Шей Саваж

Офсайд

Книга предназначена только для ознакомительного чтения.

Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчика строго запрещена.

Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного ознакомления, запрещено.

Пожалуйста, уважайте чужой труд.

Переводчик: Gabriella A.

Редакторы: Nell Jo, Milena, Anastasiya Goncharova

Вычитка: Milena и Gabriella A.

Обложка: Nell Jo

Переведено специально для группы: https://vk.com/nag_books

 

Глава первая

КРАСНАЯ КАРТОЧКА

2

— Приветики, Томас!

Не обращая внимания на противный скрипучий голос Хизер Лоунс, доносящийся из-за ворот, я попытался стереть пот со лба тыльной стороной перчатки, но думаю, единственное, что я умудрился сделать – это размазать грязь по всему лицу. Я повел мяч носком бутсы вправо, затем влево, контролируя его и не отпуская далеко. Нападающий противников напирал, пытаясь слегка прижать меня. Я ждал до последней секунды, прежде чем, наклонившись, схватить мяч.

У меня было шесть секунд.

Я подбросил мяч в воздух, чтобы перехватить его покрепче, пока бежал к краю штрафной площадки. Видел, что Джереми Мартин, центральный защитник, движется влево, отвлекая одного из их полузащитников, полностью открывая тем самым нашего нападающего, Мика Клосава. Я сделал пас прямо на него с секундой в запасе.

— О, боже мой! Это был полный отпад!

Черт возьми, эта девка такая надоедливая.

Со счётом один-один у меня не было права на ошибку. Эта игра лишь первая в сезоне, но именно она задаст тон всему предстоящему году. И то, что прямо за моими воротами была, должно быть, самая противная чирлидерша за всю историю существования групп поддержки, не помогало ситуации. Не думаю, что я хоть когда-то обращал на нее внимание или здоровался. Нет, определенно нет. Я мог лишить её девственности, когда мы оба напились во время пляжной вечеринки по поводу окончания учебного года, но я определенно ни разу не останавливался, чтоб хотя бы сказать ей, который, на хрен, час.

Семь минут до конца игры. Я с легкостью ловлю мяч, который летит прямо на меня, пасую его Джереми, и он бежит по краю поля. Я знаком показываю Клосаву и полузащитнику, Клинту Оливеру, бежать правее, и когда Джереми сделал фантастический кросс3 к дальнему краю штрафной площадки, Клинт уже был там, чтобы выполнить удар головой.

Визга Хизер было достаточно, чтобы я обернулся и бросил на нее злобный взгляд.

— Может, ты уже заткнешься? — сорвался я. Она только захихикала и взяла под руку какую-то девчонку, которую я прежде не видел. Та была мелкого роста, в толстовке с накинутым на голову капюшоном. Если бы я тусовался с Хизер Лоунс, то тоже прятался бы под капюшоном. Они обе удрали к туннелю за углом, который вел к раздевалке. Что ж, Хизер смылась, утаскивая за собой вторую телку. Я встряхнул головой и вновь сосредоточился на игре.

Нападающие двигались прямо на меня: тот, что в майке с номером шестнадцать — справа, а под номером четыре — слева. Тот, который справа, был как минимум на шесть футов4 в офсайде5, поэтому я переключил внимание на второго, которого на данный момент блокировал Джереми. Мяч пролетел над головами полузащитников, и справа шестнадцатый номер поймал его и замахнулся для удара «ножницы»6 со спины. Я выпрямился, ожидая поднятия флажка офсайда и свистка, когда мяч пролетел над моим правым плечом и ударил прямо в ворота у меня за спиной.

Судья дунул в свисток и засчитал гол. Я посмотрел на бокового арбитра, затем снова на судью. Он достал блокнот из заднего кармана и что-то записывал.

— Ты прикалываешься что ли? — рявкнул я. — Он был на милю7 в офсайде!

Судья помотал головой, и присудил счёт в два-два. Я протопал к самому краю штрафной площадки, пока не поравнялся с ним нос к носу, и вскинул руки:

– Это тебе не детский футбол, придурок! – взревел я. – И мы не дети! Ты что, блядь, ослеп или просто обкурился?

– Вернись на свою позицию, – сказал он спокойно, засовывая блокнот обратно в карман.

– Ты, что, блядь, кретин? – я сжал кулаки. – Ты вообще читал гребаные правила?

А в следующий миг я уже смотрел на что-то красное.

А именно, на красную карточку.

Я удалился с поля и направился к раздевалкам, уставившись в землю и не обращая внимания на улюлюканья и насмешки из толпы. У входа в туннель меня встретила Хизер, трепавшая какую-то хрень, которую я пропустил мимо ушей. По-прежнему уставившись в землю, кипя от злости и не глядя, куда иду, я умудрился врезаться в новую подружку Хизер.

– Свали, на хрен, с дороги! – рявкнул я, не успев даже взглянуть на неё. Когда опустил взгляд, то увидел её большие ярко-голубые глаза, уставившиеся на меня в шоке. Я заметил, как она прикусила нижнюю губу, и почувствовал, что у меня встал.

Зашибись.

Только этого дерьма мне не хватало.

Только не в мой последний сезон в школе.

Мне необходимо сосредоточиться.

Оттолкнув, я рванул мимо нее и стремительно бросился с яркого солнечного света в темноту коридора. В раздевалке я сбросил одежду, помылся и начал одеваться, даже не озаботившись вытереться полотенцем. Встряхнул головой, наблюдая, как брызнувшие от этого движения капли воды стекают по зеркалу передо мной. Я старался, чтобы мои волосы по крайней мере по бокам были предельно короткими, но сверху они всегда торчали в беспорядке. Мне не удавалось особо совладать со своими светло-каштановыми волосами даже при помощи геля для укладки. Я повернулся боком и рассмотрел синяк, увеличивающийся на моем бицепсе, который приобретал четкую шестиугольную форму.

На мгновение посмотрел в собственные глаза: зеленые с ореховым оттенком – они злобно смотрели на меня в мерзком свете флуоресцентных ламп, что идеально соответствовало моему настроению. Я глубоко вдохнул и упал на скамейку перед своим шкафчиком – шкафчиком под номером один, таким же как номер на моей футболке. Я был гребаной звездой, и все это знали.

Все, кроме этого хренового судьи.

Мне было интересно: откуда он и кто привел его на наше поле. Я его раньше никогда не видел. Должно быть, он неместный, иначе этот мудак никогда бы не дал мне красную карточку. Местные судьи уже давно были в курсе.

Схватив сумку из шкафчика, я достал свой телефон и начал просматривать контакты. Отыскав нужное имя, нажал кнопку вызова.

– Привет, Мэлоун! – ответил голос. – Чего надо?

– Выясни, кто судил мою сегодняшнюю игру, и аннулируй аккредитацию этого мудака.

– Имя?

– Понятия не имею. Пять с половиной футов8, лысый и слепой как гребанная летучая мышь. Если бы это был Чемпионат Мира, его потребовалось бы по-тихому вывозить из страны, чтобы он не закончил с пулей в башке. Идиот хренов.

– Главный судья?

– Ага.

– Желтая?

– Красная.

– Чёрт! – Я услышал тихое присвистывание через динамик телефона. – Понял тебя. Узнаю, кто это был, и больше ты его не увидишь.

– Постарайся, иначе пострадает твоя задница, – сказал я ему.

– Мило. Идёшь сегодня на танцы?

– Возможно, – я завершил разговор и кинул телефон обратно в шкафчик. Развернувшись, оперся о дверцу шкафчика и вытянул ноги перед собой, устремив носки ступней вверх и расслабляя голеностопы.

Долбаный судья.

Дать мне красную карточку.

Он, что, не знает, кто я, блядь, такой?

Я закрыл глаза, стиснув челюсть до скрипа зубов. Мои кулаки сжались, и мне захотелось, чтобы судья решил зайти на «поговорить со мной» после игры, тогда у меня появилась бы возможность начистить ему рожу. Я услышал, что снаружи заиграл оркестр, и понял, что игра должно быть закончилась. Мне стало интересно, кто вышел вратарем на последние пару минут. Мы уже использовали все замены9, так что наш запасной вратарь, Джеймс, не смог бы даже выйти на поле.

Бедолага – мог бы играть в первой игре сезона, но не удалось.

Ха!

Мудила.

Я продолжил растягиваться, когда вошла моя команда. Некоторые из них недовольно ворчали, хотя и не сильно. Не при мне, во всяком случае. Быстро выяснил, что матч закончился вничью со счетом два-два, и что Джереми вышел на ворота в последние три с половиной минуты. Я откинулся обратно на шкафчик и продолжил разминать ноги с закрытыми глазами.

– В чем дело, Мэлоун?

Я открыл глаза и увидел перед собой этого новенького пацана... эм… как там его звали. Тони, кажется? Новичок, который умудрился попасть в команду, но ещё ни разу не играл. Кажется, он не отсюда, недавно приехал из… откуда-то там.

Кого это, на хрен, волнует?

– Прости, что? – я уставился на него, приподняв одну бровь, поражаясь, насколько же он оказался тупым.

– Ты не должен прекращать следить за мячом, лишь потому что подумал, что объявят фол! И тебе определенно не стоило материться перед судьей!

Я весь напрягся. Сначала я решил просто вырубить мелкого говнюка, но затем мне в голову пришла идея получше. Я медленно встал и отошёл на шаг от скамейки.

– У тебя нет даже гребаного права разговаривать со мной. – Я криво улыбнулся, прищурив глаза. Несколько парней тихо заржали.

– А кто еще пропустил бы летящий мимо мяч, даже не попытавшись его поймать?

Уже никто не смеялся. Вообще-то в раздевалке стало чертовски тихо. Из душевой доносился шум воды и пара невнятных голосов, и все – больше ничего.

– Да что, на хрен, ты о себе возомнил? – спросил я, кивнув Клосаву и Оливеру. Они медленно подошли, встав по обе стороны от него.

– Я член этой команды! – воскликнул маленький говнюк.

– И как член команды ты должен понимать, что я – капитан твоей команды.

– Я это знаю, – сказал он. Его голос затих, когда он заметил двух крупных парней рядом с собой.

– И как у капитана команды у меня есть некоторые… привилегии. – Я улыбнулся шире и подошёл к нему ещё на шаг.

– И какие же? Типа вести себя на поле, как засранец? – Он оглядывался по сторонам, видимо, желая отойти, но такой возможности не было.

– Не угадал. Типа отсоса от самого младшего в команде. – Я увидел, как его глаза расширились, и он замер на месте.

– Да ты долбанный псих, – промямлил он.

– Серьезно? Думаю, тебе требуется небольшой урок. – Я махнул Клосаву и Клинту, и каждый их них поставил за пацаном ногу, вынуждая оставаться там, где он стоял. – Ты должен понять, что всё мною сказанное выполняется беспрекословно. Я всегда прав. А ты, блядь, не задаешь мне вопросы.

Я подошёл ещё на шаг ближе.

– Никогда.

Мика и Клинт быстро схватили Тони за плечи и локти, вывернули ему руки за спину, опуская передо мной на колени.

Я потянулся к ширинке и расстегнул верхнюю пуговицу.

– Не волнуйся, – произнес я вполголоса, – отсосать мне – это большая честь. Возможно, тебе даже понравится.

Дыхание Тони участилось. Он резко перевел взгляд с моего лица на мой пах и дернулся назад из захвата. Я потянулся к молнии, делая вид, что собираюсь её расстегнуть, но вместо этого остановился и наклонился к нему.

– Тебе повезло, что на трибунах сидят десятки девчонок, которые будут умолять о такой возможности, – сказал я ему, делая шаг назад, и снова улыбнулся. – Я не буду совать свой член тебе в рот, но суть не в этом, не так ли? Суть в том, что я мог бы это сделать, верно?

Он быстро кивнул, и я увидел, как его кадык подпрыгнул вверх-вниз, когда он напряженно сглотнул.

– Мой отец владеет этим городом, – напомнил я ему и каждому, кто был в комнате. – А я владею этой школой и уж тем более владею этой командой. Не забывай, блядь, об этом.

Я застегнул ширинку, подхватил сумку, закинул ее на плечо и вышел из раздевалки в тоннель. И даже не оглядывался. На трибунах в ожидании меня осталось всего с полдесятка девчонок. Я одарил их всех широкой улыбкой и выбрал одну, которая пойдёт со мной до школы. Это была миленькая младшеклассница. Этим летом она буквально пускала на меня слюни во время тренировок. Сегодня вечером она наконец получит то, о чем мечтала.

Спортзал старшей школы был больше похож на дурацкий зоопарк. Можно подумать, если он находится в крохотном городишке в часе езды от Портленда, штат Орегон, в нем не соберется так много народа, тем не менее собралось. Какой-то городской ди-джей крутил вполне себе пристойный металл и было слишком громко, чтобы поддерживать разговор. Это мне отлично подходило. Я отделывался улыбкой и кивком, когда со мной пытались заговорить об игре.

Схватил Лизу – цыпочку на ночь – за руку и потянул к столу c напитками. Она сияла улыбкой и поглаживала меня по плечу, будто помечая свою гребаную территорию, или типа того. В основном она насмехалась над другими девчонками. Пофиг. До тех пор, когда чуть позже я получу от нее небольшой подарочек – все нормально, и, возможно, даже не стану глумиться над ней слишком сильно в школе на следующей неделе.

Я схватил стаканчик и сразу подошел к Джереми, чтобы добавить немного «веселья» в свой пунш. Долил из его фляжки и в напиток Лизы. Немного ее расслабить не помешает. Она предложила пойти потанцевать, но мне пришлось переспросить ее четыре раза, прежде чем я смог вообще понять, о чем она говорит.

– Ну так иди, – сказал ей, указывая на танцпол.

– Я хочу с тобой, глупый! – визгливо ответила она.

– Танцуй одна, – ответил я, – а я посмотрю.

Она нахмурилась и вышла на танцпол, покачивая бёдрами и подняв в танце руки над головой, чтобы ее сиськи стояли торчком. Мой член это заметил, и я решил, что пришло время найти чуть более приватное местечко. Допив свой пунш, взял еще порцию и также выпил залпом. От этого я почувствовал себя замечательно, так что отправился на танцпол и обхватил её сзади за талию.

– Детка, давай потанцуем в другом месте, – прошептал ей на ухо. В итоге, после того как я несколько раз прокричал одно и то же, а она по-прежнему смотрела на меня с непониманием, я просто вытащил ее с танцпола в коридор. Там, по крайней мере, я мог слышать свои мысли, хотя в ушах все еще звенело.

– Куда мы идём? – спросила она, пока я тянул её за собой по коридору.

– В раздевалку, – ответил ей.

– А она не будет закрыта?

– Неа.

Я повернул за угол и толкнул дверь. Лиза отпрянула.

– Не думаю, что мне стоит туда идти, – сказала она.

Она оглянулась по сторонам, но в коридорах никого не было.

Я развернулся и схватил ее за талию, притягивая к себе и прижимаясь губами к ее губам. Я чувствовал ртом ее стоны и знал, что она ни в чем мне не откажет. Поцеловал её ещё несколько раз, прежде чем позволить своей руке скользнуть вверх и накрыть одну из ее грудей.

Она не возражала, поэтому я сжал грудь немного сильнее, лаская пальцем сосок и чувствуя, как тот затвердел под моими прикосновениями.

– Пойдем внутрь, – прошептал я ей на ухо. – Мне нужно тебе кое-что показать.

– Что же?

– Мой член, детка. – Я не шутил: либо она меня удовлетворит, либо я найду кого-нибудь еще. – Он хочет познакомиться с тобой поближе.

Уговоры заняли около пяти минут, прежде чем она оказалась на коленях в душевой, пытаясь взять мой член в рот.

– Ты никогда раньше этого не делала, не так ли? – Я ухмыльнулся, когда она помотала головой. – Все в порядке, детка. Просто поработай язычком немного. Да… вот так.

Я старался давить бедрами не слишком сильно, но она взяла только наполовину, а мне хотелось больше. Положил руку ей на затылок, лишь чтоб слегка ее поощрить, но она подавилась и отстранилась.

– Всё хорошо, детка, – произнёс я, стараясь звучать убедительно. – Просто попробуй еще разок.

Она кивнула и снова взяла в рот, кружа языком вокруг моей головки.

– Вот так, детка... умница… да…

Взял её руку и вынудил обхватить за основание, чтобы добиться большего трения. Я входил и выходил из её рта довольно медленно, чтобы дать возможность привыкнуть, в то время как сам потянулся и запустил руку в вырез ее майки и под бюстгальтер. Слегка потер её сосок, пока она продолжала отсасывать.

– О, да, – простонал я, прислонившись головой к кафельной стенке. – Молодчина, детка… Ты талантлива.

Заметил, как после этих слов её глаза загорелись, и она начала сосать немного энергичнее. Я взглянул на нее и увидел, что глаза закрыты, словно она действительно была сосредоточена на процессе.

– Посмотри на меня, детка, – сказал ей, и она послушалась. – Вот так правильно. Хорошая девочка. Вот так. Черт, да! Я сейчас кончу, детка, постарайся проглотить, хорошо?

Я не стал ждать ответа, просто придержал ее голову и стал двигаться быстрее. Мои яйца напряглись, и со стоном я выплеснулся ей в рот. Она зажмурила глаза и стала глотать, не вынимая члена.

– Да… детка… как же хорошо! Продолжай… забери всё… да, вот так.

Она послушно продолжала глотать, пока я не обмяк у нее во рту. Я достал член, вытер остаток спермы с уголка её губ и помог подняться на ноги.

– Это было потрясающе, детка, – сказал ей. Она улыбнулась и немного покраснела. Я поцеловал ей руку и проводил по коридору обратно в спортзал. Было довольно поздно и уже не так шумно, как раньше. Звучала медленная композиция, и когда Лиза пригласила меня потанцевать, я решил, что должен ей хотя бы это. Я потанцевал с ней примерно до середины песни, прежде чем сообщить, что мне пора уходить.

– Куда ты? – спросила она.

– Домой, – ответил я невозмутимо. – Завтра с утра у меня тренировка.

Я ушёл, оставив её на танцполе. Она нормально справилась, но у меня бывали и получше. Я не хотел злить ее, потому что допускал, что позже она может пригодиться мне еще раз, но при этом не хотел, чтобы она ко мне липла. Я должен был сосредоточиться на игре.

Шекспир придумал два понятия: «Честная Игра» и «Нечестная Игра». Так уж вышло, что я хорошо разбирался в обеих.

Ну и как кто-то мог бы с этим конкурировать?

  

 

Глава вторая

 

ПЕРВОЕ КАСАНИЕ 10

Когда я прошел через парадную дверь самого огромного дома во всем городе, в ушах все еще чуток звенело. Повернувшись, я медленно и тихонько прикрыл дверь, прежде чем запереть ее. Сняв обувь, на цыпочках подошел к встроенному шкафу. Видимо, мне не было нужды беспокоиться о том, чтобы не шуметь – отец все еще не спал и был в гостиной. Было слышно, как он поднялся с кресла. Я повесил куртку и попытался мысленно приготовиться и настроиться. Он не смог присутствовать на игре из-за какой-то встречи. Может, он пока не слышал. Может же мне хоть иногда везти, разве нет?

– Какого черта, Томас? Красная карточка? – Я поднял взгляд в его ослепительно синие глаза. Его руки были скрещены на широкой груди, а густые светлые волосы нависали над бровями, в то время как глаза еще сильнее сузились.

Дерьмо.

Вот же не прет.

Я вроде как надеялся, что у меня будет время хотя бы до утра, и к тому моменту, как мне пришлось бы иметь дело с доктором Лу Мэлоуном – Главой Хирургии в Мемориальном госпитале и мэром нашего города – я бы уже все уладил. Его особо не заботило правильным или неправильным было то дерьмо, которым я занимался, но меня подловили, а этого просто не должно было случиться. Никогда. Ему не было свойственно прощение.

– Эм... да, – пробормотал я. – Но я позаботился об этом.

– Я уж, блядь, надеюсь, – рявкнул папа. Он встал и прошел в фойе, где я ставил свою футбольную сумку в специально предназначенное для нее место под моей курткой. Я задержал дыхание. – Тебе лучше не иметь каких-либо отстранений от игры.

– Не думаю, что у него был шанс, – сказал я. – Я займусь этим завтра.

Без предупреждения он толкнул меня в плечо… сильно. Я резко развернулся и попытался удержаться, схватившись руками за стену, но голова ударилась об один из крючков для верхней одежды. В глазах заплясали мелкие белые точки, и я зажмурился в ожидании очередного удара.

Его не последовало.

– Я все исправлю, – сказал я, медленно открывая глаза, но глядя в пол.

– Лучше, чтобы так и было. Вот. – Он сунул мне в руки конверт. – Знаешь, что это?

Я посмотрел на конверт с напечатанным на нем моим именем и обратным адресом «Реал Мессини».

Ни хрена себе.

– Ты прочел? – спросил я.

– Конечно же я прочел.

Чего и следовало ожидать.

Я открыл его и взглянул на письмо. Уэйн и Эндрю Мессини приезжали в наш город, чтобы лично посмотреть на меня и мою игру. «Реал Мессини» была одной из лучших команд в мире, наравне с «Байерн Мюнхен», «Манчестер Юнайтед» и «Барселона». И они были заинтересованы во мне – видели мои видео, просмотрели мою статистику. В этом году их вратарю стукнуло тридцать пять, что для футбола считается уже древностью, но Мануэль Марил по-прежнему был одним из лучших голкиперов в истории футбола.

– Я рассчитываю на тебя, – сказал папа. Он положил руку мне на плечо и сжал.

Рефлекторно я вздрогнул и затаил дыхание. Даже несмотря на то, что я знал, что был уже слишком взрослым, чтобы он мог причинить мне какие-либо по-настоящему серьезные повреждения, от таких привычек все равно сложно избавиться. Папа продолжил так, будто у меня и не текла кровь над глазом:

– Ты знаешь план. Сейчас тебе нужно лишь сконцентрироваться, Томас. Не теряй концентрации. Как дела в школе? Я не хочу, чтобы тебя что-нибудь отвлекало.

– Все в порядке, – ответил ему. Я слегка пожал плечами, надеясь тем самым скинуть его руку с плеча. Это сработало, и я глубоко вздохнул. – Сейчас только первая неделя учебного года, но пока все в порядке.

– Мне не нужно было позволять тебе записаться на эти классы по углубленному изучению предметов, – проворчал он.

Я правда-правда не хотел опять начинать эту битву.

– Пап, их всего два, – напомнил ему. – Только биология и английский. Все будет хорошо.

– Что ж, если кто-то из преподавателей поставит тебе В11 по какому-нибудь предмету – дай мне знать.

– Конечно, – пообещал я.

– И никаких девчонок, – добавил папа. – Если ты хочешь киску, я, блядь, куплю тебе киску.

– Блин, пап, – я отвернул голову, поёжившись. – Это не проблема, ладно? Серьезно, мне скоро надо ложиться спать.

– Пробежка завтра? В шесть утра?

– Ага.

–Хорошо.

Он развернулся и прошел на кухню выкинуть свою пустую бутылку из-под минеральной воды в мусорное ведро. Я воспользовался этой возможностью, чтобы как можно скорее попасть к себе в комнату. Как только я закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке, вновь смог нормально дышать. Я разделся и прихватил пару штанов свободного покроя, прежде чем отправиться чистить зубы в ванную. Я проверил в зеркале свой порез на лбу. Он был неглубоким и явно не требовал никаких наложений швов. Я промыл его и смазал кремом с антисептиком, после чего вернулся в свою комнату и сел на край кровати.

Я потянулся и вытащил этюдник с нижней полки тумбочки, перевернул на последнюю страницу: черно-белый рисунок с изображением вратаря национальной сборной США в момент, когда он спасает ворота в квалификационной игре последнего Чемпионата Мира.

Я работал над ним некоторое время, еще до начала школы. Когда мисс Месут, учитель по изобразительному искусству, сказала, что в следующем месяце будет выставка художественных работ… что ж… черт. Я думал, что он был довольно-таки хорош, чтобы показать ей и посмотреть, сможет ли он попасть на выставку. Они отбирали лишь десять работ, и я не особо надеялся, что моя попадет в их число. Она не была особо искусной – это был рисунок гребанного футболиста – но я хотел показать его ей. Не знаю почему. Я никогда никому не показывал своих рисунков.

Я достал угольный карандаш и начал добавлять немного растушевки по краям, придавая мячу чуть больше объема. Ворота вышли довольно хорошо, как мне показалось, хотя потребовалась чертова вечность, чтобы изобразить все переплетения. Я знал, что правый угол не был идеальным, и в итоге переместил вратаря на полфута12 дальше от того места, где он фактически стоял в воротах.

Я закрыл на секунду глаза, восстанавливая в памяти игру – момент, когда нападающий приближается и бьет по мячу. Я видел, как Том Ховард сдвинулся влево, согнув колено как раз под нужным углом, прежде чем подпрыгнул, чтобы достать мяч. Картинка в моей голове встала на паузу – мяч едва касается кончиков его пальцев – и прежде чем начать рисовать, я внимательно пересмотрел расположение каждого его пальца в перчатках.

Я рисовал, и рисовал, и рисовал.

Когда я вновь поднял взгляд, на часах было почти четыре утра. Дерьмо. У меня тренировка через два часа. Я положил этюдник и угольный карандаш в их потайное место под несколькими экземплярами спортивного журнала «Goal». Перекатился, выключил ночник и плюхнулся на подушку.

В голове проигрывались события дня, каждый момент с той минуты, как я проснулся – время в классах, разогрев перед игрой и само время игры – в режиме сверхскоростной перемотки. Каждое действие, каждая картинка, каждый звук. Я помнил, что утром ссал на двенадцать секунд дольше, чем накануне, и понял, что выпил дополнительный стакан воды, поедая ужин с острым соусом «сальса»13. В моем шкафчике была книга с деформированным уголком, который не позволит ей стоять в правильную линию с другими книгами. Я помнил нападающего – явно офсайд – как он замахнулся ногой. Я мог бы его остановить, если бы попытался. Помнил, под каким углом выгнулись брови судьи, когда он записывал меня в блокнот. Помнил ощущение махровой ткани, когда врезался в девчонку в капюшоне, и то, как ее зубы слегка прикусили нижнюю губу, когда она уставилась на меня снизу вверх.

Я потер ладонями глаза. Голова ужасно болит. Я перевернулся на живот и обхватил подушку руками, зарывшись лицом в пастельное белье из египетского шелка.

 * * *

Я прикончил приготовленный дома ланч и прихваченную с собой большую бутылку «Gatorade»14, прежде чем отправиться на тренировочное поле немного погонять мяч. Там не было ни души, так что я сосредоточился на жонглировании мячом и пробежал пару кругов, прежде чем отправиться в душ. Я взъерошил волосы, натянул джинсы на влажные ноги и надел майку. Когда вышел из раздевалки, прозвенел уже второй звонок, но я не спешил. Неторопливой походкой зашел в класс биологии и проигнорировал взгляд мистера Бачера, когда прошел между рядами к своему месту.

Свободное место передо мной, куда я обычно кладу ноги было странным образом занято.

Длинные светло-каштановые волосы покрывали большую часть спины и плеч. У нее была гладкая, фарфоровая кожа, атлетическое телосложение и глубокие голубые глаза. Она подняла на меня глаза, ее зубы впились в нижнюю губу, и я сразу же понял, кто это был. Это та девчонка, в которую я врезался, после того как меня вышибли с игры в пятницу, и она сидела на месте прямо перед моим.

Я скинул сумку и сел за ней, после чего наклонился вперед и чуть в сторону, чтобы получше ее рассмотреть. Она опустила голову вниз, из-за чего волосы каскадом соскользнули с ее плеча и скрыли лицо. Вообще-то, это вроде как рассердило меня, хотя я и не понял почему. Я протянул руку и перекинул ее волосы с лица обратно за плечо. Она подняла на меня свои широко распахнутые сапфирово-голубые глаза.

– Привет, – сказал я с улыбкой.

– Эм… привет, – ответила она. Она чуть отстранилась, и ее волосы рассыпались по моим пальцам. По крайней мере, они больше не скрывают ее от меня.

– Я – Томас, – представился я.

– Наслышана, – сказала она. Ее глаза метнулись на мистера Бачера, начавшего объяснять свою лекцию о сине-зеленых водорослях.

– А теперь ты? – ухмыльнулся я. Хотел бы я знать, что она слышала и от кого. – У тебя есть имя?

– Да, – она развернулась лицом к учителю и сузила глаза, скрестила руки на груди и распрямила плечи.

Я не мог не рассмеяться.

– Скажешь мне? – спросил я. – Или будем играть в Румпельштильцхена15?

В голове промелькнули парочка других игр, в которые я мог бы с ней сыграть.

– Мэлоун? – окрикнул мистер Бачер. Я посмотрел на него. – Ты собираешься отвечать на мой вопрос?

Этот ублюдок думал, что сможет подложить мне свинью. Я пару раз моргнул, мысленно нажал в голове на обратную перемотку и взглянул на доску.

– Получение кислорода, – сказал я с улыбкой. Он раздраженно фыркнул и проворчал что-то о том, чтобы я смотрел вперед.

Пофиг.

Я снова посмотрел на девушку передо мной и увидел, как слегка приподнялись уголки ее губ, словно она сдерживала смех. Я со скрежетом подвинул свой стол вперед, чтобы поближе придвинуться к ней и вытянул ногу, чтобы она оказалась прямо рядом с ее. Она оглянулась на меня и снова быстро отвела взгляд.

Я больше не протягивал руки, чтобы еще раз ее коснуться, хотя меня так и подмывало. Я держал свою ногу в трех дюймах16 от ее, при этом каждый раз передвигая свою, когда она двигалась, чтобы продолжать сохранять установленную дистанцию. У нее были длинные, стройные ноги, даже могу сказать, что немного накаченные. Я подавил порыв сорваться со своего стула и провести рукой по ее бедру. Не стоит слишком сильно напирать на явно новенькую в школе чику. Может, это даже сложная задачка и вызов мне.

Я чувствовал, что она немного нервничала – либо из-за моей близости, либо просто потому, что я весь урок продолжал наклоняться вперед, чтобы поглазеть на нее. Бачер еще пару раз попытался подловить меня, даже спросил, где моя книга и почему у меня не было карандаша. Я ответил, что они мне не нужны, и заметил, как сидящая передо мной девушка слегка сверкнула на меня глазами.

Я лишь улыбнулся и подмигнул ей. Она закатила глаза.

Да... определенно, вызов.

После звонка я продолжал сидеть за партой, пока она собирала свои вещи и запихивала их в школьную сумку.

– Ну… Румпельштильцхен, – спросил я, – откуда ты?

– Очень смешно, – ответила она, поднимаясь. – Из Миннеаполиса.

– Тебе, должно быть, нравится местный теплый климат, – сказал я с дружелюбной улыбкой.

– Вообще-то, нет. – Совершенно бесстрастный ответ. Она ничем больше его не дополнила. Я последовал за ней из класса и спустился вниз по коридору.

– Наслаждайся, пока можешь – сезон дождей не за горами, – добавил я. Она меня проигнорировала, так что я поднажал. – Какой у тебя следующий урок?

– Матанализ.

– Ты знаешь, где кабинет математики?

Она остановилась посреди коридора и посмотрела на меня.

– Есть какая-то особая причина, почему ты добр со мной? – спросила она.

Черт.

– А ты прямолинейная, да?

– Ты был полным придурком в пятницу.

– Ты застала меня в неподходящий момент, – ответил я. Отчасти это было правдой. Она сузила глаза, после чего развернулась и начала удаляться прочь.

– Эй, Румпель!

Она обернулась через плечо и недовольно сверкнула на меня глазами.

– Класс математики в ту сторону, – я указал себе за плечо в противоположную от нее сторону. Она остановилась и вздохнула. – Пошли. Я покажу тебе.

Она медлила и, казалось, раздумывала, прежде чем в итоге последовать за мной.

– Эта карта совершенно бесполезная, – пробормотала она и засунула лист бумаги в сумку.

Я лишь улыбнулся и повел ее по коридору.

– Итак, Румпель, – спросил я, – почему тебя не было в первую неделю занятий в школе?

– Я только переехала, – ответила она. – Это вроде как решилось в последний момент.

– А почему ты переехала сюда?

– Тут живет мой отец, – ответила она.

– Может, выдашь чуть больше информации? – подстегнул я, поворачивая за угол и спускаясь вниз по очередному коридору, все время глядя на нее. Она еще раз глубоко вздохнула.

– Мама получила новую работу в качестве журналиста, и будет много разъезжать. Показалось разумным, чтобы я переехала сюда. Она очень сосредоточена на карьерном росте.

– Звучит круто. – Сарказм – прекрасная вещь. Я легко коснулся рукой ее руки… случайно, конечно же.

– Я очень рада за нее, – объяснила она. – Это именно то, чего она хотела.

– Ага, вижу, как ты воодушевлена, – заметил я. По ее выражению я понял, что был прав.

– Это лишь на год, – она пожала плечами, и мы в очередной раз свернули за угол. Моя рука вновь коснулась ее. Прозвенел первый звонок, и она стала озираться по сторонам на других ребят, заходящих в свои классы. – А тебе разве не нужно идти в класс?

– Я практикую приходить на урок с последним звонком, – ответил я.

– Разве ты не опоздаешь?

– Может быть. – Я улыбнулся и стал наблюдать за ее губой, вновь исчезающей под прихватившими ее зубами. Черт, это было горячо. Я начал представлять себе другие вещи, которые мог бы проделать с этой губой.

– Что случилось с твоим глазом? – спросила она.

Я поднес руку к своему лбу и слегка дотронулся до пореза над правым глазом. Он был не из худших, но определенно заметным.

– Наткнулся на дверь, – сказал я с полу-ухмылкой.

– Это хреновая легенда, – ответила она.

– Тогда как насчет подпольных боев в клетке? – предложил я. Она по-прежнему смотрела на меня в ожидании. Я не собирался называть ей истинную причину, поэтому продолжил нести чушь. – Вообще-то, я боролся с медведями.

– Ты такое трепло.

Продолжая идти с ней по коридору, я перевел разговор на другие темы и засыпал ее вопросами. После чего вновь свернул в сторону математического класса. Она быстро посмотрела по сторонам, и ее глаза загорелись бешенством.

– Мы же отсюда и начали! – воскликнула она.

– Ага, думаю так и есть, – я попытался сдержать смех. Прозвенел второй звонок, и я указал на конец коридора. – Класс матанализа там.

– Какого черта? – взвизгнула она. – Теперь я опоздаю!

– Просто скажи мисс Джонс, что была со мной, – сказал я, вскинув бровь. Когда она посмотрела на меня в упор, в ее глазах по-прежнему бушевало пламя.

– Ты придурок, – воскликнула она, развернулась на каблуках и скрылась в классе математики.

Я хмыкнул и направился в сторону поля.

Ничто не сравнится с тренировкой под проливным дождем.

Я встряхнул головой, и капельки воды разлетелись во все стороны, но это не помогло. Тренер Вагнер орал на Мику Клосава, а Клинт Оливер бил по воротам. Он не особо сильно старался, и я не пропустил ни одного мяча.

– Ты отстой! – не выдержал в итоге я и крикнул ему сквозь ливень. – Какого хрена, ты даже не пытаешься?

Это сработало, и один раз ему почти удалось забить мне. Новенький – чье имя предположительно было Тони – подбежал после разговора с Вагнером.

– Тренер зовет тебя, – сказал он Оливеру. Тони смотрел на меня с опаской, когда Клинт отбежал.

– Прекрати дергаться, – сказал я ему. – Ты же не глотал моего члена, так что вырастешь по-прежнему мужиком. А сейчас просто попинай этот гребаный мяч, окей?

Он сверкнул глазами, но затем кивнул. Пару раз он ударил для разогрева, и должен признать, у парнишки был неплохой удар. Через пару лет он станет довольно-таки хорош. Я наблюдал за движением его ног – углы, напряжение в мышцах бедра и икры во время удара.

– Иди сюда, – сказал я. Тони медлил мгновение, а затем медленно подошел к воротам. – Твое колено сгибается вправо прежде, чем нога достигает мяча, тем самым ты теряешь силу удара.

Я показал, что имел в виду, дав ему сделать пару ударов. Он кивнул и признал, что теперь сила удара у него увеличилась. Тренер Вагнер созвал нас всех. Он устроил быструю «борьбу за мяч»17 и отпустил нас. Я направился к раздевалке, но Лиза подошла ко мне раньше, чем я смог туда добраться.

– Приветик, Том! – просияла она.

– Я Томас, – ответил я. Мне было плевать на сокращенные версии моего имени, и уж точно мне не нравилось, чтобы чики думали, что это каким-то образом может расположить к себе. Я продолжил идти.

– Ну, ты же знаешь, что следующие танцы пройдут у Сэди Хокинс, да?

– Неужели?

Ей пришлось практически бежать под дождем, чтобы поспеть за мной. Она хихикнула и попросила меня притормозить. Я сделал глубокий вдох и развернулся к ней. Она по-прежнему улыбалась мне, в то время как дождь стекал по ее лицу и волосам, а под глазами были разводы от потекшей туши. Она выглядела так, словно только что сошла с экрана фильма про зомби.

– Ну? – она захлопала ресницами.

– Ну, что?

– Хочешь пойти на танцы?

– С кем?

– Ну… со мной… – ее голос сник и мне пришлось чуть покачать головой. Бедняжка. Она действительно была без понятия. Даже не понимаю, как она умудрилась тут вырасти и проучиться в этой школе больше двух лет, не врубаясь, как здесь все происходит. Я уделяю тебе внимание. Ты даешь. Я нахожу кого-то другого. Конец истории. Ну, обычно. Вообще-то я не видел ее голой, так что тут еще оставался кое-какой потенциал. Может, именно это она и предлагала – возможность реально ее трахнуть.

В памяти замелькали картинки обратной перемотки – ощущение теплой, мягкой кожи, прикасающейся к моей руке, и взгляд Румпель, когда она поняла, что я провел ее вокруг школы по внешнему периметру – и я улыбнулся. Мои мысли вернулись от воспоминаний обратно к блондинке рядом со мной. Я планировал некоторое время повозиться с ней, по крайней мере, пока не увижу ее голой, оседлавшей мой член, но прямо сейчас мне совсем не хотелось.

– Прости, детка, – сказал ей. – У меня на следующий день игра.

Я отвернулся от нее и направился из-под тропического ливня в душ при раздевалке, разочарованное лицо Лизы было уже делом прошлого. Я прогрелся в душе, чуток поболтал с Клинтом, схватил свою сумку и отправился домой. Отъехав от парковки, заметил потрепанный старый Хендай с симпатичной брюнеткой на водительском сиденье и решил проследить за ней до дома.

Вот же дерьмо, блядь!

Хендай свернул на подъездную дорожку никого иного как шерифа города, Грега Ская. Не знаю, стоило смеяться или плакать. Во–первых, этот мужик меня абсолютно ненавидел, не столько из-за того, что я влипал в неприятности, сколько из-за того, что я всегда из них выпутывался в той паре случаев, когда меня ловили. Был ли это талон за превышение скорости, неправильная парковка или нарушение тишины – мне никогда не приходилось расплачиваться за то, что сделал. Не тогда, когда мой отец – босс у шерифа. Определенно нет. А в остальном… что ж… у мужика реально была пушка.

Похоже, это будет интересно.

Не притормозив, а лишь пару раз проехал мимо, прежде чем направиться домой. Когда я приехал, дома было тихо и пусто, так что я приготовил и сожрал пиццу из морозилки, быстро расправился с домашкой и достал этюдник. До прихода отца у меня была еще пара часов, и я почти завершил рисунок вратаря. Лишь пара корректировок тут и там – усилить тени, смягчить углы. Когда я закончил, то вырвал его из альбома и аккуратно расправил края.

Он выглядел довольно хорошо, как мне казалось. Я сузил глаза на рисунок, разглядывая его с разных сторон в течение минуты. Гадая, понравится ли он мисс Месут… Я имею в виду, это все еще было изображение гребанного футболиста. Искусство ли это? Немного встряхнул головой, прежде чем вложить его в папку с домашкой и положить все в школьную сумку. Я стащил сумку вниз по лестнице и положил на пол в кухне.

Зазвонил мой мобильный, я взглянул на имя, прежде чем ответить:

– Все разрулил?

– Да, во всяком случае, он больше никогда не будет судить в Орегоне.

– Отлично. А временное отстранение?

– Подчищено.

– Молодец.

Я повесил трубку, когда услышал, как открылась входная дверь.

– Ты уже разобрался со своим дерьмом? – крикнул папа из фойе.

Вовремя.

– Да, все в порядке – никаких отстранений.

– Хорошо. – Он бросил почту на кухонный стол и начал листать меню на вынос. – Домашнее задание?

– Сделано.

– В этих классах по подготовке к колледжу тебе задают много дополнительной хрени?

– Неа, – ответил я, – все хорошо. Я уже прочел первую книгу, которую мы проходим по английскому, а по биологии в основном будут практические лабораторные работы прямо в школе.

– Когда, черт возьми, ты успел прочесть книгу? – рявкнул он. – У тебя нет времени на это дерьмо. Не знаю, зачем ты вообще заморачиваешься на все это. Ты не пойдешь в колледж. Пан или пропал: либо станешь профессиональным игроком, либо будешь мудаком.

– Я знаю, – ответил я и попытался выйти из комнаты, но он схватил меня за руку.

– Я задал тебе гребаный вопрос, – сказал он. Взгляд его холодных синих глаз впился в меня. – Я жду ответа. Что за книга?

– Это класс по творчеству Шекспира, – пробормотал я.

– Какого хрена, Томас! – Он усилил хватку на моей руке. Я постарался не двигать рукой, чтобы избежать давления, так как знал, что это дерьмо его просто взбесит. Мне совсем не нужно его злить.

– Я полагал, это будет легкой А18, – сказал ему.

– Маленький засранец, – проворчал он. – А дальше что, опять начнешь играть на гребаном пианино, как баба?

Мои руки начали слегка трястись, а напряжение распространилось из глубин живота вниз по рукам. Он отпустил меня, и я направился прямиком в умиротворяющую тишину своей комнаты. По пути я старался не смотреть на пианино в гостиной, но не смог удержаться. Оно стояло там – закрытое вот уже последние шесть лет. Я запер дверь своей спальни, но облегчение продлилось недолго.

– Томас! Спустись сюда!

Дерьмо! Что на этот раз?

Я отпер дверь и спустился обратно вниз.

– Да, папа? – спросил я, заходя на кухню, где он перекусывал китайской едой. Моя школьная сумка была открыта, а папка с домашкой лежала посреди стола.

– Что это за хрень? – спросил он, толкнув в мою сторону эскиз, который я только что закончил.

Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!

– Эм...

– Это, блядь, не ответ, – он ударил ладонью по столу, и я вздрогнул.

Может, покончим уже с этим.

– Я пошел в арт-класс вместо класса самоподготовки, – сказал я и постарался побыстрее от этого отделаться. – Еще одна легкая А для моего выпускного класса... ну, знаешь?

– Черт побери, Томас! – Он хлопнул ладонью по столу, и я съежился. – Ты должен быть на гребаном поле в это время! Какого хрена с тобой происходит?

– У меня свободна последняя пара, – сказал я, – и я хожу на поле во время перемены на ланч. Я подумал…

– Чушь собачья, – рявкнул он. Я стал тянуться за эскизом, слишком поздно поняв какую большую ошибку совершаю. Он схватил его, разорвал и скомкал кусочки в руке. – Не фокусируйся на этом дерьме. Футбол, засранец. Сконцентрируйся на футболе и только, ты меня слышишь? Думаешь, «Реал Мессини» будут смотреть на твою гребанную раскраску?

– Нет, папа, – признал я. Он сунул порванный лист в пакет с пустыми фантиками от соевого соуса и печений с предсказаниями, прежде чем бросить его в мусорную корзину.

– Завтра же брось этот гребаный класс искусства.

Мой желудок ухнул вниз, словно в нем были большие шарики из теста для пиццы, но я с трудом сглотнул и ответил:

– Ладно.

Шекспир дал определение «сокрушению» – «разбиться вдребезги». Сам не понял почему, но на ум пришла именно эта строчка из «Бури»19, поэтому я постарался думать о чем-нибудь другом.

Как же я собираюсь вынудить Румпельштильцскай сказать мне свое имя?

 

Глава третья

 

ВНЕ ИГРЫ 20

– Хаюшки!

Во время ланча, когда я уже заканчивал и собирался направиться на поле, рядом со мной плюхнулась Хизер Лоунс.

– Привет, – ответил я, особо не горя желанием с ней болтать.

– Ну, так ты знаешь, что в следующие выходные будут танцы, верно? – Она сунула себе в рот жвачку, подпрыгивая вверх-вниз на пластиковом стуле в школьном кафетерии.

– Да, – ответил я, но знал, к чему это было сказано, и не хотел слышать продолжения.

– Ну так, хочешь пойти со мной?

– Я занят, – сказал я, вставая и собираясь уходить.

– У тебя уже назначено с кем-то свидание?

– Не в этом дело. – Я начал двигаться, но она последовала за мной.

– Томас! – заскулила она. – Знаешь, ты не должен все время торчать на поле.

– Вообще-то должен, – ответил я.

Я прибавил шагу, и она довольно быстро отстала, не поспевая за мной. Я сделал пару ударов по воротам – это не моя позиция, но периодически надо развиваться, к тому же не было никого, чтобы позабивать мне. Стоял всего лишь слабый туман, поэтому я по крайней мере не был насквозь промокшим, когда вернулся в школу. Переоделся и отправился на биологию с еще мокрыми после душа волосами.

Шагая по коридору, я прокручивал в голове свой вчерашний разговор с Румпельштильцскай и не мог удержаться, чтобы не улыбнуться про себя. Она была на меня так рассержена – и это было реально, блядь, мило. Когда я вошел в класс, опоздав примерно на десять минут, и прежде, чем я вообще успел сесть, она пристально посмотрела на меня. Бачер даже не удосужился сказать мне что-либо, а просто продолжил лекцию.

– Эй, привет, – сказал я, сдвигая мою парту вперед и немного в проход – настолько, чтобы я мог заглянуть ей прямо в лицо. Сегодня было жарко, и, несмотря на легкий туман, на ней была надета майка с коротким рукавом и V-образным вырезом. Мне вполне понравился как выглядел на ней насыщенный синий цвет – он чертовски сексуально смотрелся на фоне ее бледной кожи и оттенял глаза.

В ответ она лишь слабо кивнула и продолжила смотреть вперед. Я наблюдал за ней, а она не сводила глаз с Бачера, делая многочисленные заметки по мере его рассусоливаний. Я пнул ее ногу под партой, и она посмотрела на меня.

– Прости, – сказал я и подмигнул. Она закатила глаза и продолжила свои попытки игнорировать меня. Я потянулся и толкнул ее руку, отчего она размазала свои заметки. А когда она пригвоздила меня взглядом, пожал плечами с извиняющейся миной. Она перебросила волосы на плечо и глянула на свой лист. Я снова тронул ее за руку, она полностью отвернулась от меня, сев боком и продолжила конспектировать.

Я потянулся и выхватил у нее ручку.

– Эй! – протянула она на выдохе. – А ну верни!

– Ты не сказала «пожалуйста», – прошептал я, держа ручку вне ее досягаемости.

– Верни мою ручку, – сердито проворчала она. Я ухмыльнулся.

– Приходи на тренировку, – сказал я.

– Что?

– Придешь сегодня после школы на мою футбольную тренировку, и я верну тебе ручку.

– Ты чокнутый.

– Ну что, придешь?

– Нет!

Я вертел ручку между пальцами. Бачер оглянулся и посмотрел на нашу парту. До меня донесся глубокий вдох Румпель, и она сидела неподвижно, пока он снова не отвернулся.

– Приходи на мою тренировку, – повторил я.

– Ты отдашь мне ручку?

– А ты придешь?

– Ладно!

– Ладно, – повторил я и протянул ей ручку.

– Ну и говнюк, – пробормотала она.

По правде сказать, я не думал, что она на самом деле появится, но был приятно удивлен увидеть ее сидящей с Хизер, Лизой и дюжиной других девчонок на местах у боковой линии. Мы разогревались, делая ряд упражнений, после чего тренер Вагнер поставил меня на ворота потренироваться в пробивании пенальти.

Гребанная А.

Моя специализация.

Клосав подошел первым. С ним было слишком просто – он всегда так очевидно отклоняется в сторону, противоположную тому, куда будет бить – было легко понять, в каком направлении прыгать. Я поймал без особых усилий. Клинт был следующим и ненамного сложнее. С Джереми пришлось постараться – он попытался запутать меня. Но путал он всегда одинаково, так что я понял направление его удара по напряжению в бедре его ведущей ноги.

Из двадцати семи пенальти, я пропустил три.

– Ладно, идите в душ и убирайтесь отсюда! – проорал Вагнер. Я подбежал к краю поля и схватил бутылку с водой. Подняв глаза на трибуны, я заметил, что Румпель все еще сидела там. Ее руки были скрещены на груди, и она наблюдала за мной с непонятным выражением на лице. Я поднимался к ней по проходу, в то время как Хизер и Лиза начали восторгаться по поводу взятых мной мячей.

– А ты что думаешь, Румпель? – спросил ее, игнорируя двух других.

– О чем?

О, да, она определенно собирается заставить меня попотеть. Нет проблем, детка. Я знал эту игру так же хорошо, как футбол.

– О концовке фильма «Изгой»21, – сказал я с ухмылкой.

– Он был ужасным, – ответила она. – Не могу поверить, что он визжал из-за этого глупого мяча.

Я рассмеялся.

– Я собираюсь принять душ, – сказал я ей и еле сдержался, чтобы не предложить присоединиться ко мне. – Не хочешь сходить потом в закусочную?

– Только если у тебя есть еще одна из моих ручек, – сказала она, вставая. Она прошла мимо меня и направилась в сторону школьной парковки к тому ужасному куску дерьма, которую считала машиной. Она даже не обернулась. По дороге в раздевалку, я все еще улыбался и продолжал игнорировать других девчонок.

Сегодня я вновь собирался поехать к ее дому. Однозначно. Сам не знаю почему. Может это был вызов или это из-за того, что она была новенькой и немного загадочной. Мне нравилось, что я не знал ее имени, хотя вместе с тем это меня злило. Я обдумывал все это, заканчивая дела в раздевалке и направляясь назад через территорию школы.

– Томас?

Я остановился и обернулся, с удивлением увидев в коридоре мисс Месут. Она подошла ко мне с обеспокоенным выражением на лице.

– Да?

– Сегодня тебя не было в классе, – заявила она, будто я сам этого не знал. – Я подумала, может тебе нездоровится.

Почему учителя всегда говорят «нездоровится» вместо «болен».

– Я тренировался, – сказал я, пожав плечами.

– А разве тренировки по футболу не после занятий?

– Да, – ответил я. Этот разговор явно закончится впустую. Она не собиралась отступать – я догадался об этом по ее тону. Когда люди на полтона понижают тембр голоса, а затем вновь повышают его на последнем слоге – это всегда признак того, что они пытаются помочь тебе понять что-то.

Я уставился на свои ноги и ждал, когда она уже перестанет тянуть резину.

– Могу я хотя бы надеяться, что завтра увижу тебя в классе?

– Нет, вообще-то нет, – я вздохнул и посмотрел на нее. – Я полагал, что это будет чем-то интересным. Но это глупость и пустая трата моего времени. Я позже подойду, чтобы отказаться от этого предмета.

Я развернулся и пошел прочь.

– Томас!

Я сделал глубокий вдох, остановился и развернулся, чтобы вновь встретиться с ней взглядом.

– Ранее, на этой неделе, ты упоминал о художественной выставке, – сказала она. – Я подумала, возможно, у тебя что-то подготовлено для нее.

– Должно быть вы неправильно меня поняли, – ответил я. – Я не занимаюсь этим дерьмом.

Я не обернулся, когда она вновь окликнула меня.

Я возвращался домой мимо дома Румпельштильцскай, увидел ее припаркованную машину и поехал дальше. Проезжая мимо в этот раз, я посмотрел наверх и заметил, как в окне второго этажа мелькнули длинные каштановые волосы. Уголок рта непроизвольно пополз вверх стоило мне подумать, а задергивает ли она шторы на ночь, чтобы никто не мог подглядеть как она раздевается.

Может мне стоит проверить… ну знаете… чтобы просто предупредить ее, если она вдруг сама не задумывается о таких вещах.

Я решил вернуться позже, если мне удастся выбраться из дома. Припарковавшись, я проверил одометр22 и определил, что дорога туда и обратно составит в итоге пробежку в двенадцать миль. Это значительно больше моей обычной дистанции в пять миль. Папа всегда думал, что мне стоит бегать по утрам и не купится на мою пробежку вечером. Однако попав домой я сразу понял, что у меня есть идеальное оправдание, стоило мне только заглянуть в холодильник и обнаружить, что у нас практически нет запасов продуктов. Я решил приготовить себе макароны с сыром из коробки и ожидая, пока закипит вода, съел банку консервированных груш. К тому времени как отец вернулся домой, у меня был готов список покупок и повод выйти из дома. Он лишь хмыкнул, дав тем самым добро моему плану, и добавил, что пока я буду в магазине, он съездит куда-нибудь поесть.

– Не забудь про банкет в субботу, – напомнил он мне.

– Помню, – сказал я. – Я проверил смокинг, он все еще мне впору.

– Я думал, что ты набрал мышечную массу, – сказал папа с недовольным видом. – Ты не надевал его три месяца. Разве ты не подкачал мышцы? Ты же знаешь, тренер сказал, что тебе нужно нарастить мышцы, чтобы ты мог ловить более сильные удары.

– Я накачал, пап…

– Чушь собачья. Сходи в гребаный магазин и купи кучу сырых яиц и мяса. Лучше бы тебе нарастить мышцы до начала каникул.

– Хорошо, – сказал я, выскальзывая за дверь. Я подкачался большей частью в мышцах ног и мог ловить мяч от более сильных ударов, чем три месяца назад. Я покачал головой, заводя машину, и почти посмеялся над собой, ведь вообще-то думал, он будет рад, что не придется покупать мне новый смокинг. В голове вспыхнуло воспоминание о том, когда он последний раз казался довольным мной – когда первый футбольный агент подошел ко мне после игры в Сиэтле прошлой осенью и завел разговор о «Саундерсах». Отец улыбнулся и легонько потрепал меня по плечу, беседуя с тем парнем.

Ведь следует соблюдать правила приличия.

Я свернул на стоянку супермаркета Трифтвэй и припарковался прямо у входа. Запах и яркие цвета хризантем, растущих у фасада магазина, всколыхнули другие воспоминания – не из желательных. Плотно зажмурив глаза, я ощутил тепло длинных пальцев, которые тянутся к моей руке и помогают вылезти с заднего сиденья автомобиля.

Хризантемы так же росли перед магазином, хотя тогда их было на 14 кадок больше. Я указал на самые яркие красные цветы и мама положила их в магазинную тележку на детское место рядом со мной.

К нам присоединился папа и посмотрел на меня, когда я держал в руке горшок с цветком.

– Это еще что за черт?

– Хризантемы, милый. Мы можем посадить их возле крыльца.

– Он не девчонка, Фрэн, – сказал папа. – Ты вечно заставляешь его делать девчачьи вещи.

– Он маленький мальчик с прекрасным кругозором, – ответила мама. Она протянула руку и коснулась его щеки, и он сразу успокоился. – Он по-прежнему больше времени будет проводить перед футбольными воротами с тобой, чем на скамеечке у пианино или за чтением – со мной.

Я подхватил один из горшков с цветами и положил в тележку.

В этом не было папиной вины – я это знал. У него было много забот начиная от госпиталя и заканчивая необходимостью справляться с функциями отца-одиночки, не говоря уже о том, чтобы управлять всем гребанным городом. Этих дел было слишком много для одного парня, о чем он мне довольно регулярно напоминал.

Я собирался обдумать, как посадить эту штуковину так, чтобы он не заметил. Закончив делать покупки и запрыгнув обратно в машину, в голове на примете уже была парочка мест в саду, которые он мог не обнаружить.

Я не поехал домой.

А продолжал проезжать мимо ее дома.

Так же я поступил и на следующий день – нашел вескую причину и уехал, чтобы покружить в окрестностях ее дома.

Кто-то мог бы поспорить, что я проявлял признаки обсессивно-компульсивного23 поведения, чем был известен, но на это я мог бы возразить, что ее дом по случайному стечению обстоятельств оказывался на моем пути во множество различных мест… или, по крайней мере, был не очень далеко от моих маршрутов. Так или иначе, я делал это лишь дважды в день, ну или, может, разок вечером, только лишь, чтобы убедиться, что она не забыла задернуть шторы.

Она всегда их задергивала, но я надеялся, что в какой-то момент она может забыть это сделать… и тогда я смог бы дать ей знать об этом. Ну, вы знаете, в стиле доброго Самаритянина. Однажды я видел, как она сидела с отцом за кухонным столом, ужиная энчилада24 или чем-то похожим. И задумался, умеет ли она на самом деле готовить. Шериф Скай, казалось, наслаждался блюдом.

Хризантемы, которые я оставил на ее переднем крыльце, были посажены у почтового ящика.

Я проезжал мимо нее до школы и после, просто чтобы проверить, уехала ли она уже или пока была дома. Никогда не останавливался – лишь проезжал мимо. Когда там стояла машина шерифа, я проезжал чуть быстрее, но в пределах допустимого ограничения скорости, хотя мне бы не пришлось платить штраф, но все же я не хотел, чтобы он вынуждал меня свернуть на обочину рядом с его домом, в то время как я пялился на его дочь.

Румпельштильцскай.

Спустя четыре дня я по-прежнему не имел представления как ее зовут. Она бы мне не сказала, а я не хотел спрашивать кого-то другого. Я продолжал звать ее Румпель, потому что казалось, это ее чертовски раздражало, отчего она сверкала глазами и словесно выпускала коготки. Она напоминала мне котенка, который жил у меня в комнате неделю, прежде чем его обнаружил папа и отнес в приют: крошечные коготки и слишком много воплей для такой малявки. Румпель была такой же.

Теперь на уроки биологии она таскала дополнительные ручки, так что мне нужен был способ до нее добраться.

Зайдя в кафетерий в пятницу, я заметил ее сидящей в конце одного из длинных прямоугольных столов. Ухмыльнувшись про себя, я направился прямо туда и опустился напротив, шмякнув рядом свой ланч-пакет, после чего скрестил руки над столом и положил на них подбородок.

– Привет, Румпель, – сказал я с улыбкой, приподняв брови.

Она закрыла глаза и медленно вдохнула через нос. Она подхватила со своего подноса пачку чипсов и вскрыла ее, уставившись в пространство и отказываясь смотреть на меня. Я потянулся, схватил ее сэндвич и откусил часть.

– Ты невероятен, – сказала она, наконец.

Я знал, что она не сможет вечно меня игнорировать.

– Ты очаровательна, когда злишься, – сказал ей. Я серьезно имел это в виду – так и было.

Она что-то проворчала себе под нос и снова от меня отвернулась. Я потянулся к ее подносу, схватил пластиковую ложку из ее миски с фруктовым салатом и начал вертеть ею вокруг пальцев, как барабанщик своими палочками, но у меня не очень хорошо это получалось – ложка все падала, и я начинал сначала.

– Тебе стоит снова прийти на тренировку сегодня, – сказал ей.

– Зачем это мне? – спросила она, по-прежнему не встречаясь со мной взглядом.

– Чтобы посмотреть на меня, – сказал я, пожав плечами, будто это было само собой разумеющимся. Так и было. Большинство девчонок приходили посмотреть на меня или одного из других парней. – Для чего же еще?

– В этом заключается смысл игры? – спросила она, наконец взглянув на меня. – Наблюдать за игрой парней? Я думала суть в том, чтобы забить мяч в сетку.

– Ну, да! – рассмеялся я. – Хотя, это в ходе игры. Если ты приходишь наблюдать за тренировкой, то просто надеешься, что я в конечном итоге буду играть в команде обнаженным под дождем.

Ее глаза расширились, а затем сузились, но я подметил ее учащенное дыхание. Она попыталась медленно выдохнуть, успокоиться, но я был чертовски уверен, что она думала о том, что я сказал.

– Хочешь увидеть меня без майки? –подмигнул я ей. – Я буду лишь рад это исполнить.

– Вне всяких сомнений не хочу! – отрезала она и посмотрела мне в глаза. Она схватилась за свой поднос, но я положил на него руку и прижал к столу.

– Я тебя раздражаю? – спросил я с полуулыбкой.

– Несомненно! – она потянула за поднос, но я сдвинул его в сторону и схватил обе ее руки в свои. Она начала вырываться, но я не отпускал. Она немного подалась назад, но перестала пытаться сбежать от меня.

– Давай-ка я поделюсь результатами своего беглого наблюдения, – сказал я, глядя в ее голубые глаза. – Ты хочешь посмотреть на меня на тренировке и хочешь увидеть меня без майки. Вероятно, ты бы хотела увидеть и больше.

– О, да, ведь ты само очарование. – Ее голос сочился сарказмом, и она закатила глаза, но ее зрачки были чуть сильнее расширены, чем должны были быть, а цвет губ потемнел.

– Да, так и есть, – настаивал я.

Я приподнял голову с рук, подтянул вверх ноги и встал коленями на скамейку. После чего наклонился над столом, оказавшись, таким образом, прямо перед ней. Я потянулся еще вперед, пока не оказался в паре дюймов от ее лица.

– Я могу утверждать это по ряду признаков, – сообщил я ей, тихим и мягким голосом. Я чуть высунул кончик языка и облизал свои губы, подмечая ее растерянность в момент, когда ее взгляд метнулся от моих глаз к моему рту и назад. – Вот как сейчас, я знаю, о чем ты думаешь.

– О, неужели? – сказала она, пытаясь звучать язвительно, но не очень-то с этим справляясь.

– Да, – ответил я. – У тебя учащенное дыхание. Сердце колотится в груди. Прямо сейчас ты думаешь о том, каково это ощущать на своих губах мои. Гадаешь, поцелую ли я тебя жестко и грубо, или мягко и нежно. Ты думаешь, каким на вкус окажется мой язык у тебя во рту и куда я мог бы положить руки на твоем теле… Держу пари, ты даже намокла, не так ли?

Даже несмотря на то, что глаза у нее расширились от шока и ее, казалось, немного парализовало от моих слов, я еще немного потянулся вперед и приблизил губы к ее уху. Я испытывал удачу… я это знал. Порой я просто не мог удержаться.

– Твои трусики намокли, Румпель?

Она ахнула, и я видел, как ее руки сжались в кулаки, когда она вырвала их из моего захвата. Ее глаза сузились, и Румпель выпустила свои маленькие кошачьи коготки, срываясь на мне:

– Ты самый самодовольный, самовлюбленный, несносный придурок, которого я когда-либо встречала в своей жизни! – Она перекинула ноги через скамью и потопала прочь.

– Она права, знаешь ли.

Переведя взгляд от удаляющейся Румпель, я посмотрел налево. Там оказалась чуть ли не пятифутовая девушка с темными волосами и такими же темными глазами, одетая полностью во все черное. Макияж – смоки айс, а волосы торчали колючками во все стороны.

Эми Каттер – школьный фрик.

– Совершенно очевидно, что меня не интересует твое мнение, – сказал ей. Я снова сел на место, надеясь, что она поймет намек и свалит, если я больше не буду на нее смотреть. Но это не сработало.

– Знаю, что тебя не интересует чье-либо мнение, – сказала она. – В этом и суть. Дело в том, что я никогда раньше не видела, чтобы ты действительно пытался бегать за девушкой, и это так грустно.

– Какого хрена ты несешь?

– Я видела, как ты хватал девчонку за руку, шептал ей что-то, после чего тащил в раздевалку на пятнадцать минут, – сказала Эми, – но я никогда не видела, чтобы ты по-настоящему пытался привлечь внимание девушки, которая на это просто не клюет.

– Заткнись и вали.

– К сожалению, – продолжила Эми, – она натуралка. У меня на мгновение появилась надежда, но полагаю, мне придется продолжить пользоваться ночными развлечениями города. Больше никто в этой части нашего мухосранска пока не выполз из тени.

Полагаю, слухи о сексуальной ориентации мисс Каттер были верны.

– Давай-ка попробуем еще раз, – прорычал я. – Заткнись и свали.

– Я просто чуть более заинтригована, – продолжала она. Я опустил голову на руки и попробовал загадать желание на своем бутерброде с арахисовым маслом и желе, чтобы она просто исчезла. Это не сработало. – … отчасти потому, что ты фактически стараешься сильнее, чем когда-либо, и даже намного больше – из-за этого у тебя и не выходит. У тебя когда-нибудь было такое, чтобы ты приударил за девушкой, но безуспешно?

– Конечно было, – проворчал я. – Ты-то должна знать.

– Считаешь твой беспонтовый пас в мою сторону за фактическую попытку ухаживания?

– Ухаживания? – фыркнул я. – В каком на хрен веке ты живешь? Да, я так считаю. Ты меня отвергла.

– Строение твоего тела реально ничем не примечательно, – заявила она. Я выпрямился на своем месте.

– Блядь, оно…

– Строение не лично твоего тела, – пояснила Эми. – Я имею в виду – парней в целом. Пенис – это такая дурацкая на вид вещь. Я никогда не понимала его привлекательности. В отличие от новенькой: у нее красивая округлая грудь, хоть она и не особо ее показывает, и симпатичная упругая попка. Могу поспорить, что и другие части тела такие же потрясающие.

С этим было не поспорить.

– Но если ты хочешь, чтобы твои шансы увидеть все это были выше моих, тебе стоит испробовать тактики, которые не ограничиваются поведением пятиклассника.

После чего она встала и побрела прочь. Я быстро умял ланч, потренировался, принял душ и с опозданием зашел на биологию.

– Вы будете работать в закрепленных командах… – говорил мистер Бачер, когда я вошел, все еще с мокрой после душа головой. Он посмотрел на меня, сделал глубокий вдох и запыхтел, остановившись и взглянув на лист бумаги в руке.

– Кто мой напарник? – громко спросил я.

– С тобой будет работать мисс Скай, – сообщил он мне, не отрываясь от своего листа.

Я поиграл бровями, глядя на нее.

– В чем мы становимся партнерами? – спросил я Румпель, усаживаясь за парту позади нее. Мне на ум приходила парочка способов возможного «партнерства», которые бы мне хотелось попрактиковать с Румпель, к тому же это был класс биологии, в конце концов. Я подмигнул ей.

Она тяжело вздохнула и ответила, не глядя мне в глаза:

– Исследование организма. Нам нужно выбрать какой-нибудь организм, провести исследовательскую работу и представить ее.

– Исследование оргазма? Великолепно! – Она закатила глаза и отвернулась. Весь урок с моего лица не сходила улыбка. Совместная работа с Румпель означала, что нам придется некоторое время проводить вместе вне класса, и я был полностью «за».

У нее тоже не будет выбора.

– Ты идешь сегодня на игру? – спросил я, когда прозвенел звонок.

– Зачем бы мне это делать?

– Ты должна, – сказал я, стараясь придумать причину.

Она посмотрела на меня с недоверием.

– Как ты это определил?

Хороший вопрос… ах, да!

– Потому что нам надо работать над проектом после школы, – предположил я. – У меня будет пара свободных часов после окончания тренировки, прежде чем мне нужно будет вернуться к началу игры.

– Якобы, – пробормотала она.

– Это еще что означает? – спросил я. Она проигнорировала меня.

– Я буду в библиотеке после школы, – заявила Румпель как само собой разумеющееся. – А ты делай, что хочешь.

– Встретимся там после последнего урока, – сказал я, зная, что она не обойдется без моего присутствия и без того, чтобы общаться со мной, дабы завершить проект. Это привело меня в хорошее настроение, и я отправился на поле с улыбкой, которая похоже напугала моих товарищей по команде.

Зависание над проектом в библиотеке, определенно даст мне все необходимые преимущества. Как только она поймет, что ей от меня не избавиться – если только она не играла за другую команду – ей придется сдаться, и тогда – ну, посмотрим, что тогда будет.

Возможно, как сказал Отелло у Шекспира, у меня это «рождает подозренье»25. Но где-то в глубине сознания у меня было чувство, что все будет не так уж и просто.

Теперь пора было снова сосредоточиться.

 

Глава четвертая

 

ОБЫГРАТЬ ВРАТАРЯ

Мне нужно потрахаться.

Не уверен, из-за того ли, что думал об одной и той же девушке большую часть последних пяти дней, не добившись своего обычного успеха, или из-за того, что мой член уже неделю не был хоть в чем-то, принадлежащем чике, или из-за того, что сегодня вечером была игра, а после нее я всегда чувствовал небольшое напряжение, которое нужно было скинуть.

Вообще-то, предложение папы о покупке киски звучало привлекательно.

Ну… не то чтобы я действительно об этом задумывался, но все же.

Может это было как-то связано с ожиданием моего предстоящего свидания с Румпель для совместного выполнения исследования и невозможностью ее где-либо отыскать. Ее определенно не было в библиотеке, и автомобиль отсутствовал на территории школы. А когда я смотался к ее дому, машины не было и там.

Черт.

Должно быть с ней случилось что-то ужасное, почему бы еще ей там не быть? Чем больше я об этом думал, тем сильнее беспокоился. Я начал наворачивать круги по городу, затем вернулся к ее дому и снова сделал круг вокруг школы. К тому времени ее машина уже стояла на парковке наряду с пятью сотнями других машин. Я взглянул на часы на приборной панели.

– Дерьмо!

Мне уже следовало бы быть в раздевалке.

Припарковавшись на траве рядом со столиками для пикника, так как других ближайших свободных мест не было, я побежал в раздевалку. При моем появлении все парни ухмыльнулись, я лишь слегка приподнял в ответ бровь и начал вытаскивать вещи из своего шкафчика.

– Предпринял небольшую предыгровую разминку, Мэлоун? – спросил Робин Стивенс, один из наших нападающих. – Удачно?

– У тебя когда-нибудь была плохая киска? – спросил я и продолжил, не дав ему времени ответить: – Нет, погоди… позволь перефразировать. У тебя когда-нибудь вообще была киска?

Все разразились смехом. Все, кроме Робина. Он вообще ничего не ответил, что убедило меня в моей правоте о его статусе девственника. Хотя он всего лишь второкурсник. Если он не предпримет ничего до конца года, мне придется помочь ему.

Да, мне определенно нужно потрахаться.

Я выбросил эти мысли из головы, надел форму и занялся растяжкой. Пока мы шли через туннель на поле, толпа оглушительно ревела. Мы сделали обычную линейку и пожали руки судьям, прежде чем направиться к своим воротам, я также пожал руку капитану команды из Юджина. Бросив бутылку с водой и полотенце в сторону, я развернулся лицом к полю.

Сделал несколько медленных глубоких вдохов. Прошелся взглядом по размеченным линиям штрафной площадки, удостоверившись, что на них правильно обновили краску и нигде ничего не напортачили. Проверил главного и боковых судей – все были мне знакомы. Я мог слышать крики толпы, но как только прозвучал свисток, они стали фоновым шумом в моей голове.

В нашем городе футболу уделялось большое внимания – гораздо больше, чем в других старших школах на территории США – а в последние годы он даже превзошел американский футбол. При этом многое было связано со мной, и я знал это. Черт возьми, да все это знали, что регулярно отмечалось. Это принесло школе деньги и сделало счастливым моего отца. Что ж, во всяком случае, рад за него. Когда мяч был на другом конце поля, я пробежал взглядом по той зоне трибун, где сидел папа, и заметил там же еще парочку человек. Хотя от ворот мне сложно было понять кто они. Почти наверняка одним из них был бы футбольный агент.

Я вновь устремил глаза на мяч, наблюдая за тем, как с левого фланга сделали длинный пас. Он прошел мимо Джереми и в результате был остановлен Робином Стивенсом. Проблема была в том, что Робин сыграл больше в лодыжки противника, чем в мяч, в то время как находился в штрафной площадке.

Пенальти.

Я наблюдал, как приближается один из игроков, и сразу же узнал его. Не знал его имени, но мне были знакомы это лицо и номер – десять. В прошлом году он забил мне один пенальти, ударив влево. Я следил за его ногами, когда он подходил, отмечая, что он определенно предпочитает бить правой, хотя, как мне помнится, в прошлом году он бил левой.

Судья отпихнул пару игроков назад за линию и подошел к боковой линии штрафной. Десятый номер поправил ногой мяч, а затем отошел на пару шагов для разбега. Без сомнения, он будет бить правой ногой. Кажется, на этот раз он не так хорошо просчитал свои шансы.

Я присел, напряг пальцы и не спускал глаз с его ног. Прозвучал свисток, и он подбежал для удара. Он собирался снова бить влево – но в верхний угол, не в нижний. Носок его бутсы смотрел вверх под слишком большим углом для нижнего удара.

Еще до того как он коснулся мяча, я уже прыгнул в левый угол, выставив вперед руки. Почувствовал удар, когда мяч отскочил от моих перчаток и упал на землю. Прыгнув на мяч, я прижал его к груди и накрыл своим телом, одновременно с этим вокруг все взорвались оглушительными криками.

Мы выиграли игру со счетом 2:0.

