Вечерело. Шёл обильный снег, крупными хлопьями.

– Сегодня будьте очень внимательны, погода располагает к внезапным нападениям. Да и стрельба эта с запада на нехорошие мысли наводит. – Инструктировал, заступавшего в охранение спорткомплекса Соболева, Коновалов.

Соболев, выслушав инструктаж, строго посмотрел на бойцов своего отделения.

Внезапно зашипела рация, в нагрудном кармане Коновалова. Тот достал её.

– …Западный глаз! Центр ответьте Западному глазу! – Звучал взволнованный голос из рации.

– Слушаю вас! – Сказал в рацию Коновалов.

– С западной стороны, к нам приближаются силы федералов, на полной скорости. Один танк, один бронетранспортёр и три БМП-2 странного вида. На броне, сверху, людей мало. Наверное, ещё внутри сидят. Как понял Центр, приём! – Вещал голос из рации.

– Вас понял, Западный глаз! Продолжайте наблюдение! – Ответил Коновалов, и засунул рацию в нагрудный карман.

– Из окружения кто-то вышел наверное. – Задумчиво сказал Соболев.

– Может и так. Но дела это не меняет. У нас общая тревога. Давай Соболев, иди занимай позиции. Я пойду тревогу объявлять. – Сказал Коновалов и шустро удалился.

Уже через четверть часа перед спорткомплексом остановилась бронетехника. На бортах были заметны тщательно прорисованные опознавательные знаки первой ударной бригады. Из техники высыпались люди, получившийся таким образом отряд, занял оборону, встав спиной к спорткомплексу.

– Это знак! И полагаю, хороший знак! – Обрадовано произнёс, наблюдавший за действом Пятков. – Юра, пожалуй надо встретить людей, пообщаться, объясниться.

Коновалов с отделением Соболева, приблизился к стоявшей технике. От бронетранспортёра отделились два человека. Первым из подошедших представился человек с обритой головой.

– Полковник Крейзер, Яков Григорьевич! Командир первой ударной бригады, вернее бывший командир, это – Крейзер повёл рукой в сторону техники и людей. – Всё что от нас осталось. Мы собственно к вам, присоединиться на постоянной основе. У вас есть средства для дезактивации? Технику нужно дезактивировать, мы уходили из окружения рядом с эпицентром. Там до сих пор очень грязно.

– Как-то вы так сразу, быка за рога то, Яков Григорьевич. – Улыбнулся Коновалов. – Лейтенант Коновалов, тоже теперь бывший, стало быть.

Обменявшись рукопожатиями с Крейзером, Юра отослал Соболева доложить о появлении остатков бригады и их намерениях. Через полчаса, тот вернулся. Командир краснопресненцев дал согласие на просьбу Крейзера.

– Отлично! – Обрадовано встретил эту новость Крейзер. – Да, чуть не забыл, вот письмо.

– Кому? – Удивлённо уставился Коновалов на запечатанный конверт.

– Письмо капитана Филимонова, его жене. Он погиб четыре месяца назад, недалеко от шоссе Энтузиастов, в танковом сражении. Майор Алексеев – Крейзер указал на стоявшего рядом офицера с американской винтовкой. – Нашёл его, письмо, в личных вещах Филимонова.

– С этого места, если можно, поподробнее. – Расстроено нахмурившись, сказал Коновалов.

– Давай попозже лейтенант. Нам опасно вот здесь так стоять. – Рассчитывая на понимание, сказал Крейзер.

Остатки бригады начали размещать технику по периметру спорткомплекса.

Проходившие мимо бойцы бригады, знакомились с людьми из отделения Соболева.

– Аксай! – Громко представлялся молодой боец, лихого, казацкого вида.

– Барс, ну то есть Борис. Мужики, вы из метро же, да? Мне с вами об одной девушке поговорить надо. – Обеспокоено говорил молодой солдат.

– Сабитов.

– Армен.

– Хабибуллин. Если надо спалить танк, зовите меня. – Хитро подмигнув, представился боец-татарин.

– Христофоров. – Представился молодой, но с тяжёлым, старческим взглядом, младший лейтенант.

Алина сидела за столом в тёплой, обвешанной коврами, комнатушке. В руках она держала, распечатанное уже, последнее письмо Алексея. Слёзы растекались по лицу, мешая читать текст.

«… и если ты это читаешь, значит, мне не повезло. Здесь, в пехоте, вообще, многое зависит от банального везения. Многие мои навыки, которые я приобрёл за эти три года, просто ничто перед шальным осколком мины или снаряда, пулей, которые здесь выпускают не особенно то и целясь, просто в сторону противника. Люди здесь фаталисты. И под их влиянием я тоже становлюсь таковым.»

«… Мне очень трудно мотивировать свои действия. После того что случилось, как будто мир перевернулся. Именно теперь слетели те розовые очки, которые я по недоразумению носил до этого. И самое интересное, я словно помолодел. Снова вернулся в те годы, когда человек наиболее честен и принципиален. Я безмерно уважаю Пяткова, но не могу оставить Присягу. И теперь я с Крейзером, либо до своего конца, либо до конца федералов.»

«… опять же, если ты это читаешь, то я уверен в твоём будущем, и в будущем нашего ребёнка. Там где ты находишься, вам пропасть не дадут. И далеко не потому, что ты моя жена. Там просто порядок такой. И нет оснований предполагать, что он изменится.»

