Наступил 1914 год – переломный год великой эпохи; началась Первая мировая война. Англичанин Артур Кэпел был мобилизован. Коко сильно переживала, утешением могло служить лишь то, что все кругом говорили: война не продлится и двух месяцев, даже зимней формы не надо запасать… В действительности же события развивались совсем не так, как планировалось во французском Генеральном штабе. Кейпел стал офицером по связям при маршале Джоне Френче, прославившемся еще в англобурской войне; с началом войны сэр Джон Френч, граф Ипрский назначен командиром Британского экспедиционного корпуса, направленного во Францию. Понятное дело, возлюбленный Коко был слишком занят по службе, чтобы иметь возможность отлучаться из штаба в Париж или в курортный Довиль, где пребывала оставленная им пассия.
Правду говорят: кому война, а кому – мать родна. В условиях, когда над миром разразилось гибельное проклятие, Габриэль Бонёр Шанель начала по-настоящему сколачивать себе состояние. Именно на заказах Китти Ротшильд и ее подруг, а также на заказах во время военных действий в годы Первой мировой и еще – на заказах времен так называемой русской революции 1917 года будет складываться баснословное состояние Коко Шанель.
Но как события 1914 года могли принести Коко состояние? Ведь она же не крупный промышленник, в конце концов, и не занимается поставками на фронт боевого обмундирования. Кстати, ее основной конкурент Поль Пуаре в это сложное время перейдет исключительно на выполнение военных заказов. «Она объяснит это тем, что на побережье съехалось множество элегантных дам – «им потребовались не только шляпы, но вскоре – за отсутствием других кутюрье – и одежда. У меня в ателье были только модистки. Я сделала из них кутюрье».
«Элегантность – единственная красота, которая никогда не увядает».Одри Хепберн.
У этой клиентуры не оставалось выбора, так как бутик Коко был единственным, который по-прежнему работал. Габриэль поместила в витрины изделия, которые создавала для себя, а также те, что предлагала раньше, но сильно упростив их. Шляпы теперь вовсе не украшались ничем. Это была простая и удобная мода, так сказать, мода войны, продиктованная обстоятельствами. Удивительная способность быстро приспосабливаться к новым условиям всегда будет присуща Шанель».
В курортном отеле «Рояль» разместился госпиталь, и многие женщины стали добровольными сестрами милосердия. Таково было веяние времени. Особенность лишь заключалась в том, что большинство этих мадемуазелей и мадам принадлежали к числу клиенток Шанель. А значит, ей предстояло разработать и сшить для них десятки блуз, изготовить множество специальных головных уборов, отвечающих духу времени. В помощницы Коко призвала сестру Антуанетту и подругу Адриенн, которые уехали в начале августа, когда город опустел.
Вместе с тем биографы спешат сообщить нам, что сама Коко, несмотря на ее предельно плебейское происхождение и суровую школу жизни, ни разу не посетила госпиталь, не пообщалась с ранеными. А ведь еще несколько лет назад она – начинающая швея и неудавшаяся певичка – водила дружбу с офицерами муленского гарнизона, кавалеристами-молодцами, щеголеватыми красавцами. И вдруг такое… Час милосердия – не в чести у содержанки богачей, не по нраву экстравагантной модистке, ставшей вдруг богатой женщиной. Да, неисповедимы пути Господни!
В июле 1915-го Артур Кейпел был назначен членом французско-британской комиссии по ввозу угля во Францию. Как нюанс, укажем: на тот момент 95 % французских угольных шахт оказалось на оккупированной территории, в департаментах Норд и Па-де-Кале. И здесь, в этом назначении на новую должность, тоже откровенно попахивало бизнесом.
Прежде чем приступить к исполнению новых обязанностей, Бой взял несколько дней отпуска, чтобы повезти Коко в курортный Биарриц, расположенный далеко от театра военных действий. Это обстоятельство способствовало тому, что все лучшие отели французского курорта оказались заняты главным образом испанской аристократией, у которой за многие десятилетия выработалась привычка наезжать сюда.
Естественно, в Биарриц съезжались и богатые французы, чтобы развлечься, поправить здоровье, подышать йодистым воздухом океана. В то время, как во всей остальной Франции были закрыты танцполы, то здесь, в крупных отелях, вовсю танцевали модное с недавнего времени танго.
В то время, как на фронтах войны гибли их соотечественники, Бой и Габриэль в компании с крупным сахаропромышленником Константином Сэ и другой богатой публикой наслаждались отдыхом на песчаном пляже Сен-Жан-де-Люз. В один из таких блаженных дней отдыха спутнице Артура пришло на ум: а что, если открыть в Биаррице модельное дело? Здесь ведь та же богатая, светская, снобистская публика, что и в Довиле. К тому же, грамотно рассудила Коко, Биарриц располагается гораздо дальше от театра военных действий, чем Довиль, и оттого роскошества фривольной моды будут восприниматься здесь менее шокирующе, чем в местах, близких к зонам, где люди вынуждены каждый день смотреть в глаза смерти. «В пользу Биаррица говорила также его близость к нейтральной Испании, а значит, не составит проблемы снабжение ателье Коко тканями, нитками и сопутствующими аксессуарами. Кстати, от этого выиграет и ее предприятие на рю Камбон, которое она, понятное дело, не собиралась оставлять. Как всегда, Бой авансировал Габриэль суммы, необходимые для открытия дома от кутюр с коллекцией платьев, которые она собирается дорого продать».
«Мода дарит счастье. Это радость. Но не терапия».Донателла Версаче.
Недолго думая, Габриэль сняла в Биаррице большую виллу «Де Ларральд», расположенную на рю Гардер; фасад виллы был обращен прямо на роскошное казино. Да, Коко явно не мелочилась и всегда действовала с размахом…
Это был триумф! «По салону Габриэль дефилировали многочисленные испанские аристократки, среди которых были дамы, принятые при дворе Альфонса III, представительницы богатой буржуазии из баскских провинций, Бискайи, Наварры, Арагона, не говоря уже о богатых парижанках, приехавших на побережье отдохнуть».
На рю Камбон не было недостатка в работе; общее число работниц, трудившихся у Габриэль, достигло трехсот. «А работать у нее – не в игрушки играть! Разумеется, жалованье она выплачивала аккуратно; но, беспощадная к себе, она была столь же строга и с другими и безжалостно увольняла тех, кто не слишком серьезно относился к делу». Блистательная кутюрье и одна из самых элегантных женщин Франции, Коко Шанель имела крутой нрав. Но именно это способствовало процветанию ее знаменитого Дома.
