Деревья, стояли в цвету, наполняя ароматом воздух. Софи с нетерпением ждала прогулок с детьми. Ей очень нравилось прогуливаться или проезжать в карете по широкому Невскому проспекту и наблюдать за его бурной жизнью. Со дня своего приезда в Россию Софи мало видела Елену Петровну, не считая редких случаев, когда они обсуждали успехи детей.

Однажды Елена Петровна одевалась к балу, и Софи пришла в восторг от ее миниатюрной, пухленькой фигурки, облаченной в пурпурный бархат. Оттененная бархатом кожа Елены Петровны казалась необыкновенно белой, белее роскошной нити жемчуга, обвивающего шею. Бриллиантовые серьги ярко сверкали, отражаясь в свете канделябров.

— Я в восторге от успехов моих маленьких племянниц, — объявила Елена Петровна. — Надеюсь, вы останетесь у нас до тех пор, пока Екатерине не придет пора учиться в Смольном.

Софи присела в реверансе и поблагодарила за похвалу.

— Но, — сказала она, — это случится не раньше чем через четыре года. Не думаю, что могу дать вам подобное обещание.

— Вы здесь несчастливы?

— Счастлива, но… — Софи замолчала.

Она не могла объяснить, что есть нечто такое, против чего она вынуждена бороться, — некая хрупкость и ненадежность в отношениях, которые будут длиться до тех пор, пока она не достигнет возраста фрейлейн Браун или мадемуазель Альберт. Разве ее ждет не то же самое? Почему в душе словно звучит голос, предостерегающий об опасности? Софи не могла понять причину этих страхов. И уж тем более объяснить Елене Петровне.

— Ну, хорошо, — небрежно обронила Елена Петровна, — давайте довольствоваться настоящим. Князь, насколько я знаю, высоко ценит ваши старания, он не раз отзывался о вас с похвалой.

— Их сиятельство так добры…

— Скажите, мисс Джонсон, во время ваших прогулок дети не забывают кланяться знакомым, которых вы встречаете?

— Алексис Карлович отдает честь всем встречным, — улыбнулась Софи. — Особенно если у них превосходные лошади.

— Дети всегда должны помнить правила этикета, особенно по отношению к графине Ланской, которая очень стара и почти слепа и выказывает им так много доброты.

— Их манеры, надеюсь, вряд ли оставляют желать лучшего.

— Особенно в отношении лошадей, — улыбнулась Елена Петровна. — Насколько мне известно, у Анны Егоровны замечательные лошади.

— Вы правы. Но в последнее время мы ее не встречали.

— К разочарованию Алексиса, несомненно. А теперь мне пора. Думаю, князь ждет меня.

Софи увидела князя. Он спускался по лестнице, одетый в военную форму. Ордена на его груди сверкнули бриллиантовым блеском, когда он прошел под канделябром. Задержавшись у подножия лестницы, он кивнул издали, и направился в покои Елены Петровны.

И снова Софи, следуя по коридорам и галереям к своей комнате, чувствовала присутствие князя. Словно их связывала тонкая, невидимая нить, которая не оборвалась, даже когда девушка закрыла дверь своей комнаты. «На меня действует его величественный вид и властность, — подумала она. — Человек, владеющий пятьюдесятью тысячами душ, не может не производить впечатления».

— Он властен над жизнями крепостных, — сказал однажды мистер Хенвелл.

— Но он хочет дать им волю, — возразила тогда Софи.

— Это правда. Но в такой стране, как Россия, подобное намерение опасно. Против него могут выступить грозные силы.

«Не этого ли я страшусь? — спрашивала себя Софи. — Не того ли, что живу в стране, где один человек может владеть тысячами других?» Но уравновешенная натура девушки защищала ее от подобных мыслей и переживаний. Кроме того, ей хватало забот с княжнами.

«Князь очень красив, — дразнила она в письме Аделаиду. — Боюсь, бедный Эдмунд остался бы незамеченным, встреть ты князя».

