасать» свою Ритку. Соседи наши каждый раз наслаждались этим зрелищем. Впереди меня, сильно натягивая веревку, неслась Ритка, была она похожа на немецкую овчарку окраса перца с солью, которая взяв след, несется за нарушителем государственной границы. За ней, в развевающейся защитного цвета плащ-накидке, огромными скачками двигалась я. Впечатление только портил красный зонтик, которым я прикрывала Ритку, стараясь уберечь ее от потоков дождя.

Должна признать, что брынзы мы так и не попробовали. Даже приведя на дом кавалера для Ритки, мы не получили ожидаемого эффекта. Становиться мамой Ритка категорически не хотела. Содержать животное становилось бессмысленным. Опыта нам явно не хватало. И даже книги нам здесь не помогли. Мы решили отдать козу в хорошие опытные руки. Договорились с женщиной, в хозяйстве которой имелся козел, и торжественно провели Ритку через все село на новое место жительства для создания полноценной козьей семьи.

Хозяева же козла непременно хотели нас отблагодарить за подарок. И, несмотря на наши отказы, все же принесли нам домой ответный подарок, – гусыню. Гусыня была красивой, дородной птицей. Она напоминала своей солидностью немецкую бюргершу и поэтому получила свое имя – Марта.

Было у нас в хозяйстве пару десятков кур, которыми командовал немолодой уже, но опытный петух. Куры содержались в курятнике, в котором, кроме входной двери, находилась маленькая, размером с форточку, дверца. Выходила она, в огороженный сеткой, загончик, чтобы птица в хорошую погоду могла походить на солнышке. У меня возникали подозрения, что петух наш в прошлой жизни был военным. И вот почему.

На рассвете муж открывал настежь миниатюрную дверцу птичника. Куры по одной начинали появляться в загоне. Когда последняя курица покидала сарай, петух отчего-то приходил в ярость и со страшными криками, наскоками быстренько загонял все птичье поголовье обратно в сарай. Мол, кто дозволил без приказа выходить? Птицы, всполошено кудахкая, испуганно шарахались назад в сарай, толпясь, и оттирая друг друга. Очистив загон, петух, походив по нему пару минут, разрешал курам по одной выходить. Выйдя, куры привычно становились одна возле другой, таким образом, получался как бы строй несушек. Гордо выпятив грудь, шагал вдоль строя наш петух. Это была, наверное, своеобразная перекличка. И уж потом разрешалось курам покинуть строй. Видать поступала команда: «Разойтись!»

Поскольку Марта тоже стала жить в курятнике, все правила распространялись и на нее тоже. Хоть была она в несколько раз крупнее петуха, подчинялась ему безоговорочно. У него не забалуешь!

Поскольку петух наш был старый, но любимый, менять мы нашего Петю не хотели. Да и не могли. Как? Нашего командира, действиями которого наслаждались каждое утро под нож? Ни за что. Пусть живет столько, сколько ему будет отпущено. Отпущено ему не много. Как-то утром, придя насладиться утренним построением несушек, мы не увидели привычного ритуала. Куры потерянно бродили по загону. Открыв дверь сарая, сразу же увидели лежащего на спине Петю с задранными вверх скрюченными лапами. Куры, как нам показалось, остались без командира. Но не тут – то было! Марта, внимательно следившая за всеми действиями петуха, решила, что ничего сложного в руководстве курами нет. И… заняла освободившийся пост. Куры вынуждены были сразу же понять, что вся власть перешла к Марте. А те, кто не понял этого, получили крепким клювом по загривку и сразу разобрались, что к чему. Лихо командовала Марта некоторое время. Но, поскольку гусака мы не держали и не собирались заводить, а гусиные яйца, богатые холестерином и сальмонеллами в пищу не употребляли, то решили подарить нашу Марту соседям, которые держали гусей. Чтобы наша Марта тоже имела полноценную семью. Сказано, – сделано. Вот уже наша красавица гогочет в соседнем дворе, а около нее так и вьется самый крупный гусак. А соседка, которая держала, кроме кур и гусей еще и корову, долгое время оставляла банку с молоком с нашей стороны забора.

С тех пор прошло двадцать лет. Давно не держим мы на подворье птицу. Не только потому, что корма стали очень дорогие. И не только потому, что стали мы пенсионерами и уже управляться стало тяжело. А, в основном, потому, что не было у нас желания лишать птицу жизни. Смотреть, как только что глядевшая на тебя бусинками глаз птица, превращается в неподвижную тушку и осознавать, что именно ты лишил ее жизни. Нам такие стрессы были ни к чему.

С остальным мы справились. Научились ухаживать за садом, успешно огородничаем и, хотя не можем похвастаться большими урожаями, все же нам хватаем на весь год своей моркови, свеклы, тыквы и кабачков. Теперь мы смело можем сказать, что мы – селяне.

У меня два сына. Разница в их возрасте составляет восемь лет. Такая большая разница объясняется тем, что не успевали мы с мужем обосноваться на новом месте его службы, как приходилось паковать вещи и переезжать на новое место жительства. Все это было сопряжено с трудностями. Кто хоть раз переезжал, – тот знает. А если у тебя еще к тому же маленький ребенок на руках, которого опять надо устраивать в садик (что совсем не просто), опять искать работу, то, естественно, рождение второго ребенка будет откладываться, пока, хотя бы, не подрастет старший. Так было и у нас, как, впрочем, и у большинства семей военнослужащих. А вот когда нашему сыну, – Славику, исполнилось пять лет, мы стали планировать рождение второго ребенка. То, что у нас должно быть, по крайней мере, два ребенка в семье, это даже не обсуждалось. И так все ясно – один ребенок в семье вырастает эгоистом, привыкает, что все для него.

Старший сын давно просил родить братика. Он обещал помогать ухаживать за ним, делиться игрушками, и даже… стирать перепачканные пеленки. Да и возраст мой подсказывал, что тянуть с этим делом уже не стоит. Раньше, в дни моей молодости, женщины старались родить до тридцати. Чтобы были силы и выносить ребенка, и ухаживать за ним. Так что желание родить было, а вот возможности такой у меня, оказывается, – не было. Мне никак не удавалось ощутить в себе новую жизнь.

«Видно не судьба мне иметь двух детишек», – с горечью думала я. И отдала все Славины вещички, которые хранила для второго ребенка, своей приятельнице. Та была очень благодарна, и сказала мне: «Вот увидишь, ты отдала детские вещички, не пожалела, так скоро у тебя будет ребенок». На что я ответила: «Твоими бы устами…»

Вскоре после нашего с ней разговора снится мне сон, – как – будто прихожу я на продовольственную базу и выбираю огромного красивого карпа и уже у ворот базы спохватываюсь, что я взяла лишь для себя, а для приятельницы не прихватила. «Обидится», – подумала я. Возвратилась и выбрала и ей тоже такого же крепенького карпа. Женщины знают, что означает этот сон.

И, буквально, через некоторое время, как-то проснувшись утром, сообщила мужу, что у нас будет ребенок. Он был ошеломлен. Диагностировать мое положение было слишком рано. Не было никаких признаков, по которым женщины узнают, что находятся в «интересном» положении. Думаю, что даже никакие медицинские тесты еще не могли это подтвердить. И, тем не менее, я была уверена, что не ошибаюсь. Я знала, – и все. Муж, веривший в мою интуицию, только и спросил, кого же нам ждать. «Мальчика», – уверенно ответила я. Мои сотрудницы, с которыми я была в прекрасных отношениях, узнав о моей новости, так прямо и покатились со смеху. Ведь, чтобы это подтвердилось, должно было пройти еще немало времени. Все со временем и подтвердилось.

Кстати, эта моя приятельница, для которой я тоже прихватила рыбу, буквально через пару месяцев позже меня обнаружила себя в том же положении. И пришла ко мне, как говорится, на полном серьезе, высказать свои претензии. «Смотришь сны», – говорила она, – «вот и смотри только про себя, нечего соседей впутывать!». Она тоже была женой военного и, поскольку, ребенок у них был еще маленький, вовсе не собиралась повторно становиться мамой. И смех, и грех.

Славик с большой радостью отнесся к сообщению о будущем новом члене нашей семьи. Старался мне во всем помочь, выхватывал из рук сумки, открывал передо мной двери, помогал по хозяйству. Подбадривал, так как, у меня был сильный токсикоз, старался вовремя принести мне водички, когда особенно сильно «накатывало».

Когда я уже была на последнем сроке, мы с мужем затеяли ремонт. Необходимо было, по нашему с ним мнению, разделить полуторную квартиру на две небольшие комнатки. Надо было обеспечить Славику нормальный сон и нормальные условия для учебы. Чтобы новорожденный не мешал ему своим криком.

Стена была возведена и оштукатурена. Дело было за обоями. Надо было их наклеить на новую стену. И, конечно, убрать в комнате после ремонта. Этим и занялись мы со Славиком. Смешное было зрелище. Я – необъятных размеров вверху на табуретке, а внизу семилетний ребенок. И мы с ним с обоями справились. А вот уже на уборку у меня не хватило здоровья, хоть я очень выносливая и упорная. Уборкой занялся мой мальчик. Все вымыл своими маленькими ловкими руками, хоть и сам очень устал к тому времени. Я была ему бесконечно благодарна.

Моему мужу должны были со дня на день присвоить очередное звание. Так он каждый день, приходя с работы, в шутку спрашивал: «Ты еще дома?». На что я ему отвечала: «А ты, я вижу, все еще не майор?». Так каждый день и перешучивались, ожидая двух таких больших событий в нашей семье. На вопрос о дате рождения ребенка, отвечала, что, если не на день рождения его папы, то, на мой уж точно. Папин день рождения был 25 мая, а мой, – через три дня, – 28-го.

Вот благополучно прошел 25 мая, минул день 26, и заканчивался 27 день мая. Легли спать. Но, я такой человек, что, если чего пообещаю, так стараюсь выполнить. Чуть только перевалило на 28-е, стала будить мужа: «Вставай, – пора». Он думает, что я «прикалываюсь». Не верит. Я мне-то не до смеха. Тороплю его. Славика не стали будить, оставили записку, да и пошли в роддом, благо совсем рядом был. Идем и спорим, как все же назвать ребенка. Муж хотел назвать – Семеном, а я – Илюшкой. У нас и с ним такое правило, что если мы не можем о чем-то договориться, то идем на компромисс. Так было и в этот раз. Спрашиваю его, нравится ли ему имя Сергей. «Нравится», – отвечает. И мне нравится. Вот так и решили, уже стоя под дверьми роддома.

Дежурившим в ту ночь врачам, я заявила, что мне просто необходимо родить именно 28-го., чем вызвала их недоумение. А когда они узнали, что у меня день рождения, стали смеяться, поздравлять и заверили, что обязательно так и будет.

А чуть за полдень, и вправду, на свет появился наш Сереженька, заявляя о себе своим могучим баском. Был он богатырем, – 4 килограмма 400 граммов, меня «обошла» только молодая грузинка, родив своего сына на 200 граммов тяжелее моего. Как только мне сообщили, что все, что полагается, у сына на своих местах (все мамочки немного ненормальные), я как-то изловчилась и посмотрела на моего сыночка. И встретила его сильно недовольный, совсем не детский, взгляд. У него была сломана ключица, в чем он, вероятно, обвинял меня. Я стала тут же оправдываться: «А я чего? Да я и не виновата вовсе… Я не хотела, так получилось».

Я послала заждавшемуся мужу радостное известие. А он мне в ответ свою новость. Что он – таки уже майор. Вот так мы и сдержали данные друг другу обещания.

Забирал он меня с сыном красиво. Те из рожениц, кто мог вставать, и, конечно, персонал смотрели, как подрулила черная «Волга» (начальник распорядился выделить для такого торжественного случая). А муж вручил мне просто огромный букет из моих любимых бордовых пионов. Я его еле обхватила руками. Ехали мы в машине, я – прижимая к себе шикарный букет, а муж, – долгожданного второго сыночка.

Дома нас ждал с нетерпением наш старшенький сынок и мама мужа, приехавшая по такому поводу, в Тбилиси из Одессы.

Жили мы с мужем скромно. Даже надо сказать, – очень скромно. Денег ни на что не хватало. Хорошо, что мужу выдавалось вещевое довольствие. Хочешь, – не хочешь, а получай, положенное тебе, – в срок. И получал. Годами копилось у нас его нательное белье. Теплое с начесом, и из легкого трикотажа. Муж эти изделия ни за что на свете не одел бы. Он предпочитал на учениях в 30 градусный мороз сидеть на броне танка без него. Мне кажется, что не одел бы его под автоматной очередью. А я была рада! Мне было из чего шить сынишке ползунки. Так я вышла из положения. Нехватки в ползунках не ощущала, нашила целую кучу. Они получились просто замечательные, – мягенькие, тепленькие, натуральные. Когда Серенький спал, я быстренько простирывала его вещички и принималась шить и вязать. И не только ему, но и мужу, и старшему сыночку.

Славик очень любил своего брата, помогал мне укачивать его. Правда, свое обещание насчет пеленок не выполнял, понял, что погорячился. Сергей тоже очень любил Славу. Как только просыпался утром, и первым вопросом было: «А де мой бат?». То есть, брата спрашивал первым делом. А когда я ругала его за шалость какую-то, сразу начинал стонать: «Бат, мой бат, ты де?». Защитника звал.

Сережа был очень смышленый. Как-то, ему было в ту пору лишь два года, смотрели всей семьей выступление знаменитого комика Иванова по телевизору и очень смеялись. Вместе с нами хохотал и Сергей. «Копирует», – думалось мне. Спрашиваю: «Что же это ты смеешься?». Так он все и объяснил по порядку. Вот уж удивил нас всех. В этом же возрасте на Новый Год муж оделся Дедом Морозом, зашел в комнату и спрашивает: «А кто это к вам пришел?» На что Сергей ответил: «Ты, папа». Муж так обиделся, что повернулся уходить. Я кинулась к сыну, шепчу ему: «Сделай вид, что поверил». Мгновенно сориентировавшись, Сережа завопил: «Здравствуй, Дедушка Мороз!» Муж тут же вернулся. Положение было спасено.

Был очень впечатлительный и добрый. Если во время просмотра фильмов были кадры, в которых животным наносился вред, Сергей начинал плакать и злиться одновременно. Когда я спрашивала, – в чем же дело, он отвечал, что ему очень жаль животных и злится на тех, кто причинял им зло. А почему жалко животных, а не людей? «Животные себе помочь не могут», – следовал мудрый ответ.

Серенький, так ласково мы называли сына, был весьма прижимист. Не делился сладостями ни с кем, кроме меня. Как-то приехал к нам в гости свекр из Одессы. Мы стали его удивлять местной пищевой экзотикой. Купили чурчхелы (такая колбаска из орехов, нанизанная на суровую нитку и слой за слоем обливаемая сильно сгущенным виноградным соком, Очень, кстати, полезный продукт). Порезали чурчхелу и угощаем. На коленях у деда сидел Сергей. Дед просит: «Сережа, дай мне чурчхелу». Мы, зная характер сына, с интересом наблюдали, что же произойдет. Целая буря чувств сменилась на его лице. Он и хотел угостить деда, и так жаль было расставаться с лакомством! Наконец, он тяжко вздохнул, и выбрал деду самый маленький, сужающийся в сосульку, кусочек без ореха. Дед был в восторге, а я – в смущении.

Был чрезвычайно брезглив. Только мне позволялось его целовать. От поцелуев других людей он тут же начинал яростно вытираться, чем ставил меня в неловкое положение. Один раз, когда ему всего было около года, я попросила посидеть с ним свою приятельницу, так как, мне необходимо было с работы забрать кое-какие документы. Тут в комнату с Сережей зашел муж приятельницы. Стояло жаркое лето и он был бос. Взгляд нашего сына упал на босые ноги, и тут же у него начались сильные рвотные позывы. Соседка закричала: «Спрячь ноги!!». Ничего не понимающий сосед ретировался в другую комнату и спрашивает: «В чем, собственно дело-то?». И даже не поверил, когда ему объяснили. «Он же еще сильно маленький для такого», – сказал он.

Сергею было около трех лет, когда мы переехали в Ленинакан (Армения). Там устроили его в садик для детей военнослужащих. После первого дня пребывания в садике, шли домой (а это километра три, если не больше). Спрашиваю, как прошел день. А он: «Сказали, что еще один дистрофик пожаловал. А кто такой дистрофик?».

Накормить сына всегда было большой проблемой. На какие только ухищрения я не пускалась! А готовлю я вкусно, – всем нравится. Я делала сыну из картофельного пюре грузовики, в кузов ложились котлеты, вместо колес – кружки помидор и огурцов. Или делала из пюре пальму, а кокосами были тефтельки и тому подобное. Фантазия у меня богатая. Так под какую-то интересную историю и хоть понемногу, но скармливала пищу. Вареное мясо приходилось обязательно прокручивать на мясорубке и маскировать его в супе, ведь должен же был Сереженька получать «строительные кирпичики» – белки. Хлеб вообще игнорировался. Я один ломтик черного бородинского хлеба резала на восемь кусочков, на эти крошечные кусочки накладывала тонюсенькие ломтики замороженного соленого сала, на них сверху – пластинки чесночка. Посмотришь, – сам слюнями обольешься. В таком виде он мог съесть пару кусочков. Каждый день детям я делала свежий живой сок. Обычно морковно-яблочный. Если был у кого-то кашель, то добавляла капусту. Мы с мужем даже покупали страшно дорогую икру детям, чтобы поднять их иммунитет.

Сережа у нас отличался тем, что придумывал свои собственные слова, которые меня очень умиляли, – такие они были красивые и четко отображали суть. Так, будучи совсем еще крохой, он говорил: «Я занозил ногу, а мама вынозила». Или спрашивает меня: «Я плохо воняю?» «Нет», – отвечаю ему. А он: «Что, – хорошо воняю?». Увидел утром, что все цветы, кроме одного осыпались в букете. Говорит: «Он настоящий мужчина, – так хорошо держится». Видит фото горюющей старушки. «Пострадала», – говорит. «От чего?», – спрашиваю, – «от алкоголизма». Или: «Сейчас грузины выступали». «А почему ты думаешь, что грузины?» «У них улыбки грузинские». Как-то в плохую погоду вечером с улицы слышатся детские голоса. Сергей с укором: «может, кто и выпускает детей в такую погоду, но в такую позднь?». Вместо «Молдавия» у него была «Молдавания» А почему, собственно, действительно не Молдавания? Вместо драники – дрянники. Наверное, думал, что от слова «дрянь?». Вместо «пернатые» – «пердатые». Ну, этих замечательных выражений у меня записано столько, что хватит на целую брошюру. Идем из садика, а он: «Сегодня у нас в садике было убийство?» «И кто убийца? – спрашиваю, – я, – я бил плохих мальчиков». И тому подобное.

Мой сынок обладал явно не гуманитарным складом ума. На занятиях по математике он был первым. Но, вот, когда дело касалось стихов… Накануне каких-либо праздников детям раздавались листки со стихами, чтобы они с родителями выучили к утреннику. Но, для Сережи это было непосильное задание. Он тут же произносил весь текст, но… в произвольной форме. Никакие силы не могли его убедить, что рассказывать нужно только в строго определенном порядке, следуя рифме. Вся наша семья повторяла, уже у всех нас навязнувшие строки, злосчастного стихотворения. Еле – еле, как будто, справлялись. Но, наступал праздничный утренник, – нарядные дети с легкостью «отщелкивали» свои стишки. Приближалась очередь нашего сына. Мы, родители, и воспитатели потихоньку втягивали шеи в плечи. Сережа нас не разочаровывал. Лихо «резал» он стихи, так… как считал нужным. Мы прятали глаза. Я даже подумывала, что ребенку будет сложно учиться в школе по определенным предметам. Но… до поры, до времени. Старший брат как-то тайком принес домой пакостные стишки, где то и дело упоминались – гной, рвота, кишки и т. п… Один раз прослушав, Сергей выдал два листа стихов, ни разу ничего не переставив. Слава в радости «расшифровался» передо мной. И я не знала, то ли ругать за такие стишки, то ли радоваться Сережиной декламации. Я поняла, что мне нечего опасаться проблем в школе. Все-то у него будет в порядке.

К огромному нашему с мужем сожалению, на праздничную линейку 1-го сентября повели сыны не мы, – родители, а наша соседка. Нас не было на таком важном для всей нашей семьи событии, хотя мы всем сердцем хотели быть рядом с ним. Совершенно внезапно ушел из жизни дорогой нам всем человек – папа моего мужа. Это известие было для нас, как гром среди ясного неба, мы только три недели тому назад приехали из Одессы, где жили родители мужа, и где мы проводили свой отпуск. Мой муж очень тяжело воспринял это известие. А, поскольку, у него было больное сердце и сразу же «рвануло» давление (он у меня гипертоник), то я просто не могла отпустить его самого на похороны папы. Боялась, как бы с ним ничего не случилось. Я своих детей никому не доверяла. А тут такая ситуация… Пусть Сереженька простит меня.

В школе Сергей учился хорошо. Лишь письмо не давалось ему. Каждый день я давала себе слово «держать себя в руках», когда мы с ним начинали делать уроки. Но, «теряла лицо». Из уравновешенной интеллигентной женщины я превращалась в истеричку. А кто бы не превратился? Надо было видеть эти палочки и буквы, которые клонились то в одну, то в другую сторону, как бы в большом подпитии. Мне становилось плохо только от одного их вида. Как я ни билась, ничего не смогла с этим поделать. Почерк у Сергея и до сих пор жуткий.

Первый класс Сергею закончить в этой школе так и не удалось. Проучился он в ней всего лишь несколько месяцев. До 7 декабря 1988 года. Утром того дня его старший брат пошел в школу, а Сережа остался дома, так как, у него болело горло. Мы с сыном смотрели телевизор, и я одновременно вязала. В 11.30 послышался какой-то сильный гул и все затряслось. «Опять танковая колонна проходит под окнами», – сказала я. Первым, кто сообразил, что происходит на самом деле, был Сережа. Он закричал: «Это землетрясение!!!». Тут и я поняла, что он прав, так как, вокруг все начало рушиться, а комната вздыбилась. Реакция у меня хорошая. Я в одно мгновение сгребла мальчика в охапку, встала в проем двери (читала раньше, что так надо поступать в подобных случаях), обхватила его, прижала к проему, закрыв своим телом. А вокруг был ад. Все рушилось, дышать от пыли было нечем. Серенький так трясся, что его ножки колотили по моим коленкам. После первого толчка, сразу последовал второй. Мы продолжали стоять в проеме, широко расставив ноги, чтоб не упасть. Все ходило ходуном. Ужасное ощущение потери опоры под ногами. Потом все затихло. В дверь страшно заколотили. Послышался голос мужа: «Вы живы?». Он выбил дверь, которую заклинило, и ворвался в квартиру. Увидев нас живыми, приказал немедленно выйти на улицу, а сам бросился спасать город. Ведь, он был начальником политического отдела дивизии.

Сереженька, как был, – в футболке и колготках, (тапочки слетели с ног) так и рванул по лестнице вслед нашей собаке, зовя меня с собой. Я схватила документы, сгребла с вешалки одежду, Сергеевы сапоги, и побежала за ним.

Не дождавшись старшего мальчика со школы, мы с Сережей рванули к нему. Бежали, ориентируясь на храм, что стоял возле школы. Улиц не было, – только развалины. Подбежав к месту, где должна стоять школа, ее не увидели. Только холм. У меня подогнулись ноги. А Сережа кричал: «Пойдем отсюда! Нет здесь нашего Славы!». Ему не хотелось верить, что брат лежит под руинами.

После того, как Славика глубокой ночью удалось вытащить из-под руин, нас срочно эвакуировали. Надо было спасать Славу. Посадили в военный транспортный вертолет, который держал курс на Ереван. На полу вертолета, плотно друг к другу лежали пострадавшие. Кто мог, – тот сидел. Лежали на носилках, как и мой мальчик. Среди них проталкивались медики, вкалывая нуждающимся обезболивающее. Моему старшему сыну опять вкололи промедол, чтоб он мог выдержать боль до медучреждения. Говорят, что люди были с ужасными ранами, без конечностей, с разбитыми головами. Я этого не видела, я только смотрела в глаза старшего сына, боялась, что он не долетит живым.

А младшего просила не смотреть вокруг. В одной руке я держала руку старшего ребенка, чтоб чувствовать его пульс, в другой – руку младшего, чтоб в сутолоке не потерять его. Подошедший ко мне член экипажа, предложил взять Сережу в кабину. «Не надо ему видеть эти ужасы», – сказал он. Младший сынок, после увиденного, с год не ел вареные колбасы, цветом они напоминал увиденное в вертолете. В Ереване всех развезли по медучреждениям. Я попросила, чтоб нас отвезли в госпиталь. Там Славика сразу забрали врачи, не позволив мне с ним находиться. Сказали в категорической форме, что я нахожусь в военном лечебном учреждении и обязана подчиняться его порядкам. Нас с Сергеем поместили у кастелянши.

Уложив на кушетку спать измученного ребенка, я пошла искать старшего. Боялась лишь, что Сергей проснется, а рядом – никого. Совершенно один семилетний ребенок в чужом городе. Но и сердцем рвалась к старшему: «Как он?». Так я и металась между сыновьями, пока зав. отделением не предложил взять Сергея к себе домой. Я не отдавала. Как отдать чужому человеку? Пока он у меня на глазах, – я спокойна. Врач даже обиделся на меня. Я, мол, не кто – нибудь с улицы, а зав. отделением, все меня знают. Я уважаемый человек. Спросила Сергея, – пойдет ли он. Мое солнышко смотрело на меня огромными печальными и измученными глазами. И кивнул. Я готова была разорваться на две части, чтобы каждая моя половина была с одним из моих детей.

Нас со Славиком из госпиталя отправили в институт хирургии печени, который, как и все мед учреждения большого города принял пострадавших в землетрясении. Там был аппарат искусственной почки, к которому необходимо было подключить Славика, чтобы спасти его жизнь. Почки у него не работали.

В институте Славу моментально забрали на операцию. Ни минуты нельзя было терять. Он уходил от нас.

Позже мне сообщили, что Сереженьку забрал к себе домой хороший знакомый моего мужа, – начальник политического отдела ереванской дивизии. Эти прекрасные люди каждый день приходили проведать Славика, приносили вкусную еду, фрукты и приводили с собой Сережу. Мне так катастрофически не хватало общения с моим малышом. Хотелось зарыться в его душистые волосы, и, закрыв глаза, крепко-крепко прижать его к себе. И ничего не говорить. Только наслаждаться его присутствием. Но я была не одна. Должна была разговаривать, улыбаться, отвечать на вопросы. А Сергей, молча льнул ко мне. Только огромные черные круги вокруг глаз говорили, как ему морально тяжело, как остро он нуждается в моей поддержке, как он страшно переживает за брата, и тоскует по мне и папе. Он у меня все понимал и входил в наше с мужем положение. Понимал, что я спасала Славу, а его папа – всех людей, попавших под завалы. Он все понимал, но совсем разучился улыбаться. Ведь он был еще совсем маленьким семилетним ребенком. Быстро пролетало время посещения, и опять Сережу забирали от меня.

Когда мог вырваться, преодолевая тяжелую горную дорогу, через перевалы, приезжал поседевший муж. Лишь только увидеть нас и сразу же, не отдохнув, ехать назад. На нем лежала тяжелейшая обязанность – доставать людей из-под завалов. День и ночь.

Прибывшие в Ереван, спустя некоторое время, Сережина тетя и бабушка, забрали Сергея в Одессу. Я была рада, что сынок теперь находится в кругу родных. Он смог продолжить учебу в одесской школе, куда его водила бабушка. И, несмотря на страшные перенесенные потрясения, он учился хорошо.

Когда мы вернулись в Одессу после того, как Славу выписали, меня опять не было рядом с Сережей. Славика сразу же положили в госпиталь, – предстояло долгое тяжелое лечение, и я опять должна была быть рядом с ним. Потом было лечение в санатории. И опять Сергей был не со мной. И я ничего не могла с этим поделать, – мне надо было «вытаскивать» старшего сына.

Когда Славик смог, наконец, передвигаться на ногах сам, мы поехали в Германию, куда перевели служить мужа. Там уже у нас началась более – менее нормальная жизнь. То есть с обычным ритмом. Дети пошли в школу.

Нашему Сереже сильно не повезло. «Благодаря» папиной работе ему пришлось за шесть лет сменить шесть школ. Я один раз в своей жизни меняла школу и знаю, – это очень трудно. И, тем не менее, наш ребенок учился хорошо. Не каждому это удалось бы. Мы осели на постоянном месте, когда Сережа пошел в шестой класс.

Наш младший сын – полная противоположность старшему по характеру. Если старший у нас человек замкнутый, необщительный (у него никогда не было друзей. Не хотел он пускать никого в свою жизнь), – то младший, с годичного возраста рвался в компанию. И всегда был душой всякой компании. Веселый, с отличным чувством юмора, всегда готовым к розыгрышам, – он был любимцем девочек. А друзей у него много, в том числе и таких, кто за него жизнь готов отдать. Добрый, – и это чувствуют животные, их-то не обманешь. Так и липнут к нему кошки и собаки.

А еще он – большой дипломат. Мы с ним никогда не ссорились. Он ничего не никогда не доказывал. Смотрел внимательно и чуть улыбался. А чего мне доказывать, нервничать, кричать, когда со мной не спорят? Потом, правда, все делал по – своему. Но, это ведь уже потом.

На выпускной наш сын не попал. Даром я приготовила к такому большому событию прекрасный костюм, деньги на который собирала целый год. Когда Сергей примерил этот костюмчик, то напоминал модель, – так он был хорош. У него вообще прекрасная фигура – широкие плечи и узкий таз. Да и лицо не подкачало. А не попал на выпускной потому, что их десятый класс «накрыла» детская болезнь, которая была в таком возрасте совсем не безобидной. В самый разгар выпускных экзаменов «выбывали» мальчики из строя. На письменный экзамен, который нельзя было, естественно, перенести папа повез его с температурой 40 градусов. И мальчишка хорошо сдал этот экзамен. В день выпускного я пообещала ему, что не буду плакать. И слово свое держала. По того момента, когда часов в двенадцать ночи у наших ворот послышалось: «Се-ре-жа! Се-ре-жа!». Я не спала, была рядом с парнем, который даже вставать не мог. В такой день пыталась его как-то отвлечь. Услышав крики, пошла к воротам. У ворот стоял Сережин класс. Красивые, нарядные, веселые, – они не забыли своего любимца, и пришли его поддержать. Принесли бутылку «Шампанского», фрукты и сладости. Вот тут – то я и нарушила свое слово. Я разрыдалась от полноты чувств и от благодарности детям.

Сережа окончил школу хорошо, – без троек и в том же году поступил в институт.

Я не могу писать о Сереже и не отметить особенную его черту. Никогда не знаю, что от него ждать. Всегда в состоянии напряженности. Так сказать – «на низком старте». Я его называю «Киндер-сюрприз». И, хотя самые опасные бурные годы уже (Слава Богу) прошли, и Сергей разменял четвертый десяток лет, он все равно держит нас с мужем в тонусе. Такой вот у него характер. Хотя он остепенился, работает на хорошей должности, уважаем. Мы с мужем даже получили от руководства солидной фирмы, где он работал, благодарственные письма. Отдельно папе, отдельно маме, за такого сына. Нужно ли говорить, что мы гордимся этим фактом, что эти письма у нас стоят в самой нашей большой комнате на почетном месте. Каждый раз, проходя мимо, мы радуемся. И нам приятно, что наши гости и тоже видят эти письма.

Вот только сынок наш еще не женат. Видать, еще не встретил свою судьбу.

Ну, как говорится, еще не вечер…

Пятилетнему нашему сынишке нужно было купить зимние сапоги. Договорились с мужем, что он придет с работы пораньше, и мы все вместе поедем за покупкой. Как говорится: «Одна голова хорошо, а две лучше», то же самое можно сказать, что две пары глаз лучше, чем одна.

Поехали. Походили по магазинам, подобрали сыну обновку, да и решили ехать домой. Со временем мы не угадали. Попали в «час пик». Подошли к входу в метро и… больше себе мы не принадлежали. Нами распоряжалась толпа. Как будто гигантская воронка всосала нас на станцию метро. Пронесла сквозь турникеты, которые едва успевали пропускать народ, и выплеснула прямо к электричке. Видя такое количество народа, мы хотели переждать, пока схлынет основной поток. Но не тут-то было! Нас буквально втянуло в подошедший вагон. Хорошо, что муж успел ребенка взять на руки.

Отчаянно мы старались держаться вместе. Сын, видя, что что-то пошло не так, вцепился в папину шею, как клещ. Я повисла на другой руке мужа. И все же, когда мы обнаружили себя уже внутри вагона, между мной и мужем каким-то образом оказалось несколько человек. Я где-то читала, что у каждого человека есть свое личное пространство, и при вторжении в него чужих людей, он чувствует себя не комфортно. Так вот, – я чувствовала сильный дискомфорт. И это еще мягко сказано. В мое личное пространство впечатались человек пять. В бок мне уперся чей-то острый локоть, в спину в районе лопаток упиралась голова подростка, чуть ниже я ощущала еще одну голову, очевидно, это контактировала со мной сестра подростка. С другого бока, прямо, почти уткнувшись мне в ухо, сопел пожилой мужчина. Сама я «фасадом» была прижата к груди высокого парня, и пуговица на его куртке больно впивалась мне в лицо. На правой моей ноге кто-то топтался, и выдернуть ногу из-под этого топтуна мне не предоставлялось никакой возможности. С этим я смирилась: «Ничего, в тесноте, да не в обиде. Как-нибудь доедем. Зато быстро и дешево». Проехали мы так несколько остановок. Толпа в вагоне не редела, а как бы наоборот. Всем хотелось домой после работы, – в тепло. И желательно, чтобы – побыстрее.

Вдруг, чувствую, что у меня в кармане пальто какое-то шевеление. Мне стало не по себе. С трудом отодрав от поручня руку, с еще большим трудом пропихнула ее в свой карман. И… встретила там чужую мужскую руку, которая тщетно пыталась нащупать там денежки. Я сразу же поняла, что мне «повезло», и я оказалась прижата к карманнику. Вот ему со мной так точно не повезло, карманы-то у меня были пустые. Я не имею такой привычки класть деньги в карманы. Мы стояли настолько плотно, что этот парень не смог сразу же выдернуть свою руку из моего кармана. А я так разозлилась на него, что неожиданно для себя самой сильно ущипнула его, да так и держала. Подняв глаза, встретила его изумленный взгляд. Чего-чего, а этого-то он точно не ожидал. Мы напряженно смотрели друг на друга. Муж, видя, что происходит что-то необычное, спросил меня с тревогой в голосе: «У тебя все в порядке?» «Да, да, в порядке», – ответила я. А что я могла ему сказать? Муж у меня вспыльчивый, мне еще драки в вагоне не хватало!

Тут поезд подошел к очередной станции. Парень рывком выдернул свою руку из моего кармана, одновременно освобождаясь от моего щипка и ломанулся к выходу, сметая всех со своего пути. Вослед ему неслись возмущенные вопли потревоженных людей. Двери электрички с шипением открылись, и мне было видно, как парень вылетел из вагона. Несся он со скоростью, с какой пробка вылетает из теплой бутылки с теплым шампанским, унося на своей руке синий след, оставленный моими пальцами.

Старший сынок родился в непростое для нас время. Мы с мужем заканчивали пятый курс политехнического института. Учились мы на самых престижных, но и самых трудных факультетах. Тогда нам было по неполных двадцать два года. Мы были молоды, переполнены силами, все нам было по плечу. Ребенок, рождение которого ожидалось в марте, был для нас желанным. Мы верили, что справимся со всеми трудностями. Я бодренько ходила на консультации. На вопрос руководителя дипломного проекта: «Когда же вы предполагаете «рассыпаться»? – лихо ответила: «Завтра». Чем чуть не довела своего, убеленного сединами, руководителя до обморока. «Как завтра? Немедленно домой! А вдруг сейчас уже начнется?» – в панике проговорил он.

Я слов на ветер не бросаю. Да и врача своего, который установил дату родов, не хотелось подвести. Сказал, что это должно произойти 18 марта, значит, так тому и быть. Ночью мы с мужем уже не торопясь шли в роддом. Благо, находился он совсем рядом с домом, в котором мы временно проживали. Родился у нас богатырь весом в 4 килограмма 600 грамм. Был он не только велик, но и очень громогласен. Легко перекрывал своим баском плач всех остальных новорожденных. Ко мне были шуточные претензии: «Опять твой парень наших детей разбудит». Все мамы знали звучный голосок нашего сына. Это он в папу. У моего мужа такой басистый и очень громкий голос.

Перед выпиской спрашиваю мужа: «Ты все приготовил для малыша? Пеленки теплые, легкие, марлю для подгузников?» Списку не было конца. «Все приготовил», – отвечает. Вся ответственность за приобретение малышевых вещичек ложилась на мужа, так как, ни на чью помощь мы больше не рассчитывали.

И вот торжественный день наступил. Пока выписывали меня мои врачи, пока выписывали ребенка педиатры (раньше все было очень строго), минул полдень. Радостный и красивый муж встречал нас цветами и улыбками. Сынок был водворен в синего цвета коляску, которую муж приобрел, пока мы с сыном находились в роддоме (цены в 1973 году на коляски были вполне умеренные, не то, что сейчас). Потихоньку побрели домой. Сынок, правда, нас немного конфузил. Орал во всю силу своих легких. Прохожие удивленно оборачивались на нас, родителей, которые не могли успокоить свое чадо. Соску он категорически игнорировал. Нам только и оставалось, что тряски коляску по ходу ее движения, надеясь, что дитя успокоится.

А дома меня ждал большой сюрприз. Кинувшись перепеленать мальчика (перед выпиской нам с мужем показали, как это делается), я спросила: «А где пеленки?» Представляя в своем воображении пару высоких стопок теплых и легких пеленок. В голове у меня помутилось, когда муж показал пару пеленок. «Как? И это все? А где же остальные?» – тихо, еще не веря, спросила я. «Я купил все четко по списку. Список висел в приемной», – ответил мне муж. Я запаниковала. А список – то был только тех вещей, которые необходимы были, чтоб забрать ребенка из роддома. Что делать будем? – вертелось у меня в голове. Магазины уже закрыты. А впереди долгая-долгая ночь без пеленок. Сейчас, вспоминая ту ночь, мы смеемся, а тогда было не до смеха. Как продержаться? В ход пошли все постельные принадлежности, по мере надобности, раздираемые на, необходимого размера, кусочки.

