— Красотища-то какая, Денис Васильевич!

Лейтенант Давыдов, командир флагмана Императорского Пароходного флота, только улыбнулся в ответ. Он не разделял восторгов министра золотодобывающей промышленности Александра Фёдоровича Белякова. Ну какая может быть красота в дельте Волги? Да хоть Каспийское море взять — солёная лужа со штормами, и больше никакого приятного сердцу романтизма. Вот Балтика, где даже от самой воды волнующе пахнет дальними странствиями, приключениями, смолой и порохом… А что здесь? В какую сторону не пойди, везде берег. На персиян с накрашенными хной бородами смотреть? Так их и на Макарьевской ярмарке толпы ходят.

— Откуда здесь красоты, Александр Фёдорович? — юный лейтенант постарался придать лицу скучающее выражение старого морского волка. — Вот к Жигулям поднимемся, тогда и пейзажи начнутся.

Тут он кругом прав — за бортом уныло и однообразно тянулись камышовые заросли, и казалось, будто шлёпающая плицами канонерка стоит на месте. Тут и заблудиться немудрено, несмотря на обозначенный радением астраханского губернатора фарватер. Протоки, воложки, старицы, островки, острова, островищи… Так что прихваченный ещё в Кадницах лоцман сполна отработает обещанную полтину.

— Митрий, ты того, присматривай! — Беляков не удержался от начальственного окрика. На мель сядем — враз шкуру спущу!

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство Лексан Фёдорыч! — поспешил подольститься тощий мужичок со сморщенным лицом. — В наилучшем виде домчим!

А рожа довольная, будто он и есть главный механизм боевого корабля. Подлая натура, что и говорить. О том Беляков знал достоверно — нет на всей Волге существа подлее Митрича. По реке хоть с завязанными глазами, этого не отнять, но в своё время попил немало кровушки, будучи старшиной бурлацкой артели. Эх, и драл деньгу безбожно, особенно перед ледоставом, когда хоть разорвись от жадности, а мошну развязывай.

Погрозив ещё раз кулаком, министр окончательно удовлетворил инстинкт большого государственного человека и вернулся к разговору с лейтенантом:

— Не испить ли нам чайку, Денис Васильевич?

Давыдов в задумчивости погладил едва пробивающиеся усики, посмотрел на стоящее в зените солнце, и со всей возможной солидностью ответил:

— И пообедать бы не помешало.

Тут же из люка, что вёл в трюм к паровой машине, высунулась перемазанная углём и сажей физиономия. Ну точно чёртик из табакерки.

— Дозвольте свежей рыбки половить, ваше благородие?

— Дмитрий Яковлевич, — укоризненно протянул лейтенант, — я же просил обращаться без чинов.

— Так-то оно так, — инженер-механикус вылез уже по пояс и вытер потное лицо рукавом полосатой рубахи, отчего стал ещё грязнее. — Как бы в привычку не вошло, Денис Васильевич. Панибратство с нижними чинами может в конфузию ввести.

— Чай мы не полицейское начальство, — засмеялся Беляков. — Нам можно.

Механик только руками развёл. Не далее как этой зимой, изгнанный из университета за излишнюю любовь к кабакам Дмитрий Яковлевич Горбатов, вызвал своим внешним видом гнев московского полицмейстера и был отдан в матросы. Не будем обвинять почтенного служителя правопорядка в предвзятости — всё происходило в суде, куда бывший студент попал за избиение станового пристава. По счастью, дело решили признать политическим, а не уголовным, иначе бы совсем беда. А политика… она есть пребывание в заблуждении, и прекрасно выбивается из дурной головы правильной военной службой. Повезло, можно сказать. А то, что вместо привычных богословия, риторики и философии пришлось срочно изучать устройство паровых машин, так это лишь на пользу.

— И всё же, как насчёт рыбки, Денис Васильевич? — повторил механик.

— Не против, Александр Фёдорович? — лейтенант вопросительно посмотрел на министра, как самого старшего по положению. По старой Табели, почитай, второй класс. — Мы быстро.