И вот, когда она стала настолько обеспечена, что могла рассчитаться с долгами, она решает вернуть своему возлюбленному все вложенные в нее деньги. Понимала ли она, что за этим может последовать разрыв? Наверняка. Но Коко была слишком горда, чтобы считаться содержанкой, и к тому же было ясно, что у них не может быть совместного будущего. К тому же накануне войны она сама заверила его:
– Пока моя нужда в тебе не кончится, я не буду знать, люблю ли я тебя по-настоящему.
Женщина дает распоряжение перечислить деньги через банк. Когда Бой узнал о поступке Габриэль, он воскликнул:
– Я считал, что дал тебе игрушку, а подарил тебе свободу…
Много позже она скажет:
– Господа Бальсан и Кейпел относились ко мне с жалостью, видя во мне бедного покинутого воробушка. А на деле я была настоящей тигрицей. Мало-помалу я постигла жизнь – точнее, училась находить средства защищаться от нее.
И в этих словах «бессмертной Шанель» вновь прослеживается идентичность с другой ее великой соотечественницей – Эдит Пиаф, которая сравнила себя с «Воробышком на балу удачи» (так называется книга воспоминаний, написанная французской певицей).
Двуполая мода
Шел 1916 год; трудности с получением добротных материалов никак не заканчивались. И тогда в какой-то момент Коко решает закупить партию бракованной ткани, завалявшейся на складах фабриканта Родье. Еще до войны текстильщику заказали крупную партию джерси, однако заказчики забраковали эту новую ткань, сочтя ее слишком суровой для мужского белья. Прознав об этом, решительная Коко скупила все, не торгуясь, да еще заказала Родье новую партию. Эта скромная ткань сродни трикотажу была сложной в пошиве, казалась невзрачной и оттого не была востребована модистками.
Но Коко Шанель уже все продумала: она имела опыт работы с трикотажной тканью, так нелюбимой ее коллегами по цеху; она прочувствовала, как можно украсить ее, применить, придать естественные формы. Ведь это лучшая ткань для ее худощавого тела!
Следует сказать, что за эталон модели для своих нарядов экстравагантная Коко принимала лишь себя, или такую, как она сама, а никак не дородных, сбитых телом модниц. Ну и что, что ее мальчишечья фигура не вписывается в общепринятые каноны красоты. Ну и что, что ей больше нравится мужской гардероб, в коем всегда есть место рубашкам, жилетам, свитерам, пуловерам, брюкам-галифе и тяжелым пальто.
Стиль конюшни – вот стиль Коко Шанель, который она навяжет обществу с присущим ей диктаторским изяществом.
В годы, когда дела в обществе шли не лучшим образом, когда молодые мужчины гибли на фронтах мировой войны, она почти инстинктивно отказывается от шикарных тканей в пользу дешевого трикотажа и грубого джерси, делая их предметом высокой моды. «Обладая чутким вкусом, она поняла, что это ей подходит – и не только ей, но и многим другим женщинам, которым доставит удовольствие эта исполненная шарма игра в двусмысленность, в двуполость, ею была открыта новая манера акцентировать внимание на женственности – не столь бросавшаяся в глаза, более размытая, но не менее эффектная». Все это даст возможность Коко гордо произнести:
– Прежде джерси шло только на нижнее белье; я оказала ему честь, сшив из него платья и костюмы!
«Женское платье должно быть похожим на изгородь из колючей проволоки: выполнять свое назначение, не заслоняя вид».Софи Лорен.
Для своих клиенток в курортном Биаррице Габриэль быстро придумывает странные новинки: платье, впервые обнажающее лодыжку и даже чуть выше; платье без талии, но с шарфом вместо пояса, небрежно свисавшим на бедра, при этом горловина открывает не корсаж, а жилет почти мужского кроя. Модные журналы тут же окрестили его «очаровательным платьем-шемизье в стиле женской сорочки от Шанель».
Справедливости ради стоит сказать, что убрать корсет из женского гардероба первым придумала не Коко, а ее основной конкурент – Поль Пуаре: в 1905 году он предложил рубашечный покрой женского платья без корсета, тем самым совершив первый шаг к полной ликвидации корсета.
Понятно, что с отъездом на войну миллионов мужчин женщинам пришлось перейти к несвойственному им прежде активному образу жизни. Новая реальность в виде обретенной свободы и независимости заставила женщин меняться не только внутренне, но и внешне. И Коко сыграла в этом процессе далеко не последнюю роль. Клиентки Коко стали носить струящиеся платья с отсутствием подчеркнутой талии, без акцента на бюст и ягодицы; отсутствие корсета и укороченные юбки делали женское тело более раскованным, но одновременно – более… простым и доступным. Пал барьер между мужчиной и женщиной в виде пышных изукрашенных нарядов, тонны мехов и бижутерии, тяжелых корсетов с кружевами, пуговицами и лентами, широкополых шляп с цветами и перьями… «Дамы недавнего прошлого, украшавшие собою трибуны ипподрома в Лоншане или Шантильи, увешанные бижутерией, точно ходячие рождественские елки, утопавшие в мехах и увенчанные экстравагантными шляпами-тортами, казались теперь анахронизмами из минувшего века». На смену этим жеманницам пришли женщины нового века: спортсменки, гольфистки, автомобилистки, деловые женщины, руководительницы предприятий, простые работницы и сестры милосердия.
Введя мальчишеский или жокейский стиль в женской моде, Коко понимает несоответствие длинных волос и тяжелых трудоемких причесок с ее новым стилем. И тогда вдруг решает, что ей очень к лицу короткие волосы, так открывается ее удлиненная шея, которой она по праву гордится. И вот весной 1917 года – с легкой руки Габриэль – в моду мгновенно входит новая прическа. Популярная газета «Журналь» сразу же подмечает феномен события, говоря, что «тенденция носить короткие стрижки распространилась среди женщин в какие-то несколько дней». Прическа, как и шитые наряды Шанель как нельзя лучше подходили для стиля «двуполой моды».
