В отличие от предыдущего абонента Брошина отозвалась не сразу, и голос у нее был явно со сна, с хрипотцой.

— Да.

— Лен, это Колодников тебя беспокоит. Ты чего это спишь в такую ночь?

— В какую такую?

— Ну, милая, в городе интересные дела творятся, а она дрыхнет.

— Андрей Викторович, я сейчас вас убью! Что происходит-то?!

Майор улыбался. Он по голосу чувствовал, как журналистка «бьет копытом» в нетерпении.

— Ну, первую часть развлекательной программы ты прозевала, но на заключительную мы можем тебя пригласить. Давай, одевайся по-спортивному и не забудь спрей от комаров. Бери свою самую мощную камеру и жди нас.

— Отлично! Я уже у подъезда.

Ухмыльнувшись, Колодников положил трубку. В способность женщины быстро собраться он не верил. Но когда через десять минут замученный «уазик» майора притормозил у подъезда Ленкиного дома, она тут же выскочила на улицу. Несмотря на ничтожно малое, с женской точки зрения, время, отпущенное на сборы, журналистка выглядела сногсшибательно: обтягивающие бедра джинсы, ковбойка, новенькая бейсболка, белоснежные кроссовки. Пахло от корреспондентки чем угодно, только не лосьоном «Тайга» от «вампиров» низшего порядка. В скудном свете салона Колодников все-таки рассмотрел подведенные карандашом глаза, неяркие наложенные тени и, как всегда, ярко накрашенные губы. Плечо Елены оттягивала большая черная сумка.

— Ну, так куда мы едем? — сказала она, втискиваясь в салон и невольно прижимая бедром немного ошалевшего от такого соседства Андрея Мысина. Его потрясение было тем более велико, что участковый видел лихую журналистку первый раз в жизни.

— Лен, сейчас прокатимся до одной деревни, а там все расскажем на месте, — сказал Колодников, он не хотел, чтобы шофер узнал малоприятные подробности деятельности начальства.

— Так, а что сегодня произошло в городе? Почему Мишка мне не позвонил и ничего не сказал?

— Да ничего особенного, просто некие ребята очень хотели меня убить и плюс был небольшой шмон в «Сонете».

Подробности этих событий Ленка выспрашивала у оперов до самой Демидовки.

— Паш, командуй, ты эти места знаешь, — велел Колодников.

— Проезжай чуть подальше, сверни налево, вот здесь, да. И жди нас.

Они не доехали до поселка «новых русских» метров Двести, дальше пошли пешком. Обычная деревня Демидовка в десяти минутах езды от Кривова в последнее время начала бурно разрастаться за счет огромных, Двухэтажных домов из одинакового белого кирпича. Торговые нувориши из местных армян, преуспевающие рэкетиры, члены правления местной администрации — все они были жильцами этого нового поселения, названного в народе «кулацким поселком».

— О, окна горят на втором этаже, — сказал Павел, кивнув на возникший впереди небольшой замок, правда, без сторожевых башен и прочих архитектурных излишеств. — Это хата Мамона.

Колодников наконец-то пояснил недоумевающей девушке диспозицию предстоящего сражения.

— Лен, мы думаем, что сейчас наш любимый и. о. начальника ГОВД встречается с одним интересным человеком по фамилии Гусев.

— Вадиком? — удивилась Ленка.

— Именно с ним. У нас есть надежда, что ты сможешь заснять эту встречу на Эльбе.

Они подошли к дубу: до дачи Мамонова отсюда по прямой было метров сорок, не больше.

— Как тебе это расстояние? — спросил Андрей, кивая на горящие окна. — Снять сможешь?

— Запросто, — сказала девушка, расчехляя камеру. Оперативники были поражены, увидев технику. Это было нечто абсолютно новенькое, небольшой корпус, выгнутая вверх труба видоискателя, продолговатая боеголовка микрофона и массивный объектив.

— Ого, вот это у тебя пушка!

— Профессиональная камера, одна из последних моделей. Приз как самому лучшему криминальному журналисту области, — с удовольствием пояснила Брошина. — Легкая, удобная и мощная.

Лена задрала голову вверх. Дуб был раскидистый, с узловатыми, толстыми сучьями, но все они располагались достаточно высоко над землей.

— Так, на эту штуку мне надо еще и влезть?

— А как же. Паш, помоги.

Капитану такая помощь была не в тягость. Он подсадил Лену до самой низкой ветки, подал камеру. Неожиданно проявил инициативу и Мысин. Подпрыгнув, он уцепился за ветку, подтянулся и с ловкостью обезьяны начал карабкаться вверх.

