Два отставных подполковника продолжали работать против своих нанимателей. По этому поводу между ними произошла даже короткая дискуссия.

— Как-то нехорошо получается, — сказал Мазуров, как всегда находившийся за рулем своей машины, — они нам деньги платят, а мы на них же компромат ищем.

— А нечего законы нарушать, — парировал Косарев. — Они что, не могли работать не нарушая законов? Ты как, прикинул, примерно хоть, какими они там ворочали бабками?

— Миллионами.

— Вот! А им еще больше надо было. Психов начали сажать, поджоги. Ты что, прикрыл бы их, если бы все это открылось?

— Нет, конечно.

— Ну, вот и не думай тогда по такой херне, не забивай себе голову. Тут мораль в сторону — вор должен сидеть в тюрьме.

Они чуть помолчали, потом Мазуров спросил: — Как сын?

— Поправляется. Гусев молодец, золотые руки. Рана затягивается прямо на глазах. Он Сашке сделал медсправку, так что в школе тоже все нормально.

— Это хорошо.

В этот раз они ехали по адресам тех двух психбольных, что там неожиданно покончили жизнь самоубийством. По первому адресу в квартире уже жили совершенно другие люди, встретили они отставников настороженно, и Косареву пришлось на ходу придумывать какие-то фантастические истории.

— Да, мы вот племянники Анатолия Ефремовича. Узнали, случайно, что он умер, вот, решили узнать, не осталось от него тут писем, фотографий.

— Нет, ничего тут не было, — отрезала хозяйка, дама уже пенсионного возраста. Ее пузатый муж в трусах и майке, в это время сопел за ее спиной. — Он же, говорят, психбольной был?

— Да был, но он же не всю жизнь таким был. Да и умер как-то неожиданно, мне кажется, врачи это за ним не усмотрели.

— Как это не усмотрели? Вон, соседи говорят, на дом даже к нему приезжали.

— В самом деле?

— Да. Прямо в тот день и были, как он повесился.

— Что ж они его, забрать с собой не могли?! — якобы разозлился Косарев. — А кто это говорит?

— Да вот, соседка напротив. Она за ним видно, присматривала, — хозяйка коротко хихикнула, — наверняка поджениться хотела, да квартиру эту отхватить, для детей. Да только не вышло у ней.

— А может, у ней, что и осталось от нашего дядюшки? — радостно оживился Косарев. — Письма там разные, фотографии.

— Пошли, сходим, — согласился второй «племянник».

Невольную рекомендацию операм дала новая хозяйка квартиры главной свидетельнице.

— Нин, — сказала она, когда та приоткрыла дверь, — это племянники твоего соседа, этого, повесившегося.

— Ой, неужели Толик и Витя?! — восхитилась та, пропуская их в дверь. По возрасту она была ровесницей своей соседки. — Проходите на кухню. Вы, значит, все же с Севера приехали?

— Ну да, — не моргнув глазом, подтвердил Косарев, — приехали дядьку попроведать, а тут вот такая история. Его уж, оказывается, и на свете нет.

— Ой, как нам всем жалко Анатолия Ефремовича! Такой симпатичный был мужчина, спокойный, не пьющий. А то, что временами он начинал заговариваться, ну с кем этого не бывает. И тут вот раз — и повесился.

— А, правда, что в тот день к нему врачи приезжали? — спросил Мазуров.

— Да-да, были, аж трое. Один пожилой такой, солидный, высокий. Второго я знаю, он у нас раньше в цехе грузчиком работал, Мишка Ковальчук — здоровый парень! Вон, как шкаф мой, таких же размеров. Он как от нас ушел, это в году девяносто первом, как эта вся херота в стране началась, и наш завод накрылся, так он в психушке и пристроился.

— А третий кто был? — оборвал ее Косарев.

— Да, малый такой парень, я и не помню его. Серый он какой-то. Помню только, что он как раз под мышкой Мишки проходил, тот дверь открыл, у нас железная же, а тот прошел, не пригнувшись. Я еще так посмеялась.