Как только команда начала выходить из раздевалки, вокруг нас, как обычно, столпились девицы. Джереми перескочил через перила в сторону трибун, улыбаясь Рейчел Бекер и поигрывая бровями. Мика, только завидев Хизер, направился к ней вверх по проходу – краем уха я услышал, что в итоге она пригласила его пойти на танцы в следующие выходные. Слава Богу. Может хоть теперь она оставит меня к чертям в покое. Там была и Лиза вместе с девчонкой, которую я раньше не видел. Видимо, это ее кузина из Портленда, которая приехала посмотреть игру и провести с ней выходные. От того с каким явным интересом они обе посмотрели на меня, я притормозил, а мой член принял это к сведению и встал.

Кузину Лизы звали Люси, я уже подумывал о тройничке и собирался заговорить с ними о том, чтобы ненадолго отправиться на пляж, когда взглянул за плечо Лизы.

Дерьмо.

Папины глаза были сужены, и он направлялся прямиком ко мне.

– Простите, дамы, – сказала я с улыбкой. – Долг зовет.

Я отошел от них, слегка разочарованный, но всегда можно было вернуться к этому позже. Папа шел вместе с одним из мужчин, которые сидели с ним на трибуне – большим дородным мужиком с бородой и в черном дождевике.

– Томас! Фантастическая игра! – воскликнул папа. Он подошел и поднял вверх руку в жесте «дай пять». Я улыбнулся и хлопнул его по ладони.

– Спасибо, пап, – ответил я. – Команда очень хорошо играла. Длинный пас Сета был идеальным, позволив нам вскоре после начала второго тайма вести в два очка, тем самым решив для нас исход игры.

– Несомненно! – согласился он с широкой улыбкой и кивком головы. – Но ты не пропустил ни одного мяча – даже пенальти! Хорошая работа!

– Я думал, что уж этот последний проскочит мимо тебя, – заметил сопровождавший его мужчина. – Это была прекрасная возможность обыграть вратаря, но ты вовремя среагировал.

– Спасибо, – сказал я. – Он был быстрым, но не сбалансированным на левую сторону.

– Определенно, – согласился компаньон папы. Он протянул руку и представился Науэлем Руизом, футбольным агентом «Сиэтл Саундерс». Следующее, что мне сообщили – я отправляюсь на ужин с папой и футбольным агентом. Направляясь в сторону папиной машины, я заметил, как Румпель садится в свой Хендай. У нас произошел кратковременный зрительный контакт, и я почти окрикнул ее, но не при отце. Мне не нужно, чтобы он заподозрил что-то, а использовать именно проект по биологии в качестве оправдания я бы не смог, иначе также бы вылетел из класса.

Это был единственный общий с ней предмет, и я не собирался рисковать, поэтому даже не помахал. Увидел, как ее глаза немного сузились, когда она влезла в эту уродливую машину и уехала.

– Было бы здорово оставить его на Западном побережье, – говорил отец, – а «Саундерс», конечно, зарекомендовали себя как довольно молодая команда.

– Шмидт стал главным активом, – ответил Науэль. – Томас не сможет найти лучшего тренера в Штатах.

– Это может быть правдой, – кивнул папа.

Вечный политик.

Я много улыбался, кивал и нажимал обратную перемотку у себя в голове, чтобы быть в состоянии ответить на вопросы. Хотя в основном говорили папа и Науэль. Науэль заказал себе импортного пива, которое папа вежливо отклонил. Мои мысли блуждали.

Румпельштильцскай.

Интересно, поехала ли она домой или отправилась на одну из вечеринок, организуемых после игры. Лично я бы предпочел посетить второе. Интересно, пошла ли она на одну из вечеринок на пляже. Теперь, подумав об этом, когда она завела свою машину, звук от нее исходил немного грубоватый. Она могла заглохнуть там.

Я барабанил пальцами по столу, пока брошенный папой острый взгляд не вынудил меня прекратить.

Папа организовал для меня однодневное посещение, разогрев и тренировку с «Саундерс» в следующем месяце, отчего оба они казались довольно счастливыми. Я был по большей части рад свалить оттуда, потому что хотел удостовериться, что Румпель благополучно добралась до дома.

Папа высадил меня у опустевшей школы, чтобы я мог забрать свою машину. Я сказал ему, что мне нужно ненадолго заскочить в раздевалку. Но как только он отъехал, я сел в свою машину и направился к дому Румпельштильцскай.

К счастью, ее машина была на подъездной дорожке, ведь не было ни единого шанса, чтобы папа не заметил моего отсутствия, если бы я потратил еще пару часов на ее поиски. Проезжая мимо, я чуть замедлил ход. На самом деле я замедлил его до полной остановки и посмотрел вверх на ее окно. Мне были видны ее волосы, поднятые на макушке, и ее лицо, освещенное монитором компьютера. Интересно, пользуется ли она какой-нибудь системой обмена мгновенными сообщениями и удастся ли мне найти ее таким образом.

Я начал мысленно считать и заставил себя уехать спустя три минуты. По крайней мере, я знал, что она была дома, и ее не третировал где-нибудь какой-то пьяный ублюдок. Я отправился домой. Стараясь избежать встречи с отцом, прихватил с собой бутылку воды и направился в свою комнату. Я запер дверь, поставил будильник на пять тридцать и переоделся в свободные штаны.

Устроившись на подушке и прокручивая в голове минувший день, я прислушался к звуку дыхания Румпель в момент, когда облизал свои губы и тихо с ней заговорил. Я рассматривал, как ее напряженные мышцы немного дернулись, когда произнес на уроке слово «оргазм».

Утро наступило слишком быстро.

Я натянул спортивные штаны, кроссовки для бега и вышел за дверь. Сделав растяжку и немного разогревшись, надел шагомер и начал пробежку. Было все еще темно, но, по крайней мере, не шел дождь, когда я пробегал мимо деревьев. Дойдя до дороги, я повернул налево и взял свой темп.

Румпель овладела моими мыслями.

На самом деле, это начинало меня раздражать по ряду причин. Даже если я и старался намного сильнее, чем когда-либо, она по-прежнему едва ли удостаивала меня ответом на заданные мной прямые вопросы.

И она что, продинамила меня? Со свиданием для исследования? Это в самом деле произошло?

Мой темп замедлился, поэтому я вновь набрал его, устроив спринтерский забег в течение минуты, прежде чем опять снизить скорость до своего нормального ритма. Я чувствовал, как струйка пота скользит вниз между лопаток. Дождя не было, но определенно была повышенная влажность. Я вытер лоб тыльной стороной ладони и продолжил пробежку.

Больше всего меня раздражало то, что я не знал, как поступить дальше. Обычно мне достаточно было появиться и улыбнуться, и чики выстраивались в очередь. Так было и сейчас – наглядный пример поведение Лизы и Люси прошлой ночью. Черт, да я наверно мог бы подойти к Хизер, когда Мика обнимал ее, и вновь утянуть за собой в раздевалку. Так что, черт возьми, что было не так с Румпель?

Я снова набрал скорость. Мои блуждающие мысли видимо влияли на мои ноги. Я подумал: «А что, если эта странная чика, Эми, знала, о чем говорила?» – но сразу же отмел эту мысль. Серьезно, это срабатывало со всеми другими, не так ли? Может, мне просто нужно лишь чуток поднажать.

Я вернулся домой с небольшим опозданием. Папа уже был на ногах и смотрел на меня, когда я вошел в дверь.

– Ты что, встал не вовремя? – выдал он.

– Я вышел за дверь в шесть, – ответил я.

– Дай сюда, – он протянул руку и схватил шагомер. – Ты на самом деле хочешь продемонстрировать футбольным агентам эти средние показатели? Хочешь, чтобы Уэйн Мессини увидел, что первую милю ты пробежал почти за шесть минут? Серьезно?

– Прости, – промямлил я. – Полагаю, я устал этим утром.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– Ни о чем вообще-то, – ответил я. Мне пришлось отвернуться, потому что врать ему в лицо было слишком сложно.

– О домашнем задании?

– Нет, правда, пап, – произнес я. – Я просто устал.

– Позанимайся дополнительно на велосипеде, – настаивал он. – Хочу, чтобы завтра твой средний показатель был ниже пяти тридцати.

– Хорошо.

– И завязывай с пиццей.

Я кивнул и пошел вниз по лестнице к велотренажеру, потом потягал гантели, после чего отправился на задний двор немного потренироваться в набивании мяча.

***

Я возился с галстуком-бабочкой, пока эта проклятая штуковина не встала ровно. На пиджаке было какое-то маленькое пятнышко, которое не отошло после сухой химчистки, но я надеялся, что никто этого не заметит. Я оглядел себя в зеркале, оценивающим взглядом пройдясь по моим непослушным, смазанным гелем волосам – обычного каштанового оттенка, короткими по бокам и чуть длиннее сверху. Я подстригся пару дней назад, поэтому выглядел более презентабельно, чем обычно. Мои орехового цвета глаза блестели в свете лампочек над раковиной.

Решив, что выгляжу так идеально, как планировал, я вышел в коридор и услышал, как папа ругается в главной ванной комнате.

– Помощь нужна? – спросил я, высунувшись из-за угла. Он стоял перед раковиной, чуть наклонившись вперед, и смотрел в зеркало, а его бабочка была намотана на запястье и пальцы. Его белокурые волосы идеально уложены, в отличие от моих. Он перевел на меня взгляд и сверкнул своими синими глазами.

– Да, черт побери! – рявкнул он. Затем вздохнул и стянул галстук-бабочку, прежде чем протянуть ее мне. Я разгладил ее и повязал вокруг его шеи. Его голос смягчился: – Я обычно носил те чертовщины, что на застежках.

– Да?

– Ага, пока… – он замолчал и сделал глубокий вдох. – Твоя мама сказала, что они «несолидные». Она все пыталась научить меня, но я никогда не мог повязать эти чертовы штуковины правильно.

Я постарался не встретиться с ним глазами или даже не дышать. Он не говорил о маме. Никогда.

– Она сказала, что будет помогать мне… – его голос задрожал.

– Я могу делать это, – сказал я, обернув один конец вокруг другого и продев в петлю. Он приподнял подбородок повыше.

– Да, и где ты блядь будешь в следующем году? – Его челюсти сжались, и я увидел, как его руки собрались в кулаки. Я постарался завязывать чуть быстрее. – Кто завяжет его для городского банкета, а?

– Если бы играл за «Саундерс», то я бы…

– Ты не будешь играть за гребаных «Саундерс»! – крикнул он. Я постарался отойти на шаг, но этого было недостаточно. Он толкнул меня в грудь, опрокинув на шкафчик ванной. Как только поясница соприкоснулась со шкафчиком, тело прострелила боль, и я поморщился. – Ты поедешь играть в футбол в Европу! «Реал Мессини»! Настоящий футбол!

Я начал продвигаться в сторону, чтобы выскочить за дверь, но он вновь толкнул меня. Я постарался сдержать мышцы, но меня начинало трясти.

– Может, если бы я не застрял с тобой, мне бы не пришлось делать его настолько значимым, – тихо прорычал он. – Но я бы ни за что не согласился на что-нибудь, что было бы удобным. Ты не согласишься ни на что, кроме самого лучшего, ты меня слышишь? Ты не согласишься ни на что, кроме как быть лучшим!

Я не ответил. Я понятия не имел, стоит это делать или нет, но был шанс, что если я отвечу, когда он этого не хочет, будет хуже, чем если я не отвечу, и ему придется переспросить.

– В любом случае, какая на хрен разница, – сказал он, выпрямившись и начав очищать со своего пиджака несуществующие ворсинки. – Будто ты бы вернулся сюда, даже если бы был неподалеку. Тебе небось не терпится свалить от меня.

– Я все равно буду приезжать домой, папа, – ответил тихо. Я ухватился за край шкафчика, хотя по-прежнему чувствовал дрожь в руках. – Если я буду в Европе, ты бы тоже мог туда переехать… или я бы мог…

– Убирайся на хрен отсюда, – перебил он. Не собираясь спорить, я быстро вышел за дверь в коридор. – Может, когда ты перестанешь путаться у меня под ногами, я наконец смогу кого-то найти, – услышал я его бормотание, выйдя из ванной. – Кому нужен парень с гребаным пацаном-подростком?

Я спустился на кухню и осторожно плеснул в лицо холодной воды, чтобы та не попала на смокинг, и постарался утихомирить дрожащие руки. Потер поясницу, которая немного ныла, и вновь пробежал ладонями по волосам.

Я расхаживал по кухне и поглядывал на часы. Мы должны были выйди из дома через четыре минуты, в противном случае опоздаем. Если бы мы опоздали… что ж, дерьмо. Я не хочу опаздывать. Только я собрался отправиться за ним, как услышал его шаги на лестнице.

– Пошли! – проорал он. – Надо выметаться, пока не опоздали!

Поездка в машине прошла в тишине, и когда мы подъехали к ратуше, там было огромное количество людей, поэтому я начал успокаиваться еще до того, как выбрался из машины. Я оглядел собравшихся: мелкие местные политиканы, люди из совета директоров больницы и попечительского совета школы – все были одеты в свои лучшие наряды, словно старались вновь пережить свой выпускной.

Пора играть роль, для которой мы были подобающе одеты.

Папа слегка приобнял меня за плечи и от души смеялся над пустяками, пока мы шли по тротуару и поднимались по лестнице к гигантским двойным парадным дверям. Он приветствовал всех улыбкой и короткой усмешкой, пожимал руки, целовал детей – и так все девять ярдов26. Несколько человек отметили взятый мной пенальти, на что он просиял и приобнял меня, говоря им, как был горд за меня.

Я старался не вздрогнуть, когда его рука коснулась синяка на моей пояснице.

– Ах, вот ты где, Грег! – Папа снова просиял. Его глаза горели ярче, чем светодиодные прожектора. Я посмотрел туда, куда был направлен его взгляд, и затаил дыхание.

Там был шериф Грег Скай в смокинге, а под руку с ним – Румпель, в светло-зеленом, мерцающем платье. Оно чрезвычайно изящно прикрывало ее от шеи до колен, и определенно было чертовски великолепным. Ее волосы были завиты и спускались локонами по плечам, а ткань платья струилась по рукам и телу, и казалось, будто сильный порыв ветра мог сорвать его.

Слава Богу, смокинг длинный, потому что некоторые части моего тела определенно все подмечали и старались приподняться, чтобы получше рассмотреть.

– Томас, ты помнишь Грега? – Папа улыбнулся, демонстрируя все свои зубы, я протянул руку и поприветствовал шерифа рукопожатием.

– Конечно, шериф Скай.

– А это моя дочь, Ники, – сказал шериф. – Она недавно переехала сюда, собирается закончить тут последний класс старшей школы. Она здесь всего неделю, но я уже рад, что она со мной. Совсем забыл вкус настоящей еды!

– Папа! – проворчала она себе под нос, но я мог думать только о том, как они с отцом сидят на кухне и вместе ужинают.

Я встретился с ней глазами.

Ники.

Я почувствовал, как уголок моего рта слегка приподнялся.

– Приятно познакомиться, Ники. – Папа протянул руку и на мгновение поднес костяшки ее пальцев к губам.

Очень плавно.

– Николь, – сказала она ему с улыбкой. – Я постоянно говорю папе, но он похоже считает, что мне по-прежнему десять, а не почти восемнадцать.

Папа рассмеялся, и шериф Скай присоединился к нему.

– Подростки, верно? – продолжал посмеиваться папа. – Что ж, Николь, это Томми.

Папа и шериф снова рассмеялись.

– Очень смешно, – я кивнул и посмотрел на Румпель… э-э… Николь… закатив глаза. – Никто не называл меня Томми, с тех пор как мне было четыре.

Она сжала губы, словно сдерживая ухмылку. Я наблюдал, как она прикусила нижнюю губу, когда я взял ее за руку и повторил действие моего отца.

– Рад познакомиться с вами, мисс Скай, – сказал я с улыбкой. Мои губы на мгновение скользнули по тыльной стороне ее ладони, и она явно не могла больше сдерживать смех – она буквально взорвалась от этого. Ее глаза округлились. Она быстро прикрыла рот рукой, когда несколько человек посмотрели в ее сторону.

– Николь… господи… – ее отец похлопал ее по спине. – Ты в порядке?

– Со мной все хорошо, папа, – подтвердила она. – Просто… ну, Томас и я ходим в один класс по биологии. Мы напарники в лабораторном проекте, так что мы уже знакомы.

– О, здорово! – произнес мой отец с улыбкой и еще больше просиял. – Томас, почему бы тебе не отвести Николь к прохладительным напиткам и может немного прогуляться по залу?

– С удовольствием, – ответил я и был полностью искренен. Глаза Николь вновь округлились, когда мой отец положил руку на плечо шерифа и повел того в сторону другой группы людей. Я подставил Николь свою руку. – Позволишь?

Ее глаза слегка сузились, но она приняла мое предложение.

– Не желаешь чего-нибудь выпить? – спросил я, когда мы подошли к банкетным столам. Николь держала меня под руку, едва касаясь ее. Я чувствовал головокружение. – Чай со льдом довольно хорош.

– Конечно, – она подняла на меня взгляд слегка прищуренных глаз. Я налил два стакана и повел ее на один из балконов. Придержал для нее дверь, и она прошла вперед, все еще поглядывая на меня с долей настороженности.

– Ты выглядишь крайне привлекательно этим вечером, – сказал я ей.

Глаза Николь на секунду расширились.

– Эм… спасибо, – ответила она и вновь бросила на меня странный взгляд. – Ты очень хорошо выглядишь в смокинге.

Я одарил ее полуулыбкой.

– Благодарю. Я ношу его лишь на этот банкет и случайные свадьбы.

– И настоящая бабочка? – отметила она. – Ты хоть знаешь, как ее завязывать?

В голове пронеслась перепалка с папой до нашего приезда сюда. Я позволил ей прокрутиться у меня в голове, потому что порой мои попытки откинуть эти мысли были слишком утомительными.

– Знаю.

– Это, вроде как, круто.

– Мама настояла, чтобы я научился это делать, – непроизвольно ляпнул я и тут же пожелал взять слова обратно.

– Так твоя мама сегодня здесь? – спросила Николь, сделав глоток своего чая.

На секунду я напрягся. Горло сдавило. Я не привык, чтобы кто-то о ней спрашивал. Мы жили в таком маленьком городке, и все знали эту историю, так что меня никогда не спрашивали об этом.

– Эм… нет… эм… моя мама умерла.

– Ох, черт! – Николь фыркнула чаем и постаралась стереть стекающие по подбородку капли. Я не смог сдержать слабой улыбки, когда она вытирала свое лицо и платье, стараясь стряхнуть влагу, и одновременно с этим проливая напиток еще больше, так как пыталась не уронить стакан. – Мне так жаль, Томас! Я понятия не имела!

– Все в порядке, – ответил я. Ее сумбурный вид разрядил обстановку, но я не смог полностью остановить тягостные воспоминания. – Это было давно.

– Тем не менее… мне действительно жаль. – Она вытерла жидкость с передней части платья. Пару минут мы просто стояли в неловкой тишине и смотрели на реку, прильнув к балконным перилам. Мой разум работал на предельной скорости, стараясь определить, как мне следует поступить в данной ситуации. Какой была моя роль? Каковы были мои реплики? Должен ли я сказать ей больше?

Я не мог продолжать держать это в себе, и, в конце концов, та небольшая часть, что переполняла меня, выплеснулась наружу:

– Была авария, – сказал я. Я не мог назвать это несчастным случаем. Если бы не я, то ничего бы не произошло, так что это не было гребаным несчастным случаем. – Мне тогда было двенадцать.

– Что произошло? – тихо спросила она.

Это слишком.

Потянувшись вниз и ухватившись за перила, чтобы успокоить руки, я взглянул на реку. Я весь внутренне напрягся, стараясь избежать подступающие воспоминания – буквально выдавливая их из своей головы, пока виски не начали пульсировать.

– Прости, – сказала Николь. – Тебе не обязательно об этом говорить.

Я сглотнул сквозь сдавленное горло. Я не хотел думать об этом – не хотел ворошить воспоминания – но все еще хотел, чтобы она знала. Не знал, почему хотел, чтобы она знала, но именно так и было.

– Она врезалась в дерево, – сказал я сквозь стиснутые зубы. Я не смотрел на нее, продолжал пристально таращиться на воду и слушать, как она шумит среди камней. Моя голова пульсировала, но попытка вытеснить эти воспоминания из сознания была мучительной.

Я почувствовал холодное прикосновение к своей руке и опустил взгляд – пальцы Николь медленно пробегали вверх и вниз по моему предплечью. Мои мышцы напряглись и затвердели, пока сжимал перила. Но когда она прикоснулась ко мне, мой захват ослаб, и я начал расслабляться. Я наблюдал, как ее тонкие пальцы скользили по волоскам на моей руке.

– Я не хочу вмешиваться, – прозвучал ее мягкий голос, словно песня. Я слегка покачал головой не в силах найти подходящих слов. Она, должно быть, неправильно поняла, потому что отдернула руку, нервно прижав ее к боку.

Я не хотел, чтобы она убирала ее от меня.

Мне хотелось, чтобы она снова ко мне прикоснулась, потому что боль в моей голове прошла, а воспоминания перестали пытаться вырываться наружу. Мне хотелось прикоснуться к ней, чтобы узнать, была ли ее кожа действительно такой же мягкой, какой выглядела. Я хотел ощутить прохладу ее рук, все еще влажных от капель конденсата с стакана, что она держала, контрастирующими с теплотой ее тела.

В помещении зазвучала музыка, и пары начали выходить на танцпол.

– Не хочешь потанцевать? – вдруг спросил я.

– Потанцевать? – она отступила на шаг. – Оу… я не танцую.

– Почему нет?

– Эм… Я не умею? – Ее слова прозвучали как вопрос.

– Тебе не нужно уметь, – сказал ей. – Я покажу тебе.

– Не думаю, что…

– Пожалуйста, – попросил я, протянув руку. Я просто хотел еще раз к ней прикоснуться… лишь на пару минут.

– Ладно, – наконец ответила она, вложив свою руку в мою. Я повел ее на танцпол и положил руку ей на талию.

– Положи руку мне на плечо, – попросил я и она подчинилась. Я взял ее за руку, ощущая прохладу пальцев. – Вот так.

Поначалу она была напряжена, немного спотыкалась, но это длилось лишь пару тактов, пока она не расслабилась, позволив мне вести, и стала выглядеть потрясающе грациозно, когда я кружил ее в танце. Она улыбнулась мне, а затем ее глаза резко потемнели.

– В чем дело, Мэлоун? – вдруг спросила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду… ты тот же парень, которого я видела в школе?

– Ну… да, разумеется! – рассмеялся я.

– Ты взрываешь мой мозг, – пробормотала она.

– Прости, что? – переспросил я.

– В школе ты полный придурок, – выдала она.

Я рассмеялся.

– Не сдерживайся, – посоветовал я, – а то заработаешь язву.

– На поле ты задница.

– Это совершенно другой костюм, – не задумываясь, ответил я.

– Костюм? – Николь на довольно долгий период прекратила свою тираду, чтобы посмотреть на меня снизу-вверх из-под бровей.

Я опустил глаза и похлопал большим пальцем по отвороту пиджака моего смокинга.

– И это тоже совершенно другой костюм – он отличается от униформы моей команды, – объяснил я.

– Так что, – воскликнула она, – ты становишься совершенно другим человеком, потому что ты в другом… костюме?

Слова Жака самовольно сорвались с языка:

– Весь мир – театр, Румпель, – сказал я и подмигнул.

– В нем женщины, мужчины – все актеры, – продолжила она, улыбнулась и приподняла брови.

Я закружил ее на месте в медленном темпе, а затем вновь прижал к себе ближе.

– У них свои есть выходы, уходы, – процитировал я. – И каждый не одну играет роль27.

Ее улыбка стала шире, и она была потрясающей. Мою грудь сдавило, дышать стало труднее. Я сбился с шага в танце.

Я хотел ее узнать.

Хотел, чтобы она узнала меня.

Не того придурка со школы.

Не парня в смокинге.

Не вратаря на поле.

Просто меня.

Но я не знал, кем я был.

Мои мысли разгоняются с бешеной скоростью, идея о том, чтобы проводить с ней больше времени и просто… разговаривать становилась все более и более привлекательной. Но в то же время она пугала меня. Я могу представить себя, рассказывающем о многом Николь – возможно, даже слишком многом. Что она подумает о моих рисунках? Нравится ли ей классическая музыка? Подумает ли она, что все это лишь дурацкая трата времени? А что если она узнает, какой бардак творится в моей голове? Она уже думала, что я задница, и я в принципе не могу отрицать, как это определение мне подходит – уж точно я не был благоухающей розой. Что бы она подумала, если бы знала, что даже собственный отец терпеть меня не мог? Что если бы она узнала, почему он так сильно меня ненавидел?

Что бы она подумала, если бы узнала, что я убил собственную мать?

В пьесе Шекспира «Венецианский купец» Ланчелот сказал: «но истины не утаить». Так или иначе, мне нужно будет держать ее в неведении о том, каким ужасным я был на самом деле.

Ну и как мне это сделать?

 

Глава пятая

 

ХУЛИГАНЫ

– Собираешься сорвать вишенку28 с этой малышки? – спросил папа по дороге с банкета.

– Блядь, да, – ответил я на автомате.

– Черт, – рассмеялся папа. – Это реально выбесит ее отца.

– Хех, – слегка улыбнулся я и облизал губы. – Вот именно.

– Что ж, возьми ее в оборот, чтобы она делала за тебя задание по биологии, – сказал папа. – Ты не должен терять концентрацию, но чуть приструни ее, если потребуется. Грег все талдычил, какая она смышленая, так что, если правильно все разыграешь, может она позаботится и о других твоих домашних заданиях.

– Да, это было бы здорово, – сказал я и кивнул в подтверждение, в то время как в голове вновь прокручивал каждый проведенный с ней момент.

Вот она в капюшоне позади моих ворот.

Тепло ее прикосновения, когда я врезался в нее, и глубина голубых глаз, когда она посмотрела на меня.

Как пыталась не обращать на меня внимания на уроке.

Запах ее волос, когда я склонился к ней поближе и спросил, не мокрая ли она.

Тот недоверчивый взгляд, когда я придержал дверь и пригласил ее на танец.

– Просто продолжай концентрироваться на важных вещах, сын, – сказал папа. – Ты же знаешь какие они, эти вишенки. Если она станет приставучей или типа того, порви с ней, прежде чем она станет отвлекающим фактором.

– Я не позволяю надоедать мне, – услышал я собственный ответ, – но маленькая вишенка звучит аппетитно.

– Чертовски верно. – Папа слегка усмехнулся, но больше не упоминал Николь.

К счастью.

Я чуть расслабился, похоже, папа был в хорошем настроении. Когда мы добрались до дома, было уже довольно поздно, поэтому я направился прямиком в кровать просматривать события прошедшего дня. Закрыл глаза и почувствовал холодок от ее гладких пальцев, обхвативших мое плечо. Я чувствовал ее сопротивление, и как она расслабилась в конечном итоге, позволяя мне вести ее на танцполе. Я видел ее улыбку и чувствовал слабый запах каких-то духов… аромат цветов или трав… я не был уверен, пока по прошествии некоторого времени не вернулся к этому.

Сирень.

Мама посадила куст у нашего старого дома.

Я открыл глаза и потянулся рукой через кровать вниз к тумбочке. Вытащил этюдник и начал рисовать. Сначала появилась часть ее головы, чуть склоненная на бок, открывая мне вид на шею, когда я держал ее в соответствующей позиции для вальса. Ее локоны, плавно ниспадающие по плечам, в момент, когда она кружилась в танце. Конечно же, зубки, легонько прикусывающие ее нижнюю губу, когда она посмотрела на меня в ожидании.

Я рисовал, не прерываясь, пока не пришло время для утренней пробежки.

Во время бега я поднажал… конкретно. Проверил время – средний показатель пять минут сорок секунд за милю. Отлично. Я старался не закрывать глаза, пока завтракал хлопьями и пытался определить настроение папы. Он взглянул на мой шагомер и кивнул мне, по крайней мере, это было хорошо.

– Я еду в больницу, – сказал он. – Скорее всего, вернусь поздно.

– Не проблема, – ответил я.

– Ты утром позанимался с весом?

– Сегодня у меня свободный день, – сказал я. – Никаких силовых до завтра.

– Ах, да. – Он проворчал что-то еще, но я не расслышал что. И не собирался переспрашивать.

После его ухода, я запустил стирку и отправился в магазин. Скидка на хризантемы пока еще не закончилась, и я купил два горшка. Проезжая мимо дома Николь, заметил, что не было ни внедорожника ее отца, ни ее машины, так что я оставил один горшок с цветком на крыльце и отправился домой.

Спустя пару часов игры в «ФИФА 2013» на приставке «Wii»29 и нескольких загрузок стирки, я сделал домашку и, наконец, вновь подумал о проекте по биологии. Интересно, Николь действительно ждала меня в библиотеке, и я просто разминулся с ней, или она и в самом деле нарочно меня продинамила. Я не додумался спросить ее об этом прошлым вечером. Достав ноутбук, начал поиски интересных организмов. Был соблазн задать в поиске «оргазмы», но я сдержался. Позвоночные были скучными, поэтому сразу их отбросил. Может, лучше что-нибудь странное, вроде эвглены30 или морских огурцов, ну или типа того. Задумавшись о том, чего бы пожелала использовать Румпель в качестве объекта для исследования, я осознал, что у меня даже нет ее номера телефона.

Это нужно было исправить.

Я достал мобилу и набрал номер.

– Что случилось, Томас?

– Эй, мне нужна кое-какая информация, – сказал я. – У шерифа Скай есть дочь по имени Николь. Мне нужен ее номер телефона и любые онлайн аккаунты, которые сможешь найти: Твиттер, Фейсбук – не важно.

– Конечно.

Я отключил телефон с улыбкой.

Да, конечно же, я мог просто спросить ее, но она могла отказаться и не сказать. Черт, я не мог даже имени у нее выпытать, так что шанс узнать что-то более личное был равен нулю.

Я отправился в кровать до прихода папы, проснулся для утренней пробежки, после чего приготовился к школе. Я выехал пораньше, чтобы поехать по длинному маршруту, который пролегал мимо дома Румпель. Обычно, к тому моменту, когда я проезжал мимо, она либо садилась в свою машину или уже уезжала. На этот раз она сидела на месте водителя и стучала своим маленьким кулачком по приборной панели.

Котенок на стероидах – нечто, чего я не мог пропустить.

Я повернул свой джип и припарковался на ее подъездной дорожке. Она подняла на меня взгляд и сузила глаза, открыла дверцу и выбралась из своей машины. Я не смог удержаться, чтобы не отметить про себя, как красиво на ней смотрелись джинсы в обтяжку, и пожелать, чтобы погода была чуть теплей, тогда она не была бы с длинными рукавами. Я заглушил мотор и вышел из машины.

– У тебя проблемы с этим куском дерьма, Румпель?

– Мило, – ответила она с усмешкой. – Она не заводится.

– Нужна помощь?

– Да, если можешь.

Я обошел машину, приблизился к капоту и открыл его, немного осмотрелся, прежде чем понял, что чертова крышка сама зафиксировалась в открытом положении и не предусматривала одну из тех маленьких палок, чтобы удерживать ее. Я заглянул внутрь, гадая, что за хреновины располагались внутри этого дерьма и с какой целью.

– Попробуй завести, – предложил я.

Она вновь села в машину и повернула ключ. Колымага издала много шума, но, похоже, ничего не изменилось. Я ткнул в большую круглую металлическую штуковину в середине.

– Попробуй еще раз! – крикнул я. Никакой разницы. – Погоди. Сейчас кое-что попробую.

Я осмотрелся и обнаружил маленькую круглую детальку, за которую можно потянуть. Вылезла палка, вся в дерьме и засаленная, поэтому я подумал, что с ней все в порядке. Я обнаружил ремень, который выглядел не сильно затянутым, но из всего, что я знал – это что он таким и должен быть. Там была большая штука, похожая на блок, с двумя болтами на верхушке, которая, как мне показалось, должна быть аккумулятором. Может, он сдох?

Блядь, если бы я знал.

– Ладно, Румпель! – выкрикнул я. – Попробуй еще разок!

Она попыталась, но ничего не произошло.

Я снова начал ковыряться и услышал, как открываясь и закрываясь, хлопнула дверца машины.

– Как думаешь, что это может быть? – спросила она, заглядывая мне через плечо.

– Может быть несколько причин, – ответил я, постукивая себе по подбородку. Я повернул к ней голову и улыбнулся, когда увидел, как она закусила губу. – Возможно, сдох аккумулятор. – Я указал на штуку в виде блока. – Или засорился топливный суппорт. Может быть, свечи зажигания или это… – Я указал на большую круглую металлическую фиговину. – Она неправильно крутится.

– А что это? – спросила она.

– Ах, это… эм… коллектор судьбы31.

Ее глаза вновь сузились, а потом губы дернулись, прежде чем она разразилась смехом.

– Коллектор судьбы? – взвизгнула она. – Томас Мэлоун! Ты вообще хоть что-нибудь понимаешь в автомобилях?

– Ну... нет... – признался ей, – Но это Хендай!

– Ты знаешь что-нибудь о Хендай?

Я больше не мог сдерживаться и тоже рассмеялся.

– Я ни хрена о них не знаю, – признал я.

– Ты негодяй! – крикнула она, шлепнув меня по плечу.

– Сожалею, – я пожал плечами, хотя и не чувствовал этого. Абсолютно.

– Мы проторчали тут уже пятнадцать минут! – воскликнула она. – Я опоздаю в школу.

– Скорее всего. – Я постарался сдержать смех, но безуспешно.

– Ты такая задница, – сказала она, продолжая немного улыбаться.

– Тебя подбросить? – спросил ее, воздержавшись от того, чтобы добавить «на моем члене».

– Не думаю, что у меня есть выбор, – ответила она. – Только прихвачу свою школьную сумку.

Я еле сдерживал себя, чтобы не запрыгать на месте, сидя в своей машине и ожидая ее. Определенно буду придерживаться ограничения скорости во время этой поездки. Мне хотелось провести с ней как можно больше времени, а чем больше времени я мог бы провести с ней наедине, тем лучше. Я бы мог продолжить в том же духе, и она в итоге влюбилась бы в меня. У нее нет шансов против шарма Мэлоуна.

– Какое твое любимое число? – спросил я, убийственно медленно съезжая с ее подъездной дорожки и ползя со скоростью двадцать четыре мили в час32.

– Хм... серьезно? – Она взглянула на меня с озадаченным выражением лица.

– Да.

– А что?

– Я решил, что это нечто из серии «узнать-тебя-получше», – ответил я.

– Разве тогда ты не должен был спросить мой любимый цвет? – выдала она наконец.

– Неа, – я пожал плечами. – Я предпочитаю цифры.

– Восемь, – произнесла она.

– Восемь? – повторил я. – Это странное любимое число.

– Вовсе нет, – парировала она. – Оно очень симметричное.

Я не мог с этим поспорить, но все же – восемь?

– А какая музыка тебе нравится?

– Много разных направлений, – сказала она. – Мне нравятся некоторые модные вещи, но я также люблю джаз и классический рок. В основном слушаю тяжелый металл.

Интересно.

Я продолжал засыпать ее вопросами всю дорогу до школы, стараясь узнать ее. Я не особо в этом преуспел, пока, уже заезжая на школьную парковку, не спросил о ее любимом цветке.

Она полностью развернулась ко мне всем корпусом и взглянула одновременно и с любопытством, и с обвинением.

– Хризантемы, – сказала она прямо.

Я сжал губы, стараясь скрыть улыбку.

– Правда? – спросил я. – А почему?

– Ну, это очень волшебные цветы, – ответила она с тем же выражением лица, пока я парковался и выключал двигатель.

– Волшебные?

– Да, – кивнула она. – Они просто появляются из ниоткуда.

– Неужели?

– Да.

– Интересно.

– И я так думаю.

– Мы опоздали на первый звонок, – сказал я, выскакивая из машины и сгребая с заднего сиденья свою школьную сумку. Уверен, что она сказала что-то еще себе под нос, но я уловил лишь слово «уклонился».

– Какой у тебя первый урок?

– История, – ответила Николь.

– Ну, ты пропустила уже половину урока, – улыбнулся я.

– А какой урок пропускаешь ты?

– Тригонометрию, – ответил я.

– А ты сможешь наверстать? – спросила она.

– Без проблем, –рассмеялся я.

Она взглянула на меня со странным выражением лица, прежде чем вновь отвести взгляд.

– Что ж, надеюсь, я пропустила не слишком много, – сказала она и ускорила шаг. – Увидимся на биологии!

– Ах, да! – воскликнул я, ускорившись в свою очередь, чтобы поспеть за ней. – Какого хрена ты смоталась в прошлую пятницу? Мы делаем этот проект или нет?

Она сбавила темп и искоса посмотрела на меня.

– Что-то не чувствуется, будто ты должен беспокоиться из-за этого, – сказала она. – Если хочешь, можем встретиться в библиотеке после школы.

– У меня силовые тренировки.

– Долго?

– Буквально полчаса.

– Я еще буду там.

– Обещаешь? – спросил я.

– Обещаю, – улыбнулась она.

– Ладно. – Я улыбнулся в ответ, когда она свернула вниз по коридору. – Позже увидимся! – выкрикнул я.

Она помахала рукой и продолжила идти.

Тем утром занятия проходили мучительно медленно.

Когда наконец наступило время обеда, я подскочил со стула и схватил свой ланч из шкафчика. Зайдя в столовую, приметил отчаянно махавших мне руками Мику и Джереми. Они сидели за одним столом с половиной основного состава команды. Прихватив «Gatorade», я направился к ним.

– Хэй, Ти. Ты трахнул Хизер, верно? – спросил Фрэнки Роланд, один из полузащитников команды.

Я ухмыльнулся, закатил глаза и кивнул.

– Да, – признал я, плюхнувшись на стул рядом с Джереми. – И что?

– Томас трахнул каждую чирлидершу в команде, – выплюнул Робин.

– Ревнуешь, – парировал я. – Кроме того, это не правда. Некоторые из них мне лишь отсосали.

– Но ты трахнул Лоунс, верно? – перепроверил Фрэнки.

– Ты хочешь, чтобы я нарисовал тебе гребаную картинку? – бросил я в ответ. – Мой член, ее влагалище. Сперма повсюду!

Я поднял руки и развел в стороны – мой жест вызвал резкий гогот. Откинувшись на спинку стула, пока его передние ножки не оторвались от пола, я опрокинул бутылку «Gatorade».

– Так, Кловасу нужен совет, – сказал Джереми, по-прежнему продолжая смеяться. Клинт тоже посмеивался. – Она пригласила его на танцы, и он хочет каких-то действий!

В течение порядка тридцати секунд вся группа опустилась до хулиганского мышления. Я был удивлен, что им не пришло в голову начать битву едой или по крайней мере перевернуть парочку столов. Джереми встал на стул и начал манипуляции бедрами вперед-назад вместе с какими-то бестолковыми движениями руками. Фрэнки стал издавать звуки, которые были у него – или возможно не были – попыткой к пению.

– Боу чика боу-воу!

– Вы, парни, ох-как-сильно-помогли! – заныл Кловас.

– Я же сказал, тебе не стоит об этом беспокоиться, – сказал Клинт. – Если она пригласила тебя, то ты в деле.

– Ты тоже ее трахнул? – спросил Джереми у Клинта.

– Конечно – ответил Клинт, пожав плечами. – Мэлоун тут не единственный засранец, который трахается.

– Ага, – сказал я, потянувшись и ткнув Клинта в предплечье, – но когда я ее трахнул, она все еще была узкой. А тебе достался товар второго сорта.

– Третьего! – сказал Пол, занимая за столом один из свободных стульев. Ситуация начала походить на обычную вечеринку. – Она досталась мне спустя две недели за «Томас не разговаривает со мной, после того как сорвал мою вишенку»!

– Эй, так у меня получилось с Кристал! – рассмеялся Клинт. – Я позволил ей поплакаться мне в жилетку, после чего показал ей один из моих «особых трюков».

Он поиграл бровями.

– Лоунс уже перетрахалась с половиной команды, – отметил Джереми. Все еще стоя на своем стуле, он склонился и начал постукивать народ по головам, будто мы играли «утка-утка-гусь».

– Только половину? – рассмеялся Мика. – Я думал, она успела перепихнуться уже со всеми нами! В порядке наших номеров!

Над этим я рассмеялся. На моем джерси был «первый» номер, у Пола «второй», а у Клинта – «третий».

– Кто? – держа поднос с едой, к нам подошел новенький паренек, Тони, и завис рядом с тем местом, где сидел я, прежде чем пройти к противоположной стороне стола. Он плюхнулся на стул прямо напротив меня.

– Хизер Лоунс, – сказал Фрэнки. – Она, наверное, будет твоей первой дыркой.

Тони уставился на него.

– Вы, парни, больные, – произнес он, качая головой, и начал ковыряться, чтобы открыть банку Кока-колы.

– Неа, он не хочет ее, – сказал я. – Тони до сих пор тоскует по моему члену.

Его злые глаза переключились на меня.

– Все хорошо, малыш, – сказал я мягким, убедительным тоном. Потянулся и погладил его по руке. – Знаю, передо мной трудно устоять. Если хочешь, просто залезь под стол и отсоси мне. Никто тебя не увидит.

Последовавший за этим всеобщий гогот разнесся по кафетерию. Один из учителей прикрикнул на нас, чтобы мы были потише. Я обернулся через плечо, чтобы посмотреть кто это был и встретился с устремленным на меня в упор взглядом глубоких, прекрасных голубых глаз.

Ай, к черту все!

Румпель сидела примерно в трех футах позади меня, почти полностью развернувшись на своем стуле в ту сторону, где был я. Она встала, схватила свой поднос и, не оглядываясь, вышла из кафетерия. Мне стало интересно, что она услышала. Дерьмо! Она могла бы все слышать.

Судя по выражению ее лица, скорее всего так и было.

На ум пришли слова Шекспира: «Дивлюсь, как можно доверять друг другу!33»

Я подумывал о том, чтобы встать и пойти за ней, чтобы объяснить, что это был простой треп, но мне не представилась такая возможность.

– У новенькой чики отличная задница, да, Мэлоун?

Я почувствовал себя немного напряженным. Хотя, то был Джереми, поэтому я позволил сойти этому с рук.

– Да, так и есть, – сказал я тихо, не глядя на него, но мне показалось, что до меня донесся его резкий выдох через нос.

– Я бы с этой задницей провернул пару штучек… – присвистнул Фрэнки.

– Что? – сорвался я, развернув голову. Он не смотрел на меня – он был слишком занят, наблюдая, как удаляется Николь.

– У нее такие бедра, которые просто знаешь, что будут крепко тебя обнимать.

Мой стул грохнулся на пол, а секунду спустя я уже перемахнул через стол и выбивал дерьмо из этого ублюдка. Я слышал, как вокруг меня кричал народ, включая Фрэнки, но не обращал на это никакого внимания. Кто-то схватил меня сзади за руку и начал оттаскивать от него, так что вместо этого я пнул Фрэнки в голень.

– Господи, Томас! – прорычал Джереми, отдергивая меня прочь. – Блин, успокойся!

Он продолжал оттаскивать меня, пока я не переставая пинал Фрэнки.

– Держись, блядь, от нее подальше, ты меня слышишь? – крикнул я ему.

– Черт! Да! Я тебя слышу! – проорал в ответ Фрэнки, держась за свой окровавленный нос. Он посмотрел на меня. – Я не знал, что ты интересуешься ей, Том, клянусь. Я ничего такого не имел в виду!

– Не смей к ней, блядь, прикасаться! – вновь крикнул я. – Не смей никогда, блядь, ее даже трогать!

– Ну же, Томас, – Джереми усилил свою хватку на обеих моих руках. – Пойдем, погоняем мяч на поле. Чувствую, сегодня мне повезет.

Я позволил ему утащить меня из столовой в раздевалку. Машинально надел тренировочную джерси и шорты. Я не мог думать. Знал, что некоторые из способов Фрэнки закадрить какую-нибудь чику, были менее разборчивыми даже по моим стандартам. Хуже того, в моей голове непрерывно возникали образы того, как Румпель обхватывает ногами Фрэнки, от чего мне хотелось вернуться и закончить надирать ему задницу.

На промозглом, грязном поле Джереми забрасывал меня штрафными ударами до тех пор, пока все, что мне оставалось делать – это сосредоточиться на обороне. Этот засранец порой мог вложить в удар довольно серьезную силу, и я определенно заработал бы себе синяки прежде, чем мы бы закончили. Он в очередной раз бил с близкого расстояния, я принял мяч на грудь, обхватив его и держа так, пока не добежал до края штрафной площадки и вновь не бросил ему.

– Так, – сказал Джереми, бросая мяч на землю и начав готовиться к следующему удару, – не хочешь объяснить мне, что это за хрень была в столовой?

– Не понимаю, что за хрень ты несешь, – ответил я, перекатываясь со ступни на пятку, ожидая броска. Наблюдал за мышцами его ног, но не похоже, что он собирался бить. Я оставался на позиции.

– Чувак, ты вышел из себя.

– И что? – огрызнулся я. Похоже, будто защищаюсь, и я знал это. – Не хочу, чтобы кто-то охотился за девчонкой, которую хочу я. И уж точно не до тех пор, пока сам не откушу от нее кусочек.

Слетевшие с моих губ слова звучали неправильно. Они довольно легко вырвались из меня, потому что я уже говорил так прежде, но они не казались правильными.

Джереми сделал шаг назад и приготовился бить.

– Томас, когда в прошлом году мы с тобой одновременно охаживали Рейчел, ты такого не делал.

Его нога соприкоснулась с мячом, посылая тот в дальний нижний левый угол. Я прыгнул за ним, достаточно сильно дотянулся до него пальцами, чтобы сбить траекторию влево от сетки, но в итоге угодил в чертову лужу перед воротами.

– Дерьмо! – я был весь в грязи.

Джереми рассмеялся. Он подошел и протянул мне руку. Я принял ее, и он поднял меня.

– Идеальный удар, – сказал он, – даже если гола не было!

– Мило, – ответил я, вытирая руки об шорты в попытке хоть немного избавиться от грязи.

– Серьезно, – продолжил Джереми, явно не собираясь сдаваться. – Когда я сказал, что хочу с ней большего, ты просто пожал плечами и отступил. Думаю, ты даже сказал ей отвалить и оставить тебя в покое. Так что там с Николь?

– Ничего, – сказал я. – Просто не хочу, чтобы Фрэнки испоганил мой план.

– Так вот в чем дело? – Джереми приподнял брови и искоса глянул на меня. – План?

Мы отправились назад в здание. Я тренировал финты с мячом, держа его на расстоянии пяти футов перед собой.

– Признай это, – произнес Джереми.

– Признать что?

– Тебе нравится новенькая.

– У нее и правда классная задница, – ответил я.

– А потом ты будешь носить ей цветы.

– Пошел ты. – В голове всплыли картинки хризантем. Джереми рассмеялся, так что я бросил в него ком грязи. – Засранец.

Не важно, что еще произойдет, но не было никаких вариантов, чтобы я позволил какому-нибудь уебку из моей команды приблизиться к моей Румпель. Каждый из них будет относиться к ней как к дерьму, а я не собирался этого допускать.

Я знал, что не должен был позволять комментариям других о Румпель докучать мне, но принимая душ, мне никак не удавалось от них избавиться. Пришлось целую вечность вымывать всю грязь из волос, из-за чего опоздал на биологию. Подходя к кабинету, я немного нервничал, поэтому чуть замешкался перед входной дверью. Сделал глубокий вдох, и только после этого вошел и направился к своему месту. Николь вообще не смотрела на меня, а когда я взглянул на нее, то подметил, как напряжена ее челюсть, а взгляд тяжелый и непроницаемый. Бачер продолжал бубнить, в чем именно заключается «жизнь», а Николь делала многочисленные пометки ручкой. Я попытался дотянуться и выхватить ее, но она увернулась.

– Не трогай меня! – прорычала она себе под нос.

Я отступил, не зная, что сказать. Она опять не смотрела на меня, а по окончании занятия, практически сорвалась со своего места.

Я рванул за ней.

– Эй, Румпель!

– Не называй меня так! – огрызнулась она, продолжая идти так быстро, как только могла, в сторону спортзала. Я догнал и подстроился под ее шаг.

– Я же увижу тебя в библиотеке после занятий, верно?

– Нет.

Черт.

– Почему нет? – Как только я задал этот вопрос, понял, что мне стоило держать свой рот на замке.

– Потому что ты самый большой придурок, с которым я когда-либо имела несчастье столкнуться!

Черт снова.

– Нам нужно работать над проектом, – напомнил я, стараясь воззвать к ее натуре ученого.

– Мне нужно работать над проектом, – исправила она. – А ты можешь отправляться и валяться в грязи со своими друзьями-мудаками!

– Это командный проект.

Она остановилась прямо перед входом в класс математики и перевела на меня взгляд.

– Послушай, Мэлоун, – сказала она ядовито. – Я знаю, как обстоят дела со спортсменами. Ты ни черта не делаешь, но все равно получаешь «А», потому что ты звездный игрок. Все ясно. Тебе не нужно со мной притворяться. Я знаю, что ты вообще не собираешься заниматься этой работой, и нет смысла в том, что ты появляешься лишь для вида. Обещаю, я добавлю твое имя на титульный лист.

– Эй! – Я протянул руку и схватил ее за предплечье, но тут же отпустил, когда она – в буквальном смысле – зарычала на меня. – Я сам делаю свои задания!

– Ой, плевать! – Она отступила на шаг и закатила глаза. – Ты каждый день опаздываешь на занятие, но Бачер ничего не говорит. Ты не делаешь заметки – ты даже гребаного карандаша не носишь!

Услышав от нее слово «гребаный» я на пару секунд оторопел, пришлось мысленно проиграть остальную часть ею сказанного.

– Тебя, очевидно, ничего не заботит кроме футбола и перепихона. Что ж, я не заинтересована, Мэлоун! Не знаю, что и кому ты пытаешься доказать, но держись от меня подальше!

Я с трудом сглотнул, но любые слова, которые могли бы что-то изменить, просто не формировались в моей голове. Я не мог даже вспомнить никакую цитату гребанного Шекспира. Вместо этого я отчаянно продолжил:

– Тебя все еще нужно подвезти домой, – сказал я тихо. С надеждой.

– Меня отвезут домой, – рявкнула она. – Моя подруга, Хизер.

С этими словами она зашла в кабинет математики и захлопнула дверь перед моим носом.

Долгое время я просто стоял там и пялился на закрытую дверь. Эта сцена проигрывалась в моей голове снова, и снова, и снова. Пытался придумать, что сказать ей, когда она выйдет оттуда, но ничего не мог сообразить. Я понятия не имел, что сказать. Каждый раз, услышав в голове ее слова, я чувствовал, будто меня бьют в живот.

Нет, это было хуже. Меня били в живот и я бы предпочел удар вместо этого.

– Мэлоун! – я повернул голову к идущему ко мне по коридору Клинту. – Тебя ищет тренер!

Я отступил на пару шагов назад, прежде чем последовать за Клинтом в раздевалку, натянуть свою запачканную майку и отправиться на поле. Тренер орал на меня за драку с Фрэнки, на что я ответил, что если бы Фрэнки научился держать свой рот на замке, мне бы не пришлось начищать ему морду. Он требовал детали, поэтому я сказал, чтобы он на хрен забыл об этом. Он указал, чтобы я не играл грубо на поле. Я ответил, «пусть поцелует меня в зад».

Тренировка была... напряженной.

После нее я отправился в библиотеку, даже не приняв душ… просто на всякий случай.

Ее там не было.

Я потер, ноющие от продолжающейся бесконечно прокручиваться в голове сцены, виски. По-прежнему не имею понятия, что я могу сделать, чтобы исправить ситуацию.

У Гамлета были свои заморочки, но даже Шекспир вынудил его спросить: «Где теперь твои шутки?34» Так или иначе, я понимал, что мне не удастся исправить все, отделавшись лишь шуткой.

Ну и как теперь я собирался вынудить ее вновь со мной разговаривать?

 

Глава шестая

 

ПОМОЩЬ

Телефон зазвонил, как только я сел в машину. Вытащил его из футбольной сумки и ответил:

— Что?

— Я добыл тебе ту информацию.

Блядь, ну охрененно. Слишком поздно.

— Мобильный с кодом региона Миннесота. Смысл есть?

— Да, есть. — Какого черта? Я откопал в бардачке ручку и нашел квитанцию, чтобы написать на центральной консоли.

— Окей, нет Твиттера или Фейсбука, но нашел два аккаунта в IM-системах35 быстрых сообщений — один в Gtalk, а второй в AIM36. Похоже, что AIM-аккаунтом не пользовались долгое время. Хотя в Gtalk она заходит регулярно.

— Полезная инфа.

— Я отправил на твою почту кое-что, что может быть также полезным.

— О, да?

— Да. Дай знать если будут проблемы с запуском.

— Окей.

Он оттарабанил номер телефона и данные аккаунтов в IM-системах, я все записал.

— Все ясно.

— Удачи!

Да уж, она мне потребуется.

Приехав домой, поел. Папа был в гостиной, и я избегал его как чумы, что будет продолжаться по крайней мере ближайшую неделю. Он даже не замечал меня, и я гадал, начал ли он уже пить. Он явно не пошел на работу, так как торчал в том же халате, что был на нем, когда я уезжал в школу. Я пробрался в свою комнату, немного поделал домашку, после чего сел за ноутбук. Открыл свою почту и нашел нужное письмо. В нем была ссылка на программку, которую я перенес на рабочий стол и кликнул на неё дважды. Появилось окно с запросом номера IM-аккаунта.

Я ввел данные Николь и нажал «ОК».

Спустя пару минут, на мой Gtalk-аккаунт пришел сигнал и запрос о дружбе от BlueSkye17.

Я улыбнулся и принял его. После чего сидел, уставившись на экран с маленьким пустым диалоговым окном в центре, не имея представления, что делать дальше.

В итоге я закрыл его и выключил компьютер. Голова все еще болела, поэтому я запрокинул парочку таблеток тайленола и запил их из одноразового картонного стаканчика, который наполнил водой из крана в ванной. Лег и начал прокручивать события минувшего дня в голове… неоднократно. Мне удалось заснуть незадолго до полуночи, но я все равно не особо отдохнул.

Николь полностью игнорировала меня весь остаток недели, даже когда я обращался непосредственно к ней. Также она не пришла на игру в пятницу. Что, вероятно, было к лучшему, потому что играл я дерьмово, позволив забить мне два гола. К счастью, так как это была выездная игра, отсутствовали и мой отец, и футбольные агенты. В автобусе, на обратном пути, Кристал Ллойд села рядом со мной и практически заползла мне на колени, чтобы засунуть свой язык в мою глотку. Это было приятным отвлечением, но к тому времени, как мы вернулись в город, мне просто хотелось выбраться оттуда, несмотря на ее обещания дополнительных развлечений.

Неделя была не из лучших сама по себе, хотя это вообще было не лучшее время года для нас. Мою грудь начало сковывать тисками, и хотя я не забыл, но выбросил точную дату из головы. Однако, похоже это продолжает тяготить меня. Как только добрался до дома, я рассказал папе об игре, не упомянув о парочке моих больших ляпов, но тем не менее получил выговор и отправился в душ.

После чего заперся в своей комнате и включил ноутбук. Я сел в компьютерное кресло в боксерах, как делал последние четыре ночи, и уставился в программу IM на маленькое пустое окошко с надписью BlueSkye17 в углу.

Рядом с ее именем был зеленый значок, указывающий, что она в сети.

Я потянулся и нажал кнопку «Н», затем «I»37.

Обе стер.

Затем опять набрал.

И снова стер.

Протяжно выдохнул, закрыл ноутбук и лег в постель. Лежал и пялился в потолок, но безрезультатно — сон не шел.

Черт побери, Мэлоун!

Вылез из кровати, опять включил дурацкий ноутбук, напечатал «привет» и нажал «Ввод» прежде, чем успел передумать. Я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, ожидая слабого сигнала, который сказал бы мне, что на мое сообщение кто-то ответил.

Я ждал.

И ждал.

Вновь открыл глаза.

И понял, что ее больше не было в сети.

Блядь, ну вечно какая-то хрень.

Добавив парочку таблеток тайленола — что стало обычным делом перед сном, — я снова рухнул на кровать и накрыл глаза руками. Мне нужно было заснуть до того, как на календаре сменится дата. Завтра будет достаточно плохо, но если я не засну прежде, чем наступит полночь, то вообще не отдохну.

Как только стрелки часов начали приближаться к полуночи, король моей собственной скорби и боли стал требовать внимания38. Я боролся с этим так сильно, как только мог и, в конце концов, просто закрыл глаза, избегая вновь смотреть на часы.

Понятия не имею, который был час, когда я наконец задремал.

***

Я проснулся, широко раскрыв глаза и уставившись в потолок.

Двадцать третье сентября.

Сел и обхватил руками колени. Я чувствовал приближение этого также, как это происходило каждый год, но никак не мог этому противостоять. Образы всегда были кристально ясными, как и каждый день после этого, но в более резком фокусе, так как они неоднократно проигрывались в моей голове. Я закрыл глаза и просто старался переждать.

Я проснулся и поскакал вниз в пижаме, чтобы посмотреть мультики в гостиной. Мама пекла блинчики, а папа читал газету. Когда он позвал меня завтракать, я заметил, что мой блинчик был украшен четырнадцатью ягодками голубики, в то время как у папы лишь двенадцатью. Мама брала их на фермерском рынке, и они были большими, сочными и свежими. Кленовый сироп был в десятиунцевой 39 стеклянной бутылке.

В тот день игра у меня была рано, поэтому, как только закончился завтрак, мы все разместились в машине. Я уже был одет для игры — бутсы, щитки и джерси — и подкидывал мяч на коленях, сидя на заднем сиденье.

Мы приехали на поле, и я начал осматривать заднее сиденье, но не мог найти свои перчатки. Помнил, что они были на скамейке рядом с парадной дверью. Я оставил их там после тренировки с папой прошлым вечером.

— Томас, как можно забыть свои чертовы перчатки? — огрызнулся папа. — Ты вратарь, бога ради.

— Их не положили в мою сумку, — сказал я. — Я думал, они тут.

— Ты должен проверять такое! — зарычал папа, качая головой.

— Не ори на него, Лу, — отругала мама. — Я поеду и привезу их. До дома лишь пять минут, а до игры еще много времени.

И она поехала.

А мы ждали.

И ждали.

И ждали.

Тренер позвал нас в центр поля. Мы все пожали друг другу руки, и судья дал свисток, так что я начал игру без перчаток.

Останавливая мяч, мне приходилось тереть руки о ноги, чтобы избавиться от жалящих ощущений. Этим я и был занят, когда услышал звонок папиного телефона. Где-то в это же время на краю поля появился шериф Скай. Он направился к папе.

Игра продолжилась, но я потерял концентрацию, когда шериф подошел к нему и положил руку на папино плечо.

Мяч отправился в сетку позади меня, а я смотрел, как папа подскочил со своего складного стула и побежал к парковке. Шериф Скай подошел к моему тренеру, а после и к судье, прежде чем тот успел дать свисток к возобновлению игры. Тренер подозвал меня к боковой линии и сказал, что мне нужно поехать с полицейским офицером. В машине по дороге в больницу шериф Скай рассказал мне об аварии.

Я надел рубашку с парой темных брюк Докерс40. Вытащил из шкафа черный галстук и повязал виндзорский узел перед зеркалом в ванной. Накинул теплый свитер поверх рубашки, на случай если на улице будет холодно. Одевшись, я прошел мимо папы, который лежал в отключке на диване, и выскользнул из дома, прихватив за гаражом горшок с ярко-желтыми хризантемами.

Сжимая ключ от джипа, медленно повернул его в зажигании, и машина плавно завелась. Удостоверившись, что хризантемы не перевернутся на пол с пассажирского сиденья, я тронулся с подъездной дорожки. Добраться до места не заняло много времени — наш городок был невелик, — и городское кладбище было на той же стороне города, что и наш дом.

Припарковавшись на стоянке, вышел из машины, неся хризантемы в горшке и небольшую ручную лопатку. Я прошел мимо деревьев, обойдя пару больших каменных памятников. В центре кладбища был маленький мавзолей — и я свернул от него влево. Рядом, у края тропинки, была большая прямоугольная плита из розовато-лилового мрамора.

Фрэнсис Мэлоун

Любимая Жена и Мать

Опустившись на колени на влажную траву, с помощью лопатки я вырыл достаточно большое отверстие для хризантем, вытащил цветы из пластикового горшка и посадил их в землю рядом с надгробной плитой. Откинувшись назад, глубоко вздохнул и пробежал руками по волосам. Я чуть сдвинулся и плюхнулся на задницу рядом с ее надгробием, подтянув колени поближе к груди.

— Привет, мама, — сказал я мягко, — Я, эм… принес тебе цветы. Их продавали на распродаже.

Прочистил горло и обхватил руками колени.

— Прости меня за то, что я сделал, — прошептал я. — Тем не менее, я все еще держу свое обещание. Я больше никогда ничего не забуду, клянусь. Я ничего не забыл с того дня, мама. Ничего.

Некоторое время я просто сидел, проигрывая тот день снова и снова… поездку в больницу, часы ожидания в приемных покоях, прежде чем кто-то вышел и забрал меня в другую комнату, где я снова сидел долгие часы. Наконец вышел папа, взбешенный, взял меня в комнату, где была мама — подсоединенная к дюжине шумных аппаратов, благодаря которым она была еще жива. Чтобы я попрощался. Потом меня увела медсестра, попытавшаяся отвлечь меня, дав раскраски, в то время как папа отключал маму от аппаратов. Поездка домой. Взгляд в глаза папы, когда он вновь и вновь бьет меня. Понимание, что это была моя вина. Понимание, что я заслуживаю все это.

Он сказал всем, что я был слишком расстроен, чтобы прийти на похороны. Он не хотел, чтобы они видели мои синяки.

Конечно же, начался дождь, но я едва его замечал.

— Школа в этом году очень хорошая, — сказал я мраморной плите позади меня. — Команда хорошо справляется. Ах, да — и «Реал Мессини» наблюдает за мной. Папа счастлив.

Я протянул руку и сорвал одну из хризантем. Мои пальцы медленно обрывали лепестки у цветка. Дождь чуть усилился, от чего мои волосы прилипли ко лбу. Мне нужно было подстричься.

— Я хожу на пару предметов с углубленным изучением. Один из них Шекспир, который, я подумал, тебе бы понравился. И на биологию. Там есть девушка…новенькая. Она из Миннесоты. Это дочь шерифа Скай. Она, эмм…она очень…интересная. Думаю, она вроде как нравится мне, знаешь ли? Не так, как другие девчонки…но я никогда не рассказывал тебе о них. Не думаю, что ты бы их одобрила, знаешь ли? Ну, точно не одобрила бы, но все же…

Я глубоко вздохнул и стер с лица капли дождя.

— Думаю, она на самом деле мне нравится, — продолжил я. — Она просто другая. Она умная — точно могу это сказать, хотя у нас лишь один общий предмет. Дело в том — я вроде как рассердил ее. Она слышала, как я говорил кое-что… кое-что не очень хорошее… и теперь она не хочет со мной разговаривать. Я не знаю, что делать.

Я протянул руку и снова и снова проводил пальцем по букве «Ф», высеченной в мраморе.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты была тут и сказала, что мне следует сделать. Мне никогда не приходилось…ну, что-то делать, чтобы добиться девушки и понравиться ей. Не знаю, как это делается. Не совсем уверен, что для этого нужно. Она сказала, что я был придурком…но она танцевала со мной на городском банкете. Она такая красивая и приятно пахнет.

Я закрыл глаза и прижался головой к коленям. Моя одежда промокла, а от ветра по телу пробегал озноб. Я откинулся назад и приложился щекой к ее надгробию. Кожей чувствовал выемки от вырезанных букв ее имени. Когда снова открыл глаза, мое зрение было нечетким от того, что я прижимался к камню.

— Я скучаю по тебе, — прошептал я. — Папа тоже по тебе скучает. Знаю, он не пришел и не сказал тебе об этом, но это правда. В этом году я снова помог ему завязать галстук-бабочку. Он боится остаться в одиночестве, когда я уеду. Я сказал, чтобы он поехал со мной, но не думаю, что он действительно этого хочет. Я просто напоминаю ему тебя, и от этого ему слишком больно — из-за того, что я рядом, и что это все по моей вине. Он застрял. Он не хочет, чтобы я был рядом, но и не хочет, чтобы я уезжал.

Я вновь закрыл глаза, стараясь не думать… не вспоминать.

Это не сработало.

Я слушал дождь.

Слушал свое сердцебиение.

Слушал прерывистый, тяжелый звук своего дыхания.

В какой-то момент дождь прекратился.

Я отгородился от всего и слушал только звуки в своей голове — звук аппарата, поддерживающего жизнедеятельность ее тела, хотя сама она уже ушла. Слушал крик папы и ритмичные удары его кулаков по моему телу.

— Томас?

Я не шелохнулся.

— Томас?

На этот раз звук сопровождался мягким прикосновение к моей руке. Приоткрыл глаза, передо мной были длинные, накаченные ноги в красных кроссовках. Я облизнул губы и попытался сформулировать ответ, но не знал, что сказать.

— Ну же, Томас.

На этот раз к одной руке присоединилась и вторая, прикладывая двойные усилия в попытке поднять меня на ноги. Я заставил себя двигаться, перекатившись сначала на колени, а затем встав на ноги. Когда мне удалось чуть сфокусировать зрение, я увидел рядом с собой Николь. Она обхватила меня рукой вокруг груди и уводила с кладбища.

— Румпель?

— Да?

Я вздохнул и приник своей головой к ее макушке. Она продолжала обнимать меня одной рукой, пока мы шли к машине.

— Дай твои ключи, — сказала она.

— Зачем?

— Не думаю, что тебе стоит вести машину.

Я постарался осмыслить информацию.

— Ты хочешь вести мой джип?

— Да, думаю, что так будет лучше.

— Он на механике.

Она повернула голову, чтобы взглянуть на меня и приподняла брови.

— Я умею водить механику.

— Серьезно?

— Да.

Я полез в свой промокший карман и выудил связку ключей. Она забрала ее и, пару раз нажав на брелок, открыла пассажирскую дверцу и втолкнула меня внутрь. Я немного осмотрелся — никогда не видел свою машину с этого ракурса. Было странно наблюдать за тем, как кто-то другой садится на место водителя и заводит двигатель.

— Какой у тебя адрес, Томас?

— Не поеду домой.

— Тебе нужно домой.

— Нет, — ответил я.

— Где твой отец?

— Дома.

— Тебе нужно быть с ним.

— Нет… слишком рано. — Я бросил взгляд поверх ее головы. Глаза болели, но я все же старался не закрывать их. — Я пока не могу ехать домой.

Она с минуту просто смотрела на меня, а потом шумно вдохнула через нос.

— Хочешь поехать ко мне?

Я снова начал концентрироваться, осознавая, что именно она говорила и, что еще более важно, факт того, что она вообще со мной разговаривала. Я мог лишь кивнуть в ответ, опасаясь, что слова напомнят ей, что я был придурком.

Она перевела передачу и повернула голову к окну, выезжая с парковки, в то время как в моей голове эхом раздавались строки Шекспира:

«Если б был без милости закон, никто б из нас не спасся. В молитве мы о милости взываем»41.

***

Я осознавал происходящее, когда Николь вытащила меня из машины и повела к входной двери своего дома, но все еще был в оцепенении. Несомненно, позже я вспомню все это кристально четко, но в данный момент все было словно в тумане.

Николь возилась с дверью, а я стоял на крыльце и просто наблюдал за ней. Она посмотрела на меня, мотнув головой в сторону фойе.

— Ты собираешься войти? — спросила она.

Я опустил голову, осматривая себя.

— Я совершенно мокрый.

— Ну да, — согласилась она. — Все равно, входи. Разувайся у двери.

Я сделал так, как она сказала, но, даже, сняв обувь и носки, с меня все еще капало.

— Ты насквозь промок. Это шерстяной свитер?

— Эм… я не знаю. Может быть?

Ее пальцы скользнули по рукаву.

— Ну, я бы сказала, он основательно испорчен, — отметила она, поджав губы и вновь взглянув на меня. — Давай снимем его, ладно?

— Ладно.

Моя голова продолжала пульсировать, я уставился на нее, не шелохнувшись.

Николь глубоко вздохнула и выдохнула, после чего протянула руку и расстегнула мой свитер. Она стянула его с моих плеч и повесила на крючок рядом с полицейской курткой своего отца. Потянув за узел моего галстука, ослабила его, и наклонила мою голову, чтобы его с меня снять. После чего повесила галстук на тот же крючок, что и жакет. Ее пальцы разок прошлись по моей рубашке, а затем она начала расстегивать пуговицы одну за другой.

— Ты замерз, — тихо сказала Николь, разделавшись с последней пуговицей и распахивая мою рубашку. Я ничего не мог делать, лишь смотреть на ее руки — казалось, они были словно в замедленной съемке, — на то, как они двигались вверх по моей груди, стягивая рубашку с плеч и снимая с рук.

— Пойдем наверх. Полотенца там, и я найду тебе что-нибудь другое из одежды.

Я слепо поднялся за ней по лестнице. Наверху, на небольшой площадке, было три двери — две вели в спальни, а одна в ванную. Она схватила два полотенца из шкафчика под раковиной в ванной и положила их сверху.

— Вытрись немного, ладно?

— Ладно.

Она вошла в одну из спален и оставила меня в ванной. Я вытер грудь и руки, но все равно начал дрожать. Старался просушить полотенцем волосы, но они лишь снова прилипли к моему лбу. Вошла Николь с простой белой футболкой и парой спортивных штанов в руках.

— Думаю, это должно подойти, — сказала она. — Я могу положить твои вещи в сушилку, но сомневаюсь, что свитер можно спасти. Иди, оденься, а я посмотрю, что смогу сделать.

— Ладно.

Она снова подняла на меня взгляд.

— Томас?

— Да?

— Ты можешь сам переодеться или тебе нужна помощь?

Ее слова наконец дошли до меня, и я бросил взгляд на полотенце, которое по-прежнему держал в руке, и одежду, которую она положила на шкафчик.

— Я могу это сделать, — спокойно ответил я.

Она кивнула и закрыла дверь в ванную.

Я расстегнул пуговицу и ширинку на Докерах. Было сложно стянуть с ног промокшую ткань, но мне удалось, не упав при этом. Я натянул спортивки и футболку, но штаны спадали с меня. С изнаночной стороны я обнаружил шнурок и немного затянул его. Подобрал мои промокшие брюки и боксеры, но не знал, что с ними делать. Мне не хотелось, чтобы с них капало повсюду, поэтому просто перевесил их через край ванны. Открыл дверь и побрел по маленькому коридору.

Я заглянул в одну из комнат и сразу понял, что она принадлежала Николь. Я узнал окно, благодаря маленькому письменному столу и приставленному к нему креслу. На столе стоял старый стационарный компьютер с кинескопическим монитором. На противоположной стороне окна, которая не была мне видна снаружи, была большая кровать с голубым одеялом, комод с лампой и тумбочка с MP3-плеером и стопкой антиутопических книг.

— Томас?

Моя голова продолжала гудеть, я не мог заставить себя ответить. Почувствовал, как она подошла и встала рядом со мной, а ее рука коснулась моего локтя.

— Господи, Томас, ты совсем замерз, — сказала Николь, проведя ладонью по моей руке. — Твоя кожа ледяная на ощупь.

Она окинула меня взглядом с головы до ног, и ее голос смягчился.

— Иди сюда, — сказала она, взяла меня за руку и повела к краю своей кровати. Откинув одеяло и пододеяльник, положила руку мне на плечо, подталкивая вперед. — Залезай.

— В твою постель?

— Тебе нужно согреться. Ты выглядишь так, словно вот-вот упадешь в обморок.

Хотя я и был склонен с ней поспорить, но у меня не было сил. Как только моя голова коснулась подушки, и меня полностью окутал ее запах, я лишился всякого намерения протестовать. Я глубоко вздохнул, мои глаза закрылись, а тело потонуло в тепле одеял, которые Николь накинула на меня.

— Сегодня умерла моя мама, — услышал я свои слова, а затем исправил себя. — Я имею в виду… в этот день.

— Я знаю, — ответила Николь. — Я видела дату на надгробии.

— Что ты там делала?

— Бегала. Обычно я бегаю по утрам, но лил сильный дождь. Когда он перестал, я решила отправиться на пробежку. Мой маршрут пролегает мимо кладбища, и я увидела там твой джип. Осмотрелась и заметила тебя на земле. Я подумала, может ты… поранился или еще что. Я не знала о дате…

Ее голос стих, и я кивнул. В этом был смысл. Я почувствовал, как слегка прогнулась кровать, и открыл глаза. Николь сидела рядом со мной, ее глаза были полны беспокойства.

— Ты не против? — спросила она. — Я имею в виду, если я тут присяду?

Я поднял на нее взгляд и снова кивнул. С минуту она молчала, я же продолжал нежиться в окружающем меня аромате, тупо уставившись в стену.

— Томас? Как долго ты там пробыл?

— Который сейчас час?

— Почти три.

— Дня?

—Ну… да.

Я перевел глаза на подушку. Из дому я выехал утром, незадолго до восьми.

