Подобные ночи, холодные, ветреные и темные, он обычно проводил в компании спутников, у которых, как и у него, денег и свободного времени было больше, чем интеллекта. Расположившись перед камином в каком-нибудь Клубе или в задней комнате таверны, они спускали в азартные игры содержимое своих кошельков, накачивались элем или другими дьявольскими напитками, тащили наверх дешевых проституток, чтобы провести с ними несколько часов, делая вид, что это что-то значит для них.

Теперь он вынужден был лежать здесь, где мисс Мария Эштон оставила его несколько часов назад, обнаженный – если не считать обернутой вокруг бедер простыни, – захмелевший (спасибо бабушке) и дрожащий от холода.

Где она, черт побери?

Кем она себя считает, если позволяет отказываться от его общества? Мисс Мария Эштон. Всего лишь чересчур высоко оплачиваемая прислуга в слишком простой и поношенной одежде… причем она ничуть не смущена этим.

Какого черта его должно волновать, что она о нем думает? Более того, как ему в голову могла прийти мысль соблазнить ее?

Если бы он только мог.

Он опять отхлебнул из бокала.

Выбирая портвейн, бабушка осталась верна себе. Ее одежда, дома, драгоценности, друзья – все было самым лучшим, что только можно купить за деньги.

Поворачивая бокал в руке, он некоторое время смотрел на янтарную жидкость и наблюдал игру света в стеклянных гранях, а затем залпом допил портвейн и бросил бокал на пол.

Дотянувшись до полога балдахина, Салтердон ухватился за него и, стиснув зубы, с усилием сел. В тусклом свете его безжизненные завернутые в простыню ноги вызывали ассоциацию с мумией.

Он сорвал с себя простыню и отбросил ее.

Его бросало то в жар, то в холод. Комната медленно вращалась вокруг него, и он не знал, то ли это от дорогого бабушкиного портвейна, то ли от непривычного напряжения. Когда он в последний раз пытался встать на ноги? Ни разу с той самой ночи, когда на него напали разбойники. Он возвращался со скачек в Эпсоне в сопровождении нескольких молодых обожателей, напыщенных и самовлюбленных, как он, с раздувшимися от выигранных денег кошельками, насквозь пропитанных алкоголем, и с нетерпением ожидающих объятий грязных красоток Ист-Энда. Целый час он лежал, уткнувшись лицом в грязь и наблюдая, как пар поднимается от струйки крови, образовавшей лужицу у его щеки. Он чуть не умер и испытал странное ощущение, как будто душа его отделилась от тела и со стороны наблюдала за распростертым на земле стонущим молодым человеком с залитым кровью бледным лицом – герцогом Салтердоном. Перед его угасающим взором мелькали многочисленные картины прошлого, настоящего и будущего. Он видел себя ребенком, который, прижавшись носом к оконному стеклу, наблюдал за игравшим на солнце братом и не обращал внимания на нудный голос учителя, талдычившего об огромной ответственности и необходимости быть достойным своего отца.

– Подонки, – вслух произнес он, и как бы в ответ раздалось потрескивание углей гаснущего камина.

Дверь спальни открылась. На пол упала полоска света из коридора, а затем на пороге показалась женская фигура. Темный силуэт на секунду замер. Очевидно, она заметила, что он, тяжело дыша, сидит на краю кровати, обнаженный, если не считать обернутого вокруг бедер полотенца, и вспотевший от напряжения.

– Мария? – позвал он и сжал кулаки, обнаружив, что сердце его забилось быстрее от радости, что она все-таки не собрала свои жалкие пожитки и не сбежала из Торн Роуз, подальше от его идиотских и бесплодных приставаний.

– Ну вот, – неожиданно раздался в ответ мурлыкающий голос Молли. – Что у нас тут происходит? Похоже, старина Эдкам оказался прав, а? Немного ласки, и к мужчине чудесным образом возвращаются силы.

Она закрыла дверь, толкнув ее бедром, и двинулась к Салтердону, держа в руках поднос с фруктовыми пирожными. Выйдя на освещенное место рядом с кроватью, она улыбнулась ему и подмигнула.

– Я подумала, что вам, наверное, немного одиноко здесь. Может, вы захотите пирожное… или два… или три.

Она хихикнула и поставила поднос на прикроватный столик.

– Где мисс Эштон? – спросил он.

– Мисс Эштон, вот как? Зачем же так официально? Ведь всего минуту назад вы называли ее Марией.

– Где она? – повторил Салтердон.

– Какая разница? Нет ничего такого, что вместо нее не смогла бы сделать я.

