Николай Гумилёв

Баллады Роберта Саути

Один английский историк литературы трогательно сказал про Саути: «Не было ни одного поэта, который бы писал так хорошо и много и в то же время был так неизвестен, публике». Это верно по отношению к Западу. У нас же, благодаря переводам Жуковского и Пушкина, имя Саути гораздо известнее, чем у него на родине.

Роберт Саути родился в 1774 г. в Бристоле в семье небогатого торговца мануфактурой.

Воспитанием своим он обязан тетке со стороны матери, мисс Тайлер, в доме которой он пристрастился к чтению и познакомился с искусством, благодаря частым встречам с местными актерами. Он был исключен из средней школы за резкую статью о системе воспитания, помещенную в журнале, издававшемся учениками. Затем два года пробыл? в Оксфордском университете, но мало вынес оттуда, занимаясь, главным образом, греблей и плаваньем. В этот же период своей жизни он познакомился и подружился с поэтом Кольриджем, который был старше его на два года. Оба юноши, увлекавшиеся Французской Революцией, затеяли устроить в Америке социалистическую республику, где бы первое место было отведено поэтам, но недостаток средств помешал им приступить к осуществлению своего намерения. Тогда же Саути написал революционную поэму «Уот Тайяер», которая появилась в печати лишь много лет спустя. Под влиянием деятельности Наполеона, которого Саути считал врагом свободы, он начал ценить английские порядки и скоро сделался ярым приверженцем церкви и государства, что и вызвало резкую вражду к нему со стороны Байрона.

В Англии есть древний обычай выбирать из числа поэтов — поэта-лауреата (увенчанного лаврами). В 1813 г. таким поэтом, по настояниям Вальтер Скотта, был выбран Саути. С тех пор он жил, погруженный в свои книги и рукописи, и умер в 1843 г., оставив после себя 109 томов своих сочинений и одну из самых больших частных библиотек Англии.

Саути называют самым типичным представителем «Озерной Школы», как Кольриджа — самым ярким и Вордсворта — самым глубоким. Из ряда лозунгов, брошенных этой школой, Саути больше всего обратил внимание на правду историческую и бытовую. Исключительно образованный, он охотно выбирал темами своих поэм и стихотворений отдаленные эпохи и чужие ему страны, причем стремился передавать характерные для них чувства, мысли и все. мелочи быта, сам становясь на точку зрения своих героев. Для этого он пользовался всем богатством народной поэзии и первый ввел в литературу ее мудрую простоту, разнообразие размеров и могучий поэтический прием повторений. Однако, именно это и послужило причиной его непризнания, потому что девятнадцатый век интересовался прежде всего личностью поэта и не умел увидеть за великолепием образов их творца. Для нас стихотворения Саути — это целый мир творческой фантазии, мир предчувствий, страхов, загадок, о которых лирический поэт. говорит с тревогой и в которых эпический находит своеобразную логику, только некоторыми частями соприкасающуюся с нашей. Никаких моральных истин, кроме, может быть, самых наивных, взятых как материал, невозможно вывести из этого творчества, но оно бесконечно обогащает мир наших ощущений и, преображая таким образом нашу душу, выполняет назначение истинной поэзии.

История литературы знает два типа баллад — французский и германский. Французская баллада — это лирическое стихотворение с определенным чередованием многократно повторяющихся рифм. Баллада германская — небольшая эпическая поэма, написанная в несколько приподнятом и в то же время наивном тоне, с сюжетом, заимствованным из истории, хотя последнее не обязательно. Баллады Саути принадлежат именно к этому типу.

 

Кобелева Екатерина Владимировна

Роберт Саути — теоретик поэзии и литературный критик

Введение к работе:

В контексте критического переосмысления своеобразия эстетической природы английского романтического движения конца XVIII — начала XIX веков особое значение приобретает обращение к исследованию жизни, творчества и литературно-критического наследия недостаточно изученных и не схожих по своим мировоззренческим позициям представителей этого сложного и противоречивого литературного направления. Переломный характер эпохи романтизма, как известно, определялся не только коренными изменениями в политике и экономике, переоценкой художественных и интеллектуальных ценностей, но и сложным переплетением прогрессивных и консервативных тенденций.

Традиционно, однако, внимание критиков и историков литературы привлекали наиболее значимые фигуры романтического движения (Вордсворт, Кольридж, Байрон, Шелли), давшие толчок развитию принципиально нового направления в английской поэзии и критике. Но последующими поколениями многие положения и манифесты романтиков были критически пересмотрены. Очевидно, что романтическое искусство с его критическим пафосом и решительной борьбой против литературных штампов и канонов классицизма нередко поспешно отбрасывало художественные завоевания предшествующих эпох. В настоящее время в романтизме следует определять не только самые очевидные экстремальные нововведения, но и основные эстетические нормы, что является приоритетным направлением в современной литературоведческой науке и, как следствие, позволяет говорить об актуальности исследования литературно-критической теории Роберта Саути, консервативного и просвещенного представителя романтизма, в теории которого необыкновенно точно отражены историко-культурные и эстетические явления той эпохи.

Роберт Саути (1774–1843) по праву считается одной из самых противоречивых фигур в истории английской литературы: поэт-лауреат, представитель «Озерной школы», увлеченный революционный идеалист, впоследствии ставший на консервативные позиции, друг и соратник Вордсворта и Кольриджа, вдохновитель молодого Шелли, противник Байрона, он занимал видное место среди современников-поэтов.

Долгие годы историки литературы и критики почти единогласно игнорировали изучение творческого наследия Роберта Саути. Объяснений этому более чем достаточно. Прежде всего, нужно согласиться, что Саути был далек от того, чтобы считаться поэтом первой величины. Бесспорно, Саути-поэта высоко ценили друзья и уважали читатели. Однако именно в качестве поэта его провал был наиболее очевидным, вследствие чего и вся последующая литературная деятельность приобрела дурную славу. Падение популярности Саути в поэтическом жанре во многом было обусловлено его политическими воззрениями. Принятие им должности поэта-лауреата в 1813 году и тот факт, что его искренние попытки написания эпической поэзии на раннем этапе творчества впоследствии сменились верноподданническими одами в честь коронованных особ, придавали силу и аргументированность нападкам радикалов.

Более того, разработанная Саути критическая теория нередко шла вразрез с его поэтической практикой, и это была еще одна причина, способная оттолкнуть читателя и исследователя от изучения критического опыта поэта-романтика. Наконец, беглое прочтение литературоведческих работ Саути не обнаруживает представляющих особый интерес идей, что также может вызвать скептическое отношение к его теоретическим исканиям. Литературные взгляды Саути не были представлены в системе; они излагаются фрагментарно — по несколько предложений — на тысячах страниц прозы, написанной им более чем за пятьдесят лет жизни. Только в том случае, если основные положения его теории собрать воедино, идейно-эстетические основы романтической поэтики Саути начинают принимать форму и раскрывать свою фундаментальную значимость. Немногие зарубежные ученые, только такие «всеядные», как Дж. Сенсбери, оценили по достоинству истинную здравость критических суждений поэта и редкое разнообразие аспектов, которое охватывает его критика.

Актуальность предпринятого исследования объясняется и тем, что в отечественном литературоведении творческая практика и литературно-критические взгляды Роберта Саути до настоящего времени остаются малоизученными. И это не может не вызывать сожаления, поскольку без всеобъемлющего исследования творчества таких влиятельных литераторов, каким был Саути, нельзя получить полное представление об истории и эволюции английской эстетической мысли рубежа XVIII–XIX веков.

Проблема оценки ' значимости вклада Роберта Саути в западноевропейскую культуру осложнена огромным объемом и разнообразием его творчества. Он писал и высокую лирику, и политические песни, отражающие радостное ликование патриота, и «буйные» баллады, и пасторальные идиллии, и «сверкающие фантазией» эпические поэмы. Как поэт он «испробовал все известные жанры и даже создал новые», — писал о нем Кольридж1. Саути был и закоренелым экспериментатором в области технических приемов стихосложения — черта, которая сделала из него наиболее притягательную мишень для пародии. Саути-прозаик вошел в историю английской литературы как блестящий литературный критик, публицист, активный сотрудник «Куортерли Ревью», видный историк, биограф и обществовед. Кроме того, важную часть творчества писателя составляли редактирование и переводы. Поэтому не удивительно, что большинство современников поэта не смогли прийти к единому мнению о его достижениях, а споры о достоинствах и недостатках его художественных произведений продолжались многие годы и после его смерти.

Творчество этого литератора представляет собой сложное явление в развитии литературного процесса в Англии, отразившее переход от романтизма к реализму. Согласно оценке современников, в писательской карьере Саути целесообразно рассматривать три этапа2. Вскоре после того, как молодой поэт появился на литературном поприще, опубликовав ряд произведений, проникнутых пафосом обличения несправедливости общественных порядков в Британии, его окрестили Саути-якобинцем. В 1802 году Фрэнсис Джеффри выделил Саути как самого выдающегося представителя «новой секты», и якобинец превратился в лейкиста. Принятие им должности поэта-лауреата и сотрудничество с консервативным изданием «Куортерли Ревью» закрепило за литературным критиком репутацию политического отступника, лицемера и сговорчивой марионетки в руках аристократических кругов; к сожалению, это мнение сохраняется и до настоящего времени.

Своего совершеннолетия Роберт Саути достиг в 1795 году — во время коренных политических и социальных перемен. Как многие романтические художники того времени, он обладал обостренным чувством восприятия окружающей действительности, что заставило его страстно и решительно отреагировать на проблемы современности. Если ранние политические взгляды Саути были революционными, то его творческие стремления — поэтическими. Профессиональная карьера поэта началась осенью 1794 года, когда его имя впервые появилось в лондонской прессе. Вскоре была опубликована первая эпическая поэма «Жанна д'Арк» (1796), в которой нашли выражение свободолюбивые настроения юного Саути. Литературные критики почти единогласно провозгласили «Жанну д'Арк» первым выражением нового могущественного голоса поэзии, проникнутого «самым чистым духом человеколюбия и уважением прав и законных требований всего человечества»3. Но тот факт, что Саути выступил в поддержку Французской революции, и его дерзость, с которой он, как писал Кольридж, превратил Орлеанскую деву в «Тома Пейна в юбке», навлеки на него гнев консервативных изданий того времени4.

Приверженцы политических идеалов Саути также неоднозначно восприняли творение молодого поэта. Вордсворт, к примеру, назвал предисловие к «Жанне д'Арк» «самонадеянным заявлением выскочки», а поэму, несмотря на наличие «нескольких безупречных отрывков», в целом «низкого исполнения»5. Кольридж точно обозначил две основные черты, свойственные оценке поэзии Саути, даваемой критиками последующих поколений. С одной стороны, «естественный, проницательный и величественный» язык его произведений, в котором Саути не было равных, а с другой — недостаток у поэта «богатого Воображения, возвышенной Гармонии или той упорной силы размышления, которая необходима для композиции Целого». Самым восторженным откликом были слова Чарльза Лэма. В письме к Кольриджу он писал: «<…> я полагаю, что однажды Саути будет соперничать с Мильтоном»7.

После успеха «Жанны д'Арк» любое поэтическое сочинение Саути привлекало серьезное внимание критиков. В 1797 году он подготовил новую переработанную версию поэмы. В том же году Джозеф Коттл опубликовал сборник его стихов, а уже в 1799 году вышел второй сборник. И политические взгляды молодого Саути, и его эксперименты с метрической формой сделали его мишенью для многочисленных пародий. Поэт писал в 1810 году: «Каждый начинающий сатирик и сплетник испытал на мне свое умение». Однако в 1797 году этот факт наверняка рассматривался им как показатель известности.

Восточная тематика привлекает Саути уже в начале творческой деятельности. Его любовь к восточным стихам, необъяснимая тяга к экзотическим и мифологическим сюжетам и страсть к метрическим инновациям воплотились в многочисленных лирико-эпических поэмах. С публикацией «Талабы-разрушителя» (1801) — причудливой арабской сказки — Саути становится «апостолом новой секты».

