На Макевеле было надето легкое пальто с большими карманами. В ответ на просьбу госпожи Вуд, он похлопал рукой по обоим карманам и сказал:

— Нет, сегодня они пусты. Я их осматривал перед заседанием.

В ту минуту послышался громкий визг.

— Да это моя гвинейская свинка! — воскликнул он и вытащил пестрого зверька из кармана. — Я совсем забыл про нее. Бедный зверек, я ушиб тебя?

Он нежно приласкал крошечное животное.

Я с удивлением рассматривал Макевеля, и он мне очень понравился. У него было нежное лицо, как у девушки, обрамленное золотистыми кудрями. Вдруг я увидал какое-то странное существо, выглянувшее из его другого кармана. Я ничего подобного еще не видывал. Туловище было зеленоватое, длинное и тонкое, как тросточка, странные глаза блестели, но всего удивительнее был тоненький язычок, который двигался с быстротой молнии. Мне казалось, что язычок хочет достать меня; я заволновался и громко залаял.

— Что с тобой, Джой? — спросила госпожа Вуд. — Свинка тебя не тронет.

Я не свинки боялся. Странная тварь продолжала угрожать мне своим острым языком, но никто ее не замечал.

— Однако, скоро шесть часов, — заметила госпожа Вуд, — идемте чай пить.

Макевель засунул свинку в карман, оперся на свои костыли, и мы все двинулись домой. По дороге Макевель оставил свинку на своей квартире, а про другое животное он, очевидно, совершенно забыл.

Я все наблюдал нового знакомого. Какое у него было счастливое и оживленное лицо, несмотря на то, что он был калека! Годами он казался намного старше Лоры. Он говорил, что звери добрее людей. «Они никогда не насмехались над моей хромотой, — говорил он, — никогда не сердились на меня за мою медленную походку».

Потом они разговаривали о многом неинтересном для меня. Я перестал слушать, и весь ушел в заботу о Лоре. «Ну, как эта зеленая тварь бросится на нее?» — думал я. Самое для меня страшное заключалось в том, что я не знал, какой это был зверь.

— С Джоем что-то неладное, — заметила Лора, когда мы вошли в нашу аллею. — Что такое, старина? — обратилась она ко мне и протянула руку, которую я тотчас лизнул.

Как мне захотелось говорить в эту минуту! Иногда мне очень хочется иметь человеческий язык, а в другое время нет. Хорошенько поразмыслив, я думаю, что недурно не иметь возможности говорить глупости.

Дома нас ожидало большое удовольствие: в передней стояли сундук и чемодан, при виде которых госпожа Вуд радостно воскликнула:

— Мой милый мальчик приехал!

Гарри — это был действительно он — вышел навстречу матери и обнял ее, потом он поздоровался с Лорой и Макевелем. Все уселись на балконе, а я лег подле Лоры и рассматривал моего избавителя. Он переменился: возмужал и похорошел. Между ним и матерью была, как видно, нежная привязанность, а также между Лорой и им. Лицо его особенно сияло, когда он обращался к матери и к Лоре.

— Что это за собака? — вдруг спросил он, взглянув на меня.

— Неужели ты ее забыл, Гарри? — сказала Лора. — Ведь это «Красавец Джой», которого ты спас от молочника.

— Не может быть! — воскликнул удивленный Гарри. — Неужели из того несчастного, грязного комочка костей и кожи вышла такая славная, здоровая собака? Поди сюда, Джой! Помнишь ты меня?

Конечно, я отлично помнил его и лизнул его руку, глядя на него с благодарностью.

— Да ты, действительно, почти красавец теперь, — сказал он ласково. — И сильный, должно быть, судя по складу. Ты похож на хорошего бойца. Впрочем, Лора, верно, не позволяет тебе воевать, даже если бы ты и захотел.

Госпожа Вуд пошла готовить чай, а Лора расспрашивала Гарри об его студенческих занятиях.

— Что вы намерены делать по окончании университета, Грей? — спросил его Макевель.

— Намерен поселиться здесь, — отвечал Гарри.

— То есть быть фермером? — спросил его приятель.

— Да, а что?

— Нет, ничего, — отвечал Макевель, — но я думал, что вы выберете какую-нибудь другую службу.

