После визита к Ковчугину Мамонов вернулся в управление в дурном настроении. Он сразу же взялся за сотовый и, услышав голос Гусева, сказал:

   - С записью полный облом. Там полно народу, а этих кассет штук сто. Какая из них наша, хрен его знает.

   - Ладно, я сам займусь этим. Пока все?

   - Да.

   Подполковник отключил мобильник, и в это время раздался звонок, которого он ждал с самого утра. Но с последними событиями как-то расслабился, забыл, и когда голос в телефонной трубке представился:

   - Государственный советник таможенной службы третьего ранга Кусукин... - Мамонову показалось, что сердце его оборвалось куда-то вниз и остановилось.

   Все могло сложиться иначе, но Жучихин вышел из дома на полчаса раньше, чем позвонил Мамонов. Он и потом мог вернуться к родителям подполковника, так как, выехав из гаража, машина неожиданно резко вильнула в сторону и встала. Прапорщик был опытным шофером и сразу определил, в чем дело.

   "Шаровая полетела, хорошо, что не на трассе. Мог бы загреметь в кювет, а то и хуже, на скорости влетел бы в кого-нибудь в лобовую".

   Машину отбуксировали в автосервис, и у Жучихина возникла идея вернуться к Мамоновым, попить чайку. Но с заменой управились быстро, за какие-то полчаса. Пока прапорщик ехал к таможне, скверное предчувствие беды не покидало его.

   "Хреновая примета - поломка в начале пути", - думал он.

   В этот утренний час жара еще не наступила, но Жучихин не успевал вытирать носовым платком пот, катившийся по лицу, заливающий глаза. Причиной всему был неожиданно возникший и не отпускавший страх. К Зубовскому таможенному переходу он подъехал с окончательно раздрызганными нервами.

   Его уже ждали с нетерпением. Инспектор таможенного комитета Юрий Морозов начинал нервничать - зеленая "десятка" с приметным номером "300 АО" давно должна была появиться на переходе. За прошедшую ночь он как-то полностью проникся верой в слова молодого оперативника.

   "Может, что-нибудь заподозрил, героинщик хренов, и надумал уехать раньше? - размышлял он. - Или наоборот, решил отсидеться и поедет не в мою смену. А жалко будет, если придется передать его Будницкому".

   Нельзя сказать, что Юрий не любил своего сменщика, но очень уж не хотелось делиться с ним своей добычей. Тот парень из Кривова не потребовал себе никаких лавров или дивидендов, значит, можно будет проявить "чудеса" интуиции и профессионализма. Так что когда в потоке машин Морозов рассмотрел зеленый малахит мамоновской "десятки" с толстой физиономией прапорщика за лобовым стеклом, он возликовал: "Есть, попался, карась!"

   Торопливо, едва глянув в документы, Юрий пропустил два грузовика и, дождавшись "десятку", обратился к Жучихину:   

   - Добрый день, предъявите ваши документы.

   Прапорщик, широко улыбаясь, вылез из машины и протянул инспектору корочки. Пот, не переставая, струился по его лицу, и опытный таможенник сразу отметил это. Едва взглянув в документы, Морозов спросил:

   - Что везете?

   - Да свежие фрукты.

   На заднем сиденье действительно громоздились четыре плоских ящика с поздней черешней и ранними абрикосами.

   - Это все?

   - Нет, еще два ящика в багажнике, - торопливо ответил прапорщик, вытирая лоб насквозь промокшим платком. - Сейчас открою...

   - Не надо, - прервал его Юрий. - Проезжайте, пожалуйста, к пункту досмотра.

   Таможенник указал в сторону большого навеса, под которым находился бокс, оборудованный подъемником. Жучихин мгновенно понял: "Все! Спалился!"

   - Хорошо, - с трудом выдавил он, сел за руль, но посмотрел на него так, словно впервые увидел и его, и рычаг переключения скоростей. Через минуту он все же собрался, завел мотор, осторожно тронулся с места, но страх уже полностью овладел им, и прапорщик со всей силы вдавил в пол педаль газа. Машина прыгнула вперед, отбросив в сторону таможенника, и понеслась, увеличивая скорость. К лежащему на земле Морозову подскочили коллеги, стали поднимать с земли. Юрий был без сознания, и старший по наряду закричал:

   - В машину его, срочно в больницу! Семенов, беги, передай, чтобы задержали эту "десятку"!

