Визит Лонк де Лоббеля пришелся на самое неудачное время. Во-первых, Иван Максимович оказался дома. Во-вторых, Елена Александровна была чем-то рассержена. Она плохо слушала гостя и отвечала ему невпопад. Иван Максимович вышел из своего кабинета только затем, чтобы пожать Лонк де Лоббелю руку, и тут же, сославшись на нездоровье, вернулся к себе.

Елена Александровна пожаловалась:

Просто не знаю, что за эти два дня сделалось с мужем. У него какие-то большие неприятности.

И Лонк де Лоббель с сожалением отметил это для себя: нельзя начинать с человеком тонкое и сложное дело, если у этого человека крупные неприятности. Он полюбопытствовал: а чем же расстроена и отчего так рассержена сама Елена Александровна? Лонк де Лоббель знал отлично, что дела мужа ее мало интересовали. Елена Александровна, напрашиваясь на сострадание, стала рассказывать про дворника Арефия, которого укусила собака и оттого он не посыпал дорожки песком, потом про мужика — оборвыша и попрошайку, который ужасно ей нагрубил и оскорбил ее. Лонк де Лоббель, состроив самое внимательное лицо, не слушал Елену Александровну. Все это — он знал — затянется на долгое время и ни хорошего разговора, ни хорошего обеда в этом доме сегодня не будет. Уйти уже сейчас? Или еще посидеть, на что-то надеясь?

Он все же решил остаться. И не зря. Гнев и досада Елены Александровны иссякли неожиданно быстро. Отметив это, Лонк де Лоббель завел свою обычную болтовню, чтобы затем незаметно перейти и на серьезный, интересующий его разговор. Он начал нахваливать Елене Александровне прелести железнодорожного путешествия и стал приглашать ее поехать с собой.

Вы всегда меня зовете куда-нибудь ехать, — кокетливо отозвалась на это Елена Александровна.

И Лонк де Лоббель улыбнулся: все пошло по знакомой дорожке.

Я по натуре своей вечный путешественник, — объяснил Лонк де Лоббель, — а для путешественника нет ничего желаннее, как странствовать вместе с любимой женщиной.

Зачем же вы тогда зовете меня?

О! Я хотел бы путешествовать только с вами…

Но как же я могу поехать без мужа? — Это был хотя и наивный, но ребром поставленный вопрос.

Лонк де Лоббель предпочел на него пока не ответить.

Путешествие в вагоне — одно из самых увлекательных и приятных, — сказал он, — особенно когда дорога проходит по дикой, безлюдной местности. Горы, реки, скалы, обрывы — все это мелькает перед глазами путешественника, не утомляя, простите, его ног. Вы слышали, мадам, о проекте железпой дороги Канск — Аляска?

Да, я немного слышала. И вы мне говорили, и Ваня говорил, — сказала Елена Александровна. — Но ведь ездить по железной дороге очень опасно. Бывают крушения.

Очень редко. Но когда осуществится постройка этой дороги, из России можно будет без пересадки уехать прямо в Америку.

А скажите: в каком вагоне ехать опаснее всего?

Мм… Обычно… считают, что в заднем.

Мы не поедем в заднем вагоне?

Нет, не поедем. В нем действительно очень опасно.

Да, вдруг воскликнула пораженная Елена Александровна, — но зачем же тогда вообще задний вагон к поезду прицепляют!

Лонк де Лоббель успел выхватить носовой платок и прикрыть им лицо.

Достоинства нового проекта… — успокоившись, начал он.

Мсье Августин, простите, — перебила его Елена Александровна, — но я ничего не понимаю. Почему все говорят об этом проекте как о чем-то ужасном, а вы его хвалите, защищаете? Я знаю — вам поручили, но если это очень плохо…

Это очень хорошо, мадам, — вдохновенно сказал Лонк де Лоббель, — и неправы те, кто говорит о нем плохо.

Ну как же! И Ваня говорит, и Роман Захарович всегда говорит. Он недавно из Иркутска вернулся, я слышала, он рассказывал, что и там тоже отзываются. плохо. Что же это такое?

В Иркутске не могут плохо говорить! — с деланным недоверием воскликнул Лонк де Лоббель. — Вы, вероятно, ослышались.

— Н-не знаю… Нет, я хорошо слышала.

Но кто же там плохо говорит?

Роман Захарович называл. Второвы, Бревновы, Ко-рабельников — это все купцы городские. Потом Марков и Воробьев — у них там фабрики и заводы. И еще много. Кажется, даже сам генерал-губернатор что-то такое сказал…

Лонк де Лоббель откинулся на спинку стула.

Роман Захарович всегда интересные новости привозит. Но что еще?

Ах, если бы я умела рассказывать! Это все такие скучные мужские разговоры. Всегда о чем-то таком… Вы знаете, мсье Августин, когда приходит Роман Захарович, я погибаю от скуки. Вы — единственный, с кем интересно разговаривать. Только, — Елена Александровна слегка шевельнула бровями, — только если вы не защищаете какие-то проекты.

