Где-то между Тверью и Москвой.

О готовящемся мне сюрпризе я узнал случайно из обмолвки Марии Фёдоровны в разговоре с Александром Христофоровичем Бенкендорфом. А как узнал, то начал копать, и не успокоился, пока не выпытал всё. Нет, не подумайте чего плохого, никаких пыток к императрице и министру госбезопасности не применял, но откровенная беседа состоялась и внесла определённую ясность. Расставила, так сказать, точки над всеми буквами, в том числе и над теми, над которыми сроду ничего не стояло.

— Ваше Императорское Величество! — Бенкендорф являл собой памятник самой скромности. Посмотришь на него, и никак не скажешь, что человек предлагает мошенничество и подлог в особо крупных масштабах. — Средство для обретения вечной жизни ещё не изобрели, и нужно задуматься о будущем.

— Павел, он прав, — поддержала императрица. — Как жить нашим детям, если с нами что-нибудь случится? Да, на престол сядет Николай, но кто встанет у трона малолетнего императора?

— Он! — некультурно показываю пальцем на министра госбезопасности.

— Так и будет, государь, — Александр Христофорович почтительно склонил голову. — Но, скажем честно, в глазах общества я всего лишь немецкий выскочка, улучивший момент и откусивший изрядный кусок сладкого пирога.

— Да, Павел, — добавила супруга. — Николаю нужны близкие родственники. Знаешь, твоё одиночество имеет определённые преимущества, но недостатки их перевешивают.

— Не понял, причём тут я? Мы вроде бы говорили о Николае и его будущем. Так у него же есть младший брат — Мишку забыли?

— А у тебя братьев нет! — Мария Фёдоровна заразилась невоспитанностью и тоже показывает пальцем.

— Вот и хорошо. Мне ещё грызни за трон не доставало и династических войн.

— Павел, ты неправ. Во-первых, в России как-то не принято, чтобы брат с братом из-за власти воевали…

— А Владимир Святой, который Красно Солнышко?

— Ложь, запущенная завистниками и врагами государства. Кстати, Александр Христофорович, вы уже работаете над поиском клеветников?

— Хорошо, пусть будет так. А что у нас во-вторых?

— Твой новый родственник происходит из древней фамилии, но не сможет стать знаменем недовольных.

— Конечно не сможет — верёвок на Руси на всех хватит.

— Грубо.

— Я так шучу.

— Значит шутишь слишком грубо.

Вот тогда и выяснилось, что Мария Фёдоровна и Александр Христофорович собираются использовать давно циркулирующие слухи о внебрачном сыне Екатерины Второй, только ещё не определились с отцовством. Бенкендорф предлагал престарелого князя Трубецкого, заявляя, что уже сделал определённые шаги в этом направлении, а императрица настаивала на кандидатуре Понятовского.

— Дорогая, — возмутился я. — Даже если вы уговорите меня на подлог, то пусть в родне появятся приличные люди. А не поляки. Кстати, а о ком мы вообще говорим?

— Ты его знаешь.

— Откуда?

— Личное знакомство.

— Не может быть.

— Может, дорогой, очень даже может, — улыбнулась императрица. — Хочешь, напомню о путешествии твоей матушке по Волге?

В мозгу что-то щёлкнуло, будто включился киноаппарат и высветил во весь экран… кого? Я повернулся, отыскивая в тесноте почтовой станции министра золотопромышленности. Ага, вон он за столом играет в шахматы с графом Аракчеевым.

— Не может быть! По времени никак не сходится, если только его не родили сразу десятилетним.

— Да кто будет высчитывать, Павел? — убеждала Мария Фёдоровна. — Тем более Кулибину вполне могли привезти не младенца, а как раз десятилетнего мальчика.

— Как, Иван Петрович тоже замешан в вашем жульничестве?

— Интересы Отечества требуют, государь! — пояснил Бенкендорф. — И граф Кулибин внял доводам рассудка… Именно он воспитывал вашего брата до совершеннолетия.

— Сам в это время пребывая в Петербурге?

— Зачем вдаваться в мелочные подробности, Ваше Императорское Величество? — Александр Христофорович постарался добавить голосу убедительности. — Кого это интересует?

— Меня.

— Совершенно правильно! Поэтому посторонний интерес к происхождению Александра Фёдоровича Белякова попадает под действие закона… закона…

— Потом придумаешь, которого именно. Лучше объясните, в чём же смысл вашего сомнительного предприятия?

