Получилось так, что все эти полгода Александр Соболев был лишен личной жизни. Сначала была учеба, интенсивная, как никогда. Потом начались не менее напряженные дежурства в боевой рубке. Сначала они работали по двенадцать часов, но из-за такого графика все экипажи уставали еще больше. Начали делить вахту на сутки. Вот только тогда все экипажи начали высыпаться. Кроме того, подоспела и третья смена. Был, правда, в личной его жизни один момент, показавшийся Соболеву забавным. Он тогда шел со смены, как всегда уставший, и навстречу ему шла черноволосая девушка с удивительно красивой фигурой и чуточку раскосыми глазами. Она решительно перегородила дорогу пилоту и, ткнув пальцем в грудь Соболева, спросила на ломаном английском языке: — Ты кто — швед?

— Нет, я русский, — ответил Александр. Девушка как-то даже обрадовалась.

— О-о! Рашен. Это тоже хорошо. Пошли, — и она поволокла ошеломленного пилота куда-то в носовую часть. Как оказалось, она тащила его в тот "тупичок интима", как звали это место между собой сербы. Им повезло, одна из кают была свободной, и уже через пять минут они оба не без взаимного удовольствия занимались весьма интенсивным сексом.

— Как тебя хоть зовут? — Спросил Сашка свою партнершу уже после окончания всего этого безумства.

— Лаура.

— Ты откуда?

— Испан.

— О! Испания, а чего глаза такие раскосые.

— У меня папа китаец, а мать испанка.

Они потрахались еще, а потом Лаура спросила: — А у тебя нет знакомых шведов?

— Зачем они тебе нужны, эти шведы?

— Я хочу переспать на этом корабле со всеми нациями. Понял?

Соболев невольно опешил.

— Ты это серьезно? Зачем это тебе надо?

— Это как русская рулетка, мне интересно, от кого я забеременею. Это можно будет потом узнать, я спрашивала ученых. Чье семя будет сильней, того и будет мой сын.

— Ну, ты даешь!

Через несколько дней он увидел Лауру, транспортирующую в "интимный тупичок" какого-то упирающегося малайца. Девушка явно решила идти в своем увлечении до конца.

А потом Соболев встретил ее, свою женщину. Он шел по бесконечному Проспекту, и увидел высокую, как он сам, под два метра, девушку. Она была одета в этот самодельный камуфляж, в кепи, явно скрывающей стриженую наголо голову. Но Александр не мог оторвать от ее лица свой взгляд. От красивых, черных глаз, больших, алых губ. И, как-то машинально, Сашка перегородил ей дорогу. Как ни странно, девушка не возмутилась, только улыбнулась и просто спросила по-английски: — Ты кто?

— Саша, — ответил пилот. — Я русский.

Она засмеялась.

— А я — болгарка. Меня зовут Софья.

Слава Богу, на этом огромном корабле не было ни одного кафе, ни одного кинотеатра и даже парка с его непременными скамейками, вечными приютами влюбленных. Узнать что-то больше друг о друге среди этой толкучки было невозможно, тем более Соболеву не хотелось вести эту потрясающую девушку в свой отсек, к этим назойливым и пошловатым морячками. Вряд ли они дали им возможность поговорить по душам. Так что они прямиком направились во все тот же тупичок, и, пока выстаивали двухчасовую очередь в отдельную каюту, выяснили друг о друге все. Оказалось, что в той, прежней жизни она была студенткой политеха и спортсменкой, баскетболистской. А сейчас она сержант в женском батальоне Ванессы Райт. В постели у них так же все было прекрасно, и ощущения Соболева были совсем другим, чем с той девушкой, китайско-испанского производства. Эта была одна сплошная волна счастья, и они очнулись только когда, в дверь начали барабанить очередные любовники.

Так что, сейчас, когда женский батальон был на планете, у Соболева был свой повод волноваться за его судьбу. Два дня прошли у женщин без потерь, пошел уже третий, и скоро их должны были вывозить с планеты насекомых. Но, именно в этот день и у Соболева появилось какое-то нехорошее предчувствие. Хотя, сначала все шло хорошо.

— Командор, последняя партия мяса погружена трюм, началась заливка жидкого азота, — доложил Накаями.

— Хорошо. Как там с китобоями? — Спросил Маккормик Клебанова.

— Забираем последнюю партию. Выгружаем их, и потом летим за девками.

— Хорошо, поторопитесь.