Забравшись выше Лены, он взял у нее камеру, дождался, пока она поднялась сама, и вернул технику. Наконец Брошина пристроилась на широкой разветвленной ветке, поднесла объектив к глазам и отрицательно замотала головой:

— Не видно, ветка мешает.

— Какая? — спросил Андрей, с ловкостью гиббона пробираясь по кроне.

— Не эта, левей. Ага, и соседнюю обломай. Класс! Теперь все как на ладони.

Но эти ее слова расслышал один только Мысин, остальные не только не слышали, но и не видели журналистку.

— Лен, ну как? — приглушенно крикнул Колодников.

— Отлично, — донеслось сверху.

— Что видно?

— Все.

Но майор никак не мог успокоиться:

— Что все?!

— Андрюх, да хватит тебе орать, — начал успокаивать его Зудов. В это время со стороны мамоновского замка залаяла собака. Ветра не было, стоял полный штиль, и Паша недовольно заметил:

— Ну вот, доорался!

— Ну мне же интересно, что там происходит, — оправдывался вертевшийся юлой Колодников.

— Ну и лезь сам туда!

— Ага, нашел пацана! Это с моим-то радикулитом?

— Кстати, жрать хочется. Ты сегодня обедал?

— Нет.

— Я тоже. Вот так язву-то и зарабатывают, как Мазуров.

— Курить надо меньше, — заключил Зудов. — Ты вообще смолишь как паровоз.

— Да, это точно, третью пачку сегодня открыл, — подтвердил Колодников, раскупоривая «Приму» и угощая сигаретой капитана. — На, это наше единственное средство спасения от комаров.

А в это время над головами у них Елена Брошина испытывала чувство, близкое к настоящему экстазу. Техника фирмы «Кэнон» действительно творила чудеса.

«Глаз» телекамеры, словно экран телевизора, высвечивал все, что происходило в комнате на втором этаже особняка.

Два человека сидели друг против друга за небольшим столом с фигурной бутылкой «Смирновской» и закуской. Выпивали они немного, зато много курили, но в основном разговаривали. Хозяин дома был без кителя, в милицейской рубашке, с болтающимся на зажиме галстуком. Подполковник явно был зол, это было видно по его лицу, дерганым движениям рук. Вот он поднялся и начал ходить из угла в угол, время от времени обращаясь к сидящему спиной к окну человеку. Наконец Мамонов уселся на диван и выпил рюмку водки. Тогда поднялся его гость и в свою очередь тоже начал ходить по комнате, что-то выговаривая теперь уже хозяину.

У Ленки перехватило дыхание, она до максимума приблизила изображение. Без сомнения, это был Вадим Гусев, криминальный авторитет Кривова по кличке Гусь.

Ошибиться было невозможно: волосы с легкой рыжиной, широкие плечи, своеобразная манера говорить наклонив голову набок. Лицо Гусева — широкое, но не круглое, а скорее продолговатое, с крупным носом и ртом, резко обозначенным выпирающей верхней губой. От этого казалось, что Вадим все время улыбается. Его трудно с кем-то спутать.

С начала съемок прошло не меньше часа, и все, в том числе и Елена, решили, что больше ничего серьезного не произойдет. Она отключила камеру и с облегчением опустила ее объективом вниз, чувствуя, как болезненно отходят занемевшие рука и плечо.

— Ну как, есть на что посмотреть? — спросил сверху Андрей Мысин.

Елена засмеялась, хотела что-то ответить, но свет фар и рев мотора въезжавшего на пригорок автомобиля заставил ее замолчать. Когда машина свернула к воротам мамоновского замка, журналистка молча взяла телекамеру наизготовку.

— Кто это пожаловал? — спросил снизу Колодников.

Этот вопрос был скорее риторическим. Стоящий рядом с ним Паша Зудов вряд ли мог знать больше, чем он. Капитан промолчал, лишь приподнялся на цыпочки, словно лишние пять сантиметров к его метру девяносто могли помочь ему что-то рассмотреть. А изнывающий от незнания Андрей снова громко прошипел:

— Лен, кто это?!

Ответом был лай мамоновского волкодава. Елена не могла оторваться от объектива. Человек, появившийся в поле ее зрения, был не кто иной, как мэр города Кривова, Александр Иванович Стародымов. Бургомистр.