Ранним утром, уже за полчаса до открытия магазина «Ткани», топтался, не спавший ни минуты, муж у его порога. И накупил, в открывшемся, наконец, магазине, много фланели для теплых и ситца для легких пеленок (хорошо, что все стоило копейки и наших стипендий хватило на все покупки). Вопрос с пеленками мы закрыли. На первое место вылез вопрос пеленания малыша. Как – будто мы все делали так, как нам показывали специалисты при выписке из роддома, но у нас почему-то уже через минуту ребенок весело колотил ножками-ручками воздух. Но, как говорится, это дело практики. Сделав эти манипуляции миллион раз, мы научились ловко с этим делом справляться.

Теперь доминирующее место занял вопрос, как укачивать, не желающего спать, ребенка. Наш малыш засыпал только при открытом окне. И мы, несмотря на то, что стоял март, и было довольно холодно, открывали окно. Мое тихое пение его не устраивало, за дело принимался его папа. Оглушительным голосом пел он «Бухенвальдский набат» (именно под эту песня соглашался сын засыпать). Жили мы тогда на улице Бебеля в чисто одесском дворике-колодце, образованном пятиэтажными зданиями. Это в районе всем известной «Канавы». Все многочисленные жильцы нашего двора много-много раз за сутки вынуждены были слушать мужнин вокал, от которого тоненько дребезжали стекла в окнах. Но, претензий никто и ни разу не предъявил. Нравилось, наверное. Или входили в положение.

Наверное, от того, что я сильно волновалась перед защитой диплома, мальчик наш вел себя очень неспокойно. А, ведь, надо было заниматься дипломом. Мне пришлось улучшить свою координацию движений. Левой рукой я почти беспрерывно качала коляску, а правой начисто писала дипломную работу. Еще больше умения требовалось для чертежей. Ногой качалась коляска, а свободные руки быстренько создавали чертеж. На консультации мы бегали по очереди. Все бы хорошо, но опыта ухаживания за дитем нам явно не хватало. Я выбегала во двор к гулявшим там мамочкам и бабушкам и консультировалась. Так и научились мы «смотреть» за ребенком. Спать мне, правда, удавалось лишь час – два в сутки. Так что, защищала свой диплом я ошалевшей от бессонницы. Перед защитой волновалась страшно и ничего с этим поделать не могла. Придя домой после защиты диплома, накормить ребенка я уже не смогла, – у меня враз перегорело молоко. Так что пришлось нашему малышу в трехмесячном возрасте перейти на искусственное вскармливание. За все в жизни приходится платить.

Мы с мужем очень гордились, получив свои дипломы. Получив их, положили их на нашего сына, лежащего в коляске. Синие дипломы в синей коляске. Было красиво. Сын внимательно поглядывал на нас. Он как будто гордился, что у него родители дипломированные специалисты. И что сумели совместить два таких важных дела – получить высшее образование и родить его. Осталось только еще построить дом и посадить дерево. Но, какие были наши годы! У нас все было впереди.

По национальности я – русская. Судьбой были занесены мои бабушки и дедушки в Узбекистан. Он и стал моей малой родиной. Те, кто жил еще в Советском Союзе, знают, что Узбекистан обеспечивал всю могучую страну белым «золотом» – хлопком. Хлопчатобумажные ткани и изделия из них поставлялись во все республики бывшего СССР. Климат в Узбекистане идеально подходил для выращивания такой культуры, как хлопчатник. Есть такой детский стишок про Танин сарафанчик:

Хлопок собирали не только узбечки. Его собирали все. Весь многонациональный народ большой по территории республики, к моменту созревания хлопчатника, выходил на поля. И стар, и млад в прямом смысле этого слова. Нужна была каждая пара рабочих рук. Кидался клич: «Все на уборку хлопка!». Пустели институты, прекращали на время работу многие организации. Все были на полях. Ну, а как же обойтись без многочисленной школьной братии?

Едва проучившись несколько дней в сентябре, школьники ждали, что вот-вот и начнет ходить по классам директор с объявлением, что начинается хлопкоуборочная кампания. И этот момент наступал. Школа гудела, как улей: «Ура! Завтра на хлопок!» Работать в полях должны были школьники с пятого по десятый класс. Пятый, шестой и седьмой классы вывозились ежедневно, а с восьмого по десятый – ехали на два с половиной месяца с проживанием в сельской местности.

Утром ученики пятых – седьмых классов уже толпились у школы возле автобусов. Каждый держал в руках сумочку с обедом. Разобравшись по классам, набивались в автобусы и отправлялись в близлежащие колхозы. По прибытию на место, определялся фронт работ. Самых маленьких, пятиклассников, вводили в курс дела. Ребятам демонстрировался квадратный кусок бязи с тесемками на концах – верхняя пара завязывалась на шее, а нижняя охватывала талию. Таким образом получался своеобразный фартучек, в который и надо было складывать собранный хлопок. Назывался этот кусочек материи – пешкир. Школьник ставился в междурядье, и процесс можно было начинать.

Хлопчатник – однолетняя культура. Выглядит он так: прямой стебель высотой где-то с полметра покрытый листьями, среди которых прячутся коробочки с хлопком внутри. Коробочки похожи на небольшое яйцо и к моменту созревания лопаются, раскрываясь на четыре части, из которых торчат пушистые валики, их-то и нужно собирать. Лопнувшими «яйцами» покрыт весь стебель снизу доверху. Кончики этих сухих коробочек торчат острыми шипами и, как только начинаешь сбор хлопка, сразу же руки покрываются царапинами и заусенцами. Сбор хлопка необходимо производить обеими руками одновременно. Обобрав по одному стеблю с каждой стороны, надо передвинуться к следующему. И так, бесконечное количество раз наклонившись, пройти до конца поля и, встав на другой рядок, вернуться назад.

Наполнив пешкиры, ребята становились похожими на каких-то неуклюжих переевших насекомых с большими брюшками. Собранное нужно было взвесить. Учитель записывал вес принесенного хлопка в тетрадь учета, так как, по окончанию сезона производилась оплата. За один килограмм причиталось получить 7 копеек. Таким образом, набегала приличная сумма. За день все обязаны были собрать положенную норму. Она устанавливалась в зависимости от возраста детей. От 30–40 килограмм для младших, до 60 – для старших. Это – много-много полных пешкиров. Сначала работа шла споро, но с каждым часом становилось все труднее нагибаться, доставая очередную коробочку. Некоторые, не выдержав наклонов, передвигались поначалу на коленях. Сильно болела с непривычки поясница. Хотелось отдохнуть, но не позволялось. Только – в обед.

Кстати, работать одновременно двумя руками не каждый мог, но если такая способность есть, можно было достичь хороших результатов. У меня всегда была хорошая координация движений. Поэтому скорость собирания хлопка была высокой. Узбеки, которые всегда быстро работали, называли меня «хлопкоуборочной машиной». Были такие комбайны, собирающие хлопок на, так называемых, машинных полях. Поля эти предварительно обрабатывались с воздуха «кукурузниками». Самолеты сельскохозяйственного назначения сбрасывали дефолианты, такие химические вещества, от которых растения сбрасывали листья, оставались только стебли с открытыми коробочками. И комбайнам легко было собирать хлопок. Поскольку я работала очень быстро, мне часто удавалось собрать вместо одной нормы – две. Но, до корейцев, которых у нас в классе было трое, мне было не дотянуться. Эти выдавали и по три нормы в день.

Так как, часов, кроме учителя, ни у кого не было, время определяли, как и все местные жители, – по реву ишаков, которые вдруг одновременно начинали издавать оглушительные звуки. Ишаки кричали ровно через каждые 15 минут. Мы спрашивали у учителя время, потом, после крика ишака, добавляли каждый раз 15 минут, и таким образом знали, который час. Ну, еще надо было смотреть на солнце. Если оно стояло над головой, значит скоро обед. Обычно обедали «общим столом». На земле расстилались те же фартуки, на них стелились газеты, и уж потом выкладывалась снедь. Кто какую привез. У кого побогаче: котлетки, сдоба всякая, у кого – победнее: вареная картошка, вареные яйца, овощи, лук. В Узбекистане проживали люди очень многих национальностей. Вот и по выложенным продуктам можно было определить, кто же учился с нами в классе. Рядом с татарскими и башкирскими беляшами, и чебуреками лежали узбекские лепешки, немного поодаль русские пельмени, пироги и с различными начинками пирожки. Но, все же, интереснее всех были продукты у корейцев. Они выкладывали обычно свою знаменитую капусту. Называлась она «Чим-чи». Готовилась из особого сорта капусты, росшей не кочаном, как наша белокочанная, а вилком, корейская, так называемая, капуста. Солилась она с огромным, по нашим меркам, количеством острого перца. Людям, не привыкшим к острому, трудно было ее есть, так как, во рту начинался «пожар». В капусту добавлялось много чеснока. Была она исключительно вкусной, но запах… Запах был ужасный. Нас, конечно, это не останавливало от ее поглощения. И, если полакомиться капусткой хотели все, то пробовать рыбу, которую корейцы называли «хе», – никто не хотел. Уж очень это блюдо казалось экзотическим. Готовилась она из сырой рыбы, заправленной, как обычно, большим количеством острого перца, а также чеснока и уксуса.

После трапезы немного отдыхали и опять шли на поле. К вечеру подъезжали автобусы и отвозили уставших, но веселых детей обратно в школу, а уж оттуда каждый добирался до дому сам. Полевые работы продолжались два месяца. В последний день пребывания в колхозе происходила выплата заработанных денег, награждение особо отличившихся различными подарками. Приятно было получить заработанные нелегким трудом денежки и потратить их на свое усмотрение.

У старших школьников, к которым относились учащиеся 8–10 классов, хлопкоуборочная кампания проходила иначе. Наутро, после объявления о прекращении занятий, к школе подъезжали грузовые машины. Затем начинали подтягиваться и школьники. Они напоминали муравьев, несущих на себе груз чуть ли не вдвое превышающий собственный вес. На плечах неслись свернутые в тугие рулоны матрасы, в руке чемодан с вещами, под мышкой рулон с одеялом, подушкой и постельными принадлежностями. Школьный двор напоминал цыганский табор, который снимался с насиженного места. Сходство дополняли громкий смех, оживленные разговоры, – дети были возбуждены предстоящей поездкой. После переклички каждый класс, вместе со своим барахлом грузился в машины. И вот караван машин потихоньку трогался с места, отправляясь в дальние колхозы.

Для жилья колхозное начальство выделяло помещения. Одно – для мальчиков, другое – для девочек. Помещение, должное служить жилищем, представляло собой пустую комнату. Прямо на помытый пол стелились матрасы, один впритык к другому. Посредине комнаты – свободная дорожка, по другую сторону от которой опять шла череда матрасов. Сразу же составлялся график кухонного дежурства. Готовить пищу должны были сами учащиеся. Обычно в дежурные попадал один мальчик для тяжелых работ, и девочка, собственно для приготовления пищи. Поблажек ни для кого не было. Поэтому, в зависимости от того, могла ли дежурившая девочка готовить хоть какую-то еду, пища была, то съедобной, то не очень.

К концу сезона все особи женского пола умели более – менее готовить. Продукты, завозились приезжавшей раз в несколько дней, машиной. Дежурные по кухне должны были вставать еще затемно, ни свет, ни заря. Ведь надо было разжечь костер, на котором и должна была готовиться еда, натаскать воду в титан и вскипятить воду для чая. К обеду необходимо было успеть сварить суп, кашу и опять приготовить чай. Ну, и на ужин тоже что-то приготовить. Приходилось крутиться, чтоб все успеть. А ну-ка начисть картошки на тридцать человек, чтобы сварить суп. Остальные ребята просыпались чуть позже, – с рассветом. Быстренько приведя себя в порядок, завтракали и шли на поле. В определенное для обеда время дежурные громко стучали в металлический тазик, чтобы находящиеся на отдаленных полях собиратели хлопка услышали сигнал на обед. Кушали быстро и с удовольствием, так как, свежий воздух хорошо нагонял аппетит. После небольшого отдыха шли работать до заката солнца.

Ужинали, кое-как смывали себя пыль и сразу же ложились спать, чтоб хоть немного дать отдохнуть натруженной спине. В таком ритме работали два с половиной месяца. Через каждые три недели нас вывозили домой на пару дней: помыться, как следует, вывести насекомых, которые неизменно появлялись в головах детей. Спали-то вповалку, санитарные условия, прямо скажем, оставляли желать лучшего, вот паразиты и не терялись – переползай себе с одной головы на другие, особо-то и стараться не надо. Должна сказать, к моей великой радости, вши меня не уважали. Потому, что волосы у меня всегда были жиденькие или по какой – то другой неведомой мне причине, у меня ни разу не появились в голове эти омерзительные насекомые, несмотря на то, что их мне даже подбрасывали потихоньку. У меня они просто не приживались. Поэтому я с интересом наблюдала за своими старшими сестрами, когда мы с ними встречались в помывочные дни дома, бегавшими из комнаты в комнату, наполняя весь дом запахом керосина, которым намазывали их головы. Керосин использовался как средство уничтожения этой пакости. А бегали сестры потому, что от керосина метались по голове насекомые, причиняя моим сестрам неудобства. Насекомые не хотели покидать освоенных ими территорий.

Когда весь хлопок в колхозе уже был собран, и наступали первые утренние заморозки, приходила пора собирать нераскрывшиеся или не полностью раскрывшиеся бутоны хлопчатника, так называемый, курак. Курак собирать было относительно легко. Он не ранил руки, был тяжел, то есть норму можно было выполнить легче, чем собирая хлопок. Были и свои, но большие минусы. Во-первых, курак был покрыт с утра изморозью, пешкир и, следовательно, одежда под ним сразу же намокала. Во-вторых, килограмм курака стоил всего 2 копейки. За день изнурительного труда выходило совсем немного в пересчете на деньги. «Нырнув» с утра в посеребренные легким заморозком поля, срывали мы руками, на которых были одеты перчатки без пальцев, для удобства сбора, тугие бутоны. Пальцы тотчас же краснели и немели от холода, мы то и дело дули на них, пытаясь как-то согреть. Брюки и обувь тоже становились мокрыми. Когда выходило солнышко, становилось легче. На полях ничего не должно было остаться. Все использовалось в дело. Из курака, пропущенного через специальную технику, получали низкосортный хлопок, который тоже был нужен. Использовались даже голые сухие стебли хлопчатника, они прекрасно горели. С каждым днем все сильнее ощущалось наступление осени. Часто моросил холодный нудный дождь, и мы оставались в помещении, радуясь передышке. Уже хотелось домой, хотелось быть чистой, хотелось в тепло. Мы устали бороться с простудами, ангинами и чирьями.

И вот долгожданный день наступал. С утра самое приятное, – выдавали заработанные нами деньги. Кто славно потрудился, тому и сумма побольше. И подарки от руководства колхоза. В восьмом классе я получила солидную сумму денег, на них мне купили отрез шерстяной ткани оливкового цвета. Из него был пошит костюмчик. И я пошла на первый «взрослый» вечер в школе (мелюзга до седьмого класса туда не допускалась) в новом наряде.

Следуя одна за другой, вереница грузовых машин везла нас домой. Впереди нас ждало наверстывание учебной программы, по 7 уроков ежедневно, укороченные каникулы.

Но, наступал следующий сентябрь, и опять мы с восторгом воспринимали известие о начале хлопкоуборочной кампании.

Жили мы в то время, как иногородние студенты, в общежитии. Как и все студенты во все времена, часто ходили полуголодные и фигуры имели соответствующие. Нам часто предлагали в шутку пойти наняться в мединститут в качестве «манекена» – для изучения анатомии. Все кости были наружу. Денег у нас частенько не хватало от стипендии до стипендии, все, кто учился на стационаре, помнят об этих временах (а потом, оказывается, что это были самые лучшие годы в жизни!). В соседних комнатах жили такие же «полупрозрачные» девчонки с совершенно такими же проблемами. Мы вечно одалживали друг у друга пару-тройку рублей до стипендии или кусок хлеба, который забыли вовремя купить и, который имел обыкновение заканчиваться в самое неподходящее для этого время. То есть, мы жили дружно, все время выручая друг друга.

Вот однажды наше общежитие «затрясло». Попала в беду девочка, проживавшая в нем. Жила она не на нашем этаже и, вроде бы, училась на химика. Лично знакомы мы не были. Нам как-то просто показали ее издалека, сказав, что именно она попала в крупную беду. У нее отказывали почки. Это была очень красивая, высокая темноволосая девушка с добрыми грустными глазами. Она, по словам девчонок с соседней комнаты, брала академический отпуск по болезни, но справиться с грозной болезнью так и не смогла. Вернулась к учебе, но тут ее опять прихватило, да так, что нависла угроза жизни. Этого светлого, такого, по словам знающих ее людей, позитивного отзывчивого человечка надо было срочно спасать. Девочка уже сильно опухала. Почки, – наши естественные фильтры, со своей работой явно не справлялись. Ей срочно надо было переливание крови. Крови надо было много.

И вот по этажам забегали добрые души – активисты. Из комнаты в комнату передвигались они, составляя списки, желающих помочь – сдать кровь. Забежали они и в нашу комнату. Конечно же, все мы вчетвером сразу же записались. Кровь надо было сдавать уже завтра, так как, сегодняшняя партия студентов уже отправилась на станцию переливания крови. Поскольку студенты из первой партии были нашими соседями, то, естественно, после процедуры зашли к нам в комнату рассказать, как добираться до нужного места. Рассказали. Одновременно красочно описав какими «страшными» шприцами брали у них эту самую кровь. Какого жуткого диаметра были иглы в шприцах. Короче, они нагнали на нас, никогда ранее не сдававших кровь, такой страх, что ночь мы провели неспокойно.

Утром, быстренько собравшись, поехали, благо, нам очень подробно рассказали, как до станции переливания крови добраться. Быстро доехав, мы вошли в здание и уже внутри его, остановив пробегавшую мимо нас девушку в белом халате, спросили, куда же нам дальше двигаться. Она, услышав, причину нашего появления в этом учреждении (все медработники уже были в курсе проблемы), провела нас прямо в нужный кабинет. Постучав, и услышав разрешение войти, мы робко протиснулись в небольшую комнату. За столом сидела врач со строгим выражением лица. Пригласив нас садиться, выдала сразу всем четверым термометры. Расположив их в нужном месте, мы, молча стали ждать, пока пройдут необходимые десять минут.

Тут вдруг громко чихнула одна из нас. Аня накануне простыла, ее немного лихорадило. Врачиха подозвала ее к себе и, попросив открыть пошире рот, стала всматриваться в горло. Что и говорить, Аня сразу же была отправлена в коридор, даже не успев промерять температуру. Врач сказала, что для забора крови нужны только совершенно здоровые люди. Нас осталось в кабинете трое. Протянув руку к Неле, строгая врачиха попросила дать ей градусник и стала внимательно всматриваться в шкалу. Посмотрела еще раз на Нелю и сказала, что температура у нее сильно повышена – 37,9 градусов. Меня ощутимо затрясло от сдерживаемого смеха. Ну, да, мы боялись этих самых шприцов с иглами большого диаметра, но, ведь, не до такой же степени!!! Неля сидела растерянная, она никак не ожидала, что показания термометра будут такими…

Следующей термометр протянула уже я, будучи совершенно уверенной, что уж со мной-то такого произойти точно не может! Врач, посмотрев показания градусника, воскликнула: «Девочки, да что же это с вами такое?». Мы смотрели на специалиста, не понимая о чем это она. «А у этой, так и вообще 38,2!». Я не верила своим ушам!!! Тут уже, не сдерживаясь, начала хихикать Неля: «Не смейся горох над бобами!!!» – только и смогла она еле выговорить. Мне было очень неудобно и перед подружкой и перед врачом.

Мы решительно были отправлены в коридор к поджидавшей нас Ане. Уже подходя к двери, мы разом оглянулись. На нас смотрели непонимающие глаза, оставшейся в одиночестве, Аллы: «Как? Я одна теперь осталась?» – как бы говорили они. Смотрели они на нас с явной укоризной, – мы ее подвели. Она осталась одна с предстоящей встречей со специальным шприцом. А, ведь, недаром говорят, что «на миру и смерть не страшна». Заглянув в кабинет спустя минут пять, мы увидели нашу Аллу уже обряженную в белый, видимо, стерильный балахон и белые же бахилы. Ее увели в соседнюю комнату, дверь которой располагалась прямо за стулом, принимавшего нас, врача. Очевидно, как раз там все и происходило. Нам с Нелей было стыдно, что мы так и не смогли осуществить благой порыв – помочь девочке из-за того, что были такими трусишками. Втроем: Аня, Неля и я ждали нашу героиню – Аллу. Алла вышла довольная, с улыбкой на лице и талончиком в руке, на, полагающийся донорам, бесплатный обед.

Должна все сказать, что за нами в этот же день вереницей потянулись жительницы нашего четвертого этажа, а на следующий день, соответственно, – третьего, потом, – второго и первого этажей.

К нашей общей печали спасти девочку все же не удалось…

Может быть, эта история и выглядит нереальной. Но это было. И было со мной в далеком детстве.

У нас пропал кот Шустрик. Его не было уже пару дней. Где мы только ни искали! Но, его нигде не было. Когда другие члены нашей семьи, уже потеряв надежду, перестали его искать, я не сдалась. В очередной раз, утром, проверяя все укромные уголки, я подошла к забору и, подтянувшись, заглянула в соседский двор. На всякий случай. И сразу увидела его. Неподвижное, вытянувшееся тельце лежало на ослепительно белом снегу. Стоял мороз. Я настолько быстро очутилась возле него, как будто какая – то сила перенесла меня, восьмилетнюю девочку, через довольно высокий забор.

Склонившись над Шустриком, я увидела остекленевшие любимые глаза, увидела, что под хвостом уже лежали экскременты. А сам он был очень твердый. Схватив его на руки, уже с большим трудом одолев забор, я запихнула его под пальто и бросилась домой в тепло. Расположив кота на теплых тряпках, я позвала бабушку. Она посмотрела на котика и горестно покачала головой: «Напрасно ты его принесла в дом, не живой он». Но я отчаянно верила, что котик оживет. Попросила водки для растирания бедного животного. Получив необходимое, начала растирать. Я делала это очень тщательно и слезы мои капали на мокрую шерстку. Время от времени подходила бабушка: «Не мучай себя и не рви мне сердце. Его уже не вернешь».

Но, я не сдавалась. Даже пипеткой влила ему в пастку немного водки. Не знаю, как долго это продолжалось. Тельце обмякло, из глаз ушел стеклянный блеск. Мне почудилось, что лапка его чуть дрогнула. «Показалось», – подумалось мне. Но, вот пошевелилась другая. С воплем я помчалась к бабушке: «Бабушка, он живой!!!», и потащила ее к печке. Не поверив мне, конечно, бабушка все же поддалась моему натиску. Присела возле кота, стала внимательно смотреть… И лапы дрогнули в очередной раз!

Бабушка от неожиданности отпрянула, побледнев. Кот явно подавал признаки жизни. Тут набежали мои сестры – всем хотелось видеть чудо. А Шустрик, тем временем, уверенно возвращался с того света: у него уже шевелились усы и уши. Спустя некоторое время, он зашевелился более активно. Короче, к вечеру он уже пил молоко. Как говорится – невероятно, но факт. Я не знаю, как это объяснить с медицинской точки зрения. Но чудо произошло. Может, и вправду, говорят, будто у котов не одна, а девять жизней?

Не все сны, которые мы видим, запоминаются. А картина из моего сна не желала исчезать, так и стояла перед, уже приоткрытыми после пробуждения, глазами. Яркая ядовито-розовая пластмассовая сумочка на столе и ряд фотографий с незнакомыми мне лицами на стене.

Прогнав, вместе с остатками сна и эту задержавшуюся картинку, я быстро стала собираться в школу. Тогда мне было всего восемь лет.

Через пару месяцев мой отец засобирался в Самарканд. Там жили его родители, которых он и решил проведать, да, и заодно, познакомить меня с бабушкой и дедушкой.

В школе были каникулы, так что никаких препятствий к поездке не было, и я с радостью стала собираться. Стали закупаться всевозможные подарки: кому шаль, кому ажурная сумочка, последний писк тогдашней моды, кому шарф. Никто из родственников не был забыт.

И вот уже тихонько постукивают колеса, отсчитывая километры. Не отлипая, стояла я у окна, глядя на проносившиеся дома, дороги, людей. Все мне было интересно. Ехали мы долго. Глубокой ночью я была разбужена, – надо было собираться. Поезд приближался к Самарканду. Вот уже замелькали предместья города. А в вагоне происходила какая-то непонятная суета. То и дело мимо купе пробегали озабоченные проводники. Нам удалось услышать слова «первый вагон» и «холера». Мы, по счастью, ехали в последнем вагоне. Надвигался вокзал, поезд стал притормаживать, пока, наконец, совсем не остановился. К нему стали подтягиваться солдаты и люди в белых халатах.

Дверь нашего вагона оказалась не запертой, ее пока никто не заблокировал. Мы потихонечку выскользнули из вагона. Поскольку свет вокзальных фонарей не доходил до конца состава, никто не заметил нашего бегства. Нам совсем не хотелось просидеть в карантине несколько недель, сдавая анализы. Заразиться мы не боялись, поскольку находились все время очень далеко от упомянутого вагона. Быстренько погрузившись в такси, мы «рванули» с вокзала. Приехали по нужному адресу и, поскольку, все еще стояла глубокая ночь, еле-еле докричались до родных. Познакомившись с бабушкой и дедушкой, я села на стул, ожидая, когда схлынет суматоха. И стала рассматривать комнату. Посредине ее стоял стол. На стенке висело множество фотографий. И тут на стол была поставлена розовая сумка с подарками. Что-то щелкнуло в моем сознании… Всплыла картина из сна. Все было на своих местах: стол, сумка, фотографии на стене. Это было так странно, что мне стало нехорошо. Я чуть не потеряла сознание. Так резко побелела, что взрослые сразу бросились ко мне с вопросами: «Тебе, что, плохо? Нашатырного спирта? Воды?».

Я отрицательно покачала головой. Ну, не рассказывать же про сон своим бабушке и дедушке, с которыми я познакомилась пару минут назад. Что они подумают о младшей дочке своего сына? Что у нее не все в порядке с головой? А сама долго еще не могла прийти в себя, не могла поверить, что сон превратился в реальность.

В 1970 году я училась в Одесском политехническом институте. Иногородним давали общежитие. К ним относилась и я. Общежитие находилось близко от института. Это было удобно во всех отношениях: можно было подольше поспать, не надо было трястись в трамваях и троллейбусах. Комнаты в общежитии были рассчитаны на четверых. Мне крупно повезло. Соседками моими оказались очень добропорядочные, скромные и милые девочки, – мои одногруппницы. Аня, Алла, Нелли – стали мне как сестры. Мы так и ходили везде вчетвером – на лекции, в библиотеку, в столовую, – везде, короче. Где видели одну из нас, там же ищи и всех остальных. Жили мы очень дружно. Было много радости и веселья. Про нас так и говорили, что эти девочки из комнаты, откуда все время слышится смех. Все были оптимистками. Бывали, конечно, моменты уныния, как же без этого, но редко. Мы получали стипендию по 30 рублей и кое-какие деньги присылали нам родные.

Мне и Ане всегда присылали одинаково – по 10, иногда по 15 рублей в месяц. Мы решили, что удобнее нам с ней будет иметь общие деньги. Так у нас с ней и было все общее: деньги, одежда, полочка одна на двоих в шифоньере. Даже спали мы с ней какое-то время вместе на одной кровати. Я свою уступила «зайчику». «Зайчиками», так называли не имеющих право на проживание в общежитии. У нас это была девочка с нашей же группы, ждущая, к тому же, ребенка.

У нас с Анютой, как раз был тот редкий момент уныния. Оставались еще несколько дней до стипендии, а деньги кончились. Занять было не у кого, вокруг все такие же, как и мы, – без гроша в кармане. Стали мы укладываться спать. Легли и советуемся, что же предпринять, где достать деньги? Хотя бы пару рублей. Так ничего не придумав, заснули, решив, что утро вечера мудренее. Авось, что в голову путное и придет с утра пораньше.

Снится мне сон. Будто, собираясь одеть блузку, я подхожу к шифоньеру и начинаю перебирать нашу с Аней одежду в поисках этой самой блузки. И вдруг, поднимая очередную вещь (это была Анина юбка), я вижу… денежную купюру!!! Да еще какую!! Целых 10 рублей! Это было огромное богатство по тем временам для нас. Была я вне себя от радости! Все смотрела и смотрела на красноватую бумажку, – не могла глаз отвести.

Тут прозвенел будильник. Комната сразу начала оживать. Все зашевелились, заворочались. Мысли тоже просыпались… Первой проснулась мысль – «где взять деньги?». Сразу же ярко и отчетливо вспомнился сон. Он был такой яркий, что я, потолкав локтем Аню, попросила: «Аня, встань, посмотри между моей блузкой и твоей юбкой. Нет ли там чего?» И рассказала девочкам сон. Все развеселились. С раннего утра опять в нашей комнате звучал веселый смех. Больше всех смеялась Анюта. У нее от смеха текли слезы, но я так просила, что ей пришлось – таки встать, и начать рыться в шкафу.

Она все не могла остановиться. Смеялась и смеялась. Вдруг смех ее разом резко оборвался. Все притихли… Аня все не поворачивалась к нам лицом, стояла и смотрела на что-то. Больше она не веселилась. Не выдержав, я закричала: «Что же ты там застыла?» Она медленно повернулась, лицо белое-белое, а в руках держит… «десятку». Мне стало нехорошо. Там не могло быть не только «десятки», но даже и «рубля».

Вот так все и было. Мы с Аней получили поддержку. Кто-то вошел в наше положение…

Сложно было в это тогда поверить. Все мы были яростными атеистками. Но, как говорится, слов из песни не выкинешь…

А с девочками моими мы, по – прежнему, дружим. Прошло уже 44 года, а у нас прежние отношения. Они все для меня такие же родные и близкие. И опять, когда мы собираемся все вместе, звучит, не прекращаясь, наш веселый смех.

В далекие-далекие 60-е, когда я училась в третьем классе, четко было поставлено медицинское обследование и обслуживание учеников. В год по несколько раз бригада медиков в белых халатах, обходя все классы, делала прививки. Они наводили страх своим появлением в дверях класса. Это было испытанием для тех, кто панически боялся уколов. Абсолютно все опасались прививки, которую делали под лопатку. Была она крайне болезненна. Место инъекции опухало, рукой нельзя было пошевелить из-за резкой боли почти неделю. Один раз я после такой прививки опозорилась: на школьной линейке перед всей школой грохнулась в обморок. Поднялся такой переполох! А то еще была такая прививка от оспы. Тоже хорошего мало. На предплечье делались два надреза, и смачивались, очевидно, какой-то культурой. Это место сильно воспалялось. А после того, как болячка отпадала – оставалось два шрама на всю жизнь. Сейчас эту прививку уже не делают.

Регулярно ученики проверялись на наличие вшей и на чесотку. Ученики вставали и топырили пальцы, обнажали живот – излюбленные места обитания чесоточных клещей. А еще раз в год обязаны были сдать анализы на, так называемый, яйцеглист. То есть, проверялись на наличие в организме гельминтов.

Делалось это очень оригинально. Просто классная учительница вела весь класс в санэпидстанцию. Всем выдавалось по пустому спичечному коробку, показывался уличный туалет и, как говорится, вперед, и – с песней. А там… хочешь, не хочешь, можешь ты в эту минуту или нет, – никого не волновало. Коробки должны быть возвращены и… не пустые. И еще покрикивали: «Скорей! Скорей! Следующий класс ждет!». Понятно, что дело это деликатное, на заказ-то не получается… У кого, с горем пополам, что-то вышло, а у других – нет, как они не старались. Были даже слезы. Но дети – существа находчивые! Кому-то пришла в голову мысль, чтобы учительница не ругала, предмет анализа… занять. И те, кто с заданием не справился, – были спасены! Учительница сообщила врачам санстанции о полном охвате вверенных ей подопечных.

И вот результат: половина класса получила положительный результат обследования и была уложена в стационар на неделю. Причем, у большинства учеников паразиты были одного вида. Врачи не хотели слушать никаких объяснений, почему именно этот вид гельминтов облюбовал кишечники детей. Есть результаты анализов, – просим на лечение. Необходимо немедленно вывести паразитов. Ученики нашего класса оккупировали сразу несколько палат. Больница давно не видела такого наплыва пациентов с гельминтозом. Надо ли говорить, какой шум-гам стоял в этих палатах. Дети-то были здоровые, лежать скучно, вот и развлекались, кто как мог. Неловкими руками были разбиты пару градусников, чему остальные пациенты из числа одноклассников, были только рады. Катали красивые серебристые шарики по полу, брали их в руки. Интересно было смотреть, как несколько маленьких подвижных шариков вдруг сливаются в один большой. Про демеркуризацию мы тогда ничего не слышали и, соответственно, не знали о грозившей нам опасности. Потом приходила нянечка, увидев ртутные шарики, просто сметала их веником, и все дела.

Несколько раз в день нам выдавали премерзкие лекарства, от которых тянуло на рвоту. Просачковать не получалось – за всеми бдительно следила медсестра. Лекарства получали все по очереди, и при ней же – проглатывали. А что стоило протолкнуть в себя густой, в прямом смысле этого слова, раствор английской (так называлось слабительное) соли! Выпивали все одновременно, а уличный туалет состоял всего из двух кабинок. Так что счастливчики были те, кто успевал их захватить. Зато крупно не везло тем, кто бегал вокруг и умолял поскорее освободить кабинки.

Короче, веселая выдалась неделя.

Не ценили мы раньше такую заботу государства о себе, понимание пришло позже.

Мне кажется, что ребенок начинает себя ощущать как личность где-то лет, эдак, с пяти. Может быть, я ошибаюсь, но, мне так кажется. Еще в четыре года это еще дитя – дитем, а вот в пять уже – личность. Поэтому мы старались с мужем, чтобы и наш ребенок это почувствовал.

Начиная с пятилетнего возраста, организовывали мы празднования его дней рождения. Нам хотелось, чтобы наш парень чувствовал себя хозяином, приглашая своих друзей. Что он, совсем взрослый, может пригласить, кого хочет, и будет их принимать в своем доме. Мною приготавливались не просто вкусные, но и интересные для детей блюда. Делались, допустим, тефтельки с загадочным названием «Глаза дракона», и блюдо это, может, благодаря названию, «разлеталось» мгновенно. Всем детям хотелось попробовать эти «глаза». Котлетки тоже делались не простые, а с сюрпризом. Если готовилось пюре, то выкладывалось в форме какого-нибудь зверя. Домашний паштет формировался в виде ежихи-мамы и ежонка, с глазками, колючками, даже хвостиком и рыжими (из морковки вареной) листиками рядом на тарелочке и какой-то ягодкой на колючках. Подавались не просто блинчики, а в виде залитых шоколадом улиток, с начинкой в виде сладкой творожной массы с мармеладом и орехами. Ну и, конечно, пекся большой торт, в него ставились праздничные маленькие свечки, и в нужное время они задувались именинником, который в это время загадывал желание. Иногда в виде муравьиной кучи, с «мурашиками»-маком и соломинками в виде шоколадной стружки. Пироги с аппликацией. Фантазии моей не было предела. Меню каждый год обновлялось. Составлялась праздничная программа. Организовывались всякие игры. И сын с гордостью приглашал своих друзей. Мы часто переезжали с места на место. Такова была специфика работы моего мужа. Был он военным.

К примеру, один из дней нашего рождения первенца наступил, как раз после очередного переезда. Он еще не ходил в школу, и приобрести друзей в новом дворе еще не успел. Муж, как это было очень часто, был в это время на учениях. А праздник – есть праздник. Учитывая, что мой старший ребенок любил вкусно поесть, я одному ему сделала праздничный стол. Запеченный с яблоками румяный гусь, его любимые блинчики с различной начинкой, всевозможные салаты, «мухоморы» из яиц и помидоров, – все красовалось на столе. И, конечно, огромный многослойный торт. Все для него одного. Пусть радуется.

Когда мы проживали в Тбилиси, и сыну исполнилось восемь лет, я решила в очередной раз организовать ему праздник на день рождения. Было это не просто, – через два месяца должен был родиться у меня младший сынок. «Ну, – думаю, – что тут такого, не такой уж большой объем работы «сделать» стол для 5–7 ребят. Справлюсь. А сыну будет приятно». Мы договорились, что именно столько детей он и пригласит. И мне не очень трудно, и ему – полноценный праздник.

И вот наступил день сыночкиного рождения. Едва он открыл глаза, как я его уже поздравляла и вручила от нас с мужем ему подарок (муж был на учениях и не мог присоединиться ко мне). Это для поднятия настроения, чтобы он с самого пробуждения ощутил, что наступил не простой день, а необыкновенный. Надо, чтобы в такой день ребенок радовался и удивлялся. Но… удивляться пришлось не только сыну.

Целый день накануне я, как говорится, не присела. Да так оно и было. Хотелось сделать все как можно лучше. Я все жарила, парила, пекла, украшала. И вот, поздравив сына, в наступившее праздничное утро, и отправив его веселого в школу, я принялась накрывать стол и украшать комнату. Чего я только не выставила на стол?! Красота и изобилие! Комнату же украсила разноцветными шарами, чтобы была особая праздничная атмосфера, чай, не каждый день на стенах шары.

Забирая сына из школы, поинтересовалась, пригласил ли он детей. «Да», – был лаконичный ответ. Я не зря старалась, зайдя в квартиру (у нас была полуторакомнатная квартира), сынок так и просиял, увидев праздничное убранство и шикарный стол. Умаявшись, первый раз за день присела я на пару минут. «А что мне волноваться? Молодец, все успела в срок», – хвалила я себя. Вот-вот должны были начать приходить гости. Все так и произошло. Прозвучал первый звонок в дверь, и мы с сыном помчались встречать гостей.

