Занимаясь привычной криминальной деятельностью, Нечай не мог не обратить внимание на такой выгодный бизнес, как торговлю наркотиками. Начав приторговывать «белой смертью», он с каждым месяцем наращивал объемы торговли «кайфом». И тут он столкнулся с сильными конкурентами. Таким видом «услуг» давно промышляли цыгане.

Первые из них появились в Энске после войны. Сначала приехали два семейства, многочисленные, грязные, шумные. Они поселились в пустующих домах в районе, именуемом Гнилушкой. Когда-то это была самая обычная деревня на окраине быстро растущего города, ничем особенно не примечательная. Но со строительством еще до революции военных заводов в близлежащее озеро Утиное начали сбрасывать отработанную техническую воду с запахом тротила. Сначала угробили озеро, а уже после второй войны, в сороковых, чудеса начали происходить и с деревней. Почему-то повысился уровень почвенных вод, и если раньше до них надо было копать добрых пять метров, то теперь в местных колодцах почти вровень с землей стояла желтая, мутная жидкость. На весь район остался только один колодец с нормальной водой, да и то в некотором отдалении, во дворе цыгана по кличке Гриша Граф.

Прямо по улицам деревни начал расти камыш и тальник, а дома, даже сработанные недавно, подвергались стремительному гниению, и хозяева с радостью продавали их за полцены все подъезжающим и подъезжающим цыганам.

Первые из них устраивались на завод и пытались честно трудиться, но подрастающая молодежь вырастала откровенной шпаной и это, как ни странно, плохо повлияло и на родителей. Потихоньку они побросали работу и занялись обычным цыганским промыслом: воровали и торговали, скупали краденое и спекулировали. Женщины ходили по городу, таская за собой сопливых детей, обзванивая квартиры и собирая подаяние, как погорельцы. Женщины постарше, те гадали около базара, назойливо приставая к прохожим. Но все это время цыгане жили бедно. Все их доходы просто съедались многочисленным и прожорливым потомством.

Впрочем, с конца семидесятых благосостояние цыган, по выражению «бровеносного» лидера страны, «начало неуклонно расти». Они хорошо усвоили преимущества товарного дефицита в стране и то, что невозможно было купить в магазинах, они свободно продавали им на рынках. Цыганские таборы кочевали теперь по железным дорогам, поражая остальных россиян неприхотливостью, шумом и стойким запахом немытого тела. Еще больше для процветания «фараонова» племени сделал незабвенный Михал Сергеич. После его указа о борьбе с алкоголизмом камыш уже не рос по дорогам Гнилушки, его вытоптали многочисленные поклонники «зеленого змия». А с началом девяностых годов в цыганском поселке уже во всю властвовал опий. Теперь даже самые бедные из них разъезжали на подержанных иномарках. Но только у одного из них, у того самого Гриши Графа стоял большой кирпичный дом с громадным сеновалом и конюшней. Все остальные так и прозябали в своих наполовину сгнивших домах, не удосуживаясь порой залатать прогнивший пол.

Может, поэтому Нечай до поры до времени не воспринимал цыган как своих конкурентов в тайном промысле, пока в августе ФСБ и уголовка не перехватили крупную партию наркотиков, перевозимых дородной цыганкой с кучей детей. Такой камуфляж не помог, эту даму вычислили уже давно, и город на три дня остался без «ширева». Все эти дни Гнилушка была просто оккупирована многотысячной толпой трясущихся в отходняке наркоманов. Прослышав об этой стихийной «демонстрации», Нечай приехал посмотреть на нее. Достаточно поколесив по разбитым дорогам Гнилушки и вдоволь наглядевшись на снулые рожи наркоманов, Нечай спросил у Рыди, неизменно сопровождавшего шефа:

— Почем нынче доза?

Рыдя ответил со знанием дела.

— Тормозни-ка вот здесь, — попросил Геннадий. Рыдя тут же остановил джип и вопросительно посмотрел на хозяина. Ему показалось, что тот считает, беззвучно шевеля губами и не отрывая глаз от толпящихся на перекрестке людей. Он не ошибся. Вскоре Нечай достал из кармана небольшой калькулятор, подсчитал примерное количество людей, находящихся сейчас на этих улицах, перемножил на стоимость одного укола, затем помножил все это на два и показал высветившуюся на табло сумму своему подручному.

— Смотри, — сказал он. — Это цыгане имеют в день.

Рыдя присвистнул.

— Неплохо!

