Ни Бабур, ни Ричард Блант ничуть не заблуждались в том, сколь грандиозную задачу им предстоит решить. Действительно, первый кризис возник всего через несколько недель после прихода Могола в город.

Сражение при Панипате произошло 20 апреля по европейскому календарю. В это время погода оставалась умеренно холодной. Но к середине мая наступил летний зной, сменившийся в июле муссонами, приходящими сюда позже, чем на западное побережье полуострова. Монголы, привыкшие к значительно более умеренному климату, страдали от жары, потели и ругались. Сокровища Агры разграблены, и они захотели вернуться в Афганистан, в условия, более привычные для них, Бабуру понадобилось употребить все свое красноречие, чтобы убедить своих людей в том, что их будущее — в этой плодородной, хотя и очень жаркой долине.

— Чтобы сохранить воинов, я должен занять их делом, снова отправившись с ними на войну, — объяснял он. — Это единственное, что они знают.

Впервые Ричард Блант вынужден был столкнуться с серьезными заботами правителя. Он достаточно хорошо знал историю, чтобы понять это. Двести лет назад первые среди равных английские короли были окружены знатью, состоящей с ними в кровном родстве. И с этой неопределенной ситуацией удалось покончить только кровопролитием в войне Алой и Белой розы, из которой Генрих VII вышел неоспоримым хозяином государства. Господство укрепил его сын Генрих VIII. Так же и на континенте никто уже не сомневался, что королям Франциску Французскому и тем более Карлу Испанскому стоит только повелеть, как их люди беспрекословно последуют за ними.

Еще более деспотичными, как он слышал, были османские султаны, впрочем, этого никто не знал наверняка, и правители Лоди и Бегарха из Гуджарата, который недавно умер, оставив все в наследство своему сыну Бахадуру.

Тем не менее у Бабура, Ричард в этом не сомневался, было больше таланта и способностей, чем у многих других правителей. Только не слишком ли он ослабил дисциплину среди своих свирепых монгольских воинов. Ричард не мог определить, было ли это источником его силы или слабости.

Бабур признал ситуацию как факт, поскольку никогда не знал ничего другого, а потому не слишком старался понять, что оккупация Агры — всего лишь первый шаг в его кампании, для завершения которой потребуется время.

Подсчитав выступающие против него силы, он встревожился.

В Кабуле он легко управлялся с группой вождей-грабителей, немного менее удачливых, чем он сам. Его набеги на Дели и Пенджаб не сразу, но постепенно стали подталкивать Лоди к решительным действиям.

Теперь же, когда основные силы Бабура были сосредоточены на юге, афганские соперники подняли головы и стали выступать против него. Кроме того, было получено известие, что раджпуты собирают новую армию, возглавляемую Рана Сангой, князем Читора; а с востока грозит брат Ибрагима Лоди Махмуд Лоди, объединивший остатки разбитых при Панипате в новую силу.

— Меня беспокоит это осиное гнездо, Блант-эмир, — объяснил Бабур. — Сейчас я полностью окружен. Какой толк обладать всеми богатствами мира, когда сидишь в тюрьме? — Он склонился над кубком вина, ибо был скорее человеком степей, чем рьяным мусульманином. — Я просчитался.

— Будут ли афганцы сражаться на стороне Махмуда Лоди, мой государь? — спросил Ричард.

— Никогда.

— А за Рана Сангу?

— Они наследственные враги раджпутов.

— Пусть так, а не объединятся ли раджпуты с Махмудом Лоди?

— Я думаю, что это вполне возможно, — сказал Бабур, — судя по тому, как они поступали раньше.

— Но по нашей информации раджпуты на западе, армия же Махмуда на востоке.

— Таким образом, нас поймают посередине, — проворчал Бабур.

— Мое мнение таково, — заявил Ричард. — Поскольку мы посередине, не следует ли нам атаковать их по очереди, до того как они соединятся? В европейском военном искусстве это называется действиями на внутренней линии.

Бабур нахмурился. Очевидно, за время, проведенное в конных походах по Азии, он не научился стратегии, хотя в тактике весьма преуспел.

— С ними необходимо разделаться последовательно, — продолжил Ричард. — Итак, мой государь, будут ли афганские вожди стремиться напасть на Дели?

— Нет, нет, — уверенно ответил Бабур. — Они подождут, пока меня разобьют здесь, в Индии. А напасть постараются, когда я буду возвращаться в Кабул.

— Итак, ваши главные враги раджпуты и Махмуд Лоди. Кто из них опаснее?

— Рана Санга, вне сомнения. Махмуд истинный брат Ибрагима. Он не сделает ни шагу против нас, только собирает людей и угрожает. Как я полагаю, он тоже выжидает, надеясь, что меня скинут раджпуты.

— Тогда нам придется прежде всего иметь дело с раджпутами?

— О Аллах, скорей всего ты прав, — согласился Бабур. — Но мы позволим им прийти к нам. У меня недостаточно людей, чтобы захватить город за стеной. Сражаться в открытом поле, конечно, совсем другое дело. — Он позвал Давлат-хана и спросил: — Когда Рана Санга двинется против меня?

— Он будет ждать окончания сезона дождей, мой государь, — ответил Давлат-хан.

— Это годится, — сказал Бабур. — У нас будет несколько месяцев на подготовку.

А дождевые тучи уже начали собираться.

У монгольского вождя ныне была одна задача — направить усилия своих эмиров, бахадуров и прочих храбрых рыцарей на подготовку к сражению. Монгольское рыцарство могло быть заслужено только доблестью на поле битвы и оценивалось значительно выше, чем у их западных коллег. Бабур не терял даром времени. Он продолжал увеличивать численность армии, используя сокровища Ибрагима Лоди, попутно обучая новобранцев монгольской манере ведения боя, и возводил оборонительные сооружения в самом городе.

Однако было легко заметить, что он не очень-то верил в городские укрепления. Его победа будет завоевана в поле.

Ричард работал так, как не работал вот уже несколько последних месяцев. В самом деле, ему ведь приходилось учиться не меньше, чем любому новобранцу, чтобы приспособить свой опыт к монгольской тактике.

В европейском военном искусстве, по крайней мере, как учил великий испанский генерал Гонсало де Кордова, который даже через десять лет после своей смерти оставался признанным авторитетом для каждого солдата, уже устарел подход к кавалерии, которая считалась решающей силой для победного завершения сражения. Он был опровергнут английскими лучниками при Креси, Пуатье и Агинкорте, и похоронный звон по нему разнесли швейцарские пикинеры по всей Европе.

Вслед за швейцарскими испанские терцио, или бригады, насчитывающие около трех тысяч человек, стали наемными. Они были известны как инфантерии, потому что каждой командовали, по крайней мере номинально, инфанты или принцы королевской крови. Маневрировали они на большом пространстве и состояли большей частью из пикинеров, но всегда имели на флангах взводы аркебузеров. Терцио нельзя было подавить кавалерией или победить пехотой, менее тренированной и дисциплинированной, чем сама терцио, что, в сущности, означало ее непобедимость для любой пехоты в мире.

Кавалерия использовалась для разведки и для преследования, когда враг уже разбит и покидает поле боя.

Бабур, конечно, понимал значение дисциплинированной пехоты, он видел, на что способны знаменитые османские янычары. Но у него никогда не было таких своих пехотинцев. Монголы — или моголы, как их на свой лад называли индийцы — были всадниками азиатских степей, и воевать они умели только верхом, что с успехом и делали, используя луки, чтобы расчистить путь для решающей атаки кавалерии.