Глаза затуманились, когда Софи представила себе сестру, возмущенно трясущую кудряшками. «Я не променяла бы Эдмунда на всех князей на свете!» — воскликнула бы она. Как далек безмятежный, покойный мир ее родного дома! Но девушка не тосковала о нем сейчас. Несмотря на свой ответ Елене Петровне, Софи постепенно, незаметно для себя, начинала любить чужую страну, в которой оказалась по воле случая.

Софи устроилась в садовой беседке и погрузилась с головой в русскую грамматику.

Сидящий рядом Эдвард Хенвелл любовался ее очаровательной фигуркой в темно-синем платье с белой шемизеткой (как сказала бы Милли) и высоким воротом, отороченным узким кружевом. Шляпка из тосканской соломки с темно-синей лентой очень шла ей. День для раннего лета выдался жарким, и Софи наслаждалась солнцем. Девочки были заняты чтением с мадемуазель Альберт. Фрейлейн Браун, пристроившись поодаль, под липой, с кружевом в руках, время от времени поглядывала на парочку в беседке.

— Закрывайте вашу книгу, мисс Софи, — велел мистер Хенвелл. — Вам скоро проводить урок английской истории. Почему вы не позволяете себе побыть хоть немного праздной?

— Я не люблю праздность.

— А я, наоборот, обожаю.

Губы его растянулись в полунасмешливой улыбке, так раздражавшей Софи. Она закрыла книгу и холодно заметила:

— По-моему, вы весьма усердный человек. В противном случае вы вряд ли надолго задержались бы на службе у князя. Несмотря на всю его доброту, он требовательный хозяин.

— Вы так наблюдательны, мисс Софи.

— Я бы предпочла, чтобы ко мне обращались «мисс Джонсон».

— Почему вы так суровы со мной?

— Видимо, потому, что мне не нравится фамильярность.

Мистер Хенвелл улыбнулся:

— Вы очаровательны, когда сердитесь, мисс Джонсон. Однако оторвитесь на минутку от вашей русской грамматики. Уверен, у Маши теперь нет проблем, при объяснении с вами.

— Мы можем немного поговорить. Я очень благодарна вам, мистер Хенвелл. Вы прекрасный учитель.

— А вы удивительная ученица. Нет, пожалуйста, не возражайте. Я только хотел сообщить вам, что завтра вы займете мое место в Петергофе.

— В Петергофе? Мне не давали такого указания. Петергоф где-то за пределами Петербурга, верно?

— Да. Каждое лето Елена Петровна снимает там дачу. Зачастую туда на летний отдых приезжает двор и весь высший свет.

— Но что я буду там делать?

— Это лишь на один день. Князь хотел взять Алексиса, но он приглашен к графине Ланской — к ней приехал внук. Так что вы будете находиться при девочках. Они едут с князем.

К ним подошла фрейлейн Браун.

— Вы говорите о Петергофе? — Она широко улыбнулась. — Я тоже еду туда. Я сама хотела известить вас об изменении планов, но, как вижу, мистер Хенвелл опередил меня. О, я не стану бранить его за этот маленький триумф! — Губы немки изогнулись в жеманной улыбке, а Софи едва смогла подавить раздражение. Она вспомнила слова князя: «В доме, где полно женщин…» Он ничего больше не сказал, но Софи его прекрасно поняла.

— Я, буду рада побывать в Петергофе, — отозвалась, наконец, Софи.

— О, там чудесно! Вы будете просто очарованы! — воскликнула фрейлейн Браун. Сидеть у моря и любоваться игрой фонтанов! Вам такое и не снилось!

Софи знала, что Петергофский дворец с его парками, озерами, водопадами и мраморными статуями, построен по подобию Версальского. В эти жаркие, солнечные, наполненные ароматами лета дни и ночи светское общество прогуливалось по тенистым аллеям, наслаждаясь приятной музыкой и любуясь на фонтаны.

— Елена Петровна сняла там дачу, — сообщил мистер Хенвелл.

Фрейлейн Браун хотела что-то сказать, но в саду появились девочки.

— А вот и наши юные княжны, — просияла фрейлейн. — Вам пора идти, мисс Джонсон.

