День третий.

На следующий день Александр Соболев рассматривал на информационном экране примерно такой же чертеж корабля, что в свое время и Глава восставших хинков. Собрание будущих флотоводцев происходило в запасной, кормовой рубке линкора. По уверениям хозяев она была отключена от управления кораблем, но питание и все внешние функции у ней оставались. Практически, сейчас это был самый умный в галактике тренажер.

— Итак, господа, это наша коробка в разрезе. Как видите, муравейник еще тот. Большое хозяйство и хлопотное, — вещал Джон Маккормик. — И вы должны выучить все это как "Отче наш". Единственное, что нас не касается, это ядерный отсек. Этим у нас занимаются физики, — и рыжий американец кивнул в сторону сидевшего в сторонке с несколько отрешенным видом небритого мужчину в больших очках с толстыми стеклами.

— Какова скорость передвижения нашего корабля? — Первым делом спросил Соболев.

— Ну, скажем так — в сорок раз быстрее скорости света. Это трудно себе представить. Скажем, до Сириуса, звезды, которая все знают, самая ближняя к нам, мы бы достигли ее за несколько дней.

— А вообще-то, хотелось бы узнать, за счет чего обеспечивается такая скорость передвижения? — Спросил Фазиль Ренатович Фатахов, в недавнем прошлом командир подводной лодки, капитан первого ранга. После вторжения хинков именно он возглавил подземное убежище Холодильник в окрестностях Мурманска. Он сам каким-то образом узнал о столь перспективном наборе и напросился в группу пилотов. За эти сутки численность курсантов была увеличена более чем втрое, и теперь их группа насчитывала сорок человек. Среди курсантов татарин был самым возрастным, с сединой на висках и в роскошных усах. Впрочем, ее он заработал как раз в первый день вторжения, потеряв за считанные минуты всю свою семью.

Джон развернулся к физику.

— Айртон, вы сможете объяснить нам принцип движения нашего корабля?

Лицо у физика стало несчастным.

— Только в общих чертах. У нас в группе два академика, десять докторов наук, все из разных стран, но все мы сейчас чувствуем себя простыми школьниками. Все то, что мы знали раньше, все эти наши ядерные теории — это первый класс школы. А хаски они сейчас, — он показал рукой куда-то выше своей головы, — на уровне учителей.

— Так что, теория относительности не права? — спросил Соболев. — Зря Эйнштейну давали Нобелевскую премию.

— Нет, теория права, но до определенных пределов. Всегда были какие-то факторы, говорившие о том, что существует еще какие-то элементарные частицы, которые были неуловимы для наших приборов. Громадное количество энергии исчезало, пропадало, словно в никуда.

— Вы говорите о нейтрино? — спросил один из японцев, не то Накаями не то Токугава. Соболев еще не научился их различать.

— Да, и о них тоже, — подтвердил физик, — только там не одно нейтрино, а целый класс частиц. Если коротко, то после разгона до световой скорости мы включаем катализатор и… Дальше объяснить трудно. Мы сейчас как-то даже еще не можем понять, не то мы находимся внутри оболочки из этого самого нейтрино, не то просто превращаемся в него. У нас с хасками разные терминологии, разные подходы к физике, мы сейчас пытаемся выработать общие термины, один подход. Все это очень сложно.

— Но, если бы мы сами превратились в нейтрино, то нам уже не нужно было каждый день жрать и пить, — пробормотал Фазиль Ренатович. Физик поморщился.

— Да, кто его знает. Кто сказал, что формы жизни бывают только белкового вида? Может, мы переходим в другое измерение со всеми нашими привычками и недостатками.

— А как там с навигацией? — спросил поляк, Леон Курчинский. Его определили как раз в навигаторы. — Мы что, летим какими-то там коридорами, чтобы ни с чем не столкнуться по пути?

Айртон снисходительно улыбнулся.

— Нет, вот это как раз вымыслы фантастов, на самом деле никакие коридоры нам не нужны. Пока мы под защитой нейтринной оболочки, мы проникаем сквозь все. Пронзаем любую материю насквозь, как пуля сквозь яблоко. Сейчас мы несемся сквозь планеты, сквозь звезды. Может быть, сейчас мы пролетели сквозь такую же планету, как наша Земля, но никто из живущих там местных жителей даже не заметил этого. Мы проходим сквозь все, для нас не страшны даже черные дыры.

