Пролог
За семь лет до последующих событий…
— …В заключение своего дипломного проекта хотелось бы еще раз подчеркнуть, что знание теоретической основы такого важного аналитического компонента, как «женская логика», позволяет определить скрытую мотивацию участвующих в следствии сторон и заметно продвинуться в поиске преступника…
О-хо-хо. Ничего себе, загнула. Одну мозговую извилину за другую. Последние, оставшиеся… Теперь желательно глаза от кафедры оторвать… Надо бы… А что они там молчат-то?
— Кхе-кхе… Спасибо, Агата, — канцлер Исбург, вероятно, от моего «загиба» очухался первым. И поправил ладонью свою козлиную бородку в перпендикуляр к столу (привычка у него — вкушать кадетский бред, водрузив подбородок на кулак). — Вопросы к кадету Вешковской у присутствующей комиссии есть?
— Имеются, — а кто б в этом факте усомнился? Лично я бы и медень на спор не поставила. Госпожа Лэшок в выдержанной театральной паузе скосилась в исписанный лист под своим носом. — Кадет Вешковская?
— Да, это я, — надеюсь, это уже вопрос был?
— Кадет Вешковская, тема вашего дипломного проекта… так называемая, «женская логика», — и выстрел в упор прищуренным взглядом. Ох, чую, грядет. Да и чего доброго от этой «мантикоры» ждать? Столько лет традиционно скалилась, а тут, вдруг… — Я хотела бы для себя… — ударение на последнем слове и кивок на обе стороны длинного стола — уточнить: какое она имеет отношение к обычному следствию, проводимому рыцарем Прокурата?
— Женская логика?.. — да хвост тебе главной дверью прищемить. Ведь, едва ли не в лицах все примеры живописала.
— Совершенно верно, кадет Вешковская.
Ну, хорошо. Поскачем по второму кругу. Только, оно вам всем надо? На пятом-то часу третьего дня «триумфа маразма над здравым смыслом»:
— Вернемся к пункту первому главы номер два, — мне послышалось или остальные четверо «хранителей здравого смысла» вздохнули? — Составляющие данного аналитического компонента, — мстительно процитировала я саму себя. Потом тоже… вздохнула. Точнее, вдохнула. — Женская логика отличается от признанной за эталон, так называемой «научной» или «мужской», наличием третьей ее части. В мужской логике суждение может быть истинным или ложным. В женской, кроме перечисленных двух, присутствует третье — суждение, не представляющее для женщины интереса. Что не мешает ей отнести его ко всем перечисленным категориям одновременно. Причиной этому служит понятие «абсолюта». Что такое «абсолют»? Так называемая «догма», к которой примеряется последующий вывод. Именно абсолют решает, соглашаться со стороной оппонента, противоречить ей или свести спор на нет. На бытовом примере поясню: спор мужчины и женщины. Он в полемическом пылу восклицает: «Ты сама на себя посмотри!». Тем самым, намекая на собственные недостатки оппонента. Женщина же в ответ парирует: «Да вам вообще никому верить нельзя! Правильно мне мама говорила!». Абсолют здесь: «Мужчина по своей природе доверия не заслуживает»… — перевела я дух и понеслась дальше. — Абсолют применительно к следственному процессу и именуется «скрытой мотивацией». Например, дама, выступающая по делу об убийстве собственного мужа, сначала пытается уверить, что упокойный был крайне невоздержан на грубость. Потом дает показания о его притеснениях по службе. И в заключение без колебаний соглашается на эксперимент с энергодвойником убитого.
— Ну и в чем же здесь «абсолют»? — приподняла тонкие брови «мантикора».
— Данная дама, хоть и мужа собственного, мягко говоря, не любила, к убийству его никакого отношения не имеет. Абсолютом же здесь является ее уверенность: «Мой упокойный муж — никчемное животное»… Прошу прощения.
— Да-а… — канцлерская бородка вновь накрылась ладонью. — Я так думаю, господа, на этом…
— А вот что бы еще хотелось прояснить… для себя, — пожалуй, ее не только я сразу за дверью тихо прокляну. — Вы, кадет Вешковская, по своему специалитету, насколько я знаю, «малумтелепат»? Чтец мыслей нечисти?
— Так точно, госпожа Лэшок.
— Так, применительно к ней…
— Женская логика? — на этот раз она меня все же, удивила. — Ага-а. Применительно к нечисти?
— Совершенно верно. Но, если вы затрудняетесь нам…
— Во-первых, женская логика активизируется лишь для полемики, а представители разумной нечисти очень редко вступают с малумтелепатом в спор. Во-вторых, хоть у нечисти и высоко развита интуиция, то есть, инстинкт самосохранения, сама по себе она…
— Уж о вашей-то, кадет Вешковская, развитой интуиции мы тут все наслышаны. Не так ли, господа?
Вот мстительная зараза! И ведь было-то на первом курсе. С тех пор за свою «интуицию» и плачу. Хотя, скорее, за не менее «развитый» язык:
— С вашего позволения, я продолжу. Еще один пример абсолюта. Теперь, из моей личной практики. Обычно женщина применяет скрытую мотивацию в корыстных целях. Часто, пользуясь при этом своим…
— Агата!.. Господа, вопросы к защите данного проекта еще будут? — взгляд моего научного куратора и без всяких слов был более чем красноречив: «С языком у тебя, детка, проблемы хронические». — Нет?.. — тягостная, многосекундная пауза. Настороженный скос в сторону мрачной госпожи Лэшок и громкий поспешный выдох. — Кадет Вешковская, можете быть свободны. И, раз вы у нас — последняя, предупредите там остальных, чтоб далеко не разбегались до церемонии оглашения результатов.
— Спасибо, господин канцлер… Всем спасибо за внимание, — о-хо-хо! И, подхватив подмышку свой «маразм», нестись отсюда, не касаясь скрипучего пола…
Ба-бах! Высокая дверь за моей спиной захлопнулась со звуком выставляемой пудовой печати (я такую в музее видела). И я, будто впервые за последние несколько недель, оглядела родной, уходящий в обе широкие дали, коридор… А кого тут предупреждать? Наверняка, все на лужайке за главным корпусом кверху носами в чувство приходят. После экзаменационного «финиша». Все, кроме одного. Вот оно — счастье. И я через гулкий коридор ринулась сейчас именно к нему:
— Ник! — бух, прямо в подставленные на другом его конце длинные руки. — Ух-х. Всё!