Екатерина бросилась к Софи:

— Завтра мы едем в Петергоф с папá! А урока сейчас не будет: мадемуазель Альберт пожелала вас видеть.

Мадемуазель Альберт казалась раздраженной. Она окинула Софи холодным взглядом.

Сядьте, мисс Джонсон. — Француженка скользнула взглядом по стройной фигурке и, очевидно, осталась недовольна увиденным. — Нам необходимо обсудить планы на лето.

Софи ждала. Она чувствовала враждебность мадемуазель Альберт и, поскольку не могла понять причину, старалась не придавать значения.

— Князь намерен провести лето в одном из своих имений, и, естественно, дети поедут с ним в сопровождении гувернанток и наставников. Елена Петровна останется на даче в Петергофе. Завтра вы и фрейлейн Браун будете сопровождать туда детей.

Софи промолчала, что знает об этом.

— Теряюсь в догадках, почему я не могу исполнять эту обязанность вместе с фрейлейн Браун. Может, у вас есть объяснение, мисс Джонсон?

— У меня? Но что здесь объяснять? Я стараюсь добросовестно исполнять свои обязанности, вот и все.

— Дети настаивали на вашем присутствии.

— Это мило с их стороны.

— Но не с вашей, мисс Джонсон! Прибегать к уловкам, чтобы добиться привязанности детей!

— Вы глубоко заблуждаетесь! — горячо возразила Софи. — Я не заслуживаю подобного упрека! Они — послушные девочки, с прилежанием и охотой впитывающие знания. Но я всего лишь гувернантка. Дети почти не нуждаются в строгости, и, если они счастливы в моем обществе, разве это не то, чего мы все желаем? Елена Петровна лично выразила мне свою похвалу, и желание, чтобы я осталась здесь на двойной срок. Еще на четыре года.

Глаза мадемуазель Альберт превратились в две узкие щелки. Они изучали Софи еще пару секунд.

— Я старше вас, — произнесла она, наконец, — и намного опытнее. В таком большом доме крайне важно соблюдать равновесие. Детям не должно позволяться питать большую привязанность к одной гувернантке, чем к другой. Не сомневаюсь, вы не станете возражать против справедливости этого утверждения.

— Уверяю, мадемуазель Альберт, вы ошибаетесь. Я здесь новенькая. Дети лишены матери, поэтому их привязанность, несомненно, отдана той, кого они знают с самого рождения. То есть вам. Вы для них — олицетворение порядка и постоянства. И вы всегда будете с ними, тогда как я — нет. Мне больно думать, что я должна была заставить детей не любить себя, — Софи едва заметно усмехнулась, — дабы упрочить ваше положение в их сердцах.

— Ваши слова не лишены благоразумия, мисс Джонсон. Но если бы вы пожили с мое, вы бы знали, что в жизни бывают ситуации, не поддающиеся объяснению.

Мадемуазель резко замолчала, потом продолжила давать Софи инструкции на завтрашний день.

Софи пришла в бурный восторг от Петергофского дворца. Построенный по приказу Петра Великого на южном берегу Финского залива как царская летняя резиденция, он действительно походил на Версальский дворец. После того как они побывали на расположенной поблизости даче Елены Петровны, где отобедали, компания отравилась на прогулку в Петергофский парк. Елена Петровна хлопотала, обустраивая дачу, наполненную ласковым теплом солнца и ее собственной веселостью.

— Она не любит деревенской жизни, — пояснила Софи фрейлейн Браун. — Тихая жизнь в поместье — не для нее. Здесь, она будет видеться со своими друзьями и наслаждаться красотами Петергофа.

Софи тоже считала, что это как нельзя лучше подходит любящей общество и развлечения Елене Петровне, которая привезла с собой свои самые роскошные платья, чтобы во всеоружии встретить золотое лето, распахнувшее ей свои объятия.

После обеда князь и его кузина отправились прогуляться по саду.

— Все это чепуха, мой дорогой Петр, — говорила по-французски Елена Петровна. — Вряд ли можно найти более снисходительного барина, чем вы. Боюсь, ваша снисходительность и есть причина всех этих разговоров о вольности крепостным. Не вольность им нужна, а твердая рука.