— Довольно долго, — наконец ответил я.

— Ты был мокрый, — напомнила она. — Когда я увидела тебя, дождь уже более часа как прекратился.

Я пожал плечами, отчего с них соскользнуло одеяло. Николь потянулась и снова накинула его на меня.

— Тебе что-нибудь принести? Ты голоден? Или я могла бы приготовить горячего шоколада. Это помогло бы тебе согреться.

Я покачал головой и закрыл глаза. Поглубже зарылся в подушку и почувствовал, что начинаю немного согреваться. Наконец-то я перестал дрожать. Матрас снова дернулся, открыв глаза, я обнаружил, что Николь встала и собирается выйти из комнаты.

— Останься! — Я протянул к ней руку из-под одеяла.

Николь развернулась ко мне и медленно вернулась к краю кровати. Я снова расслабился, когда ее пальцы прошлись вниз по моей руке. Когда они достигли моего запястья, я повернул свою руку ладонью вверх и сжал их. Посмотрел на нее, просто чтобы проверить выражение ее лица, но она, казалось, не возражала. Я снова закрыл глаза. Рука легонько коснулась моего виска и начала откидывать волосы, прилипшие ко лбу. Ее пальцы продолжали движение по моей голове, убирая длинные пряди назад к макушке, в то время как мое сознание отошло на задний план.

У меня было ощущение, будто я мерно плыву по волнам — мой разум едва осмысливал картинки в моем мозгу.

Рука Николь по-прежнему гладила мои волосы, но мы сидели на утесе у океана, а ветер обдувал нашу кожу. Мои колени были поджаты к груди, а Николь сидела, вытянув вперед ноги. Она шевелила лодыжками вперед-назад.

— Это он, Томас? — ее голос был тихим шепотом на фоне ветра и шума волн. — Это настоящий ты, без костюмов?

Я посмотрел на себя и осознал, что сижу на скале полностью обнаженный. Я снова перевел на нее взгляд, стараясь понять, нужно ли мне стыдиться отсутствия одежды, но она просто смотрела на меня вопросительно, ожидая ответа.

Однако у меня его не было.

Когда я окончательно проснулся, то с мгновение был дезориентирован, но меня совершенно не беспокоило, где я находился.

Свет в комнате был приглушен, а часы на ночном столике показывали двадцать минут девятого. Было тепло и уютно, и меня окружал восхитительный запах. Я не мог его описать, но определенно мог дать ему название — Румпель. Пахло ею. Я прикрыл глаза и глубоко вдохнул, прежде чем вновь их открыть и сфокусироваться на окружающем.

Николь сидела на полу, обложенная стопкой книг и бумаг, рядом с ней стояла лампа. Она «металась» между большим учебником, тетрадью, в которой с остервенением заносила пометки, и листком с заданием. Время от времени она прихватывала кончик карандаша губами и грызла его. Услышав, что я пошевелился на кровати, она подняла на меня глаза.

— Хей, — тихо сказала она.

— Хей, — хрипло ответил я, прочистил горло и попробовал еще раз. — Привет.

Она улыбнулась, но улыбка совсем не затронула ее глаз.

— Как ты себя чувствуешь?

Умирающим… опустошенным… мертвым… возрожденным… замерзшим… согревшимся… неуверенным…

Не знаю, поэтому просто пожал плечами.

— Голоден?

Я снова пожал плечами.

— Уже поздно, — тихо произнесла Николь. — Хочешь позвонить своему папе и сообщить, где ты?

Я покачал головой.

— Может он беспокоится.

— Не беспокоится, — сказал я. Не думаю, что папа вообще волновался обо мне в том смысле, который она в это вкладывала. Он бы взбесился, если бы я не пошел на очередную тренировку или не появился на игре, но была суббота, и я ничего не пропускал. Не думаю, что в данный момент его особо заботило расписание моих силовых тренировок. Однако это заставило меня задуматься о том, как ее отец отнесется к тому, что я лежу в ее постели.

Дерьмо.

— Твой папа дома? — спросил я. Мои глаза чуть увеличились в панике от осознания того, где именно я сейчас находился — в доме шерифа, в кровати его дочери.

А ведь у него была пушка.

— Нет. — Николь слегка закусила нижнюю губу, чтобы не улыбнуться. — Он на рыбалке и до завтра не вернется.

— Ох. — Я снова расслабился. Мое зрение было размыто, от того что я спал, зарывшись в ее белоснежную наволочку. Я опять вдохнул, позволяя ее запаху перекрыть на мгновение все прочие чувства.

— Ты не хочешь пойти домой? — вдруг спросила Николь.

Я категорично покачал головой.

— Тебе действительно следует.

— Нет.

— Почему нет?

Ее голубые глаза были устремлены на меня, и я хотел ей рассказать. Я хотел рассказать ей все, но знал, что не могу. Как я мог сказать ей, что именно в этот день — из всех дней — пойти домой — это последнее, что мне хочется сделать? Как можно объяснить кому-то, как сильно тебя ненавидит твой собственный отец? Как объяснить, что он бы предпочел, чтобы в тот день вместо нее умер ты?

Я бы тоже это предпочел.

— Я не собираюсь домой. Но я могу уйти. Я не хочу… мешать.

— Ты не мешаешь, — сказала она. Ее голос был по-прежнему мягким и теплым, и это напомнило мне о моем странном сне. Хотя я и помнил все прочее, но редко помнил свои сны. — Но все же, думаю, твой отец хотел бы знать, где ты. Он должно быть волнуется…

— Поверь, — я облизнул губы, ощущая их сухость. Весь день я не пил никакой жидкости. — Он не волнуется и не ищет меня.

Казалось, она некоторое время это осмысливала.

— Ты хочешь остаться тут? — спросила она.

Мое сердцебиение чуть ускорилось.

— А можно? — мой голос был едва громче шепота.

Она кивнула и положила карандаш на тетрадь, прежде чем вновь взглянуть на меня, нахмурив брови. Она подогнула под себя ноги и грациозно встала, не используя рук для баланса. Сделав два шага в мою сторону, она села на край кровати, протянула руку и провела ею по моим волосам. Я прикрыл глаза, наслаждаясь ощущениями.

— Ты расскажешь мне о ней? — мягко спросила Николь, в то время как ее пальцы скользнули за мое ухо.

Я посмотрел ей прямо в глаза, ища в них сам не знаю чего. Никто никогда не спрашивал меня о маме, очевидно из-за того, что все в городе ее знали. Раньше я никогда ни с кем про нее не говорил, и я осознал, что на самом деле хотел рассказать о ней Николь.

— Она играла на пианино. — Я снова зарылся головой в подушку. — И писала пьесы. Она написала мюзиклы и даже музыку к ним. Ни один из них не был особо популярен, но множество различных театральных групп их ставили. Всем всегда нравилось то, что она писала.

— Я бы хотела увидеть некоторые из них, — сказала Николь. Я снова перевел на нее взгляд.

— Правда?

— Да, правда, — она слегка улыбнулась, но мимолетно.

Мой разум кружился и пытался переварить… все это. Было очень сложно просто не смотреть на нее. Я старался не сильно задумываться о том, что нахожусь в ее спальне, лежу в ее постели, в то время как ее рука прикасается ко мне, и о том, что ее отца, очевидно, не будет до утра.

— Так ей очень нравились пьесы?

— Да.

— Поэтому ты можешь цитировать Шекспира?

Я кивнул.

— Она любила Шекспира, — тихо сказал я. — Она все время мне его читала. Когда я был маленьким, мы ставили некоторые сценки с соседскими детьми.

— Звучит весело.

— Так и было. — Я осознал, что немного улыбаюсь, вспомнив одного из ребят, жившего ниже по улице. Я не мог припомнить его имени, но он был таким забавным, когда начал петь строки из «Гамлета», которые услышал в одной из серий старого сериала «Остров Гиллигана».

Я вновь закрыл глаза, когда она продолжила водить рукой по моим волосам. Ее пальцы были такими теплыми, и я мог точно чувствовать, где именно они прикасались ко мне, даже когда траектория их движения менялась. Я снова открыл глаза и обнаружил, что она смотрит на меня. Не определив выражение ее лица, я задумался, не сожалеет ли она о своем решении позволить мне быть тут с ней.

— Мне правда можно остаться? — переспросил я для ясности, и чтобы дать ей возможность отказаться, если она передумала. Мне не хотелось этого. Я не хотел уходить.

— Ты можешь остаться, — кивнула она, — при одном условии.

— Каком? — спросил я, будто не был готов согласиться абсолютно на все, что бы она ни потребовала. Однако понимая это, я, тем не менее, не перестал волноваться о том, что она захочет взамен.

— Ты должен что-то поесть, — сказала она с совершенно серьезным выражением лица. — У меня такое чувство, что ты не ел весь день.

Я слегка улыбнулся и кивнул.

— Я приготовила блюдо мексиканской кухни, — сказала она, и я заметил, как ее щеки чуть порозовели, и она опять прикусила нижнюю губу. — Тебе нравится энчиладас?

Я прыснул через нос, стараясь сдержаться, но безуспешно.

— Да, нравится.

— Мексиканский рис с фасолью?

— Определенно. — Словно моей реплике не хватало восклицательного знака, мой желудок заурчал в знак признательности за такую идею. Более удивительным, чем возвращение аппетита в такой день, было осознание, что я также был странным образом расслаблен в ее присутствии.

Мою голову заполонили слова Шекспира: «У ней был нежный, милый, тихий голос — большая прелесть в женщине»42. Каким-то образом, Николь удалось успокоить мой разум.

Как она это сделала?

 

Глава седьмая

 

ОДИННАДЦАТИМЕТРОВЫЙ

 

Черт.

Николь умела готовить.

Возможно, я просто давно не ел ничего по-настоящему домашнего, но приготовленная ею мексиканская вкуснятина была лучшим блюдом на моей памяти. Когда она сказала «рис с фасолью», я предположил, что это будет полуфабрикат из коробки, но она явно от начала и до конца готовила все сама, вплоть до свежего перца чили.

Это было феноменально.

Хотя мой разум был не особо заинтересован в еде, тело цеплялось за ощущения, вызываемые вкусом теплого соуса и овощей. Я наполнил желудок тремя порциями и добавкой риса.

– Когда ты ел в последний раз? – спросила Николь с улыбкой, когда я заканчивал третью порцию.

– После игры, – ответил я.

– Сегодня была игра?

– Нет. Прошлым вечером.

– Так я была права, ты сегодня весь день ничего не ел?

Я покачал головой.

– Неудивительно, что ты так проголодался, – улыбнулась она.

– Думаю, все дело во вкусной еде, – ответил я.

– Спасибо. Я положу тебе немного в контейнер, и ты сможешь взять с собой.

– Правда?

– Да, правда.

На мгновение я задумался, какие вопросы повлечет за собой наличие в нашем холодильнике остатков домашней еды. Папа, похоже, не был против, чтобы Николь делала за меня домашку, но у меня было такое чувство, что он воспримет готовку, как переход через некую черту.

– Наверное, это не очень хорошая мысль, – сказал я.

– Ты довольно быстро передумал, – отметила Николь.

– Ну… – мозг заметался в поисках правдоподобной причины. – Если ее увидит мой папа, то захочет узнать, откуда она взялась. И впоследствии может случайно упомянуть об этом при твоем отце. Ведь твой работает на моего. Понимаешь ли…

– Да, наверно, ты прав, – согласилась она.

Она начала убирать со стола остатки еды и собирать блюда. Я прихватил наши тарелки и отнес к раковине. У нее не было посудомоечной машины, поэтому она мыла, а я вытирал все полотенцем. Голова снова начала затуманиваться – я мысленно видел маму: вот она готовит и моет посуду, а я сижу за столом и ем свежеиспеченное печенье или просто читаю комиксы в газете...

Разложив посуду по местам, Николь спросила, не хотел бы я посмотреть телевизор. Мы устроились на диване в гостиной, но я едва сдерживался, чтобы не прикрыть глаза, пока она переключала каналы в поисках чего-то стоящего. Похоже, проспав большую часть дня, я чувствовал себя еще более уставшим, чем если бы вообще не спал. Я ощущал измотанность, хотя была суббота и лишь половина одиннадцатого, а я недавно проспал, по меньшей мере, четыре часа.

– Тебе стоит пойти в кровать, – сказала Николь.

Она выключила телевизор и повела меня назад, вверх по лестнице. Порывшись в высоком, узком шкафу в коридоре, выудила зеленую зубную щетку в заводской упаковке и вручила мне вместе с маленьким дорожным тюбиком зубной пасты и фиолетовой мочалкой.

– Тебе нужно что-нибудь еще?

– Не думаю, – сказал я.

Пару раз моргнув, когда в голове начал заново прокручиваться день, механически зашел в ванную, умылся и почистил зубы. Глянул на себя в маленькое круглое зеркало, стараясь понять, кто передо мной. Не получив ответа у своего отражения, я безуспешно попытался усмирить волосы, бросил эту затею и вернулся в комнату Николь.

Переодевшись в футболку и спортивные штаны, она печатала что-то за компьютером. Посмотрев на меня, прикусила нижнюю губу и, еще пару раз щелкнув мышкой, выключила компьютер. Я стоял в дверях, не зная, что делать. Николь выглядела взбудораженной, и я задумался, не сделал ли чего-нибудь, что могло опять ее разозлить, но ничего не смог вспомнить.

– Что-то не так? – в итоге спросил я.

Николь натянуто улыбнулась.

– Нет, вообще-то ничего – просто чувствую себя слегка виноватой.

– Виноватой? – переспросил я. Понятия не имею из-за чего бы ей чувствовать себя виноватой.

– Да, ну… – она глубоко вдохнула и выдохнула через рот, после чего встала и жестом пригласила меня лечь в кровать. Я повиновался, и она села рядом со мной.

– Расскажешь? – тихо спросил я, вновь устроившись на подушке. Она еще раз вздохнула и, начав теребить свои пальцы, заговорила.

– Весь сегодняшний день мне было обидно за себя, – сказала она. – Прошлой ночью я разговаривала с мамой: она рассказывала про свои поездки и о множестве интересных вещей, которые с ней происходят. И меня взбесило, что я нахожусь здесь, а не там, с ней. Я очень по ней скучаю.

Она вновь повернула ко мне голову.

– А потом я нашла тебя, – мягко продолжила она, – и поняла, что мои сетования были вроде как незначительными по сравнению с твоей ситуацией. По крайней мере, я могу ей позвонить… или отправить электронное письмо.

– Почему ты просто не отправишь ей сообщение?

– У меня нет смартфона, – сказала Николь. – У меня обычный телефон, с которого можно лишь звонить. Я придерживаюсь общения по электронке.

Она кивнул в сторону компьютера, и я задался вопросом, не этим ли она занималась каждый вечер, когда я видел ее в окне. Я почувствовал, как ее рука прошлась по моим волосам, а затем она встала.

– Я буду на диване внизу, – сказала Николь и пошла к двери. – Дай знать, если тебе что-то понадобится.

– Николь? – окликнул я. У меня сдавило в желудке и груди. – Ты не останешься со мной?

Ее глаза чуть сузились. Знаю, как, должно быть, прозвучала моя просьба, но я не это имел в виду. Я не хотел оставаться в одиночестве. Это странно, потому что в этот день я всегда был один и никогда не задумывался об этом раньше. Но сейчас мне просто хотелось, чтобы Николь была рядом.

– Клянусь, с моей стороны не будет никаких поползновений, – сказал ей. – Совсем ничего – обещаю.

– Ты хочешь, чтобы я прилегла с тобой?

Облеченная в слова эта дурацкая просьба была чересчур нелепой, и я подумал, какого черта мне пришло в голову, что она вообще ее рассмотрит. Тем не менее, я все же кивнул, полагая, что хуже уже не будет. Если она скажет «нет», то все равно будет спать на диване, как и собиралась.

Разве что стало бы хуже от самого понимания, что она отказалась.

Я закрыл глаза, не желая до конца своих дней визуально помнить, как она произносит эти слова, даже если буду слышать их снова и снова. В следующее мгновение я ощутил, как она снова села на край кровати, но на этот раз, дергая одеяло и протискивая под него ноги.

Я отодвинулся подальше, чтобы освободить для нее место, и следил за каждым движением, пока она ложилась рядом и устраивала голову на подушке. Наблюдал, как она собрала одной рукой волосы и придержала их у затылка, чтобы они ей не мешали.

Смотрел, как она тщательно разглаживала поверхность одеяла, пока оно не укрыло нас полностью, и как она продолжала опускать глаза – не глядя на меня – пока устраивалась.

Раньше я никогда не был с девушкой в постели. В раздевалке, на задних рядах школьных автобусов, за трибунами, на заднем сиденье машины – да, но в кровати – никогда. Это казалось странным, но вовсе не в плохом смысле. И – что особенно не поддавалось осознанию – я совершенно не был возбужден, хотя, если задуматься, отчасти это могло быть из-за даты. Мой настрой был не совсем нормальным. Так или иначе, создавшаяся ситуация ничуть не была сексуальной. Она была теплой, уютной и безопасной.

Поколебавшись, я протянул руку и коснулся ее талии. Ее глаза чуть расширились, когда я обхватил пальцами ее спину, придвигая поближе к себе. Она сохраняла настороженное выражение лица.

– Так нормально? – спросил я и вновь почувствовал, как все внутри напряглось в ожидании ее реакции.

– Нормально, – ответила она и положила руку на мое предплечье. Почти так же, как когда мы танцевали на банкете.

Я закрыл глаза, откидывая голову на подушку и ощущая тепло, исходящее от тела Николь, лежащей рядом. В голове снова замелькали видения: черника, перчатки, полицейская машина, страх, боль – но когда я вздрогнул от воспоминаний, рука Николь пробежала по моей коже, и затем вверх, к волосам. Она гладила меня по голове, и когда давние образы двадцать третьего сентября прокрутились в моей голове в последний раз за этот день, я открыл глаза.

Она смотрела на меня со слабой, печальной улыбкой. Мои пальцы чуть усилили хватку на ее коже, удерживая ее покрепче, в то время как мозг запоминал все, что я видел. И когда мои глаза снова закрылись, перед ними повторился сегодняшний день, заканчиваясь образом насыщенно-голубых ирисов глаз и ощущением тепла и безопасности.

*** 

Я проснулся после самого мирного сна в своей жизни.

Окутанный ее запахом, я медленно открыл глаза, и губы сами собой растянулись в улыбке. Николь лежала спиной, прижавшись к моей груди, а мой нос зарылся в ее волосы. Я по-прежнему обнимал ее, а она накрыла мою руку своей, крепко сжимая пальцами тыльную сторону моей ладони. Закрыв глаза, вдохнул через нос и выдохнул через рот.

Чуть склонив голову, открыл глаза и постарался заглянуть в ее спящее лицо. Ракурс был не очень удачным, и вместо этого я посмотрел вниз, на ее тело. Мои пальцы лежали на обнаженном участке ее кожи, где чуть задрался край футболки. Я постарался не обращать внимания на то, как ее груди поднимались и опускались в такт мерному, спокойному дыханию.

Прочь, утренний стояк...

По пробивавшемуся в окно солнечному свету я понял, что уже довольно позднее утро – во всяком случае, по моим стандартам. Почувствовал было волну паники, но отогнал ее. Во-первых, я ничего не мог с этим поделать. А во-вторых…

Ну…

Чем бы мне не грозила пропущенная утренняя пробежка, возможность остаться тут чуть подольше того стоит.

Я прикрыл глаза и откинулся на подушку, получая удовольствия от того, что просто слушаю ее дыхание, запоминая и наслаждаясь ощущением ее тела рядом с моим. Периодически шевелил пальцами, чтобы почувствовать электрический импульс, проскальзывавший при соприкосновении с ее кожей. Ее волосы щекотали мой нос, но я не двигался.

Как бы сильно мне этого не хотелось, я знал, что это не продлится вечно.

Стрелки на часах двигались слишком быстро, пока я впитывал ощущения, ее образ и обволакивающий запах. В конце концов, Николь зашевелилась, еще сильнее щекоча мне нос, двигаясь и распрямляя шею на подушке. Ее ресницы затрепетали, когда она открыла глаза, а ее хватка на моей руке усилилась, когда она повернулась ко мне лицом.

Даже с сонными глазами и зевая после пробуждения, она была прекрасна. Ее волосы разметались по подушке и простыням, словно были безумным, диким животным, атакованным практикантками-первокурсницами салона красоты, но она по-прежнему была самым восхитительным зрелищем из всех мною виденных.

Я просто уставился на нее, впитывая все это, пока не осознал, что делал.

– Привет, – сказал я, внезапно смутившись. Быстро отвел глаза, но не мог удержаться, чтобы вновь на нее не посмотреть.

– Привет, – ответила она и слегка улыбнулась. – Как ты?

Хороший вопрос.

Я пожал плечами.

– Лучше, – сказал я, вновь слегка напрягаясь: хотелось бы мне дать ей ответ получше. Она так много сделала для меня вчера, а я даже не…

Блядь.

– Эм… ты не… я имею в виду… черт, – я повернул голову и уткнулся лбом в подушку. Сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем вновь посмотреть ей в глаза. – Вчера ты и правда много сделала для меня.

Она одарила меня еще одной улыбкой Моны Лизы.

– Ты не обязана была этого делать, – продолжил я. Повернул голову и на секунду закрыл глаза, затем вновь посмотрел на нее. – Спасибо.

– Пожалуйста, – мягко ответила она.

Моя рука двинулась вверх, через край майки, к середине ее спины, и впервые за всю ночь я осознал, что на ней нет лифчика. Девчонки что, обычно снимают его перед сном? Вероятно, да. Иначе вряд ли бы им было комфортно.

Я старался не думать о том, что ее тело прижимается к моему и о том, что, я был уверен, ее соски упирались мне в грудь. Если бы я об этом задумался… ну… я просто не хотел испытывать удачу. Не сейчас.

Не говоря уже о том, что шериф Скай сегодня должен вернуться домой.

– Мне, наверное, пора, – сказал я, ненавидя слова, только что сорвавшиеся с моих губ. – Не думаю, что захотел бы увидеть, как твой отец сейчас входит сюда.

Бледные щеки Николь покрылись багряным румянцем.

– Скорее всего, нет, – согласилась она. – Хотя он вряд ли вернется до полудня.

Я еще раз глянул на часы на ночном столике, они показывали четверть девятого. Интересно, достаточно ли сильное у папы было похмелье, чтобы задержать его в постели. Глубоко вздохнул. Если мне удастся попасть домой до того, как он проснется, то я смог бы подготовиться, и он бы даже не узнал.

– Мне все же надо идти, – тихо сказал я.

– Хочешь сначала позавтракать?

Боже, да.

– Я, пожалуй, просто пойду.

Она слегка кивнула.

Я не сдвинулся с места.

Мои пальцы вновь порхали по ее коже, и, взглянув в ее глаза, я почувствовал, как сердце в моей груди заколотилось. Ее лицо было лишь в паре дюймов от меня, а мой взгляд был прикован к ее губам. Раскрытая ладонь Николь упиралась мне в грудь, и я ощущал слабое сопротивление кончиков ее пальцев. Облизал свои пересохшие губы.

Много-много раз было такое, что я смотрел на какую-нибудь девчонку и хотел почувствовать в ней свой член: у нее во рту, в киске – без разницы. Я целовал ее, поскольку это было средством для достижения цели – кончить. Я и ее доводил до оргазма, потому что это выглядело вроде как вежливостью с моей стороны, но, тем не менее, основная цель оставалась прежней.

Но это… Это было чем-то другим.

Я просто хотел поцеловать ее.

Быть ближе к ней.

Продолжать касаться ее.

Остаться с ней.

Никогда, ни за что не покидать.

Если бы кто-то сказал мне, что я могу остановить время – остаться прямо здесь и сейчас, чувствуя именно то, что чувствую, но за это никогда уже не смогу кончить – я бы согласился не раздумывая.

– Мне нужно идти, – сказал я, и хотя у меня было большое искушение сдаться и остаться на месте или принять ее предложение позавтракать, невзирая на чертовы последствия, я знал, что мне следует уйти, пока хватает здравомыслия. Я медленно убрал руку с ее талии, заставляя себя вылезти из-под одеяла и отправиться за одеждой.

Моя свежая и хрустящая после сушилки сорочка висела на вешалке. Я даже не заморачивался на то, чтобы застегнуть ее на все пуговицы. Просто продел голову в петлю ослабленного галстука – только для того, чтобы не нести его в руках. Держа туфли в руках, я съежился, ступая босыми ногами по гравиевой подъездной дорожке к своей машине.

По крайней мере, штаны были сухими.

Закинул свой, вероятно, испорченный свитер на заднее сиденье джипа вместе с носками и туфлями, после чего обошел машину, направляясь к водительскому месту. Раздался сигнал автомобиля, и я увидел, как мимо проехал Клинт Оливер, махая мне рукой и широко улыбаясь. Вяло махнул ему в ответ, залез в машину и отправился домой.

Я ни о чем не думал.

Все мое внимание было сконцентрировано на том, чтобы добраться до дома и постараться незамеченным попасть к себе в комнату. Я припарковался и пошел к двери, озираясь по сторонам. Мерседес папы был в гараже, было около девяти утра. Шансы, что он все еще спит, были невелики, но такое было возможно. Сделав медленный, глубокий вдох, я как можно тише открыл дверь и заглянул внутрь.

Тишина.

Пока все шло хорошо.

Из-за угла я заглянул в гостиную, но не увидел его. Не было его и на кухне. На цыпочках прошел по коридору, вверх по лестнице и прямиком к двери своей спальни.

– Где нахрен тебя носило?

Дерьмо.

Я замер на месте.

Я был близок, так близок к двери своей спальни. Он уже был зол. Насколько сильно он разозлится, если я просто подбегу к двери и захлопну ее за собой?

Это не сработает.

Я ни за что не успел бы вовремя ее запереть. Даже если бы и смог, мне бы пришлось когда-нибудь выйти, а это было бы еще хуже. Он мог бы даже просто выломать дверь, и тогда бы у меня не осталось единственного нормального барьера между нами.

Дерьмо.

– Я задал тебе гребаный вопрос, засранец!

На секунду я закрыл глаза, прежде чем развернуться к нему лицом.

Его волосы на голове были приплюснуты с одного бока и торчали с другого. Обычно ясные синие глаза были налиты кровью и прищурены, а руки сжались в кулаки. Лицо исказилось, челюсти были стиснуты, он тяжело дышал ртом.

Нехорошо.

Совсем нехорошо.

Отступив на шаг назад, плечом я ощутил угол двери.

Правильно подобрал слова Шекспировский Гамлет: «Выражение лица скорее печальное, чем злое» – я отлично знал, что папа не сердился на меня за то, что я поздно вернулся домой. Просто его скорбь и боль от того, что я сделал, была сильнее, чем он мог вынести. Так или иначе, единственное, что позволяло ему облегчить эту боль, – срываться на мне.

Теперь надо сосредоточиться и принять неизбежное.

 

Глава восьмая

 

НЫРОК 43

 

– Эй, Пол! – Я съежился и попытался вдохнуть поглубже, при этом стараясь контролировать голос, чтобы он не звучал странно по телефону.

– Че за дела, Мэлоун?

– Давай устроим борьбу за мяч, – сказал я. – Собери пару парней. Сыграем на школьном поле?

– Ага, конечно, – ответил Пол. – В котором часу?

– Меня устроит любое время, – сказал ему, с трудом сглатывая. – Давай через полчаса?

– Конечно, я соберу народ.

– Здорово, там и увидимся!

Я уронил телефон на пол и постарался вновь улечься на подушку. Мне не удавалось достаточно глубоко дышать, и я с трудом сдерживался, чтобы не началась гипервентиляция. Провел рукой по ребрам и поморщился, хотя принял полдюжины таблеток Вольтарена. Постарался глубоко вдохнуть, но левую сторону тела обдало резкой болью.

Мне нужно побыстрее попасть на поле.

Я сказал папе, что иду на тренировку, но он проигнорировал меня. Он обычно так делал после такого. Но вскоре я вновь его увижу, без сомнений. Я подъехал к школе, там пока никого не было. Наклониться и зашнуровать бутсы, было, мягко говоря, затруднительно и заняло целую вечность. К тому времени как я закончил, стали появляться другие машины, и мы начали игру шесть на шесть.

Пол не был таким хорошим игроком, как о себе думал, но являлся чертовски крупным парнем и ему была присуща упертость и вспыльчивость. Он был именно тем, в ком я нуждался в противоположной команде. Я стоял так прямо, как только мог, и не скрючивался, несмотря на ужасное искушение. Не заняло много времени, чтобы Пол повел мяч по полю в мою сторону. Его контроль мяча был в полном порядке, но играл он не очень умно – всегда пер к воротам, вместо того чтобы усложнить мне задачу, сделав быстрый пас члену своей команды.

Сейчас это было не важно. Мне было плевать, забьет он или нет. Мне была нужна лишь его вспыльчивость.

Как только он приблизился к штрафной площадке, я выбежал из ворот, опустил плечо и протаранил его, одновременно принимая мяч. Он упал на землю прямо у штрафной площадки.

– Какого хрена, Мэлоун?

– Поднимай задницу, ты, баба! – Заорал я на него. – Ты в любом случае в офсайде! Если не можешь пробить, то я слышал нам нужен новый разносчик воды.

Перебросил мяч через Пола, который побежал в сторону своей половины поля, пасуя Джереми, а затем Клосаву. Снова попытался сделать вдох, но не получалось. Мне бы выстоять еще одно столкновение. Нужно, чтобы оно выглядело правдоподобно. Вскоре Пол вновь завладел мячом и начал движение в мою сторону. Наши взгляды пересеклись, и я понял, что допек его. Его уже тоже больше не заботил гол. Он просто врезался прямо в меня.

Идеальный угол.

Я подлетел в воздух и приземлился на спину за линией ворот. Быстро перекатился на левый бок и заорал, не в состоянии нормально дышать.

– Мэлоун! Ты в порядке?

– Эй, мужик!

– Дерьмо, он пострадал?

–Блядь, – простонал я. – Не могу дышать.

– Дерьмо. Прости, мужик!

– Звоните 911!

– Нет, давайте просто отвезем его в больницу, – сказал Джереми спокойным голосом. – Том, ты можешь идти?

– Не знаю, – ответил я. – Возможно.

Он помог мне подняться на ноги и доковылять до его машины. Пару минут спустя я уже был в приемных покоях, мое треснутое ребро как раз забинтовывали. Доктор Шепард наложила мне на бок повязку, пока я морщился и возмущался.

– Неужели обязательно так сильно затягивать?

– Хочешь пробитое легкое? – парировала она. – Мы уже это проходили. Практика у тебя есть. Уверена, твой отец напомнит тебе все рекомендации, которые ты должен выполнять, пока не заживет ребро.

– Ни в коем случае, – ответил я. – У меня в пятницу игра.

– Если снова произойдет столкновение, будет намного хуже. В течение трех недель тебе надо держаться подальше от контактных видов спорта.

– Вы же знаете, что этому не бывать.

– Томас? Томас! Боже мой, что случилось?

Как по заказу.

– Ничего, пап, – сказал я, когда он подошел ко мне и начал светить фонариком в глаза. – Пол бросился на мяч, и я бросился на мяч. Ты же знаешь, как это бывает.

– Голова не кружится?

– Я не ударялся головой, – ответил ему. Я взглянул на доктора Шепард, которая с довольной улыбкой записывала какую-то хрень в моей анкете.

– Голова не болит?

– Нет.

– Что ж, слава Богу. – Папа отступил на шаг назад и наклонил голову, чтобы взглянуть на меня прямо. – Тебе нужно быть более осторожным, сынок. Ты же знаешь, если сильно пострадаешь, то не сможешь играть в профи. Разве ты не этого хочешь?

– Конечно этого, – сказал я, стараясь не опускать взгляда, пока мы произносили наши реплики. Хотя это было сложно, ведь бок по-прежнему болел.

– Я собиралась выписать ему рецепт обезболивающего, – сказала доктор Шепард. – Хочешь, я направлю его вниз в аптеку, чтобы он тут все закупил?

– Было бы здорово, спасибо, – ответил папа. – Тогда я заберу это на обратном пути. Томас, может Джереми отвезет тебя домой? Он все еще сидит в комнате ожидания. А я возьму твой рецепт и скоро приеду.

– Конечно.

Я обнаружил Джереми там, где и сказал отец, и мы направляемся к его машине.

– Спасибо, что подождал. Папа наверно пробудет тут еще пару часов, а я ненавижу торчать в больнице.

– Нет проблем, – ответил Джереми. – Пол и Мика отогнали джип к твоему дому. Я взял ключи из твоей сумки. Она на заднем сиденье.

– Круто. – Я и не задумывался о своей машине. Старался делать более глубокие вдохи, но по-прежнему было очень больно. Интересно, папа на самом деле позволит мне выпить обезболивающие таблетки, или мне понадобится вся упаковка вольтарена. Я прислонился головой к прохладному стеклу, за окном туман сменился дождем.

– Томас?

– М?

– Ты приземлился на спину, – сказал Джереми.

– Да? И что?

– Ты не падал на левый бок… или даже на живот. Как твое ребро могло треснуть с левой стороны?

Я бросил на него быстрый взгляд и заметил, что он смотрит на меня краем глаза.

– Может быть это произошло во время нашего столкновения, – я пожал плечами.

– Я тоже об этом подумал, – ответил Джереми, – но и удар пришелся не туда.

– У тебя очевидно глаза, как у арбитра, – сказал я, вновь отворачиваясь к окну. – Такой же слепой, как гребаная летучая мышь. Рентген показал, что у меня сломано ребро, так что ты похоже что-то пропустил.

Джереми ничего не ответил, но резко свернул с трассы на подъездную дорожку к моему дому. Он дал полный газ и поднялся по холму через аллею. Когда он притормозил у моего дома, я открыл дверцу и машинально выпрыгнул из машины. Поморщился и с минуту подержался за бок, пока снова не смог нормально дышать.

Джереми обошел машину и приблизился, чтобы помочь, но я отмахнулся от него.

– Эй, Томас?

– Да? – ответил я, открывая входную дверь.

– Я ничего не пропустил, – сказал он. Когда я обернулся, его глаза были сфокусированы на мне, и мгновение мы просто стояли и смотрели друг на друга. Наконец Джереми чуть наклонил голову и открыл дверцу машины, а я зашел в дом.

Моя голова немного затуманилась после таблетки обезболивающего, которую папа позволил мне принять. Он ни слова не сказав, просто принес одну таблетку и стакан воды вместе с сэндвичем и сказал сначала поесть. Я знал, что отец неважно себя чувствует из-за произошедшего – обычно всегда так, когда я реально травмируюсь. Хотя такого не случалось с прошлого года.

Папа постучал в мою дверь, и я вытащил себя с постели, чтобы отпереть ему.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил папа.

– Да, я в порядке.

Он остался стоять в дверях, в то время как я прошел и сел на черный кожаный диванчик под окном. Он вел себя нервозно, и это могло означать лишь одно. Я не хочу этого слышать. Это не имело значения.

Но он все равно начал говорить.

Мямлить… едва различимо.

Я знал, что он сожалеет. Знал, что он этого не хотел. Мне не нужно было слышать, как он это произносит:

– Я никогда не думал… я имею в виду… когда она была тут… я никогда не думал, что мне придется делать это самому. – Он снова посмотрел на меня. – Иногда я немного увлекаюсь. Я знаю это… но я не хотел. Ты же знаешь, да?

– Конечно, пап, – ответил я. Мне нужно было, чтобы он просто остановился и ушел. Я не хочу об этом говорить. – Это была моя вина. Мне не следовало пропадать на всю ночь.

– Верно, – согласился он, хотя я сомневался, что он вообще помнил об этом. – Да… нужно будет поговорить о твоем комендантском часе.

– Конечно, – кивнул ему.

Я знал, что на самом деле он никогда не вернется к обсуждению комендантского часа. Для меня никогда не устанавливались какие-то настоящие правила, во всяком случае не такого рода. Играть в футбол – это было единственным настоящим требованием ко мне.

Он прошел в комнату и сел рядом со мной. Я постарался не вздрогнуть.

– Я больше так не сделаю, сын, – тихо сказал он. – Я просто… слишком много выпил. Ты же знаешь, каково это… в этот день.

– Знаю, – ответил я, не глядя на него и сфокусировав всю свою энергию на том, чтобы оставаться совершенно неподвижным.

– Хотя ты суровый малый, – сказал он. – Так… ты в порядке, да?

– Конечно, пап, – повторил я. – Я в порядке.

– Хороший мальчик. – Он похлопал меня по спине и встал. Я не дышал, пока он не вышел из комнаты, и я не запер за ним дверь, после чего забрался в кровать, стараясь не сильно задеть левый бок. Во сяком случае резкая боль перешла в тупую. Когда я провалился в то состояние разума, когда ты не совсем бодрствуешь, но и не совсем спишь, мой мозг восстановил события дня. Я замедлил картинки сегодняшнего утра, некоторое время упиваясь воспоминаниями, а затем постарался не обращать внимания на остаток дня, когда он проносился у меня в мозгу.

На следующий день в школе было… ужасно.

Все началось хорошо: я встал и отправился на пробежку. Мой темп был отстойным, из-за того, что бок чертовски болел, но папа на это ничего не сказал. Я собрал вещи, накинул джерси и отправился в школу.

Пока все идет хорошо.

Как только я вылез из джипа, начались комментарии.

– Эй, Мэлоун! – Ко мне подошел кто-то из старшеклассников и протянул руку для «дай пять». – Хорошая работа!

– Спасибо, – ответил я, не имея представления, о чем он. В прошлую пятницу я играл посредственно.

– Ты крут, чувак! – хлопнул меня по спине другой парень, зайдя в здание школы. Я встряхнул головой и направился на урок.

Внимание ко мне продолжалось все утро. Разные ребята регулярно обращались и бросали фразы с поздравлениями. Они обычно просто пробегали мимо, народ старался вовремя попасть в свой класс или еще куда, так что до ланча я так и не смог выяснить, что за хрень происходила.

– Святое дерьмо, к нам пожаловал сам король-любовник! – Проходя мимо, Мика ударил меня в плечо.

– Какого хрена, Клосав?

– Это все ты, мужик! – он заржал и плюхнулся на соседний стул. – У тебя, должно быть, яйца размером с Техас!

– Ты собираешься сказать, о чем на хрен ты вообще говоришь? – спросил я. – Или мне сначала выбить из тебя все дерьмо?

Клосав рассмеялся.

– Я говорю о тебе, чувак! – завопил он. – Кто же еще провел выходные трахая дочку шерифа в его отсутствие? К тому же в доме самого шерифа! Припарковал свой джип прямо перед домом? Ни хрена себе!

О, нет.

О, блядь, нет.

– Кто блядь сказал тебе это?

– Клинт, – пожал плечами Мика. – Он сказал, что ты трахал ее всю ночь, пока ее отца не было в городе. Сказал, что видел, как ты полуодетый выходил из ее дома, при этом выглядел как кот, нализавшийся киски.

– В этом нет никакого гребаного смысла, – ответил ему, в то время как моя голова шла кругом. Я совершенно забыл о Клинте, но когда вспомнил, как должно быть, выглядел выходя утром из дома Николь: рубашка расстегнута, туфли в руках – я точно знал, о чем он подумал.

И, ясное дело, растрепал всем.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

– Ты должен мне все рассказать, – заговорщицки наклонился Клосав. – Ты трахал ее в постели шерифа? Потому что если ты сделала это… твою ж мать!

Слышала ли Румпель что-нибудь из этого?

Вот дерьмо! Как она могла не услышать этого?

– И ты провел там все гребанные выходные? Потому что Пол сказал, что видел там твою машину в субботу, а Клинт видел тебя…

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Блядь, блядь, блядь.

Что мне делать?

Я пробежал взглядом по всему кафетерию, но нигде не увидел Николь, однако заметил Хизер Лоунс.

– Эй, Хизер, – окликнул я и подскочил со стула, оставив Мику по-прежнему болтать. Она остановилась и обернулась, хотя выражение лица не было дружелюбным.

– Что? – спросила она, еще менее дружелюбным тоном.

– Ты видела Николь?

Она сузила глаза.

– Она уехала, – наконец сказала Хизер.

– Уехала? Что значит уехала?

– Уехала из школы, – ответила Хизер. – Наверно, поехала домой. После того как сегодня утром на нее буквально набросились порядка пятнадцати парней, и узнав причину этого, она уехала.

– Дерьмо.

– Она не такая, – быстро сказала Хизер. – А благодаря тебе, все думают, что такая.

Она развернулась и удалилась, а Мика подошел ко мне сзади.

– Так, раз Николь теперь снова в свободном розыгрыше, я подумал пригласить ее…

Мой кулак врезался в его лицо прежде, чем он успел закончить предложение. Он грохнулся на пол.

– Руки ПРОЧЬ! – заорал я на него. – Не смей блядь трогать ее, ты, кусок дерьма!

Как только я закончил выбивать из него дерьмо, мне нужно было найти Николь.

Я объездил весь гребаный город, стараясь найти ее, но безрезультатно. Где она могла бы спрятать такую уродскую машину? Колымага явно снова была на ходу, так как больше не стояла на ее подъездной дорожке, значит Николь должна была быть где-то на ней.

Решив, что, в итоге она вернется домой, я припарковался и сел на крыльце. Все события прошедших дней стали прокручиваться у меня в голове. Что я мог бы сделать? Даже если бы я остановил Клинта и пригрозил ему, кто-то другой уже явно видел мою машину у ее дома в субботу. Мне следовало подумать об этом, когда она привезла меня к себе. Мне просто следовало сказать ей, чтобы она отвезла меня домой.

Нет… я не мог заставить себя сожалеть об этом.

Впервые за долгое время, я порылся в дебрях моей футбольной сумки и выудил пачку «Кэмел». К несчастью, курение только сильнее взбудоражило меня, а вовсе не успокоило. К тому же от него заболели легкие. Также курение не заставило Николь появиться.

Бок начинал побаливать, мне, наверно, нужна еще одна прописанная таблетка, но они были дома, а я не хотел уезжать, не увидев ее. Я наклонился вперед и опустил голову на руки, закрыл глаза и постарался придумать, какую чертовщину собирался сказать или сделать. Мои мысли закрутились, и я потерял счет времени. Когда услышал хруст шин по гравиевой дорожке и посмотрел вверх, то это оказалась не та машина, которую я хотел увидеть.

Это был Крайслер шерифа.

Дерьмо.

Шериф Скай не сводил с меня глаз, пока вылезал из машины и подходил к крыльцу.

– Томас?

– Эм… да, – пробормотал я. – Привет.

– Совсем не ожидал увидеть тебя на своем крыльце.

– Что ж, а я совсем не ожидал, что окажусь тут.

– Назовешь мне причину?

– Вообще-то нет.

Он склонил голову на бок, рассматривая меня.

– Почему бы тебе все же не объяснить? – фактически это был не вопрос.

Я сделал глубокий вдох, понятия не имея, что сказать.

– Я просто… искал Николь.

– Похоже, ее тут нет, – отметил он.

– Ага, я это заметил.

– Может, тебе стоит подождать и увидиться с ней завтра в школе.

– Я бы не хотел, – сказал я.

– Что происходит, Томас? – спросил шериф Скай нешуточным полицейским тоном.

– Она на меня рассердилась, – ответил я. – Я просто хотел… поговорить с ней.

– Что ты сделал?

Мне совсем не понравилось, как он отклонился назад и положил руку на свой пистолет. Я с трудом сглотнул и попытался придумать что-нибудь, что мог бы сказать.

– Это было недоразумение, – начал объяснять я.

– Если ты тронул ее… – начал он с рычанием, – мне плевать кто ты…

– Я этого не делал! – заорал я. – В том то и дело! Я ничего не делал, клянусь! Но… что ж, кое-кто решил, что я делал… и все рассказал и… дерьмо!

– Не клянись, – снова прорычал он. – Думаешь, я не знаю твоей репутации?

У меня было искушение полностью вывести его из себя, чтобы он начал орать. В глубине души я знал, что он ничего мне не сделает, даже если бы я вышел вперед и сказал, что трахнул его дочь на капоте его патрульной машины. Он не мог меня тронуть и также знал об этом.

Но это не облегчило бы создавшуюся ситуацию.

Совершенно.

Вопреки здравому смыслу, я открыл рот и сказал ему правду:

– Она помогла мне, – тихо произнес я. – В прошлую субботу был…эм…тот же день…

Я не мог закончить фразу. Голос шерифа Скай смягчился:

– Я знаю, что это был за день.

Я кивнул.

– Эм… Николь увидела меня… на кладбище. – Я снова опустил голову на руки и зарылся пальцами в волосы. – Мне было не очень хорошо. Она… она привезла меня сюда. Приготовила ужин.

Не думаю, что ему нужно было знать все вопиющие подробности.

– И?

– И…эм…кто-то увидел тут мою машину. Они просто предположили… – Я снова посмотрел на него. – Я ничего не делал, шериф. Клянусь, что не делал. Но люди болтают, и Николь это услышала. А теперь она рассержена, а я просто хотел сказать ей, что ничего не говорил.

– Это все объясняет, – сказал он с небольшой ухмылкой.

– Что объясняет? – уточнил я.

– Всю эту мексиканскую еду, – ответил он. – Я не мог поверить, что она так много съела.

Я чуть усмехнулся.

– Я не ел весь день, – объяснил я.

Мы оба перевели взгляд в сторону донесшегося до нас скрежета Хендая – звук приближался и становился все громче, явив Николь, припарковавшуюся на подъездной дорожке. Я заметил, как ее глаза округлились, когда она увидела развернувшуюся перед ней сцену.

Я встал с крыльца и сделал пару шагов по направлению к ней. Мгновение она оставалась на водительском месте, смотрела на нас двоих, стоящих на подъездной дорожке. Шериф Скай почесал затылок. Минуту спустя глаза Николь сузились, она медленно открыла дверцу и вылезла из машины. Ее руки были сжаты в кулаки.

– Ну все, парень, – пробормотал себе под нос шериф Скай, – Дальше ты сам по себе.

Он отошел от меня на пару шагов, в то время как она приблизилась, выпустив острые кошачьи коготки.

– Ты, сукин сын! – заорала она. – Что ты тут делаешь? Хвастаешься и моему отцу?

– Николь, я не…

– Ты хоть представляешь себе, сколько народу ко мне сегодня подкатило? – продолжила она. – Сколько парней подошли и предложили прогуляться? Потому что я очередная цыпочка, уделанная Томасом Мэлоуном, а теперь, когда он со мной закончил, я в свободном розыгрыше для всех остальных!

– Ого, – присвистнул шериф Скай. – Знаете, так как я уже выслушал короткую версию этого, то хотел бы просто откланяться…

– Нет! – выкрикнули мы одновременно с Николь.

– Что за хрень ты ему сказал? – спросила Николь, глядя на меня.

– Я позволю тебе тут самому во всем разобраться… – вновь попытался сбежать он, но Николь велела ему остаться. Затем она снова посмотрела на меня, пока я пытался придумать, как сформулировать фразу.

– Нет ничего такого, что бы мне захотелось от тебя услышать. – Николь развернулась и пошла к двери. – И уж точно мне нечего сказать тебе.

– Николь, пожалуйста! – сказал я, наконец-то обретя дар речи. – Просто позволь мне объяснить!

– Объяснить? Объяснить, как меня вся школа поливала грязью, потому что я посочувствовала тебе? Объяснить, что все, что вас, спортсменов, волнует – это хвастовство перед своими друзьями что и с какой девчонкой вы сделали? Меня это совершенно не интересует!

– Если ты послушаешь хоть минуту…

– Убирайся! – взвизгнула она.

– Тебе и впрямь следует дать парню хотя бы шанс… – начал говорить шериф Скай, но коготки котенка впились и в него.

– Ты серьезно? – взвизгнула она. – Из-за этого я и уехала из Миннеаполиса, папа! Или ты уже забыл? Я уехала из-за такого вот дерьма, а теперь, из-за того, что попыталась помочь этому придурку, все повторяется вновь!

– Не ругайся, Николь…

Я был растерян. Переводил взгляд с одного на другую и заметил, как шерифа слегка передернуло.

– Что повторяется вновь? – спросил я, запутавшись вконец. Шериф Скай чуть покачал головой.

– Не твое собачье дело! – наорала на меня Николь.

Может она и кричала на меня, но маска треснула. Я мог видеть это по ее лицу и достаточно сконцентрировался на глазах, чтобы заметить, что они покраснели и увлажнились. Она не была просто зла, и ей не было просто больно. Не из-за этого. Было что-то еще.

– Румпель? – спросил я. – Что это?

– Что еще за Румпель? – спросил ее отец, бросив на меня косой взгляд.

– Не бери в голову, папа, – сказала она со вздохом. – Я просто хочу попасть домой и приготовить ужин.

– Пожалуйста, послушай меня, – вновь попробовал я. – Я никому ничего не говорил, клянусь. Большую часть вчерашнего дня я провел в больнице и едва с кем-то разговаривал! Это был не я. Кто-то просто увидел тут мою припаркованную машину…

Она посмотрела на меня, брови нахмурились.

– Боже мой, – пробормотала она и, накрыв лицо руками, опустилась на крыльцо, на котором я раньше сидел.

– Удачи, – одними губами сказал мне шериф Скай, прежде чем открыть дверь и проскользнуть в дом.

Я подошел и медленно присел справа от нее. Я был на совершенно неизведанной для меня территории. Помимо того, что я раньше никогда не пытался утешить девушку, еще и никогда не извинялся перед ними. Понятия не имел, что мне следует сделать в первую очередь.

Я решил попытаться успокоить, но действительно не знал, как этого добиться. Вспомнил, как она делала это для меня, и потянулся, чтобы заправить ей за ухо выбившийся локон.

Она ударила меня.

– О, черт! – ахнул я, не в силах вздохнуть от прострелившей бок боли. Фактически, она не ударила меня по ребрам, а чуть ниже, но этого было достаточно.

– У тебя забинтованы ребра? – воскликнула она.

– Эммм… да, – признался я, стараясь сдержать подступившие от боли слезы.

– Ты правда был в больнице вчера?

– Да.

– Что случилось?

– Ничего, – ответил я, качая головой. – Не беспокойся об этом.

– Что случилось с твоими ребрами? – спросила она, делая ударение на каждом слове, и, взглянув в ее глаза, я понял, что она не собирается сдаваться.

– Вчера столкнулся во время борьбы за мяч, – ответил я. – Одно треснуло – подумаешь, большое дело.

– Во время борьбы за мяч?

– Да, ну, ты знаешь, короткая товарищеская игра.

– Звучит не слишком дружелюбно, – отметила она.

– Ну… дерьмо случается. – Я отвел глаза, не в состоянии выдержать ее взгляд. Ощутив ее руку на своей, посмотрел на ее расстроенное лицо.

– Прости, – сказала она.

– Все в порядке, – ответил я. – Я это заслужил.

– Заслужил треснутое ребро?

– Да… э–э… нет, то есть…

Дерьмо.

– Имею в виду, я заслужил твой тычок.

– Хмм. – Ее глаза вновь сузились. Она сделала глубокий вдох и с шумом выдохнула. – Кто видел джип?

– Полагаю, пару человек заметили его в субботу, – ответил я. – А Клинт видел, как я утром отъезжал. Он просто предположил…

Я повернулся и наклонился к ней поближе.

– Клянусь, Румпель, я никому ничего не говорил. Я даже никому не говорил, что видел тебя. Я бы никогда так не поступил, не после того…

На мгновение я отвел глаза, а потом вновь перевел на нее взгляд.

– Не после того, что ты для меня сделала.

У нее в глазах стояли слезы.

– Я даже не успела еще зайти в здание школы, – сказала она, – как ко мне подошел Клинт, шлепнул по заднице и сказал, что он готов в любое время. К тому времени, как я подошла к дверям, Мика обхватил меня за талию и спросил, какие у меня планы на ужин. Прежде чем закончился первый урок, мне сделали еще четыре аналогичных предложения.

– Дерьмо…

– А потом Кристал Ллойд назвала меня шлюхой. Она сказала, что только настоящая дура раздвинет перед тобой ноги с первого раза, и что мне нужно было хотя бы потерпеть до второго свидания.

Мои руки сжались в кулаки. Я бы не ударил девчонку, но мог бы отметелить ее братца за то, что у них общая фамилия.

– А потом я выяснила, что уже вся школа болтает о том, как ты трахнул меня в кровати моего отца.

По ее щекам покатились слезы. Я почувствовал, как у меня сдавило грудь, хотел бы я все исправить, но знал, что ничего не могу с этим поделать.

– Мне жаль, – тихо сказал я. – Я понятия не имел… я имею в виду, люди говорили мне хрень, но я даже не знал, о чем они… до ланча, но ты уже уехала.

Она кивнула.

– Я везде тебя искал, – сказал я. – Куда ты поехала?

– В трейлерный парк на другом конце города. – Она пожала плечами.

– Какого черта ты туда поехала?

– Просто повидаться с другом.

Она, похоже, не была заинтересована вдаваться в подробности, поэтому я не стал уточнять.

– Что мне делать? – прошептала она, посмотрев мне в глаза. – Никто не поверит в то, что ничего не было, даже если ты сам им об этом скажешь. Теперь за мной гоняется куча парней, которые думают, что я им отдамся, и куча девчонок ненавидит меня по этой же причине. Не могу поверить, что это снова происходит.

– Что происходит снова?

– Забудь, – проворчала она, начиная вставать.

Я схватил ее за руку.

– Скажи мне, – настаивал я.

– Это и впрямь не твое дело, – повторила она.

Воспользовавшись шансом, я протянул руку и положил ладонь поверх ее сложенных рук.

– Расскажи мне, что произошло, – сказал я.

Николь посмотрела на меня, сузив глаза.

– Может, заключим сделку? – сказала она, одернув свою руку. – Мы отправимся на школьное футбольное поле, и если я не смогу забить тебе пенальти, то все расскажу. Но если я забью тебе хоть одно, то ты совершенно честно ответишь на один мой вопрос – любой, какой я задам.

Я не смог сдержаться и рассмеялся.

– Думаешь, что забьешь мне пенальти?

– Кто знает, – пожала она плечами. – Я никогда не пробовала. Хотя на вид это не очень сложно. Кроме того, ты травмирован.

Я покачал головой.

– Если ты этого хочешь, – сказал я.

– Ну так что, договорились?

– Договорились, Румпель, – усмехнулся я. – Ты идиотка, но я принимаю пари.

– Как на счет прямо сейчас?

– Конечно.

Шекспир написал: «А властолюбье жестче и черствей»44. Тем не менее, я по-прежнему восхищался ее упорством.

Покончим с этим, чтобы я мог узнать, что с ней случилось.

 

Глава девятая

 

ЗОЛОТОЙ ГОЛ 45

Николь наклонилась и зашнуровала свои тенниски двойным узлом, пока я поблизости жонглировал мячом, полу обращая внимание на него. По большей части я наблюдал за ней – как она склонилась в красных коротких шортах и завязала шнурки. У нее и впрямь были великолепные ноги, не думаю, что до этого я их вообще оценивал по-настоящему. Упругие… натренированные… должно быть, от ее регулярных пробежек. Я подметил рельефность в икрах и бедрах – они состояли из сплошных мышц. У меня было огромное искушение провести по ним руками.

Я выбросил эти мысли из головы.

Должно быть, девушка была немного безумной, решил я, или может просто пыталась проиграть пари. Кто бы ни был моим противником, он должен быть реально хорош, чтобы забить мне гол, и она с самого начала явно не понимала, что делает. Может, это был ее способ сказать мне, что она хотела бы поделиться своим маленьким грязным секретиком, при этом не выложив все как на духу.

Я не был уверен, девчонки странные.

Усмехнулся, глядя, как она пошла к воротам. Подкинул коленом мяч в ее сторону, она завизжала и откинула его подальше от лица. Я рассмеялся, когда она посмотрела на меня, подобрала грязный мяч кончиками пальцев и установила его на линию штрафной площадки.

– Ты все намного усложняешь для себя! – фыркнул я.

– Что ты имеешь в виду?

Я указал на белый кружок между нами.

– Это место для пенальти, детка.

– Ой, – она пробормотала что-то еще, чего я не расслышал, и сделала пару шагов вперед, чтобы поместить мяч на нужное место. – Здесь?

– Да, там, Румпель. – Она сердито посмотрела на меня, и я подмигнул ей.

Встав прямо за мячом, она поглядывала то на одну сторону ворот, то на другую. Я чуть присел, слегка пружиня на коленях.

– Сколько у меня попыток? – спросила она.

– Обычно одна, – объяснил я, – но я дам тебе три, ведь я такой хороший парень.

Она фыркнула.

В любое другое время я мог бы позволить ей бить по воротам хоть весь день, но сегодня порядком подустал. К тому же, было все еще немного трудно дышать.

– Ладно.

Она отвела назад согнутую в колене ногу и пнула мяч. Тот соскочил с ее носка и покатился с такой же скоростью, как детский пластмассовый грузовичок. Я подбежал и подхватил его, прежде чем он ушел за боковую линию.

– Румпель, Румпель, Румпель, – поддразнил я. – В удар надо вкладывать немного силы!

Подойдя к ней с мячом, установил его на отметку и начал объяснять ей физическую сторону удара.

– Используй разбег, чтобы придать силы своему удару, но главное – держи ногу как можно прямее. Тебе нужно задействовать эти прекрасные бедра.

Она вскинула голову и посмотрела на меня, сузив глаза.

– Говорю то, что вижу, – сказал я пожимая плечами, но все же отправился на позицию.

Ее следующая попытка вышла чуть лучше. Она взяла разбег, но, как и прежде, слишком сильно согнула ногу в колене. Она попала по воротам, но силы ее удара даже близко не хватило, чтобы мяч проскочил мимо меня. Я прыгнул влево и легко поймал его в руки. Снова встал на позицию и откатил ей мяч обратно.

– Еще одна попытка, Румпель, – сказал я. – А потом, тебе придется все выложить!

Она стиснула губы и исподлобья глянула на меня, прежде чем сделать глубокий вдох и вновь поставить мяч на белую отметку. Я все еще стоял прямо – даже близко не был к тому, чтобы приготовиться к прыжку – и наблюдал, как она сделала пару шагов назад, при этом мышцы ее бедра аппетитно напряглись. Наверно, я был слишком сосредоточен на форме ее ног, чем на том, что она ими делала. Угол был более четким, квадрицепсы более уверены в том, что они делали – нечто, что происходит только когда мышца повторяет движение достаточно часто, чтобы образовалась долгосрочная мышечная память.

Она сделала два шага вперед, отвела носок ноги назад, что делается для увеличения высоты угла удара и распрямила ногу как хренов профи: распрямила, вытянула, отклонила и придала достаточно силы, чтобы отправить мяч прямо в верхний левый угол ворот.

Он быстро подлетел вверх. Мой баланс был нарушен – я даже не пытался заморочиться прыжком, так как думал, что у нее явно не хватит силы, чтобы пнуть его достаточно быстро. Вратарь должен знать в какую сторону полетит мяч еще до того, как по нему ударят, чтобы у него был шанс остановить пенальти. Ты уже должен начать двигаться, прежде чем нога твоего противника коснется мяча. Я был не готов, и мне следовало прыгнуть в нужном направлении задолго до того, как я понял, что уже слишком поздно. Я все же рванул, падая на землю слишком низко, чтобы от этого был толк. Она засадила мяч в верхний угол.

Одно очко в пользу Румпель.

Ни хрена себе.

Я поднял взгляд от земли и наткнулся на ее ухмылку.

– Нападающая в школьной спортивной команде, – сказала она, приподняв брови и тыкая себя в грудь большим пальцем.

– Вот же сучка! – выкрикнул я, но одновременно не мог сдержать смех. Перекатился в сидячее положение и потянулся за спину, чтобы схватить мяч из сетки. Немного поморщился от этого движения, заныли ребра.

Николь приподняла брови.

– Ты высокомерный маленький ублюдок, – сказала она гневно. – Всегда думаешь, что ты лучше, чем все остальные. Самое время кому-то обуздать твое эго и сбить с тебя спесь.

Я улыбнулся и покачал головой.

– Ты сделала это намеренно, – осудил я. – Ты обманула меня.

– И ты попался на удочку.

Я не мог с этим спорить. Хохотнул и сделал пару финтов мячом между ног. Она продолжила стоять надо мной, уперев руки в бока с ухмылкой на лице.

– Ладно, – вздохнул я. – Что ты хочешь знать?

Я решил, что это будет касаться чего-то из моих прошлых похождений с девчонками в школе, и не горел желанием говорить с ней об этом. Имею в виду… я не представлял ее в таком плане и не хотел, чтобы она подумала обратное. Или, может, мне придется признаться ей относительно цветов – это я бы мог пережить. Я вроде как даже хотел, чтобы она это узнала.

Она сунула большие пальцы в маленькие декоративные карманчики на ее шортиках и чуть отклонилась назад на пятки. Я поднял на нее глаза, она покусывала нижнюю губу, улыбка с лица пропала.

– Что произошло, когда ты вернулся в субботу домой? – спросила она, при этом ее глаза потемнели.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – ответил я, но в тоже время почувствовал, как ухнул вниз желудок. В ее тоне было что-то… что-то, что мне не понравилось. Совершенно.

– Скажи мне, каким образом ты сломал ребро? – спросила она.

Я похолодел.

Нет.

Ни хрена.

– Я тебе рассказал, – тихо ответил я.

– Ты сказал, что оно треснуло во время борьбы за мяч, – сказала Николь. – Но это чушь собачья. Я хочу знать, что случилось на самом деле.

– Я уже сказал тебе, что случилось, – повторил я, после чего встал и носком ноги подкинул мяч в воздух, подхватил его и направился к своему джипу, делая большие шаги по влажной траве.

– Эй! – окликнула она. – У нас был уговор!

– Пошла ты! – проорал я через плечо. Руки тряслись, дыхание было учащенным, из-за чего болел бок. Я бросил мяч на землю и пошел быстрее.

– Скажи мне, что произошло! – не унималась она за моей спиной. – Почему ты не хотел идти домой, Томас? Почему?

– Заткнись! – Я рывком открыл дверцу машины, намереваясь оставить ее на хрен тут. Мне не нужно это дерьмо – какая-то сучка дурит меня, а потом вытягивает такое дерьмо. Ни хрена.

Она умудрилась открыть пассажирскую дверцу, прежде чем я успел ее заблокировать. Я закинул мяч на заднее сиденье, не глядя в ее сторону.

– Я выиграла, – сказала она. – Ты должен мне сказать.

– Заткнись, – повторил я уже тише, – или можешь на хрен идти домой пешком.

– У нас был уговор. – Ее голос теперь не был таким напористым. – Ты идешь на попятную?

– Я сказал тебе, что случилось, – вновь повторил я.

– Уговор был на правду, – парировала она.

Будто я нуждался в напоминании.

Я завел двигатель и покрепче вцепился в руль, пытаясь решить, стоит ли мне просто побыстрее отвезти ее домой и никогда больше с ней не заговаривать, или бросить ее задницу на школьной парковке прямо сейчас. Я по-прежнему тяжело дышал, голова начинала плыть. Мне нужна была таблетка обезболивающего… или может быть алкоголь.

– Я никому не скажу, – донесся до меня ее шепот. – Клянусь, никому.

Я нажал ногой на сцепление, увеличивая обороты двигателя, но не двигаясь с места, а сам просто уперся взглядом перед собой, стараясь заглушить ту крошечную частичку моего разума, которая хотела все ей рассказать. Ни за что, блядь.

Я продолжал сжимать руль, даже когда наблюдал, как Николь потянулась и повернула ключ в зажигании, выключая двигатель. Мгновение двигатель гудел, прежде чем затихнуть.

Краем глаза я увидел, как она забралась с коленями на пассажирское сиденье и наполовину подползла ко мне. Ее рука скользнула ко мне на затылок, и она притянула меня к себе поближе. В этот момент я мог ощущать ее запах, и в то время, как вдохнул его, она пробежала пальцами по моим волосам и откинула их мне за ухо.

Нахрен нет…

Ни за что…

Нет…

Я не могу…

Пожалуйста…

Я повернул голову в ее сторону, отпуская что-то внутри себя… сдаваясь. Не знаю, что это было, но я не мог это остановить. Зарылся лицом ей в шею и обхватил ее руками за талию. Я слышал, как кричу снова и снова – горло саднило от силы этого крика, – пока мое тело не замерло на ней, а она продолжала обнимать меня.

Как делала это раньше.

– Это не его вина, – прошептал я ей в шею. – Это моя… это всегда была моя вина.

Ох, дерьмо.

Ох, нет. Нет, нет, нет, нет, нет, нет…

Мой разум продолжал кричать, даже когда голос уже затих.

Я ничего не мог поделать. Слова уже слетели с моих губ.

***

Мой разум был пуст.

Или он был переполнен, и я просто не мог видеть это сквозь туман в голове, чтобы почувствовать разницу.

Тепло девушки, обнимающей меня в моей машине посреди школьной парковки, было единственным, что удерживало меня на земле, сдерживало от того, чтобы не перейти за грань. Я все еще был близок к этому, и по мере того, как напряжение в моих мышцах начало медленно спадать, пружина в моей голове болезненнее натягивалась. Я прикрыл глаза от ощущения того, как ее пальцы прошлись по моему виску в своей, казалось бы, бесконечной задаче откинуть мои волосы с лица.

Голова теперь лежала у нее на коленях, а мои руки плотно обхватили ее за талию, в то время как она обнимала меня, успокаивала и тихонько напевала. Ручник неудобно впивался в тело, но по крайней мере это был мой правый бок. Моя левая сторона болела. Мое горло болело. Моя голова болела.

Но было так… так просто забыть обо всем этом, потому что меня окутывали ее руки и ее запах. Я вцепился в нее, будто она была перилами на балконе самого верхнего этажа в отеле, а моя пьяная задница только что навернулась с него. Было больно стараться держаться за нее, и часть меня хотела просто отпустить и позволить мне упасть – покончить с этим.

По крыше машины начал барабанить дождь – сначала слабо, а потом сильнее. Я по-прежнему не двигался, и Николь тоже, казалось, никуда не собиралась. Стекла в салоне запотели, отчего было сложно определить который сейчас час. Я не уверен, тусклый свет был из-за затянувших небо облаков или из-за того, что было действительно так поздно.

Мне нужно было возвращаться домой.

Немного приподнял голову и мой лоб оказался на уровне ее плеча, и я, наконец, вновь встретился с ней глазами. Она выглядел такой обеспокоенной. Я не мог удержать на ней взгляд, поэтому снова отвел глаза, фокусируясь на виде из окна, хотя там ничего нельзя было разглядеть.

Плечи напряглись, когда я подумал о том, что только что сделал и сказал. Что на хрен мне теперь делать? Она знала. Каким-то образом она знала это еще до того, как я все рассказал, но она не понимала, почему он должен был это сделать. Я отнял у него все, что имело для него значение, и у него было полное право злиться.

– Это не его вина, – вновь сказал я, мой голос был тихим, едва различимым на фоне шума дождя. Я закашлялся, горло до сих пор саднило.

– Что произошло?

– Он пил накануне вечером, – сказал я. – Перебрал. Обычно он вообще не пьет… только в тот день. Он был зол, но он не хотел этого. Я просто упал.

– Ты упал? – переспросила она. – Как ты упал?

– Он лишь… оттолкнул меня, – ответил я. – В коридоре стоит одна из этих вещиц в стиле туалетного столика – какая-то антикварная. Я сломал ребро об нее. Это была не его вина, а моя.

– Он толкнул тебя, – сказала Николь. – И ты напоролся на столик, тогда и сломал ребро?

– Да.

– И каким именно образом это твоя вина? – тихо спросила она.

– Это все моя вина, – сказал я. Мои руки поплотнее обхвати ее, и я уткнулся лбом ей в плечо. – По моей вине она мертва.

– Мой папа сказал, что это была автомобильная авария.

– Но ее бы там не оказалось, если бы не я.

Я рассказал ей о забытых мной перчатках и о том, как мама поехала за ними.

– Это был несчастный случай, – настаивала Николь, когда я закончил. – Порой каждый забывает мелочи…

– Я больше не забываю, – пробормотал я.

– Что ты сказал?

– Этого бы никогда не случилось, если бы не я, – прорычал я себе под нос. – Разве оказалась бы она в машине, если б я не забыл свои перчатки? А?

– Не в этом дело, Томас. Ты был всего лишь ребенком…

– Однако это не помешало произошедшему, – сказал я. – И это не меняет того факта, что если бы я не был таким гребаным тупицей, то она была бы сейчас жива.

– Ты не несешь ответственность…

– Нет, несу! – заорал я, отстраняясь от нее, морщась и хватаясь за бок. Отодвинуться не получилось, поэтому я просто уронил голову ей на плечо. – Скажи еще, что она все равно бы оказалась на той дороге, даже если бы я помнил все свое дерьмо! Ну же, давай. Скажи, что у нее по-прежнему была бы причина поехать домой! Не можешь, да? А знаешь почему? Потому что это моя гребаная вина!

Николь откинулась на спинку сиденья и склонила голову, чтобы посмотреть на меня – на ее лице отразилась боль.

– Даже если так и было, – сказала она. – Я не соглашаюсь с тобой, но даже если несчастный случай произошел по твоей вине, это не означает, что он может так относиться к тебе сейчас. Это случилось шесть лет назад.

– Прошло уже шесть лет, а ее по-прежнему нет, – сказал я, повторяя слова папы, сказанные минувшим днем. – Ничего не меняется.

– Это должно измениться, – настаивала Николь, – но вы, ребята, застряли.

Я закрыл глаза и некоторое время обдумывал слово «застряли». Должен признать, оно подходило.

– Томас, тебе нужно рассказать об этом кому-то, – мягко сказала Николь. – Мой папа мог бы…

– Нет! – Я повернул к ней голову и вцепился в ее талию. – Нет, Николь! Ты обещала! Ты сказала, что никому не расскажешь!

Николь покачала головой:

– Не скажу, – ответила она. – Просто думаю тебе самому стоит.

Я попытался глубоко вдохнуть, но из-за моей неудобной позы и ребра, получилось не очень успешно. К тому же, я не хотел ее отпускать. Даже если бы я совсем не мог дышать, ощущения от того, что обнимаю ее и чувствую ее руки в своих волосах – были приятными. Мне вообще не хотелось ее отпускать.

– Никому нельзя об этом знать, – прошептал ей в плечо. – Никому.

Я подумал, что если у меня будет кто-то, кому будет известно об этом, мне станет немного легче, но я не знал, что это будет значить для Румпель. Также не знал, как нам дальше быть после этого. Даже несмотря на то, что у Джереми были подозрения, это было совершенно иным.

– Что теперь? – тихо спросил я.

Я снова завел машину, но мы по-прежнему оставались на школьной парковке. Откинулся на спинку водительского сиденья, пальцы крепко хватались за руль. Я странно себя чувствовал – нервным, смущенным, опустошенным, одновременно хотелось свалить к чертям подальше от этой девчонки и вместе с тем – крепко обнять и никогда не отпускать. Это пугало меня.

– Я все еще думаю, что тебе следует рассказать моему папе, – снова сказала она. – Но я не буду напирать, не сейчас. У него нет права обращаться так с тобой.

– Идти к твоему отцу бессмысленно, – снова повторил я. Мы уже неоднократно обсуждали это за последний час. – Мне уже восемнадцать. Что он сможет сделать? Даже если бы я был несовершеннолетним, ты явно здесь недавно, поэтому не понимаешь – у моего отца все схвачено в этом городе.

– Тогда уезжай.

– Я не могу этого сделать.

– Почему нет?

– Я просто… не могу, – вздохнул я. – Не могу так с ним поступить. Я нужен ему. Кроме того, мне вообще-то некуда ехать.

– Я также думала пару месяцев назад, – ответила она. – Никогда до того не рассматривала вариант переезда сюда. Тоже думала, что мне некуда уехать.

– Почему ты уехала?

– Это ты проиграл пари, – напомнила она.

– Мне плевать на гребаное пари, – сказал я чуть более жестким голосом, чем намеревался. – Я хочу знать.

Она пристально посмотрела на меня, а затем снова перевела взгляд на пассажирское окно и сплела пальцы на коленях.

– Теперь ты знаешь обо всем моем грязном белье, – сказал я. По правде сказать, она знала лишь часть, но это неважно. – Расскажи мне.

Николь подтянула ноги вверх таким образом, что ее тенниски оказались на краю сиденья. Я старался не волноваться об этом. Если бы это был кто-то другой, я бы вышел из себя от одной только мысли о грязи на моем кожаном сиденье. Она сделала глубокий вдох:

– Ты никому не расскажешь, верно?

– Конечно.

Она снова вздохнула.

– Моя старшая школа в пригороде Миннеаполиса была точно такой же, как в этом городе – никаких девушек в футбольной команде, – сказала Николь. – Первые пару лет я играла только за свой клуб, но хотела играть и за школу тоже. Там не было достаточно девушек, чтобы сформировать команду, поэтому я решила попытаться поиграть в команде парней.

Она сухо рассмеялась.

– Я честно полагала, что мне предстоит нечто вроде битвы, понимаешь? Но они нормально это восприняли. Многие игроки закончили школу годом ранее, поэтому состав был немного слабее, и полагаю, я произвела на них впечатление. Так что я попала в команду, и вскоре после начала сезона капитан команды – полузащитник по имени Дэнис – пригласил меня на свидание. Мы вроде хорошо поладили и начали довольно серьезно встречаться.