— Плохо, — не согласился с ним Нечай. — Нужно, чтобы все это шло к нам. В следующий раз надо закупить ширева в несколько раз больше, с учетом этих.

И он кивнул головой в сторону роящихся в бестолковом кружении наркоманов.

Рыдя вопросительно глянул на «патрона». Они слишком хорошо понимали друг друга и, хотя вопрос не прозвучал, Нечай все-таки ответил на него.

— Не знаю, что-нибудь придумаю.

Они уже выбирались из проклятого района, когда внимание Нечая привлек лихой всадник, проскакавший навстречу им на вороном коне. Красная рубаха, черная, развевающаяся по ветру кудрявая шевелюра и смуглое красивое лицо не оставляло сомнений в национальной принадлежности всадника.

— Кто это? — удивился Нечай.

— А это Гриша Граф, самый богатый из них, вон его дом, на пригорке, Рыдя кивнул на стоящий в некотором отдалении большой особняк за высоким деревянным забором. — Троих лошадей держит для забавы. Это семейство уже при мне в городе появилось, в конце шестидесятых. Ходили слухи, что они из настоящих цыганских баронов. По крайней мере старшего брата Гришки, Василия, так все и звали ли — Барон. Царство ему небесное.

— И что с ним стало? — спросил внимательно слушающий Нечай.

— Убили его лет семь назад. Лихой был парень, гордый. Не чета остальным нашим цыганам. Те только и знают, что своих баб гонять по пьянке. А Васька человек был! Оскорбил его один, он за нож, порезал его хорошо. Тогда его подкараулили около дома с обрезом. Только он тоже оказался не лыком шит. Его изрешетили, но и он успел обоих за собой на тот свет утащить. А живучий какой, чертяка! Трое суток еще жил. Его врагов уже хоронили, а он еще в больнице от боли песни орал.

— Песни? — переспросил Геннадий.

— Да, тягучие такие, заунывные. А потом боль как подкатит, он и заорет ее во всю глотку, на всю больницу.

— Ты-то откуда все знаешь? — спросил, все более удивляясь, Нечай.

— Да я рос тут рядом, по соседству. Наш дом последним в этом районе русским оставался. Я уж сидел, когда его батя цыганам продал. А с Васькой мы вообще дружили. Мать их знал, тетю Зою. Суровая была женщина, властная. Даже Васька ее боялся, а ведь отчаянный был парень.

Рыдя в восхищении кивнул головой и продолжил рассказ.

— Вообще их семья отличается от остальных цыган.

— Чем?

— Более гордые, чистые, никогда не бедствовали. Вот и говорят, что будто бы сбежали они откуда-то из Молдавии или с Карпат с золотишком, а отца за это золото и убили. Гришка вон какой молодой, года двадцать четыре, а все к нему с почтением относятся, как к настоящему Графу.

— Ладно, поехали, съездим на стройку, посмотрим как там дела, приказал Нечай и уже потом, много позже, спросил Рыдю: — А этот твой Граф такой же мстительный, как и его брат?

— Наверное, — пожал плечами Рыдя. — Все-таки одно семя.

Они подъехали к строившемуся дому, и разговор сам собой иссяк. Свой дворец Нечай начал строить еще весной и надеялся к октябрю справить новоселье. Если его коллеги бизнесмены всеми правдами и неправдами пытались втиснуть свои особняки непременно в центр города, то он, наоборот, выбрал самый тихий и отдаленный от всех шумных магистралей район, самую окраину, метрах в двухстах от ближайших домов, чтобы никто не мог нарушить его ночного уединения.

Но Нечай, конечно, не забыл о цыганской проблеме. Она представлялась неразрешимой, предстояло изгнать из города без малого сто с лишним человек. Но он нашел решение этой непростой задачи.

Однажды ночью по пыльным разбитым дорогам Гнилушки долго колесил какой-то старый бензозаправщик. Со стороны казалось, что водитель что-то искал в этом районе. Временами машина останавливалась, мелькали какие-то тени, затем она снова трогалась в путь. На бензовоз никто не обращал внимания, к цыганам шли в любое время суток, ломка требовала своего и глубокой ночью. Только один из наркоманов, возвращаясь с Гнилушки со свежей дозой, мимоходом заметил другому:

— Слышь, что-то бензином пахнет.

— Да и хрен с ним, пошли быстрей, скорей бы ширнуться, — вяло отреагировал его собрат по несчастью, уже борясь с ломотой в организме.