Критическая статья Фрэнсиса Джеффри в первом выпуске «Эдинбург Ревью» (1802), которая якобы была рецензией на «Талабу», на самом деле явилась обвинением против всей «Озерной школы». По мнению Джеффри, Вордсворт и Кольридж во главе с Саути образовали «самый грозный заговор против здравых суждений в делах поэзии» и культивировали «напускную, искусственную легкость и фамильярность языка», представляя читателям «вульгарные манеры, написанные вульгарным языком». Подвергая «лидера новой секты» жесткой критике, Джеффри навязывал этот эпитет и в своих рецензиях на работы других поэтов. Следует отметить, что ни один журналист до Джеффри не оказывал такого влияния на умы читателей и, возможно, ни одному литературному обозревателю после него не удавалось так деспотично пользоваться своей властью. Сторонник философии Д. Юма и А. Смита, он считал «здравый смысл» ведущим принципом литературной критики и не мог принять решительный отказ новой школы поэтов-романтиков от стилистических условностей и поэтических штампов XVIII века. Саути высмеивал «абсурдность критиков, которые для удобства нанесения оскорблений объединили вместе трех таких абсолютно разных писателей, как Кольридж, Вордсворт и я»10, однако как поэт он не только пострадал от их нападок, но и приобрел широкую известность. Волей-неволей Саути стал лейкистом, поселившись в 1803 году в Кесвике. В одной сатирической статье того времени он был назван «главой бардов озерного края»11.

Далеко не все современники поэта в мире литературы, как, впрочем, и сами лейкисты, считали термин «Озерная школа» обоснованным. Томас де Квинси, например, решительно выступил против включения Саути в школу Вордсворта-Кольриджа, считая, что этим поэтам была присуща только «общая фразеология, проистекающая из их преклонения перед библейским языком», во всех остальных смыслах они были абсолютно разными. Другие, напротив, отстаивали правомерность термина «Озерная школа». Так, Барри Корноул (Брайан Уоллер Проктер) писал: «Поэтов-лейкистов (Вордсворта, Кольриджа и Саути), как их обычно называют, необходимо рассматривать вместе. Несмотря на то, что они существенно отличались друг от друга в вопросах вкуса и таланта, в ходе своей жизни у них, тем не менее, было много общего. Они <…> стали консерваторами, один из них превратился в Тори самой высокой касты, но в первую очередь их воображение было пробуждено пламенем Французской революции, и в начале своей творческой карьеры они изливали многочисленные взгляды о равноправии человечества, братской любви, всеобщей справедливости и тирании правителей»13. Сара Кольридж также считала, что названных поэтов отнесли к одной школе вполне закономерно. Их объединяла одна важная черта — отсутствие вульгарности: «Поэты-лейкисты лишены пошлости! Я часто думаю о той фразе, сказанной лордом Байроном, что гений — лучшее лекарство от пошлости. Но, тем не менее, не многие из людей, которых я встречала, за исключением истинных аристократов, были так абсолютно не подвержены пошлости, как Кольридж, Саути и Вордсворт»14.

Вопреки подавляюще негативной реакции критиков на очередную эпическую поэму Саути «Мэдок» (1805), в период между ее публикацией и 1810 годом поэт достиг пика своей популярности. Именно в это время Джеффри через Вальтера Скотта предпринял попытку пригласить Саути к сотрудничеству в «Эдинбург Ревью», что красноречиво свидетельствует о том, какое положение занимал Саути в литературном мире. Поэт вежливо отклонил предложение Скотта, заявив, что с «Эдинбург Ревью» он «не разделяет ни одного мнения, ни по одному вопросу». В письме к Скотту он пишет: «К Джеффри как к человеку я всегда буду готов продемонстрировать всяческие знаки личной учтивости, но о Джеффри — Судье из "Эдинбург Ревью" — я всегда буду думать и говорить как о скверном политике, еще более худшем моралисте и критике, одинаково некомпетентном и несправедливом в вопросах вкуса» (LC, III, 124–125). Сотрудничество Саути с «Куортерли Ревью», начавшееся в 1809 году и продолжавшееся более 30 лет, вне всякого сомнения, было вызвано желанием расквитаться с «Эдинбург Ревью» за нанесенные оскорбления, утверждает Дж. Карналл. Примечательно, что враждебность Саути к этому изданию всегда проявлялась как враждебность к ее главному редактору.

Во всех критических статьях того времени, содержащих отзывы на эпические поэмы Саути, эдинбургский критик, наряду с признанием неординарного таланта поэта, сожалел о том, что гений Саути (понятие, часто используемое романтическими критиками) был растрачен впустую. Поэтому неудивительно, что, когда в 1810 году появилась новая поэма «Проклятие Кехамы», Джэффри встретил ее в своей привычной манере: «Немногим поэтам из ныне здравствующих или уже ушедших от нас удалось представить доказательства более утонченной фантазии или создать столько произведений, пользуясь богатым и развитым воображением. Еще меньшему числу удалось сохранить более возвышенную манеру письма или изобразить в более пленительных красках простые и невинные чувства, свойственные человеческой натуре; но и никто еще так не обесценивал свои богатые дарования, настолько упорно прибегая к стилю ребяческого притворства, и так превратно не выманивал у публики наслаждение, а себе славу, обладая задатками гения».

Джеффри был одним из первых критиков, кто отметил, что эпическая поэзия Саути больше свидетельствует о начитанности и трудолюбии, чем о полете художественного воображения. По мнению критика, истинный поэтический талант Саути наиболее естественно проявился в «изображении радостей семейного окружения и великолепия внешней природы», где ему удалось добиться значительного успеха, а не в описании великих событий. Подлинный успех некоторых лирических стихотворений Саути и его менее амбициозных поэтических проектов привел многих исследователей его творчества и читателей к выводу о том, что он, вероятно, стал бы великим поэтом, если бы писал о семейных узах и тепле домашнего очага. В связи с этим нельзя не согласиться с. Дж. Симмонсом, который в своем исследовании указал, что Саути-поэт «был человеком сильных и глубоких чувств: трагедия его поэзии заключалась в том, что он редко позволял им проявляться»17.

Вступление Саути на пост поэта-лауреата (1813) и его сотрудничество с консервативным «Куортерли Ревью» вызвали шквал яростной критики со стороны радикалов: Ли Хант, Томас Лав Пикок, Уильям Хэзлитт обвинили Саути в отступничестве от идеалов своей революционной юности и обрушили на него гневные инвективы и сатирические осмеяния. Критическая оценка его церемониальной поэзии и лауреатских од, «абсолютно и невыносимо скверных»1, также носила ярко выраженный политический характер. Обозревателей интересовали не столько журнальные очерки Саути, сколько его символический статус в качестве одного из столпов «Куортерли». Здесь следует отметить, что Саути часто расходился во мнении с главным редактором журнала, Уильямом Гиффордом, о котором в июле 1837 года писал: «С этим человеком у меня не было общих литературных симпатий; наши взгляды были абсолютно разными, за исключением рассмотрения основных политических вопросов» (LC, VI, 336). В особенности Саути сетовал на то, что Гиффорд часто искажал смысл его статей, чрезмерно сокращая их, и отзывался о редакторе как о «безжалостном мяснике»19. Но враждебно настроенные критики неизменно представляли Саути выразителем мышления «Куортерли Ревью».

Воскрешение радикалами в 1817 году давно забытой реликвии якобинской молодости поэта — поэмы «Уот Тайлер», пьесы об антифеодальном крестьянском восстании в юго-восточной Англии в 1381 году — предоставило идеальную возможность противопоставить ранние революционные убеждения Саути его настоящему положению придворного поэта и обозревателя торийского издания. Хэзлитт не преминул в ярких красках подчеркнуть контрастность ранних политических воззрений Саути и его нынешних взглядов, которые нашли отражение в статье «О парламентской реформе»: «Автор "Уота Тайлера" был ультраякобинцем; автор Парламентской реформы — ультрароялист; первый был ярым демагогом, второй — подобострастный придворный шут; первый отстаивал высказанные другими парадоксы, второй повторяет заимствованные банальности; первый выражал такие мнения, которые тешили юношеское тщеславие, второй принимает те предрассудки, с помощью которых можно выгодно приспособиться к современной эпохе <…>».

Пережив увлечение революцией, Саути пришел к отказу от своих прежних. убеждений. Перемена в политических взглядах поэта, произошедшая примерно в 1809 году, может быть объяснена, как утверждает его сын Чарльз Катберт Саути, «временем, опытом, углубленными познаниями и твердо установившимися воззрениями <…>» (LC, V, 3). В разгар споров о политических взглядах новоиспеченного лауреата, невозмутимый «бард, увенчанный лавровым венком», опубликовал «Родерика, Последнего из Готов» (1814), поэму, которая вызвала единодушное признание критиков. «Я полагаю, что "Родерик" настолько близок к совершенству, насколько это возможно в поэзии. Принимая во внимание, как я не люблю эту школу, мне самому странно это признавать», — писал Байрон, впоследствии злейший литературный враг Саути. Противоречивость в отношении Байрона к Саути свидетельствует о сложной и неоднозначной оценке творчества писателя его художественным поколением.

Постепенно в своем творчестве Саути обращается к прозе: пишет великолепные исторические сочинения и биографии, составляет вступительные комментарии к многочисленным изданиям и переводам, публикует очерки по социологии и литературной критике. «История Бразилии» (1810), «Жизнь Нельсона» (1813), «Жизнь Уэсли» (1820) — вот лишь некоторые произведения, сразу же снискавшие писателю всеобщее признание. Именно прозаические сочинения и журнальные очерки Саути заставили многих критиков перейти от сомнительной оценки его поэзии к восторженному признанию его таланта как прозаика. Хэзлитт, к примеру, сравнивая прозу Саути с работами Кольриджа, Вордсворда и Байрона, назвал его «самым лучшим и самым прирожденным писателем-прозаиком из ныне живущих поэтов»22.

Непреклонный консерватор по основным политическим вопросам и сторонник существующего порядка, Саути, вместе с тем, был одним из самых либерально настроенных общественных реформаторов. В его эссеистике поднимаются проблемы социального переустройства общества, предлагается всеобъемлющая реформа в области нравственности и религии. В числе первых литератор признал пороки буржуазного индустриализма и сумел предложить реальные меры, способствующие разрешению социально-экономических проблем современности. Трагедией промышленной революции он считает «дегенерацию человеческой жизни под давлением системы, которая отрицает единство человечества и оставляет человека один на один с его собственными проблемами». В 1817 году в «Литературной биографии» Кольридж восхищенно отозвался о мастерстве Саути-обозревателя: «<…> когда я думаю о нем как об известном эссеисте (ведь его статьи в журналах — это в гораздо большей степени эссе, написанные по важным, животрепещущим вопросам, чем просто критические обзоры того или иного сочинения), я напрасно ищу среди писателей кого-нибудь, кто обладал бы такими знаниями, почерпнутыми из такого числа малоизвестных источников, снабженных таким количеством справедливых и оригинальных мыслей, написанных в живом и остром стиле, неизменно равно классическом и вместе с тем ясном <…>».

Многолетняя работа в качестве литературного критика и обозревателя периодических изданий приносила Саути постоянный доход. С одной стороны, он сетовал на то, что статьи в журналах отнимали у него много сил и времени, с другой — признавал, что нуждался в этих средствах. И действительно, финансовый вопрос играл важную роль в жизни Саути, так как он никогда не забывал о своем долге перед многочисленными родственниками и домашними, находящимися на его содержании. В 1844 году, вскоре после смерти писателя, Вордсворт дал сравнительную оценку творчества Кольриджа и Саути: «Сейчас я действительно уверен <…> в том, что ни один человек не способен написать стихи, которые всегда будут жить в сердцах его собратьев, иначе чем по непреодолимому внутреннему порыву в его сознании, вовлекающему его в работу, от которой он не в силах отказаться, чего бы ни требовал его долг перед собой или другими людьми». Несмотря на благородное стремление Саути обеспечивать достойное проживание зависимым от него людям, многие критики вслед за Вордсвортом отмечали, что финансовая необходимость, вынуждающая литератора браться за трудоемкую и разрушающую творческое воображение работу, стала причиной трагического угасания его творческой индивидуальности.

В 1820 году поэт-лауреат пишет на смерть короля Георга III поэму «Видение суда», которая, скорее всего, была бы предана забвению, если бы не сокрушительная одноименная сатира лорда Байрона. Ссора Байрона и Саути к тому времени длилась уже несколько лет, то угасая, то вспыхивая с новой силой. В предисловии к поэме Саути выступил с резкой критикой «сатанинской школы» — поэтов «с больным сердцем и развращенным воображением», которые «восстали против самых святых законов человеческого общества, и <…> прилагают все усилия, чтобы сделать остальных такими же жалкими, как и они сами, заражая их аморальным вирусом, разъедающим душу»26. И хотя не было названо никаких имен, все знали, о ком идет речь. Байрон ответил своему оппоненту в третьей песне «Дон Жуана» (опубликованной 8 августа 1821 года), где высмеял Саути как поэта:

В приложении к «Двое Фоскари» (1921) Байрон упомянул о предполагаемых сплетнях, которые якобы распускал о нем Саути после возвращения из путешествия по Швейцарии, и опроверг нападки лауреата на «сатанинскую школу». Известно, что первоначально Байрон хотел посвятить «Двое Фоскари» Вальтеру Скотту, но передумал по причине того, что Скотт был в дружеских отношениях с Саути. «Но я еще задам лауреату, как только достаточно изучу бранный лексикон рыночных торговок», — писал он в письме к Скотту в январе 1822 года.