Она замолчала и пробежала рукой по волосам.

– Прежде у меня не было настоящего бойфренда, – продолжила она. – Он был моим первым… ну, ты понимаешь? Я имею в виду, мы встречались уже пару месяцев и это казалось вроде как нормальным. Он был действительно милым… по крайней мере, я так думала.

Я схватился за руль, крепко сжимая его.

– Он сказал, что любит меня, и я думала, что тоже любила его. – Она снова замолчала и шмыгнула носом. Я посмотрел на нее и заметил, как у нее в глазах стоят слезы. Отпустил руль и потянулся, чтобы ухватить ее за руку, она не возражала.

– Продолжай, – подтолкнул я.

– Мы выиграли чемпионат нашего дивизиона, – сказала она. – После чего была большая вечеринка в доме другого парня. Думаю, его родителей не было в городе. По крайней мере, никаких взрослых там не было. Мы пили, и я довольно сильно перебрала. Но потом… потом Дэнис спросил, не хотела бы я попробовать кое-что другое.

С ресницы сорвалась одинокая слеза и покатилась по ее щеке. Она быстро смахнула ее свободной рукой.

– Это было глупо. Сама знаю. Но он и Алекс – парень, у которого устроили вечеринку – они отвели меня в одну из спален и дали что-то. Они сказали, что это был экстези, и что от него я почувствую себя очень хорошо. Так и случилось. Я все помню, но не особо четко. Знаю, что согласилась на это… на то, что они хотели сделать… но…

На секунду я закрыл глаза, так как довольно хорошо представлял, что сейчас последует, и страх, который поднялся и начал было окутывать меня изнутри, притупился. Я не хотел это слышать. Я не хотел знать, что она была с кем-то другим, но я должен был спросить. Я хотел верить в то, во что поверил мой отец – что она была невинной…

…и потенциально моей.

Отогнал мои гормональные мысли.

– Думаю, они это спланировали, – прошептала она. – Думаю, все было заранее подстроено. Они сделали фотографии каждого из них… со мной. Помню, что соглашалась на все это, но я была сама не своя, понимаешь? А в следующий понедельник… в школе…

Она вырвала свою руку из моей и закрыла руками лицо, прежде чем успела выпалить все остальное. Я знал, что произойдет, как только она упомянула про наркотики – Фрэнки был связан с этим дерьмом. Я все еще не хотел слышать, что был прав.

Она все же выпалила это.

– Я позволила им обоим трахнуть меня, сделать фотки, которые потом были по всей школе. И я за считанные сутки превратилась из довольно счастливой девчонки с бойфрендом, члена основного состава футбольной команды и персоны, ведущей довольно активную социальную жизнь, в ничто. Дэнис бросил меня, фотографии оказались у моей мамы – что совсем уже другая история – и каждый раз, когда я заходила в школу, мне приходилось срывать копии тех фоток с моего шкафчика. Каждый парень в команде – и большинство ребят в школе – начали после этого приглашать меня прогуляться. Каждый из них четко давал понять, что ищет кого-то для перепиха, и что они знают, что я явно была готова сделать что угодно и с кем угодно. Даже не буду вдаваться в детали о том, что делали девчонки.

Николь смахнула слезы с лица и снова уронила руки к себе на колени.

– В течение лета я не занималась с клубной командой, в которой играла много лет. Слухи дошли и до нее. Я практически перестала играть вообще, и у меня определенно больше не было какой-либо социальной жизни. Моими друзьями по большей части всегда были парни, и никто из них не хотел иметь со мной дело, если я не собиралась отдаться и им.

– Так что я переехала сюда, – сказала она спустя мгновение, – поклявшись больше никогда не ходить на свидания, по крайней мере до окончания старшей школы. Я подумала, что могла бы начать тут все… с чистого листа. Полагаю, это было глупо.

Когда Николь закончила делиться своей историей, я не знал, что делать. Мне хотелось утешить ее, как она сделала это для меня, но я действительно не знал как. Все, о чем я мог думать, что сейчас она оказалась в той же ситуации, из-за которой уехала из Миннеаполиса.

Я не хотел, чтобы она уехала.

Чего мне действительно хотелось, так это исправить ситуацию. Мне хотелось все исправить. Хотелось отыскать обоих этих парней и, для начала, оторвать их гребаные бошки, после чего выбить все дерьмо из каждого, кто распространял эти фотографии. Мне хотелось уничтожить каждую существующую копию и сказать ей, что теперь все в порядке, что я позаботился обо всем для нее. Мне хотелось заботиться о ней.

Благодаря отцу, у меня было большое влияние в нашем штате, но оно не распространялось дальше нашего города. Если бы такое случилось тут, я бы мог все исправить, но сейчас я ничего не мог сделать.

– Пойти завтра в школу будет отстойно, – тихо сказала она. – Я думала, что оставила все это дерьмо в прошлом.

Погодите минутку. Может, все же было что-то, что я мог сделать…

– А что, если… – Я сел чуть ровнее, стараясь правильно сформулировать слова, перед тем как произнести их. – Что если бы я мог об этом позаботиться?

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать, что если бы я смог предотвратить повторение той ситуации? – спросил я. – Что если бы я смог сделать так, чтобы никто не сказал тебе какую-нибудь хрень, и чтобы никто тебе вообще не докучал?

– Как бы ты это сделал? – спросила она настороженно.

– Что если… – я глубоко вздохнул. – Что если бы ты была… моей девушкой?

– Я же сказала, Томас – я больше не хожу на свидания. Может быть никогда больше не буду. Я могла бы стать монахиней.

Я знал, что она шутила… по крайней мере, надеялся, что это так.

– Это я понимаю, – сказал я, стараясь переубедить ее. – Но ведь нет нужды, чтобы об этом знал кто-то еще, верно? Если они все подумают, что ты моя, парни от тебя отстанут. Никто не будет думать, что ты… ты…

– Шлюха?

– Э-э… да, – пробормотал я. – Никто о тебе так не подумает, если ты просто будешь со мной, верно?

– Они уже думают, что я с тобой спала, – сказала она.

– Знаю… но это бы не имело такого значения, если бы мы были вместе, верно? – Чем больше я об этом думал, тем больше эта идея меня привлекала. – Никто не осмелится тебе докучать. Никто к тебе ни прикоснется, если ты моя.

– Твоя? – фыркнула она.

– Ну… эм… до тех пор, пока никто не узнает…

– Так что, мы сделаем вид, будто встречаемся?

– Да.

– Но на самом деле не будем.

– Верно.

– Это полная хрень, Мэлоун, – сказала она, наигранно рассмеявшись.

Я почувствовал, как у меня внутри все оборвалось.

– Но это лучше, чем альтернатива, – сказала она.

– Лучше, чем альтернатива, – повторил я, стараясь понять, верно ли понял, что она сказала. – Это значит «да», не так ли?

Ее руки опять оказались у лица, и она потерла глаза.

– Мы можем попробовать. – Она развернулась ко мне с таким выражением лица, которого я раньше не видел. Она выглядела настороженной, отдалившейся и напуганной.

– С моей стороны не было никаких посягательств, когда мы были в постели вместе, – напомнил я ей, в то время как старался понять значение ее взгляда. – И по-прежнему не будет.

Она кивнула и обхватила себя руками.

– Хочешь поехать домой? – спросил я.

– Да, хочу, – ответила она.

Я включил передачу и выехал с парковки.

– Так как это будет? – спросила она.

– Что ж, – сказал я. – Полагаю, завтра я подвезу тебя в школу?

– С моей машиной уже все в порядке, – напомнила она.

– Да, но так мы приедем в школу вместе, понимаешь?

– Полагаю, что да. – Казалось, с минуту она обдумывала это.

– Ты не обязана, – тихо сказал я.

– Все в порядке, – ответила она. – Мне просто нужно свыкнуться с этой мыслью. И папа сойдет с ума.

– Что ты собираешься ему сказать?

– Я собираюсь сказать ему правду, – сказала она четко. – Я не лгу ему. Я вообще ему не лгу. Могу воздержаться от чего-то, даже исказить смысл, но я не лгу. Это одна из причин, почему для меня это будет совсем не просто.

– А как же на счет того дерьма перед воротами?

– Это было совершенно другое, – сказала она. – Кроме того, я никогда не обманывала.

– Ты вела себя так, будто не знала куда поставить мяч для пенальти.

– Но я никогда не говорила, что не знаю этого, разве не так? Я поставила его на линию штрафной площадки, ты исправил меня и я знала, что это случится.

Я сомкнул губы, чтобы не улыбнуться. Мой мозг быстро прокрутил все, что она говорила, и я не мог с ней поспорить – она никогда не лгала об этом. Даже когда сказала, что ни разу не пыталась, то могла подразумевать, что никогда не пыталась забить пенальти мне, тем самым искажая смысл ее слов. Это обещает быть интересным.

– Значит, я должен выдать тебе ту информацию, которой ты могла бы воспользоваться, верно?

– Думаю, это бы помогло, – согласилась она. – Что у тебя на уме?

– Что ж, если я свожу тебя на ужин, ты бы могла сказать, что мы ходим на свидания, разве нет?

Она снова посмотрела на меня.

– Мне нужно приготовить ужин для папы, – сказала она.

– Тогда картошка фри и Кола в Макдоналдс?

Она вздохнула.

– Ладно.

Я развернул машину и направился обратно к центру города. Надеюсь, папин рабочий график теперь вернулся в привычное русло и его не будет дома еще пару часов. Я был уверен в этом, но в последние пару дней он не очень-то много рассказывал мне, так что абсолютной уверенности в этом не было.

Свернув на парковку фаст-фуда, я обрадовался, что та была не слишком переполнена. Николь, казалось, тоже была этому рада. Мы зашли, взяли фри и напитки, а затем сели за столик в углу у дальней стенки, чтобы была возможность поговорить наедине.

– Так ты собираешься подвезти меня до школы?

– Да, – сказал я. – Если ты не против?

– Я не против, – вздохнула Николь. – Что еще?

– Ну… э-э… – Я напряг мозг на тему каких-нибудь романтических комедий, которые когда-либо смотрел, но их было немного, поэтому я не был уверен, что должен делать. – Я открою перед тобой дверцу машины?

Николь рассмеялась.

– Томас Мэлоун? Превращается в джентльмена? Никто в это не поверит!

– Ну я мог бы попытаться, – сказал я, потер челюсть и постарался придумать, что еще я мог сделать, чтобы выглядело, будто я был ее бойфрендом.

Сделал глоток Колы и призадумался.

– Я буду провожать тебя в твои классы, – сказал ей.

– Ты правда собираешься вести себя так, да? Сколько официальных девушек у тебя было?

– Э-э… ни одной, – признал я.

– Я так и думала, – ответила она, кивнув и приобретя суровый вид.

– Я буду импровизировать, – сказал я. – Как на счет небольшой помощи?

– Мне, наверно, следует заниматься своей домашкой, пока ты будешь тренироваться.

– Значит, ты придешь посмотреть на мою тренировку? – Я не смог сдержать ухмылки, схватил горсть картошки фри и прожевал.

– Тебе нравится это, не так ли? – обвинила она.

– Картошка фри?

– Мысль, что я буду наблюдать за твоей тренировкой.

Я пожал плечами.

– Да.

– Почему?

– Потому что ты будешь смотреть на меня, – сказал я.

– Хочешь, чтобы я на тебя смотрела?

– Я хочу, чтобы все на меня смотрели, – ответил я. – Это вроде как связано со статусом.

– Так ты тащишься от внимания?

– Довольно сильно. – Я запихнул в рот еще фри – она была чертовски вкусной – и вытер губы салфеткой. Николь ела свою маленькими порциями, разрывая каждую пополам прежде чем опустить в кетчуп.

– По крайней мере, ты признаешь это, – сказала Николь, откинувшись на спинку стула и допивая напиток. – Ладно, если это вообще считается, мы сейчас были на свидании. Полагаю, это означает, что мы встречаемся.

– Да, встречаемся, – сказал я с улыбкой, – и завтра все узнают, что ты – моя.

Николь закатила глаза.

– Я принадлежу себе, придурок. – Она покачала головой, но тоже улыбнулась.

Возможно, Шекспир бы счел нас «посватавшимися проездом»46, но, по крайней мере, у нас было нечто вроде совместного плана. Как бы то ни было, я думал, что будет легко убедить учащихся нашей школы увидеть в нас пару.

Но как я собирался сделать так, чтобы разговоры об этом не дошли до моего отца?

  

 

Глава десятая

 

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

После того как я подвез Николь, мой мозг начал активно обдумывать своего рода объяснение, которое бы папа принял. Очевидно, что я не мог, как Николь, рассказать своему правду – это было бы просто глупо. Мне нужна была правдоподобная причина, чтобы, видя ее рядом со мной, он не срывался. Насколько я мог судить, был лишь один реальный вариант.

Когда я вернулся домой, папиной машины еще не было на подъездной дорожке, и это было хорошо. Я сделал домашку, потягал немного гантели в подвале – что не продлилось долго, так как начали болеть ребра – и поджарил в тостере бейгл47. Услышав звук подъезжающей папиной машины, сделал глубокий вдох и постарался запомнить свои реплики.

– Ты пропустил тренировку, – произнес он, как только переступил порог. Он выглядел уставшим, что также было хорошо.

– Эм… да, – пробормотал я, не ожидая сходу такого, но по факту это тоже было хорошим знаком. – Я знаю, но этого не повторится. У меня все сработало.

Он бросил свой портфель у двери и прошел на кухню. Глядя на меня, он достал из ящика у холодильника стопку меню на вынос.

– Что у тебя сработало? – спросил он.

– Ну, ты же помнишь ту маленькую вишенку, верно? – спросил я. – Дочку шерифа Скай?

– Да?

– Что ж, скажем так, в этом семестре она позаботится о моих домашних заданиях, – я рассмеялся и слегка покачал головой.

– Ах да? Ты что, трахал ее вместо тренировки?

– Нет, – сказал я, тяжело сглотнув. – Пока нет. Но я хорошенько ее обработал, и теперь она сделает все, что я попрошу. Знаю, что я пропустил тренировку, но думаю, что в долгосрочной перспективе это избавит меня от кучи бесполезной работы, понимаешь? И я немного потягал тяжести, придя домой, а также потренировался с другим… эм… другим игроком и попрактиковался в пенальти.

– Тебе забили?

– Только один раз.

– Молодец.

Основной сигнал, что можно вздохнуть с облегчением.

– Думаю, если смогу некоторое время поиграть с ней в милого парня… ну, ты понимаешь… приструнить ее… действовать во всем типа как ее бойфренд…

– Трахнуть ее, как закончишь семестр, – резюмировал он. – Затем бросить и двигаться дальше, да?

– Да! – согласился я. – Вот именно!

– Звучит неплохо, – сказал папа, кивнув. Он взял телефон и начал набирать номер. – Но больше не пропускай тренировку.

– Не буду, – пообещал я. – Она уже будет делать весь наш проект по биологии.

– Хорошо, хорошо. – Он покивал и начал заказывать себе ужин.

Ни хрена себе, все прошло наилучшим образом. Время было подходящим, потому что обычно он вел себя немного полегче со мной после… что ж, просто после. Даже когда он будет присутствовать на игре, я смогу зависать с Николь, и он не будет задавать вопросы, а даже если до него дойдут разговоры, он не будет ошеломлен новостью.

Идеально.

Вообще-то, поужинав, папа был в приятельском настроении. Он спросил о моем времени пробежки, о тренировках и о том, с какой командой у нас следующая игра. Он даже позвал меня в гостиную и усадил рядом с собой, в то время как сам с пульта переключал каналы.

– Как твой бок? – спросил он.

– Не очень плохо, – ответил я. – Немного болел, когда тягал гантели.

– Ты же больше не принимал перкосет, верно?

– Нет, ответил я. – Я принял четыре таблетки мотрина.

– Хорошо, – сказал он. – Мне не нравится, когда ты принимаешь такую сильную дрянь. Это нехорошо для тебя, а ты крепкий парень. Хотя скажи мне, если посчитаешь, что тебе нужна таблетка, ладно?

Он бы не позволил мне принять ее. Я это знал. Отчасти я даже был удивлен, что он дал мне одну в первую ночь. Преодоление боли скорее совпадало с его ценностями.

– Конечно, папа.

Он потянулся и похлопал меня по плечу. Я старался не шевелиться, когда он на минуту задержал на нем свою руку, продолжая переключать каналы. В итоге он остановился на игре Кубка Мира.

– США собирается выиграть в этой игре?

– Им стоит по крайней мере поднажать, – сказал я. – В противном случае они могут не пройти в 1/8 финала.

– Когда-нибудь я увижу тебя в этих воротах, – сказал он, щелкнув пальцами. На экране появился Тим Ховард48, сжимавший мяч руками в перчатках. Подбежав к краю штрафной площадки, он запустил его чуть ли не на другой конец поля. – Играй за клуб за океаном, но я хочу, чтобы ты занял его место в национальной сборной, когда он завершит спортивную карьеру.

– Он потрясающий, – кивнул я. Давно мы вот так запросто не сидели и не говорили о футболе – с прошлого Кубка Мира. – Хотя я бы хотел, чтобы в защите все еще был Хейдук49. Если бы он был там, Ховарду было бы проще.

– Он всегда был быстрым, – согласился папа. – За какую команду он сейчас играет?

– Он завершил карьеру, – ответил я. – Сейчас он кто-то вроде парня по связям с фанатами в «Коламбус Крю»50.

Мы больше часа болтали о футболе, даже вместе ликовали, когда игра закончилась с достаточным количеством очков, чтобы команда США прошла дальше. Было странно, но в хорошем смысле. Такие редкие моменты заставляли меня думать, что порой все остальное дерьмо этого стоило.

К тому времени, как мы прошлись по всем звездам команд Кубка Мира и обсудили их потенциал на попадание в финал, был уже поздний вечер. Я наконец стал готовиться ко сну. После душа принял парочку таблеток мотрина, и папа сделал мне перевязку. Как только я добрался до кровати, день повторился у меня в голове на быстрой перемотке. Я улыбнулся, вспомнив Румпель и как она забила мне пенальти, а затем поморщился, услышав вновь ее историю. Вспомнил, как Фрэнки говорил о ней в кафетерии, и припомнил рассказы о том, как он проворачивал аналогичные трюки с девчонками на вечеринках. Я никогда не видел в этом смысла, ведь он мог заполучить киску в любом случае. Я не понимал, зачем ему нужно было заниматься таким дерьмом.

Мысль о том, что он мог попробовать устроить такое с Румпель, чертовски меня разозлила. Я отбросил эту мысль. Если слишком много думать об этом, то никогда не усну, а ведь утром мне нужно забрать Румпель в школу.

Я закрыл глаза в момент, когда игра в цвете прокручивалась в моей голове на весь HD экран, а Тим Ховард в очередной раз фантастическим образом спасал ворота. Мне хотелось запечатлеть это на бумаге… но я не стал. Не хотелось заниматься этим прямо сейчас, ведь у меня были другие, более важные вещи, которые нужно держать в секрете.

***

Не знаю, почему я нервничал, когда отъезжал от своего дома, чтобы забрать Николь. Ведь я уже однажды подвозил ее в школу – хотя это вышло спонтанно, и, наверно, поэтому мне не представился случай понервничать. К тому же, в тот раз мы опоздали на занятия, так что нас никто не видел. На этот раз все было по-другому. Мы ехали пораньше с единственной целью – убедиться, что все, кто тусит вокруг парковки, увидят, как мы вместе приедем в школу.

Был яркий солнечный день и, прежде чем выйти из машины и постучаться в дверь к Николь, я вытащил из бардачка Рэй-баны. Переминаясь с одной ноги на другую, я бросил взгляд в сторону крыльца. Второй подаренный мною горшочек с хризантемами был пересажен в клумбу. Я улыбнулся и как раз раздумывал, стоит ли что-то сказать об этом, когда шериф Скай открыл дверь.

Не то, чего я ожидал.

– О… э-э… привет, – пробормотал я. – Я заехал подвезти Николь.

– Да, я слышал, – проворчал он, широко распахнув дверь и жестом пригласив войти. Я зашел в маленькое фойе и услышал шаги Николь на лестнице. – Для протокола, думаю ваш маленький «план» немного «безумен».

Он показал пальцами кавычки. Ха. Кто бы мог подумать?

– О… она… она рассказала вам?

– Ага.

– Ох, – я растерял всю словоохотливость.

– Пошли, – сказала Николь, закинув свой рюкзак на плечо. – Давай покончим с этим.

– Все же не так плохо, верно? – спросил я, потому как и правда думал, что это был довольно хороший план.

– Да, – сказала Николь.

– Нет, – сказал шериф Скай.

– Дерьмо, – проворчал я.

Николь закатила глаза и прошла мимо меня на улицу. Я последовал за ней и, вспомнив, что должен был делать, быстро обогнал ее. С широкой улыбкой я открыл пассажирскую дверцу и жестом пригласил ее внутрь.

– Ты и впрямь серьезно об этом говорил, да? – сказала она.

– Я не хочу, чтобы тебе кто-то докучал, – ответил ей. – И так и будет, пока они будут думать, что мы вместе.

– Посмотрим.

Мы ехали в тишине, а когда подъехали к школе, вокруг гребанной парковки повсюду были ребята. Я свернул, чтобы припарковаться на одном из ближних к зданию мест и перевел машину на нейтралку, прежде чем заглушить двигатель.

– Готова?

– Нет, – ответила Николь, – но в любом случае, давай сделаем это.

– Оставайся на месте, – напомнил я, а сам открыл дверцу со своей стороны, вышел, как обычно размял шею и кивнул паре ребят, обходя машину и приближаясь к пассажирской дверце. Я чувствовал направленные на меня пристальные взгляды, когда открывал дверцу Николь, наклонялся и брал ее за руку, чтобы помочь выйти.

До меня донеслись возгласы удивления и аханье. Я практически слышал, о чем они думали.

– Давай, детка, – тихо сказал я… но не слишком тихо.

Николь вышла, слегка прикусив губу, и медленно двинулась к зданию. Я нацепил Рэй-баны, обнял ее за талию и улыбался всем вокруг, провожая мою Румпель в школу. Николь по большей части смотрела в землю, лишь изредка поднимая взгляд на окружающих.

– Почему все на нас смотрят? – спросила она себе под нос.

– Мэлоун ни с кем не встречается, – ответил ей. – Все это знают. Я никогда раньше не привозил цыпочку в школу на своем джипе. Ну, во сяком случае, не на переднем сиденье.

Я хохотнул, но быстро заткнулся, увидев ее взгляд и поняв, как двусмысленно это прозвучало. Извиняясь, пожал плечами, на что она закатила глаза. Надеясь, что пока не оплошал, я притянул ее чуть ближе к себе, когда ученики начали заполнять коридоры.

– Где твой шкафчик? – спросил я.

– Номер 8420.

– Ладно, а мой 7289 – как раз здесь за углом. Остановимся сначала тут?

– Ладно.

Николь возилась с ремешком своей школьной сумки, пока я набирал комбинацию на замке. Открыв шкафчик, осторожно повесил на крючок сумку, протолкнув ее поближе к задней стенке, чтобы она не сильно выпирала. Достал зеленую папку, в которой хранил домашку, и выровнял книги в одну линию.

– У тебя самый организованный шкафчик из всех, что я когда-либо видела, – сказала Николь.

– Не люблю беспорядок ни в чем, – пожал я плечами, надавив на загнувшийся уголок одной из книг, который все еще немного меня коробил. Нужно бы поменять эту книгу на новую. Пока я был этим занят, Николь потянулась и дернула за корешок одной из книг, отчего та накренилась.

– Эй! – воскликнул я, вновь составляя книги в одну линию. – Не делай так.

Николь хихикнула. Хихикнула.

Я недовольно посмотрел на нее.

– О, похоже, это будет интересно, – мягко сказала она.

– Не испытывай свою удачу, – прорычал я, но не мог дольше на нее смотреть, когда она подняла на меня глаза с абсолютно невинным выражением лица и слегка прикусила нижнюю губу. – Я же милый бойфренд. А ты, в свою очередь, должна быть милой подружкой.

– Не помню, чтобы соглашалась на специальные условия, – сказала Николь, приподняв брови. Она чуть склонилась ко мне. – Ты глупец, дорогой Томас.

Я улыбнулся ей, закрыл дверцу шкафчика и обхватил рукой за плечи. Пока мы шли по коридору, я заметил, как некоторые парни смотрели на нее, но мой суровый взгляд вынуждал их быстренько переводить глаза на потолок. Я собирался конкретно положить конец такого рода дерьму. Никаких прикосновений, разговоров и взглядов на мою Румпель.

Мою.

Я собирался держать волков в страхе.

Мы завернули за угол и Николь покрутила комбинацию на замке своего шкафчика, открывая его. Внутри ее шкафчика была просто катастрофа, даже смотреть на него уже было больно.

– Как ты вообще умудряешься что-то в нем найти? – спросил я, пока она копалась в кипе бумаг, перекладывая вещи из своей школьной сумки, в которой, как я понял, была такая же катастрофа, в шкафчик и обратно.

– У меня свои способы, – пробормотала она, нырнув с головой в металлический шкафчик.

– Тут гребаный бардак! – сказал я.

– Пошел ты, – отрезала она.

Я почувствовал, как невольно дернулся уголок моего рта, в то время как в голове проносились другие случаи, когда люди говорили мне аналогичную фразу. Я всегда встречал ее равнодушием или насилием. Но из уст Румпель… она меня просто забавляла.

Когда она окончила дирижировать перемещением вещей из одной катастрофы в другую, я вновь обнял ее одной рукой и повел по коридору к классу литературы. Народ продолжал пялиться с открытыми ртами, а Николь продолжала прятаться за каскадом своих волос. Подойдя к двери в класс, я потянул ее в сторону и прижал спиной к стене, придерживая за бедра. Она подняла на меня широко распахнутые глаза, явно немного нервничая.

Я склонился ближе к ней.

– Расслабься, – прошептал я, протянув руку и заправив локон ей за ушко. Она слегка напряглась, но затем, похоже, последовала моему совету.

– Легко тебе говорить, – пробормотала в ответ.

Я посмотрел на нее, игнорируя покашливания парочки проходящих мимо учеников. На секунду мой взгляд упал на ее губы, и я вновь вспомнил охватившие меня ощущения, когда утром проснулся рядом с ней – в первую очередь желание поцеловать. Я метнулся языком по своим губам и наши взгляды встретились.

– Все хорошо, – произнес я. – Я буду здесь после этого урока, ладно?

– Если ты так говоришь. – Ее тон был примерно таким же убедительным, как у сборщика долгов, разговаривающего с парнем, задолжавшим алименты на ребенка.

– Буду, – повторил я, стараясь не смотреть на ее губы. Я хотел ее поцеловать. Казалось очень естественным, что я должен сделать это в тот момент.

Но мы о таком не договаривались.

Блядь.

– Скоро увидимся, – в итоге произнес я, и Николь кивнула в ответ. Я отпустил ее, и она зашла в класс.

Увидев, что она устроилась на задней парте, пошел на свой урок Шекспира. Не успел далеко отойти, как почувствовал на плече чью-то руку и обнаружил рядом с собой Клинта Оливера.

– Мэлоун! – сказал он с улыбкой.

– Че за дела, Клинт?

– Я собирался спросить у тебя тоже самое, мужик! – он наклонился ко мне, словно мы заговорщики, однако говорил слишком громко, чтобы можно было принять за обмен секретами.

– Не знаю, о чем ты, – ответил я, скинув его руку с плеча и слегка ускоряясь.

– О тебе и девчонке Ская! – заорал он, будто я не знал, кого он имел в виду. Он тоже ускорился, чтобы не отстать от меня. – Я думал, ты уже оприходовал эту сучку! С каких пор ты идешь с киской на второй круг?

Я застыл посреди коридора словно вкопанный, весь подобравшись. Какой-то младшеклассник врезался в меня и отступил с широко распахнутыми в испуге глазами, но я едва ли его заметил. Я стиснул кулаки, едва справляясь с желанием просто развернуться и начать выбивать все дерьмо из Клинта, не сходя с места.

Но у меня была идея получше.

– Пошли со мной, – холодно произнес я.

– Куда мы идем? – спросил этот идиот.

– В раздевалку, – ответил я, снова продолжив идти. В зале не было тренировок, так что, скорее всего, он пустовал.

– Зачем?

– Мне нужно потренироваться, – ответил я.

– Но был уже первый звонок…

– И что? – развернулся к нему и посмотрел прямо в глаза. Он медленно кивнул и последовал за мной, и я знал, что он так сделает.

После сегодняшнего дня он всегда будет так делать.

Мы зашли в раздевалку и обнаружили там Мику Клосава, который курил у душевой.

– Привет, Томас! – поприветствовал он. – Ты правда привез Николь в школу?

Вообще-то его присутствие было чертовски кстати.

– Заткни поганый рот, – прорычал я Клосаву, после чего развернулся к Клинту, но не заговорил.

Я схватил Клинта за грудки и швырнул к шкафчикам. Не отпуская, притянул к себе и вновь приложил его головой о металлические дверцы. Два раза ударил в живот, вынуждая того согнуться пополам и, что более важно, выбивая из него воздух, чтобы он не мог, на хрен, болтать. Я потянулся, открыл один из продолговатых шкафчиков, затолкал его внутрь и захлопнул дверцу прямо перед его носом. До меня доносились его вопли, но я не обращал внимания на его слова.

Мой бок обожгло болью, но мне было похрен.

– Мэлоун… какого хрена? – Клосав отбросил сигарету и сделал пару шагов в мою сторону. Я молча повернулся и зарычал на него, он остановился как вкопанный.

Я выудил замок от ящика, открыл его ключом и вернулся к шкафчику, продев его в маленькую петельку у ручки. Клинт продолжал вопить. Я попятился и пнул ногой в середину дверцы, в ней осталась вмятина от моей пятки.

– Заткнись, нахрен! – заорал я на него, прокрутил замок и закрыл его. – Держи свой гребаный рот на замке, ты меня слышишь? Ты, ничтожный кусок дерьма! Если ты издашь еще хоть один гребаный ЗВУК, я, нахрен, вырву тебе глотку!

Я снова пнул дверцу, оставляя очередную вмятину.

– Хочу, чтобы ты уяснил кое-что абсолютно… блядь… четко… – Я делал акцент на каждом слове, продолжая каждый раз пинать дверцу. – Не смей никогда… никогда говорить так о Николь! Ты не говоришь о ней. Ты не трогаешь ее. Ты, блядь, не смотришь на нее без моего разрешения!

Я взял маленький ключ от висячего замка и положил его на скамеечку рядом с шеренгой шкафчиков – прямо на краю. Вскочил на лавку и поставил ногу на край и, соответственно, на верхнюю половину ключа. Сильно надавил на него, параллельно удерживая равновесие. После того как он искривился достаточно, чтобы им уже нельзя было больше пользоваться, я вновь взял его в руки, спрыгнул со скамейки и запустил им в сторону душевых.

Мике пришлось пригнуть голову, чтобы сберечь глаз.

– Ты, твою мать, меня понял, Клинт? – Я врезал кулаком в поврежденную дверцу шкафчика.

– Блядь! Да! Я тебя понял! – проорал он в ответ.

– Ты меня слышишь, Клосав? – повернувшись, огрызнулся я на Мику. – Тебе тоже все, блядь, абсолютно ясно?

– Я уяснил, – приглушенно сказал он, выпучив глаза.

– Убедись, чтобы все нахрен уяснили! – Я развернулся на каблуках и вылетел прочь.

В класс я опоздал лишь на пять минут, учитель собиралась приступить к «Гамлету». Я проигнорировал ее взгляд, прошел в заднюю часть класса и устроился на свое место. Ушибленными костяшками пальцев потер ноющий бок. Я не мог сконцентрироваться на потоке слов учителя. В моей голове не было ничего, кроме ожесточения.

Это напугало меня.

Новости о Клинте распространились довольно быстро, может, даже чересчур быстро. В первой половине дня я провожал Николь на все ее уроки, и все прошло хорошо. Я успокоился. Никто не жужжал над ухом у Румпель. Я обнимал ее одной рукой, и к третьему уроку она уже успокоилась и перестала так усиленно прятаться за своими волосами.

В обед все чуть изменилось.

Я ждал ее перед классом математики, но вместо того, чтобы медленно подойти ко мне и пристроиться рядом, как делала предыдущие разы, она протопала мимо меня с горящими глазами. Я развернулся и последовал за ней, не обращая внимания на парочку раздавшихся за спиной смешков. Она прошла прямо в кафетерий и встала в очередь. При этом даже не повернулась, чтобы взглянуть на меня.

Она явно была взбешена.

И это было просто чертовски мило.

– Что-то не так, Румпель?

– Не называй меня так! – отрезала она, схватила один из оранжевых пластмассовых подносов и шлепнула его на стальные полозья.

– Почему ты всегда это говоришь, когда на что-то злишься? – спросил я, встав поближе за ней – не совсем прикасаясь, но понимая, что она ощущает мое присутствие. – Обычно ты не против, когда я называю тебя так.

– Я вообще не хочу сейчас с тобой разговаривать, Томас.

– Я не видел тебя лишь последний час, а до этого все было хорошо, – сказал я. – Не хочешь рассказать, что изменилось с тех пор?

– Что ты сделал с Клинтом Оливером?

– Засунул его в шкафчик и запер на замок, – сказал я.

– И ты ударил его?

– Пару раз. – Я пожал плечами. – Не особо сильно, скорее, чтобы заткнуть его. Шкафчик я повредил сильнее.

Она развернулась ко мне с выражением полного неверия на лице.

– Что, черт возьми, с тобой не так? – Николь произнесла это тем полушепотом-полукриком, которым способны говорить, похоже, лишь девчонки. – Ты избил его и запер в шкафчике? Зачем ты это сделал?

– Мне не нравится то дерьмо, что льется из его рта, – ответил я. – Он был непочтителен. Я напомнил ему, чтобы проявлял ко мне уважение.

– Господи, Томас! – Николь посмотрела вниз, на банан на своем подносе для ланча, и покачала головой. – Ты избил парня!

– Он это заслужил, – сказал я ей.

– Ты избил Фрэнки Роланда и Мику Клосава тоже?

Вот дерьмо. Совсем о них забыл.

– Эм… Фрэнки, да, – признал я. – Мику – не совсем.

– Не совсем?

– Я пнул его. – Снова мои плечи приподнялись и опустились. – Только один раз.

– Так вот чем ты занимаешься все время: бьешь людей, когда тебе не нравится, что они говорят?

– Не всегда, – сказал я, немного отойдя от нее. Мне не нравилось это… вот так оправдываться. Я никогда не оправдывался за свои действия. В школе я делал все, что, на хрен, хотел.

– Почему, Томас? Что такого сделал Клинт, чтобы заслужить все это?

– У него был словесный понос, – сказал я. – Как я уже говорил.

– Что именно он сказал?

Что ж, мне не очень хотелось рассказывать ей детали. Я обещал защитить ее от всего этого дерьма и именно это и намеревался сделать.

Когда я не ответил, Николь схватила йогурт с бейглем и проскользнула с подносом к кассе. Я положил бутылку «Gatorade» на ее поднос и хлопнул двадцатку на стойку кассирше. Николь перевела на меня взгляд, убрав свой кошелек назад в сумку, после чего сунула мне в руки «Gatorade» и гордо прошествовала прочь с подносом.

Вообще-то она начинала меня слегка напрягать.

Я пошел за ней к столику и плюхнулся на соседний стул. Она наклонилась вперед и отвернулась от меня. Я тоже наклонился вперед, упершись щекой о руку и глядя на нее сквозь занавес из ее волос.

– Если бы я сказал, что защищал твою честь, это бы изменило что-то?

– Нисколько! – отрезала она. – Ты не можешь делать это просто так, Томас! Не можешь нападать на кого-то просто потому, что они сказали что-то, что тебе не понравилось! Им пришлось разбирать шкафчики, чтобы вызволить его!

– Это и было целью, – сказал я. – Как он извлечет из этого урок, если легко выберется?

– Что? – Она развернулась ко мне с пылающими глазами. – Это так ты преподаешь урок?

– Ты милая, когда злишься, – сказал я.

– Ты был и остаешься полным придурком, – ответила она. – Не думаю, что когда-либо встречала кого-то настолько эгоцентричного и невыносимо эгоистичного.

Я придвинулся к ней поближе, чуть приподнимаясь со своего стула, чтобы приблизиться к ее уху.

– Леди, не оскверняй презреньем этих губок: для поцелуев созданы они51.

Николь быстро взглянула на меня, и я услышал, как она затаила дыхание – на долю секунды тон ее кожи потемнел – а затем она нахмурилась.

– Думаешь от того, что процитируешь Шекспира, что-то изменится?

– Ну, я же могу надеяться, разве нет?

– Ты неисправим.

Мне пришлось улыбнуться.

– Отчасти, – признал я, пожав плечами.

Взгляд Николь смягчился, и она чуть развернулась ко мне. Мгновение вопросительно смотрела на меня, надкусывая бейгл. Я стащил у нее ложечку для йогурта и стал постукивать ею по краю подноса.

– Так это правда? – вдруг спросила она.

– Что?

– Ты защищал мою честь?

– Возможно.

– Что он сказал? – спросила она, и я увидел боль в ее глазах. Именно то, чего мне хотелось избежать. Я сунул ложку в карман джинсов – собирался положить ее на верхнюю полку в своем шкафчике рядом со второй – потянулся и перекинул ее волосы за плечо.

– Это не важно. Я же сказал, что позабочусь об этом, и так и сделал. Никто не посмеет больше сказать что-либо о тебе, я собираюсь… – На секунду я задумался, перепроверяя правильное ли выбрал слово. – Я собираюсь защитить тебя, – сказал я наконец.

Мгновение она задумчиво смотрела на меня, медленно кивнула, а затем со вздохом облокотилась на свой стул. Я в свою очередь облокотился на свой и передвинул его поближе к ней. Закинул руку на спинку ее стула и максимально откинулся назад, в итоге балансируя на задних ножках.

Может, я и перешел черту, запихнув Клинта в шкафчик. Может, Шекспир бы сказал на это, что я был тем, кто «подражал повадке тигра»52. В этом я не был уверен, но по крайней мере в данный момент, похоже, я был прощен.

Так прошел остаток дня, и мы отправились на мою футбольную тренировку. Джереми бил по воротам свободные удары из штрафной площадки, параллельно задавая вопросы о Николь.

– С каких пор ты надираешь задницы из-за цыпочки? – спросил он, ударив в очередной раз по воротам.

Я подпрыгнул и отбил мяч кончиками пальцев, отправив его далеко влево от цели, но вместе с тем приземлившись на левый бок. Я поморщился и заставил себя приподняться на руки и колени.

– Прости, чувак, – сказал он.

– Все в порядке, – ответил я, стараясь контролировать дыхание. – Все не так уж плохо… просто если касаюсь определенной точки, ну ты знаешь?

– Нет, не знаю, – сказал Джереми. – Никто никогда не ломал мне ребра.

– Ребро, – поправил я. – Только одно.

– Как скажешь.

С минуту он смотрел на меня, очищая мяч и бросая его обратно на землю. Я занял позицию прямо по центру ворот и присел, наблюдая за напряжением в его икрах и бедрах… рассчитывая, в какую сторону он двинется… в какую сторону будет бить.

– Ладно, парни, давайте устроим розыгрыш! – выкрикнул тренер Вагнер из-за боковой линии. Все начали выстраиваться в одну линию в центре поля. Я пробежал взглядом по трибунам и заметил, как Николь поднялась по проходу и остановилась у ограждения трибун.

– Сегодня утром было интересное маленькое представление, – тихо сказал Джереми, как только мы подошли к остальным членам команды. – Не хочешь объяснить?

– Клинт гавнюк, которого нужно было осадить, – ответил я, пожав плечами.

– Из-за девушки?

– Пошел ты.

Джереми в ответ лишь хохотнул.

Мы выстроились в линию, и в итоге я оказался в команде без футболок53. Я подбежал к ограждению, у которого стояла Николь и стянул тренировочную джерси через голову.

– Не подержишь это для меня, – подмигнул я, бросая майку в ее сторону. Николь закатила глаза.

– Она мерзко пахнет, – отметила она.

Я ухмыльнулся, делая растяжку: вытянул за спиной руки и наклонился из стороны в сторону.

– Твое ребро в порядке? – вдруг спросила она, когда ее взгляд зацепился за мой перебинтованный бок.

– Все в порядке, – ответил я, приподняв брови. – Ты волнуешься обо мне?

– Мечтай, – усмехнулась она в ответ, но тон был дразнящим.

Я взглянул на других девчонок, сидевших рядком на трибуне, наблюдавших за мной и другими ребятами в команде. Они сгрудились, перешептываясь и хихикая.

– Ты могла бы присоединиться к другим фанаткам, – сказал я Николь, качнув головой в сторону компашки.

– Все в порядке. Последняя серия сегодняшней школьной мыльной оперы была не совсем в моем вкусе, знаешь ли.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, твое чрезмерно усердное поведение, может, и удержит парней в страхе, – сказала она, – но девчонки – совсем другая история. Или ты собираешься и их избивать?

– А что, с кем-то из них это требуется?

– Бога ради, Томас…

– Просто шучу, – сказал я с улыбкой, чуть обнажив зубы.

– Они все тебя хотят, – тихо сказала она, – и, соответственно, никто из них теперь не хочет иметь со мной дела.

– Я же сказал, что никому не позволю тебя обидеть, – напомнил я. – Я это серьезно. Если кто-то из них тебе докучает, дай мне знать. И это больше не повторится.

Николь некоторое время смотрела мне в глаза и, казалось, собиралась что-то сказать, но голос тренера прервал нас.

– Мэлоун! Ты не мог бы занять свою позицию?

Я проигнорировал тренера и прильнул к ограждению чуть сильнее.

– Мы закончим где-то через полчаса, – сказал я. – Тогда и поговорим об этом, ладно?

– Наверно, – ответила она, быстро взглянув через плечо на группу девчонок, которые теперь пристально на нас смотрели.

Она снова развернулась ко мне с пораженческим выражением на лице. Я протянул руку и дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони – лишь бегло проведя по коже от скулы к подбородку, оставляя тоненький грязный след.

– Скоро, – мягко сказал я, после чего развернулся и побежал обратно к воротам.

Шекспир поинтересовался: «Как может взгляд чужих порочных глаз, щадить во мне игру горячей крови?54». Ей в итоге придется понять: то, что я сделал, было ради нее и только ради нее, и мне плевать, кто и что бы об этом сказал.

И как же мне убедить в этом Румпель? 

 

Глава одиннадцатая

 

РЕЛЕГАЦИЯ 55

Розыгрыш мяча пришлось по-быстрому свернуть из-за драки.

Не на поле, на трибунах.

Я держал мяч в руках и как раз собирался выбить его на вторую половину поля, когда услышал крики. Посмотрев в ту сторону, откуда раздавался шум, увидел, как Румпель и несколько других девчонок орут друг на друга на трибунах. Бросив мяч в аут, я рванул к ним и перепрыгнул через ограждение, игнорируя требование тренера вернуться на поле. Мне пришлось преодолеть два ряда лавочек, чтобы добраться до Румпель.

Она обратила всю свою «львиность» на Кристал Ллойд.

Мяу.

– Может он просто предпочитает кого-то не такого гадкого! – кричала Николь, когда я оказался на месте. Ее пальцы загнулись в когти, а челюсть была стиснута. Почти уверен, что уголки глаз также блестели и от слез. Я не знал, что и думать.

– Причина одна и только одна, – говорила Кристал, покачивая головой из стороны в сторону, она выставила подбородок в сторону Николь и уперла руки в бока. – Это все еще болезненно или ты уже привыкла к этому?

– Ты маленькая дрянь! – Николь вдруг взвизгнула и начала перелезать через скамейку, чтобы добраться до того места, где сидела Кристал с Лизой и Хизер.

К счастью, я добрался до нее первым и обернул руку вокруг ее талии, оперативно хватая и прижимая спиной к своей груди.

– Пусти меня! – крикнула она, вцепившись когтями в обхватившую ее руку.

Я перехватил второй рукой ее руки у груди, крепче удерживая и лишая возможности эффективно ими пользоваться. После чего отступил назад и перешагнул через одну из скамеек, утягивая ее за собой.

– Черт побери, Томас! Немедленно отпусти меня!

– Не сейчас, котенок, – ответил я ей.

– Так это та самая поза? – прокричала Кристал.

– Хренова сука! – проорала в ответ Николь. – Ревнивая маленькая дрянь!

– Тпру, притормози, – сказал я, стараясь немного ее успокоить, но безуспешно – она продолжала вырываться. Мне нужно было увести ее от других девчонок, пока она меня действительно не покалечила.

– Ой, она определенно ему позволила, – расслышал я слова Кристал, сказанные другим девчонкам.

– Это кое-что объясняет, а? – сказала Лиза, хихикая.

– Ее невинное поведение долго не продлилось, не так ли? – кивнула Хизер, соглашаясь.

Разве не она вчера стервозила на меня из-за гадких разговоров о Николь?

– Клосав! – позвал я. Мика подбежал как раз тогда, когда я перетащил Николь через трибуну на твердую землю. Она продолжала вырываться и пытаться ударить меня по руке, но я крепко держал ее. – Иди и заткни свою девчонку. Прихвати с собой Джереми и Клинта.

– Без проблем.

Он тусил с Хизер с тех пор, как она пригласила его на танцы, так что я решил, что он мог бы оказаться полезен. Остальные члены команды просто столпились и наблюдали, стараясь понять, что им делать дальше. Тренер Вагнер пытался переключить их внимание, но все были сосредоточены на том, что происходило на трибунах.

– Пройдись по ее заднице, если не будет вести себя хорошо! – крикнул я Мике, продолжая тянуть моего пинающегося и вопящего котенка с поля. Я не дожидался его ответа, потому что именно в этот момент Николь умудрилась садануть мне по голени, чуть не сбив меня с ног.

Это чертовски больно!

– Блин, Николь!

– Я тебе говорила отпустить меня! – в очередной раз прорычала она с воплем.

– Мы позже с этим разберемся, – сказал я, на секунду поставив ее на землю лишь для того, чтобы перехватить поудобнее, развернул ее и перекинул себе через плечо. Так было намного легче контролировать ее ноги, которые были довольно-таки сильными.

Несмотря на протесты, я перенес ее через поле на парковку к своей машине. Плюхнув ее попой на пассажирское сиденье, перекрыл ей путь, не давая возможности вернуться назад. В конце концов она перестала орать на меня и начала успокаиваться.

– Не хочешь рассказать из-за чего все это?

– Я уже говорила! – огрызнулась Николь.

– Что она тебе сказала?

– Это не важно! – Она подтянула ноги к груди и прикрыла лицо руками. Ее плечи приподнимались и опадали от глубоких вздохов. Я был уверен, что она старается сдержать слезы.

– Очевидно, что важно, – ответил я, присев перед ней на корточки и дотронувшись пальцем до ее коленки. Она отбросила мою руку.

– Отвези меня домой! – воскликнула она в итоге.

– Отвезу, – ответил я, – но мои ключи в футбольной сумке на поле, так что тебе нужно подождать минутку. Ты побудешь здесь две минуты, пока я схожу за своим барахлом?

Румпель фыркнула и скрестила на груди руки – львица снова превращалась в котенка. Ее коготки по-прежнему были выпущены, но, по крайней мере, она больше не жаждала крови.

Мяу.

Я сам сделал глубокий вдох. Ее вид вроде как заводил меня, что, уверен, в данный момент, было плохой идеей. Я встал и положил руки на крышу машины, наклоняясь к ней ближе. Она подняла на меня взгляд, и я увидел в ее глазах слезы.

– Я позабочусь об этом, – пообещал я. – Позволь мне позаботиться об этом, ладно?

– Я не вернусь на твои тренировки, – она была непреклонна.

– Это я тоже собираюсь исправить, – сказал я. – Мне следовало раньше об этом подумать, но до завтра это будет улажено. Кто-нибудь другой будет сидеть с тобой – кое-кто из тех, кто не будет поливать тебя дерьмом. А эти сучки больше не побеспокоят тебя.

– Ты собираешься провести еще один раунд закидывания в шкафчик?

– Нет, но у меня есть другие идеи.

– Какие, например?

– Расскажу по дороге домой, – ответил я, – в то время как ты расскажешь, что такого сказала Кристал, отчего ты так взбесилась.

Николь пообещала остаться в машине, пока я пошел на поле, забрал свою сумку и подобрал с земли тренировочную джерси. Взглянув на трибуны, к своей радости увидел именно того, с кем хотел поговорить в данный момент. Но сначала, по-быстрому позвонить.

– Хей, Мэлоун.

– Все, что можешь нарыть на Гарри Ллойда за ближайшие пять минут. Перезвони мне.

– Сделаю.

Я повесил трубку и с минуту пялился в телефон, пока брал себя под контроль. Залез в магазин приложений, нашел набор рингтонов с кошачьим мяуканьем и загрузил в свой телефон. Потестил один, усмехнулся про себя, после чего сделал несколько широких шагов к трибунам, перескакивая через ступеньки.

Розыгрыш мяча закончился, и все либо таскались по полю с бутылками «Gatorade» в руках, либо шли к трибунам. Мика и Джереми отошли с Хизер и Лизой в другой конец, а Кристал стояла рядом с ними, уперев руки в бока. Я не мог слышать, о чем они говорили, но в настоящий момент я искал не их.

– Привет, Бен!

Он посмотрел на меня, чуть прищурив глаза. Бен был полузащитником, и хотя в нем не было ничего выдающегося, он был достойным игроком. Этакий тихий парень с тихой, стеснительной подружкой. Она сидела рядом с ним на трибуне, молча читая книгу, пока он восстанавливал водный баланс.

– Привет, Томас, – ответил он обычным, мягким тоном.

– Сделай мне одолжение.

Как написал Шекспир в «Венецианском купце», я собирался все это исправить «в мгновение ока». Я пообещал Румпель, что все получится, и намеревался сдержать это обещание. Мне лишь требовалось небольшое содействие от членов моей команды. Я надеялся, что заслужу этим доверие Николь – это была моя школа, в конце концов, и я заправлял тут всем. Мне лишь нужно было укрепить свои тылы.

– Бен, у вас с Марией появится постоянная компания.

***

На обратном пути к парковке, мой телефон зазвонил, издавая слабые звуки мяуканья, которые были достаточно реалистичными, из-за чего люди поглядывали на мою футбольную сумку, будто там котенок. Я снова усмехнулся, скинул сумку на землю и выудил телефон.

– Что у тебя на Ллойда?

– Парочка вещей. Первое: он старается заполучить заем на обучение.

О, да… у меня отличная идея, кому еще может понадобиться этот школьный заем.

– Это хорошая инфа.

– Также он принимает сердечные лекарства – похоже у него был слабый сердечный приступ прошлой зимой.

– Ага, что-нибудь еще?

– На данный момент только это. Посмотрю, что еще смогу нарыть.

– Отлично, договорились.

Я повесил трубку и развернулся, шаря глазами. Не будем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

– Эй, Кристал! – окликнул я. Она шла назад к школе с Хизер и Лизой. Мика и Джереми по-прежнему стояли рядом с трибунами, наблюдая, как они уходят. – Иди сюда!

Она повернула голову к другим девчонкам, которые посмеивались, затем перекинула волосы за плечо и пошла ко мне.

– Решил прислушаться к голосу разума, Томас? – сказала она с хитрой улыбкой.

– Забавно, – ответил я с ноткой сарказма, – я собирался задать тот же вопрос.

– Не моя вина, что правда ей глаза режет. – Дрянная маленькая сучка покачала головой, с вызовом приподняв на меня брови.

Она об этом сильно пожалеет.

– Иди сюда, – мягко сказал я, взяв ее за руку и заводя за угол здания с глаз праздно шатающегося вокруг народа. Склонился к ней поближе и сурово произнес: – Давай кое-что четко расставим между нами, и я говорю отнюдь не о моем члене. К нему ты не приблизишься.

Она фыркнула, и я чуть сильнее сжал ее руку.

– Ой!

– Заткнись.

– Какого хрена, Томас? – рявкнула она. – Собираешься и меня засунуть в шкафчик?

– Нет, на тебя у меня гораздо более интересные планы, – сообщил я.

– Ты меня не ударишь, – уверенно сказала она, сузив глаза. – Ты ничего не можешь мне сделать!

Я склонился над ней, впечатывая ее тело в кирпичную стену здания, наклонил голову так, что мои губы оказались прямо у ее щеки.

– Знаешь, что будет чертовски обидно? – замурлыкал у ее уха. – Если кредитный отчет твоего отца завершится банкротством и реально плохим дебетом на кредитной карте. Держу пари, ему будет сложновато в таком случае заплатить за твой колледж, не так ли?

– О чем, черт побери, ты говоришь? – Кристал прижалась к стене, елозя, в попытке хоть немного увеличить дистанцию между нами, но я не собирался этого допускать. Она посмотрела на меня.

– Имею в виду, что мне хватит одного телефонного звонка и десяти минут, чтобы испоганить кредитную историю твоего отца так, что он никогда не получит такой желанный для него заем. Никогда. И он никогда от этого не отчистится, потому что даже если ему и удастся все прояснить, списав на ошибку, чего не произойдет, пока тебе не стукнет двадцать, я просто еще раз ее испоганю. Ты меня поняла? И твоя маленькая мечта о том, чтобы «выбраться из маленького городка» будет похоронена в зародыше.

Ее лицо чуть побледнело.

– Не говоря уже о том, как хреново будет, если фармацевты напортачат с его сердечными таблетками.

– Какого черта? – сказала она еле слышным шепотом.

– Не шути со мной, Ллойд, – предупредил я. – Считай себя низведенной – больше ты не играешь в этой лиге. А если попытаешься, то проиграешь по-крупному. И не пытайся играть со мной, имею в виду, не лезь к моей девушке. Держись к чертям подальше от нее, потому что если она услышит от тебя еще хоть что-то, сказанное прямо или косвенно, я на хрен уничтожу твою семью. Уяснила?

Ее тело напряглось, и она кивнула. Я отпустил ее руку и слегка подтолкнул в сторону школьного входа.

– А теперь, отвали от меня на хрен! – Я посмотрел на нее, мои ноздри раздулись.

Дважды повторять мне не пришлось и, подняв с земли сумку, я продолжил свой путь.

К тому моменту как вернулся к машине, Николь немного успокоилась. Она снова сидела, подтянув ноги на сиденье, и я постарался не поморщиться. Вспомнил, как выглядел ее шкафчик, и решил, что мне нужно будет что-то с этим сделать. Устроившись на месте водителя, завел двигатель, прежде чем взглянуть на нее.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Не совсем, – ответила она, уставившись в окно.

– Что она сказала?

– Я не хочу это повторять.

– Ты сказала, что расскажешь, – напомнил я.

– Я ни на что не соглашалась, – отрезала она, повернув голову ко мне. – Кроме того, твои же условия включали пункт, что ты расскажешь мне, что собираешься делать. Ты начинай.

– Ладно, – сказал я, радуясь за отговорку. – Тогда забудь. Больше она ничего тебе не скажет.

Я дал задний ход и выехал с парковки на улицу. Скорость по-прежнему не превышала двадцати четырех миль в час, и я просто наслаждался тем, что был с ней в машине. Николь откинула голову на спинку сиденья и вздохнула:

– Знаешь, плохо уже то, что приходится переходить в новую школу в старшем классе, – сказала она. – А теперь мне нужно справляться еще и со всем этим дерьмом. Серьезно, Томас, не знаю, смогу ли выдержать все это.

Она снова закрыла лицо руками, что я действительно реально ненавидел. Помимо того, что я не мог видеть ее лица, на которое мне очень даже нравилось смотреть, она была явно расстроена, и я не знал, что с этим поделать. Она позаботилась обо мне, когда я был в раздрае, но я не знаю, как отплатить ей за услугу. Все, что я мог приготовить – это макароны с сыром. Так что я сделал единственное, что мог придумать – постарался убедить ее, что позабочусь об этом, при этом не посвящая в детали. Не думаю, что ее интересовали подробности.

– Я собираюсь кое-что придумать, ладно? – постарался успокоить ее. – Пожалуйста, просто позволь мне разобраться с этим. Все будет хорошо, и тебе не стоит об этом беспокоиться. Завтра будет в тысячу раз лучше. Я просто не знал, чего сегодня ожидать, и не очень хорошо подготовился. Теперь я это улаживаю.

По крайней мере, она не стала возражать.

Николь молчала весь остаток пути до своего дома. Я заехал на ее подъездную дорожку и провел милую ментальную дискуссию о том, стоит мне или нет заглушить мотор и выйти проводить ее до двери, немного побыть с ней или просто оставить в покое. Мне не хотелось оставлять ее, но вместе с тем, я не проверил расписание папы на эту неделю.

За возможность провести с ней побольше времени, я готов был рискнуть быть избитым дома. Заглушил двигатель и обошел машину, но она уже открыла дверцу и вылезала.

– Я же собирался открыть перед тобой дверцу, – напомнил я.

– Мы не в школе, Томас, – сказала Николь, – Здесь нет нужды притворяться.

Я кивнул, но мне это не понравилось. Мне хотелось открыть ей дверцу, даже если никто этого не увидит. Мне хотелось заботиться о ней. Вместо этого я придумал предлог.

– Мне стоит практиковаться, – сказал я, надеясь, что она поверит. Мне пришлось быстро идти, чтобы угнаться за ней до парадной двери. – Ну, чтобы мы не забылись, когда вокруг будут люди. Это не сработает, если будет выглядеть неубедительно.

– Думаю, все уже убеждены, – сухо сказала Николь.

– Это сейчас, – сказал я, но в голове начали вращаться мысли, на какого рода действия народ еще может рассчитывать. Имею в виду, я ожидал, что все закончится по крайней мере угрозой задержания за публичное проявление эмоций или типа того, но не реальное задержание – его не предъявил бы мне ни один учитель в здравом уме – в крайнем случае предупреждение. Все это напомнило мне, что я так и не услышал, в чем именно был проступок Кристал.

– Что она тебе сказала? – спросил я.

Николь некоторое время молчала, а потом издала протяжный вздох.

– Ты собираешься сказать мне, что ты ей сказал? – спросила Николь.

– Этого разговора нет в моем списке предсмертных желаний, – признал я.

По крайней мере от этого она захихикала.

– Давай все так и оставим, ладно? – предложила она.

– Если хочешь, – ответил я, не особо об этом беспокоясь, ведь всегда мог узнать у кого-то другого.

Мой карман замяукал.

– Это еще что за чертовщина?

– Мой новый рингтон, – сказал я, пожав плечами. Проверил экран – пришло сообщение от Джереми, но в данный момент я решил его проигнорировать.

– Собираюсь закончить домашку и приготовить ужин, – сказала Николь, открывая входную дверь и оборачиваясь ко мне. – Спасибо, что подвез. Увидимся завтра утром?

– Да, конечно, – ответил я, в какой-то мере надеясь, что она попросит меня остаться, но затем напомнил себе, что все это было понарошку. Сейчас за ней никто не наблюдал, поэтому не было причины быть со мной. Притворство могло продолжиться завтра.

Телефон снова мяукнул, и я открыл сообщение:

Позаботился о девчонках. Джереми.

Хорошо, что мне от них ни хрена больше не нужно.

Засунул телефон в карман, не особо чувствуя какого бы то облегчения по этому поводу. Возвращаясь в одиночестве к своей машине, у меня было ощущение, будто желудок превращается в камень. Завел двигатель и поехал домой. Всю дорогу я пытался понять, почему это меня расстраивало. Даже трахнувшись с очередной девчонкой, никогда не чувствовал себя плохо, оставляя их в раздрае, а ведь я едва ли прикоснулся к Николь.

Хотя вроде как хотел бы этого. Может, в этом и была проблема.

Отец изобьет меня, так что я морально подготовился к этому, подъезжая к дому.

– Почему ты связываешься с Гарри Ллойдом? – спросил папа, как только я переступил порог.

Я должен был изображать спокойствие, поэтому просто пожал плечами.

– Его дочь – сучка, и меня уже тошнит от этого, – сказал ему. – Мне нужно было что-то, чтобы заткнуть ее. Уверен, что просто угрозы было достаточно.

– Убедись, что поговорил со мной, прежде чем что-то фактически предпринять, – сказал папа. – Мне нужна от него кое-какая хрень и вовсе не нужно, чтобы ты затрахал его до того, как я это заполучу.

– Нет проблем.

Я убрал свои футбольные принадлежности и начал возиться, соображая себе ужин. Папа сидел за стойкой на кухне и наблюдал за мной.

– Есть домашнее задание?

Да уж… не попадусь на это.

– Ну, мне нужно завтра прихватить Николь Скай по дороге в школу, так что тогда то и поставлю свое имя на листах, – сказал я с ухмылкой. – Это считается?

Он рассмеялся.

– Отличная работа. – Он открыл свой телефон и начал прокручивать список на экране. – Как прошла тренировка?

– Хорошо, – сказал я. – Была немного укороченной, но мы наверстаем до пятничной игры.

– Хммм. – Очевидно, он не обратил на это внимание, поэтому я взял кое-какой еды, прикончил ее и без дальнейших разговоров отправился в свою комнату. Поднявшись к себе, запер дверь и решил по-быстрому закончить свою домашку. Я намеревался удостовериться, что он не поймает меня за этим делом, иначе разразился бы ад.

Как только я развернулся лицом к комнате, то сразу же понял, что он тут был.

Немного торчал СD-диск, а этого точно не было когда я уходил. Моя подушка лежала на кровати неровно, а ящик от прикроватной тумбочки был чуть сильнее приоткрыт. Я похолодел. Папа явно тут был, осматривался – что-то искал. Что? Что он мог пытаться найти? Что он подозревал?

Я подошел к тумбочке и опустился на колени возле стопки журналов «Goal». Самый верхний был двухмесячной давности. Они были уже негодными, и кипа была не такой высокой как раньше. Взял их, начав снова складывать, и быстро обнаружил, что было не так.

Мой этюдник пропал.

Я прикрыл глаза и постарался дышать медленно и спокойно. Но не вышло. Я почувствовал, как напряглись мышцы и ускорился пульс. Пальцы дрожали, из-за чего мне пришлось положить журналы на пол. Так как я не мог их там оставить, то быстро сложил и положил обратно на полку тумбочки.

Может, он просто переложил его.

Я быстро осмотрел комнату в поисках других изменений. Становилось сложнее дышать, грудь болела.

Книжная полка – я выровнял ряд из шести книг, которые больше не стояли в одну линию.

Мой комод – два футбольных трофея стояли теперь не вровень с прочими.

Кожаный диванчик у окна – выдавался чуть вперед и был виден легкий след от ножек на ковре. Я подвинул его на место.

Что еще? Что еще?

Я не мог этого вынести. Он не должен был приходить сюда и не должен был что-то трогать. Теперь все было не так, и я просто не мог справиться с беспорядком. Ничего не было так, как надо. Ничего. Ничего.

Мне нужен был мой этюдник.

Открыл дверь и направился вниз по лестнице, отчаянно стараясь сохранять спокойствие. Я не мог спросить его – никоим образом, – так что нужно было просто найти тот.

Безуспешно.

Ни в одной из мусорок не было никакого намека на этюдник – ни в доме, ни в тех, что стояли на улице.

Я вернулся в комнату, но не мог здесь оставаться. Сейчас она была просто неправильной. В ней нужно было слишком много всего исправлять. Я вернул часы на место на тумбочке, обратив внимание, что было почти десять тридцать. Даже не заметил, что прошло так много времени.

Что еще было не так? Что еще пропало или было не на месте?

Я осмотрел комнату. Мне не удавалось сконцентрироваться. Нужно было ложиться в кровать, но я был не в состоянии заснуть тут. Ни в коем случае.

Спустившись вниз на цыпочках, я пошарил в своей футбольной сумке в поисках ключей, открыл входную дверь как можно тише и забрался в машину. Особо не задумывался куда собираюсь, хотя пункт назначения был мне совершенно очевиден.

У меня было только одно место, куда поехать.

Свет монитора создавал мягкое сияние с другой стороны окна Николь. Я припарковался на старой лесовозной дороге, откуда моя машина не будет видна с улицы, и теперь стоял на газоне прямо под ее окном.

Оглядевшись, нашел на земле несколько камешков и по одному стал бросать в ее окно, пока Николь не выглянула на улицу.

– Какого черта ты делаешь? – спросила она.

– Могу я зайти? – спросил я в ответ.

Она вздохнула и закатила глаза.

– Иди к двери, – проворчала она.

Я добрался до крыльца как раз в тот момент, когда Румпель открыла дверь. На ней была серая футболка и шорты, и очевидно, что она собиралась ложиться спать.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Я не могу находиться в своей комнате прямо сейчас, – сказал я, умоляя взглядом, чтобы она не задавала вопросов. Должно быть, она услышала мою молчаливую просьбу, потому что оглядела с головы до ног, вздохнула и жестом пригласила в дом.

– Только тихо, – прошептала она. – У папы глубокий сон, но если он тебя увидит…

Ей и правда не нужно было ничего добавлять. Каждый раз при мысли о шерифе Скай, у меня перед глазами возникал его образ с пистолетом на поясе. Я знал, что он никогда не рискнет что-то мне сделать намеренно, но если бы решил, что защищает свою дочь, он бы пристрелил меня даже не задумываясь.

Мы пробрались наверх в комнату Румпель. Она выключила монитор компьютера и жестом указала на кровать. Я наблюдал за ней, пытаясь решить, что именно должен был сейчас сделать. Казалось, будто я вдруг играю в нападение и не могу вспомнить, как разыгрывать мяч ногами. Понятия не имел, что делать.

К счастью, Румпель, казалось, знала.

– Ну же, давай, – сказала она, раздраженно вздохнув. – Залезай.

Возможно, Шекспир сказал бы, что я «претерпел спасение души и тела»56. По крайней мере, думаю, Николь могла бы быть моим спасением.

Но что если она этого не хотела?

 

Глава двенадцатая

 

ТРЕНИРОВКА

Сняв обувь и носки, я забрался в кровать Николь и положил голову на ее подушку. Казалось, еще до того, как она легла рядом, ее запах, окруживший меня, уже успокоил мои нервы. Как только она оказалось под боком, я снова обнял ее за талию, и в мой мир вернулась концентрация. А когда она поднесла руку к моему лицу и зарылась пальцами в мои волосы, я почувствовал, что снова могу глубоко дышать.

– Что он сделал, Томас? – прошептала Николь. В окутанной темнотой комнате я видел лишь ее очертания.

И сразу все становилось проще.

– Он был в моей комнате, – тихо сказал я. – Я просто… Это глупо, я знаю, но… – Мой голос оборвался.

– Что? – настаивала Николь.

– Он передвинул вещи… кое-что забрал. Все было не на своих местах.

Секунду Николь молчала, казалось, обдумывая сказанное мной.

– Это действительно тебя нервирует, не так ли?

– Да, – признал я. – От вида твоего шкафчика у меня чуть не случился сердечный приступ.

Она тихонько рассмеялась в нос и погладила мой висок.

– Но тебя не бесит находиться в моей постели, несмотря на то, что я никогда не застилаю ее?

– Да… с этим порядок, – сказал я и понял, что говорю серьезно. – Она хорошо пахнет.

– Она хорошо пахнет? – приподняла брови Николь.

– Да, – ответил я. – Она пахнет тобой.

Я почувствовал, как мое лицо обдало теплом, что было странно. Темнота, очевидно, скроет сей факт от нее, и я был этому рад.

Николь притихла на пару минут, и я прикрыл глаза: просто лежал и думал об ощущениях, возникающих, когда ее пальцы чуть сгибаются и ноготки слегка почесывают кожу моей головы.

– Что он забрал? – спустя некоторое время спросила Николь.

– Ничего особенного, – я пожал плечами. – Всего лишь мой этюдник.

– Ты рисуешь? – от шока в ее голосе я напрягся. Никогда ни с кем не разговаривал о своем этюднике или о рисунках, и мне не хотелось, чтобы она думала, что я тащусь от искусства.

– Не особо, – сказал я, пытаясь дать задний ход. – То есть, совсем непрофессионально. Это больше похоже на… каракули, наверно.

– Зачем ему его забирать?

– Он не хочет, чтобы что-либо отвлекало меня от футбола, – ответил я. – Он просто беспокоится за меня – я знаю. Просто хочет убедиться, что я не теряю концентрацию. Но там была парочка набросков… ну, я бы не хотел, чтобы они пропали. Не знаю, что он с ними сделал.

– И как это соотносится с беспокойством за тебя? – сказала Николь голосом полным яда.

– Я хочу стать профи, – сказал я, вновь пожимая плечами. – Если я позволю чему-то встать у меня на пути, то мои шансы попасть в нужную команду будут невелики. Если собираешься быть лучшим, будь, на хрен, лучшим. Я не соглашусь ни на что другое.

Николь хмуро посмотрела на меня.

– И какая команда нужная?

– «Реал Мессини».

– Правда? – Николь фыркнула. – Томас… они даже не посылают футбольных агентов в США.

– Теперь посылают.

После долгой паузы Николь вновь заговорила.

– Что ты имеешь в виду?

– Они приедут смотреть мою игру через две недели, – ответил я.

– Ты серьезно? – тон ее голоса повысился, и она приподнялась на кровати, не сводя с меня глаз. – Они ищут замену Уильяму?

– В итоге, да.

– Ни хрена себе, – пробормотала она. – Томас, это колоссально.

– Именно поэтому он не хочет, чтобы что-либо этому препятствовало, – объяснил я. – Он просто хочет для меня самого лучшего.

– Забрать у тебя этюдник и сломать ребро – это ли самое лучшее для тебя? Насколько хорошо ты сможешь играть со сломанным ребром?

Я поморщился, чувствуя, как все мышцы натянулись. Закрыл глаза, словно так смогу вынудить образы исчезнуть из моей головы.

– Он не специально, – сказал я. – Это был несчастный случай.

– Чушь собачья, – пробормотала Николь.

– Пожалуйста… не надо. – Я бы умолял, если бы пришлось. Я не мог об этом говорить.

Она снова легла и пробежала пальцами по моей щеке, вниз к челюсти, а затем снова вверх к волосам, и стала убирать выбившиеся пряди мне за ухо, отчего мое тело расплылось по матрасу.

– Ладно, – сказала она.

– В любом случае к тому времени оно уже будет получше. – Я чуть сдвинулся, чтобы устроиться поудобней, и моя рука скользнула вниз по ее боку. Я начал медленно водить пальцами по ее обнаженной коже, где маечка чуть задралась. Наверно, мне следовало передвинуть руку на участок, прикрытый материалом, но вместо этого подушечками пальцев я медленно выводил узоры на ее коже.

Снова посмотрел ей в глаза и подумал, что даже при тусклом освещении, она была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел. Может, в ней и не было модельной гламурности, но было нечто более естественное – несомненно более женственное. И в ней была сила – не только в теле, но и по духу.

А ее кожа была действительно очень мягкой, отчего я стал задаваться вопросом: были ли ее губы такими же мягкими. И в этот момент я кое-что вспомнил, о чем думал прошлым вечером по дороге домой, после того как подвез Николь.

– Эй… ммм… Николь?

– Да? – ответила она. – Знаешь, кроме меня тут никого нет.

– Ну… да. – Я почувствовал, как непроизвольно приподнялся уголок моих губ. Увлажнил их языком и вдохнул, прежде чем продолжить. – Я просто думал… э-э…

Я сделал паузу.

– Выкладывай уже, Мэлоун, – сказала Николь с усмешкой.

– Эм… ты знаешь, – начал я и снова остановился. – Я имею в виду, эм… Я подумал… ты же знаешь, люди будут ожидать, что мы… ну… будем действовать как бойфренд и подружка, верно?

– Да, – сказала Николь с опаской в глазах. – Хватит тянуть резину. Что конкретно ты имеешь в виду?

Положив голову на подушку, я на мгновение уставился на темный потолок, прежде чем перекатиться на бок и уткнуться взглядом в наволочку.

– Ну, я подумал, что в какой-то момент… я имею в виду… это было бы естественно… – Я запнулся, не в состоянии закончить начатое предложение.

– Томас, может не будешь дальше томить?

Почему это было так сложно? Обычно я просто хватал девчонку и целовал, когда хотел. Что было такого в Румпель, отчего все было совсем по-другому?

– Мы должны целоваться… ты же понимаешь… на публике, – наконец ляпнул я и снова посмотрел на нее. Глаза Николь чуть округлились. Я лишь надеялся и молился, что она не скажет мне валить на хрен отсюда.

Она просто лежала и смотрела на меня, поэтому я продолжил лепетать:

– Так что… я вроде как раздумывал, не нужно ли нам… эм… потренироваться.

– Потренироваться?

– Да, – сказал я и вновь отвел от нее глаза, уставившись на свою руку на ее талии, а затем снова на подушку. – Ну, типа, нам надо попробовать поцеловаться… чтобы это не выглядело неловко, если нам придется делать это в присутствии других.

Я продолжал разглядывать наволочку, гадая, была она коричневой или, скорее, бежевой, в основном стараясь вообще не встречаться взглядом с Николь. Я снова начал напрягаться, но лишь чуть-чуть, потому что ее рука по-прежнему была в моих волосах. Пока что она от меня не отпрянула.

– Ладно, – прошептала она.