— Собственно, куда торопиться? — Беляков достал часы, откинул крышку, и с удовольствием прислушался к звону. — По этим закоулкам всё равно засветло к Астрахани не попадём, так не лучше ли прямо здесь привал устроить? Утром проснёмся пораньше — как раз к вечеру прибудем.

Давыдов что-то в уме прикинул и с согласием кивнул.

— Лоцман, якорь тебе в печёнку, выбирай место для стоянки!

— Да вот же оно тама! — с готовностью отозвался Митрий и ткнул пальцем куда-то в сторону берега. — Совсем рядышком. Завсегда тута ночуем.

Странные у этих лоцманов представления о времени и пространстве. Вроде обещал рядышком, а два часа потратили, добираясь до нужного места кружным путём. Мели, говорит. Везде, и иначе никак не пройти.

Но вот наконец-то «Гусар» ткнулся носом в берег, и Денис Васильевич первым выскочил на твёрдую землю, не став дожидаться сходней.

— Выгружайтесь, Александр Фёдорович!

Беляков не спешил. Это восемнадцатилетнему лейтенанту позволительно скакать стрекозой, а солидному человеку на четвёртом десятке приличествует неторопливость и степенность. И чувство ответственности, куда же без него? Сначала выставить часового у ценного груза, и лишь тогда подумать об отдыхе. Бережёного, знаете ли, Бог бережёт. А с полусотней пудов золотого песку и самородков даже на безлюдном острове посреди Волги будешь чувствовать себя неуютно.

Золото… Так уж вышло, что на прииске не знали о планируемой совместно с Бенкендорфом операции, да и знать не могли, потому сплавили на лодьях по Урал-реке до Гурьева городка всё добытое за время отсутствия министра. Эх, не нужно было сообщать нарочным о пути следования! Но хотелось как лучше…

— Александр Фёдорович, вы скоро? — лейтенант уже закончил рекогносцировку и махал рукой. — Смотрите, и кострище старое.

Правильно, кто пропустит сухой и поросший лесом островок? Тут тебе и дрова, и защита от палящего южного солнца.

— Я ить плохого не насоветую, — важно заявил лоцман. — Прикажете сеточку растянуть?

— Давай, — согласился Беляков. — А мы пока костром займёмся.

Но немного подумав, Александр Фёдорович решил, что разведение огня вполне можно отнести к технической части, да и заготовка дров более подходит кочегарам, чем министрам. Нет, работы он не гнушался, но ведь когда-то нужно учиться руководить?

Через некоторое время все оказались при деле, даже командир канонерки. Правда лейтенанту быстро прискучило кричать с берега на устанавливающих сеть артиллеристов, и он нашёл себе более возвышенное занятие. Раскрыв толстую тетрадь, Давыдов что-то в ней писал толстым карандашом, часто останавливаясь и перечёркивая строчки.

— Александр Фёдорович, вы не подскажете рифму к слову машина?

— Я что, похож на поэта?

Лейтенант смутился и признался:

— Есть в вашем лице что-то одухотворённое.

— Да? — удивился Беляков, из всего чтения предпочитавший книгу приходов и расходов.

— Точно-точно.

— Тогда к слову машина… будет… будет… вторая машина!

— Однако!

— Не так?

— Всё так! — заверил Денис Васильевич. — Но эта рифма замечательно подойдёт к другому стихотворению, а тут другую нужно.

— Тогда зачем наугад подбирать? Прочтите уже написанное вслух, и мы вдвоём обязательно что-нибудь придумаем.

— Конечно, — лейтенант прокашлялся и с чувством продекламировал:

— Предпочёл кусок свинины! — предложил Беляков.

— Э-э-э… нет… хотя… да!

— Неплохо, Денис Васильевич, очень даже неплохо! Вы не думаете показать сии вирши Гавриилу Романовичу Державину?

Что думал лейтенант Давыдов, так и осталось неизвестным — грохот взрыва заставил его выронить тетрадь со стихами и вскочить на ноги.

— Что за чертовщина?