В ответной статье, напечатанной в «Блэквудз», Саути бросил открытый вызов Байрону: «<…> я дам один совет лорду Байрону. Когда он снова будет нападать на меня, пусть сделает это в стихах. Для человека, который не умеет себя контролировать, огромным преимуществом будет необходимость подчинить свой вспыльчивый характер соблюдению мелодии. И хотя он все же не преминет использовать присущую ему чрезмерность и злобность оскорблений, стихотворный размер, хоть в какой-то степени, сгладит его вульгарность»29.

В своем «Видении суда» Байрон блистательной сатирой развенчал лауреата. Эта бурлескная фарсовая поэма написана в форме видения, в котором фантастика сочетается с реальностью. В поэме используется распространенный в Европе фольклорный сюжет о том, как апостол Петр стоит у «райских врат» и строго проверяет каждого, кто туда стремится попасть. Апостол Петр не пускает в рай короля Георга, требуя доказательств его добродетелей. В спор между ангелами и чертями о покойном короле вступает не кто иной, как Саути:

Байроновский лауреат настоял на том, чтобы перед собравшимися было прочитано его «Видение» — «справочник: кого и как судить». Но ангелы и черти не выдерживают «мелодии гнусавой» и разбегаются в разные стороны. Во время суматохи Георг проникает в райскую обитель, а святой Петр сбрасывает поэта «в свое озеро»:

Созданный Байроном портрет лауреата является общим представлением о Саути, которое дошло до наших дней. При жизни Байрона это произведение было последним словом в их ссоре, так как все, что бы ни говорил Саути в опровержение, рассматривалось лишь как вынужденное и не совсем удачное самооправдание. Байроновское «Видение суда» ознаменовало конец поэтической карьеры Саути. Незначительная продажа его произведений и отсутствие отклика со стороны критиков уменьшили среди современников и так гаснущий интерес к его поэзии. К тому времени, однако, Саути уже полностью посвятил себя прозе и эссеистике. Репутация писателя была частично восстановлена в последние годы его жизни усилиями журнала «Блэквудз», ностальгическими статьями «Эдинбург Ревью» и уважительным отношением молодых поэтов Викторианской эпохи к своему литературному предшественнику.

Писатели второй половины XIX века предприняли попытку по-новому подойти к оценке творчества поэта. В 1850 году Чарльз Катберт, сын Саути, опубликовал собрание сочинений «Жизнь и переписка покойного Роберта Саути» в шести томах. Издание вызвало значительный интерес литературных обозревателей, многие из которых использовали возможность переосмыслить вклад Саути в английскую литературу. На протяжении нескольких лет имя Саути стало предметом оживленной полемики. Вопреки достаточно сдержанной оценке его поэтических произведений, о Саути-эссеисте, литературном критике и прозаике отзывались благосклонно. В рецензии на вышеупомянутое издание У. В. Донн писал в апрельском номере "Эдинбург Ревью" (1851): «<…> своим неимоверным трудом (Саути) добавил множество прекрасных глав к современной и более потребительской литературе своего времени. Как критик, бесспорно, он стоит ниже Лессинга и братьев Шлегелей. Он обладал менее аналитическим умом, чем Кольридж, был менее разборчив, чем М-р Халлам, и менее иллюстративен, чем Маколей. Но он в огромной степени обладал необходимыми способностями для журнальной периодики. Излишне напоминать, каким ясным, мужественным и гармоничным был его стиль <…> Только для "Куортерли Ревью" на протяжении тридцати лет он написал около ста статей. Известно, что именно с его помощью и благодаря его влиянию журнал, особенно в первые годы после появления, приобрел всеобщую известность и популярность»32.

Интерес, вызванный появлением собрания писем Саути, сменился длительным периодом забвения, в котором, однако, можно выделить две наиболее важные критические оценки творчества писателя. В 1867 году Томас Карлейль описал свои впечатления от встречи с Саути, которые позже были опубликованы в приложении к его «Воспоминаниям». С удивительной проникновенностью и психологизмом описывая внешность и натуру Саути, Карлейль представил нам одну из самых замечательных характеристик творческой индивидуальности писателя. В 1897 году Эдвард Доуден, известный английский литературный историк, написал первую биографию Саути. Смягчая противоречивость и резкость некоторых характерных особенностей личности Саути, Доуден представляет его как человека, нашедшего подлинное счастье в окружении своей семьи и верных друзей, поглощенного книгами и творчеством. Анализ эпических произведений поэта, которые Доуден считает «результатом его высоконравственной натуры», наметил важный подход к изучению и интерпретации поэтических сочинений Саути критиками последующих поколений. Для Доудена, однако, самые лучшие произведения Саути написаны в прозе. А исторические сочинения — «повести, проникнутые возвышенным и нравственным пылом», — хотя и заслуживают внимания, но менее успешны, чем биографические работы, особенно «Жизнь Нельсона»33.

После публикации исследования Э. Доудена Саути долгое время оставался «забытым членом озерной школы». Как справедливо отметил К. Карри, автор библиографического обзора литературно-критических исследований, посвященных творчеству поэта, «Саути часто являлся мишенью критики, умаляющей его достоинства, целью которой было намерение продвинуть за его счет какого-либо писателя или группу писателей»34. Несмотря на утверждение Карри, что «биографы Саути не оказали ему должного внимания»35, очевидно, что в XX веке критиками была проделана значительная работа по изучению жизненного пути и различных аспектов творчества поэта. Особого упоминания заслуживают следующие биографические работы: труд «Ранний этап жизни Роберта Саути» (1917) У. Халлера, который представляет интерес описанием эволюции поэтических взглядов Саути и его творческих связей с Вордсвортом и Кольриджем до 1803 года; биографическое исследование о жизни и творчестве писателя в историческом контексте — «Саути» (1945) Дж. Симмонса (пытаясь исправить отношение к творчеству Саути, автор, однако, делает акцент на биографии, а не на детальном пересмотре и переоценке достижений Саути-поэта) и издание К. Карри «Новых писем Роберта Саути» (1965) в двух томах.

Самое обстоятельное изучение социально-политических взглядов поэта содержится в книге Дж. Карналла «Роберт Саути и его время: Становление консервативного мировоззрения» (1960). Представив прекрасный анализ журнальных статей и очерков писателя в периодической эссеистике, Карналл по-новому подходит к трактовке многих аспектов критического наследия Саути, особенно в вопросах социологии и религии. Если прежде о Саути упоминалось лишь вскользь, в ходе более широкой дискуссии по проблемам романтизма, то Карналл подверг пристальному исследованию социально-политические идеи Саути и дал заслуженную оценку становлению нравственного и интеллектуального мировоззрения писателя.

Для историков литературы Саути остается значительной фигурой благодаря дружбе с романтиками первого поколения. Критические очерки о творчестве Саути в сборниках по истории литературы в разной степени повторяют мнения, высказанные критиками XIX века. О. Элтон в «Обзоре английской литературы, 1780–1830» (1912) полагает, что картина поэзии этого периода была бы неполной без учета творческого вклада Саути, и подчеркивает его связь с теми течениями, которые привели к появлению «Лирических баллад» и школы балладного творчества Скотта и Локхарта. Автор «Литературной истории Англии, 1948» С. Чу видит в Саути писателя с историческим уклоном, зачастую прокладывающего дорогу более значительным поэтам — как, например, в экспериментах с нерифмованным стихом и исследованием ориенталистской тематики. Как и другие критики, С. Чу отдает предпочтение тем балладам Саути, в которых соединяется смешное и сверхъестественное. В VII томе «Кембриджской истории английской литературы» (1933) под редакцией А. Уорда и А. Уоллера баллады Саути (написанные в период с 1796 и 1798 годов) названы самыми значительными, если не лучшими произведениями того времени; и несмотря на то, что ни одна из них не обладает такой поэтической силой, как «Баллада о старом моряке», Саути, по мнению авторов, опередил Кольриджа в признании достоинств жанра баллады и в практике балладного творчества.

Ему же принадлежит заслуга соединения духа популярного в те годы романа ужасов с налетом юмора, что в результате производило эффект, который можно описать только французским словом «macabre» (жуткий). С точки зрения формы, баллады Саути имели наиболее сильное влияние на ослабление оков метрики стихосложения XVIII века. «Не следует забывать, хотя это происходит слишком часто, что Саути имел наибольшее влияние как раз в те дни, когда лучшие поэты того времени находились в стадии становления, а молодые, и тоже возможно лучшие, пришедшие ему на смену, еще ничего не написали»36.

Особый интерес представляет глава, посвященная Саути, в книге Э. Бернбаума «Путеводитель по Романтизму» (1949). В качестве объяснения, почему Саути занимает второстепенное место среди своих известнейших литературных современников, Бернбаум предлагает две причины: «Первая, хотя и не лишенная возражений, причина заключается в том, что под влиянием его собственной оценки значимости своих работ мы судим о его творчестве исключительно по его поэзии и не изучили серьезно великолепные произведения, написанные им в прозе. Вторая и менее спорная причина в том, что, посвящая так много времени и сил интерпретации прошлого, он просмотрел принцип, который никогда не упускал из вида Вальтер Скотт, — а именно то, что только те аспекты истории представляют наибольшую ценность, которые навсегда оставили след в нашей англоамериканской цивилизации»37. В «Истории английской поэзии» (1962) У. Кортоуп отмечает, что Саути-поэт обладал некоторыми характерными чертами Кольриджа и Вордсворта. Как Кольридж, он страстно любил литературу. Одержимый, как Вордсворт, твердым намерением запечатлеть свою самобытность на поэтическом поприще, он черпал материал для творчества из книг с такой же настойчивостью, с какой Вордсворт прибегал к впечатлениям, оказанным на его поэтическую мысль воздействием внешней природы. Однако, несмотря на необычайное разнообразие интересов, Саути недоставало ни «лиризма, вызываемого в Вордсворте накалом его эмоций, ни творческой фантазии, при помощи которой Кольридж в моменты вдохновения открывал яркие проблески сверхъестественного мира. Саути обладал академическим, нежели поэтическим воображением», — это вывод, разделяемый большинством западноевропейских критиков.

С середины XX века творчество и литературно-критические взгляды Роберта Саути стали объектом пристального внимания зарубежных ученых. Если критики XIX века основывали свои выводы строго на художественной оценке достижений Саути-поэта, то в XX веке была проделана гораздо более серьезная и ценная работа — появились монографические исследования литературоведов о творческой судьбе, мировоззренческой концепции и литературно-критических взглядах Саути — писателя и мыслителя эпохи романтизма. Труд К. Карри «Саути» (1975) и книга «Роберт Саути: Критическое наследие» под редакцией Л. Мэддена (1972) представляют значительный интерес, поскольку содержат исчерпывающую информацию для исследования литературной карьеры писателя, дают целостное представление о восприятии творчества его современниками и литературными критиками XX века. Объектом серьезного критического рассмотрения стала творческая судьба Р. Саути в книге «Саути: Жизнь» М. Стори (1997). Автор биографического исследования делает упор на отношения Саути с его выдающимися современниками, анализирует отклик Саути — поэта и гражданина — на политические события эпохи и влияние его сочинений на литературу и общественную жизнь Англии рубежа XVIII–XIX веков.

Среди монографических исследований, охватывающих отдельные стороны творчества поэта, можно выделить следующие работы: «Роберт Саути — критик поэзии» (1951) Р. Бозорта, «Социально-политический идеализм Роберта Саути» (1950) Д. Уитни, «Критическое изучение лирико-эпических поэм Роберта Саути» (1956) Т. Меара, «Поэт-лейкист и Лауреат: влияние Саути на его поколение» (1958) У. Обера, «Вклад Роберта Саути в «Куортерли Ревью» (1975) Р. Дедмона, а также наиболее современные исследования, такие как «Подъем романтического профессионализма: Вордсворт, Саути и Кольридж» (1995) Б. Голдберга, «Поэты и борцы: исследование темы героизма в произведениях Саути, Вордсворта и Кольриджа, 1789–1815» (1998) Д. Эванса, «Литературная карьера Роберта Саути, 1974–1800» (1997) Л. Пратт и др.

Начало нового века было ознаменовано тем, что на родине поэта прошла конференция, посвященная творчеству «незаслуженно забытого представителя Озерной школы»; статьи о творчестве поэта-романтика регулярно печатаются в журналах «Romanticism on the Net», «The Wordsworth Circle», «Charles Lamb Bulletin», «Notes & Queries», «The Journal of Romantic Culture and Criticism», «Studies in Romanticism», «European Romantic Review» и др. Все это свидетельствует о незатухающем интересе к жизни и творчеству Р. Саути.