— Ты живая? Как все прошло?
— Надеюсь… нормально. Правда…
— Мантикора?
— Ага. А тебя вчера не пытала?
Мой «любый» однокурсник скривился, прищурив вечно смеющиеся гранитно-серые очи:
— Узкопрофильная тема моя ей явно не по клыкам… Агата?
— Ага?
— Значит, тебя можно поздравить?
— Так, и тебя тоже. Я теперь снова способна объективно оценивать реальность. Потому что изменить ее в ближайшие дни уже не смогу. Когда у нас кадетский бал?
— Как «вернувшейся в реальность», докладываю: через четыре дня, рыцарь Прокурата, малумтелепат, Агата Вешковская.
— Ну, предположим, еще не «Рыцарь». Да и насчет «малумспециалитета»: где я в Ладмении достойных «собеседников» себе найду? Такие как ты, дерзкие и решительные, их почти всех извели. И у меня по этому поводу к тебе…
— Погоди.
— Что?
Ник, оттолкнувшись от подоконника, перехватил мою руку:
— Погоди. Сначала — обоюдные поздравления.
— Поняла… А давай — на нашем любимом месте? Там, где обычно? Когда еще сможем…
— Понял… Пошли!
И мы побежали. Миновав длинное правое крыло третьего этажа, промахнули пустой лестничный пролет и, разметав по сторонам кучку младшекурсников, вновь вильнули направо. А дальше — мимо высоченных, вровень потолкам, шкафов вдоль стен с хранящимися под их залапанными стеклами раритетами, картами и важными инструкциями (подальше от кадетских корректировок) и, наконец, тормознули между двумя самыми дальними. У узкого простенка. Такого, что, если в него вдвоем — то только в обнимку. Прижавшись тесно друг к другу.
— Закрой глаза.
— Ник, зачем? — обесцененная «Женская логика» полетела на мраморные плиты пола. — Зачем? Я хочу в твои глаза смотреть.
— А я тебе сказать что-то хочу, — обхватил он пальцами мою шею и спиной вперед направил в пропахшую пылью нишу. — Не спорь.
— Я и не… — захлопнула я и рот и глаза. Потом рот все же, приоткрыла. Иначе, зачем вообще сюда неслись… Ух ты… Теплое мужское дыхание от моих губ плавно сместилось к левому уху:
— Я тебя люблю, Агата, — шепотом выдохнул он именно туда. Я всего на миг замерла:
— Я тебя — тоже, — руки мои, привычно скользнув по мужским бокам, зацепились сзади за жесткий ремень штанов. — Я тебя — тоже. Это и есть твоя новость? Так я ее с шестнадцати лет…
— Агата, я люблю тебя.
— Ник, я поняла… И можно я глаза открою?
— Поздно… — ух… о-о… а вот целовался мой любый всегда так, что любая логика вмиг растворялась за дальними-дальними облаками… Иначе… зачем вообще сюда?.. На лучшее в мире место…
Все повторилось, как и много-много счастливых и рискованных до этого раз. Пальцы мои, как обычно, оказавшись в мужских волосах, перемешали его русые пряди с моими собственными. Гораздо длиннее и всего чуточку посветлее, но, на первый взгляд и не поймешь: где чьи. А звуки от наших поспешных, тоже по многолетнему опыту, поцелуев, привычно звонко улетали в самую высь между узкими боковинами шкафов. И мы смеялись, лишь на мгновенье оторвавшись друг от друга, а потом вновь принимались целоваться. Все это вновь повторялось. С одной лишь существенной разницей…
— Ой. А вы… а я… Агата, я тебя везде ищу.
— Ксюша…
— Да. Широких спин Годы и Ло здесь явно не хватает, — Ник, хмыкнув мне прямо в щеку, нехотя отстранился:
— А-ай!
— Ох, извини. Мой перстень… за твои волосы. Я сейчас…
— Только, пожалуйста, на этот раз — без них.
— Это трудно… Как бы подарок твой не оставить… у тебя же висеть.
— Ай!
— Ой!.. А что? Придется дарить еще один, — сосредоточенно пробубнил Ник. — Раз этот ты мне снимать запретила… Всё. Отцепил.
Ну уж, нет. Еще один точно такой у меня вряд ли получится. Потому что этот — особый. Серебряный с круглым арабским агатом в гнезде совершенно черного цвета. Как и мои собственные глаза. И заложенным вовнутрь камня заклятием. О нем даже сам «носитель» не в курсе. Это — мой ему «жертвенный приз». А «жертва» — я. Ну, как, «жертва»? Просто…
— Агата, как защита прошла? — Ксюша явно чувствовала себя рядом с нашей суетой «коряво». Так Ник «психологический дисбаланс» называет. Корявость эта выпирала из моей приятельницы блуждающим взглядом голубых глаз, который, в конце концов, уперся в раскинувшиеся веером на полу листы:
— Что это ты? — фыркнув, подхватила она их с плит, а потом тщательно на весу протрясла.
— Всю женскую логику высыплешь. А защита прошла нормально.
— И даже мымра эта…
— Агата, я пойду. Мне…
— Куда? — развернулась я всем корпусом к Нику.
— Дела кое-какие нужно доделать до вечера. Девушки, — и бросив на нас поочередно прицельный взгляд, быстро зашагал вдоль пустынного коридора.
— А-а…
— Так что там с мымрой? — оторвалась Ксюша от стремительно удаляющейся мужской спины. — Агата?
— С госпожой Лэшок?.. А, по родне моей «нечистой» опять прошлась, — забрала я у девушки свой несчастный труд. Та вмиг подбоченилась:
— Вот гадина. Запрещенным приемом. Да еще в такой день.