Бабур отметил успех копьеносцев Ричарда при Панипате и согласился, что если такая неорганизованная толпа успешно сыграла свою роль в битве, то дисциплинированный отряд принес бы огромную пользу. Он поручил Ричарду создать и возглавить пехоту численностью десять тысяч человек в звании туман-баши, и англичанин с удовольствием взялся за дело, набирая новобранцев из индусов, давая им элементарную униформу, представляющую собой красную накидку, надеваемую поверх дхоти, и снабжая каждого маленьким кожаным щитом и копьями такой длины, как и положено. Более того, он обучал их наступать или стоять плечом к плечу, не обращая внимания на выступающие против них силы.

Бабур наблюдал за маневрами снисходительно, но чувствовалось, что он все еще мало придает значения их возможностям противостоять раджпутской кавалерии.

Сезон проливных дождей прервал учения войск на несколько недель, и Ричард был очень доволен, что у него появилась возможность проводить больше времени дома. Он был поражен свирепостью погоды, и теперь ливень, который они когда-то перенесли по пути в Сурат, казался ему похожим на летний дождик. Англичанин стал понимать, почему все военные кампании и даже торговля сворачиваются на время муссонов. Прабханкар рассказывал ему, что на юге и на побережье дожди еще сильнее. Ричарду подарили дворец, некогда принадлежавший Гопалу Дасу, ибо нашлось много других больших и богатых домов, ранее принадлежавших приближенным Лоди, чтобы раздать их мусульманским офицерам.

Здесь Ричард чувствовал себя как дома и прислуга была рада служить доброжелательному господину. Теперь он мог не волноваться за неприкосновенность своих вещей, снова носить шпагу и раскрыть наконец секрет действия аркебуза Бабуру.

Однако на Бабура он не произвел впечатления.

— Я слышал, что янычары пользуются таким оружием, — сказал он. — Оно производит много шума, но не так эффективно, как лук.

Ричард вынужден был согласиться с ним.

Что касается шпаги, то Могол куда больше интересовался искусством выделки толедской стали, чем самим оружием, пока Ричард не продемонстрировал мастерство сражения со шпагой и кинжалом. Тогда Бабур задумался.

Принц Хумаюн, который тоже присутствовал при этом, благоговейно погладил оружие Ричарда.

— Это произведение искусства, — заявил он, улыбаясь Ричарду. — И оно в руках виртуоза.

В доме Гопала Ричард поместил Гилу, ее мать и брата.

Бабура забавляло это странное проявление европейского быта.

— Человек должен быть хозяином в собственном доме, Блант-эмир, — заметил он. Его проницательный ум подметил, что отношение Ричарда к женщинам не похоже на принятое у монголов.

Если Гила не сопротивлялась ему, то только потому, что считала это бессмысленной затеей и боялась насилия с его стороны. Она тогда еще не знала, что он не могол, в то время как слухи об их жестоком обращении с женщинами распространились по всей Северной Индии.

Девушку удивляло, что он хотел ласкать, трогать ее... и даже целовать. Она смотрела на него огромными настороженными глазами, подозревая, уж не собрался ли он откусить ей язык. Ее отдали варвару, и презрение ко всему, окружающему нынешнего хозяина, стало ее единственной защитой.

Мать Гилы, принцесса Маджхаба, относилась к Ричарду с еще меньшим уважением. Эта сравнительно молодая, чуть за тридцать, женщина в свое время была, наверное, даже красивее дочери. Она не уставала беспрестанно напоминать всем, что она дочь последнего султана из династии Сефевидов, Исмаила Первого, отданная замуж за Лоди, дабы заручиться поддержкой Дели в бесконечной войне Персии с Османской империей. Потому она считала себя обладательницей лучших королевских кровей, чем любая другая принцесса на земле, и кипела от возмущения, что дочь и ее саму взял в позорное рабство варвар-генерал, не имеющий ни приличных манер, ни денег: взял то, что хозяин-могол разрешил ему.

Помещать ее в том же доме, что и дочь, было явной ошибкой для любого мужчины, но не для Ричарда. Вежливо, но твердо он сообщил двум женщинам, что намерен жить с ними по своим правилам, а не по их. Спор у них возник относительно гарема, так как его не было в индусском доме Гопала Даса.

Шокированная этим Маджхаба громко выразила недовольство, заявив, что с ней обращаются как со служанкой.

Ричард не обратил на ее недовольство ни малейшего внимания, и тогда она запретила своей дочери идти к нему в постель. Когда Ричард послал за Гилой, служанка вернулась с известием, что обе принцессы заперлись в своих покоях. Ричард позвал нескольких слуг, выломал дверь и силой привел кричащую Гилу. Но громче всех орала Маджхаба.

На сей раз ему и в самом деле пришлось прибегнуть к насилию, поскольку Гила яростно сопротивлялась. Однако девушка была наполовину меньше него, и Ричард в конце концов заставил ее подчиниться. Он овладел ею как могол, сзади, когда оба стояли на коленях.

Больше Гила Ричарду не противилась. Прекрасно сознавая, что две женщины, сидя вместе, вынашивают самые дикие планы против него, он не опасался их. Будучи любимцем Бабура, он прекрасно знал, что в случае его смерти виновный будет посажен на кол.

Его триумфом стало известие, что Гила забеременела. Преуспел он и в другом. Брат Гилы, Тахмасп, семилетний крепыш, был очарован своим огромным новым родственником, и вскоре Ричард увидел его на тренировках с индусами, к огромному неудовольствию его матери.

«Я становлюсь настоящим моголом», — думал Ричард, осматривая индусских девушек, которых привел Прабханкар, чтобы хозяин, выбрал наложницу на время беременности Гилы. Что, интересно, подумала бы о нем его двоюродная сестра Лиззи? Ах, бедная Лиззи! Она даже не знает, что уже вдова. Увидит ли он ее снова?

Все зависело от результатов будущей военной кампании. Если Бабур победит, то вполне возможно увидит. Среди безделушек, найденных любознательными моголами во дворце Лоди, оказался и кошель Томаса Бланта, так что теперь у Ричарда снова были верительные грамоты короля Генриха — постоянное напоминание о том, зачем он находится здесь. Ричард знал, что очень важно выбрать подходящий момент для осуществления своих планов. После победы, конечно. Если же Могол потерпит поражение, это будет ужасно. Ричард не обманывался иллюзиями относительно ждущей его судьбы: он станет пленником раджпутов, жену и ее мать ждет жестокое насилие.

Став султаном Делийского королевства, Бабур оставался таким же рассудительным, понимающим юмор, уверенным в себе человеком, как и при первой встрече с ним Ричарда.

Бабур знал больше чем кто-либо о своей судьбе. Он вынашивал тайные планы возможного возвращения в Афганистан в случае поражения. Однако он стал замечать красоту Агры и ее преимущества по сравнению с Кабулом и даже Самаркандом. Несмотря на свои опасения относительно исхода событий, он думал об украшении города, но еще больше был заинтересован в возрождении Дели, который мечтал сделать своей новой столицей.

О существовании города на месте Дели еще три тысячи лет назад упоминается в эпической поэме «Махабхарата», где он именуется Индрапрастхой. Как и большинство городов Индии, он пережил взлеты, и падения в ходе войны, и даже крах империи. Но доподлинно известно, что только четыреста лет назад он сделался столицей знаменитого индийского короля Притхвираджа, который позже потерпел поражение от мусульман и потерял город. В одно из последующих столетий король рабов Кутб-уд-Дин Айбак построил башню, названную Кутб Минар, которая стоит до сих пор.

Один из преемников Кутб-уд-Дина Айбака Ала-уд-Дин Кхальджи построил новый город в трех милях от башни, а затем потомок Кхальджи Гияз-уд-Дин Туглук возвел третий город, назвав его Туглукабад. Но и он был заброшен из-за отсутствия питьевой воды, а жители возвратились на первоначальное место, которое сын Туглука Мухаммед Ибн-Туглук укрепил стенами и башнями. Тем не менее преемник Мухаммеда Фируз-шах Туглук решил построить уже пятый по счету город севернее, рядом с местом первоначальной Индрапрастхи и назвал его Фирузабад.

