На один короткий миг дедушка Фэрхолл испытал чувство сладостного облегчения — кажется, мотор заработал. Он дошел до того состояния, когда явь перестаешь отличать от фантазии, однако понимал, что такое может случиться только во сне. Нет, машина по-прежнему молчала. Звук мотора донесся сверху, с какого-то несчастного вертолета.

Усталый, потный, трясущийся, он прислонился к борту машины и попробовал ногой подсунуть под переднее колесо кирпич. Он измучился, запыхался, был страшно сердит. Уже много лет он так тяжело не работал. Не даст он этой машине себя одолеть! Умрет, а выведет ее на дорогу.

Вертолета он не видел, он вообще не видел далеко без очков. Даль от него ускользала, средний план всегда был в тумане. Лишь очень редко он видел в воздухе вертолет или самолёт. Он узнавал их по звуку, а сейчас в шуме вертолета было что-то недовольное, требовательное. Звук этот ему не понравился. Совершенно неуместный звук. Ведь пожар не перекинулся через горы — так он, по крайней мере, полагал. Для присутствия здесь вертолета не было никаких понятных причин. Дедушка вообще не любил таинственности, а сейчас тем более. Зачем этот чертов вертолет сюда явился?

Подсунув наконец кирпич под колесо, он привалился к машине, тревожно прислушиваясь к тому, как ветер швыряет шум мотора из стороны в сторону. Скверный сегодня день, зловещий день… Все кости у него ныли от усталости и дурных предчувствий.

— Уйди! — крикнул он в небо, и звук послушно замер. Его так бесследно поглотил гул деревьев, что дедушка подумал: может, его и не было, может, это шумело у него внутри, бунтовало сердце.

Он крутил ручку, пока хватало сил, потом, одной красной, мясистой рукой держа баранку, а другой намертво вцепившись в дверцу, попробовал потихоньку толкать упирающуюся машину вверх, по пологому, но длинному подъему от гаража к дороге. Он был крупный старик, сильный уже одним своим весом, но он боялся толкать слишком сильно, выкладываться до конца — особенно после того, как нечаянно увидел в зеркальце лицо. Это было его собственное лицо, искаженное, багровое. Оно ужасно его испугало. Если б он не знал, что сердце у него здоровое, он бы поклялся, что сейчас свалится замертво. И все же он продолжал толкать, придерживая последние запасы сил. Нельзя умирать, пока он не запустил машину, не нашел Питера и не вывез его из этих мест. Родители его уже, наверно, с ума сходят.

Он, разумеется, понимал, что напрасно не добился помощи от Бакингема, Робертсона и остальных, кто с ними был. Целый грузовик — они в одну минуту вывели бы машину на дорогу. Дурак он был, что не изложил свою просьбу порешительнее, что дал им уехать. Будь его машина на дороге, он бы съехал под гору своим ходом, и тогда, рано или поздно, мотор бы заработал. Но Робертсон был одержим одной мыслью — набрать полный грузовик мужчин и мчаться в Милтондэйл. Дедушка заставил-таки его остановиться, но толку из этого не вышло.

— Пожалуйста, мистер Фэрхолл, — сказал тогда Робертсон, высунувшись из кабины. — Работа эта, по-моему, не для вас, но, если хотите, лезьте в кузов да держитесь покрепче, не то вытряхнет.

— Нет-нет, — выдохнул дедушка. — Стар я для этого. Мне нужна помощь. Нужно помочь мне вытолкнуть машину на дорогу.

— А еще что вам нужно?

Вопрос этот оскорбил дедушку до глубины души, тем более что грузовик тут же рванулся вперед, мотор взревел, и из-под задних колес, как пули из пулемета, взметнулся гравий. «Ну ладно же, это мы ему припомним, — решил дедушка. — Чтобы я когда-нибудь еще купил у него хоть один мешок кокса или галлон горючего? Не дождется!»

Он снова стал толкать, ритмично наваливаясь на машину, чтобы спихнуть ее с кирпича. Потом дюйм за дюймом повел вверх, по проклятому подъему, и продвинулся еще на несколько ярдов. Тут он опять подложил под колесо кирпич и опять ослабел и стал вполголоса ругать Питера. И где он только пропадает! С мальчишкой и то было бы легче, хоть силенок у него и немного. Все-таки мучился бы не в одиночку.

Питер был повинен в беспечности, эгоизме, бунтарстве и вопиющем непослушании. Дедушку это бесило. Он уже принял было решение спустить с мальчишки штаны и выпороть его как следует, если только у него останутся силы для таких энергичных действий. И тут он заметил, как изменилось освещение.

Может быть, он уже несколько минут бессознательно это чувствовал, но увидел только сейчас, немного отдышавшись. Тени стали не такие резкие. Трава и листва деревьев, даже там, где она была еще зеленая, отливали оранжевым. Свет был рассеянный, все вокруг порозовело, точно он смотрел сквозь цветные стекла.

