Нам с Лидией было хорошо вместе. Но мы никогда не занимались любовью. Однажды я попытался обнять ее, но она мягко отстранилась. Жизнь настолько ожесточила ее, что Лидия никогда не говорила о любви, а только о деньгах. “Любовь – это роскошь, которую я не могу себе позволить”, – повторяла она.

Я уважал ее выбор, и мы прекрасно ладили. Мы проводили целые дни душа в душу – иным парам такое даже не снилось.

Ночью Лидия всегда возвращалась к сестре: Селения с трудом привыкала к жизни в Германии, и ей по-прежнему слышались взрывы бомб. При каждом резком звуке она вскакивала со стула, ее пугала темнота. Пережитые несчастья сделали Селению гораздо старше ее возраста. Ее глаза видели то, что не должны видеть глаза ребенка.

На всей земле у них с Лидией не осталось места, куда можно было бы вернуться. У них не было дома.

На их глазах убили мать, отца, братьев и вырезали всю деревню.

Спасаясь и убегая от резни, Селения напоролась на мину. Моя трагедия, по сравнению с тем, что выпало на долю ей, казалась пустяком.

Как-то вечером я пригласил Лидию на ужин, сказав, что нам нужно поговорить. Игра не могла продолжаться бесконечно. Лидия искала спокойствия, уверенности в завтрашнем дне, а в жизни, которую мог предложить ей я, хватало всего, кроме спокойствия и надежности. Я хотел объясниться с Лидией, особенно после того, как жена моего друга Лео рассказала ей, что случилось с моей семьей на Сицилии.

Она хотела одного: покоя. Именно покоя я не мог ей обещать. Я задался целью отомстить за смерть родных – о спокойной жизни не шло и речи. И естественно, я не строил планов на будущее. Судьба всегда распоряжается по-своему, это правда. Но свою судьбу я знал. Понимал, что меня ждет. И пытался уяснить, что связывает меня с Лидией. Что мне нужно от нее. Почему я терял голову, находясь рядом с ней? Неизвестно. Но я желал обнять ее, владеть ею, любить ее.

Я выбрал приятный итальянский ресторан “Хижина” на берегу озера. “Отличное место для прощального ужина”, – подумал я с горечью.

Нас тепло встретил сам хозяин, мой друг Марио. Увидев рядом со мной Лидию, он учтиво взял ее за руку и чуть не поклонился ей. Она протестовала против такой любезности, которая была ей не по душе.

– Если бы я вошла одна и не в вечернем платье, думаешь, твой друг стал бы со мной церемониться? – спросила она цинично, пока я отодвигал стул, приглашая ее сесть.

– Лидия, пожалуйста, долой политику. Я в ней ничего не смыслю, я невежда, однако не настолько слеп, чтобы не видеть: коммунизм обречен, и не только на Западе. Разве падение Берлинской стены не красноречивое тому доказательство?

Она стояла, молча глядя мне в глаза. Я бережно обнял ее за плечи и попросил присесть. И продолжил разговор с максимальной деликатностью:

– Я хотел сказать, что политика и религия – главные виновники всех трагедий в мире. Да, согласен, без них невозможно социальное устройство, но мы должны научиться быть более гибкими и всегда сомневаться в том, что нам кажется непреложной истиной.

Мы помолчали. К столу бесшумно подошел официант и принес меню, а также бутылку белого вина, выбранного для нас хозяином ресторана. Почти сразу же явился другой официант и осторожно убрал меню: Марио сам решит, чем нас угостить, сообщил он.

Я нежно погладил руки Лидии:

– Прошу тебя, расслабься.

Я смотрел на нее. Она была прекрасна.

– Сначала меня раздражали твоя наглость и самоуверенность, – сказала она вдруг, – я не привыкла, чтобы со мной обращались так легкомысленно. Я подумала, хорошо бы проучить тебя, хотя и подозревала, что сильно тебе нравлюсь.

Тем временем официант принес ужин: хозяин выбрал рыбное меню. Лидия сказала, что терпеть не может омаров – ей казалось, они жесткие. Я уверил ее, что сегодня она с удовольствием съест целых двух омаров. Я порезал мясо на кусочки и заставил ее закрыть глаза, обмакнул кусочек омара в соус и дал ей попробовать. Сначала Лидия протестовала, но я попросил ее не сопротивляться: каждый кусочек был просто восхитителен. Вино разгорячило нас, а песни Адамо на французском языке добавляли вечеру романтики. Мы были как во сне.

После ужина Марио предложил нам выйти на внешнюю галерею. Огромная полная луна отражалась в озерной воде. Я обнял Лидию и поцеловал ее. Сначала едва коснувшись губами, потом более настойчиво. Нас охватило желание, и голос рассудка смолк.

Но судьба перехитрила меня, она снова влекла меня к беспорядочной жизни. Прибежал Марио, обеспокоенный:

– Тебе звонит Фофо. Говорит, это срочно!

Я похолодел, приготовившись к худшему, что только могло случиться. Если Фофо звонил прямо в ресторан, дело должно быть серьезным. Напуганный, я бросился к телефону.

Новость, действительно, оказалась неприятной. Убили моего друга и преданного соратника. Это было предупреждением: рано или поздно враги доберутся до меня.

