- Посторонись!
- Куды прешь, придурок?
- Пропусти, говорю.
- А дубиной промеж ушей не хочешь? Князь отдыхать изволит. Чего орешь как потерпевший? - Рома Кутузов, стоявший в карауле у княжеского шатра, погрозил горлопану здоровенной палицей, которую считал самым русским из всего оружия и предпочитал иному.
Настырный молодец сбавил обороты:
- Пропустил бы, а? Тут посольство прибыло.
- Подождут, - Рома презрительно скривился. - Вот как выспится государь, тогда пусть и приходят. Много тут всяких проходимцев шляется, а здоровье у Николая Васильевича одно.
- Так это… из самого Царьграда Румийского.
- Тем более подождут. И предупреди, кстати, чтобы руками ничего не трогали, а то в прошлом месяце бошецкий посланник дюжину вилок украл. Повесили-таки негодяя. Слышал, небось, сию историю? Во! И шпионить пусть не вздумают - тоже повесим.
Молодой дружинник, всю дорогу из Татинца сопровождавший грекосов и гордившийся своей миссией, растерянно посмотрел по сторонам, видимо в поисках поддержки. Но Кутузов, переживший схватку с барыгами на артиллерийских позициях, где был наводчиков одной из пушек, свысока смотрел на не нюхавшего пороху юнца и помогать в трудной ситуации не собирался.
- А они говорят, что послы - лица неприкосновенные, - нашелся гонец.
- Да разве кто против? Лицо и не тронем, за шею повесим. Хотя некоторые предлагают на кол сажать, только государь не велит. К чему излишняя жестокость? А ты как считаешь?
Дружинник кивнул, полностью соглашаясь. И неизвестно, сколько бы продолжался этот разговор, не приди к растерянному воину неожиданная помощь. За спиной у Ромы послышались твердые шаги, и узнаваемый голос Патриарха укорил:
- Кутузов, ты опять молодежь разыгрываешь? Вот так потом зловещие слухи по миру и расползаются.
Над левым плечом Саввы высунулась рогатая голова:
- Да нормально, Петрович, пусть развлекается.
Но Патриарх в советчиках не нуждался:
- Кто таков?
- Гонец я, - ответил дружинник робея под суровым взглядом. - В Татинец посольство прибыло, а там как раз нет никого. Так это… сюда и послали, стало быть.
Савва задумался. Интересно, с какой это стати грекосы пошли в столицу, если точно знали, что князя в ней нет? Или надеялись встретиться там уже с Глорхи-нойоном? Мутно все как-то и непонятно.
- Что они говорили по дороге?
- Да вроде ничего. Послание от ихнего императора везут.
На этот раз Глушата показался целиком и нагло заржал. Ему вторил верный Харлам Давыдович.
- И чего ты веселишься, чертушка?
- Как это чего? Наш ампаратор в шатре спит, зачем ему с самим собой посольствами обмениваться?
- Звание Великого князя выше будет, так что не путай Божий дар… От базилевса послы.
- Так там же кастраты правят.
- Не кастраты, а евнухи. Впрочем, разницы нет, но на троне все равно не они сидят. Ладно, боец, показывай своих грекосов.
- А я здесь останусь, - заявил Глушата. - Что я, иноземных харь ни разу не видел? Они же все одинаковые, как опята сушеные, одного от другого не отличишь - черные да сморщенные. Лучше буду княжеский сон сторожить. Рома, наливай!
А Николай спал сном праведника, уставшего от богоугодных дел и поисков истины, и ничто не могло помешать его отдыху. Даже разухабистые песни стражей, прерываемые звоном кубков, только убаюкивали - после грохота пушек любой шум покажется колыбельной песенкой.
А может и не покажется, может, есть она на самом деле, эта колыбельная. Рядом с князем, привычно обняв колени руками, сидела русалка и что-то чуть слышно напевала. Ласковый голос мягко наполнял шатер и Шмелев улыбался во сне, видимо увидев хорошее и радостное. И пусть ее, Яны, нет во снах любимого, пусть. Пусть он видит свою далекую семью, отделенную сотнями лет и сотнями миров, пусть… И пусть хранит им верность.
Удивительно, но Яна не ревновала, только грустное чувство легкой зависти к той, неведомой, сжимало порой сердце. И гордость за человека, знающего что такое любовь и верность. А она подождет. Год, два, десять… Потом… Когда-нибудь потом…
Из-за опущенного полога послышалось деликатное царапанье.
- Базека, ты? Заходи.