Дедушка выпрямился, держась потными руками за поясницу. Спину пронизала боль, и другого рода боль пронизала сердце, сознание. Должно быть, на большой высоте между землей и солнцем прошло густое облако дыма. Несмотря на удушливую жару, дедушка поежился.

Плохо дело, из рук вон плохо.

Ему стало страшно еще и оттого, что хотя он на своем веку видел несколько пожаров, здесь, в своем родном углу, он не видел ни одного. Пожары всегда бывают двух сортов: те, что не имеют значения, потому что происходят не у нас, и другие — те, что имеют значение. Он вышел на дорогу, не подумав, бессознательно решив, что если пожар сюда явится, то явится именно по дороге, как является в Тополи все остальное. Ничего похожего на пожар он не увидел и не услышал и от души пожелал, чтобы длинный подъем чудом провалился сквозь землю и хоть в тумане показал бы, что там за ним творится. Но подъем оставался на месте. Точно высокая стена, что ограждала его, или отрезала от мира, или высилась, как крепость, которая остановит врага.

Он набрал в легкие воздуху и заорал:

— Питер! Питер!!!

Питер не ответил, не появился, но из-за длинного подъема вынырнула машина и остановилась вдалеке, у ворот деда Таннера. Машина молочника.

Они внесли отца Лорны под навес и положили на заднее сиденье машины.

Это оказалось неимоверно трудно, потому что, хотя старик Джордж был худой и не такой уж тяжелый, они боялись ему повредить, — тело у него было какое-то неживое, негнущееся. Даже шуму вертолета они не придали никакого значения. Он пролетел меньше чем в полумиле от них, но они восприняли его лишь как еще один шум в мире, который и так был полон шума, в мире, который ревел, и стонал, и швырялся пылью, но в котором главное было — лицо и тело молчащего человека. Стелла боялась, что он уже почти умер, что странное, живое выражение на его лице им только мерещится. Она никогда еще не думала о смерти применительно к знакомым людям, никогда еще не видела смерти и очень боялась с ней встретиться. Гарри решил, что у старика удар, но где-то он, помнится, читал, что симптомы должны быть не такие. Уоллес был просто напуган, напряжен и чувствовал страшную слабость — все из ряда вон выходящее расстраивало его до крайности. Стиви совсем ошалел, точно события, проходившие перед его глазами, происходили в другом мире. Он весь дрожал и уже горько раскаивался, что второпях вызвался показать Уоллесу дорогу в больницу. Ему не хотелось садиться в одну машину с этим жутким существом, которое еще недавно называлось старик Джордж.

Лорна понятия не имела, что с ее отцом, да и не имела охоты обсуждать это. Она боялась встревожить отца — может быть, слух-то у него не пострадал, — и себя она не хотела еще больше пугать.

Когда они устроили его на заднем сиденье, им стало страшно, что он свалится, и Гарри сел рядом, чтобы его придерживать, а Лорна сказала Уоллесу:

— Я сама поеду, покажу тебе дорогу. Мне надо быть при нем.

— Ты бы почистилась, — сказала Стелла. — Нельзя же ехать в таком виде.

— В каком виде?

— Ох, Лорна, ты только посмотри на себя.

— Ну и что? — Лорна посмотрела на свои руки, на платье и вздохнула: — Не все ли равно, Стелла? Это так неважно.

Уоллес два раза обошел вокруг машины. Стиви семенил за ним. Места было маловато — под навесом полно инструментов, мешков, пустых ящиков.

— Знаешь, какая это старая калоша, — сказал Стиви. — Старше меня.

— Да, — проворчал Уоллес. — И меня старше.

Под передние колеса были подложены колодки: может, тормоза пошаливают.

— Тормоза у нее какие? — крикнул он Лорне.

— Их надо подкачивать, так это говорится?

— Да, — сказал Уоллес. — Я так и думал.

Он сел на место водителя и увидел перед собой доску с приборами, которые решительно ничего ему не говорили.

— А машина-то английская… — протянул он.

— Да.

— Так и знал, — простонал Уоллес. — Значит, и вся ходовая часть у нее другая.

— Я останусь здесь, — сказал Гарри Лорне. — А ты садись вперед с Уоллесом.

Стелла и Стиви отошли на безопасное расстояние (Стиви казалось — чем дальше, тем лучше, а то вдруг Лорна передумает и велит ему ехать), а Уоллес стал возиться со скоростями, пока не поставил на нейтраль.

— А где у нее стартер? — спросил он.

— Не знаю, — сказала Лорна. — Кажется, папа нажимает какую-то кнопку.

— Какую?

Лорна села с ним рядом, захлопнула дверцу и указала:

— Одну из этих. Он ее поворачивает, а потом нажимает.