— Боюсь, милая Елена Петровна, мы никогда не достигнем согласия в этом вопросе. Наши взгляды противоположны. Я верю в свободу для крепостных. Вы считаете, что менять ничего нельзя. Но я предвижу самые мрачные последствия, если мои взгляды не разделят остальные.

— А я предвижу самые мрачные последствия, если это произойдет, — засмеялась Елена Петровна. — Довольно, мой дорогой Петр. Порядок вещей в этом мире предрешен, так что не стоит пытаться изменить его. Одни рождены править, другие — служить. Да, кстати, я как следует, не поблагодарила вас за подарок. Упряжка лошадей, что вы мне подарили, будет самой великолепной в Петербурге.

Даже у балерины Анны Егоровны нет таких, — добавила она с невинным видом, — а ведь поговаривают, будто ее содержит самый богатый человек в России.

— Вот как, — сухо заметил князь. — Рад, что доставил вам радость.

— Алексис будет просто в восторге. Я слышала от англичанки, мисс… — Елена помахала белым пальчиком в знак нетерпения и рассмеялась, — мисс Джонсон, я забыла ее имя… так вот, мисс Джонсон говорила мне, что он отдает честь лошадям, когда выезжает на прогулку. Теперь при встрече с экипажем балерины он будет ощущать превосходство! — Она искоса глянула на князя и, беззаботно засмеявшись, добавила: — Он так быстро растет. Я опасаюсь, что в скором времени мальчик перейдет исключительно под ваше влияние. Но он нуждается в отеческой руке. Смогу ли я когда-нибудь отплатить вам за вашу безмерную заботу и ласку, оказанную ему? Только вы сумеете направить его на верный путь и научите, как должным образом распорядиться вашим наследством. Не сомневаюсь, Алексис будет преданным сыном такому щедрому отцу, как вы.

— А если я снова женюсь, дорогая Елена?

Не выказав ни малейшего недовольства, Елена с легкостью ответила:

— Не думаю, что вы захотите снова жениться, Петр. Не больше, чем я. Жизнь приносит нам удовлетворение в том виде, в каком она есть, и каждый из нас наслаждается ею, как умеет. Я не желаю других детей, а вы, слава богу, любите Алексиса, как собственного сына. Разве я не права?

Князь устремил взгляд куда-то вдаль, и Елена Петровна не смогла прочесть выражение его глаз.

— Вы правы, моя дорогая. Я никогда не женюсь, — тяжело вздохнул князь.

От его слов сердце Елены Петровны радостно забилось.

Перед Петродворцом от террасы к террасе, журча, сбегали потоки воды, устремляясь от водопада к водопаду и дальше — в Финский залив. Над всем этим великолепием возвышался величественный дворец со сверкающей на солнце серебристой крышей. От подобной красоты дети, хоть и привыкшие к роскоши, пришли в бурный восторг. Куда ни кинь взгляд, везде, до самого моря, простирались сады с многочисленными статуями, прохладные аллеи и колоннады. Воздух наполняло журчание ниспадающих каскадами фонтанов, отбрасывавших радужные брызги на золотые статуи.

— Я же говорила вам, мисс Джонсон, здесь просто чудесно! Вы согласны? — щебетала фрейлейн Браун.

Они держались немного поодаль от князя и девочек. Татьяна задумчиво молчала, а маленькая Екатерина, щебетала без умолку.

— Видишь, Татьяна, — обратился к дочери князь, — там маленький домик. В нем жил основатель Петербурга в ожидании, пока будет построен его дворец. Хочешь, зайдем внутрь?

— О, папá! Я бы хотела здесь жить! — воскликнула Екатерина.

Ее голубые глаза сияли восторгом. Маленький домик, построенный в голландском стиле, выглядел почти кукольным. Девочки не желали уходить из него, а князь стоял рядом, слегка улыбаясь, но его проницательные серые глаза оставались задумчивыми. Наконец он подал едва заметный знак фрейлейн Браун, и дети, повинуясь строгому голосу немки, покинули голландский домик, раздосадованные.