— Рыбу глушат, ироды. Или осетров из камышей в сеть загоняют.

— Так они же по счёту выдаются!

— Осетры?

— Зачем осетры? Кто их в здравом уме перечитывать будет? Я про гранаты новой системы. Паскуды! Восемь штук еле-еле выпросил!

Бабахнул ещё один взрыв и командир схватился за голову. Было из-за чего беспокоиться — гранаты нового образца делались настолько малым количеством, что о применении каждой требовалось отчитаться. Кто, когда, где, против кого, с каким результатом… А эти… эти… козлы…

— Да спишем как-нибудь, Денис Васильевич.

— Каким образом?

— Придумаем. Скажем, что украли.

Давыдов побледнел:

— Вот этого не нужно говорить, Александр Фёдорович. Обвинений в преступной халатности мне ещё не хватало…

Вернувшиеся с богатым уловом артиллеристы так и не успели похвастаться добычей — командир едва взглянул на тушу огромной белуги, из-за которой лодка едва не черпала бортами, и сразу приступил к искоренению пороков. По его мнению, лучшим воспитательным средством являлось рытьё ям для отхожих мест, по две на каждого члена экипажа. То, что на «Гусаре» имелась в наличии одна лопата, во внимание не принималось.

— Учитесь обходиться подручными средствами, — приговаривал лейтенант, прохаживаясь перед провинившимися. — Тяжело в ученье — легко в бою! А по требованиям нового Устава каждый солдат и матрос обязал владеть по меньшей мере пятью воинскими умениями, сиречь специальностями. Землекоп — одна их них.

— А зачем? — робко спросил седоусый сержант, как старший по званию среди артиллеристов вызвавший огонь на себя.

Давыдов нахмурился, сердито засопел, но пояснил подчинённому, по возрасту годящемуся в отцы:

— Отрабатываем высадку морского десанта и удержание плацдарма!

Пояснил, и тут же сорвал злость на прислушивавшемся к разговору лоцмане:

— А ты хуле уши греешь, заняться больше нечем?

— Я это…

— Рыбу приготовь, аспид!

— Слушаюсь, ваше благородие!

Спустя несколько часов. Там же.

Лопата уткнулась во что-то твёрдое, заставив сержанта Антипенкова вполголоса выругаться. И без того уже спина трещит, а если попался камень, то ещё и его вытаскивать. Вон их шесть штук лежит на бруствере, один другого здоровее. Кстати, зачем отхожей яме брустверы? У лейтенанта лучше не спрашивать, а то может признать ошибку, и заставить копать заново по исправленному образцу.

Эх, всегда ты была тяжела, долюшка солдатская, а после реформ государя Павла Петровича, дай Бог ему здоровья, стала ещё тяжелее. Кормить, правда, стали лучше, тут ничего не скажешь, и денежное довольствие повышенное с полутора до двух с половиной рублей в год, уже не приходится тратить на покупку чая с сахаром. Всё казённое, да по четыре раза на дню. Хлеба белого по фунту, ржаного три… Сапоги, опять же, не на гнилой бумажной подошве — вороватые интенданты накрепко заучили, что в штрафном батальоне им без всякой войны жизни отмерено ровно до первой ночи. Один, по слухам, до утра протянул, но ему просто не повезло с командиром — остальные помилосерднее будут.

Да много чего случилось за последние полтора года, когда спокойная и размеренная служба велением императора сменилась бешеной круговертью постоянных учений, стрельб, обязательных для нижних чинов занятий по чтению, письму и началам арифметики. Сейчас попривыкли, но тогда создалось впечатление обрушившегося на землю неба. Чего только стоит отмена прежних чинов и введение новых… Даже немного обидно превратиться из обер-фейверкера в обычного армейского сержанта. Пусть приписанного к Пароходному флоту, что почти гвардия, но всё равно армейскому.

