Первое, что он увидел, выбравшись из палатки, была мармозетка, пристроившаяся на краю миски и лакомившаяся гуаябой. Только потом он увидел, что наступило утро. Сквозь просвет в деревьях, благодатью ниспосланной свыше падали лучи солнечного света и заливали собою лагерь.

Морган, пошатываясь, встал на ноги, приложил максимум усилий, чтобы застегнуть рубашку, но добился минимальных успехов. С таким же результатом он попытался застегнуть бриджи, когда они чуть не упали с него. Он едва успел подхватить их, прежде чем шагнуть в сторону глазеющей на него обезьянки.

Он чувствовал себя отвратительно.

Тут он увидел Генри. Тот сидел на стволе поваленного дерева, бросая на него испепеляющие взгляды своих черных глаз, при этом белые кости, продетые в ноздри, слегка подрагивали. Генри соскочил с бревна и как молния бросился через поляну. Не успел Морган собраться с мыслями, а тем более отступить в сторону, как получил удар кулаком в живот. Морган согнулся и тут же сильнейший удар в челюсть свалил его с ног. Генри уселся на него верхом, как на лошадь и продолжал молотить его лицо, грудь и живот. Морган защищался как мог, правда без особой для себя пользы. Из носа обильно пошла кровь. Вкус ее был тошнотворный.

– Пропади пропадом твоя черная душа! – воскликнул Генри, и не успел Морган сбросить с себя оцепенение, как Генри вскочил, схватил винтовку и наставил ее прямо ему в лицо. – Ах ты ублюдок! А я-то думал, что в тебе хватит благородства, чтобы пощадить такое невинное существо как Сара.

– Я не…

– Заткнись, и хоть раз за свою презренную жалкую жизнь выслушай, что я тебе скажу. Ты напрасно думаешь, что Сара – это какая-то девка, которой можно воспользоваться, если ты обозлился на весь мир. Ты погубил ее, ты это понимаешь?

– Убери от меня эту чертову пушку, а то я рассержусь. Или стреляй. Валяй. Избавь меня от позорной смерти из-за кровотечения из носа. Черт, ты кажется, сломал его.

– Вот и прекрасно! Так тебе и надо! Я бы с удовольствием сломал бы тебе кое-что еще, и очень даже могу это сделать, прежде чем мы выясним отношения до конца. – Генри бросил винтовку на землю, сжал кулаки и приставил их к лицу Моргана. – Давай драться. Я не шучу, Кейн. Я вызываю тебя на поединок, я имею на это право.

– Мне встать на колени, чтобы наш бой был честный?

– Что там происходит? – раздался голос Сары.

– Я защищаю твою честь, – провозгласил Генри. – Эта свинья с черной душой воспользовалась твоей слабостью, Сара, и это для меня невыносимо. Отойди подальше, здесь все может кончиться плохо.

– О… да что же это такое! Послушай, Генри, это я воспользовалась его слабостью, – призналась она, при этом ее бледные щеки порозовели. Она вылезла из палатки, нагнулась и нежно поцеловала его в щеку. Уже спокойнее она продолжала: – Мне очень неловко, но это я позвала его в свою палатку вчера вечером.

Он, казалось, огорчился.

– Надеюсь, ты не будешь плохо думать обо мне, – продолжала Сара, – но мне стало очень страшно, когда я услыхала барабаны.

– Ты могла бы позвать меня, – с ударением сказал он. – По крайней мере, тогда бы ему не представился удобный случай… в общем…

– Ты прав, и я прошу прощения. Но что произошло, то произошло, и если я каким-то образом оскорбила тебя, то искренне об этом сожалею.

– Ты? Оскорбила меня? – уронив руки, он обернулся к ней лицом. – Сара, дорогая, ты никоим образом не можешь меня оскорбить. Это он должен отвечать за последствия. И он еще пожалеет об этом. – Он показал рукой на Моргана, которому к этому моменту удалось сесть, несмотря на звон в ушах и текущую из носа кровь.