Вот теперь для всех курсантов настало время истинного шока. Соболев так же на секунду представил, что он сейчас проносится сквозь толщу планетарной материи, и ему стало как-то не хорошо. А физик не успокаивался. Он словно хотел добить их всех новыми реалиями.

— Самое удивительное, что существуют еще более быстрые частицы, чем нейтрино. Если говорить простым, земным языком, то это что-то, вроде радиоволн. Их и используют хаски и хинки как радиоволны. Мы можем передать сообщение, и оно достигнет выбранной цели в двадцать раз быстрее нас.

Фазиль Ренатович вытер со лба пот.

— Да, к тому трудно привыкнуть. Давай дальше, наследник Эйнштейна, добивай нас.

В это же самое время у Зорича были свои проблемы. И они нарастали не только с каждым днем, с каждым часом. Первыми его начали доставать врачи. Пришла Алина Васильевна Зубова, с недавних пор главный врач линкора, привела с собой немецкого профессора Ганса Гольденберга, и начала напирать на серба.

— Полковник, нам надо срочно менять режим корабля.

— Как это? — не понял тот.

— Очень просто. Сейчас у нас стоит бесконечный день. Вы пробовали когда-нибудь три дня подряд не спать?

Но серба было не так просто пронять.

— Пробовал, — согласился он. — Это было в походе на Митровицу в девяносто пятом. Тогда албанцы зажали нас со всех сторон, приходилось вести бесконечные бои. Трое суток беспрерывных боев.

— Ну и как? Весело вам было за эти три дня?

— Нет, было трудно, но надо было, и пришлось вытерпеть.

— Но сейчас не война, и у нас не армия, — возразил Гольденберг. — И жить нам придется в таком режиме не три дня, а год. Надо установить такой же режим чередования времен суток, как на земле. То есть: день — ночь.

Зорич удивился.

— Мне казалось, что народ и так отдыхает, когда хочет. Когда идешь по кораблю, то постоянно видишь спящих людей.

— Да, но что это за сон?…

Тут в разговор снова вступил профессор.

— Погодите, Алина. Да, полковник, они спят, но это нездоровый сон. Большая часть землян находятся в таком состоянии уже кто две, кто три недели, а то и больше. Вы заметили, что люди пытаются хоть как-то отгородиться от света, от соседей? Все эти занавески, куски непонятно откуда взявшегося пластика. Жизнь в таком режиме ведет к неизбежным неврозом, ухудшению физического состояния, а потом наступит волна психоза. И это уже чревато бунтами, бессмысленными и жестокими.

Зорич сдался.

— Хорошо, какой режим вы советуете установить?

— Приближенный к земному.

— Насколько я знаю, у хасков чуточку другой режим. У них в сутках двадцать пять. Пятнадцать бодрствования, десять сна.

Медики согласились.

— Это вполне разумно. За десять часов можно вполне отдохнуть. А пятнадцать часов — достаточное время для бодрствования.

— Хорошо, мы сегодня же объявим о разделении суток на ночь и день. Кстати, Столяров, когда наступит эта самая ночь?

Столяров поколдовал в своем компьютере, и улыбнулся.

— Через пятнадцать минут. Пора петь: "Спят усталые игрушки…"

Через три часа Зорич лично прошелся по темному линкору. В каждом отсеке на потолке горели только несколько панельных ламп, стоял скорее полумрак, чем полная темноту. Но и при этом минимуме света вся эта многомиллионная масса людей спала. Это было потрясающе, серб никак не думал, что все они уснут так быстро. Все отсеки корабля были заполнены звуками храпа, сопения, кто-то бормотал, кто-то вскрикивал во сне. Но никто не ходил, не разговаривал, не пытался бодрствовать. Все семь с лишним миллионов землян просто провалились в долгожданный, уже почти забытый ночной сон.

Полковник вернулся в рубку, там его уже ждал Сакис. Зорич уже привык различать настроение хаска по наличию морщин на его лбу и цвету кожи. Сейчас она была какого-то нездорового, сероватого оттенка.

— Здравствуйте, командор. Давно мы с вами не виделись. У вас, я вижу, какие-то проблемы? — Спросил серб.