— Запрещенным? Подумаешь. Ну, был у меня в предках перевертыш с истинной медвежьей ипостасью? Ну, «одарю» и я свою внучку точно таким же «специалитетом»? Подумаешь… Ксюш, а насчет «запрещенных приемов»… Ты зачем Нику уступила?
— Что?!.. Когда?
— Пять дней назад на практическом экзамене. Ведь ты же — на четверть алант. И порхаешь, как бабочка. А тут — зависла сонной мухой над этим сколопендровым мутантом и про ключ на его шее напрочь забыла.
— О-о, — собрав пухлые губы в трубочку, откинулась та спиной на шкаф. — Ну, растерялась поначалу. А потом, Ник бы меня все равно на горе обошел. Если б даже я этот ключ с этой хобьей многоножки сдернула, и ворота загона открыла. А не он, так ты. Вы ж с ним — лучшие на курсе. Что, впрочем, и произошло. Это я про тебя.
— Ага… Трусанула, значит? На тебя не похоже.
— Агат, кончай со своей «женской аналитикой».
— Логикой.
— И с ней тоже кончай. Ты и так половину примеров для диплома с меня списала.
Ну да. Хотя, если быть точной, две трети: к чему далеко бежать, когда под собственным носом, в соседках по казарменной комнате такой «истинно женский экземпляр»? И если исходить из этой самой пресловутой логики…
— Ты его мужское самолюбие боялась задеть? А ведь он бы тебя, наверняка, на горе обошел. Он, действительно, лучший на курсе. Тем более, глупо. Надо было бороться.
— Бороться? Ради чего? У меня и так приличный диплом выйдет, а вот ты… — и неожиданно смолкла.
— Мы с ним — на равных, Ксюш. Все двенадцать лет. И нас обоих это устраивает. Ник для меня — и друг, и подруга, и любимый мужчина. Все — в одном лице. А то, что я его обошла…
То, что я его обошла, было чистым везением. Поначалу. Ведь начинала я пересеченный забег последней из нашего «трио». И все благодаря «мантикоре» и ее низкому баллу за экзамен по «Истории ближнего заграничья». С опозданием на мучительно долгие двадцать секунд. А потом начала догонять. По лабиринту пронеслась на предельной для собственной самооценки скорости, влетев в коридор с пятью открывающимися ловушками тоже на ней. И тормознула только на третьей. Здесь моя интуиция и сработала. Правда, пришлось практически скакать по стене. А потом была топь и загон с ядовитым мутантом. Самый правый из трех. В центральном к тому времени уже шла жаркая схватка между Ником и темпераментной обладательницей ключа. Над левым болталась в раздумьях о «месте женщины в обществе» медововолосая Ксюха. А я, выдохнув, вперлась в беседу. Хотя, сколопендра по уровню интеллекта очень сильно близка к табурету. Однако мои спешно заброшенные мыслеобразы разглядела: «Ключ с шеи — жизнь», «Копытом в песок — смерть». Вот так и уговорились. Сравнительно быстро. И, отсалютовав, только закончившему (прикончившему) любимому уже на подъеме, поскакала наверх. До обвисшего в штильном мареве флажка на вершине.
— Ты лучше скажи: как на целебных источниках три дня отдохнула в компании идущих на поправку героев? Рыцари наши не сильно покой нарушали?
— Что?.. Ксюш, ты о чем?
Девушка понятливо хмыкнула:
— Я так и знала. Куда им до…
— Да я все эти дни на террасе у родителей проторчала вот с этими бумажками под носом, — и вздернула их для наглядности между собой и открывшей рот Ксюхой. — Я же тебе говорила, что они у меня еще месяц назад, в конце мая, домик сняли недалеко от Тайриля? Подальше от нашей столичной пыли.
— О-о… Агата, а я о том и…
— Ну, ты и… «женщина», — и зашлась в громком смехе, рикошетом полетевшем по длинному просторному коридору. — Хотя, та «моральная компенсация победителю» пришлась как нельзя кстати: я хоть отоспалась и отъелась за последние несколько недель. А еще знаешь что?.. Помнишь некроманта из выпускной комиссии на практическом экзамене?
— Это кудрявый такой брюнет с потрясающе фиалковыми глазами? Тот, что к тебе потом подходил?
— Ага, господин Анчаров. Так вот…
— Ой!
— Что, «ой»? — прищурила я глаза.
— Агата, ой. Мне очень сильно пора. Потом дорасскажешь. И… заскочи по дороге в канцелярию. Там надо в какой-то ведомости расписаться! Я, в общем-то, затем тебя и искала, не дождавшись в казарме! Меня Лизуня, секретарь нашего канцлера, на самом выходе подлови-ла! — слова эти прозвучали уже на стремительно удаляющемся ходу.