Наволочка определенно потеряла свою привлекательность, так что я снова посмотрел на Николь.

– Сейчас? – спросил я.

– Эм… да.

Я пытался сдержать сердце, чтобы оно не выскочило из моей поврежденной грудной клетки.

Провел пальцами по коже на ее боку, чуть сжимая ее, в то время как мой взгляд невольно плясал от ее губ к глазам. Сдвинул голову, чуть потершись щекой о подушку, прежде чем приподняться и приблизиться к ней на пару дюймов. Я смотрел в ее глаза, расширившиеся в темноте, но такие ясные, яркие… красивые. Снова перевел взгляд на ее губы… чуть-чуть приоткрытые. Ее дыхание вырывалось из них чуть чаще, чем раньше.

Проведя кончиком языка по своей нижней губе, сосредоточился исключительно на том, какой она окажется на вкус. Чуть плотнее прихватил ее за бок, слегка притягивая к себе. Рука Николь скользнула мне за голову.

Я придвинулся ближе, ощущая ее дыхание на своих губах. Я мог даже попробовать его на вкус. Вдохнул через нос, позволив ее запаху окутать меня, и мои глаза закрылись, когда я наконец сократил расстояние между нами.

Мои губы встретились с ее.

Такие чертовски мягкие.

У меня закружилась голова, кожа покрылась мурашками и все вокруг поблекло и исчезло под напором ощущений. Не было ни звука, ни взгляда, ни чувств вне пределов наших соединенных губ.

Теплые.

Ее вкус был таким же, как и запах… божественным.

Чуть отстранившись, я обхватил ее губы своими, вновь целуя. Она чуть усилила хватку в моих волосах на затылке, прижимая меня ближе к своим губам. Я услышал и почувствовал ее приглушенный вздох.

Но не остановился. Я снова целовал ее мягко и медленно, наши губы двигались синхронно. Это было так же безупречно, как когда мы танцевали. Это было так же безупречно, как пульсация ее бедер, когда она замахивалась ногой, касалась мяча и отправляла его в угол ворот.

Николь сдвинулась, чуть приподнимаясь, прижимая сверху мою голову к подушке. Обхватила мою нижнюю губу, нежно посасывая ее, и теперь застонал уже я. Мои пальцы скользнули вверх по ее спине, под майку, вдоль ее позвоночника. Прижавшись к ее ноге, почувствовал, как артерии в моих бедрах стали усиленно гнать кровь к члену.

Так чертовски хорошо.

Николь отстранилась, прерывая наш контакт, и мне пришлось сдержаться, чтобы не заскулить. Долгую секунду мы просто смотрели друг на друга, все еще поверхностно дыша, а мое сердце продолжало бешено колотиться в груди. Она по-прежнему была очень, очень близко… Я мог бы вытянуть язык и коснуться ее губ.

– Думаешь, это было достаточно хорошо? – тихим шепотом сказала Николь. Слетевшие с ее губ слова легким дыханием коснулись моих.

– Уверен, – ответил я, закрыв глаза и мысленно определяя последние тридцать секунд в категорию самых охренительных мгновений в моей жизни. Я прокручивал их в голове… снова и снова. Каждое прикосновение, каждый вздох, каждый удар моего сердца, каждое подрагивание ее пальцев… все. Вновь открыв глаза, посмотрел в глубокие, прекрасные голубые ирисы передо мной и понял, что больше не хочу притворяться.

Я хотел, чтобы она это почувствовала.

Действительно почувствовала.

Это уже не было какой-то там старой игрой. Для меня это был гребаный Кубок Мира.

Не знаю, сколько мы так пролежали, просто глядя в глаза друг другу. Я потерял счет времени. Рука Николь лежала у меня на затылке, а мои пальцы продолжали медленно скользить вверх и вниз по ее пояснице. Просто смотреть на нее в темноте не казалось неловким или странным. Это было естественным и правильным.

– Уже поздно, – наконец произнесла Николь.

Я кивнул, но вместе с тем ощутил легкий укол страха. Она собиралась отослать меня? В конце концов была уже почти полночь.

– Обычно папа встает около шести, и мне бы не хотелось, чтобы он зашел сюда и увидел тебя,до того, как у меня появится возможность с ним поговорить, так что я поставлю будильник на пять, ладно?

– Да, это хорошо, – согласился я. – Правда я прихватил с собой сменную одежду, – попытался отшутиться.

– Что ж, не забудь в следующий раз, – ответила Николь.

– В следующий раз? – Сердце подскочило к горлу, и я сглотнул, прежде чем заговорить. – Ты имеешь в виду… я мог бы вернуться?

Ее пальцы играли с моими волосами.

– В любое время, когда тебе будет нужно, – тихо ответила она.

Один из ее пальчиков начал прогуливаться вверх-вниз по моей челюсти, отчего у меня стали закрываться глаза. Я почувствовал покалывание и теплоту, словно уже почти заснул. Рука Николь покинула мою кожу, оставив после себя холод, и я вновь открыл глаза. Наблюдал, как она потянулась и установила будильник, после чего вновь коснулась меня и заправила волосы мне за ухо. Она, казалось, полностью сосредоточилась на моих прядях, пропуская их сквозь свои пальцы.

– Мне нужно подстричься, – сказал я, слегка улыбнувшись.

– Мне нравится так, – ответила она.

Ладно… тогда никакой стрижки. Я не возражал.

Николь откинулась на подушку, и я последовал ее примеру. Распластал ладонь по ее спине. Она зарылась рукой мне в волосы на затылке и затихла. Пару раз моргнула, ее веки отяжелели.

– Николь?

– Хммм? – Она не открыла глаз.

– Спасибо тебе.

– Пожалуйста, Томас, – ответила она, все так же с закрытыми глазами, но уголки ее губ приподнялись в улыбке. – А теперь спи.

Я прикрыл глаза, и в голове замелькали события дня. Несколько раз остановился на драгоценных тридцати секундах, прежде чем мой мозг успокоился и отключился. В какой-то момент посреди ночи я проснулся. Николь по-прежнему лежала на боку лицом ко мне, закинув на меня одну ногу. Я чувствовал тепло, уют и…

…безопасность.

Здесь – в ее доме, в ее постели, с ней – я чувствовал себя неприкасаемым. Чувствовал, будто он не мог притронуться ко мне, пока я был в ее объятиях. Постарался вспомнить, когда в последний раз чувствовал нечто подобное, но единственными мимолетными вспышками воспоминаний были мгновения с моей мамой. Когда она сидела за пианино и пела, в то время как я нажимал на клавиши, на которые она указывала… сейчас я чувствовал нечто подобное.

Я снова задремал.

Будильник Николь разбудил меня достаточно рано, так что я успел добраться до дома и закончить пробежку еще до того, как папа проснулся. Судя по всему, он даже не догадывался, что меня вообще не было дома. Я принял душ и быстро побрился, после чего запрыгнул в машину и поехал назад к дому Николь.

Я на редкость хорошо выспался. Обычно мне требовалась добрая порция черного кофе, чтобы действительно проснуться утром, но не в этот раз.

Я чувствовал себя хорошо.

Когда мы приехали в школу, Николь, закатив глаза, все же дождалась, пока я обошел машину и открыл для нее дверцу. Мы пошли внутрь, и моя рука по-прежнему была на ее плечах, лишь ненадолго покидая их, когда мы приостанавливались около наших шкафчиков.

От вида ее шкафчика я опять поморщился. Пока что я ничего не предпринял по этому поводу.

Когда мы шли по коридорам, Николь немного нервничала, но никто ничего не сказал, а большинство уже перестало на нас откровенно пялиться. Я оставил ее у ее первого класса, как только прозвенел звонок, но прежде склонился и быстро поцеловал в уголок рта.

– Скоро увидимся.

Не в силах сдержать улыбку, я наблюдал через плечо, как она уходит, затем оборачивается и смотрит на меня, перед тем как зайти в класс. По дороге на свой первый урок, я приметил Бена и мы от и до обсудили, как будем действовать во время ланча. К тому времени, как я проводил Николь в кафетерий, Бен и Мария уже ожидали нас за одним из круглых столов.

– Что это такое? – спросила себе под нос Николь, когда я подвел ее к уже занятому столику.

– Бен – член команды, – сказал я, пожав плечами. – А Мария – его девушка, и обычно она бывает на тренировках. Я подумал, что вы могли бы, к примеру, сидеть вместе.

– Ты что? Ты выбираешь для меня друзей? – накинулась на меня Николь. Когда я взглянул на нее, ее глаза были прищурены.

– Нет, – ответил я, остановившись посреди кафетерия, чтобы выяснить о чем, нафиг, она говорила. – Я просто подумал, что она тебе понравится и обычно она там…

– И по-твоему, это не означает выбирать для меня друзей?

– Какого хрена, Румпель?

Николь прикрыла глаза и с нажимом выдохнула через нос.

– Нам действительно нужно поговорить об этом, – сказала она наконец. – Давай просто… пройдем через это, но после тренировки, нам действительно очень нужно будет поговорить.

– Ладно, – сказал я, по-прежнему ни хрена не понимая, к чему она это, – все, что пожелаешь.

Она посмотрела на меня и, казалось, на мгновение разделила мое замешательство. Но затем развернулась к столу и пошла садиться.

Я был прав: Румпель и Мария поладили. Им обеим нравились одни и те же книги, и хотя у них не было общих классов, но были одинаковые предметы в разное время, и они уже планировали, как будут совместно делать домашнее задание, пока бы мы с Беном тренировались. Я все еще не знал, о чем она хотела поговорить после тренировки, но подумал, что это не было бы чем-то ужасным.

Конечно же она не дала мне возможности выяснить это.

Как только команда начала расходиться с поля, Николь махнула мне, показывая подойти к ней.

– Прости, Томас, – сказала она, – но мне нужно бежать. За мной заехал друг. Увидимся утром.

– Я думал, ты хотела поговорить, – напомнил ей.

– Эм… да, – ответила она и пробежала рукой по своим волосам, не спуская глаз с парковки. – Знаю, и мы поговорим, но на самом деле я среагировала чересчур бурно. Прости меня за это. Мы поговорим об этом позже, ладно? Мне правда нужно бежать.

– Что за друг? – спросил я, когда она пошла прочь от меня. Не думаю, что мне бы удалось скрыть разочарование, даже если бы я попытался.

– Просто друг, – повторила она, – но мне и впрямь нужно идти.

И с этими словами она ушла.

Я отправился в раздевалку принять душ, поговорил пару минут с парнями, но особо их не слушал. Прослушаю это все в своей голове позже, на случай, если ими было сказано что-то важное. Я не мог понять потребность Николь так срочно увидеться с другом. Ничего не мог с собой поделать, поэтому по пути к себе проехал мимо дома Николь. Ее машина была на месте, так что я остановился.

Никто не отвечал на звонок в дверь, что по сути не должно было меня удивить. Она сказала, что за ней кто-то заехал. Развернувшись, чтобы уйти, я увидел, как шериф Скай припарковал свою патрульную машину.

Дерьмо.

Я пошел к своей машине, а затем остановился, заметив, что он выходит. Я сделал еще пару шагов и снова остановился, не имея ни малейшего представления, стоит ли мне остаться или уйти.

– Томас, – произнес шериф Скай и кивнул. – Думаю, Николь некоторое время не будет дома. Она сказала, чтобы сегодня я сам позаботился о своем ужине.

– Оу, эм… простите, – сказал я. – Я не знал… я имею в виду… Я не был уверен, где она, поэтому не знал, когда она вернется… так что… э-э… да.

Черт, я разговаривал, как гребаный придурок.

– Она проводит сегодняшний вечер в городе, – сказал он.

– Оу, – ответил я, вновь теряя свою словоохотливость.

Шериф Скай стоял передо мной с улыбкой на лице, скрестив на груди руки.

– Сегодня твой отец работает в госпитале допоздна? – вдруг спросил он.

– Да, – кивнул я.

– Что ж, судя по всему, сегодня мы оба должны сами позаботиться о своем ужине, так что, может, я закажу для нас пиццу?

– О… э-э… ну… – заикался я еще больше. Говорил точно так же, как чувствовал себя – словно идиот. – Все нормально, вообще-то. Мне надо бы идти…

– Томас, – сказал шериф Скай, опустив руки и кивнув в сторону крыльца, – мне бы хотелось с тобой поговорить.

Вот дерьмо.

Это не могло сулить ничего хорошего, не так ли?

В голове пронеслась фраза Шекспира из «Юлия Цезаря»: «Он много думает, такой опасен57». Несмотря на то, что до приезда Николь он никогда не действовал на меня таким образом, сейчас шериф Скай пугал меня до усрачки.

Чего же он хотел? 

 

Глава тринадцатая

 

РАВНЫЙ СЧЕТ

 

Заходя в дом Николь с ее отцом, я старался выглядеть не таким испуганным, каким себя чувствовал. Ощущения от помещения были совсем не те, как когда я был с ней наедине в ее комнате. Шериф Скай прошел на кухню, открыл холодильник и достал банку пива.

– Присаживайся, Томас, – сам он упал в кресло, а я присел на уголок дивана, гадая, могут ли мои яйца врасти назад в тело после полового созревания. Было чертовски похоже, что именно это они и пытались сделать. Шериф Скай не сводил с меня глаз, попивая свое пиво. Наконец он отставил его на подставку рядом с креслом и немного наклонился вперед, положив руки на бедра.

– Прошлой ночью ты был в постели моей дочери, Томас.

Ох блядская блядь, блядь, блядская блядь, блядь, блядь.

Я явно не мог лгать в этот момент – очевидно, что он все знал – но что, к чертям, я вообще мог сказать, не вляпавшись при этом в еще большие неприятности, чем, похоже, у меня уже были?

– Я не… я имею в виду… Я был, но я ничего не делал. Я… Я…

У него все еще висел пистолет в кобуре.

По спине и вдоль моих рук пробежал холодный озноб. В легкие с трудом поступал воздух, горло будто перекрыли.

Он встал.

Ох блядь…

– Томас… сынок? – донесся до меня его голос, и я наблюдал, как он сделал в мою сторону пару шагов.

– Я бы не… сделал ей ничего… – Я по-прежнему не мог дышать. – Я не делал! Клянусь, не делал!

– Знаю, что не делал, – сказал он. – Николь мне рассказала обо всем.

Как только я подумал, что именно рассказала ему Румпель, меня охватил совершенно другой озноб.

– О чем именно? – прошептал я.

– Она сказала, что ты был чем-то расстроен и пришел сюда прошлой ночью. Мне не удалось выудить у нее детали, но я уловил суть – ты был не в самом лучшем состоянии.

Мое горло расслабилось, и я снова смог дышать, поэтому сделал по-настоящему глубокий вдох, чуть не задыхаясь.

– Эй, Томас?

– Да?

– Ты умеешь хранить секреты?

– Э-э… да, – ответил я.

Шериф Скай подошел к маленькому столику у двери, ведущей на задний двор, и открыл центральный ящик, засунул руку вглубь и выудил пачку «Мальборо» и коробок спичек.

– Не говори ничего Николь, ладно? Она бы меня повесила.

Я рассмеялся больше от облегчения, чем от шутки.

– Не хочешь выйти со мной наружу?

– Ладно.

Он открыл заднюю дверь и выпустил меня. На заднем дворе к цементному патио вели пара ступенек. По обе стороны от двери стояли цветы в горшках, но стульев или чего-то аналогичного не наблюдалось, поэтому мы сели прямо за дверью на верхнюю ступеньку. Шериф Скай прислонился спиной к стене дома и подкурил сигарету из своей пачки, чиркнув спичкой о свой ноготь.

Это было немного пугающе.

С мгновение он смотрел на меня, а затем протянул пачку. Я встретился с ним глазами, стараясь понять, не проверка ли это. Поступал ли он так с каждым парнем, который приходил сюда, лишь для того, чтобы проверить, не являлись ли они малолетними курильщиками?

Но потом я вспомнил, что мне восемнадцать.

Я все еще колебался, когда брал одну сигарету, стараясь сдержать трясущиеся руки, после чего позволил чиркнуть для меня второй спичкой. Я вдохнул дым, и он опалил мои легкие. И тогда отец Румпель заговорил.

– Я вроде как бросил год назад, – сказал он, – Не часто курю, так… изредка, это помогает успокоить нервы.

– Да, – согласился я, кивнув. – Я тоже не… э-э… курю много.

– Это плохо скажется на твоем времени при пробежке, да?

– Ах… да, плохо. – Я задумался, откуда он узнал о времени моих пробежек, но у меня не было возможности спросить.

– Нам нужно установить кое-какие общие правила, Томас, – сказал он. – Знаю, это может казаться какой-то тщательно продуманной хитростью – может, так оно и есть…

Он искоса посмотрел на меня, прежде чем глубоко затянуться и продолжить:

– Но я вроде как сомневаюсь в этом.

Каким-то образом он понял, что я заинтересован в ней больше, чем показывал. Шериф просил меня сохранить его секрет, но означало ли это, что и он в свою очередь сохранит мой или расскажет ей о своих подозрениях?

– Как много Николь рассказала тебе о причинах своего отъезда из Миннеаполиса?

– Достаточно, – ответил я.

Он кивнул.

– Я понимаю, что тебе не ведомо, что значит быть отцом, – сказал шериф Скай, – но после того звонка самым сложным для меня было не прыгнуть в самолет и не совершить убийство. Вторым самым сложным, что мне пришлось когда-либо сделать – это уважить желание Николь не выдвигать обвинений и не увидеть тех двоих повешенными. Ну… или по крайней мере посаженными в колонию на несколько лет.

– Она не хотела ничего предпринять по этому поводу?

– Не-а, – ответил он, устремив взгляд через задний двор на темные очертания деревьев в лесу. – В первую очередь она была слишком смущена. Она тоже делала что-то незаконное в то время и могла быть привлечена к ответственности. Она хотела оставить все в прошлом, а не ворошить это снова и снова.

Я не особо задумывался о ее мотивах, но исходя из того, что я о ней знал, все складывалось. Она не хотела, чтобы люди лезли в ее дела, а уж всеобщее внимание к ним ее бы убило.

– Я понимаю, что ты не так давно знаешь Николь, но хочу кое-что рассказать о моей дочери, – сказал шериф. Я кивнул и постарался сделать вид, что занят курением. – Она всегда была независимой личностью, сызмальства. Если ей что-то засело в голову, то лучше было сделать так, иначе разверзся бы ад. У этой девчонки есть характер.

– Хех! – фыркнул я. Да, я был в курсе о коготках котенка, без сомнений. Шериф Скай тоже хохотнул.

– Ты не раз уже видел эту сторону ее натуры, да?

– Да, – ответил я и мог поклясться, что слышал, как он сказал «хорошо», прежде чем мы продолжили:

– Когда я приехал в Миннесоту после того… «инцидента», то девушка, которую обнаружил там, была не моей дочерью, или, по крайней мере, не той, которую я знал. Она была робкой и напуганной и вечно хотела, чтобы кто-то сказал, что ей надо делать. Она не брала на себя никакой инициативы. Будто мне и так не хватало зла на все это…

Он замолчал и покачал головой, прежде чем продолжить:

– Наблюдать за таким ее поведением… Это была просто не моя девочка.

Он впечатал окурок своей сигареты в землю рядом с собой и вытащил еще одну. У меня по-прежнему оставалась половина моей, ведь я фактически не особо активно ее курил. Все, что я мог делать – это слушать его и при этом представлять мою Румпель.

– Потом я выяснил у ее матери кое-что еще, – сказал шериф Скай, – и был так же взбешен на свою бывшую, как и на тех двоих, что сотворили с ней такое.

– Что? – спросил я, когда он не развил эту тему. – Что она сказала?

– Она сказала, что Николь была такой не из-за… не из-за того, что с ней произошло. Она сказала, что Николь вела себя так в течение нескольких месяцев – с тех пор, как начала встречаться с этим чмо.

Я встал и сделал пару шагов по направлению к патио. Вдыхая, уставился на яркий огонек на конце сигареты. Шериф вновь устремил отстраненный взгляд на лес, в то время как я обдумывал его слова. Старался представить Румпель совсем тихой и ждущей, пока кто-то скажет ей, что делать, и не мог. Зачем бы ей так себя вести?

– Я до сих пор не знаю, что именно он сказал или сделал ей, чтобы так изменить ее поведение, – сказал шериф Скай, его слова эхом откликались в моих мыслях. – Она не говорит об этом, и я просто надеялся, что если забрать ее сюда, подальше от всего того, это бы помогло ей вернуть себя. Я не замечал никаких признаков ее… признаков той девочки, которую знал в последнее лето, когда она была здесь… признаков моей привычной дочери… до того дня.

– Какого дня? – спросил я.

– Когда она вернулась из города, нашла тебя сидящим на крыльце и устроила тебе разнос.

Эта сцена пронеслась у меня в голове. Она определенно была взбешена тем, что нашла меня тут. Я чуть улыбнулся.

– Да, так я и думал, – подметил шериф.

– Что думали? – спросил я и взглянул ему в лицо: он ухмылялся.

– Она милая в таком состоянии, не правда ли?

Мое лицо чуть обдало теплом, несмотря на прохладный ветерок из леса. Я улыбнулся, вспомнив, как выведенная из себя Румпель шла на меня, выпустив кошачьи коготки и стиснув зубы. Да уж, она определенно была милой в этот момент. Более чем милой.

– Увидев это, – продолжил он, – я понял, что правильно поступил, привезя ее сюда. Я должен поблагодарить тебя за это, сынок.

– Вы рады, что я взбесил ее? – Правильно ли я его понял?

– По тому, как ты это сказал, могу предположить, что ты часто ее бесишь, не так ли?

Я кивнул.

Шериф рассмеялся.

– Тогда, думаю, ты ей на пользу, – наконец произнес он, перестав смеяться. – Скажи-ка мне кое-что, Томас.

– Ладно, – сказал я.

– Тебе дорога моя дочь?

Когда я взглянул в его глаза, мое лицо покинул малейший намек на улыбку. Как же они были похожи на глаза Николь: не только цветом, но и насыщенностью и чувством, что если достаточно долго смотреть в них, то можно заглянуть прямо в душу их владельца.

– Да, сэр, – ответил я, – дорога.

Он кивнул.

– Позволь задать еще вопрос, – сказал он, сев немного ровнее и не мигая уставившись на меня. – Была ли твоя мать последней женщиной, которой ты дорожил?

Я сглотнул образовавшийся в горле ком, но он спустился к груди и застрял теперь камнем там. Потер пальцами переносицу, уронил руку и пробежал ладонью по бедру. Я снова посмотрел на него… в его глаза.

– Да, – сказал я.

– Тогда, может, и Николь тебе на пользу.

Долгое мгновение мы смотрели друг на друга, и неожиданно я почувствовал, что уже не так волновался о его общих правилах, как некоторое время назад. Я понятия не имел, какие границы он собирается установить, но по крайней мере не было похоже, что это будет включать слова «отвали на хрен от моей дочери, пока я не вышиб тебе мозги».

Последовали несколько минут тишины, пока я обдумывал слова шерифа Скай. Я признал, что она мне была дорога, и он был совершенно прав – в прошлом я никогда не заморачивался по поводу какой-либо другой девчонки, с которой был. Честно говоря, мне было пофиг, увижу ли я кого-то из них снова. Я не желал им смерти или чего-то подобного, просто никогда о них даже не думал.

Николь была совсем другим делом: я думал о ней все гребанное время. На самом деле это было прямо-таки раздражающе. Возвращаясь мыслями в тот день, когда впервые поводил ее по всей школе, я не мог припомнить подряд пары часов, которые провел бы не подумав о ней хоть раз.

Моя Румпель.

– Ладно, Томас, – наконец сказал шериф Скай, прерывая повисшую тишину, – пора пройтись по правилам.

Он выпрямился, опираясь спиной о стену, и посмотрел на меня.

– Ладно, – ответил я. То есть, а что еще я мог сказать? Я постарался взять себя в руки и морально подготовиться. Даже пытался не думать о том, что буду делать, если он категорически запретит мне бывать в ее комнате или еще что-то, но это было еще сложнее представить.

– Когда Николь только рассказала мне о том, что ты пришел прошлой ночью и оказался в ее постели, моей первой реакцией было уложить тебя на чертовом диване. Если тебе нужно где-то остаться… что ж, я бы не выставил тебя за дверь, но это место не подразумевает кровать моей дочери.

Мой взгляд уперся в пол, и я сделал глубокий вдох, стараясь представить, как сплю на их диване внизу, в то время как Николь была бы в своей комнате наверху. Мне не очень это понравилось, но он не томил меня слишком долго.

– Но, как я понял по ее словам, от этого не будет особой пользы, – продолжил он. – Поэтому ты можешь оставаться у нее в комнате, но с открытой дверью.

У меня округлились глаза, когда я осознал, что именно он говорил: позволял мне спать с его дочерью. Ну, не спать с ней… но… черт. Просто… черт. Ладно, открытая дверь была не такой уж прекрасной идеей, и отчасти это было даже странно – знать, что ее отец мог заглянуть и увидеть меня с ней, но все же это было лучше, чем альтернатива.

Я поднял на него взгляд и кивнул.

– Это меня вполне устраивает, – ответил я честно.

– И никаких бросков камней в окна, Бога ради, – сказал он. – Мне не нужно, чтобы ты разбил стекло или сновал тайком по округе. Если уже поздно, для того чтобы стучать – снаружи есть ключ. Николь может показать тебе его, или ты можешь позвонить ей, чтобы она тебе открыла – оставляю выбор за ней.

– Ладно, – сказал я со слабой улыбкой.

– И не смей съедать все, что она приготовит, и оставлять меня без еды, – добавил он.

Я рассмеялся.

– Договорились, – ответил я.

– Есть еще кое-что, – сказал шериф Скай, став серьезным. – И насколько я могу судить, это самое важное.

– Что? – спросил я. Мои ладони чуть вспотели, и я вытер руки о штаны.

Его глаза потемнели, когда он посмотрел на меня сквозь дым от сигареты.

– Не причини ей боли, сынок, – сказал он почти мертвым голосом. – Ее достаточно обижали.

Я торжественно кивнул.

– Я не говорю о том, что ожидаю, что ты позаботишься, чтобы она «жила долго и счастливо». Исходя из личного опыта, я знаю, как в вашем возрасте могут возникать и исчезать отношения. Если вы двое пойдете каждый свои путем, знаю, что она будет расстроена некоторое время, даже если сама выступит инициатором разрыва. Я не буду винить тебя в этом, но не обижай ее, как сделал тот парень. Не предавай ее доверия. Не используй ее для собственной выгоды. Если сделаешь нечто подобное, мне будет плевать на то, кто твой отец, я не останусь безучастно в стороне.

– Не буду, – пообещал я.

И серьезно имел это в виду.

– И бога ради, Томас, – добавил он, – если у вас зайдет дальше чем, та чертовщина, что происходит между вами сейчас, не занимайся с ней сексом, когда я в доме. Это будет просто… действительно очень неловко.

Уверен, мои глаза вот-вот готовы были выкатиться из орбит, и только я собрался наконец придумать какой-то ответ, как наше внимание привлек звук шин на гравиевой дорожке.

– Похоже, пиццу привезли, – сказал шериф Скай. Он встал и только последний раз затянулся сигаретой, как открылась входная дверь.

– Папа? Томас здесь?

– Ох, черт! – шериф Скай подскочил так, что мог бы выбить головой мяч над воротами в аут, затушил сигарету, схватил все окурки и сунул их под перевернутый цветочный горшок сбоку от крыльца. Меня посетила мысль, что если бы Николь нашла эти окурки, то я бы снова увидел ту ее сторону.

Заметит ли она? Я по-быстрому его осмотрел.

– Из кармана торчит пачка, – сказал я шерифу Скай.

Он поднял руку и положил ее на верхний карман своей рубашки, прикрывая пачку и держась за сердце одновременно. Затем вытащил пачку из кармана, судорожно осмотрелся по сторонам и выбросил ее в кусты сбоку дома.

– Надеюсь пронесет, – сказал он и открыл дверь, нацепив на лицо улыбку. – Привет, Николь!

Он судорожно помахал рукой, по-прежнему стоя в дверном проеме. Я вроде как просто спрятался за ним, не очень понимая отношения между этими двумя и будучи не совсем уверенным, хотелось ли мне быть там в данный момент.

– Привет, папа, – ответила она, наклонила голову в сторону, посмотрела на меня и затем снова перевела взгляд на шерифа.

– Привет! – поприветствовал он в ответ, продолжая махать рукой стоя в проеме. – Как Рон и Тимми? – он переминался с ноги на ногу, и я понял, что делаю так же. Я перестал, и тут до меня дошел смысл его слов.

Рон и Тимми? Кто это такие, черт побери?

– Папа! – она уставилась на него, прищурив глаза. Он лишь пожал плечами и остался стоять на месте. Я гадал, почувствовала ли она уже от него запах сигарет.

Николь сделала пару шагов в нашу сторону, и шериф Скай попятился, буквально натыкаясь на меня.

– Чем вы двое тут занимались? – спросила Николь.

– Ничем, – ответил шериф Скай, наконец пройдя в дверь и прошмыгнув мимо нее в кресло. – Просто немного поболтали по-мужски, ну, ты знаешь?

– Нет, не знаю, – ответила она. – Что это за запах?

– Хм… запах?

– Пап! – воскликнула Николь, ткнув пальцем в его сторону. – Ты сказал, что бросил!

Что ж, это не заняло много времени.

– Ты же знаешь, как я это ненавижу, – распалялась она, – и стоило мне только уйти из дома? Серьезно?

– Это был я, а не шериф Скай, – вклинился я.

Они оба посмотрели на меня: Николь сконфуженно, а шериф Скай с отвалившейся челюстью. Я судорожно кивнул и зашел дальше, указав на себя пальцем.

– Ты… – начала она, но шериф Скай прервал ее, до того как она продолжила.

– О, нет, сынок, – сказал он, качая головой, – я не могу позволить тебе сделать это.

Он снова перевел взгляд на Николь.

– Знаю, я должен был бросить, но…

– Это был я! – продолжил настаивать я. – Я был слегка на взводе, понимаешь? Не знал, почему ты так быстро убежала. Думал, что смогу найти тебя здесь, но тебя не было и …

Я замолчал и пожал плечами, надеясь, что этих объяснений ей будет достаточно.

– Мне… нужно было кое-что сделать, – произнесла она, слегка запинаясь. – Но…

– Он просто выгораживает меня, – вновь встрял шериф Скай. – Правда.

– Вовсе нет, – настаивал я. – Это был я, Николь… правда.

– Томас, тебе не нужно…

– Я и не делаю! – сказал я.

– Делаешь…

Мы с шерифом Скай посмотрели друг на друга и вид совершенно ошарашенного выражения на его лице меня доконал. Я взорвался смехом, и, глядя на меня, он тоже не сдержался. Я не мог остановиться, хотя уже начал побаливать бок. Обхватил себя руками и чуть согнулся, но все равно не мог остановиться, хотя и продолжал ойкать.

Шериф Скай прикрыл рот рукой, стараясь сдержаться, но в итоге просто плевался сквозь пальцы.

– О, Боже мой, я не могу поверить… вы оба! – закричала Николь. Она смерила каждого из нас довольно злым взглядом, уперев руки в бока.

Мы продолжали смеяться.

– Знаешь, – сказала Николь, вновь поворачиваясь к своему отцу, – возвращаясь, я думала, что приготовлю тебе ужин, но знаешь что? Забудь об этом! Закажи себе чертову пиццу или еще что-нибудь!

Николь промаршировала вверх по ступенькам и хлопнула дверью спальни, оставив нас пялиться на лестницу с открытыми в неловкости ртами.

– Вы собираетесь сказать ей, что мы уже заказали пиццу? – спросил я.

– Ох, черт, нет, – ответил он. – Может, я даже буду скулить для вида, поедая ее.

– В каком смысле для вида? – спросил я.

– Не совсем уверен, – ответил он, – но от этого она, вероятно, почувствует, что достаточно меня наказала.

Шекспир бы, наверно, отметил в этот момент, что «народ здесь в Кенте весь вооружился»58. Почему-то мне показалось, что шериф Скай предпочел бы орду разъяренных селян гневу своей дочери.

И обратит ли она внимание на то, насколько быстро нам доставят пиццу?

 

Глава четырнадцатая

 

АВТОГОЛ

– А потом она выходит из кухни, – говорил сквозь смех шериф Скай, – и прет гигантскую головку швейцарского сыра. В смысле, реально, она была размером с ее голову – и по всему сыру видны мелкие отметины от ее зубов, к тому же за ней тянется по полу след из сырных крошек…

Я снова рассмеялся, стараясь не подавиться последним куском пиццы. Сделал большой глоток Колы, чтобы пропихнуть его, в итоге пустив пузыри носом. Шериф Скай посчитал это очень забавным, и мы снова начали смеяться.

Николь зашла на кухню и смерила нас взглядом, потом посмотрела на почти пустую коробку от пиццы и перевела брезгливый взгляд на пустые банки от пива и Колы, выстроенные в замысловатую пирамиду на кухонном столе. Без слов она подошла к холодильнику и начала доставать из него продукты. Там была зеленая комкообразная штуковина и еще желто-оранжевая, которая могла быть каким-то фруктом. Она занялась нарезанием этих продуктов на разделочной доске, по большей части игнорируя нас обоих.

– Эй, Румпель, – мягко позвал я, надеясь, что, возможно, небольшая порция Мэлоуновского очарования сработает. В ответ я был удостоен адских клинков в ее глазах. Попытался улыбнуться, но она не купилась. Вместо этого она хлопнула ладонью по столешнице.

– Не называй меня так!

– Из-за чего ты так сердишься?

– А что, курение тайком и выгораживание друг друга – не достаточный повод?

– Ну… могло быть и хуже, – предположил я.

– Тебе лучше заткнуться, сынок, – сказал себе под нос шериф Скай, – или она оторвет тебе кое-что важное.

– Ты прав, – мягко произнесла Николь, кивнув мне. Она мило улыбнулась, и я улыбнулся шерифу, слегка ему подмигнув. Хотя все же не чувствовал себя в полной безопасности, когда он медленно покачал головой в ответ и прикрыл лицо ладонью.

– Что ж, учитывая, похоже завязавшиеся у вас броманс59, – усмехнулась Николь, – полагаю, мне вообще повезло, что я не застала чего-нибудь еще!

Шериф Скай фыркнул пивом на коробку от пиццы, схватился за нее и своротил на пол всю пирамиду из банок. Николь развернулась на каблуках и начала собирать чертовщину, которую она для себя там варганила. Шериф Скай посмотрел на меня, приподняв брови, после чего небрежно откусил очередной кусок от своей пиццы и запил пивом. Мне пришлось закусить нижнюю губу, чтобы вновь не рассмеяться. Глянул через плечо на моего котенка-Румпель, но она явно не собиралась на нас смотреть. Вновь вернулся к своей пицце – было тихо, за исключением небольшого шума, издаваемого парочкой все еще катающихся по полу банок. Николь закончила готовить себе сальсу, или какой-то мудреный салат, или еще что, разогрела нечто похожее на свежий хлеб, переложила все на тарелку и фыркнула на нас, выходя из кухни.

Мы взорвались от смеха, как только она была вне пределов слышимости.

– Я такого слова никогда раньше даже не слышал, – сказал шериф Скай, – но не думаю, что одобряю его использование.

Я заржал.

– Мне, наверно, стоит пойти поговорить с ней что ли, или как?

– На свой страх и риск, – ответил он, – Хотя думаю, сердится она на меня.

Я глубоко вздохнул, настраиваясь, встал из-за стола и пошел наверх. Ее дверь была закрыта, поэтому я сделал еще пару вдохов, подготавливаясь, прежде чем постучаться.

– Чего?

– Можно мне войти?

– Нет.

– Ой, да ладно тебе, Румпель, – сказал я. Она не отвечала. Поэтому я снова постучал. Она игнорировала меня, в итоге я начал выбивать такт, выстукивая легкий хип-хоп ритм по двери в ее спальню, пока она не распахнула дверь и снова не глянула на меня.

– Ты такой надоедливый, – заявила она, но оставила дверь открытой, в то время как сама вернулась в комнату и села за компьютерный стол.

– Что делаешь? – спросил я.

– Пишу электронное письмо маме.

– Оу, – мне особо нечего было добавить, поэтому я мялся на месте, пока она не закончила печатать, вздохнула и снова перевела на меня взгляд. Постарался одарить ее самым искренним извиняющимся выражением лица, которое мог состроить. – Я не пытался взбесить тебя.

Николь опустила глаза на тарелку и с минуту гоняла по ней какой-то кусочек чего-то похожего на фрукт.

– Я не злюсь на тебя, – наконец произнесла она.

– Нет?

– Вообще-то нет, – сказала она, ковыряя какой-то зеленый кусочек на тарелке. – Просто был тяжелый день.

– Так почему тебе нужно было уйти до окончания тренировки?

– Я правда не хочу об этом говорить.

– О-о. – Я почесал затылок. – Э-э… ну, а кто такие Рон и Тимми?

– Серьезно, Томас, – сказала она, вновь переведя на меня взгляд, – я не хочу об этом говорить, ладно?

– Хорошо, – ответил я, хотя не это имел в виду. Все было совсем не хорошо. Более того, теперь я хотел знать даже больше. Полагаю, мне нужно самому это выяснить. Я продолжил чесать голову, а затем снова посмотрел на нее, она смахивала слезы со щеки. – Эй…

Она покачала головой и пренебрежительно махнула на меня, когда я сделал пару шагов в ее сторону.

– Серьезно, Николь… Прости меня… – я не знал, что еще сказать. Я не намеревался разозлить ее или расстроить. Что же я наделал? Что мне сейчас делать? – Чувствую, будто засадил мяч в собственные ворота. Что же я натворил?

– Ты ни при чем, – сказала она, продолжая вытирать слезы. Она встала и кажется собиралась очистить поднос, как неожиданно развернулась ко мне, обняла за плечи и заплакала.

У меня не было никакого гребанного понятия, каким был план игры. Должен ли я был предпринять что-то, успокоить ее, как делала она? Я даже не знал, что, черт побери, было не так.

Мой мозг проигрывал все, что произошло с тех пор, как она вернулась домой: курение, дурачество, пицца – все. Я не мог сообразить, что именно могло заставить ее плакать. Вернулся мыслями к ситуации в школе – она разозлилась на то, что я вроде как подстроил ланч, а судя по тому, что сказал шериф Скай, полагаю, это имело смысл – она просто хотела принимать собственные решения. Я не возражал против этого.

Из-за этого она плакала?

Не думаю, но на самом деле я не знал.

После того как сломал себе мозг, пытаясь найти хоть какую-то зацепку к пониманию ситуации, я сдался и просто обнял ее. Она зарылась лицом мне в грудь, а я просто держал ее, пока она плакала, гадая, что же за хрень я учудил. Пару минут спустя она вытерла лицо тыльной стороной ладони и, похоже, немного успокоилась. Я не знал, что еще сделать, а она, казалось, не собиралась отстраняться, так что я продолжал держать ее в кольце своих рук и ждать. В конце концов она снова заговорила:

– Порой, это все просто наваливается на меня, понимаешь? – сказала она.

Я понятия не имел, что она имела в виду, но все же кивнул.

– Я не хотела срываться на тебе, – прошептала она.

– Все в порядке, – ответил я.

– Нет, – не согласилась она. – Мне не стоило так поступать с тобой. Я по-прежнему зла на папу, но ты его покрывал. Не знаю, почему ты это делал, но…

– Вообще-то я этого не делал, – признался я. – Я тоже выкурил одну.

Услышав это, она отступила на шаг назад и посмотрела мне в глаза.

– Ты курил?

– Э-э… да?

– Томас, ты же спортсмен…

– Да, я знаю, – сказал я и пожал плечами. – На самом деле я не часто это делаю. То есть, почти никогда.

Ее взгляд был… сбитым с толку… и душераздирающим. Она выглядела так, будто вот-вот снова начнет плакать. В этом должно было быть что-то еще.

– Николь, почему это так сильно тебя разозлило?

Она вновь уткнулась лбом мне в грудь, прежде чем ответить.

– Парень, с которым я встречалась в Миннесоте, курил, – тихо сказала она. – Это просто… вынуждает меня думать о нем.

Дерьмо.

На самом деле, это была последняя гребанная вещь в мире, о которой мне бы хотелось, чтобы она думала. Когда-либо. И я уж точно не хотел, чтобы она думала о нем, когда дело касалось меня.

– Николь?

Она лишь еще раз всхлипнула, но не посмотрела на меня. Я сделал шаг ближе к ней и обнял ее одной рукой за талию, притягивая к себе.

– Румпель?

Наконец она посмотрела вверх и в ее глазах полыхнул огонь, но лишь на мгновение.

– Я больше не буду, – сказал ей. – Серьезно, я не особо часто это делал. Если это напоминает тебе… его, то я не буду этого больше делать. Клянусь.

– Не будешь?

– Ни одной. В моей футбольной сумке есть парочка сигарет, и если хочешь, можешь сама их выбросить.

Она продолжила смотреть мне прямо в глаза, но не знаю, что именно она в них искала. Я просто смотрел в ее глаза в ответ, потому что они были реально очень, очень красивыми, и мне сложно было отвести от них взгляд.

– Ты правда это сделаешь? – спросила она. – Больше никогда?

– Никогда.

– Для… для меня?

– Не задумываясь, – ответил я.

– Почему?

– Что почему?

– Почему это важно для тебя? – спросила она. Она казалась чем-то взволнованной… или может просто сбитой с толку.

– Это хороший вопрос, – ответил я с полуулыбкой. – Полагаю, просто мне это важно.

– Ты же едва меня знаешь, – констатировала она, отказываясь отступать. – Зачем бы тебе соглашаться делать для меня нечто подобное? Это не имеет смысла.

Подумав о том, что собираюсь сказать в ответ, я протянул руку и коснулся ее щеки, чуть склонился вперед и заглянул в глубину ее глаз.

– Я предпочел бы вовсе не быть с вами знакомым, – прошептал ей. Ее глаза чуть округлились.

– Опять Шекспир? – спросила она едва различимым шепотом.

– «Как вам это понравится». Акт третий.

Губы Николь сжались, а их уголки приподнялись.

– Полагаю, нам просто надо над этим поработать, – ответила она.

– Полагаю, мы поработаем.

Она снова смотрела на меня с секунду, после чего глубоко вздохнула и выдохнула.

– Прости, я была такой стервой, – сказала она смущенно. – Это на самом деле никоим образом не связано с тобой, всему виной мое плохое настроение. Может, я смогу приготовить для вас обоих ужин в выходные? Вроде как… загладить вину?

– Что ж, не знаю на счет шерифа, – сказал я, – но меня это определенно устроит.

Николь широко мне улыбнулась, отчего мое сердце забилось чаще. К несчастью, становилось уже довольно поздно, так что после того как Николь помирилась с отцом и попрощалась со мной, я отправился домой.

Прощаясь, шериф Скай пожал мне руку.

– Спасибо за развлечение, – сказал он с глупой улыбкой, которая выглядела еще более дурацкой от того, как подергивались при этом его усы.

– Спасибо за пиццу, шериф Скай, – ответил я, спускаясь с крыльца к своей машине.

– Эй, Томас! – окликнул он меня.

– Да?

– Зови меня Грег.

По-моему, я улыбался всю дорогу до дома.

Когда я припарковался на подъездной дорожке, машина отца уже стояла там. Но когда я зашел в дом, он был в гостиной и разговаривал по телефону. На мгновение наши взгляды встретились, и я слегка помахал. Он же просто перевел взгляд на блокнот, который лежал у него на коленях, и продолжил разговор.

Я поднялся в свою комнату, закрыл дверь и запер на замок. Быстро осмотрелся – все было на своих местах, так что я снова мог дышать. Стянул через голову свою футболку, сбросил джинсы на пол и взял мягкие фланелевые штаны из ящика. Собрал грязную одежду, сложил и положил в бельевую корзину. Она была уже переполнена, мне нужно было устроить стирку.

– Томас!

– Да, пап? – Я открыл дверь и перегнулся через перила.

– Где сумка для костюма и большой чемодан?

– В подвале, – ответил я. – Хочешь, чтобы я их нашел?

– Да.

Я спустился в подвал и пошарил в шкафах по нижним полкам, в итоге, выудив два чемодана, которые он хотел, потащил их наверх в его комнату. Он вытаскивал вещи из ящиков и складывал поверх покрывала на кровати.

– Ты куда-то собираешься? – спросил я.

– В Чикаго, – ответил он, опустился на колени и заглянул под свою кровать. – Я уезжаю завтра, сразу после игры.

– Конференция?

– Консорциум администраций больниц, – ответил он.

Не уверен, в чем было различие, но все же не настаивал на разъяснениях.

– Когда вернешься?

– В субботу, – ответил он, сунул руку глубоко под кровать и начал что-то нащупывать.

– Поездка с ночевкой? В Чикаго?

– Нет, в следующую субботу, – исправил он меня. – Зачем мне лететь в гребаный Чикаго на один день, и кто проводит встречу гребанного консорциума в выходные?

Я пожал плечами.

– То есть, ты едешь на неделю?

– Блядь, разве я только что не сказал тебе это? – огрызнулся он, выуживая из-под кровати пару парадных туфель и шлепнув меня по ноге каблуком одной из них. Я отскочил, когда он встал и направил их в мою сторону. – Не будь таким, блядь, дураком.

– Прости, – пробормотал я и по-быстрому свалил оттуда. Сел на свою кровать, как только снова запер свою дверь, и потер кончики пальцев. Все было в порядке. Посмотрел на часы, обнаружив, что был еще час до того времени, когда я обычно ложился спать, и по привычке перевел взгляд на прикроватную тумбочку. Сделал глубокий вдох – может, я бы смог отыскать свой этюдник, пока его не будет, и спрятать его в месте получше.

Провести неделю в отсутствие папы в городе – звучало довольно хорошо.

– Томас, иди сюда! – услышал я его крик из комнаты. Встал и пошел к нему.

– Это разве красная сумка для костюма? – Он стоял там и глядел на меня.

Что ж, судя по тому, что сумка в его руке была синей, я вроде как засомневался, нужно ли отвечать на вопрос, поэтому просто чуть покачал головой.

– Мне нужна была красная сумка, Томас, красная. Эта слишком маленькая! Найди мне ту, что я хочу!

– Найду, – тихо сказал я и побежал вниз в подвал.

Я знал, что папа старался сделать как лучше для меня и лишь хотел убедиться, чтобы я всегда был на высоте, чем бы ни занимался. Я не просто искал ему оправданий в своей голове. В этом было гораздо больше, чем лежало на поверхности. Он не мог заниматься всем, что делал, и быть в этом лучшим, не будучи сконцентрированным, а я ослабил свою концентрацию. Он с самого начала упоминал про красную – во всяком случае это то, что я говорил себя.

Вопрос в том: а была ли у нас вообще красная дорожная сумка?

***

Утро пятницы.

Блядь, я обожаю пятницы.

А уж пятницы, когда Румпель входила в школу, идя рядом со мной, были в десять гребаных раз лучше, чем любая другая пятница в моей жизни.

После того как она выбралась из машины, я обнял ее одной рукой за плечи и искоса ухмыльнулся в ее сторону, провожая в здание. Ко мне подходила куча народу и желала удачи в сегодняшней игре, и казалось, будто гигантская цифра с моим номером «один» у меня на груди сияла как чертов луч маяка. Можно было подумать, что так и было, судя по тому, как она притягивала ко мне народ. От этого по моей коже побежали приятные мурашки, и от того, что Румпель разделяла это со мной, все казалось еще более офигительным.

Когда мы остановились у моего шкафчика, вокруг собралась толпа. Я прижал Николь поближе, в то время как все болтали о последней игре, в которой мы играли со школой Престон Хай, разгромив их со счетом 2:0. Николь лишь прижалась ко мне и особо ничего не говорила. Что ж, по правде сказать, никто и ей ничего не сказал.

Наконец народ разошелся, и мы смогли перейти к ее постапокалиптическому шкафчику, а затем и к ее первому классу. Я остановился за дверью и облокотился спиной о стену коридора. Положил руки ей на бедра и приблизил к себе. Она подняла взгляд и прихватила зубками нижнюю губу.

– Ты все еще собираешься приготовить мне завтра ужин, малышка? – спросил ее.

– Да… думаю, приготовлю, – ответила она. – Я подумывала приготовить что-то из итальянской кухни, ведь она папина любимая. Ты любишь итальянскую кухню?

– Обожаю, – сказал я, скользнув руками вверх по ее бокам, поднимаясь к плечам, а затем вниз вдоль рук. Достигнув ее запястий, я оплел их пальцами и прижал к ее бокам. У нее за спиной я заметил хитрый взгляд Джереми и его поигрывание бровями.

Наклонился и коснулся губами ее лба. Я уже пару раз так делал в школе, но, честно сказать, начинало казаться, что этого недостаточно – словно это не то, что настоящий бойфренд сочтет достаточно удовлетворительным. Я до сих пор не поцеловал ее по-настоящему на людях…

…а мне хотелось.

Я склонил голову на бок и вдохнул аромат ее волос.

– Что ты делаешь? – тихо спросила она.

Не ослабляя хватки на ее запястьях, я завел свои вытянутые руки себе за спину, что заставило ее тело прижаться к моему. Потер тыльную сторону ее ладони большими пальцами.

– Просто изображаю пилигрима, – мягко сказал я, еще ближе склоняясь к ней. Слегка коснулся ее подбородка губами, затем оставил легкий поцелуй на скуле, медленно двигаясь в сторону уха.

– Изображаешь пилигрима? – переспросила она, и я почувствовал, как она затрепетала.

– Ммхмм, – мурлыкнул я у ее ушка. – Вот губы – пилигримы: грех такой, сейчас готов смыть нежный поцелуй60.

Я чуть сильнее сжал ее руки и поместил их себе на грудь, прежде чем вновь обнять ее.

– Губам, святая, счастье то открой, что есть у рук, – прошептал я и прижал свои губы к ее.

Снова теплые…

Снова мягкие…

Мммм...

Я мог бы растерять весь здравый смысл, когда ее губы коснулись моих. Ее пальцы двинулись вверх по моей груди и устроились на моих плечах, она ответила на поцелуй, подстраиваясь под мой легкий нажим и чуть склонив на бок голову, чтобы принять меня. Я обернул руку вокруг ее талии, чтобы иметь возможность сильнее прижимать ее к себе, а ладонью второй – провел вверх по ее руке и коснулся щеки.

– Кхм! Мистер Мэлоун…

Я открыл глаза и искоса глянул на говорившего. Рядом с нами стоял низкий, приземистый мужчина с коротким, широким галстуком, но я не мог припомнить имя говнюка. Может Малькольм?

– Я занят, – прорычал ему.

– Томас… – пробормотала Николь и постаралась немного отстраниться, но я крепко держал ее. – У нас будут неприятности.

– Нет, не будут, – ответил я, вновь целуя ее. Моя рука переместилась ей на затылок, и я притянул ее ближе, вместе с тем склоняя голову набок в противоположную сторону. Ее губы были такими теплыми и ощущались так приятно. Я завершил поцелуй, моргнул и заметил, что этот Малькольм все еще пялился на нас. Чуть громче продолжил: – Потому что, если он скажет еще хоть одно гребаное слово, то уже до конца дня я заверну его яйца в извещение об увольнении.

Он пару раз кашлянул себе в кулак, а затем ушел, не говоря больше ни слова. Я прихватил губами нижнюю губу Николь и чуть втянул в себя. Сначала голова Николь чуть склонилась в сторону, и она прижалась ко мне ртом сильнее, издав мягкий тихий стон. Но затем я почувствовал, как руки Николь надавили мне на грудь. Ее нажим был не сильным, но я понял намек и чуть отодвинулся, хоть и не особо существенно, потому что мне не хотелось останавливаться. Она была на вкус слишком приятной… и мягкой.

– Ты не можешь так просто угрожать бедняге потерей работы только потому, что тебя поймали за публичным проявлением эмоций! – Ее слова и тон были суровыми, но глаза широко распахнутыми, и она все еще дышала чуть чаще. Я улыбнулся.

– Да, – поправил ее, – Могу. Вообще-то, я только что именно это и сделал.

Прозвенел звонок, и Николь снова заворчала. Я не смог сдержать улыбки, ведь в этот момент она была такой чертовски милой. Я снова коснулся ее губ своими.

– Мы не закончили этот разговор, – сказала она, развернулась и зашла в класс.

Хмыкнул себе под нос, опоздал в класс Шекспира, ответил на все вопросы учителя даже не открыв книгу и наконец вернулся, чтобы встретить Николь у ее класса. Казалось, она уже немного успокоилась или была больше заинтересована в своем домашнем задании, которое забыла у себя в шкафчике. Я повел ее в ту сторону, и когда она открыла дверцу шкафчика, постарался не получить психологическую травму от представшего зрелища.

– Разве ты не можешь хотя бы выкинуть ненужные тебе бумаги? – спросил ее.

– Они мне все нужны, – ответила она, присев на корточки перед шкафчиком.

– Как ты вообще можешь понять, что тебе нужно в этом гребаном беспорядке?

Она зыркнула на меня и нахмурилась.

– У меня свои методы, – настаивала она, но это явно было бредятиной, и я ей так и сказал. Проводил ее к следующему классу и решил не идти на тренировочное поле. Мне нужно было сделать кое-что другое.

Я пошел в офис администратора и хитростью выудил у миссис Хоуп мастер-ключ, сказав, что не могу открыть свой шкафчик. Она молодилась, хлопала ресницами и по возрасту была близка к выходу на пенсию. Я тепло улыбнулся, подмигнул ей, а затем закатил глаза, когда развернулся и направился назад к шкафчику Николь.

Открыв дверцу ее шкафчика, я начал просматривать лежащее там барахло. По крайней мере, большая часть была актуальной, но было лишь начало октября. Если я ничего не предприму, как он будет выглядеть на следующий семестр? При этой мысли я вздрогнул. Сложил бумаги, выровнял в одну линию книги, после чего вернулся к миссис Хоуп, чтобы убедить ее дать мне на время несколько школьных принадлежностей.

К концу урока я почти закончил – шкафчик Николь выглядел почти также хорошо, как мой.

– Не хватает только одного, – сказал я сам себе и сбегал к своему шкафчику за одной из моих футбольных фотографий с верхней полки. Приклеил ее к внутренней стороне дверцы и с улыбкой сел на корточки. – Блядь, идеально.

Мне определенно нужно раздобыть ее фотографию для моего шкафчика и одну себе в бумажник… или может в машину. Я также собирался организовать, чтобы нас с Николь сфотографировали вместе, и добавить совместную фотку в оба наши шкафчика – я ненавидел селфи. Может кто-то мог бы сделать для нас хорошую фотографию на сегодняшней игре.

Направляясь по коридору к административному офису, я поймал на себе пару взглядов. Полагаю, это было из-за того, что я не мог перестать улыбаться, но мне было пофиг. Черт, да любой парень, который видел мою Румпель, понимал, почему я улыбался – она была просто офигенно хороша, и она была моей. А они ничего не могли с этим поделать.

Ха!

Лохи.

Я знал, что она будет очень благодарна за организованность, которую я придал ее шкафчику, и будет рада, что я потратил на это свое время. Быстренько отнес ключ в офис и направился назад к классу Николь. Я заглянул из-за двери и улыбнулся ей. Она собрала свои вещи и вышла ко мне на встречу. Когда она приблизилась, я взял ее за руку, притянул к себе и оставил легкий поцелуй на ее щеке.

– Как прошла тригонометрия?

– Ужасно, – ответила она. – Ненавижу ее. Как вообще можно запомнить все эти формулы? А если вдруг чуть ошибешься с какой-нибудь из них, все ответы получаются уже неверными.

– Это отстойно, – сказал я, стараясь звучать сочувствующе. Это было сложно сделать, потому что я был невероятно взволновал по поводу того, что Николь увидит свой шкафчик. Я опустил ее руку между нами и пошел в направлении ее шкафчика, чтобы она могла положить в него вещи, прежде чем мы отправимся на ланч.

Мы завернули за угол, и я положил руки на талию Николь, встал позади нее и смотрел, как она возится со своим кодовым замком. Я по-прежнему не мог перестать улыбаться. Она подняла защелку и открыла дверцу, а я почувствовал, как ее тело напряглось под моими руками. Она посмотрела на соседний шкафчик – наверно проверяла его номер, чтобы убедиться, что не ошиблась.

– Что думаешь? – спросил я не в силах больше сдержаться.

– Это ты сделал? – спросила она. Ее голос бы еле слышен на фоне шума в коридоре от других учеников.

– Угу, – ответил я, наклонился и поцеловал ее в шею. – Тебе нравится?

– Черт побери, Томас! – закричала она. – Какого хрена ты сделал?

Она развернулась и толкнула меня в грудь, отчего я чуть отступил. Я напоролся на какого-то паренька в очках, который в свою очередь врезался в девушку, идущую с другой стороны, та разбросала повсюду книги. Девушка начала кричать на другого парня, но я не обращать на них обоих внимания.

– За что? – спросил я. Мое сердце начало биться чуть быстрей. Не так я себе все это представлял. – Выглядит же здорово!

– Где все мои вещи? – взвизгнула она на меня.

– В папках, – ответил я, указав на самую нижнюю полку. – Красная – тригонометрия, зеленая – конечно же биология, а голубая – для домашнего задания до того, как его оценят. Слева то, что еще не сделано, а справа – готовые к сдаче. Фиолетовая…

– Томас! Как ты мог такое сделать? – Ее взгляд был напряженным, а руки сжимались в кулаки. Мой котенок превратился в озверевшую львицу.

Мой телефон издал звук входящего сообщения, громко мяукнув, эхо разнеслось по всему коридору.

– Ты серьезно поставил это на рингтон? – гневно сказала Николь.

– Мне нравится, – ответил я, пожав плечами.

Она посмотрела на меня, забыв о звуке, доносящемся из моего кармана.

– Какого хрена ты сделал? – снова спросила она, жестом указав на шкафчик.

– Что ты имеешь в виду? – Я по-прежнему был абсолютно поражен ее реакцией. Она должна была понимать, насколько более организованным он теперь был. Не представляю, как она вообще смогла найти сегодня задание по биологии, до того как я сложил его в папку с домашними заданиями. Оно было в самом низу стопки с заметками по литературе.

– Как, черт побери, ты вообще забрался в мой шкафчик?

– Я… эм… одолжил ключ, – запинаясь ответил я. Ладно, я вообще не думал, что все так обернется, но, серьезно, разве это такое уж большое дело?

– Одолжил ключ? – закричала она. Черт, она умела кричать, когда того хотела. – Какой еще ключ?

– Есть мастер-ключ… – сказал я. – Я взял его в офисе, чтобы… э-э… привести в порядок твой шкафчик…

Вдруг это показалось не такой отличной идеей, какой было по началу.

– О БОЖЕ мой! – Николь запустила руки себе в волосы. – Не могу поверить, что ты это сделал. Как ты мог, Томас? Как ты мог копаться в вещах? Даже не спросив? Серьезно?

Мое тело похолодело, и на меня начало накатывать то жуткое, покалывающее ощущение, которое у меня порой бывало, когда папа был в одном из своих настроений. По телу пробежала дрожь. Я боялся, что чтобы я ни сказал сейчас, это ничего не изменит.

Казалось, я не мог сделать вдох. Я по-прежнему видел Николь и знал, что она кричала, но слова до меня не доносились. Она вскинула вверх руки, а затем прижалась спиной к соседнему шкафчику. После чего спрятав лицо в ладонях, медленно сползла на пол, где и села согнув колени.

В голову пришли слова Шекспира из пьесы «Сон в летнюю ночь»: «Так быстро исчезает все, что ярко»61. Каким–то образом, я действительно умудрился облажаться.

Позволит ли она мне все исправить?

 

Глава пятнадцатая

 

ШАТАУТ 62

Коридор почти опустел, так как все ученики направились в школьный кафетерий. Я стоял там как полный дебил, в то время как Николь сидела на полу обхватив голову руками. Я боялся что-то сказать или сделать, так как не был уверен, почему она не смотрела на меня – была ли она настолько зла или потому что плакала.

И я не был уверен, что из этого было бы хуже.

Поскольку никакие тихие голоса в моей голове не подсказывали мне, как быть, я присел перед ней на корточки и попытался понять, что на хрен произошло. Я лишь хотел помочь и думал, что ей бы это понравилось, но очевидно, что это было не так.

– Румпель? – наконец позвал ее, когда молчание стало уже совершенно невыносимым.

Она откинула голову назад, убрав ладони и одновременно отбросив этим движением волосы с лица. Она совершенно не выглядела рассерженной, но ее глаза по-прежнему не смотрели на меня. Я осознал, как назвал ее, и быстро исправился:

– Э-э… Николь? – попробовал снова. – Я просто хотел… Я имею в виду, я не хотел…

– Я знаю, – сказала она совершенно безжизненным голосом. Ее глаза уперлись в пол, и она выглядела такой… такой… непохожей на Николь. Я не знал, как быть. – Все в порядке.

В моей голове эхом раздался голос Грега:

«Она была робкой и напуганной и вечно хотела, чтобы кто-то сказал, что ей надо делать…»

Ох, блядь.

Ох блядская блядь, блядь, блядская блядь, блядь, блядь.

Я встал на колени и вроде как прополз разделявшие нас пару футов, приблизившись к ней, а когда потянулся, чтобы прикоснуться, она отпрянула.

– О нет… нет… Николь…

Я отдернул руку и наблюдал, как она обхватила свои колени руками.

– Я не хотел… не так… дерьмо.

Мне нужно было выбраться отсюда. Мне нужно было увезти ее отсюда.

Я встал и склонился к ней, скользнул ладонями ей под коленки и под спину и поднял на руки. Отчасти я ожидал, что она шлепнет меня по рукам, но она этого не сделала. Совершенно не протестовала.

Блядь.

Я быстро нес ее по коридору, не устанавливая ни с кем зрительного контакта, мы вышли в двери и направились прямиком к моей машине. Не знаю, что у меня было на уме, я действовал чисто на инстинкте – на инстинкте, о наличии которого у себя даже не подозревал. Открыл заднюю дверцу, устроил ее на сиденье, после чего обошел машину с другой стороны. Усевшись в салон, я потянулся и прижал ее к груди, обхватив ее руки своими, и просто шептал ей в волосы.

– Я не хотел, – сказал ей. – Прости. Я не подумал. Пожалуйста, пожалуйста… Николь. Не будь такой.

По крайней мере я понял, в чем ошибся. Каким-то образом я собирался убедить ее, что не похож на того парня из Миннеаполиса – того, кто причинил ей боль. Я совсем не был таким, как он.

Ведь так?

Я долгое время держал ее в своих объятиях, просто прижимая к груди и говоря ей снова и снова, как сожалею об этом. Сначала она просто неподвижно сидела, ссутулившись, но спустя пару минут я почувствовал, как ее руки обвили меня за пояс.

– Я сожалею, – вновь прошептал я. Мои руки напряглись, и я прижал ее ближе. – Я пытался… Я имею в виду, я только хотел… помочь…

Я не знал, что еще сказать.

– Я знаю, – ответила она.

Я прижался губами к ее макушке.

– Я не хотел тебя расстроить.

– Знаю, что не хотел, – сказала она.

Мы молчали довольно долго, прежде чем она снова заговорила.

– Он всегда говорил мне, какая я неряха, – тихо сказала она, и я слышал, как ее дыхание чуть сбилось. – Говорил, что если бы я не была такой глупой, то могла бы быть организованной. Я пыталась объяснить ему, что всегда знала, где у меня что лежало… но он часто вообще не слушал, что я говорила.

Я стиснул зубы и постарался сдержаться, чтобы не садануть кулаком по стеклу. Закрыл глаза и досчитал до семидесяти шести. Наконец я был в состоянии говорить без рычания.

– Он бил тебя? – тихо спросил я. Мне не хотелось, но все же я должен был знать. Она молчала довольно долго, и я чуть сильнее стиснул ее в объятиях.

– Только раз, – в итоге сказала она.

Я зажмурился, стараясь обуздать гнев, который угрожал выплеснуться на поверхность моей кожи, возможно, образовав волдыри, или как минимум напугать ее до усрачки. Именно вероятность этого и удерживала меня в узде.

– Если ты назовешь мне его полное имя, я уничтожу этого ублюдка.

Я почувствовал, как она покачала головой.

– Нет, – прошептала она мне в грудь. – Я не хочу, чтобы ты что-либо предпринимал.

Я сидел неподвижно и старался сделать несколько глубоких вдохов.

– Если это то, чего ты хочешь.

– Именно этого я и хочу.

– Мне это не нравится, – сказал я, просто чтобы разъяснить ей свою позицию.

– Знаю, – ответила она. – Просто… не надо.

– Не буду, – пообещал я и, подумав секунду, добавил: – Но если я когда-нибудь увижу его на футбольном поле, все обещания отменяются.

Я скорее почувствовал, чем услышал ее смешок.

– Ты должна говорить мне, когда я делаю что-то, что тебе не нравится, – сказал я. – Я хочу, чтобы ты мне это говорила. Не хочу быть хреновым бойфрендом.

– Это же все понарошку, Томас, – усмехнулась она. – Просто на публику.

Я напрягся и посмотрел ей в глаза.

Сейчас или никогда…

– Что, если… – слова застряли у меня в глотке. Я сглотнул и попробовал снова: – Что, если я не хочу притворяться?

Глаза Николь чуть сузились, брови сошлись у переносицы, и она подняла на меня взгляд.

– Томас… – мягко сказала она. – Это не… не по-настоящему.

– Что, если я хочу, чтобы это было по-настоящему? – прошептал я и придвинулся к ней еще ближе, как будто это вообще было возможно. Медленно провел ладонью вверх по ее руке, остановившись на щеке, после чего наклонился, заглянул ей в глаза и прижался губами к ее.

Я услышал, как она резко втянула воздух, а затем издала тихий стон, прижалась ко мне сильнее, и ее губы впились в мои. Моя голова чуть склонилась в сторону, желая большего. Я целовал ее снова и снова. Склонил голову в другую сторону и почувствовал, как ее рука сжала мой затылок, прижимая ближе к себе. Я чуть приоткрыл рот – лишь настолько, чтобы мой язык дотянулся и коснулся ее губ.

Она без колебаний приоткрыла рот мне навстречу, и теперь был мой черед застонать.

Она была так чертовски хороша на вкус. Николь потянулась и коснулась своим языком моего, я без стеснения лизнул ее губы, прежде чем ворваться в ее рот. Мой язык исследовал ее, и те тихие короткие стоны, которые она при этом издавала, почти подвели меня к краю.

– Я не хочу притворяться, – снова произнес я, не разрывая поцелуя. – Хочу, чтобы это было по-настоящему. Я хочу тебя…

Я почувствовал, как она кивнула, не сказав ни слова и не отрываясь от меня. Ее язык вновь проник в мой рот и пробежал по моему. Я не мог этим насытиться и впился в него губами, в то время как мой собственный язык путешествовал по ее. Николь усилила нажим, и я ударился головой о подголовник сиденья, в то время как она залезла мне на колени и начала целовать по-настоящему.

Так чертовски хорошо…

Она скользнула руками мне на плечи, а затем снова перевела их на мою грудь. Слегка царапнула меня ноготками через ткань моей джерси, отчего я простонал ей в губы, а затем опустил руки вдоль ее спины и прижал к себе, пока мы продолжали целоваться, и целоваться, и целоваться.

В какой-то момент, как раз перед тем, как нам бы понадобился бальзам для губ, Николь отодвинулась, разрывая поцелуй, и ее глаза снова встретились с моими. Она раскраснелась и тяжело дышала, но, что самое главное, в ее глазах снова был огонь. Я наклонил голову и еще разок легонько ее поцеловал.

– Если это будет по-настоящему, – сказала она, – нам нужно кое-что четко разъяснить.

Николь выпрямилась на сиденье, приподнявшись так, чтобы наши глаза оказались практически на одном уровне. Она взяла мое лицо в ладони и удерживала на одном месте.

– Что? – спросил я, слегка занервничав.

– Томас Мэлоун, никогда больше не вздумай снова трогать мое барахло, ты меня слышишь?

Мое лицо непроизвольно расплылось в улыбке.

– Ты думаешь это смешно, Мэлоун?

Я отрицательно покачал головой.

– Я думаю, что ты красавица, – сказал ей. – И мне нравится, когда ты так меня называешь, Румпель.

– Как? Мэлоуном? – спросила она, покачивая головой. – Но так тебя зовут.

– Взамен за это имя, в котором нет твоей и части, всю меня возьми!63

Она сердито посмотрела на меня, но я заметил, как дернулись уголки ее губ. Вновь наклонившись, подхватил губами ее нижнюю губу, посасывая и пробегая по ней кончиком языка. Ее пальцы снова зарылись в мои волосы, и она притянула меня к себе. Я медленно отодвинулся, упиваясь ощущением ее пальчиков, подергивающих пряди моих волос.

– Разве тебе не нужно тренироваться перед сегодняшней игрой? – спросила она, приподняв брови.

Я уткнулся головой ей в плечо и сильнее ее стиснул.

– Да, наверное, – сказал я, пожимая плечами.

– Может, тогда тебе стоит отправиться туда.

– Наверно стоит.

– И тебе стоит сегодня играть чертовски хорошо, – добавила она. – Я ожидаю игру в ноль.

Она взяла меня за подбородок и приподняла его, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, а затем сказала, прижимая свои губы к моим, подчеркивая каждое слово поцелуем:

– Лишь. Для. Меня.

От ее слов мое сердце начало биться чаще, и я посмотрел в ее восхитительные глаза.

– Ты это получишь.

Не было ничего, чего мне хотелось бы сделать больше, чем это. Такое волнительное ощущение – я чувствовал себя собой в гораздо большей степени, чем на протяжении долгого времени.

Я собирался выиграть эту игру.

Я собирался выиграть ее для моей Румпель.

Войдя в раздевалку, я был максимально раззадорен.

– Ну что, мудилы, готовы надрать кое-кому задницы? – выкрикнул я, запрыгнув на лавочку рядом со шкафчиками.

– Пошел ты! – ответил Джереми. Парочка ребят ответили в том же духе.

– Устроим шатаут! Ни отдадим ни единого очка этим ублюдкам! – проорал я. Ткнул пальцем в моих защитников: – Разыгрываем сегодня европейскую защиту. Вы, мудилы, отводите их к боковым линиям, затем прямо к центру – никаких кроссоверов64. Оттуда уже я его возьму.

– Будет сделано, – вылез Пол.

– Клосав, Клинт – вы, парни, делайте свое дело, и у нас все будет путем.

– Блядь, да! – воскликнули они в один голос.

– Фрэнки, если ты окажешься еще хоть раз в офсайде, я лично надеру тебе задницу после игры. Не пасуй гребаный мяч, ты меня слышишь? Оставайся в зоне защитников.

– Как скажешь, капитан. – Он улыбнулся мне странной слабой улыбкой, но я его проигнорировал.

– Тони, – я посмотрел вниз на новенького, который сидел на полу рядом с дверью в душевые, зашнуровывая свои бутсы.

– Да? – откликнулся он, выглядя немного обеспокоенным.

– Начинаешь сегодня ночью. Центр. Добудь мне гребаный гол.

Его глаза расширились, и он улыбнулся.

– Блядь, да! – повторил он.

Я плюхнулся на скамейку и начал одной рукой доставать вещи из сумки, в то время как второй открыл свой шкафчик. Я выложил все в одну линию на лавочке – сначала щитки, затем носки, после бутсы. Надел их. Сначала на правую ногу, затем на левую, зашнуровал бутсы, заправил шнурки и встал для растяжки.

Игра в ноль.

Для моей Румпель.

Моей.

Я не переставая улыбался.

– У тебя хорошее настроение, – сказал Джереми, плюхнувшись рядом со мной со все еще расшнурованными бутсами.

– Сегодня мы надерем задницы, – сказал я с маниакальной ухмылкой.

– Я немного удивлен, – сказал он чуть тише. Ребята потихоньку стали двигаться в сторону выхода из раздевалки, готовые отправиться на поле. Было слышно, как снаружи начал играть оркестр. – Не так давно я и не думал, что дела идут так хорошо.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… ты и Николь… в коридоре.

– А, так ты это видел?

– Ага, но даже если бы и нет, за ланчем только об этом все и говорили.

– Дерьмо, ей это не понравится, – пробормотал я.

– И с каких пор тебя это заботит? – сказал он еще тише.

Я посмотрел на него, подумывая об остроумном ответе, но просто не смог себя заставить это сделать.

– С тех пор как она моя девушка, – ответил я, пожав плечами.

Он рассмеялся и хлопнул меня рукой по спине.

– Никогда бы этого не подумал, – сказал он с ухмылкой, а затем склонился, чтобы зашнуровать свои бутсы, продолжая посмеиваться. – Мэлоун думает о ком-то помимо самого себя.

– Пошел ты, – сказал я, но продолжал улыбаться.

– Пойдем надерем парочку задниц, – Джереми подскочил на ноги и протянул мне руку. Я принял ее, и он рванул так, что чуть не выдернул мне руку из сустава.

– Ой!

– Киска.

– Отсоси.

– Я видел пальцы и побольше!

Я замахнулся на него, но он увернулся, рассмеялся и побежал. Я погнался за ним, и остальная команда последовала за нами.

Это будет охренительно классная игра.