— Да, есть некоторые неожиданные факторы.

— Что такое? Мы можем вам как-то помочь?

Сакис чуть помедлил, потом признался.

— Вряд ли. Время слишком упущено. У нас серьезные проблемы со здоровьем. Появилась какая-то новая инфекция, у нас очень тяжело болеют шесть хасков. Вчера заболел адмирал Марч.

Зорич сразу озаботился. Марч был командующий этой небольшой эскадрой, самый старый, очень умный и рассудительный хаск. Душан его искренно и очень сильно уважал.

— Вот оно что. Я думал, что с вашим уровнем науки такие проблемы уже в прошлом.

— Да, в каждой экспедиции есть свои микробиологи. Это именно для того, чтобы быстро найти лекарство или вакцину он новых болезней. Но, в этот раз все получилось очень сложно. Дело в том, что первыми свалились как раз сами микробиологи. Они были в таком состоянии, что мы вынуждены были поместить их в саркофаг консервации.

Зорич присвистнул. Он видел эти самые саркофаги консервации. В одном из них находилось сейчас тело генерала Райта. По уверениям хасков, там оно могло сохраняться сколько угодно, и всегда было готово к оживлению.

— Да, тяжелый случай. Что вы хотите предпринять?

Сакис чуть помолчал, потом сказал.

— Марч предложил нам предоставить вам на линкоре все права владения.

— То есть?

— Вы не только допускаетесь к управлению корабля, но и ко всем другим нашим стратегическим знаниям. Это включает управление боевым оружием, навигацией, связью, системой жизнеобеспечения. Есть предложение к каждому нашему оператору приставить вашего человека для обучения.

— Метод быстрого овладения? — Понял Зорич.

— Да, тогда все обучение производится на уровне знания нескольких кнопок.

— Хорошо. Когда мы можем начать обучение?

— Хоть сейчас.

— Сколько вам нужно человек?

— Со всеми сменами более ста.

— Считайте, что через час у ваших парней будут наши дублеры.

На то, чтобы поднять картотеку и вызвать в штаб всех кандидатов в операторы, ушел как раз час. Зорич поразился тому, что за такой короткий период Луи Фиш так хорошо изучил многочисленную картотеку на такое огромное количество людей. Душан не удержался, и похвалил француза. Тот пожал плечами.

— У нас на этом корабле большой потенциал во всех сферах деятельности. От сантехников, до микробиологов и химиков.

— А наши эти микробиологи могут помочь хаскам?

— Уже помогают. Кстати, похоже, что и нас накрывает волна эпидемии. Это выражено не так сильно, как у хозяев, но есть некоторые опасения.

Через пять минут подошла Алина Васильевна, и подтвердила слова француза.

— Это началось еще дня за три до старта, а сейчас мы имеем вполне определенную эпидемию. Сегодня у нас с жалобами на температуру и головную боль зафиксировано тридцать три тысячи больных.

— Какие перспективы?

— Печальные. В таких жутких, скученных условиях переболеют все семь миллионов землян. Мы не можем даже изолировать больных, у нас просто нет возможности развернуть такой огромный изолятор.

— Смертность?

— Возможность есть, особенно у ослабленных и пожилых землян. Но, процентность возможности летальных исходов небольшая. А так это больше всего напоминает наш грипп.

Зорич припомнил еще кое-что.

— Да, а как там идет изоляция больных Спидом и всеми другими неизлечимыми больными?

— Этих мы изолировали еще по прибытию. Выявлено двести десять человек больных спидом, два сифилитика, три туберкулезника. У одного обнаружена проказа в активной форме.

— Что с ними теперь делать?

— Лечить. У хасков есть нужные технологии, нужно только забить данные на наши, людские параметры. Нескоро, к концу полета, но мы их вылечим окончательно.

— Хорошо. Кстати, где они сейчас?

— На четвертом эсминце.

— Хорошо. Сейчас нам надо дорожить каждым человеком.

Затем Зорич решил лично посмотреть, как идут дела на его корабле. Кстати, ему земляне как-то невольно уже присвоили имя — «Ковчег». Откуда пришло это библейское имя, непонятно, но оно прижилось, и само руководство склонялось к мысли именно так назвать переполненный переселенцами линкор и пристокованные к нему эсминцы и транспорты.