А я так и осталась стоять у своей разлюбимой ниши. С широко распахнутым ртом… Да-а… Как говорит наш, только что упомянутый, канцлер:
— Да-а… И… ой. Мне же обратно, наверх надо. Сейчас ведь результаты должны огласить! — и подорвалась вслед за исчезнувшей за поворотом к лестничному пролету приятельницей…
Интуиция — вещь интересная. Крайне полезная и занимательная. Женская интуиция — во многажды раз. Ведь она совершенно не подразумевает под собой логической базы. Просто: нельзя, не ходи, руку отдерни, нос не суй. А почему?.. Моя личная интуиция исключением не была. И проявлялась в двух вариантах: ощущением переставленной в давно обжитом помещении мебели (если опасность грозила извне) и дисбалансом, как от тесной не по размеру одежды (если дело касалось внутренней составляющей). Так вот…
— Так вот… — передернув плечами, словно подправив съехавшие назад рукава, уселась я на кровати удобней. — Так вот… Что мы имеем? — и вновь поднесла к глазам пустую мензурку, извлеченную из-под соседской кровати. Потом — к носу и глубоко вдохнула. — Настойка травы череды. Антиаллергенное снадобье. Ксюхи. Употреблялось минимум четыре-пять дней назад, а применяется ею же раз в году, в период весеннего повсеместного цвета. И откуда это у «на четверть аланта»? Или… — еще раз вдохнула. — после заглатывания вовнутрь мятосодержащих продуктов… Или напитков. Значит, она что-то запрещенное ела или пила как раз пока я была у родителей. Но зачем? На моей памяти это было единожды: первый курс, мороженное с апельсиново-мятным сиропом. А потом — галопом к нашему лекарю и страшная клятва: «Никогда!» перед пятнистым отражением в зеркале. Значит, причина была слишком веской… А если еще… поискать? — и пошла по второму кругу нашей с Ксюхой маленькой комнатки… — Нет, — констатировала через пару минут. — Все чисто. Особенно… Ага. Значит, все-таки пила, — и замерла напротив тщательно вытертых пустых бокалов на полке буфета. Да они у нас сроду так не блестели. — Значит, пила. И, если б одна, то, конечно, другое. Получается, что за компанию. Без меня. И вот с кем? Ради кого подобная «маскировка»? Ведь еще и полотенцем прошлась. И заклятием чистоты шандарахнула. — Ой… Нет. А если и «да»? Да нет. Да в любом случае… Вот только, без «абсолютов», кадет Вешковская. Давайте ко лучше о чужих. Например, о все той же Ксении. А какой у нее абсолют? «Быть всегда и во всем в курсе». Так с чего вдруг такая прыть? Ведь заинтересовал же ее господин некромант? Глеб Анчаров, наш представитель в Бередне? А унеслась, только хвост просвистел. Смена женского абсолюта? Тогда ради чего? Или… ради кого? Ради кого женщина меняет свои гранитные догмы? Наверное, этот «кто-то» стоит и собственной аллергии? А еще сохранения тайны. Да, кадет Вешковская, вовремя вы вернулись в реальность…
— Ксюха! Ксю! — разродилась последняя громким истошным криком из-под нашего распахнутого настежь окна. Воробьи из черемухи привычно взлетать не стали. Стерпелись. Я — тоже:
— Ло! — и высунулась через подоконник.
— Агата?! — прищуренный ввысь третьего этажа парень, выказав удивленье, почесал кудрявую рыжую макушку. — А-а…
— А я здесь тоже живу. Пять лет уже… Ло, «призывом» ее не пробовал? — и постучала пальцем в висок.
— Так пробовал! — огласились мне снизу. — Не отзывается. Как обычно.
— Ну, это… да, — подумав, скривилась я. Может, в цирюльне под «волшебными» пальцами маэстро Понти млеет или… — Ло, а…
— Не знаю!
— Что ты «не знаешь»?
— Где она может быть! — переступив, пояснил однокурсник. — Агата, как защита прошла?! Мне Ник сказал, вроде…
— Высший балл.
— А кто б сомневался? — оскалились мне весьма убедительно. — И даже мымра…
— Да сдалась она вам. Уже вчерашняя притча, — зато сегодня мне свежих навали… — Ло! А ты сейчас сам куда?!
— Я?..
— Ты? С сумкой наперевес?
Парень неожиданно скосился в черемуху:
— Да, недалеко здесь. И… Агата, я тороплюсь!
И этот «торопится». Ну, уж нет!
— Ло! Лоуп! Я — с тобой!
— Куда?!
— За ворота! У меня… Мне Софико нужна! И ты меня к ней проводишь!
Ло буквально взмолился:
— Агата, давай подвалом! Я и сам им планировал!
— В подвале мозги не проветришь! Жди меня тут! Я — скоро! Только форму скину и платье надену! Лоуп?!
— Вот ведь… и… к тому ж… Понял! Жду… — вот и жди. «Язык без костей», добытый в полемической схватке.
В результате по казарменной лестнице я скакала, уже на ходу обматывая талию длинным плетеным шнурком. И выпорхнув на крыльцо, замерла… Ах! Тонкий лен платья после шерстяного казенного сукна — легче перышка под полуденным июньским ветром. И я не удержалась — в два прыжка слевитировала прямо к застывшему со скрещенными на груди руками Ло:
— По-шли.
— По-шли, — не разделив моего девического восторга, буркнул тот и первым развернулся к распахнутым в конце аллейки высоким воротам. — Значит, уже свободна?
— Ага. Полностью. Целых четыре дня, — уверенно пристроилась я к быстрому размашистому шагу.
— А… потом? — скосился на меня однокурсник.
— Потом? — вот об этом последние пару недель как-то не думалось. — Потом — диплом подмышку и через два месяца — служба. Как и у всех.
— А-а… Ник говорил, ему место предложили в пятой столичной комтурии.
— Преступления «против Короны». Ну да.
— А тебя ведь тоже туда ждут?
— В девятую. К любимой нечисти.
— И что?
— И пойду. А как же иначе? — вот же дурень. И вопросы дурацкие. — Ло, мы с ним еще с пятого курса решили, что всегда будем вместе. И, по-моему, за последние пять дней планы не поменялись. Или… — прищурилась я сбоку на парня. Тот поспешно выкатил свои глаза:
— Понятия не имею.
— Ага… Ло?
— Что, Агата?
— А чем вы тут занимались? У вас ведь времени свободного больше было.
— Когда?
— Ну, например, сразу после практического экзамена. Я ведь тогда Ника, перед своим отбытием в Тайриль, так и не поймала. Он мне тоже на «призыв» не откликнулся.
— Ну так, отмечали. Как положено. Правда, в мужском половинном составе: Софико к своей политэкономии готовилась, а Ксюха… не знаю. Вроде, в казарме сидела.
— Так вы, значит, втроем: Ник, ты и Года?
— Угу, — кивнул, гладя под ноги, Ло.
— И где?
— Да как обычно — в «Бесхвостом драконе», — и, поддернув тощую сумку, ощутимо прибавил шаг. Однако и я не отстала:
— В «Бесхвостом драконе». Поняла… А следующие несколько дней?
— Да к защите готовились. Мне вообще пришлось две главы переделать. А Нику… Агата, спроси у него сама.
— И спрошу. Только вот встречу.
— О-о, так сейчас-то? — оскалился мне уверенно Ло. — Ты ж теперь — с нами. Вменяема.