Стемнело давно, так что заканчивать яму приходится в темноте, а от стоянки заманчиво тянет жареной на углях белужиной. Оставят или сами всё сожрут? Да чтоб они лопнули — там на каждого чуть не по трети выйдет. И дёрнул же чёрт взять те гранаты, всё равно рыбина в сетку попала не с той стороны, с которой загоняли, и от взрывов только мелочь кверху брюхом всплыла. Но штука мощная, что ни говори, хотя на вид яблоко яблоком, и размерами куда как поменьше старых фитильных. Живи тут русалки — и они бы всплыли.

В русалок сержант Антипенков не верил, как и в домовых с лешими, потому прыгнувшего на него из темноты человека встретил не крестным знамением, а ударом железной лопаты.

— Тревога, братцы!

Нападавший (а как понимать иначе?) упал без звука, но шагах в десяти впереди послышался щелчок и вспыхнул порох на полке пистолета. Или ружья, один хрен не видно. Артиллерист упал на колени… промах… и тут же загрохотали выстрелы со всех сторон.

— Тревога! — повторил сержант, хотя вряд ли кто-то не сообразил.

На крик прилетели сразу две пули — первая выбила лопату, а вторая обожгла плечо. Вообще-то стреляло не меньше полудюжины и почти в упор… кривые руки из задницы растут? Ладно ещё, в этот момент сержант потянулся за отлетевшим в сторону оружием, то есть лопатой. А что, при умелом-то обращении… Палили на голос, и если бы не раскоряченная поза, то вырытую яму вполне можно было использовать как могилу. Когда, кстати, из неё выскочить успел?

На приткнувшемся к берегу «Гусаре» частые вспышки — у часового на винтовке ночезрительная труба академика Ломоносова, немного усовершенствованная сестрорецкими умельцами, и выбор целей затруднений не вызывает. К превеликому сожалению она в единственном числе, как труба, так и винтовка… Подразумевалось, что канонерка является прежде всего артиллерийским кораблём, потому экипаж вооружили устаревшими ружьями, носимыми скорее из привычки и как предмет экипировки. Но, тем не менее, и они затявкали в ответ. В ответ кому? Непонятно…

— Всех убью, один останусь! — мощный голос министра Белякова смог бы перекрыть и орудийную пальбу. — Круши в хузары!

Артиллерист всегда одобрял Александра Фёдоровича как человека солидного, обстоятельного и справедливого, поэтому долго не раздумывал, а подхватил лопату и широкими скачками кинулся на шум разгорающейся рукопашной схватки.

— Руби их в песи, братцы!

— Мать твою об якорь и ей же им же! — выдохнул Денис Давыдов, пропуская над головой приклад допотопной фузеи, и в ответ достал обидчика по ногам кончиком короткой абордажной сабли. Хотя та носилась исключительно для форсу, но в бою оказалась куда как сподручнее длинной шпаги.

Впрочем, полуторааршинный вертел, которым орудовал громко матерящийся Александр Фёдорович Беляков, тоже имел определённые достоинства. Интересно, как он в темноте отличает своих от чужих? В то, что министр бьёт всех подряд, верить не хотелось. Сам лейтенант действовал от обороны, да и то пару раз в последний момент чудом получалось сдержать удар, поворачивая клинок плашмя. Ничего, дубовая голова от тренировок только крепче становится.

Но всё же, что за сволочь осмелилась атаковать со столь бесцеремонной и удивляющей наглостью? Стрелки из них аховые, из тех, что в привязанную корову с трёх шагов промахнутся, но свистящие пули весьма неприятно действуют на нервы. А вот в ближнем бою опасны. И, в первую очередь, многочисленностью.

По спине холодок — верное предупреждение об угрозе сзади. Поздно! Что-то тяжёлое прилетает по затылку, и лейтенант молча падает лицом в истоптанную траву.

— Ах ты бляжонок! — хлёсткий шлепок лопатой по лицу снёс лоцмана, примеривавшегося добить Давыдова гирькой на цепочке. — Мне твоя рожа никогда не нравилась!

Антипенков вложил в удар всю силу, помноженную на обиду — именно Митрий уговорил взять те злополучные гранаты. Теперь стало понятно, что таким образом хотел дать знак своим… этим… как их там… сподвижникам.