С волосами, в беспорядке распущенными по плечам, в криво застегнутой рубашке, Сара отвернулась от Генри и оглядела лагерь. Морган наблюдал за тем, как ее сонное лицо приобретало осмысленность и расширялись глаза, когда она, склонив голову на бок, прислушивалась к барабанам. Но в джунглях было тихо.

– Сюрприз, – протянул он. – Мы все еще живы.

– А ксаванте? – спросила она.

– Как я и думал, они решили оставить нас в покое, – пояснил Генри. – Но гарантии в том, что они могут напасть в любой момент в будущем, у нас нет.

Она посмотрела на Моргана, в первый раз проявив внимание к его распухшим губам и носу. Однако это внимание оказалось недолгим. Она сказала, обращаясь к Генри:

– Мы должны уходить отсюда как можно скорее, чтобы расстояние между нами и ксаванте было как можно больше. А где все остальные? Почему не свернули лагерь?

– Кан на разведке, пятерых я послал на поиски воды и пищи.

– А остальные? – Она внимательно изучала выражение лица Генри.

– Больше никого нет. Они сбежали этой ночью, и, должен добавить, прихватили с собой несколько наших винтовок. Я не думаю, что мы их когда-нибудь увидим. Кан и оставшиеся пятеро ушли больше двух часов назад…

– Кан никогда не бросит меня! – сказала Сара.

– Да, так вот, Сара, даю тебе слово, не всегда можно положиться даже на самых близких. Когда пахнет жареным, они прежде всего думают о себе. – Генри бросил на Моргана быстрый взгляд и направился к костру.

Сара стояла в солнечных лучах и смотрела на лес. Она окончательно все осознала. Настало утро, – а она жива.

Сара не повернулась в сторону Моргана, когда он прошел мимо нее и упал на одно колено у костра. Однако, он так и притягивал ее взгляд; мысли ее путались при воспоминаниях о прошедшей ночи и заставляли покрываться краской. Она подошла к костру и встала на колени рядом с ним, делая вид, будто играет с обезьянкой, пока набиралась духа осознать случившееся. Моргану удалось остановить кровотечение из носа, и все его усилия теперь были направлены на то, чтобы застегнуть свою забрызганную кровью рубашку. Она заметила, что у него дрожат руки и в глазах застыло беспокойство.

– Тебе помочь? – спросила она.

Он ничего не ответил и вообще никак не отреагировал на ее присутствие. Он стал снова напоминать того угрюмого незнакомца, с которым они провели много изматывающих дней во время путешествия вниз по Амазонке; теперь это был совсем не тот человек, который со страстью обнимал ее всю ночь и просил быть его женой. Нерешительно она дотронулась до него рукой.

– Пожалуйста, не сердись, Морган.

Он отдернул руку и отошел от нее, покачиваясь, будто пьяный. Сара нахмурилась, настороженно провожая глазами его фигуру. Он направился к Генри, который уже начал разбирать палатку.

– Генри, – сказал он, и его голос звучал сухо. – Нам надо поговорить.

– Мне нечего сказать тебе, Морган.

– Так уж и нечего. А разбить физиономию другу и потом спокойно уйти, по-твоему, можно? Извини, если я тебя огорчил, но…

– Почему я не верю тебе? Не оттого ли, что за последнее время, что я тебя знаю, ты не произнес ни слова правды? Я даже начинаю сомневаться в том, отличаешь ли ты сам свои фантазии от действительности.

Сара поднялась от костра и направилась к ним.

– Да в чем дело? – Бросив брезент на землю, Генри побрел к дальнему концу поляны и начал собирать кухонную утварь. Морган стоял там же, где оставил его Генри, с незастегнутой рубашкой, уперевшись руками в бедра. В этот момент появился Кан, за ним подошли и пятеро остальных. Тяжело дыша, он объявил:

– Мы видели деревню ксаванте, там большое волнение. Спорят о том, стоит ли нападать еще раз.