— Вменяема, — уверила я его. — И знаешь, что? Дальше — своими подвалами. Я тебя отпускаю.
— Угу.
— Ага. Пока, Ло.
— Агата, до вечера! — и, словно с цепи молодым кобелем. Прямо под готовую арку: был и нет.
— Да-а… «Бесхвостый дракон»… Значит, всё у нас, как обычно, — и сразу от ворот свернула на «обычный» наш, утоптанный сотнями кадетских стертых подошв, маршрут.
По сложившейся же традиции, протекал он вдоль узкой окраинной улицы Куполграда, ведущей прямиком в центр. Тихой совсем в это время. Я и обеденный зной имею в виду и отсутствие толп выпущенных на свободу «узников» казармы. Конец июня. Маются в оставленных за спиной коридорах лишь выпускники и малышня под присмотром рыцарей-наставников (не все музеи еще в столице обозрели). Оттого и тишина сейчас вокруг. Благодать…
— О-хо-хо, — прихлопнула я рукой собственный, перетянутый шнурком живот. Тот, прямо в ладошку вновь жалобно огласился. Законным правом на обед. Хотя, и завтрак тоже мимо прошел. Так что… — «Бесхвостый дракон»… Всем доброго дня!
Тоже наше «обычное» место. Слегка обшарпанное, но полное кадетских легенд и баек. С длинными столами из дуба и видавшими виды (спины, затылки и ноги) скамейками. И отдельным залом для рыцарей-педагогов, защищенным регулярно пробиваемой кадетами магией. Тоже — местная, от курса к курсу, традиция. И, задержавшись лишь на секунду у входа, свернула в сторону нашего «обычного» углового стола. Парочка первокурсников, важно заседавших поодаль, пихнув друг друга локтями, скосилась на мою голодную физиономию. Я тоже им… подмигнула. Да, после «общения» со сколопендрой я теперь сама — новая кадетская байка. На полноценную легенду скромность девичья претендовать не позволит. Вот Ник, он точно. Правда, после другого «общения». И уже не здесь, а на Склочных болотах, где мы в прошлом мае дружно проходили специальную практику. Считай, повезло. А осенью угораздило уже Годарда с Софико. Хотя, она — единственная из нас шестерых, не маг и «гражданская». Студентка Куполградского университета. И вообще, барышня из приличной аристократической семьи… Она и Году раненого тогда из подворотни пёрла тоже, не теряя аристократического достоинства. С идеально прямой спиной: «А тебе, дорогой, не мешало бы и похудеть». С тех пор — одна из наших любимых присказок…
— Агата, привет! Как твоя защита? — упитанный и вечно лохматый Хью, нынешний хозяин «Бесхвоста», хлопнулся на противоположную через стол скамью и продолжил надраивать полотенцем и без того полированную кружку. — Ты ведь последней из вашей компании…
— Ага. В яблочко. Теперь давай, корми меня. Кстати, почему сам? Милена где?
— А, я ей выходной дал, — придирчиво обозрел мужчина глубокое глиняное нутро. — Сейчас соображу самолично. А-а…
— Мымра, как обычно, — смеясь, закончила я. — Сдалась она вам.
— О-о, не далее, как вчера, тут, — мотнул тройным подбородком в сторону соседнего зала Хью. — заседала: конспектами обложилась и одна целый галлон кофе… Я сейчас, не скучай.
— Ага, — проводила я широкую спину с поникшим фартучным бантиком поперек до самой двери кухни и подперла щеку кулаком.
Не скучай… Да разве сейчас до скуки? И вертится вокруг головы что-то важное, да только вовнутрь пока никак. А насчет «Мымры». «Мантикоры». Госпожи Лэшок… Чего душой кривить? На самом деле, я ей искренне благодарна. За Ника. Пусть это и странно. И нелогично. Хотя, с какой стороны смотреть…
Поначалу, на самом первом «сопливом» курсе, отношения у нас с этой преподавательницей складывались ровно. Да и предмет ее, больше схожий со «сказочкой на ночь», стоял одиноким часом в течение всей учебной недели. Пока во втором полугодии не свернул в древнюю историю полудикой и полузнакомой соседки по Бетану, Бередни. Вот тогда исторические сказки в исполнении госпожи Лэшок приобрели совсем уж зловещий характер: нечисть из них поперла завидным для некромантских практик потоком, а когда речь дошла до северо-предгорных перевертышей… мне стало уже по-настоящему интересно:
— А почему вы, госпожа Лэшок, называете этих оборотней «тварями»?
— Потому что твари они и есть. На их счету не одно загубленное селение. Разве вы меня плохо слушали, кадет Вешковская? Или у вас другая позиция? — и руки свои с ногтями, не хуже медвежьих, скрестила с вызовом на груди.
Я же важно потянула и вправду сопливым носом (зима ведь, а горок — целый парад):
— Ага. Мой пра-пра… не помню, сколько еще «пра», был перевертышем с истинной медвежьей ипостасью. Значит, я тоже, «тварь»?
— Вы?.. — ученая дама вытянула на меня свою длинную шею из-под кружевного жабо. — Перевертыш? — и скептически наморщила нос. — Вы на себя наговариваете, кадет Вешковская. Хотя, в таком юном возрасте подобный экзольтизм…
— И вовсе нет!
— Агата, молчи, — Ло, не отрываясь выпученными глазами от замершей у кафедры «мантикоры», дернул меня за косу. Я набычилась уже по серьезному:
— И вовсе нет. Я доказать вам могу.
— Ну-ну. И коим образом? — почти не размыкая губ, процедила госпожа педагог.
— Своей природной интуицией.
— Так вы упорствуете? Подобное качество хорошо на ристалище, а не за партой, где учитель — единственно достойный авторитет… Извольте. А мы потом все вместе посмеемся.
— Боюсь, вам не понравится.
— Что? — прищурилась она на меня.
— То, над чем мы будем смеяться.
— Кадет Вешковская! Да вы забываетесь и со своим воспитанием, действительно, спустились с гор, где и понятия не имеют о…
— Вас ждет неминуемая опасность.