— Павел, ты не понимаешь, — начала было императрица.

— Да, не понимаю. И вот поэтому прошу разъяснений.

— Позвольте мне? — Бенкендорф положил на стол неизменную толстую папку с позолоченными уголками и замочком. — Я быстро.

— Пожалуйста.

Александр Христофорович свой кондуит открывать не стал, только для убедительности похлопывал по нему ладонью:

— Скоро исполнится два года со дня того самого покушения, государь.

— Помню, и что?

— Первое время страна находилась в шоке после него и последующих арестов, потом отвлеклись на англо-шведскую авантюру под Петербургом… Людям некогда было задумываться о сути проводимых реформ, тем более блистательная победа…

— Хм…

— Пусть не такая блистательная, как описано в газетах, но всё равно победа. Плюс до сих пор не отменённое военное положение. Вот эти два фактора несколько сдержали накопившееся недовольство. Если нужно, то могу назвать точное количество разорившихся и лишённых средств к существованию помещиков. Часть из них поступила в армию, кто-то выбрал чиновную службу, около пяти процентов покончили с собой, а остальные…

— И много тех остальных?

— Достаточное количество, чтобы послужить питательной средой для возможного бунта.

— Передохнут с голоду, и бунтовать некому станет.

— Не хотят они умирать, государь. Во всяком случае, в одиночестве не хотят, и с удовольствием пригласят вас составить им компанию.

— Предлагаете новые аресты?

— Зачем? Проще дать людям пример того, как особа императорских кровей и отпрыск знатного рода взлетел наверх не в силу происхождения, а исключительно волей, умом и трудолюбием. И занятием коммерцией, разумеется.

— Ага, вот прямо все сразу бросятся открывать заводы или отправятся за три моря с торговой экспедицией. Генерал, ты точно про Россию говоришь, а не про приснившуюся страну молочных рек с кисельными берегами?

— Я не люблю кисель, Ваше Императорское Величество, — Бенкендорф позволил себе улыбнуться. — Пусть не бросятся, да… Скорее всего, так оно и будет. Но зато появится повод ухватить любого за тёплое волосатое вымя, сжать посильнее, и спросить, с лаской заглядывая в глаза — не мнят ли они себя выше родственников самого Императора?

— Вы поэт, Александр Христофорович, — восхитилась Мария Фёдоровна. — Какие сочные сравнения и образные выражения!

Министр госбезопасности поклонился императрице и с выжиданием посмотрел на меня. И что, я сейчас должен кинуться к Белякову с братскими объятьями?

— Бред.

— Совершенно верно, государь. Но чем бредовее идея, тем больше у неё последователей. Разве лозунг французской революции о свободе, равенстве и братстве не является откровенной глупостью? И, тем не менее, на него откликнулись миллионы.

— Французы и лягушек с улитками едят… И вам напомнить, чем закончилась та революция?

— Дилетанты, — Бенкендорф пренебрежительно поморщился. — Они хотели, чтобы не было богатых, мы же хотим уничтожить бедность.

— Лишь бы не с самими бедняками. Ладно, уговорили… пробуйте!

Сам Александр Фёдорович о надвигающихся на него напастях не догадывался, и в данный момент коротал время за шахматной партией с Аракчеевым. Алексей Андреевич уже трижды проиграл, но каждый раз требовал реванше, надеясь когда-нибудь одержать победу над министром.

— Вы у кого учились? — граф старался говорить как можно больше, стараясь отвлечь Белякова и заставить сделать ошибку.

— Самоучкой, — тот пожал плечами. — Не велика наука — вести дела с настоятелем Печёрского монастыря куда как сложнее.

— А с персидским принцем?

— Чего там сложного? Берите пример с англичан — смотрите на всех, как на дохлую жабу, да разговаривайте через оттопыренную нижнюю губу, и всё умение. Главное — это не стараться, чтобы вас полюбили.

— Э-э-э… в каком смысле?

— Не во французском. Любой восточный народ уважает только силу, а хорошее отношение почитает за слабость. Бейте регулярно, и любовь сама придёт.

— Прямо как поляки. Родственные народы, наверное.

— Возможно, — кивнул Беляков и сделал конём вилку. — Шах, Алексей Андреевич.

Аракчеев почесал кончик носа и надолго задумался. Садясь за игру, он где-то в глубине души надеялся (хотя не признавался себе самому) приятно провести время, попутно снисходительно объясняя вчерашнему купчишке премудрости шахматных баталий. Ну куда ему супротив артиллериста?