– Тогда нам нужно сниматься отсюда, как можно скорее, – подала голос Сара.

– Не вмешивайся не в свое дело, – рявкнул Морган.

– Но не собираешься ли ты и дальше сидеть здесь в самом деле…

– Я сказал, заткнись, Сара, – он угрожающе повернулся к ней так, что она от неожиданности отступила назад.

Генри бросился к ним, и встал между ними, сверкая глазами.

– Не смей срывать на ней злость, – сказал он. – В данном случае это не ее вина.

– А я в чем виноват, черт побери? – огрызнулся Морган. – Ты прекрасно знаешь, я ее ни к чему не принуждал. Я не сделал ничего такого, чего бы на моем месте не сделал другой мужчина, если бы ему представился такой случай.

Кровь отлила от лица Сары, когда она услышала это. Ее потрясло не столько предательство Моргана, сколько омерзительный тон, каким были произнесены эти слова.

– Ты воспользовался удобным случаем! – крикнул Генри.

Морган смотрел, как Генри, пересек поляну и стал сворачивать спальные мешки. Его разбитый нос саднило, в животе, в том месте, куда его бил Генри, образовалось болезненное затвердение. Он чувствовал себя так, как если бы был стеклянно-хрупким и боялся рассыпаться от малейшего прикосновения.

Внезапно он потерял контроль над собой. Он плохо соображал, что делает, когда двинулся в сторону Генри, схватил его и так резко дернул, что ноги его приятеля оторвались от земли. Понизив голос до хриплого шепота, он сказал:

– Вместо того, чтобы вставлять себе в нос эти кости, ты бы лучше прочистил ими себе уши, проклятый карлик. Сару как раз не за что жалеть. Жалеть надо меня. Если здесь и есть пострадавшая сторона, так это я. Я люблю ее, Генри, и говорю это тебе на тот случай, если ты раньше этого не заметил. Будь я проклят, но я люблю ее очень сильно, иначе я бы уже давным-давно соблазнил ее. Но на этот раз выбирал не я. Я просил ее быть моей женой, а она отказала мне.

Генри уставился на него, и, хотя его лицо не выражало никаких эмоций, глаза были красноречивы.

– Морган… ты действительно влюбился? Ответа не последовало.

– Черт возьми, – прошептал Генри. – И правда. Конечно, влюбился. Как это я раньше не понял? Боже мой, друг, прости.

Морган отвернулся, нагнулся за своим ножом, очистил его от земли и стал пристегивать к поясу.

– Давайте убираться отсюда ко всем чертям, – сказал он.

Весь день без устали Морган подгонял своих спутников. Носильщикам он угрожал своим мачете, яростно ругал их, и так напуганных. Когда один из индейцев упал на колени, Сара бросилась к Моргану с криком:

– Что ты делаешь, ради всего святого? Ты просто убиваешь этих людей!

– Я не слышал, чтобы они жаловались.

– Потому что ты напугал их до смерти.

Она поторопилась к обессиленному индейцу и вместе с Каном и Генри они помогли ему сесть. Кан быстро срезал cipo de aqua и поднес его к губам индейца. Намочив край рубашки этой влагой, Сара протерла ему лицо; он вдруг что-то пробормотал.

– Что он говорит? – спросила она Кана. Нахмурившись, Кан покачал головой и ответил на языке индейцев. Снова дрожащий человек обратился к Саре, теперь с большей настойчивостью, а другие приблизились к ним и тоже присоединились к разговору; их голоса все больше и больше набирали силу. Они бросали взгляды на Моргана, который прислонился к дереву и смотрел на них с равнодушием, казавшимся Саре страшнее, чем взрыв ярости накануне. Кан сказал:

– Они говорят, что этот американец еще худший дьявол, чем boto. Они говорят, что он дух мертвеца и ведет их туда, откуда нет возвращения. – Кан тревожно посмотрел на нее. – Они говорят, что Кейн не в своем уме. Они говорят, что его разум сжигает лихорадка, что он совсем не знает, куда надо идти.