На побережье океана все было по-прежнему. Вечная, затянувшаяся осень, обилие мошкары и свежий ветер. Пьер Монтерье спал в своей палатке, его мало волновало то, что нужно было покидать планету. Собственно, он даже не знал об этом, просто еще двое суток назад он выключил рацию. Разбудил его грохот выстрела. Выскочив из палатки, Пьер увидел кряжистую фигуру Карл Свенсена, а перед ним, метрах в пяти — тело дельфино-тюленя. Увидев француза, швед засмеялся, и показал винтовкой на свою жертву.

— Эх, док, пока ты спишь, тут такая добыча сама в руки идет…

Его слова прервал мощный удар в челюсть. Гарпунер отлетел назад и упал на землю. От этого с его лица слетела кислородная маска. Он тут же вскочил на ноги, и получил еще один удар по лицу. После этого Пьер схватил шведа за грудки и, приподняв, закричал: — Ты! Сволочь! Ты! Ты и на Земле все уничтожил! Китов, дельфинов, тюленей! Ты и тут это продолжаешь! Он же был совсем ручной, как собака, как кошка! Он был умней тебя — гадины! Знаешь — как он смеялся! Ты когда-нибудь убивал детей?!

— Нет, — с трудом шевеля разбитыми губами, ответил Свенсен.

— А сейчас ты убил маленького ребенка! Он же привык ко мне! Он ко мне пришел, а не к тебе! Сволочь!

Откинув шведа, Монтерье подошел к телу своего друга, и, сорвав маску, упав на колени, разрыдался. За его спиной гарпунер поднялся, вытер с лица кровь, подобрал маску, подошел к французу. Немного постояв, он тронул ихтиолога за плечо.

— Это… слушай, парень. Ты прости меня. Я же не знал, что у тебя так вот. Я сам плакал, когда сосед пристрелил моего добермана. Я просто думал — тюлень, надо еще его мяса попробовать.

В это время над ними зависла летающая тарелка.

— Пошли, док. Пора уходить. Мы улетаем отсюда. Совсем.

Пьер поднялся, надел маску. Уже у трапа он обернулся к шведу.

— Ты извини, что я тебе так…

— Да ладно. Я Карлсону тоже тогда морду нехило начистил. Ничего, парень.

И они, обнявшись, поднялись по трапу.

Когда все китобои были уже на месте, и Клебанов с диспетчерского пункта собирался дать команду на старт грузовика, предназначенного для вывоза женского батальона, внезапно взревела сигнальная сирена.

— Блокировать все шлюзы, — донеслось из динамиков. — Вылет всех кораблей запрещен!

— Что такое, что случилось? — Спросил, выходя из штабной комнаты, Райт.

— У нас большие проблемы, — ответил ему Соболев. Он нажал на одну из кнопок, и на голографическом экране отразилась схематическая карта солнечной системы, и, несколько летящих извне точек. Они начали дробиться, множиться, и даже Райту все стало ясно без подсказок.

— Флот хинков? — Все же спросил он.

— Да, это они.

— Неужели нас все-таки вычислили?

— Кто его знает.

— Какие у них силы?

— Линкор и еще много всякой дряни. Сейчас попробую их классифицировать.

Через пять минут Соболев доложил: — Линкор, четыре эсминца, два каких-то завода, и пять инкубаторов.

Райт удивился.

— Заводы? Инкубаторы? Что за чушь? Странный набор для карательной экспедиции.

— Да, более чем странный.

Между тем хинки методично отрабатывали солнечную систему по извечно определенной схеме. Эсминцы вставали на боевое дежурство по краям системы, линкор заглушил основной двигатель и из его чрева начали равномерно рассыпаться черные лоскутки ромбов. Но, самое неожиданное произошло через час после начала вторжения. Один из эсминцев направился к единственному естественному спутнику планеты Богомолов.

— Приготовится к отражению атаки! — скомандовал прибежавший в рубку Маккормик. Все бомбардиры, чьи плазменные пушки были направлены в эту сторону, тут же поймали вражеский эсминец в перекрестье прицела.

— Он сближается, — доложил Соболев. — Двести километров, сто пятьдесят, сто…

— Может, нам лучше сейчас открыть огонь на поражение? — Негромко спросил Маккормик стоящего рядом с ним Райта.

— Подожди. С какого расстояния он может открыть огонь?

— Он давно уже мог его открыть. Просто с такого расстояния это будет совсем для нас убойно. Залп с пистолетной дистанции будет смертелен для линкора.

— У меня такое впечатление, словно он идет на таран, — высказал свое мнение Зорич.