Вспыхнул яркий свет. Это часовой на «Гусаре» прекратил стрельбу и наконец-то догадался зажечь прожектора. И чего столько времени телился, чёрт безрукий? Там и делов-то всего — дёрнуть за верёвочки. Дальше кремнёвый замок уже сам запалит уходящую к фитилю огромной свечи пропитанную пороховой мякотью нитку.

Вот сейчас, когда враг освещён, стало малость веселее. Шаг вперёд, вогнать под подбородок супостату железное остриё лопаты, следующего наотмашь по колену… ещё одного возвратным движением черена под дых… добавить чуть ниже затылка. Однако не хуже ружья со вбитым в ствол багинетом.

— Пригнись! — крик Белякова заставляет упасть на четвереньки.

Ни хрена себе! Если в России все министры так ловко бросают топоры, то Отечество может спать спокойно.

— Спаси тя Господи!

— Сочтёмся! — при освещении в профиль улыбка Александра Фёдоровича кажется кровожадным оскалом. — На том свете угольками расплатишься!

Но министр на тот свет не торопится — вертелом отбивает чужую саблю и в ответ бьёт сам, втыкая свою импровизированную шпагу нападавшему в живот.

— Сзади! — Антипенков возвращает долг.

— Ага! — Беляков бросил попытки вытащить застрявшее оружие и встретил противника кулаком. — Ох, бля…

И тут всё разом закончилось, так же неожиданно, как и началось. Сержант огляделся с немым вопросом в глазах — ну, где?

Противный скрежет, доносившийся откуда-то слева, заставил лейтенанта очнуться. Страшно болел затылок, руки и ноги отказывались повиноваться, глаза застилала кровавая пелена, и подозрительно пахло свежевырытой землёй.

«Похоронили?» — заметались панические мысли. — «Но я живой. Живой? Мёртвый… меня убили, я лежу в могиле, а звуки — это скрежет зубовный, издаваемый грешниками в предчувствии адских мук».

— Как он там?

«Голос Александра Фёдоровича Белякова. Он тоже погиб?»

— Оклемается, вась сиясь, не извольте беспокоиться.

«А это сержант-артиллерист. Как его там… Филин? Нет, вроде Филимон. А, точно… Филипп Антипенков. И этого сгубили лихие людишки».

— Как очнётся, сразу меня позови, — Беляков левой рукой подоткнул укрывающее Дениса Давыдова тяжёлое меховое одеяло, заботливо поправил на его голове мокрую тряпку, на которую не пожалел собственную рубаху алого шёлка, и ушёл.

Ночью не до того было, а сейчас, когда солнце вот-вот поднимется на камышами, есть время внимательно осмотреть захваченные с боем разбойничьи лодки, похоронить павших своих, выбросить в воду дохлых чужих, допросить взятых живьём татей. Особенно интересно будет лоцмана Митрия порасспрашивать, со всевозможным тщанием, вдумчиво и обстоятельно. Ведь не просто же так шарахнул лейтенанта кистенём по башке? И не просто так привёл «Гусара» именно на этот островок? За всё и за всех с бляжонка спросится.

А сержант Антипенков проводил министра взглядом и вновь принялся затачивать попорченную в ночной схватке лопату. Негоже оставлять справный струмент в зазубринах и вмятинах, ему ещё сегодня работать. Вспомнив о работе, Филипп помрачнел — экипаж канонерки потерял девять человек, в том числе троих артиллеристов, а тяжелораненый механик Горбатов может и не дотянуть до Астрахани. Да и тамошние лекаря вряд ли смогут заправить на место порезанные и выпавшие из живота кишки. То, что Дмитрий Яковлевич жив до сих пор, вообще можно считать чудом.

Александр Фёдорович тоже пострадал — кроме мелких царапин, которые и во внимание не принимаются, правая рука с наложенным лубком висит на перевязи. Сломал министр руку о чью-то поганую морду, не соразмерив силу. Или не пожалев её.