— Все города переполнены, — возразил Гарри, — а в деревне нам недостает людей. По-моему, нет лучшего занятия, как деревенское хозяйство. Я не люблю города. Жара, духота, пыль, теснота, суета — от всего этого можно задохнуться. Представьте себе, что я продам свою часть земли, выручу несколько тысяч долларов и пойду на какую-нибудь службу в городе. Я не имею особенных дарований, чтобы выдвинуться вперед, не говоря о том, что это мне и не по душе. И что же вышло бы? Будучи каким-нибудь чиновником или адвокатом, я бы стал жить в глухом переулке, никогда не видя ни деревца, ни цветочка, не имея зверя, за которым я мог бы ухаживать! То и другое — недоступная роскошь в городе. Нет, я согласен с одним любимым моим писателем, который говорит, что почти никто не выигрывает от переселения в город из родной деревни. Город, конечно, представляет удовольствие для богатых людей, но я пришел к убеждению, что богатство — очень опасная вещь. Я думаю, что благоденствие страны зависит от сельских жителей, которые редко достигают богатства и также редко впадают в нищету. Мы, фермеры, стоим как раз между этими двумя разрядами людей.

— Большинство фермеров, однако, ведут трудную, скучную жизнь, — заметил Макевель.

— Это правда, — отвечал Гарри, — но дело в том, что деревенская жизнь не так устроена, как должна бы быть. Деревню можно сделать гораздо привлекательнее.

Макевель улыбнулся.

— Привлекательная жизнь в мелких хозяйственных заботах! Что-то странно, Грей! — сказал он. — Расскажите нам, пожалуйста, чем же это вы хотели украсить сельскую жизнь?

— Во-первых, — сказал Гарри, — я бы хотел искоренить из души сельского жителя то зло, которое ему вредит столько же, сколько и городскому обитателю. Весь народ наш страдает от него.

— Какое же это зло? — спросил Макевель с любопытством.

— Жажда к наживе, к деньгам, — сказал Гарри. — Фермер в погоне за золотом работает через силу, изводит себя телесно и душевно, а молодежь, видя этот способ наживания состояния, получает отвращение к сельскому хозяйству и бежит в города, надеясь так найти если не работу по своим вкусам, то приятную жизнь.

Макевель слушал с интересом речи Гарри.

— Правда, что замечается большой отток молодых людей из деревни в города, — сказал он, — но какие же меры вы предлагаете для борьбы с этим?

— Вот что я бы сделал, — сказал Гарри. — Я бы преобразил нашу фермерскую жизнь так, чтобы молодые люди и девушки не уезжали из деревни. Надо работать, много работать — слов нет. Но надо и отдохнуть и повеселиться после работы. Вот за чем стремится молодежь в города. Веселье — естественная ее потребность. И этого вполне можно достигнуть в деревне. Если бы фермеры довольствовались меньшими барышами, они могли бы строить свои дома ближе друг от друга. Их дети могли бы видаться. Можно было бы устроить общественные клубы, где молодежь могла бы получать книги в библиотеках, а в определенные дни собираться вместе, чтобы почитать, потолковать, повеселиться. Фермеру теперь, главное, недостает книги, журнала, газеты. Я бы уговорил каждого получать газеты и таким образом обновлять мысли, участвуя в общих делах, а не в своих только местных.

— Все это прекрасно! — воскликнул Макевель, смеясь. — Но я думаю, прежде всего пришлось бы починить дороги. Представьте себе, Грей, фермера с семьей, отправляющегося на вечер по теперешним дорогам после весеннего дождя! Я вижу эту картину: экипаж завяз в непроходимой грязи, а до дома осталась еще миля!

— Правда, дороги — важный вопрос, — сказал Гарри. — Знаете, как мы с отцом его решаем? Мы прежде участвовали в собраниях, обсуждающих способы исправления дорог, но там велись только нескончаемые споры о том, сколько надо купить машин для выкорчевывания пней, да сколько надо нанимать землекопов; важнее ли иметь в виду только практические потребности фермера или строить дороги по всем правилам инженерной науки. Нам надоело слушать эти толки, и мы решили сами взяться за дело. Хорошие дороги — важное условие для удобной жизни, а кроме того, они сохраняют силы наших извозных животных.