Звонки звучали не переставая. Не успевала я усадить прибывших, как вновь звучал звонок. Вот уже все места за столом заняты, уже восседают, не семь человек, а десять, а звонки в дверь все продолжались. Выставлялись дополнительные стулья, ставились дополнительные приборы, а гости все прибывали. Тбилиси город многонациональный. Вереницей потянулись армяне, русские, грузины, украинцы. Уже тех, кому не хватило места за столом, сажали на кровати, кресла, короче, везде, где можно было пристроиться. Я, подозревая неладное, позвала сына в кухню и напрямую спросила его: «Скольких детей ты пригласил?». «Ну, мам, я пригласил сначала пять, а остальные так смотрели на меня… И я пригласил всех». «Весь свой класс, ты хочешь сказать?» – все еще не веря, в тихой панике уточнила я. Я знала, что у сына в классе добрых три десятка человек. «Да», – потупив взгляд, проговорил мой мальчик. У него была добрая душа. Он не смог никого обидеть.

А звонки в дверь все продолжались. Наша маленькая квартира уже была битком забита детьми. Срочно метнулась я на кухню. Вновь было «заколочено» тесто на блинчики, которые тут же и жарились сразу на нескольких сковородках. Переворачивалась очередная порция котлет. Надо было накормить эту галдящую ораву, чтобы не опозорить сына. Со стола все сметалось за минуты. Огромный торт, заранее нарезанный на кусочки, таял как мартовский снег под солнцем. Я не успевала наливать лимонад в чашки, стаканы, кружки, баночки, короче, во всю малогабаритную стеклянную емкость, что нашлась в доме. Несколько часов пролетели для меня, как одно мгновение. Ко всему, я почти оглохла от гомона детей, которым было хорошо и весело.

«УФ», – вырвалось у меня, – «Как будто справилась!». Но… я явно поспешила. В дверь опять звонили. Это начали приходить родители, чтобы забрать своих малолетних детей домой. Они заходили в квартиру, поздравляли сына с днем рождения. А я приглашала их садиться на освободившиеся места за столом. И угощала тортом (благо, я испекла два торта, так как вечером должен был вернуться с учений мой муж) и чаем.

Когда последние гости покинули наше скромное жилище, я со стоном повалилась на кровать. В комнате был хаос. Горы грязной посуды, на всех поверхностях обертки от конфет и огрызки яблок. Было полное ощущение, что по комнате пронесся торнадо. А мне еще надо было встречать любимого мужа. У меня в запасе было несколько часов. «Ничего, справлюсь», – подумала я, – зато я знаю, что у нашего мальчика добрая душа».

Уставшая после рабочего дня, шла я, не спеша, домой. Руки оттягивали сумки с продуктами. Дорога мне предстояла дальняя. От работы до дома было километра два, если не больше. А поскольку жили мы в поселке, где транспорт, естественно, не ходил, то надеяться можно было только на свои ноги. Мыслями я уже была дома. Готовила ужин моим мужчинам: мужу и младшему сыну. Старший сын учился в институте, жил в общежитии, и дома бывал лишь по выходным. Автоматически шагала, поглядывая на дорогу, скользя равнодушным взглядом по пешеходам, идущим мне навстречу. Вдруг, внимание мое что-то зацепило. Стала взглядом искать, что же меня «вернуло» на дорогу. И увидела…

Навстречу мне двигалась собака. Была она самой, что ни на есть обыкновенной. Невысокая в холке, какого-то неопределенно – бурого цвета, средней пушистости, обычные уши и хвост. Так что же в ней меня так затронуло? Ага… Вот в чем дело. На меня, не отрываясь, смотрели очень выразительные глаза шоколадного оттенка. Но, дело было не в их красоте. Дело было в выражении этих глаз. Они, не мигая, смотрели на меня с бесконечной грустью. Взгляд их проникал мне, казалось, прямо в мозг. Собака была худощава, но не выглядела совсем уж истощенной. Что-то сильно ее тревожило. И этой своей тревогой она хотела, видно, с кем-то поделиться. Чтоб облегчить душу. Так незнакомый человек, которого мучают какие-то проблемы, может вычленить из толпы потенциального сочувствующего, и «открыться» ему. На остановках, в общественном транспорте, сидя рядом, в очередях, и, особенно, в поездах, люди, каким-то образом, чувствуют, кому можно доверить свою боль. И выплескивают ее. На того, с кем уже, наверняка, не придется пересечься в жизни. И им становится легче.

Вот и эта собака явно нуждалось в сочувствии. Она не нуждалась в немедленной помощи, жизнь ее не была в опасности, она, видно, хотела, чтобы ее просто пожалели. Ее взгляд был такой силы, что я остановилась. Остановилась и она. Между нами было пару метров. Я обратилась к ней: «Хорошая, что у тебя случилось? Почему такой взгляд?». Достала из сумки батон хлеба и стала бросать ей куски. Один, второй, третий. Она съела их. Я все приговаривала: «На, вот, покушай. Все будет хорошо». Что-то еще говорила, не помню уже. Я ей очень сочувствовала. Собака села и вдруг, подняв голову, пронзительно завыла. Она выла так проникновенно, так жалобно на одной очень высокой ноте. Повоет, повоет, замолчит, слушая меня, и опять принимается за свою песню.

Смотрю, а возле нас уже стали останавливаться люди. Вот уже собралась небольшая толпа. Спрашивают: «А что случилось? Чего это она?». «Жалуется на жизнь», – отвечаю. Народ стоит и смотрит.

Мне стало неудобно от такого неожиданного внимания людей, да и дома меня ждали. Попрощавшись с собакой, двинулась дальше. А она, прекратив жаловаться, двинулась было за мной. Опять пришлось остановиться. «Извини», – сказала я ей. «Ну, никак не могу тебя взять. Не могу стать твоей хозяйкой. У меня уже целых три собаки живут. Прошу тебя, не ходи за мной». И… собака поняла меня. Повернулась и потихоньку потрусила прежней дорогой. А я пошла своей.

Когда мне исполнилось восемь лет, папа повез меня знакомиться с дедушкой и бабушкой в Самарканд. Добирались мы туда на поезде и приехали глубокой ночью. Утром, взглянув во двор из окна, я увидела настоящий птичий двор, совсем как у Андерсена в «Гадком утенке». Кого только там не было! Уютно квохтали и рылись в земле куры. Возле них гордо ходили, очевидно, охраняя их, два рослых петуха. Один был белый, а перья второго – коричневато-красного цвета. Оба были обладателями шикарных хвостов и злых маленьких глаз. Отыскав зернышко, петухи громко созывали своих подруг. Неторопливо расхаживали важные индюки, потряхивая противными красными наростами, которые свешивались у них с носов. Больше всего было гусей. Крупные и крепкие птицы ковырялись в кормушке, что-то там выискивая. Вдоволь насмотревшись на них, я заскучала и решила пойти погулять на улицу.

Бабушка провела меня через двор, объясняя мне, что без нее не следует проходить мимо птиц. «Заклюют, защиплют, они у нас лютые», – сказала она. Побродив немного, и не найдя, чем бы заняться, я вознамерилась вернуться в дом. Долго стучала в калитку, кричала, звала бабушку. Но, меня никто не слышал. Проторчав таким образом продолжительное время возле калитки, я приняла решение прорываться через двор самостоятельно. Выработала план действий. Девочкой я была физически крепкой, быстроногой. Поэтому думала положиться на скорость. «Быстренько пробегу, где там птицам за мной угнаться?», – подумала я и стартовала. Мой учитель физкультуры был бы мной доволен. Как торпеда неслась я по узкому и длинному двору.

А… навстречу мне, полностью перекрывая все пространство двора, неслась орущая, гогочущая пернатая орава. Петухи бежали, наклонив головы и пронзительно вереща, индюки, скакали, распушив свои хвосты. Почти летели над землей, вытянув длиннющие шеи, гуси. План мой с треском провалился. Птицы взяли меня в кольцо и одновременно атаковали. Я не успевала поворачиваться. Петухи взлетали и норовили клюнуть меня в лицо, индюки, опустив крылья до земли, хватали меня за ноги, но больше всего мне доставалось от гусей. Сердито шипя, щипали они меня со всех сторон. Помощи ждать было неоткуда. Надо было рассчитывать только на свои силы.

И тут мне в голову пришла, на мой взгляд, гениальная мысль. Крепко уцепив за шею самого настырного гуся, я принялась крутить его вокруг себя. Гусь был тяжелый и, как снаряд, сбивал нападавших птиц. Я ощущала себя спортсменом – метателем молота. Бедные птицы были в шоке. Кто-то бежал с поля боя, некоторые поверженные валялись на земле, не понимая, как они там очутились, оглядываясь с безумным видом. Хуже всего себя чувствовал гусь, который, поневоле, стал орудием в моих руках. Страшно выпучив глаза и широко открыв клюв, он сипел и отчаянно дергал растопыренными лапами. А я, вертясь вокруг своей оси, как юла, неуклонно приближалась к крыльцу дома.

На страшный птичий гомон выглянула бабушка, которая так и схватилась за сердце, увидев, что происходит у нее на дворе. «Посмотрите, что удумала!! Брось, отпусти, гуся! Разбойница какая!» – громко кричала она. Добежав до меня, с трудом выдернула несчастную птицу из моих рук, и довела меня до крыльца. Впрочем, в ее помощи я уже и не нуждалась. Вся заклеванная, защипанная, не ожидавшая еще и нападения со стороны бабушки, я разревелась от обиды. Но, плакать мне долго не дали. Бабушка позвала меня на экскурсию по городу. Она подарила мне красивую красного цвета сумочку для всяких девичьих мелочей. Я была довольна и больше не обижалась на бабушку. Она на меня тоже уже не злилась, а только смеялась, вспоминая нашу с птицами битву.

Птицы, кстати, больше ко мне не цеплялись, когда мне приходилось проходить мимо них. Видно, – зауважали.

На протяжении многих лет мне снится один и тот же сон. Как будто я не могу вдохнуть. Во сне мне надо собрать все свои силы и рвануться, тогда я просыпалась, и начинала нормально дышать. Не всегда получалось проснуться после первого «рывка». Иногда, – после двух, а то и после трех. Это очень тяжелое для меня состояние, я потом долго не могла спать, боясь, что опять мне не будет хватать воздуха. Но, до сих пор как – то удавалось вырваться из оков сна.

Но, один раз, сколько я ни пыталась проснуться в похожей ситуации, у меня ничего не получалось. Одна попытка, две, три… Сил оставалось все меньше и меньше. Воздуха катастрофически не хватало. Чувствую, что я уже не сплю, но глаза, почему – то, не открываются. Слышу, как рядом шевелится муж, – не спит. Хочу позвать его на помощь, а рот открыть тоже не могу. С закрытым ртом начинаю «звать» мужа мычанием. Мычу по слогам, чтобы он понял, что что-то со мной происходит не то: «Ви-та-лик, Ви – та-лик». Понимаю, что он слышит эти звуки, но не решается меня разбудить, боится, что не засну потом. Он ведь не знает, что я в беде. А в голове у меня уже начинает мутиться. Приходит осознание, что помощи не дождаться. Паника… Что делать? Тут приходит озарение, как всегда бывает, если мы находимся в крайне тяжелом положении. Мысленно (руки то тоже не движутся), я осеняю себя крестным знамением и молю: «Господи, помоги!!!»

И в то же мгновение рывком сажусь на кровати, хватая ртом воздух.

Помощь пришла!!! Долгое время я боялась ложиться спать. Не хотела повторения этой страшной ситуации, опасалась, что сердце может остановиться. Одно меня успокаивает, – теперь я знаю, что делать…

Конец 1977 года. Уже давно составлено праздничное меню, уже и продукты закуплены. В морозилке ждут своего часа свиные ножки, предназначенные для обязательного новогоднего блюда – холодца. Квартира благоухает апельсинами-мандаринами. Сюда же вплетается волшебный аромат хвои от стоящей в углу елочки.

Каждый скажет: «Да ведь это же Новый год!!». И не ошибется. Каждый праздник хорош. В каждом есть своя, только ему присущая прелесть. Но Новый Год, – все же, праздник особый. Именно от него ждешь какого – то волшебства. Даже взрослые каждый год наивно ожидают каких-то чудес, веря, что в наступающем году произойдет что-то очень светлое, долго ожидаемое. Что уж тут говорить о детях? Будет таинство новогодней ночи, родители единственный раз в году не отправят спать в положенный час, разрешат посидеть за праздничным столом. И Дед Мороз непременно принесет подарки! Всегда есть надежда, что он знает о потаенной мечте. И в расписном мешке будет именно то, о чем мечталось.

А стол… Ни на один праздник не готовится такое количество лакомств. Всякие – разные мясные вкусности, всевозможные салатики. И, конечно же, домашний торт! Такой высокий, что отрезанный кусок не влезает в широко раскрытый рот, красивый, и изумительно вкусный. А еще впереди – елка! Праздничное представление. Где увидишь всяких сказочных персонажей, запросто разгуливающих по залу.

Наш сын, которому исполнилось четыре года, тоже ждал похода на новогоднее мероприятие. Приготовленный костюм Незнайки аккуратно висел на плечиках. На шифоньере возвышался основной атрибут костюма – шляпа с широкими полями. А в пригласительном билете значилось время проведения праздничного утренника.

Утром, собравшись, семья поспешила в путь. На метро доехали до остановки «Проспект Шота Руставели», что в самом центре Тбилиси. Именно там располагался Дом офицеров, где и должно было состояться мероприятие. Солидные тяжелые двери то и дело открывались, втягивая в себя празднично одетых детей, и, сопровождающих их взрослых.

Внутри сразу же окунались в новогоднюю атмосферу. Сверкали, переливаясь в свете люстр, всевозможные украшения на стенах. С потолка свисал золотой и серебряный «дождик», чуть не касаясь голов высоких мужчин, свисали большие «снежинки». Колыхались в струях теплого воздуха разноцветные воздушные шары. Тут и там толклись, одетые в карнавальные костюмы, возбужденные детишки. Поспешили и мы нарядить своего сынишку в костюм: ярко оранжевая рубашка, широкий галстук ядовито-желтого цвета и, конечно, синяя шикарная шляпа.

Зазвучала музыка. Все потянулись в зал. Праздничное представление началось. В центре большого зала стояла елка. Роскошная, она мигала огоньками гирлянд. Вся была увешана игрушками. Дети хлынули к ней поближе. Организатор праздника попросила детей встать вокруг елки и взяться за руки. Послышалась всем знакомая песенка «В лесу родилась елочка». Детишки вели хоровод. «Дети, давайте позовем Деда Мороза!», – попросила она. Дети с воодушевлением закричали: «Де-душ-ка Мо-роз!!!». Они старались вовсю, снова и снова повторяя свой клич. Дверь, наконец, открылась, и в зал вошел Дед Мороз. Был он дороден и величественен. В одной руке у него был разукрашенный посох, на который он опирался, а в другой – большущий мешок с подарками. Дети радостно зашумели. Дед Мороз громовым голосом объяснил, что внучка задерживается, и надо бы ее позвать. Тут же грянуло: «Сне-гу-роч-ка!!!».

В зал влетела Снегурочка. Широкий сарафан развевался от бега. Она улыбалась, весело приветствуя детей. Вертелась во все стороны, танцуя. Но… что-то в ее облике было не так. Что-то не соответствовало классическому образу Снегурочки: хрупкой, юной девчушки с огромными наивными глазами.

Перед нами кружилась крепкая молодая женщина… явно в интересном положении. «Положению» было месяцев восемь. Что, впрочем, ей абсолютно не мешало. Она успевала, и танцевать с детьми, и петь. Выхватывала из хоровода, то одного желающего прочесть стишок, то другого, водружая их на табуретку. Вихрем носилась вокруг елки, заряжая всех своим весельем.

Немного оправившись от удивления, мы подумали: «А почему бы и нет?» Дети на такие мелочи не обращали внимания. Им было весело. Необычная Снегурочка, – это даже интересно. «На здоровье», – как говорится. Лишь бы, ожидаемому «Снегуренку» не повредило.

Сын наш был доволен праздником. Единственно, что его расстроило, так это большой процент «сосательных» конфет в подарке.

Живем мы в частном доме. С нами, в те времена, жил рыжий кот Йода, названный так из-за сходства с одноименным персонажем всем известного фильма «Звездные войны». Дело было глубокой осенью. Уже стояла холодная погода, – были даже заморозки.

Из дома нас выгнали жуткие крики, доносящиеся с улицы. Выбежав, мы с мужем стали оглядываться в поисках источника этих звуков. И… увидели на крыше нашего дома, вцепившегося в «конек» мертвой хваткой, нашего любимого Йоду, который, видимо, в пылу охоты за птичками, не заметил, как высоко он забрался. Ни наше истерическое «кис-кис», ни брошенные на крышу лакомства, не могли оторвать Йоду от «конька».

Какофония продолжалась два дня. Никакие наши ухищрения не помогали. Кот охрип, мы, не спавшие две ночи, не знали, что предпринять, и как спасти кота, как оказалось, обладающего высотобоязнью.

Наконец, меня осенило. Быстренько достав из морозилки рыбку (на наше счастье там оказавшуюся), я привязала ее к длинному шесту, а муж взял длиннющую доску с поперечными набитыми на нее планками. Я старалась держать рыбку перед мордочкой кота, чтобы рыбка завладела его вниманием, и он не смотрел вниз.

Таким образом я «провела» его до края крыши, а там кот ступил на импровизированную лестницу, которую держал муж. Так я и «вела» кота по этой лестнице, а муж, тем временем, постепенно ее опускал до тех пор, пока я не смогла дотянуться до страдальца. Я схватила наше рыжее сокровище на руки. Что тут началось! Слезы радости у нас с мужем, объятия! А котик, изрядно изголодавшийся за эти дни, уплетал за обе щеки, рыбку.

С тех пор выше ступенек крыльца кот не поднимался. Чему мы были очень рады.

Из большой компании котов, обладателями которых являемся мы с мужем, этот котик прибыл первым в наш дом. Он был не просто куплен на Староконном рынке в Одессе (рынок, на котором продаются собачки, коты, всякие прочие зверушки, птички, рыбки и т. д..). Он был – подарком. И не просто – подарком, а подарком – сюрпризом. И был вручен в день рождения. Именинником был мой муж. И этот подарок, который преподнесли ему сыновья, очень пришелся ему по сердцу. В то время мы остались без котов. Один за другим «ушли» наши дорогие хвостатые. Кто-то, живущий на соседней улице, взял на себя это грех, – истреблять чьих-то четырехлапых любимцев.

«Подарок» оказался котенком ангорской породы, которому едва исполнился месяц. Белоснежный пушистый комочек сразу и навсегда покорил нас. Перед тем, как сыновья поехали на Староконный рынок, я, как посвященная в «тайну», просила младшего сына: «Не покупай породистого котенка, они такие болезненные. Хлопот потом не оберешься». Сын поступил строго наоборот. И объяснил почему: «Я как взял его на руки, такого маленького, беззащитного, пушистого, мы посмотрели друг другу в глаза, и я уже не мог купить кого-то другого. Только – его».

На рынке котенок, очевидно, находился рядом с другими животными, так как, успел нахвататься блох. Мне кажется, что они так и рванули на чистенького нежного бедолагу. Блох было видимо-невидимо. Они отлично просматривались на снежно-белой шкурке. Мы не знали, как извести их. Все средства для выведения этих вредных насекомых можно было применять лишь с двухмесячного возраста. Мы боялись применять эти средства. Боялись потерять наше сокровище. Я обратилась к народным способам. Нарвала полыни (благо, мы живем на последней улице поселка и прямо за огородом колышутся заросли этой полезной травы). Помяла, чтоб она пустила сок, да и натерла котика с головы до самого кончика пушистого хвоста. Кот сразу же из ослепительно – белого превратился в странное зеленое существо.

Но, экзекуция была напрасной. Блохи «плевали» на полынь. Тогда я решила их утопить. Набрала полный тазик теплой воды и, ожидая, что котенок сразу же начнет спускать мне кожу с рук лоскутами, опустила его в тазик, оставив над поверхностью воды лишь его мордашку. А сама прямо зажмурилась в ожидании боли. И… очень удивилась. Ванную комнату наполнило громкое мурчание. Измученное животное наслаждалось… Долго я держала его в воде, не оставив вредным насекомым ни единого шанса выжить. Цель была достигнута!

Встал вопрос о кличке для кота. К тому времени мы приобрели компьютер, только осваивали его и, под влиянием этих событий, решили назвать котенка «Вирусом», так как, он был очень подвижен, вездесущ и постоянно атаковал нас. Но, как-то получилось, что едва кот получил имя, то сразу же заболел стригущим лишаем. Хоть это и не вирусное заболевание, а грибковое, все же мы поняли это, как намек, что с кличкой мы погорячились. Как говорится: «Как корабль назовешь, так он и поплывет».

Мы решили срочно переименовать кота. Поскольку он был очень умненьким и, к тому же, похож на белого медвежонка из мультика, назвали его «Умкой». Правда, с болезнью его пришлось бороться очень долго. Ветеринар ходил к нам, как на работу. Этой заразой заболели и мы с мужем, будучи в постоянном контакте с больным животным. Болели и два кота, появившиеся у нас уже после Умки. Долго мы все вместе мучились. Какие только средства мы не применяли, что только не мазали на пораженные места, – болезнь не хотела отступать. Наконец, с большим трудом удалось справиться с нею нам, – людям, а затем Барсу и Фунтику, так мы назвали вновь прибывших котов.

А Умка оставался больным. Оказывается, мало того, что породистые коты здоровьем слабее непородистых, да еще и коты белого окраса отличаются особо слабым иммунитетом и «слабыми» косточками. Нужно было срочно поднимать иммунитет бедному животному. Необходимого лекарства в поселке не нашлось. Пришлось снаряжать экспедицию в Одессу и, с соблюдением, всех необходимых правил для перевозки лекарства, везти вакцину. Стояла страшная жара. Вакцину пришлось обложить льдом, чтобы привезти ее в нужном состоянии. И только благодаря этим, неоднократно проделанным инъекциям, иммунитет удалось поднять.

Началось выздоровление. Почерневшая и поредевшая шкурка, стала заменяться новой, уже белой и здоровой. Котик повеселел. Болезнь, наконец-то, отступила. А для укрепления костей Умке, а заодно и всем остальным котам, давался творожок, молочко, сметанка, твердый сыр, как источник кальция. Кот взрослел и креп. Хоть уже и был он ростом с взрослого кота, но, будучи отнят от матери в столь раннем возрасте, пристраивался сосать наши пальцы. Привычка эта сохранилась даже тогда, когда он стал матерым котом. Это смотрелось так трогательно: кот, вся морда которого была разукрашена боевыми шрамами, продолжал сосать. Хотя характер он имел очень непростой. Взрывной. Чуть что, так сразу «распускал лапы». И берегись тогда вся кошачья братия!

Под «горячую лапу» особенно часто попадал наш боевой кот Барсик. Этого обидеть было сложно. И, к нашему огорчению, наши коты, сцепившись, клубком катались по комнатам. Во все стороны клочьями летела серая и белая шерсть. Умка был одновременно и свиреп, и нежен. Это – в зависимости от его настроения. Появляясь с улицы, каждый раз он обязательно издавал нежное горловое «муррр». Мол, пришел я. А, ежели, настроение не ахти, то и нам с мужем не позволялось даже пройти рядом с ним, тут же начинались возмущенные вопли.

Любили мы его самозабвенно. Все наши коты хороши, все нами горячо любимы, но Умка сумел занять в нашем сердце особое место. Может потому, что прибыл к нам совсем крошечным? Или потому, что часто болел, а, как известно, больше «прикипаешь» к тому, с кем пришлось, как следует повозиться, пострадать, помучиться? Мой муж, бывший военный, особо нежным характером никогда не отличался. Профессия накладывает свой отпечаток. Для своих двух мальчишек, когда те были маленькие, самое ласковое слово у него было, – «орлы». А с Умкой, – тут тебе и Кнедлик, и Белявочка. Я называла Умку своими ласковыми именами. Был он для меня Пломбирчиком и Белым Солнышком.

Умка – аристократ. Сразу чувствуется порода. Не идет, а перетекает мягко. Походка гордая. Осанка – царственная. Гурман. Он безумел, когда унюхивал оливки и маслины. Обожал каперсы, любил оливье и вареную кукурузу. Души не чаял в креветках и мороженом. Лакомился яблочной шарлоткой. По вкусу ему была печеная тыква и творог во всех изделиях, и в чистом виде. Запеканки, сырники, пироги с творогом мы прятали от него в холодной духовке, чтобы не достал. Так он умудрялся лапой таки доставать спрятанное. Шерстка у него была мягонькая внутри, а сверху скользкая, как перья у леггорнов. После дождя он и пах, как курица, – мокрыми перьями. Особенностью его характера была отчаянная любовь к особам женского рода семейства кошачьих. Целыми сутками мог он отсутствовать дома. Был в загуле.

Как-то во время любовной лихорадки, у него воспалились глаза. Назначено было лечение препаратом, который надо было капать каждые четыре часа. И Умка был нами посажен на «казарменное» положение. То есть, из дому – никуда. На ночь кот относился в подвал на мышиное сафари. А на день – опять в дом. Целую неделю бедное животное металось от окна к окну, не имея возможности сбегать к любимым кошкам. И вот получены последние три инъекции, закапаны глаза и – путь открыт. Я открыла окно, и наш Кнедлик выпорхнул из него, как голубь, и мгновенно скрылся из виду. У меня в голове промелькнула жуткая мысль, что я вижу Умку в последний раз. Я охнула, быстро меняя направление своей мысли, ужасаясь тому, что мне подумалось.

Больше мы Умку не видели. Ходили по близлежащим улицам, заглядывали в каждый двор, звали его, облазили все окрестные овраги, но… Умка исчез. Несмотря на морозные ночи, не закрывали мы окно, все надеясь, что наш любимец появится.

Спустя неделю после его исчезновения, ночью мы проснулись от грохота. Вдруг, ни с того, ни с сего, сорвался, висевший на стене календарь. А спустя еще пару ночей, я слышала Умкин голос, хотя его самого в комнате, конечно, не было (я могу различать голоса наших котов). Его нет до сих пор. Но мы ждем… Ждем… Ждем… И будем ждать. И на что-то надеяться. А вдруг произойдет чудо, и наш Кнедлик опять будет с нами.

Своему сыну мы в выходные всегда устраивали, так называемые, культпоходы с самого раннего возраста. В субботу у семьи был, так сказать, банно – прачечный день. Все купались, была большая стирка, уборка. А уж в воскресенье с чистой совестью шли гулять. В одно воскресенье вели ребенка в цирк, где перед представлением можно было его покатать на пони. В следующее – вели в зоопарк на целых полдня. В третье – в кукольный театр. Тбилиси город большой, – есть, что показать ребенку, да и самим посмотреть. Только в совсем уж плохую погоду оставались дома.

В очередное воскресенье решили далеко не ехать. Рядом с домой был парк с детскими аттракционами. Вот туда и направились, предварительно вкусно, по – воскресному, позавтракав. День был прекрасный. Ярко светило солнышко. Стояла теплая погода. Была середина осени. Осенние краски радовали глаз. Шли не торопясь. Одну руку сынок дал мужу, другую держала я. Так и шли, с удовольствием общаясь друг с другом.

Вот и парк. Погуляв по аллеям, вышли к аттракционам. Тут сын разошелся не на шутку. То бежал покататься на качелях, то залезал в огромного размера раскрашенную разноцветными красками, огромную бочку. Перебирая ногами, крутил ее, крутясь вместе с ней и сам. То лазил по шведским стенкам. Щеки у него разрумянились, глаза блестели. Он набегался, и мы подошли к неказистому на вид павильончику. Над входной дверью, покрашенной в зеленый цвет, поблекший от солнца, висела табличка. На ней крупными буквами было написано «Комната смеха». У двери на табуретке дремала, уронив голову на грудь, пожилая грузинка. Посетителей, очевидно, давно не было. Ни одного звука не доносилось из зеленого сооружения. Сын потянул нас к павильону. Женщина встрепенулась и с радостью оторвала нам три билета.

Зайдя в помещение, мы увидели пустую комнату с высокими зеркалами, расположенными по кругу вдоль стен. Зеркала были необычными. Одно вогнутое, другое, напротив, выпуклое. Разные, короче. Стали мы двигаться по кругу, переходя от одного зеркала к другому. Небольшое помещение тут же наполнилось громким смехом. Басом гудел муж, тонко хихикала я, разглядывая свои необычного размера изображения.

Но, больше всех веселился сын. От его звонкого смеха закладывало уши. Он, то пучил глаза, то растягивал рот в жуткой улыбке, то надувал щеки. И смеялся так заразительно, что и мы не могли не вторить ему. Когда мы дошли до середины комнаты, помещение стало заполняться людьми. Взрослый смех переплетался с детским. Смеялись женщины, визжали дети. Постояв у последнего зеркала, мы, все еще смеясь, вышли на улицу. Намеревались уже идти домой. Нас окликнула повеселевшая билетерша, обращаясь к мужу:. «Слюшай, дар-р-агой, иды ещо раз. Бэз дэнег. У твой малчик красывый смэх. Вон сколко людэй пришло!». Павильон гудел. Мы посмотрели на сына. Тот улыбался: «Пошли, мол, еще разок!». И мы пошли.

Над аллеями недавно тихого парка звенел, переливаясь, веселый смех. А по направлению к павильону потянулась вереница людей.

В Ленинакане нам пришлось жить в многоэтажном доме по улице «Ереванское шоссе». Не зря дали этой улице такое название. Дело в том, что тянулась она вдоль шоссе, по которому день и ночь на страшной скорости проносились машины. Легковые и грузовые. Когда неслись тяжело груженные фуры, было сразу понятно, что проезжали именно они: слышался могучий рев мощных движков, сопровождаемый едким облаком переработанного топлива. Это облако спустя пару минут оказывалось у нас в квартире. Летом стояла жуткая жара, не позволявшая закрыть окна и балконные двери. А зимой форточки тоже не были препятствием для этих облаков. И это еще не все радости нашего проживания в этом районе. Параллельно с шоссе шла железная дорога. Днем по ней, то и дело проходили пассажирские поезда, а ночью на большой скорости шли товарняки. От вибраций, создаваемых поездами, сотрясались дома. Да и шумовой эффект был тот еще. Приехавший к нам в гости из Одессы муж золовки, каждые полчаса с ошалевшим видом резко вскакивал на кровати и будил, только что забывшуюся тревожным сном жену: «Где мы? На вокзале?» Так продолжалось довольно долго, пока, наконец, они немного попривыкли к этому кошмару.

С тыловой стороны длинного здания, куда выходили подъезды, тоже ничего хорошего не было. Узенький тротуарчик, на котором не смогли бы разойтись два взрослых человека, к нему прижималась довольно оживленная дорога. И вдоль этой дороги очень плотно друг к другу стояли гаражи. Пара чахлых деревьев, закованных в асфальт стояли (не могу покривить душой, сказав, что украшали) во всем длиннющем дворе. Детям гулять было абсолютно негде. И рядом не наблюдалось никаких детских площадок, ни парков, ни скверов. С балкона вид тоже был странный. Одесские гости долго к нему привыкали. За окном расстилался прямо таки лунный пейзаж. Унылые горы без всякой растительности.

Поэтому мы так обрадовались, когда мужу предложили переехать в ДОС-1, т. е… в дом офицерского состава. Находился он прямо в центре города. Все рядом: главная площадь города, Дом офицеров, считай прямо во дворе ДОСа, школа, в которой учился старший сын. Четырехэтажное здание старой, еще послереволюционной, постройки, просто утопало в зелени. Подъезды выходили во двор, к которому вплотную подступал заросший огромный парк. Со стороны торца дома стояла прекрасная широкая лестница со многими пролетами. Она тоже была построена в начале двадцатого века, тогда же, когда построили и это дом. Детей можно было без опаски одних выпускать во двор. Выйдя на балкон, я могла увидеть их в любое время среди разновозрастных детей военнослужащих.

Был еще один огромный плюс на новом месте жительства: круглосуточно подавалась исключительного качества вода. Это было роскошь для высокогорного Ленинакана, где с водой была «напряженка». В доме даже был продуктовый магазин.

Как водится, после получения квартиры, затеяли косметический ремонт. Все своими руками. Нужно было приготовить что-то на обед. Вышла я в магазин за продуктами. Тут же ко мне подошла женщина и сказала, что, поскольку я пока не знаю живущих здесь людей, а также их детей, она меня проинформирует: «Ваш Сережа попал в компанию отчаянных сорванцов, – братьев – погодков шести и семи лет. И я видела, как они и ваш сын подбирают окурки и курят». Я поблагодарила женщину, вся изменившись в лице. «Как? Мой Сереженька подбирает с земли какую-то гадость и берет ее в рот? Кто знает, какой человек держал ее во рту? А вдруг туберкулезный или еще похуже?», – были первые мои мысли. Меня это волновало в первую очередь и только потом сам факт курения. Ну, это же несерьезно. Ребенку только шесть. Если сказать, что я была в шоке, то значит – ничего не сказать! Мой такой воспитанный мальчик это делает?! «Ну, без мужа мне в этом вопросе не обойтись. Тут нужен серьезный разговор», – подумалось мне.

Обычно, я сама справлялась с воспитанием сыновей и лишь иногда прибегала к помощи мужа – «тяжелой артиллерии». Это было в крайних случаях, к которым я отнесла и этот. Поспешила на четвертый этаж, где располагалась наша теперешняя квартира. Рассказала о неприятной новости мужу, белившему в это время стену. Он очень удивился поведению сына. Прежде за Сергеем такого не водилось. И согласился со мной, что беседу надо таки провести, чтобы неповадно было повторять.

Я позвала Сережу с улицы. Он видел, что со мной беседовала женщина, которая делала ему замечание по поводу окурков, но он проигнорировал ее замечания. Так что знал, зачем его зовут. Привела. Он стоит, перед не прекращавшим работать отцом, и трясется. Муж у меня строгий. «Так, значит, вот чем ты занимаешься, пока родители работают, не покладая рук? Значит, начал курить в таком возрасте?» А сам отворачивается, и плечи его крупно трясутся от еле сдерживаемого смеха. Хорошо, что Сергей низко опустил голову и не видит этого. «Ты кто?», – спрашивает он сына. Имея в виду, что Сергей, все же сын, офицера, должен сознавать это и соответствовать. Тот, понимая все буквально, глядя исподлобья, тихо «шелестит»: «Курец, наверное…» Меня вынесло из комнаты. Я не могла при ребенке засмеяться в такую минуту. Все «воспитание» пошло бы насмарку. Как там выкрутился муж, – не знаю. Когда, справившись с собой, зашла к ним в комнату, воспитательная беседа была закончена, завершенная парой шлепков пониже спины малолетнего курильщика. Больше Сергей не попадался. Очень надеюсь, что окурки он больше не собирал.

У нас в семье муж не курит. Дедушка Сережин тоже не курил, также, как и его брат. И только Сергей вот уже 15 лет подвержен этой вредной привязанности к табаку. Как начал тайком курить в десятом классе, так до сих пор и дымит. Никакие беседы в выпускном классе, ни отчаянные мольбы бросить это занятие, к уже взрослому сыну, своих плодов не принесли. Знает, насколько вредна эта привычка, насколько сильно она влияет на легкие, мозг, сердце, желудок, но все без толку. А ведь у него серьезное заболевание сосудов, из-за которого его не взяли в армию. Ему просто категорически запретили курить врачи, но…

Вот так глубоко в детство уходят истоки его табачной привязанности. Кто бы мог подумать? Но я, все же, верю, что Сережа освободится от этой зависимости, и очень надеюсь, что это произойдет скоро.

Старший мой сынок, – Святослав, в детстве был крепеньким, ладненьким мальчуганом. Единственное, что его «доставало», – так это – ангины. Уж как берегла его и не сказать! А ангины все равно его атаковали. То и дело готовила я всякие полоскания: сода, соль и несколько капель йода, отвар дубовой коры, розовый раствор марганца и тому подобное. И просьба – много, много раз в день полоскать горло. Многократные попытки закалить ребенка приносили только отрицательный результат – заболевание ангиной. А ведь закаляла по правилам, – постепенно. Причем, ангина цеплялась не простая, а фолликулярная. То есть, – особо опасная для организма.

Несколько раз, пройдя многочисленные кабинеты в поликлинике для обретения всевозможных справок, устраивала ребенка на плавание. И после первых же занятий, – тот же результат, – «махровое» заболевание ангиной. И опять неприятные смазывания горла раствором Люголя, опять горячее молоко с маслом, чтобы облегчить процесс глотания. И опять в доме пахло блинчиками. Стараясь угодить больному ребенку, всегда спрашивала, что ему приготовить. Ответ был всегда один и тот же: «Блинчики». Я уже тихонько ненавидела это блюдо, так как, оно у меня ассоциировалось с болезнью моего мальчика. Готовила целую кучу блинчиков на радость моим мужчинам. Делала блинчики с мясной начинкой, с творожной, с тушеными яблоками и корицей, с повидлом, просто посыпанные сахаром или залитые сметаной. Сама не ела. Я не люблю блинчики, вареники, пироги. Мне они не вкусны. А муж и сын их обожали.

Когда Славику только исполнилось шесть лет, я обнаружила, что у него стала держаться невысокая температура – 37,1 градусов. Это был непорядок. Это значило, что где-то идет воспалительный процесс, который необходимо было потушить. Конечно, первым делом приходило в голову, что температуру дает хронический тонзиллит. А вдруг и нет? Я должна была обследовать ребенка, чтобы что-то не пропустить. Боялась, что вдруг воспалены лимфатические узлы, тем более, что Слава уже болел лимфаденитом в более раннем возрасте. А это не шутка. Да и педиатр настоятельно рекомендовала обследование. «Это не долго – говорила она, – в амбулаторных условиях всего обследования не сделаешь, всего недельку полежит в стационаре, его посмотрят все специалисты, сдаст анализы и все выяснится».

Я решилась. «Возьму недельку отпуска за свой счет», – думалось мне. Но… не тут-то было. Мне в категорической форме было отказано. Увольняться с работы из-за одной недели, а потом опять долго искать работу я не могла. Не работать, а сидеть дома – не позволяло финансовое положение семьи. Да и расходы в связи с предстоящим «собиранием» ребенка в школу были огромными. Тут тебе и школьная форма, книги-тетради, дорогущий портфель и т. д..

И мы с мужем, посовещавшись, решились положить сына на обследование одного. Речь ведь шла не о больном ребенке, а только об обследовании. Другого выхода у нас просто не было.