— Где? — на выдохе замерла она.
— Прямо здесь, — с прищуром кивнула я на учительский стол. — Здесь она вас и ждет. Если вы туда подойдете и… сядете.
— Да с чего, вдруг? — скосилась дама туда же. — Что вы там… сделали?
Дежурный по курсу Года стремительно подпрыгнул со своего стула в самом конце кабинета:
— Ничего! Вы нас запустили вовнутрь лишь после колокольчика на занятие! Мы бы и при… желании не успели.
— Так-так… — госпожа Лэшок пристально оглядела притихшую в предвкушении мелкую «публику» и снова уставилась в ознаменованный пророчеством стул. — Ну, что ж… Остается лишь… — пять быстрых шагов, вдох и решительно…Тр-ресь! Хр-ба-бах!.. Одинокое тихое хи-хи… И полная ти-ши-на… — Ка-дет Вешковская?
— Так точно, — я сама от удивления едва шевелила губами, но через секунду уже испуганно зажмурила глаза:
— Кадет Вешковская! Я не знаю, когда вы успели! — едва подскочив на ноги, во всю мощь заорала взлохмаченная педагог. — И помогал ли вам кто-нибудь из присутствующих! Но, этот поступок, действительно, присущ только твари! Твари, которой неведом стыд! Вы…
— Госпожа Лэшок.
— Да, кадет Подугор?!
— Если бы вы были мужчиной, я бы вызвал вас на поединок за оскорбление, несовместимое с честью будущего рыцаря Прокурата, — Ник, медленно поднявшийся с места, сжал свои кулачки, а я тогда отстраненно подумала: «А у него на руках цыпки… Тоже, на горке…», — и сглотнула слюну.
— Что?! — на госпожу же учителя я теперь даже взглянуть забоялась. — Что вы сказали?.. Да я вас обоих… Обоих… А, ну, оба — за мной в кабинет канцлера Исбурга! Быстро! — и первой застучала каблуками к двери…
Однако в кабинет за высокой полированной дверью нас тогда не пустили. Мы сидели рядом на длинной холодной кушетке и громко сопели в унисон, слушая, приглушенный магией крик, доносящийся с другой ее стороны. Госпожа Лэшок единовластно солировала. Я — тихо сопела. Ник первым открыл рот с этой:
— А здорово ты ее, — буркнул, сцепив свои руки в цыпках. — проучила.
— Ага… — и, повернувшись, подняла на него глаза. — Ты тоже… здорово… Николас.
— Зови меня Ник… Агата, — и улыбнулся, пожалуй, впервые за первую половину года нашего первого совместного курса. — Я Ник для друзей.
— Так, а мы теперь — друзья?
— Угу. И я тебя защищать стану.
— Вот еще. Я ведь — не дама, а сама — почти рыцарь.
— Но, ты ведь — девочка? — удивленно наморщил он нос.
— Ну… да, — удивилась и я такой логике. — А-а…
— А раз так, то положено.
— А-а-а… Ну, это мы еще поглядим. Ты не думай, я — сильная. У меня знаешь, какие мышцы? Тебе показать?
— Не надо. Я тебе верю, — глубокомысленно вздохнул мой защитник. Однако в следующие одиннадцать лет, все же остался верным себе.
Хотя, тот знаменательный день, положивший начало нашему неравному противостоянию с госпожой Лэшок, дал нам с Ником еще одного «защитника», выступившего прекрасным внешним «противовесом»:
— Кадеты! — грозный канцлер Исбург, тогда еще с чисто выбритым подбородком, оглядел наши подскочившие с места фигурки. — После содержательной беседы с уважаемой госпожой Лэшок, я пришел к выводу, что вам обоим необходим рыцарь-наставник.
— Господин канцлер?!
— Госпожа Лэшок, вы считаете, этих мер будет недостаточно?
— Не-ет, — стремительно «сдулась» та.
— Я тоже так думаю… Кадеты, жду вас после занятий в своем кабинете. А теперь развернулись и в класс!.. Госпожа Лэшок?
— Ой… А я…
— А к вам у меня еще есть вопросы. По поводу экзамена пятого курса. Раз уж вы заглянули… Почему до сих пор стоим? — и уже через секунду от нас с Ником воспоминания не осталось…
— Агата, как тебе мое новое блюдо?
— Что?..
Хью, замерший сбоку от стола, с усмешкой покачал головой:
— Вроде и эпопея ваша закончилась, а ты до сих пор что-то под нос бормочешь. С Ником-то помирились?
А вот теперь я уж точно вернулась в реальность:
— Не поняла?
— Ну так… В последний раз он без тебя же был?
— И что?
— Ой… — засуетился, вдруг, Хью. — Да, не знаю. Я тогда так подумал.
— Почему?
— Так он тоже все шептал себе чего-то и не ел, а только…
— Хью, что, «только»? — с прищуром осведомилась я.
— Просто сидел. И… пил, — добавил, решившись.
— А-а… Мы с ним не ссорились. Мы вообще никогда не ссоримся. По крупному. Так, чтобы «сидеть и пить». И пора мне, Хью. Спасибо, — выудив из кармашка монеты, хлопнула я их мужчине в подставленную ладонь. — Салат очень вкусный. Кинза в нем — не местная?
— Неа, — облегченно выдохнул тот, привыкший в таком «экспертном» окруженье ко многому. И уже от двери неожиданно окликнул. — Агата, а «Эрбе Чидали» понравился?!
— Какой «Эрбе Чидали»? — развернулась я в проеме.
— Ликер, что Ник тебе с собой прихватил, когда от меня в тот вечер пошел? Он сказал: «Иду к Агате»…
— Ликер…
— Ликер. Хороший, на травах. Мне всего пять бутылок деверь из северной Чидалии прислал на Уроженье. Букет то распробовала с твоим-то нюхом? Там и майоран и фенхель и мелисса. И мята горная. М-м-м… Распробовала?..
— Распробовала… Особенно… мяту. Пока, Хью.
— Пока!..
О-хо-хо… о… хо-хо. Да мать же твою!!! И запустила мысленный вопль, вцепившись руками в перила:
— «Ник!!!»