Шекспир сказал бы, что «меня хлебом не корми и воды не давай»65, лишь бы поиграть в футбол. Именно в такие дни, как этот, я был полностью с ним согласен.

А теперь самое время надрать задницы паре ублюдков.

***

Как только раздался свисток о начале второго тайма, пошел дождь.

Пока все шло хорошо. Счет не открыт ни с одной стороны.

Не знаю, нервничал ли Тони из-за того, что играл первый раз в основном составе, или нет, но я жалел, что сказал тренеру ввести его в игру. Он облажался уже раз шесть, два из которых должны были закончиться голом. Я не смотрел на трибуны, если мог этого избежать, но знал, что там была Николь и что она наблюдала за мной. От этого мое сердце стучало чуть быстрее, а по коже бежали мурашки.

Я стер рукавом со лба дождь, или пот, или что бы это ни было, и присел, когда форвард66 противников прошел среднюю линию. Он ушел влево, а затем вправо, обходя Пола и уходя к боковой линии. Краем глаза я видел, как их левый крайний нападающий переходит справа на нашу половину.

– Джереми! Справа! – крикнул я, но не был уверен, то ли он не услышал меня сквозь усилившийся дождь, то ли не понял, с какой стороны «право», но в итоге он пошел не в ту сторону, оставив нападающего совершенно неприкрытым.

Форвард аккуратно передал пас крайнему нападающему прямо за спиной Пола, совершенно избежав офсайда. Джереми передвинулся в центр, в то время как форвард переместился к линии штрафной площадки. Пол двигался не так быстро, как их нападающий, и мне было видно, что он собирался расположиться рядом с угловым. Я отпрыгнул в сторону и наблюдал за центральным форвардом, в то время как ему сделали навесной пас через штрафную площадку для удара головой.

Форвард идеально принял мяч, и я смотрел, как он движется под углом в сторону сетки, затем подпрыгнул и зацепил его кончиками пальцев, выбивая за верхнюю перекладину ворот. Я слышал рев толпы, когда мяч ушел в аут за моей спиной. Угловой удар для другой команды, но не гол.

– Слева, Мартин! – прокричал я Джереми, помахал ему рукой, и он передвинулся на позицию. Пол встал прямо у штанги, в то время как их центральный форвард переместился к угловой линии поля. Толпа орала на него, пока я выкрикивал игрокам моей команды, как встать на позиции.

Удар форварда был хорош – заворачивая «сухой лист»67 прямо в сторону ворот. Я посмотрел направо и налево, определяя ситуацию вокруг себя и вычисляя наибольший риск, в то время как мяч взмыл в пространство надо мной. Джереми зацепил его головой, но этого было недостаточно, и мяч упал прямо у кромки штрафной площадки, в которой находился один из полузащитников в идеальной позиции для гола.

Мяч пошел вниз и вправо от меня. Усилился дождь. Я поднырнул и схватил мяч до того как, он упал в лужу, прижав его к груди. Пока я лежал весь в грязи, плотно прижимая к телу мяч, слышал, как толпа скандировала мое имя.

Я жил ради этих моментов.

Четыре минуты до окончания игры.

Я подвел мяч к краю штрафной площадки и выбил его почти до второго вратаря. Тони не смог вовремя остановить мяч ногой, но их защитник выбил его подальше, и Джереми уже был там, чтобы вновь вернуть мяч на их половину поля.

Клинт остановил мяч и повел его по правой стороне, а затем передал пас Клосаву, которому удалось перекинуть его прямо к линии штрафной площадки, где уже ждал Тони. Он сделал обманный маневр вправо, затем влево и защитник споткнулся. Тони распрямил ногу и засадил мяч в верхний правый угол, толпа обезумела.

Две минуты спустя, когда я поднял мяч после отстойного удара нападающего команды противников, раздался свисток, и игра завершилась.

Один-ноль.

Шатаут.

Лишь для моей Румпель.

Впервые с начала игры я осмелился взглянуть туда, где, как я знал, она сидела с Марией и Рэйчел. Давая «пять» другим игрокам, я направился в сторону туннеля и увидел, как она мне улыбается.

Я перепрыгнул через ограду у кромки поля, обхватил Николь руками и всем на зависть поцеловал ее. Как-то так вышло, что меня просто не заботило, кто мог нас увидеть – мне хотелось, чтобы все узнали, что она была моей девушкой. Что в этом плохого?

– Игра в ноль, – сказал я, протянул руку и попытался погладить ее нос пальцем в покрытой грязью перчатке. В последний момент она отвернулась и грязь оказалась у нее на щеке. – Лишь для тебя, малышка.

– Фу! Томас! – взвизгнула от смеха Николь. Она толкнула меня в грудь, отчего на ее руках оказалось еще больше грязи. – Ты весь грязный!

Стянув с себя перчатки и бросив их на землю, я прихватил ее одной рукой. Потянулся другой, чтобы стереть с ее лица пятнышко грязи, но вместо этого умудрился наоборот размазать еще сильнее. Тем не менее продолжал говорить, что так лучше.

– Классно ты взял последние мячи, – сказала она. – Думала, что последний мяч пролетит у тебя над головой.

– Ни за что, – сказал я. – Я бы просто не допустил этого.

Николь фыркнула и покачала головой, когда я снова поставил ее на ноги.

– Отличная игра, сынок, – услышал я у себя за спиной. Я убрал руки с талии Николь и развернулся к отцу, стоявшему в деловом костюме, который обычно надевал в поездку. Он подошел к нам, протянул руку и погладил меня по спине.

– Спасибо, пап, – ответил я, мое сердце начало биться чуть быстрее, а горло сковало. – Ты же помнишь Николь, верно?

– Да, помню, – сказал он, обратив свою улыбку на нее. – Приятно снова вас видеть, мисс Скай.

– Спасибо, – сказала Николь, она посмотрела на меня и закусила нижнюю губу. Глаза Николь не отрывались от моих, когда она чуть прильнула ко мне. Я обнял ее одной рукой и взглянул над ее головой на отца, наши взгляды встретились, и его глаза чуть сузились.

Дерьмо.

Ему что-то не понравилось.

Он знал, что я встречаюсь с Николь, – мы говорили о том, что она делает для меня домашнее задание и прочую фигню. Представшая перед ним картина не должна была его слишком шокировать, так к чему этот взгляд?

Я почувствовал, как пальцы Николь путешествуют вверх по моему боку.

– Как твой бок сегодня? – спросила она чуть громче, чем следовало.

Ох, блядь, нет! Румпель, не делай этого.

Я усилил на ней хватку и прижал поближе.

– Со мной все в порядке, малышка, – сказал я, не спуская глаз с папы, который смотрел на Николь со слабой улыбкой. – Все в порядке.

– Томас, – сказал папа, – я спешу на рейс, он рано утром, так что я направляюсь в Сиэтл. Прогуляйся со мной до машины.

– Конечно, – сказал я, стараясь удержать на лице улыбку. – Я скоро вернусь, ладно, Николь?

Она перевела взгляд с меня на моего отца, а затем кивнула, прежде чем отпустить мою руку.

– Не хочешь это объяснить? – мягко сказал папа, когда мы направились к парковке. Солнце почти зашло и высокие осветительные лампы отбрасывали повсюду странные тени.

– Что объяснить? – спросил я, хотя прекрасно понимал, о чем он, но не хотел так явно этого показывать.

– Я думал, ты просто держишь ее ради домашек, – сказал папа. – Но ты ведешь себя так, словно ходишь с ней на гребаные свидания.

– Она очень яркая, папа, – сказал ему. Я уже думал о том, что этого разговора не миновать, поэтому по большей части заранее продумал его в своей голове. – Она бы не клюнула на обычное дерьмо. Вообще-то, это отлично срабатывает, потому что мне не докучают другие девчонки; Николь делает для меня дополнительные задания для школы, и у меня по-прежнему есть кто-то, готовый мне отсосать. Это реально идеальный вариант. Вроде как все в одном флаконе.

Я рассмеялся, а затем задержал дыхания, надеясь, что он купится. Секунду он смотрел на меня, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, и его длинная тень от света ярких лампионов накрыла меня.

– Она выглядит прилипучей, – сказал он. – Трахни и избавься от нее. Хочу бросить это дерьмо в рожу ее отца.

– И все же это хорошо срабатывает, – повторил я, надеясь, что он передумает, хотя и знал, что он этого не сделает.

– Трахни и брось ее, – повторил он. – Или просто брось, если она не раздвинет ноги. Я не хочу, чтобы ты отвлекался. Мессини будут тут к следующей игре на нашем поле. Убери ее с дороги до того времени.

– Ладно, – кивнув, сказал я, – но будет сложновато найти кого-то другого, чтобы делал за меня домашку.

– Тогда брось эти гребанные углубленные классы, – ответил он.

– Я что-нибудь придумаю, – тихо сказал я.

Я смотрел, как он отъехал, а затем повернулся и направился назад на поле, стараясь придумать, что, черт побери, мне сказать Николь. Очевидно, что я мог бы сказать ей правду – немного она и так уже знала, – но я не хотел этого делать. Мне не хотелось, чтобы она знала, что о ней сказал папа.

Я потряс головой, разбрызгивая капли дождя с волос во все стороны.

Одно было очевидно, я не собирался бросать ее сегодня. У меня была целая неделя до возвращения папы. Если мне придется закончить все дела с Румпель до этого, то я собирался сделать ближайшие семь дней самыми лучшими.

Мой телефон мяукнул смс-кой: Джереми спрашивал, куда я делся. Я быстро напечатал ответ и пробежал остаток пути к трибунам.

Добежав до Николь, я был не в настроении отправиться гулять с остальными членами команды. Она определенно заметила изменения в моем поведении, хотя я изо всех сил старался скрыть это. Каждый раз при взгляде на нее в моей голове звучали слова папы: «Трахни и брось ее».

Я не мог этого сделать – только не с Румпель.

– Все в порядке? – тихо спросила она, когда ребята начали расходиться по своим машинам, направляясь на небольшую полуночную вечеринку на пляже.

– Я в порядке, – сказал ей. – Просто сегодня слишком, на хрен, холодно для вечеринки на пляже.

Она посмотрела на меня, явно не купившись на мою дерьмовую отмазку.

– Чем ты хочешь заняться?

– Может, просто поеду домой – мне нужно утром тренироваться.

– Ты тренируешься каждое утро, – сказала Николь.

– Субботние тренировки более интенсивные, – сказал я, пожав плечами. – Больше всего я тренируюсь по субботам и вторникам.

Она вновь окинула меня взглядом и наконец кивнула.

– Хочешь заглянуть на ланч, когда закончишь? Утром папа едет на рыбалку, но к обеду вернется.

– Это было бы здорово, – сказал я, именно это и имея в виду.

***

В субботу утром я рано встал для пробежки. Старался усерднее от закравшейся в голову мысли, что братья Мессини приезжают, чтобы посмотреть на меня. Первую милю я осили чуть меньше, чем за пять минут, а затем две следующие – за шесть.

Жаль, что папы не было тут, чтобы проверить мое время.

После пробежки я отправился в подвал потягать свободный вес. Закончив, был весь измотан и готов отправиться в кровать, даже не удосужившись сходить в душ. Хотя я не мог так поступить, ведь Николь ждала меня к ланчу, а мне не хотелось ее расстраивать.

Во всяком случае пока.

Смывая с тела пот, я думал о том, что ей сказать. Инструкции папы были четкими как всегда – у меня было две недели, чтобы избавиться от моей Румпель. Если я этого не выполню… что ж, даже думать не хочу о том, что бы он мог сделать. Папа был действительно хорош в том, чтобы нарывать дерьмо на людей, и я определенно не хотел, чтобы ему представился случай узнать о жизни Николь в Миннесоте.

«Трахни и брось ее».

Когда я раздумывал о «плане» папы, первая его часть вертелась у меня в голове, и я осознал, что не разряжался – ни разу, – с тех пор как Лиза стояла передо мной на коленях в раздевалке в тот же день, когда я впервые столкнулся с Румпель. Я ничего ни с кем не делал, кроме Николь, за исключением серии быстрых поцелуев с Кристал Ллойд в автобусе, на которые даже не отвечал. Я был в постели с Николь, но мы ничего не делали, кроме того поцелуя.

Она была моей девушкой уже около двадцати четырех часов.

Мы должны были уже заняться сексом к этому моменту?

Дерьмо – я понятия не имел. Всегда пропускал часть со свиданиями и переходил прямо к сексу, ну, или по крайней мере к минету. Я представления не имел, что было нормальным, а что нет. Я знал, что у Джереми и Рэйчел было не так, потому что он мне немножко рассказывал. Они некоторое время ходили на свидания, прежде чем он начал совать в нее свой член. Хотя я и не знал продолжительности.

Продолжительность их периода свиданий – а не его члена.

Извращенцы.

Сочетание моих рук в пене и мыслей о том, должен был я уже трахнуть Николь к этому времени или нет, о том, как давно я вообще не разряжался, что ж… иногда что-то начинает происходить еще до того, как ты это сам осознаешь.

Папа всегда говорил, что передернуть самому – это для лузеров, которые не могут заполучить девчонку, чтобы сделала это за них. Я не передергивал себе… черт… очень давно. Может, с тех пор, как мне было пятнадцать. Если бы я хорошенько об этом подумал, то смог бы сказать точную дату, но я был больше заинтересован в своей растущей эрекции и мыслях о Румпель.

Может, «спустить» пару раз не было такой уж плохой идеей.

Я закрыл глаза и обхватил рукой член.

Я представил, как она пробирается в ванную и открывает дверцу душевой. Ее рука тянется и обнимает меня за пояс, а пальцы обхватывают мой пенис. Она ласкает меня сначала медленно – перенося мыло с моего тела на мой ствол, отчего он становится гладким и скользким. Ее пальцы чуть усиливают захват, скользя вдоль моего члена вверх, а затем вниз. Другой рукой она пробегает по моим яйцам, нежно поигрывая с ними, пока прижимается своим телом к моей спине. Я чувствую ее соски на своей коже.

Я уперся раскрытой ладонью в стену душевой и прислонился к ней, прижимаясь всем весом к прохладной плитке, в то время как вторая начала работать чуть быстрее. Мысли пустились вскачь.

Николь передвигается и встает передо мной, теперь я вижу ее обнаженную грудь и киску. Она опирается спиной о стену душевой и закидывает одну из своих мускулистых ног мне на талию. Я легко проскальзываю в нее своим намыленным членом, и это так, так хорошо…

Я слышал, как участилось мое дыхание, по мере того как водил рукой вверх по стволу, задевая большим пальцем текущую головку, и затем опускался к основанию. Образы Румпель, запрокидывающей голову, прижимающейся к стене, в то время как я методично врезаюсь в нее, проносились в моей голове, пока я наяривал рукой.

«Ох, блядь… блядь… Румпель…»

Мои яйца напряглись, а колени слегка ослабели, когда я выстрелил на пол душевой. Со стоном произнес имя, что придумал для нее, вместе с парочкой крепких словечек, пока мой оргазм не утих.

Охренеть, это было приятно.

Осторожно ступив на коврик ванной, я вытерся и занялся своими обычными действиями в ванной. Сначала побриться, затем почистить зубы, после дезодорант, и наконец повозиться с волосами двадцать минут, несмотря на то, что уже спустя две минуты, после того как я просто проведу по ним рукой, не будет никакой разницы. Я натянул джинсы на все еще влажные ноги, надел простую белую футболку, а сверху зеленое поло.

Я был вполне уверен, что раньше передергивать себе не было настолько приятно. Если лишь при мысли о том, чтобы оказаться в Николь, ощущения были такими… обалденными, то насколько же приятно будет заниматься с ней сексом.

Я подумал о том, что, возможно, мы сделаем это сегодня.

Довольно странно, но я ждал ее готовки больше, чем чего-либо иного. Я был не против переждать до другого раза, если она хотела этого.

Залезая в машину, я не почувствовал особой боли, но, видимо, я перестарался с тренировкой, и стоило мне добраться до дома семейства Скай и спокойно посидеть в течение нескольких минут, как мои мышцы задеревенели. Выбираясь из джипа, я со стоном перенес ноги из-под руля на землю, после чего мне пришлось воспользоваться обеими ноющими руками, чтобы вылезти из машины. Я поплелся по подъездной дорожке к крыльцу и умудрился улыбнуться, когда Николь открыла мне дверь.

Она была чертовски красива, чтобы не улыбнуться.

И она была моей.

Моя Румпель.

По крайней мере пока.

Румпель подготовила все к пикнику, видимо, решив устроить его на природе. У нее была куча разных фруктов – половину из них я даже не знал – и сыры, и крекеры, и хлеб. Она надеялась, что мы сможем пообедать на покрывале на заднем дворе, но только я зашел, начался дождь, так что мы перенесли пикник в гостиную.

С моим аппетитом после тренировки я уминал все, что она ставила передо мной, говоря названия различных фруктов и сыров. Очевидно, ее мать устраивала несколько винных и сырных вечеринок, и оттуда она узнала многое о сыре. Это было потрясающе.

Ну, за исключением сыра бри. Это дерьмо было противным. Оно вроде как напомнило мне о ногах.

Пока мы ели, я задавал ей тысячу вопросов о ее маме и жизни в Миннеаполисе. Она скучала по тому своему дому, и я терзался мыслями о том, как чувствовать себя по этому поводу. Мне по-прежнему хотелось оторвать яйца тем двоим парням, которые сотворили с ней то дерьмо, но в то же время я был рад, что сейчас она была здесь со мной.

Сейчас.

Пока что.

Дерьмо.

Я знал, что нужно было поведать ей о словах папы, сказанных прошлым вечером, но мышцы все еще были сильно окаменевшими, и я дерьмово себя чувствовал. Мне не хотелось усугублять свое состояние, рассказывая ей еще и о той херне, поэтому я ничего не сказал.

Пикник закончился, и я помог ей отнести все на кухню, прибрать и разложить все по местам. Мне довольно неплохо удавалось маскироваться, пока она не попросила меня убрать поднос на верхнюю полку и не услышала, как, потянувшись, я зашипел.

– Ты в порядке? – спросила Николь.

– Э-э… конечно! – сказал я, одаривая ее полуулыбкой и надеясь, что она купится.

Откуда же взяться такому везению.

– Бред собачий, – она уперла руки в бока. – Что с тобой не так?

– Мышцы, – признался я. – Ничего такого.

Глаза Николь потемнели, а голос понизился:

– Твой папа?…

– Нет, нет, – ответил я, качая головой. – Папа уехал из города на неделю. Правда, просто немного ноют из-за тренировки.

– Немного ноют?

– Ну, довольно существенно, вообще-то.

– Томас, – вздохнула Николь с досадой. – Почему ты просто не позвонил? Нам не обязательно было сегодня встречаться.

– Я не хотел это пропустить, – сказал я и, сузив глаза, перевел взгляд в сторону окна. – Я… Я хотел увидеть тебя.

Она сделала шаг навстречу, и я посмотрел на нее, в тот момент как мы оба потянулись к бедрам друг друга. Я наклонился и поцеловал ее, совершенно не заморачиваясь тем, что на вкус она была как бри с инжиром. Я прижался к ее лбу своим, мои глаза все еще были закрыты. Колени немного тряслись.

– Ты спишь на ходу, – сказала Николь. Я не мог спорить, так что позволил уложить себя на диван в гостиной. – Приляг, пока не упал.

Я не мог не согласиться, плюхнувшись на диван и положив голову на маленькую подушку, лежащую у подлокотника. Я простонал. Оттого что я лег, ломота в мышцах будто стала еще очевидней. Икры горели, а жесткость диванных подушек под плечами вынуждала меня кряхтеть. На секунду я зажмурился и постарался заставить мышцы подчиниться.

– Думаю, ты перетрудился, – сказала Николь, глядя как я ворочаюсь, стараясь занять более удобное положение. – Тебе что-нибудь нужно?

– Только ты, – ответил я, перестав вертеться и похлопав по подушке рядом с собой. Николь улыбнулась и села на краешек дивана. Я обнял ее рукой за талию, и она положила ладонь мне на плечо.

– Скоро начнется полуфинал Кубка Мира, – сказала она, взяв пульт со стоящего перед ней кофейного столика и включив телевизор. – Сегодня играет женская сборная США, если хочешь посмотреть.

– Ладно, – сказал я, зевая, – но ты должна прилечь со мной.

Николь приподняла брови, но легла, прижавшись спиной к моей груди. Я скользнул пальцами по ее талии и придвинул поближе к себе.

– Так тебе нравится Хизер Миттс68, как всем другим парням-футболистам? – спросила она.

– Не-а, – ответил я. – Хоуп Соло69.

Она шлепнула меня по руке, но я лишь усмехнулся, не ведясь на это, потому что маленькое теплое тельце Румпель лежало «ложечкой» перед моим на крошечном диванчике, из-за чего она была максимально прижата ко мне. Моя рука обнимала ее за талию, и я закрыл глаза.

– Цифры, – пробормотала она. – В любом случае Миттс на скамейке.

– Ммм… – я едва ли ее слышал. – США против Бразилии, верно?

– Угу, – Николь сказала еще что-то, но я прослушал.

Голове стало тепло и мягко, и когда она спросила меня что-то о первом голе в игре, я просто хмыкнул и уткнулся носом в ее волосы. Она пахла так охренительно хорошо.

До меня доносились звуки из телевизора, но они не особо доходили до моего сознания. В какой-то момент Николь заворчала на счет того, что судья не в своем уме и, возможно, курит крэк, но я не видел или не слышал причины. Единственное, что занимало меня, тепло ее тела, прижимавшегося к моему. Несмотря на боль в мышцах, мне было комфортно с ней.

Я задремал.

В моей голове всплыли новые образы с нашего пикника, при этом дождя не было, пока мы не устроились на заднем дворе. Мы клали на хлеб сыр, когда на нас обрушился дождь, и пришлось быстро все хватать, чтобы занести в дом. Николь вся промокла, и мы оба смеялись, намокая под дождем, а я покрывал ее поцелуями.

Я услышал голос ее отца, но моя голова все еще была как в тумане.

– Это ты его вымотала?

Я почувствовал, как тело Николь тихонько затряслось, когда она мягко захихикала. В моей голове мы втроем сидели на покрывале для пикника под дождем. Я поцеловал шею Николь, пока она разговаривала со своим отцом.

– Нет, он таким пришел. Думаю, он немного перетрудился во время своей утренней тренировки.

– Так больше никакого притворства?

– Думаешь, ты самый умный, да? – хихикнула Николь.

– Я подумал, что это очевидно, после того как впервые увидел его тут, когда ты на него орала, – Грег тихо посмеивался в нос.

– Все равно.

– Вы, ребятки, порой довольно очевидны, – сказал он. – Полагаю, я мог бы одолжить тебе руководство полицейских детективов, чтобы помочь это понять.

– Очень смешно!

– Как прошла вчерашняя игра?

– Она была хорошей, – тихо сказала Николь. – Томас играл действительно отлично – шатаут.

– Тебе этого не хватает?

– Я же там была, – сказала она. – Как мне этого могло не хватать?

– Ты же знаешь, я не это имел в виду, – голос Грега немного помрачнел.

– Иногда, – услышал я бормотание Николь. – Но недостаточно, чтобы играть прямо сейчас. Пока хватает того, что есть за кого поболеть, понимаешь?

– Полагаю, что да, – ответил он.

– Ему нужен кто-то на его стороне, – сказала она так тихо, что мне показалось, я снова задремал. Она повертелась у меня в руках, и я почувствовал ее нос у своего подбородка.

– Должен признать, – сказал Грег, – когда он здесь, то кажется довольно не похожим на того, каким я видел его в прошлом.

– Хотела бы я знать, которому из них верить, – сказала Николь.

Тепло ее дыхания на моей шее продолжало дарить мне комфорт и уют, в то время как я продолжил дрейфовать в этом странном сне о беседе Николь со своим папой – которая так отличалась от моих разговоров с отцом. Полагаю, именно поэтому их диалог был похож на сон – для меня в нем вообще не было никакого смысла.

Возможно, Шекспир бы сказал, что я хотел лишь «уснуть и видеть сны»70. Как бы то ни было, этот разговор был для меня совершенно сюрреалистичным.

К тому же, как долго я мог бы просто спать тут с ней?

 

Глава шестнадцатая

 

ТАЙМ 71

Лежа на диване семейства Скай и укутавшись в ее тепло, я продолжил видеть сон.

– Что ты имеешь в виду, говоря «которому из них верить»? – спросил Грег.

– Что ж, – начала Николь, а затем замолчала. Я мог чувствовать, как ее тело крутиться в моих руках, а пальцами она отводит волосы с моего лба. – Он будто разный человек в зависимости от одежды, надетой на него. Однажды он даже сказал что-то об этом, когда был одет к тому банкету, на который ты меня вытащил. Он был таким… обходительным – полагаю, потому что был одет в смокинг. А когда он надевает джерси, то ведет себя как некто совершенно другой. В тот первый день, когда он был тут – когда я нашла его на кладбище, – в тот раз я впервые подумала, что это и есть настоящий Томас, понимаешь? Не притворяющийся.

– От этого ты, должно быть, немного теряешься, дорогая, – сказал Грег.

– Это меня подстегивает.

Я почувствовал ее руку на своей щеке и инстинктивно прижался к ней даже во сне.

– Смерть его мамы… это сильно повлияло на него, понимаешь? – тихо сказала она.

– Это повлияло на них обоих, – ответил Грег.

– Ты знал ее? Ты знал маму Томаса?

– Да, – ответил он. – Знал.

Мой сон стал более глубоким по мере того, как я наслаждался ощущениями от пальцев Николь, заводящих мне за ухо пряди волос. Я откинулся на спину на одеяле для пикника во дворе, дождь лил на нас, хотя мы и не промокали. Охренительный сон.

«Они встречались в старшей школе…»

«Она уехала из города и переехала в Чикаго, последовав за каким-то вроде бы художником…»

«Лу вернул ее сюда…»

Слова в моем сне по-прежнему не имели для меня смысла, а ощущений от прикосновений Николь было более чем достаточно, чтобы полностью завладеть и удерживать мое внимание. Я вздохнул и зарылся в ее волосы, чувствуя, как они щекотали мне нос, пока я купался в ее запахе.

Теплом… восхитительном… моя Румпель.

«Они поженились…»

«Вскоре после этого на свет появился Томас…»

Сцена с голосами в моем сне исчезла, погружая меня в более глубокий сон. Почувствовав, что сознание вновь начинает цепляться за реальность, пошевелился на диване и застонал из-за затекших мышц. Я скатился на пол со стуком и оханьем.

До меня донеслось хихиканье.

– Ох, блядь, как же больно, – простонал я, перевернулся на спину и потер плечо, морщась.

– Ты забавный, – сказала Николь, присев на корточки рядом со мной. – Голоден?

– Очень.

– Тогда вставай.

Она снова хихикнула, направляясь на кухню и оставляя меня валяться на спине. Я до боли запрокинул шею назад, наблюдая, как она выходит из комнаты – когда она шла, ее длинные ноги дразнили меня своими накаченными мышцами. Я снова простонал, перекатываясь на живот и вставая на руки и колени.

– А я-то думал, что вы, футбольные игроки, должны быть в хорошей форме, – раздался голос Грега из его кресла прямо передо мной. Я удивился – понятия не имел, что он сидел так близко, – и мое лицо чуть ли не вытянулось от удивления.

Он тоже надо мной смеялся.

– Как только решишь потягать со мной вес, дай мне знать в любое время. Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать пару часов спустя, старик.

Он снова рассмеялся, поднимаясь с кресла, и предложил мне руку. Я принял ее, и он потянул меня, помогая встать с пола.

– Думаю, я пас, – сказал Грег, – Рыбалка – вот спорт, который мне больше по вкусу.

– Рыбалка? Спорт? Серьезно?

– Конечно это спорт!

– О боже правый, – простонала Николь. Она закатила глаза, зайдя в комнату и усаживаясь за стол. – Теперь мы будем слушать это до бесконечности.

– Рыбалка – самый величайший спорт, сразу после бейсбола…

Она была права, он не затыкался весь ужин.

Несмотря на мои сдавленные хрипы и жалобы на то, какими чертовски скучными были эти так называемые виды спорта, до окончания трапезы мой живот били судороги от смеха. Грег погрозил мне пальцем, и как только посуда была вымыта, он потащил меня за дом, чтобы показать все свои рыболовные трофеи и оборудование, включая глубокий морозильник, заполненный достаточным количеством мертвой рыбы, чтобы… э-э… ну, чтобы заполнить глубокий морозильник.

Николь присоединилась ко мне, когда мы спорили о том, насколько футбол лучше бейсбола, и естественно, что Грег сдался и пошел наверх. Прежде чем закрыть дверь своей спальни перед сном, он прокричал нам с Николь сверху, чтобы мы не сильно шумели. Николь присела на диван рядом со мной и искоса посмотрела на меня, закусив губу.

– Ты все еще выглядишь уставшим, – мягко сказала она.

Я пожал плечами.

– Хочешь поехать домой и лечь спать?

Я недолго думал об этом, прежде чем энергично покачать головой. Потянулся, взял ее за руку и положил себе на колени. Потом вдруг почувствовал себя странно из-за этого и подумал, что, возможно, мне не следовало к ней прикасаться. Поэтому я убрал свою руку, но так как ее уже покоилась у меня на коленях, то это, вроде как, тоже казалось глупым. Я снова взял ее за руку и просто смотрел на наши переплетенные пальцы.

– Ты сказал, что твой папа уехал из города? – тихо спросила Николь.

– Ага, – подтвердил я. – Он вернется в следующую субботу.

– Ты... эм... хочешь остаться здесь на ночь? – Щеки Николь порозовели, когда я поднял на нее взгляд.

– А можно?

– Ну, тогда тебе бы не пришлось быть всю ночь одному, верно?

– Ну да, – согласился я, кивая. Посмотрел на часы – была четверть одиннадцатого. – Э-э… я бы мог сбегать домой и принести кое-какое барахло… ну, понимаешь, одежду на завтра или тому подобное.

- Ладно.

- Скоро вернусь?

- Я буду тебя ждать, - сказала Николь с улыбкой и еще раз прикусила губу.

- Я поспешу, - сказал я и встал, она последовала моему примеру. Взял обе ее руки в свои и с минуту просто смотрел на них, а затем вновь перевел взгляд на ее глаза. Она смотрела на меня сквозь ресницы и выглядела так чертовски красиво – не мог удержаться, чтобы не наклониться и не поцеловать ее.

Ее губы были мягкими, гладкими и теплыми. Я нежно вкушал ее, просто пробегая кончиком языка по ее нижней губе, после чего отодвинулся от ее теплоты.

- Порою око неба слишком знойно72, - прошептал я ей в губы, отступил на шаг и увидел, как ее грудь вздымается и опадает от учащенного дыхания.

- Ты всегда цитируешь девушкам Шекспира? – спросила она.

- Никогда раньше этого не делал, - ответил ей, пожав плечами. – Я скоро вернусь.

- Тебе лучше поспешить, - ответила она.

Я практически побежал к своей машине, делал крутые виражи между нашими домами гораздо быстрее, чем следовало. Взбежал по параднрй лестнице и оставил дверь нараспашку, когда рванул вверх по ступенькам, перепрыгивая через несколько за раз. Побросал в рюкзак кое-какие вещи и помчался тем же путем обратно, едва не забыв закрыть дверцу машины, прежде чем подбежать к дому Николь.

Хоть раньше я уже дважды спал в ее кровати, чувствовал себя странно, стоя на крыльце с рюкзаком, полным моего барахла, чтобы провести ночь в доме Николь. Другие разы были довольно спонтанными, а этот казался более спланированным. Мне следовало позвонить в звонок или постучаться? Я был тут всего двадцать минут назад, так что, может, мне следовало просто зайти. Она сказала, что будет меня ждать – означало ли это, что она уже знала, что я тут, и просто откроет дверь без того, чтобы мне пришлось что-либо делать?

Вся эта хрень была мне совершенно незнакома. Я не знал, что делать.

К счастью, Николь явно ждала, потому что она открыла дверь до того, как я успел решиться или струсить и просто вернуться в машину.

- Ты весь промок.

Я посмотрел на себя, и она была права. Даже не заметил, что по моей майке стекают капли дождя. Стоял в фойе и капал на пол, пока Николь сходила в ванную за полотенцем.

- Ты хочешь принять душ? – спросила она.

- Хочешь присоединиться ко мне? – ответил я, приподняв брови. Реплика вроде как непроизвольно и необдуманно сорвалась с моих губ.

- Тебе обязательно вести себя как подросток? – спросила она.

- Но я и есть подросток, - напомнил я. Она высушила мои волосы полотенцем и подтолкнула вверх по лестнице в свою комнату. Николь взяла кипу одежды, чтобы переодеться в ванной, а я просто стоял посреди комнаты и озирался по сторонам, подмечая парочку изменений с моего прошлого пребывания тут.

После того как она вернулась, я взял в ванную свой рюкзак, переоделся в свободные брюки и почистил зубы. Раздумывал, надевать ли футболку «Донован», которую принес с собой, или лучше не стоит.

Сегодня вроде как очень теплая ночь.

Ладно, это была брехня, на самом деле было довольно прохладно.

В итоге надел футболку.

Вернувшись в комнату, обнаружил, что Николь уже забралась в постель, так что я последовал ее примеру. Оказался на левом боку, который уже больше не болел, но все тут же показалось совершенно неправильным.

- Николь?

- Да?

- Мы можем… э-э… поменяться сторонами?

- Поменяться сторонами? – ее глаза сузились в замешательстве.

- Да, - сказал я, пробегая рукой по своим волосам. – Я был… раньше я был по другую сторону от тебя.

Ее губы приподнялись в полуулыбке, но в глазах продолжало плескаться любопытство.

- О...кей…

Мы немного повозились, прежде чем в итоге она перелезла через меня, в то время как я передвинулся на другую сторону кровати. Она опустилась рядом со мной с мягким стуком, а я перекатился на бок и положил руку ей на бедро. Вздохнул, ощущая себя намного лучше.

- Это действительно беспокоит тебя? – тихо спросила она.

Я поднял на нее взгляд и тут же его отвел. Откинул голову на подушку, чуть сильнее зарываясь в нее, и пожал плечами, не зная, что сказать. Знаю, это странно – так зацикливаться на такого рода фигне, – но, похоже, я не мог переключиться.

Наконец я заговорил:

- Иногда моя голова вроде как сама… решает, что что-то должно быть определенным образом, - сказал ей. – И стоит такому случиться, кажется странным, если предметы не оказываются там, где должны быть.

- Как с моим шкафчиком? – сказала она, приподняв брови. Я нервно облизал губы.

- Да, вроде как, - сказал я, а затем решил, что это было не совсем верно. – Ну, я имею в виду… там был беспорядок…

Николь прочистила горло и посмотрела на меня, отчего я поморщился.

- Но обычно барахло других людей не беспокоит меня так сильно, потому что обычно я не контачу с этим. Мне просто… нравится, когда вещи организованы.

Опустил глаза и с минуту лежал, утонув головой в подушке, прежде чем снова взглянуть на нее сквозь ресницы.

- Я подумал, что тебе это понравится.

- Мне не понравилось.

- Теперь я это знаю.

- Хорошо. - Николь потянулась и пробежала рукой по моим волосам, казалось, она наблюдала за своими пальцами, пока они двигались по моей голове. Спустя минуту, она окинула взглядом свою комнату. – А это место тебя не беспокоит?

- Вообще-то нет, - сказал я и чуть улыбнулся. – Оно таким и было в первый раз, как увидел его.

- Так, выходит, что весь беспорядок на своем месте, и все в порядке?

- Не совсем на своем месте, но по сути – да.

- Не совсем?

- Ну, у тебя было три книги Клэр73 на ночном столике, когда я был тут прошлый раз, - сказал ей. - А теперь их только две, но добавилась книга Бракен74. Раньше на крючке у тебя висела голубая блузка, а теперь там джинсы. Крышка плетеной корзины раньше была открыта, а на комоде лежали серьги-кольца, а не ожерелье. Рядом с твоим компьютером было задание по английскому, а не биологии и в ней два карандаша, а не ручка. А из-под кровати торчала пара носков. Сейчас их нет.

Глаза Николь округлились, у нее отвисла челюсть.

В груди у меня все напряглось, когда я осознал все, что только что выдал. Мне хотелось вернуть свои слова обратно.

Но я не мог.

Сердце начало колотится быстрее, а руки похолодели и онемели.

- Нихрена себе, - наконец выдохнула Николь.

- Я не… я имею в виду… я просто… э-э… шутил.

- Нет. - Слегка покачала головой Николь. – Ты не шутил.

Я зажмурился.

- Томас?

Я не ответил, даже когда почувствовал ее руку у себя на щеке.

- Томас. Посмотри на меня.

Медленно приоткрыл глаза, ожидая увидеть на ее лице выражение, которое подтвердило бы мне, что она думает будто я полный фрик, и что она наверняка вышвырнет меня прямо в окно.

- Ты правда все это помнишь?

- Возможно, - прошептал я.

- Томас… это невероятно.

Я зарылся головой ей в плечо, и было такое чувство, будто моя кожа пытается впечататься в мое тело. Она была вся натянута, отчего все внутри меня болело.

- О боже мой, - вдруг воскликнула Николь, и я услышал ее легкое аханье. – Ты говорил что-то об этом раньше, что ты больше ничего не забудешь, после… после того как твоя мама…

Обе ее руки захватили в тиски мое лицо, и она приподняла мою голову. Я посмотрел в ее нежно-голубые глаза, ожидая обязательного появления в них отвращения и брезгливости, когда она сложит все это воедино.

Я не только убил свою маму, но и мой отец меня ненавидел, да к тому же я был по своей природе полным фриком. Когда я смотрел на Николь, взгляд у нее действительно изменился, но в нем не было отвращения и гадливости, которые я ожидал.

Их там просто не было.

Шок – да, и, возможно, даже немного страха, но не ненависти, которую я предполагал. Не отвращения. Не было даже намека на то, что она считала меня шекспировским «чудовищным уродом»75.

- Я помню все, - спокойно сказал я.

Я не мог смотреть на нее, но все еще чувствовал на себе ее взгляд, при этом не отрывал свой от открытой двери в комнату. Я задавался вопросом, спал ли сейчас Грег, или он мог быть в коридоре, или может даже мог услышать, о чем мы разговариваем из своей комнаты. Странно, но эта мысль не вывела меня из себя так, как я предполагал произойдет.

- Так вот почему ты ничего не приносишь в класс, не так ли? – предположила Николь. – Ты не выпендриваешься, тебе действительно они не нужны.

- Нет, если я уже прочел главу, - сказал ей, сжимая руку в кулак у нее за спиной. – Мне правда не нужно делать заметки или что-то подобное.

- А я думала, что ты просто вел себя как придурок. - Николь издала короткий, мягкий смешок.

Долгое время она ничего не говорила. Мне вообще-то нечего было добавить, так что я тоже молчал, позволяя моему воображению придумывать все возможные варианты того, о чем она могла думать. Я постоянно возвращался к мысли, что она хочет, чтобы я ушел. Не в силах больше мучиться от неизвестности, я тихо спросил:

- Мне уйти?

- Уйти? – переспросила Николь. – Зачем бы мне желать, чтобы ты ушел?

Я просто пожал плечами, это было слишком очевидно, чтобы озвучивать.

- Томас? – Я снова почувствовал ее пальцы на подбородке, когда она приподняла мою голову, чтобы я посмотрел на нее. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

- Даже несмотря на то, что я урод? – спросил я.

- Томас… - Она медленно покачала головой – выражение её лица было смущенным и немного печальным. – Это не делает тебя уродом.

И тут она придвинулась ближе и коснулась губами моих. Она зарылась пальцами в мои волосы, приподнялась и усилила напор поцелуя. Толкнула меня назад на подушку, и я тихо застонал. Давление ее языка на мои губы было слишком недолгим, вскоре она отодвинулась и просто посмотрела на меня. Ее пальцы все еще крепко обвивали мои волосы на затылке.

- Почему ты так волнуешься? – спросила она.

- Я не думал… Я думал ты решишь, что я… странный.

Она снова мягко рассмеялась.

- Томас, - сказала она, - ты действительно немного странный. Но вовсе не в плохом смысле, хотя у тебя определенно есть парочка… особенностей.

Она поцеловала меня снова, и вновь поцелуй был слишком кратким.

- И мне они вроде как нравятся.

- Нравятся? – Я был немного удивлен.

- Да, нравятся. – Она слегка оперлась на свой локоть, и для моей руки наконец-то открылся доступ к ее спине. Она потянулась и легонько пробежала пальцами от моего виска вниз к моей челюсти. Затем ниже по шее, вдоль плеча и наконец остановила руку на бицепсе, как раз там, где заканчивался рукав футболки. - Хотя есть кое-что, что ты делаешь…

Ее голос затих, и я почувствовал, как в моем животе зарождается паника.

- Что? – Я задавался вопросом, хочется ли мне на самом деле это знать. Ее ладонь снова прошлась по моей руке.

- У тебя красивые руки, - тихо сказала она, пока ее пальчик очерчивал линию мышц на моей руке. – Но иногда… то, как ты их используешь… что ж, это беспокоит меня.

Мои глаза сузились.

- Что ты имеешь в виду.

- Каждый раз, когда ты из-за чего-то злишься, то начинаешь бить людей, - сказала она. – Мы должны были поговорить об этом, знаешь ли.

- Я помню.

- Ничуть не сомневаюсь. - Она оторвала взгляд от моей руки и снова встретилась со мной глазами. – Мне это не нравится, Томас. Ты не можешь просто набрасываться и угрожать людям, когда бесишься.

- Я так и не делаю, - сказал я, хотя как только слова сорвались с моих губ, я знал, что это было неправдой. – Точнее… не всегда.

- В большинстве случаев, - исправила она. По тону ее голоса я мог сказать, что она не собирается отступать. – Порой мне приходится, - сказал я.

- Почему?

- Я не собираюсь никому позволять говорить о тебе гадости. Я сказал, что защищу тебя, и я это сделаю.

- Но это не подразумевает избивать людей и запихивать их в шкафчики.

- Он научился держать рот на замке, разве нет?

- Не в этом суть.

- Да, - исправил я, - именно в этом. Это было целью – заткнуть Клинта, и это сработало. Теперь он все лучше осознаёт, так же как и все остальные. Чего ты ожидала от меня? Чтобы я сказал ему «пожалуйста перестань» и надеялся, что это сработает?

- Это не означает, что ты должен применять насилие!

- А что еще я должен был сделать?

- Ну, а что ты сделал Кристал? Ты же не ударил ее, верно?

- Эм… нет. – Я снова отвел взгляд, мне правда не хотелось говорить об этом. После того как я ничего больше не сказал, Николь вынудила меня разъяснить. – Я просто… позаботился об этом другим способом.

- Ты угрожал ей?

Я снова пожал плечами, поскольку становился очень хорош в этом.

- Как? – напирала она.

- На самом деле ты не хочешь знать, - сообщил я.

- Ты лишь подтверждаешь мою точку зрения, знаешь ли.

- И какая у тебя точка зрения? – спросил я.

- Я не хочу, чтобы ты больше бил людей, - сказала она, - или угрожал им.

Она сделала еще один глубокий вдох и опустила глаза на свои пальцы, которые теребили мой рукав.

- Это напоминает мне о… о… - Она не закончила предложение.

- О нем? – прошептал я.

Николь кивнула.

Я посмотрел ей в глаза и постарался понять, что именно должен был сделать. Я сказал, что буду защищать ее и не собирался отступать – не от этого. Я не собирался мириться с кем-то, кто каким-либо образом огорчит ее. Ни Клинт, ни Кристал, ни кто-либо другой.

Но я также не хочу напоминать ей того парня из Миннеаполиса. Я определенно этого не хотел, но что еще мог сделать, чтобы обеспечивать ей защиту? Что я мог сделать, чтобы она была тут счастлива?

- Я сказал, что все для тебя устрою, - напомнил я. - Как еще я могу это сделать?

- Ты уже делаешь, - тихо сказала она.

Теперь я был действительно в замешательстве.

- Но ты говоришь мне больше так не делать!

- Не обязательно следовать за другими, чтобы чувствовать себя хорошо, - сказала она. – Ты делаешь это просто… просто будучи здесь.

Я уже говорил это раньше и продолжу так считать: девчонки вообще нелогичные.

- Я не понимаю, - признался я.

- Помнишь, когда мы были тут, а на следующий вечер я была расстроена? – спросила она. – Помнишь, как ты просто обнял меня?

Я приподнял на нее брови.

- Ладно… ты помнишь. – Она сделала глубокий вдох, а затем гневно выдохнула через нос. – Уже от одного этого мне было лучше, а когда я была… расстроена из-за того, что ты сделал с моим шкафчиком и… и ты вынес меня из здания, и держал – от этого мне тоже стало лучше. Тебе не пришлось кого-то бить, чтобы я почувствовала себя хорошо. Ты уладил все просто находясь там ради меня.

Я хотел поспорить с ней и сказать, что единственная причина, почему я смог это сделать – потому что уже позаботился о парнях в школе, так что они бы ее больше не побеспокоили, но вместо этого я оказался в ловушке ее глаз. То, как она смотрела на меня… так напряженно… от этого сердце в моей груди снова начало колотиться.

Причиной был этот взгляд. Как только наши глаза встретились, я тут же понял, что мне пришел конец. Я бы сделал абсолютно все, о чем бы она меня не попросила, если она просто будет продолжать так смотреть на меня. В этом и была вся суть? Просто быть здесь ради нее? Я даже не знал, что это на самом деле означало, но в данный момент понимал, что принадлежу ей полностью – телом и душой. Я чувствовал это головой и каждым ноющим мускулом в моем теле.

- Все, что угодно, - прошептал я, обхватил ее второй рукой за затылок и притянул к себе. Прижался губами к ее теплому рту и целовал ее снова и снова. Почувствовал, как ее пальцы сжали мою руку, а ощущение от слегка впившихся в мою кожу ноготков было просто восхитительным. На мгновение я разорвал поцелуй и пробормотал ей в губы:

- Я сделаю для тебя все… все, что пожелаешь. Просто скажи, что тебе нужно, потому что я не знаю, что делать.

Она некоторое время улыбалась в ответ, прежде чем вновь заговорить:

- Ты уставший?

Я пожал плечами и покачал головой на подушке.

- У меня сегодня был довольно приличный послеобеденный сон, - напомнил ей. – А ты устала?

- Не очень, - сказала она и снова меня поцеловала.

Понятия не имею, сколько времени мы лежали в кровати Николь вот так, лицом к лицу, и целовались. Некоторое время я не поглядывал на часы, а мой мозг был более заинтересован в запоминании ощущений от губ Николь на моих, чем в том, как долго это длилось. Если бы мне действительно захотелось это знать, я всегда бы мог выяснить это позже.

Я обнаружил милое, мягкое, теплое место на коже, где шея Николь соединяется с плечом, и легонько его посасывал. Делал это не с таким усердием, чтобы оставить отметину – ее кожа была слишком идеальной, чтобы отмечать ее подобным образом. Пальчики Николь пробегали вверх и вниз вдоль моей руки и до запястья. Провел пальцами по ее боку, чуть приподнимая край футболки.

Кончики моих пальцев танцевали по ее коже на талии, рисуя маленькие круги, а затем и другие формы, по мере того как я наслаждался ароматом ее кожи на плече и шее. Николь слегка подскочила, когда я затронул место щекотки, и я улыбнулся, не отрываясь от ее кожи.

Ее рука прижалась к моему плечу, и она перекатила меня на спину. Прежде чем я успел запротестовать, она закинула на меня одну ногу и оседлала.

- Тебе стоит снять футболку, - сказала она, прикусив зубками свою нижнюю губу.

- О, правда? – ответил я, приподняв брови. Она кивнула, и в свете прикроватной лампы я увидел, как ее щеки подернулись румянцем. Выгнул спину и приподнялся достаточно, чтобы стянуть футболку через голову.

Я видел, как уголки губ моей Румпель изогнулись в лукавой улыбке, пока она переводила взгляд с моего лица на мою грудь. Она протянула руку к моим плечам и начала медленно очерчивать их пальцами, прежде чем плавно двинуться вниз – к моей груди, скользнула по соскам и вниз к прессу. Ее прикосновение было легким, и от него по моим рукам побежали мурашки. Когда она очертила пальчиком контур моего пупка, а затем последовала от него вниз вдоль дорожки волос, мне пришлось подтянуть колени, чтобы она не соскользнула ниже. Если бы она это сделала, то безусловно заметила бы какой эффект производила на мое тело.

Она перевела взгляд с того места, где покоилась на моем животе ее рука, мне в глаза, дыша при этом чуть тяжелее, и от этого сердце практически вынуждало мою грудь вздыматься и опускаться. Я разрывался между желанием опрокинуть ее на спину и зарыться в ней как можно быстрее и желанием убедиться, что не подталкиваю ее на что-то, к чему она не была готова. Я был уверен, что если бы так поступил, то эти отношения сразу же закончились бы.

Я собирался позволить ей быть главной.

Быстро облизал губы и сжал ее бедра руками, надеясь удержать их на месте. Пальцами нашел участок, где край ее майки пересекался со спортивными штанами. Прикоснулся к мягкой коже ее боков, широко расставляя пальцы в стороны, чтобы охватить участок побольше.

Николь наклонилась и коснулась моих губ своими, целуя меня с нажимом, в то время как ее язык переплелся с моим. Ее ладони вновь закружили по моей груди, а я сильнее сжал пальцами ее бока. Я остановился до того, как добрался до нижнего изгиба ее грудей, так как чувствовал себя слишком хорошо, чтобы испытывать удачу.

Я был готов ко всему, чего бы она не пожелала: она могла заполучить всего меня или лишь часть – все, что бы ни сделало ее счастливой.

Именно в этот момент, не прерывая поцелуя, пальцы Николь покинули мою грудь и скользнули вниз вдоль моих рук. Добравшись до ладоней, я ожидал, что она оттолкнет их от нежной, мягкой плоти, к которой они так отчаянно хотели прикоснуться. Я даже начал убирать их вниз, чтобы прижать к своему телу, но она ухватилась за мои пальцы и потянула их вверх, пока в результате я не накрыл ладонями обе ее восхитительные, мягкие груди.

Думаю, Шекспир бы согласился, что «Мы сами созданы из сновидений». Тем не менее, я собирался продолжать сдерживать себя, чтобы не зайти слишком далеко.

Интересно, она собирается позволить мне прикоснуться к «девочкам» также и губами?

 

Глава семнадцатая

 

ПЕРЕХВАТ 76

 

На случай, если были какие-то сомнения, груди Николь были абсолютно идеальными. Они прекрасно ложились мне в руки. Соски идеально торчали у меня в ладонях. Они были до совершенства мягкими, и круглыми, и просто… просто идеальными.

Николь простонала мне в рот, когда я большими и указательными пальцами потеребил ее соски. Уже от одного этого звука мне захотелось толкнуться бедрами ей навстречу, но я сдержался, хотя и чувствовал, как она трется своей разгоряченной киской о мой живот.

Чуть приподнявшись, перекатил нас обоих снова на бок. Держа руку под майкой на ее груди, поцеловал еще несколько раз, прежде чем убрать от нее и свой рот, и руку.

– Нам следует остановиться, – тихо сказал я, стараясь восстановить дыхание.

– Почему? – надула губки Николь.

– Ну, дверь все еще открыта, – указал я. – И я действительно не хочу увидеть торчащую в дверях макушку Грега в момент, когда моя рука будет стягивать с тебя майку. Кроме того… я не хочу… давить.

– Ты и не давишь, – сказала она.

– Стану, если мы продолжим, – ответил я, приподнялся на локте и посмотрел на нее вниз. – Я хочу тебя. Правда, очень хочу. Хотя и не знаю, как делать все эти вещи, полагающиеся бойфрендам. Я не хочу… все испоганить.

Николь улыбнулась и провела пальчиками по моей челюсти.

– Ладно, – сказала она.

Мы снова устроились на кровати – я обнял ее за талию, а она начала убирать пряди с моего лица мне за ухо.

– Мне нравятся эти ощущения, – сказал ей.

– Какие? – спросила Николь и немного потянула меня за волосы, прежде чем заправить их за ухо. – Эти?

– Да. Очень приятно.

Она захихикала мне в плечо и продолжила, а я почувствовал, что начинаю уплывать в сон. Мой разум прошелся по событиям дня: пробежка, тренировка, пикник с Николь. Я прослушал в голове основные моменты футбольного матча и легонько покачал головой, вспомнив свой странный сон. Удивительно, что я вообще его запомнил – сны были единственным, чего я обычно не мог вспомнить. Снова пережил момент с острым соусом, приготовленным Николь тако и подтруниванием над рыболовными подвигами Грега.

Это был хороший день.

Я провалился в сон.

А проснулся от голоса Грега.

– Николь? Сегодня утром мне надо съездить в полицейский участок, – сказал он. – Группку ребят задержали прошлой ночью на пляже, и мне нужно сходить успокоить некоторых родителей.

– Хорошо, пап, – ответил сонный голос Николь.

– В обед вернусь.

– Окей.

Я слышал звук его шагов на лестнице, затем открылась и закрылась входная дверь. Дом погрузился в тишину, за исключением позевываний Николь. Посмотрел на часы, оказалось, что было все еще довольно рано – чуть больше семи тридцати, – и я был рад, что по воскресеньям отдыхал от тренировок.

Притянув Николь поближе, я зарылся лицом в ее волосы. Она изогнулась и легонько захихикала, а потом попыталась сбросить мою руку со своего живота. Я усилил хватку, проворчал и обнял ее второй рукой.

– Томас! – воскликнула Николь. – Отпусти!

– Ни за что, – ответил я. – Ты теплая.

Она снова рассмеялась.

– Мне надо в туалет.

С шумным, излишне драматичным вздохом, я отпустил ее, и она убежала в ванную. Затем настал мой черед, после чего я потянул ее за собой назад в постель. Мы лежали в кровати в полудреме, пока голод не вынудил нас выбраться из-под одеяла.

Позавтракав, мы решили, что нам все же следует немного поработать над нашим проектом по биологии. После многочисленных дебатов и шуток об оргазмах, было решено провести наше исследование о креозотовом кусте77. Я выдал с десяток шуток на тему «кустика»78, но Николь сказала, что это растение напоминало ей о визитах к бабушке с дедушкой в Аризоне, так что это мы и собирались исследовать. Сначала пытались раздобыть информацию на ее компьютере, но чертова коробка была допотопной, и на загрузку уходила целая вечность, а модемное соединение меня на хрен выбешивало.

– Нам надо было просто заняться этим у меня дома, – пробормотал я.

– Ладно, – к моему удивлению согласилась Николь. – Я никогда не видела твоего дома.

Я слегка напрягся, ведь никогда не приводил никого в свой дом. Даже ребята из команды бывали лишь снаружи. Даже одна мысль об этом тут же заставляла меня нервничать, хотя я и не был уверен почему. У меня не было уважительной причины, чтобы отказаться, так что в следующее осознанное мгновение мы сидели в моей машине и направлялись ко мне домой.

Даже входная дверь показалась мне зловещей, пока мы поднимались по парадным ступенькам.

– Этот дом просто невероятный, – воскликнула Николь, пока я доставал свои ключи.

– Нормальный, – ответил я, открыл дверь, и мы вошли.

– Ты проведешь для меня экскурсию по дому? – спросила Николь.

Предполагалось, что мне надо проводить экскурсии?

– Эм… ладно, – сказал я, пробегая рукой по волосам. – Это кухня – ну, ты знаешь, где мы едим и прочее дерьмо.

– Вы занимаетесь дерьмом на кухне? Но это же негигиенично!

– Я не это имел в виду! – рассмеялся я вместе с ней. – Это, э-э… гостиная, полагаю. Или большая комната – ну, или как там ее называют.

– Кто на нем играет? – спросила она, и я замер.

Она указывала жестом на пианино.

– Эм… никто, – ответил я и попытался подвести ее к лестнице.

– У вас инструмент, на котором никто не играет? – спросила она, держа меня за руку, но не двигаясь с места. Ее голос понизился: – Твоя мама играла?

– Да, – сказал я, – Эм… она обучала игре на пианино.

– Ты научился?

– Да.

– Но больше ты не играешь?

– Нет. – Я чувствовал крошечные капельки пота на шее.

– Почему нет? – тихо спросила она.

Я посмотрел ей в глаза, а она потянулась и коснулась моего лица.

– Слишком много воспоминаний?

Я просто кивнул.

– Мне жаль, – сказала она.

Я растянул губы в улыбке и повел ее дальше по коридору и вверх по лестнице, по дороге указывая на различные гостевые комнаты, которыми никто не пользовался, ванную, кабинет папы.

– Компьютер тут? – спросила она, глядя на закрытую дверь.

– Нет, – ответил я. – Я туда никогда не вхожу. У меня ноутбук в комнате. Последняя дверь в конце коридора.

Я отвел ее в свою комнату, стараясь не пританцовывать на месте, пока она осматривала ее. Она провела пальцами по торцам CD, один вытащила, а затем аккуратно поставила на то же место, где он стоял – я вздохнул с облегчением.

– Я не устрою тут беспорядок, – сказала она с кривой улыбкой.

Я попытался рассмеяться.

– Прости, – сказал я. – Просто… до этого тут никогда никого не было.

– Никого?

– Никого, помимо членов моей семьи.

Она бросила на меня странный взгляд, а затем вернулась к своему исследованию.

– У тебя много наград, – сказала она. Кончик ее пальца прошелся по моему имени на награде MVP79 первого года старшей школы. Она еще с минуту осматривалась, а затем села на краешек моего дивана. – Ну, так где компьютер?

Я схватил ноутбук с его полки в шкафу и разложил небольшой складной столик из подлокотника дивана. Установил на нем ноутбук, и мы снова начали работать над нашим проектом на максимальной скорости интернета. Спустя пару часов, Николь сказала, что проголодалась.

– Нам нужно вернуться к тебе домой? – спросил я.

– А у тебя нет еды? – подразнила она.

– Эм… кое-что, – сказал я. – Учитывая твою склонность к готовке, даже не знаю, сочтешь ты это за еду вообще или нет.

Я был прав. Она была порядком потрясена содержимым нашего холодильника.

– Томас, это… отвратительно, – сказала она, когда разглядела что-то зеленое, лежавшее на нижней полке.

Нет, когда это только положили в холодильник, оно не было зеленым.

– Эм… да, – согласился я, ведь даже не мог с этим поспорить. – Обычно я ем что-то из морозилки или кладовки.

– Теперь понимаю, почему. – Она подняла на меня взгляд снизу, сидя на корточках на кухонном полу, и приподняла брови: – Принеси мне мусорную корзину.

Я вытащил кухонное мусорное ведро из-под раковины и поднес к холодильнику.

– Не могу поверить, что ты держишь свой шкафчик в идеальном порядке, как на картинках журнала «Лучшие дома и сады», когда твой холодильник выглядит таким же, как в эпизодах шоу «Уборка дома».

– Едва ли я вообще заглядываю в холодильник, – сказал я, пожав плечами, взял у Николь еще одну пригоршню чего-то там и выбросил в ведро. Это могло быть – а могло и не быть – когда-то пакетом с персиками. – Обычно ем что-то из коробок в морозильнике. Я вообще-то не умею готовить.

– Как я понимаю, ты никогда не смотришь дальше верхней полки, – сказала она, указывая на аккуратно стоящие в ряд бутылки с «Gatorade». Там было шесть различных вкусов, расставленных в порядке цветов радуги.

Да, именно в порядке цветов радуги.

– Частенько, – ответил я.

– Ладно, – сказала Николь, – мне понадобится чистящее средство для всего остального.

Пока Николь отмывала полки теперь уже практически пустого холодильника, я оттащил мусор на улицу к бакам. В итоге она нашла в кладовке что-то, что назвала «достаточно съедобным» и приготовила это на ланч, пока я расставлял на столе вилки и тарелки. Мы провели за нашим проектом весь остаток дня и даже не осознали, как припозднились, пока не зазвонил телефон Николь.

– Эм…привет, – сказала она, глянув на меня. Я предположил, что это Грег и понадеялся, что у нее не будет проблем из-за пребывание у меня дома. Она развернулась и заговорила вроде как потише. – Да, могу… но ты должен дать мне где-то час… ладно, полчаса… Но я сейчас даже не дома… Это не важно…

Я старался не прислушиваться, но это, вроде как было сложновато. Я довольно быстро понял, что это был не ее отец, но даже понятия не имел, кто это мог быть. Она собирала кое–какие бумаги, разложенные у нас на столе, пока еще несколько раз произнесла в трубку «угу». Наконец, она закусила губу и посмотрела на меня.

– Я скоро там буду, ладно? – Она завершила звонок и засунула телефон в карман джинсов. – Мне нужно идти.

– Все в порядке?

– Да, – сказала она, потянулась и сняла резинку, которая сдерживала ее волосы. Тряхнула головой, и они рассыпались по ее спине и плечам. – Но мне нужно добраться до дома.

Мне это не понравилось.

Все было просто прекрасно, пока она не ответила на этот странный телефонный звонок, и теперь ей надо было бежать? Я припомнил другой раз, когда она сорвалась с места, не называя причины, и вспомнил, что сказал Грег, когда она, наконец, вернулась домой.

Как Рон и Тимми?

Снова посмотрел на нее – ее поведение было совершенно иным. Она была раздражена состоянием нашего холодильника, но улыбалась и была расслабленной. Сейчас же она была взволнована и нервничала. Вытерла руки о свои джинсы и собрала оставшиеся элементы проекта, а затем запихала их в свой рюкзак.

– Зачем? – спросил я, потому что был полным идиотом, который не знал, когда нужно на хрен заткнуться.

– Мне просто… эм… – запнулась она. – Мне нужно помочь другу.

– Какому другу? – напирал я.

– Томас, – вздохнула Николь с досадой, взглянула на меня и сделала еще один глубокий вдох. – Пожалуйста, не спрашивай. Я не собираюсь отвечать, а это лишь взбесит тебя, ладно?

– Нет, – сказал я, – не ладно. Почему ты не хочешь рассказать мне, зачем должна уйти?

– Просто не могу.

– Почему нет?

– Я не могу тебе сказать.

– Почему ты не можешь мне сказать?

– Томас, бога ради, прекрати!

– Что прекратить?

– Мне нужно идти, – сказала она, качая головой. Она пошла к парадной двери, открыла ее, забросила на плечо свой рюкзак и многозначительно на меня посмотрела. Я стоял в проеме кухонной двери и просто смотрел на нее в упор, не двигаясь с места.

– Ну же, давай, – сказала она, выражение ее лица смягчилось. – Ты бы мог, например, поужинать с Грегом, и мы бы могли чем-нибудь заняться, когда я вернусь.

Поужинать с ее отцом, пока она неизвестно где и неизвестно с кем?

Ну уж нет, я так не думаю.

Подошел к вешалке, рядом с которой она стояла, достал из куртки ключи и сунул их ей.

– Поезжай сама, – прорычал я, после чего потопал назад на кухню и рывком открыл теперь уже чистый холодильник. Ее уклончивость меня разозлила. Я схватил бутылку «Gatorade» и с шумом захлопнул дверцу.

– Томас… пожалуйста, не делай этого.

– Чего не делать? – огрызнулся я. – Сбегать, не сказав тебе зачем и с кем? Ой, погоди… нет… это же ты так делаешь!

– Я объясню, что смогу, позже, – сказала она, – но мне правда сейчас надо идти.

– Кто такие Рон и Тимми? – спросил я, глядя на нее. На мгновение ее глаза округлились, а голос сник.

– Рон – друг Грега из города, – сказала она и совсем стихла.

– А кто такой Тимми?

– Томас, пожалуйста, не лезь в это. Правда, мне надо идти и…

– Тогда, блядь, поезжай сама! – прокричал я. – Просто, блядь, иди!

Она молча стояла в дверях, покусывая нижнюю губу зубами, посмотрела вниз на ключи от машины в своей руке и затем снова перевела взгляд на меня. Я опустил глаза на бутылку голубого «Gatorade» и начал дергать уголок этикетки.

– Мне очень жаль. Я просто не могу…

– Без разницы, – ответил я, не глядя на нее.

– Я вернусь, – ответила она.

– Не утруждайся.

– По крайней мере мне нужно хотя бы вернуть машину, – тихо сказала она.

– Я сам ее пригоню.

– Томас, это…

– Если собираешься уходить, так просто уйди уже! – накричал я на нее.

Слова Николь застряли у нее в горле, она развернулась и выбежала из дома. Я услышал, как открылась и закрылась дверца машины, в то время как у меня возникло чувство, будто мою грудь сжимает тисками. Когда до меня донесся звук заведенного двигателя, мне захотелось выбежать и остановить ее, но я не шелохнулся.

Вместо этого заорал, ударил кулаком по столу и опрокинул свой энергетик. Объем разрушений был слишком незначительным, поэтому я схватил бутылку и швырнул ее об стену. Когда на полу кухни образовалась большая голубая лужа, я схватился руками за голову и задался вопросом, как умудрился так сильно облажаться в первые же сорок восемь часов.

Я же просто хотел знать, куда она едет и почему. Что в этом такого плохого? Хотел знать, кто звонил и с кем она собиралась увидеться. Вот и все.

Я не хотел, чтобы она уходила.

Но практически вышвырнул ее за дверь.

И сказал не возвращаться.

На ум, конечно же, пришел Шекспир, и я подумал: «Пусть речь грозит кинжалом, не рука»80. Но, по большей части, имело ли это теперь значение. Ведь она ушла.

Я опустил голову на руки и просто слушал свое дыхание, пока до меня не добралась лужа на полу. Схватил бумажные полотенца, вытер жидкость, а после воспользовался чистящим средством, которым Николь приводила в порядок полки в холодильнике.

Как только пол был вытерт, начал наворачить круги по дому. Прокручивая в голове последние шесть минут и двенадцать секунд пребывания Николь в моем доме, я был наверно уже до предела взвинчен.

Я знал, что мне не следовало приводить ее сюда.

Не знаю почему именно пребывание тут все изменило, но я был уверен, что причина была в этом. Я вообще не хотел, чтобы она бывала тут. Не хотел, чтобы моя Румпель была… запятнана этим местом. Ее дом был теплым и дружелюбным, и наполненным смехом, и ароматами хороших продуктов. Мой же дом был холодным и заполненным болью.

Я запрокинул голову, когда мечущийся в поиске выхода разум нашел точку концентрации – единственное, что было ему нужно.

Я направился в свою комнату, чтобы немного ослабить окутавшее меня волнение.

Я рисовал.

Без этюдника пришлось довольствоваться разлинованным листом из тетради, но меня заботило это меньше, чем возникшая вдруг потребность поднести карандаш к листу. Даже несмотря на то, что это был тетрадный лист и простой карандаш вместо полотняной бумаги и грифеля, мне нужно было рисовать. Я просто должен был.

Мысль о Николь была самой яркой в моей голове. Даже больше, чем любимая игра в футбол, высококлассные блюда в Портленде или минет на день рождения. Мой разум ухватился за все, что связано с ней: то, как скользили ее волосы, когда она поворачивала голову; как чуть стискивала челюсти, когда я бывал засранцем; выражение ее глаз, когда она лежала рядом со мной и пробегала пальцами по моим волосам…

…и именно это я и рисовал.

Первыми на ум пришли очертание ее щеки, прижатой к подушке, и пряди волос, спадавшие каскадом и разметавшиеся вокруг нее. Карандаш запархал по грубой бумаге, вырисовывая угол ее футболки у плеча и линию шеи.

Рука летела почти также быстро, как и разум. А когда я поймал красоту того момента, в итоге притормозил, чтобы убедиться, что все детали совпадали – особенно выражение ее глаз. Я не знал, что означал этот взгляд. Я даже не был уверен, видел ли вообще когда-нибудь его раньше – уж точно он не предназначался мне. Я просто знал, что мне он нравился.

За окном начало уже заходить солнце, и мой желудок слегка заурчал. Я проигнорировал его и продолжил рисовать. В конце концов в глазах стало все расплываться, так что я заставил себя сделать перерыв. Лег поперек кровати и посмотрел на рисунок у меня в руке. Постарался лечь в то же положение, как лежал прошлой ночью, и положил рисунок туда, где должна была находиться она.

Я задремал.

Через облака сна я почувствовал на своей щеке мягкое прикосновение кончиков ее пальцев, затем они прошлись по челюсти и зарылись в волосы. Я был уверен, что простонал, перекатившись на бок, и открыл глаза.

Это был не сон.

– Привет, – сказала Николь. Она втянула губу и нервно посмотрела по сторонам. – Я стучала, но ты не ответил. Я, э-э… У меня по-прежнему были твои ключи, поэтому я пришла, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

– Со мной все хорошо, – солгал я.

Она приподняла брови.

– А со мной нет, – ответила она.

Блядь.

Теперь, когда она снова была тут, и воспоминания о том, как она лежала рядом со мной, были самыми важными в моей голове, а то, что произошло пару часов назад, уже не имело такого большого значения. Она была здесь. Она вернулась. Даже несмотря на то, что я был задницей и сказал ей не делать этого, она все же вернулась.

– Прости меня, – сказал я. – Я не хотел… срываться на тебя.

Губы Николь изогнулись в легкой улыбке, но в глазах все равно была грусть.

– И ты меня прости, – сказала она, поглаживая пальцами меня по щеке. – Знаю, что вот так сбегать… ну, это было грубо. Я не знала…

Она вздохнула и встряхнула головой.

– Почему тебе нужно было так срочно уйти? – спросил я.

Николь положила руку мне на плечо и потерла там кожу. Я почувствовал себя лучше.

– Некоторые истории не принадлежат мне, чтобы я могла их рассказать, – мягко сказала она. – Я спросила… ну, разрешения рассказать только тебе, но… – Она тяжко вздохнула. – Что ж, Томас, у тебя есть довольно определенная репутация.

– Полагаю, я не могу с этим поспорить. – Я попытался слегка улыбнуться, но мне по-прежнему не нравилось, что она говорила. Похоже, быть царем горы не всегда хорошо. Я посмотрел на нее с надеждой. – И ты даже не можешь сказать мне, кто такой этот Тимми?

Николь отрицательно покачала головой.

Так как я в основном был сконцентрирован на футболе, первой мыслью было, что это вратарь Тим Ховард. Его образы на страницах журнала ESPN «The Body» промелькнули у меня в голове. Он был высоким, мускулистым и одним из лучших вратарей в мире. Я подумал о том, как моя Румпель сбегает от меня, чтобы быть с ним, и сердце будто сжали в кулак. Вопрос, ответ на который я не хотел знать, сорвался с моих губ без предупреждения.

– Ты… ты и с ним встречаешься?

Николь рассмеялась. Она прикрыла рот рукой и рассмеялась еще сильней. Я сощурил глаза, глядя на нее, так как не думал, что во всем этом дерьме было хоть что-то смешное, но она лишь продолжала смеяться, пока у нее из глаз не брызнули слезы.

– Хм… нет, Томас, я определенно не встречаюсь с Тимми, – снова захихикала она, но затем посмотрела на мое лицо и должно быть увидела, что для меня в этом не было ничего смешного.

Я перекатился на живот и приподнялся на оба локтя, уставившись на золотое покрывало на моей кровати.

– Не смотри так, – сказала Николь, ее рука снова пробежала по моему подбородку. – Обещаю, тебе не о чем беспокоиться.

Что ж, от этого я бы в любом случае не перестал беспокоиться.

– Что это? – спросила Николь, потянувшись через меня, чтобы ухватить за лист, который я прятал за собой.

– Ничего! – сказал я и перехватил его, но было уже слишком поздно – она его уже увидела.

– Это ты нарисовал? – спросила Николь.

Я прижал лист к груди, чтобы она не смогла его разглядеть, но, очевидно, что она уже увидела достаточно, чтобы все понять. Я почувствовал позывы к рвоте.

– Там нарисована я? – спросила она. Ее глаза выражали нежность, и я почувствовал, как все мое нежелание вместе с наилучшими побуждениями тают на глазах. – Дай посмотреть.

Я протянул ей листок.

– Он еще не закончен, – тихо сказал я.

Она переводила взгляд с меня на бумагу, затем снова на меня и вновь на листок.

– Томас… это… – Она остановилась и снова взглянула на рисунок. – Он невероятный.

– Он всего лишь на тетрадном листе, – ответил я, – и у меня нет нужного карандаша и растушевка пока неправильная и…

– Он прекрасен, – сказала она, склонилась ближе ко мне и наклонила голову в строну под неудобным углом, чтобы добраться до меня. Она посмотрела мне в глаза, прежде чем медленно придвинуться и коснуться своими губами моих. Как по мне, это было слишком мимолетно, но даже при такой лаконичности, вся злость, что я испытывал по отношению к ней, испарилась.

Я сдвинул руку и накрыл ладонью ее щеку, вновь притягивая к себе. Я снова поцеловал ее губы, а затем прошелся поцелуем вдоль ее скулы.

– Я рада, что меня во тьме не видно, – процитировал я, – Мне стыдно превращенья моего81.

Я почувствовал, как она улыбнулась, и отстранился, чтобы снова на нее взглянуть, с радостью обнаружив, что она была более расслабленной. Глядя на нее, я даже не мог понять, отчего так разозлился. Может, это всего лишь потому, что она уходила, а мне не хотелось ее отпускать.

– Ты прекрасна, – сказал ей.

Ее улыбка стала более искренней и менее печальной.