Я молча выслушал Фофо, попрощался с ним и вернулся к Лидии. Она стояла, облокотившись о балюстраду, и молча смотрела на озеро.

Волшебная алхимия, связавшая нас за несколько минут до звонка, исчезла. Лидия даже не стала спрашивать, что произошло: это отчетливо читалось на моем лице.

– Антонио, я ищу настоящий дом, немецкого мужа и нормальную жизнь. Моя сестра серьезно больна, и я обязана быть рядом с ней.

– А что, если я влюблен в тебя? – прошептал я.

– Ты влюблен в меня, – решительно сказала Лидия, – потому что никогда не обладал мной. Я для тебя – неудовлетворенное желание, а ты и сам знаешь, что удовлетворенное желание теряет силу. К тому же, дорогой Антонио, твоя судьба предопределена. Когда-нибудь я прочту в газетной хронике рядом с твоим именем слово “убит” или, в лучшем случае, “арестован”. – Ее голос на мгновение прервался от нахлынувших чувств, затем она продолжила: – А я выйду замуж за какого-нибудь немца, у нас будет семья, и за пару лет я постараюсь полностью свыкнуться с немецкой жизнью. И от всей души надеюсь, что в Европе больше не будет войн.

Я молча смотрел на огни ресторана, которые отражались на неподвижной глади озера.

Лидия права. Мы не пара. Она была единственной женщиной, заставившей меня страдать.

Она взяла мою руку.

– Каждый из нас – хозяин своей судьбы, только… если он не связан с другими людьми. У тебя есть семья и дом, ты должен защищать их. Вот твоя судьба.

Я задыхался. Я вернулся в зал ресторана, чтобы попрощаться с Марио и оплатить счет.

Потом мы, не проронив ни слова, направились к машине. Лидия не стала садиться. Она обняла меня, и по ее щеке побежала слеза. Ее голос дрожал:

– Я была бы самой счастливой в мире женщиной, если бы ты отказался от мести и согласился связать жизнь со мной. Но ты был бы несчастен, а я не смогла бы любить человека, который бросил родных. Никогда в жизни я не уехала бы от своих родных, оставив их в Сербии. Я уехала только потому, что моей семьи больше нет. Нет, Антонио, любовь между нами невозможна. Не стоит и думать об этом.

Она вытерла слезы и сразу же вернула себе привычный облик равнодушной и практичной женщины: ее взгляд стал погасшим и безжизненным.

Я подвез Лидию до дома. Всю дорогу в машине стояла удушающая, гнетущая тишина. В тот же вечер я позвонил Бальбо и тоном, не допускающим возражений, попросил его найти для Лидии честную и достойную работу.

Бальбо не заставил меня повторять просьбу дважды, хотя и был зол на Лидию из-за ссоры с его женой. Он быстро пристроил ее на ипподром. Судьба распорядилась, чтобы Лидия продолжала работать в мире азарта, пусть даже на ипподроме все происходило в рамках закона.

Она была счастлива, получив наконец хорошо оплачиваемую и честную работу. Она обрела уверенность в завтрашнем дне, которую так долго искала. Отныне она жила без меня, но не забывая меня.

Несколько месяцев спустя меня арестовали за ограбление, которого я не совершал. Я был невиновен, но полиция, возможно, введенная в заблуждение тем образом жизни, какой я вел, сочла меня одним из организаторов хищения ценностей.

Меня защищала женщина-адвокат, которую, по ее собственным словам, послала одна моя подруга. Позднее я узнал, что этой подругой была Лидия. Адвокат рассказала мне, что Лидия вошла в ее кабинет, сняла с запястья часы “Картье”, мой подарок, и, протянув их ей, попросила: “Защищайте моего брата, потом я отдам остаток”.

Я был тронут. Я попросил адвоката вернуть Лидии часы: вознаграждение за работу я готов был взять на себя. Но женщина улыбнулась и покачала головой:

– А я и не брала часов, и никогда бы не взяла.

Честный адвокат в честной стране, где процветает правосудие, подумал я. Очень скоро суд оправдал меня, хотя полиция продолжала подозревать, что я замешан в том ограблении. Но в тот раз я был на самом деле невиновен.

Я вышел на свободу и мог дышать полной грудью.

Когда выходишь из тюрьмы, действительно, легче дышится. Это не фигура речи. Дышится легче, как после приступа панического страха. Многие заключенные страдают такими приступами.

Как-то раз это случилось с заключенным из камеры напротив. Мы разговаривали, разделенные узким, в пару метров, коридором. Решетчатые оконца на двери были открыты, поскольку близился час обеда. Тот заключенный жаловался, что в камере ему не хватает воздуха. Внезапно он побледнел. Он прижимал руку к груди, хватал ртом воздух и словно желал сказать что-то, но не мог произнести ни слова. Он отшатнулся, схватился руками за голову, выпучил глаза и испустил ужасный крик: “На помощь! На помощь! Умираю!”

Прибежали охранники. Он метался, как безумный, по камере, издавал бессмысленные выкрики. Его потащили в тюремную больницу. Спустя полчаса он вернулся жив и здоров.

На другой день он рассказал мне, что и вправду задыхался – словно какой-то демон завладел его душой и телом и мешал дышать. Стоило лишь отпереть камеру и отвести его в больницу, чтобы он вновь пришел в себя.

Чтобы он вновь смог дышать, в буквальном смысле слова.