Надеялся, да… Но почему же тогда позиция на доске недвусмысленно указывает на мат через шесть ходов? А если судить по хитрому взгляду министра, то и через четыре. Странные, однако, купцы в России пошли. Алексей Андреевич и раньше слышал упорно циркулирующие по столице слухи о возможном происхождении Белякова, но значения им не придавал — мало ли болтают. Про Наполеона вообще говорят, что родился он то ли в Жмеринке, то ли в Эривани, и нос как бы намекает…

— Сдаюсь, — военный министр щелчком опрокинул своего короля и совсем некстати спросил. — Вы говорите по-французски, Александр Фёдорович?

— Хуже, чем на английском, немецком и татарском. А что, подозреваете во мне иностранного шпиона?

Аракчеев рассмеялся и откинулся на бревенчатую стену, спугнув пару недовольных такой бесцеремонностью тараканов:

— Помилуйте, шпионами у нас занимается Александр Христофорович, а я всё больше по военной части.

— Тогда к чему подобные вопросы?

— Хочу попросить об одной услуге, заранее согласованной с Его Императорским Величеством.

— Извольте.

— Не могли бы вы, Александр Фёдорович, на приёме по случаю приезда Бонапарта выпить чуточку лишнего?

— Размер той чуточки?

— На ваше усмотрение. Но потом вы должны совершенно случайно кое о чём проговориться.

— И, разумеется, выданные по пьяному делу секреты представляют собой особую государственную важность?

— Обижаете… Неужели целый министр будет размениваться на что-нибудь несерьёзное? Непременно особо важную тайну!

Спустя один день.

Чёрт побери! Вернее, прости Господи…. Да хоть так, хоть так говори, но въезд нашего поезда в Москву отнял столько времени и сил, что всерьёз начинаю задумываться о постройке железной дороги. Во всяком случае, никому не взбредёт в голову броситься под паровоз с просьбой благословить или вылечить золотуху наложением рук. Уж он-то благословит и вылечит! А под копыта лошадям лезут даже не с просьбами, с натуральными требованиями. И очередь из страждущих выстроилась от Петровского дворца, где мы на полдня останавливались перекусить и привести себя в порядок, до самого кремля через Тверскую-Ямскую и дальше.

А мимо проехать нельзя, этого не поймёт даже помешанный на моей безопасности Бенкендорф. Ну как же, народный царь и не излечит собственный народ? Кстати, на самом деле так было, или показалось, будто доброму десятку вставших на ноги парализованных больных мешали ходить спрятанные под одеждой пистолеты? Скорее всего померещилось, как и военная выправка встречающей хлебом-солью депутации от крестьянства. А вот с нищими Александр Христофорович маху дал — не бывают они с чисто выбритыми подбородками и лихо закрученными усами.

Прибью гада… и за паралитиков тоже прибью. Я половине этих болезных полтора года назад лично медали на грудь вешал!

— Ах, Павел, тебя здесь так любят! — Мария Фёдоровна с женской наивностью верила разыгрываемому спектаклю, а когда к ней на колени упал букет роз, неизвестно каким образом взявшийся посреди зимы, пришла в чрезвычайное воодушевление. — Какой милый у нас народ, не правда ли?

— Конечно же, дорогая! И перед тем, как поднять на вилы, тебе непременно улыбнутся и пожелают доброго утра.

— Какой ты грубый.

Но моё замечание не расстроило императрицу, и она, привстав в возке, принялась размахивать букетом. Да пусть машет, если хочется, почему бы нет? Нужен женщине праздник — так сделаем его. Плохо только то, что и самому придётся в нём участвовать. А куда деваться, если до приезда Наполеона ещё не меньше недели? Может быть, даже больше — встречающий французского императора на границе генерал князь Багратион получил задание познакомить корсиканца со всеми прелестями русских дорог.

Нет, подождите упрекать меня в жестокости — я сам точно по таким же езжу. А вот предположите на минутку невероятное… пошёл бы Бонапарт на Россию в моём прошедшем будущем, если бы хоть раз проехался в своей карете хотя бы до Смоленска, не говоря уже о Можайске? Вот, о чём и говорю! Уж не знаю, что он там думает, но мы постараемся вбить в корсиканскую башку мысль о том, что сюда лучше не соваться. Поймёт? Надеюсь.