— А они не хотели в тот день дядю забрать с собой? В диспансер? — спросил Косарев.

— Да нет. Кто ж знал, что так вот все будет? Я же буквально через полчаса начала стучаться к Анатолию Ефремовичу, — она чуть задумалась, — да нет, даже через двадцать минут, как раз сериал кончился. А он не открывает. Я ему звонить по телефону — тоже ничего. Я подумала, что у того с сердцем что-то. Оно у Анатолия Ефремовича прибаливало, и часто. К перемене погоды, с волнения какого, прихватывало его. Ну, тут уж я подняла шум, вызвали слесаря, участкового, открыли, а он висит, бедненький.

— А где он висел? — спросил Мазуров.

— А, в зале, прямо на люстре. У него люстра была старинная, помните?

— Ну, как же!

— Семейная реликвия, — согласились на два голоса «племянники».

— Вот на ней он и висел. Она же тяжелая была, настоящий хрусталь. Вот он ее и укрепил так, что она и не только свой вес, но и его еще выдержала.

— Да, жалко дядю, — вздохнул Косарев, потупив глаза.

Тут до хозяйки начало доходить мысль о том, что племянники могли потребовать вещи дяди. А та самая люстра сейчас висела у ней в зале.

— Вы, как, насчет наследства то? — осторожно спросила она. — Может, квартиру обратно отсудите? Полгода то еще не прошло, по закону можете ее еще вернуть.

Косарев небрежно отмахнулся.

— Да, зачем нам. Мы на Севере на три квартиры заработали. Ну, мы тогда пойдем. Спасибо вам за участие, всего хорошего.

— Вам спасибо, что не забываете вашего дядюшку. Помяните его хорошо.

— Конечно!

— Напьемся сегодня до ужаса, — пообещал Мазуров.

По второму адресу им даже не пришлось заходить в дом. Около подъезда топтались четыре старушки, дышавшие в перерывах между сериалами свежим, морозным воздухом. Они охотно поделились с мнимыми родственниками подробностями последнего дня жизни Анны Тимофеевны Морозовой. Как оказалось, и ту в ее роковой день посещала такая же делегация из трех человек. Одна из женщин даже хорошо знала врача.

— Иван Тимофеевич, Зильберман. Хороший доктор, я была у него один раз на приеме, когда после смерти мужа уснуть не могла неделю. Он какие-то таблетки выписал, велел валерианку пить, и все как рукой сняло.

— Рукой у тебя сняло не потому, что валерианку пила, потому, что ты тогда с Вовкой Казаченко сошлась, — парировала ее соседка.

Та всплеснула руками.

— Вспомнила! Я же с ним через полгода сошлась, после Мишки то, а через два года уже похоронила.

По словам соседок, Морозову нашли мертвой спустя два часа после отъезда делегации из дурдома. Что было неясно, никто не мог вспомнить примет третьего члена этой команды. Маленький, серый, неприметный.

Еще через час они нашли оперативника, который работал по этому делу. Это был Сергей Денисов.

— Ну да, помню я оба эти дела, — согласился он.

— Кто их закрыл? — первым делом поинтересовался Косарев.

— Как кто — прокуратура.

— А кто был следователь?

— Касимов.

— Маратик?

— Ну да.

— Там все было чисто? — спросил Мазуров.

— В каком смысле? — не понял Сергей.

— Ну, чего-то странного не было?

Тот задумался.

— Так детали, небольшие, — признался Денисов.

— Ну? Какие? Какие они небольшие? — настаивал Косарев.

— Две стругационных полосы на шее, у старика. Так, словно он дважды душился. Потом, тетка эта оборвалась со своей веревкой. Мы нашли ее лежащей на полу. Но она уже была мертвая, та сразу, видно, окочурилась. Да! Эдик Крылов сказал, что у этой тетки были странные синяки на запястьях. Так, словно ее кто-то держал во время смерти, а та очень сильно вырывалась.

— Интересно!

Денисов продолжал вспоминать.