Вжик… вжик… вжик… точильный камень убирал последние заусенцы, и увлёкшийся сержант не сразу обнаружил, что Денис Давыдов приподнял голову и наконец-то сбросил с глаз мешающую тряпку.

— Ты не меня закапывать собрался?

Филипп вздрогнул от неожиданности и бросил инструмент:

— Ваше благородие очнулись!

— Не кричи, — лейтенант охнул и осторожно потрогал затылок. — Чем меня так?

— Полуфунтовой гирькой.

— Да? А башка трещит так, будто по ней наковальней…

— Представляю, — выразил сочувствие артиллерист и, позабыв о просьбе Давыдова не шуметь, заорал во всю глотку. — Лександр Фёдорыч, их благородие в себя пришли!

Беляков появился только через четверть часа, хотя невеликий островок за это время можно три раза пройти вдоль и поперёк. Что так задержало министра, если вид он имел самый хмурый и злой?

— Как вы, Денис Васильевич? — вид видом, но голос обеспокоенный.

— Спасибо на добром слове, пока живой. Кто это был, Александр Фёдорович?

— Обыкновенные разбойники на содержании.

— Это как?

— Обыкновенно. Или вы думаете, будто лихие людишки живут в густом лесу, а после удачного выхода на большую дорогу дуван дуванят да зелено вино пьют? Были и такие когда-то, но их повывели ещё во времена блаженной памяти царя Алексея Михайловича. Сегодняшний разбойник — вполне степенное занятие, такое, как бурлак, кузнец или пекарь. Долго проживёт самостоятельная шайка? Месяц, ну два от силы, а потом всё равно поймают и повесят.

— А эти? — Давыдов осторожно кивнул в сторону вырытой вчера ямы, из которой торчала нога в грязном растоптанном сапоге.

— Эти? — Александр Фёдорович усмехнулся в бороду, но не ответил. Вместо того спросил у прислушивавшегося к разговору сержанта. — Филипп, ты бы орудия свои проверил, что ли. Лопату вон наточил, а в пушках поди птицы гнёзда свили. И нагадили, кстати.

— Да уйду я, уйду, — обиделся Антипенков на подначку и намёк. — Так бы сразу и сказали, чтоб проваливал, а то… нагадили, вишь…

Министр дождался, пока артиллерист не удалится на приличное расстояние, и повторил:

— Эти? Людишки на службе астраханского рыботорговца Иегудиила Чижика.

— Иудей?

— Не, из скопцов будет.

— И обычный торговец рыбой смеет содержать шайку, отваживающуюся напасть на корабль государева флота? — Денис Васильевич не скрывал изумления. — За гораздо меньшее виселица полагается.

— Так-то оно так, — согласился Беляков. — И в столице сей Чижик давно бы прощальную песенку пропел в намыленной петле, но здесь не всё так просто.

— Что же мешает?

— Это глухая провинция — до Бога высоко, до царя далеко, а задирать лапу на человека, имеющего миллионные обороты… Тут не каждый волкодав отважится, не говоря уже о мелких дворнягах вроде губернатора.

— Настолько богат?

— Чудовищно богат, я бы сказал. К тому же он ещё и откупщик.

— Позвольте, Александр Фёдорович, — лейтенант удивился в очередной раз. — Разве им не отрубили головы во Франции несколько лет назад?

— Про Францию не знаю, — хмыкнул министр. — В России винный откуп вполне здравствует и процветает.

— Это только пока! — воскликнул Денис Давыдов с юношеским пылом, и с надеждой посмотрел на старшего по чину. — Ведь мы вполне сможем заменить гильотину?

— Почему бы и нет? — Беляков пожал плечами и поднялся с земли. — Пойду, отдам распоряжение насчёт похорон.

Лейтенант решил воспользоваться моментом и задал мучивший его с ночи вопрос:

— Александр Фёдорович, вы где так драться научились?

Прицельный взгляд ставших холодными и колючими глаз. И негромкое:

— Денис Васильевич, зачем вам знать, как я зарабатывал свои первые десять тысяч рублей? Не торговлей огурцами, уж поверьте…