В Кремль засветло не попали, и я, махнув рукой, поддался уговорам генерал-губернатора поселиться в его дома на Вшивой Горке. Не скажу, что название привело меня в восторг, но на Красной площади сейчас происходит грандиознейший ремонт, почти все ворота перегорожены кучами песка и булыжника, и пробираться там в темноте просто опасно. Вот так всегда — делаем всё в последний момент и обязательно зимой. Выдержит площадь хоть один парад?

А парад нужен позарез, он весьма важен в наших планах. Каких планах, спросите? Лучше не спрашивайте. А то самому смешно становится. И не самое это благодарное занятие, загадывать на будущее. Оно всегда обманет, а если и нет, то обернётся фарсом. Ну его к чертям, будем думать о настоящем.

— Разрешите, Ваше Императорское Величество? — это Кутузов. В разговорах наедине мы упускаем титулования и прочую официальность, но сегодня за спиной фельдмаршала чуть ли не целая толпа, потому он старается придерживаться правил приличия. Не всегда получается, правда.

— Заходите, господа!

Кабинет генерал-губернатора, временно оккупированный мной, вместил бы и много больше народу. Христофор Иванович здесь разводы караулов проводит? Надо будет спросить при случае. Только потом, чтобы не вводить в смущение.

— Присаживайтесь, — делаю жест рукой, и сам первым плюхаюсь в кресло. Разве ещё ногу на ногу закинуть для придания обстановке большей неформальности? — Не стесняйтесь, здесь все свои.

Бенкендорф-младший не стесняется — взгромоздился на край стола. Предусмотрительно сдвинув в сторону малахитовый письменный прибор. Его отец скромнее — сел рядом, но двигать ничего не стал. Граф Аракчеев расположился на стуле напротив меня, а Михаил Илларионович остался стоять, заинтересовавшись содержимым большого буфета из карельской берёзы. Вот Беляков чувствует себя неуверенно, видно до сих пор не может забыть тот разговор в Петербурге, после которого попугай в оранжерее научился не совсем приличным словам. Марии Фёдоровны нет, она не проявила интереса к подготовке предстоящего парада и отправилась гулять с Дашкой по Москве, пообещав по возвращении какой-то сюрприз.

— Ну что же, господа, кто начнёт первым? — обвожу взглядом собравшихся и останавливаюсь на Кутузове. — Ты, князь?

Михаил Илларионович свой новый титул не любит, предпочитая именоваться фельдмаршальским званием. Объяснял, что-де князей в России сотни три, это если инородцев не считать, а он один такой уникальный. И где слов умных нахватался, лапоть вологодский?

— Могу и я начать, государь. Только вот с чего?

— Обычно с главного начинают.

— С денег? — удивился Кутузов. — Их уже вбухано столько, что военная кампания против Франции обошлась бы немногим дороже.

— Так уж и немногим?

— Примерно наполовину. Дружба народов вообще очень накладная штука.

Неизвестно почему все присутствующие дружно посмотрели на Александра Фёдоровича Белякова. Тот развёл руками:

— Я не волшебник, господа, и не могу превращать в золото глиняные черепки. Поставленные перед Берг-коллегией задачи по разведке новых месторождений рассчитаны не менее чем на десять лет. При самом благоприятном стечении обстоятельств увеличение добычи возможно через два-три года, но я бы не стал на это надеяться.

— Ну да, — кивнул Кутузов. — Персиян грабить не в пример быстрее и проще.

Михаил Илларионович улыбается. Всем видом показывая, что не в упрёк министру говорит, а исключительно с восхищением. Никто, правда, ему не верит, а я точно знаю — завидует, что не он наложил лапу на трофеи.

— Ладно, о потраченных деньгах жалеть не будем. Что там у нас дальше? Алексей Андреевич?

— С моей стороны всё готово, государь, — отозвался Аракчеев, слегка привстав со стула. — Но стоит ли показывать Наполеону наши военно-воздушные силы? Возможности французских заводов позволят обойти нас в количестве и качестве в ближайший год.

— И что?

— И выставят их против нас.

— Если купят патент, то почему бы и нет?

— На что патент? — удивился военный министр. — Разве воздушные шары не французы изобрели?

— Это если забыть о полёте дьяка Крякутного… Но машинку для обработки промасленной оболочки чистым кислородом, дабы уберечь шар от воздействия русских морозов, продадим обязательно. Что у нас там ещё?

— Сводный батальон под командованием отставного генерал-майора Бибикова прибыл и приступил к упражнениям. Извините, Ваше Императорское Величество, но я своей властью вернул Порфирия Петровича на службу и произвёл в следующий чин.