Его Елена не спутала бы ни с кем другим. Выше среднего роста, лысоватый, с аккуратными усами и широким, скуластым мордовским лицом, Стародымов выглядел моложе своих лет, хотя, по наблюдениям Брошиной, в последнее время несколько сдал. Он по-прежнему каждую субботу играл в большой теннис с давно сложившейся командой своих подчиненных, но, по слухам, с некоторых пор зачастил в церковь и не пропускал ни одной воскресной службы. Вот это Елену удивляло.

Года четыре назад, когда она только начинала свою журналистскую деятельность, мэр попытался затащить ее к себе в постель после пышного банкета по случаю трехсотлетнего юбилея города.

Ленке тогда еще не исполнилось и двадцати. Не безукоризненная красавица с пропорциями топ-модели — этого ей природа не отпустила, — она была все равно необыкновенно хороша, сексуальна и привлекательна. Несмотря на приличную дозу выпитого, Елене тогда все же удалось отбиться от настойчивых попыток мэра затащить ее в один из номеров городского профилактория, арендованного для празднества. С тех пор она чувствовала особое расположение кривовского бургомистра к своей персоне. Любой другой журналист мог неделями безуспешно пробиваться к Стародымову, но Брошину он принимал по первой просьбе — то ли из-за чувства вины за ту пьяную выходку, то ли потому, что Александр Иванович рассчитывал в конце концов добиться своего. Однако надо отдать должное мэру, он ни разу ни на что не намекал.

Как мэр, Стародымов был, как говорится, не плох и не хорош. Подворовывал, на городские деньги обучал своего туповатого сынка в престижной юридической академии, построил дочери в Железногорске дом, себе отгрохал особняк в заповедном районе на берегу великолепного озера. Но вместе с тем город старался не запускать, почти вовремя выплачивал зарплату бюджетникам и пенсии старикам, поэтому довольно прочно занимал свой пост. Других претендентов на кресло мэра кривовцы боялись, а бургомистр все-таки свой. И вот теперь неожиданная встреча бургомистра с мафиозным лидером города!

Лена снимала и не могла понять смысла происходящего. Мамонов и Гусев сидели спиной к окну, она не видела их лиц, а Стародымов расхаживал перед ними взад-вперед и говорил, говорил, грозил пальцем, воздевал руки. Она бы еще больше удивилась, услышав речи господина бургомистра.

— Господь, он ведь все видит, — вещал Стародымов. — Грехи наши, они у него как на ладони, и все, все ответят за них, и не в последующей жизни, а еще в этой, в этой…

И Гусев и подполковник знали то, чего не знала Брошина: Стародымов был пьян, Когда Мамонов вышел встречать позднего гостя, наблюдая, как тот выбирается из машины, он удивился, как мэр в таком состоянии вообще добрался до Демидовки — шофера он, видимо, отпустил.

Проповеди городского головы оба слушателя воспринимали с иронией. Бывший коммунист, бывший зампредисполкома, председатель комиссии по атеизму, на старости лет Стародымов неожиданно уверовал в Бога. Неудачно сложившаяся судьба детей бургомистра была этому причиной. Дочь Наталья трижды побывала замужем: с одним она развелась, другого, бизнесмена, убили, третий умер от рака.

С сыном была совершенно другая история. Внешне физически здоровый, он был явно недоразвит умственно. Туповатый, какой-то неловкий в движениях, Петруша Стародымов воспринимал этот мир как продолжение детской песочницы, где все предназначено для его развлечений. А их Петя находил везде и в самых неожиданных местах. В школе он с компанией таких же балбесов устроил пожар, сунув в урну горящую паклю. Полшколы пришлось белить заново, и только лично выделенные господином мэром деньги на ремонт смягчили наказание Петруши до условных мер.

Веселился он и в академии, быстро сколотил вокруг себя компанию таких же, как и он, молодых придурков. Слава богу, это было заведение частное, платное, а значит, Петеньку и его друзей до поры терпели, но уже поговаривали об увеличении оплаты за следующий семестр. Деньги богатых родственников компенсировали потерю нервных клеток преподавателей.

— Вот вы наших сыновей выгораживаете, — продолжал бургомистр. — А я говорю, что они должны понести наказание, ибо это справедливо. Валентина Петьку на Канары услала, а он должен в тюрьме сидеть вместе с вашими оболтусами…

Мамонов с кривой улыбкой налил в рюмку «Смирновской» и подал мэру.

— Что это? Зачем? — не понял тот.

— Пей, — властно приказал подполковник, и Стародымов мелкими судорожными глотками выпил до дна. После чего продержался на ногах не больше минуты. Он стоял с пустой рюмкой в руках, уставившись куда-то в плинтус, и раскачивался, быстро увеличивая амплитуду. Гусев с хозяином дома ловко перехватили его как раз в тот момент, когда ось абсцисс в виде пола грозила соединиться с осью координат, являющейся лицом первого человека Кривова.

