Вскоре после возвращения в Гамбург меня вызвали в уголовную полицию. На этот раз я даже не догадывался, чего от меня хотят.

Капитан полиции сидел за столом. Сухо, без лишних предисловий он заявил мне:

– Мы все про вас знаем.

“Когда полицейский говорит тебе, что все знает, – подумал я, – значит, он ничего не знает”.

– Мы знаем, что вы профессионал в азартных играх, но это ерунда. Шулеров и без вас хватает – не важно, одним жуликом больше или меньше. Знаем мы и о вашей причастности к покупке и продаже краденого. Рано или поздно мы найдем доказательства, на основании которых засадим вас за решетку на десяток лет… Ну а что касается вашей принадлежности к мафии, тут мы не станем искать доказательств, мы их создадим, ясно? Вот вам мой совет: соберите чемодан и убирайтесь из Гамбурга. Этот город слишком тесен для вас. Вы уже успели заработать себе незавидную репутацию. Убирайтесь поскорее. Для собственного же блага.

Я был удивлен. Он на самом деле знал все. Я попытался оправдаться, взяв ироничный тон:

– Капитан, я зарабатываю на жизнь, честно блефуя в покер с теми, у кого денег куры не клюют.

Капитан рассмеялся, но, провожая меня до двери, сказал, что он вовсе не шутил.

– Нам не нужна мафия, – добавил он. – Мы не на Сицилии, где убить человека ничего не стоит. В Германии порядок превыше всего. Только попробуйте тронуть одного из наших граждан – мы не станем церемониться с вами, ясно?

– Вполне, господин капитан. Но при чем здесь я?

Он не ответил, лишь покачал головой, досадуя на мое упрямство.

В любом случае, капитан был прав. Неделю назад полицейские застрелили одного славянского эмигранта: находясь, вероятно, под воздействием наркотиков, он пырнул ножом агента полиции. Его прикончили четырьмя выстрелами.

Уголовную полицию мы все уважали и боялись. Ее сотрудники никогда не позволяли себе унижать нас и вели расследования тайно.

Но когда они арестовывали одного из наших, мы знали наверняка, что тому не выкрутиться. Доказательств, собранных против него, оказывалось более чем достаточно.

Покинув комиссариат, я предпочел оставить машину там и прогуляться пешком. Нужно было привести мысли в порядок. По отражению в витрине я заметил, что за мной следят. Это был полицейский. И если я увидел его, значит, он хотел, чтобы я его увидел. Но зачем? “Итак, Антонио, – сказал я себе, – подведем итог: уголовной полиции известно о тебе немало, и сведения достаточно верны. В то же время очевидно, что доказательств у них нет, иначе тебя арестовали бы. Но если полиция так много знает, почему она советует тебе убираться?”

Здесь кроется противоречие: с какой стати полиция предупреждает преступника, вместо того чтобы поймать его?

Я не сомневался только в одном: свободы действий у меня оставалось все меньше как в Германии, так и в Италии, и, чтобы не задохнуться совсем, лучше переехать в другую страну. Но я не мог. Просто не мог.

“Продержись еще несколько лет, Антонио, а потом от тебя и следа не останется”, – успокаивал я себя.

На другой день у меня была назначена встреча с Рыжим.

Я позвонил Ирине из французской закусочной на улице Штайдамм и спросил, могу ли зайти к ней.

– Да, – обрадовалась она.

– Хочешь, принесу что-нибудь перекусить?

– Передай трубку официантке!

Я растерялся, не зная, как обратиться к официантке и отвлечь ее от работы. Но Ирина сказала звонким голосом:

– Ее зовут Фэнси, я хорошо ее знаю! Передай трубку ей!

– Черт! Ты что, всех тут знаешь?

Ирина заказала официантке наш ужин, и та, смеясь, вернула мне телефон.

– Что ты ей сказала такого смешного? – спросил я у Ирины.

– Узнаешь, когда придешь, любимый, – ответила она, добавив, что до ужина сходит за кассетой с фильмом.

Ирина искусно накрыла на стол, зажгла ароматические свечи, приглушила свет в комнате. Я вручил ей пакет из закусочной и спросил, где ванная. Ирина проводила меня и показала, где лежат мои вещи.

– Какие еще вещи? – удивился я.

– Вот, дорогой!

В ванной лежал махровый халат и разной величины полотенца с моим именем. В шкафчике я обнаружил бритвенный набор, зубную щетку, пасту, маникюрные ножницы, а в нижнем ящике комода – резиновые шлепанцы и домашние тапочки.

В комнате над кроватью я увидел фотографию: мы с Ириной стояли на фоне собора на Ибице. Красивая фотография, и правда.

Ирина слишком поторопилась, подумал я. Ведь мы с самого начала договорились, что каждый сохранит свободу и личное пространство.

Мы поужинали французским салатом, где было множество ингредиентов – тунец, и маис, и что-то еще, все заправлено майонезом. К салату мы поставили на стол французское вино. Я вспомнил про официантку и спросил, что же Ирина сказала ей, – та смеялась, как сумасшедшая.

– Ничего особенного, любимый. Я всего лишь попросила ее присмотреть за товаром, который сидит перед ней, и распространить слух, что он уже куплен.

Я тоже рассмеялся.

Мы удобно устроились на диване, собираясь посмотреть фильм, но после взаимных ласк возбудились, и стало уже не до фильма.

Утром Ирина отправилась на работу, успев бросить все мои вещи в корзину с грязным бельем. Предварительно она вынула из карманов брюк часы и деньги и положила их на тумбочку рядом с запиской: “Надеюсь, спортивная куртка, белье и обувь тебе понравятся. Я тебя люблю”.

В течение следующих дней моя одежда перекочевала в дом Ирины: мягко, но настойчиво она пыталась завоевать меня.