Они прогуливались по широкой тенистой аллее со статуями и фонтанами по обеим сторонам. Серебряные брызги, взметавшиеся вверх, образовывали между деревьями танцующие миражи света. Вдали послышался стук копыт. Навстречу им ехал всадник. Великолепное животное послушно повиновалось хозяину, хотя, судя по раздувающимся ноздрям, было готово пуститься галопом. Всадник гордо держался в седле. С первого взгляда было понятно, что он привык повелевать. Его благородное, красивое лицо вызвало у Софи интерес, но прежде, чем она успела удовлетворить его, всадник натянул поводья и остановил лошадь прямо перед ними.

— Mon cher Prince! — произнес он, склонив голову.

— Votre Majeste.

— Император! — Фрейлейн Браун едва не задохнулась от изумления. Князь поклонился, юные княжны присели в реверансе, а Софи, и фрейлейн Браун склонились в глубоком поклоне. Когда Софи осмелилась взглянуть на мужчин, она увидела, что император спешился и взял лошадь под уздцы.

Император, высокий мужчина с благородной осанкой, улыбнулся девочкам как старым знакомым, и они, снова присев в реверансе, направились дальше вместе с гувернантками, а император, придерживая лошадь, вступил в беседу с князем.

— У его императорского величества такое доброе лицо, — заметила Татьяна. — Правда, мисс Джонсон? Когда Екатерина и я закончим Смольный, мы будем представлены их императорским величествам и тогда сможем посещать балы в Зимнем дворце.

И девочки принялись взволнованно щебетать, пока фрейлейн Браун строго не потребовала по-немецки:

— Потише, пожалуйста.

Когда два джентльмена пустились в беседу, Софи показалось, что она услышала слово «освобождение», странным образом обеспокоившее ее, словно оно имело особый смысл, пока ей непонятный. Софи осмелилась посмотреть на второго собеседника. Император, сохраняя величественность и спокойствие, приготовился оседлать лошадь. Князь стоял рядом и с поклоном ждал. Кивнув на прощание, император двинулся дальше.

Князь, присоединившись к ним, выглядел задумчивым.

— Папá, вы испугались, когда император остановился поговорить с вами? — спросила Екатерина. — Я бы еще как испугалась. Я бы не знала, что сказать. У императора такая большая лошадь, он кажется на ней великаном.

Фрейлейн Браун, идущая в нескольких шагах сзади, прошептала:

— Поговаривают, будто он задумал крамольную реформу. А как же… хочет изменить устоявшийся порядок вещей. Да только разве можно вот так сразу… Остается надеяться, что все как-нибудь разрешится само собой.

— Едва ли это возможно, встревожено заметила Софи.

— К счастью, это не наше дело. — Немка пожала плечами.

Вдруг Екатерина споткнулась, и обе женщины кинулись ей на помощь. Фрейлейн Браун опередила Софи, которая, не желая оказаться назойливой, попятилась назад и едва не упала, но князь успел поддержать ее.

— Скажите, мисс Джонсон, вы уже привыкли к нашей русской жизни? — улыбнулся он.

— Полностью.

— Полностью?

Они немного отстали от немки и княжон, и, кажется, князю было приятно, что Софи шла рядом.

— Вы умная девушка, мисс Джонсон. У вас трезвая головка, вы способны высказывать мнение по самым злободневным вопросам.

— Вы говорите о крестьянской реформе? Разумеется, я о ней слышала. И даже обсуждала с мистером Хенвеллом. Но это мало затрагивает меня.

— Но вы, несомненно, придерживаетесь самых широких взглядов и способны, открыто выразить свое мнение.

Впереди них приглушенно звучали голоса девочек. Сзади фонтаны выбрасывали высоко вверх, струи воды, образуя радужные круги на мраморных статуях. Их окружала красота. Немыслимая красота, подумала Софи, и немыслимое богатство. А под красотой и роскошью наверняка скрываются боль и страдания. Немного помолчав, она ответила:

— Не думаю, что, будучи христианином, можно владеть крепостными.