– Но это не так, – возразила она, обращаясь к Кану и напуганным индейцам, в ужасе взиравшим на Моргана. Взглянув на Моргана, она не заметила неестественного отблеска его глаз, лихорадочного румянца; она спросила повелительным тоном:

– Почему ты не скажешь им? Скажи им, что ты знаешь, где мы находимся.

Он оставался неподвижным; его молчание делало невыносимыми резкие крики птиц и уханье обезьян. Ей хотелось зажать уши и завизжать, – такая ее охватила паника. Сколько раз за последние дни она задавала себе вопрос, почему они еще до сих пор не достигли владений Кинга. Она подошла к Моргану, отмечая подробности, которых не замечала раньше. Он похудел. В его глазах появилась опустошенность, которой не было еще вчера.

– Поговори с ними. – попросила Сара. – Успокой их. Почему ты ничего им не скажешь? Пожалуйста.

Его рот изогнулся в улыбке.

– Chere… Я должен признаться, что не знаю, куда идти и что делать.

– Но ты сам говорил, что это тот самый путь, по которому тебе удалось бежать из Жапуры.

– Разве? Ну тогда, значит… я соврал. Скажи им, Генри. Ты сегодня с утра являл чудеса милосердия, может быть, продолжишь – возьмешься сообщить им это? Видишь ли, chere, я не знаю, где мы находимся, потому что я бежал из Жапуры не по земле. Я спрятался на барже, пока мы не доплыли до Тефе, потом пришлось убраться оттуда, так как капитан застал меня за воровством еды. Два дня я шел по берегу, избегая встреч с подручными Кинга, которым очень хотелось пристрелить меня в спину. Потом я наткнулся на наших друзей ксаванте и решил попытать счастья в реке. Вот тогда меня накрыл бор, и я чуть не утонул. Генри спас мою бесполезную жизнь.

– О Боже, – сказала она.

Он плотнее прижался к дереву, вытирая лоб рукавом.

– Вся эта чепуха насчет boto пришла в голову нашему малорослому другу. А пришла она ему потому, что как раз перед тем, как вытащить меня из воды, он увидел розового дельфина. Когда он рассказал об этом индейцам в Джорджтауне, пошел слух, будто я отмечен богами и обладаю магической силой, что я есть долгожданный «бото». Со мной начали искать встреч, предлагали мне еду и… другие удовольствия. Одно тянуло за собой другое – ты знаешь, как плодятся слухи…

Генри подвинулся к своему другу, его лицо сморщилось от раскаяния.

– Морган, забудь, что я наговорил тебе утром.

– Заткнись! – крикнул он так громко, что не только индейцы притихли, но и какофония лесных звуков распалась на отдельные голоса. – Заткнись, – повторил он более сдержанно, но это было еще страшнее. – Заткнись… и дай мне закончить. По-моему, леди заслуживает, чтобы ей сказали всю правду. В конце концов, я – тот негодяй, что лишил ее невинности. Она может, вернувшись домой, к Норману, с чистым сердцем признаться ему, что бродяга с черной душой воспользовался случаем и обесчестил ее. Он простит ее. Я уверен, что он что угодно простит ей… если у него есть голова на плечах.

Он обмяк и стал сползать по стволу дерева, пока не опустился на корточки, положив одну руку через колено и сжимая в покрытых мозолями пальцах мачете.