Зорич ходил по огромному кораблю и поражался тому, как быстро народ осваивает новое для себя пространство. На стеллажах появились какие-то занавески, подушки, какой-то мягкий, похожий на бумагу пластик, на стенах невысоких перегородок между нарами развешивались картинки из земной жизни, явно выдранные из глянцевых журналов, иконы, распятия. Кое-где даже стены уже были расписаны картинами из земной жизни, и Душан не мог понять, где они брали для этого краски. Народ умудрялся делать поделки из пластиковых тарелок и кубов из-под воды. Серб пытался понять и настроение людей, но оно было самым разным. Кто-то смеялся, чаще всего это было несколько человек, и звучал один язык, лица людей одной расы. В других местах пели, порой печально, а порой задорно и весело. Но, сейчас Душана больше интересовали другие лица, застывшие от безысходности и тоски. Как ни странно, но больше всех таких землян он нашел среди масаев. Один отсек был полностью заселен этими высокими, красивыми, жилистыми людьми. Женщины еще там были чем-то заняты. У кого были грудные младенцы, кормили их грудью. Детей побольше кормили из тех же мисок той же универсальной кашей. С мужчинами было хуже. В большинстве своем они сидели неподвижно, молча наблюдая за всем происходящем рядом. Особенно ему запомнился один молодой масай, методично резавший из небольшой деревяшки какую-то стилизованную фигурку. Во всей его фигуре была просто какая-то жуткая безысходность.

Через час этой прогулки Зорич встретил в коридоре Манштейна. Комендант вывернулся откуда-то сбоку и молча пожал руку сербу. Сейчас он выглядел уставшим ни чуть не менее, чем во время эвакуации.

— В чем дело, Курт? Вы выглядите так, словно не спали трое суток.

— А я и в самом деле почти не спал. Слишком большая структура, слишком много людей, слишком много проблем. Приходится много работать.

— Кстати, что у вас за структура управления? — поинтересовался Зорич. До этого у него не было времени вникать в такие детали.

— В каждом отсеке свой управляющий, он отвечает за все, и выходит на старшего управляющего. Тот руководит десятью отсеками. А они уже выходят на меня.

Зорич сразу уловил суть проблемы.

— Слишком большая структура. Надо сокращать.

— Да, полностью согласен с вами. Придется создать еще одно, промежуточное звено. Управляющий за пятьдесят отсеков. Но, главная проблема не в этом.

— А в чем?

— Вот в этом, — и Манштейн показал себе под ноги. Зорич опустил глаза, и удивился. По полу текла вода. Неприятный запах её не оставлял сомнений в ее происхождении.

— Вода из канализации?

— Нет, волосы.

— Что? — удивился полковник. — Какие еще волосы?

— Обычные. Самые обычные человеческие волосы забивают всю канализацию. Никто не хочет вредить нам, но у миллионов людей за день выпадают миллиарды волос. У наших хозяев раковинах и в душе слишком маленький диаметр слива. У хасков такой проблемы нет, так как нет и волос. Приходится банально прочищать все это хозяйство длинной проволокой. Сейчас своими силами изготавливаем какие-то решетки. А, вот и они.

В очередном туалете, в самом деле, возились несколько человек в комбинезонах.

— Владимир, как там у вас дела? — по-русски спросил Манштейн. Малыгин, а именно он возился с канализацией, поднял вверх большой палец.

— Через час все сделаем, и пойдем дальше.

— Вы знаете русский? — удивился Зорич.

— Выучишь тут, — пробурчал Манштейн. — Почти все работяги русские. Языков они не знают, зато работают хорошо, безотказно. Иногда такое придумают, что мне бы в голову не пришло. Ну, мне сюда.

Они расстались во всем том же бесконечном коридоре, как всегда полном людей. Зорич поднялся до тридцатого уровня и подошел к одной из дверей. В отличие от многих она была закрыта. Зорич поднес к датчику свой браслет, дверь открылась. За ней находилось ни что иное, как горизонтальный скоростной лифт. Три кабины двигались в одну сторону, три в другую. Передвигаться этим лифтом могли только избранные, и допуск был очень ограничен. Скорость этой своеобразной вагонетки была такова, что уже через три минуты серб был в рубке.