— Подобное мнение высказывалось и раньше. К тому же публично, — кивнул князь.

— Таково и мое мнение, — сказала Софи.

Он повернул голову и посмотрел на девушку. Их глаза встретились. Глубокий, испытующий взгляд князя словно удерживал ее на месте. Софи затрепетала. Этот взгляд против воли притягивал ее к себе, как тогда, при первой их встрече.

— Может, я разочаровала вас, — запинаясь, произнесла Софи. — В таком случае очень жаль, но мне нечего больше сказать.

— Не сожалейте, мисс Джонсон. Я разделяю ваше мнение. — Князь кивнул и отвел взгляд. — Присоединяюсь к нему. Хотя, скорее, это вы присоединяетесь к моему мнению. — Он сказал это тихим, проникновенным голосом, но эхо его слов еще долго звучало в ушах Софи.

Остаток дня прошел для нее необычно. Девушка привыкла быть себе хозяйкой сама, к ней всегда прислушивались мама, Аделаида и все остальные в семье. Но теперь впервые в жизни она ощутила на себе власть другого человека. Софи не могла бы выразить словами, как сильно подействовал на нее взгляд князя. Этот мужчина словно вторгся в ее интимный мир, пытаясь отыскать в ней близкое и родное существо. Казалось, на мгновение они перестали принадлежать разным мирам.

Софи почудилось, будто она видит перед собой самого обыкновенного человека. «Как странно, — думала девушка, сидя вечером за столом в своей комнате. — Я живу с ним под одной крышей. Нас разделяют длинные коридоры, однако в глубине души я всегда ощущаю его присутствие. Он вторгся в мое сердце, в мою душу… и перестал быть чужим, хотя едва ли помнит о моем существовании».

Когда она писала очередное письмо домой, то неожиданно почувствовала, что не может больше поддразнивать Аделаиду привлекательностью князя. И, расписывая красоты Петергофа, она не стала упоминать, что ей кажется, будто два года пролетят почти незаметно. Она останется в доме князя до тех пор, пока будет нужна ему. Кому она обещала это? Самой себе? Ему? Софи не знала.

В дверь постучали. Это оказалась Маша, розовощекая и курносая.

— Мадемуазель Альберт желает видеть вас, — сообщила девушка.

— Сейчас приду, — ответила по-русски Софи, ограничившись простым предложением.

Маша улыбнулась с гордостью. Она считала своей заслугой, что Софи научилась понимать ее и отвечать ей по-русски.

— Нужно, только погромче кричать, — объясняла она своей матери-прачке. — Если ты кричишь чужакам, они тебя понимают.

Софи собралась с силами, готовясь, к встрече с мадемуазель Альберт. Однако та не собиралась нападать. Наоборот, выразила удовольствие оттого, что поездка прошла с пользой. Маленькие княжны, остались очень довольны.

— Разумеется, — добавила мадемуазель, — в будущем они станут своими в Петергофе. Но сейчас дети могут быстро наскучить князю. Он обожает их, но какой мужчина, скажите на милость, сможет выдержать в подобной компании больше часа?

Софи не могла понять, к чему та клонит. Однако скоро все стало ясно.

— Фрейлейн Браун сообщила мне, что вы были просто восхитительны, мисс Джонсон. Пока она развлекала княжон, вы, судя по всему, с успехом развлекали князя. — И, словно отвечая на вопросительный взгляд Софи, добавила: — Вы смогли ответить на его вопросы — князь живо интересуется различиями между Англией и Россией.

Софи едва не рассмеялась. «Но это длилось всего несколько минут, мадемуазель. Не больше десяти», — хотела сказать девушка, но промолчала. Она почувствовала жалость к фрейлейн Браун, которая на эти десять минут полностью завладела вниманием девочек. Это просто абсурд, но даже, такая малость была бальзамом на сердце мадемуазель.

— Дети любят находиться в обществе фрейлейн Браун, — тихо произнесла Софи.

— Рада, что это так. Им лучше питать привязанность к особе, которая представляет собой стабильность, как вы изволили выразиться. А фрейлейн Браун именно такова.