- Кто же еще? - кот ученый проскользнул в шатер и устроился на мягких шкурах. - Извини, что отрываю от дел. А, впрочем, какие там у тебя дела… Все грустишь?
От Базеки истинное положение дел скрыть было просто невозможно, и русалка просто кивнула.
- Оно и понятно, - заключил кот. - Может, прервем твое грущение? Там румийцы приперлись целой делегацией.
- Послал бы в задницу.
- Не хотят.
- А чего они хотят? Чего надо-то?
- Я почем знаю? Хотя догадываюсь - опять жаловаться будут.
- Мы же их не трогали еще.
- Заранее жалуются, сволочи.
- Князя будить?
- Конечно. Глядишь, не выспавшись, злее будет. Давай, поднимай.
- Красиво идут, особенно музыканты, - одобрил Серега.
С высокого холма, куда срочно перетащили княжеский шатер, открывался неплохой вид на приближающееся посольство, медленное и печальное.
- И чего красивого? - не согласился Шмелев. - Папуасы, бля… Наверное, хотят на нас впечатление произвести. Или купить.
- Сомневаюсь, что именно нас, - вставил Патриарх. - Не к Орде ли шли?
- Хотя бы и так, - вмешался Базека, у которого при виде богатых одеяний гостей заплясали в глазах золотые огоньки. - А попали к нам. А мы - скифы с раскосыми и жадными очами. Кстати, а кто придумал встать на самом солнцепеке?
- Можешь в теньке полежать, высокая политика без тебя прекрасно обойдется.
Кот и вправду послушался мудрого совета и смылся в шатер, откуда сразу же послышалось смачное чавканье. Ясное дело - скиф, только кошачий.
А посольство все приближалось с приличествующей случаю неторопливостью. Величавость момента слегка портили унылые физиономии конвоя имперских гвардейцев, которых перед тем вежливые лешаки встретили загодя и попросили разоружиться. Грубо попросили, честно сказать. С преизрядным рукоприкладством. Грекосы же, во избежание международного скандала и последующих осложнений, предпочли посчитать сие действие небывшим, но обиду, скорее всего, затаили. Не иначе от нее такие постные рожи.
Если не брать во внимание бесчисленных секретарей, слуг, носильщиков с громадным сундуком и просто множества подозрительных личностей, послов было трое. Первый, видимо самый главный, чернявый и тощий старик, а два других - рангом помельче, но мордами шире. Так вот они какие - румийские кастраты! На баб похожи, только фигуры подкачали - безобразные фигуры, надо сказать. Ну… чай с ними не спать. Тьфу-тьфу-тьфу, прости, Господи!
Тощий первым подошел к князю и поклонился. Коля слегка качнул головой, обозначая приветствие.
- Великий Император приветствует моими устами правителя здешних земель.
Шмелев внутренне подобрался и услышал за спиной возмущенный ропот. В переводе с тонкого языка дипломатии, его только что оскорбили, фактически в душу плюнули и растерли грязным сапогом. Проще сказать - отказали не только в праве называться князем, но и поставили под сомнение законность власти вообще, не говоря уже об управлении другими народами и землями. Сиди, мол, в своем болоте, варвар!
Что же… вы сами этого захотели.
- Глушата где? Тут к нему гости приехали!
Патриарх ткнул Шмелева локтем в бок и зашипел:
- Сдурел? Черта на царство?
- На княжество. И успокойся, это временно - минут десять хватит.
Из-за шатра выскочил верхом на козле пьяный до изумления рогоносец и изобразил великую обиду:
- А чо сразу я? Больше некому?
- Вот это видел? - Николай показал кулак. - Гостей принимай.
- Они чо, ко мне? - Глушата покачнулся в седле, громко икнул и с трудом сосредоточился, вникая в ситуацию. - А-а-а… так бы сразу и сказал! Эй, почтеннейшие, вы по процедурному вопросу? Обождите.
Румийцы побледнели от ужаса и попадали на колени, только сопровождавшие вельмож музыканты разбежались с криками, побросав инструменты. Выбравшийся из шатра кот послал несколько человек прибраться - и не нужно, но жаба душит при виде валяющегося бесхозным имущества.
А черт обиженно хлюпнул пятачком:
- Ну и чо? Куда все свинтили? А кто копыто мое лобызать будет? Эй, ты, старый хрен, чего молчишь?
Грекос в ответ только воздух ртом хватал. Глушата сплюнул ему под ноги и обратился к Николаю:
- Яну можно позвать? А то я рыбьего языка совсем не понимаю. Сам видишь - только жабрами хлопает.