Все эти города, расположенные очень близко друг к другу и впоследствии объявленные одним, были разграблены Тимуром и его татарами в 1389 году, да так и остались заброшенными. Бабур со своими архитекторами сейчас обдумывали, как наилучшим образом объединить пять городов в единое целое. Это было выше понимания Ричарда. Как человек, которого в Англии считали бы беспощадным бандитом, мог проявлять подобный интерес к архитектуре и планированию улиц? А кроме того, Бабур был поэтом и читал лучше, чем все, кого приходилось слушать Ричарду. Может, он и есть настоящий пресвитер Иоанн?

Но у Бабура возникали и серьезные проблемы. Он перевез всю семью из Кабула, чтобы дать своим близким насладиться красотами Агры. Поскольку он не поддерживал традиционный закрытый гарем, хотя и имел четыре жены, разрешенные Кораном, и несколько наложниц, этих роскошных женщин можно было увидеть на улицах и в торговых рядах. Они беспечно развлекались, катаясь на слонах, и повизгивали от смеха, сидя в беседке, высоко на спине животного. Это была живая и счастливая семья, за единственным, но очень важным исключением.

Из всех детей, произведенных на свет Бабуром, Насим-уд-Дин Мухаммед, или Хумаюн, был самым старшим и поэтому прямым наследником всех отцовских завоеваний и армии. Несомненно, Хумаюн вырос достойным сыном своего отца: отлично образованный, интересующийся литературой и к тому же обладающий ярким талантом полководца. Доказательством того, что он был любимцем Бабура, служил подаренный ему бесценный бриллиант «Кох-е-нур». Так вот Хумаюн считал климат Агры расслабляющим и приходил в ярость, когда его пытались отговорить сидеть в седле или заниматься серьезным делом.

Бабур консультировался относительно здоровья сына у медицинских светил города, но те смогли только сказать, что у юноши лихорадка — обычное явление среди индийцев и лекарство от нее неизвестно.

Когда весной пришло известие о наступлении раджпутов и Бабур выступил со своей армией навстречу врагу, Хумаюн был оставлен в Агре.

Сражение с раджпутами произошло 16 марта 1527 года у Кхании, в сорока милях западнее Агры.

Даже после пополнения армии Бабура, осуществленного в сезон дождей, под его началом было не более двадцати тысяч человек. К тому же ему пришлось оставить гарнизон в Агре и расставить надежные отряды вдоль всей дороги на Кабул. Поэтому теперь он возлагал надежду в равной степени на монгольских всадников и индийских пикинеров под командованием Ричарда. Но у него также была артиллерия и повозки.

И вот появилось огромное войско раджпутов, расцвеченное калейдоскопом флагов и знамен, двигавшееся под грохот барабанов и звяканье цимбал. Ричард оценил его численность в сотню тысяч человек. Все были на конях и отлично экипированы. Солнце отражалось от блестящих шлемов, кольчуг, мечей и не менее роскошной упряжи коней. Следом двигалось пятьсот слонов.

Индусская пехота заволновалась, увидев, какое необозримое людское море накатывается на них.

— Стоять твердо, — скомандовал Ричард, — с копьями наготове! Они не смогут победить нас!

Одно немного успокаивало: пушками раджпуты до сих пор не обзавелись.

Бабур поступил точно так же, как и раньше, соединив повозки вместе и расположив пушки между ними. Пехоту он снова поместил на левом фланге, а штурмовую кавалерию — на правом.

— Посмотрим, научились ли эти гордецы чему-нибудь, — заметил он.

Но даже его видавшие виды монголы были напуганы предстоящей схваткой с таким противником. И тут Бабур проявил свои лучшие полководческие качества, обратившись ко всей армии с волнующей речью. Он перечислил перечень славных побед, который они сегодня дополнят. Затем, глядя на отборную мусульманскую кавалерию, Бабур торжественно поклялся, что с этого дня он станет самым искренним из всех мусульман, и разбил свою чашу и бутылку, плеснув вино в родник, чтобы подкрепить клятву.

Это волнующее обращение вызвало у монголов бурю возгласов одобрения. Ричард понял, что это был тактический шаг. На этот счет его проинструктировали еще зимой.

Первый дивизион раджпутской кавалерии ринулся в атаку, но был отброшен залпом из пушек.

По знаку жезла Бабура Ричард немедленно вывел пехоту и построил ее перед сцепленными повозками в ожидании повторной атаки. Их поддерживали пешие могольские лучники, стреляющие поверх голов в приближающегося врага.

Стрелы досаждали, но не мешали продвижению раджпутов, которые явно не брали в расчет толпу незащищенной пехоты и галопом скакали прямо на копья. Зная, что ему не будет противостоять огнестрельное оружие, Ричард построил своих людей в форме македонской, или швейцарской, фаланги, и кони раджпутов двигались на двенадцатифутовые копья с железными наконечниками. Два первых ряда действительно были смяты напором атакующих, но задние стояли твердо, и одетые в кольчуги всадники падали на землю, где их немедленно добивали.

Когда наступающие отхлынули, фаланга поспешно отошла и перестроилась, а пушки приготовились отразить следующую атаку. До сих пор слоны не были задействованы противником. Сейчас пришел их черед встретить смерть от летящих ядер. Произошло то же самое, что и при Панипате.

До этого Бабур сдерживал свою кавалерию, но сейчас она была брошена в охват раджпутского левого фланга. Казалось, раджпуты ничему не научились при Панипате: приведенные в замешательство тучей стрел, они были атакованы моголами.

Когда пал сам Рана Санга, сражение прекратилось. Тяжелораненого раджпутского принца его подданные втащили в седло и увезли с поля боя. Его войско немедленно последовало за ним — длинная вереница унылых побитых всадников.

Пока моголы резали головы раненым и мертвым, Бабур проезжал среди своих людей, поздравляя их.

— Где сейчас мыслями мой государь? — спросил Ричард, глядя на его окровавленный меч.

— Сейчас мы можем подумать о Махмуде Лоди, — ответил ему Бабур.

Ричард предпочел бы преследовать раджпутов и полностью уничтожить их, а только потом идти на юг, на Гуджарат.

Он сказал об этом Бабуру, но тот лишь покачал головой.

— Я предпочел бы стать другом раджпутов, чем втаптывать их в пыль, — заметил монгол. — Они отличные наездники и при умелом руководстве значительно усилят мою армию. Кроме того, сейчас самое время заняться Лоди.

Ричард снова был вынужден промолчать. Вскоре после битвы при Кхании Гила родила сына.

Когда он вошел в ее апартаменты, она лежала на тахте как всегда настороженная, возле нее стояла мать. Одна из служанок подала ему ребенка.

— Мальчик вырастет высоким и сильным, как его отец, — по традиции сказала она.

Ричард взглянул на морщинистое личико, на крошечные ладошки в складочках и позволил ребенку схватить один свой палец.

— Хватка будущего богатыря, — заметила повитуха.

Ричард освободил палец и подошел к тахте.

— С тобой все в порядке? — поинтересовался он.

— Я в порядке, мой господин, — ответила Гила. Она впервые так обратилась к нему.

— Ты довольна?

— А ты доволен, мой господин? — спросила она.

— Да, — ответил он. — Очень доволен.

— Тогда и я довольна, мой господин.

Это было первым проявлением того, что теперь она относится к нему как к мужу. Маджхаба как всегда хмурилась, но Ричард от души наслаждался.

— Как ты его назовешь? Гила выглядела неуверенной:

— Назови его сам.