В России литературно-критическое осмысление художественного наследия английского писателя не отличалось многообразием. Несмотря на то, что в XIX веке его имя упоминается едва ли не во всех статьях по английскому романтизму, отдельных работ, непосредственно посвященных его творчеству, очень мало. Наибольший интерес из них представляет изданная на русском языке статья «Беседы Роберта Соути» в «Сочинениях» (1860) английского историка и литературного критика Т.Б. Маколея, заметка Н. Гербеля в сборнике «Английские поэты в биографиях и образцах» (1875), статья Г. Брандеса в его книге «Литература XIX века в ее главнейших течениях» (1893), лаконичная заметка в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона, а также выпущенный отдельным изданием в 1901 году «Обществом распространения полезных книг» биографический очерк с приложением стихотворений.

Эти публикации носят исключительно биографический характер, содержат перечисление созданных поэтом произведений, но в плане комментирования они дают лишь минимальное представление об особенностях творчества и литературно-критических взглядах Роберта Саути.

Исключение составляют переведенные на русский язык статьи Т.Б. Маколея и Г. Брандеса. Так, Т.Б. Маколей говорит о выдающемся вкладе английского романтика в историческую прозу и предлагает краткую характеристику его поэтических произведений на исторические темы. В свою очередь, датский ученый Г. Брандес, также опираясь на английские источники, стремится осмыслить творчество Саути в процессе его эволюционного развития.

В сочувственном тоне имя Саути упоминается в первом томе «Истории западной литературы (1800–1910)» (в 4-х томах) под редакцией Ф.Д. Батюшкова и в «Очерке по истории английской литературы XIX века» М.Н. Розанова. «Если романтиком можно назвать этого трудолюбивого книгочия, отличного семьянина и верного друга, этого самого домоседливого из всех писателей того времени, то романтизм его — это романтизм южных стран, романтизм монастырей, рыцарства и религиозных процессий, лимонных рощ и черноглазых красавиц», 39 — пишет об английском поэте Ф.Д. Батюшков.

В советском литературоведении в силу идеологических соображений творческое наследие Саути неоднократно было превратно истолковано. Достаточно привести несколько примеров, чтобы понять, насколько предвзятым было отношение историков литературы к Саути. Так, в главе «Озерная школа» в «Истории английской литературы» (1953) P.M. Самарин дает негативную оценку творчеству леикистов, называя их школу «триумвиратом реакционно-романтической эстетики», а в частности о Саути он говорит как об «одиозной фигуре», воплощавшей в себе «тип придворного поэта-выскочки, беспринципно делавшего свою холопскую карьеру», как о «бездарном собрате» Кольриджа и Вордсворта40. Жизнь и творчество Саути в работах других исследователей (А.А. Аникста, А.А. Елистратовой, Н.Я. Дьяконовой, Е.И. Клименко, А.Н. Николюкина, Г.В. Яковлевой и др.) рассматривается только с точки зрения его взаимоотношений с более знаменитыми литературными современниками, причем неизменно подчеркивается его второстепенная роль, что объясняется идеологизированным истолкованием политических убеждений писателя.

Первые диссертационные исследования, посвященные творчеству Саути, появляются в отечественной науке только в конце прошлого столетия. Так, в работе М.Л. Львовой «Роберт Саути и ранний английский романтизм» (1998) дан подробный анализ произведений Саути различных жанров, а также рассмотрено влияние его творчества на русскую литературу. Центральное место в монографии Г.Г. Подольской «Функционирование в контексте русской литературы первой трети XX века балладного творчества СТ. Кольриджа и Р. Саути» (1999) отводится систематизации обширного фактического материала о восприятии балладного творчества английских поэтов в России.

Очевидно, что Роберт Саути как теоретик романтического искусства и литературный критик не получил должного внимания, которое было уделено многим из его канонических современников.

Указанные обстоятельства определяют актуальность предмета диссертационного исследования, которое обращено к современному осмыслению литературно-критической концепции выдающегося романтика, отразившей тенденции развития литературы, критики и общества Англии конца XV11I — первой трети XIX века.

Цель диссертации заключается в углубленном изучении литературно-критического наследия Р. Саути, определении идейно-эстетических основ его романтической поэтики. Для достижения названной цели ставятся следующие задачи: проанализировать социально-политические и нравственно-эстетические воззрения Саути-критика в контексте общественно-политической и литературной жизни Англии конца XVIII — начала XIX веков;

— систематизировать основные положения поэтики литератора и разработанного им метода критического анализа;

рассмотреть литературно-критические работы Саути в «Куортерли ревью»;

определить место писателя в литературе Англии рубежа XVIII–XIX веков.

Перечисленные задачи определяют методологию исследования, в основу которого положен комплексный подход, включающий в себя компоненты историко-теоретического, типологического и биографического методов. Теоретико-методологическую базу исследования составили труды отечественных ученых (А.А. Аникст, Н.Я. Берковский, А.А. Елистратова, Н.Я. Дьяконова, Е.И. Клименко, В.А. Лашкевич, Н.П. Михальская, А.Н. Николюкин, Н.Т. Нефедов, В.Г. Решетов, Н.А. Соловьева, Г.В. Яковлева) и зарубежных литературоведов и критиков (Р. Бозорт, Р. Дедмон, К. Карри, Л. Мэдден, У. Обер, Л. Пратт, Р. Уэллек, У. Халлер и др.)

Критические комментарии Саути излагаются в многочисленных книгах и статьях. Главными источниками его литературно-критических высказываний являются собрания сочинений и писем: «Жизнь и переписка Роберта Саути» (в 6-ти томах, 1849–1850) под редакцией Ч.К. Саути, «Избранное из писем Роберта Саути» (в 4-х томах, 1856) под редакцией Д.У. Уортера, «Переписка Роберта Саути и Кэролин Баулз» (1881) под редакцией Э. Доудена, «Новые письма Роберта Саути» (в 2-х томах, 1965) под редакцией К. Карри. Кроме того, значительный интерес для настоящего исследования представляют «Мемуары о жизни и творчестве покойного Уильяма Тейлора» (1843) под редакцией Д.У. Роббердз, которые содержат переписку Саути — Тейлора; здесь затронут обширный круг вопросов, волновавших литературную интеллигенцию Европы начала XIX столетия. В «Воспоминаниях о Саути и Кольридже» (1847) Дж. Коттла описаны некоторые черты идейного и творческого пути лейкистов. Литературно-критические взгляды Саути также изучались на материалах журнала «Куортерли Ревью», с которым он сотрудничал на протяжении многих лет.

Научная новизна диссертации обусловлена тем, что в ней впервые в отечественном литературоведении осуществлено комплексное монографическое исследование литературной критики этого английского писателя, представлен анализ литературно-критических статей, написанных им для журнала «Куортерли Ревью», рассмотрены социально-политические и нравственно-эстетические взгляды романтика; кроме того, совершенно новой является попытка систематизировать основные принципы поэтологической концепции Р. Саути.

Научно-практическая значимость исследования заключается в том, что его материалы могут быть использованы в лекционных курсах по истории английской литературы рубежа XVIII–XIX веков и истории зарубежной литературной критики, для разработки спецкурсов, спецсеминаров по истории зарубежной литературы и журналистики, а также при чтении лекций по теории мировой художественной культуры.

Апробация диссертационного исследования осуществлялась в рамках ряда научных конференций и семинаров: на научно-методической конференции Кировского филиала Московского гуманитарно-экономического института (Киров, май 2001) и на XV Пуришевских чтениях (Москва, апрель 2003). Основные положения диссертации отражены в 6 публикациях; обсуждались на аспирантских объединениях и заседаниях кафедры романо-германской филологии Вятского государственного гуманитарного университета и кафедры всемирной литературы Нижегородского государственного педагогического университета.

Структура работы определяется поставленными задачами и исследуемым материалом. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, Приложения и Списка цитируемой и использованной литературы. Библиография включает 293 наименования, в том числе 226 на английском языке. Основной текст диссертации изложен на 202 страницах.

Положения, выносимые на защиту

1. Формирование социально-политических, нравственных и эстетических воззрений Роберта Саути было обусловлено как особенностями современной ему исторической реальности, так и спецификой его отношения к философско-эстетическим концепциям эпохи Просвещения.

2. Обвинения в реакционности и переменчивости социально-политических взглядов писателя несостоятельны, поскольку внимательное изучение становления мировоззрения писателя доказывает фундаментальное постоянство его суждений.

Саути — теоретик романтической поэзии — демонстрирует взвешенное и основанное на практическом опыте отношение к художественным нововведениям романтизма, отстаивая наиболее действенные принципы этого литературного направления.

Основным принципом литературной критики Саути провозглашает нравственность. Убежденность поэта в том, что «добродетельность лучше, чем гениальность», отразилась на его подходе к созданию метода критического анализа.

Как теоретик романтического искусства, публицист и литературный критик Роберт Саути оказал значительное влияние на литературу Англии конца XVIII — первой трети XIX веков.

 

РОБЕРТ САУТИ [29]

Роберт Саути (Robert Southey, 1774–1843), представляющий вместе с Вордсвортом и Колриджем старшее поколение английских романтиков («лейкистов», или так называемую «озерную школу»), сыграл заметную роль в истории английской литературы первой половины XIX в. как поэт, литературный критик, общественный деятель. Основательность его литературных достижений, цельность и нравственную безупречность его личности высоко ценили Колридж и Вордсворт, чей поэтический гений несомненно затмил талант Саути в глазах современников и прежде всего поэтов «младшего поколения» (Байрона и Шелли), резко обличавших ортодоксальный политический консерватизм Саути. Однако неустанное служение высоким идеям поэтического творчества, выдержанность политических воззрений, неизменность нравственных устоев заслуженно позволили Саути получить высокое звание поэта-лауреата, которое после его драматического ухода из жизни унаследовал Вордсворт.

Саути родился в Бристоле в семье мелкого торговца льняным полотном и был первым из его девятерых детей. Родители поэта были весьма ограничены в средствах, поэтому детство Роберта прошло в семье тетки по линии матери. Находясь под влиянием своей тетки, мисс Тайлер, он знакомится с актерами, приезжавшими в Бристоль или Бат (актерскую труппу в этом модном курортном городке возглавляла несравненная Сара Сиддонс), и мечтает о поприще если не великого трагика, то непременно автора трагических пьес. В 14 лет его отправили учиться в Вестминстерскую школу. Проведя в школе около четырех лет, он был исключен за написание статьи против порки в общественных школах, опубликованной в периодическом журнале «Флэджелэнт», созданном Саути в содружестве со школьными товарищами.

Проведя около года дома, в 1792 г. Саути стал студентом Баллиол-колледжа Оксфордского университета. В этот период он увлекается древними и новыми языками, литературой. Рано возникшую любовь к книгам Саути пронес через всю жизнь. Характеризуя свои пристрастия, он говорил о себе как о человеке, которому наиболее близок кабинетный образ жизни среди любимых книг (у Саути была одна из лучших частных библиотек в современной ему Англии). Однако по завершении образования предполагалось, что молодой человек примет духовный сан. Но возможность оказаться полезным семье в роли священника была нереальной по причине его юношески вольных воззрений на религию. Состоявшееся в 1794 г. знакомство Саути с Колриджем укрепило будущего поэта-лауреата в намерении отказаться от церковной карьеры и оставить университет, где он проучился только два года.

1794 г. ознаменовался первой публикацией стихов Саути — они вошли в томик поэзии, выпущенный им совместно с его зятем Робертом Ловеллом. Издание было подписано именами знаменитых античных поэтов — Мосха и Биона, прославившихся как авторы буколических произведений. Саути вступил на литературную арену не столько как сторонник классицизма, ориентирующийся на античные образцы, сколько как человек, осведомленный о традиции ренессансной литературы, в соответствии с которой пастораль считалась наиболее подходящим жанром для пробы молодого пера. Параллельно была написана драматическая поэма «Уот Тайлер» (1794). Выбор сюжета из национальной истории был созвучен устремлениям ранних английских романтиков, а идейное содержание произведения определялось влиянием революционных событий во Франции, обостривших протест Саути против любых форм подавления личности. Впоследствии Саути относился к этому раннему произведению весьма иронично, объясняя его революционный пафос юношеской страстностью и недальновидностью. Сходные настроения определили и тональность написанной белым стихом драматической поэмы «Жанна д'Арк» (1793, опубл. 1796). В то же время «Жанна д'Арк» Саути — произведение, написанное в полемическом ключе по отношению к комедии Вольтера «Орлеанская девственница». Если Вольтер воспользовался историей Жанны для критики церкви, то Саути вернул сюжету об Орлеанской деве его героический смысл. Сопоставляя эти два произведения, А. С. Пушкин отдал пальму первенства Вольтеру «в отношении силы вымысла», оценив, однако, работу Саути как «подвиг честного человека и плод благородного восторга».