Она училась быть самой собой и учила этому других
О пребывании у родственниц модельер спустя долгие годы вспоминала: «Я воспринимала дом теток как весьма жалкий. Всюду у них стояла лакированная мебель белого цвета, обитая однообразным шелком. Мне было выделено место для сна в нише. Это так унижало меня. Иногда я чувствовала себя в полном отчаянии! Чтобы хоть как-то излить свою ненависть к окружающему меня миру, я тайком отрывала куски дерева от мебели. Какое же это было старье. Оно будило во мне желание все разрушать. Я все ненавидела. Мне даже хотелось покончить с собой». Зато Коко признается, что с детства образцом безупречного вкуса для нее были кокотки. Они выглядели роскошно, вели себя свободно и еще – они были такими чистыми! У Коко с рождения сформировалось собственное понятие продажности. О светских дамах она, к примеру, говорила: «Все они – грязные. В их присутствии меня тошнит. Аристократки – грязные и вонючие. Они тупы и беспредельно ленивы. Вот кого можно по полному праву считать содержанками. Они таковы по своему статусу. Это законные содержанки, и их я никак не могу назвать настоящими женщинами. Истинные женщины – это кокотки».
Девочка очень рано поняла, что в этой жизни единственной и главной ценностью являются деньги, ибо только они способны дать свободу и независимость. Но как может получить большие деньги девочка из провинции без гроша за душой? Ответ напрашивается сам собой: нужно продавать себя, и притом продавать дорого.
«Мне нравятся деньги прямо там, где я могу их видеть: висящими в моем гардеробе».Кэрри Брэдшоу, главная героиня сериала «Секс в большом городе».
О любви юная Коко не думала вообще. Это не значит, что она не встречалась с мужчинами и не брала у них денег. Просто любовь – нечто другое, гораздо более высокое, нежели краткая встреча, во время которой думается только о новом платье или модной шляпке. О любви Коко рассуждала приблизительно так: «У меня есть зубы, и я могу всегда постоять за себя. Не могу находиться рядом с теми людьми, которым я неприятна. Это отношение чувствуется сразу, и я ухожу первая. А уж о том, чтобы жить с тем, кому, как я чувствую, я не нравлюсь, и речи быть не может. Я не требую от людей любви: это было бы чересчур много, тем более что и сама не могу сказать, что люблю многих. Когда любишь по-настоящему, то принадлежишь любимому и телом, и душой, а это слишком много для человека».
<< Если женщина изменяет, не надо искать тут разумных причин: все дело не в разуме, а в чувствах.
<< Кокетство – это победа разума над чувствами.
<< Ничто так не старит женщину, как слишком богатый костюм.
<< Духи следует наносить туда, куда вы хотите, чтобы мужчина вас поцеловал.
<< Настоящее великодушие – это, когда прощают неблагодарность.
<< Для независимости никогда не может быть чересчур много денег.
<< Женщины хотят, чтобы их любили, на них молились и ими жили, стихотворения им посвящали, и восхищались бы без печали, целовать не переставали, и уводили в манящие дали, чтобы романы про них сочиняли, и детей от них получить мечтали, чтоб каждый жест и каждое слово выполнить со страстью были готовы, чтоб никогда ни с какой другой ты не был доволен бы сам собой. А потому, если хочешь любви, от женщины не отходи, самозабвенно ты ей служи, всю свою жизнь ей посвяти. Но если к этому ты не готов, расстанься с женщиной без лишних слов…
Первым мужчиной, чье имя хоть что-нибудь значило для Коко, стал военный Этьен Бальсан. Он был не только привлекателен, но и обладал репутацией большого оригинала. Например, Этьен, едва познакомившись с Коко, предложил ей совместное проживание в его собственном замке Руаллье, не скрывая, что там же будет проживать еще одна его любовница. Подобное обстоятельство нисколько не смутило 20-летнюю Шанель. Она быстро поняла, что таким образом ей будут обеспечены выезды в свет. Кроме того, Этьен был великолепным, искусным любовником. Однако, познакомившись поближе с другой любовницей Бальсана, Эмильенной д’Алансон, Коко поняла, что в Руаллье стоит находиться хотя бы ради нее.
Эта женщина сразу же покорила Шанель. У Бальсана был явно хороший вкус. Он очень любил Эмильенну, и она олицетворяла собой тот неподражаемый стиль кокоток, что так нравился Коко и что так шокировал аристократических родственников Этьена. Шанель буквально ходила по пятам за Эмильенной, пытаясь разгадать секрет ее неповторимого стиля и особого очарования, которое составляет упоительное искусство обольщения. Коко старалась запомнить ее жесты, походку, манеру разговаривать. Она совершенно забыла об Этьене, поскольку видела перед собой нечто гораздо более ценное.
Глядя на Эмильенну, Коко в первый раз начала придумывать новые фасоны платьев и шляпок. Поскольку по натуре девушка отличалась застенчивостью и ранимостью, то ей требовалось выбрать какую-либо маску, при помощи которой она смогла бы свободно общаться с людьми. Эмильенна помогла найти такую маску, идеально подходившую для Коко, немного обиженной на весь мир, но умной и расчетливой стервы. Никто не мог так, как юная Коко, высмеять очередную аристократку, так язвительно и холодно уничтожить. Сначала высшее общество, в котором она теперь вращалась, было шокировано подобной манерой поведения, но затем все не только привыкли к выходкам Коко, но и стали находить ее мнение очень ценным. Девушка поняла, что добилась своих первых успехов: теперь она знает, как управлять людьми и всегда оставаться на высоте. Ее слушали и ее побаивались. Жан Кокто оценивал Великую Мадемуазель как судью: настолько сильно начинало тревожить чувство неловкости в ее присутствии. Казалось, она внимательно разглядывает и беспристрастно-холодно оценивает очередную жертву, после чего выносит приговор, как правило – смертный. Она могла уничтожить одной фразой, не переставая при этом очаровательно улыбаться.
С Бальсаном Коко рассталась довольно скоро. Он просто больше не был ей нужен и, кроме того, Этьен обладал излишней самоуверенностью. Наверное, общаясь с ним, Коко придумала свое знаменитое наставление: «Если вы хотите заставить очень уверенного в себе любовника воспринимать вас всерьез, срочно заведите себе второго». Именно так и поступила сама Коко.
Она очаровала Кейпела, молодого англичанина с красивыми глазами. Его глаза были невероятно синими, как летнее небо или южное море. Коко признавалась, что если бы не увидела это чудо воочию, то не поверила бы, будто подобный цвет вообще возможен в природе. Молодая женщина действительно какое-то время была увлечена им, но потом заметила, что все меньше думает о его красивых глазах и все больше – о его банковском счете. В результате ее мысли все больше концентрировались не на дивном синем цвете глаз возлюбленного, а на более заманчивом – зеленом цвете купюр.
У нее одновременно были два мужчины, красивых, умных и богатых. Они сражались за нее. Ради нее они были готовы на все. Она же, здраво рассудив, подумала, что в такой ситуации можно поймать золотую удачу, а именно – создать свой дом.