– Ты ужинал? – спросила она, и я был рад сменить тему.

– Неа, я вроде как заснул вместо этого. Хотя уже довольно поздно.

– Я пригнала назад твою машину, – сказала она.

– Я догадался.

– Прости, что так набросилась на тебя, – сказала она. Вот тебе и сменили тему. Она теребила низ моей футболки и видимо поняла, что вновь вернулась к той же теме, так что снова ее сменила. – Хочешь, чтобы я тебе что-нибудь приготовила?

И она еще сказала, что это я взрываю ей мозг.

– У нас здесь не из чего готовить, – напомнил я.

– Может, я заберу тебя за покупками в продуктовый магазин, – улыбнулась она, я снова перекатился и теперь уже сел. В голове пронеслось, что подумает папа, если увидит у нас в холодильнике кучу свежих овощей, названия которых ни один из нас даже не знает.

– Думаю, это породит множество вопросов, – сказал я.

– Полагаю, что так, – признала она сникшим голосом. К тому же, она вдруг стала выглядеть очень уставшей.

– Уже становится поздно, – сказал я. – А нам завтра в школу. Я отвезу тебя домой.

– Тебе все же нужно поесть.

– Я найду что-нибудь по возвращению.

– Я не оставлю тебя тут одного без чего-нибудь съестного на ужин, – сказала Николь. – Так что собери свой рюкзак для ночевки. К тому же завтра тебе будет проще отвезти меня в школу.

Кто я такой, чтобы спорить?

Задолго до Шерлока Холмса, Генрих V у Шекспира произнес: «Игра начинается»82. Как-то так получилось, что когда дело дошло до настоящих отношений с Николь, у меня было чувство, будто я играл шахматными фигурами на доске для «Монополии».

Надеюсь, что хотя бы Николь понимала правила игры.

 

Глава восемнадцатая

 

ЖЕЛТАЯ КАРТОЧКА 83

Я улыбался от полученной возможности проснуться утром рядом с Николь, а затем выйти из ее дома, чтобы отвезти в школу. Она приготовила настоящий завтрак, пока я был в душе: бекон с яйцами, тосты, картофельные оладьи – все было вкусно. Я объелся и мне это нравилось. Не придумывая каких-либо уважительных причин, мы поступили также в эту ночь и в последующую.

Вечерами работали над своим проектом и смотрели телевизор с Грегом. Проект был почти закончен, хотя сдавать его нужно было лишь на следующей неделе. Николь, казалось, действительно ценила, что нам не приходилось ходить и разыскивать материалы по второму разу – стоило было найти информацию, как я ее сразу же запоминал. Я многое узнавал о ландшафте Аризоны и о том, почему Николь так сильно ее любила, а также о странных кустах, которые там росли. Было очевидно, что она сильно скучает по бабушке с дедушкой, которые умерли, когда она была маленькой.

Ночи были самыми лучшими. Мы так и не зашли дальше поцелуев и лапанья груди, но я не жаловался.

Среда опять выдалась дождливой, и я держал зонтик для Николь, пока мы бежали через ее подъездную дорожку к моей машине. Как только она села, я устроился на месте водителя и поехал в школу. Телефон Николь зазвонил, как раз когда я выехал на улицу.

– Да, думаю, я смогу это сделать, – вздыхая, сказала Николь. – Ты сможешь меня подвезти? Ладно… тогда увидимся.

Положив трубку, она посмотрела на меня, прикусила нижнюю губу и засунула свой телефон в задний карман. Я старался быть терпеливым, надеясь, что она скажет мне, какого черта тут происходит прежде, чем я спрошу об этом. Я начал барабанить пальцами по рулю и искоса поглядывать в ее сторону.

– Я не смогу присутствовать на твоей тренировке после школы, – сказала она, когда мы приехали на парковку перед школой. – Мне нужно помочь другу.

– Тимми? – спросил я, стараясь чтобы в моем голосе не проскальзывала горечь, но безрезультатно. Я перевел рычаг переключения передач на нейтралку и дернул вверх ручник.

– Пожалуйста, не надо, – тихо сказала она, теребя ремешок школьной сумки.

– Почему ты не можешь мне сказать? – надавил я, хотя и знал, что это без толку.

– По той же причине, почему я не могу сказать папе о том, что делает твой папа, – гневно ответила она. – Я дала обещание.

Туше.

– Хорошо, – вздохнул я, сделал глубокий вдох, прежде чем открыть дверцу и раскрыть зонтик, стараясь сделать это одновременно. В конечном итоге вода все равно попала в стеклоподъемник. Я попытался вытереть ее, но в результате умудрился намочить сиденье.

Прорычал, выругался и наконец сдался. Если дождь ненадолго перестанет, то вернусь и все тут высушу. Николь сжимала губы, сдерживая смех.

Не оценил.

Я держал над ней зонтик и провожал в школу, осознав, как раздражение и гнев заметно утихли, стоило только ее пальцам обхватить мою руку, придерживающую зонтик. Быстро поцеловав, я оставил ее у первого урока и направился к раздевалке.

Там был Пол, и это означало, что мне не придется самому его искать.

– Привет, Пол! – окликнул я. – У меня к тебе вопрос!

Он повернулся, подошел ко мне, и мы вместе пошли по коридору.

Пол вырос в соседнем городке и начал ходить в нашу школу только с первого класса старшей школы, когда его родители переехали после какого-то скандала с руководителями муниципального совета. Я был не в курсе всех деталей, да и мне было плевать. Их маленький городок пытался вести дела отдельно от основного города, хотя они все еще были связаны одним городским уставом. Им не нравились правила. Моему папе не нравилось их сопротивление, а им не нравился он.

Или я.

– Ты же знаешь почти всех в своем старом городе, верно?

– Довольно-таки многих, – кивнул он.

– А как на счет парня по имени Тимми или Рон? – спросил я.

– Есть Рон Джонс, – сказал Пол. – Парень из муниципального совета.

– А что на счет Тимми?

– Не припоминаю такого, – сказал Пол. – А что?

Я проигнорировал вопрос.

– А у Рона есть семья?

– У него двое детей, – ответил он. – Я ходил в один класс с его дочерью Рэйчел.

– Что-нибудь еще?

– Кажется, у нее была сестра. Я не особо их знаю, так как родители не ладили с ними.

– А, ну да. Ладно, здорово.

– А зачем ты спрашиваешь? – допытывался он.

– Просто любопытно, – пожал я плечами.

Я развернулся и пошел прочь, после чего быстренько юркнул в туалет. К счастью, там никого не было. Достал телефон и прошелся по списку контактов.

– Привет, Мэлоун.

– Привет. Мне нужна кое-какая инфа.

– Конечно.

– Все, что сможешь нарыть на Рона Джонса и парня по имени Тимми из соседнего городка.

– А фамилия?

– Без понятия. Может та же, – сказал я.

– Первое имя я знаю. Он из совета, кажется.

– Так и есть.

– Ладно, свяжусь с тобой.

На ум пришло предупреждение Яго: «Ох, берегитесь ревности, синьор»84. Подсознательно я понимал, что Румпель рассердится, узнав, что я рою инфу на ее друзей. Но меня это не волновало. Мне просто нужно было знать, кем, на хрен, был этот Тимми.

Это не заняло много времени. Как раз перед ланчем мой телефон начал яростно мяукать – мне перезвонили, но у него ничего не было на Тимми Джонса.

Какого хрена?

На Рона Джонса тоже не было ничего интересного. Лишь то, что он был членом совета с двумя дочерьми старше восемнадцати. По крайней мере я получил адрес, хоть и не имел никакого понятия, как туда доехать, за исключением дороги к торговому центру. Как я уже сказал, жители не очень жаловали Мэлоунов, поэтому я по возможности держался подальше от городка. Папа всегда считал, что лучше ему иметь дела с политиканами, а меня держать подальше от всего этого. Было время, когда он привозил меня ткнуть им в лица мои футбольные достижения, но на этом все. Пару раз я приезжал с ним на общественные мероприятия, и было вполне очевидно, что нам там не рады.

Ну, возможно это было из-за того, что я трахнул одну из дочерей олдермена, а ее отец нас застукал.

Без разницы.

В кафетерии было довольно тихо, и Николь продолжала спрашивать, не злюсь ли я на нее за то, что она пропустит мою тренировку. Я лишь пожимал плечами, не зная, что сказать. Не было похоже, что она собиралась мне что-либо рассказать. После окончания биологии она потянулась и поцеловала меня в уголок рта, и я почувствовал себя полным дерьмом, за то что был таким говнюком.

– Я просто не хочу, чтобы ты уходила, – прошептал я ей на ухо.

– Знаю, – прошептала она в ответ и слегка улыбнулась, прежде чем выйти из класса.

Я был уже на поле и тренировался, когда раздался последний звонок с уроков, так что мне отлично было видно, как народ садился в свои машины на парковке и уезжал по домам. Я тренировал финты с мячом, когда увидел, как роскошный Ягуар заехал на парковку и остановился у центральных дверей. Николь вышла и села на пассажирское сиденье. От водителя были видны лишь солнечные очки и темные волосы.

Не знаю, почему именно это вывело меня из себя, но тем не менее. Я засадил мяч в ворота правой ногой и рванул к парковке.

Следовать за ними было не сложно, и я бы продолжал держаться прямо позади, если бы какой-то мудак не подрезал меня, потом не остановился на гребанном красном сигнале светофора, в то время как машина Николь продолжила движение. Я саданул по рулю и заорал, но было недостаточно места, чтобы объехать. К тому моменту как светофор сменился, Ягуар был вне поля зрения.

Городок не такой уж и большой – даже недостаточно большой, чтобы считаться городом, – так что я просто подъехал к границе муниципалитета, остановился на минуту и занес адрес Рона Джонса в навигатор. Конечно же карты этой местности были порядком отстойными, так как район новый, что, в итоге, заставило меня петлять с полдюжины раз, прежде чем наконец-то приметить широченную выложенную мозаичной плиткой подъездную дорожку, которая вела к большому ранчо. Я не был уверен по правильному ли адресу попал. Вокруг не стояло никаких других машин, даже на подъездной дорожке.

Пофиг.

Я припарковался, поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

Дверь открыла Николь.

– Томас? – Выражение ее лица быстро сменилось от удивленного к рассерженному. – Какого?…

Конечно же, стоя теперь тут, я понятия не имел, что сказать или сделать. Прежде чем придумать что-то гениальное, к дверям вышел темноволосый парень и уставился на меня, встав позади нее.

– Вроде бы Софи говорила, что ты ему ничего не расскажешь, – сказал он таким же мрачным голосом, какими были его волосы.

– Я и не говорила, – ответила Николь и взглянула на меня. – Что ты тут делаешь? Как ты вообще сюда попал?

– На машине, – ответил я.

– Не мели чушь! – накричала на меня Николь.

Парень рассмеялся.

– Я видел, как ты уехала из школы… – начал я говорить, но замолчал.

– Ты следил за мной? – ахнула она.

– Нет… не совсем… – запинаясь, ответил я. – Я упустил тебя в городе.

– Тогда как ты сюда попал?

– Эм…

Дерьмо.

– Черт побери, Томас! – закричала Николь. Она повернулась боком, чтобы посмотреть на мужчину, и пробежала руками по своим волосам.

– Я просто хочу знать, какого хрена происходит! – наконец не выдержав, заорал в ответ. На самом деле я не был по-настоящему рассержен, просто чертовски расстроен из-за всей этой херни.

– Тебе здесь не место, – сказал чувак, и я был почти уверен, что он был Роном Джонсом. Он выглядел немного знакомым, словно я мог видеть его на заседании совета. – Тебе не рады. Возвращайся в свою машину и уезжай.

– Рон, – мягко сказала Николь. – Пожалуйста… он уже здесь… Ему стоит увидеть…

Николь замолчала, когда из глубины дома донесся громкий, неземной рев. Ничего подобного я раньше не слышал и сразу же отступил на шаг от двери.

Рон заржал.

– Он никому не расскажет, – с уверенностью сказала Николь, возвращаясь в дом.

– Что, по доброте душевной? – Рон даже не пытался скрыть презрения.

– Блядь, не смей на нее орать! – мне совершенно не понравилось, как он с ней разговаривал. Я снова сделал шаг вперед, но затем осознал, что напираю на местную шишку. Я замешкался, снова услышал этот безумным звук и поморщился.

Николь исчезла за дверью, и я боролся с желанием пойти за ней. Имею в виду, не похоже, чтобы этот парень собирался ударить меня или как-то остановить. Как публичная фигура он знал, что не стоило делать что-либо настолько глупое. Николь пропала на секунду, а затем вернулась, держа в руках…

…маленького ребенка.

Реально, младенца.

– Томас, – сказала она, пуская глазами эти прекрасные голубые кинжалы и выпустив кошачьи коготки для кастрации, – это Тимми.

– Это Тимми? – спросил я не в состоянии скрыть своего удивления.

После чего все мое тело похолодело, живот свело судорогой.

Этот ребенок не был похож на новорожденного, не то чтобы у меня имелся опыт с младенцами, но он сидел на руках Николь и смотрел на меня, а я знал, что маленькие младенцы не могли держать головку. Он смотрел по сторонам, переводя взгляд с одного лица на другое, будто тоже пытался понять, что тут происходит.

В моей голове завертелись временные сроки.

Николь была на вечеринке после чемпионата своего дивизиона.

Чемпионаты дивизионов обычно проходили в конце осеннего сезона.

Если она… если у нее…

Блядь.

– Он… он твой? – Я посмотрел в ее глаза и был в состоянии полномасштабной паники. Что если этот ребенок ее? Что если у нее ребенок от одного из тех долбоедов? Что если… что если она собиралась растить ребенка после окончания школы?

Какого хрена я буду с этим делать?

Буду блядь помогать ей. Вот, что я буду делать.

В голове замелькали картинки: я и Николь гуляем с маленьким Тимми в парке, она толкает коляску; мы расположились на пикник в гостиной, а он ползает вокруг нас; как он чуть подрос и мы забрали его на пляж; учим его бить по мячу в ворота.

– О, бога ради! – завопила на меня Николь. – Конечно же нет! Я просто помогаю Софи!

На секунду я ощутил разочарование.

Затем сработал мой повышенный когнитивный функционал85, и я по полной вздохнул от охренительного облегчения.

– Николь, тебе пора кончать болтать, – произнес Рон глубоким зловещим голосом.

– Рон, пожалуйста! – Она развернулась к нему с мольбой в глазах. – Он никому не скажет. Клянусь, не скажет. Ведь не скажешь?

Она снова повернулась ко мне, и я мог лишь кивнуть, пытаясь осмыслить, какого хрена происходит. Рон уставился на нее.

– Это между тобой и Софи, – наконец изрек он. – Но держи рот на замке, пока она не вернется домой.

Николь вздохнула и снова посмотрела на меня.

– Иди домой, Томас, – сказала она спустя мгновение. – Я реально чертовски зла на тебя и когда закончу тут, приеду к тебе домой, чтобы установить кое-какие чертовы границы. Ты меня понял?

Рон снова заржал.

Я уже ненавидел говнюка.

Но не мог слишком сердиться, потому что даже будучи явно очень разгневанной на меня, она сказала, что собирается приехать и поговорить об этом. Надеюсь, это означало, что мне по крайней мере предстоит взбучка.

Или настало время сделать рокировку?

Блядь.

Как играть в эти игры, если ни хрена не понятны правила?

Она хотя бы не показала мне красную карточку. Во всяком случае, пока. Я мог мириться с предупреждением до тех пор, пока это была просто предупредительная желтая карточка.

– Ладно, – тихо сказал я.

Николь передала ребенка Рону и нежно положила руку мне на грудь, легонько оттолкнув из дверного проема на крыльцо. Она мягко закрыла за собой дверь и посмотрела на меня.

Коготки все еще были выпущены.

– Я постараюсь все разрулить, – кипела она, – но ты действительно, действительно усложнил мне задачу! Почему ты не можешь просто доверять мне, а?

– Я тебе доверяю, – ответил я.

– Как же, оно и видно!

– Доверяю! – сказал я более категорично.

– Тогда покажи это на деле! Когда Софи вернется с работы, я с ней поговорю. А пока – уходи!

Она развернулась и зашла в дом, отшивая меня, в то время как я так и остался стоять на крыльце, разинув рот.

Закрыл рот, развернулся и медленно побрел к машине.

Почему-то Шекспир нашептывал мне на ухо фразу: «Мозгу-то у него, впрочем, тоже не больше, чем серы в ушах»86. Как бы то ни было, я подумал, что, возможно, вытащил карточку «Досрочного освобождения»87 в игре «Монополия».

Собиралась ли она захватить мою королеву?

 

Глава девятнадцатая

 

ДВЕНАДЦАТЫЙ ИГРОК 88

Мой телефон мяукнул как раз тогда, когда я выезжал с подъездной дорожки.

Отправившись на поиски Николь, я оставил его на пассажирском сиденье.

Два пропущенных звонка.

Я проверил номер.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Прежде чем трясущейся рукой успел нажать на «перезвонить», телефон снова замяукал.

– Привет, пап.

– Не «привет, папкой» мне! Какого хрена тебя не было на тренировке?

– Я… э-э…

Дерьмо. Я был не готов к этому.

– Блядь, отвечай мне! – орал он в трубку. – Ты что где-то трахался с этой сучкой, ведь я же сказал тебе на хрен не отвлекаться! Десять дней, засранец! Десять дней до приезда Мессини на твои смотрины. Десять гребанных дней!

– Я знаю, папа… Я просто…

– Что просто?

Мне не хотелось этого делать, но я мог разыграть лишь одну карту, которая не привела бы к полной катастрофе.

– Просто… нехорошо себя чувствую.

– Нехорошо себя чувствуешь? – повторил он, и его голос значительно сбавил тональность. – Ты заболел?

– Нет… эм… – Черт! Теперь я начал запинаться. – Не думаю. Просто… ничего страшного.

– Скажи мне, что на хрен с тобой не так! – заорал он.

Я сделал протяжный шумный вдох.

– Сегодня сильно болят ребра, – солгал я. – Я принял мотрим, но он не особо помог. Думаю, я переутомил их во время вчерашней тренировки и, может, потянул или типа того.

С минуту повисла полная тишина.

– Рецепт в моей ванной, – мягко сказал он. – Прими одну и только одну.

– Ладно, – сказал я. – Спасибо, пап.

– Без проблем. Просто немного отдохни сегодня вечером, ладно?

– Да, конечно.

– Ты должен быть в лучшей форме на следующей неделе, сын. Тебе нельзя облажаться.

– Этого не будет, пап. Клянусь.

– Вот это мой мальчик.

Он повесил трубку.

А мне хотелось сигарету.

– Блядь.

Я остановился в конце улицы, с минуту тер ладонями глаза, стараясь сделать парочку глубоких прочищающих мозги вдохов и поехал. Когда я добрался до дома, он был окутан темнотой из-за сгустившихся над ним облаков, а вдалеке раздавались раскаты грома. Я включил свет на кухне и в гостиной, чтобы хоть немного сделать его ярче. Поднялся наверх в ванную папы, уронил на ладонь одну таблетку обезболивающего и смыл ее в унитаз.

Я знал, что он считал их.

Зашел в свою комнату, с минуту стоял там, уставившись в пространство, и пытался понять, что черт возьми происходит.

Я не был идиотом. Я посещал внеклассные занятия и до хрена знал о том, что в моей жизни был полный пиздец: мама умерла, папе приходилось справляться с ролью отца-одиночки, и у меня не было никакого реального понимания того, какими должны быть взаимоотношения между мужчиной и женщиной, кроме разве что как всунуть А в слот Б. Я знал, когда до этого только дошло, что мой отец не должен был на хрен меня бить.

И так же знал, что и он знал это.

Я лишь однажды воспользовался его чувством вины, когда мне было пятнадцать и хотел сходить на ночную пляжную вечеринку. Он сказал «ни за что», потому что мне нужно было тренироваться на следующий день, и я дулся до тех пор, пока он не взорвался в конечном итоге. Тогда я сказал ему, что должен был пойти на прошлых выходных, но был не в состоянии.

На мне было слишком много синяков, чтобы появляться на публике.

Он отпустил меня.

Тогда я тоже чувствовал себя дерьмово.

Я понимал, почему он поступал именно так, ведь в конечном итоге делал бы он это или нет, какую бы физическую боль он ни причинял – это было ничто, по сравнению с моральным ущербом, который я нанес ему, когда убил его жену, единственного человека, которого он когда-либо любил. Раньше я думал, что понимал, какого ему, ведь я тоже потерял ее, но сейчас, когда рядом была Николь… что ж, любая мысль о том, что с ней могло что-то случиться, была просто… немыслимой.

Я бы запаниковал.

Я бы обезумел.

Я бы взорвался.

Я наверно пинал, и бил, и уничтожал любого, кто бы вступал со мной в контакт, а если бы мне подвернулся человек, ответственный за причинение ей боли… что ж, что бы ни произошло, красивого в этом было бы мало, это уж без сомнений.

Я зашел на кухню, подумал было чем-то перекусить, но в итоге просто взял «Gatorade». Нужно было съездить в магазин, у меня почти закончились голубые бутылки. Немного наклонил голову, посмотрев на нижние полки холодильника, теперь он выглядел намного лучше. Это напомнило мне, что в какой-то момент должна была прийти Николь и подвесить меня за яйца.

Я потерял ход мыслей, когда представил руки Николь на моих шарах.

Тряхнул головой, прошел в гостиную и немного поиграл в «FIFA» на Wii. Я играл за Германию и разнес испанскую команду, так как это должно было произойти на последнем Кубке Мира. Закончив, сунул джойстик обратно в ящик стола и посмотрел на проливной дождь за окном. Становилось уже темно, а от Николь ничего не было слышно.

Она все еще собиралась приехать?

Может, ей пришлось задержаться дольше, чем она рассчитывала?

Или она готовила Грегу ужин? Неужели она забыла обо мне?

Она попала в… в…

Дерьмо.

Блядь.

В груди опять все сжалось, и мне пришлось бороться с подступающей желчью. Я сглотнул, запив большим глотком голубого «Gatorade».

Дождь усилился. А что если она пострадала? Что если у Рона хреновое зрение, и он во что-то врезался, ведя машину в темноте? Что если молния ударила в фонарный столб прямо перед ними?

Я чувствовал себя двенадцатым членом команды, просто ожидающим за боковой линией, но не в состоянии фактически как-то повлиять на игру. Все что я мог сделать – это придумать кричалку, чтобы подстегнуть команду.

Мой желудок снова сжался, и я постарался убедить себя, что просто голоден, но от одной мысли о еде мне хотелось блевать. Опустил глаза на свои трясущиеся руки и осознал, что у меня начинается гипервентиляция.

Я не мог этого вынести, мне нужно было отправиться на ее поиски.

Схватил ключи и направился к двери, и в этот момент увидел приближающийся свет фар на подъездной дорожке.

Спасибо, черт побери.

Меня не волновало наорала бы она на меня, ударила по лицу или сказала, что больше не хотела бы меня видеть. С ней все было в порядке, и в данный момент это было единственным, что имело значение. Как только она побежала от машины к двери, я вышел на крыльцо, сжал ее в своих объятиях и прижал к груди.

Она была настоящей.

С ней все в порядке.

Моя рука поднялась по ее спине и остановилась на затылке, зарывшись в ее влажные волосы. Я уткнулся головой ей в плечо и вдохнул ее запах.

– Томас, я начинаю промокать насквозь!

Упс.

Я потянул ее в дом, поцеловал в лоб и сказал подождать, пока сбегаю наверх за полотенцами. Аккуратно вытер ей руки, а затем лицо и волосы. Снова сбегал наверх и прихватил чистую джерси, спортивные брюки, которые были мне слишком малы, и пару сухих носков. Принес это все, после чего закинул влажные полотенца в прачечную, чтобы постирать их. Как только начался режим стирки, я поспешил назад к Николь. Осознал, что после моего обтирания волосы у нее торчали во все стороны, поэтому снова побежал наверх в свою ванную за расческой.

Когда я вернулся, она еле сдерживала смех.

– Что такое? – спросил я.

– Ты! – сказала она уже не силах сдерживаться и начала хихикать. – Ты уже пятнадцать кругов намотал по дому.

Я немного смущенно улыбнулся.

Она протянула руку и коснулась моей щеки.

– Ты в порядке?

– Да, – сказал я. – Я просто… начал… беспокоиться, наверно.

– Ты подумал, что я не приду?

– Возможно. – Я не хотел признаваться, что у меня практически началась паническая атака из-за беспокойства о ней. Положил руку ей на талию и притянул к себе. Мне нравились те ощущения, когда она прижималась ко мне.

– Я все еще злюсь, – проинформировала она.

– Знаю, – пробормотал я, пытаясь выглядеть соответствующе строгому выговору, но не уверен, что мне это удавалось. Ну, пока что она не начала действительно на меня орать, так что мой вид, наверно, был немного преждевременным. Я выпрямился, сжал губы и приготовился к потоку дерьма.

– Как ты меня нашел? – спросил она. – Так ты следил за мной или нет?

– Ну, я…

Она вдруг наклонилась и схватила меня за подбородок.

– И не смей мне врать, Мэлоун! – сказала она, как отрезала.

Мяу.

– Я попытался за тобой проследить, – признался я, – но упустил.

– Ты это уже говорил, – напомнила она. – Как ты оказался у дома Рона?

– Благодаря моему навигатору… и доле удачи.

– Томас! – заорала она в явном раздражении.

Я вздохнул и сдался, взял ее за руку, и она позволила отвести себя к дивану.

– У меня есть… друг, – сказал я. – Он скип-трейсер. Может найти почти все, о ком угодно. Я позвонил ему, и он нашел мне адрес.

Николь продолжительное время смотрела мне в глаза. Выражение ее лица оставалось одновременно задумчивым и настороженным. Когда она наконец заговорила, я чуть вздрогнул:

– Выкладывай, – просто сказала она.

– А?

– Все что тот парень нарыл тебе на меня. Все.

– Эм… ну…

Ладно, это был не очень удачный момент.

– Выкладывай!

– Ладно! – Я пробежал рукой по волосам. – Он провел небольшое расследование, но ничего особо конкретного, ясно? Все чего я хотел в тот момент – это твой номер телефона, правда.

– Ты бы мог меня попросить.

– Не именно в тот момент, – сказал я, стараясь одарить ее улыбкой, но неудачно. – Ты со мной не разговаривала.

– Хм.

– Он также дал мне данные твоего IM-аккаунта.

– Так ты получил всю эту информацию – IM-аккаунт и номер телефона, – но никогда не звонил или не пытался подружиться со мной в соцсети?

– Мне не нужно было отправлять запрос на дружбу, – сказал я, как полный идиот.

– Что ты имеешь в виду?

– Я… э-э… хакнул твой IM-аккаунт.

– О боже мой, – воскликнула Николь, упираясь локтями в колени и хватаясь за голову. – Для тебя действительно не существует границ, да?

– Я просто… хотел поговорить с тобой, – признался я, чувствуя себя совершенной скотиной.

– Ты чертов сталкер, – сказала она, явно не слишком довольная, но вместе с тем казалась не такой рассерженной, как я ожидал.

– У тебя нет Фейсбука или Твиттера, – пояснил я, пожав плечами.

– Хватит этого дерьма, – сказала она, погрозив мне коготком.

– Больше не буду, – пообещал я. С минуту подождав, и когда она больше ничего не добавила, сделал свой ход. – Так ты собираешься сказать мне, в чем весь сыр-бор? Я имею в виду, это же всего лишь ребенок. К чему вся эта секретность?

Николь шумно выдохнула через нос и потерла виски кончиками пальцев.

– Я поговорила с Софи и она очень зла на меня, – сказала она. – Ты же знаешь, что ты и твой отец там не очень популярны.

– Знаю.

– А почему?

– Эм… папа смог организовать присоединение участка земли, чтобы увеличить гаражную парковку у больницы. Они утверждали, что эта земля, типа… ну, я не знаю… должна была быть для парка, или вроде того. Там было много всякой фигни.

Я отмахнулся.

– Сегодняшнего нашего разговора не было, – сказала Николь. – В общем, я убедила Софи, что ты никому ничего не расскажешь о Тимми, и если ты выставишь меня лгуньей, то я подвешу тебя за яйца на дерево прямо перед всей школой. Ты меня понял?

– Эм… да, – сказал я и вновь разрывался между ощущениями угрозы от высказанного ей действия и вновь пришедшей в голову мыслью о том, как она прикасается к моим яйцам. – Я ничего не скажу. А кому мне говорить?

– Твоему папе? – предположила она.

– Блин, да ни за что, – сказал я, и видимо это было достаточно хорошее обещание.

Николь кивнула и продолжила:

– Изложу всю историю коротко, – сказала она. – Софи встречалась с мужчиной в Портленде… мужчиной постарше. Он баллотировался в мэры. Их связь была тайной, потому что ей едва исполнилось восемнадцать, а он был женат. В итоге она забеременела.

– Ладно, так он не хочет, чтобы кто-то узнал, – понял я. – Что тут особенного?

– Все немного сложнее, – сказала Николь. – Ты же был там. Рон тоже политик. Ему нужны голоса. У него две дочери, а теперь еще и ребенок. У них куча долгов, так как он тратит все деньги на предвыборные кампании и пытается соблюсти приличия. Софи работает каждую свободную минуту, но если кто-то узнает о Тимми, то у нее будут большие проблемы.

– У нее уже возникли проблемы, – ляпнул я. – Нужно было думать о предохранении.

Николь склонила голову на бок и посмотрела на меня.

– Прости, – сказал я, пожав плечами, хотя это было правдой. Я никогда не трахал девчонок без презерватива. – Я по-прежнему не понимаю, почему нужно держать ребенка в секрете.

– Я как раз подхожу к этой части.

– Ладно.

– Когда Софи рассказала все тому мужчине, он захотел, чтобы та… ну, избавилась от ребенка, но она не смогла. Он был очень взбешен, говорил, что она разрушит его жизнь и все такое. Он сказал, что если она разрушит его жизнь, то он в свою очередь разрушит ее.

– Он знает, что она нуждается в деньгах, – продолжила Николь. – Он пообещал материально помогать с ребенком, но только если она сохранит все в тайне до первой половины следующего года. Именно тогда его изберут в мэры, и он хочет убедиться, что добьется своего. Если кто-нибудь услышит о Тимми, то этому не бывать. Так что он сказал, что будет содержать Софи и ребенка, если она будет держать все в секрете как можно дольше. Если нет, то он грозится объявить ей войну, затаскать по судам и так далее. У него есть деньги, а у нее нет возможности нанять адвоката или что-нибудь еще. Он это знает.

– То есть если она будет молчать, – резюмировал я, – то в итоге он ей заплатит? По мне, так он ее дурачит.

– Я тоже так думаю, – кивнула Николь. – Но Софи отказывается смотреть на происходящее с этой стороны.

– Он никогда ей не заплатит.

– Знаю, – мягко сказала Николь, – но она все еще думает, что любит его. Она любит ребенка. А так как Грег и я – единственные, кто знает о нем, то получается, что им особо не к кому обратиться за помощью. Я сижу с ребенком, когда ей необходимо работать, потому что Рон не может пропустить все свои дела и обязательства в совете. Он же не может, например, взять Тимми на встречи.

– Так почему тебе нужно было срываться с места? – спросил я.

– Софи работает в закусочной, – сказала она. – Иногда, когда через город проезжают лесорубы, или останавливается автобус, или еще что, они зашиваются и вызывают ее. Она не может сказать им, что не придет из-за ребенка, иначе все узнают.

– И тогда Румпель спешит на помощь.

– Типа того, – усмехнулась мне Николь.

Я расслабился на диване, мои страхи утихли. Я чувствовал себя все еще дерьмово из-за того, что был таким параноиком, но все же рад, что это оказалось не тем, что я напредставлял. Я не мог помочь, но в целом чувствовал себя хорошо.

– Ладно, Мэлоун, – сказала Николь, сев прямо. – Грег сказал, что уже сообщил тебе несколько своих основных правил, а теперь настало время поговорить о моих.

Я сделал глубокий вдох и постарался утихомирить неожиданный нервный приступ. Посмотрел на Николь, сидящую на другом конце дивана, и кивнул, давая понять, что она может продолжить.

– Никакого больше сталкерства, – отрезала она. – Если хочешь что-то узнать, то спрашиваешь у меня. Скорее всего я тебе расскажу. И я не имею в виду шпионить только за мной. Ты не будешь разыскивать кого бы то ни было только потому, что я тебе чего-то не говорю.

Я кивнул более энергично – с этим я мог смириться.

– Говори мне, о чем думаешь, если это важно для нас, – сказала она.

Мои ладони по какой-то причине вспотели, я вытер их о бедра и склонил голову на бок.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что если тебя что-то беспокоит, скажи мне. Говори мне, почему какие-то вещи так сильно тебя расстраивают. Я хочу понять.

Она делала довольно смелое предположение, потому что я понятия не имел, что происходило в моей собственной голове.

– А что если я сам не понимаю? – спросил я.

– Все равно скажи мне об этом, – сказала она, – и я помогу тебе разобраться.

Я почувствовал, как мой рот растянулся в слабой улыбке. Мне понравилась идея разбираться с ней во всем этом дерьме.

– Я в свою очередь скажу тебе, если меня что-то тревожит, – пообещала она, – и постараюсь сделать это до того, как оно станет слишком большой проблемой.

– Ладно.

– Мы оба с характером, – сказала Николь немного смущенно. – Так что это может сыграть не очень хорошую службу. Я постараюсь держать свой нрав в узде, ладно?

– Да, – кивнул я. – Я тоже постараюсь.

– Хорошо. – Николь одарила меня настоящей улыбкой, а потом потянулась и по-быстрому обняла, после чего отпрянула и откинулась на диванные подушки.

Я старался переварить все, что она сказала, сомневаясь, успешно ли у меня это получается. То, что она говорила, не было таким уж сложным, но я все еще не понимал, как это могло что-либо изменить. Николь прервала поток моих бредовых мыслей:

– Ты должен мне доверять, Томас, – сказала она. Ее голос смягчился, и она чуть наклонилась в мою сторону. – Я тоже не все понимаю в отношениях, но знаю, что мы должны быть в состоянии доверять друг другу. В противном случае ничего не получится. По крайней мере Грег не переставая говорит мне это.

– Я тебе доверяю, – сказал я, но даже произнося эти слова, не был абсолютно уверен, что это означало.

– Тогда веди себя соответственно.

– Как?

– Если я тебе чего-то не говорю, значит на то есть веская причина. Если это что-то важное, о чем ты должен знать, ты должен верить, что я не стану ничего скрывать.

– Ладно, – ответил я, не зная, что еще сказать. Вся эта тема напрягала меня, и я не знал, что с этим поделать.

– Ты подумал, что я собиралась встретиться с другим парнем, не так ли? – спросила она.

– Ты и встречалась.

– Он младенец.

– Но я же этого не знал.

– И ты не доверяешь мне, если я в компании другого парня нашего возраста.

С минуту я это обдумывал. Так ли это? Это казалось неправильным.

– Не уверен, заслуживает ли он доверия, – сказал я. – Не ты.

– Это вроде как одно и тоже, Томас, – сказала она. – Ты должен доверять мне также и в принятии самостоятельных верных решений.

Я не имел ни малейшего понятия, что это могло означать.

– Я попытаюсь, наверно, – сказал я.

– Томас?

– Да? – Я посмотрел на нее.

– Ты хочешь, чтобы все… эм… получилось?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду тебя и меня… нас. Ты хочешь, чтобы у нас все получилось?

Я посмотрел на нее и постарался представить, какого бы было, если бы не получилось. Каково было бы в школе – видеть ее, но не быть с ней? Захотелось ли бы мне вернуться к игре в футбол, зная, что она не наблюдала за мной?

Блядь, нет.

– Я хочу, чтобы все получилось, – сказал ей. – Правда. Не совсем понимаю, что это означает на самом деле, но я хочу, чтобы все получилось.

– И я тоже, – ответила она. – Что бы именно это не означало, мы выясним это вместе, ладно?

Я кивнул. «Вместе» звучало здорово.

Николь вздохнула и параллельно со мной пробежала рукой по волосам. Она хихикнула, осознав, что сделала, и я задался вопросом, делала ли она так всегда или переняла это от меня.

– Я собираюсь пойти домой, – сказала Николь. – Мне сейчас нужно… немного свободного пространства, ладно?

Я знал, что выражение моего лица выдало мои мысли относительно этой идеи, но также знал, что не мог все время у нее ночевать. Папа вернется через пару дней, и кто знает, как это может все усложнить? Я даже не думал, как буду с этим справляться.

Он собирается заставить меня ее бросить.

– Хорошо, – тихо сказал я, глядя на свои руки, лежащие на бедрах.

Николь потянулась и положила руки поверх моих.

– Приедешь, чтобы забрать меня в школу?

– Конечно. – Я попытался улыбнуться, но получилось не очень.

Николь потянулась и прикоснулась к моему лицу.

– Ты что-нибудь ел?

– Вообще-то нет.

– Я позвоню папе, чтобы приехал за мной, и приготовлю тебе что-нибудь. – Она встала и направилась на кухню.

– Тебе не обязательно это делать. – Я подскочил с дивана и последовал за ней. – Я сам могу о себе позаботиться. А также отвезти тебя домой.

– Знаю, что можешь, – ответила она. – Но я хочу приготовить тебе ужин и хочу, чтобы меня отвез папа.

Я не мог с ней поспорить, особенно после того как от этого разговора мой желудок вовсю заурчал. Она порылась в нашей кладовке, бормоча, что в ней ни хрена нет, и в итоге обнаружила спагетти и соус. Как только паста была готова, она наполнила доверху мою тарелку, а пару минут спустя на подъездной дорожке появился внедорожник Грега.

– Завтра увидимся, – сказала она.

Я потянулся к ней, чтобы обнять, и она не отпрянула от меня.

– Спасибо за ужин, – сказал я, мягко ее целуя, но не пытаясь надавить ради чего-то большего. Если ей нужно было пространство, то я ей его предоставлю, даже если это сведет меня с ума.

Она покинула меня, отправившись к себе домой, но я не чувствую себя плохо из-за этого. Мне будет не хватать ее, прижавшейся ко мне ночью, но вместе мы справимся со всем, и именно это имело значение. По крайней мере, я так думал.

Шекспир сказал: «…в зарослях крапивы опасностей мы сорвем цветок-безопасность»89. Как-то так получилось, что Николь стала моим цветком-безопасности.

Как я мог когда-либо от этого отказаться?

 

Глава двадцатая

 

НАИГРАННАЯ КОМБИНАЦИЯ 90

Я лежал на своей кровати, уставившись в потолок. Этот день столько раз прокручивался в моей голове, что мысленный взор стал размываться. Хотя правила Николь периодически и проскальзывали в моей голове, все, о чем я мог действительно думать: что делать, когда папа вернется домой.

И дело было не только в том, что я больше не смог бы спать в ее доме или в ее кровати. Он сказал, что я должен ее бросить, в противном случае он бы об этом узнал. Невозможно было бы долго держать от него в секрете нечто подобное. Даже если бы я и осмелился некоторое время все скрывать, в конце концов он поймет. А как только он узнал бы, то не ограничился бы лишь моим наказанием.

Что нахрен мне делать?

Я понятия не имел.

Поэтому сделал так, как поступил бы любой нормальный подросток: перестал об этом думать.

Встав рано утром, я пробежался, принял душ и съел немного хлопьев, прежде чем отправиться за Николь. Хотя я и пришел раньше времени, она уже была готова. Мы поехали в школу, и я припарковался рядом с футбольным полем.

– Ты прихватил свою футбольную сумку?

– Ты серьезно? – спросил я, приподняв бровь.

Она усмехнулась и покачала головой.

– Не выходишь без нее из дому?

– Это недалеко от истины, – ответил я.

– Давай сыграем. – Николь открыла дверцу и направилась в сторону поля. Я схватил из сумки мяч и потрусил за ней сквозь туман.

– Ты правда хочешь сыграть? – спросил я.

– А почему бы и нет?

Я пожал плечами. И в самом деле, почему бы нет?

Как таковое мы не могли играть только вдвоем, поэтому я начал жонглировать, а потом ударил по мячу в ее сторону. Николь сделала резкий шаг назад и подхватила мяч внутренней стороной ступни, затем подкинула коленом и ударила внешним ребром стопы, после чего пасанула мне. Некоторое время мы перекидывались, и я был очень впечатлен ее навыками владения мячом.

Эти мысли так увлекли меня, что я пропустил чертов мяч.

Я позволил ему откатиться позади себя, сделал пару шагов, сокращая разделявшее нас с Николь расстояние, и обхватил ее за талию. Привлек к себе и накрыл ее губы в поцелуе. Она положила руки мне на плечи, а я начал осыпать ее поцелуями от подбородка к ушку.

– Ты невероятно феноменальна, – сказал я.

– Хмм…– промурлыкала она у моей щеки. – Ты готов к завтрашней игре?

– Думаю, да.

– Чем планируешь заняться после игры?

– Не знаю, – сказал я, в то время как мои губы начали опускаться вдоль ее шеи. Я чуть оттянул ворот ее свитера, чтобы зацепить побольше кожи. – Может, немного отметить на вечеринке или еще что-нибудь.

– Намечается какая-то тусовка, на которой обязательно должна присутствовать команда? – спросила она.

Я слегка отодвинулся.

– К чему ты ведешь? – это казалось более чем банальными расспросами.

Николь отвернула голову, пожала одним плечом, а затем приподняла бровь.

– У Грега с вечера пятницы начинается двойная смена, – сказала она. – Хочешь после игры вернуться ко мне домой?

– Конечно, – ответил я. Находиться у нее дома было лучше любой дурацкой вечеринки. – Но какая разница, если Грег будет там?

Николь закатила глаза.

– Ты же знаешь, что мне он озвучил те же правила, верно? – сказала она.

Те же правила? Он сказал ей не причинять мне той боли, что причинили ей? Нет, вряд ли…

Ох.

Погодите!

Секс!

Он сказал не заниматься им, пока он в доме.

- Судя по словам Николь, именно это она имела в виду? Сердце в груди бешено заколотилось, пригоняя всю кровь в теле к моему члену.

– Ты имеешь в виду… эм… ты хочешь?.. – я не мог закончить предложение. Мои ладони снова вспотели. С каких, блядь, пор это началось?

Николь прижалась к моей груди, уткнувшись в нее головой.

– Не знаю, – тихо сказала она. – По крайней мере, он не будет за соседней дверью или, прогуливаясь по коридору, не наткнется на нас. Может, просто… посмотрим, что произойдет?

– Да, – сказал я и прочистил горло, чтобы повторить уже вслух, – да, с удовольствием.

– Здорово.

Наклонив голову под более удобным углом, я посмотрел на нее сверху вниз. Ее щеки были слегка подернуты румянцем в мягком утреннем свете поднимающегося из-за деревьев солнца. Я провел пальцем по ее щеке и улыбнулся про себя. Сделал пару глубоких вдохов, чтобы вернуть немного контроля над некоторыми самостоятельно-мыслящими частями моего тела, и протяжно выдохнул.

– Полагаю, мне нужно поступить правильно и отвести тебя вовремя в класс?

– Вероятно, это было бы хорошей идеей, – согласилась Николь.

Я подхватил мяч подмышку, взял Николь за руку, и мы отправились к зданию школы, размахивая нашими переплетенными руками. Некоторые ученики как раз подъезжали к парковке, а многие уже перемещались по коридорам, но я едва ли их замечал: мои глаза были устремлены на мою Румпель.

Я опустил взгляд на наши соединенные руки, и в моей голове прогремели слова Шекспира: «…соедините руки и сердца…»91.

Хотелось бы мне никогда ее не отпускать.

***

Игра была отличной.

Ну, насколько я мог судить. Вообще-то я не особо обращал внимание.

Мое внимание было напротив сосредоточено на красивой, голубоглазой девушке на трибунах, которая наблюдала за мной.

Ждала меня.

Прозвучал финальный свисток, и я традиционно пожал руки участникам другой команды, прежде чем направиться в раздевалку. Я поднял взор на улыбающуюся и машущую мне с трибун Николь и почувствовал, как ускорился мой пульс.

– Пойдешь на пляж? – спросил Джереми.

– Неа, – ответил я. – У меня другие планы.

– О, серьезно? – он ткнул меня локтем в живот, а я шлепнул его по темной, курчавой голове. – Думаю, мы с Рэйчел все же ненадолго сходим туда, а после постараемся найти более уединенное местечко.

Джереми поиграл бровями, которые при этом были похожи на двух пушистых гусениц, пытающихся свить коконы на его лбу. Я покачал головой на его слова, но не смог сдержать собственной улыбки.

– Да, – заржал он. – Так я и думал.

– Пошел ты!

– Киска!

– Киски могут и врезать! – бросил я в ответ.

Мы рассмеялись, разделись и приняли душ, прежде чем вернуться к нашим девушкам, которые нас ожидали. Николь попрощалась с Рэйчел и взяла меня за руку. Поездка в машине прошла в тишине, Николь всю дорогу покусывала губы, глядя в окно. Я потянулся и положил руку поверх ее бедра.

– Нам необязательно что-то делать, – сказал я ей. – Если ты передумала… все в порядке. Мы могли бы заказать пиццу или еще что-нибудь и посмотреть телик.

Николь искоса взглянула на меня и ее губы приподнялись в улыбке.

– Спасибо, – мягко сказала она. – Думаю, я просто… немного нервничаю. В прошлый раз…

– Ш-ш, не думай об этом. Пусть все идет своим чередом, верно? Будь что будет.

– Мне не хочется, чтобы ты разочаровался. На поле ты был не очень сконцентрирован на игре. Я даже подумала, что ты пропустишь парочку ударов.

Порви с ней, прежде чем она окажется отвлекающим фактором.

– Это не так, – солгал я, – и я ничего не пропустил.

– Удар в конце был очень близок к голу. Ты должен был его взять, а в итоге все закончилось угловым.

– Я выбил его за поле… не проблема, – настаивал я.

– Ты должен был поймать его в руки, – парировала она.

Она, вероятно, была права.

– Пофиг, – ответил я в итоге, свернул на подъездную дорожку и заглушил двигатель, прежде чем развернуться к ней. – Румпель, я серьезно – нам необязательно что-то делать. Давай просто закажем доставку еды и позависаем, ладно?

– Ладно, – ответила она с улыбкой, – но никакой пиццы – я уже запланировала ужин.

– Чертовски здорово!

Она и правда спланировала ужин – включая свечи и льняные салфетки на кухонном столе. Я понятия не имел, что мы ели – она сказала, что это блюда индийской кухни. Я не был уверен, имелись ли в виду коренные американцы или индийские индийцы, но все было очень вкусным. Еда была чуть острой, и есть ее нужно было с куском хлеба, который можно было макать в кучу стоящих на блюде разнообразных маленьких пиал с соусами. К тому моменту как мы закончили, я столько съел, что меня можно было буквально выкатывать с кухни.

– Ты обжорка, – сказала Николь. Она протянула руку и капнула мне на нос какой-то зеленый мятный соус, после чего наклонилась и слизнула его.

– Ты готовишь как чертова рок-звезда, – ответил я.

– Разве рок-звезды готовят? – хихикнула она.

– Эмм… Не знаю, но если бы готовили, то было бы похоже на это! – я надеялся, что ее это удовлетворит.

Может да, а может и нет, но в итоге мы оставили тарелки на столе и вместо этого, целуясь, переместились на диван.

Я откинулся на подлокотник дивана, а Николь очень медленно скользнула по мне, ее губы щекотали мой подбородок в то время как я просто запрокинул голову и тонул в ощущениях. Ее пальцы пробежались вверх по моей руке и очертили контур бицепсов. Было щекотно, но мне все равно понравилось. Я скользнул руками ей за спину и притянул к себе, ощутил ее груди прижатыми к моей, отчего прикрыл глаза и улыбнулся.

Я снова приподнял голову, провел ей руками вверх по плечам и взял в ладони ее лицо. Она посмотрела на меня, на щеках был вновь заметен легкий румянец, я не сдержался и накрыл ее рот в поцелуе.

Моя Румпель.

Пальцы, руки, губы – мне хотелось коснуться ее каждой частичкой своего тела.

Она нервничала. Это было очевидно. Я вполне понимал почему, и мне не хотелось ее расстраивать, поэтому просто позволил ей делать то, что ей хотелось и лишь следовал ее движениям. Я касался ее там, где касалась меня она. Слегка сжимал ее бока, медленно двигая руки то вверх, то вниз, а порой прихватывал ее чуть сильнее, когда она пользовалась языком во время поцелуя. В такие моменты я не мог сдержать стон. Сначала она сидела на моем животе, но затем сместилась чуть ниже и сорвала с меня рубашку, стянув ее через голову.

– Мне нравится твоя грудь, – произнесла она, отбрасывая мою рубашку себе за спину. Она отвела взгляд и снова слегка прикусила нижнюю губу. Ее пальцы начали прокладывать путь от моих плеч вниз к животу. Кончиком пальчика она очертила контур каждого мускула, вызвав мелкую дрожь по коже. Я наблюдал, как она смотрит на меня, отчего изнутри разливалось тепло, хотя воздух в комнате был чуть прохладный, а с улицы до меня доносился звук вновь начавшегося дождя.

Я теребил концы ее кофты в том месте, где мои пальцы поигрывали с подолом. Она снова перевела на меня взгляд и потянула за конец собственной блузки, стягивая ее через голову.

Охренеть.

Темно-синее кружево.

Мой стояк мог соперничать с Монументом Вашингтона92.

Мои руки уже накрывали ее грудь и раньше, когда мы лежали в кровати, но в те разы всегда было довольно темно, и маячила вероятность того, что нас застукает Грег. Я никогда по-настоящему не видел ее груди. Я чувствовал их настолько, насколько она позволяла мне ночью, а порой просыпался, держась за одну из них, как за мишку Тедди, но я никогда не видел их. И уж точно не видел их приподнятых лифчиком, словно они были выставлены на гребанный показ исключительно для меня.

Садясь, я передвинул руки так, что в итоге они оказались прямо поверх ее грудей, слегка застыв и пытаясь понять, какой их части мне бы хотелось уделить внимание в первую очередь. Кончики моих пальцев победили ментальную битву, и я коснулся ее поверх кружева. Кожа была такой мягкой и идеальной, что я не мог сдержать желания склониться и попробовать ее на вкус.

Я поцеловал холмики ее грудей, после чего быстро посмотрел вверх в ее глаза, чтобы удостовериться, что все по-прежнему было хорошо. Она все еще выглядела взволнованной, но кивнула, чтобы я продолжал, и у меня не было никакого желания спорить по этому поводу. Она положила руки мне на плечи и, казалось, тем самым успокоилась, в то время как я слева направо осыпал крошечными поцелуями линию, где кружево граничило с кожей. После чего пробежал языком вдоль кромки уже справа налево.

На вкус она была даже лучше, чем приготовленные ею блюда, которые были как у гребанной рок-звезда. Я никогда не пробовал сисек рок-звезды, но уверен, что они и близко не были так хороши, как у моей Румпель.

Она потянулась к застежке у себя за спиной, темно-синяя ткань упала вперед, и я впервые получил возможность по-настоящему узреть совершенство. Я был в восторге. Монумент Вашингтона стал еще более… монументальным… к тому же я был уверен, что стал пускать слюни. Спустил бретельки лифчика с ее плеч и накрыл ладонями обе ее груди, лишь бегло взглянув в лицо Николь, чтобы заметить ее улыбку, прежде чем слегка помять их руками и придвинуть к ним свои губы, чтобы поздороваться.

Она простонала, а ее руки обвились вокруг моей шеи, когда я втянул в рот первый сосок. Этого показалось недостаточно, поэтому я переключился на второй. Я переходил с одного на другой, и даже постарался свести их поближе друг к другу, чтобы пососать сразу оба. Мне это почти удалось, и я кружил языком по очереди вокруг каждого, прежде чем поднять голову и запечатлеть на ее губах глубокий поцелуй.

– Ты так охренительно красива, – произнес я между поцелуями, – мне чертовски больно на тебя смотреть.

– Больно? – пробормотала она в ответ, потянула меня за волосы, запрокидывая мне голову, и начала целовать вдоль шеи.

– Да, это больно, – ответил я. – В хорошем смысле.

– Хорошо.

Мы лежали на диване раздетые по пояс, касаясь друг друга, целуясь и едва переговариваясь, пока дождь за окном постепенно не стих, а часы на стене не показывали почти полночь.

– Ты готов отправиться в кровать? – спросила Николь, покраснев уже в десятый раз за этот вечер.

– Если ты хочешь, – ответил я.

– Окей.

Понаблюдав за тем, как Николь собирает свой лифчик и рубашку, я последовал за ней наверх в ее комнату. По очереди сходили в ванную, что было одновременно приятно и забавно, учитывая, что мы оба думали о том, что могли бы тут сделать… если бы решили это сделать.

Я присел на край кровати в мягких свободных штанах с изображениями футбольных мячей. Николь взглянула на них и залилась смехом.

– Что?

– Не могу поверить, что такие штаны есть твоего размера, – хихикнула она. – На вид они больше подойдут восьмилетнему.

– Восемь… восемнадцать – какая разница, что на твоих штанах?

– Разница в том, что в твоих штанах, – ляпнула Николь. Ее глаза округлились, и она хлопнула себя по рту.

Я рассмеялся.

– Иди сюда, – сказал я и потянулся, взяв ее за руки. Привлек к себе, в результате она оказалась между моих расставленных колен, зарывшись руками мне в волосы. Я скользнул вверх по ее спине, поигрывая с тонкими тесемками надетой на ней тонкой ночнушки. С этого положения поднял на нее взгляд и зрелище было восхитительным. – Красавица.

Она провела пальцами по моей щеке и откинула мне с лица волосы. Я посмотрел ей в глаза и постарался понять ее безмолвие, в то время как она смотрела на меня сверху вниз долгую секунду, а затем вновь склонилась к моим губам.

«Не спеши», – напомнил я себе.

Мне хотелось уложить ее на кровать, накрыть своим телом и затрахать до смерти.

Ну… в некотором смысле я это сделал.

Но вместе с тем мне хотелось действовать медленно, плавно и нежно, возможно, просто целовать ее всю ночь. Хотя она продолжала быть инициатором всего, что бы ни последовало за этим, тем не менее казалось, что она все еще колебалась каждый раз, когда предпринимала что-то новое или иное.

Не знаю, можно ли было считать меня из-за этого хорошим человеком, скорее всего нет, но по крайней мере, я всегда открыто давал понять чике о своих намерениях. Я никогда не выдавал хрени вроде «Я буду твоим бойфрендом» или «Давай немного потискаемся и я свожу тебя на танцы» или чего-то аналогичного. Я говорил им чего хотел, и они были либо заинтересованы в этом, либо нет. Большинство из них в любом случае пользовались мной лишь для того, чтобы похвастаться, что трахнулись со мной, а я их просто использовал, чтобы сбросить напряжение. Я никогда не был гребанным святым с девчонками, но по крайней мере был прямолинейным. Парень, с которым была Николь, обманывал ее, врал ей и использовал ее совершенно по-другому.

И это было видно.

Я бывал и с застенчивыми девушками и с нерешительными, этим особенно отличались девственницы, которые не были уверены чего ожидать, но ни одна из них не вела себя так, как делала Николь. Порой она дрожала или задерживала дыхание, будто пыталась сконцентрироваться. Я смотрел в ее глаза и в них читалось больше, чем просто присущая стеснительности нерешительность.

Она выглядела так, будто вот-вот заплачет.

– Ты в порядке? – спросил я, потянулся себе за шею и взяв ее за руки, перевел их себе на грудь. Придержав их там с минуту, поднес к губам, чтобы поцеловать костяшки ее пальцев. Я разжал руки, и она нерешительно сжала мои запястья, а затем кивнула.

– Уверена? – я скользнул пальцами вдоль ее скулы и нежно поцеловал. – Помни, мы просто посмотрим, что получится, верно? Я не… То есть, ты же знаешь, что я ничего не ожидаю, не так ли?

– Но у тебя… – она запнулась и посмотрела себе за левое плечо.

Когда я потянулся и развернул ее голову снова к себе, то увидел в ее глазах слезы.

– Что такое? – спросил я, начиная немного выходить из себя. Она думала, что я ее толкаю на это? Она действительно не хотела? Я каким-то образом причинил ей боль? – Что я сделал?

– У тебя есть… опыт, – тихо сказала она, вновь отведя взгляд. – Я имею в виду, похоже, что ты переспал с большинством девчонок в старшем классе и с половиной из младших… и многие из них знали, что делают, когда были с тобой…

– И что?

– И что? – она снова перевела на меня взгляд, при этом по ее щеке сбежала одинокая слезинка. – А то, что я не думаю, что смогу дотянуть до тех ожиданий. Я не… так хороша в этом. Я имею в виду, я была лишь… ну, с…

– Я знаю, – прервал я ее, мне не нужно было напоминать.

– Я не особо знаю, что делаю, – сказала она. – И не буду так хороша, как были они, и это тебя разочарует.

– Какого хрена! – я сел прямо и схватил ее за запястья. – Кто, блядь, сказал, что я буду разочарован?

Она продолжала отводить от меня взгляд и лишь пожала плечами.

– Я сама, наверное. – По ее щекам покатились слезы.

Дерьмо.

Вероятно, мне не стоило кричать.

И что мне теперь делать?

О, погодите… Однажды я уже это делал.

Просто обними ее.

Так я и сделал, а она плакала на мне, и я чувствовал себя дерьмово. В конце концов мои бедра начали затекать, поэтому я потихоньку переместил нас обоих так, чтобы мы оказались на правильных сторонах кровати, и я мог обвить ее руками. Прижал ее к своей груди и целовал в макушку, пока она не успокоилась и, казалось, расслабилась.

– Мне хотелось, чтобы сегодня все было идеально, – прошептала Николь у моей ключицы. – Я все испортила, превратившись в эмо.

– Эй, – сказал я, положив палец ей на подбородок и подняв ее голову, чтобы она посмотрела на меня. – Я провел с тобой весь свой день, с момента как открыл утром глаза и взглянул на нарисованное мной твое изображение. Я отвез тебя на занятия, пообедал с тобой в школе и знал, что ты наблюдала за мной во время игры. Ты приготовила мне ужин и, хотя я не знаю, что нахрен ел, блюдо было восхитительным. Мне удалось поиграть с твоей грудью, а сейчас я лежу в постели в обнимку с тобой. Если это не совершенство, то я не знаю тогда что.

Николь хихикнула, а затем рассмеялась. Я поцеловал ее в губы.

– Нет и шанса, чтобы я был разочарован, – сказал ей. – Я никогда ничего не хотел так сильно, как быть с тобой – что бы это ни значило. Одно осознание того что я с тобой делает это уже намного лучше, чем с кем-то другим, а ведь я говорю о простом нашем лежании. Все что произойдет сверх этого – бонус.

Обхватив ее лицо руками, я привлек ее на себя и оторвав голову от подушки глубоко поцеловал. Она уперлась руками по обе стороны от моей головы, чтобы удержаться, в то время как сама целовала меня в ответ.

Откинувшись головой на подушку, я ощущал, как пальчики Николь заправляют мои волосы за ухо, и был на самом деле уверен, что не мог быть более счастлив, чем сейчас. Каждые несколько минут я целовал ее или она целовала меня, и мы просто смотрели друг другу в глаза. Ну, порой я поглядывал на ее груди, ведь надетая на ней ночнушка была почти прозрачной, и я был очень благодарен за это.

– Когда возвращается твой папа? – спросила Николь.

– Завтра вечером, – ответил я. – Кажется, его самолет прибывает около пяти, так что полагаю, дома он будет в районе семи или восьми.

– Это значит, что скорее всего завтра ночью тебя тут не будет, – догадалась она.

– Вероятно, нет, – согласился я, – но мне не хочется сейчас думать об этом.

– Ладно, – сказала она. Ее пальчики выпустили прядь моих волос, прошлись по щеке и опустились вдоль моей шеи. Она раскрыла ладошку и положила ее мне на грудь.

– Если хочешь, то можешь поласкать и мой пресс, – искоса подмигнул ей.

Николь хихикнула, но не постеснялась опустить руку мне на живот, отчего мышцы пресса у меня слега напряглись, а приятные ощущения растеклись вниз к моему члену.

Маленький ублюдок – да угомонись ты, черт побери!

Но он явно не собирался меня слушать. После чего напомнил мне, что рядом со мной находилась парочка совершенно классных сисек, а я ничего не делал по этому поводу, хотя хозяйка упомянутых холмиков домогалась моей груди и живота. Моя рука прислушалась к члену и передвинулась вверх от ее талии, чтобы разместиться под лучшим углом.

Я провел через тонкую ткань по одному из сосков и почувствовал, как ее кожа покрылась мурашками, также как происходило с моей, когда она касалась меня. К тому же ее сосок напрягся и возопил о более детальных действиях ртом. А кто я был такой, чтобы сказать нет?

Ну ладно, он не вопил, но я чуть стянул ночнушку вниз, чтобы все же припасть к нему ртом.

Стоило мне обхватить сосок губами, как Николь простонала, а ее рука неожиданно скользнула к югу… и обхватила мой член.

– О, блядь! – воскликнул я.

Она одернула руку.

– Прости!

– О, блядь нет, Румпель… малышка…– я снова обнял ее рукой и притянул поближе. – Не останавливайся.

– Оу…

Я взглянул на нее и одарил полуулыбкой, прежде чем припасть к ее второму соску и услышать ее стон, в то время как она снова потянулась вниз и прихватила меня ладошкой через мои свободные брюки.

– Иисусе, – прошептала она.

– Что? – пробормотал я ей в грудь.

– Ты… большой…

Что ж, от этого замечания я не мог сдержать растянувшуюся на лице улыбку. Я выпустил завладевший моим вниманием сосок и медленно губами и языком очертил контур ее груди, а затем двинулся вверх к шее. Я слегка прихватил кожу в ямочке у нее на ключице и постарался не потерять вконец голову, когда ее тоненькие пальчики обхватили мой член и медленно задвигались по нему вверх и вниз.

– Как же чертовски приятно, – сказал ей. Я положил ладонь поверх одного из ее холмиков и начал массировать его, в то время как губы продолжили свой путь к ее рту. Наши языки переплелись и задвигались в танце, а я старался не слишком сильно толкаться бедрами ей в руку.

– Тебе нравится? – тихо спросила она с моим языком у нее во рту.

– Ммхмм, -– простонал я в ответ. Снова поцеловал ее, а она продолжала двигать своими ловкими пальчиками вверх и вниз по моему члену. Я протестующе застонал, когда ее рука, коснувшись кончика, переместилась назад к верхней части моих штанов. Мое недовольство было краткосрочным, ведь секундой позже она уже скользнула рукой под резинку пояса, и я мог ощущать теплоту ее пальцев на своей плоти.

Перекатившись на спину, я потянул ее за собой, чтобы не пришлось прерывать наш поцелуй. Она была по-прежнему рядом со мной, на своей стороне кровати, склонившись у меня над головой в неразрывном поцелуе, в то время как ее рука все еще была у меня в штанах.

– Сними их? – прошептала она.

Я был не совсем уверен, было ли это вопросом или требованием, но не собирался уточнять. Я сдернул с бедер штаны и бросил взгляд вниз на ее руку, все еще обхватывающую меня.

– Ох, блядь, Румпель, – пробормотал я. – Это выглядит так здорово.

– Покажи мне, как тебе это нравится, – сказала она.

Я склонился и положил ладонь поверх ее, двигаясь вместе с ней, но по-прежнему позволяя ей самой ласкать мой ствол.

А что? Она говорила, что умеет водить машины с механикой!

Я двинул ее руку вверх и по головке, показывая, как следует уделить внимание кончику, прежде чем вновь скользнуть вниз. Ее пальчики обхватили меня у основания чуть плотнее, создавая идеальный нажим прежде чем вновь двинуться вверх. Я слегка выгнул спину и вновь не сдержал вскрик.

– О, блядь, да!

– Тебе правда нравится? – снова спросила она.

– Малышка, это потрясающе, – ответил я, потянулся и положил руку ей на затылок, привлекая ее к себе в стремлении еще поцеловать. Она улыбнулась мне в губы, а ее рука начала двигаться чуть быстрей.

Не знаю было ли это от того, что я давненько не спускал или из-за того, что мой член обхватывала рука именно Румпель, но нарастающее освобождение накатило на меня довольно быстро.

– Блядь… детка… – вновь застонал я. – Я же кончу, если ты не прекратишь.

Она не остановилась.

Мои бедра напряглись, а затем и ягодицы. Бедра оторвались от матраса, ощущения начали подниматься от кончиков пальцев ног и спускаться от пресса вниз, встретились посередине и нахлынули на меня в двойном размере. Уверен, что я закричал в момент, когда мои яйца набухли, взрываясь волнами наслаждения и вырываясь наружу из моего члена, залив ее руку и мой живот.

Шекспир наверняка бы назвал меня в этот момент «горой взбесившегося мяса»93. Тем не менее, я никогда не испытывал такого освобождения.

Теперь настала ее очередь.

 

Глава двадцать первая

 

БОКОВАЯ ЛИНИЯ

Я лег на спину и пару минут тяжело дышал, чувствуя, как мой член опадает, хотя одновременно с этим он был единственным, что все еще напоминало мне о наличии пульса. Остальная же часть меня, казалось, плыла в океане волос Николь.

Она по-прежнему хорошо пахла.

Я попытался подняться, чтобы найти для нас полотенце, но Николь толкнула меня назад на кровать и встала за ним сама. До меня доносились звуки возни в ванной, шум воды в раковине, а спустя пару секунд она вернулась уже с менее липкой ладошкой и протянула мне слегка влажное полотенце. Я вытерся и потянул ее к себе.

– Ты такая… чертовски… фантастическая… – произнес я между поцелуями и почувствовал, как ее губы дернулись в слабой улыбке.

– Было хорошо?

– Говорю же, чертовски фантастически.

Она снова улыбнулась, а я вновь накрыл ладонью ее грудь и начал целовать шею, медленно спускаясь вниз, чтобы получить больше доступа, и параллельно с этим потихоньку опрокидывая ее на спину. Я поцеловал вершинки ее холмиков, а затем втянул один из них в рот. Второй рукой скользнул ниже, пройдясь по ее животику и поигрывая с пояском шортиков.

Николь хихикнула.

– Что ты делаешь? – спросила она.

Теперь я был в замешательстве.

– Эмм… я собирался… – я замолчал и нахмурился. Она смотрела на меня так, будто тоже пришла в замешательство.

– Ой, – вдруг в ее глазах отразилось понимание. – Тебе необязательно… это делать.

– Я хочу, – сказал я, все еще смущенный. С какого хрена мне не сделать ей ответную услугу и не помочь тоже разрядиться? Я что, каким-то образом пересек боковую линию и оказался полностью вне игры? – Ты не хочешь, чтобы я это сделал?

– Дело не в этом, – сказала она и отвела от меня глаза, избегая встречаться взглядом.

– Тогда в чем?

– Просто… ничего не получится, – ответила она.

– И что должно означать твое «ничего не получится»? – потребовал я ответа, при этом она выглядела чертовски скрытной, что начало выводить меня из себя. Я итак был довольно плох в этой ереси под названием отношения. Мне не нужно еще каких-то дополнительных заморочек.

– Просто я… вообще-то… не очень… подвержена оргазмам, – наконец выдавила из себя Николь. Она вновь отвела от меня взгляд, чувствуя неловкость.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… я их не испытываю, – тихо пояснила она. – По крайней мере, с кем-то другим. И даже наедине с собой у меня уходит много времени, чтобы разогреться, а сейчас уже поздно и…

– Еще не так уж и поздно, – прервал я ее, понимая, что она просто оправдывается.

– Будет, если ты попытаешься.

– Ты говорила, что мы должны говорить друг другу, если нас что-то беспокоит, – напомнил я. – Так скажи это.

Взгляд Николь метался по всем предметам в комнате, избегая лишь смотреть на меня, а затем из нее вырвался вздох.

– Я просто… не очень хороша в этом, – наконец произнесла она.

Я пригляделся: у нее было то же выражение лица, как и в первый момент, когда мы только зашли в комнату – что-то среднее между тревогой и печалью.

И тут меня осенило.

Тот гребаный ублюдок.

– Это он тебе такое сказал, не так ли? – взглянул я на нее в упор. На самом деле я не хотел злиться на нее, мне хотелось убить того мудака. – Он сказал, что с тобой что-то не так, потому что сам был ленивым долбоебом, не знающим как довести девчонку до оргазма.

– Он предпринимал… попытки, – несколько застенчиво произнесла она – будто ей нужно этого стыдиться. – Пару раз.

– Не особо стараясь, – сказал я убежденно, покачав головой, после чего взял ее лицо в ладони и приподнялся, нависая над ней и глядя в ее огромные голубые глаза. – С тобой все в порядке. Ты охренительно красивая и умная и вся прочая фигня, на которую у меня не хватает слов, чтобы описать, но она вся хорошая. С тобой все нормально. Он просто засранец, которому лучше не оказываться поблизости, чтобы я не устроил ему взбучку.

Наконец Николь слегка улыбнулась, и ее взгляд смягчился.

– Спасибо, – сказала она.

Я продолжал смотреть на нее, а затем шумно выдохнул через нос.

– Ты понимаешь, что сейчас наделала?

– Что? – спросила она с округлившимися глазами.

– Ты бросила мне вызов, – сообщил я, и широко раскинул руки в жесте большого преувеличения, после чего вновь их опустил и прильнул к ней, потершись своим носом о ее. – И этот вызов я обязательно выиграю.

– Зря тратишь свое время, – ответила она.

Я сузил глаза и положил руку ей на бедро, медленно провел пальцами вверх к ее груди, а затем опять спустился к бедру. Круговыми движениями приблизился к ее киске и накрыл ладонью.

– «Понравилось мне это место; здесь я с радостью готова поселиться»94, – процитировал я.

На лицо моей Румпель вернулась улыбка, даря мне поощрение, которого я ждал.

– Тебе лишь нужно сказать мне, что именно ты делаешь, оставаясь одна, – сказал я.

– Эм… – пробормотала Николь, пытаясь параллельно покусывать свою нижнюю губу. – Просто… эм… трогаю себя…

– Ах, так? – слегка усмехнулся я. – Что еще?

– При этом думаю о… чем-то.

– О чем ты думаешь? – спросил я, уткнувшись носом ей в щеку. Вообще-то мысль о том, что она себя трогает реально меня заводила. – Когда трогаешь себя?

– Э-э… – ее щеки подернулись румянцем.

– О чем? – вновь спросил я.

– Ну, – тихо произнесла она, – в последнее время я думала о… тебе.

– А сейчас? – спросил я, а от моей широкой улыбки у меня уже готовы были разболеться щеки. Ну вообще-то от ухмылки. – О чем ты думаешь?

– Э-э… о тебе, – беспечно произнесла она.

Не собираюсь мириться с этой хренью.

– Что именно обо мне? – поднажал я.

Она пожала плечами и снова прикусила нижнюю губу.

Я склонился к ее уху, в то время как моя рука медленно скользнула вверх по ее боку.

– Ты думаешь о моем члене, не так ли, Румпель?

Я услышал вздох и почувствовал, как напряглось ее тело. В первый момент мне показалось, что я ее расстроил, но, приглядевшись повнимательней, заметил, как расширились ее зрачки, когда она подняла на меня взгляд, и как приоткрылись губы.

Это заводило ее.

Кончик моего носа касался ее уха, и я тихо нашептывал ей слова, от которых у нее участилось дыхание.

– Держу пари, ты думаешь о моем члене… хочешь увидеть его… прикоснуться к нему… думаешь о том, каково будет ощущать его у себя между ног…

Она всхлипнула.

– О, тебе это нравится, да? – ухмылка вернулась на мое лицо. – Моей Румпель нравятся грязные разговорчики, не так ли?

Я подметил, как прилила кровь к ее лицу и шее. Она попыталась спрятать лицо у меня на груди, но я отстранился и взглянул ей в глаза.

– Тебе нравится думать о моем члене, не так ли? – произнес я, наблюдая, как она покраснела еще сильнее, после чего вновь склонился к ее уху. – Ты лежишь тут ночью без меня и думаешь о том, как мой дружок скользит по твоей киске, не так ли, Румпель?

Николь застонала, и этот звук эхом отразился у меня в паху. Кончиком пальца я медленно провел у нее между грудей и очертил круг вокруг пупка. Ее кожа была такой мягкой, она вся затрепетала от моих легких прикосновений.

– Ты хочешь его почувствовать, не так ли? – прошептал ей. – Почувствовать прямо… тут…

Мои пальцы достигли резинки ее шортиков и скользнули под нее. Опуская пальцы все ниже, – я ощутил щекотание мягких волосков, достигнув в итоге гладкой, влажной сердцевины у нее между ног.

– О, малышка, – пробормотал я, – ты меня хочешь, не так ли?

– Да, – выдохнула она, ухватившись одной рукой мне за затылок, а другой схватившись за мою руку как раз повыше того места, где она скрылась у нее в шортиках.

Мои пальцы продолжали свое исследование, пробегая вдоль ее складочек и собирая образовавшуюся там влагу. Я касался ее нежно, легонько, подразнивая. Лишь почувствовав, как она подалась бедрами мне навстречу, я чуть усилил нажим. Большим пальцем медленно кружил вокруг ее клитора, чтобы спустя мгновение уже нырнуть в ее глубины, в эту найденную мной охренительную землю обетованную.