— Веревки в обоих случаях были несерьезные. Бельевые, тонкие. Деда то они выдержали, он весил как молодой баран, а вот тетку эту — нет. В ней килограмм сто было, не меньше.

— А вы знали, что в день смерти к ним обоим приезжали люди из дурдома? — спросил Косарев.

— Ну да! Так они у нас и проходили основными свидетелями. Доктор этот, как его, с такой, еврейской фамилией…

— Зильберман?

— Ну да! Он сказал, что хотел положить эту тетку, у ней было явное обострение, но в тот день они везли какого-то больного на рентген, и отложили ее госпитализацию на завтра.

— А про старика он что сказал?

— Там он по-другому говорил. Что, дескать, дед был в хорошей форме, очень жизнерадостным, и они не ожидали такого эффекта.

— А его, между тем, нашли висящим всего через двадцать минут после отъезда всей этой делегации, — напомнил Косарев.

— Почему через двадцать минут, через два часа, — поправил Сергей.

— Кто сказал про два часа? — удивился Мазуров.

Денисов задумался, вспоминая.

— Разве тут упомнишь. А, сам доктор и сказал! Он спросил, когда мы обнаружили тело, и сказал, что за два часа до этого они заезжали к нему.

— А показания соседки? — настаивал Косарев. — Разве они не входили в противоречие с его показаниями?

— Какой соседки? — не понял опер.

— Соседки напротив! Ты что, не снимал с нее показания? — Удивился Мазуров.

— Не знаю я никакой соседки. Да я вообще видел только этого доктора! — признался Денисов.

Сергей нервничал все больше.

— Как это не видел? Она же основной свидетель! — возмутился Мазуров. Косарев сейчас так же походил на готового к корриде быка: голова наклонена вперед, плечи подняты.

И Денисов раскололся окончательно.

— Я же вообще не был там! Не видел я там никакой соседки. На месте работал Равиль Сафиуллин, потом он ушел в отпуск, а дело сунули мне, сказали, что оно уже готово к отказному, нужно только заключение лечащего доктора и его показания. Я это все снял, отдал Касимову, и прокурор закрыл дело.

— А с этой теткой? Там как? — Спросил Косарев. — Ты тоже там не был?

— Не, там я сначала до конца был! Там все тип-топ. Там я отвечаю за каждое слово в деле.

— Слушай, а какого черта они вообще ездят к своим больным, эти доктора? — спросил Косарев.

— А у них так полагается, — пояснил Сергей. — Через определенный срок надо навещать больных, у которых возможны обострения. Как сказал доктор, у обоих было обострение болезни по этим, суи-ци-да-льным, — это слово Денисов процитировал по слогам, — мотивам. Там даже выписка из истории болезни была, примерно за месяц до этого им обоим был поставлен такой диагноз.

— И что ж они тогда их обоих выпустили, если у них было обострение? — поинтересовался Мазуров.

Денисов пожал плечами.

— Да, Бог их знает. Я же не доктор, Михалыч. Ты это у них спрашивай.

— А кто был у них там третьим, ты не выяснял? — спросил Косарев.

— Выяснял. Один больной. Они его возили на флюорографию.

— А фамилию его ты, не помнишь, конечно? — поддел Мазуров.

Сергей ухмыльнулся.

— Случайно, Иван Михайлович, но помню. У меня, конечно, пямять, не как у вас, но эту фамилию я запомнил. В армии дружок у меня был с такой фамилией — Дымчук. Я поприкалывался еще, когда ее записывал в показания, поэтому и запомнил.

— А что они этого Дымчука, каждый день на рентген возят? — спросил Косарев.

— Почему каждый? — не понял Мазуров.

— Ну, а потому, что если во второй раз они везли Дымчука, то в первый раз там тоже был невзрачный парень — больной, которого везли на рентген. И все его описали слово в слово, точно так же как Дымчука: маленький, серый, невзрачный!

Они немного помолчали, потом Косарев подвел итог:

- Надо поднимать оба дела, и смотреть, что там делала вся эта шайка. Если в первом случае там тоже был этот Дымчук, то все это очень странно!