Любопытно, что, вступая в связь с Кейпелом, Коко не собиралась рвать отношения с Бальсаном. Ведь она была женщиной, абсолютно свободной от всяческих предрассудков и к тому же уверенной в своем непобедимом очаровании. Ей удалось то, что не удается практически никому, – сохранить сразу обоих любовников, притом так, что все остались довольны. Мужчины, правда, время от времени одолевали любовницу расспросами, кого же она все-таки любит больше? Коко отшучивалась, хотя в каждой шутке всегда есть доля правды. «Вот когда я стану самостоятельной и совершенно независимой от вас, тогда я смогу ответить на этот вопрос».
Это любовное трио прекрасно ладило между собой. Они замечательно проводили время. При этом их принципом была полная свобода каждого, и в первую очередь – Коко. Бальсан и Кейпел решили однажды сделать Коко сюрприз. Ей нравится шить и кроить? Пожалуйста, пусть и дальше развлекается в таком духе. Мужчины приобрели специально для нее модную лавку и открыли счет в банке.
Но для Коко мода была не развлечением. Это была сама жизнь, образ и стиль жизни. И она добилась того, что о ее стиле – стиле Шанель – заговорил весь мир. Коко произвела настоящую революцию в мире моды. Аристократки были покорены придуманными ею модными короткими стрижками, классическим маленьким черным платьем. Ее духи и костюмы стали классикой и остались таковыми по сей день.
«Стиль – это простой способ выразить сложные вещи».Жан Кокто.
Шанель работала, не зная отдыха. Она без устали придумывала новые, ни на что ранее не похожие, необычные и такие притягательные фасоны. В это время пришлось забыть о личной жизни. Конечно, короткие связи были всегда, но они нисколько не запоминались; просто иногда хотелось отдохнуть и немного расслабиться. Коко даже намеренно старалась не запоминать имен и лиц своих любовников. Ей казалось, что это мешает, это свяжет ее, станет препятствием для нее на пути к свободе. Она уговаривала себя, что все еще будет у нее впереди. Любовь обязательно придет, но только не сейчас, когда нужно так много сделать. Она еще не чувствовала себя совершенно свободной, а любить, по ее мнению, можно было только в том случае, когда ты абсолютно свободен…
Так шли годы. Мадемуазель даже не заметила, как пролетела молодость, дарившая ей такое очарование и беззаботность. Она пришла в себя только тогда, когда ей исполнилось 45 лет. Коко поняла: она едва не опоздала. Еще немного, и жизнь прошла бы, а она так и не успела бы толком узнать, что же это такое и как можно ею наслаждаться. Она знала только работу. Если бы ее спросили, что значит быть счастливой, она не смогла бы ответить.
И все же Коко узнала, что такое настоящая большая любовь и какой смысл заключается в простом слове «счастье». Все это объяснил ей герцог Вестминстерский, с которым Шанель случайно познакомилась в Монте-Карло. Она сразу поняла – это мужчина ее жизни, не похожий ни на кого из тех, что были у нее раньше. На него она могла опереться, чувствовать себя абсолютно спокойной и защищенной, а ведь именно о таком чувстве спокойствия и уверенности мечтает каждая женщина. Вестминстеру ничего не нужно было от Шанель. Он ничего не хотел, кроме любви Коко. Шанель называла его Бонни. Вместе с любимым она много путешествовала на его яхте, подолгу находилась наедине с ним в его замке Итон Плейс. В жизни Коко был уже один замок – Руаллье. Однако Итон Плейс отличался от него, как небо от земли. Здесь не было ни пошлости, ни вызывающей экстравагантности. От этой роскоши веяло аристократизмом в лучшем значении этого слова. Здесь Коко любили по-настоящему, ее уважали, ее берегли. Как трогательно Бонни собирал для нее фиалки, хотя рядом в оранжереях цвели дивные орхидеи! Но герцог считал, что именно фиалки – цветы Шанель.
Коко впервые ощутила, как чудесно стать самой собой, не надевать защитную броню, снова стать маленькой, немного наивной и счастливой девочкой. Каждое слово Бонни она воспринимала с упоением и восторгом. В нем одном сосредоточилось все ее счастье. Куда только делись ее былые истеричность, нервозность, повышенная чувственность. Раньше Коко иногда казалось, что она сойдет с ума: она так много переживала из-за ничтожных и скоро проходящих романов. На самом деле тогда ей было совсем плохо. Она жила в каком-то нереальном мире, где все хотели с ней познакомиться, быть к ней ближе, а она разрывалась на части между модельным делом и случайными изматывающими связями.
Коко чувствовала: в ее жизни наступила новая полоса. Ее любили по-настоящему глубоко. Каждый ее каприз немедленно исполнялся. Влюбленные жить не могли друг без друга. Когда же Шанель приходилось уезжать в Париж, герцог каждый день писал ей нежные и трогательные, исполненные самого глубокого чувства письма. Бонни тревожился, что письмо может затеряться в дороге или прийти слишком поздно, поэтому посылал к любимой курьеров.
Счастье было уже совсем рядом. Шанель богата, свободна, ее любят. Герцог Вестминстерский стал чаще заводить разговор о женитьбе. Правда, он был пока несвободен. В Англии уже в течение трех лет продолжался вымотавший его вконец бракоразводный процесс. К тому же герцог был аристократом и не мог не считаться с мнением родственников, а их сильно смущал возраст новой невесты Бонни и ее неспособность к рождению наследника.
Шанель безумно страдала от своего бесплодия. Она больше всего на свете хотела бы родить ребенка от любимого, но врачи заявили ей категорично: это невозможно. Однажды Шанель прочитала о новой методике, по которой комплекс физических упражнений якобы помогал забеременеть. И Коко решила поверить в чудо. Она выполняла эти упражнения каждый день, спрятавшись от всех. Но как она ни старалась, как она ни верила, чуда не произошло.