Лонк де Лоббель погладил ей пальцы:

И даже мой проект… всегда быть с вами?

Елена Александровна не отняла руку. Слегка склонясь к Лонк де Лоббелю плечом, она заговорила возбужденно:

Вы знаете, мсье Августин, Роман Захарович рассказывал — и потом они с мужем очень поспорили — о каком-то профессоре Ясинцеве. Этот Ясинцев будто бы считает, что Сибирь наша совсем отдельная страна. Ну вот, как Италия или Япония. Разумеется, только холоднее… И что у нас должно быть все совсем свое — я не знаю, как это? — но будто бы мы и управляться тоже сами как-то должны… Я не поняла, как же тогда царь — тоже свой, сибирский, или будет один и на Россию и на Сибирь?.. Ну… и торговать тоже по каким-то своим ценам мы станем. Ученые будут свои и… словом, ничего я не поняла. Как вы считаете, мсье Августин?

Лонк де Лоббель смотрел па нее с восторгом. Елена Александровна поощрительно чуть-чуть еще придвинулась к нему. Но Лонк де Лоббеля сейчас занимала совсем не она. Великолепная мысль пришла ему в голову. Профессор Ясинцев… Его теории о самостоятельном политическом развитии Сибири, о собственной культуре, науке, искусстве, о местном, независимом от метрополии самоуправлении… Некоронованные короли! Один царь па всех или отдельный царь для Сибири?.. Ха-ха-ха!.. Кто-кто, а Лонк де Лоббель отлично знает, что такое в демократической, республиканской Америке некоронованные короли!.. Что такое хотя бы Эдвард Генри Гарриман!

А в этом споре, мадам, ваш супруг был на чьей стороне? — замирая в ожидании ответа, спросил он. — За профессора Ясинцева или против пего?

Елена Александровна страдающе съежилась:

Ах, как мне противны эти мужские споры!.. Ну, конечно, он был за профессора Ясинцева.

Лонк де Лоббель взлетел па вершину счастья. Теперь-то он действительно был готов обнять и расцеловать Елену Александровну! Предложить ей руку, сердце… все, что угодно!

Какая отличная комбинация вдруг обрисовалась перед пим! Как мог оп прежде выпустить из поля зрения такую возможность! Ведь о стремлениях профессора Ясинцева и круга его сторонников Лонк де Лоббель знал давно. Он угадывал в профессоре Ясинцеве большую общественную силу, по как эту силу использовать в выгодных для него целях, он не знал. Теперь все сразу предстало очень простым и ясным. Похоже было на шараду или магический квадрат, которые, иной раз кажется, и решить никак невозможно, а заглянешь в ответы — досада возьмет: ведь только чуть-чуть надо было подумать!..

Боже мой! Первое. Как было не понять! Вот борются два человека. И это пе спортивная, а самая серьезная борьба. Один человек очень сильный, другой слабый. Слабый не думает победить, он просто хочет вырваться. Он упирается в грудь сильного, отталкивается от него. И бесполезно. Но тут подходит третий. Протягивает руки слабому, и тот хватается за них и с помощью этого третьего вырывается. Ведь если протянуть руку профессору Ясинцеву и его сторонникам, они непременно возьмутся за нее. Возьмутся, не думая, почему она им протянута. Возьмутся только потому, чтобы выскользнуть вместе с Сибирью из крепких объятий Российской империи. И тогда Лонк де Лоббель поставит эту внутреннюю общественную силу Сибири на службу американскому синдикату, своему хозяину!.. Отличпо!.. В самом деле: почему Сибирь должна быть зависимой от России и не зависимой от Америки? И не наоборот?

Второе. Да не через Елену Александровну, не через эту женщину, надо влиять на кремнистого Василева, а через профессора Ясинцева, влиять той общественной силой, которая краем своим захватила уже Василева. О, если за Ясинцевым пойдет Василев, то и Второвы, и Бревновы, и Корабелышковы — все за ним повернут головы. Чудесно!.. Пусть они пока не поддерживают проект Лонк де Лоббеля, пусть они пока только пропитываются неприязнью к своей метрополии, России, пусть цепче держатся за идею независимой Сибири — и потом время сделает свое. Оттолкнувшись от России, они обязательно упадут в объятия Америки. Только теперь раздуть, раздуть эти пастроения. Превосходно! Линия воздействия на промышленников и финансистов найдена!

Лонк де Лоббель, схватив мягкую, податливую руку Елены Александровны, стал ее целовать.

Августин… Августин…

И оба вздрогнули, услышав глухо донесшийся до них сквозь несколько дверей бешеный выкрик Ивана Максимовича:

Вон!.. Вон отсюда!.. Вон!

Елена Александровна выдернула руку, вскочила, испуганно глядя на Лонк де Лоббеля.

О боже! Августин… Он, наверное, помешался.