– Врал я всегда очень хорошо. Кажется, этот дар я получил от рождения. У одних детей есть способности к рисованию, пению или танцам. Но Господь решил, что самой сильной моей стороной должно быть вранье. Я обнаружил это в шесть лет. Видите ли, моя мать была проституткой. Однажды ночью, когда ее не было дома, случайно зашел один из ее постоянных клиентов и решил, что я – лучше, чем ничего. Он дважды изнасиловал меня, и, когда моя мать нашла меня и отвезла в больницу, она научила меня, что я должен говорить, иначе меня могли бы у нее отобрать навсегда. Поэтому я соврал докторам, что ничего не помню. Она забрала меня домой, и через неделю я оказался у дверей сиротского приюта. Я видел, как она уходила от меня и она ни разу – ни разу! – не оглянулась, хотя я так громко кричал и звал ее. Поэтому я и рассудил… какой смысл в том, чтобы говорить правду?

Позже мною увлекались вдовы и брошенные жены, им тоже хотелось, чтобы я им врал, преподносил красивую ложь, которая никого бы не задевала, и от которой они чувствовали себя хорошо. Иногда они тоже врали в ответ и говорили, что я очень много значу в их жизни… до тех пор, пока не встречали меня на улице; тогда они смотрели сквозь меня и делали вид будто меня никогда не существовало, будто я просто не существую. Ну и конечно, был еще Рэнди… король мошенников.

Генри подвинулся к Моргану и упал на колени. – Тише, – умоляюще зашептал Генри. – Морган, боюсь, что индейцы правы. Ты болен. Ты бредишь, ты в жару.

Морган, казалось, не слышал его. Он неотрывно смотрел на Сару, у которой от его рассказа выступили на лице слезы. Она отвернулась и, подойдя к куче хвороста, села на нее, не обращая внимания на разбегающихся ящериц и еще каких-то существ, зашуршавших листвой. Она закрыла лицо руками руками и попыталась собраться с мыслями.

Боже мой, как же легковерна она была, что всерьез приняла все эти россказни о героях и «бото». О да, она даже и этому верила до какой-то степени. Морган был олицетворением мечты каждой молодой наивной девушки. А теперь погибли не только ее надежды на успех задуманного, но и вообще – все мечты.

– Сара. – Это Генри наклонился к ней и положил ей на плечо руку, утешая ее. – Сара, Кан думает, что нам следует разбить здесь лагерь. Слово за тобой.

– Почему за мной?

– Потому что… – он осекся, и Сара подняла на него глаза. – Морган… сейчас не может решить, – закончил он.

Видимо, в ее глазах мелькнул страх, потому что Генри торопливо продолжил:

– Он не в себе. Мне следовало бы догадаться, что он болен. Это длится уже несколько дней. Может быть, попала инфекция, когда он сломал руку. Я молю Бога, чтобы он не подцепил лихорадку, но это станет ясно только через несколько дней.

Страшная тяжесть навалилась на нее, и она закрыла глаза.

– Он отдает себе отчет в своих действиях? – спросила она.

– Он переутомился…

– Это не ответ, Генри. Он понимает, что говорит и что делает?

– В данный момент, думаю нет. – Он улыбнулся и добавил: – Но вчера вечером он чувствовал себя хорошо, если это тебя беспокоит.

Она отвернулась, ей стало стыдно, что он угадал причину ее беспокойства. Господи Боже мой! Она только что узнала, что они заблудились в джунглях и вероятность благополучного исхода равнялась почти нулю, а ее интересовало лишь то, был ли Морган в своем уме, когда он ее обнимал и просил стать его женой, и она ему доверяла и была счастлива?

– Скажи им, пускай разбивают лагерь. – Она вытерла глаза. – Нам всем нужно отдохнуть.

Сара лежала в своей палатке и не могла уснуть из-за усталости и жары. Отчаявшись, она разделась, но это только усилило ее страдания. Ее одолевали насекомые, она чесалась, прихлопывала их, стряхивала и не переставала проклинать себя за то, что пустилась в такую авантюру.