У Коко сдали нервы. Она пила и скандалила, чтобы таким образом не чувствовать раздирающей ее душевной боли. В результате английские власти решили, что больше не могут оставаться в стороне. Сам премьер-министр страны Черчилль обратился к герцогу Вестминстерскому и посоветовал учесть, что он принадлежит к высокому аристократическому роду, а потому не может позволить себе забыть о фамильной чести и достоинстве. Журналисты смаковали подробности прошлого Шанель, раскапывая одно ее любовное похождение за другим. Аристократки торжествовали: французская портниха была унижена. Естественно, после всей этой травли любовникам пришлось расстаться. Бонни не смог оказаться выше обстоятельств и перенести это тяжелое для его любви испытание. Он сдался, он же первым предложил своей невесте забыть все, что было между ними. Теперь Шанель знала: все мечты о великой и единственной любви похоронены раз и навсегда. У нее остался только ее модный дом. Больше она никогда не любила и даже не увлекалась. Она работала с утра до ночи, а для всего остального места просто не осталось. Все, что находилось за порогом ее кабинета, вызывало в ней только чувство ненависти, как когда-то в детстве. А весь мир одевался так, как придумала она. Ее платья и духи были доступны только самым обеспеченным дамам. Сама же Мадемуазель, утратив вкус к жизни, все реже поражала кого-либо новой идеей. Она больше не могла создать что-то новое. Все для нее осталось в прошлом.
У нее было только одно желание: пусть ее навсегда оставят в покое – и аристократки, которые наперебой рвутся к ней, и эти журналисты, которые хотят узнать подробности ее жизни, но ничего не узнают; все, что они напишут, будет ложью или легендой. А что еще ей оставалось, глубоко одинокой и никого не любящей. Она все чаще задумывалась: стоило ли жить? Она всегда была уверена, что поступает правильно, а вышло так, что любовь и жизнь она разменяла на сотни метров ткани и громкое название торговой марки – «Шанель».
<< Самое лучшее в люби – заниматься ею.
<< Секс – главное в жизни мужчины, а женщина – это только средство.
<< Старость не защищает от любви, но любовь защищает от старости.
<< Так вот что такое слава: одиночество.
<< Уход за собой должен начаться с сердца, в противном случае никакая косметика не поможет.
<< Чем хуже у девушки дела, тем лучше она должна выглядеть.
<< Чтобы быть незаменимой, нужно всё время меняться.
<< Я люблю, когда мода выходит на улицу, но я не люблю, когда она оттуда приходит.
За 87 лет жизни Великая Мадемуазель дала свое имя стилю одежды, костюму, Дому моды, духам. Неутомимая изобретательница, Коко Шанель создала массу нового, но прежде всего… женщину, которую до нее никто не знал.
Сиротка из приюта навсегда вошла в историю – шанелизировала весь мир. Как? У нее были свои способы.
Каждое утро Габриэль (Коко) Шанель начинала жить заново. Она методично избавлялась от груза невыгодного ей прошлого. Всякий новый день она вычеркивала из памяти все тягостное из дня вчерашнего. Детство и часть ее юности покрыты завесой тумана. Она творила свою легенду самостоятельно, придумывая факты, запутывая своих биографов. Габриэль выбросила за борт, как хлам, по меньшей мере, 10 своих лет и, осознав это, как ни странно, почувствовала, что у нее появилось больше времени. Она стала меньше нуждаться во сне, плодотворнее размышлять. Своей судьбой она доказала: из прошлого будущее вовсе не вытекает, в любой момент можно начать карьеру. Ей легко было закрыть на долгие годы главное свое детище – Дом моды, чтобы потом, в 71 год, когда ее и в расчет-то уже не принимали, вернуться в бизнес и достичь прежних высот.
Любую преграду на пути Шанель рассматривала как указатель нового направления. В начале своей карьеры она не имела права изготавливать «настоящее» женское платье, так как ее могли привлечь к ответственности за незаконную конкуренцию, ведь она не была профессиональной портнихой. Тогда Шанель стала делать платья из мужского джерси и создала на этом состояние. Подобным образом рождались все ее платья-открытия. Созидая, Коко не изощрялась, а упрощала.
Она не рисовала свои модели и не шила их. Просто брала ножницы, накидывала ткань на манекенщицу и, пока та, не шевелясь, стояла, резала и закалывала бесформенную массу материи, пока не проявлялся гениальный силуэт.
Однажды у Коко загорелась газовая колонка и опалила ей локоны. Тогда новаторша отрезала косы и гордо вышла «в люди». Так в 1917 году возникла мода на короткую женскую стрижку. До Шанель дамы обязаны были быть длинноволосыми.
Шанель не допускала в свою жизнь случайных людей, поэтому с ней почти не происходило случайных событий. Критерий был элементарен: она чутко распознавала тех, кому не нравилась, и уходила от них.
«С годами я понял, что самое важное в платье – это женщина, которая его носит».Ив Сен Лоран.
Учителем Коко стала любовь. Любовники были ее университетами. По невидимым каналам любви бесперебойно она «перекачивала» в себя знания и умения своих мужчин. Поэт Пьер Реверди, предвосхитивший Элюара, Поль Ириб, карикатурист, политик и издатель, герцог Вестминстерский, самый богатый человек в мире, великий князь Дмитрий. Каждый из них являл собой личность. А Коко до поры становилась калькой, копиркой, чеховской Душечкой. Верховой езде, смакованию устриц, английскому языку, игре в теннис, охоте на лис и кабанов, рыбной ловле, изданию газет научилась от них в совершенстве. Каждый ее мужчина привносил что-то свое и в женскую моду, и в другие ее начинания. Она не была ни химиком, ни парфюмером. Но благодаря князю Дмитрию познакомилась с выдающимся специалистом Эрнестом Бо, сыном служащего русского царского двора. Бо предоставил к услугам Шанель свои уникальные парфюмерные познания. Коко нюхала, выбирала, и сама – без нее ничего бы не вышло! – остановилась на формуле духов «Шанель № 5», состоящей из 80 ингредиентов. Впервые появился не конкретно цветочный, быстро улетучивающийся, а абстрактный, стойкий аромат, до сих пор покоряющий мир.
Коко Шанель сделала парадокс образом своей жизни и движущей силой своего таланта. До нее черный цвет считался краской бедности и траура. Женщины без причины не смели носить черную одежду. Шанель провозгласила черный популярным и роскошным. В течение пяти лет она выпускала только черное, и ее «мрачные» платья продавались, как булочки, с начинкой – с маленьким белым воротничком и обшлагами.
С Шанель начались белые женские пижамы. Вообще, она «обобрала» мужчин, ввела в женскую моду их жакеты, блузки с галстуками, их запонки и шляпы.
Независимость была ее богом, аксиомой жизни. Еще с первым любовником Коко открыла свободу, какую дают деньги, если не ты служишь им, а они служат тебе. Друзья роскошно жили за ее счет, она покрывала их огромные долги. Это был ее принцип – платить, чтобы забыть, что за нее когда-то платили. С помощью денег она победила свою застенчивость, ведь раньше в салонах она не раскрывала рта. Колоссальные прибыли даровали ей уверенность и способность говорить публично.
