Зеленой плесенью покрыты кровли башен,

Зубцы стены змеятся вкруг Кремля.

Закат пунцовой бронзою окрашен.

Над куполами, золотом пыля,

Садится солнце сдержанно и сонно,

И древних туч узор заткал полнебосклона.

Царь-колокол зевает старой раной,

Царь-пушка зев уперла в небеса,

Как арбузы, - охвачены нирваной,

Спят ядра грузные, не веря в чудеса -

Им никогда не влезть в жерло родное

И не рыгнуть в огне, свистя и воя…

У красного крыльца, в цветных полукафтаньях,

Верзилы певчие ждут, полы подобрав.

В лиловом сумраке свивая очертанья,

Старинным золотом горит плеяда глав,

А дальше терема, расписанные ярко,

И каменных ворот зияющая арка.

Проезжий в котелке, играя модной палкой,

В наполеоновские пушки постучал,

Вздохнул, зевнул и, улыбаясь жалко,

Поправил галстук, хмыкнул, помычал -

И подошел к стене: все главы, главы, главы

В последнем золоте закатно-красной лавы…

Широкий перезвон басов-колоколов

Унизан бойкою, серебряною дробью.

Ряды опричников, монахов и стрельцов

Бесшумно выросли и, хмурясь исподлобья,

Проходит Грозный в черном клобуке,

С железным костылем в сухой руке.

Скорее в город! Современность ближе -

Проезжий в котелке, как бешеный, подрал.

Сесть в узенький трамвай, мечтать, что ты в Париже,

И по уши уйти в людской кипящий вал!

В случайный ресторан забраться по пути,

Газету в руки взять и сердцем отойти…

"Эй, человек! Скорей вина и ужин!"

Кокотка в красном дрогнула икрой. "Madame, присядьте…

Я Москвой контужен! Я одинок…

О, будьте мне сестрой".

"Сестрой, женой иль тещей - чем угодно -

На этот вечер я совсем свободна".

Он ей в глаза смотрел и плакал зло и пьяно:

"Ты не Царь-колокол? Не башня из Кремля?"

Она, смеясь, носком толкнула фортепьяно,

Мотнула шляпкой и сказала: "Тля!"

Потом он взял ее в гостиницу с собой,

И там она была ему сестрой.

«1909»