— Система голографической защиты у нас работает? — спросил Райт. — Может, мы сейчас видны, как рождественский торт на витрине?

— Нет, — отозвался Накаями, — защита в норме. Со стороны мы по-прежнему большой кусок скалы.

— Тогда ждем, — велел генерал. — Замереть всем и не дышать.

Наблюдая, как точно снижается в их сторону эсминец, Соболев так же пришел к мысли о таране.

"Они что, решили, что по-другому нас не уничтожить?", — недоумевал он. Наконец, из светящейся точки корабль хинков превратился во вполне видимый параллепипид характерного, серо-грязного цвета. И он опускался все ниже и ниже.

"Сейчас он опуститься на нас, и все равно нам придется по нему стрелять", — мелькнуло у Соболева. Но, словно подслушав его мысли, темная громада начала смещаться в сторону, и, затормозив, плавно прилунилась в каких-то трехстах метрах от Ковчега. А на его борту десять человек в рубке и полтора десятка за гашетками плазменных орудий затаив дыхание ждали, что будет дальше. Но, дальше ничего не происходило. Лишь спустя три минуты Том Карлуччо доложил: — Генерал, они начали интенсивно сканировать все пространство планеты Богомолов. Задействованы все системы обнаружения, радиометрия. Выпущены десять управляемых спутников.

— Если мы сейчас выйдем на связь, они нас обнаружат? — спросил радиста Райт.

— Смотря с кем.

— Ну, не Хаскидией же. Мне нужна связь с женским батальоном.

— Это я сделаю любой ценой. Так, что ящеры даже не чухнутся. Только придется держать связь по большой радиостанции. На частоте индивидуальных раций они могут нас засечь.

— Давайте, Том. Надо предупредить наших девок о незваных гостях.

— У меня там дочь, так что я сделаю все, даже самое невозможное.

Через несколько секунд радист доложил: — Генерал, мисс Райт на проводе.

— Отлично, Том. Дочка, у нас непредвиденные обстоятельства.

Всех поразило то, что генерал обратился к дочери именно так. В последнее время они были более чем официальны на людях: "Господин генерал, господин капитан". А генерал продолжал.

— Нагрянула целая армада хинков, одно из их корыт опустилось буквально в пятистах футах от нас. Мы пока не можем снять вас с планеты, не обнаружив себя.

— Я все поняла. Что нам делать?

— У вас сейчас одна задача — ждать, и ничем себя не обнаруживать. Похоже, они не догадываются о том, что мы здесь, в этой системе. Обнаружат вас — поймут, что мы где-то рядом.

— Хорошо, папа. Мы будем вести себя как ангелы во время католической мессы, тихо-тихо.

— Постарайся, доченька. Мы придумаем, как вас выдернуть оттуда.

Отключившись, он повернулся к Маккормику и его команде.

— А теперь скажите мне — это возможно?

— Вы имеете в виду: вывести девушек, и не обнаружить себя? — Переспросил новообращенный командор.

— Именно так.

Все в экипаже переглянулись, потом Соболев отрицательно покачал головой.

— Слишком близко. Даже если мы будем выпускать блюдце в режиме невидимости, в момент пуска придется частично снимать голограмму.

Его поддержал японец.

— Возмущение всех физических полей приведет к мгновенному нашему обнаружению. Были бы они хотя бы в десяти километрах от нас, но они находятся в двухстах девяноста трех метрах. Нас при старте тарелки выдаст даже обычная статика.

— Командор, ромбы начали садиться на планету, — предупредил Курчинский.

Все приникли к самому большому монитору. Оптика у хасков была чудесная, и ей была нипочем даже сплошная облачность. Они видели, как две сотни штурмовиков хинков опускаются на планету. Из большинства тут же начали выбегать отряды солдат в своих неизменных, черных балахонах. А несколько ромбов начали кружиться на месте, выжигая под собой джунгли в радиусе нескольких километров. В результате среди зеленого моря оказалось с десяток ровных, идеально круглых площадок.

— Я, кажется, понял, — пробормотал Маккормик. — Мы такое уже видели, у нас, на Земле.

— И что это, по-твоему, такое? — спросил Райт.

— Это площадки для посадки заводов или инкубаторов. Здесь они будут выгружать контейнеры с яйцами.

Генерал сделал вывод:

— Значит, мы тут не причем. О нас они не знают, идет обычный захват планеты. Кормовая база для их зеленых щенков.

— Да, только вот эта площадка, — Соболев ткнул пальцем в одну из темных проплешин на зеленом море джунглей, — всего в трех километрах от лагеря наших девчонок.