— Не возражаю. По остальному как?

— Всё по плану.

Это хорошо, когда всё по плану. Даже замечательно. Если бы ещё они не имели привычку с треском проваливаться!

— Александр Христофорович, твоя очередь.

Бенкендорф-младший соскочил со стола благодаря отцовскому тычку под рёбра и почтительно склонился:

— Полный порядок, государь. И для обеспечения оного в Москву вызваны Второй, Третий и Восьмой особые гусарские полки, Гвардейская дивизия МГБ, а так же…

— Перечислять не нужно. Австрияки готовы?

— Так точно, сорок две штуки прячутся у Рогожского кладбища и ждут своего часа.

— Что же ты их штуками считаешь? — упрекнул Бенкендорф-старший.

— Иного не заслужили, — фыркнул Александр Христофорович, и добавил неожиданно. — Козлы драные!

Я не стал выспрашивать, чем это не угодили австрийцы министру госбезопасности — это его внутреннее дело. И его же идеей было использование иностранцев в таком щекотливом деле, как покушение на Бонапарта. В самом покушении ничего сложного нет, но ведь нам нужна неудачная попытка.

Кутузов противился. Он уверял, будто более косоруких, чем цесарцы, белый свет не видел, и предлагал свои услуги. В том смысле, что сам найдёт людей, способных исполнить поручение с ювелирной точностью. Но мне после некоторого размышления пришлось признать правоту Бенкендорфа — используемых втёмную злоумышленников придётся показать французской стороне. Нет, не выдать — из Москвы, как и с Дону, выдачи нет. Но своих даже для показа жалко. Они же свои, не так ли?

Договорить мы не успели — вошедший дежурный офицер доложил о прибытии императрицы. Интересно, откуда Мария Фёдоровна так быстро прибыла, если только полчаса назад уезжала? Не на метле же! Хотя после стольких лет супружеской жизни не удивлюсь и этому.

— Павел, а вот и обещанный сюрприз!

Три часа спустя. Дом князей Трубецких на Покровке.

— Душа моя, за сорок пять лет супружества я хоть раз давал повод усомниться? — для успокоения благоверной Сергею Николаевичу приходилось использовать всё красноречие, на которое только был способен. — И ранее, и впредь…

— Молчи! — маленькая и болезненная княгиня была настолько разгневана, что супруг начал небезосновательно беспокоиться за своё здоровье. — Коварный изменник!

— Какие измены? Я в те поры воевал в Молдавии.

— Да?

— О чём и говорю. Посчитай-ка сама — года не сходятся.

Скандал в семье Трубецких длился уже десять минут, и оставалось примерно столько же времени для выяснения отношений. Дольше нельзя — спустятся к ужину гости, и придётся мило улыбаться, поддерживая светский разговор. Под гостями подразумевались Александр Фёдорович Беляков с супругой Еленой Михайловной, и Иван Андреевич Муравьёв. Семейные посиделки, так сказать.

Вот за последнее княгиня Трубецкая и готова была растерзать мужа.

— Но зачем?

— Политическое дело, — Сергей Николаевич сделал многозначительное лицо. — Интересы государства требуют.

— Но мог бы предупредить.

— Думай, что говоришь! — Трубецкой оглянулся через плечо и зашептал. — Бывают предложения, от которых невозможно отказаться. А если просят Михаил Илларионович с Христофором Ивановичем, то тут не только министра, а даже китайского богдыхана сыном признаешь. Или дочерью, смотря по обстоятельствам.

— Тьфу, прости Господи! — перекрестилась княгиня. — И не живётся тебе спокойно на старости лет.

— Государственные интересы! — повторил Сергей Николаевич и обернулся на шум шагов.

Ворчание жены немного испортило ему настроение, но душа пела и ликовала — по широкой мраморной лестнице спускались будущие миллионы. Не в натуральном, конечно, виде… Но договорённость с Иваном Андреевичем Муравьёвым о совместной покупке земли на Дону для устройства угольных шахт внушала оптимизм. Дело только за деньгами, но разве кто откажет в кредите отцу министра золотодобывающей промышленности и любимому тестю того же самого министра?

Да-да, напудренный скелет тоже успел ухватить удачу за хвост… А то, что внезапно найденная дочь не похожа на родителя, ничего не значит. Да и к лучшему оно — страшен Иван Андреевич аки африканский зверь аблизьян!