Он взглянул на ее грудь, которая сейчас казалась необычно пышной. На ней не было сорочки. Соски темными кружками просвечивали сквозь тонкую ткань блузки. Что ей, черт побери, нужно?

Она разломила пирожное, запустила пальцы в теплую вишневую начинку и вытащила одну ягоду, мясистую и кроваво-красную, как выдержанное вино. Сок стекал по ее пальцам.

– Какого черта? – спросил он, не отрывая взгляда от ее пальцев. – Такое красивое пирожное.

Она поднесла вишню к его губам, и густой сок тонкой струйкой полился на его обнаженные бедра.

Салтердон медленно перевел взгляд на ее пальцы.

Боже милосердный. Она соблазняет его… по крайней мере, пытается. Его лицо, шея, плечи покраснели от смущения, и он приоткрыл рот, позволив ей положить ягоду ему между губами. Сок был теплый, густой и сладкий, а сама вишня мясистой и плотной. Он осторожно вонзил в нее зубы. Закрыв глаза, он вспоминал о других женщинах – любовницах, – которых он ласкал своими губами и языком, наслаждаясь их пьянящим ароматом, пока безумие желания не поглощало его, и тогда он с неистовством овладевал ими, заставляя вскрикивать от наслаждения и благодарности.

Прекрасные женщины. Самые соблазнительные женщины Англии и всей Европы. Женщины, которые, ложась в постель, надевали только драгоценности. Длинные нити жемчуга, бриллиантов и сапфиров обвивали их прекрасные груди и сверкали, перекатываясь по нежному телу.

О, эта нежная кожа, гладкая, благоухающая, как цветы… как фиалки… как Мария.

А теперь он опустился до развратной горничной с редкими соломенными волосами, чьи гнилые зубы только в тусклом мерцающем свете казались менее отвратительными, а от слишком тощего тела с отвисшими грудями исходил кислый запах пота.

Молли через голову стянула блузку и бросила ее на пол. Улыбаясь, она обмазала один сосок вишневым сиропом, обхватила тощую грудь ладонью и поднесла к его рту.

– Попробуйте, – промурлыкала она и, раздвинув ноги, потерлась о колено Салтердона. – Только лизните, ваша светлость. Может, вам понравится. Не попробуешь, не узнаешь, ведь так?

Она провела липким соском по его губам. Он отвернулся.

Молли запустила пальцы ему в волосы и силой повернула его лицо к себе.

– Ты забываешься, – резко сказал он и сжал ее запястья с такой силой, что она стиснула зубы и застонала.

– В чем дело, ваша светлость? Боитесь, что ничего не получится? Я за этим и пришла. Чтобы немного помочь вам.

– А что заставляет тебя думать, что я отвечу на твои приставания?

– Нищим не приходится выбирать, правда?

Он отшвырнул ее. Зацепившись за ковер, Молли упала на спину; ее юбка задралась до колен, открыв раздвинутые бедра.

– Проклятый псих! – крикнула она. – О чем я только думала, соглашаясь на это? Надо было сказать ее светлости…

– Сказать ее светлости?

Губы Молли скривились, глаза прищурились, а голос зазвучал грубо.

– А вы думали, что я здесь ради собственного удовольствия?

Он окаменел.

– Совершенно верно, – кивнула она. – Чтобы снова сделать вас мужчиной.

Он с такой яростью взглянул на нее, что она отползла в сторону, подобрала блузку, а затем бросилась к двери, распахнула ее и скрылась в темноте.

Стиснув зубы, он сполз с постели, ухватился трясущейся рукой за столбик кровати и, раскачиваясь из стороны в сторону, попытался поймать равновесие, со страхом ожидая, что в любой момент ноги перестанут держать его.

– Ваша светлость! – донесся с порога спальни Марии тихий взволнованный возглас, и в то же мгновение она оказалась рядом. В тусклом свете его комнаты ее простенькая ночная рубашка сверкала белизной.

– Что это вы задумали, сэр? – вскрикнула она, обхватив руками его талию и вся дрожа от напряжения. – Быстро дайте мне опустить вас на кровать. Не сопротивляйтесь… Перестаньте, иначе мы оба упадем.

– Оставьте меня в покое, – прорычал он и попытался оттолкнуть ее.

Она сильнее вцепилась в нега, прижавшись щекой к напряженным мускулам ею влажной от пота груди. Волосы серебристым водопадом рассыпались по ее плечам.

Схватив Марию за волосы, он грубо оторвал ее от себя. Она вскрикнула. Глаза ее стали огромными, на лице отразилось отчаяние.