- Но я думал… - наконец-то произнес посол. Но разве можно перебивать нетрезвого черта?
- А ну заткнись! Молчать, я спрашиваю! Меня на сегодня назначили повелителем - не с хреном собачьим разговариваешь! Еще вопросы? Молчать! Что? Молчать! - рогоносец соскочил с седла, невероятным усилием удержал равновесие и, бесцеремонно сковырнув замок, поддел вилами крышку стоящего на земле сундука. - Чего это у нас? Ага, а у нас тут золото и камушки… Это все мне? Молчать!
Глушата не стал дожидаться ответа, только махнул рукой, и два здоровенных лешака утащили драгоценные дары в шатер. Следом прошмыгнул алчно потирающий лапы Базека. Но вот наконец-то посол совладал с собой и выдавил через силу:
- А еще меня послал Великий Базилевс к Великому Князю Татинскому, Славельскому, Булгарского ханства покровителю, прочих земель и народов владетелю…
Заскучавший было, черт перебил на полуслове:
- Тогда снимаю с себя полномочия. Княже, можно остаться пресс-секретарем?
- Это как? - тихо спросил Савва у стоящего рядом волхва.
- Сейчас прессовать начнет, - предположил Серега.
Получивший молчаливое одобрение Николая, черт обернулся к румийцам:
- Прошу любить и жаловать - я теперь лицо официальное. А где посольские дары от вашего Базилевса?
Опешившие послы молча, но дружно показали глазами на шатер, откуда уже раздавался азартный перезвон и советы ходить с бубен.
- А вот и нет, не угадали, - не согласился рогоносец. - Это мое золото! И камни мои! Базека, сколько там?
- Мизер неловленный, - откликнулся кот. Но потом переспросил: - Или ты про деньги?
- Ага.
- Так, мелочи немного… Но нам с тобой хватит.
- Все равно мало. Во сколько посольскую одежду оценишь?
Базека не стал надрывать глотку, а сам вышел для осмотра. Но много ли времени нужно опытному взгляду?
- Сотни две дам, не больше. Вот у этого рубин поцарапанный, а у тех брильянты немного желтоваты. Хрень, короче говоря, а не брильянты. Тем более такая огранка давно уже не в моде. И тряпки пыльные… Они в них что, по улице ходят что ли? Моветон, как сказал бы один мой знакомый маркиз. Ну так что, отдаешь? Дороже все равно никто не возьмет.
- Я не покупать - князю в подарок.
- У нас намечается бал-маскарад?
- Нет, но совсем ничего не взять…
- Тогда и сотни хватит - княжескому величию приличествует скромность.
Глушата посмотрел на Николая, испрашивая одобрения, и тот кивнул, тщательно пряча усмешку в усах.
- Раздевайтесь! - пресс-секретарь замахнулся вилами.
Через минуту посол чрезвычайный и два полномочных стояли в одних набедренных повязках, а чуть поодаль лешаки-танкисты с увлечением мародерствовали над слугами и конвоем.
- А теперь подите прочь! - черт ударил левой рукой по сгибу правой, указывая направление. - Для нашей чести уроном будет с голозадыми обезьянами разговаривать - невместно. Прочь, я сказал. Молчать!
Николай не стал дожидаться развязки комедии и сбежал в шатер, где упал на мягкие подушки и уже во весь голос засмеялся. Появившийся следом Савва присел рядом в низенькое складное кресло и с кряхтением вытянул ноги. Когда вошел волхв, Шмелев уже успокоился и просто всхлипывал, а заботливая русалка вытирала ему слезы собственноручно вышитым платочком.
- Значит, война? - Серега опустился прямо на расстеленный на земле ковер. - Не надорвемся?
- Война, - подтвердил Николай. - И заметь - не мы ее начали. Да и идет она уже давным-давно.
- Будешь мне объяснять.
- Именно.
- А Орда?
- А что Орда? Половину с Божьей помощью одолели, да и вторая от нас никуда не денется. Это так, пустяки.
Волхв промолчал, краем уха вслушиваясь в негромкое бормотание ученого кота:
- Это на корабли… пушек еще… И город в Крыму построю… два города. Хватит, нет? Займу… корону надо будет заказать… котам корона положена, или как?
А у Патриарха совсем другие мысли крутились. Что война? Румийцы далеко, и пока их золото дойдет до возможного агрессора - всегда можно успеть подготовиться или нанести упреждающий удар. Тут иное не давало покоя:
- Послушай, Николай Васильевич, а кто такой Спящий?