— Я бы хотел, чтобы ты выбрала имя.

Она облизала губы, все еще сомневаясь, не играет ли он с нею.

— Я бы назвала его Саидом, — сказала она, — в честь моего брата.

— Пусть будет Саид, — согласился Ричард.

«Саид Блант, — думал он. — Это имя однажды будет представлено двору короля Генриха».

По мусульманским обычаям женщина считается нечистой, пока кормит, и поэтому Гила кормила мальчика грудью только три месяца, а затем для него нашли кормилицу. Спустя три месяца она снова была беременна.

Бабур, казалось, не спешил выступать против Махмуда Лоди, который, конечно, тоже не предпринимал активных действий на востоке.

Для того чтобы отложить окончательное решение проблемы с Лоди, пока не решится вопрос в Раджпутстане, были серьезные стратегические причины. Бабур обменялся посольствами с принцами Раджпутской конфедерации и попытался заключить союз с ними, так же как он однажды это сделал с Лоди. Религиозные различия тогда удалось преодолеть, и могольский вождь не видел причины, мешающей преодолеть их сейчас.

В то время как Ричард смотрел на происходящее с беспокойством, Бабур все больше и больше пировал, празднуя новые завоевания. Хотя Могол был приучен воспринимать только самое лучшее в жизни, проведенной почти полностью в седле, в беспрерывных войнах против собственных врагов и врагов своего отца, никто не взялся бы оспаривать его высочайшее воинское искусство. Более того, с детских лет он остался мечтателем, и вот наконец одна его мечта воплотилась в реальность. Казалось, он сейчас получал куда большее удовольствие, прогуливаясь среди фонтанов и искусственных озер, которые по его приказу разбили на территории дворца в Агре, обсуждая расположение цветников в садах, чем планируя свои грядущие военные кампании.

Его верные воины наблюдали зти изменения в характере своего полководца с унынием.

Что всего больше заботило Ричарда Бланта, так это явная тень преждевременной старости, преследующая Могола. Бабур был не старше сорока четырех летом 1527 года, и он по-прежнему оставался подвижен как двадцатилетний, но его мучили боли в суставах от стольких лет непрерывных сражений. И, что весьма существенно, от него больше не рожали детей прелестные индийские девушки, которых он брал к себе в постель.

Все эти признаки старения, казалось, не слишком беспокоили его.

— Я прожил полную жизнь, Блант-эмир, — как-то сказал он. — Человек не может превысить отведенное ему время. Однажды я разобью Махмуда Лоди.

— Когда это произойдет, мой господин? — спросил Ричард.

Бабур засмеялся:

— Ты нетерпелив, как и мои офицеры. Все они жаждут победы. И она будет, как только мы заключим договор с раджпутами. Я не бросаю слов на ветер. Мои эмиссары действуют в восточных городах, рассказывая людям, как я велик и сколь ничтожен Лоди по сравнению со мной. Сражения выигрываются умом чаще, чем на поле боя. Ты не изучал этого в Европе?

Ричарду пришлось признаться, что не изучал.

— Нужно подорвать волю противника сражаться и побеждать, — продолжал Бабур. — Говорят, эту тактику использовали Чингисхан и Тимур, чтобы одержать свои великие победы.

— Я имел возможность убедиться, что наши европейские короли придают большое значение учению, мой государь, — согласился Ричард и решил, что настало подходящее время осуществить свою собственную миссию, которую он до сих пор так и не выполнил. — А как было бы здорово, если бы удалось выковать союз между моголами и Англией!

— Между мусульманами и христианами?

— Я христианин, но преданно служу вам. А сейчас вы хотите заключить союз с индусами раджпутами. Разве ваша религия запрещает заключить союз с христианами?

Бабур засмеялся:

— Фактически, да. Однако это вовсе не значит, что человек не может время от времени идти на сделку со своей совестью для достижения высокой цели. Но что я буду иметь от союза с Англией?

— У вас есть корабли, мой государь?

— Корабли?.. — нахмурился Бабур.

— Вы знаете что-нибудь об океане?

— Я никогда не видел океана, Блант-эмир, и знаю о нем только от других. Но что мне с этого океана?

— Когда вы создадите свою великую империю, то обязательно выйдете к морю и тогда сразу поймете выгоду торговли на море и важность военно-морского флота для защиты ваших владений. Моя страна могла бы предоставить вам эти корабли.

Бабур почесал подбородок.

— А какая выгода для меня от союза с твоим королем?

— Выгода, конечно же, в торговле. Моя страна производит лучшие шерстяные вещи в мире. Отлично сделанная одежда защитит вас от зимних холодов.

— Разве у нас мало своих коз и баранов, чтобы сделать одежду для себя?

— Шерстяная одежда удобнее, — убеждал Ричард.

— Хм... А что мы могли бы предложить твоему королю взамен?

— Эта страна богата золотом и драгоценными камнями. Они были бы чрезвычайно хорошо встречены на Западе.

— Золото взамен шерстяной одежды? — с сомнением произнес Бабур.

— Мы, англичане, многое знаем о пушках и их использовании в бою.

— Я приобретаю мои пушки у Османской империи.

— Они сомнительные соседи.

Бабур снова засмеялся:

— Наконец-то ты добрался до сути, Блант-эмир. Ваши люди в Европе опасаются османцев, и, замечу, не без основания. Я узнал, что их новый султан Сулейман наступает на Вену.

— А вас не пугает их сила, мой государь?

Бабур задумался.

— Я бы стал вашим послом на Западе, — добавил Ричард нетерпеливо.

Бабур пристально посмотрел на него.

— Я предпочитаю иметь тебя здесь, Блант-эмир. Именно после встречи с тобой моя судьба сделала резкий поворот в лучшую сторону. Может, я слишком капризен, но я уверен, что никто из моих капитанов не владеет пехотным мастерством так, как ты. — Он увидел выражение досады на лице Ричарда и задержал свою руку на колене молодого человека. — Мы вернемся к этому разговору снова, когда я разделаюсь с Лоди, — он засмеялся, — и когда узнаем, что сделал Сулейман с Веной. Или Вена с Сулейманом.

Очевидно, Бабур боялся османцев больше, чем признавался в этом, и предпочитал занимать выжидательную позицию, надеясь, что Сулейман просчитается.

Тем не менее у него имелись и другие причины, которые он считал не менее важными, — настолько всеобъемлющ был его характер.

В следующий период муссонов он начал диктовать свои мемуары секретарю.

Ричард был изумлен. Генрих VIII считался одним из просвещеннейших людей своего времени, поскольку много читал и сочинял стихи. Но чтобы король европейской страны между решением государственных дел писал свои мемуары — это было событие из ряда вон выходящее.

Бабур же не нашел в этом ничего необычного.

— Я старею, как ты понимаешь, Блант-эмир, — сказал он. — И разве не следует рассказать о том, что я видел, чему научился, что испробовал для пользы моих потомков? Кроме того, еще много месяцев нам придется провести в ожидании событий, благоприятных для нас.

Гила родила дочь Исканду весной 1528 года. Она полностью примирилась со своей судьбой и даже — Ричард это почувствовал — была способна испытывать удовольствие от близости со своим необычным мужем.

Только ее мать Маджхаба продолжала относиться к нему с позиции, изменяющейся от презрения до ядовитости. Ричард не сомневался, что она делает жизнь своей дочери невыносимой, но Гила, казалось, умела совладать со вздорным характером матери.

Однако для домашних дел времени у Ричарда оставалось мало. С окончанием сезона дождей Бабур приказал армии двигаться на восток. С раджпутами был заключен мир, и хотя Бабур знал, что индусские принцы просто дожидаются исхода его борьбы с Лоди, все же он чувствовал уверенность, что на какое-то время его тыл в безопасности.