Внешняя красота в женщине провозглашалась ею как часть успеха, иначе нельзя никого ни в чем убедить. Чем старше дама, тем важнее для нее быть красивой. Шанель говорила: «В 20 лет ваше лицо дает вам природа, в 30 – его лепит жизнь, но приносящим ей удачу». Не случайно свои новые коллекции она всегда показывала именно пятого числа.
Идея носить сумку через плечо принадлежит Коко Шанель.
В 1926 году американский журнал Vogue приравнял по универсальности и популярности «маленькое черное платье» к автомобилю «форд».
Говорят, что Мадемуазель всегда носила на шее ножницы, привязанные на тесемке.
Ее гениальная идея была в том, чтобы английскую мужскую моду, которой грезил мир накануне Первой мировой войны, трансформировать в женскую. Она рылась в гардеробе своих великосветских любовников в поисках вдохновения.
Коко собиралась в Гранд-опера, но газовая колонка взорвалась и подпалила ей несколько прядей. Коко взглянула в зеркало, взяла большие ножницы, и… коротко обрезала волосы. На следующий день все модницы Парижа появились с короткими стрижками.
«Пожирательница гениев»
В эти стремительные, бурные годы у Шанель появилась новая наперсница, о которой она скажет в конце своей жизни: «У меня в жизни была одна-единственная подруга».
И тем самым перечеркнет все остальные близкие отношения, складывавшиеся еще в раннем детстве…
Этой незаурядной личностью, покорившей душу известной модистки, была пианистка Мися Годебска, чьим отцом был польский скульптор Киприан Годебский, пользовавшийся в свое время большой известностью в Европе. О самой девушке говорили: ноты она научилась читать раньше, чем буквы. Ее папаша слыл таким же беспутным, как и папаша Габриэль; Мися родилась (мать ее умерла сразу после родов) в момент, когда он крутил шашни с родственницей своей беременной супруги.
Урожденная Мария София Зинаида Годебска, мадам Натансон, мадам Эдвардс, мадам Серт, Мися, как называли ее на русский лад в кругах дягилевской антрепризы, и, наконец, просто Мизиа для всего художественного и светского Парижа. От французского писателя Поля Морана эта хищная красотка получила прозвище «пожирательница гениев».
Польско-бельгийская еврейка родилась в 1872 году в Санкт-Петербурге. Детство и юность провела в Бельгии, а потом навсегда переехала в Париж. «Родной язык – сообщают биографы Миси, – французский, которому твердое и слегка раскатистое «р», как находили ее друзья, придавало особый «славянский» шарм». Такая подмена понятий о картавом «славянском» р возникла ввиду необычного наплыва русских революционеров еврейской национальности, говоривших с таким характерным акцентом.
Когда Мисе исполнилось пятнадцать лет, она получила приглашение на придворный бал. Прибыв во дворец и увидев в зеркале милую девушку в платье из голубого тюля с широким муаровым поясом, девушка пришла в такой восторг, что захотела поцеловать ее. Что и сделала: подошла к зеркалу и… коснулась губами собственного отражения. Весьма впечатляет, не правда ли? Этот эпизод раскрывает внутреннюю сущность роковой кокотки, сыгравшей свою странную роль в истории XX века.
Однако после успеха на балу Мися отказывается возвращаться в монастырь Сакре-Кер, куда ее пристроил отец и его третья супруга. И тогда, заняв у друга отца деньги, девочка сбегает из Парижа в Лондон. Что дало повод судачить, что в английскую столицу девушка бежала со своим любовником, который был на 40 лет ее старше. Уже через два месяца бесстыдница вернулась в Париж; и это уже была «совсем другая Мися – взрослая, независимая, знающая себе цену. Средства на жизнь зарабатывала уроками музыки, которые давала Бенкендорфам – семье русского посланника в Париже», – сообщает нам журналист И. Оболенский.
«Ходите всегда так, как если бы за вами следовали трое мужчин».Оскар де ла Рента, американский модельер.
В 1893 году, в возрасте 21 года, девушка вышла замуж за своего кузена Тоде Натансона. Тадеуш Натансон – один из трех сыновей польского еврея-банкира. У братьев Натансон ходил в знакомых весь литературный и художественный Париж; четыре года назад ими на деньги родителей был основан ежемесячник «Белый журнал», с которым сотрудничали лучшие писатели эпохи. 300 тысяч франков, полученных от бабки в качестве приданого, Мися истратила за один день, оставив их не где-нибудь, а в лучшем бельевом магазине Брюсселя. В этом – высокий стиль куртизанки мирового уровня!
О своем муже она, не стесняясь, судачила с подругами: «Во время занятий любовью с ним я составляю меню завтрашнего обеда».
Супруги владели огромной квартирой в Париже на улице Риволи, и одними из первых обзавелись роскошной яхтой. Благодаря деньгам и влиянию мужа их дом становится одним из самых популярных в Париже. Вот несколько характерных эпизодов, раскрывающих нам сущность лучшей подруги Коко. Что из ее поведения почерпнет для себя Коко Шанель?!
Вот Миси получает письма от Марселя Пруста, и даже не распечатывая их, приказывает складывать в коробку из-под шляп. Вот знаменитый летчик-ас Ролан Гаррос умоляет ее совершить с ним полет над Парижем. Вот Пабло Пикассо предлагает ей стать свидетельницей на его свадьбе с русской балериной Ольгой Хохловой и крестной матерью новорожденного сына. Вот ее супруг приходит к ней с мольбой уговорить актрису Лантельм, исполнительницу главной роли в его пьесе «Потерянный попугай», стать… его любовницей. О времена, о нравы! Кстати, Лантельм приняла Мисю и поставила условие: жемчужное ожерелье, миллион франков и сама Мися, в которую была влюблена актриса (однако через день, испугавшись, одумалась и согласилась принять ухаживания Эдвардса).
«Ничего не делает женщину более красивой, чем вера в то, что она красива».Софи Лорен.
А по вечерам Мися Натансон выходит из своей квартиры на Риволи, доходит до набережной Сены, где была пришвартована роскошная яхта, поднимается на палубу и, устроившись в кресле-качалке с бокалом белого вина, вздыхает: «Неужели и дальше моя жизнь будет такой же беспросветной?»
Интересно, а какую реакцию у вас вызывает подобная дамочка?