— «Агата, ты чего?» — через томительные секунды прилетело мне назад встревожено-нервно. «Что случилось?»
— «Нам надо поговорить. Ты где?»
— «Поговорить?.. Агата, я сейчас… не могу. Давай, чуть попозже? Или…»
— «Или почему? Почему ты не можешь? Ты где?»
— «Агата, честно, сейчас — никак»
— «Ах, так? Пока!» «Ксюха!.. Ксюха!!!»
— «Агат, чего ты орешь? Защиту, вроде не завалила»
— «Откуда ты знаешь?»
— «Ну, так… логически вычислила. У тебя научилась»
— «Ага… Поговорить надо. Ты где?»
— «Агат, сейчас немного не вовремя».
— «Почему?»
— «Потому что… давай через…через…»
— «Ты с кем там?»
— «Да ни с кем. С тобой. Через четверть часа. Все, я не могу. Мне пора!»
— «Ксюха!» — и ладонью по перилам хлобысь. — Да мать же твою!.. Да что же это происходит?
— Агата, почему ты кричишь?
— О-ох… Софико.
Девушка, стоящая у крыльца, нервно поправила челку:
— А я к тебе шла. А ты — здесь.
— При-вет. Ну, хоть кто-то из нашей компании идет ко мне, а не наоборот, — набрав воздуха, шумно выдула я. — У-уф-ф… Можешь поздравить. А ты как?
— Нормально, — опустила Софико карие с поволокой глаза. — Тоже можешь меня поздравить. И про тебя госпожа Макамли справлялась — ты две примерки уже пропустила. Или на бал не идешь?
— С чего, вдруг? — соскочила я со ступеней крыльца. — А про примерки забыла… Завтра… примерку… Ну, что, куда пойдем?
— А давай просто гулять? Погода то нынче…
— Располагает, — хмуро констатировала я. — Давай. Начинай.
— Начинаю, — внимательно глянула на меня Софико и первой направилась к тротуару. Я зашагала рядом. Сосредоточенно громка сопя:
— А скажи, Софико?
— О чем мне сказать?
— Где все наши общие друзья сейчас могут обитаться?
— Понятия не имею. Я сама их давно уж не видела. Только Году… сегодня… с утра.
— А Ксюшу?
— Что, «Ксюшу»?
— Когда ты ее видела в последний раз?
— Примерно неделю назад. Она, кстати, тоже пропустила примерку. Госпожа Макамли ругается, а на меня мама ворчит. Это ведь ее любимая портниха… Агата, ты к ней обязательно завтра…
— А почему Ксю ее пропустила?
— Не знаю. Она мне записку с Годой прислала, что приболела немного. И из комнаты — ни ногой. Года говорит, что-то у нее со… — и неожиданно смолкла.
— С чем?
— Не знаю.
— Софико?!
— Со свечением. Да я в ваших нюансах плохо ориентируюсь. И Года мне лишь буркнул два слова.
— Какие?.. Софико?!
— Агата, не кричи на меня.
— Со-фико?
— Два слова и те — на латыни… «Лорем ири». Кажется, так. «Радужный компромат».
— Ага…
— И когда ее такое смущало? Оно ведь у вас…
— После акта любви… Несколько дней… И, действительно, «когда»? — встала я посреди тротуара. — А, знаешь, я уже нагулялась.
— И что? — хлопнула ресницами та.
— И пойду сейчас снова к себе… Пока.
— Агата!
Но, я ее больше не слушала, ступив из подвала сразу на…
— О-ох! А я тебя как раз жду! — поддернул ногу, замерший на казарменном крыльце Года.
— Да неужели?
— Да, жду, — приложил он к темной макушке ладонь. — Пере… хотя, и так сойдет.
— Не поняла?
— Агата, пошли.
— Да что же за день сегодня такой? Никуда я с тобой не…
— Как миленькая. Или силой попру… Ну?
— Да, подкову зубами гну! Куда?!
— Ты же сама хотела? К Нику, Ксюхе и Ло? — сильно удивился мужчина. — Так сейчас-то чего?
— А, действительно? Чего это я?
— Вот и я…
— А, по-шли. Разговаривать буду оптом со всеми, — и вновь нырнула в шустро изображенный подвал.
— С дне-м рож-денья!!!
— С днем рожденья, любимая. Это все — тебе.
— О-хо…хо… — и осела в подставленные длинные руки…
Вот бывает такое… Что-то важное крутится над головой. А вовнутрь залететь… Да что там делать — извилин то почти не осталось? И все эти странности. Нервозность моего любимого и друзей, суета, взгляды в сторону. А «радужный компромат» и «ликер»… Просто стечение не связанных друг с другом событий. Фатум. Всё — в кучу на мой воспаленный наукой мозг. И собственный день рождения. Да он у меня за последние пять или шесть лет никогда «нормальным» и не был. Все из-за этих экзаменов. Правда, переходных. А в нынешний год и подавно. Так где уж мне о нем вспомнить?.. О-хо-хо… И женская логика с ее абсолютами. А вот и у меня такой есть! Единственный! «Близким следует доверять!!!». И какое же это… счастье…
— Ты меня извини. Я тебя, кажется, нервничать заставил.
— Ага… Ник, а где это мы?
— Агата, это же сквер у нашего корпуса. Мы его на вечер арендовали. А ну, приглядись хорошо.
— Я только на тебя буду смотреть.
— Агата? Зря мы что ли всё это развешивали?
Фонарики на деревьях. И ленты по фонтанному бортику. Фантомы «любимой нечисти» бултыхаются по углам накрытого в центре стола. По-моему, со Склочных болот прототипы. Тонкий кадетский юмор. Точно. Вон тот с бантиком на рогах… И музыка. Откуда?.. А, какая мне разница? У меня ведь сегодня — день рожденья. И вся жизнь впереди. С ним…
— Я люблю тебя. Я так тебя люблю, что сердце ноет. И ноги подкашиваются.
— Это — побочный эффект от защиты, — засмеялся Ник. — Замуж за меня пойдешь?