Так и сделали. Славик лег на обследование в больницу. В шесть утра я уже кормила его на скамеечке в больничном дворике, пока еще пустом из-за раннего часа. Был конец мая. Погода стояла прекрасная. Я приносила, заранее обговоренные с ним, вкусности, а поесть вкусно мой мальчик любил. Покрутившись на работе, летела к сыну. Благо, хоть отпускали пораньше.

Наш мальчик был исключительно самостоятельным. Никого не боялся и никого не стеснялся. Утром медицинские сестры водили его на сдачу всяких анализов. Следовали осмотры разных специалистов. Он бодро отвечал на все их вопросы. Потом ему оставалось немного перекантоваться до моего прихода, а уж я была до позднего вечера, пока остальные обитатели палаты не начинали укладываться спать. Читать он уже умел, так что не скучал и до моего прихода. Я приносила ему интересные книги из библиотеки, куда он уже был записан и был одним из самых активных читателей, о чем свидетельствовало его фото на доске почета. Да и дома у нас была прекрасная подборка книг, мы денег на это не жалели, ведь надо было формировать нормальное мировоззрение сына с раннего возраста. Взрослых соседей Славы просила приглядывать за ним, на что они с удовольствием соглашались. Им нравился общительный и вежливый ребенок.

Подходила к концу неделя пребывания Славы в стационаре. Результаты всех анализов были получены. Отпросилась пораньше с работы и поехала в больницу. В этот день собирался консилиум врачей, и они сообща ставили диагнозы больным, поставить которым диагноз было не просто. Спеша, открываю дверь больницы и сразу же натыкаюсь на своего ребенка, который важно куда-то шествует. Я бросилась к нему обниматься, а он с серьезным выражением лица отстранил меня, сказав, что ему некогда, что его ждет профессор и пошел дальше. А я так и осталась стоять с открытым ртом и удивлением на лице. Я поэтому и пришла пораньше, чтобы вместе с сыном попасть к этому известному профессору. Но, как оказалось, родители должны были зайти позже. И я ждала, когда меня позовут. Зайдя к нему, услышала, что ничего серьезного, слава Богу, врачи у нашего сына не нашли. Анализы хорошие, немного повышена РОЭ (реакция оседания эритроцитов), а, в целом, – они посчитали его здоровым. А температуру дают, (как они предположили) – лимфатические железки, и помочь тут может только горный климат. И никаких лекарств.

Муж в то время служил в штабе округа в городе Тбилиси. В горах находился пионерский лагерь для детей офицеров и военнослужащих штаба округа. Это был населенный пункт под названием – Манглиси. В лагерь принимали детей, начиная с семилетнего возраста. И мы решили, что есть прекрасная возможность оздоровить нашего ребенка. Эта неделя в стационаре еще раз нам показала, что наш ребенок вполне самостоятелен в свои шесть, с небольшим, лет. Мужу руководство лагеря пошло навстречу, войдя в наше положение, и учитывая рекомендации врача.

Как раз начинался заезд на первую лагерную смену. И вот уже мы с собранными, в соответствии со списком вещами, стоим в гудящей толпе таких же пап, мам, бабушек, отправляющих своих детей в лагерь. В положенный час (военные все же!), вереница автобусов в сопровождении милицейских машин с мигалками в авангарде и арьергарде колонны, двинулась в путь.

В Тбилиси просто ужасный климат. Летом стоит совершенно жуткая жара с очень высокой влажностью воздуха, что переносится людьми плохо. Бедные люди просто плавятся в своей одежде. Кожа постоянно мокрая, одежда прилипает к телу. Буквально, спустя пару минут после душа, опять можно лезть под него, так как, тело и одежда опять мокрые. Летом в Тбилиси одно спасение – метро. Только там можно немного охладиться.

Выехали мы в очень жаркий день. Дышать было нечем. Все усугублялось еще и тем, что мы с сыном, к сожалению, подвержены «морской болезни». Нас укачивает, буквально, с первых метров пути. Я держалась изо всех сил. Не хватало такой взрослой тетке пользоваться полиэтиленовым мешочком. А Славик вовсю пользовался. Он вообще не отрывался от него. А дорога, как назло, петляла и петляла. Кто укачивается, тот знает, что предпочтительнее прямая дорога, а когда начинаются виражи, то, пиши – пропало. Виражи вестибулярный аппарат не выносит. И жестоко мстит своему хозяину.

Но, чем выше мы поднимались, тем прохладней становился воздух, отступала духота, тело перестало мокреть. Воздух наполнялся хвойным ароматом. Все «прилипли» к окнам, за исключением нас. Нам было чем заняться. Нам как-то было не до красот. Мы с ним только мечтали, чтобы пришел конец нашей дороги. Наши со Славиком лица ничуть не отличались по цвету от проносившихся мимо сосен. Дети и взрослые вокруг радовались путешествию, гомонили, кушали фрукты, конфеты, печеное. Только у моего сына шел обратный процесс. Желудок возмущался. А эти запахи только усиливали тошноту.

И вот, наконец, к нашей великой радости, мы въехали в Манглиси, спустя каких-то четыре(!!) часа. Выгрузившихся из автобусов ребят, быстренько разобрали, встречавшие колонну машин, воспитатели лагеря. «Рассортировали» их по возрасту, и каждый воспитатель повел свою группу к павильону, в котором им предстояло жить. Родственники табуном шли следом. За каждым ребенком закрепили койку, и повели, уже построенных парами, детей обедать.

Лагерь стоял посреди хвойного леса. Каждый павильон был окружен высоченными соснами. Красота неописуемая! Такую я видела лишь на картинах Шишкина. Воздух, напоенный хвойным ароматом, кружил голову. Он точно был целебный. Мне и Славику как-то сразу полегчало. Цвет наших лиц изменился, если не на розовый, то, точно, ушел от зеленого оттенка. Дети, пришедшие после обеда, были довольны, – их вкусно покормили. Даже Славик, измотанный морской болезнью, хорошо поел, по его словам.

Родителям пора было ехать в обратный путь. Сердце сжималось: «Как оставить его? Ведь увижу только в следующее воскресенье, то есть через неделю». Слава, видя мое состояние, – успокаивал меня, что, мол, все будет в порядке. Я понимала, что этот чудесный воздух, особый микроклимат оздоровят моего ребенка. С тем и поехала назад в Тбилиси тем же караваном автобусов, что вез нас сюда. И опять был долгий путь вниз. Ехали, правда, уже не четыре, а три часа, так как скорость можно было прибавить, ведь, ехали уже взрослые люди.

Неделя пролетела, как один день. Я была сильно загружена на работе, надо было отрабатывать все мои «отпрашивания» в больницу, а вечерами наваливалась тоска по сыну. Потихоньку готовилась к выходным. Покупала подарки, придумывала, чем бы вкусненьким угодить.

А в воскресенье с раннего утра уже тряслась в рейсовом автобусе с внушительной сумкой. Взяла чистую смену всевозможных вещей, так как, высоко в горах было прохладно, особенно по вечерам. Приехав в Манглиси, пешком дошла до лагеря, – это довольно большое расстояние. И вот стою перед воротами. Они закрыты, а я одна. Приехала раньше всех родителей. Внутрь не пускают, лишь спросили, к кому приехала. Назвала имя, фамилию, номер отряда. Посыльный помчался вглубь территории. Стала ждать. Прошло немного времени и вижу… вдалеке ма-а-а-ленькая фигурка в высоких резиновых сапогах неторопливо так идет, степенно, по центральной аллее. «Славуня», – радостно екнуло сердце. «Ну, что он так медленно идет?», – а сама даже ногами перебираю от нетерпения. «Неужели не рад видеть маму? – пронеслось в голове.

Не ускоряя шага, с серьезным выражением на лице, подошел сын к дежурным и подтвердил, что действительно я его мама. И только тогда мне разрешили зайти на территорию лагеря. Опустив сумку на землю, кинулась обнимать сына. А он, смущенно поглядев на дежурных, немного отстранился. Я ничего не понимала. Лишь, отойдя от ребят на солидное расстояние, сын преобразился: появилась улыбка, заблестели глаза, он прижался ко мне. «А что происходит?», – спросила я его. «Подумают еще, что я какая-то малявка», – ответил он. Он был самым младшим во всем лагере и не хотел, чтобы видели, как он обрадовался маме. Стеснялся выражать свои чувства при ребятах.

Встретившись с воспитательницей, все расспросила о сынишке подробно. Она хвалила его, а я с радостью слушала. Переменив одежду сыну, пошли, с разрешения воспитательницы, пообщаться наедине. Начали обмениваться подарками. Я ему – игрушки, а он мне, – изготовленные собственными руками поделки из коры дерева. Он тоже готовился к моему приезду. Прошло 33 года, наша семья переезжала с места на место пятнадцать раз. А я все бережно храню до сих пор эти, дорогие моему сердцу, поделки. И показываю их уже Славиным детям.

Расстелив на, покрытой хвоей, земле полотенце, стала выкладывать провизию: жареную курицу, его любимые блинчики, пироги, печенье «грибочки», которые он любил. Славик, как следует, подкрепился. А, насытившись, стал отвечать на мои многочисленные вопросы. Меня интересовало все: как кормят, хватает ли этой еды, не мерзнет ли, не болит ли горло, не обижает ли кто и т. д… Наговорившись, мы с ним пошли бродить по лесу. Он стал показывать свои любимые места. Отпущенное нам время истекло. Надо было возвращаться. Время шло к обеду. Подойдя к павильону, Славик оставил меня в одиночестве, сказав, что ему надо переговорить с воспитательницей наедине. Вернулся вскоре очень довольный. А чуть позже ко мне подошла его воспитательница и сказала: «Сколько лет уж здесь работаю, а такого еще не встречала. Славик попросил разрешить маме покушать с детьми, чтобы не ехала домой голодной». Я была тронута, в прямом смысле, до слез. Слезы так и покатились у меня из глаз. Мой дорогой, любимый сынишка беспокоился обо мне. Я изо всех сил отказывалась от обеда, мне неудобно было объедать детей. Но, воспитательница настояла, сказав, что надо уважить ребенка. Так я попробовала то, чем кормят детишек. Кормили вкусно, качественно и в больших количествах. С радостным сердцем уезжала я домой, чтобы через неделю приехать опять.

Один раз в месяц устраивался родительский день. Мы с мужем поехали к сыну на грузовых крытых машинах, предоставленных военными, среди других родителей. Я даже не так сильно укачалась, так как, всю дорогу все шутили, смеялись, пели. Дорога не показалась мне такой длинной, как в другие выходные. В лагере нас прекрасно встретили. Была торжественная линейка, а потом концерт, организованный силами детей.

Так и промелькнула первая смена. Пора было забирать Славика. За это время он окреп, загорел. И, несмотря на то, что в Манглиси через день шел дождь, и сапоги которые не снимались детьми, были постоянно мокрыми, так как не успевали высохнуть (страшно даже подумать!), – Славик ни разу не заболел. Не болело горло, ни разу не было насморка. Температура тела пришла в норму. Он отлично отдохнул и оздоровился. Старый профессор был прав, говоря, что сыну не нужны никакие таблетки, а только – горный воздух. И наше решение отправить Славу в лагерь, несмотря на возраст, было правильным.

А сын еще раз доказал нам свою самостоятельность…

В 90-х годах наша семья проживала в населенном пункте – Верхняя Нора. Этот малюсенький город находится в Германии, где в то время проходил службу мой муж. Военный городок, в котором мы жили, был закрытым. То есть, через КПП (контрольно-пропускной пункт) без пропуска пройти было нельзя. Муж занимал высокий пост в штабе 8-ой армии Западной Группы Войск. В армии строго соблюдалась субординация. И, если ты занял высокий пост, то, будь добр, селись там, где положено проживать высоким чинам. А согласия на это ни у кого и не спрашивали. На многочисленные просьбы мужа поселить семью в обычных блочных домах, а не в элитном коттедже, поступал лаконичный ответ: «Не положено». Очень не хотелось нам жить в тех коттеджах, расположенных в изумительно красивом месте, среди корабельных сосен. Во – первых, мы люди скромные, без амбиций, хотели жить среди «народа» – среди таких же, как и мы, простых офицерских семей. Во-вторых, поскольку муж, хоть и занимал большую должность, все же был в звании полковника, а не генерала. И, поэтому соседки (так называемые – генеральши), смотрели на нас косо. Не свои. В-третьих, дом был двухэтажный. Не привыкли мы к такому.

А уж, когда все же поселились, поняли, что не зря мы всеми силами противились жить в этом доме. Дом был насыщен, как оказалось, очень плохой энергетикой. Тут и не экстрасенсу было все понятно. Дом, был, так сказать, абсолютно – «чужой». Он не хотел нас принимать. Переступившему порог этого дома, казалось, что в затылок ему смотрит кто-то агрессивно настроенный, и страшный. Кто-то – «Иной». Заселившись, то и дело мы оглядывались, пытаясь засечь этот враждебный взгляд. Особенно тяжело было тому, кто оставался дома один. Поскольку муж работал в привычном для себя и нас режиме: уходил рано утром, приходил – поздно вечером, он не так остро ощущал неприветливость дома. Его только, как и всех нас, сильно «напрягала» необходимость десятки раз за день подниматься по крутой неудобной лестнице наверх – в спальню, и спускаться на кухню или в гостиную, чтобы посмотреть телевизор, если выпадала свободная минутка. Кстати, насчет лестницы. Долго дети мои набивали на «мягком» месте синяки, раз за разом пересчитывая этим местом ступеньки, пока как-то не приноровились. Странно, что обошлось синяками, – без травм. Я поднималась и опускалась, судорожно вцепившись в перила.

Соседский генерал, так тот, по рассказу его дочки, «опозорился», благодаря этим ступенькам. Однажды, на свой день рождения, будучи в парадной форме и при всех наградах, он долго «прыгал» этим самым местом по ступенькам на глазах всех, ожидающих его появления, гостей. И «вырулил» прямо им под ноги.

Эти ступеньки мы не любили еще и потому, что почти каждую ночь они отчетливо скрипели под кем-то, кто не был членом нашей семьи. Ступеньки были деревянные, и протяжный скрип хорошо слышен был во всех комнатах. Скрип начинался на чердаке, затем постепенно спускался в жуткий подвал. В подвале находилась камера с толстенной дверью, на которой расположено было маленькое окошко, забранное решеткой. Городок наш был расположен в нескольких километрах от бывшего концлагеря «Бухенвальд». Со второго этажа была видна арка, с прикрепленным на ней колоколом, который и звонил в ветреную погоду, то есть, – почти всегда. А в этих так называемых, «генеральских» домах, раньше жили высшие чины немецких летчиков. Дом нам преподносил сюрприз за сюрпризом. И все – неприятные. Мы, раньше не верящие ни в какую мистику, поменяли свое мнение по этому вопросу.

Я это описываю, чтобы было понятно, насколько напряженной была в эмоциональном плане, обстановка в доме.

Старший сын, – Святослав, закончил школу в Норе, и поступил в институт в городе Одессе. Жил он там в общежитии. На летние каникулы приехал к нам. И… сразу же погрузился в подзабытую негативную обстановку.

Как-то мы с ним стояли на кухне и разговаривали. Стояли мы почти в дверном проеме, то есть, оттуда хорошо просматривалась лестница, ведущая на второй этаж. Разговаривая, я смотрела ему в лицо. Вдруг цвет лица Славы как-то мгновенно изменился. Он стал – белым. Сын издал какой-то сдавленный странный звук: «Гы-ы-ы-ы». Он даже как-то немного присел. Испугавшись такой резкой перемене с лицом сына, и еще больше этого звука, я посмотрела в направлении его остекленевшего взгляда…

Со второго этажа медленно спускался кто-то маленький и весь зеленый с огромными, как блюдца, стеклянными глазами и хоботом вместо носа. Сразу сообразив, что подумал мой старший сын, я заорала: «Это – Сережа!!».

По лестнице шествовал, не зная, какой он поднял переполох, мой одиннадцатилетний младший сынок. Был он одет в защитные шорты и зелененькую футболку. И на голову натянул папин противогаз. Каждый, кто поглядел бы на него, подумал бы: «Марсианин»…

Ранним утром вышли мы с мужем выгуливать нашего черного пса, – Блэка. Овчарка хорошо знала маршрут и резво побежала впереди нас. Каждый день, немного отойдя от дома, пересекали мы довольно оживленную дорогу, ведущую в соседнее село. Разговаривая, подошли к этой дороге. На обочине, вглядываясь во что-то, находившееся в ярко-красном пластиковом пакете, приплясывал наш пес. Он чему – то явно радовался, усиленно вертя во все стороны своим хвостом. Мы с мужем подошли, узнать, чем же так заинтересовалась собака. Заглянув в пакет, увидели, что там находится живое существо, явно той же песьей породы, что и наш Блэк. Существо было явно домашним, о чем свидетельствовала длинная шелковистая шерстка цвета каштана. Можно было предположить, что это, – особь женского рода. Это было видно по мордочке и визгливому лаю.

Бедное животное защищало последнее, что у нее осталось от прежней жизни, – пластиковый пакет, пахнувший домом. Наверное, кто-то решил избавиться от собачки, просто оставив ее на обочине дороги. И уехал. Отозвав своего пса, мы продолжили прогулку, направляясь к дальней лесопосадке. Дойдя до которой, обычно поворачивали назад. Так поступили и в этот раз. Вернувшись к дороге, пакета с собачкой мы уже не обнаружили. «Может, кто из проезжающих забрал?»– подумали мы. Но не тут – то было! Метров через десять увидели мешок с мусором, который выпал из проезжавшей мимо мусорной машины. А возле него ту самую собачку. Она яростно облаяла нас, бесстрашно бросаясь, то на нашего пса, то на нас с мужем.

Остановившись возле, стали мы совещаться, как же нам поступить. Собаке было месяца четыре. Если оставить ее, то она точно погибнет, если не под колесами проносившихся машин, то от голода и холода, поскольку наступала зима. Шансов выжить домашнему животному не было. Вопрос был не простой. У нас, кроме Блэка, жил еще пес Рекс. Двух собак во дворе вполне достаточно. Да и брать животное противоположного пола (это мы уже отчетливо видели), как-то не хотелось. Проблем потом не оберешься. Так и не придя к какому-то решению, муж пошел отводить Блэка домой, обещав сразу же вернуться.

Я осталась тет-а-тет с захлебывающейся лаем собакой. Отошла подальше от нее, так как, я вообще побаиваюсь таких вот истеричных маленьких ростом собак, – того и гляди вцепится в ногу. Склонив голову набок, и внимательно глядя в глаза беснующейся собаке, я тихо сказала: «Если ты сейчас подойдешь ко мне, то, так и быть, приютим тебя». И не поверила своим глазам, когда собака мгновенно перестала лаять и вплотную подошла ко мне. А мне что оставалось делать? Дала обещание, – выполняй! Забыв, что я боюсь таких собак, взяла ее на руки. Собачка ловко устроилась на моих руках, и было видно, что ее раньше частенько брали на руки.

Возвращающийся к нам муж увидел такую картину: иду я, а у меня на руках гордо восседает собака, внимательно глядя вперед. Она напоминала матроса-впередсмотрящего, находившегося на своем «вороньем гнезде», так назывался у моряков парусных судов пост на самой верхушке мачты. Муж засмеялся, и мы пошли устраивать нового жителя нашего двора. Благо у нас во дворе стояла старая будка. Вот она теперь и пригодилась. Назвали нашу даму Найдой, Найденышем, то есть. Впрочем, она также отзывается на шутливую кличку Чуча, краткое от Чучундры, одноименного персонажа сказки «Рики Тики Тави» Киплинга.

Найда оказалась очень ответственной и хорошо несла службу. Заметив, как, улыбаясь, мы обнажаем зубы, тоже научилась «улыбаться». Старший сын, приезжающий иногда в гости, не поняв такой добросердечной улыбки, посетовал, что собака скалит на него зубы. И смеялся, когда узнал, что происходит на самом деле. А вот его маленький сынок сразу во всем разобрался и совсем не боялся подходить к Найде. Дети чувствуют тоньше взрослых.

Наш старый Рекс уже было совсем собрался нас покинуть навсегда. Отказывался кушать, подолгу не выходил из своей будки. Появление Найды заставило его отказаться от ухода в мир иной. Он повеселел, появился аппетит, стал активным. Целыми днями наблюдал он за Найдой, благо будки их находились рядом. Найда подарила Рексу еще два года жизни.

Прошло уже много лет, а Найда до сих пор активно охраняет наш двор, радуется нам, а мы радуемся, что у нас есть она, – наш Найденыш.

Это случилось в тяжелые 90-е годы. Муж был вынужден уволиться из Вооруженных Сил, а я – инженер-гидроакустик, не имеющая возможности трудоустроиться по специальности в селе, куда нас вдруг забросила судьба, бралась за всякую работу. Не до амбиций было, – надо было кормить двоих детей. Жили мы вчетвером на очень маленькую зарплату мужа, которому удалось устроиться работать в районо инспектором (благо, образование позволяло). И кое – какие мои приработки. Это все прелюдия, чтобы было понятно, что материальное положение наше было аховое.

Жили в частном доме на окраине села. Денег хватало еле-еле дотянуть до следующей зарплаты мужа. Питались, в основном, супчиками – дешево и сердито. С нами в доме проживали также пес-миттельшнауцер Стронг (единственный, кто в нашей семье обладал прекрасной родословной) и беспородный кот Тимоня. Они делили с нами все тяготы нашего существования. И вот как-то моему мужу стало невтерпеж от такого полуголодного существования. Он «начал бредить» сыром, купить который мы категорически не могли в силу известных причин. Он снился ему, везде мерещился запах янтарного кусочка швейцарского сыра. Продолжалось это довольно долго. Муж не мог избавиться от наваждения.

Как-то ему необходимо было поехать в город по работе. Он, взяв все имеющиеся деньги (на всякий случай), поехал. Приехав, сразу же повинился, что удержаться не смог и купил один килограмм сыра, потратив почти все оставшиеся деньги. Дело шло к обеду. Я попросила подождать минут десять, так как, плохо себя чувствовала и прилегла. Через десять минут я, как и обещала, встала, чтобы накормить семью. Зашла в кухню, посмотрела на стол, куда муж положил вожделенный сыр. И… ничего там не увидела. Мы с сыном-подростком встревожено начали активные поиски. Закралась нехорошая тревожная мысль, – не опередил ли кто нас в намерении продегустировать этот такой желанный продукт.

В результате тщательных поисков мы обнаружили стандартную магазинную обертку возле чемодана, который служил постелью нашему Стронгу. И какой-то жалкий обслюнявленный кусочек чего-то желтенького, обгрызенного со всех сторон. У меня возникли страшные подозрения, которые усилились, едва я услышала сдавленные стоны и всхлипывания, доносившиеся из чемодана. Стронг лежал и грустно смотрел на нас, часто икая. Тут появился муж, не дождавшийся призыва к обеду, желающий, как можно скорее, вгрызться в аппетитные благоухающие и такие дорогущие кусочки. Не найдя сыра, он в недоумении обратился с вопросом к нам с сыном. Мы не знали, что сказать ему, только показали.

Он не хотел верить в очевидное. Поднялся крик, стон, жалобы. И только одному существу было как-то не до них. Существу было плохо, желудок не мог принять столько неожиданно свалившегося на него «богатства» и заявлял свой протест громким иканием. А мы не знали – смеяться нам или огорчаться.

Стояли последние дни декабря. Вот-вот наступит Новый год. Мы с мужем – пенсионеры. Дети взрослые, – живут отдельно от нас. Так что праздник собрались встречать вдвоем, как и много лет подряд. Елку, по понятным причинам, не покупали, но веточку, все же, приобрели для создания праздничной атмосферы. Прикрепили ее на стене, красиво украсили, учитывая рекомендации всяких-разных специалистов. Хочется ведь, чтобы наступающий год был хорошим во всех отношениях. Наивно, конечно, но, почему бы и не попробовать.

Была у нас еще сборная небольшого размера елочка, которую надо было ставить на телевизор. Муж принялся ее собирать, а я вдруг вспомнила историю, связанную с ней.

Елочка представляла собой металлическую конструкцию золотистого цвета, состоящую из нескольких элементов, нанизывающихся на штырь-звезду. Сама звезда заканчивается тоже штырем, на который свободно кладется плоская пластина с чуть изогнутыми лопастями на манер флюгера. Когда у основания елки зажигаются маленькие свечи, поток теплого восходящего воздуха начинает эту пластину вращать. Получается очень красиво и загадочно.

Я читала, что люди, попавшие в экстремальную ситуацию, особенно такую, что представляет угрозу жизни, вдруг приобретают неожиданные способности. Так было и со всеми членами нашей семьи. В 1988 году мы попали в страшный переплет в Ленинакане. Испытали колоссальную эмоциональную встряску. И каждый член нашей семьи заметил одну, не присущую ранее нам черту. Муж, я и два наших сына, после перенесенного потрясения, теперь могли снимать боль своими руками. То есть, мы могли, как бы, вытягивать эту боль.

Перед очередным Новым годом, много лет назад, мы поставили эту металлическую елочку, как всегда, на телевизор. И давай смотреть с младшим сыном, тогда еще – старшеклассником, праздничную программу. Свечи под елочкой не зажигали, решили дождаться темноты, – так красивее смотрелось. Вдруг в нашу голову (не помню уж в чью именно), пришла «светлая» мысль: «А что, если эту легкую во вращении пластину, наверху елочки, попробовать вращать взглядом? Слышали, что одной только силой взгляда можно двигать небольшие предметы: спичечные коробки, ручки и т. д… А нам что, – слабо? Может и слабо, но попытаться-то можно. Интересно же. Ресурсы человеческого организма бесконечны. Просто еще недостаточно изучены. Если мы можем что-то необычное делать руками, – вдруг получится и взглядом? Советую сыну: «Ты сконцентрируйся получше, и направляй взгляд прямо на лопасти. И я тоже постараюсь всю силу вложить».

Мы с сыном вперились в пластину взглядом, так сказать, себя не жалеючи. Тут же голубой экран телевизора… потух. Диск с лопастями, медленно прокрутившись один раз, остановился. Мы с сыном ошеломленно посмотрели друг на друга. Ну и дела!!! Вот так поразвлекались!! Немного не рассчитали… Завтра – 31 – ое, а у нас телевизор не работает. Как же поздравление президента, под которое обычно выпивается бокал шампанского, как праздничная программа? Что теперь нам делать?! Признаваться главе семьи, который в это время находился в другой комнате, не стали. У него характер вспыльчивый, вот будет, что послушать… Пришлось мужу срочно искать специалиста по ремонту телевизоров.

Поломка оказалась небольшой – перегорел предохранитель. Но мы с сыном больше такие эксперименты не проводили.

А мужу в содеянном я призналась сразу после праздников.

Ранним утром воздух сотряс отчаянный лай наших трех собак. Басом, то лаял, то срывался на вой наш пес – Блэк. Найда и Глюка, имеющие жилища за домом, захлебывались лаем высокого тона, выдающем их принадлежность к особам женского пола. Перекрывал всю эту собачью какофонию отчаянный визг, явно попавшего в беду, животного. Боль и страдание слышались в этом жутком звуке. Работавший во дворе муж, оставив свое занятие, тут же кинулся вниз, ориентируясь на источник звука – к забору, отделявшему наш участок от соседского. Его глазам предстала ужасная картина: на соседском, уже убранном от остатков урожая и приготовленном к зимней перекопке огороде, извивалась и корчилась на земле довольно крупная, черная собака. Она, то кричала от, по всей видимости, невыносимой боли, то кусала себя за свою правую заднюю лапу. Ей казалось, что именно она приносила такие страдания. То принималась слизывать струящуюся по лапе кровь. Собака явно не понимала, что с ней происходит. Почему что-то железное и страшное вцепилось своими зубами ей в лапу и не дает ей убежать? Снова и снова кусала она непонятную штуку в попытке освободиться.

Я, услышав тревожащий душу шум, оставив свои кухонные дела, тоже поспешила узнать в чем, собственно, дело и не нужна ли моя помощь. Встав рядом с мужем, тоже своими глазами увидела весь этот кошмар. Мы стояли и не знали, что же нам предпринять и, как помочь бедному животному. Собака с надеждой взглядывала на нас, ожидая помощи. А мы решали, как нам быть… Перелезть через чисто символический забор мы, конечно, могли бы. Но, ведь, как вторгнуться на чужую частную территорию? Какому хозяину понравится, что на его огороде распоряжаются чужаки? Можно нарваться на бо-о-о-льшие неприятности. Да и как освободить пса? Как он среагирует на незнакомых ему людей? Может быть, подумает, что именно мы – источник страшной боли и покусает нас? Да и как снять этот жуткий капкан?

Покрутились, покручинились, и так ничего не придумав, пошли каждый по своим делам. Мы надеялись, что хозяин огорода тоже слышит эти звуки, издаваемые пойманным в капкан псом, и выйдет узнать, в чем же дело, да и освободит несчастное животное. Но… Вой все продолжался и продолжался без конца и края. Пес кричал и кричал. Слышать это не было никаких сил. И надежда, что пса освободят, быстро таяла. Подойдя опять к мужу, я, со слезами на глазах, сказала, что я больше не могу этого выдержать. И зря мы надеемся, что человек, поставивший капкан на собак и кошек, отпустит просто так свою жертву на свободу. Я видела только один выход из создавшейся ситуации: попытаться выкупить пса. Получив от мужа, который был со мной во всем согласен, 50 гривен, я отправилась в путь. Необходимо было пройти где-то с километр, чтобы окружный путем добраться на параллельную улицу, где и находился дом наших «нижних» соседей. Как могла быстро (сильно болела поясница), шла я к заветному дому, волнуясь и переживая, как бы это мне получше провести переговоры, и убедить хозяина капкана согласиться продать мне песью свободу.

Наконец-то, придя к нужному мне дому, стала истошно кричать: «Хозяин, хозяин!!!» Из дома вышел парень, видно, хозяйский сын. Срывающимся и дрожащим от удерживаемых слез, голосом я объяснила ситуацию. Очень просила освободить животное, уверяя, что теперь – то уж, попав в такую переделку, эта собака больше «ни лапой» в их огород. Что, мол, будет обходить их территорию десятой дорогой. Сказав, что эти коты и собаки их «задолбали», парень пошел в дом рассказать, очевидно, отцу о создавшейся ситуации. Я надеялась, что ко мне сейчас выйдет хозяин дома, и я предложу ему деньги за освобождение пса. Тут из дверей дома показался сухощавый невысокий мужчина, который, даже не взглянув на меня, стремительно пошел в сторону огорода. В руках он держал… большущие острые вилы. От ужаса я вся затряслась. И заверещала каким-то не своим, а тоненьким пронзительным голосом: «Прошу вас, умоляю, не убивайте собаку!!!».

Он, обернувшись на мгновение, молча зашел в огород. Хозяйственные постройки скрыли его от моих глаз. Коленки у меня тряслись, из глаз ручьем лились слезы. «Если сейчас услышу визг умирающего животного, я точно потеряю сознание», – подумала я, напряженно вслушиваясь в происходящее на огороде. Там негромко взвизгнула собака, но это был совсем не тот предсмертный звук, который могло бы издавать убиваемое вилами животное, и который я так боялась услышать.

Спустя некоторое время в моем поле зрения показались две фигуры: мужчина и черная, хромающая собака. Мужчина вел ее на цепи, не глядя на меня. Я смотрела во все глаза. Он подошел к будке, что стояла рядом со входом в огород, и стал цеплять собаку за колышек. Не веря своим глазам, я спросила: «Так это ваша собака?!». Мужчина кивнул.

Вот уж поистине – «не рой яму другому…». В капкан попалась его собственная собака. Мне было очень жаль бедную псину. Я только пролепетала: «Спасибо, что освободили». И тихонько пошла в обратный путь, счастливо улыбаясь, радовалась, что все так хорошо закончилось…

Приближался Новый год. Нашему ребенку к тому времени было четыре года. Втихаря были куплены и спрятаны подарки. На балконе, источая запах праздника, стояла елка. Как же без елки, если в доме есть ребенок? Наступило 30 декабря. Наш мальчик набегался, напрыгался, покушал и лег поспать, как его приучили в детском саду.

А мы с мужем, полюбовавшись спящим сынком, решили сделать ему сюрприз. Представили, как он будет радоваться, проснувшись и увидев наряженную елку. Стараясь не шуметь, установили ее в крестовине и принялись с азартом украшать. Мы сами были, как дети. Вешали разноцветные шарики и прочие симпатичные игрушки. Муж вешал игрушки вверху, поскольку он у меня высокий мужчина, а я – понизу. Елка преображалась на глазах. Поверх искрящихся на свету стеклянных игрушек в качестве завершающего элемента набросили серебряный и золотистый «дождик». Вот уже замигали разноцветными лампочками гирлянды. На самом верху елки угнездилась, как полагается, звезда. Лежали легкими хлопьями кусочки ваты на ветвях, изображая снег. Елка была восхитительно красива!

С нетерпением ожидали мы пробуждения ребенка. Хотели увидеть первые проявления изумления и радости на его лице и с радостными улыбками смотрели на него. Вот мальчик наш пошевелился, потянулся и открыл глаза. Ничего не понимая, смотрел на сверкающее чудо. Потом глаза его широко распахнулись, на лице возникла эмоция, которую мы, – его родители, жадно глядевшие на лицо своего ребенка, никак не ожидали увидеть. Лицо его исказила… обида. «Зачем? Зачем вы это сделали? Я сам хотел!!»– проговорил он. Из глаз его прямо таки струями хлынули слезы.

А мы с мужем стояли, не веря ни своим глазам, ни своим ушам. Стояли, молчали, опустив руки и, не знали, что же нам делать. «Мы же хотели тебе сюрприз сделать», – пролепетала я еле слышно. «Ну, давай, я сниму все украшения, и ты сам нарядишь елку», – предложила я тихонько. Сын отказался. Все было испорчено.

Мы, сами того не ведая, и, желая сделать, как можно лучше, лишили ребенка радости. Он сам хотел сотворить чудо, – превратить обычное дерево в таинственное, загадочное, праздничное совершенство.

Нам было очень неудобно перед мальчиком. Что же, не угодили. Как говорится: «Благими намерениями…». Бывает… Больше таких ошибок мы не совершали.

В 1976 году мы жили в Армении. На самой границе с Турцией. Муж мой, в ту пору старший лейтенант, я и наш старший сынок, которому тогда было два с половиной года. Городок, в котором мы жили, был маленьким. Но кинотеатр там имелся. И мы, не часто, но ходили в кино. Вот и в наступивший воскресный день тоже решили сходить немного поразвлечься. Сына с собой взяли. Бабушки и дедушка были далеко – за тысячу километров, оставить ребенка было не с кем. Нарядилась в красивую праздничную одежду сама, нарядила ребенка, муж пошел в форме, так ему было привычнее.

Купили билеты. Вовнутрь еще не пускали. Возле кинотеатра уже собралась приличная толпа. А поскольку в кинотеатре «удобств» не было, муж, шепнув мне на ухо причину, удалился в, находящийся неподалеку, туалет. Немного задержался, так как, видно, не у него одного возникла такая потребность перед сеансом. Сынок начал волноваться. «Куда это папа пошел?» – спрашивает. Я ему тихонько объясняю, что, мол, в туалет пошел. Сын продолжал выискивать папу взглядом и, увидев, радостно закричал очень громко своим звонким голосом: «Папа, ты что, уже покакал?».

Я мгновенно побагровела, почему – то себе, закрыв рот рукой. Без дела слоняющийся народ обрадовался, загомонил. Все радостно смеялись, наверное, радуясь, что это не их ребенок обратился к ним столь громогласно. Все лица повернулись к мужу, туда, куда радостно смотрело наше дитя. Муж мой высокого роста, как – то вдруг весь съежился, стал, как будто меньше ростом. Втянул голову так, что уши чуть не легли на погоны – он стал объектом внимания нескольких десятков человек.

А ребенок весь светился от радости. Успел – таки папа до начала сеанса вернуться. Едва оправившись от смущения, заняли мы свои места в зале и фильм начался. Мы с мужем радовались, что сын не комментирует фильм, сидит себе тихонько. На экране вовсю разворачивался сюжет. Фильм входил в свою кульминационную фазу. Предвиделась интимная сцена (раньше такие сцены носили довольно скромный характер, да и что поймет такой маленький ребенок?). Зал затих. Прекратились разговоры, затих шелест конфетных бумажек. Всеобщее внимание было приковано к экрану. Главная героиня принялась снимать с себя предметы своего гардероба. Летело на пол последнее, что осталось на ней – нижнее белье.

И тут в напряженной тишине мы, к своему ужасу, опять услышали голос нашего сына, который был очень громким: «А что тетя купаться собралась?». Момент для зрителей был испорчен. Люди, забыв про фильм, опять повернулись в нашу сторону, ориентируясь на детский голос. Все хохотали. Нам было неудобно, что наш ребенок «обломал» весь кайф людям, но что поделаешь, ребенок, он и есть ребенок со всей своей непосредственностью.

Сыновья наши выросли и живут самостоятельной жизнью, вдалеке от нас. В доме стало пусто. Чтобы как-то наполнить нашу жизнь, решили мы завести домашних животных. Пришли они в наш дом разными путями…

Накануне дня рождения моего мужа, я связалась с младшим сыном и поделилась мыслью о подарке, который, по моему мнению, очень пришелся бы мужу по сердцу. Предложение мое было принято с энтузиазмом, сын заверил меня, что жильцов в нашем доме прибавится. Он связался со своим старшим братом, который ехал издалека, чтобы поздравить отца, и уже въезжал в Одессу. Они вместе поехали на Староконный рынок, где продавались всякие хвостатые-пернатые и прочие животные.

С большим нетерпением ждали мы сыновей. Муж ничего не подозревал о предстоящем сюрпризе. Вот, наконец, машина остановилась перед воротами. Мы вышли встречать детей, а они что-то замешкались, завозились в машине. И вот, появляются вдвоем, чему – то радостно и таинственно улыбаясь… На руке младшего восседало, вернее, возлежало, вцепившись всеми четырьмя лапками в руку, маленькое, совершенно очаровательное существо. Абсолютно белый с голубыми глазенками котенок «плыл» к своему будущему хозяину. Мой муж, офицер в отставке, не веря своим глазам, с удивлением и недоверием смотрел на приближающееся к нему чудо. Осознав, что все – таки происходит, муж от избытка чувств даже прослезился. Сюрприз вышел на славу. Это умное и белоснежное создание ангорской породы, просто обречено было носить кличку – Умка. Умка сразу же понял, кто является его хозяином и радовал его. Он так потешно ходил на цыпочках боком, как краб, атакуя нас, забавлял всякими проделками.