— Давай его сюда, — распорядился Мамонов, решив успокоить кающегося грешника на широком кожаном диване испанского производства. Уложив Стародымова, спасители его налили себе по рюмке и принялись обсуждать новую проблему, возникшую с появлением в Демидовке бургомистра.

— Совсем старый чокнулся с этой религией, — проворчал Гусев, поглядывая на храпевшего с астматическим надрывом мэра.

— Да, так крыша может и совсем уехать, — согласился Мамонов. — Они с Валькой вообще на богомолье куда-то на Валаам ездили, а потом она одна в Киеве какие-то пещеры посещала.

— Да ты что? — удивился Вадим. — А я думал, она опять на Кипр летала.

— Нет, все, отгрешила свое, теперь замаливает.

— Климакс, поди, стукнул.

Мамонов только хмыкнул и, пододвинув к себе телефон, набрал номер.

— Ты кому это звонишь? — спросил Гусев.

— Вальке, чтоб не искала. Алло! Валентина Павловна, извини, что разбудил, это Мамонов. Просто хочу сообщить, что Александр Иванович у нас. Да, отдыхает.

Ну, перебрали немножко, завтра как штык его доставлю живым и невредимым. Да-да, обсуждали наши текущие дела. Нет, что ты! Никаких девушек и сауны… Не волнуйся! Спокойной ночи! — И положил трубку.

Гусь, развалившись в кресле, кивнул в сторону спящего бургомистра:

— И все-таки что с ним делать? Как ты думаешь, это у него серьезно?

— Ты про что?

— Ну, все эти дурацкие шуточки, — пояснил Вадим. — «Должны сидеть в тюрьме…» — процитировал он отдыхающего гостя.

— Да брось ты! — отмахнулся Мамонов, долгие годы бывший с четой Стародымовых на короткой ноге. — Пусть проспится, а завтра из него Валентина быстро эту дурь выбьет. За сына она готова на все, убьет кого угодно.

— Это хорошо, но ты так и не ответил, что со своими операми делать будешь?

Ведь роют, суки, так и идут по следу, волки поганые!

Подполковник скривился:

— А кто виноват? Если бы твой Боря задолбал не этого полудурка, а Колодникова, сейчас бы проблем не было.

— Что ты уперся в майора?! Между прочим, этот лейтенант твой так и пасет Орлову. А, Мазуров?

— Он вне игры.

— Он-то да, а весь остальной утро пашет, копает это дело.

— Что они не нароют, я все подчищу. Вот твои быки ни хрена не могут,начал раздражаться Мамонов. — Я снял охрану с девки, и что? Хренушки?

— Не ссы, завтра ей придут кранты, там все схвачено, — отмахнулся Гусь.

— Если ее не будет, мы все аккуратно переводим на покойничков, Бурлака и Свинореза. Не подкопаешься.

Мамонов подошел к окну, посмотрел на слабую, только занимающуюся зарю.

— Что-то Дик сегодня из себя выходит, — сказал он, вглядываясь в темноту, будто стараясь определить причину собачьего беспокойства. И вдруг увидел, как в лесопосадке вспыхнули на секунду автомобильные фары и тут же скрылись за пригорком, машина выбралась на шоссе и поехала в сторону Кривова.

«И сюда, сволочи, добрались. И не лень им ездить в такую даль, чтобы потыкаться носом в закрытые ворота», — подумал подполковник, отходя от окна.

Дик перестал лаять и начал жадно лакать из миски воду. Было пять утра, когда Гусев ушел. Мамонов собирался ложиться спать, но зазвонил сотовый, и он с удивлением услышал голос недавнего гостя:

— Слушай, братан, я забыл тебе сказать: тут кто-то звонил мне, у меня этот номер остался на определителе. Вроде бы случайно, не туда попали, но ты пробей на всякий случай.

— Диктуй, — сказал Мамонов, вытаскивая из кармана ручку.

— Три, сорок, пятьдесят два.

Подполковник замер, потом переспросил:

— Какой номер?

— Три, сорок, пятьдесят два. Что, знакомый номерок?

Мамонов мог ответить сразу, мгновенно. Телефон с этим номером стоял на столе, за которым шесть лет назад сидел майор, старший оперуполномоченный уголовного розыска, то есть он сам. Теперь этот кабинет занимал Колодников… И номер принадлежал ему.