Крупные социально-политические проблемы получили отражение также в таких юношеских произведениях Саути, как «Триумф женщины» (1793), посвященный знаменитой поборнице прав женщин Мэри Уолстонкрафт, направленные против работорговли шесть советов (1794), гимн «Гению Африки» (1795). Этой же теме посвящена более поздняя баллада «Моряк, занимавшийся работорговлей» (1798). О негативном восприятии действительности свидетельствует и стихотворение «Бленхаймский бой» (1798). В нем Саути обращается к событиям войны за Испанское наследство: в сражении при Гохштедте английская армия под командованием герцога Мальборо и армия принца Франца-Евгения Савойского нанесли сокрушительное поражение баварцам и французам. Битва при Гохштедте традиционно воспринималась как одна из самых славных страниц в истории британского оружия, однако Саути ставит такую трактовку этого события под сомнение. На детские расспросы о великом сражении дед дает противоречивые ответы: с одной стороны, он помнит о сопряженных с ним бедствиях и страданиях, с другой — по привычке называет его великим «победным боем». В то же время он не может объяснить, во имя чего велась эта война. В стихотворении Саути обращается к проблеме множественности точек зрения на событие, актуальной для литературы XIX в.

В 1794 г. состоялось знакомство Саути с Колриджем. Дружба Саути и Колриджа, впоследствии разлученных как по мировоззренческим, так и по общественным причинам, оказалась чрезвычайно важной для обоих поэтов. Твердая убежденность Саути в высоком призвании поэта-гражданина укрепила Колриджа, переживающего кризис неопределенности в выборе жизненного пути, а феноменальная эрудиция, возвышенный строй философских мыслей и поэтических идей Колриджа обогатили Саути. Будучи в молодые годы настроен едва ли не более радикально, чем остальные поэты так называемой «озерной школы», Саути, как и большинство англичан, симпатизировавших французской революции, разочаровался в ней с началом якобинского террора и стал горячим сторонником осуществления плана по созданию «Пантисократии», объединившего поэтов «озерной школы». Необходимость заработать средства на реализацию этого утопического проекта побудила Саути активно взяться за перо. С «Пантисократией» (в Америку предполагалось переселяться семьями) была связана и его женитьба на Эдит Фрикер, благодаря чему он стал зятем Колриджа. В соавторстве они создали антиякобинскую драматическую поэму «Падение Робеспьера» (1794), которая была опубликована под именем Колриджа, хотя два из трех ее актов были написаны Саути.

Тем не менее, несмотря на столь тесное содружество, у Колриджа и Саути мало общего в манере письма, формулировке поэтических задач, выборе тем, что с трудом позволяет отнести их к единой поэтической школе, исповедующей сходные философско-эстетические и поэтико-стилевые принципы. Этого же мнения придерживались и сами «лейкисты». Впоследствии Саути с сожалением отмечал неуместность отнесения его к поэтам-«озерникам», проявляя недовольство самим фактом объединения трех совершенно разных поэтов в школу только на основе их любви к Озерному краю. Более того, он критически относился и к поэтическому содружеству Вордсворта и Колриджа («Прогулка дьявола»). Со своей стороны Колридж, также не принимавший понятие «озерная школа», находил в поэзии Саути «насыщенность чувств, глубину наблюдений, непреходящий блеск, неизменное благородство языка и ритма», «полет воображения» и глубину мысли.

«Ему нет равного ни в области изучения истории, ни в области знания библиографии», ни в эссеистике, сочетающей оригинальность мысли и ясный стиль — «классический и живой, правду и фантазию, остроумие и мудрость, образованность и жизнелюбие». Находя в Саути образец высоких нравственных качеств литератора и человека, Колридж отмечает широту жанрового диапазона его усердных трудов в поэзии: политическая песня, баллада, пасторальная идиллия, лирическая поэма, историческая поэма и др., стилевые новации, новизну технических приемов в области языка и ритма, композиции, единства целого и части. Однако не столь оригинален Саути в «высокой лирике» — наиболее сложной сфере искусства поэзии — иногда нравственный пафос, идея берут верх над смелостью образного строя. «Саути владел своим гением, а не гений владел им…» — в этих словах Колриджа ответ на вопрос о сильных и слабых сторонах творчества поэта, получившего неоднозначную оценку в кругах английских романтиков. Вместе с тем Саути можно было считать образцом высоких достоинств для молодых литераторов. Именно ему Колридж обязан, по собственному признанию, осознанием чувства долга, благородным желанием привести свои поступки в соответствие с принципами на словах и на деле.

В 1795 г. Саути отправился по торговым делам в Лиссабон. Во время посещения Португалии и Испании (1795, а затем и 1800–1801 гг.) он старательно изучал португальский и испанский языки и литературу, а по возвращении на родину в 1797 г. опубликовал «Письма из Испании и Португалии», изобилующие сведениями о жизни, обычаях, нравах и культуре народов Пиренейского полуострова. В этот период у Саути начинает формироваться глубокий интерес к чужой национальной истории и проблеме соотношения культуры Запада и Востока.

Обосновавшись в Лондоне и предприняв попытку изучить право, в конце 1790-х гг. Саути привлек к себе внимание публикацией ряда произведений, отмеченных сильным влиянием «готической» литературы и традиции народной баллады. Таковы, например, «Адельстан», «Варвик» («Сэр Уильям и Эдвин»), «Суд Божий над епископом», «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди» и др. Российскому читателю многие из этих произведений известны в переводах В. А. Жуковского, с которых началась история русской романтической баллады. В «страшных» балладах Саути оживают мрачные средневековые легенды и суеверия. Так, в балладе «Доника» (1797) жертвой бесовских сил оказывается прекрасная дочь короля Ромуальда, невеста Эврара, которая освобождается от вселившегося в нее злого духа только ценой смерти: девушка погибает перед самым алтарем в день своей свадьбы. Поэма относится к числу наиболее проникновенных и утонченных баллад Саути. Трагический перелом в судьбе главной героини предвещает выразительная пейзажная зарисовка:

К «готическим» балладам относится и «Рудигер» (1797), выполненный В. А. Жуковским русский перевод которой известен под названием «Адельстан». Довольно близко следуя тексту оригинала, Жуковский изменил лишь имена героя и его возлюбленной (Маргарет превратилась в Лору) и название замка — Аллен вместо Вальдхерста. Образ героя построен на романтическом контрасте идеальной внешности и преступной души. Прекрасный молодой рыцарь, проснувшийся в своем челноке под бережной охраной белого лебедя, выступает как олицетворение рыцарского мужества и отваги. Он одерживает славные победы на турнирах, пылает нежной любовью к Маргарет (Лоре) и счастливо женится на избраннице своего сердца. Постепенно идеальный образ героя начинает распадаться. Рыцаря охватывают приступы уныния, а рождение первенца вызывает глубокое смятение в его душе. В балладе происходит резкий переход от спокойного эпического повествования к изображению драматических событий. Возвращение из светлого замка как символа человечности и чистоты на сумрачные воды Рейна как эмблемы противоестественного превращает прекрасные в начале баллады образы рыцаря и белого лебедя в прислужника и посредника страшной силы мрачной бездны, обозначенной только через появление двух огромных рук неведомого чудовища, жаждущего жертвоприношений. В балладе вступают в противоборство слепая сила зла и вещая всепобеждающая сила добра и любви. Молодая мать взывает к Богу со священной молитвой о спасении сына и побеждает злую волю своего супруга, поверженного в бездну.

Мотив покушения на жизнь невинного ребенка стал ведущим в балладе «Варвик» («Сэр Уильям и Эдвин»), еще более глубоко разрабатывающей тему раздвоенного сознания героя-преступника, переживающего муки больной совести и терпящего крах. В отличие от «Рудигера» баллада начинается без вступления, с неожиданного зловещего убийства Варвиком маленького племянника Эдвина, совершенного по мотивам, напоминающим коллизии сюжетов таких трагических пьес Шекспира, как «Ричард III», «Гамлет» и «Макбет». Мальчик погиб, освободив для дяди-узурпатора положение владетеля старинного замка Ирлингфор. Однако злодею, олицетворяющему дисгармонию, бесчестие и несправедливость, не дано воцариться в прекрасном замке, символизирующем собой оплот высокой морали и рыцарственности. Саути противопоставляет светлый, возвышающийся на фоне гармоничных в своей живописности окрестностей Ирлингфор бушующему мрачному морю, исторгающему бурю и хаос темных сил природы. В мире Ирлингфора Варвику не дано покоя: в омывающих стены замка водах реки ему чудится лицо тонущего Эдвина. Однако даже вернувшись в собственный дом, Варвик продолжает терзаться страшным видением, и спустя год в день убийства его настигает наказание, описанное Саути как кульминация событийной и психологической драмы в балладе. Под всполохи молний, прорезающих грозовое небо, гул ливня и стоны разбушевавшейся реки, которых не заглушить звуками шумного веселья в доме Варвика, убийцу настигает отравленная Душа, а вслед за ней является и тень его покойного брата, явившаяся спросить с него за исполнение обещания заменить Эдвину отца. Несколько раз герою предоставляется возможность искупить вину, однако его смятенная душа упорствует в своей низости. Поначалу едва слышный крик предупреждает его об опасности наводнения и необходимости спасаться бегством. Страшась смерти, Варвик обращается с мольбой к Создателю. Преступнику с нераскаявшейся душой послан таинственный кормчий, являющийся среди бушующих волн на маленьком челноке. Кормчий трижды призывает Варвика откликнуться на зов призрачного младенца о помощи и спасти его из пучины вод и дважды слышит отказ. Однако стоило охваченному ужасом убийце протянуть руку к преследующему его видению жертвы, как мертвое тело Эдвина увлекает его в бездну. Так торжествует справедливость, а восстановленная гармония мира подчеркивается наступившим в небесах и на водах спокойствием:

Фольклорное, сказочное начало сюжетов этих баллад предопределяет характер развязок: кара небес постигает бездушного епископа Гаттона (в балладе «Суд Божий над епископом» (1799) преломились легенды о жестоком архиепископе Майнца, жившем на рубеже IX–X вв. и правившем Германией в качестве регента с 899 по 911 г.), силы ада забирают душу, отягощенную такими грехами, которые не отмолить заупокойной молитвой («Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди», 1799).

В балладном творчестве Саути отразилось и его увлечение культурой народов Пиренейского полуострова (баллады «Гарсия Фернандес» (1801), «Король Рамиро» (1802), «Королева Урака и пять мучеников» (1803) и др.). Особого внимания заслуживает лирический Цикл из носящих экспериментальный характер двадцати сонетов, в которых поэт дает решения сонетной жанровой формы. Саути следует как «шекспировской» традиции, так и вольно варьирует строфические решения, переставляя рифмы. Адресатом сонетов и любовных элегий (1799), написанных от имени вымышленного автора Абеля Шаффлботтома, является некая Делия, имя которой вызывает ассоциацию с героиней известного сонетного цикла современника Шекспира Сэмюэла Дэниэла. Обращаясь к жанру монодрамы, также разработанному в английской ренессансной поэзии, Саути в основном придерживался античных сюжетов («Сапфо», 1793; «Лукреция», 1799 и др.). В то же время поэт создавал и монодрамы на мексиканские, испанские и кельтские темы («Ксималпока», 1798; «Жена Фер-гюса», 1798; «Ла Каба», 1802).

Важное место в ранней лирике Саути занимают и «Песни об американских индейцах» (1799), предвосхищающие знаменитую «Песнь о Гайавате» американского поэта-романтика Генри Лонгфелло.

Девять «Английских эклог» (1799–1803) были написаны Саути под влиянием идиллий немецких поэтов. Эклоги Саути имеют диалогическую структуру по образцу античного канона. Однако в отличие от него местом действия является не идиллический природный ландшафт, а готический замок, руины старинного дома в духе романтического топоса. Героями эклог, соответственно, становятся исключительные, загадочные фигуры: странник и старик («Старый дом»), странник и горожанин («Похороны олдермена»), женщина и путешественник (эклоги «Мать моряка» и «Свадьба»).

Характерный для романтиков мотив воспоминаний, приобретающих силу реальности, — в центре стихотворении «Ретроспектива» (1794). Свои поэтические принципы поэт сформулировал в «Гимне Пенатам» (1796), подражая «Посланию Пенатам» Горация. Позднее Саути объединил стихи-размышления по разным поводам, будь то взволновавшие его события из современной истории или произведение искусства, в цикл «Случайные заметки» (1795–1828).