   - А номер?!

   - Номер триста АО!

   Но на ближайшем посту ГАИ в пятидесяти километрах от границы зеленая "десятка" с таким номером не появилась. Жучихин слишком хорошо знал все уловки своих коллег, и мог предугадать их дальнейшие действия, так что ломиться напрямик он не стал. Свернув на проселок, прапорщик начал пробираться к Кривову окружными путями.

   Всего этого Мамонов, естественно, не знал, поэтому, едва выговаривая слова, представился:

   - Подполковник Мамонов, исполняющий обязанности начальника Кривовского ГОВД.

   - Скажите, подполковник, зеленая "десятка" госномер триста АО ваша?

   - Так точно.

   - Где она сейчас?

   - А... на ней уехал мой водитель, прапорщик Жучихин.

   - Куда он уехал?

   - Он отпросился на Украину, съездить за фруктами. Я его отпустил и попросил завезти по пути моим родителям продукты. Так, небольшая посылка.

   - И часто вы ему доверяете свою личную машину?

   - Ну, бывает, он опытный шофер. А что случилось?

   - Этот ваш опытный шофер сбил нашего инспектора, парень сейчас в реанимации, и умчался в неизвестном направлении. Пришлось поднять вертолеты.

   - Он что, с ума сошел?! - Мамонов долго готовил эту фразу, и она прозвучала почти естественно и органично.

   - Это вам лучше знать, все-таки он ваш водитель.

   - Ну, я бы тоже очень хотел с ним сейчас поговорить. Что с ним случилось, я не знаю, но машина-то моя! Сейчас мне вот кажется подозрительным, что он с таким упорством отпрашивался в эту поездку.

   - Если он появится у вас в городе, немедленно арестуйте его, - посоветовал таможенник.

   - Так точно!

   Мамонов положил трубку и задумался. Он был готов к тому, что Жучихина арестуют и он расколется, что будет все валить на начальника или, наоборот, будет молчать как рыба. Но то, что на самом деле натворил в Зубове прапорщик, не укладывалось ни в какие рамки.

   "Хорошо бы пристрелили его где-нибудь там, и с концами, - подумал с тоской подполковник. - Но это, конечно, идеальный вариант".

   Тщательно проанализировав разговор с главным таможенником, Мамонов, однако, взбодрился и даже почувствовал некоторое облегчение. Он не сказал ничего лишнего и тот его был убедителен.

   "Так и буду держать оборону. Ничего не знаю, во всем виноват шофер, втерся в доверие, использовал служебное положение. Надо только предупредить Гуся и людей в Хохляндии".

   Торопливо набрав номер, Мамонов еле дождался ответа. Услышав характерный голос Вадима, подполковник вывалил на него накопившиеся эмоции:

   - Поздравляю, можешь спокойно кончать своего Антошу!

   - Что, зацепили твоего прапора на таможне? - сразу уловил суть дела Вадим.

   - Зацепить не зацепили, но пытались тормознуть, и он сбил какого-то таможенника и скрылся. Пока найти не могут.

   - Все, приплыл, Жучок, - довольно заметил Гусев, органично не переносивший прапорщика. - Будет скоро нары осваивать.

   Мамонов выстрелил в эфир залп отборной ругани и приказал подельнику:

   - Ты лучше предупреди кого надо, чтобы сворачивали свою шарашку и ложились на дно.

   Закончив разговор с Мамоновым, Гусев закурил, подошел к окну и крикнул во двор:

   - Мишаня, зайди ко мне.

   Через полминуты в комнате появился один из пехотинцев Гусева - невысокий, широкоплечий, с несуразно длинными руками и уродливым шрамом на подбородке. Одет он был в тельняшку, из-под которой выпирали бугры мускулов, кисти богато украшены разного рода татуировками, начиная от эмблемы ВДВ до девушки, привязанной колючей проволокой к кресту. В богатой биографии Мишани было много бурных событий: и Чечня, и тюрьма, и многое другое... Тюрьму он покинул всего три месяца назад и сразу пришел к Гусеву, который мгновенно оценил его жадные и бездушные глаза. Многие из "старой гвардии" обижались, что Мишане Вадим доверяет больше всех, а Гусь прекрасно понимал, что тот еще "голодный", не зарос жирком благополучия и ради денег и связанных с ними благ готов на все.