Когда она боролась с жуками, она плакала от жалости к своему отцу и к растерянным людям, скорчившимся под деревьями. Иногда она плакала от жалости к себе самой: ее мечты, как и невинность были загублены. Но больше всего она плакала от жалости к Моргану. Когда он рассказал свою историю, она была слишком потрясена и расстроена, чтобы оценить всю ее горечь. Но здесь, в темноте, ей трудно было отделаться от преследующего ее кошмара: насилие над ребенком, необъяснимое вероломство матери. У него никогда не было ни дома, ни близких, в то время как ее терзала одна забота – добиться успеха в лондонском обществе.

Она чувствовала себя легкомысленной дурой. Ей было жаль Моргана, и в то же время она не могла простить ему его ложь. Ей хотелось его проклинать, и крепко обнимать – одновременно.

Морган возник рядом с ней столь внезапно, что она успела только ахнуть. Когда он закрыл рукой ее рот, ее сердце чуть не остановилось. Он прошептал:

– Не бойся, это я.

Она закрыла глаза, пока он устраивался рядом с ней.

– Они не хотели пускать меня к тебе. Это ты им приказала?

Она утвердительно кивнула. Его рука сильнее сжала ее лицо, она всхлипнула.

– Они говорят о том, чтобы возвращаться. Но мы зашли слишком далеко и слишком многим пожертвовали. Меня же не хотят больше слушать. Они думают, что я болен или сошел с ума. Ты должна сказать им «нет». Тебя послушают. Я найду плантацию Кинга. Я знаю, что смогу. Мы соберем твои семена и… Почему ты плачешь? Господи, ты разочаровалась во мне? Я знал это. Я так и думал, что ты разочаруешься во мне, когда узнаешь правду. Но я все время хотел сказать тебе правду. Я пытался поговорить с тобой много раз, но ты же не слушала. Ты видела только то, что хотела видеть и слышала только то, что хотела слышать.

Она сбросила его руку с лица.

– Ты все время врал!

– Не все время.

Она уставилась на него в темноте и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Ты, должно быть, решил, что я не слишком отличаюсь от тех женщин…

Он сгреб ее в охапку и встряхнул.

– О нет. Это не так!

– Все, что ты говорил мне прошлой ночью…

– Это все правда. Клянусь!

Она попыталась отодвинуться от него. Он поймал ее и придавил к земле.

– Убирайся отсюда!

– Я не уйду, пока мы все не выясним.

– Тут и выяснять нечего, убирайся из моей палатки.

– Прошлой ночью у тебя было другое настроение.

– Это было до того, как я узнала о тебе правду.

– Какую правду? Прости, любимая, но я все тот же, что и тогда, когда ты отдавалась мне.

– Больше этого никогда не случится!

– Ты так думаешь? Я тот, кто трогал тебя вот здесь. – Он прильнул к ее груди, заставив ее вздрогнуть. – И здесь. – Он просунул руку между ее бедер, раздвигая в то же время ее ноги коленями. Потом он сжал ее в объятиях и овладел ею, несмотря на ярость, которая воспламенилась в ней с такой же силой, как и желание. Тело ее изогнулось, откликнулось на его страсть, словно действовало помимо ее воли. В этом было что-то примитивное, бездумное. Может, в нем вправду была колдовская сила. Потому что из отчаяния и разочарования вновь родились надежда и чувство, что они нужны друг другу. И вновь ее охватила полнота счастья, которой она никогда не испытывала раньше.

– Сара, я помогу тебе. Только верь в меня! Дай мне шанс доказать, что я чего-то стою.

Она была в таком состоянии, что плохо понимала, что он сказал. Мысли ее путались; все ее чувства и ощущения были в смятении, насколько сладком, настолько же и пугающем.

Я достану тебе семена, cheri, и вы с Норманом будете жить долго и счастливо, если ты этого хочешь…

– Да, – пробормотала она, обнимая его и притягивая к себе, лаская пальцами его волосы, гладя плечи, прижимаясь к нему так близко, что могла ощущать волнующую дрожь, проходившую по его телу.

Она закрыла глаза, и ее тело поплыло навстречу яркому свету.