– Странно, всего несколько часов назад вы презирали меня, а теперь влетаете сюда, как ангел милосердия, – процедил он сквозь зубы. – Она вас тоже купила, мисс Эштон? И сколько же стоит ваша преданность?

Мария отчаянно затрясла головой. Ее лицо исказилось от боли и обиды.

Он отшвырнул ее от себя. Со сдавленным криком она упала на пол.

* * *

В огромном доме все стихло, но она продолжала ходить из угла в угол своей комнаты. Горящие в камине смолистые дрова и торф распространяли резкий неприятный запах. Ее губы припухли и саднили.

Как можно быть такой глупой и позволять ему подобные вольности? Одним прикосновением губ он превратил ее в недалекую и бесстыжую шлюху, вроде Молли. Всем своим существом она жаждала прильнуть к нему, позволить ему делать все, что угодно, с ее губами, ее телом, ее рукой… О Боже!. Там, под полотенцем, ее пальцы касались его плоти и жестких волос…

Мария покосилась на свою кровать с толстой пуховой периной и обтянутыми шелком подушками. Маленькая лампа освещала своим бледно-желтым светом только небольшую часть комнаты. Концентрические блики падали на пол, кровать и разноцветные подушки.

Разве она осмелится снова взглянуть ему в глаза?

А может, она неправильно истолковала его намерения, а он, в свою очередь, не понял ее. Она убежала не потому, что считала его безобразным, а оттого, что больше не могла сопротивляться нахлынувшим на нее чувствам. Не могла управлять ими. В какой-то момент она желала только одного – стать такой же покладистой, как Молли, чтобы испытать то дикое наслаждение, что заставляет женщину совокупляться с мужчиной на кухонном столе, и так глубоко погрузиться в бездну блаженства, что не придавать значения, если кто-нибудь увидит их.

Даже сейчас, когда прошло несколько часов, нервное и физическое возбуждение заставляло ее ходить по комнате. Странно, но огонек желания с каждой минутой разгорался все сильнее. Каждый раз, когда она думала о Салтердоне, жар охватывал ее грудь, живот, спускался ниже, между ног.

Ей казалось, что она сходит с ума.

Боже милосердный, неужели она никогда больше не обретет душевный покой? Неужели ей не удастся избавься от этого навязчивого чувства – безумного влечения к человеку, который явно презирает ее?

Когда страх, который она испытывала перед его внешностью и свирепым характером, уступил место чувству долга? Когда обязанности превратились в товарищеские отношения, товарищеские отношения сменились нежностью, а нежность… чем?

– Нет, – вслух сказала она. – Глупая девчонка, ты не должна допускать даже мысли об этом. Ты не можешь влюбиться в герцога Салтердона. Ты не посмеешь! В противном случае тебе следует собрать свои жалкие пожитки и сию же минуту убираться из Торн Роуз. Страшно представить, как он отреагирует, если услышит о подобной глупости. А что подумает его бабушка?!

Мария представила себе, как отреагирует ее тело, если он снова прикоснется к ней.

* * *

Утро выдалось мрачным и холодным. Проснувшись, Мария тщательно вымылась водой из кувшина. Она плеснула водой в лицо, и пока холодные струйки стекали у нее по шее, перед ее внутренним взором чередой промелькнули картины вчерашнего дня.

«Нужно быть действительно не в своем уме, чтобы остаться здесь, – думала она. – Необходимо потребовать у ее светлости, чтобы она отправила меня в Хоуорт. Оттуда я смогу поехать куда угодно: в Лондон, Ливерпуль – подальше от этого безумия. Как мне теперь смотреть ему в глаза? Как мне жить в этой комнате, этом доме, этой проклятой местности, когда все вокруг напоминает о том, что чуть было не произошло? Если бы он хотел найти способ уничтожить меня, то не смог бы придумать ничего лучше».

Она подошла к окну и отодвинула занавеску из тяжелого шелка. Стекла были покрыты морозными узорами. Мария очистила круг и сквозь него взглянула на суровый пейзаж за окном. В доме еще было тихо. Так же тихо, как на серых холмах вокруг.

Сквозь туман в одном из домиков мелькнул огонек, и она вспомнила, как они с Полом выбирались из дома через окно спальни и в облачках пара бежали к кладбищу на вершине холма. Там они играли в игру, угадывая какое окно загорится первым, затем вторым, затем третьим… Мария всегда выигрывала, хотя догадывалась, что Пол специально поддается. Она не встречала человека, умнее брата. Он находил решение любой проблемы.

