В кухню Маколеев вошли Улисс и его самый лучший на свете друг – знаменитый Лайонель Кэбот. Что ни говори, это была настоящая дружба, хотя Лайонель и родился на добрых шесть лет раньше Улисса. Они вместе слонялись по улицам и вместе глазели по сторонам, как могут слоняться и глазеть по сторонам только самые близкие друзья: непринужденно и не испытывая насущной потребности в беседе.

– Миссис Маколей, – сказал Лайонель. – Я пришел спросить, можно Улиссу пойти со мной в публичную библиотеку? Моя сестра Лилиан послала меня сдать книгу.

– Идите, – сказала миссис Маколей. – Но почему ты не играешь с другими ребятами – с Агги, Альфом и Шэгом?

– Они… – начал было Лайонель, но потом смущенно замолчал. – Они меня прогнали, – признался он. – Меня не любят за то, что я глупый. – Он молча поглядел на мать своего закадычного друга. – Разве я глупый, миссис Маколей?

– Конечно нет, Лайонель, – ответила миссис Маколей. – Из всех соседских мальчиков ты – самый славный. Но не сердись на других ребят – они ведь тоже хорошие.

– Да я и не сержусь, – сказал Лайонель. – Мне они очень нравятся. Но всякий раз, когда мы играем и я делаю хоть малюсенькую ошибку, они меня выгоняют. И даже ругают нехорошими словами, миссис Маколей. Стоит мне сделать что-нибудь не так, они на меня злятся. И сразу говорят: «Хватит, Лайонель». Тогда я знаю: мне лучше уйти. Иногда мне не удается поиграть и пяти минут. А то возьму да и напутаю что-нибудь с самого начала. Тогда они сразу говорят: «Хватит!» А я даже не понимаю, где я напутал. Мне хочется знать, что я должен делать, но никто мне ничего не объясняет. Каждую субботу они меня прогоняют. Со мной водится только Улисс. Только он со мной играет. Но когда-нибудь они еще пожалеют! Когда-нибудь они еще прибегут ко мне и попросят, чтобы я им помог, – ну а я возьму и помогу, и тогда им будет обидно, что они меня прогоняли. Дайте мне, пожалуйста, попить.

– Сейчас, – сказала миссис Маколей.

Она налила мальчику стакан воды, и тот выпил его до дна, причмокивая, как пьют все мальчишки, пока вода еще кажется им самым вкусным напитком на свете.

– А ты разве не хочешь воды, Улисс? – спросил Лайонель у своего приятеля.

Улисс кивком подтвердил, что тоже хочет воды; миссис Маколей налила и ему. Когда он выпил весь стакан залпом, Лайонель сказал:

– Ну а теперь, пожалуй, сходим в публичную библиотеку.

И приятели отправились в путь.

Сидя за завтраком, Гомер Маколей наблюдал за своим братишкой. Когда мальчики ушли, он спросил мать:

– А Маркус в детстве был похож на Улисса?

– В каком смысле?

– Да ты же знаешь, какой у нас Улисс: все его занимает, вечно он чем-то поглощен. Ничего не рассказывает, но жизнь его полна самых увлекательных событий. Все люди ему нравятся, да и сам он всем по душе. Многих слов он еще не знает, а читать не умеет и вовсе, но ты его почти всегда поймешь, стоит только на него поглядеть. Понимаешь, что он тебе хочет сказать, хоть он и молчит. Маркус был тоже такой?

– Маркус и Улисс родные братья, – сказала миссис Маколей, – так что Улисс в чем-то похож на Маркуса, но не совсем.

– Улисс когда-нибудь будет великим человеком, правда, мама?

– Нет, – улыбнулась миссис Маколей. – Не думаю… во всяком случае, в общепринятом смысле слова… Но он, конечно, будет великим, потому что он по-своему велик и сейчас.

– И Маркус тоже был такой, когда был маленький? – спросил Гомер.

– Конечно, все вы в чем-то похожи друг на друга, – сказала миссис Маколей, – но не во всем. Маркус не был таким непоседой, как ты. Ему, разумеется, тоже всегда чего-нибудь недоставало, но на свой лад. Он был ребенок застенчивый и охотнее проводил время один, а не с людьми, не то что Улисс. Маркус любил читать, слушать музыку, а то и просто посидеть сложа руки или сходить куда-нибудь далеко на прогулку.

– А вот Улисс души не чает в Маркусе, – сказал Гомер.

– Улисс всех любит. Всех людей, до одного.

– Правильно. Но Маркуса больше других, и я даже знаю почему: Маркус все еще ребенок, хоть он уже и в армии. Наверно, каждый ребенок хочет найти во взрослых людях что-нибудь детское. И если уж найдет его в ком-нибудь – любит этого человека сильнее других. Мне хотелось бы, чтобы и взрослый я был похож на Улисса в детстве. Мне он так нравится, пожалуй, больше кого бы то ни было, если не говорить о всей нашей семье. Он тебе рассказывал, что с ним вчера произошло?

– Нет, не сказал ни слова. Мы обо всем узнали от Агги.