Могольская армия теперь насчитывала около двадцати пяти тысяч человек. Бабур даже использовал нескольких слонов, хотя они больше трудились на прокладке дорог, чем участвовали в военных действиях. Его главной силой оставались, как всегда, легкая кавалерия и пушки, хотя в последнее время он воспринимал дивизион индусских пикинеров с большим удовлетворением.

В этой кампании Хумаюн в первый раз смог сопровождать отца. Давлат-хан ныне пользовался полным доверием, и его оставили командовать в Агре. Камран сопровождал армию как обычно в качестве отцовского тавачи — адъютанта. Те же функции выполнял принц Аскари, а Хиндал остался в Агре.

Хумаюн принял на себя, командование дивизионом кавалерии на правом фланге — главной ударной силой Бабура, но проводил много времени, разъезжая с Ричардом, расспрашивая его об Англии и Европе и изучая непривычные монголам манеры копьеносцев.

— Как нам сражаться, Блант-эмир, — спросил он, — против целой армии пеших воинов, вроде той, в которой, по вашим словам, воевали в Испании?

— Думаю, хорошо вооруженная и дисциплинированная пехотная фаланга почти всегда способна нанести поражение кавалерии, мой господин, — ответил ему Ричард.

— Разве туча наших стрел не расстроит эту дисциплину?

— Может быть. Но не забывайте, что в каждой нашей фаланге будет отряд аркебузеров, чтобы держать ваших всадников на расстоянии.

Хумаюн, конечно, внимательно осмотрел ружья Ричарда и даже один раз выстрелил. И все-таки они не произвели на него впечатления. Как тогда, так и сейчас он, казалось, остался равнодушным.

Но интерес юноши к Западу обнадеживал Ричарда. Он все же надеялся убедить Бабура позволить ему вернуться домой в качестве посла.

Надежду на быструю победу над Лоди вскоре пришлось оставить. Султан, как он сам себя величал, старательно избегал открытого сражения, отступая перед монгольской армией, и ждал сезона дождей, Чтобы отсидеться под его защитой.

Так и случилось к тому времени, как Бабур дошел до долины реки Джамны, что возле святого индусского города Праяга, где Джамна впадает в Ганг. До этого места они встречали слабое сопротивление, разве что от случая к случаю, со стороны фанатичных индусских племен, которые выступали против и Лоди и моголов, поскольку все они были мусульманами. Известие о большом отряде индусов, сражающемся на стороне могольской армии, тем не менее рассеяли страхи местных жителей, подогреваемые пропагандой Лоди о массовых убийствах.

Именно от жителей Праяга Бабур узнал, что Ганг течет на восток и через несколько сот миль впадает в море.

Он пытал Ричарда:

— Может ли это быть правдой?

— Думаю, вполне, мой государь.

— А море, о котором они говорят, может быть океаном?

— Я вполне допускаю это.

На самом же деле он этого не знал.

— Если океан через тысячу миль, мы должны достичь его, Блант-эмир. Умереть и не увидеть моря — это недостойно меня. — Он задумался. — А как ты полагаешь, Ричард, Тимур видел океан?

Они провели много часов, обсуждая походы Тимура из Центральной Азии в Россию, Персию, Турцию, Индию, правда, не дальше Дели, и, наконец, в Китай, где великий полководец и умер.

— Судя по тем сведениям, что вы мне рассказали, я бы сказал — нет. Он мог видеть Средиземное море, но это всего лишь внутреннее море...

— Тогда хоть в чем-то, в конце концов, я достигну большего, чем он, — сказал Бабур со скрытым удовлетворением.

Ричард решил, что желание взглянуть на океан затмило в пытливом уме Бабура планы окончательного сражения с Лоди. Так это было или нет, но их наступление продвинулось не далее святого индусского города Бенареса, когда начались дожди. Лоди, без сомнения, надеялся, что Бабур вернется в Агру, но моголы разбили лагерь близ Бенареса.

— Я никогда не знал такого климата, — признался Бабур. — У нас в Туркестане бывает холодная зима, но все же можно устраивать походы по снегу, в каком-то смысле это даже проще, поскольку реки замерзают, но эти проклятые дожди превращают все вокруг в непроходимую трясину. Это настоящее бедствие. — Как всегда он ухмыльнулся. — Но ни один из нас не вернется в Агру, пока Махмуд Лоди не умрет.

Нашли женщин для его офицеров и людей, и они разнообразили свою жизнь в лагере как только могли, коротая время, пока лил дождь, который здесь оказался еще сильнее, чем в Агре.

Нет нужды говорить, что Бабур немедленно заинтересовался городом, основанным около тысячи лет назад Ашокой, великим буддистом и императором. Одна из знаменитых колонн сохранилась до сих пор.

В связи с распространением буддизма в Индии Бенарес стал центром индусской святости и индусского учения. К сожалению, он был завоеван мусульманскими правителями Дели в 1194 году по христианскому летосчислению, которые разграбили его сокровища и уничтожили жителей. Все, кто не смог убежать, погибли. Сейчас большая часть города лежала в руинах, и немногочисленное население, влачащее жалкое существование в этих местах, казалось, ждало прихода очередной мусульманской армии как нового бедствия.

Бабур разослал в окружающие страны курьеров, приглашая ученых вернуться на родину, и, к удивлению Ричарда, некоторые откликнулись на его просьбу.

— Это величайшая страна, — сказал Бабур, — причем не только по размерам. Центральная Азия — куда более громадная территория, но она пуста. Эти же земли изобилуют людьми, скотом, посевами. Поэтому моя обязанность создать здесь процветающее государство.

С окончанием дождей Бабур хотел продолжить свое продвижение на юго-восток. Он собирался следовать по речной долине до самого моря, перед которым река делилась на несколько рукавов.

Однако тем временем пришло известие, что Махмуд Лоди с огромной армией стоит лагерем возле разрушенного города Паталипутры — истинной столицы Ашоки.

— Мы должны сначала разделаться с Лоди, — принял решение Бабур, направив свою армию на Паталипутру, лежащую в ста пятидесяти милях к северо-востоку, на берегу реки Гогры, впадающей в могучий Ганг. — Раз и навсегда покончив с Лоди, мы продолжим следовать вдоль святой реки к морю.

Армия была счастлива вновь двинуться в поход. Пять месяцев в такой нездоровой обстановке тянулись нестерпимо долго. Среди монгольских воинов насчитывалось немало больных и умерших.

Ричард однажды заметил, что за ним едет Хумаюн, и, присмотревшись, был поражен: лицо молодого принца пожелтело, а самого его непрерывно трясло.

— Это малярия, — вздохнул тот.

— Вам следует лечь в постель, — заметил Ричард.

— Как же я могу лежать в постели, когда мой отец выступил для решающего сражения, — возразил Хумаюн.

Ричард пожал плечами. Он мог понять озабоченность Хумаюна. Кроме того, вспоминая свое путешествие из Гоа с бедным Томасом, страдавшим приступами малярий, пришел к выводу, что постельный режим не приносит сколько-нибудь значительного облегчения. В любом случае одни выздоравливают, а другие умирают.

Армии Махмуда Лоди в Паталипутре не оказалось, и Бабур вместо сражения осматривал развалины еще одного великого города.

— Этот тоже должен быть восстановлен, — сказал он, — как Бенарес и Праяг. Я так много хочу сделать, Блант-эмир. Двух жизней не хватит, чтобы привести в порядок эту землю. Но сейчас на первом месте у нас Лоди!

Пришли известия, что султан отступил за реку Гогру. Могольская армия снова пришла в движение, и спустя неделю после того, как войска покинули Паталипутру, были наконец встречены аванпосты Лоди.