Пока супруг изменял Мисе, она крутила роман то с Альфредом Эдвардсом, то с испанским художником Хосе-Марией Сертом, за которых она последовательно выйдет замуж. В 1905 году Мися, разведясь с Натансоном, вышла замуж за толстого бизнесмена Эдвардса, владевшего среди прочего газетой «Матэн». Воспылав к дородной красотке страстью, Эдвардс буквально вырвал ее из объятий супруга. Прожили они вместо до 1909 года, чтобы соединиться браком с модным художником и декоратором, каталонцем Жозе Марией Сертом. Сын промышленника, он был не менее богат, чем его предшественник, но более образован. Коренастый и словоохотливый коротышка писал полотна гигантских размеров, украшавшие храмы и будуары. Его слабость – пристрастие к алкоголю и морфию, и этим он «вознаградит» и свою возлюбленную подругу Миси.
Благодаря каталонцу в жизнь кокотки среди прочих впишется «безумный русский» – Сергей Дягилев (Серт сведет ее с ним в 1908 году во время премьерного показа «Бориса Годунова» в парижской Опера), гениальный устроитель «Русских сезонов», рекламе которых Мися отдаст столько сил. Их странная дружба продолжалась больше двадцати лет. Дягилев говорил, что Мися Серт (к тому времени у нее была уже эта фамилия) – единственная женщина, на которой он мог бы жениться. Жениться? В 1913 году, оказавшись в Венеции в номере Дягилева, она стала свидетельницей, как он среагировал на телеграмму о женитьбе своего главного любимчика Вацлава Нижинского. В мгновение ока вся гостиничная мебель была разрушена.
Дягилев посчитал поступок своего протеже предательством; разве не он писал так трогательно, так страстно в своем «Дневнике»: «Я хочу танцевать, рисовать, играть на рояле, писать стихи. Я хочу всех любить – вот цель моей жизни. Я люблю всех. Я не хочу ни войн, ни границ. Мой дом везде, где существует мир. Я хочу любить, любить. Я человек, Бог во мне, а я в Нем. Я зову Его, я ищу Его. Я искатель, ибо я чувствую Бога. Бог ищет меня, и поэтому мы найдем друг друга». И вот – этот нежный искатель Нижинский нашел своего единственного бога, вернее, богиню…
Об этом страстном танцоре его друг Игорь Стравинский скажет предельно точно: «Нижинского мало назвать танцовщиком, в еще большей степени он был драматическим актером. Его прекрасное лицо, хотя оно и не было красивым, могло становиться самой впечатляющей актерской маской из всех, какие я видел».
Властный Дягилев категорически возражал против замужества своих танцоров и балерин. К примеру, один из его биографов С. Федоровский, пишет: «Он допускал кое-какие исключения лишь в тех случаях, если такая связь оборачивалась социальными преимуществами и денежной выгодой». Так, балерине Лидии Лопуховой, ставшей женой влиятельного английского экономиста Кейнса, было разрешено остаться в труппе. И здесь можно привести замечательные слова Р. Херрода, написавшего биографическую книгу о члене Палаты лордов Кейнсе, сказанные им в адрес русской жены британского экономиста и бизнесмена, а в ее лице – в адрес всех русских балерин (и не только), вышедших из Российской империи: «Лидия стала первостепенной личностью. Она была хорошей и верной женой, никогда не уклонялась от трудностей. Это создание, созданное из воздуха, полное юмора и эмоциональности, вступило на суровый путь долга как человек, которого с юности воспитывали в строгости. Быть может, глубокая, уравновешенная русская душа помогла ей пронести тяжелое бремя жизни с терпением и благородством. Ее веселость была нескончаемой, ее дух всегда оставался высоким. Никто не слышал ни слова жалобы, и не только слова, но и шепота, ни вздоха. То, что она давала, шло от ее доброй природы и истинной любви».
…Друзья Дягилева не раз жаловались Мисе на Дяга. «Этот грязный эксплуататор», – возмущался Лев Бакст. «Он свинья и вор», – уверял Игорь Стравинский. Мися всех слушала, всем сочувствовала и за все платила; на ее средства похоронили Сергея Павловича Дягилева.
В 1929 году Мися вместе с Коко Шанель приехали в Венецию. Они вместе застала его при смерти, вместе проводили в последний путь. Саму Мисю в последний путь провожала Шанель, с которой ее связывали тридцать лет тесной дружбы.
Несмотря на обмен колкостями, Шанель и Серт оставались самыми близкими людьми. Шанель пришла Серт на помощь, когда ее второй супруг Хосе-Мария увлекся грузинской художницей Русей Мдивани и попросил Мисю о разводе. Но и Мися помогала Коко залечивать душевные раны после неудачных интрижек и романов.
Оставшись без возлюбленного, Мися сумела сохранить дружбу не только с ним, но и с его новой пассией, более того – Мися даже подбирала для нее обручальное кольцо. Свет судачил: они живут в одном доме, втроем… вполне вероятно, так оно и было.
Когда Хосе-Мария Серт умер, в дневнике Миси появилась запись: «Вместе с ним для меня исчез всякий смысл существования». Результатом пережитого стала почти полная потеря зрения. Утешением ее последних дней стал морфий. Она открыто употребляла наркотики, делая себе уколы прямо на улице. Однажды ей даже пришлось сутки провести в полицейском участке среди проституток и бродяг, так как ее имя было обнаружено в списке торговцев наркотиками. Коко Шанель не раз пыталась вытащить подругу из наркотической зависимости, спасала от беспросветной депрессии и даже выезжала с ней в санаторий в Швейцарию. Но все было бесполезно. В 1950 году, в возрасте 78 лет Миси не стало.
Любопытно, что в мемуарах Миси имя Коко не встречается ни разу. Утверждают, что таковым было желание самой Шанель. Мол, она сама хотела написать о себе, сочинив такую же прекрасную сказку о своей жизни, как и ее подружка.
Уже почти совсем потеряв зрение, Мизиа Серт продиктовала воспоминания, в которых рассказала историю своей жизни. На самом деле в ее книге «Мизиа» о некоторых важных событиях сказано расплывчато, какие-то эпизоды романтизированы, о чем-то она умалчивает, где-то говорит полуправду, а то и вовсе придумывает. Она предстает перед читателем наивной, беспомощной, незащищенной «маленькой девочкой» (как она себя называет), избалованной, но чистой и самоотверженной. Знавшие Мизиа люди, прочтя ее мемуары, иронично улыбались и говорили, что в них есть все, кроме настоящей Миси.
«Покупайте меньше, выбирайте лучше и делайте это сами!».Вивьен Вествуд, британский дизайнер.