Мадам, одну минутку… — Лонк де Лоббель загородил ей дорогу, хотя Елена Александровна пикуда не собиралась бежать. — Я сейчас…

Он бросился на голос и увидел Василева возле распахнутой двери своего кабинета. Иван Максимович бил Лакричника, зло, остервенело.

Мерзавец! Мерзавец! — хрипел он. — Я тебе покажу…

Лакричник пятился, прикрывая голову от тяжелых кулаков Ивана Максимовича.

Господин Василев, господин Василев, — повторял Лакричник дрожащим голосом, но с явной угрозой, — о вашем поведении будет также сообщено…

Десять тысяч! — с издевкой выкрикивал Ивап Максимович. — Вот тебе десять тысяч! Отдам и двадцать, да не тебе… И свидетельницу твою к черту сейчас же выгоню!

Лоик де Лоббель поспешил спрятаться в портьерах. А Иван Максимович, вытолкав на улицу Лакричника, вбежал снова к себе в кабинет и так грохнул кулаком по столу, что подпрыгнула и перевернулась чернильница. Лонк де Лоббель выскользнул в парадную дверь, ни с кем не простясь.

Лакричник сидел посредине пыльной дороги, прикладывая грязный платок к разбитой губе и возведя глаза к небу, затянутому серыми дождевыми облаками. Возле него собирались люди.

— Я вас всех, уважаемая публика, — драматически говорил он, приглашая собравшихся подойти ближе, — я вас всех прошу стать свидетелями и очевидцами жестокого избиения честных людей стяжателем и бессовестным корыстолюбцем Иваном Максимовичем Василевым…

Брызгали редкие капли дождя…

В гостинице Лонк де Лоббеля ожидало шифрованное письмо из Нью-Йорка.

«Ваша деятельность, — писал ему Гарриман, — заслуживает одобрения. Экономические сведения, собранные вами в разных городах Сибири, ценны. Похвально, что вы завербовали определенную группу лиц, влиятельных в Сибири. Благодаря вам мы знаем теперь уязвимые стороны нашего проекта, те именно, на которые обрушат свой удар его противники. Для начальной стадии — незаметного изучения общественного мнения и, главным образом, экономики Сибири — сделано многое. Продолжать то, что вы делали до сих пор, будут ваши люди. А вам пора переходить на другой метод: менять тактику «тихого угла» на бешеный шум вокруг проекта. Ясно, что сопротивление проекту встретится весьма серьезное, ни инженерной только его стороной, ни тем более коммерческой широкий круг людей не взволнуешь. Надо взвинтить нервы всему миру, оглушить его! Дать сеанс массового гипноза! Увлечь проектом — ученого в Оксфорде, адвоката в Вероне, бюргера в Дрездене, фермера в Австралии, рикшу в Нагасаки, субретку в Марселе, ростовщика в Константинополе, содержателя притона па Гавайских островах! Пусть пресса всего мира безумствует, воет от восторга: начинается невиданное в истории человечества-предприятие! Победа над океаном, победа над безлюдной сибирской тайгой, победа над пространством! Прямое железнодорожное сообщение: Вашингтон — все столицы мира! Развитие торговли, промышленности, расцвет пауки, культуры. Из девятнадцатого века человечество вступает сразу в двадцать второй век! Кто устоит против магии этих слов! Глупцом будет выглядеть тот, кто станет сопротивляться! Вы понимаете? Потом мы к этому прибавим деньги.

Лонк! Вот вам приказ. Немедленно отправляйтесь на Аляску. Вы инженер и «изучаете берег и дно Берингова пролива». На Чукотке это же будут делать Гардинг и де Виндт. Пресса уже шумит. Затем вы едете в Париж, там выступаете публично. Афиши, афиши! Реклама! Делаете доклад в Сорбонне, издаете книги, брошюры, проспекты. Шум в прессе усиливается. Вы добиваетесь приема у президента, вы заставляете всех банкиров Франции заинтересоваться вами. Бейте во все колокола, кричите на всех перекрестках,! Газеты вас перекричат! Не бойтесь этого вихря. Он может быть только недостаточным и никогда — чрезмерным. Поэтому разжигайте страсти — и только разжигайте! Но запомните: речь пока идет о проекте Лонк де Лоббеля. Гениального инженера, дерзновенного ученого. Слишком много в наше время говорят об экспансии Америки, и это может повредить делу, — поэтому проект ваш, а мы — в стороне. Мы выступим только тогда, когда будут нужны крайние меры…»

Лонк де Лоббель пробежал взглядом самый конец письма.

«…На ваш текущий счет в Номе-на-Аляске переведено пять тысяч долларов. Эта сумма принадлежит лично вам и не входит в обусловленную по контракту…»

Да. Гарриман жмет на все педали. Он уже видит Сибирь своей. Оттого вдруг свободнее потекли деньги. Ну что ж, надо пользоваться случаем. Надо ехать, выполняя приказ Гарримапа. Аляска — так Аляска. Париж — так Париж. Сегодня Шиверск, завтра Сорбонна. Платили бы доллары…

Весело насвистывая, Лонк де Лоббель начал укладывать чемоданы.