   - Ну, чего надо?

   - Ширни меня сначала, - попросил Вадим, поудобней устраиваясь в кресле. Мишаня проделал все с ловкостью хирургической медсестры, и, когда радостная волна героинового прихода растеклась по телу, Гусев начал подробный инструктаж:

   - Надо съездить в две точки, сначала в Гусинку, к дому Антоши, а потом к элеватору, знаешь, где ретранслятор?

   - Ну. И что там делать?

   - А вот что...

   Подполковник Мамонов думал о том, как действовать дальше.

   "Надо съездить в Демидовку и забрать оттуда баксы. Припрятать их надо, но куда?"

   Размышления Мамонова зациклились на простейшем: "дипломат", лопата, лесопосадка.

   "Придется так и сделать. Другие варианты ненадежны. Вот жизнь пошла, некому и довериться".

   Он собрался, но снова зазвонил телефон.

   - Да, Мамонов.   

   - Миша, он сошел с ума!

   Мамонов сначала даже не узнал плачущий женский голос.

   - Кто это? - удивился он.

   - Это я, Валя.

   Валентина Павловна Стародымова неспроста называла Мамонова просто по имени. Еще лет восемь назад отношения их были более чем близкими, а познакомились они или, как говорят в народе, "схлестнулись" и того раньше, лет за пятнадцать до этого разговора.

   Тогда молодой опер Мамонов в первый раз вырвался на юг в бархатный сезон по профсоюзной путевке, где отдыхала и молодая, эффектная жена работника горисполкома Стародымова. Погода, природа, свобода, пусть и временная, - все способствовало началу курортного романа, который неожиданно взорвался редкой по силе чувств страстью, едва не разрушившей обе семьи.

   К счастью, вернувшись в родной город, любовники как-то поостыли, одумались, хотя время от времени и продолжали встречаться на нейтральной территории. Роман окончательно угас после избрания Стародымова "бургомистром". Валентине Павловне очень понравилась новая роль "первой леди", и ради этого она пожертвовала некоторыми личными благами, в том числе и любовником. И вот теперь этот неожиданный звонок.

   Это утро для Валентины Павловны начиналось как обычно: с утра ушла на привычный "обход" - рейд на базар, по магазинам, в парикмахерскую. Муж отсыпался после ночного визита к Мамонову, и она даже не собиралась устраивать своему благоверному обычную выволочку. Ночной звонок Мамонова успокоил ее и настроил на мирный лад. По крайней мере, мужик не по бабам пошел, а уехал по делу, за сына беспокоится.  

   Надо сказать, что отпрыска своего, Петрушу, Валентина просто обожала, любила больше, чем мужа и дочь. Сын был очень похож на нее, и, может быть, именно это привязало ее к родному чаду всеми узелками материнской души. Чем больше он взрослел, тем больше Валентина Павловна находила в нем родных черточек, тем снисходительней относилась к его шалостям и проделкам, даже когда они начали переходить все допустимые границы.

   - Ах, какой он озорник и выдумщик, - смеялась она, узнав от мужа об очередном скандале вокруг сына. - Какой он раскованный и независимый, а какое чувство юмора!

   Дней десять назад, когда мужа неожиданно ночью вызвал Мамонов, Стародымова ожидала услышать от мужа что-нибудь обычное, вроде истории с облитой бензином и подожженной кошкой, подпалившей деревенские сараи, либо как с той лошадью, которую Петруша с друзьями гоняли машиной до тех пор, пока она не упала, свернув шею. Но муж вернулся домой подавленным и еле смог говорить.

   - Ну, ну, что, что случилось? - спросила Валентина, предчувствуя на этот раз что-то страшное.

   - Плохо, - Бургомистр только махнул рукой, сел в кресло и, собравшись с силами, наконец, вымолвил жуткие слова, прозвучавшие как приговор: - Он с этими двумя подонками убил человека, девушку.

   Валентина почувствовала, как медленно теряет сознание. Но супругов огорчали разные вещи. Если Стародымова переживала, что сына могут посадить в тюрьму, то сам мэр горевал совсем по другому поводу, и чувства его были гораздо сложнее.