— Ее без ключа не повернуть, — сказал Уоллес. — Где ключ?

— Ой… не знаю.

— Так ты его найди. Без ключа ничего не выйдет.

Лорна вдруг опять пала духом.

— Я не знаю, куда он его кладет.

— Так пойди поищи.

— А что толку? Я не знаю, где искать. Я, по-моему, никогда его не видела в доме.

Гарри спросил:

— Он когда ездил в последний раз?

— В воскресенье.

— Не ездил целую неделю?

— В магазины ездит Джон, на мотоцикле. У него на заднем сиденье прикреплены сумки.

— Джон — это твой брат?

Лорна кивнула.

— А куда твой отец ездил на машине? — спросил Гарри.

— В церковь.

— Да? Так посмотри в карманах его воскресного костюма.

— Там ключей нет, я знаю. Я всегда глажу его костюм, и никаких ключей там никогда не бывает.

— Н-да, — сказал Гарри, — Помощи от тебя не много.

— Я не виновата, — глухо проговорила Лорна, — Папа в некоторых вещах ужасно скрытный. Я много чего не могла бы найти, если бы понадобилось…

Гарри посмотрел в лицо человеку, которого он поддерживал на сиденье.

— Мы очень старались, сэр, — сказал он, — Но ничего не можем поделать, если вы нам не скажете, где ключ от зажигания.

— Как в страшном сне… — прошептала Лорна. — Все получается не так, как надо.

Подошла Стелла, ей сказали, почему дело не ладится. У Лорны из глаз текли слезы.

— Не знаю я, где ключи, — повторила она, — И он не может сказать. Это несправедливо, несправедливо…

— Но поискать-то можно, — сказала Стелла. — Где-нибудь они же должны быть.

— Что толку! — крикнула Лорна, — Он все прячет.

Вдруг Стиви пронзительно взвизгнул:

— Я слышу машину!

— Останови ее! — заорали они хором.

Стелла понеслась во весь дух следом за Стиви, а Уоллес, изогнувшись, шагнул из машины прямо в кучу какого-то инвентаря и шаткого нагромождения пустых ящиков, пока он, ворча и отдуваясь, выбрался оттуда, Стеллы и Стиви уже и след простыл.

На секунду они увидели хвост фургончика, быстро отъезжающего от ворот.

— Молочник!

Они бежали сломя голову, кричали, вопили, махали руками. Шофер их не заметил. Он подъехал неслышно, оставил бутылки с молоком в ящике у ворот, развернулся и укатил обратно в гору. Стиви услышал его только в последнюю минуту.

Они выбежали на дорогу, продолжая кричать и махать руками, но молочник был уже далеко.

К Джорджам ему в то утро нужно было заехать к последним в Тополях, и он уже гнал обратно в Прескот либо куда-нибудь еще. Куда — неизвестно. Они не знали его маршрута.

— Ох, Стиви… — всхлипнула Стелла. — Бедная Лорна!

Подошел, прихрамывая, Уоллес. Лорна, обессиленная новой неудачей, остановилась, не дойдя до ворот.

— Ну, так, — сказал Уоллес. — Давайте думать дальше.

— И булочник сегодня не должен приехать, — сказал Стиви.

— А кто должен? — спросил Уоллес. — Кто-нибудь сегодня должен здесь быть?

— Нет, сегодня суббота.

— О, черт! Ну и глухомань, почище Сибири.

— По-моему, кому-то надо пойти пешком, — сказала Стелла. — Ноги-то у нас есть. Глупо стоять тут и ничего не делать. А кому-то надо пойти к телефону и звонить всем подряд, кто есть в округе, пока кто-нибудь не ответит. Кому-то надо быть дома. А то просто глупо получается… А кому-то надо выйти на шоссе и ловить первую попавшуюся машину.

— Сколько до шоссе? — спросил Уоллес.

— Две мили.

— Нет, двух миль мне уже не пройти. У меня на ногах живого места нет.

— Я пойду, — сказал Стиви.

— Ты еще мал. Ты оставайся со мной.

— Ничего я не мал. Я в пятый класс перешел. Когда посылали тебя искать, так не был мал.

— Ты останешься со мной, — твердо сказала Стелла. — Я за тебя отвечаю.

— Ну уж… — сказал Стиви.

— Сегодня вообще скверный день. Это опасно. Ты посмотри, какое освещение, а дым-то!

Сказать по правде, Стелла и сама только сейчас его заметила. Это было как открытие, как пробуждение, как удар.

— Ой! — выдохнула Стелла. — Нет, вы посмотрите!

— Да, — сказал Уоллес. — И пепел с неба сыплется, видали?

Пепел кружился на ветру, как снежные хлопья, кружились обгорелые листья папоротника, обугленные листья деревьев. Наверно, их принесло очень издалека. Они заполняли все небо.