Весной 1238 года имел место поход Батыя на Владимир. Об этом упоминается в летописях, современных исторических источниках, церковной литературе. Официальные историки говорят: «Взяв Рязань в 1237 году, Батый весной 1238 года со своей конницей ворвался в город Суздаль» и, как далее сообщается, сжег Суздаль, а население частично истребил, частично взял в плен. В этих же источниках много говорится о «зверствах, учиненных над народом». Однако Лаврентьевская летопись повествует об этих событиях более конкретно: «Татары разбили станы свои у города Владимира, а сами пошли и взяли Суздаль, и Святую Богородицу (собор. – М. С. ) разграбили, и двор князя сожгли, и монастырь Святого Дмитрия сожгли, а другие разграбили; а монахов и монахинь старых, и попов, и слепых, и хромых, и глухих, и натруженных, и всех людей иссекли, а что монахов юных, и монахов, и попов, и их жен, и дьяконов с женами, и дочерей их, и сыновей их – всех увели в станы свои и сами пошли к Владимиру» [54] . Удивительная история с чисто военной точки зрения – бросить лагерь под стенами осаждаемого города и ввязаться в новую осаду? Ведь наверняка же суздальцы не откроют ворота просто так, как не открыли их владимирцы? Какое-то время это займет. Начать осаду одного города и «на 5 сек.» отлучиться, чтобы взять другой? И таки взять его! Что-то тут не клеится, равно как и весьма загадочен «избирательный» геноцид монгольских татар, который коснулся далеко не всех жителей Суздаля, хотя это было вовсе не в правилах русских междоусобиц. Например, Ипатьевская летопись так описывает взятие Киева Андреем Боголюбским (суздальским князем) лета 1169 года, 8 мая: «…грабили же два дня весь град, и не было милости никому: ни церквам (выделение мое. – М. С. ), ни крестьянам, ни всем, кого вязали. И были в Киеве стенания великие жителей его, и печаль, и скорбь неутешная…» Причем это «свои», христиане, более того, князь Боголюбский (получил прозвание не за любовь Бога к нему, а по вотчине Боголюбово, где и находился княжеский двор) был канонизирован Русской православной церковью около 1702 года в лике благоверного (память 4 (17) июля), за какие заслуги ему Господь простил массовое разорение христианских церквей, история умалчивает, но на то они и пути Господни, что неисповедимы… Что же хотеть от «поганой татарвы»? Казалось бы, вполне логично – иноверцы истребляют в первую очередь своих «идейных противников». Но иноверцы еще и заставляют побежденных обращаться в свою веру. Иначе военная победа бессмысленна. Большевики старались обустроить клубы и библиотеки – точки своего агитпропа именно в церквях. (Правда, отчасти это еще объяснялось тем, что храм зачастую был единственным каменным строением в округе, которое в случае, если вдруг власть стремительно переменится, а на Руси такое не редкость, могло бы стать еще и долговременной оборонительной точкой.) Батый за все время своего «военного правления» ни разу не перестроил христианский собор в мечеть, ни разу не воздвиг кумира Перуна, ни одного русского не обратил в тенгрианство. Его, видимо, вполне устраивало вероисповедание его названого сына благоверного же князя Александра (Невского). Так что речь могла идти не о «религиозной» подоплеке избиения монахов и попов, а о каких-то других причинах. Скорее всего, их посчитали в чем-то отошедшими от законов «правды» и «справедливости». Возможно, даже суздальцы, узнав о приближении войска, которое по идее было призвано «поддерживать порядок», послали челобитчиков к Батыю. А уж казаки решили задачу в традиционном для них ключе. (Вспомним хотя бы «Волчью сотню» Андрея Григорьевича Шкуро.) Таким образом, эта карательная операция прошла при полном отсутствии сопротивления со стороны простых горожан, более того, возможно, даже при их активной поддержке. Потому и «бросил» Батый свой лагерь, что понимал – много времени эта акция не займет, на стены лезть не надо будет. День – туда, день – обратно. Ночь на «активные мероприятия». Даже если владимирцы и догадаются, что лагерь пуст, просто не успеют подготовить и провести эффективную вылазку.