Если бы он был сейчас здесь, то, наверное, смог бы объяснить, что с ней происходит. Почему она продолжает, отбрасывая гордость, попытки помочь человеку, который отвергает ее. Почему она переносит его насмешки и оскорбления, его враждебность и унизительные обвинения. Почему ее чувство сострадания и желание помочь (не говоря уже об обязанностях сиделки) оказались вытеснены физической потребностью каждую минуту быть рядом с ним, несмотря на его высокомерие и озлобленность, несмотря на его вчерашнее поведение…

Вздохнув, она отвернулась от окна и замерла. Позади нее стояла Молли, скрестив руки на груди и отставив ногу в сторону. Ее чепец, как обычно, выглядел измятым, а из-под него торчали пряди волос.

– А теперь, – объявила Молли, – похоже, вас ждет сюрприз, мисс Эштон.

– О чем ты? И кто позволил тебе без стука входить в мою комнату?

– Я хочу сказать, что к вам гость.

– Гость?

– Вы разве не слышали? – усмехнулась Молли. – Наверное, нет. Он приехал поздно вечером, когда вы уже спали.

– Это не отец! – панически вскрикнула Мария, отчего брови Молли удивленно поползли вверх.

– Скоро узнаете. Он пьет кофе с герцогиней в голубой гостиной.

С этими словами Молли повернулась и, усмехнувшись, вышла из комнаты.

Господи, только не отец. Этого не может быть. Викарий не осмелился бы бросить вызов герцогине и без предупреждения явиться к ней.

Она быстро оделась, расчесала волосы и так заколола их на затылке, что коже головы стало больно. Убедившись, что все пряди лежат на месте, и несколько раз растерев лицо, Мария только потом вспомнила, что она больше не ребенок и ей не нужно навытяжку стоять перед отцом, с ужасом ожидая, что он обнаружит хоть одно пятнышко грязи. Чистота была второй добродетелью после набожности.

Заглянуть к Салтердону?

Нет. Не сейчас. Ей еще понадобятся силы.

Она выскочила из комнаты и побежала, не разбирая дороги, по длинному темному коридору. Зачем он приехал? Заставить ее вернуться домой? Может быть, мать заболела… О Боже, только не мать…

Дверь в голубую гостиную была закрыта. Сердце Марии учащенно билось, по телу пробегала дрожь. Остановившись на пороге, она на секунду прикрыла глаза, а затем толкнула дверь.

В дальнем конце комнаты спиной к ней сидел мужчина и тихо беседовал с герцогиней. Старуха подняла голову и поднятием брови поприветствовала Марию.

– Вот и она, – послышался приглушенный голос герцогини.

Посетитель встал и обернулся.

– Джон! – вскрикнула она и почувствовала, что ноги у нее стали ватными.

Забыв о приличиях, она бросилась в дальний угол комнаты и, как в детстве, упала в его раскрытые объятия.

Он засмеялся и на мгновение крепко обнял девушку, а затем решительно взял ее за руки и отстранился.

– Мария, – вновь рассмеялся он. – Вижу, ты ни капельки не изменилась. Посмотри на себя: такая же живая и непосредственная, как в тот день, когда ты покинула Хаддерсфилд.

– Это было не так давно, – возразила она. Герцогиня отодвинула чашку с блюдцем.

– Мистер Рис приехал поздно вечером. Мы подумали, что не стоит вас будить, милая.

– Почему ты приехал? – спросила Мария, вглядываясь в знакомое лицо Джона, так нравившееся ей до приезда в Торн Роуз. – С мамой все в порядке?

– Да, – кивнул он и более сдержанно добавил: – С отцом тоже. Я обещал твоей матери, что когда буду проезжать мимо, то зайду проведать тебя, передать привет и убедиться, что ты счастлива.

Он нахмурился, одним пальцем приподнял подбородок девушки и тихо спросил:

– Ты счастлива, Мария?

– Похоже, – сказала герцогиня. – Слухи о том, что в графстве завелись разбойники, достигли Хаддерсфилда.

– Мы здесь в безопасности, – заверила его Мария, и, отстранившись, отвернула лицо. Не многие знали ее так хорошо, как Джон. По удивленному и встревоженному выражению глаз она поняла, что он не верит ей.

– Вероятно, – ответил Джон, окинув взглядом роскошную гостиную.

Герцогиня встала.

– Мне кажется, что вам нужно немного побыть вдвоем. Завтрак подадут через час. Надеюсь, вы присоединитесь к нам, мистер Рис.

Он слегка поклонился.

