Как раз в те же дни Нечай отбыл с двумя телохранителями на юг, в Сочи. Он хотел завершить красивую комбинацию, начатую еще в августе, с похищения Усмонова. Именно там, в «Дагомысе», должен был отдыхать в это время узбекский «бай», привыкший к южному городу еще в то время, когда числился в номенклатуре КПСС. Нечай не стал обращаться в Саратов, по тем адресам, что под пытками сказал ему Усмонов. Это сразу привлекло бы к нему подозрение компаньонов Усмонова, не зря они держали в тайне свои каналы поставок наркотиков.

Провожая своего «патрона» в аэропорту, Рыдя не думал, что давно стал

«объектом охоты». Гриша Граф, как это говорят охотники, «скрадывал» его. Он уже выяснил, где тот живет, на чем ездит, когда возвращается домой. Гриша к этому времени приоделся, влез в один из ближайших к пустоши домов и позаимствовал у загулявших на свадьбе хозяев теплую, добротную и приличную одежду. Больше всех от кражи пострадал хозяйский пес, волкодав размером с хорошего теленка, нещадно избитый вернувшимися под утро хозяевами. Зато теперь Гриша спокойно ходил по ночным улицам, правда натянув на голову капюшон и избегая освещенных мест. Проблем с едой у него тоже не было. Доев двух небольших овечек, добытых у подслеповатого старика, он утащил прямо из сарая молодого козлика, благо погода стояла морозная и мясо хранилось хорошо. В день отлета Нечая Григорий в очередной раз осмотрел свою рану, попробовал руку в действии и решил, что теперь пора действовать.

Вечером Рыдя подъехал к своему гаражу недалеко от дома, вышел из машины и сунул в замочную скважину длинный ключ внутреннего замка. В этот момент сверху, с крыши, на Рыдю обрушилось что-то тяжелое, беспощадно отключившее его сознание.

Очнулся он не скоро в довольно странном положении. Сначала он ощутил боль в руках. Очнувшись, Рыдя понял, что висит на связанных руках и попробовал найти ногами точку опоры. Это ему удалось, он встал, только снизу раздался какой-то странный звон, но боль в кистях ослабла, и Сергей осмотрелся по сторонам. Первой он увидел — печку буржуйку, в открытой топке которой яростно плясал огонь. Рядом с печкой Рыдя разглядел что-то вроде нар с наваленным сверху тряпьем, все остальное терялось во мгле. Со стороны буржуйки тянуло теплом, а вот сзади его тело холодил сквознячок. Опустив голову Рыдя увидел, что он голый, и это его поразило больше всего. Только теперь вслед за недоумением и яростью поднялась мутная волна страха. Поняв, что в помещении он один, Рыдя попробовал высвободить руки, но оказалось, что привязан он был крепко. Подняв голову, Сергей хотел разглядеть, на чем он висит, но не увидел, все терялось в темноте, только в затылке проснулась дикая боль, и он прикрыв глаза, мучительно застонав.

Чуть оклемавшись, «адъютант» Нечая пошевелил ногами, снова вызвав лязг и звон металла. Приглядевшись, он понял, что ступни связаны цепью, по виду похожей на собачью, так что он мог стоять, и не более. Тут он выругался, попробовал еще раз освободить руки, но только до крови растер запястья. Боль остановила его ярость. Рыдя затих, и только тяжело дышал, а в голове проносились десятки мыслей. Кто? За что? Где он? Что это, месть старой воровской гвардии? Они на такое не способны, не их стиль. «Перо» в бок или выстрел из обреза вот это их методы. Неужели все-таки компаньоны Усмонова пронюхали, куда исчез их человек, но куда его привезли?

Тут заскрежетала входная дверь, но светлее от этого в подземелье не стало. Вошедший человек прошел за спиной Рыди в глубь комнаты, зажег небольшую свечку, стоящую в обрезанной баночке из-под пива. Рыдя, вывернув голову, насколько позволяли его путы, старался рассмотреть незнакомца, понять кто он. Взяв в руки свечу, хозяин медленно подошел к висящему человеку и поднял вверх колеблющееся, слабое пламя. Увидев это лицо, Рыдя забыл про связанные руки и ноги и рванулся всем те лом назад, прокричав одно только слово: — Нет!!!

Цыган усмехнулся.

— Узнал? Да, Сережа, да. Это я, Гриша Граф, пришел с того света по твою душу.

Рыдя слабо замотал головой, тщетно стараясь отогнать жуткое видение. Ведь он сам стрелял, видел падающее тело!? Приезжал он и потом, смотрел на оставшиеся от людей обугленные головешки, собранные цыганами для погребения. Там невозможно было остаться живым: все пылало, у него самого обуглились волосы на голове. Слухи о появляющейся на пепелище тени Гришки Графа Сергей воспринимал со смехом. В этой жизни Рыдя не верил ни в Бога, ни в черта, а вот теперь рад был поверить во что угодно, лишь бы прошло это наваждение. Он вглядывался в лицо призрака, тщетно пытаясь найти следы от ожогов, но заметил лишь седину, появившуюся в густой шевелюре цыгана, и лишь тогда поверил, что перед ним не привидение, а живой человек. Мертвые не седеют.

— А ты ведь дружил с моим братом, — негромким голосом продолжил цыган, — помнишь Василия?

Рыдя невольно кивнул головой. Сердце у него билось с частотой бегущего марафонца. А Григорий продолжал.

— Вы вместе гоняли голубей, а сколько раз ты ночевал у нас в доме? Не в этом, кирпичном, а в стареньком, с дырявой крышей и дырами в полу. Ты был даже на похоронах Василия, единственный не наш, не цыган. А ты знаешь, что это такое для нас. Ты хорошо знаешь наши обычаи, правда ведь, Сережа?

Рыдя побледнел. Он действительно знал многие обычаи цыган, густо замешанные на всех видах религий, от языческого поклонения силам природы до христианства. Но он понял о чем говорит Григорий. В делах мести цыгане придерживались Моисеевых заветов: «Око за око, зуб за зуб».

— Ты правильно все понял, — кивнул головой Григорий, отошел к буржуйке, поворошил кочергой прогоревшие угли, затем подкинул дров, а кочергу оставил в топке. Поднявшись он повернулся лицом к своему пленнику, в руке у него блеснуло длинное лезвие ножа. Рыдя снова дернулся всем телом, еще раз попытался вырвать из оков руки и ноги, но только застонал от боли. Тогда он закричал.

— Нет, Гриша, нет, не надо! Это не я, это Нечай все придумал, это его идея, я только исполнял!

— И до него доберемся, — невозмутимо ответил цыган, плавно провел ножом по груди Сергея, и струйка крови брызнула из-под лезвия.

Если бы кто-нибудь забрел в это проклятое место в ту ночь, то услышал бы жуткие стоны, доносящиеся словно из-под земли.