Мне тоже захотелось иметь своего собственного кота. Я его прямо-таки видела в своем воображении. И я развила бурную деятельность по воплощению своего желания в жизнь. Позвонила своей приятельнице, известной «кошатнице», доброй женщине, всегда и всем помогающей, и животным и людям. И даже не удивилась, когда услышала, что ее кошка месяц назад «принесла» котят и она будет рада отдать мне одного из них. Я сказала, что знаю, какого окраса котенок, чем несказанно ее удивила. По другому и быть не могло, по моему разумению, ведь я ждала именно такого – черно-белого.

Договорившись, что через месяц, чтобы раньше не отрывать от мамы-кошки, я его заберу, стала с нетерпением ждать. В положенный срок поехала за долгожданным животным. Когда я увидела заказанного кота, я порадовалась, что хорошо владею мимикой. По двору гулял неказистый, с очень высокими ногами, косо поставленными дикими глазами, котик. У него был длинный и широкий ярко-розовый ободранный нос. Он мне напомнил запойного пьяницу своим видом. «Да», – подумала я, – «это тебе не фунт изюма». Так и назвала его – Фунтиком. И не зря. Кот таил в себе много неожиданностей, проявившихся позже.

Умка и Фунтик сразу сдружились, как сразу и поступают все дети, и человеческие, и не относящиеся к ним. Шаловливый Фунтик подбивал Умку на всякие проказы, придумывать, которые он был мастак. То в цветочный горшок залезут и выгребут оттуда землю на пол, то разобьют что-то из посуды. А еще Фунтик принес нам большой «подарок» вместе с собой. Этот его странного цвета нос был как раз проявлением чудо болезни – стригущего лишая, который катовал и нас с мужем, и котов в течение полугода. Визиты ветеринара стали для нас постоянными. Мы еле справились с заразой.

«Под раздачу» попал и третий кот, совершенно незапланированно появившийся у нас, спустя несколько недель после появления Фунтика. Он просто зашел к нам в дом, как – будто все время там жил. Мы просто не смогли его выгнать. «Где два, там и три», – подумали мы. Был он того же возраста, что и Умка с Фунтиком. Самый обыкновенный, так сказать, обычного уличного «разлива», полосатый, с короткими кривыми лапами, был он все же ладненький и крепко сбитый. Ходил очень мягко, с присущей хищникам грацией, за что и был назван – Барсом. А ласкательно – Барсиком.

Коты друг в друге души не чаяли, спали, эдакой, разноцветной «кучей». Не сразу и поймешь, где чей хвост или лапа. Но такая любовь длилась недолго. Как только они повзрослели, стало видно, что в этой компании два лидера – Умка и Барсик. И уступать лидерство никто не собирался. Фунтик на эту роль не претендовал – был далек от этого, как будто прилетел с другой Галактики. Стал он шикарным дородным котищем, весом килограммов, эдак, шесть-семь. С сияющей на солнце шерсткой и таинственно мерцающими изумрудным блеском глазами, он мог часами не сводить с нас глаз, казалось, что ему открыто что-то не доступное для нас. За что и получил свое второе неофициальное имя – Аватар. Был он «верхолазом». Если и надо было срочно найти кота, мы его искали на шкафчиках, на шкафах, полочках и холодильниках.

Умка, повзрослев, превратился в прекрасного вальяжного кота-барина, с величественной поступью. С желтыми, какими-то драконьими, изумительного разреза, глазами. Он обладал скверным, характером. Ревнивец и собственник, никого не хотел видеть рядом с нами, то и дело, заявляя свои права на нас. Вступает в схватку с Барсом, чем приводил нас в страшное расстройство, ведь оба же свои – любимые. Но бывал и очень нежным, сочетая в себе такие разные качества. За свой неуемный характер получил второе имя – Карабас-Барабас.

Барсик же, став взрослым котом, проявил себя отличным бойцом, отважным и беспощадным. Не боялся никого и ничего. За что и был награжден вторым именем – Батый.

Котам нашим было уже по три года, когда в доме появился совершенно не ожидаемый кот. Пушистого, тоже, как видно по «пушистости», ангорской породы котенка, рывшегося в пищевых отходах у нас во дворе, было так жаль, что мы не устояли. Участь его была предрешена. Он получил у нас кров, ну и стол, разумеется. А что касается его клички, то тут и думать нечего было. Был он ярко-рыжим, то есть – рудым по – украински. Вот и стал Рудольфом, Рудиком, значит. Стал он для нас настоящей находкой, источником ежедневной радости, так как обладал поистине прекрасным добрым нравом, был назван вторым именем – Солнечный Лучик. Он согревает нашу жизнь, наполняет ее радостью.

Дом у нас очень большой, всем хватает в нем места: и приезжающим в отпуск старшему сыну с его детьми, а нашими внуками, младшему сыну, наезжающему время от времени в отчий дом, и нашей «хвостатой» команде! Вот так и живем мы большой дружной семьей.

В то время мне было года три-четыре. Наша кошка, не помню уж за давностью лет, как ее звали, летом окотилась. Она явила свету трех исключительно красивых создания. Котята были такими тепленькими, пушистыми и милыми, что я не спускала их с рук. Целыми днями я была рядом с ними, забывая, порой, даже поесть. Незаметно пролетел месяц. Однажды, проснувшись, как всегда, я побежала к ним, и… не нашла. Оказывается, пока я спала, котят отдали в хорошие руки. Горю моему не было предела! Я плакала так сильно, что лицо мое опухло от слез. Понурившись, брела я по двору, ничего мне было не мило. Бабушка моя во дворе стирала в корыте белье, вся уйдя в работу. Глаза мои остановились на ней. И вдруг шальная мысль пришла ко мне в голову. Слезы вмиг высохли. Забрезжила надежда… Я подобралась поближе к бабушке.

– Бабушка, а ты можешь рожать?

– Ну, да, – задумчиво отвечает бабушка.

– Ты же говорила, что родила мою маму.

– Да, да, – отмахивается от меня бабушка.

– А котят ты тоже можешь родить?

– Ну, что ты ко мне пристала, видишь некогда мне, занята, – отвечает бабушка, думая о чем-то о своем.

– Так я подожду?

Кивок. Я сажусь на землю, упираю локти в колени, руками обхватываю лицо. И начинаю ждать. Спустя полчаса, опять спрашиваю:

– Бабушка, ты скоро? – а самой не терпится ощутить в своих руках приятно пахнущие бархатные теплые комочки.

– Да сейчас, сейчас, какая нетерпеливая! – в сердцах отвечает бабушка.

Я опять жду. Вот, наконец, стирка закончена. Я, с сиянием в глазах, подхожу к бабушке:

– Ну, давай!

– Чего давать?

– Ты же закончила стирать, теперь… рожай.

Тишина. Недоумение на бабушкином лице.

– Кого рожать? – не понимает она.

Я, с трясущимися губами, уже что-то начинающая подозревать, тихо говорю:

– Так котят же…

Опять тишина. А потом оглушительный хохот. Бабушка так смеялась, что слезы текли из ее глаз. Из моих тоже, только не от смеха… От страшной обиды. Обманули…

Мы опять в очередной раз поменяли место жительства. На этот раз предстояло нам жить в Армении. Муж мой, офицер, получил приказ о назначении его заместителем начальника политотдела Ленинаканской дивизии. Обосновавшись на новом месте, и устроив своих мальчишек кого в школу, а кого в детский сад, я устроилась на работу. Место для меня нашлось на заводе, производящем аналитические приборы. Каждый раз, устраиваясь на новую работу, приходилось мне осваивать новую для себя специальность. По образованию я электрофизик, а специализация – электроакустика и ультразвуковая техника. Но, поскольку, специальность у меня не такая уж ходовая, приходилось браться за любую техническую работу.

На этот раз мне предстояло работать инженером-конструктором. Я не печалилась, так как в политехническом институте, который я закончила, мы проходили курс теории машин и механизмов (ТММ) и сопротивление материалов (сопромат). Это значит, – мы много чертили. Предстоящая работа была мне понятна и близка. Коллектив нашего конструкторского бюро был многочисленным. Со мной насчитывалось тридцать пять человек. Из них всего четверо были русскими. Остальные – армяне. Поскольку мужа моего после института отправили служить в Закавказский военный округ, мы все время жили среди лиц другой национальности. Переезжали из одной республики Закавказья в другую. Я всегда придерживалась такого мнения: если ты живешь среди другого народа, то обязан понимать его язык и уважать его обычаи. Всегда старалась я поскорее научиться понимать и разговаривать на языке народа той, республики, на территории которой мы проживали. Так, влившись в армянский коллектив, старались мы, русские, уважать его традиции. Армяне тоже – христиане. И, если и были какие-то отличия в обычаях, то – небольшие. В коллективе сложились свои многолетние традиции. А следуя поговорке «в чужой монастырь со своим укладом не лезь», мы тоже придерживались всех правил.

Как-то у нашего сотрудника приключилась беда – умерла бабушка. Чтобы выказать ему свое уважение, весь коллектив пришел проводить усопшую в последний путь. Надо было, положив цветы у гроба, присесть в этой комнате и тихонько посидеть. По армянским обычаям в комнате негромко звучал дудук. Это – армянский вариант флейты. Это умный обычай. Ничто так не успокаивает человека, как звуки флейты. Вот, разбившись на группы, так как, все сразу в комнатке все поместиться не могли, стали заходить попрощаться с бабушкой нашего сотрудника. Горели свечи, пахло ладаном и каким-то медицинским препаратом. Села я на лавку и, посидев всего пару минут, вдруг ни с того, ни с сего начала кашлять, – сначала тихо, потом все громче и громче. Всеми силами пыталась я сдержаться. Мне было крайне неудобно. Все взоры обратились на меня. Но я ничего не могла с собой поделать. Я кашляла и кашляла. Лицо мое побагровело, из глаз катились слезы. Я не знала, что мне предпринять в сложившейся ситуации.

Вдруг сквозь слезы вижу, как в комнату заходит моя русская сотрудница и собирается сесть на лавку напротив меня. Я с ужасом вижу, что сейчас произойдет нечто нехорошее, но не могу ее предупредить. Дело в том, что собиралась она садиться на лавку, на другом конце которой сидели две миниатюрные женщины из нашего отдела. Моя же коллега имела весьма солидные габариты. Она опустилась на самый конец лавки и женщины, сидящие на противоположном ее конце, взлетели в воздух. А она, молотя по воздуху руками и ногами в попытке как – то удержаться, летела на пол.

Люди, находившиеся в комнате, мгновенно разделились на три группы. Одни удерживали от падения гроб, на который рухнули эти две миниатюрные женщины, другая группа ринулась поднимать с пола мою русскую коллегу, а третья группа рванулась на выход из комнаты, чтобы не «потерять лицо», – они не могли удержать свою мимику в узде.

В дверях создалась толчея. Воспользовавшись ситуацией, и я выпорхнула из комнаты, продолжая страшно кашлять. И еле – еле отдышалась на улице, не понимая, что это со мной случилось. Потом мне объяснили, что «случилась» аллергия на формалин. Я вроде бы и не была виновата, но все равно мне было страшно неудобно. Так же, как и моей сотруднице. Так мы с ней вместе оказались в очень неудобной ситуации. Оконфузились, короче…

Я проснулась от собственного крика. Рывком села на кровати. Перед глазами все еще отчетливо стояла жуткая картина: глубокая, наполненная жидкой грязью яма, в которую упал мой младший сынок. И… стал тонуть у меня на глазах, захлебываясь грязью. Я в это время находилась недалеко. Вижу, – уже грязь сомкнулась над головой сына. Я, страшно закричав, рванулась к нему. Упала на колени и сунула руку по самое плечо в эту яму и, схватив за волосы, вытянула наверх. Сын был спасен.

Сидя на кровати, я вся дрожала. О сне не было и речи. Встала, выпила корвалол и прошагала оставшуюся часть ночи по дому. Старалась забыть сон, а он никак не хотел уходить из памяти. Мне было очень страшно. Над моим сыном нависла смертельная угроза. Дело в том, что я часто вижу непростые сны. Сама этому не рада. И не хотела бы их видеть, но вижу. Видно, мое подсознание меня предупреждает: «Внимание! Что-то должно случиться. Будьте наготове!».

Я не находила себе места. Чем я могла помочь своему ребенку? Сын был уже взрослым, давно жил отдельно, работал в городе, тогда как мы с мужем живем в райцентре. Единственно чем я могла реально, на мой взгляд, помочь, так это – молитвой. Я точно знаю, какой мощной силой она обладает. Высшие Силы слышат ее. Считаю, что именно такие молитвы спасли моего старшего сына двадцать лет тому назад от неминуемой смерти.

Собралась и поехала в город. Пошла в церковь. Народу там было – не протолкнуться. Оказывается, как раз в храм привезли чудотворную икону Божьей матери. Она была выставлена в церкви, чтобы каждый желающий мог помолиться перед ней за своих родных и близких. Да, еще к тому же было 14 октября – великий праздник – Покров Пресвятой Богородицы.

Стоит ли говорить, как истово я молилась и просила за сына! Домой я возвращалась уже значительно более спокойной. Я верила в помощь.

Шли дни, за ежедневными хлопотами страшный сон стал забываться. Казалось, угроза миновала.

Уже стояло лето. Приехал на выходные сын. Смотрю, а он прямо таки весь какой-то зеленый. Спрашиваю, что случилось. «Ничего, все нормально. Приболел чуток», – отвечает. И приехал почему-то в рубашке с длинными рукавами. Я всплеснула руками: «Да, что же ты в такую-то жару так оделся?» «Мне так удобно», – отвечает. Я, правда, не поняла, почему удобно, но не стала приставать. Парень взрослый, – сам знает, как ему надо одеваться. А когда поехали на лиман и сын вынужден был – таки раздеться, я увидела на сгибе локтя ряд швов. Тут-то ему и пришлось все рассказать:

«Я хотел поменять работу. Собирался на собеседование. Искупавшись, стал вылезать из ванны и поскользнулся. Махнул рукой, пытаясь удержать равновесие, и нечаянно скинул стакан с зубной щеткой на пол. Стакан разбился, а я упал, как раз на него. Сразу же из распоротой руки фонтаном хлынула кровь. Схватив махровое полотенце, обмотал руку и перетянул ремнем, пытаясь остановить кровь. Затем позвонил другу, чтобы приехал, как можно скорее. К его приезду (а он приехал очень быстро), уже темнело в глазах. Друг отвез меня в больницу, где и наложили швы на сосуд. Еще чуть-чуть и уже не спасли бы – много крови потерял».

Мне стало дурно от его рассказа. Сразу все всплыло в памяти: сон, мои страхи и молитвы.

И опять я была УСЛЫШАНА.

Нам часто пришлось переезжать из одного города в другой. Муж мой был офицером и в 1988 году служил в Закавказском Военном Округе. Службу он тогда проходил в Армении, в – Ленинакане, городе, который располагался высоко в горах.

Жили мы, в так называемом ДОСе, т. е… доме для офицерского состава. Дом был большой, на три подъезда, четырехэтажный, еще старинной постройки, прежде в нем жили русские офицеры. В большом дворе весь день слышался детский смех, и лаяли ничейные собаки. Собак подкармливали сердобольные жительницы нашего двора. Эти собаки взяли на себя функцию охранников. Зная всех наших жильцов в лицо, прогоняли всяких подозрительных личностей. Одна из таких собак, довольно почтенного возраста, облюбовала наш подъезд. Звали ее Серка, так как, ее некогда черная шерсть поменяла свой цвет – стала седой. На ночь она устраивалась на последней площадке лестничной клетки, прямо под чердачным люком. Несмотря на свой возраст, Серка все еще «приносила» щенят.

Вот и той осенью у нее появилось очередное потомство. Щенята были прехорошенькие, крепенькие и совсем друг на друга не похожие. Особенно славным был черненький крепыш с волнистой шерсткой, которая на солнце сверкала, как антрацит. Как-то днем мы услышали громкий щенячий визг. Выбежав из квартиры, увидели, что тот самый черный щенок лежит на полу, площадкой ниже. Видимо, сорвался и упал. Серка металась возле него, облизывая, не зная, чем ему помочь. Она смотрела на нас с мольбой, будто просила о чем.

Я и мои сыновья осмотрели щенка, ощупали лапки. Все было цело. Внешних повреждений не было. Просто, видно, сильно ударился, – встать не мог. Мы отнесли малыша на место, соорудили лежбище из теплых тряпок, сделали загородку, чтоб обезопасить щенят от падения. И взяли над ними шефство. По несколько раз в день приносили малышам теплой еды, не забывая при этом об их маме. Черныш – так мы назвали пострадавшего, через пару дней встал на ноги, совсем оправился и первым спешил к нам на своих коротких лапках. Спустя некоторое время, когда щенки подросли, их разобрали люди по частным домам. Серка опять осталась одна.

В ту ночь мне не спалось. На душе была тревога. Уложив мальчиков спать, я ходила из комнаты в комнату. Мужа дома не было. Дивизию перевели на казарменное положение. Мою тревогу усиливала Серка, которая, не прекращая, скреблась в нашу входную дверь. Она, то лаяла, то жалобно скулила. То есть, вела себя очень странно. Такого за ней не водилось раньше. Даже неоднократно получив очередной кусочек хлеба, она не уходила, и продолжала царапать дверь. Она как – будто хотела что-то мне сказать, о чем-то предупредить, но не умела это сделать. Это продолжалось всю ночь. Я забылась сном только под утро. Это было утро 7-го декабря. Через несколько часов произошло страшное землетрясение силой 10,5 баллов по шкале Рихтера, унесшее жизни 25 тысяч жителей городов Ленинакана и Спитака.

Чудом остался жив мой старший мальчик, которого завалило рухнувшей школой. Чтобы спасти моего сына, которого все же достали из завалов, спустя 14 часов, меня с детьми срочно эвакуировали в Ереван. Все решали часы. Сынок был между жизнью и смертью. Муж остался на своем посту – спасать людей.

Мой мальчик остался жив. Никогда я больше не была в Ленинакане, не заходила в нашу квартиру с рухнувшим потолком. И, конечно, больше не видела Серку, которая (теперь-то я знала о чем) хотела меня предупредить. Так она меня, видимо, хотела отблагодарить за спасенного сына.

Я не знаю почему, но со мной иногда происходят странные вещи. Объяснить их я не могу. И они не вписываются во всем известные законы физики и прочих наук. Одним из таких странных явлений, которые произошли со мной, являются необъяснимые, с нашей точки зрения, стремительные мои перемещения в пространстве в экстремальных ситуациях.

В первый раз это произошло 7 ноября в Ленинакане, где в это время проходил службу мой муж. Был он, к тому моменту, в звании подполковника и заместителем начальника политического отдела дивизии. Прогремели военные марши, прошел военный парад, к которому долго готовился весь личный состав гарнизона. Мы, – жены офицеров, с гордостью и удовольствием полюбовались, как чеканным шагом в идеально ровных «коробочках» прошли мимо трибун с высоким руководством наши мужья. Дети наши во все глаза смотрели на своих отцов в красивой парадной форме с аксельбантами, сверкающими на солнце и подрагивающими в такт печатному шагу. А после парада, в соответствии с установившимся в гарнизоне, (да и вообще в военной среде) порядком, пошли праздновать.

В тот раз мы собрались дома у начальника политотдела, – они были нашими друзьями. Сели за длинный стол, за которым уместилось человек двадцать офицеров и их жен, – все наши хорошие знакомые. После многочисленных тостов, люди, устав есть, и пить, повставали из-за стола и разбрелись кто куда. Кто-то пошел танцевать, давая выход накопившейся энергии, кто-то громко разговаривал, перекрикивая музыку. За столом остались сидеть лишь мы с мужем. Танцевать мы были не любители, а поговорить друг с другом у нас всегда найдется тема.

Я должна сказать, что человек я не яркий, не люблю быть в центре внимания. Не люблю быть лидером, голос у меня негромкий. В семье я ведомая, роль ведущего отдаю своему мужу. Я считаю это правильным. Каждому, так сказать, – свое. Много обо мне может сказать тот факт, что мои собственные сыновья, почти до полной своей взрослости, называли меня не «мамой», а «мышкой». Так и обращались ко мне, вызывая недоумение у других людей.

Мы с мужем сидели в центре длинной стороны стола. Вдруг я вижу, что открывается дверь туалета, из него, пошатываясь, выходит девушка лет 16-ти. Дочка знакомых хозяев квартиры. У нее начинают закатываться глаза, и она, вот так с прямыми ногами, начинает заваливаться вперед. А коридор настолько узкий, что если она упадет, то непременно сломает себе шею. А этого никто не видит, хотя многие из гостей находятся рядом с ней.

Что произошло дальше, – помню плохо. Осознала себя, лишь подхватив ее, не дав ей упасть. Каким это образом я вынеслась из-за стола, перелезая через ряд пустующих стульев? Как протолкалась через толпу? Внезапно все замерли. Затихла музыка. А я с удивлением услышала свой громкий властный голос, отдающий приказания направо и налево. И люди беспрекословно мне подчинялись. «Холодной воды! Откройте окна! Нашатырный спирт!»– слышала я свой собственный голос. Я вообще предпочитаю вежливо просить людей что-то сделать. А тут…

Побрызгала на лицо девушки, которое напоминало цветом мел, заставила всех расступиться, чтобы дать доступ свежему воздуху, поводила ваткой с нашатырным спиртом у нее под носом, потерла мочки ушей и мизинцы рук. Девушка, недовольно что-то пробормотав, открыла глаза, ничего не понимая. Что это она делает на полу, и почему все смотрят только на нее? Все обошлось. Я пошла и села опять рядом с моим, ничего не понявшим, мужем. Когда все успокоились, то стали спрашивать меня, каким же образом я смогла успеть подхватить падавшую девушку. А я и не знаю. Помогли, видать.

В другой раз подобное перемещение произошло тоже в Ленинакане. Отдел, в котором я работала, располагался в бывшем цеху, то есть занимал огромное пространство с невероятно высоким потолком. В четыре ряда стояли рабочие стола моих сотрудников, а между ними ряды кульманов. В отделе работало тридцать человек. Вместе со мной работала молоденькая женщина, которой я симпатизировала. Муж ее тоже был офицером и был хорошо знаком с моим мужем. Была ей, если не мамой по возрасту, то старшей сестрой. Она ждала ребенка, была на пятом месяце беременности. Я сосредоточенно работала за своим столом. Случайно подняв глаза, увидела, что она, зацепившись на ножку кульмана, начинает падать, что ей категорически было делать нельзя, учитывая ее положение. Нас отделяло большое пространство, все заставленное столами. За столами полно народу, но я видела, что никто не успеет ей помочь. А я совершенно уж непонятным образом, промчавшись, как торнадо это расстояние, успела ее поймать, не дав коснуться пола. Все вокруг были просто в шоке. Этого произойти просто не могло, но произошло. Она и все, кто был вокруг, спрашивали, как такое могло случиться? Что я могла сказать? Просто не знаю и все. Все были этому свидетели. Происходит как бы замедление времени для всех, а для меня оно, – как бы ускоряется. Мне опять помогли.

В следующий раз такое произошло в Германии, где мы проживали в соответствии с местом прохождения службы мужа. Мы жили в двухэтажном коттедже. Я была очень слаба после перенесенной операции, только-только возвратилась из госпиталя. На второй этаж, где располагались наши спальни, я втаскивала себя руками, так тяжело было подниматься, как, впрочем, и спускаться. Будучи на втором этаже, услышала громкие звуки разгоравшегося конфликта между моим сыном-одиннадцатиклассником и мужем. Стремясь погасить конфликт, не помню, как очутилась между ними. Произошло это в одно мгновение. И только тогда начала падать. Ситуация мгновенно разрядилась. Моим дорогим людям было не до выяснения отношений, надо было приводить меня в чувство. Они оба тоже очень удивились моему появлению. Только что они слышали, как я с трудом заволокла себя на второй этаж. А тут я, как бы материализовалась между ними. Для меня это тоже навсегда останется загадкой.

В четвертый раз это произошло спустя много лет после первого случая. Наша семья уже обосновалась на постоянном месте жительства. Осели мы в поселке городского типа. Я всю жизнь панически боюсь змей, и ничего с этим не могу с этим поделать. Знаю, что даже есть название у такой вот боязни. Эдакое, – красивое и неприятное. Понимаю, что если не провоцировать змей, то, скорее всего, они и не нападут. Но, все равно, я перестаю нормально рассуждать, когда их вижу. Остается лишь одно желание, – быть от них, как можно подальше и желательно, чтобы это произошло, как можно скорее. В ту пору я ходила с палочкой, медленно передвигаясь из-за междисковой грыжи.

Стояло жаркое лето. Все живое искало для себя прохладу. С великим трудом спустилась я из дому на крыльцо. Крыльцо было зацементировано. И вижу на фоне абсолютно ровного серого цвета какое-то мелькание. Что-то черненькое мелькнет и спрячется, мелькнет и спрячется. Да что же это может быть? Я была без очков, наклонилась пониже, потом еще ниже. И в непосредственной близости от своего любопытного лица я увидела, что мелькавшее нечто, – это есть змеиный язык. Змея, искавшая прохлады заползла на крыльцо и спокойно себе отдыхала, полностью слившись цветом с крыльцом. А тут я со своим интересом к ней. Змея была длинной. Больше метра. На ее щечках не видно было желтого цвета, указывающего на то, что передо мной уж. Это была гадюка. Нас прежние хозяева дома предупреждали, что в огороде живут гадюки. Когда мой бедный мозг переварил полученную информацию, – меня как ветром унесло на метра четыре. А ведь я не могла передвигаться быстро. Стою далеко от крыльца и трясусь, гадая, как буду заходить назад. Но гадюке наша встреча видно тоже не понравилась, она с тихим шелестом уползла куда-то в траву.

В пятый раз аналогичная ситуация с перемещением произошла тоже в непростой ситуации. Дом наш стоит на неровной площадке. Уклон, на мой взгляд, где-то градусом тридцать есть. Начиная с калитки и до самого конца нашего участка, идет уклон вниз. Как-то выглядываю из окна спальни во двор и вижу, что машина мужа снялась с ручника и движется, набирая скорость, по двору. На ее пути мои цветники, сточная яма. Если машина укатится вниз, то достать ее будет весьма проблематично. Ее пытается удержать изо всех своих сил муж. Лицо его уже приобрело свекольный цвет от усилий. Ему было не удержать машину, которая уже накатывалась на него. Тут же я оказалась рядом, несмотря на трудности с передвижением, и сумела, по его указанию, застопорить машину, подложив брусок под ее передние колеса. Опять не знаю, как такое произошло.

Вот такие необыкновенные вещи случились со мной. Я понимаю, что в такое трудно поверить. Мне не хватает знаний, чтобы это как-то объяснить. Но я очень рада, что мне удалось помочь людям, благодаря, даже, и не знаю, кому, – могу только догадываться.

– Хозяева, хозяева, – слышалось от ворот. Яростный лай нашего пса, – немецкой овчарки Блэка, подтвердил, что к нам кто-то пришел. Выйдя из дома, мы с мужем увидели, что несколько человек в белых халатах действительно стоят у нашей калитки.

– Ветеринары, – выяснили мы, подойдя к ним поближе.

– Надо бы сделать прививки от бешенства вашим животным, – пояснили они.

– Ну, надо, так надо.

Первым подвергся процедуре Блэк, который даже этого и не заметил, настолько легка была рука опытного ветеринара, да и он занят был поглощением кусочка хлеба, который мы дали ему, дабы отвлечь от происходящих манипуляций. Следующей на очереди была вторая наша собака – Найда. И тоже все гладко – без истерик с ее стороны.

Дальше чередой пошли коты. Помощники врача только успевали записывать в тетради клички собак и котов. Белый, ангорский кот Умка, совершенно нам доверяющий, перенес действо спокойно. Дал себя «уколоть» и «законопослушный» Барсик. Вообще-то у нас три кота и, кроме вышеперечисленных, у нас обитает кот Фунтик. Самый крупный из котов, черно-белый красавец, был он и самым хитромудрым. Нисколько не удивлюсь, если он, завидя незнакомых людей возле наших ворот, потихонечку «свалил» со двора. И издалека за всем тихонько наблюдал. Он у нас очень впечатлительный, тонкоорганизованный кот. Как-то во время инъекции противопаразитарного препарата, он потерял сознание, чем страшно испугал нас, своих хозяев, и удивил, много повидавшую, врача-ветеринара.

Поскольку Фунтик на наш истошный зов не откликнулся и так не появился, мы принялись за соседских котов, которые сутками толклись у нас на подворье. Хозяева их были на работе, так что пришлось прививкой заниматься нам, поскольку наши коты были в постоянном контакте с этими соседскими котами. Васька, Мурзик, Иной… Ну, вроде всех привили. Дело нужное. Живем мы на последней улице поселка. Перед нами только поля, лесополосы, где нет-нет, да и мелькнет то заяц, то лисица, да и ласку (сама видела) как-то пронес с поля домой соседский кот. То есть, – реальная угроза. Лучше поберечься.

Не успели ветеринары отойти от нашего дома, тут же нарисовался Фунтик. Вот он – то как раз и был в группе риска, так как, мог днями и ночами ловить мышей в поле.

Фунтик считается моим личным котом. Как-то я очень захотела иметь в питомцах кота именно такого окраса. А, когда чего-то сильно хочешь, то это обязательно сбывается. Так я и стала хозяйкой Фунтика. Да и имя у него от его «непростоты» – типа «не фунт изюма». У нас с ним какая-то необычная связь. Уставится он на меня своими косо посаженными изумрудными глазами, мяукнет, а я уже знаю, что он хочет. Каким-то образом знает, что у меня болит, тут же заставляет своим криком меня лечь и начинает «тянуть». И боль уходит. Было у нас с ним полное взаимопонимание. Были мы с ним, как говорится, «на одной волне». Но, как оказалось, – это не всегда хорошо. У меня такой характер, что, прежде чем что-то сделать, я это визуализирую. Причем, выходит это у меня очень четко и красочно. Я, как бы, «проигрываю» ситуацию сначала в голове.

Муж посоветовал мне все же догнать ветеринаров, пока они еще не ушли далеко. Я, взяв на руки Фунтика, пошла их догонять. Иду и вижу в воображении, как ФУНТИКУ делают прививку. Не успела я пройти и пару домов, как кот, страшно извернувшись, и каким-то образом сумевший повернуться ко мне мордочкой, – меня атаковал.

Никогда не забуду я этих глаз, полных ярости, стремительно приближающихся к моему лицу растопыренных лап, выпущенных страшных когтей. Я только успела зажмуриться. Секунда – и меня пронзила невероятно острая боль в районе глаза. От неожиданности я выпустила из рук кота. И почувствовала, что по лицу у меня течет что-то горячее.

Вхожу во двор, а муж, не поворачиваясь, спрашивает меня, как мне удалось так быстро справиться. Повернулся – и ахнул. Половина лица – в крови. Кровь течет прямо на футболку. Я только спросила его, цел ли у меня глаз. Каким-то чудом глаз остался цел, а вокруг сплошь – следы от когтей. Несколько недель я ходила с огромными кровоподтеками, глаз почти закрылся, так все опухло. Но на кота я не злилась. Радовалась, что не ослепла. Да и сама была виновата в случившемся: не надо было столь ярко представлять процедуру прививки. Перестаралась…

Место, в котором я родилась и провела свое детство, находится в зоне резко-континентального климата. На географической карте оно называется оазисом. С одной стороны – пустыня Кара-Кум, с другой – Кызыл – Кум. Летом стоит страшная жара, поскольку нет препятствия для раскаленных ветров. Вокруг нет гор. По той же причине и потоки холодного фронта беспрепятственно проникают на территорию оазиса прямиком с полюса холода – Оймякона. Летом температура воздуха в тени достигает плюс 50 градусов, а зимой – крепкие морозы.

Канал, который рассекает город на две части, был широким и глубоким. Нес воды могучей реки Аму-Дарьи. Летом скорость течения мутной глиняной воды была столь высока, что приходилось бороться с течением, дабы устоять на ногах. Но зимой вода в канале промерзала на полметра. Это было радостью для ребятни. Наступало время катания на коньках! Придя со школы, мы, быстренько перекусив, бежали за несколько километров на канал кататься. Мы, – это я, одиннадцатилетняя девочка, и мои старшие сестры. Все трое только осваивались на льду. Коньки у нас были одни на всех. В то время их нужно было прикручивать к обуви веревками или сыромятными шнурками. Пока одна сестра каталась на коньках, две другие могли побегать с санками.

С трудом дождалась я своей очереди. Прицепив коньки, встала на лед. Раз десять кряду упав, я научилась, наконец, удерживать равновесие и заскользила. Разбежавшись и, глядя только себе под ноги, понеслась по прямой, так как поворачивать еще у меня не получалось. Когда же подняла голову и посмотрела вперед, – ужаснулась… Я неслась прямиком в огромную прорубь метра три шириной и метров пять длиной. Лед оттуда был взят для каких-то промышленных нужд. Я не знала, что мне делать. Помочь мне никто не мог. Вокруг были только одни дети. Взрослых нигде не было видно. Глубина канала – метров пять. Время неслось, а в голове не было ни одной мысли, – только страх. Неслась и я, с каждой минутой приближаясь к краю проруби.

Изловчившись, упала на спину. По инерции проехав еще пару метров, остановилась. Ноги мои опоры не чувствовали, почти до колен они висели в пустоте над водой. Полежав немного, чтобы придти в себя, я стала отползать. Казалось, что прошла вечность, пока ступни не почувствовали твердость льда. Тогда, перевернувшись на живот, поползла дальше. Кое-как встав на ноги, добралась до берега. Кататься расхотелось. Мне было не до этого. Оставив сестер развлекаться дальше, и, предупредив их о возможной опасности, побрела домой. С тех пор я очень внимательно осматривала место, где мне предстояло кататься. Я понимала, что так повезти может только один раз.

У нас с мужем – два сына. Казалось бы, как в математике, – исходные данные одни и те же, то есть, – родители одни, воспитывались дети тоже нами, условия проживания одни и те же, а результат разный… Наши мальчики совсем не похожи друг на друга, что внешне, что внутренним содержанием. Старший, Святослав, тот – фантазер. Творческая личность. И чрезвычайно был в детстве, как бы, эдак, помягче сказать, – любознательный. А Сергей, наш младший сын, тот больше – практик. У старшего – лучезарная улыбка, а у младшего, – постоянная лукавая искорка в глазах. Сергей постоянно готов к «приколам». Кстати, насчет приколов…

Жили мы в то время в Армении. В высокогорном Ленинакане. В этом городе была постоянная «напряженка» с водой. Но в доме офицерского состава (ДОСе), в котором мы, с некоторых пор, жили, – с водой было все в порядке. На прошлой нашей квартире воду давали один час в сутки днем, а поскольку днем я работала, то с я водой «пролетала». Получалось, что вода у нас была один час в субботу, и один час в воскресенье. В эти дни мы быстро-быстро по очереди купались, быстренько набиралась вода в стиральную машину (организовывалась стирка). В воскресенье был день набора воды во все имеющиеся емкости. Я так быстро носилась по квартире, пытаясь набрать, как можно больше воды, что мои домочадцы, включая нашу собаку породы пинчер, жались к стенам, давая мне дорогу.

Все понимали, насколько важно успеть. Кто не успел, – тот опоздал. И вся неделя была бы без достаточного количества воды. Экономили воду, как только могли. Поэтому переехав на новое место жительства, не могли привыкнуть к такому водному изобилию. Мы, настрадавшиеся по «полной программе», все никак не могли накупаться в ванне. Сережа купался каждый день. Вода в Ленинакане была изумительно прозрачной, прямо таки хрустальной. Исключительно вкусной и холодной, даже в самые жаркие дни. Ни о каких фильтрах не было и речи. Они были без надобности.

В тот день к обеду собралась вся семья. Вернулся из школы Славик, ему было в ту пору тринадцать лет, пришел на обед муж, Сергей тоже был готов покушать. На обед я подала наваристый душистый гороховый суп, который мы все с удовольствием поели. На второе подала жаркое, на третье – пирожки с чаем. Довольные обедом мои мужчины разошлись кто куда. Муж опять пошел на работу. Славик, прилег почитать книжку, перед тем, как делать уроки. А Сергей, который очень любил гулять, побежал кататься с ледяной горки возле дома.

День был просто чудесный. Ярко светило солнце. Стоял крепкий мороз. Но в Ленинакане зима прекрасная, даже сильный мороз переносился хорошо. Не было высокой влажности воздуха, ветра не было, поэтому и мороз не ощущался. Как следует нагулявшись, прибежал домой Сергей и сразу попросил наполнить ванну горячей водой. Я к его приходу уже нагрела титан, так что наполнить ванну не составило никакого труда.

Забравшийся в горячую воду, Сережа вдруг позвал меня и решил посвятить в свои планы относительно розыгрыша брата. Он хотел использовать Славино любопытство. Посмеявшись, я решила ему подыграть. Позвала Славу: «Зайди в ванную, там тебе Сережа что-то хочет показать». Любопытный Слава помчался к брату. Горох он и есть горох. И, используя его побочные действия, Сергей решил пошутить над Славой. Следуя призывам Сергея, Слава подошел к ванне и всмотрелся в воду. Снизу вверх неслись непрерывным потоком серебристые пузырьки и, достигнув поверхности воды, с тихим шелестом лопались. Вода была исключительно прозрачной, как в горном ручье, поэтому и видимость была отличной.

Ничего не понимающий Слава, наклонился ниже, он не мог понять, где находится источник этих красивых воздушных пузырьков. А Сергей, напрягая пресс все «стравливал» и «стравливал» потихоньку воздух из себя. Высвобожденные пузырьки, догоняя друг друга, весело неслись наверх. Надо отдать должное усилиям младшего и терпению старшего сыновей. Каждый был занят своим делом.

Только я, стоя позади Славы, прямо корчилась от беззвучного смеха. Слезы уже текли у меня из глаз. Я не знала насколько хватит Сергея. А Славе все было невдомек, что же такое здесь происходит. Еще ниже наклонился он над ванной, пристально всматриваясь в воздушную цепочку. И вдруг резко разогнувшись, скачком отпрянул от ванны. Он понял, какое происхождение имеют пузырьки. Его просто отнесло в сторону.