– Благодарю, ваша светлость.

Герцогиня вышла, и Джон повернулся к Марии, которая села на скамеечку перед яркими языками пламени камина. Она задумчиво смотрела на него.

– Насколько я понимаю, тебе не нравится Торн Роуз?

– Разве можно винить меня за то, что я считаю, что на деньги, потраченные на украшение только этой комнаты можно накормить и дать приют голодным и бездомным трех графств?

– Милый Джон, ты все такой же, – она радостно улыбнулась, вернее, попыталась, и хлопнула ладонью по скамейке рядом с собой. – Иди сюда. Тут теплее.

После секундного замешательства он нерешительно приблизился к скамейке и медленно опустился на нее.

– Должен тебе сказать, – произнес он, протянув ладони к огню, – я также не одобряю, что ты ухаживаешь за взрослым мужчиной. Мы все были уверены, что твоим подопечным будет ребенок.

– Я тоже.

– И тем не менее ты осталась.

– Как сказано в Библии, все мы в ответе за своего ближнего. Кроме того… он безопасен.

Она покраснела от собственной лжи. Воспоминания о вчерашнем поведении Салтердона вспыхнули у нее в мозгу.

– У меня не возникло бы сомнений по поводу твоего пребывания здесь, если бы не чудовищная репутация герцога… относительно женщин.

Наклонив голову и улыбнувшись, она коснулась его руки.

– Если бы на твоем месте был другой человек, то я могла бы подумать, что ты ревнуешь.

Он некоторое время пристально смотрел на нее, а затем неожиданно вскочил и принялся расхаживать по комнате.

– Ты когда-нибудь серьезно задумывалась о том, чтобы вернуться домой?

– Конечно, – кивнула она, рассмеявшись про себя. – Все время.

Резко повернувшись, так что длинный черный плащ священника обернулся вокруг его ног, он простер руки и взволнованно воскликнул:

– Хвала Господу! Мое путешествие оказалось не напрасным. Я немедленно переговорю с герцогиней. Мы объясним, что после некоторого размышления…

– Нет.

– В чем дело?

– Я останусь.

– Но ты же сама сказала…

– Что часто об этом думаю, – покачала головой Мария. – Там у меня нет будущего.

– А здесь? Впрочем, неважно. Это и так ясно. Даже если я захочу, то не смогу окружить тебя подобной роскошью.

– Причины, по которым я не выхожу за тебя замуж, Джон, не имеют ничего общего с твоим желанием или нежеланием обеспечить меня материально.

Мария встала и подошла к высокому и стройному молодому человеку. Горящими глазами он смотрел на девушку, и на лице его отражалась целая гамма чувств. Как всегда, он боролся с собой. Она видела это по выступившим на его лбу капелькам пота, по дрожи, пробегавшей по его телу, по почти страдальческому изгибу губ. Он был похож на человека, балансирующего на краю пропасти, когда малейшая поддержка может спасти его. Джон готов умереть ради нее, готов пожертвовать всем, чтобы обладать ею. Именно за этим он пришел, независимо от того, сознавал он это или нет.

Мария смотрела в искаженное отчаянием лицо Джона и с трудом удерживалась, чтобы не погладить его по щеке. Она вспоминала, как часто плакала в подушку от того, что не могла безраздельно завладеть его вниманием и отвлечь от ревностного служения Богу… Теперь это было в ее власти. Джон приехал сюда, чтобы отречься от Господа. Он наконец сделал выбор. С ужасом Мария поняла истинные причины своего желания. Господи! Она теперь знает, что такое настоящая любовь. Молодой и красивый помощник викария был лишь средством сбежать от отца…

А теперь, когда отец далеко, хочет ли она провести всю оставшуюся жизнь рядом с Джоном?

Сзади послышался какой-то звук. С замиранием сердца Мария оглянулась.

– Салтердон, – позвала она. – Ваша светлость?

Кресло герцога выкатилось из тени на свет, и атмосфера в комнате стала напряженной. Волосы Салтердона были всклокочены, как будто он только что встал с постели. Точно так же он выглядел вчера вечером, когда целовал ее и пытался сделать с ней то, что она не в силах была вынести. Его небритое лицо покраснело от напряжения, белая рубашка стала влажной от пота.

– Мне не сообщили, что у нас посетитель, – сказал Он. – Хозяину дома положено докладывать, когда приезжают гости. Кроме того, прислуга должна спрашивать разрешения у хозяина, прежде чем принимать собственных гостей.

– Ваша светлость, я… – шагнул вперед Джон.

– Я знаю, кто вы… Друг?