– Что же он тебе сказал, когда я привез его домой из телеграфной конторы?

– Ничего, – ответила миссис Маколей. – Пришел, сел, послушал музыку, а потом мы поужинали. Когда я его укладывала спать, он сказал: «Большой Крис». И тут же заснул. Я понятия не имела, кто такой Большой Крис, пока мне не рассказал Агги.

– Большой Крис вытащил Улисса из западни, – сказал Гомер. – А потом заплатил Ковенгтону двадцать долларов за то, что поломал эту дурацкую штуковину. Говорят, будто это западня, но, по-моему, врут. Не думаю, чтобы она могла поймать что бы то ни было, кроме Улисса. Никакой зверь не полезет в такую замысловатую ерунду. На кого Улисс похож больше всего?

– На отца, – сказала миссис Маколей.

– А ты знала папу, когда он был маленький?

– Да что ты! Как я могла его знать? Твой отец был на семь лет старше меня. Улисс такой, каким ваш отец оставался всю жизнь. – И вдруг миссис Маколей почувствовала, что ее переполняет счастье, несмотря на все, что принесла ей жизнь, и все, что ждало ее впереди. – Ах, – сказала она, – слава Богу, мне так повезло! Мои дети не просто дети. Они – настоящие люди. А ведь они могли быть для меня только детьми, и тогда мое счастье было бы не таким полным. Вчера ночью ты плакал потому, что стал человеком, одним из миллионов людей на земле, и вступил на жизненный путь, полный удивительных приключений. Вокруг тебя – мир, где столько непонятного – и хорошего, и дурного, и прекрасного, и уродливого, великодушия и жестокости; но все это вместе составляет единое целое – нашу жизнь. – Она помолчала, а потом добавила очень мягко: – Ты плакал вчера ночью даже во сне.

– Да ну? – Гомер удивился: он этого и не подозревал.

– Твой плач разбудил Улисса; он пришел и разбудил меня. Я слышала, как ты плачешь, но ведь на самом деле плакал вовсе не ты.

– А кто же? – спросил Гомер.

– Мне знаком этот плач, – сказала миссис Маколей. – Я слышала его не раз. Это плакал не ты. И не какой-нибудь другой человек. Это плакало все живое. Ты узнал, что такое горе, и вышел на свою дорогу; впереди тебя ждет много всяких ошибок – ах, сколько чудесных ошибок тебе предстоит совершить! Я скажу тебе за завтраком, при свете дня, то, что не решаются говорить даже сокровенно, во мраке ночи, – ведь ты только что встал от горького сна, и я должна тебе все сказать. Какие бы ошибки ты ни совершал, не пугайся их и не бойся новых ошибок. Положись на свое сердце – оно у тебя доброе – и ступай вперед. Если ты упадешь, обманутый или сбитый с ног, а то и сам споткнешься, – поднимись и не вздумай идти назад. Часто будешь ты смеяться и еще не раз будешь плакать, но смех и слезы всегда будут сопутствовать друг другу. Ты не станешь растрачивать себя на мелочные или низкие поступки – тебе будет некогда, ты до них не опустишься; ведь твой ум жаден, а воображение – богато.

Миссис Маколей улыбнулась чуть-чуть смущенно и подошла к сыну.

– Извини меня, – сказала она, – я день и ночь твержу тебе то, что человек предпочитает узнавать сам; но я верю, ты меня простишь.

– Ах, мама! – Это было все, что ответил Гомер.

Он встал из-за стола и захромал к окну. Оттуда он посмотрел на пустырь, на Августа Готлиба и его дружков, которые с азартом гоняли футбольный мяч.

– Что у тебя с ногой? – спросила миссис Маколей.

– Ничего, – сказал Гомер. – Разок шлепнулся оземь. – Не оборачиваясь к ней, он продолжал: – Знаешь, ма, ты, верно, самый замечательный человек на свете. – Он засмеялся чему-то, что увидел в окне. – Агги снова завладел мячом. А мне уж не до игры. Зайду в телеграфную контору. Я обещал прийти на случай, если понадоблюсь. – Он пошел к двери и остановился. – Да, – сказал он, – чуть было не забыл. Мистер Гроген – знаешь, наш ночной телеграфист – попробовал вчера один из бутербродов, которые ты прислала с Бесс. Он велел сказать тебе спасибо. Вот я и передаю тебе его благодарность.

Гомер ушел. Мать услышала, как он раза два тряхнул велосипед, проверяя, хорошо ли надуты шины, а потом обогнул дом и покатил к телеграфной конторе. Она взглянула на то место, где он только что сидел за столом, и явственно увидела Мэтью Маколея, который разглядывал ложку, точь-в-точь как ее разглядывал Гомер. Потом он поднял на нее глаза.

– Кэти, а Кэти! – позвал он.

– Что, Мэтью? – спросила Кэти.

– Кэти, – сказал Мэтью, – Маркус скоро пойдет за мной.

Наступило молчание.

– Знаю, – сказала Кэти и принялась за работу.