Тот снова пересек реку, стараясь, чтобы между ним и противником все время была вода, и сейчас его люди контролировали единственный брод. Бабур развернул на берегу свою артиллерию и приказал бомбардировать вражеские позиции. Но расстояние оказалось слишком велико, к тому же в джунглях пушки разили противника не так эффективно. Каменные ядра лишь расщепляли огромные деревья.

Бабур, теребя от досады бороду, смотрел на противоположный берег стремительного потока.

— Этот мошенник хочет, чтобы я убрался, — прорычал он. — Что делать, Блант-эмир?

На этот раз даже Ричард не нашелся что сказать. Армия Могола расположилась лагерем, пока генералы обсуждали ситуацию.

— Он может играть с нами в прятки бесконечно, — пробормотал Камран.

Хумаюн промолчал. Хотя он немного и оправился после приступа лихорадки, но пока был очень слаб.

— Минг-баши хочет говорить с тобой, мой государь, — доложил один из туман-баши Бабуру. — Он утверждает, будто ему известен другой брод.

— Неужели? Веди его скорее.

Минг-баши, командир тысячи воинов, был мал ростом, примерно того же возраста, что и Бабур, с ясным, взглядом и сухой комплекцией горца.

— Я знаю тебя, — сказал Бабур. — Ты Фарид-хан, афганец.

Фарид кивнул.

— Мой полк составляет часть арьергарда. Несколько моих людей пытались загнать буйволов в ловушку, но животные ушли в реку и, с трудом преодолевая быстрое течение, добрались до противоположного берега. Мои люди хотели последовать за ними, но я приказал отметить место и возвращаться.

— Слава Аллаху! — возликовал Бабур. — Ты будешь награжден, Фарид-хан. Где может пройти буйвол, пройдет и человек. Или тысяча. Или десять тысяч человек. И это должно быть сделано тихо и быстро. Блант-эмир, твои пикинеры перейдут и захватят брод. Ты отправишься вечером, скрытно, — я тем временем стану отвлекать противника здесь, — и будешь удерживать брод до тех пор, пока я не смогу переправить мои основные силы. Надеюсь, ты понимаешь, что если мы покинем свои позиции, то Махмуд Лоди захочет узнать, почему бы зто. И может атаковать вас всеми своими силами.

— Я все понимаю, мой государь.

— Я буду охранять тебя, Блант-эмир, — сказал афганец Фарид.

Ричард и его пикинеры тайно покинули лагерь и довольно быстро добрались до места, указанного Фаридом минг-баши. Ничто не выдавало наличия здесь брода. Только легкая рябь на коричневой воде указывала участок мелководья, но трудно было понять, насколько здесь мелко.

— Как только стемнеет, — сказал Фарид-хан, — мы вместе перейдем, так?

Ричард приказал Прабханкару начинать переправу, когда он увидит, что они с Фаридом благополучно достигли другого берега, и последовал за минг-баши в воду. Фарид не выказывал страха и спокойно шел вперед. Река оказалась довольно глубока и в одном месте достигла даже подбородка маленького человека. Зайдя в воду по грудь, Ричард вытянул руки для равновесия, а Фарид лишь усмехнулся и как ни в чем не бывало пошел дальше. Несколько минут спустя он уже вылезал на берег. Блант оглянулся на длинную вереницу темнокожих воинов, следующих за Прабханкаром, и почувствовал удовлетворение.

Все они благополучно добрались до берега. Ричард отправил гонца с докладом к Бабуру... и стал ждать. Он думал, что Фарид вернется к остальной армии, но вместо этого афганец предпочел перевести свой полк, чтобы сражаться рядом с индусами.

В полдень Лоди, встревоженный отходом монгольской армии на юг, двинулся за ней следом по своему берегу. Как только его разведчики обнаружили индусов Бланта, он понял, что происходит, и тотчас направил на них значительные силы. Индусам пришлось впервые сражаться без поддержки кавалерии и артиллерии. К счастью, у Лоди оказалась малоэффективная кавалерия и, конечно, не было ружей. Пикинеры смогли продержаться до наступления темноты.

На следующее утро Бабур попытался переправиться со своими основными силами, но Лоди снова решительно атаковал, и воинам Ричарда пришлось опять защищать плацдарм в одиночку. Еще до наступления темноты Бабур переправил свое войско, лошадей и артиллерию. Пушки перевозили на плотах, которые придерживали канатами с обоих берегов, чтобы их не унесло стремительным потоком.

На третий день все было готово к сражению, и оно состоялось. На этот раз Бабур отступил от обычной могольской тактики ведения боя. Бабур намеревался организовать все таким образом, чтобы противник не смог в очередной раз избежать столкновения. Индусы, которым он все больше и больше доверял, образовав каре, двигались на уже и без того потрясенного противника, пока на флангах могольская кавалерия перестраивалась для главного наступления. Артиллерия гремела вовсю, люди Ричарда прорвали фронт врага, а моголы бросились на фланги, посылая стрелу за стрелой, пока люди Лоди не дрогнули.

Противник обратился в бегство, и вскоре индийская армия была изгнана с поля боя.

— Поистине ты заслужил награду, — приветствовал Бабур Фарид-хана. — Отныне тебя будут называть Шер-хан — могучий воин.

Фарид с благодарностью склонил голову.

— Что касается тебя, Блант-эмир, — повернулся он к Ричарду, — ты в очередной раз доказал свою ценность. С этого момента ты получаешь звание бахадура — одного из моих избранных рыцарей.

Лоди был взят в плен и приведен к Бабуру.

Он опустился на колени.

— Приветствую тебя, могущественный могольский воитель, — обратился пленный султан к победителю. — Тебе предписано небесами править этой страной. Я был глуп, пытаясь противостоять тебе.

Бабур внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Пощади мою жизнь, — продолжал Лоди. — Я стану самым преданным твоим слугой.

— Ты годишься в слуги, — сказал ему Бабур, — еще меньше, чем в короли. Да, ты был глуп, что противостоял мне, как и твой брат. Он, по крайней мере, погиб смертью воина. Посадить его на кол! — приказал он. — И всех его офицеров! Отрубить его людям головы!

Лоди дико кричал, когда его сажали на кол.

У Бабура были все основания гордиться Делийским королевством, которое вместе с его Кабульским королевством простиралось почти на две тысячи миль с северо-запада на юго-восток. Если искать аналогии в Европе, оно растянулось бы от Лондона до Буды. Даже Священная Римская империя не занимала такой огромной территории.

Бабур по-прежнему оставался целостной натурой. Каждый вечер он диктовал секретарю новую главу своих мемуаров, подробно описывая сражения, пока детали еще были свежи в памяти.

На следующее утро его позвали к постели Хумаюна. Молодой человек сражался в битве с Лоди как никто другой отважно, но сейчас едва мог двигаться.

— Он умирает? — спросил Бабур медика.

— В этом климате, мой государь, такой исход вполне возможен.

Бабур нахмурился.

— Тогда мы должны возвратиться в Агру, и как можно быстрее, — решил он. — Я вернусь в следующий раз, чтобы проследовать по реке до самого океана.

Бабура очень беспокоила болезнь принца. Он знал, что на карту поставлена жизнь не просто его старшего сына, а фактически его единственного наследника, поскольку Камран совсем не проявил способностей к поприщу правителя или военачальника, в то время как Аскари был слишком диким, а Хиндал еще совсем мал.

Армия возвращалась в Агру так быстро, как только могла. Бабур, признанный хозяин всего Делийского королевства, оставлял свои гарнизоны в ключевых городах. Он отправил послов в Бихар и Бенгалию, государства, прежде признававшие верховенство Ибрагима Лоди, призывая их подчиниться ему. Его мозг никогда не переставал перебирать проблемы, которые могли встать перед ним в будущем. Новость о поражении Махмуда Лоди так обеспокоила султана Назир-уд-Дина Насрат-шаха, что тот признал Бабура своим повелителем без колебаний.