Родившись под именем Мария София Ольга Зинаида Годебска, она осталась в истории как любимая модель Ренуара и Тулуз-Лотрека, муза Стравинского и Равеля, героиня Марселя Пруста и Жана Кокто. Ее портреты, написанные кистью великих художников, можно увидеть в музеях разных концов света – в Лувре и Метрополитен в Нью-Йорке, в Норфолке, штат Виргиния, и в Лионе, в Лондоне и Тель-Авиве, в
парижском Музее современного искусства и в Хьюстоне, Берне, Брюсселе, Дрездене, Цюрихе; не говоря уже о том, что они хранятся во многих частных коллекциях. Ей посвятили свои сочинения Стравинский, Равель и Пуленк, Малларме и Верлен писали ей стихи. Она была другом Дягилева и Пикассо. Стала прообразом героини романа Кокто «Самозванец Тома» и двух персонажей в «Поисках утраченного времени» Пруста. О ней написали в своих дневниках Поль Клодель и Андре Жид. Причем писали не только самое лестное. К примеру, Кокто как-то прозвал ее «молодой тигрицей с нежным и жестоким личиком кошечки». Поль Моран написал: «Мизиа – капризная, коварная, объединяющая своих друзей, чтобы иметь возможность поссорить их потом Пожирательница гениев, влюбленных в нее…». То же подтверждал и Пруст. В унисон им Филипп Бертело говорил, что ей не следует доверять того, что любишь. А вот Коко в разговоре с Марселем Хедрихом скажет о подруге: «Не будь Миси, я так и умерла бы полной идиоткой».
Русская каша от Коко
Каким образом имя изысканной и неподражаемой мадам Шанель, чье имя стало синонимом французского шика, связано с русским национальным блюдом? О! Это занятная и трогательная история, которая началась в 20-х годах прошлого века. С рецептом гречневой каши связаны важнейшие события в жизни этой дамы…
С Вальтером Шелленбергом Коко дружила всю жизнь. В объятиях других мужчин она вспоминала его глаза: бездонные, мудрые, насмешливые… Во время вой ны он не раз выручал ее из затруднительных ситуаций, а незадолго до победы союзников предупредил:
– Уезжай из Парижа. Я за тебя волнуюсь. Впрочем, если бы Коко и послушалась его, это вряд ли спасло бы ее от преследований. Как и всех, кто оставался в Париже во время оккупации и ладил с режимом, Шанель обвинили в коллаборационизме и сотрудничестве с немцами. Ее даже ненадолго посадили в тюрьму, что оскорбило знаменитую кутюрье до глубины души, и она решила покинуть Францию… Впрочем, вдали от родины Коко долго жить не смогла, через несколько лет она вернулась и заняла подобающее место на олимпе высокой моды. Омрачало ее жизнь лишь одно: от Вальтера, осужденного по приговору Нюрнбергского суда, не было никаких известий. Только в 1951-м адвокаты добились досрочного освобождения.
Узнав, что Шелленберг поселился в Швейцарии, Коко немедленно выехала к нему. Встреча получилась грустной и трогательной: Вальтер сообщил подруге, что болен раком.
Коко, понимая, что его дни сочтены, делала все возможное, чтобы Вальтер не чувствовал себя одиноким. Она не выпускала из рук кулинарной книги, выискивая рецепты диетических блюд, эта белоручка даже трогательно вызвалась сама ему готовить: бульоны, всевозможные каши. Коко научилась варить даже овсянку, столь нелюбимую в молодые годы… Она вспомнила и о гречневой каше с апельсинами, рецепт которой когда-то написала ей княжна Романова, эмигрировавшая из России. Шанель дала ей работу в своем Модном доме и полюбила ее как старшую сестру. Мария Федоровна много рассказывала Коко о России, ее культуре, истории, кулинарных традициях…
Сколько было радости, когда в шкатулке, украшенной драгоценным жемчугом, обнаружился почти истлевший листок с автографом Мари Романовой! Шанель целый вечер разбирала буквы на пожелтевшей бумаге, исписанной мелким, аккуратным почерком: «Взять фунт гречневой крупы, просеять через крупное сито и прожарить на небольшом огне. После чего сложить в глиняную посуду и добавить столовую ложку масла». Что такое «просеять», Коко себе даже представить не могла, а потому решила действовать по-своему.
– Милый, нынче я приготовлю тебе любимую кашу этого изверга… как его звали? Ну того ужасного русского царя? – с порога огорошила Вальтера Коко, вбежав к нему в переднюю.
– Иван Грозный, дорогая.
– Но к чему нам такая экзотика? – Шелленберг пожал плечами. – Впрочем, как знаешь… Кухня в твоем распоряжении, вот только Лиззи я отпустил. Коко надела фартук и решительно подошла к плите.
«Как он постарел, похудел, лицо осунулось, и только мудрые и насмешливые глаза остались теми же», – Шанель почувствовала прилив нежности к верному другу. Через полчаса Вальтер заглянул на кухню:
– Мне скучно одному. Когда же ты закончишь?
– У меня все почти готово, дорогой… Правда, я не знаю, что получилось!
Коко смущенно улыбнулась.
– Если бы Мари знала, что я соберусь готовить кашу сама, она написала бы все гораздо проще. К тому же… – Коко пожала плечами, – откуда я знаю, где тут что лежит! У твоей служанки страшный беспорядок…
Шелленберг улыбнулся, было забавно видеть эту изысканную даму в фартуке и с половником в руках.
– А еще мне нужен какой-то «мелко порубленный костный мозг»… Что это такое? – Коко сделала смешную гримасу.
– Не знаю, но ты можешь придумать замену этому варварскому ингредиенту. – Вальтер сжал губы, чтобы не расхохотаться.
– Уже придумала: я положила куриное мясо!
– Вот и замечательно! – Подойдя ближе, он положил дрожащие руки на хрупкие плечи женщины. – Знаешь, я бы хотел жить с тобой долго-долго и каждый день есть эту русскую кашу.
Через год Вальтера не стало. Коко пережила его на двадцать лет, но никогда не забывала о нем.
Поридж от Коко Шанель
овсяные хлопья 1 стакан
сливки или сгущенное молоко 0,5 стакана
сахар, соль, корица по вкусу
очищенные грецкие орехи
ломтики груши
листья мяты
Всыпать хлопья в подсоленную воду (1 стакан), довести до кипения и варить 3–4 минуты. Добавить в кашу сливки или сгущенное молоко, сахар и варить еще 2 минуты. При подаче на стол посыпать корицей, украсить ядрами грецких орехов, тонкими ломтиками груши и листьями мяты.