– Мы познакомились с Марией, когда она была вот такой, – он взмахнул рукой на уровне пояса и ободряюще улыбнулся девушке. – Я жил в их семье, как помощник ее отца.

Салтердон криво усмехнулся.

– Она и сейчас почти ребенок, правда? – тихо сказал он.

Он подкатил кресло поближе, заслонив собой лампу. Глаза его сверкали, как хрусталь.

– Продолжайте, пожалуйста. Кажется, вы пытались убедить девушку уехать с вами в Хаддерсфилд.

– Вы подслушивали, – шагнула к нему Мария. – Давно вы здесь?

– Достаточно.

– Имею я право на личную жизнь?

– В том, что касается меня, у вас нет никаких прав. Мистер Рис, вы приехали, чтобы увезти Марию?

Джон потупил глаза.

– На вашем месте я бы вспомнил о своих обетах, – сказал Салтердон. – Церковь не одобряет лжи.

– Да, – молодой человек улыбнулся Марии. – Я привез новости, которые, надеюсь, заставят ее изменить решение и вернуться в Хаддерсфилд. Мне предложили место викария в Бристоле.

– Джон! – радостно вскрикнула она. – Это замечательно!

– Да, – кивнул он. – У меня будет просторный дом и более чем достаточно средств, чтобы наполнить наши кладовые.

– Наши?

– Я приехал просить твоей руки, Мария.

– Вот это славно, – пробормотал Салтердон притворно сладким голосом. Глаза его прищурились, губы сжались в тонкую полоску. – Но вы, кажется, забыли, что она имеет обязательства передо мной.

– Ничего такого, что нельзя было бы нарушить… ваша светлость. Ведь я сделаю Марию счастливой.

– Разве Мария несчастна?

– Да, ваша светлость, – ответила она, с трудом сдерживаясь. – Мария очень несчастна, когда о ней говорят, как будто она ничего не значащая крохотная пылинка.

– Мария, – с упреком посмотрел на нее Джон. – Опомнись.

Салтердон засмеялся, откинув голову.

– Очевидно, вы не так хорошо знаете мисс Эштон, как вам кажется, мистер Рис.

– Мария всегда была… немного горячей.

– Если она так разочаровала вас, – тихо произнес Джон и смиренно улыбнулся, – значит, у вас не будет возражений против ее отъезда.

Раздался стук в дверь, а затем в комнату вошел Тадеус и снял шапку.

– Герцогиня просила меня сообщить его светлости и мисс Эштон, что она через час отправляется на верховую прогулку. Она просит вас сопровождать ее.

* * *

– Я уже видел дом, – рассказывал Джон. – Он такой красивый. В нем три комнаты средних размеров, кухня-столовая и две спальни наверху: одна для нас, а другая для детей, а если станет тесно, то можно будет пристроить еще комнаты.

Он покраснел и закашлялся. Кофе давно остыл, но молодой человек продолжал заглядывать в чашку, как будто черпая там силу и мужество, которых ему явно не доставало.

– Домик расположен в роще среди огромных вязов и окружен ухоженным садом. В этой местности много солнца, а почва черная и плодородная. Местные жители собирают богатый урожай. Уверяю, Мария, тебе там будет хорошо.

– Расскажи мне о церкви.

– Она маленькая, но будет расширяться. Я беседовал с несколькими членами общины и нашел их милыми и дружелюбными.

– Ты говорил с моим отцом?

– Да.

Джон отставил чашку.

– Мне напомнили, что ты больше не его дочь, и если я решусь погубить свою жизнь и жениться на такой аморальной женщине, то он будет до конца дней своих молиться за мою несчастную душу, – сказал он и наконец поднял глаза на Марию. – Я думал, что тебя обрадует мое предложение.

– Я только что получила свободу.

– Раньше все было по-другому. Я вспоминаю, как ты часами мечтала, что мы соединим свои жизни. Ты клялась, что будешь любить меня, как никто другой.

– Да, но насколько я помню, ты упорно отказывался давать мне подобные обещания. Бог – твоя самая большая любовь, Джон. Или что-то изменилось?

– Ты всегда знала, как я предан тебе.

– Богу. Только Богу.

– И тебе.

* * *

День выдался пасмурным и холодным. Выйдя на крыльцо, Мария замерла и, заморгав, посмотрела на стоявшую у ступенек карету с единственным пассажиром.

– Ты его боишься? – спросил Джон, пристально взглянув ей в лицо.

– Разве похоже, что я боюсь его светлости?

– Похоже, что он смущает тебя. В его присутствии ты становишься…

– Какой?