А Шмелев уже положил голову русалке на колени, зевнул сладко до хруста в челюстях, и ответил с закрытыми глазами:
- Разве не видно? Спящий - это я.
Из записок Николая Шмелева
"Мне опять снятся странные сны. Такие и раньше снились, но этот был особенно ярким и запоминающимся.
Я шел едва заметной тропинкой, вьющейся по огромному ржаному полю, и видел вдалеке, на самом краю, высокое дерево, в тени которого сидел, привалившись спиной к стволу, седой старик. Самое удивительное - знаю кто он.
Тропка долго петляла, но вот дошел и сел рядом, разделив сосредоточенное молчание. Дедушка улыбнулся и достал из лежащей у ног котомки два яблока - одно протянул мне, а другое привычным движением вытер о подол вышитой рубашки и с хрустом раскусил сам.
- Угощайся.
Покатал подарок на ладони - мелкое, не больше китайки, красное с одного бока. Помню варенье из таких в детстве. С веточкой.
- Спасибо. Или лучше - благодарю?
- Ты прав, второй вариант меня всегда больше устраивал.
Мы помолчали. Каждый о своем.
- Не стесняйся, ешь яблоко.
- То самое?
- Оно.
- А где змий?
- Его и не было никогда. Вы сами придумали, чтобы оправдать собственную дурость. Да что же не кушаешь?
- Честно сказать? Боюсь.
- Чего? Это просто сон.
- А если нет? Что-то не чувствую в себе готовности к знаниям.
- Сомневаешься? Это хорошо. А вот тот мужик не сомневался, сожрал и дело с концом. Несколько двусмысленно звучит, не находишь? Да… и кроме знаний о природе поноса он ничего больше не приобрел. А ты кушай яблоко, кушай! Специально самое спелое выбирал.
- И я познаю суть добра и зла? А потом железной рукой погоню всех в светлое будущее, являясь истиной в последней инстанции?
Старик печально улыбнулся:
- А сейчас разве не так? Впрочем, когда-то и я шел по этому пути.
- Читал. А мне это зачем? Повторять ошибки только потому, что создан по образу и подобию твоему?
- Да что ты цепляешься к этой фразе? На ней свет клином сошелся? Я дал гораздо больше - свободу выбора и свободу воли. А что до ошибок… ты делаешь не мои, свои. Без всякого познания добра и зла.
Хм… будто не знаю, что не безупречен. Но зачем тыкать носом, пусть и во сне?
- И какие же ошибки?
- Сам посмотри, - старик показал рукой на поле. - Видишь тропинку?
- И чего? Тропинка как тропинка.
- Но ведь ты шел не по прямой, хотя цель была блага и светла. Это я про себя, если не понял.
Ну что за манера говорить притчами?
- Но не топтать же колосья? Чужой труд нужно уважать.
- А мой?
- Это как?
- Ты идешь по моему полю с мечом в руке… Пусть даже не всегда сам рубишь… Но я тоже старался.
- Создавая сорняки?
- Даже огурец когда-то был простой лианой в джунглях.
- Пока человек не додумался ее сожрать?
- И не только ее.
- Тогда о чем переживать? Сам только что говорил о свободе воли. Да, хлебное поле мне дороже сорняков, и что? Борюсь, как умею. И еще… совсем недавно кое-кто передал, что вмешиваться в мои дела не собирается. Не так ли?
- Люблю людей за неисправимый оптимизм.
- И?
- Тебе правильно передали. Да и встретиться захотел исключительно из любопытства - посмотреть, изменился ли ты за эти тысячелетия.
- Я вроде помладше… Мы были знакомы?
- Конечно. Удивлен?
- Нет, это же сон.
- Ага, он самый. А ты все тот же - наивный, немного глупый…
- А чего это?
- В хорошем смысле слова, да… И такой же упертый - весь в меня. Кстати, узнаешь место? Здесь будет стоять твой дом.
- Когда?
- Потом. И сейчас. Мы вне времени, но и внутри его. Дом уже построен и шелестит листвой дубок у его крыльца.
- И я смогу вернуться?
- В любой момент.
- Но Орда… И румийцы опять же… А тут еще Орден…
- Тебе решать. Всегда и везде - только тебе. Свобода.
- Тогда потерплю чуток.
- Я так и думал. И надеялся, честно сказать. А будет трудно - приходи, поговорим. Ко мне в гости не бывает опозданий.
- Благодарю.
- Да не за что, это же сон. А яблоко все же захвати с собой, пригодится".