Шер-хан, назначенный туман-баши и эмиром, оставался править на востоке наряду с другими наместниками. Но только здоровье Хумаюна сейчас по-настоящему имело значение для Бабура. Юношу несли на носилках, которые его отец сопровождал лично. Они шли вместе с армией. Ричард Блант возвращался с остатками войск. Поскольку они не достигли Агры до конца года, Ричард ожидал увидеть могольский двор в унынии. Но Хумаюн пока цеплялся за жизнь.

Ричард был сейчас могольским генералом, или туман-баши, и даже если младшие офицеры видели в нем язычника, никто не мог усомниться ни в его воинской отваге, ни в уважении, которое выказывал ему сам Великий Могол.

Слава Ричарда шла впереди него. Когда он вошел в свой дом, слуги состязались в том, кто поклонится ему ниже. Гила вышла встретить мужа с Саидом, держа Исканду на руках. Мальчику исполнилось уже три года, а девочке — почти год. У нее были черные волосы, светлая, как у матери, кожа и голубые глаза.

— Мой господин, — поклонилась Гила.

Ричард принял Исканду из ее рук. Девочка таращила на него глазенки, но не кричала.

— Она узнала вас, — сказала ее мать.

— Со временем она действительно узнает своего отца. — Ричард передал ребенка ожидающей няне и повернулся к Саиду: — А ты, маленький солдат, знаешь, кто я такой?

— Ты Блант-бахадур, великий воин и мой отец, — ответил мальчик.

Ричарда рассмешил ответ сына. Он схватил его на руки и подбросил в воздух.

— Однажды мы отправимся с тобой на битву вместе, Саид Блант. А сейчас иди, я хочу поговорить с твоей матерью.

Он поставил мальчика на пол и отпустил нянек. Они поспешили уйти из комнаты, перешептываясь.

— С твоей матерью все в порядке? — спросил Ричард.

— Да, мой господин, — ответила Гила. Ее явно что-то беспокоило.

— Я увижусь с ней чуть позже. А как твой брат Тахмасп?

— Единственное его желание — идти с тобой в поход.

— Ну, этого еще долго ждать.

На Гиле было полупрозрачное бледно-зеленое сари и чуть более темная накидка. На лбу сверкало украшение из бусин, на запястьях и щиколотках поблескивали золотые браслеты. Но в носу ничего не было — она ведь не рабыня!

Ричард подумал, что никогда не видел такой красивой женщины. Сейчас ей, должно быть, около девятнадцати лет. Он расстегнул накидку, и та соскользнула на пол. Фигура Гилы за время его отсутствия еще четче оформилась. Ее груди заполнили его ладони — он медленно освобождал ее от сари.

— Мой господин был одинок в походе? — мягко спросила женщина.

— Очень одинок, — ответил Блант и, обхватив ее обнаженное тело, осторожно приподнял и положил Гилу на тахту.

Никогда прежде она не показывала своего желания и нежности по отношению к нему. «Если судьба забросила меня в эти земли, значит, я могу быть счастлив здесь», — подумал он.

Все планы Бабура на будущее полностью зависели от состояния здоровья Хумаюна.

— Я не понимаю, — жаловался Могол, гуляя по крытой дорожке дворцового сада и глядя на потоки дождя, уже который день льющегося с небес. — То он здоров неделю, даже две, потом вновь с ним случается приступ — и Хумаюн на грани смерти, затем поправляется снова. Но постепенно его силы тают.

— Я видел эту болезнь в Испании, — поддержал разговор Ричард. — Она если не убивает сразу, может длиться годами.

— Оставляя моего сына инвалидом, — констатировал Бабур. — Как принц моголов может быть инвалидом? Что мне делать, Блант-бахадур? Никто из этих так называемых лекарей не в состоянии помочь моему сыну.

— Я не знаю, что вам еще остается сделать, мой государь, кроме как молиться.

Бабур внимательно посмотрел на него и кивнул.

— Ты принес мне удачу на поле битвы, поэтому мы будем молиться о жизни моего сына вместе.

Он, прошел в мечеть вместе с Ричардом, несмотря на ворчание имамов-святых и муфтиев-судей, и они вместе опустились на колени лицом к двери, ориентированной на Мекку. Могол молился молча, а затем, призвав ведущих имамов, повел их к больному Хумаюну, бледному и слабому после очередного приступа лихорадки.

И тут, опустившись на колени, он принялся взывать к милости Аллаха во весь голос.

— Аллах Акбар! Аллах Акбар! — Его голос разносился по всем покоям. — О, самый милосердный пророк Мохаммед, взгляни на бедного грешника и ниспошли свою милость на моего сына. Ты дал мне величие, но какая польза от моей славы и удачи, если мой сын при смерти и не может поправиться! Молю тебя, даруй ему здоровье. Вместо него пошли мне любые испытания. Порази меня вместо него. Убей меня или нашли на меня самую страшную болезнь. Я встречу все это с улыбкой. О Пророк, если бы только к моему сыну вернулось здоровье!

Его голос смолк, но он оставался в молитвенном экстазе еще несколько минут, затем поднялся и семь раз обошел вокруг кровати, чтобы подтвердить свою клятву.

И снова Ричард удивился до глубины души. Трудно было представить. Генриха VIII, или Карла Испанского, или того же Сулеймана Турецкого предлагающим в самом расцвете величия свою собственную жизнь взамен жизни своего сына.

Этот человек, думал он, заслужил право властвовать в Индии. Да, впрочем, и во всей Азии. Разве он не самый мудрый и великодушный монарх на земле?

К удивлению Бланта, Хумаюн стал выздоравливать прямо с этого самого дня. Прежде молодой принц страдал от ужасных, изнурявших его приступов малярии, которые следовали один за другим через неделю, от силы две. Но вот две недели прошли, а очередного приступа не последовало. Миновал месяц. Вот уже и дождь прекратился. Солнечная жара иссушила мелкие водоемы, и появились москиты. Хумаюн начал набирать вес.

— Вы сотворили чудо, мой государь, — заметил Ричард.

— Это и в самом деле чудо, — согласился Бабур. — Теперь я снова счастливый человек.

— Пожалуй, мы должны подумать о новых походах, — предложил Ричард.

— Конечно, на следующий год мы вновь отправимся на восток и на этот раз пройдем вдоль Ганга до самого моря.

— Это около тысячи миль, — обратил его внимание Ричард. — К океану можно выйти и быстрее.

— Расскажи мне об этом, — заинтересовался Бабур.

— Если вы отправитесь на юго-запад, в королевство Гуджарат, то до моря будет всего семьсот миль. И дорога пролегает через богатую страну.

— Расскажи мне о Гуджарате, — приказал Могол.

Ричард рассказал о португальской торговой активности на побережье.

— Я понял, — сказал Бабур. — Ты хотел бы заменить португальцев англичанами.

— Места хватит всем, мой государь, но Англия более великая страна.

Бабур снисходительно улыбнулся:

— Твое предложение заинтересовало меня. Через какие уже завоеванные мною места нам предстояло бы идти? Мы отправимся на Гуджарат после следующего сезона дождей.

— Что ты думаешь об этом, Прабханкар? — спросил Ричард. — Ты вернешься домой минг-баши Великого Могола на следующий год.

— Мои близкие будут убиты, — печально сказал Прабханкар.

— Уверен, что нет. Когда узнают, что это твоя семья, им ничего не сделают.

— Я имею в виду, что к этому времени они уже будут убиты. Ведь я отсутствовал пять лет.