Самым монументальным произведением раннего периода творчества Саути является поэма «Талаба-разрушитель» (1801). Она отличается глубиной философско-религиозной проблематики, имеет ярко выраженную лирико-драматическую жанровую природу с элементами эпического повествования и состоит из двенадцати книг. Патетическое повествование перемежается в ней сочувственными авторскими обращениями к героям, страстными лирическими монологами и драматическими диалогами персонажей. Замысел поэмы родился у Саути под влиянием истории пророка Магомета.

В первой книге Саути создает подлинно трагический образ матери маленького Талабы — Зейнаб. Горе ее беспредельно: враги убили и ее детей — братьев и сестру Талабы, и ее супруга Годейру, однако, будучи глубоко религиозной, Зейнаб не в силах проклинать и ненавидеть убийц, равно как и оправдывать насилие как орудие возмездия. Маленький Талаба произносит бунтарские речи, несущие в себе зерно сомнения во всеблагой воле Создателя, позволившего произойти подобному злодеянию — убийству невинных людей. Однако именно он является избранником небес, что объясняет ему ангел смерти Азраэль:

Вторая книга начинается с описания обряда поклонения огню, характерного для языческого религиозного сознания народа Талабы. Огнепоклонники Абдальдар и Лобаба выкрикивают слова заклинания: «Горите, священные факелы. Горите, пока жив страдающий народ Годейры». Однако неожиданно девять из десяти огней гаснут. Благодаря сыну Годейры — Талабе — все обращаются к новой вере и склоняются в молитве единому богу — всемогущему Аллаху.

В третьей и четвертой книгах Талаба, попрощавшись с возлюбленной Онейзой и полагаясь на поддержку Всевышнего, отправляется странствовать по свету. По дороге Талаба встречается с мудрым Лобабой, разъясняющим ему двойственность всех проявлений природы. В качестве примера он приводит созидающее и разрушительное применение огня. Данная точка зрения восходит к зороастрийской дуалистической концепции сущего. Исходя из данного постулата, Лобаба делает вывод об отсутствии нравственной природы в вещах как таковых («Нет ничего самого по себе доброго или злого, /Доброе или злое проявляются только в применении»). Монолог Лобабы о достоинствах и пороках человека содержит реминисценции из монолога Гамлета о человеке как «венце творения» и «квинтэссенции праха» одновременно. Талаба же пытается убедить собеседника в том, что все достоинства человека имеют божественное происхождение, исконное и незыблемое. Затем они отправляются в путешествие по надзвездным высям, по магическому кольцу в поисках всеведения («секретов таинственной мудрости»), «ведомые Дыханием Господа».

В пятой книге герой попадает в Багдад, где таинственные Харут и Марут объясняют ему, что талисманом является не фетиш, а вера в Бога. Аравия, красочно описанная Саути в шестой и седьмой книгах, представляется Талабе настоящим раем, тем более, что он воссоединяется с Онейзой. Однако герою предстоит убедиться в греховности этого «рая» и уничтожить его. В заключительных книгах поэмы описывается, как на смену греховному «раю» Алодина приходит светлое Царство добра и справедливости Султана. Талабу славят как героя, венчают диадемой, золотой цепью и возводят на королевский престол. Онейза сомневается в возможности остаться вместе с Талабой, облеченным высокой миссией, и просит отправить ее в Мекку, чтобы служить священному храму и «жить, если не в счастье, то в надежде». Однако чувство любви Талабы к Онейзе нерушимо, и она становится его женой. Торжественной картиной свадьбы завершается триумф героя. Но две финальные строчки кульминационной седьмой книги поэмы предвещают беду: является Азраэл — ангел смерти. Онейза погибает. Утешение в своем, казалось бы, неизбывном горе Талаба находит в помощи людям, нуждающимся в его защите. Исполнившему свое земное предназначение и прославившему имя Господа славными подвигами Талабе открываются врата небесного рая, где его приветствует прекрасная Онейза.

Поэма «Талаба-разрушитель» является одним из вершинных достижений поэтического искусства Саути. Яркие образы, красочные метафоры и сравнения, выразительный мелодический и ритмический рисунок строф, сюжет, изобилующий невероятными приключениями в духе арабских сказок «Тысячи и одной ночи», возвышенный интонационный строй поэмы оставляют сильное впечатление и отражают истинно романтический характер поэтической фантазии поэта. Поэма написана нерифмованным неправильным разностопным стихом, свобода и разнообразие которого, по мнению автора, наиболее соответствуют характеру сюжета.

В 1804 г. Саути обосновался в окрестностях Кесвика в Камберленде, где он оставался до конца своей жизни. В этот период из скептика и республиканца он постепенно превратился в последовательного тори и христианского ортодокса. В 1813 г. он был удостоен звания поэта-лауреата, а в 1835 г. ему назначили ежегодную пенсию от правительства Роберта Пиля. Последние четыре года жизни поэта были омрачены тяжелым душевным заболеванием, возможно, явившимся следствием невероятно интенсивного и напряженного труда на протяжении нескольких десятилетий. Литературная активность Саути поразительна, собрание его сочинений насчитывает 109 томов. Кроме того, он опубликовал 52 статьи в «Ежегодном обозрении» и 94 — в «Ежеквартальном обозрении».

В 1805 г. увидела свет эпическая поэма «Мэдок», над которой поэт работал с 1794 по 1804 г. и которую считал одним из своих лучших произведений. Он надеялся, что ее главный герой сумеет занять в сознании читателей место рядом с Ринальдо из «Освобожденного Иерусалима» Т. Тассо. Первый вариант поэмы был готов летом 1799 г. и был настоятельно рекомендован к печати Колриджем, однако Саути ощущал необходимость доработки произведения. Стремясь придать поэме эпический размах, величие и достоверность, Саути в сопровождении своих школьных друзей Чарльза Уинна и Питера Элмсли отправляется в путешествие по Уэльсу, где разворачивается действие поэмы, для лучшего изучения его нравов, обычаев и традиций. Позднейшие доработки текста носили экстенсивный характер, поскольку касались не только композиционных изменений, но и расширения рамок произведения. Саути стремился достигнуть в «Мэдоке» той классической цельности, которая была присуща эпическим поэмам Гомера. Если в первом варианте поэма состояла из пятнадцати книг, то спустя год работы в Кесвике, к 1803 г., она была поделена на две главные части в соответствии с местом, где разворачиваются события: «Мэдок в Уэльсе» и «Мэдок в Ацтлане». В свою очередь каждая часть разбита на подразделы (16 — в первой, 27 — во второй), заглавия которых отражают течение событий.

В предисловии к первому изданию поэмы (1805) Саути объясняет историческую основу сюжета. После кончины короля Северного Уэльса Оуэна Гвинета в 1169 г. между его наследниками разгорелся спор о наследстве. Старший из них — Йорверт — остался в стороне от распри. Хоэль, несмотря на то что не имел законных прав на престол, будучи рожденным от ирландки, предъявляет свои претензии на трон, но терпит поражение от Дэвида, старшего сына короля от второго брака. Йорверт, добившийся успеха в отсутствие конкурента, помещает в тюрьму Родри и избавляется от других своих сородичей. В этих обстоятельствах Мэдок покидает свою варварскую страну и в поисках более спокойного места переплывает океан. Он достигает южного течения реки Миссури и принимает обычаи, язык, искусства местного народа, встретившего гостя с большим радушием. Впоследствии Мэдок возвращается на родину и предпринимает новые путешествия по морю в поисках приключений. Некоторое время спустя предводительствуемые Юхидтитоном ацтеки устремляются на поиски своей родины — Ацтлана. Став могучим народом, они основывают мексиканскую империю, назвав себя мексиканцами в честь своего тотемного бога-покровителя Мекситли. С их расселением связана новая серия приключений Мэдока. Саути подробно и исторически достоверно описывает обычаи ацтеков.

Во вступлении к поэме Саути удачно имитирует фольклорный жанр триад, характерный для кельтской традиции, для определения своих поэтических принципов. «Три вещи следует избегать в поэзии: фривольности, ограниченности и напыщенности. Три вещи превосходны в поэзии: простота языка, ясность предмета, прозрачность намерения. Три чистейших качества поэзии: подлинная правда, чистый язык, ясная манера. Три вещи необходимы поэзии: эрудиция, одухотворенность, естественность». «Мэдок» написан белым стихом, который прекрасно передан на русском языке Пушкиным, в 1805 г. переложившим двадцать пять начальных стихов поэмы:

Поэма имела успех по обе стороны Атлантики, однако в 1815 г. в США, только что вышедших победителем из Второй войны за независимость, был напечатан памфлет, в котором Саути обвинялся в «попытке принизить честь Америки и репутацию Колумба», предлагая образ некоего Уэльского принца Мэдока как первооткрывателя «Нового Мира».

В 1810 г. Саути опубликовал монументальную поэму «Проклятие Кехамы», основанную на индуистских мотивах. Изучая доступный ему этнографический материал, Саути познакомился с такими произведениями индийской религиозно-философской мысли, как «Бхагават-гита» и «Махабхарата», «Рамаяна» и «Законы Ману». Автор неоднократно подчеркивал, что сюжет поэмы характерен для индийской литературы: «Это подлинная история; во всех своих частях она последовательно проводит те религиозные верования, на основе которых она построена. Кому-то это предание может показаться совершенно невероятным, но оно исключительно достоверно, если сравнить его с гениальными творениями индийской мифологии». Однако следует отметить, что Саути воспринял индуистские верования главным образом в их внешних, сюжетно-образных аспектах, благодаря чему в поэме был воссоздан целый пантеон богов индуизма.

Каждая из двадцати четырех глав поэмы имеет название, соответствующее либо драматической ситуации в развитии действия поэмы («Похороны», «Восстание», «Прощание»), либо месту происходящих событий («Гора Меру», «Город Бали», «Гора Галасей»), что соответствует эпико-драматической жанровой форме произведения. Саути предпосылает поэме список главных действующих лиц, как в пьесе. Это персонифицированные герои брахмианской триады — Брахма, Вишну и Шива, далее Индра — бог веществ (элементов), Сверга — властитель рая, Ямен — властитель ада, судия усопших и др.

В основу сюжета поэмы легло индуистское верование, в соответствии с которым покаяние и жертвоприношение обладают реальной силой, независимо от характера и побуждений совершающего их человека. Этим объясняется, почему даже худшие из людей возносились на вершины власти, угрожая самим богам и делая необходимой новую аватару бога-спасителя Вишну. Саути воспринял молитвы, покаяния и жертвоприношения индусов в привычном европейском смысле, не увидев разницы между христианской молитвой и медитативно-аскетическими методами, ведущими к накоплению духовной энергии, в индуистской традиции. Для него путь обретения власти над миром богов посредством ритуалов казался простым, а индуистская религиозная традиция — безразличной к понятиям добра и зла. Именно поэтому и стало возможным возвышение такого героя, как честолюбивый и деспотичный раджа Кехама.

В поэме Саути стремился «компенсировать» «недостатки» индуистского мировидения, дополнив мифологический сюжет «возвышенным моральным уроком», смысл которого становится очевидным уже по названию поэмы и эпиграфу к ней. Бедный крестьянин Ладурлад, защищая дочь Калиал, убивает сына Кехамы, Арвалана, за что раджа обрушивает на его голову чудовищное проклятие: Ладурладу суждено вечно терзаться невыносимой болью, сжигающей его сердце и мозг, и никто и ничто не смогут принести ему смерть, которая одна могла бы стать для него облегчением:

В эпиграфе же, гласящем: «Проклятия подобны цыплятам: они всегда возвращаются в родной курятник», — раскрывается второй смысл названия поэмы, ибо проклятие Кехамы обращается на него самого, таким образом, злодеяние не остается безнаказанным, и каждому воздается по заслугам. Однако для того чтобы добро восторжествовало, требуется вмешательство высших сил. Кульминационной сценой поэмы оказывается явление Шивы. Верховный бог, воплощающий в поэме принцип справедливости и добра, изображен иначе, чем это принято в индийском искусстве: он появляется как яркий сноп света, о сравнению с которым «само Солнце показалось бы темным пятнышком». Показательно, что наказание грешника происходит не на небесах, а на земле. Шива подносит Ладурладу чашу Амриты, дарующую вечную жизнь, но не для того, чтобы властвовать, а для того, чтобы вечно нести тяжкое наказание. В таком решении проблемы наказания сказывается влияние ветхозаветного принципа «око за око». Несмотря на постигшее преступника возмездие, поэма настраивает на пессимистический лад: на земле зло остается непобедимым.

