Увидев свое отражение — точнее, яблочное пюре вперемешку с кровью — в зеркале, я понимаю, почему Олли так таращился. Даже я таращу глаза, а ведь это мое собственное лицо. Но долго стоять в коридоре нельзя. Надо срочно умыться и переодеться, иначе вопросов не оберешься.

Иду прямиком к себе, но у ванной меня перехватывает Донни. Сперва он, как обычно, смотрит сквозь меня, но затем взгляд резко фокусируется и он хватает меня за локоть.

Я выдергиваю руку и бегу к себе в комнату, но не успеваю захлопнуть дверь. Он пропихнул ногу, и я отчаянно лягаю его башмак. Бесполезно. Обычно он разгуливает по дому в носках, и я наверняка победил бы его, как следует врезав по ноге, но сегодня Донни, как назло, влез в свои «мартенсы».

Дверь медленно поддается. Я держусь еще секунд десять, а потом сдаюсь, и он проникает внутрь. Как это типично для Донни! Раз в жизни удостоился его внимания, и то в тот момент, когда оно мне совсем ни к чему.

Донни разглядывает мое лицо и слегка морщится. Он тянется потрогать, но я шлепком отбиваю его руку. Он между мной и дверью, так что сбежать невозможно.

— С тобой все в порядке?

От его тона слезы подкатывают к глазам, я едва сдерживаюсь. Бессильно оседаю на краешек кровати. Донни и доброта — вот уже чего я точно не ожидал. Я так потрясен, что вся моя защита трещит по швам.

— Кто это сделал?

Теперь в голосе Донни явно слышится гнев.

Я качаю головой.

— Кто это сделал?

— Никто. — Мой голос дрожит.

Он садится рядом и обнимает меня за плечи. Сначала это кажется странным, но потом становится приятно. Я рад, что он рядом. Я уже и забыл, когда Донни в последний раз дотрагивался до меня по-дружески. Наверное, когда я был еще в пеленках. Стараюсь не заплакать, и у меня почти получается.

И вот когда я уже начинаю привыкать к мысли, что Донни хороший и добрый, он вдруг встает и молча выходит из комнаты.

Я слышу, как открывается и закрывается кран, а затем он возвращается с влажным полотенцем и снова садится возле меня.

— Только маме не говори, — прошу я.

— Потерпи, сейчас будет больно.

Он начинает промакивать яблочное пюре и кровь. Руки у меня трясутся, и приходится сунуть их под себя, чтобы Донни не заметил. Я невольно дергаюсь, когда он дотрагивается до раны на щеке, но Донни очень осторожен. Дважды он возвращается в ванную и прополаскивает полотенце.

Время от времени он говорит мне, что я молодец и что я веду себя как настоящий мужчина. Раньше я такого от него ни разу не слышал.

Когда все уже позади, он снова спрашивает, на этот раз очень спокойно:

— Кто это сделал?

Я качаю головой.

— Это тот парень с нашей улицы?

— Это вышло случайно, — отвечаю я.

— Так это был он?

— Мы просто играли.

— Чем он тебя ударил?

— Мы просто баловались.

— Так, значит, ты с ним играешь? Вы дружите?

— Мы не играем. Мы просто тусуемся вместе. Я и Олли.

— Ты, Олли и он. Так вы друзья?

— Да.

— И давно?

Я передергиваю плечами.

— Не будь идиотом, Бен. Он же дурной. Психованный. И если ты будешь играть с ним и дальше, это повторится снова.

— Мы не играем.

— Прости, забыл.

По лицу Донни проскальзывает легкая усмешка, но уже через миг он опять становится совершенно серьезным.

— У этого парня проблемы с мозгами.

— Он мой друг.

— Он тебя избил.

— Я сам виноват. Наговорил всякого.

Донни качает головой, затем берет меня обеими руками за плечи и разворачивает к себе. Рядом с ним я чувствую себя совсем крошечным. С высоты своего огромного роста он смотрит мне прямо в глаза.

— Хочешь, я с ним разберусь?

Я не припомню случая, чтобы за всю свою жизнь Донни хоть раз с кем-то подрался, но по тому, как он это произносит, ясно: Донни не шутит. Он реально готов это сделать.

А что, мысль, вообще-то, интересная. Воображение уже рисует, как все происходит на самом деле, и это просто супер. Донни возвышается над Карлом, он в два раза крупнее, он месит его кулаками, и для него это так легко, что мне даже не весело. С абсолютно непроницаемым лицом Донни лупит Карла еще и еще, а я молча наблюдаю с противоположной стороны улицы. Все происходит прямо перед нашим домом. Карл что-то кричит, лицо у него покраснело и перекосилось, он умоляет меня заставить Донни прекратить, но я просто стою, скрестив на груди руки, и созерцаю эту замечательную сцену.

— Нет, — отвечаю я. — Не надо.

Донни поднимается и идет к двери.

— Переоденься, — говорит он. — И прими ванну.

— Ты ведь никому не скажешь, правда?

Он качает головой:

— Нет. Тем более что это все равно ничего не изменит. Разве что ты всю неделю проходишь в вязаном шлеме.

Я направляюсь в ванную и разглядываю в зеркале рубец на щеке — длинный и слегка вздувшийся, наполовину рана, наполовину синяк. Дотрагиваюсь мизинцем, и рубец тут же отзывается болью, резкой и сильной, и мне сразу хочется потрогать снова.

Я запираю дверь и открываю краны на полную. Краны у нас старомодные, и вода вырывается мощной струей пополам с паром.

К ужину отмазка готова. Поединок на палках у Олли в саду. Олли нечаянно меня зацепил. Предки проглатывают басню, даже не подавившись. И не замечают, как мы с Донни переглядываемся.