Неужели пять лет? Значит, Ричард покинул Англию шесть лет назад? Шесть лет миновало с тех пор, как он в последний раз видел свою семью. Лиззи, должно быть, сейчас около тридцати. Сколько же ей было, когда они с Томасом отправились на другой конец света? Ждет ли она возвращения своего мужа или считает его мертвым и снова замужем?

А как там мастер Боттомли и его «Бонавентура»? Она наверняка долго плыла домой с сообщением, что Блант пропал в джунглях Индии.

А Елена? Ей, должно быть, уже года двадцать два, и, несомненно, она замужем. Вспоминала ли она когда-нибудь высокого англичанина, с которым так рискованно флиртовала? Винила ли своего вероломного отца в его смерти?

Возвратиться в Гоа в качестве туман-баши могущественной могольской армии будет очень приятно, думал он.

Но некоторое время спустя Ричард понял, что его мечтам не суждено сбыться, поскольку так же таинственно, как крепло здоровье Хумаюна, стал угасать Бабур. К следующему сезону дождей он слег.

Никто не понимал, в чем причина его недуга. Это определенно была не лихорадка, скорее всего — внезапно навалившаяся на него безмерная усталость. Болезнь подкралась незаметно, начавшись в июльское утро. Бабур осматривал войско и вдруг чуть не упал с лошади.

Лекари не нашли никаких отклонений в его организме, и через двадцать четыре часа он, казалось, снова был полон сил.

Спустя, некоторое время приступ повторился. После третьего Бабур уже и сам понял, что с ним творится нечто неладное.

— Мне следует поторопиться закончить мемуары, — признался он Ричарду с грустной улыбкой, — или они не будут закончены никогда.

— Вам еще нет и пятидесяти, — заметил Ричард. — Вы на самой вершине жизни, мой государь.

— Возраст — это математический расчет, сделанный другими людьми, — сказал Бабур. — Но ничего нельзя сделать с тем, что творится в человеческом мозгу, в его теле. Некоторые молоды в шестьдесят лет и даже в семьдесят, другие стары в сорок. Я отношусь к числу этих несчастных. А может быть, и не очень-то я несчастный? Ведь свои сорок шесть лет я прожил полной, богатой событиями жизнью.

«И возможно, сейчас платишь по счетам», — подумал Ричард.

Время тянулось медленно. Великий Могол таял на глазах. Он все еще отдавал приказы относительно похода в Гуджарат следующей весной, но его туман-баши понимали, что никакого похода не будет, разве что их поведет Хумаюн. Однако никто не знал, каков он окажется в роли, командующего армией. Когда дожди начались вновь, подготовка к походу совершенно прекратилась. Воины ждали, когда силы вернутся ко Льву.

Бабур торопился закончить диктовать мемуары. Его голос часто звучал хрипло. Иногда он ругал судьбу за то, что она провела его слишком уж по многочисленным дорогам странствий. Он, казалось, считал Индию самой непонятной из всех пройденных им стран.

— Зачем я пришел сюда? — спрашивал он. — Индостан не может предложить ничего нового. Здесь не на что посмотреть, нечему научиться, полностью отсутствует наука... у них даже ванн нет. Будь проклят день, когда я послушался твоего совета и пошел на Агру, Блант-бахадур.

Ричард, склонив голову, ждал, когда пройдет буря. Пока Могол переживает за свое прошлое, он не умрет. И Ричард молился, чтобы тот продолжал.

Но вот работа была закончена. Бабур лег на диван и улыбнулся своим визирям и туман-баши.

— Теперь, — сказал он, — работа моей жизни завершена. Блант-бахадур, сядь рядом и расскажи мне снова о землях за морями.

Ричард рассказывал до глубокой ночи, а Бабур слушал, ровно дыша, его глаза время от времени закрывались. Вдруг они широко открылись, и он сел.

— Пошли за Хумаюном, — сказал он. — Пошли за Камраном. Пошли за моими сыновьями.

Гонцы были тотчас разосланы, и молодые люди поспешили в спальню отца. Женщины пришли тоже и сгрудились в изножье кровати; некоторые из них плакали.

Бабур взял руку Хумаюна.

— Заботься о своих братьях, — сказал он.

И умер.

По мусульманскому обычаю Бабур давно построил себе мавзолей в Кабуле и было необходимо перевезти его туда для захоронения. Этот путь протяженностью семьсот пятьдесят миль занимал около двух месяцев, и одолеть его предстояло в середине зимы. Блант высчитал, что Бабур умер 26 декабря 1530 года.

Сначала пришлось подниматься по долине Джамны до Дели, затем идти через холмы в долину двух рек — Сэтлиджа и Инда, — а потом далее на север, постепенно поднимаясь до самого Пешавара в отрогах Гиндукуша. Оттуда через горные проходы, где зачастую повозку с набальзамированным телом Могола приходилось тащить через снега глубиной по грудь, добирались до укрепленного города.

Кабул оказался не так живописен, как Агра, но его отличало суровое величие, присущее городу, окруженному горами. Как гласит история, почти все завоеватели Индии, начиная с бессмертного Махмуда Газневийского в одиннадцатом веке по христианскому летосчислению, сначала овладевали Кабулом.

К сожалению, было мало времени для изучения и созерцания города. Все эти месяцы могольская империя находилась будто в летаргии, ожидая решительных действий нового правителя. Ричард боялся, что раджпуты воспользуются этой ситуацией. Но они уважали свой договор с ныне мертвым героем.

Сам Ричард был несказанно расстроен. Он пришел в Индию в поисках легенды — и нашел живую легенду. Проживи Бабур еще десяток лет, и он бы наверняка завоевал все огромные земли к югу от гор и сделался бы монархом поистине величайшей империи мира со времен его знаменитого предка. А сейчас все его деяния оказались под угрозой.

Будущее зависело от Хумаюна.

Хумаюн вернулся в Агру поздней весной. Он послал вперед самых верных бахадуров, и среди них — Бланта. Как только молодой правитель расположился во дворце, он послал за Ричардом и подал визирям знак удалиться. Ему было двадцать два года. В этом возрасте Бабур уже прославился как неоспоримый вождь своего народа. Но Хумаюн слишком привык к отцовской опеке и, казалось, боялся грандиозных задач, доставшихся ему в наследство.

— Ты был соратником моего отца во многих начинаниях, Блант-бахадур, — сказал Хумаюн. — Он доверял тебе свои помыслы. Куда бы он обратил свое внимание в первую очередь, как ты считаешь?

— Армия ждет приказа выступать на Гуджарат, мой государь.

Хумаюн кивнул:

— И ты пойдешь с ними. Ты знаешь эту страну и ее людей?

— Я прошел через эти земли, — осторожно сказал Ричард. Если он собирался когда-нибудь покинуть Агру, то это должно было случиться сейчас. — Но сам Гуджарат имеет не столь важное значение, твой отец стремился на побережье.

Хумаюн проворчал:

— Заветной мечтой отца было посмотреть океан. И что такого сказочного в этом океане?

— Его соблазняла возможность человека пересечь океан на кораблях с большей легкостью, чем он может пересечь пустыни и горы.

— Как это сделал ты когда-то, — сказал Хумаюн.

— И сделал бы снова, мой государь, для того чтобы принести богатства Европы к вашим ногам. Таково было желание вашего отца.

Хумаюн посмотрел на Бланта:

— Он хотел послать тебя?

— Да, он намеревался послать меня с миссией к моему собственному народу, чтобы свести вместе наши нации.

— В таком случае он заблуждался, — заявил Хумаюн. — Я никуда не пошлю тебя, Блант-бахадур. Ты всегда и везде будешь со мной рядом. И ты принесешь мне удачу, как принес ее моему отцу.

Ричард упал духом.