– Скованной.

– У него нелегкий характер.

– Боюсь, это не та скованность.

Она оглянулась на подошедшего к ним Тадеуса. Через руку у него была перекинута длинная соболья шуба, а в другой руке он держал меховой шарф и шляпу, широкие поля которой тоже были оторочены собольим мехом.

– Наденьте это, – сказал он, протягивая ей меха, и бросил быстрый взгляд на Джона.

Даже в тусклом свете пасмурного дня густой богатый мех сверкал, как черное золото.

– Я не могу, – пробормотала Мария. – Скажите ее светлости…

– Это принадлежит не ее светлости, а ему, – кивнул Тадеус в сторону кареты и губы его сложились в гримасу, отдаленно напоминающую улыбку. – Вернее, одной из его последних любовниц. Его светлость считает, что это согреет вас лучше, чем, как он выразился, куча тряпья, что на вас надета.

– Как? – переспросила Мария и почувствовала, что краснеет. – Можете сказать его светлости… Впрочем, не надо, Тадеус. Я сама скажу.

Запахнувшись в плащ и скользя по тонкому льду, покрывавшему ступеньки, она спустилась к карете и распахнула дверцу. Салтердон медленно повернул голову. Он сидел, подняв меховой воротник своей шубы и сдвинув на глаза шляпу.

– Мне не нужны меха ваших любовниц. Я скорее замерзну…

Мария вскрикнула, когда рука в кожаной перчатке ухватила ее за предплечье и втянула в карету. С негодующим возгласом она упала на обтянутое бархатом сиденье. Салтердон захлопнул дверцу и через окно обратился к Джону, который, увидев, что герцог силой втащил Марию в карету, бросился вниз по ступеням.

– Кажется, герцогиня неважно себя чувствует, мистер Рис. Я уверен, что ваше общество и молитвы помогут ей больше, чем героические попытки спасти мисс Эштон.

Джон молча застыл на верхней ступеньке. Ветер немилосердно трепал его длинный плащ, и даже в тусклом свете пасмурного дня было видно, что он покраснел. Тадеус подал шарф и шляпу в окно кареты и взобрался на место кучера. Злобно улыбнувшись, Салтердон задвинул занавеску, откинулся на спинку сиденья и перевел взгляд на Марию, которая сердито смотрела на него.

– У вас нет никакого права так грубо обращаться со мной в присутствии моего гостя, ваша светлость.

– Я имею право, черт возьми, делать все, что захочу, мисс Эштон. Могу выкинуть отсюда вашего любимого викария, – ответил он и, улыбнувшись уголком рта, добавил: – Одно мое слово, и его отлучат от церкви.

– Зачем вам это? Он не сделал вам ничего плохого.

– Разве?

– Скажите, что?

– Он вмешивается в мою жизнь.

– Тем, что приехал в Торн Роуз?

Лицо Салтердона стало замкнутым. Он расслабился, откинулся на подушки и слегка вытянул ноги, которые покачивались при движении кареты. От его пристального взгляда у Марии возникло ощущение, что ее тело стало холодным и твердым, как обледенелые ветки деревьев.

– Вы собираетесь уехать с ним? – помолчав, спросил он.

– У меня не было времени подумать об этом.

– Вы любите его?

– Это не ваше дело.

– Если это касается моего будущего, то мое.

– Да! – с яростью выкрикнула она. – Люблю… люблю… Он… он с самого детства был верным и преданным другом. А когда я выросла, то стала мечтать, что выйду за него замуж.

– Он не сможет сделать вас счастливой.

– Вы его не знаете.

– Я знаю, что Бога он любит больше, чем вас. В противном случае вас бы уже не было в Торн Роуз.

Забившись в угол, Мария выглянула в окно, пытаясь сосредоточить свое внимание на проплывающих мимо замерзших деревьях и сугробах снега.

– Я ни на минуту не допускаю, что он может дать вам счастье, – сказал Салтердон. – Вы из тех женщин, которые требуют от мужа стопроцентного внимания, а не получив его, начинают обманывать.

Мария дала ему пощечину, но он только рассмеялся.

– Мало-помалу вы разобьете ему жизнь. Вы разрушите его веру. Перед своими забитыми прихожанами он будет обличать грех прелюбодеяния, а затем возвращаться домой к жене, которая обовьет его своими прекрасными белыми ногами и потребует больше, чем могут дать его душа и тело. Каждый раз, когда он будет спать с вами, Господь будет хлопать его по плечу, напоминая о том, что он важнее.