Мы с Сергеем «грохнули», уже не сдерживаясь. Я вынуждена была наклониться, так как, у меня сводило судорогой живот от смеха. Сергей хохотал, как сумасшедший. А Слава весь красный от того, что он так попался на розыгрыш младшего брата, верещал: «Кто же так делает?! Бессовестный!!». Любопытство его подвело. Его, как говорится, подловили…

«Когда мне было десять лет, я с родителями жил в районном центре – Ивановка. Туда же переехала жить и папина сестра, т. е.. – моя тетя. В каждом подворье держали птицу: кур, гусей, уток. Кое-кто, – даже индюков. Не были исключением и мы. В мои ежедневные обязанности как раз входила кормежка пернатых. И тетя Варя тоже, конечно, держала птиц. Как без них обойтись в селе?

Как-то раз приходит к нам тетя Варя. Говорит, что ей требуется помощь, и смотрит при этом почему-то на меня. «Прошу, помоги мне», – обращается ко мне. Я с удивлением говорю, что всегда рад ей помочь, только вот в чем должна заключаться моя помощь?

Оказывается, тетя Варя зашла утром в сарайчик, намериваясь взять зерна для кормления птиц из бидона. Подняла крышку… А там бегает по зерну мышь. Тетка мигом вернула крышку бидона в прежнее положение и – к нам. За помощью. Кормить птиц-то все-таки надо, им неинтересны всякие глупости про боязнь мышей. Давай зерно и точка.

Я приосанился. Взрослый человек нуждался в моей помощи. Во мне видели не ребенка – мужчину. Все ведь знают, что мужской пол не боится всяких там разных грызунов. Солидной походкой направился я вслед за тетей. Зашли в сарай. Она издали показала пальцем на бидон.

Я подошел к нему, поднял крышку. Действительно, там металась по кругу довольно упитанная мышь. Я, честно признаться, тоже немного побаивался этих юрких грызунов, но скрывал это. «Хватай ее!!» – закричала тетя. И мне ничего не оставалось, как, опустив руку, сжать зверька в ладони. Движение получилось судорожным. И мышке пришлась, видно, не по нутру моя бесцеремонность. Она тут же вцепилась острющими зубами в мою руку. От неожиданности я резко крутнулся и с силой встряхнул рукой. Мышь, благодаря центростремительной силе понеслась по воздуху, как маленький визжащий снаряд. И приземлилась… на тете Варе. Что тут началось!!! Тетка, страшно заверещав, бросилась вон из сарая, суматошно стряхивая с себя бегавшую по ней перепуганную мышь!

Я не знал, что мне делать. То ли бежать вслед за теткой, то ли стоять на месте. Вскоре топот во дворе стих. Стихли и крики. Я понял, что тете удалось каким-то образом избавиться от грызуна. Бочком протиснулся сквозь двери и рванул домой.

Вечером тетя Варя нанесла нам визит и, с присущим ей юмором, рассказала, как я ей помог».

Эту историю рассказал мне мой муж много лет спустя и мы с ним долго смеялись. Вот помог, так помог…

Мы жили в маленьком поселении, на территории которой расположилась машинно-тракторная станция, – так называемая МТС. Со всех сторон поселок был окружен полями. Папа работал агрономом. Жили мы в половине одноэтажного ведомственного дома с высоким полукруглым крыльцом. Вторую половину дома занимал другой специалист. За домом был длинный и высокий забор. За ним – огромный двор со всевозможной сельскохозяйственной техникой. В ряд выстроились легкие и тяжелые трактора, гусеничные и на колесах. Возле них пристроились комбайны, сеялки и прочая техника.

Я и мои старшие сестры, еще не достигшие школьного возраста, часто играли на этом дворе. Самой старшей из нас было семь лет, а младшей, то есть мне, – всего четыре. Мы знали каждый трактор, каждый комбайн, так как, успели побывать внутри их неоднократно, – посидеть на водительском месте, покрутить руль, подергать за рычаги. По – другому развлекаться возможности у нас не было. Телевизоров тогда еще не было, читать мы еще не умели. Так мы и развлекались, как могли. В знойный летний полдень, ошалев от безделья, решили мы втроем наведаться на ремонтный двор. Вдруг чего интересного найдем? И пошли…

Побродили среди машин, к которым и прикоснуться-то нельзя было, столь сильно металл разогрелся от палящего немилосердно солнца. Подошли к снятому с хлопкоуборочного комбайна бункеру для хлопка. Бункер был в виде большой коробки из металлической сетки голубого цвета. Остановились, разглядывая, что у него внутри, прижав лица к сетке. И увидели, что по углам бункера прилепились несколько осиных гнезд величиной с крупную шапку подсолнечника.

Моя средняя сестра отличалась неукротимой энергией, была заводилой и проказницей. Про таких говорят, что у них «шило в одном месте». Ни минуты не знала она покоя, а вместе с ней и все, окружающие ее люди. Дня не проходило, чтобы она что-то не вытворила, не нашкодила. Худенькая, верткая, с разбойничьим взглядом голубых глаз, она вечно во что-нибудь «влезала». Не обошлось и на этот раз. Покрутившись по двору, нашла палку и подошла к бункеру, намериваясь залезть вовнутрь. В бункере имелось отверстие в виде квадрата – место соединения с трубой, по которой подавался хлопок. Находилось это отверстие довольно высоко над землей, – так просто с земли и не залезешь.

Это не остановило мою неугомонную сестру. Подтащив какую-то валявшуюся рядом железяку, и забравшись на нее, она ужом скользнула вниз в бункер. И давай палкой сбивать осиные гнезда! Я и вторая сестра услышали нарастающий гул. Этот звук издавали потревоженные осы. Они грозно гудели и, видимо, жаждали отомстить за разоренные гнезда. Долго ждать не пришлось. Как будто повинуясь какой-то неслышной команде, они бросились в атаку. То одна, то другая оса пикировала на ту, кто лишил их дома. Раздался крик. Это кричала, уже неоднократно покусанная, сестра. Она металась по бункеру, отмахиваясь от злющих насекомых.

Но вылезти не могла – отверстие, через которое она пролезла, было слишком высоко. Я, как самая быстроногая, стремглав метнулась за помощью. Пулей примчавшись домой, объяснила ситуацию и помчалась назад. За мной бежали взрослые. Хорошо, что верхняя стенка высокого бункера открывалась, подняв ее, извлекли мою искусанную сестру. Мы получили урок. И с тех пор осиные гнезда обходили стороной.

В 90-х годах наша семья поселилась в частном доме в селе под Одессой. Десятилетний младший сын хотел непременно стать «чьим-то хозяином». Имелась в виду – собака.

И вот в выходной день муж, вместе с сыном, поехали на Староконный рынок в Одессу, где продавалась всякая живность. Приехали они уже поздним вечером, привезя с собой совершенно очаровательное создание со смешными усиками и бородкой окраса «перец с солью». А вместе с этим чудесным миттельшнауцером прихватили с рынка также котенка рыжей масти. А как же в частном доме без кота? Собака была с родословной, а котик – самый обыкновенный, из «простых», явно взятый из какой-нибудь одесской подворотни. Песика назвали Стронгом (подразумевалось, что он будет весь из себя такой «силач»), а котенка – Тимоней.

Жили мы в доме с печным отоплением и сказать, что в доме было прохладно (дело было в феврале), значит, – покривить против истины. В доме было – таки холодно. Поэтому, вероятно, Тимоня переселился со своего спального ящика, находящегося в кухне, в коридор в чемодан Стронга. Так они и стали жить, – спали, обнявшись в чемодане, так было уютнее и, конечно, теплее. Кормили Тимоню все же на кухне, а Стронга – в коридоре. Каждый день мы не отказывали себе в удовольствии понаблюдать такую картину. Каждый из них, немного поев из свой миски, стремглав мчался к миске другого. Обязательно столкнувшись в проеме кухонной двери, они бежали к чужой миске, чтоб успеть похватать и из нее. Потом «летели» в обратном направлении, опять же сталкиваясь лбами на половине пути. Мы не уставали наблюдать эту картину. Жили животные «душа в душу»: вылизывали друг – друга, игрались вместе, короче, всячески выказывали свое взаиморасположение. Казалось – эта дружба навсегда!

Но, как-то, спустя полгода, нас привлек возмущенный яростный лай Стронга. Он стоял возле чемодана и лаял, а рядом стоял Тимоня с виноватым видом. Подойдя поближе, мы поняли причину возмущения нашего песика. Прямо в чемодане возвышалась кучка, явно кошачьих, экскрементов. Стронг переводил недоуменный взгляд с кучки на Тимоню, на нас, и взгляд его был полон глубокой обиды. Тимоня стоял рядом, пригорюнившись, мол: «С кем не бывает?» Такого предательства Стронг не смог простить. Схватив вчерашнего друга за уши, чего раньше себе не позволял, он поволок его на кухню к Тимониному ящику. Стронг больше не допускал Тимоню в свой чемодан, норовил при каждом удобном случае потаскать его за хвост и уши.

Тимоня молча терпел экзекуции, но прощения так и не получил. Дружбе пришел конец. Предательства Стронг так и не простил.

В четырнадцать лет я была спортивным подростком. От избытка энергии передвигалась, в основном, вприпрыжку. Сил было – хоть отбавляй! Наверное, поэтому очень я любила уроки физкультуры. Мне нравилось играть в баскетбол, я даже входила в сборную школы по этому виду спорта. На уроках физкультуры мне было все по плечу: по канату лазила, как мышь, хорошо прыгала и бегала на длинные дистанции (по характеру я – стайер). Всякие гимнастические упражнения выполняла с легкостью.

И вот к нам в школу пришел новый учитель физкультуры. Был он невысокого роста, крепкий, с хорошо развитыми рельефными мускулами. Совсем еще молодой, видно, только – только после окончания института. Был вежлив и интеллигентен. Ребят он пока еще не знал, не знал их способности и возможности. И это незнание, как раз его и подвело.

Закончился урок математики, следующим был урок физической культуры. Мы поспешили в раздевалку, чтобы до звонка успеть переодеться. Учитель, построив класс, объявил, что сегодня будут отрабатываться прыжки. Мальчики – через «коня», а девочки – через «козла». И урок начался. В классе у нас были и не совсем спортивного склада девочки. У кого был лишний вес, у кого не то строение, – слишком тяжела нижняя часть тела. И поэтому наш учитель объяснил, что перед прыжком девочка должна предупредить его, что прыгнуть самостоятельно не сможет и нуждается в его помощи. Девочки, которые не в силах были перепрыгнуть спортивный снаряд, разбегались, как могли, а потом вспрыгивали на него коленками. Учитель же, стоя лицом к «козлу» страховал их.

Стояла я в середине строя, так как, была среднего роста. Вот, стоявшая впереди меня довольно плотного телосложения девочка, пошла выполнять упражнение. Предупредив преподавателя, что нуждается в его помощи, она справилась с заданием. Настала моя очередь. Встав на исходную позицию, отчетливо произнесла, что буду прыгать самостоятельно. Учитель то и дело поворачивал голову в сторону прыгающих через «коня» мальчиков. Он переживал. Опыта было еще совсем мало, а ответственность большая: не травмировался бы кто-нибудь, ведь он отвечал за нашу безопасность. Вижу, что внимание учителя рассеяно, и он не торопится отходить от «козла», еще раз громко повторила: «Я прыгаю сама». «Да, да, хорошо», – ответил педагог, продолжая оставаться на месте.

«Времени отойти у него достаточно», – подумала я, начав разбег. Энергично оттолкнулась от пола и взлетела в воздух, несясь навстречу снаряду. Уже на подлете к нему, я с ужасом увидела, что учитель и не собирается покидать свое место. Поскольку остановиться у меня не было никакой возможности, я со всего маху уселась ему прямо на плечи. Чтобы тут же не сверзиться, мне пришлось крепко ухватиться за его голову, а ноги мои судорожно обвили его шею. Учителя пронесло пару метров назад под весом моего тела. Но, будучи молодым и сильным, он смог удержаться на ногах. В зале стало очень тихо. Класс, молча, смотрел на нас. Но молчание это продлилось недолго. Вдруг грохнул оглушительный хохот. Тридцать молодых глоток исторгали смех. Некоторые из учеников вынуждены были присесть, не в силах удержаться на ногах.

Слезть самостоятельно я не могла. Побагровев, продолжала держаться за голову учителя. Наконец, он, взяв меня за талию, поставил на пол. Лицо его было такого же оттенка, как и мое – пунцовое. Вокруг стонали и хрюкали мои одноклассники. А учитель спокойно так говорит: «Что же ты не предупредила, что будешь прыгать самостоятельно?» Класс взревел: «Она говорила!!». Я смущенно молчала, глядя в пол. И тут преподаватель и говорит: «Раз так, то прими мои извинения».

Вторая волна смеха накрыла класс. Дети уже просто стонали от смеха. Села учителю на шею в буквальном смысле этого слова, и перед ней еще и извинились.

Я не смеялась, мне было не по себе от сознания, что я невольно поставила педагога в неловкое положение. Тихонько пошла и встала в строй. Прыгать мне что-то расхотелось.

Живем мы на самой последней улице поселка. Да и дом наш на ней – предпоследний. Дальше – только необозримые просторы колхозных полей. Дом окружен парой десятков фруктовых деревьев. Жили мы к тому моменту в этом доме лет пятнадцать. Уже считали себя сельскими жителями. Научились огородничать, ухаживать за маленьким садом. А поскольку дом стоит на отшибе, пришла в голову мысль: «Не завести ли нам пчел?» Соседям мешать не будут, ну, а нам сколько пользы! Во-первых, конечно, мед. Натуральный, душистый, полезный. На колхозных полях росли, то подсолнухи, то рапс, то люцерна, даже амарант как-то посадили. Пчел вывозить никуда не надо. Лети, пчела, – не ленись! Все под боком. Во-вторых, опыление пчелами фруктовых деревьев, да и огородных культур тоже. Лучше опылят, – больше будет урожай. А прополис? А пчелолечение? Можно будет сажать пчел на поясницу от радикулита, на больные суставы, да, мало ли куда можно поставить? Где болит, – туда и ставь. Не прогадаешь. А подмор? Столько статей в газетах и Интернете про него. Лишь бы аллергии не было. Короче, выгода очевидная.

Муж, так сказать, «загорелся». И… появились у нас в саду ульи. Сначала один, а потом еще парочку. А к ним: медогонка, дымарь, специальная шляпа с сеткой, закрывающей лицо и голову. И процесс пошел. Угощали мы медом детей, родных, близких, друзей. Не забывали и про себя. Делали клюкву и калину с медом, выпекали всякие коврижки и пряники. Ну, и уж, конечно, пили чай с медом. Про сахар вообще забыли. И все бы хорошо, но с некоторых пор мужа стали «напрягать» укусы насекомых. От этих укусов лицо «съезжало» на сторону, были большие отеки, которые мучительно чесались. Уже необходимо было делать над собой усилие, чтобы обихаживать пчел. Но и расставаться с ними, пока духу не хватало.

Все решил случай. Как-то пошел муж в очередной раз проведать своих питомцев. Открыл улей и… замер. Все находящиеся там пчелы в количестве, где-то, несколько тысяч, одновременно подняли брюшко вверх, показывая свои жала, мелко при этом вибрируя. Слышалось ровное отчетливое гудение. Зрелище было не для слабонервных! А если они вдруг разом кинутся в атаку? Слишком необычной был их позы. Мало не покажется!! Отекшая щека напряглась и заныла. Решение пришло: «Все! Расстаюсь! Не могу больше. Зачем мне этот стресс каждый раз?». Не откладывая дело в долгий ящик, тут же пошел к своему другу, живущему на соседней улице. Тот как раз собирался заняться пчеловодством. Ульи перекочевали на соседнюю улицу. Поменяли, как говорится, место прописки.

Мы, вроде как, успокоились. Я радовалась, что смогу спокойно пропалывать грядки, не боясь какой-нибудь слишком настырной пчелы, носящейся у меня над головой и раз за разом пикирующей на голову. Я очень боюсь пчел. Но, как оказалось, радовались мы рано. Пчелы преподнесли нам сюрприз.

Наутро следующего дня мы обнаружили цистерну с водой сплошь облепленную шевелящейся серой массой. Она издавала гудение, как высоковольтные провода. От этого звука было, как-то не по себе. Ощущалась угроза. Днем раньше возле этой цистерны стоял их дом, а теперь его почему-то не было. И пчелы этим обстоятельством были о-о-ч-чень сильно недовольны. Сына, вышедшего дать воды нашей овчарке Блэку, сразу же атаковало штук пять. Закрывая голову руками, и пригибаясь, как под шальными пулями, сын метнулся домой. Блэк же, раз за разом, щелкал зубами, уничтожая наиболее резвых крылатых. Он вертел головой то в одну, то в другую сторону. Но пчелы были проворнее. Он большой, а они маленькие, верткие.

Видя численное превосходство, собака нырнула было в будку, но сразу поняла, что там нет спасения, и выбежала наружу. Блэк заметался. Убежать он не мог, – не давала цепь. Кричу мужу: «Отцепляй собаку, загрызут!!». Освобожденный пес забрался под машину. Но и там его достали. Я поняла, что надо срочно спасать собаку. Приоткрыла дверь и скомандовала: «Блэк! Ко мне!» Сообразительный пес рванул в дом, что было мочи.

«Дело сделано!», – порадовалась я. Не поняла, отчего это пес черной молнией помчался по комнатам, сбивая с ног перепуганных котов, не забывая, между прочем, одновременно подчищать их миски. Недоумевала я очень короткое время. Подсказка пришла быстро. Над моей головой послышался характерный гул работающих крыльев. Причем, в большом количестве. Как успели они влететь за такой короткий промежуток времени? Но было не до раздумий. Со всех сил я помчалась за умненькой собакой. Меня охватила паника. Пчелы в замкнутом пространстве – это что-то!! Насекомые не отставали от меня. Дом у нас большой: целых пять комнат, большой коридор, просторная кухня, веранда, ванная комната. Бегать было где. Хорошенькое зрелище мы представляли!

Впереди мчится овчарка, на ходу щелкая зубами, за ней неслась я, энергично размахивая руками, отгоняя от моего лица этих монстров. Если бы кто-то заснял на камеру, было бы весело посмотреть на это в спокойной обстановке. У меня хорошее воображение, я все как бы видела со стороны. Мне стало так смешно, что начала хохотать во все горло, не уменьшая скорости. Мне кажется, что и собака тоже смеялась. Уж очень шкодная была у него морда, да веселые глаза. Я вспомнила детский мультик про Винни – Пуха. Стало еще смешней. Я зашептала: «Я тучка, тучка, тучка…». Когда мы нарезали пятый круг, в голову ворвалась здравая мысль: «А что, если отсечь этих чудовищ дверью?». Тут же с великим проворством захлопнула за собой дверь. Уф! Мы с собакой были спасены. С парой прорвавшихся пчел было быстренько покончено общими усилиями.

Зашедший в маске муж, стал вызванивать своему другу: «Приезжай немедленно. Спасай нас от твоих пчел». Друг ничего не понял сначала, а после разъяснений сказал: «Буду. Ждите».

Вскоре в пределах нашей видимости появились два «инопланетянина». Так выглядел друг и его сосед, которого он прихватил как специалиста-пчеловода. Были они, разумеется, в специальных головных уборах с сетками на лицах. Посмеиваясь над нами, решительно направились во двор, чтобы через секунду бегом ретироваться подальше от него, и от кинувшихся на них пчел. Соседка, заинтересовавшаяся оживленным движением в нашем дворе, захотела узнать, на свою голову, что же такое у нас происходит? Опрометчиво подошла близко к забору, несмотря на наши предупреждения, и тут же гигантскими прыжками унесла свое весьма солидное тело под защиту своего дома. Она во всем разобралась сама. Да и ей нужно было срочно вытащить пару-тройку жал из себя.

Мы не знали, как нам выйти из положения. Пчеловод посоветовал дождаться сумерек, когда пчелы уже не такие активные и потихоньку их собрать. Так и сделали. Как только спустились сумерки, вялых насекомых обкурили с трех дымарей и специальной щеточкой собрали в ящик. Так называемую роевню. Предназначена она для вылетевшего роя.

Еле-еле выпутались мы из этой ситуации. Были покусаны в разной степени члены семьи, соседи, друзья и наш пес.

Пчелы не простили нам нашего предательства. Они нам отомстили. Больше они не прилетали. Очевидно, решили, что достаточно нас наказали.

Неправда, что сон отображает только те события, которые уже имели место быть. Что видим то, с чем сталкивались, о чем имели информацию. У меня была возможность убедиться, что это не так. Часто мне снятся непростые сны, а несколько раз снились такие, про которые говорят, что сны эти – вещие. То есть, исполняются впоследствии.

Жили мы в то время на высокогорье. В Армении. В городе, который в те времена назывался еще Ленинаканом. Занесло нас туда в далекие девяностые годы, так как, муж мой был военным. Был – в звании подполковника. Занимал солидную должность заместителя начальника политотдела Ленинаканской дивизии. Я работала на заводе аналитических приборов, который выпускал датчики для АЭС и подводных лодок. Старший наш сын ходил в школу, а младший – в детский сад.

Жизнь наша текла размеренно. Пока, однажды, муж не принес мне новость, которая оглушила меня. Сказал, что его вызвали к начальству и сообщили, что намериваются послать в Афганистан. На что он, естественно, ответил: «Есть». А разве мог он ответить иначе? Ведь он был офицером, да еще и политработником! Раньше политработников называли комиссарами. Это говорит о многом. Сказать, что я была потрясена новостью, значит – ничего не сказать. Я была в шоке! Моего Виталия отправляют в «горячую» точку! Эмоции захлестнули меня. Я не могла отпустить его одного под пули. Я тоже хотела с ним. Хотела быть рядом, делить с ним опасности. Окончила бы какие-нибудь курсы младших медсестер и устроилась бы в госпиталь. Уж точно не была бы лишней. Но дети? Детей-то куда? Оставить их было не с кем. Да и как они будут сразу и без папы, и без мамы одновременно? Слишком малы еще. Я залилась горючими слезами. И проплакала трое суток. Не могла остановить поток слез. Плакала и днем, и ночью. Дома и на работе.

На мужа стали оформлять документы, а пока суть, да дело – отправили в отпуск. Поехали мы всей семьей в Одессу. Вот там-то и снится мне сон.

Едем мы с мужем верхом на лошади по обочине шоссе. Ехали долго, устали, спешились и сели отдохнуть на травку. Отдохнули и двинулись дальше. А перед нами – развилка. Одна дорога широкая, так сказать, главная (как говорят автомобилисты), а другая боковая – узкая, мощеная, идущая куда-то наверх, в горы, видно. По шоссе навстречу нам движется колонна. Идет бронетехника: БТР-ы, БМП. Идут колонной и военные. Смотрю и не узнаю форму. Я жена офицера, но такой формы еще не видела. Головные уборы странные – какие-то кепи, а не пилотки и не фуражки. Да и форма необычная.

Постояли мы немного, надо было ехать дальше. И… поехали боковой дорогой. Так почему-то надо было, мы это понимали.

Утром рассказала мужу свой сон. Очень удивлялась форме, рассказывая его. Ведь была уверена, что такой формы нет. А муж и говорит: «Есть такая форма. Ее носит наш контингент в Афганистане».

После отпуска муж явился на службу, готовый ехать туда, где шли военные действия. Но, совершенно неожиданно, его оставили на месте. Сказали, что здесь он нужнее. А через год назначили начальником политического отдела дивизии.

Уже много лет спустя все знали эту форму военных, которую я впервые видела во сне, народ ее так и назвал «афганкой». А что касается развилки, то не знаю, как бы сложилась наша судьба, если бы мы выбрали ту, широкую дорогу во сне. Но я очень рада, что мы двинулись именно по боковой дороге.

Учась в 70-е годы в Одесском Политехническом институте, жила я, как впрочем, и многие иногородние студенты, в общежитии. В комнате, кроме меня, жили еще три девочки из нашей группы. С девочками мне, честно скажу, очень повезло. Умные, скромные, прекрасные девчонки попались мне в соседки. Мы очень сдружились. Буквально везде мы ходили вместе. Если кто-то видел одну из нас, то повертев головой, мог сразу же увидеть и трех остальных. Жили мы очень бедненько, но весело. Учиться в нашем ВУЗе было непросто, но мы умудрялись, кроме учебы еще и как-то обогатить свою духовную жизнь. Времени читать художественную литературу катастрофически не хватало. А вот посещать культурные мероприятия нам все же изредка удавалось. Время от времени к нам комнату забегали студенты с билетами в Оперный театр, Русский театр, Музкомедию или филармонию. Билеты нам предлагали, естественно, самые дешевые, на которые никто из обычных граждан не зарился. А мы им были рады. Да и кто бы из студентов купил другие? Другие нам были не по карману. Ведь экономилась каждая копейка. Стипендия была маленькой. А то, что места располагались на втором ярусе или где-то за массивной колонной, так это не беда. С высоты еще лучше все видно, а из-за колонны и так слышно прекрасно, ведь речь шла о колоннах, находившихся в филармонии. Таким образом, билеты с удовольствием расхватывались студенческой братией.

Вот и в тот раз в комнату вбежала озабоченная худощавая девушка из соседней комнаты с билетами в руках. Видно, «напрягли» в деканате. Она взахлеб агитировала нас пойти на концерт симфонической музыки. Да так вдохновенно вещала, что мы, – не особые любители серьезной музыки, кинулись к своим кошелькам. И стали раскладывать скудное их содержимое по тощим кучкам. Ведь до стипендии было еще далеко, а нужно было оставить деньги на прожитье, да и на покупки по мелочам (типа зубной пасты, стирального порошка и т. д.). Поковырявшись немного, все же наскребли на билеты. Все вчетвером. Радостная соседка упорхнула в свою комнату. Свою миссию она выполнила.

В положенный день, одевшись в свои лучшие наряды, поехали мы на концерт. Места наши были где-то в самом конце довольно большого зала, но, благодаря прекрасной акустике, нам все было слышно прекрасно. Время пролетело очень быстро. Концерт нам очень понравился. По его окончанию вышли мы на улицу, преисполненные гордостью за себя (мы тоже не лыком шиты!). На улице стояла ночь. Обычно в это время мы уже видели десятый сон. Шли, весело щебеча, находясь под впечатлением от концерта. Не торопились ровно до той минуты, пока кто-то из нас не вспомнил, что вот-вот отойдет последний троллейбус. Не знаю, как сейчас, а раньше троллейбусы и трамваи ходили только до определенного часа. Кто не успел, то, как говорится, – опоздал. А потом добирайся, как можешь. Филармония находится в самом центре Одессы, тогда как до общежития надо проехать остановок шесть – семь.

Мы разом загалдели, закудахтали и засуетились. Никому не хотелось идти по ночной Одессе и искать приключений на свою голову. Одновременно взглянув каждый на свои часики, поняли, что время-то нас просто подпирает. Увидели тяжело подъехавший к остановке, явно перегруженный троллейбус. Стало понятно, что это может быть тот самый, который – последний. До него было метров десять. Неожиданно для себя я «кинули клич»: «Цепляйся, кто как может!!!» Что произошло в следующее мгновение, я даже сразу и не осознала. Только увидела, что впереди со всех своих молодых и проворных ног несутся мои девчонки. Одна за другой. Как разогнавшийся локомотив, намериваясь всунуться в задние двери троллейбуса. И только я продолжаю по инерции неторопливо брести. Спохватившись, я тоже рванула вслед за ними, боясь остаться совсем одной.

Девчонки мой неожиданный призыв «цепляться» приняли как руководство к действию. А я ведь крикнула просто так, сама не знаю почему, и уж никак не ожидала вот такой их реакции на свои слова! Я мчалась, стараясь наверстать упущенное мною время и пытаясь сократить разделявшее нас расстояние. Одним глазом я увидела, что бежавшая впереди всех Алла винтом вкрутилась в плотную толпу людей на задней площадке троллейбуса. Неля, мертвой хваткой вцепившаяся в удачливую подругу, семенила рядом, с медленно тронувшимся с места троллейбусом. И не быть бы ей рядом с подругой, если бы не подбежавший «качок». Он с легкостью втиснул Нелю, а потом и себя своим мощным телом.

Анечка, немного отставшая от спортсмена, мелко перебирала ногами рядом с задней дверью, которая никак не могла закрыться, поскольку люди не давали створкам сдвинуться. Тут к Ане подскочила я. Мы переглянулись и, не сговариваясь, кинулись к задней части троллейбуса, туда, где снаружи транспортного средства располагается лестница для водителя. Если нужно, то он залезает на нее и отрывает «усики» троллейбуса от проводов. Мы вцепились в эту лестницу, как две сбежавшие из зоопарка мартышки. Можно было, глядя на нас, подумать, что только и делаем, что ежедневно передвигаемся таким образом, стремясь сэкономить на билетах. Хотя такого опыта у нас, разумеется, с Аней не было. Медленно, очень медленно пополз троллейбус с остановки. Вдруг я вижу, что Анины руки разжимаются, и она падает прямо на землю. Вслед за троллейбусом двигался легковой автомобиль. Бедная девочка, видя надвигающуюся громадину, чтобы хоть как-то защититься, подняла обе ноги вверх. Так и до сих пор вижу эти тонкие беззащитные ножки, устремленные вверх. Меня буквально снесло с троллейбуса. Я кинулась поднимать подругу. Мне бросились на помощь видевшие эту сцену прохожие. Машина резко затормозила, и оттуда понеслось что-то не совсем культурное. Уже на тротуаре мы стали приходить в себя. Нас колотило так, что стучали зубы. Это было слышно.

Мы не могли понять, что же с нами всеми произошло? Как такое могло случиться? Какое-то умопомрачение на нас нашло… Начали анализировать и поняли, что все началось с того самого моего призыва цепляться.

Вот такое бывает в жизни. А девочки наши, проехав несколько остановок, и как только появилась у них возможность повернуть голову (пассажиры-то некоторые вышли уже и в салоне стало чуть попросторнее), увидели, что нас нет. И сами сошли, не зная, что делать дальше. А нам с Аней повезло, подошел дежурный (самый-самый последний) троллейбус, тоже кстати переполненный. Но нам таки удалось в него пролезть. Девочки наши тоже решили зайти в этот троллейбус и с радостью увидели там нас. Мы – воссоединились. Вот радости-то было!!!

Из всей этой истории я сделала вывод: со словами надо обращаться аккуратно. Ведь слово не воробей, вылетит, – не поймаешь, как говорится в народной умной поговорке.

Воспитание подростков – дело тяжелое. Не просто родителям осознать, что их ребенок уже, собственно, не маленькое дитя, требующее неусыпной опеки и контроля, а уже почти взрослый человек. То есть, такая же полноценная личность, как и папа с мамой. И требующая к себе уважения и понимания с их стороны. Ему уже хочется определенной свободы действий, у него уже есть свое собственное мнение относительно всех жизненных вопросов и ситуаций. Это нелегко принять и осознать. Твое родное существо, которое целиком полагалось на тебя, теперь может поступать совсем иначе, чем хотелось бы родителям. Надо вовремя уметь скорректировать отношение к своему повзрослевшему чаду. Понимание этого приходит не сразу.

Я очень беспокойная мать. С самого рождения своих мальчиков, я была, как курица, которая растопырив свои крылья, старается защитить своих деток от всяких невзгод. Я понимала, что чрезмерно опекаю и контролирую своих детей. Исходило это от тревоги, как бы с ними ничего плохого не случилось. Наверное, истоки этого страха берут свое начало еще в студенческих годах. Будучи еще совсем молоденькой, родила я своего первенца. Рядом со мной не было опытных, зрелых женщин, которые могли бы посоветовать, как поступить в той или иной ситуации. Вся ответственность за жизнь и здоровье детей ложилась на мои плечи, да на плечи моего, такого же молоденького, мужа. Порой было невыносимо страшно, особенно, когда дети болели. И вот дети уже давно выросли, а я все «топырила крылья». И, как следствие, возникла такая ситуация.

В десятом классе моему повзрослевшему младшему сыну Сергею позволялось гулять до десяти часов вечера. А ему, конечно же, хотелось приходить домой значительно позже. Парень он у меня исключительно общительный, как говорится, душа всякой компании. Ему хотелось «потусоваться» со своими сверстниками. Родился он у меня в год Петуха по китайскому гороскопу, и характер имел соответствующий. Я за него очень боялась. Чтобы, не дай Бог, не травмировали в какой-нибудь драке. Молодые ребята, кровь – то – горячая. Да и улица, на которой мы живем, самая последняя в поселке. Дальше только – поля. Дом тоже предпоследний. На окраине, то есть живем. На улице фонарей не было, сплошная темень. Да еще и собаки стаями бегают. Конечно, страшно за ребенка.

Сергей такому распорядку не особо-то и противился. В десять, – так в десять. У него такой характер, что он не будет доказывать свою правоту с пеной у рта. Он послушает, мило улыбнется, и, когда ты думаешь, что он согласился с тобой, поступит по-своему. Мы с ним очень редко конфликтовали, – он, ведь, не сопротивлялся.

Есть люди, так называемые, «жаворонки». Это те, которым просто необходимо ложиться пораньше спать, но, зато, они могут встать очень рано, – ни свет, ни заря, как говорится. К таким людям относимся и мы с мужем. Смотреть вечерние телепередачи у нас с ним не получается. Только – вечерние новости, и потом сразу – спать. А Сергей принадлежит к другой группе «пернатых». Он у нас классическая «сова». Может читать или смотреть телевизор до двух ночи, а то и позже. Но встать рано утром ему очень тяжело.

А тут смотрю, что-то моя «сова» стала «жаворонеть». То он хочет пораньше лечь спать, то у него болит голова и, поэтому он идет в свою комнату, полежать в тишине. Странные стали твориться вещи. Но я человек доверчивый и наивный. Мои уши могут выдержать очень большое количество «лапши». Кому же доверять, как не собственному сыну?

Дом у нас большой. У каждого сына – своя собственная комната, в которую мы заходим, предварительно постучавшись. Так что Сергей знал, что если он пошел спать, то его никто не потревожит. Опять пожаловавшись на головную боль, пошел мой мальчик в свою комнату вздремнуть. Мы с мужем, как всегда, посмотрев новости, тоже пошли укладываться. Ночью нас разбудили какие-то шаги во дворе. Потом послышался шум на крыше перед Сережиной комнатой. «Бандиты!»– мелькнула страшная мысль. Похолодев от страха, стремглав бросилась я спасать моего сыночка.

Дело в том, что с крыши сарая, вплотную примыкающего к комнате старшего сына, Славика, легко можно залезть в дом по лестнице. Комната эта пустовала, так как, Слава учился в Одессе в институте, и жил в общежитии, приезжая только на выходные. Летела я, не чуя своих ног, в комнату сына, над которым, как мне казалось, нависла страшная угроза. Вихрем, влетев в комнату, сразу же ощупала кровать, и, найдя спящего там мальчика, несколько успокоилась. Встав у окна, стала всматриваться в ночь, пытаясь что-то рассмотреть. Не появится ли кто-то там кто-то чужой и страшный. Ярко светила луна. Мой силуэт четко просматривался на фоне окна.

Вдруг, резко распахнулась дверь, в комнату протиснулся муж. В руке у него блеснуло сталью помповое ружье. Представив со стороны, как же я выгляжу на фоне окна, и что по этому поводу может подумать муж, я быстро прошелестела: «Это я». «Фу! – раздалось в ответ, – обозначаться надо! Чуть не пальнул». Мне стало как-то не по себе. Осмотрели мы комнату старшего сына, и ничего там не обнаружили. К тому моменту подал голос Сергей: «А что здесь происходит?» Мы обрисовали ситуацию. Побыв еще немного с сыном, дождались, пока он заснул, и пошли к себе. Взяв с собой, кроме ружья еще и мощный фонарик, муж обошел весь двор. Все было тихо. Только собаки удивленно таращились на него. Мол, и чего ему не спится? Заснуть мы так и не смогли.

На рассвете я потихоньку пробралась мимо спящего Сергея в комнату Славика, чтобы еще раз в утреннем свете рассмотреть окно. Я тут же увидела, что окно ночью открывали. Мне это сделать было легко, так как, только днем предыдущего дня, пока Сергей был в школе, я протыкала все щели в окне ватой. Потом сверху налепила смоченные в молоке полоски белой материи, чтобы сквозняков не было. Ведь надвигались морозы. Полоски материи были сорваны. Поскольку ночью комнату проверялась, и там никто посторонний не был обнаружен, я сделала выводы: если в дом никто не залезал, то, очевидно, кто-то из дома вылезал. Догадка молнией пронзила меня. Все сразу встало на свои места: постоянные вечерние головные боли, а также, не свойственная ему, сонливость в такую пору, – все стало объяснимым. Опять тихонько прошмыгнув мимо Сергея, отправилась я ставить в известность мужа.

Посмеявшись, решили мы «расколоть» нашего хитромудрого парня. Как только он проснулся, зашли к нему, рассказали об обнаруженном «вскрытии» окна и сказали, что, поскольку, было проникновение в жилище, – необходимо написать заявление в милицию. Пусть разбираются, кто это ломился к нам в дом. Глаза сына заметались. Мы с мужем еле сдерживались, чтобы не рассмеяться, таким понурым вдруг он стал. Шутка ли милицию вмешивать? «Не надо в милицию, – чуть слышно проговорил он, – это был я». «Спалился», – констатировал Сергей.

Тогда, в далекие семидесятые, я еще училась в школе. Был урок литературы, и мы писали изложение. То есть, были «скованы» рамками текста, прочитанного учителем. Все сосредоточенно работали. Вдруг, ко мне поворачивается мальчишка, что сидел впереди, и предлагает: «Давай поспорим, что ты в тексте обязательно напишешь «поет петух»?» Мне стало так смешно! Тема изложения была какой-то серьезной. Что-то патриотическое. При чем тут петух? Я, что, – ненормальная писать такую глупость ни с того, ни с сего? «Ну, давай поспорим», – говорю, совершенно уверенная в себе. А он сразу же взялся за дело. Окончательно развернулся ко мне, устроился поудобнее, и приступил к делу. Повторял эту дурацкую фразу, как попугай. Я посмеивалась и писала себе дальше. Писала, как мне казалось, очень внимательно. Каждое предложение проверяла на предмет орфографических и пунктуационных ошибок. Вот и звонок. Я все успела и в уверенности, что написала хорошо, сдала тетрадку. Мальчишка изложение, конечно, не писал. Ему было не до него. Занят был «бубняжом» про петуха. Но, поскольку, учился он плохо, лишняя двойка его не напрягала.