Поэма «Родерик, последний из готов: трагическая поэма» (1809–1814) посвящена Чарльзу Бедфорду в память о долгой и преданной дружбе. Красноречив предпосланный к поэме эпиграф из Вордсворта: «Подобно Луне, восходящей в закатных лучах Солнца, восходит сила в чистой душе человека; так и Справедливость набирает мощь и прославляет себя: так зажигается спокойный, прекрасный и молчаливый пламень…». В предисловии, написанном к изданию 1838 г., Саути отмечает, что поэма была задумана в Кесвике 2 декабря 1809 г. и завершена там же 14 июля 1814 г. Поводом к написанию предисловия послужило недовольство Саути двумя прозаическими переводами «Родерика» на французский язык (1820 и 1821 г.). Поэма Саути получила прекрасную рецензию в «Эдинбургском обозрении», назвавшем ее «блестящей эпической поэмой века». Сюжет поэмы связан с историей королевства вестготов накануне его падения. Сведения об этом королевстве крайне скупы, однако известно, что причиной его падения послужила междоусобная вражда семейств Чин-Дасуинто и Вамба. Вновь Саути обращается к теме искупления: в ключе представлений о сущности христианского покаяния и смирения Родерик заслуживает прощение за свою вину перед вассалами ценой отречения от короны. Подобно «Жанне д'Арк» и «Медоку», поэма написана белым стихом.

На посту поэта-лауреата Саути по долгу службы откликался в своих произведениях на крупнейшие события своего времени. Таковы «Триумфальная песнь» и «Ода уходящему году», посвященные осмыслению и прославлению 1814 г. как конца тиранической эпохи Наполеона, свергнутого героическими усилиями русского народа и антинаполеоновской коалиции европейских стран. «Ода» славит Бога, Человечество и Англию, на протяжении двух десятилетий, с самого начала прихода Наполеона к власти еще в роли консула, оказывавшую ему сопротивление. В связи с антинаполеоновскими войнами в творчестве Саути возникла и тема героизма русского народа в период Отечественной войны 1812 г. Так, в 1813 г. была написана сатирическая песня «Марш на Москву», в которой Саути остроумно и насмешливо противопоставляет контрастные состояния французской армии в начале («летняя экскурсия в Москву» «четырех тысяч мужчин») и в конце кампании, когда она была наголо разбита русскими воинами («Слишком холодно было ему на дороге, / Слишком жарко в Москве»). В стихотворении насмешливым рефреном постоянно звучат французские бранные слова: «Morbleu!», «Parbleu!», а также «Что за прелестная экскурсия в Москву!». Саути с восторгом и почтением приводит боевой список имен прославленных русских полководцев, оригинально истолковывая семантику их фамилий, подбирая английский глагольный аналог к корню каждой фамилии. К сожалению, этот отрывок поэмы представляет собой практически непереводимую игру слов:

Обличительные обращения к Наполеону звучат и в «Оде, написанной во время переговоров с Буонапартом в январе 1814 г.». Завершение данной темы можно найти в поэме «Паломничество поэта в Ватерлоо». Во введении к поэме, объясняя задачу и композицию этого произведения, Саути подчеркивает свою приверженность принципам «естественной религии и нравственного закона» христианского философа, для которого конец империи Наполеона означает «крах материалистической философии — направляющей силы французских политиков — от Мирабо до Буонапарта». Слова Саути во славу освободительной миссии Англии наполнены пафосом политической пропаганды, характерной для трибуна официальных властей. Воспрепятствовав установлению военной тирании Наполеона в Европе, Британия «осуществила лучшие надежды человечества» и защитила «цивилизованный мир» от всеобщего «озверения и деградации». Поэма состоит из двух частей, первая из которых называется «Путешествие» и описывает место сражения в четырех подразделах («Фландрия», «Брюссель», «После боя» и «Сцены войны»). Вторая часть, также состоящая из четырех подразделов («Башня», «Злой пророк», «Священная гора» и «Надежды человека»), является аллегорическим повествованием и названа поэтом «Видение». Саути избирает шестистрочную строфу со схемой рифм ababcc, характерную для мелодического стиха Э. Спенсера, имя которого упоминается во введении, подчеркивая свое стремление к образцовому искусству своего любимого поэта — великого елизаветинца:

Будучи официальным поэтом Англии, Саути оставался врагом тирании и деспотизма, сохранял верность идеалам справедливости и человечности, призывая английское правительство обратить силу в акт гуманизма по отношению к Америке, провозгласившей независимость от британской метрополии. Саути проявлял поразительный провидческий дар, убеждая власти в том, что со временем колонии непременно обретут независимость по причине исторической обреченности всех империй.

В то же время Саути исключал возможность выявления или обнаружения существенных пороков в политике, экономике или культурном развитии современной Англии, обращая к официальным властям все более неистовые панегирики. К числу несомненно одиозных произведений подобного толка относится поэма «Видение Суда» (1821), восхваляющая «георгианскую эпоху» как вершину в развитии славной истории государства. В каждой из озаглавленных частей аллегорической поэмы-панегирика предстает ансамблевый портрет великих мужей Англии в исторической перспективе — от периода основания королевства до современности. Так, в 8-й строфе «Государи» назван король Альфред, а в 9-й строфе «Патриархи славы» «отец» национальной литературы Джеффри Чосер — в одном ряду с Ньютоном и Беркли. Выдающиеся современники поэта перечислены в 10-й строфе. Отворяются врата небесной славы и взору поэта являются выдающиеся художники, поэты, философы, политики. Это Джошуа Рейнолдс, «с которого берет начало школа искусств, равная по блеску итальянской», живописец Хогарт, судья Мэнсфилд, Эдмунд Берк, поэт Уильям Каупер, адмирал Нельсон. Поэтическим достоинством поэмы, привлекшим внимание литературных критиков, является оригинальное освоение античного гекзаметра, предложенное Саути. В предисловии к поэме Саути объясняет свою концепцию английского гекзаметра, исходя из принципа согласования формы и содержания эпического произведения, а также особенностей английского языка. Он предлагает «имитацию античного гекзаметра» с небольшими отступлениями: из шести стоп каждой строки последовательность поздних двух неизменна — сначала дактиль, а затем трохей, в первых же четырех возможна свободная последовательность дактилических и трохеических стоп на вкус автора. Дактилю идеально соответствует фамилия Веллингтона: первый слог долгий, второй и третий — краткие. А трохею соответствует фамилия Нельсон (первый слог — долгий, второй — краткий). Поскольку для английского языка многосложные слова не столь характерны, как для немецкого, то затруднительно применять постоянную цезуру без потери плавности стиха. Саути не считает, что гекзаметр лучше наиболее органичного для английской эпической и драматургической традиции белого стиха (10-сложного ямбического или разностопного от 13 до 17 слогов), которому он отдал дань в своих поэмах, но видит в подобном эксперименте способ обогащения языка английской поэзии, тем более что он подкреплен именами Ф. Сидни и О. Голдсмита.

Поэма явилась поводом для справедливых резких обвинений Байрона в адрес Саути, высказанных на страницах своего романа «Дон Жуан». Саути сам спровоцировал гнев Байрона, когда, не называя имен Байрона и Шелли, в предисловии к «Видению Суда» отзывался о них как о «сатанинской школе» в современной английской поэзии. Позволив себе откровенно назидательный, насмешливый, не допускающий возражений тон речи, изобильно используя такие слова, как «стыдно», «нельзя», «не должно быть», Саути осуждает культ воображаемых болезненных страстей, гордыни и амбиций поэтов названной школы, видя в них «угрозу моральному состоянию общества», «источник морального и политического зла» и «яд для литературы». Моралист в данном случае затмил поэта.

Многое в творчестве Саути было обусловлено служебными обязанностями официального поэта страны. Значительное число од посвящено королю Георгу IV, принцам и принцессам и написано по торжественным («Ода, написанная после визита короля в Шотландию», 1822) или печальным поводам («Ода на смерть принцессы Шарлотты», 1818). Принцессе Шарлотте Саути также посвятил и своеобразную дилогию: произведения на жизнь и на смерть ее королевского высочества. Это трехчастная «Песнь лауреата» и «Похоронная песнь». Среди почетных героев поэтических адресов Саути наряду с другими правителями стран — победительниц Наполеона — русский царь Александр I («Ода его императорскому величеству Александру Первому, императору всея Руси»). Саути восхищается могуществом и красотой русских городов — Москвы и гордого Петербурга, украшенного классической архитектурой:

Данный фрагмент позволяет обратить внимание на удивительное пространственное мышление английского поэта. В двух строчках он сумел передать ощущение панорамного обзора архитектурных шедевров «Северной Пальмиры» в процессе воображаемого восхождения на вершину Александрийского столпа.

Среди од, посвященных раздумьям о судьбе родины, привлекает особое внимание своим волнующим пафосом, молитвенной искренностью и красотой одическая дилогия «Глас вопиющего» (1819–1820). В первой восьмичастной оде поэт взывает к Британии, чья всемирная слава обязывает ее быть защитницей свободы и справедливости, и обращается к Богу с молитвой об очищении от грехов и пороков, каких предостаточно в его родной стране: «Спаси нас, о Господи! Спаси нас от самих себя!». Вторая ода состоит из 16 частей и написана в жанре видения, который позволяет автору нарисовать картину родной земли с «горней» высоты, из обители ангелов и творца. Мириады огней в городе предстают перед взором поэта звездами на дне озера, а их шепот похож на голос морских волн, разбивающихся о скалистый берег. Слова, которые с трепетом выслушивает поэт, звучат как горестная инвектива в адрес людей и заставляют вспомнить торжественный и грозный слог библейских пророков:

Поэт молит Творца о прощении и об указании пути к искуплению людских пороков. Ода завершается обращением поэта ко всем народам земного шара с призывом к объединению. Торжественный слог, величавый ритм сменяющих друг друга многосложных и коротких строк в строфах, рисующих видение поэту ангела и небесного мира, сменяются в финале дробными краткосложными строчками, передающими состояние поэта, возвратившегося к яви и обретшего мир и покой в душе. Усмирился ветер, рассеялись облака, сквозь голубое небо проник серебристый лунный свет, что заставило убедиться поэта в том, что голос ангела был услышан:

В житийной традиции, обогащенной элементами миракля, написана религиозно-мистическая поэма «Все для любви, или Грешник спасется» (1829), посвященная поэтессе Каролине Боулз, ставшей второй женой Саути в 1837 г. (первая супруга поэта скончалась в 1836 г.). Сюжет опирается на историю из жизни святого Василия, в латинской версии написанную кардиналом Урсусом в IX в. Саути использовал четырехударный стих английской баллады, напоминающий ритмичный и емкий ритм строф «Старого Морехода» Колриджа. В финале поэмы герой озарен светом истины и дважды слышит небесный голос:

Перу Саути принадлежит также и ряд прозаических произведений в которых в полной мере проявляется его эрудиция в сфере истории и этнографии разных народов, совершенная манера письма. Это небольшая биография «Жизнеописание адмирала Нельсона» (1813), давшая толчок к замыслу монументальных «Жизнеописаний английских адмиралов», «Жизнь Уэсли» (1820) и некоторые другие.

Какими бы ортодоксальными ни были политические или религиозные воззрения Саути, он всегда старался быть искренним и честным в своих убеждениях, полезным своей родине, преданным литературному творчеству поэтом и человеком. Саути сыграл важную роль в истории английского романтизма прежде всего как поэт, первым обратившийся к изображению инокультурных миров, первым попытавшийся выразить новое романтическое отношение к Востоку, стремясь представить его не посредством отдельных экзотических реалий, а как цельные жизненные и культурные миры, самодостаточные и чуждые европейской культуре. Романтическая поэма после Саути не ставила перед собой столь масштабных задач, как изображение мира чужой культуры в его целостности или воспроизведение инокультурной точки зрения на мир, однако задача целостного изображения мира национальной культуры другого народа была вскоре блестяще решена в исторических романах Вальтера Скотта.

 

Роберт Саути

Роберт Саути (англ. Robert Southey; 12 августа 1774 — 21 марта 1843) — известный английский поэт-романтик, представитель «озёрной школы».

Саути учился в Вестминстерской школе и в Оксфорде, где познакомился с Кольриджем. В молодости увлекался идеями французской революции и написал драму «Уот Тайлер» в революционном духе. Много путешествовал, жил в Испании и Португалии; ему принадлежат переводы рыцарских романов (в частности, знаменитого «Амадиса Галльского»), а многие его баллады написаны на сюжеты из истории и легенд этих стран, например, «Королева Урака и пять мучеников» (Queen Orraca, and the Five Martyrs of Morocco, 1803).