Мадемуазель считает детей своей собственностью, подумала Софи. Любовь и чувство собственницы заполнили всю ее жизнь. В доме князя она появилась как компаньонка княгини еще при рождении Татьяны, а после того, как княгиня умерла родами, дав жизнь Екатерине, не могло быть и речи о том, чтобы мадемуазель Альберт покинула дом. Но постепенно она заняла в нем главенствующую позицию, прибрав к рукам бразды правления, и теперь давала Софи это понять.

— На неделе мы уедем в имение князя. С завтрашнего дня занятий не будет. Мне нужно проследить, чтобы вещи были упакованы. Так что у меня много дел! В Обухове уроки возобновятся. А пока вы можете считать себя свободной на день-два. В Петербурге столько возможностей развлечься.

— Вы так добры, — поблагодарила Софи, хотя ей было непонятно, о каких развлечениях шла речь. Однако от следующих слов француженки щеки Софи вспыхнули от негодования.

— Мистер Хенвелл выразил желание сопроводить вас к цыганам.

— Однако он не выразил подобного желания мне, — холодно возразила Софи.

— Видимо, счел, что будет приличнее сначала обсудить это со мной.

— Но ведь он не просил моей руки! — воскликнула Софи и, несмотря на все старания, рассмеялась.

— Разумеется, — ледяным тоном оборвала ее мадемуазель Альберт, — я не считаю, что вам требуется дуэнья. Вы теперь не молодая леди, нуждающаяся в протекции, а гувернантка, способная самостоятельно позаботиться о себе.

Сколько в ней злости, подумала Софи, заметив, как темные глаза мадемуазель будто впились в нее, а губы вытянулись в тонкую полоску.

— Если желаете, месье Дюбо, французский наставник…

— Я вижу, все уже обговорено! — в сердцах воскликнула Софи, поскольку, от месье Дюбо, седовласого педанта, вряд ли можно было ожидать много веселья. — Я буду рада, если мистер Хенвелл составит мне компанию. Я наслышана о цыганах и всегда хотела побывать у них.

Мистер Хенвелл нашел способ перехитрить ее. Если бы он пригласил напрямик, то получил бы отказ. Софи хватало женского тщеславия, чтобы рассердиться за то, что ее перехитрили, но в то же время почувствовать себя польщенной, так как ему это удалось.

— Вы поступите мудро, используя любую возможность развлечься, — холодно посоветовала мадемуазель Альберт. — Поскольку из-за вашей загруженности подобные случаи нечасты.

Софи поймала себя на том, что думает, какой была молодость мадемуазель Альберт. Вероятно, женщину обошли теплотой и любовью. Да и сама мадемуазель Альберт не казалась способной дарить любовь.

— Это все, мисс Джонсон. — Мадемуазель встала.

Черное платье с единственным украшением, камеей, обрисовывало ее высокую, тощую фигуру. Софи открыто встретила взгляд ее темных, блестящих огнем недоброжелательности глаз.

— Благодарю вас, мадемуазель.

Не успела за Софи закрыться дверь, как в комнату вкатилась пухленькая фрейлейн Браун.

Мадемуазель Альберт, встретила ее с неким подобием улыбки.

— Присаживайтесь, моя дорогая фрейлейн, — сказала она и склонилась над самоваром. — В связи с предстоящим отъездом нам надо многое обсудить. — Она принялась разливать чай по чашкам.

Мадемуазель Альберт находила фрейлейн Браун превосходной во всех отношениях. Она вновь нашла в ней союзницу. Интерес немки к отношениям между мистером Хенвеллом и мисс Джонсон мог привести к желаемому для мадемуазель Альберт результату.

Фрейлейн Браун жеманно прокомментировала:

— Вполне естественно, что между английским наставником и его соотечественницей возникла симпатия…

Эту симпатию необходимо поощрять любыми способами, подумала мадемуазель Альберт. Намеки время от времени… совместные мероприятия… все это могло привести к желаемой развязке — замужеству мисс Джонсон и ее удалению со сцены.