Ну, а в три часа ночи полыхнул сразу весь район, одновременно со всех концов. Погода стояла сухая, ветреная, Нечай рассчитал даже это. Он специально дождался заморозков, они подсушили камыши и теперь они вспыхивали четырехметровыми свечами. Деревянные домики цыган горели как порох, пылала и сама земля, обильно политая бензином. Цыгане с воем и воплями выскакивали из горящих домов, тащили за собой детей и узлы с тряпьем. Как назло, пожарные машины минут пятнадцать простояли на железнодорожном переезде, блокированные бесконечным составом, вытягиваемым с территории одного из заводов. К их приезду тушить было нечего, вернее уже не стоило. Огонь полыхал так, что его торжествующий рев перекрывал плач и причитания цыганских женщин.

Первым в ограде Гришки Графа загорелся сеновал. Хозяин выскочил из дома в одних штанах, кинулся к сараю, вывести лошадей, но тут из-за угла вывернулась чья-то мощная фигура, пламя осветило его лицо, и Григорий мгновенно узнал поджигателя.

— Рыдя! — закричал он, но тот уже вскинул пистолет и выстрелил в цыгана. Пулей его отбросило назад, Григорий упал на землю, к нему с криком бросилась его жена, Радка. Рыдя выстрелил в нее дважды, и она упала, прикрыв своим телом мужа. Из-за угла дома выбежало еще два человека, и здание сразу запылало.

— Крыльцо! — прокричал Рыдя, и один из его подручных щедро плеснул из канистры на крыльцо дома. Искры, летевшие с громадного полыхающего сарая с сеном мгновенно подожгли его и сам поджигатель едва успел отпрыгнуть от взвившегося столбом огня. Размахнувшись, он кинул опустевшую канистру в дом. Рыдя хотел подойти к телам цыган, но тут беснующиеся лошади с треском выломали дверь конюшни и с громким ржанием принялись носиться по ограде, роняя с губ белую пену и чуть не снося при этом боевиков Нечая. Еле увернувшись от гнедого, Рыдя подбежал к забору и прокричал своим людям:

— Все, уходим!

Напоследок они облили бензином мощный забор с воротами и успели уехать до прибытия пожарных машин и милиции.

— Ну все, вроде обошлось! — сказал с облегчением Рыдя уже в машине, одной рукой держась за баранку, другой вытирая мокрое лицо.

— Все нормально? — спросил Нечай. Сидя на заднем сиденье, он неотрывно смотрел назад, на созданное им самим зарево. Даже его поразил масштаб стихии, пожалуй, он перестарался.

— Все как по нотам, — уверенно отозвался Рыдя.

Вряд ли он был бы так доволен, если бы видел, что произошло в полыхающем погребальным костром дворе Гришки Графа. Одно из тел, лежащих на земле, зашевелилось, приподнявшийся Григорий долго вглядывался в лицо жены. Поняв, что она мертва, он поднялся на ноги и, чуть не попав под копыта обезумевшего гнедого, повернулся лицом к дому. Пламя уже рвалось вверх изо всех окон, горели крыльцо и даже деревянный настил на земле. Гришка закричал в отчаянии, по лицу рекой текли слезы. В доме остались двое его детей.

Тут позади его раздался грохот, это один из коней, совсем обезумев от страха, попытался перепрыгнуть через высокий забор, но не смог, упал на землю и сломав шею забился в агонии, временами попадая под копыта двух остальных лошадей. Между тем от жара у Григория начали трещать волосы. Пошатываясь, он отступил назад, но спасения не было, огонь полыхал со всех сторон. В эту секунду он получил сильный удар в спину, это серая в яблоках кобыла, мечась по горящему двору, сшибла его грудью. Чудом Григорий не попал под копыта, а отлетел в сторону, к колодцу. Поглядев на него, Григорий поднялся, коленкой сшиб с высокого сруба ведро. Когда подпрыгивающий в гнезде ворот остановился, цыган, постанывая, полез внутрь сруба и, взвыв от боли в простреленном плече, начал медленно сползать по цепи вниз, к спасительной воде. До нее было немного, метра полтора, но он все-таки оборвался и замер, сидя по горло в ледяной воде.

Наверху слышался только рев пламени, треск лопающегося шифера да безумное ржание мечущихся лошадей. Но вскоре в этот жуткий хор ворвался пронзительный вой сирен, рухнул под напором мощного бампера пылающий забор и первая въехавшая во двор пожарная машина, разворачиваясь, завалила деревянный сруб колодца, погребая под его останками хозяина дома.