Саути написал 5 больших описательных поэм — каждая на сюжет из мифологии разных народов: «Талаба-разрушитель» (1801), «Мэдок» (1805), «Проклятие Кехамы» (1810), «Родерик, последний из готов» (1814), «Видение суда» (1821).

«Родерик» — самое удачное из эпических произведение Саути, написанное на сюжет из борьбы христиан с маврами. В этой поэме много страсти, движения; подъём патриотических чувств прекрасно изображен; стих очень художественный и мелодичный. В лирической поэзии Саути много страстности: он пламенно ненавидел Наполеона, написал, среди других официальных «стихотворений на случай», нежную поэму «На смерть принцессы Шарлотты» и много других маленьких стихотворений, идиллических и отчасти добродушно юмористических.

В 1813 был избран придворным поэтом-лауреатом; после Саути это звание стало лишь почётным титулом первого поэта страны, но для него оно ещё было связано с обязанностью писать оды, посвящённые членам королевской семьи (в то время крайне непопулярной) по различным официозным поводам. «Боб Саути» критиковался многими современниками (в частности, Байроном: в начале «Дон Жуана» и в сатирической поэме «Видение суда», созданной в ответ на одноимённое сочинение Саути) за сервилизм по отношению к монарху и к европейской реакции 1810-х-1820-х годов.

Английские читатели последующих поколений забыли эпику и официозные стихи Саути и выше всего ставили его баллады, включавшиеся в хрестоматии английской поэзии: «Ингкапский риф», «Бленгеймский бой» (последняя содержит сильное осуждение войны).

 

Биография Роберта Саути

Роберт Саути (Robert Southey, 1774–1843) — известный английский поэт-романтик, представитель «Озёрной школы». Корреспондент Шарлотты Бронте.

Когда Шарлотта Бронте вернулась в Хауорт на рождественские каникулы перед новым 1837 годом, после полутора летнего периода преподавания школу мисс Вулер в Роу Хеде, 29 декабря 1836 года она обратилась в письме к Роберту Саути с просьбой оценить её литературные способности по посланному в приложении к письму образцу стихов. Это письмо до нас не дошло, и поэтому неизвестно, какие именно стихотворения читал Саути.

В своем ответном письме, присланном с запозданием, Саути позволил себе процитировать некоторые фрагменты из письма своей корреспондентки, позволяющие составить представление об остальном содержании ее послания:

«<…>Что я из себя представляю, вы могли бы узнать из тех моих опубликованных сочинений, которые попадали вам в руки; но вы живёте в мире видений и, кажется, воображаете, что так же обстоит дело и со мной, когда просите меня «снизойти с трона света и славы». Знай вы меня, небольшое личное знакомство умерило бы ваш энтузиазм. Вы, кто так пылко желает «стать известной в веках» поэтессой, смогли бы до некоторой степени остудить свой пыл, видя поэта на склоне его жизни и подмечая то воздействие, которое оказывает возраст на наши надежды и вдохновение» [31] .

О сути ответа Саути можно судить по следующему фрагменту его ответного письма:

«<…>Я пытаюсь судить о том, что вы такое, на основании вашего письма, по-моему, очень искреннего, но, как мне кажется, подписанного не настоящим вашим именем. Как бы то ни было, и на письме и на стихах лежит один и тот же отпечаток, и я легко могу понять то состояние души, которым они продиктованы… Вы обращаетесь ко мне за советом, как вам распорядиться вашими талантами, но просите их оценить, а между тем мое суждение, возможно, стоит очень малого, а совет может быть дорог. Вы, несомненно, и в немалой степени одарены «способностью к стихосложению», как говорит Вордсворт. Я называю ее так отнюдь не с целью умалить эту способность, но в наше время ею обладают многие. Ежегодно публикуются бесчисленные поэтические сборники, не возбуждающие интереса публики, тогда как каждый такой том, явись он полстолетия тому назад, завоевал бы славу сочинителю. И всякий, кто мечтает о признании на этом поприще, должен быть, следовательно, готов к разочарованиям. Однако вовсе не из видов на известность — ежели вы дорожите собственным благополучием — вам нужно развивать свой поэтический талант. Хоть я избрал своей профессией литературу и, посвятив ей жизнь, ни разу не жалел о совершенном выборе, я почитаю своим долгом остеречь любого юношу, который просит у меня совета или поощрения, против такого пагубного шага. Вы можете мне возразить, что женщинам не нужно этих упреждений, ибо им не грозит опасность. В известном смысле это справедливо, однако и для них тут есть опасность, и мне со всей серьезностью и всем доброжелательством хотелось бы о ней предупредить вас. Позволяя себе постоянно витать в эмпиреях, вы, надо думать, развиваете в себе душевную неудовлетворенность и точно так же, как вам кажутся пустыми и бесцельными вседневные людские нужды, в такой же мере вы утратите способность им служить, не став пригодной ни к чему иному. Женщины не созданы для литературы и не должны посвящать ей себя. Чем больше они заняты своими неотложными обязанностями, тем меньше времени они находят для литературы, пусть даже в качестве приятного занятия и средства к самовоспитанию. К этим обязанностям вы не имеете пока призвания, но, обретя его, все меньше будете мечтать о славе. Вам не придется напрягать свою фантазию, чтоб испытать волнение, для коего превратности судьбы и жизненные огорчения — а вы не избежите их, и так тому и быть, — дадут вам более, чем нужно, поводов. Не думайте, что я хочу принизить дар, которым вы наделены, или стремлюсь отбить у вас охоту к стихотворству. Я только призываю вас задуматься и обратить его себе на пользу, чтобы он всегда был вам ко благу. Пишите лишь ради самой поэзии, не поддаваясь духу состязания, не думая о славе; чем меньше будете вы к ней стремиться, тем больше будете ее достойны и тем верней ее, в конце концов, стяжаете. И то, что вы тогда напишите, будет целительно для сердца и души и станет самым верным средством, после одной только религии, для умиротворения и просветления ума. Вы сможете вложить в нее свои наиболее возвышенные мысли и самые осмысленные чувства, чем укрепите и дисциплинируете их. Прощайте, сударыня. Не думайте, что я пишу так потому, что позабыл, каким был в молодости, — напротив, я пишу так потому, что помню себя молодым. Надеюсь, вы не усомнитесь в моей искренности и доброте моих намерений, как бы плохо ни согласовалось сказанное мной с вашими нынешними взглядами и настроением: чем старше будете вы становиться, тем более разумными будете считать мои слова. Возможно, я лишь незадачливый советчик, и потому позвольте мне остаться вашим искренним другом, желающим вам счастья ныне и в грядущем

Робертом Саути» [32] .

Шарлотту Бронте настолько взволновало послание мистера Саути, что она осмелилась по получении оного вновь написать ему:

«16 марта

Сэр, я не в силах успокоиться, пока вам не отвечу, и даже с риском показаться несколько навязчивой решаюсь беспокоить вас еще раз. Но мне необходимо высказать вам благодарность за добрый и мудрый совет, который вы благоволили дать мне. Я и не мнила получить такой ответ — и столь заботливый по тону, и столь возвышенный по духу, но лучше умолчать о моих чувствах, чтоб вы не заподозрили меня в бессмысленной восторженности. Прочтя ваше письмо впервые, я испытала только стыд и сожаление из-за того, что мне достало дерзости обеспокоить вас своими неумелыми писаниями. При мысли о бесчисленных страницах, исписанных мной. Тем, что лишь недавно доставляло мне такую радость, а ныне лишь одно смущение, я ощутила, как мучительно пылают мои щеки. По кратком размышлении я перечла письмо еще раз, и мне все стало ясно и понятно. Вы мне не запрещаете писать, не говорите, что в моих стихах нет никаких достоинств, и лишь хотите остеречь меня, чтоб ради вымышленных радостей — в погоне за известностью, в себялюбивом состязательном задоре — я безрассудно не пренебрегла своими неотложными обязанностями. Вы мне великодушно разрешаете писать стихи, но из любви к самим стихам и при условии, что я не буду уклоняться от того, что мне положено исполнить, ради единственного, утонченного, поглощающего наслаждения. Боюсь, сэр, что я вам показалась очень недалекой. Я понимаю, что мое письмо было сплошной бессмыслицей с начала до конца, но я нимало не похожа на праздную мечтательную барышню, образ которой встает из его строк. Я старшая дочь священника, чьи средства ограничены, хотя достаточны для жизни. Отец истратил на мое образование, сколько он мог себе позволить, не обездолив остальных своих детей, и потому по окончании школы я рассудила, что должна стать гувернанткой. В качестве каковой я превосходно знаю, чем занять и мысли, и внимание, и руки, и у меня нет ни минуты для возведения воздушных замков. Не скрою, что по вечерам я в самом деле размышляю, но я не докучаю никому рассказами о том, что посещает мою голову. Я очень тщательно слежу за тем, чтоб не казаться ни рассеянной, ни странной, иначе окружающие могут заподозрить, в чем состоят мои занятия. Следуя наставлениям моего отца, который направлял меня с самого детства в том же разумном, дружелюбном духе, каким проникнуто ваше письмо, я прилагала все усилия к тому, чтобы не только прилежно выполнять все, что вменяют женщинам в обязанность, но живо интересоваться тем, что делаю. Я не могу сказать, что совершенно преуспела в своем намерении, — порой, когда я шью или даю урок, я бы охотно променяла это дело на книгу и перо в руке, но я стараюсь не давать себе поблажки, и похвала отца вполне вознаграждает меня за лишения. Позвольте мне еще раз от души поблагодарить вас. Надеюсь, что я больше никогда не возмечтаю видеть свое имя на обложке книги, а если это все-таки случится, достанет одного лишь взгляда на письмо от Саути, чтобы пресечь это желание. С меня довольно той великой чести, что я к нему писала и удостоилась ответа. Письмо его священно, и, кроме моего отца, сестер и брата, никто и никогда не сможет лицезреть его. Благодарю вас вновь. Поверьте, больше ничего подобного не повторится. Если мне суждено дожить до старости, то даже через тридцать лет я буду вспоминать это словно счастливый сон. Вы заподозрили, что под моим письмом стоит придуманный мной псевдоним, но это мое подлинное имя, и потому подписываюсь вновь

Шарлотта Бронте.

Простите меня, ради Бога, сэр, за то, что я к вам обратилась вновь. Я не могла сдержаться и не высказать, как я вам благодарна, к тому же мне хотелось вас заверить, что ваш совет не пропадет втуне, как мне ни будет грустно и тяжко следовать ему вначале вопреки душевной склонности

Ш. Б.» [33]

Ответ Роберта Саути на это письмо был таким:

«Кезуик 22 марта 1837

Сударыня,

своим письмом вы мне доставили большую радость, и я бы не простил себе, если бы не сказал вам это. Вы приняли мои советы с добротой и уважительностью, какими, они были продиктованы. Позвольте мне присовокупить к ним просьбу. Если вам доведется посетить Озерный край, пока я здесь живу, дайте мне знать — мне бы хотелось с вами познакомиться. Впоследствии вы будете лучше думать обо мне, ибо поймете, что мысли мои направлялись не суровостью и мрачностью, а только опытом и жизненными наблюдениями. По Божьей милости, мы можем совершенствовать свою способность управлять собой, что важно и для нашего благополучия, и еще более — для блага наших близких. Не позволяйте себе слишком бурного волнения чувств и сохраняйте ясный ум (наилучшее, что можно посоветовать вам также и для вашего здоровья), тогда и нравственное, и духовное развитие вашей личности не будет отставать от ваших интеллектуальных дарований. Да хранит вас Бог, сударыня. Прощайте и поверьте, что вы имеете истинного друга в лице

Роберта Саути» [34] .

По свидетельству Элизабет Гаскелл, несколько лет спустя, когда сама миссис Гаскелл гостила у Шарлотты Бронте в пасторате, сын Роберта Саути Катберт Саути прислал Шарлотте Бронте записку с просьбой разрешить привести это письмо в биографии отца, Шарлотта заметила:

«Мистер Саути прислал мне доброе, чудесное письмо, правда, немного строгое, но мне оно пошло на пользу» [35] .

Что же касается самого Роберта Саути, то, получив ответное письмо Шарлотты, пишет знакомой Каролине Баулз, что охладил пыл одной «бедной девицы»:

«Кажется, она старшая дочь пастора, получила хорошее образование и похвально трудится гувернанткой в какой-то семье. Тогда же, когда пришло от нее письмо, ее брат написал Вордсворту, внушив ему отвращение своей грубой лестью и поношением других поэтов, в частности меня [36] . Сестра же, судя по второму письму, хорошая девушка и, возможно, будет поминать меня добром всю жизнь» [37] .