Через несколько дней учительница литературы принесла стопку проверенных тетрадей и начала разборку изложений. Объявила оценки. И вдруг говорит: «Когда я проверяла работу (и называет мою фамилию), то так ничего не поняла. Откуда появился петух, который поет? Причем здесь вообще петух?»

Класс хохотал, а я хлопала глазами, отказываясь верить услышанному. Да этого просто не может быть!! Я не верила! Громче всех смеялся тот самый мальчишка, что «долбил» эту фразу. А я таки не поверила, пока не взяла в руки свою тетрадь. А там синим по белому, в середине предложения, было написано моей рукой – «и поет петух». Я была потрясена. Даже не смеялась, хотя это было действительно смешно.

Вот так иногда случается… Спор я проиграла. И, конечно, купила проигранную шоколадку.

Все мы знаем, что жизнь полосатая. Черная полоса чередуется с белой. Так было и у нас. Густо-черная полоса, в которую семья попала в 1988 году, где-то в марте следующего года как будто стала уже не такого радикально черного цвета. Она явно светлела. Слава Богу, все остались живы. Старший сын, по которому и был, в основном, нанесен удар, явно выздоравливал. Все, вроде бы, входило в свою колею. Но вот парадокс, – чем лучше становилось общее положение в нашей семье, тем хуже я себя чувствовала. Организованная, собранная, сдержанная в самые тяжелые моменты, – я «сдувалась» на глазах. Как воздушный шарик, из которого стравливают потихоньку воздух. Наверное, я израсходовала почти весь свой запас прочности. Сил моих становилось с каждым днем все меньше и меньше. На меня наваливалась тяжелая депрессия. Она охватывала меня своими мерзкими щупальцами все плотнее. В душе моей разверзлась бездна. Ситуация обострялась тем, что муж мой вынужден был служить в другой стране. Надо было преодолеть много бюрократических проволочек, чтобы семья воссоединилась.

Внешне все было по – прежнему. Я все делала для восстановления здоровья моего старшенького, много времени уделяла младшему сыночку, компенсируя вынужденную временную невозможность общаться с ним из-за независящих от меня обстоятельств. Что-то делала, что-то говорила и даже смеялась иногда. Но все как бы автоматически. Как будто, вместо меня была пустая оболочка. Обычно искрящиеся мои глаза были пусты и тусклы. В голове крутилось и крутилось: «Не хочу жить».

Есть очень мудрые слова: «Желай осторожно, ибо твои желания могут исполниться». И я была УСЛЫШАНА. Мне пошли навстречу. И… пошло, поехало…

Самочувствие мое резко ухудшилось. Опухоль я обнаружила сама совершенно случайно. Но этим дело не ограничилось. Навалились другие проблемы со здоровьем. Они нарастали, как ком снега, летящий с горы. Надо было срочно идти к врачам. А я не шла. Затаилась. Спряталась в «норку». Только плакала ночами тихо в подушку. Мужу не открывалась (семья уже было вместе). Не хотела «грузить». Быстро худела. Несколько месяцев была один на один со своей бедой. Старший сынок, все же заметивший некоторую необычность моего поведения, сумел вызвать меня на откровенность. И очень просил обратиться к врачам. Не прислушалась. А время шло. Дождалась, что тянуть уже просто было нельзя, пришлось признаваться мужу. В ту же минуту он, не слушая моих возражений, буквально поволок меня в госпиталь. После осмотра специалистами выяснилось, что мне необходимо сделать три операции, причем, одну, как можно скорее. Одна операция предстояла несложная, вторая – посерьезнее. А вот с третьей, тут, как говорится, – «бабушка надвое сказала». Если повезет, то операция будет несложной, а вот, если не повезет… Я могу лишиться органа.

Пришлось быстренько ложиться в госпиталь, который находился в нескольких сотнях километров от места нашего проживания. После первой операции ситуация осложнилась тем, что общий наркоз, так сказать, «не пошел». Вторую пришлось отменить. Назначили срок следующей операции. Ночами я не спала. Сон не приходил ко мне. Дожидалась, пока заснут мои соседки по палате и, молча, плакала: «За что мне это? Почему? Уж не такая я злостная грешница. Не воришка, и, уж, конечно, не убийца». Как вдруг меня просто подбросило. Пришло озарение. Да ведь это я сама!!! Сама просила! Сама хотела уйти, да знала, что нельзя своими руками пресекать жизнь, дарованную свыше! Это очень большой и не прощаемый грех! Боже, какой же дурой я была! Что я наделала! А дети? Как же они без меня? А какую свинью я подкладываю ни в чем неповинному мужу?

И я спохватилась, надеясь, что еще не поздно. Молилась истово. И каялась, каялась, каялась… «Отрабатывала» назад. Просила простить меня за такой грех. За желание отказаться от жизни. Я все осознала. И… хотела жить. Чтобы видеть, как растут мои сыночки, хотела увидеть, как родятся мои внуки, хотела радовать мужа своим присутствием на земле.

Перед операцией спросила хирурга, на что могу рассчитывать. «Если проснетесь после наркоза в своей палате, то – все хорошо. Если в реанимации, то экспресс-анализ был плохой и дело – «швах», как говорят немцы. Значит, – не повезло», – ответил он.

Очнулась в своей палате. И сразу поняла, что, очевидно, – ПРОЩЕНА. Со всей полнотой ощутила, какое все – таки счастье, – просто жить. Видеть, как встает и заходит солнце. Как весной расцветает Земля. Как искрятся капли росы под лучами солнца. Как приятно ловить взглядом улыбки своих родных. Видеть, как лучатся счастьем глаза сыновей, и ощущать свою нужность мужу.

Пришло понимание, что я получила когда-то бесценный дар, – жизнь. Теперь на протяжении многих лет радуюсь каждому дню. И очень стараюсь всем помочь, кому словом, кому – делом.

Только спустя многие годы я прочитала, что люди, попавшие в такой жизненный переплет, как попала наша семья в 1988 году, обязательно должны получить квалифицированную помощь психолога или психотерапевта. Самостоятельно с проблемой не справиться. И тяжелая депрессия, которая придавила меня, являлась следствием посттравматического синдрома.

Когда я это прочитала, мне сразу стало легче. Теперь я могла снять с себя тяжелое бремя вины, за нежелание жить, мучившей меня все это время. Я просто оказалась жертвой обстоятельств.

Верхняя Нора – так называлось место очередной службы моего мужа. Это в Германии, в предместьях Ваймара.

Поселились мы в двухэтажном коттедже в закрытом военном городке. Место было диковинной красоты. Дома располагались прямо среди корабельных сосен. На первый взгляд все было прекрасно. Но дома, как и люди, бывают приятные и не очень. Так вот, именно ко второй категории и относился наш тогдашний дом. Внутри в нем было как-то совсем неуютно. Давило ощущение необъяснимого страха, затылок постоянно сверлил «чей-то» взгляд. Приходилось непроизвольно то и дело оглядываться. Такой дискомфорт ощущали все члены нашей семьи. Дети ходили по дому только с тяжелой палкой в руках, так им было спокойнее. Ночью отчетливо слышался скрип деревянных ступенек, какие-то шорохи и стуки. На чердак, где мы сушили белье, ходили только «толпой». Эдакая, экспедиция. Старались, как можно быстрее справиться с делом и побыстрее убраться оттуда, боясь оглянуться. Такая накатывала паника.

А в подвал так и вообще не ходили. Хватило одного-единственного посещения, чтобы навсегда отбить охоту туда наведываться. В подвале была какая-то зловещая атмосфера, тяжелая, тягучая. Там находилось узкое темное помещение с железной массивной дверью с окошком, забранном решеткой. Не иначе, как бывшая камера. Другое в голову просто не приходило. Напрягало еще одно. Мы имели в доме, как бы, балкончик, по которому каждую ночь стучали коготки филинов. Их было трое. От ужасного «уханья» мы часто просыпались и подолгу не могли заснуть.

Как-то мы с сыном, зайдя в дом, поднялись на второй этаж. Там располагались наши спальные комнаты. Быстро переодевшись в домашнюю одежду, мы одновременно вышли на лестничную площадку. На площадке была… большая лужа воды, которой пару минут назад не было и в помине. Долго мы стояли над ней, рассматривали ее и обсуждали, – откуда же она могла вдруг взяться? В доме отключили внезапно воду, а мы не успели набрать ни капли воды. Лужу я тщательно вытерла. Насухо. Так ничего не придумав, мы пошли вниз ужинать. Минут через двадцать, когда мы поднялись на второй этаж, лужа была на прежнем месте. Нам стало очень страшно. Ведь этого не могло быть. Читать о таких вещах мне приходилось, но вот видеть своими глазами? Я с трудом заставила себя еще раз вытереть эту злополучную лужу, очень надеясь, что она больше не появится. Она больше и не появлялась.

Но дом еще не раз преподносил нам подобные сюрпризы. То ночью сам собой закроется изнутри туалет и приходится взламывать дверь, чтобы попасть в него. То гремят ключи в хрустальной вазочке на первом этаже, хотя там никого нет.

Добавлю, что раньше в этих коттеджах жили высшие чины немецкого летного состава. А сам военный городок располагался в десятке километров от, всем известного, концлагеря Бухенвальд.

Так уж сложилось, что элитная собака породы миттельшнауцер, стала сельским псом. Чистая порода, хорошая родословная, паспорт – все было «как полагается». Но так распорядилась собачья судьба, что этот песик был рожден не для участия в собачьих выставках-конкурсах, а для того, чтобы просто своим существованием радовать нас. И, в свою очередь, получать огромную любовь от нас. Прибыл песик к нам, где-то, в двухмесячном возрасте. Эдакое, собачье совершенство: кругленькое, еще по-щенячьи чиркающее набитым животиком, пол, так коротки были еще маленькие лапки. Но порода уже определялась взглядом навскидку. Характерные для этой породы усики и бородка, окаймляющие конец мордочки, да еще спадающая на шоколадные глаза, челка. Хвостик был, не смотря на столь нежный возраст, купирован, как и полагается чистокровной собаке этой породы. В паспорте уже имелись два составляющих его имени, т. е… имя отца и имя матери. Так что он прибыл к нам уже не безымянным, а Герр Лоттисом. Нам оставалось придумать третью составляющую его имени, и она должна была начинаться с буквы «С». Именно на эту букву оканчивалось имя его матери. Долго подбирали мы всей семьей имя для малыша. Но как-то ничего ему не подходило. Ни одно, ни второе, ни третье. И только – Стронг, как-то сразу «прилипло» к нему. В переводе с английского оно означает «сильный». Нам и хотелось видеть нашего пса сильным, храбрым.

Едва привезенный, он сразу и навсегда покорил наши сердца. Было видно, что у него хороший характер. Всю дорогу от рынка на свое постоянное место жительства именно он успокаивал рыжего котика, взятого ему в друзья, хотя сам был вдвое меньше размером. Именно он вылизывал паниковавшего представителя кошачьих. А дорога была не близкая. Километров 35, если считать от Староконного рынка, что расположен в Одессе. Кот же был самый-самый обычный – дворовой, принесенный сердобольной старушкой, дабы быть отданным в «хорошие руки».

Стронг как-то сразу освоился у нас. Только первые две-три ночи он плакал, звал свою маму, издавая странные звуки: «Р-р-р-ю-ю-ю». Моя сестра, бывшая в это время у нас в гостях, взяла «удар на себя», прихватывая плачущего малыша на ночь в свою комнату, и жертвовала своим сном, жалеючи нас. Чистоплотный, он соглашался делать свои «дела» на улице за взятку в виде нескольких изюминок. Был он очень смышленый, запросто научился показывать, где у него хвостик, поворачивая голову к остатку хвоста, и прихватывая его зубами. Показывал он также и уши, энергично встряхивая головой, отчего они смешно мотались из стороны в сторону. Мы решили не издеваться над собакой, купируя их ему, дабы придать им «необходимый» для этой породы мефистофельский вид. И собака была этому рада, ей уж точно не нужны были такие «обкорнанные» органы слуха. Она явно наслаждалась, когда во время утренних и вечерних прогулок, уши развевались на ветру во время быстрого бега.

Стронг своим видом напоминал блоху: маленького роста, быстрый, прыгучий и окраса «перца с солью». И наша «блоха» умела улыбаться, при этом в глазах его зажигались озорные огоньки. И, несомненно, обладал очень хорошим чувством юмора. В его территорию входила кухня, коридор и веранда. В жилые же комнаты входить было запрещено, но иногда…

Наступал Новый Год. На календаре было 31 декабря. В гостиной стояла, излучая прекрасный хвойный аромат, украшенная стеклянными игрушками, нарядная елка. В гости приехали старший сын с невесткой. Все сели за праздничный стол. Веселились, смеялись, оживленно разговаривали. Муж потихоньку вышел из-за стола. Он у меня «приколист». Любит пошутить. Радостно возбужденные сыновья и невестка что-то весело обсуждали. Вдруг открылись двери, и в комнату неторопливой рысцой вбежал Стронг. Глаза его сияли, как гирлянды на елке, и на морде присутствовала улыбка. Он ощущал, что происходит что-то интересненькое с его участием. На его голове была водружена красная вязаная шапочка, лихо сдвинутая на бок, а по бокам туловища покачивались два хурджуна. Это такие ковровые мешки, которыми жители жарких стран навьючивали лошадей, ослов и верблюдов. Хурджуны были не пусты.

Сначала наступила тишина. Все с удивлением таращились на, появившееся в таком странном виде, животное. Позади пса шел, довольно улыбаясь, муж. А потом воздух взорвался от одновременно исторгнутого визга, хохота, хлопанья ладоней. Муж был доволен произведенным эффектом. А Стронг, позволивший снять с себя поклажу, продолжал гарцевать в шапочке и купался во всеобщем внимании. После шумного вручения подарков, извлеченных из хурджунов, Стронг тоже был вознагражден подарочком в виде лакомых кусочков мясца и косточек. Быстренько покушав в своем уголке, поскорее вернулся к людям и устроился в кресле, что ему категорически запрещалось делать. Но он почувствовал, что сегодня «этот номер» пройдет. И возлежал на кресле до тех пор, пока не прогремел праздничный салют из помпового ружья, произведенный мужем с сыновьями. Только тут Стронг предусмотрительно спрятался под стол так, на всякий случай.

Я убедилась в том, что каждое животное – идивидуум. Они все разные. И одинаковых среди них, нет, так же, как и у людей. У каждого свой характер. Есть животные с «подлянкой», есть хитрецы, есть хитромудрые, лукавые, озорники. Они разные и всякие. Вот Стронг был у нас гордецом. Если и провинится в чем-то, ни за что ни склонит голову, ни завиляет остатком хвоста, не опустит взгляд, пока ругаешь его. Так и будет смотреть прямо тебе в глаза, что совершенно не характерно для собак. А уж, чтобы опуститься до лизания языком, дабы показать, что, мол, все осознал, и больше так не буду делать, так этого не было и быть не могло в принципе. И поэтому один – единственный случай запомнился очень отчетливо.

Стронг был собакой Сергея, моего младшего сына. Был куплен по его настойчивым многолетним просьбам. На его деньги карманные, которые он долго копил, отказывая себе в детских удовольствиях. И выбран пес был тоже Сергеем.

Как-то раз невысокий Стронг, летом живший не в доме, а в будке, стоящей возле ворот, решил пролезть сквозь прутья калитки на улицу и застрял. Нога его неестественно выгнулась, видимо, псу было очень больно, он завизжал. Сережа тут же бросился ему на помощь, принялся высвобождать собаку. Обезумевший от боли пес, не разобравшись, кто виновник этой страшной боли, укусил Сережу и, причем, очень сильно. Он просто прокусил руку сыночка насквозь. На рану страшно было смотреть, хлестала кровь. Но собаку Сергей, все таки, – высвободил.

Я была в шоке. Бросилась обеззараживать рану, останавливать кровь, бинтовать руку. Стронг все время вертелся рядом. А уж, когда я сделала все необходимое для сына, тут уж обрушилась на пса. Я так кричала на него, так некрасиво говорила ему всякие вещи (до сих пор стыдно за себя). А он только стоял, глядя все время мне в глаза. Понимал, что виноват. Дождался, пока я не «иссякну», медленно подошел к своему хозяину и облизал пораненную руку. Таким образом, он извинялся перед Сережей. Прости, мол, неувязочка вышла.

Поскольку животные не живут так долго, как люди, то так получается, что за всю жизнь рядом с нами проживают в разное время целая вереница хвостатых, – собак и котов. И у каждого из них свои предпочтения в еде. Один кот любит, кроме обычных кошачьих продуктов, соленые и свежие огурцы. Другому подавай помидоры свежие, третий «тащится» от бананов, четвертый любит дыню. У нас даже был кот, который обожал деликатесы. Он безумел от запаха сыра «Рокфор», обожал оливки и маслины, лакомился каперсами и курагой. Это я к тому, что и Стронг любил разнообразить свой рацион. С удовольствием он лакомился арбузами, причем, ел их прямо со шкурками. А вот о другом его вкусовом пристрастии мы и не подозревали до поры, до времени.

Осенью, собрав обильный урожай яблок, до морозов хранили его в на веранде в больших проволочных корзинах. Яблоки радовали взор – большие, краснобокие, ароматные. Мы по мере надобности брали из корзины плоды, но я обратила внимание, что яблоки как-то уж слишком быстро «тают». Мужу, сыновьям давала их я, так как их еще и помыть надо было. Так, заподозрить мужа и сыновей в стремительном исчезновении яблок было нельзя. Они отпадали. Оставался только Стронг. И я убедилась, что была права. Как-то выхожу на веранду, а он сидит прямо в корзине (чем привел меня в ужас), топчется по ним, крутится – выбирает яблочко покрасивее. И тут же у меня на глазах – хрусть, хрусть и съел все яблоко без остатка. Таким образом, пополнял количество витаминов в организме. С витамином «С» у него точно был полный порядок!

Хоть росточком он был и небольшой, но голос имел очень низкий, – прямо таки бас. Страшный рык, казалось, шел у него с самого хвоста, постепенно усиливаясь, достигая своего пика в глотке. Казалось, что рычит, по крайней мере, какой-нибудь сенбернар или мастифф. Люди, слыша этот звук, доносившийся из дома, пятились даже от калитки.

Охранником Стронг был превосходным. Всегда стоял на страже. Как-то, подошедшие с каким-то делом к воротам, люди, были свидетелями каскадерского трюка нашей собаки. Накануне я помыла окна на веранде, собака же, услышав чужие голоса, так прямо и рванулась на улицу сквозь стекла. Хорошо, что не порезался, обошлось. А мужу пришлось срочно ставить стекла, ведь уже стояли холода.

Пес у нас обладал музыкальным слухом. Душевно «пел» под губную гармошку, любил слушать музыку. Особой любовью (уж не знаю почему) у него пользовалась песня Алены Апиной «Ах, ты, бедная овечка» в моем исполнении. Что тут начиналось?! Пес приходил в восторг, начинал бешено прыгать, вихрем носиться по коридору, припадал на передние лапы, лаял. И смеялся, смеялся, смеялся.

Помимо положительных черт характера, он обладал и нехорошими. У него присутствовала чисто человеческая черта – такая себе «подкожность» в определенных ситуациях. Не ко всем людям он относился одинаково. Некоторые люди были ему не по нутру. Он как-то сразу выделял их и старался им мелко напакостить. Однажды поздней осенью, когда уже стояли холода, к нам в гости приехала девушка. Оставив свои высокие сапоги на веранде, и переобувшись в теплые тапочки, прошла в гостиную. Когда, после устроенного в ее честь праздничного обеда, она, собираясь покинуть наш дом, стала обуваться, то вдруг громко взвизгнув, закричала, резко выдернув ногу из сапога: «Ой! А там вода!». К нашему сожалению и стыду там была вовсе не вода. Каким образом, невысокий ростом Стронг сумел напакостить в высокий сапог, осталось для нас загадкой. Наверное, очень старался. Он стоял рядом со всеми и внимательно наблюдал за возникшей суетой. Нам было очень неловко за столь странное поведение нашей собаки. Раньше за ней не наблюдалось таких вот действий. Я бросилась ликвидировать последствия этого поступка. После удаления жидкости из сапога, в ход пошли салфетки, уксус для удаления неприятного запаха. Феном стали сушить сапог, чтобы гостья не простудилась.

И этот случай был не единичный. Когда мы уже напрочь забыли про происшествие с сапогом, произошел еще один подобный случай. Мы принимали гостя, который пришел вместе со своей маленькой дочкой. Несмотря на наши уговоры не разуваться, гости таки сняли свою обувь и оставили ее на веранде. Когда визит был закончен, и гости, собираясь покинуть наш дом, стали обуваться. И тут обнаружился конфуз. Ситуация повторилась. Туфли гостя были не пустыми. А стоявшие рядом детские туфельки – в полном порядке. Как умудрился мелкий пакостник сделать свое некрасивое действо настолько «ювелирно», не знаю. Опять он нас подставил.

Но это все были «цветочки». «Ягодками» Стронг нас угостил, когда к нам в гости приехал друг моего мужа из Москвы. Радостно встретили мы желанного гостя. За суетой, что всегда сопровождает подобные встречи, не заметили, что входная дверь не полностью закрыта. Пес наш воспользовался ситуацией и «рванул» на улицу. Когда мы спохватились, было уже поздно. Усадив мужчин за стол, я бросилась искать нашего беглеца. Напрасно бегала по соседним улицам с воплями: «Стронг, Стронг!». Собака, почуяв свободу, умчалась неведомо куда. На улице уже стоял мороз. Нас с мужем охватила паника. Во-первых, собака домашняя, доверчивая. Мало ли что кому взбредет в голову? Вдруг обидит кто-то? Во-вторых, боялись, чтобы собака кого сама не обидела. В – третьих, пес не боялся машин. Он не представлял, какую они несут опасность для него. А вокруг – сплошные дороги и машины неслись на большой скорости, представляя опасность для жизни собаки. А в – четвертых, он привык жить дома, в тепле, то есть, быть долгое время на морозе ему не приходилось.

Праздничный ужин был уже закончен, мужчины, выйдя из-за стола, общались, сидя на диване в гостиной. Им было, что вспомнить. Они вместе учились в Военно-политической академии, и было много ситуаций, которые вспоминались со смехом. Я, в очередной раз выглянула во двор, посмотреть, не вернулся ли наш пес, (калитка была все время распахнута в ожидании беглеца), и обнаружила, что пес как раз «заруливает» во двор. Широко открыв входную дверь, я впустила Стронга домой. Кинулась было целовать – обнимать родную псину, как словно натолкнулась на стену и резко остановилась. «Стена» была соткана из мерзейшего запаха человеческих экскрементов. Собаку плотным облаком окутывал жуткий смрад. Соскучившись, она, было, кинулась потереться об меня. Но не тут-то было! Очень шустро я отскочила от нее, и поспешила отгородиться дверью. Муж, услышав повизгивание, желавшего общаться пса, стремительно выскочил из комнаты, очень обрадовавшись возвращению животного. За ним вышел и его друг. Я слышала, как счастливые возгласы мужа как-то резко оборвались, и хлопнула дверь.

Наступила звонкая тишина. Не понявший такого маневра мужа, пес остался в одиночестве в коридоре. Тихонько захихикав, размышляла: «Что мне теперь делать с этим паршивцем, и как ликвидировать последствия этой прогулки?». Мне ничего не оставалось, как выйти на улицу и, уворачиваясь от собаки, которая каждую минуту пыталась прижаться ко мне, начать операцию по дезактивации вещества, покрывающего пса. Предварительно надев резиновые перчатки, стала обтирать его снегом, постоянно делая позывы к рвоте. Вообще – то, я очень брезгливая. Искупать пса не могла. У нас тогда не было ванной комнаты, и мы мылись в тазике. Помучавшись, и ликвидировав видимые следы, запустила собаку домой. А куда же я еще могла его деть? Ко всем радостям у меня начинался приступ мигрени. Я подвержена страшным головным болям, спровоцировать которые могут резкие громкие звуки (я по сотню раз на день умоляю своего мужа, полковника в отставке, говорить тише. У него хорошо поставленный командный голос, который прекрасно был слышен в любом уголке плаца), яркий свет и сильные запахи. Сама я не пользуюсь духами и не могу находиться рядом с теми, кто «налегает» на парфюмерию. А тут – шквал запахов! Да еще и каких! Но делать было нечего. А кто приберет со стола? Кто помоет кучу грязной посуды? Да и за печкой надо присмотреть. Так что я была обречена находиться в загазованном пространстве. Проветривание дома ничего не дало, только вылетело на улицу тепло. Мужчины разбрелись по своим комнатам и уже спали, а я сновала от тазика, в котором мыла грязную посуду до туалета и обратно. Мигрень сопровождается таким неприятным явлением, как тошнота.

А псу было весело. Он вдоволь нагулялся-набегался. Следуя инстинктам, которые были у него в крови, просто-напросто отбил свой природный запах при помощи найденных подручных средств, в данном случае, – отходах человеческой жизнедеятельности. Таким образом, собака «подготовилась» к охоте. Ведь, предки этой породы собак должны были сражаться с волками. А против своей природы не попрешь.

Мы с мужем были опозорены в глазах московского гостя. Лишь к утру, запах, резавший глаза, немного ослаб, поддавшись моим ухищрениям по его уничтожению. Я старалась изо всех сил: ходила по дому с факелом в руке, «сжигая» омерзительный запах, брызгала освежителем воздуха, капала на лампочку ароматическими маслами для того, чтобы с ее раскаленной поверхности в воздух выделялись приятные запахи. Таким образом, добилась того, что в доме стоял невообразимых букет всевозможных запахов, усугублявших мое и без того плачевное состояние.

Гость же, как забился в свою «норку», отгородившись от «фимиамов», так и не выходил до утра. Утром, осторожно высунув свое лицо из отведенной для отдыха комнаты, он подергал носом, проверяя можно ли уже дышать в такой атмосфере. Убедился, что жизни его уже ничего не угрожает и решился выйти. Долго извинялась я перед гостем, уверяя, что подобного никогда не наблюдалось. Мне кажется, что он запомнит свой визит к нам на всю оставшуюся жизнь, к нашему с мужем сожалению.

Еще один элемент «подкожности» нашего пса состоял в том, как он решал проблему чистоты своих усов. Дело в том, что своеобразные усики и бородка его пачкались, когда он ел. Я всегда ждала, когда он поест, чтобы потом вытереть его усики. Операцию эту он почему – то не любил и старался избежать ее. Предпочитал избавляться от жирных остатков пищи, вытирая об наши ноги свои усики. Мы с криками, подскакивая и уклоняясь, убегали от него. А он догонял нас, считая это какой-то игрой. И при этом весело, и с хитрецой глядел на нас сквозь завесу шерсти, спадающей на его озорные глаза.

Стронг был очень общительный, и не любил оставаться дома один. Но, поскольку, мы с мужем работали, а младший сынок ходил в школу, то псу таки приходилось оставаться дома «на хозяйстве». И он мстил нам за это весьма изобретательно. Иногда, придя домой с работы, мы заставали тщательно закрытую с утра дверь в гостиную, открытой настежь. Как Стронг открывал хорошо закрытые двери, долго оставалось для нас загадкой. Как-то, я приболела, и осталась дома, вот тогда Стронг и «расшифровался». Коридор у нас длинный, так он разбегался и со всей силой всеми четырьмя лапами впечатывался в дверь. От резкого удара дверь открывалась. Вот так все оказалось просто. А потом – делай все, что хочу. И он делал. У меня в гостиной стояла полочка с моей литературой по медицине, кулинарии и домоводству. Особую ценность для меня представляли тетради, с собственноручно наклеенными в них статьями разных рубрик. Так вот иногда я, придя с работы, находила свои любимые тетради растерзанными на полу. Да еще в довершение ко всему, чтоб уж наверняка меня добить, Стронг умудрялся еще, и помочиться на них. Это, чтобы наверняка их уничтожить. Иногда в зале на ковре мы находили «кучку». У меня начиналась истерика. Я кричала и ругала собаку. Муж же, посмеиваясь, защищал пса, говоря, что тот просто подумал, что это полянка (ковер был зеленого цвета).

Иногда ему нужно было прорваться в спальню. Тогда, возвратившись домой, мы находили наше животное спокойно почивавшим в каким-то образом разобранной постели, укрытого одеялом. Он поднимал свою сонную лохматую морду с подушки, укоризненно моргал заспанными глазами, как бы говоря: «Ну, и зачем это вы меня потревожили? Не дают спокойно поспать».

Даже не упомнишь всех проделок нашего любимого замечательного пса за все десять лет, что он с нами прожил. Делил с нами все радости и невзгоды нашей нелегкой в ту пору жизни и оставил у нас самые светлые воспоминания о себе. У Стивена Кинга есть замечательная вещь – «Кладбище домашних животных». Вот и у нас есть подобное кладбище возле нашего дома, где мы хороним наших дорогих домашних животных, условия нашего проживания позволяют это делать. Дом наш находится на последней улице поселка, перед нашим домом на противоположной стороне домов уже нет, а раскинулось человеческое кладбище, а перед ним – поле, поэтому мы можем без помех упокоить наших любимцев недалеко от дома. И часто, работая на огороде, который находится рядом, я разговариваю со своими ушедшими хвостатыми. И мне кажется, что они меня слышат и «ловят» идущую к ним волну моей любви.

Являясь женой офицера, следовала я, как нитка за иголкой, за своим мужем, переезжая из гарнизона в гарнизон, из города в город. Приезжая на новое место жительства, надо было начинать привычную для нас процедуру. Прописка (благо, ведомственные, какие-никакие, квартиры, но предоставлялись), устройство детей в школу и садик (дело и по тем временам сложное), поиск работы для меня.

Гидроакустик по специальности, кем только я не работала! Технологом, инженером – исследователем, конструктором, экономистом. Всякий раз, устраиваясь на новую работу, приходилось начинать с нижней ступеньки карьерной лестницы. Взятым с «улицы» специалистам предлагался самый низкий оклад и самая низкая категория. А уж дальше все зависело от меня самой. Упорный труд, зарабатывание авторитета, освоение незнакомой специальности. И как только все начинало утрясаться, так поступал приказ мужу отбыть на новое место службы. А мне оставалась лишь паковать наши немногочисленные вещи. И все повторялось вновь.

Очередным местом службы мужа был Ленинакан, что в Армении. Обосновавшись на новом месте жительства и определив старшего сына в близлежащую русскую школу, а младшего сына – в садик, я занялась привычным для себя делом: поиском работы. Внимание мое привлек завод «Аналитических приборов». На него я и «положила глаз». На предприятии производились разные приборы, датчики для АЭС и подводных лодок. Побывав в отделе кадров, была принята на работу. Это было в пятницу. А с понедельника я должна была уже приступить к работе.

Я, конечно, волновалась. Человек я очень эмоциональный. «Обычно, встречают по одежке», – вспомнилось мне. Мне хотелось выглядеть, как можно лучше. Очень важно первое впечатление, которое оставляет человек. Внешность у меня, прямо скажем, средненькая. Я вся состою из серых тонов. Русые, орехового оттенка негустые волосы, не яркие, светлые глаза небольшого размера, средней курносости нос и невыразительные губы. Мышка, короче, серенькая, – про такую говорят. А так хотелось добавить красок в эту серость. Разбавить, так сказать, палитру более сочными цветами. «Надо придать моим волосам оттенок», – пришла мне в голову, как мне показалась, очень удачная мысль. Хоть не буду похожа на призрак. Загорелась я идеей, а вот воплотить ее оказалось гораздо сложнее. В воскресенье в городе магазины не работали. Я решила одолжить краску у моей соседки, живущей этажом выше. Так как раньше приметила, что она подкрашивает волосы в приятный тон. У соседки нашелся наполовину использованный тюбик с краской. Уж не помню, как назывался этот оттенок, какой-то типа «красного дерева». В студенческие годы я пользовалась краской такого тона и добивалась хороших результатов.

Вообще-то, я человек обстоятельный, скоропалительных решений не принимаю. Долго все обдумываю. Как говорится: семь раз отмерь. Это про меня. Но тут… сработало мое богатое воображение. Я так и видела себя входящей в отдел, такую всю аккуратненькую с приятного оттенка волосами. И… принялась за дело. Быстренько нанесла краску на голову, подождала немного, так как, волосы у меня тонкие и быстро реагируют на все манипуляции с ними. Промыв их, как следует, и, вытерев полотенцем, подняла взгляд в зеркало, уже заранее улыбаясь в предвкушении, да так и замерла, не веря своим глазам. Из зеркала на меня смотрело мое изумленное лицо в обрамлении, во все стороны торчавших, ярко-оранжевых волос. «Сюрприз, сюрприз!», – как бы говорило мое отражение. Полотенце, выскользнув из моих ослабевших рук, тяжело шмякнулось на пол.

Я запаниковала: «Что делать?!». То, что появляться в таком вот виде перед людьми нельзя, было яснее ясного. Обмотав голову полотенцем, перепрыгивая сразу через несколько ступеней, помчалась опять к соседке, ибо видела у нее еще пару каких-то тюбиков. Соседка, поцокав языком и, покачав головой, принялась шарить по ящичкам и выудила еще пару тюбиков. На одном из них была надпись «Бургундское». «Ну», – думаю, – «хуже не будет, надо срочно избавиться от апельсинового цвета». Прибежав домой, повторила все манипуляции. Очередной раз промыв голову, решилась посмотреться в зеркало. Радоваться было нечему. Теперь уже рыжие с красным отливом волосы дыбом торчали на голове. Цветом они напоминали морковь, любимого мной, сорта каротель. С тихим ужасом смотрела я в зеркало, понимая, что придется таки мне появиться среди будущих сотрудников именно в такой цветовой гамме. Не хватало только красного поролонового носа и, размалеванного яркой помадой, огромного смеющегося рта. И вот – коверный перед вами. Да, я была вылитая клоунесса. Впрочем, в какой-то степени, результата я все же добилась. Серой я уже не была. Дети с радостными улыбками смотрели на меня. Волосы же, высыхая, становились все ярче и ярче. А мне еще надо было явить себя мужу, который вот-вот должен был прийти с работы. Придя, он только и смог спросить: «А что это ты с собой сделала?». Но, видя слезы на моих глазах, не стал усугублять ситуацию. Спала я тревожно. Снились мне странные сны с моим участием, где я выглядела смешно и нелепо.

И вот в понедельник, ловя на себя любопытные взгляды, я стою возле завода. Меня провели к дверям отдела, в котором мне предстояло трудиться. Робко открыв двери, я вошла в помещение. Впрочем, если бы я влетела, крутя тройное сальто, никто не удивился бы. Это соответствовало моему образу. В огромном, высоком помещении бывшего цеха, с моим приходом стало как будто светлее в этот пасмурный осенний день. Шум голосов, который висел в этом многолюдном помещении, мгновенно стих. Я стояла в дверях и ощущала взгляды тридцати пяти человек, сидящих за столами, расположенными в четыре ряда и уходящих вглубь помещения. «Але, оп!», – хотелось крикнуть мне. Но я, вежливо поздоровавшись сразу со всеми, пошла к указанному рабочему месту. Низко наклонив голову, занялась изучением предоставленной мне технической литературы. Вообще, в Армении настороженно относятся ко всем русским, а мое появление, было как вторжение болида в атмосферу. Мое эффектное появление превзошло худшие мои ожидания. С трудом дождавшись окончания рабочего дня, ринулась в магазин и купила краску для волос. На следующий день появилась перед удивленными сотрудниками с волосами приятного каштанового цвета. Но, как я уже говорила, – первое впечатление самое таки сильное.

Четыре года проработала я на этом предприятии. Своим успешным трудом завоевала уважение сотрудников. Они, узнав меня поближе, удивлялись и смеялись, вспоминая первый мой «выход». Все бывает в жизни. Как говорится в пословице: «И на старуху бывает проруха».

В субботу наша семья решила попариться в баньке. Банька была частной и принадлежала нашим родственникам. Мужчины суетились, занимаясь растопкой. И вот уже можно приступать к помывке. Первым должен был идти папа. Но из-за каких-то срочных дел он задержался, и вереницей в баню потянулась женская команда. Мама во главе колонны, за ней вышагивала моя старшая сестра, потом – средняя, я же замыкала строй. Втянувшись в помещение, стали раздеваться. Поскольку нас было много, это занятие затянулось. Маме предстояла непростая задача – вымыть всех девчонок. Возраст у нас был еще небольшой – от семи до четырех. Доверить нам процесс самомытья мама еще не решалась. У нас были длинные волосы, времени на их мытье уходит много. В бане было очень жарко. Мы канючили, просили открыть дверь, чтобы немного впустить воздуха, слонялись по бане, дожидаясь своей очереди. Мама злилась, – мы ей мешали.

А нам тем временем становилось все хуже и хуже. Прильнув к двери предбанника, мы ловили открытыми ртами прохладные струйки воздуха. Чувствовали себя, как рыбы в проруби. Тело стало вялым, болела голова, хотелось лечь на пол. Мама, наконец – то, перемыв нас всех, взялась за себя. Но тоже почувствовала себя плохо. То и дело встряхивала она головой, пытаясь прогнать дурноту. Когда, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, пришел папа, мы все были на грани потери сознания. Дверь мама уже открыть не могла. Сорвав крючок, папа начал эвакуацию. Все были переправлены в дом. Вызвана медсестра, проживавшая рядом по соседству. Окончательно я пришла в себя от резкого неприятного запаха. Женщина в белом халате совала ватку мне под нос. Медсестра, по имеющимся симптомам, определила причину столь плохого нашего самочувствия. Это было отравление угарным газом. Как такое могло случиться?

Набежавшие люди вызвались обследовать дымоход. Версия медсестры подтвердилась. Дымоход был заткнут кирпичом. Кто это сделал? По какой причине? Зачем? Вопросов было много. Все были обеспокоены. А мы, – дети, радовались, что нам уже лучше. Да еще и лечение нам прописали вкусное. Оказывается, что при отравлении угарным газом нужно есть грушевое повидло. Тут же отправили гонца к продавцу нашего маленького магазина (все мы были хорошо знакомы друг с другом), подняв ее с постели, так как, уже наступила ночь. И вот пятилитровая жестяная банка с повидлом уже на столе. Хлеб мажется толстенным слоем вкуснющего повидла. И мы, – дети, все втроем лезем под стол в уютное пространство, образованное спускающейся до самого пола скатертью. И поглощаем кусок за куском сладкое «лекарство».