— Пойду. Конечно, пойду. И…
— Что, «и»?
— Давай их всех бросим? Не сейчас? Чуть позже? Я хочу сегодняшнюю ночь… только с тобой.
— Агата…
— Ага…
Этот наш поцелуй на поспешные прежние был совсем не похож… Совсем-совсем…
— … И обязательно еще соберемся.
— Ну да, вытянешь тебя из твоего «божественно ветреного» Тайриля.
— Да, ради всех вас! — Ло, сверкнув глазами, взмахнул наотмашь рукой. — Э-эх! А ведь здорово мы все эти годы прожили!
— А то. Есть что вспомнить, — в этот раз согласился с ним Года. И перехватил притихшую на его коленях Софико. — Ты там не спишь у меня?
— Нет, дорогой… Агата?
— А-а? — оторвалась я в темноте от губ Ника.
— Ты про примерку бального платья опять не забудь. Три дня ведь осталось.
— Софико, не будь занудой. Завтра же. С утра. Нет, к обеду… К обеду точно, — и снова развернулась обратно к нему. — Погоди…
— Зачем? — поддел Ник своим носом мой.
— Погоди, а Ксю у нас где?
— Тут была, — заозирался с фонтанного бортика Ло.
— Надо глянуть. Я сейчас, — и нехотя вылезла из теплых объятий… — Ксюша!
— Агата!
— Ник, я сейчас… Ксю, ты где?! Мы с тобой еще торт не ели!.. Ксю!… Ксю… ты чего?
Девушка тихо сидела с другой стороны фонтана. Как-то странно сидела… И я, поведя плечами, направилась прямо к ней. Она, суетливо поддернув расстегнутое на груди платье, выпрямилась, в момент став похожей на одну из статуй, расставленных на здешних темных аллеях.
— Агата? — и шмыгнула носом.
— Ты чего? Ты… плачешь? — нависла я над приятельницей. — А что с платьем? Почему оно мокрое?
— Платье? — эхом повторила Ксюша. — А, нечаянно вином облилась и застирывала.
— Так ты же у нас — специалист по заклятиям чистоты? Или, давай я?
— Не надо. Так… высохнет.
— Ксю, что случилось?
— Агата, с чего ты взяла?
— Без причин в день рожденья приятельницы в одиночку не плачут.
— Ты мне не приятельница. Ты мне — подруга. Лучшая, — оторвала она ладонь и принялась тереть ею нос. Отяжелевшая ткань медленно съехала вниз, обнажив в темноте белоснежное девическое декольте. Я, мазнув по нему взглядом… вновь развернулась… и пригляделась…
— Это… что?
Девушка охнула и, подскочив с бортика, взметнула к левой груди руку:
— Агата!..
— Ксения, это что? — и мир для меня… обвалился…
Черный камень агат в надежном гнезде перстня был похож на подобравшего ножки паука. Мастер вздохнул и, отведя от моего носа маленькую, обтянутую серым бархатом коробку, вновь повторил. Будто для самого себя. Не для меня, переступающей в нетерпении с другой стороны прилавка:
— Этот перстень — очень серьезный подарок. Очень… Вы понимаете, госпожа Вешковская?
— Ага, — потерла я нос.
Конечно, я понимаю. Да и мы с Ником тоже — натуры чрезвычайно «серьезные».
— Это — на всю вашу жизнь. А у магов она — о-очень длинная.
— И что, никаким заклятием уже не убрать?
— Никаким. На то она и «амор экситиум». «Фатальная любовь».
— А-а… Фатум… То, что надо. И активизируется…
— Сразу после «пика» вашего мужчины. Он — лишь проводник. Клеймо будет на вас. Поэтому данная магия ему незаметна.
— Ну и ладно. Вот ваши деньги. И… спасибо, мастер Мюссо.
— А можно вопрос? — да что же еще-то?!
— Агата, почему Прокурат? Ведь не женское это дело. Для меня подобный шаг — полнейшая тайна. Вы знаете, если б моя дочь…
— Я поняла, — и он туда же… — Не знаю. Точнее, раньше не знала. А сейчас… В мире много страшного и непонятного. Хотелось бы, чтоб было меньше. Я постараюсь. А еще, главное знать, что есть и другое. Куда всегда можно вернуться и отогреться, что ли… Есть родители, друзья и… Он есть. Он — это всё, — а потом смущенно засмеялась. — Амор экситиум. До свидания, мастер! — и на улицу, под дружную мартовскую капель… К Нему…
— Агата… Агата, ты не молчи.
— Покажи.
— Что? — «лучшая подруга» ошарашенно выкатила глаза. — Что ты хочешь?
— Покажи мне его. Клеймо.
— А-а… — и плетью бросила руку.
«Навеки твоя». Крупные буквы красивым старинным шрифтом вырисовывались прямо напротив сердца. Сердца моей «лучшей подруги».
— Смывать бесполезно. Это теперь — на всю твою жизнь. Хотя, попробуй. Попробуйте…
— Агата, ты куда?! Агата! Это все несерьезно! Он к тебе тогда приходил и был очень пьян. Он даже не понял сначала… Агата!..…………….
— Добрый вечер, господин некромант. Извините, что я так поздно.
— Кадет Вешковская? — Глеб Анчаров, качнувшись в прямоугольнике дверного проема, сделал приглашающий жест. — Вы извините, у меня тут… только что дом этот купил и два дня, как перебрался, так что… А вы все же надумали?
— Ага. Когда отбываем на место службы?
— В Бередню? — прищурил он на меня свои фиалковые глаза. — Я — завтра. Вы, видимо, сразу, как только…
— А можно и мне вместе с вами?
— Почему? — некроманта вообще сложно удивить, но у меня получилось. — Почему?
— Так надо. А диплом потом. Или…
— Ну, раз надо… Я через вашего канцлера оформлю. И по дипломатической почте.
— И у меня еще будет к вам просьба: я хочу, чтоб никто из моих… близких об этом не знал.
— Почему?
— Потому что у меня их больше нет. Всех, кроме родителей…
— До-говорились… Агата…