– Вы будете презирать любого, кто способен… – Мария прикусила губу.

– Способен что делать, мисс Эштон? Любить женщину? – он тихо рассмеялся. – Есть огромная разница между понятиями «совокупляться» и «любить». Возьмем, к примеру, нас… Если бы я был в состоянии, то мог бы задрать вам юбку и получить удовольствие так, как мне хотелось бы. С другой стороны, я могу отбросить свои желания и сосредоточиться на ваших других качествах и совсем не думать о том, чтобы раздвинуть ваши прелестные ножки.

– Прекратите! – крикнула она, зажав уши ладонями. – Я хочу немедленно вернуться в Торн Роуз. Я требую!

Он наклонился вперед и одним пальцем приподнял подол ее юбки.

В холодном воздухе его глаза светились, как у кошки, гипнотизируя Марию и лишая ее способности сопротивляться. Господи, почему она не может пошевелиться? Почему не вцепится ему в лицо? Почему не позовет на помощь Тадеуса?

У Марии перехватило дыхание, когда пальцы Салтердона коснулись ее икры и скользнули вверх по колену, а затем по бедру. Она попыталась сжать ноги, но он щелчком пальца раздвинул их.

– Идите сюда, мисс Эштон, – сказал он и обнял ее другой рукой за плечи. Мария послушно прислонилась к нему, как безвольная кукла. Она должна была кричать, сопротивляться, но слова беспорядочно мелькали у нее в мозгу и пропадали под напором того, что страстно желало ее тело… еще со вчерашнего вечера.

Она упала на сиденье рядом с ним, откинув голову и подставив его губам открывшуюся шею. Облачко теплого влажного пара из его рта ласкало ей тело, а затем он коснулся ее кожи губами, зубами и горячим языком. Его вторая рука добралась до возбужденного холмика между ног девушки и ласково гладила ее плоть, как раньше гладила клавиши рояля.

Поведение Марии нельзя было назвать сознательным: разум ее еще не сдался, но тело жило своей собственной жизнью. Много часов… дней… она жаждала облегчения, которое мог дать ей только он… герцог… ее хозяин… с горящими насмешливыми глазами, мрачной складкой губ и необузданным нравом. Она стала пленницей своих собственных желаний.

Он нашел ее рот и впился в него зубами, губами, языком. Он все глубже погружал пальцы в ее лоно, заставляя ее рот приоткрыться. Она вся дрожала, прижимаясь грудью к его сильному телу, обвивалась вокруг его руки, стонала и всхлипывала, а затем оторвалась от его рта и отдалась полностью во власть его волшебных рук, колдовавших внутри и снаружи ее тела, превращавших холодный застывший воздух в горячее пламя.

А затем он замер.

– Пожалуйста, пожалуйста, – услышала она свой умоляющий голос, не зная точно, о чем просит. Мария молила о том, чтобы наконец прекратилась эта мука, она жаждала ощутить то, что было написано на лице Молли неземное наслаждение, о котором рассказывал Пол, и которое чувствуешь, когда твое тело сливается с телом любимого человека…

– Ш…ш, – Салтердон зажал ей рот рукой и отодвинул занавеску. Струя холодного воздуха ударила им в лица.

Пейзаж вокруг раскачивался в такт подпрыгивающей карете. Затем послышались звуки: выстрелы и крики людей.

– Ублюдки, – процедил он сквозь зубы и, высунувшись в окно, крикнул Тадеусу. – Мы можем вернуться в Торн Роуз? Отвечай, черт бы тебя побрал!

– Нам не обогнать их лошадей! – крикнул в ответ Тадеус.

– Не жалей сил, черт возьми!

– Ладно, ваша светлость.

Салтердон вновь опустился на сиденье и повернулся к Марии. Его напряженное лицо взмокло от пота. Он схватил юбку Марии и прикрыл ей колени. Она не могла двигаться, мысли ее путались. Она казалась самой себе взведенной пружиной, которая в любой момент может распрямиться.

Салтердон с раздражением взял ее за локти и потряс.

Очнись, Мария. Послушай меня, черт возьми, – он опять тряхнул ее, и в этот момент вновь раздались выстрелы. Карета подпрыгнула, наклонилась сначала в одну сторону, а затем в другую. Салтердон вынужден был ухватиться за сиденье, чтобы не упасть.

Мир, казалось, перевернулся. Салтердон наклонился к Марии, крепко обхватил своими сильными руками и притянул к себе. Карета на мгновение повисла в воздухе, а затем ударилась о землю и покатилась. Все вокруг провалилось во тьму.