Дети быстро восстанавливаются, вот и мы скоро уже и забыли об этом неприятном случае, а мама несколько дней пролежала в постели. Надолго нам запомнилось купание в баньке!

Мы с мужем – инженеры. Он инженер – радиотехник, а я инженер – электрофизик. Но судьба так распорядилась, что трудовую деятельность муж начал, – лейтенантом. У нас началась кочевая жизнь. К тому времени у нас уже был пятимесячный сынок. Поскольку мужа отправили служить в Закавказский военный округ, то мы и переезжали из одной республики Закавказья в другую.

Квартиры получали ведомственные, то есть, на время службы мы могли в них жить. Вселялись после других таких же военнослужащих, которые переезжали на другое место жительства в связи с переменой места службы главы семейства. На одном месте мы, обычно, могли прослужить, когда полтора года, когда – два, самый большой период проживания на одном месте – семь лет, а потом следовал переезд. Квартиры, которые нам доставались, всегда были не в лучшем состоянии. Обязательно нужно было перед поселением делать ремонт. Никто не хотел вкладывать деньги во временное жилье. Квартиры были старые, с плохими коммуникациями.

И только один раз нам повезло. Мы жили тогда в Тбилиси. Нам пообещали выделить квартиру в строящемся доме. Дом строился специально для военнослужащих. Мы знали, где идет стройка и каждый выходной ходили на экскурсию, чтобы посмотреть насколько «вырос» дом. С одной стороны, нам, конечно, хотелось, чтобы дом возвели, как можно скорее. А с другой стороны, даже мы, не имевшие специальных знаний, знали, что не очень-то хорошо, когда дом возводится зимой. Но от нас все равно ничего не зависело. Военным строителям дан приказ, и, будь добр, выполняй его. Дом быстро рос. И вот уже два семиэтажных дома, расположенных буквой «Г» сданы в эксплуатацию. А мы, – получили ключи от полуторакомнатной квартиры. Мы были счастливы. Стоки не будут забиваться, будет горячая вода. Ну и пусть, что улица проглядывает под подоконником, пусть там и сям – недоделки, пусть – огромные щели в полу. Все можно доделать и самим. И вселились.

Видимые огрехи мы постепенно убрали. И не подозревали, что есть еще и невидимые. Нас ожидали сюрпризы.

Ванная была очень маленькой. Это была даже не ванная в полном понимании этого слова, а, так называемый, – совмещенный санузел. Есть такое понятие. От бортика ванны до стены было два шага. От стены до другой стены – длина, собственно, ванны. Унитаз был старой конструкции. Сейчас в новых домах таких не встретишь. Сливной чугунный бачок располагался высоко, – почти на уровне головы взрослого человека. Чтобы вода устремилась вниз, необходимо было дернуть за цепочку. Этим приводился в действие рычаг. С одной стороны – цепочка, с другой – чугунная болванка весом килограмма два-три. Болванка приподнималась, и вода устремлялась в унитаз. Если все было закреплено, как следует, то и ничего, – работало, как надо. Между ванной и унитазом укрепили мы большое зеркало высотой метра полтора, если не больше. Чтобы было удобно бриться мужу, да и мне перед работой приводить себя в порядок.

Сыну нашему, Славику, было шесть лет. Я, придя с работы, суетилась на кухне, готовя ужин для моих мужчин. Слышала, как пошел в ванную сынок, как дернул за цепочку. И вдруг… страшный грохот, и звон разбившегося стекла!!! В одно мгновение я оказалась в ванной. Моему взору предстала следующая картина: мой ребенок, в летней одежде с голыми руками и ногами, стоял, прижавшись к стене спиной. А весь пол перед ним сплошь был усеян осколками зеркала. Плохо закрепленная чугунная болванка, сорвалась и, стукнув по зеркалу, упала на пол. Зеркало разлетелось на миллион осколков. Осколки были большие и маленькие. И совсем маленькие, почти – пыль. Ребенок стоял белый, как стена, к которой он прижался. Но он даже не понял, что избежал страшнейшей беды. Что болванка могла упасть ему на голову, что он мог быть весь посечен страшными острыми осколками. Он только испугался, что разбилось зеркало. Знал, что это – плохая примета.

Я бросилась к сыну, начала его ощупывать, оглядывать. К моему счастью, ни одной, даже самой мельчайшей царапины на нем не было. Это было невероятно в таком тесном пространстве. Вокруг него слоем лежали сверкающие обломки. А он остался невредим. Как будто он был закрыт невидимым куполом. Не иначе, как моего ребенка укрыли. И не куполом… Крыльями… Ангел – хранитель… Я полагаю…

В старших классах школы из всех предметов мне больше всех нравилась – физика. Это, наверное, благодаря нашему учителю, который увлекательно доносил до нас знания. И поэтому я очень хотела, закончив школу, поступать только в технический ВУЗ. И мне посчастливилось в 1968 году, сразу после окончания школы, поступить в политехнический институт на инженерно-физический факультет. Почему посчастливилось? Да потому, что в то время поступить в технические ВУЗы было неимоверно трудно. Они считались наиболее престижными. Тогда высоко ценились инженеры. Мечта моя сбылась! Сдав экзамен по физике, я стала студенткой! Жизнь моя круто переменилась. Все стало другим. Поменялось окружение, изучаемые предметы – совсем другие, – не такие, как в школе. Методы обучения – тоже другие. Никто не бегал за нами, не требовал, чтобы мы занимались. Здесь были другие принципы, – взрослые. Хочешь – учи, а не хочешь, так и не надо. Это, так сказать, – твои проблемы. Масса новых дисциплин, только успевай с ними знакомиться. Жить предстояло с совершенно чужими (впоследствии, – такими родными на всю оставшуюся жизнь) людьми. Делить с ними небольшую комнату много лет подряд. Наступила новая, – совершенно другая жизнь. Дни летели. То практические занятия, то коллоквиумы, то что-нибудь еще, всему надо было уделить время. Незаметно приблизился Новый Год, что означало – вот-вот и первая, самая страшная, – сессия. Недаром, существует поговорка – «лиха беда – начало».

Как и во всех технических ВУЗах, у нас читался курс высшей математики, которая разительно отличалась от той, которую мы изучали в школе. Преподавателя математики мы очень уважали и боялись. Был он экстравагантен, с хорошим чувством юмора, но строг чрезвычайно. Я всегда очень боялась всяких экзаменов. Ну, просто, панически боялась. Прямо фобия какая-то. И ничего не могла с собой поделать! Перед подобными испытаниями тряслась, как осиновый лист.

Проворочавшись всю ночь без сна, встала с соответствующим видом. Лицо у меня было какое-то помятое, зеленого цвета, так как, меня неимоверно тошнило. Конечности были ледяные и мелко тряслись. Вот в таком виде я и явилась на экзамен. Единственное, что мне хотелось в этот момент, чтобы все уже было позади. Перед аудиторией толпились встревоженные одногруппники и одногруппницы. Я встретилась глазами с одной из них. И, как – будто, увидела себя в зеркале. Тот же затравленный взгляд, трясущиеся руки. Подошла к ней. Она, видя мое состояние, тихо предложила: «Может, выпьем успокаивающее? Ведь невозможно больше терпеть такой ужас…». «Давай», – уцепилась я за ее слова. Готова была на все, что угодно, – лишь бы стало легче. У этой девочки дома имелись транквилизаторы, так как ее мама работала невропатологом. Я, ранее не принимавшая даже валерианку, лихо проглотила таблеточку. Мы посмотрели с ней друг на друга. Она с сомнением проговорила: «Уж больно они маленькие. Не поможет». Я была с ней согласна. И чуть подумав, мы приняли по второй. Стали ждать. Реакция на таблетки не заставила себя ждать (видно, серьезные были препараты!). Как поется в одной известной песне: «Наступила полная апатия…» Нас с ней ничего уже не волновало. Не понятно было, и чего это суетятся наши товарищи с перекошенными лицами. Появился какой-то философский взгляд на бывшую проблему: «Подумаешь, – экзамен! Делов-то!».

Пришла и моя очередь сдавать экзамен. Не торопясь, открыла дверь, подошла к столу и невозмутимо взяла первый же, попавший под руку, билет. Равнодушно посмотрела на него и пошла готовиться. Долго всматривалась я в него, читала и… ничего не понимала. Вдруг обнаружилось, что в моей голове… пустота. Вместе с волнением, куда-то исчезли и все, впихнутые в голову, знания. Голова была девственно чиста. И напрасно я таращилась на билет в тщетной попытке вспомнить хоть что-то. Я была абсолютно спокойна и…абсолютно ничего не знала. Посидев немного, встала и, подойдя к преподавателю, объяснила ему, что с моей памятью что-то приключилось. Он понятливо покивал головой и, черкнув что-то в зачетке, отдал ее мне со словами: «Придется нам еще раз встретиться».

Вышла из аудитории, посмотрела на запись в зачетке, равнодушно закрыла ее, и пошла в общежитие. Туда же вскоре стали подтягиваться, сдавшие экзамен, девочки, что жили со мной. Постепенно до меня стало доходить, что же это такое случилось. Видать, действие лекарства потихоньку проходило. И по мере того, как попускало лекарство, – на меня накатывало отчаяние. Наконец, оно меня «накрыло». Я легла на кровать, закуталась с головой одеялом, и зарыдала. Плакала так сильно, что кровать ходила ходуном. Осознала, что экзамен провалила. Горю моему не было конца. Я была в пучине отчаяния. Мои подруги не знали, как меня успокоить. Никакие уговоры не помогали. Видно, это был «откат». Забегавшие то за хлебом, или еще за чем-нибудь, старшекурсницы из соседних комнат, узнав в чем, собственно, дело, смеялись: «Тоже, горе нашла, пересдашь – и все». А мне казалось, что большей трагедии в моей жизни не было.

Прорыдав много часов подряд, я, умаявшись, заснула. И проспала до самого утра. Экзамен пересдала. Вместе с той самой девочкой, с которой так лихо пила таблетки. И, конечно, больше никогда за все пять лет обучения в институте ни делала ничего подобного, как бы ни боялась предстоящих испытаний. Я очень хорошо усвоила урок.

В очередной раз поменяв место жительства, мы обосновались в Ереване, в доме для военнослужащих. Жили мы на последнем этаже четырехэтажного дома. Как-то, собираясь на прогулку с четырехлетним сыном, мы услышали громкие крики на лестничной площадке. Открыли дверь и увидели такую картину, – перед трясущимся от ужаса пушистым рыжим комочком, который прижался спиной к стене, стояла с грозным видом наша соседка по лестничной клетке. Женщина она была очень решительная и строгая. Все жильцы подъезда немного побаивались ее. Стояла она, держа в руках швабру, и пыталась прогнать котенка. При этом громко кричала: «Брысь, поганец!».

Мне отчаянно было жаль котенка, но я не посмела сделать замечание зрелой женщине. И тут между котенком и соседкой встал мой сынок с горящими глазами и сжатыми кулаками. Хочу заметить, что он был на удивление вежливым мальчиком. Бесстрашно глядя на соседку, звонко закричал: «Вы нехорошая, вы – злая! Не смейте трогать котенка!». Я не знала, как мне реагировать на создавшуюся ситуацию. Тихо прошелестела: «Слава, нельзя так разговаривать со взрослыми», – и замолчала. Мне стало очень стыдно, что не я, а мой маленький сынок вступился за несчастное создание. Тем самым преподав мне урок милосердия. А соседка, растерянно опустив швабру, пролепетала: «А я что? Да я только…». А виновник заварухи, почувствовав поддержку, гордо поднял свой пушистый хвостик, и прошествовал вниз по лестнице мимо нас.

С этого дня я другими глазами смотрела на моего сыночка, зная, что это не просто маленький ребенок, это уже – личность.

Родилась я в Узбекистане. Как положено, в семь лет я пошла в школу и успешно закончила первый класс. Наступило лето. Благодатная пора, которую так любят дети. Впереди была целая «бездна» свободного времени. С утра до самых сумерек можно было проводить на улице, играя с соседскими ребятами. Домашние обязанности, в силу моего малого возраста, были невелики. Надо было наносить воду из крана, находившегося довольно таки далеко от нашего дома, километра за три. Приходилось потрудиться, ведь ведра были большие, носить их приходилось коромыслом. Но зато, управившись с водой, убрав в доме, я была свободна. За всевозможными играми, о которых не знают современные дети, летело время. «Казаки-разбойники», «прятки», «салочки», «штандер» (коллективная игра в мяч), «лапта», в «ножички», скакали через веревку, как мальчишки, так и девчонки, также все вместе играли в футбол, не говоря уже о «классиках».

Незаметно пролетела половина лета. А впереди было приключение – поездка в пионерский лагерь, путевки в который были заблаговременно приобретены на, так называемую, вторую смену. То есть, на вторую половину лета. Вот уже подошел срок отъезда. Упакованы чемоданы. С утра едем на вокзал. Едем большой компанией: мама, работающая педагогом в нашей школе, мои старшие сестры и я. На вокзале к нам присоединяется разновозрастная группа учащихся. К перрону подползает длинная зеленая лента поезда. Наконец, все размещены по своим местам в вагоне, стихает шум, который обязательно сопровождает такую компанию, поезд набирает ход.

Ехали долго и весело. Сначала ехали по территории Узбекистана, потом потянулись земли Туркменистана. Выгрузившись из поезда, пересели на автобусы и путешествие продолжилось. Нам, привыкшим к пустынным пейзажам, любопытно было наблюдать за горной дорогой, смотреть на незнакомую природу. Дорога то и дело петляла, забираясь все выше и выше. Чем выше мы поднимались, тем прохладнее становился воздух. Автобусы натужно урчали, накручивая витки, уходившие по спирали вверх. И вот мы уже у цели нашего длительного путешествия. Уже видны корпуса наших будущих жилищ. Высокогорный населенный пункт Фирюза, в котором и располагался одноименный лагерь, находился в ущелье Копетдага на границе с Ираном в 37 километрах от Ашхабада.

Дети, уставшие от дороги, горохом посыпались из автобусов. Взрослые, нас сопровождавшие в поездке, как куры – наседки хлопотали возле ребят. Быстренько «рассортировали» нас по возрасту. Самых маленьких, к которым относилась и я, определили в седьмой отряд. Чем старше был школьник, – тем меньше номер отряда. Лагерь утопал в зелени и был зажат между горами. Нас построили парами, и повели в корпус, в котором нам предстояло жить целый месяц. Там я познакомилась со своей воспитательницей, с нашей пионервожатой и ребятами, прибывшими из других городов. Каждому из нас была предоставлена кровать, рядом с ней стояла тумбочка, в которую я положила свой нехитрый скарб. Чемодан угнездился под кроватью.

Теперь мы должны были подчиняться строгому распорядку дня. Пробуждаться приходилось под звонкие звуки горна, – «Вставай, вставай, штанишки одевай», – расшифровке сигнала нас научили старшие ребята. Это был самый нелюбимый сигнал. Хорошо спалось на чистом холодном горном воздухе. По территории лагеря должны были почти все время ходить строем со своим отрядом, выстроившись парами. Подстраивали шаг под речевки типа: «Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд». Звал горн нас, когда приходило время завтрака, обеда, полдника и ужина. Горн пел: «Бери ложку, бери хлеб и скорее за обед» Это был самый любимый наш сигнал, и мы его ждали всегда с нетерпением. На отсутствие аппетита никто не жаловался. Был еще сигнал, который звучал как: «На зарядку становись!» И еще сигнал, дающий понять, что пришло время спать: «Спать, спать по палатам!».

Весело проходило время. Организовывались всевозможные соревнования, разнообразные экскурсии. На территории лагеря были качели, турники. В центре игровой площадки возвышался столб, с крутящейся верхушкой, за которую были прицеплены веревочные петли. Петель было штук восемь. Надо было всунуть одну ногу в петлю, руками схватиться за веревку у себя над головой, разбежаться, сильно оттолкнуться ногами и взлететь в воздух. Это были, так называемые «гигантские шаги». Тут необходимо было соблюдать особое правило, заключавшееся в том, что ни в коем случае нельзя было обгонять впереди бегущего, иначе все веревки перепутывались, и все участники разом стукались головами о столб.

Ходили на экскурсии в горы. Пили из чистейших прозрачных горных ручьев. Вода в них была такая холодная, что ломило зубы. Окунались даже, но, тут же, выскакивали, словно ошпаренные, такая разница в температуре воздуха и воды. И дружно заболевали ангиной.

Как-то пионерам первого и второго отрядов решили организовать мероприятие на плоской вершине горы, начинающейся прямо возле корпуса нашего седьмого отряда. Должны были разжечь большой костер и возле него читать стихи, петь песни под гитару. Проведен строгий инструктаж, до каждого доведены правила безопасности. Спускаться с горы надо было медленно, и по спирали, ни в коем случае не пытаться бежать вниз. А поскольку инструктаж велся непосредственно возле нашего корпуса, все наставления воспитателя и пионервожатой старших отрядов я слышала. «Что тут такого сложного? – подумала я. Ребята же, все выслушав, и клятвенно обещая выполнять все инструкции, «хором» полезли на гору. Оглядевшись, за ними полезла и я. Гора была не высокая, но очень крутая. Лезть наверх приходилось, пользуясь и ногами и руками, хватаясь за камни.

С большим трудом поднявшись метров на десять, я поняла, что взялась за задачу, которая мне не по силам. Руки и ноги дрожали, я вся была мокрая от усилий. Усевшись на щебень, которым были покрыты склоны горы, решила вернуться. «Я что, костра не видела? – подумала я и встала, разом забыв весь подслушанный инструктаж. Посмотрела вниз, сделала шаг, другой и…меня потянуло вниз, как будто голова моя была залита ртутью. Голова закружилась, и я, сделав пару огромных шагов, упала головой вниз, вроде нырнула в воду. И пошла кувыркаться по острому щебню. Тело мое набирало скорость. Все вертелось перед глазами. Уже, почти скатившись к подножию горы, я сильно ударилась головой о большой камень так, что потемнело в глазах. Голову пронзила острая боль. Я продолжала катиться уже по траве, замедляя скорость, пока совсем не остановилась. Мне казалось, что меня пропустили через огромную мясорубку. Болел каждый сантиметр моего тела, но особенно беспокоила голова.

Полежав немного с закрытыми глазами, я решилась все-таки осмотреться. Прямо передо мной топтались серые мохнатые ноги с копытами. С трудом подняв голову, увидела, что на меня удивленно смотрит грустными большими глазами осел. Он смотрел на меня и потихоньку пофыркивал, переступая ногами и помахивая хвостом. Он как будто спрашивал меня: «И чего это ты тут валяешься?». Я забеспокоилась, зная насколько силен удар задних ног животного. Еще раз получить по голове мне как-то не хотелось. Встать пока сил не хватало. Начала отползать понемногу, пока не оказалась на безопасном расстоянии от осла. Тут меня заприметили ребята с нашего отряда, прибежала воспитательница и меня кое-как отвели в медпункт. В районе виска и скулы наливался чернотой огромный синяк. Глаз полностью заплыл, все тело было в ссадинах, лоб оцарапан. Чудом все кости оказались целы. Вышла я из медпункта с перевязанной головой, хромая, с головы до ног измазанная зеленкой. Да еще и порядком попало от мамы, которую вызвали в медпункт. Синяки сошли к концу смены. И это было вовремя, так как, организовывался к закрытию смены бал-маскарад, и мне не хотелось бы там появляться с «украшением» на лице.

Для бала-маскарада мама соорудила мне костюм мака, и я заняла призовое место. Даже фотография моя была напечатана в местной газете, чем я очень гордилась. На следующий день после праздника была торжественная линейка, а вечером – последний костер. И последняя ночь в лагере. Несмотря на сигнал отбоя, в лагере никто в эту ночь не спал. А тех, кто, не выдержав, заснул, повымазывали, по традиции, зубной пастой.

Утром двинулись в долгий обратный путь. А багаж впечатлений, воспоминаний, полученный в лагере Фирюза, и до сих пор со мной, хотя у меня уже есть внучка, переросшая пионерский возраст.

Дом у нас большой, просторный, расположен в частном секторе. Живем мы в поселке городского типа на самой последней улице, имеющей лишь четные номера. Вместо домов с нечетными номерами – поля. Сильно занятые работой, все же иногда наезжают сыновья – кто чаще, вследствие того, что живет поближе к нам, кто живет подальше, тот – реже. А постоянными обитателями дома являемся мы с мужем (оба – пенсионеры), да наши хвостатые любимцы: коты и собаки.

Котов у нас четверо. Самый главный кот – Умка. Он у нас первенец, т. е… приобретен первым в кошачьей компании. Аристократ, ангорской породы, крупный белоснежный кот с надменным выражением на мордочке. В нем как-то сочетаются крутой нрав и нежность.

Второй, появившийся у нас кот, – Фунтик, очень крупный красавец черно-белого окраса. Умный, хитрый, с какой – то космической таинственностью, как в облике, так и в характере. Изумрудные глаза его мерцают, как звезды. Как будто изнутри его глаз подсветка то усиливается, то ослабевает. Он с нами общается голосом, приходит и начинает разговаривать, а мы должны расшифровывать его «послания». И нам удается каким-то образом понять, что он хочет нам сказать.

Прибывший к нам третьим, – Барс, является обладателем прекрасного характера, умнющих глаз и гладенькой блестящей шерстки. Боец.

И совсем недавно вошедший в кошачью семью, Рудик, – милый, добрый, сам – рыже-золотистый и с золотистыми же глазами, котик. Однако же никто не может, так как он, схватив в пастку свой кусочек колбаски, мгновенно перехватить еще и чужой, предназначенный для другого кота. Молодой, как говорится, да ранний.

Мы своих котов любим и лелеем. Варим им через день кашу из трех сортов крупы с рыбкой, подсолнечным маслом и тыквой. Угощаем их творогом и ливерной колбаской. Но и они в долгу не остаются. Они для нас – целители. Причем, реально нам помогающие.

Умка с Рудиком ангорский кот и, как оказалось позже, – мейн кун (хоть и не чистокровный), – явно специализируются на кардиологии. Всегда располагаются на области сердца, снимают боли. Впрочем, Умка, все же, в отличие от Рудика, – специалист более широкого профиля. Он также устраивается на других проблемных местах, облегчая нам жизнь.

Барсик, наверное, все же – хирург. Когда у меня воспалился лимфатический узел, то кот ложился на больное место, и боль становилась меньше. К настоящему хирургу все-таки пришлось обратиться. Но то, что Барс ускорил заживление довольно большого операционного шва, то так оно и было. Он залезал на шов, прикрытый одеждой очень нежно, мягко топтался на нем лапами некоторое время, а потом ложился и начинал «тянуть». Сначала возникала такая боль, что хотелось тихонечко выть, а затем – наступало такое облегчение! И у меня, после нескольких таких сеансов, быстро все зажило. Он также сильно помогает мужу, ложась на больные места.

Особо хочу сказать о Фунтике. Он – мой кот, это я числюсь его хозяйкой. И у нас с ним что-то вроде ментальной связи. Этот кот помогает мне при разных болях, причем, очень эффективно. Если заболит желудок – кот мигом ложится на область желудка. Но, все же, он отличился как «уролог».

Как – то очень ранним утром меня подняла из постели сильная боль. Кто когда-нибудь терпел почечную колику, знает о чем я… От боли я не находила себе места. Не могла ни лежать, ни сидеть, ни стоять. Могла только быстрым шагом ходить. Благо комнат у нас много. Так и бегала из комнаты в комнату. Ко мне то и дело присоединялся Фунтик. Он бегал рядом со мной, отчаянно мяукая. Я знала, что он мне может помочь, но не могла прилечь, взяв его на руки. Он тоже знал, что может мне помочь, и не отставал от меня.

Когда я уже изнемогла от восьмичасового марафона, решилась, сцепив зубы, прилечь хоть на пару минут, чтобы дать коту возможность сделать свое лечебное дело. Кот тут же улегся на нужную зону и «потянул». Боль резко усилилась, хотя казалось, уж и некуда сильнее – то. Но, через пару минут, я ощутила, что мне стало чуть-чуть легче. Потом еще легче. Боль притупилась. Фунтик же начал непрерывно чихать. Он чихнул, наверное, раз двадцать кряду. Создавалось впечатление, что он «вычихивает» что – то «потянутое» им. Боль отпускала, и я, обессиленная страданиями, даже! смогла задремать… Боль ушла. Правда, через день все опять повторилось. И опять я бегала по дому уже десять часов, а параллельно со мной бегал Фунтик. И опять, на исходе десятого часа, я легла и Фунтик «потянул», а потом «вычихал» мою боль. Боль больше ко мне не возвращалась. Я была бесконечно благодарна моему коту.

Кроме котов, у нас живут и три собаки. Немецкая овчарка – Блэк, Найда – в экстерьере которой прослеживаются кое-какие благородные гены, и совсем уж простая собачка, недавно прибившаяся к нам. Окраса, все же она благородного – долматинского, вся в белых и черных пятнах. Не имевшая ни крова, ни еды, она, тем не менее, имела счастливое «выражение» мордочки, глаза ее сияли радостью. И, казалось, что собака все время улыбается. Мы не удержались и приютили ее. Назвали мы ее – Глюкой, счастливой то есть (с немецкого «глюк» – счастье).

Так вот, Блэк тоже оказался целителем. У сына появилась на стопе бородавка, да в таком неудобном месте, что ходить было очень больно. Что мы только ни делали! Какие только мази ни применяли, чем только ни смазывали, но все тщетно… Пока я не вычитала старинный метод сведения бородавок. Подумали, а почему бы не попробовать, а вдруг? Намазали бородавку сметаной и дали вылизать Блэку. Два раза. И все. Бородавка как-то сама и ушла незаметно. А когда у мужа на ноге появился натоптыш, – мы уже знали, что делать! Опять в ход пошла сметана. Достаточно было двух раз, и проблема решилась нам на радость.

Мы, конечно, со своей стороны, тоже всегда бросаемся на помощь нашим любимцам, если возникает такая необходимость.

Вот так мы и живем, заботясь друг о друге, мы о них, а они о нас!

Когда мы вернулись на Украину в 90-х годах, остро встал жилищный вопрос. Муж мой, – офицер в звании полковника, откомандирован был из Западной Группы Войск на свою малую родину, – Одесщину. Вернулся в Одесский военный округ, из которого когда-то и был призван на воинскую службу. Переезжая из гарнизона в гарнизон, поменяв пятнадцать мест жительства, своей квартиры мы не имели. На новом месте службы квартиры не обещали даже в далеком будущем. Жить было негде. Несмотря на хорошие карьерные перспективы, пришлось увольняться в запас.

И начались поиски жилья. Хотелось жить в городе, так как, мы всю жизнь прожили в городах, и опыта проживания в сельской местности у нас не было. Но, поспрашивав цены на городское жилье, поняли, что оно нам не по «карману». Начали расширять круг поисков. Безрезультатно. Цены «кусались». Все дальше и дальше от города вели мы поиски жилья. Наконец, в 25 километрах от городской черты, нам улыбнулась удача. Нашли подходящий вариант в поселке городского типа. Нас это устраивало, так как в поселке имелась большая средняя школа, а у нас младший сын должен был идти в шестой класс. Старший сын учился в институте и жил в общежитии.

Дом, который стал нашим, был крепким, относительно новым и большим. Это – плюсы. Минусов было больше: последняя улица поселка, т. е. впереди только поля, для ветров преграды нет. И, если бы только поля… Прямо перед домом, метрах всего в трехстах, – раскинулось кладбище. Почти над домом нависала высоковольтная линия электропередач (ЛЭП). Дом был не оштукатурен, не было двора. Но все равно радости нашей не было предела! У нас появилось первое в нашей жизни собственное жилье. Комнат в доме было много, потолки высокие и ровные. Было целых три подвальных помещения! Мы ощущали себя богачами. Правда, требовался большой ремонт. В доме имелись четыре печки и лежанка. Три печки надо было развалить и сложить заново, так как они почти не функционировали. Одну печку решено было вовсе убрать, равно, как и лежанку, бородавкой торчащую посреди комнаты.

И мы с головой окунулись в ремонт. Стоял ноябрь. Уже было холодно. А в пустом доме гуляли сквозняки. Был такой тарарам! Стены зияют дырами, – печки-то выбросили. Согреваться – нечем. Кто знаком с военной жизнью знает, что контейнер с вещами приходит на новое место службы только через месяц-другой. Спали на полу, на только что купленном матрасе. Укрывались одеждой. Газовой плиты тоже еще не было. Но был тостер. Мы питались горячими бутербродами: то с колбасой, то с сыром, то с салом, пока не прибыл наш контейнер с вещами.

Как-то, заморившись от бесконечной работы, упали мы с мужем на матрас, укрылись, чем могли, и заснули, тесно прижавшись друг к другу, спасаясь от холода. Ночью я проснулась и, повертевшись немного, с ужасом поняла, что все – таки придется вставать по надобности, так сказать. Кое-как поднявшись с пола, влезла ногами в стоявшие рядом мужнины кирзовые сапоги. В доме было пронзительно холодно, завывал ветер в дымоходах, изо рта шел пар. Накинув на себя плащ-накидку (тоже мужнину), потащилась на улицу. На улице шел сильный дождь. Радости это не прибавило, так как, мне предстояло идти в конец сада. С трудом, еле вытягивая кирзачи, по щиколотку утопавшие в вязкой грязи, брела я в кромешной темноте, двигаясь наугад к сооружению, напоминавшему кое-как сколоченный скворечник. Сильный ветер вместе с дождем проникал сквозь огромные щели между досками. Но последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, оказался совершенно насквозь размокший рулончик туалетной бумаги. Реакция моя оказалась даже для меня самой неожиданной, – на меня напал истерический смех. Меня просто трясло от хохота. Я вдруг увидела себя со стороны: голодная, трясущаяся от холода, мокрая, с размякшим от дождя рулончиком бумаги в руках. Слышно было, как испуганно вспорхнула с близстоящего дерева пара горлиц. Зато депрессии, которая давила на меня в последнее время, – как не бывало.

Не скоро закончили мы ремонт дома. Были сложены заново печки, пол застелен линолеумом, стены оклеены обоями. Со временем поставили сначала ворота, а потом уж и забор. Забетонирован был двор, оштукатурен дом, посажен огород и сад.

И мы, наконец, почувствовали себя хозяевами, так называют в селе владельцев домов. И стали постигать премудрости сельской жизни.

В 1992 году мы приобрели собственный дом. До этого знаменательного события мы кочевали с одной ведомственной квартиры на другую, меняя гарнизоны. Всегда жили в городе. А тут так сложились обстоятельства, что муж ушел с военной службы в «запас», жить стало негде. Остро встал вопрос о крыше над головой. Вот таким образом, купив дом в поселке городского типа, мы вдруг стали сельскими жителями. При доме был небольшой садик и огород. Надо было срочно осваивать премудрости сельского труда. За дело мы взялись с большим энтузиазмом. Закупили сельхозинвентарь, и в том числе три штыковых лопаты, ведь вскапывать огород надо было чем-то. Одну лопату мужу, вторую – мне, ну, а третью – так, на всякий случай, лишней точно не будет.

В конце садика росли кусты старого винограда. Их надо было выкорчевать, как уже не плодоносящие, и заменить другими полезными растениями. Ждали выходных дней. И вот они наступили. Да не просто выходные, а День Великого Христова Воскресения, то есть – Пасхи. Надо сказать, что сельские жители соблюдают определенные правила. Так в Великие религиозные праздники работать категорически нельзя. Ни в огородах, садах, ни на подворьях нет никакого движения. Выполняются только строго необходимые работы: уход за живностью и тому подобное, без чего, ну, никак не обойтись.

О том, что работать в Пасху нельзя слышали даже мы, – селяне с таким малым стажем. Но терять выходной день муж не хотел. Когда еще будет возможность поработать? А время, как говорится, не ждет. Подойдя к одевавшемуся в рабочую одежду мужу, я попросила: «Не ходи. Смотри, – никто не работает. Нельзя ведь. Грех». Но муж не прислушался к моим словам и, все же, вышел в сад.

Буквально через минут двадцать возвращается. Спрашиваю: «Что случилось?». Он рассказывает:

«Только стал я работать, не прошло и десяти минут, как совершенно новый штык лопаты переломился! На две части. Я очень удивился. Как же это могло произойти? Лопата новая, металл крепкий… Да и нагрузка невелика, только-только взялся за дело. Пошел в сарай за другой лопатой. Примерился, вонзил в землю. А штык – хряс-с-сь, и опять переломился. В таком же месте. Я постоял, – подумал. Стало как-то неуютно. Но так жалко было терять день… Пошел за следующей лопатой. Не успел пару раз вонзить в землю, – та же история!!! Вот уж тогда меня проняло. Даже волосы на голове дыбом встали. Ведь, это мне дают понять, что нельзя работать, а мне все невдомек. Теперь-то уж я собрал быстренько поломанные инструменты, да и пошел домой».

Вот такая история. С тех пор обязательно висит у нас дома церковный календарь. И, прежде чем выйти работать в огород или сад, или затевать стирку, мы обязательно смотрим, – нет ли каких больших церковных праздников. Традиции нужно соблюдать.

Неукротимо приближалась знаменательная для меня дата – день моего рождения. На меня надвигался… юбилей. С некоторых пор я не люблю дни рождения. Наверное, это объясняется тем, что жизнь не расцветает, а как бы. – наоборот… А, может быть, еще и потому, что уже не то здоровье. Нет сил готовить холодец, крутить голубцы, жарить блинчики и печь коржи для торта. Нет возможности готовить многочисленные салаты, несколько перемен горячих блюд. Да и кушать все эти, ранее такие желанные лакомые блюда, не предоставляется возможным без нехороших последствий для своего здоровья. И становится страшно, как только подумаешь про горы посуды, которую надо перемыть после праздничного стола, когда уже совершенно ни на что нет сил.

Но, дата – круглая, так что – надо отмечать. «В жизни раз бывает шесть десятков лет», – так поется в одной всем известной песне, правда, года, про которые поется, совсем не те. Да, и очень хочется пообщаться с друзьями, и людьми, которые любы сердцу. Выход можно найти. Сейчас это не проблема – были бы деньги. Можно отпраздновать вне дома без всяких хлопот и суеты. Единственное, о чем нужно озаботиться, так это о своем внешнем виде, дабы предстать перед приглашенными гостями в подобающем виде. И – свеженькой, не измученной домашней работой прибыть в нужное место в назначенный час. Таким образом, решались все проблемы. Так что мы с мужем решили, что будем отмечать мой юбилей в кафе. Дело было за малым. Одеть на праздник было нечего.

Организовали поездку на Северный рынок, дабы купить что-то, эдакое, симпатичное мне, – юбилярше. Я отношусь к малому, по моему мнению, количеству женщин, которые не любят ходить по магазинам и базарам. У меня всегда есть конкретная цель, когда я бываю в подобных местах, и список на руках, что должно быть куплено. А от многократных поворотов головы туда – сюда у меня кружится голова. И мелькание множества лиц и толкотня не вызывают положительных эмоций. В этот же раз, вопреки обыкновению, я не знала, что же я хочу приобрести. В чем я была уверена, так это то, что праздничный наряд должен быть мне «к лицу», обязательно быть удобным, чтоб скрывал мои лишние килограммы и быть из натуральной ткани. Стояла страшная жара, а в помещении, где будет проводиться мероприятие, будет еще жарче. Шампанское тоже, прямо скажем, не охлаждает, а только наоборот. Поэтому я должна была купить что-то очень легкое.

Зашли мы в один магазинчик, во второй, в третий, пятый. И все не то. То размеры тех вещей, на которые «упал» мой взгляд, – маленькие, то расцветка очень уж яркая для моего возраста. Я стала сомневаться, что буду достойно выглядеть на своем празднике. К тому же мы уже утомились с мужем бегать по душным магазинам.

Зайдя в очередной магазинчик, на вопрос продавца, что бы мне хотелось приобрести, я изложила свои пожелания. Мне сразу же предложили наряд из белоснежной натуральной ткани. Он мне сразу же понравился. Но был один, но большой нюанс… Низ предложенного костюмчика представлял из себя, эдакие, современные… шаровары. Я не могла представить себя, – такую солидную даму, в этой одежде. Так и хотелось сказать: «Шехерезада престарелая…». Как Юрий Никулин в фильме «Бриллиантовая рука», я начала тихонько «блеять»: «А нет у вас точно такого же, только с юбочкой?». На что мне ответили, что вся оригинальность этого костюмчика как раз и состоит в этих необычного модного кроя, штанишках. Было предложено просто взять и померить. На этом же настаивал, как ни странно, мой муж-консерватор. Консерватором во вкусах была и я сама.

Но, все же, я решилась. «А… что я теряю? – ну, попозорюсь немного перед мужем и продавцом», – подумала я и пошла в кабинку переодеваться. Еще не видя себя в зеркале, почувствовала, что мне необыкновенно комфортно в этом одеянии. Будто я одела свою домашнюю очень удобную одежду, в которой можно, и поработать, и поваляться на диване с книгой. Меня как – будто окутало прохладное облачко, настолько приятным было прикосновение ткани к телу. Но ощущения – это еще не все. Надо, чтобы этот «шехерезадин» наряд хорошо сидел на мне. Я решилась выйти в торговый зал и посмотреться в зеркало.

И… была приятно поражена. Я увидела немолодую даму в элегантном белом костюме с штанишками кроя «Галифе», с капюшончиком на блузке. Моя полнота скрадывалась хорошим покроем костюма. Я чувствовала себя в нем изумительно и выглядела хорошо. В чем убедилась, взглянув на своего мужа, который одобрительно улыбался. «Надо брать», – подумалось мне. Меня смущала еще и цена этого изделия. Она была очень велика для наших с мужем доходов. «Это мой подарок ко дню твоего рождения», – так мне сказал муж, когда я робко заикнулась о проблеме. И мы приобрели эту прекрасную вещь. Тут же муж настоял на приобретении белых «лодочек» к нему, поскольку обувь должна соответствовать костюму. Заодно купили красивые солнцезащитные очки, так сказать, для завершения образа. Гулять, так гулять…

Празднование моего юбилея прошло исключительно хорошо. Меня поздравляли дорогие мне люди, говорились приятные моему слуху тосты. Все было просто прекрасно. Я запомню этот день навсегда… И еще… я сделала вывод, что женщина всегда должна разрешать себе быть привлекательной и ухоженной, даже если иногда приходится совершать для этого не свойственные ее характеру поступки.