Начальник третьего отделения милиции, и по совместительству, заместитель начальника уголовного розыска города Кривова Андрей Викторович Колодников подъехал на место происшествия в девятом часу утра. Невысокого роста, с большой головой, со смешной, семенящей походкой большого пингвина, он курил уже четвертую сигарету за утро. Красноватое, нездорового цвета лицо, было озабочено. Густые усы сильно старили его, Андрей выглядел значительно старше своего возраста, но он и не собирался выглядеть моложе, все же он должен быть начальником не только по должности.

Этот дом по улице Строительной, номер шесть, он помнил прекрасно. Район был еще тот, из-за криминала и ужасной запущенности по коммунальной части сюда никто не хотел переезжать. За последние десять лет в этом доме было три убийства и несколько случаев тяжких телесных повреждений. Первый, кого Андрей увидел у подъезда дома, был его подчиненный, майор Алексей Шаврин, абсолютно лысый мужчина лет тридцати пяти с глубоко посаженными внутрь глазами. Оперативник, позевывая, стоял в дверях подъезда, и так же курил сигарету.

— Ну, что тут у тебя? — спросил Андрей, пожимая руку своему подчиненному.

— Да, фигня. Алкаш вывалился с пятого этажа. Там кусок мяса, ни лица, ничего нет. Упал давно, ночью еще, это нашли его в шесть утра. Закоченел уже весь, отрывать от асфальта пришлось. Мозги вон до сих пор на асфальте остались, примерзли. Его уже все, того, увезли в морг.

— Откуда ты знаешь, что он алкаш? — спросил Колодников.

— Да, ты квартиру его посмотри, типичный бомжатник. И соседей его опросили, тоже ничего хорошего не могли про него сказать. Собственно, и они все такие же. Не дом, а филиал вытрезвителя.

— Ну, пошли, посмотрим на этот твой бомжатник.

Шаврин выкинул окурок, и они поднялись на пятый этаж.

Квартирку действительно нельзя было назвать уютной. Пожелтевший от времени и никотина потолок дивно сочетался с серым цветом древних обоев. Засранная мухами сороковаттная лампочка еле освещала "банкетный стол", обильно украшенный докуренными до «фабрики» сигаретными бычками, кусками засохшего хлеба, зелеными, скрюченными попками соленых огурцов, и прочими остатками давно употребленной пищи. Кроме стола и трех старинных табуретов, единственным предметом спальной мебели в комнате был старый, продавленный диван. Около стола трудился эксперт, Игорь Масленников, кудрявый парень лет двадцати пяти. Колодникову он нравился. Парень был хорошо настроен к своей работе, и азартен, не отбывал номер, как некоторые из его коллег. Коротко кивнув криминалисту, Андрей продолжил обход квартиры.

Колодников лишь взглянул в сторону кухни, но заходить туда не стал. За полтора десятилетия работы в органах он до тошноты насмотрелся на подобные места обитания российских алкашей.

— Да, классический бордильеро, — пробормотал Андрей.

Шаврин подал ему несколько бумаг.

— Вот его документы. Николай Иванович Паршин, пятьдесят два года, пенсионер. Не женат, не судим, не состоял. Детей нет. Родственников тоже. Обрати внимание — за день до этого он выписался из этой квартиры, но никуда не прописался.

Колодников поморщился. Последний факт намекал на некоторое осложнение в столь простом и ясном деле.

Дверь, только прикрытая майором, снова открылась, и в комнату решительно вошла красивая девушка лет двадцати пяти, в кожаном плаще, с непокрытой головой. Она была классической брюнеткой, с черными глазами, с очень черными же волосами, и ярко накрашенными губами. Все это еще больше подчеркивалось природной белизной лица. Ольга Леонидовна Малиновская, старший следователь прокуратуры, и исполняющая обязанности заместителя городского прокурора, в последнее время отошла от традиции обильно выделять свои глаза тенями, и только чуть подводила глаза карандашом и красила ресницы. Это было не прихотью моды, а результатом критики ее гражданского мужа, майора милиции Юрия Астафьева. Но и без этого на ее лице невозможно было не задержать взгляд.

— Доброе утро, Ольга Леонидовна, — поздоровался с ней Колодников.

— Доброе утро, Андрей Викторович. Ну, что тут у вас хорошего?

— Да, что тут у нас может быть хорошего, в первый день зимы? Одно и то же — труп, и никакой романтики. Алкаш ночью выпал из окна. Честно говоря, я бы такой факт только приветствовал. Хватит коптить небо, если от него пользы никакой, только вред.

Ольга была с ним не согласна.

— Ну, это вы уже загнули, господин майор. А как же такое понятие как гуманизм?

Но Андрей сегодня был настроен пессимистично.

— Гуманней будет пристрелить всех этих алкашей и наркоманов, гуманней и для них, чтобы они так не мучались, и для всех остальных, нормальных людей. Прикиньте, сколько квартир тогда освободится, сколько денег, что государство платило этим "алкоголикам в законе", всем этим молодым кривовским пенсионерам, которые оттарабанили на вредном производстве десять лет, и в пятьдесят уже на пенсии, — он потряс паспортом покойного, — сколько их останется в казне. А в пятьдесят два они кидаются с балкона по причине беспробудной пьянки. Да и нам, нам тогда столько работать не придеться выполнять. Все преступления сократятся процентов на семьдесят.

— Надо внести проект этого закона в госдуму, — со смехом предложил Шаврин.

— Ага, постарайся, Лёшка, донеси его до народных избранников, — согласился Колодников.

— А что, девять грамм в голову это гуманней, чем медленное повышение квартплаты, платы за свет и газ, — снова поддел Алексей.

Этот ни к чему не обязывающий ментовский треп был прерван неуместным, не по делу и времени заливистым смехом. Смеялся криминалист.

— Нет, это ж надо, а?! — воскликнул он, отсмеявшись.

— Что такое, Игорек, что такого нашел смешного? — подошел поближе к столу Андрей.

— Забавный этот ваш мужичок. Похоже, прежде чем выпрыгнуть с балкона, он очень тщательно вымыл и бутылку, и стакан. Ни одного отпечатка на посуде, и даже запаха спиртного нет.

Все четверо переглянулись.

— Да, это уже интересно, — протянул Колодников.

В это время снова открылась дверь, и вошел Павел Зудов, оперативник почти двухметрового роста, с большой, весьма соответствующей его торсу головой. Классическими чертами лица Павел походил на мифического нибелунга. Зато голос у него был необычно грудной, в интонациях похожий чем-то на женский. Он кивнул головой Малиновской, и заявил: — Соседка напротив, из сорок второй квартиры, говорит, что к Паршину в последнее время часто приезжали двое: черноволосая женщина лет тридцати, и очень высокий мужчина лет сорока пяти. Приходили к нему с пакетами, уходили пустые. Раз она видела, что они его сажали в машину, куда-то отвозили.

— Да, вон, в кухне бутылок двадцать из-под этой паленой, осетинской водки, — сообщил Шаврин.

— Это не Сонька ли Зубаревская тут у нас побывала? — предположил Колодников.

— Похоже, что она, — согласилась Малиновская. — Уж очень она похожа по всем приметам.

— Она-она, — подтвердил Зудов. — Старушка запомнила и машину, кофейного цвета «Жигули». Как я понял — шестой модели.

— Ну, что ж, может хоть в этот раз удастся прищемить ей хвост? — размечтался Колодников. — Обязательно нужно отправить анализы этого прыгуна на гистологию. Что-то мне кажется, не зря они тут посуду помыли.