«… да, Алина, я признаюсь тебе кое в чём. Я не всегда был честен с тобой, хотя и не обещал тебе этого. В общем, мне нужно тебе в кое-чём признаться и объясниться. Надеюсь ты поймёшь…»

Зашедшей в гости Николаевне, Алина предстала в самом душевно уничтоженном виде. Она сидела на сколоченной из досок кровати, лицо было закрыто ладонями и спутанными волосами. Немного в стороне лежало влажное от слёз письмо. Николаевна аккуратно его взяла, и вежливо испросив разрешение начала читать.

– Хороший мужик. Был. Ты только не вздумай, что с собой утворить. Тебе рожать скоро. – Успокаивающе, но строго говорила Николаевна. – Знаешь, Алинка, где-то вот такие они, настоящие мужики и должны быть. Совсем не те гомосеки, что до ядрёны везде из себя крутых изображали. Потому, не злись на Лёшу, ему, мужику, ох как сложно было. И он прав, здесь ты не пропадёшь.

– Я… не злюсь… – Тихо начала говорить Алина. – Хочу родить мальчика…

– А сама как думаешь, кто будет? – С интригой спросила Николаевна.

– Думаю… мальчик. И хочу этого. – Так же тихо отвечала Алина.

– Значит так и будет. – Улыбалась Николаевна и гладила Алину по голове. – Да, с сегодняшнего дня, считай, у тебя декретный отпуск начался. На работу ходи как сможешь, если слабость какая или настроения нет, то не ходи. И главное, ребёнка береги. – Добродушно говорила Николаевна.

В оборудованной медицинской палате лежал Илларион. Лицо его было сильно бледным, глаза ввалившиеся, голос сиплый. Рядом сидели Вован, Лосев и Павловский.

– Может не стоит отказываться от химиотерапии? Это уникальный шанс, Илларион. Подумай. – Уговаривал Павловский.

– Да, Лари. Препарат новый, экспериментальный. Его до ядрёны только-только разработали. Это был прорыв. Дёшево, технологично и чрезвычайно эффективно. Тот профессор, что разрабатывал, говорил что многие тузы от фармпромышленности, давили разработку. Было невыгодно. Считай, за копейки, массовое, эффективное лекарство от злокачественных опухолей. И уже проверенное, результат почти стопроцентная ремиссия, побочные эффекты минимальны. Ты даже не облысеешь. – Вещал Вован.

– Экак ты интересно говоришь, Вова. А ведь прекрасно знаешь, моя смерть, это твоя свобода. Ты знаешь о чём я. И я хочу, чтобы ты стал свободным. Разве это плохо? – Хрипел Илларион. – Да и опухоль большая, метастазов много. Может и не помочь, наверное. Лучше спасти тех, кому это наверняка поможет. А мне, жить осталось ну пару дней от силы. – Задыхаясь говорил Илларион.

– Бесполезно. Упёртый как баран. – Тихо, с сожалением, произнёс Вован.

– В чём-то он прав. – Уже на ухо Вовану, сказал Павловский.

Вскоре все вышли, с Илларионом в палате остался только Вован.

– Вот Вова. Это те фотки с негативами, из СИЗО. Грохни их, так чтоб духу не осталось. И ты свободен. Из тех, кто знал, остались только ты да я. Остальных уже нет. Я всё чисто сделал. Я умру и всё. Главное сам не проболтайся. – Последнее предложение Илларион сказал, едва заметно подмигнув.

– Благодарю. – Тихо сказал раскрасневшийся Вован.

– Лауданум принёс? Больно мне очень бывает. – Спросил Илларион.

– Да, Лари. Вот, полтора литра. В нём опия больше обычного положено. Потому, пей по столовой ложке. Больше ни-ни. – Сказал Вован, и протянул Иллариону полуторалитровую пластиковую бутыль.

– Благодарю. Теперь всё, иди. Только знаешь, свобода такая штука, ей надо грамотно распорядиться. – Выдал напутствие Илларион.

Вован вышел. Через пару часов, прознав о том, что Вован уехал назад к себе. Илларион открыл бутыль с лауданумом и, пересиливая себя, отпил из неё граммов триста напитка. Уже через час Павловский констатировал смерть Иллариона.

В кабинете Пяткова шло большое совещание.

– Моменты, касающиеся, нашей хозяйственной деятельности и обороны ясны. С голоду не помрём, это точно. Захватывать нас сейчас врядли кто-то станет, вахи и фаши начали большую войну между собой. Как увоюются, всё осядет, и начнётся совсем другая жизнь. – Вещал Пятков, подводя итоги.

– А название? У нас же должно быть название? – Наперебой начали говорить Алексеев и Коновалов.

– Вам вообще то слово уже давали. – Недовольно начал Крейзер.

– Хм. Название. Тоже верно. Мелочь вроде, а мало ли. – Более спокойно, сказал Пятков. – Предлагайте.

– Сталкеры. – Подмигнув, сказал Алексеев.

– Это ещё что за… – Недоумённо уставился на него Пятков.

– До ядрёны, книги были всякие, как раз про ядрёну и жизнь после неё. Ну и там были такие персонажи. Жили, добывая всякое нужное, рыская по руинам, отрабатывая заказы. Аполитичные, серьёзные люди и сообщества. – Разъяснял Алексеев.

– Что же. Сталкеры говоришь. Аполитичные и серьёзные. Однако, стоит подумать. Может и подойдёт. – Одобрительно сказал Пятков.