Боже, мне не терпелось погрузить туда свой член. Такое состояние напрягало, но в данный момент только она имела значение.

– Тебе нравится, Румпель? – промурлыкал ей в ухо. Ее хватка на моих волосах усилилась. Медленно я переместил кончик одного пальца к киске и скользнул внутрь.

Узко и влажно… так охренительно хорошо.

Еще один палец. Туда-сюда, очень-очень медленно, при этом постоянно ей нашептывая. Чуть увеличил темп, а затем вновь замедлился, чередуя ритм и трахая ее пальцами, не переставая при этом говорить ей грязные словечки и ощущать, как она извивается подо мной.

– Тебе бы хотелось, чтобы это был мой член, да? – спросил я. – Тебе нравится трогать себя и представлять, что это мой дружок скользит там?

– Ох… мм! Да… ощущения… Боже мой…

Я усмехнулся. Да уж, она определенно приближалась к оргазму.

– Да, тебе это нравится, не так ли, малышка? – продолжал нежно мурлыкать ей на ушко. – Держу пари ты сейчас мечтаешь о том, чтобы на месте моих пальцев был мой член, чтобы он погружался в тебя… вынуждая кричать от удовольствия.

Из нее вновь вырвался стон – громкий и протяжный.

Черт! Я бы ни за что не смог заняться с ней сексом, если бы ее отец был дома – ее можно было бы услышать даже в школе, так громко она стонала.

И мне это нравилось.

Я продолжал двигать пальцами, ощущая, как она все больше увлажняется. Большим пальцем я кружил вокруг ее клитора – удерживая ее в напряжении и не позволяя сбавить обороты.

– Ну же, малышка, – сказал ей. – Я чувствую, как твоя киска вся горит, как она хочет, чтобы в ней сейчас толкался мой член… как ей невмоготу… как она чертовски сильно жаждет меня… Тебе хочется, чтобы я продолжал, не так ли? Тебе хочется ощутить мой твердый член в этой узкой, горячей киске? Возможно, чтобы я прижал тебя к стене и трахал до тех пор, пока ты блядь, больше не сможешь этого выдержать?

– О! О, Боже! Томас! – воскликнула Николь, но я не сбавил темп, продолжая двигать в ней пальцами и кружить большим пальцем по ее клитору пока не почувствовал, как она начала сжимать их. Я усилил давление на ее клитор и почувствовал, как ее бедра вздрагивают, в то время как она вся задрожала и напряглась.

Займет много времени, как бы ни так.

Я усмехнулся уже в который раз за сегодня.

Николь просто лежала на спине, стараясь отдышаться, а я купался в лучах славы от созерцания моей Румпель после оргазма.

Она была охренительно красивой.

– Я же говорил, – усмехнулся я.

Она толкнула меня в плечо, и я притворился, что удар был довольно болезненным, но при этом не мог перестать улыбаться. Перекатился на свою половину и приподнялся на локте, чтобы продолжать наблюдать за ней сверху.

– Ты очень гордишься собой, не так ли? – сказала Николь, сжав губы в тщетной попытке скрыть улыбку.

– Определенно, – ответил я, проводя кончиком пальца от края ее плеча по руке. – Ты была прекрасна. Ты прекрасна.

Она зарылась пальцами в мои волосы и начала заправлять их мне за ухо. Я снова улыбнулся, прикрыл глаза и наслаждался детальным просмотром итогов дня.

***

До меня донесся звук захлопывающейся дверцы машины, взрывая тем самым маленький пузырь, окружавший меня в последнюю неделю.

– Томас!

– Я здесь, пап.

Стук чемоданов в фойе эхом разнесся по всему дому. Папа появился из-за угла и зашел на кухню, держа в руках бутылку с водой и пакет из какого-то фастфуда. Выбросив мусор в корзину, он оглядел меня с ног до головы.

– Ты бегал сегодня утром?

– Угу, – я также ходил на пробежку… с Николь. Она была быстрой, но мне все равно пришлось сдерживаться, чтобы она не отставала.

– Время?

– Пять пятьдесят, – солгал я.

– Хорошо! А игра прошлой ночью?

– В сухую.

– Да! – он поднял вверх руку, и я дал ему пять. – Убедись, что сохранишь эту форму к следующим выходным, понял?

– Конечно.

Он сделал шаг ко мне, и я напрягся, но остался стоять на месте. Он поднял один палец и ткнул меня в лоб.

– Концентрация, – произнес он. – Никаких отвлекающих моментов.

Я кивнул.

Он опустил руку и отошел назад, склонив голову на бок.

– Ты трахнулся?

Он развернулся и пошел к холодильнику.

– Ага, – ответил я. Отчасти это было правдой.

– Бросил ее?

– Эм… пока нет.

– Не теряй времени, – сказал он, роясь в морозилке. Я надеялся, что он не обратит внимания на чистоту в холодильнике. – Собираешься еще раз ее трахнуть?

Хотя такого рода разговоры происходили между нами с тех пор как он узнал, что я лишился девственности в школьном автобусе, возвращаясь с выездной игры, тем не менее в этот раз я испытывал неловкость. Мне не хотелось говорить о Николь в таком ключе и не хотелось, чтобы он так о ней думал.

– Я… не знаю, – наконец ответил я.

Он выпрямился и глянул на меня через плечо, сощурив глаза.

Дерьмо.

– Ты никогда не трахаешь девчонку дважды, – сказал он и это был не вопрос. – Почему ты вообще об этом задумался?

Блядь.

Он подобрался слишком близко.

Мне нужно придумать что-то правдоподобное, и быстро.

Я снова напялил на лицо «маску» и пожал плечами.

– Думаю, что могу уговорить ее на анальный секс, – произнес я при этом, у меня в животе все перевернулось, а к горлу подступил вкус желчи. – Она сказала, что может согласится.

Папа по-прежнему уперся в меня взглядом, прищурившись. Я не двигался, не отводил взор, продолжая смотреть ему прямо в глаза и стараясь дышать как можно медленнее. Уголки его глаз напряглись, и когда я уже подумал, что меня раскусят, он запрокинул голову и рассмеялся.

– Прямо как сейчас слышу! – сказал он, вновь рассмеявшись. – Эй, шериф, слышал, твоя доченька дает в зад!

Так ничего и не достав, он закрыл дверцу холодильника и, хлопнув меня по плечу, вышел из кухни, направившись в гостиную, чтобы включить телевизор. Я сохранял на лице улыбку сколько мог, после чего взлетел вверх по лестнице и на пару минут заскочил в ванную, подумывая вырвать. Блевануть не вышло, хотя в животе все еще ощущались позывы.

Сев на край постели, я закрыл глаза, стараясь немного расслабиться. Как бы мне хотелось, чтобы завтра надо было идти в школу, так как не был уверен, что смогу выдержать сейчас пребывание наедине с отцом… если он продолжит говорить подобную хрень. Я понимаю, это было что-то вроде его метода общения со мной, но если в прошлом мне было плевать, то услышав от него такое дерьмо в отношении Румпель, захотелось ему врезать.

А это добром бы не кончилось. Вовсе нет.

Чтобы сохранить собственный рассудок, мне нужно было подумать о чем-нибудь другом.

***

Воскресенье было отстойным. Я совсем не видел Николь.

Понедельник прошел хорошо. Я оставался у дверей классов Николь до самой последней секунды, пока не прозвенел звонок, при этом опоздал на все свои занятия, но мне было похрен. Она осталась на тренировку, и мы некоторое время целовались в машине, прежде чем я отвез ее домой. В тот вечер мы даже впервые початились в IM, так как у Румпель не было мессенджеров на телефоне.

БогФутбола2014: Привет

КрасоткаСкай18: Привет... это ты, Томас?

БогФутбола2014: Да. Я скучаю по тебе

КрасоткаСкай18: Я тоже по тебе скучаю

БогФутбола2014: Могу я перебраться жить в твой дом?

КрасоткаСкай18: Конечно!

БогФутбола2014: Хех. Наверно, это не так бы прекрасно сработало, да?

КрасоткаСкай18: Не знаю. Твой отец тебя достает?

Интересно, что она на самом деле хотела сказать.

БогФутбола2014: Немного. Но все хорошо

КрасоткаСкай18: Нет, не хорошо

БогФутбола2014: Он просто хочет, чтобы я был готов к пятничной игре. То, что за игрой будет наблюдать Мессини, его немного будоражит

КрасоткаСкай18: Ага… будоражит. Как же

БогФутбола2014: Не надо

КрасоткаСкай18: Прости

БогФутбола2014: Все в порядке.

КрасоткаСкай18: Грег зовет меня. Бчм 95

БогФутбола2014: Мне в любом случае уже пора в кровать

КрасоткаСкай18: Окей – завтра увидимся

БогФутбола2014: Увидимся

КрасоткаСкай18: Спокойной ночи

БогФутбола2014: Спокойной ночи

Я чувствовал себя немного лучше, забравшись в кровать и позволив воскреснуть в памяти каждому прикосновению наших пальцев и каждому поцелую прошедшего дня. Мне удалось лишь дважды прокрутить в голове события этого дня, прежде чем я погрузился в сон.

Вторник был совершенно иным.

Стоило мне только переступить порог дома, как папа уже стоял в проходе со скрещенными на груди руками.

– Ты не тренируешься во время ланча, – сказал он.

Я сглотнул и медленно опустил на пол школьную сумку.

– Там было… эм…

– Ты мне мозги не пудри.

Я замер, собираясь с духом.

– Она тебе и впрямь небезразлична, не так ли?

Я взглянул на него и немного растерялся от выражения его лица. Он не казался рассерженным – скорее… вдумчивым. Я сделал еще один вдох и воспользовался шансом.

Как идиот.

– Вроде того, – спокойно ответил я.

–А не думаешь, что время самое неподходящее? – Он прошипел последние слова, опустил руки вдоль своего тела и сжал их в кулаки.

Дерьмо.

– Она не вредит моей игре, – я попытался объяснить.

– Даже не пытайся, – ответил он. – С ней покончено.

С ней покончено.

Покончено с Николь.

Моей Румпель.

– Я не хочу…

– МНЕ ПЛЕВАТЬ, ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ! – заорал он. Я отскочил назад, в то время как его кулак врезался в стену, оставляя на штукатурке дыру. – Никакая киска не разрушит твои перспективы, ты меня слышишь? Это закончится сейчас же! Живо звони ей!

С колотящемся в груди сердцем и обдаваемым жаром от ярости лицом, я сделал шаг вперед и посмотрел на него в упор.

– Нет! – прокричал я в ответ.

На лице отца отразилась озадаченность, а когда он заговорил, то был слишком спокоен.

– Пойдем, – сказал он, – Я хочу тебе кое-что показать.

Он развернулся на каблуках и вышел на кухню. Я неохотно последовал за ним.

Кухонный стол был завален фотографиями.

Ох, блядь.

Я тут же отвернулся. Мой мозг уже итак представил, что эти изображения могли за собой повлечь, и мне не требовалось лишнего напоминания о том, что с ней случилось. Хотя я и сам знал, что уже слишком поздно, чтобы вычеркнуть их из моей памяти, все же не собирался больше на них смотреть.

– Я, на хрен, развешу их по всему городу, – сказал он и протянул мне телефон. – Звони ей. Сейчас же.

Шекспир сказал: «Так быстро исчезает все, что ярко»96. Как никогда, я был с ним абсолютно согласен.

Теперь все было кончено.

 

Глава двадцать вторая

 

ПЕНАЛЬТИ

Перевернулся на бок и обхватил себя руками. Я бы скорее предпочел получить мячом по животу от профессионального нападающего с расстояния в десять футов, чем еще раз пережить тот разговор.

Однако я буду переживать его.

Снова и снова.

Звонок…

– Привет.

– Привет, Томас! Что случилось?

Папа уставился на меня, скрестив руки на груди. Я попытался чуть отвернуться от него, создавая для себя слабую иллюзию уединения.

– Ничего, просто нужно с тобой поговорить. – Внезапно я обрадовался, что на мне была надета тренировочная футболка с моим номером. Во всяком случае, костюм подходил. Сделав глубокий вдох, я весь вытянулся и расправил плечи. – Все кончено.

– С чем кончено?

Дерьмо.

– С нами, детка, – ответил ей. – Мной и тобой. Не вышло. Я попытался с этой бойфрендовой хренью, но мне это не подходит.

Лучше уж так… по крайней мере, я ее не трахнул.

Он не тронет ее, если я сделаю то, что он велел. Я посмотрел, как он ухмылялся.

– Томас… что ты имеешь в виду? – ее голос был таким ласковым, и я почувствовал, что у меня скрутило все внутренности.

– Все и так на хрен очевидно, – рявкнул ей.

– Там твой отец? – и вновь ее ласковый голос. – Он заставляет тебя это делать?

Нет… Румпель… пожалуйста, не лезь туда.

– Нет, просто я устал играть в эту игру, – ответил ей. – Ты получила красную карточку. Тебя выкинули. Больше в тебе не заинтересованы. Поняла?

– Но… Томас… все же было хорошо…

– Может, это ты так думала, – заставляю голос звучать беззаботно, холодно и черство. Да, именно так и было. – Ты хорошо поработала ручкой, но больше оно не стоит моего времени.

Ты должна мне поверить… рядом со мной ты больше не в безопасности. Хотя, наверно, никогда и не была.

– Томас, что, черт побери, с тобой не так? – наконец взрывается она. – В твоих словах нет смысла!

– Все очень просто, – отвечаю я. – Езжай на хрен в школу сама, сучка.

Я повесил трубку.

– Вот это мой мальчик, – папа сжимает меня за плечо. – Когда-нибудь ты поймешь, почему я все это делаю.

Не думаю, что когда-нибудь смог бы действительно понять.

***

В среду она попыталась поговорить со мной в коридоре школы, но я развернулся и ушел. Вообще не ходил в кафетерий на ланч, а отправился прямо на тренировочное поле с Полом и Клинтом. Она вышла на поле и попыталась прервать нашу тренировку, но я послал ее и направился в раздевалку.

Я сменил рингтон, отключил телефон и удалил свой IM аккаунт.

Весь остаток дня мне удавалось полностью ее избегать.

Я выкинул из головы все мысли о ней и не думал ни о чем, кроме игры. Вечером было все иначе, потому что мозг продолжал проигрывать моменты, когда наши взгляды встречались в коридоре. Я видел в ее глазах печаль и непонимание. На лице застыли немые вопросы, но я не мог на них ответить.

Лучше было так – быстро и жестко.

Так быстрее оклемается, потому что она была сильной – охренительно сильной. Я знал, что она будет в порядке. На самом деле, все к лучшему. Что в действительности я мог ей предложить в долгосрочном плане?

Ничего.

В четверг Джереми попытался подвести ее ко мне, я и его послал на хер.

Ударить, пасовать, бежать, словить, подбросить, пробить – это было единственным, о чем я позволял себе думать.

***

Пятница.

В голове лишь игра – больше ничего.

Я не замечал ничего, кроме мяча и игроков.

К концу второй половины счет не открыт, но это также означает, что я ничего не напортачил. Я знал, что они где-то там – Уэйн Мессини и кто бы его не сопровождал из «Реал Мессини». Они наблюдали за мной, а не за нападающими. Я не позволил этому вывести себя из равновесия.

Только я, мяч и сетка.

Больше ничего не имело значения.

Клосав размочил счет в конце второго тайма.

Я выиграл.

Ха!

Мудилы.

***

Тренер Вагнер позвал меня, когда я вышел из душевой, объяснив, что снаружи меня кто-то дожидается вместе с моим папой. Я поблагодарил его и начал собирать свои вещи.

– Это правда? – Джереми приземлился на лавку рядом со мной.

– Что?

– Что снаружи ждет один из братьев Мессини, чтобы поговорить с тобой?

– Ах… да.

– Ах да? – повторил Джереми. – Чувак… это круто!

Я кивнул.

– Срань господня.

– Я лучше пойду, – сказал я, вставая и застегивая джинсы, после чего пошел на выход. Папа стоял прямо за дверью.

– Это была чертовски хорошая игра, сын! – просиял папа, когда я вышел из раздевалки с все еще мокрыми волосами. Рядом с ним стояли высокий бледный мужчина и молодая блондинка в узкой красной блузке. Я сразу же его узнал.

– Спасибо, папа.

– Уэйн Мессини, позвольте представить моего сына – Томаса Мэллоуна – необычайно одаренного вратаря.

– Очень приятно, Томас, – произнес бледный брюнет, протянув мне руку. – Много слышал о тебе.

– Это мне очень приятно, – ответил я. – Надеюсь, что не разочаровал.

– Вовсе нет… у тебя впечатляющие движения!

– Спасибо, сэр.

– Томас, – Уэйн склонился и взял блондинку за руку. Она пошла рядом с ним и, взглянув на меня, облизнула свои красные губы. – Это Тиффани. Она работает с некоторыми игроками для «Реал Мессини».

– Здравствуйте, – сказал я. Она протянула мне руку, и я бегло пожал ее, в то время как она приподняла брови и явно смерила меня взглядом с головы до ног.

– Держу пари, ты голоден после всей этой беготни, – сказал папа. – Пойдем, поужинаем в городе и немного поговорим.

Я ел, но желудок явно не испытывал по этому поводу никакой радости. Еда в целом была не очень хорошей, но я и об этом не буду позволять себе думать. Последние пару дней я итак не особо много ел – наверно беспокоился из-за игры. В этот раз я поел слишком много, и желудок взбунтовался. Извинившись, я отправился в мужской туалет.

Стоило мне выйти из него, я практически налетел на Тиффани, поджидавшую меня у двери.

– Ты и впрямь великолепно играл, – пропела она, положив ладони мне на плечи, а затем провела ими вдоль моих рук. Приблизившись на шаг, она склонила голову на бок, чтобы оказаться ко мне еще ближе. – Уэйн впечатлен.

– Это хорошо, – ответил я, горя желанием отступить назад, но дверь прямо позади меня не позволяла этого.

– Очень хорошо, – сказала она, вновь скользнув ладонями по моим плечам, а затем, выводя узоры, ее пальцы опустились мне на грудь. – С тобой определенно будет интересно играть.

Ее ноготки царапнули мой живот и мне пришлось тяжело сглотнуть, чтобы сформулировать слова в предложение.

– Чем именно вы занимаетесь? – спросил я.

– Я забочусь, чтобы парни были счастливы, – ответила она с улыбкой. – Любым угодным им способом.

Твою же мать!

– О, правда? – запинаясь произнес я, в то время как мои подростковые гормоны оживились, давая о себе знать, но им противостоял вспыхнувший в голове образ голубых глаз.

– Ты окажешься прекрасным, замечательным дополнением к команде, – напевала мне на ухо Тиффани, а ее ладонь скользнула вниз по ширинке моих джинсов.

Инстинктивно или может рефлекторно я положил руки ей на бедра. Медленно погладил ее бока и опустил взгляд на обтянутые и выставленные передо мной сиськи. Через рубашку ясно просвечивали очертания ее сосков.

Ее сиськи были слишком большими и, наверно, липовыми. Затем я взглянул в ее глаза, они были светло-зелеными и просто… неправильными. Тиффани придвинулась еще на шаг, вжимаясь в меня всем телом и прикладывая руку мне четко на промежность.

Угомонись, ты, маленький ублюдок.

Я собирался как-то выпутаться из этой игры, не вызвав при этом каких-либо подозрений. Одарил ее своей шальной улыбкой и слегка подмигнул.

– Посреди ресторана не лучшее место, чтобы знакомиться поближе, – сказал ей. – Хотя приятно узнать некоторые… эм… преимущества пребывания в команде.

Она захихикала, и от этого звука мне захотелось блевать.

Возвращаясь к столику, она опиралась на мою руку.

***

Они хотели меня.

Папа был в восторге.

А я чувствовал… будто окаменел.

***

Дни превратились в недели.

Я бросил классы по биологии и Шекспира. В любом случае мне уже хватало баллов, чтобы выпуститься.

Я тренировался со школьной командой.

Дважды в неделю летал в Сиэтл, чтобы тренироваться с «Саундерс».

«Реал Мессини» присылал мне специального тренера трижды в неделю.

Это было утомительно, но по крайней мере, ночью я, как правило, был слишком измотан, чтобы думать.

Николь перестала пытаться со мной связаться, что очень меня беспокоило. Это было глупо, ведь именно я был инициатором всего этого. Порой я наблюдал за ней и в такие моменты ощущал ее руку в моих волосах и жар ее тела, прижимающегося ко мне во сне.

Я скучал по ней.

Ужасно.

***

Национальный Чемпионат.

Я был в зоне, особо ни о чем не думая, когда мы вышли на поле, чтобы сыграть с какой-то командой из Миннесоты. Температура была идеальной для игры – январь в Южной Калифорнии был не слишком жарким, но и не слишком прохладным. Вместе с тем дул приятный легкий бриз, но я пытался обдумать, как компенсировать выбитый мяч.

Оркестр заиграл гимн, и диктор начал представлять всех игроков. И по-прежнему я не обращал ни на что особого внимания, пока слух не зацепился за конкретное имя.

Номер семнадцать.

Центральный нападающий.

Деннис Джонсон.

Я сфокусировал внимание на игроке: где-то пять футов девять дюймов97, среднего телосложения с лохматыми волосами в стиле восьмидесятых. Я знал, что это был он. Просто знал это.

Сжал кулаки в перчатках, сузил глаза и качнулся вперед-назад на пятах. Я был полностью сконцентрирован, но не обязательно на мяче.

Я собирался покалечить этого ублюдка.

Сильно.

Просвистел свисток, и команда противников повела мяч. Назад к середине поля, затем по левому флангу. Клосав был как раз у моей цели.

Цель.

Вот кем он был.

Я держался ближе к воротам, когда он приблизился сопровождаемый Джереми, который заслонял Денниса от меня. Я передвинулся влево для лучшего обзора, и в мою сторону полетел навесной. Мяч после удара головой другого форварда приземлился прямо мне на ногу, и я поводил его вперед-назад носком бутсы, в то время как защитники придвинулись ближе, а Деннис продолжил приближаться – пытаясь немного прессануть98 меня.

Сейчас я покажу ему гребанный прессинг.

Вместо того, чтобы при его приближении подхватить мяч в руки, я пасанул его Джереми. Деннис повернулся ко мне спиной в тот момент, как отвернулся и судья. Сделав пару шагов, я хлопнул его ладонью по спине.

Он чуть споткнулся и обернулся ко мне.

– Какого хрена? – развернулся на месте Деннис и скривил губы.

– Очень сожалею, – сыронизировал я.

Он отошел.

Когда он в следующий раз был поблизости, мяч находился у линии ворот, а мои руки на нем. Я позволил телу двигаться вперед по инерции, опустил плечо и протаранил Денниса в грудь.

– В чем твоя проблема? – спросил он, прищурившись.

– Ты гребаный ублюдок, – просто ответил я, пасуя мяч в центр поля. – И к концу этой игры, ты окажешься на носилках.

– Пошел ты.

Игра продолжилась.

Вторая половина. Мы вели 1:0, и до окончания основного времени матча оставалось пятнадцать минут. Мне нужен был еще один гребаный гол от моих нападающих, и я орал на них, чтобы забили. Я врезался в Денниса уже дюжину раз, но при этом внимательно следил за судьей и мне не присудили ни одного фола. Деннис был серьезно взбешен, и их тренер начал орать на судью, чтобы следил за мной. Тони заменил Клинта, и в штрафную противоположной команды полетел свободный удар. Тони ударил по воротам, но вратарь выбил мяч за боковую линию. Пол направился, чтобы пробить угловой.

Счет 2:0.

Осталось четыре минуты, и их команду охватило отчаяние.

Джереми споткнулся, и Деннис рванул на прорыв. Он вел мяч по краю, а затем к моим воротам, и в зоне оказались лишь я и он. Я рванул на встречу на полной скорости и даже не смотрел на мяч, когда он отдал пас кому-то за моим правым плечом, я просто опустил голову и столкнулся с ним. Стоило ему оказаться на земле подмятым под меня, я поднял вверх руку и ударил локтем ему по яйцам.

Он начал вопить.

Я ударил его еще раз.

И еще.

– Получай тупой ублюдок! – проорал я. Джереми схватил меня за руки и потащил с него, но я высвободил одну руку, что позволило создать достаточно места для замаха и ударить по колену.

Я услышал хруст.

Еще больше воплей.

В лицо мне полетела «красная карточка».

Но все это того стоило.

Возможно, Шекспир больше со мной и не говорил, но будь все иначе, он мог бы сказать, как все ж «способны ненавистным наслаждаться»99. Тем не менее, казалось, что сладость этой ненависти стоит последующей расплаты.

Интересно, какой теперь будет моя дисквалификация.

 

Глава двадцать третья

 

CЕЙВ 100

Я никого не стал дожидаться в раздевалке. Даже не принял душ, лишь переоделся и ушел, отправившись пешком в отель. От стадиона до него было с милю, а я в какой-то мере сомневался, что кто-то выпустит меня на поле в ближайшее время.

Определенно это того стоило.

Я почти собрался позвонить Николь и сказать, что ублюдок заплатил за то, что с ней сотворил, но все же не сделал этого. Он даже не знал причины, но мне было на это плевать. Я зашел в маленький магазинчик при отеле и купил пачку «Кэмал» прежде чем подняться в номер.

Вышел на балкон и закурил. Последний раз я курил с Грегом в тот вечер, когда сидел на заднем крыльце дома семейства Скай.

Она была так зла на нас.

Я слегка улыбнулся и сделал глубокую затяжку. На вкус сигарета была дерьмовой и это напомнило мне, как я сказал ей, что больше не буду курить. Сделав еще около трех затяжек, я выбросил окурок с балкона и начал ритмично барабанить пальцами по перилам.

Во всем моем теле ощущалось напряжение, будто туго сжатая пружина слишком сильно растянута и лишь ждет, когда кто-то ее отпустит. Я посмотрел вниз на дорожное движение десятью этажами ниже, схватился за поручень, ослабил пальцы, а затем вновь схватился за перила.

Вытащил пачку из кармана и вышвырнул ее на улицу так далеко, как мог.

Думай о футболе. Только о футболе.

Скорее всего я серьезно влип. «Красная карточка», дисквалификация – ну да, такое дерьмо случается, – но я сломал ему ногу, а у папы нет здесь таких завязок с властью, как в Орегоне. Он будет взбешен.

Стоило мне подумать об этом, как дверь в мой номер открылась.

– Что это на хрен было?

Я не развернулся и не взглянул на него или еще что-либо. Не было смысла. Я просто уставился на проезжающие по ту сторону перил машины.

– Ты тупой идиот! – до меня донеслись приближающиеся шаги отца. – Ты хоть имеешь понятие, как это выглядит? Тебе еще повезло, что это не снимали по ТВ! Ты же знаешь, что Мессини еще не подписали контракт! К счастью, я был там и смог что-то разрулить, а нога у парнишки не была сломана!

– Не сломана? – я постарался не звучать разочарованно. – Я слышал хруст…

– Ты сломал его щиток, засранец.

– О.

– Ты дисквалифицирован до конца чемпионата, – сообщил папа, – но по крайней мере тебя не арестовали.

Я пытался найти повод, чтобы меня это взволновало, но не мог. С безразличием я ожидал его кулаков, но он лишь продолжал орать на меня, а я просто притворялся, что слушаю. Он дважды встряхнул меня, но я не мог заставить себя скинуть апатию. Я заслужил все это, но даже если бы мог, ничего бы не изменил. В конце концов он закончил и ушел, сказав, что отправляется поесть, а я могу на хрен гнить здесь и дальше.

Я зашел в спальню и упал на кровать лицом вниз. Обнял одну из подушек, подтянув ее под голову и обхватив руками. После чего закрыл глаза и в моей голове поплыли воспоминания о ее запахе.

Пальцы ныли, и в них по-прежнему чувствовалось напряжение, даже когда я их разжимал. Открыв глаза, я заметил на прикроватном столике маленький блокнот с ручкой. Перекатившись, схватил их и начал делать набросок.

Это было ее лицо. Она смотрела на меня своими яркими и взволнованными глазами. Он был грубым, но ведь у меня под рукой была всего лишь ручка, поэтому я полагал, что получится так хорошо, как только возможно. Я вырвал листок из блокнота и поднес его поближе, вновь перекатившись на подушку.

– Я скучаю по тебе, – прошептал я и покачал головой, подумав насколько глупо это было – разговаривать с гребанным куском бумаги. Я сложил его в маленький квадратик и снова схватил подушку, сунув ее себе под голову. Листок оставался плотно стиснутым у меня в ладони.

Я прикрыл глаза и постарался не обращать внимания на пульсацию у меня в груди и жжение в глазах.

***

Может у отца и не было такого влияния в Калифорнии, но было достаточно влиятельных друзей, чтобы довольно легко меня отмазать – отстранение до конца чемпионата, что означало лишь одну игру – плевать – и папе пришлось заплатить Лиге штраф в пять тысяч долларов.

С Деннисом Джонсом все будет хорошо, к сожалению.

Я принес извинения… за срыв игры.

Плевать.

***

– Так зачем ты это сделал?

Фриказойд Эми Каттер плюхнулась рядом со мной в читальном зале библиотеки. Я начал период на поле, но обычный дождь перешел в грозу, вынудив меня вернуться в помещение. Эми взяла на себя обязанность раз в пару недель останавливаться и выдавать мне мудрые советы, которые меня просто бесили.

– Что сделал?

– Выбил дерьмо из какого-то несчастного футбольного дурачка?

– Некоторым просто нужно, чтобы кто-то выбил из них дерьмо, – ответил я.

Учительница шикнула на нас, и я показал ей средний палец. Она лишь зыркнула на меня и покачала головой. Хорошо было заправлять школой.

Эми склонилась над столом и посмотрела темно подведенными глазами.

– Это было как-то связано с Николь Скай, не так ли?

– Отвали, – ответил я. – Иди полижи кому-нибудь.

– Почему ты не хочешь признать, что тоскуешь без нее?

– Пошла ты.

– Я же вижу, как ты на нее смотришь, – продолжала гнуть свое Эми. – Ну, знаешь, когда думаешь, что никто не замечает? А тот парень был из Миннесоты, и она…

– Заткнись на хрен! – заорал я на нее, вскакивая с места и сжимая кулаки.

Она лишь посмотрела на меня безразлично, в то время как я старался контролировать дыхание, а учительница вновь стала меня отчитывать. Я ее проигнорировал.

– Полегчало? – наконец спросила Эми.

– Нет! – огрызнулся в ответ.

– Может, это послужит тебе знаком, – сказала она, вставая. Отступила на пару шагов, после чего развернулась и ушла. Я снова наорал на учительницу, собрал свое барахло и ушел.

Технически время ланча еще не настало, но я зашел в кафетерий и все же взял «Gatorade», после чего приземлил свою задницу на стул у задней двери. Открыл бутылку, но не стал отпивать, а вместо этого уставился в окно.

Желудок болел.

– Томас?

Ох блядь, нет.

Я встал, оставив на столе «Gatorade» и стараясь обойти ее, не встретившись глазами.

– Томас, пожалуйста… – окликнула она, но я продолжил двигаться, пытаясь не согнуться вдвое от боли в животе.

Для нее было бы намного лучше никогда меня не встречать. Я испортил ей жизнь одним своим подлым существованием. Мне не следовало быть здесь, чтобы не причинять боль ей или кому-либо еще.

Это я должен был умереть в той аварии много лет назад.

Миру от этого было бы только лучше.

Должен согласиться с Шекспиром и сравнить мою жизнь с той, что была у одного из ведущих персонажей «Макбета» – «история, что рассказал дурак, наполненная яростью и шумом, которая не значит ничего»101. Так уж вышло, что я просто не видел в ней больше смысла.

Теперь мне было уже все равно.

***

Я бежал.

Даже в моих кроссовках для бега слой льда, покрывающий ранним утром дорожки, не позволял бежать по цементу, так что я намертво увяз в коричневой траве, хрустевшей у меня под ногами при каждом шаге. Воздух выбивался из моего рта короткими, жаркими выдохами – конденсат от холодного воздуха оставлял вокруг меня клубочки пара.

Мое время было фантастическим.

Ноги укрепились, а двигая бедрами и толкая себя вперед, я чувствовал боль в мышцах. Под откос небольшого холма, затем снова вверх вдоль вечнозеленых растений. Я бежал в быстром, стабильном, монотонном темпе.

Бежал в никуда.

***

Со школы отпустили пораньше, и я отправился на обед в закусочную с парочкой парней из команды. У меня не было настроения, но Джереми наподдал мне за то, что я никуда не хожу. Мне не хотелось очередного разговора на тему того, что мне надо потрахаться, поэтому пошел с ним.

Я остановил машину рядом с рестораном, приехав немного раньше, поэтому несмотря на то что снаружи слонялось несколько человек, большинство только подъезжали и, паркуясь, пытались сделать снежки из небольшого количества белого снега, который они соскребали с бордюров.

Джереми подозвал меня к своей машине и начал рассказывать о том, что Рэйчел на него злится из-за… чего-то. Я не особо слушал. Мое внимание привлек знакомый звук старой Хендай, которая с пыхтением вползла на стоянку.

Я лишь мимоходом взглянул, когда она припарковалась в пяти машинах от нас. Машина взбрыкнула еще раз, прежде чем заглохнуть. Я видел ее сквозь слегка затуманенное окно с приложенным к уху телефоном, и задавался вопросом с кем она могла разговаривать, ведь почти все из школы были тут.

Наверно, с Софи и скорее всего о том, чтобы посидеть с ребенком.

Ладно, признаю, то как я смотрел вряд ли можно было назвать «мимоходом взглянуть». Я пялился на нее, когда она вышла из машины и пошла через парковку. Она и не смотрела на меня, так что я продолжил наблюдать за ней, отчего сжималось в груди.

Мне хотелось подойти к ней, взять за руку и помочь идти по льду.

Хотелось сказать ей, что все это ошибка.

Просто хотелось обхватить ее руками и сказать, что я гребаный придурок и что на самом деле не думаю, что способен выжить без нее.

Но вместо этого я остался на месте, глядя как она с трудом идет, раскинув руки для баланса, и не обращая внимания на едва достигающее моих ушей бурчание Джереми.

– Ты слышал хоть одно гребанное слово из того, что я сказал? – спросил он.

– Рэйчел надоело таскаться в кино на боевики, а ты никогда не позволял ей самой выбрать фильм, – сказал я, не сводя глаз с Николь. Я даже не вслушивался в слова, которые механически ему повторял.

– Да, верно. Однако…

Мой взгляд резко метнулся от Николь к Бьюику Клинта, который только что заехал на парковку, двигаясь слишком быстро для скользкой дороги. C таким заднеприводным корытом, которое он водил, не было никакого шанса, чтобы эта сильная инерция могла бы компенсироваться в гололед, в итоге он не справился и начал юлить. Автомобиль бешено занесло сначала влево, а затем вправо.

Прямо на Николь.

Я не думал.

А просто действовал.

Давление в бедрах в момент, когда я оттолкнулся от земли было в прямом смысле болезненным. Визжащий звук ревел у меня в голове и не позволял сосредоточиться. Все, что я мог видеть, это ее лицо, ее широко распахнутые от шока и ужаса глаза, когда она замерла на месте и смотрела как на нее боком заносит машину.

Мои шаги были твердыми, несмотря на скользкую поверхность. Я видел свою цель – ее красивое, прекрасное лицо. Я прыгнул вперед, раскинув руки, схватив ее за голову и прижав к своей груди, как самый важный сэйв в своей жизни.

Мы вместе полетели в сторону, а затем упали на землю. Я видел бок старого красного Бьюика, когда прижимал ее тело плотнее к себе, окутывая своими руками и ногами в мертвой сцепке. Визг покрышек накрыл меня сзади, а от удара железа по моей спине нас обоих частично закинуло под другую машину.

Шекспир сказал: «Борьба за клад всегда таит угрозы»102. Что бы я ни чувствовал, почему-то в данный момент не имело никакого значения.

Но почему все вокруг темнело?

 

Глава двадцать четвертая

 

БРОВКА 103

Это было странное чувство.

Раздавленности... удушливости.

Я изо всех сил втягивал воздух в легкие.

Визг в моих ушах сменился странным неестественным раздирающим звуком.

Все было черным.

Белым.

Красным.

Когда мне удалось разлепить глаза, то меня окутало море бриллиантовой голубизны.

Приоткрыл рот, губы казались сухими и потрескавшимися. Я сглотнул и выдавил из себя единственные важные слова.

– Румпель? – горло саднило, а ротовая полость, казалось, была покрыта налетом несвежего дыхания. Я провел языком по небу и ощутил вкус меди, сглотнул.

– Томас? – ее красивый, сбивчивый голос пропел мне. – Что?..

– Ты в порядке, Румпель?

– О, боже мой… Томас… Томас…

В ногах онемение.

Тошнота в желудке.

Я поборол ее.

– Ты… в порядке? – повторил я, задыхаясь. На моем подбородке было что-то густое и жидкое.

– Я в порядке, Томас, – прошептала она, в ее глазах стояли слезы. – Не двигайся, хорошо?

Ее пальцы касались моей щеки – теплые и мягкие. Она откинула непокорные волосы с моего лба, в то время как звуки сирен приближались. Ее прикосновения были такими приятными, и я знал, что был самым большим придурком в мире, потому что так долго отказывался от этого.

– Я никогда не хотел причинить тебе боль, – произнес я. Слабый голосок в моей голове посоветовал сказать ей – было важно, чтобы она знала. Бок болел и казался теплым и липким, что не имело смысла на фоне холодного цемента подо мной. До меня смутно доносилась куча воплей вокруг нас – голоса других учеников, взрослых – возможно, менеджера закусочной.

– Не пытайся говорить, малыш, – сказала она. Движение ее пальцев в моих волосах ускорилось – стало отчасти неистовым. – Просто лежи спокойно, ладно?

– Ты такая красивая, – сказал я. Мне хотелось обхватить ее рукой за затылок и прижать ближе, чтобы иметь возможность поцеловать – если бы она мне позволила, но моя рука не двигалась. В спине чувствовалась острая боль – повыше, рядом с плечами. На самом деле, похоже, я вообще не особо мог пошевелиться.

– Ах, Томас… твоя нога…

Моя нога? Мои ноги не болели – лишь плечи и бок.

Я закашлял.

– Не двигайся, – вновь прошептала она. Ее глаза были влажными. Неужели идет дождь? Для дождя слишком холодно.

– Ты в порядке? – снова спросил я.

– Я в порядке, малыш.

– Хорошо.

– Помощь уже в пути, – сказала она, повторяя чьи-то слова, но я не мог понять чьи именно. – Почти здесь.

Мои глаза затуманились и закрылись. В ступнях ощущалось покалывание.

– Томас? Томас, посмотри на меня!

Я снова разлепил глаза, и голову пронзила боль.

– Просто продолжай смотреть на меня, ладно? – сказала Николь.

Мне хотелось сказать, что я сделаю все, что она скажет, но мой язык казалось опух во рту. Я кашлянул и вернулся явный вкус меди.

– Малыш, пожалуйста, – услышал я ее мольбу. – Просто держись, ладно? Я здесь, рядом. С тобой все будет в порядке.

В порядке.

Я был уверен, что это не тот случай.

– Тебя ль возможно ощутить, фатальное виденье104, – прошептал я. Мои глаза вновь затуманились и закрылись, скрывая от меня ее лицо.

– Нет… Томас… нет! – кричала она. – Оставайся со мной, слышишь? Оставайся со мной!

Заставил себя открыть глаза, чтобы иметь возможность видеть ее чуть дольше.

Я должен был ей сказать.

– Я люблю тебя, – попытался поднять руку по ее спине, чтобы прикоснуться к ее лицу, но она по-прежнему не двигалась. – С тех пор как ты впервые ко мне прикоснулась… Я просто не знал… что это было. Ты показала мне.

– О, Томас… я тоже тебя люблю, – прошептала она в ответ. – И никогда не переставала.

Она любит меня.

Моя Румпель меня любит.

Звук сирен все приближался.

– Прости, что я такой мудак, – усмехнулся я.

– Вовсе нет, – сказала она и ее губы приподнялись в улыбке, хотя в глазах по-прежнему была паника. – Ты идиот и порой мне действительно хочется пнуть тебя за глупость, но ты не мудак.

– Грехи мои в молитвах помяните105, – пробормотал я. Но Офелия и в подметки не годилась моей Румпель.

Голову вновь пронзила боль, и накрывшая темнота лишила меня возможности видеть. Нас окружили звуки скорых. Я попытался открыть глаза, чтобы посмотреть, что происходит, но кажется у меня не хватало сил.

– Нет! Томас! Открой глаза! Открой глаза, ты меня слышишь?

Темнота.

– Томас!

Пучина.

– Боже – нет! Нет! ТОМАС!

Холод.

– Он не дышит! ОН НЕ ДЫШИТ!

Я все еще мог ощущать ее руки, обнимающие меня, ее ладонь у моего лица.

Значения слов Гамлета пронзило меня сильнее, чем удар от Бьюика Клинта: «Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно! Какие сны в дремоте смертной снятся, лишь тленную стряхнем мы оболочку, – вот что удерживает нас. И этот довод – причина долговечности страданья106». Так или иначе, самое важное для меня было то, что Николь была в порядке.

А теперь посмотрим, что будет дальше.

 

Глава двадцать пятая

 

ДОБАВЛЕННОЕ ВРЕМЯ 107

Яркий, ослепительный свет залил мне глаза, но не причинил боли. Он был теплым, как прекрасное весеннее утро, когда солнце светит тебе в спину, пока ты бредешь сквозь деревья. Мягкий, успокаивающий, умиротворяющий.

Ее рука скользнула по моей, ее пальцы намного больше моих, отчего я чувствую себя в безопасности. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы увидеть ее лицо. Она была такой красивой – с мягкой кожей и темно-каштановыми волосами.

– Можно остаться с тобой, мама?

– Нет, милый. Еще не время.

Я прищуриваюсь, глядя в ее светящееся лицо.

– Но я хочу.

– Знаю, Томас. – Ее рука пробегает по моей макушке. От этого прикосновения по коже побежали мурашки, и я еще раз ей улыбнулся, прежде чем вновь опустить глаза. Мы шли там, казалось, без какой-либо дороги или направления, просто двигались бок о бок.

Я посмотрел вниз и увидел на себе ярко-красные бутсы, которые носил еще маленьким. Мама завязывала их мне на двойной узел, и я никогда не мог развязать самостоятельно. Маме всегда приходилось делать это за меня. Потом… когда мне приходилось завязывать их самому, то они вечно развязывались во время игры, отчего папа злился. Потом… когда ее не стало.

Я снова поднял взгляд через плечо на ее лицо.

– Я не хотел, чтобы ты пострадала, – я почувствовал, как слезы пощипывают глаза и сдавливается грудь.

– Конечно же ты этого не хотел, дорогой, – ответила она. – Это был несчастный случай.

– Прости, что я забыл перчатки, – сказал ей.

– Все что-то забывают, Томас, – сказала она. – А порой вещи просто происходят сами собой. Не по твоей вине.

– Он сказал, что виноват я.

– Знаю, – вздохнула она, – но он ошибался.

– Я сдержал свое обещание, – тихо сказал я. – Я никогда ничего не забываю.

– Знаю… но тебе не обязательно абсолютно все помнить.

– Разве нет?

– Больше нет, милый. – Ее рука коснулась моего лица, и она погладила мою щеку. – Ты запомнил достаточно.

«Раз… два… три… РАЗРЯД!»

Острая боль пронзила мою грудь и, словно паучья сеть, распространилась по всему телу.

– Ты должен вернуться, Томас.

– Я хочу быть с тобой.

– Ты еще не завершил всего, что должен сделать, Томас. Тебе еще есть чему учиться.

– Я хочу остаться!

– Кое-кому там ты все еще нужен.

«РАЗРЯД!»

– Румпель?

– Иди к ней.

«РАЗРЯД!»

***

Я плыл в темноте и казалось, будто мои конечности пытались пробиться через какую-то густую, вязкую субстанцию, не в силах отодвинуть ее в сторону. У меня не получалось открыть глаза. Кто-то говорил, но я не мог понять, кто это был или о чем шла речь. В моей голове проскакивали лишь бессмысленные обрывки предложений.

Состояние критическое… несколько сломанных костей… почечная недостаточность…

Вспышки боли рикошетом простреливали мое тело. Ничего не имело смысла.

…Рваные раны… раздроблена левая лопатка… позвоночник…

Где Румпель? Она в порядке? Она сказала, что да… Мне же это не приснилось, верно?

…Запланированная операция… селезенку придется удалить…

А моя мама тут?

…Травма головы… вызвать искусственную кому… наилучший шанс…

Я ничего не понял и позволил себе погрузиться в темноту. Здесь было прохладно и безопасно.

***

Я открыл глаза, моргая.

Рот и горло горели от охренительной сухости.

Даже в темноте я видел стерильные, белые стены и мягкий интерьер больничной палаты. Слева от аппарата доносился тихий, постоянный писк.

Я лежал на спине и мышцы ныли. Я ненавидел лежать на спине – всегда устраивался либо на каком-нибудь боку или на животе. Хотел повернуться на бок, но у меня не было энергии. Сил хватило лишь на то, чтобы свесить голову с одной стороны и заметить капельницу, подведенную к моей руке. Прочие трубки и провода от мониторов и всякой хрени торчали из-под одеяла, которое было накинуто на меня до груди.

Мне удалось повернуть голову на другую сторону и увидеть маленький прикроватный столик с вазой увядших цветов и стопкой поздравительных открыток. Окно закрывали длинные вертикальные жалюзи, но на улице явно было темно. Единственным источником света в комнате была маленькая, тусклая настольная лампа в дальнем углу, рядом с креслом для отдыхающих.

Больше никого в палате не было.

На приставном столике стояла чашка с водой, и я попытался поднять руку, чтобы дотянуться до нее, но сил не было. Рука дернулась, и я сжал пальцы в кулак, но даже это меня совершенно истощило.

Мое внимание привлек шум, доносящийся перед палатой, дверь открылась, явив миниатюрную женщину в больничном халате с разноцветными кругами. Она подошла сбоку кровати, проверила капельницу и опустила взгляд на меня.

– Томас?

Я облизал губы и попытался ответить, но из горла вырвался лишь странный каркающий звук. Она потянулась за чашкой воды и поднесла соломинку к моим губам. Стоило мне сделать пару болезненных глотков, как она снова убрала ее.

– Теперь можешь говорить? – мягко спросила она.

– Да, – удалось выдавить мне.

– Я схожу за доктором, ладно?

– Конечно.

Голова была немного затуманена. Мне хотелось еще воды, но в тоже время желудок похоже немного взбунтовался из-за попадания в него жидкости. Пару минут спустя в палату вошел парень в лабораторном халате с планшетом в руке и устроился на передвижном стуле рядом с кроватью. Он придвинулся ко мне поближе и сказал, что его зовут доктор Питер Винчестер.

– Ты знаешь, как сюда попал, Томас?

В голове пронеслись вспышки того, как темный Бьюик заносит на льду.

– Сбила машина, – ответил я. – Николь? Николь Скай?

– Она в порядке, – сказал доктор Винчестер. – Несколько порезов и царапин, но ничего серьезного. Она уже полностью поправилась.

– Где она?

– Сейчас два часа ночи среды, Томас, – ответил он. – Вероятнее всего она дома, спит.

Я кивнул, радуясь, что она не в больнице, все-таки травмированная или еще что-нибудь. Затем один вопрос стал действительно охренительно важным.

– Как давно? – спросил я. Произносить больше пары слов за раз было довольно затруднительно.

Доктор обернулся на медсестру, прежде чем вновь устремить на меня свой взор.

– Какую последнюю дату ты помнишь?

– Эм… тридцатое января? – предположил я.

Винчестер некоторое время смотрел на меня.

– Сейчас четырнадцатое марта, – наконец ответил он.

На мгновение меня охватила паника.

– Год тот же? – спросил я.

– Тот же.

Я немного расслабился, пытаясь переварить услышанное. Это было порядка… шести недель. Шесть недель совершенно без сознания. Шесть недель лежа в кровати, совершенно не пользуясь мышцами.

– Я не особо могу двигаться, – сказал я, подняв на него взгляд.

Он кивнул.

– Твое тело бездействовало некоторое время после серьезной травмы. Ты чуть не скончался на месте, и один раз мы потеряли тебя на операционном столе. Нам пришлось ввести тебя в искусственную кому, позволившую контролировать твое тело достаточно долго, чтобы успеть тебя залатать.

– Я сломал много костей? – спросил я, задумавшись о своих ногах, потому что явно не очень хорошо их ощущал.

– Думаю, нам стоит дождаться твоего отца, – сказал врач и потрепал меня по ноге, отчего казалось по ней побежали мурашки. Казалось, повсюду бегали мурашки, будто мое тело затекло.

Думаю, так и было.

– Он уже едет.

Даже сквозь туман в моей голове, я чувствовал, что эта встреча будет не из приятных. Я пока не знал масштабы повреждений, но дела явно обстояли хреново и это точно означало, что я не буду играть в футбол в следующем сезоне. Я стиснул зубы. Мне было плевать на то, что он скажет – Николь была в порядке и это важнее…

– Томас?

Я проснулся от того, что кто-то толкал мою руку. Сам не понял, как задремал. Дергал меня доктор Винчестер, но и папа был тут – стоял по другую сторону кровати.

– Ты можешь говорить, сын? – спросил он.

– Да, – сказал я и попытался прочистить горло. – Вроде как.

– Твои голосовые связки не использовались некоторое время, – сказал доктор Винчестер. – Им потребуется какое-то время, чтобы снова нормально функционировать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил папа с тем беспокойством в глазах, которое должно быть у родителя. Его рука потянулась к моей голове, он склонился и посветил мне в глаза своим маленьким фонариком.

– Странно, – ответил я, сам не зная точно, как себя чувствовал.

– Ты довольно сильно пострадал, – сказал он мне. – Считаю, мне повезло, что вообще могу с тобой говорить. На какое-то мгновение…

Его голос осекся, и он вздохнул.

– Что со мной? – спросил я, но на меня напал приступ кашля, и доктор подал мне воды, чтобы выпить. Желудок свело, пока жидкость стекала по моему горлу.

Они оба переглянулись, после чего папа подкатил еще один передвижной стул и сел поближе ко мне. Доктор Винчестер стал перечислять все мои травмы.

– Удар от столкновения пришелся на твои плечи и спину, – начал он. – У днища машины был острый край, который разрезал твой левый бок. Были повреждены почка и селезенка и задето легкое. Пришлось удалить тебе левую почку, как и часть селезенки. Левая лопатка была раздроблена, таз треснул, правая рука сломана и была небольшая травма на пояснице. Твой позвоночник подвергся большой нагрузке от удара.

– Дерьмово.

Доктор Винчестер усмехнулся, но глаза папы сузились от моего комментария.

– Да, – доктор продолжил, дав мне еще немного воды, – ты был в довольно плохом состоянии.

– А как сейчас? – спросил я, гадая, насколько улучшилось мое состояние спустя шесть недель.

– Кости срослись, – сказал он, – за исключением левой лопатки, которую пришлось заменить. На боку у тебя будет неприятный шрам, но учитывая обстоятельства, думаю, тебе стоит носить его с гордостью.

Я вопросительно посмотрел на него.

– С учетом всех аспектов аварии, ты безусловно спас жизнь дочурки Ская.

Я почувствовал, как мои губы слегка приподнялись в улыбке.

Глаза отца снова сощурились.

Доктор Винчестер с минуту просматривал свой планшет, а затем вновь обратился ко мне:

– Однако, я бы хотел немного поговорить о твоих ногах.

Я почувствовал озноб, а мышцы плеч напряглись.

– На правой ноге тоже скверный порез, – сказал он, – хотя не такой ужасный как на спине. Ты потерял много крови, но травма позвоночника беспокоит больше всего.

– Он будет в порядке, – вклинился мой папа. – Он крепкий.

– Ты не можешь знать этого заранее, Лу.

Им не было нужды говорить это – я уже понял.

– Я не смогу ходить, да?

– Ты будешь в порядке, – повторил папа.

– Томас, в данный момент это сложно сказать. Мне бы хотелось провести сначала кое-какие тесты и посмотреть, как ты на них реагируешь сейчас, выйдя из комы. Не имея этих результатов, сложно что-либо утверждать, но будет тяжело. С помощью интенсивной физиотерапии, когда-нибудь ты, может, снова пойдешь.

Когда-нибудь.

Что на хрен это значит?

– Сколько времени это займет?

– Я хочу провести кое-какие тесты…

– Сколько? – вновь спросил я, чуть повысив голос.

Взгляд доктора смягчился, и он стиснул губы.

– Это займет как минимум год, – наконец ответил он. – Возможно, восемнадцать месяцев, если ты сильно постараешься, и не будет никаких необратимых повреждений. Даже в этом случае может статься, что ты так никогда и не восстановишься полностью.

– Что на счет футбола? – спросил я, глянув на папу. Он посмотрел на доктора Винчестера, тот в свою очередь посмотрел на него, глубоко вздохнул и повернулся ко мне.

– Томас, скорее всего ты больше никогда не сможешь играть в футбол.

Желудок екнул, исторгнув то малое количество воды, что я принял. Спину прострелила боль, когда я попытался согнуться, чтобы сплюнуть воду. И папа, и доктор придержали меня с одной стороны, на помощь им пришла и медсестра.

И все же я спас Румпель.

Это по-прежнему того стоило.

Но что у меня есть теперь? Лишившись единственного, что долгие годы имело значения в моей жизни, с чем я остался?

Папа закрыл дверь в палату, когда доктор Винчестер вышел, чтобы назначить на следующие пару дней ряд тестов. Как только дверь затворилась, я почувствовал, как атмосфера в комнате изменилась.

Папа некоторое время стоял у двери, упершись рукой в раму и прислонившись к ней, после чего протяжно выдохнув, развернулся и посмотрел на меня.

Ладно, вперился взглядом, если сказать точнее.

Ну вот, начинается.

– Я всегда думал, что ты идиот, – мрачно сказал он. – Но никогда не осознавал, каким большим идиотом ты на самом деле являешься.

Он медленно подошел сбоку кровати, я попытался отодвинуться, хотя и не знал, куда собирался деться. Едва ли я вообще мог двигаться и почувствовал, как во мне поднимается странная паника.

Я вообще не мог двигать ногами, а руками лишь немного. Стоило слегка передвинуть руку – совсем чуть-чуть – я почувствовал, как устали все мышцы от плеча и до запястья.

Я оказался в ловушке.

– Ты хоть понимаешь, что наделал? – его голос по-прежнему был мягким и тихим, я оглянулся на дверь, гадая как далеко от моей палаты находится ночная медсестра. – Ты, возможно, проебал всю свою оставшуюся жизнь за один глупый, бессмысленный поступок.

– Не бессмысленный, – услышал я свой шепот и тут же пожалел, что произнес это вслух.

– Что? – огрызнулся он. – Что ты сказал?

– Ничего, – пробормотал я.

– Не бессмысленный, говоришь? – в его голосе явно слышалось презрение. – Ты чуть не умер, Томас! Пройдет еще по меньшей мере два сезона, прежде чем ты снова сможешь играть! И ради чего, а? Из-за какой-то юбки?

Еще два сезона?

– Я думал, доктор сказал…

– Этот мудак сам не знает, о чем говорит! – махнул рукой папа в сторону двери. – Ты будешь снова играть, тебе лишь надо перестать быть киской и встать с этой чертовой кровати как можно быстрее. Хватит спать, ты меня слышишь?

Я посмотрел на него, а затем вниз на одеяло, прикрывавшее мои ноги. Попытался увлажнить губы, но язык был слишком сухим, и у меня опять начался кашель. Стоило мне его унять, как я попытался передвинуть ноги так же, как проделал это с руками.

Ничего.

Они не болели, в них не ощущалось напряжения или утомления. Я просто не мог ими пошевелить.

– Папа, – прошептал я, вновь подняв на него взгляд. Паника накатила снова. – Я не могу ими пошевелить, пап. Они просто… не двигаются.

Сердце начало колотиться сильнее, о чем свидетельствовал и усилившийся писк монитора сбоку от меня. Легкие расширялись и сокращались вновь и вновь, казалось я совершенно не мог их успокоить. Я напрягся, пытаясь совсем немного сдвинуть ногу, но ничего не происходило.

Ничего.

– Папа…

– Прекрати, – сказал он сквозь сжатую челюсть. – Все может занять немного времени, но ты через это пройдешь. Ты будешь играть в профессионалах.

Я даже не мог слушать, что он говорит. В голове начало стучать от напряжения в попытках двинуть ногой – или хотя бы пошевелить пальцем. Дыхание срывалось, и на мониторе пульс начал зашкаливать. Зрение затуманилось, и я попытался ухватиться за поручни кровати, когда голова начала кружиться, но моя рука просто шлепнулась сбоку.

– Папа!

– Прекрати, Томас! – крикнул он. Я почувствовал его руки на моих плечах, а затем еще чьи-то ладони – медсестры – взявшие меня за руку. – Ты себе навредишь!

– Расслабься, Томас, – сказала медсестра. – Мне следует вколоть ему седативное?

– Нет, не нужно ему успокоительное! – заорал на нее папа. – Бога ради, он только что вышел из комы. Ты хоть в школу ходила?

– Простите, доктор.

– Томас! – От его голоса я съежился и это, наряду с его руками, держащими меня за плечи, совсем не способствовало моему расслаблению, однако от этого я немного притих. Мышцы, которые я мог контролировать, напряглись и замерли.

– Я хочу видеть Николь, – сказал я, глядя на медсестру. – Где Николь?

– Сейчас тебе нужно отдохнуть, – сказал папа, он нажал на мои плечи и стал потихоньку опускать меня на кровать.

– Ненавижу спать на спине, – проворчал я.

– Так лучше контролировать верное положение трубок, – сказал папа, его голос значительно смягчился. – Еще один стимул для тебя постараться и пройти через это, верно сын?

– Когда я смогу увидеть Николь? – пробормотал я.

– Я займусь этим, – пренебрежительно произнес папа.

– Она все еще пытается пробиться сюда, – услышал я слова медсестры, сказанные моему папе. – Мне позвонить ей утром?

– Ни в коем случае, – ответил папа и с мгновение смотрел на меня. – Я позабочусь об этом.

Стоило моей голове коснуться бугристой, жесткой подушки, как глаза сами собой закрылись, а голоса исчезли.

Когда вновь их открыл, то палата была залита светом, а я был один.

Голова болела, а во всем теле не было такого места, которое бы не ныло в той или иной степени. Я хотел перевернуться, но никак не смог. У меня не хватало сил, а все эти опутывающие меня трубки и всякая хрень совсем этому не способствовали.

Долгое время я просто лежал и пялился в потолок.

Заглянула медсестра – уже не та, что была ночью – и проверила мою капельницу. Она наклонилась и сменила пакет у края кровати, как я понял, он был подсоединен к катетеру.

Просто охренительно.

Обратите внимание на сарказм.

Дав еще немного воды, которую мне удалось удержать в желудке, она вышла, вновь оставив меня в одиночестве. Я пытался пошевелить пальцами, по одному за раз, просто приподнимая и снова опуская их. Похоже, у меня неплохо это получалось и несильно утомляло. Затем я попробовал приподнять запястья, и с этим вроде тоже не было проблем.

А вот руки были совсем другое дело. После двух попыток я опять был истощен и вновь уснул.

***

Тесты, тесты, тесты.

Весь гребанный день и большую часть следующего утра.

Могу ли я почувствовать это или то? Подними это, согни то.

Мне хотелось во что-то врезать, но полное сжатие кулака переутомило меня настолько, что пришлось на хрен вздремнуть.

Может папа был прав, и я был киской.

Мне хотелось увидеть Николь, но когда я упоминал ее, он менял тему или просто говорил мне заткнуться.

***

Я проснулся от голосов в коридоре.

– Я собираюсь с ним поговорить, Лу.

– Он не готов.

– Ну, мне в любом случае нужно с ним побеседовать.

– Я не позволю.

– На данный момент у меня неполный отчет о происшествии, и дела полиции перекрывают твой авторитет здесь, в больнице. Я собираюсь с ним поговорить.

– Не пудри мне мозги. Ты об этом пожалеешь.

– Дела полиции, босс.

Дверь открылась, я поднял взгляд и увидел, как Грег Скай входит в палату. Мне все еще был виден папа, который стоял в коридоре вцепившийся в свои волосы одной рукой и прожигающий глазами дыры в спине Грега. Тот прикрыл за собой дверь.

– Как поживает мой герой?

Я улыбнулся и издал слабый смешок, который оказался охренительно болезненным. Попытался сделать глубокий вдох и снова поднял на него взгляд.

– Как поживает моя Румпель? – спросил я.

Грег покачал головой и улыбнулся.

– Николь в порядке, – сказал он. – Она очень по тебе скучает.

– Она придет? – спросил я.

Грег оглянулся через плечо.

– Надеюсь, что очень скоро мне удастся ее сюда привести, но твоему папе не очень нравится эта идея.

Я на минуту задумался об этом. Да, я был уверен, что ему это совсем не нравилось.

– Он не разрешает ей навещать меня, не так ли?

– Она была тут поначалу, – сказал Грег, – но у нее с твоим папой произошла небольшая… стычка, скажем так. С тех пор он запретил ее пускать.

– Я хочу ее увидеть, – сказал я. – Передайте ей, ладно?

– Передам, сынок, – сказал Грег, – но нам нужно немного поговорить о происшествии, чтобы я мог сказать, что на самом деле был тут по официальному делу, а не только ради того, чтобы поблагодарить человека, который спас жизнь моей дочери, чуть не лишившись при этом своей.

– Оно того стоило, – тихо произнес я.

Его рука легла поверх моей, и он на секунду сжал ее.

– Спасибо, Томас, – сказал он, и его голос слегка дрогнул на моем имени. – Я никогда не смогу отблагодарить тебя, но спасибо тебе.

Я поднял на него взгляд и увидел, как его глаза чуть блестели в жестком свете лампы дневного света. Я кивнул ему и получил кивок в ответ.

– А теперь давай вернемся к делу, прежде чем тебе нужно будет немного отдохнуть, хорошо?

– Ладно.

– Первый вопрос, – сказал он, доставая маленький блокнот с карандашом. – Что еще, к черту, за Румпель?

Если он продолжит задавать вопросы в таком стиле, то мы буквально последуем фразе Шекспира и будем «хохотать до упаду»108. Каким-то образом, от одного его присутствия здесь, я чувствовал себя лучше.

Как же он собирался доставить ко мне в палату Румпель?

 

Глава двадцать шестая

 

В ИГРЕ

После быстрого объяснения происхождения РумпельштильцСкай и сопровождающего это болезненного смеха, Грег детально описал мне происшествие. Как я уже порядком выяснил, вся тяжесть удара от столкновения с машиной пришлась на меня, а траектория наших с Николь тел в тот момент привела к тому, что она частично оказалась под машиной, припаркованной у входа в закусочную, что позволило ей избежать серьезных травм. Ей пришлось наложить швы на правом плече от пореза обо что-то под машиной, и у нее было небольшое сотрясение, но в остальном все в порядке.

Весь разговор продлился от силы полчаса, и по его завершению я был полностью обессилен. Мысль о том, что простое лежание и разговор могли так измотать меня, была, мягко говоря, неприятной. Грег все еще говорил, когда я вырубился.

Я чувствовал нежные, теплые пальцы на щеке и виске, а затем в волосах. Инстинктивно я повернул голову на эти ощущения и, когда проснулся, встретился с ее прекрасными голубыми глазами.

– Приветик, – тихо произнесла Николь.

– Привет, – удалось мне проквакать. Николь взяла мою чашку и протянула мне. С сильно откинутой спинкой кровати, вода лишь стекла мне по подбородку, так что мы поигрались с пультом от кровати, пока мне не удалось разместиться более-менее прямо.

Устроившись поудобней, я просто смотрел на нее – разглядывая ее внешность и подмечая множество изменений. Она без сомнения похудела и выглядела уставшей. Также я заметил, что на ней была надета одна из моих тренировочных футболок, и задался вопросом, где она ее раздобыла. Неужели пошла к моему папе с просьбой позволить ее взять одну? Может она взяла ее из моего шкафчика или футбольной сумки.

– Ты хорошо смотришься в моей футболке, – сказал я с улыбкой.

Она покраснела и опустила глаза на свои руки, одна из которых держала мою.

– Ее надо постирать, – ответила она. – Я часто ее ношу.

Я подумал о ее словах и решил, что мне определенно это нравилось.

– Томас? – тихо позвала Николь.

– Да?

– Спасибо.

Я посмотрел на то место, где она прижимала мою руку к своему лицу, и увидел, как по ее щеке бежит слеза. Я попытался поднять руку, чтобы смахнуть ее, но та лишь вновь упала мне на живот. Она, казалось, все поняла и со слабой, печальной улыбкой подняла мою руку и провела по своей щеке.

– В любое время, – сказал я и действительно имел это в виду. Я бы не задумываясь сделал все это еще раз.

– Знаешь, я это знала, – сказала она.

– Знала что?

– Что ты не… по своей воле говорил того, что сказал. Я знала, что это был он.

Я отвел взгляд, сфокусировавшись на игле капельницы, проткнувшей мою кожу. Я был рад, что она знала, но одновременно и расстроен из-за этого.

– Что ты ему сказала? – спросил я.

Она издала резкий, короткий смешок.

– В который из разов?

Мой взгляд вновь вернулся к ней, и я слегка покачал головой.

– Тебе не следовало этого делать, – сказал ей.

– Что ж, иногда дерьмо само вылетает из моего рта, – ответила она, – и я его не контролирую.

Я хохотнул.

– Так что ты сказала? – вновь спросил я.

– В первый раз?

– Ну да.

– Что ж, это произошло через три дня после случившегося, – сказала она. – Я провела в госпитале первую ночь – просто под наблюдением – но возвращалась каждый день, чтобы посидеть с тобой в реанимации. Кажется, тебе тогда сделали уже… эм… три операции. В то время они продолжали держать тебя в искусственной коме, а я где-то читала, что люди в коме могут быть в состоянии слышать, если вы с ними говорите. Так что… я говорила с тобой.

– Что ты говорила?

– Эм… – она снова покраснела. – Я говорила, что я рядом и что думаю о тебе. Думаю, я благодарила тебя за то, что спас мне жизнь раз четыреста, и вместе с тем злилась, что ты так поступил, потому что в результате этого так сильно пострадал. Говорила, что ты мне нужен… и что люблю тебя.

Она произнесла последнюю часть очень тихо.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я.

Она улыбнулась и закусила губу.

– Знаю.

– Что же произошло?

– Ну, он был там, в основном просматривал твои показатели и что там еще в его компетенции, – продолжила она. – Он сказал, что разговаривать с тобой нет смысла – что сама мысль о том, что ты можешь меня слышать была смешной, и мне нужно просто идти домой.

Да, это было на него похоже.

– Я сказала ему, что уйду, когда ты выпишешься, и эта идея ему видимо не понравилась. Он начал говорить, что если бы не я, то тебя бы тут вообще не было, и что, может, ты бы быстрее проснулся, если бы я здесь не находилась.

Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Ее пальцы играли с моими.

– В тот раз я сдержалась и просто сказала ему, мне жаль, что ты пострадал, но я никуда не собираюсь уходить, пока не поблагодарю тебя как следует. Он сказал, что вместо этого мне следует извиниться перед тобой, и вышел из комнаты.

– Это было в первый раз?

– Да, – подтвердила она. – Во второй раз все было намного хуже.

– Продолжай.

Она вновь вздохнула.

– Он разговаривал с доктором… эм… Винчестером?

Я кивнул.

– Они говорили о твоих травмах, особенно о спине. Именно тогда доктор Винчестер и сказал твоему папе, что ты… э-э… возможно, не сможешь больше ходить. Твой папа был действительно очень расстроен из-за этого и затребовал мнение другого врача. Когда другой врач сказал, что пока слишком рано что-либо говорить, но тебе точно потребуется длительный курс реабилитации, твоего папу буквально прорвало.

Это меня удивило. Папа никогда не совершал подобных ошибок – расстраиваться перед другими и показывать свой нрав не в его духе. На публике он всегда был сдержанным.

– Он поорал немного на врачей, а когда они ушли, накинулся на меня. – Она чуть сильнее сжала мою руку. – К тому времени ты уже должен был выйти из комы. Они больше не держали тебя на седативных, и ты должен был уже проснуться, но этого не происходило. Когда он вновь начал обвинять меня, я сорвалась.

С минуту она молчала. Я нутром чувствовал ее страх.

– Что ты сказала? – наконец спросил я.

– Что, возможно, если бы он не бил тебя постоянно, то ты бы быстрее поправился. Что-то в этом роде.

– Ни хрена себе, – пробормотал я, с трудом сглотнул и хотел бы пробежать рукой себе по волосам.

– Да, тогда он вышвырнул меня, – сказала она. – Вызвал охрану больницы и сказал, что мне больше не разрешено тебя навещать. Когда тебя перевели из реанимации, мне на пару минут удалось пробраться к тебе с Джереми и Рэйчел, но нас поймали, когда в палату зашла медсестра.

– Тебе не следовало этого делать, – сказал ей.

– Он должен был знать, – ответила она. – Он не может все удержать в секрете.

– В свою очередь он тоже может рассказать много секретов, – прошептал я. Когда она продолжила выспрашивать, я наконец сказал ей, что у него были фотографии, и из-за этого мне пришлось с ней порвать.

– Ты должен был мне сказать, – сказала она, когда я закончил. – Мы могли бы что-то вместе придумать.

– Я не хотел рисковать, – признался я. – Если бы он узнал, Николь, то, не колеблясь, уничтожил бы тебя. Я не мог позволить этому случиться.

– Из-за этого ты наговорил всю ту хрень по телефону?

– Да, – я напрягся. – Прости, ничего из сказанного не было правдой.

– Он был в тот момент рядом с тобой, не так ли?

– Да.

– Так я и думала.

Я вновь перевел на нее взгляд и некоторое время просто смотрел на ее лицо, пытаясь понять, как мог быть таким дураком. В тот момент это казалось наилучшей идеей, но теперь я был уже не так в этом уверен.

– Прости, – в очередной раз повторил я, а затем зевнул.

– И ты меня, – ответила она. – Думаю, тебе нужно отдохнуть.

Я мог лишь кивнуть и повернул голову, чтобы устроиться на подушке, но та по-прежнему была охренительно неудобной.

– Ненавижу эту подушку, – проворчал я, Николь хихикнула.

– Не думаю, что больницы тратят много лишних денег на белье, – ответила она.

Я хотел что-то ответить. Хотел сказать, что несмотря на все дерьмо, через которое нам предстоит пройти, для нас это будет новым началом.

Но вместо этого заснул.

***

– Хочу, чтобы меня могла навещать Николь Скай, – сказал я доктору Винчестеру, когда он проверял подсоединенные ко мне различные трубки.

– Хм, – ответил он. – Слышал, что вчера она была тут.

– Хочу, чтобы она могла приходить, не вляпываясь при этом в дерьмо, – сказал ему. – Мне восемнадцать – я же могу говорить, кому разрешается меня навещать, верно?

– Теоретически, да, – сказал он, – хотя не думаю, что твой папа согласится.

– Мне плевать, – надеюсь, что я звучал более уверенным в себе, чем чувствовал.

– Посмотрим, что смогу сделать, – сказал он с улыбкой.

Папа не согласился.

– Эта сучка в первую очередь виновата в том, что ты тут! – сказал он после того, как всех выпроводил. – Она сюда больше не придет!

– Я хочу, чтобы приходила, – повторил я, не глядя на него, а продолжая смотреть на свои руки, лежащие на животе.

– Она лишь помешает твоему восстановлению. Мне не нужно, чтобы она тебя отвлекала!

– Она не отвлекает, – парировал я.

Мы препирались до тех пор, пока он не взбесился, а я, наконец, просто перестал отвечать. На самом деле я не думал, что он зайдет так далеко, чтобы сделать что-нибудь в больнице, где я был под таким тщательным наблюдением, но вместе с тем мне не хотелось рисковать. Я не мог особо двигаться. Даже несмотря на то, что мои руки и кисти немного окрепли, когда мой папа был в комнате, меня не покидало чувство, что я в ловушке. Доктор продолжал говорить, что у меня положительные сдвиги, но сегодня мне впервые дали твердую пищу – если желе и фруктовое мороженное можно расценить таковыми. Не быть в состоянии встать с чертовой кровати, чтобы пописать, раздражало.

После того как папа в гневе ушел, в палату зашел доктор Винчестер в сопровождении женщины, которую я раньше не видел. Он сказал, что ее зовут Даниэль Ричмонд, и она, как оказалось, была моим физиотерапевтом.

В течение часа она поднимала и опускала мои ноги, сказав, что делала это все время, пока я валялся в коме. Хотя я и чувствовал свои ноги, за исключением области вокруг шрама на правом бедре, совершенно не мог контролировать движения.

Это меня бесило.

– Это отстойно! – я чуть не рычал на нее. – Я даже ничего не делаю!

– Просто думай, как бы ты двигал ногой, параллельно с тем, что я делаю, – сказала она. – Сконцентрируйся на том, как бы твой мозг контролировал мышцы. Позволить твоему мозгу заново этому научиться наравне с мышцами – это первый шаг.

– Первый шаг, – фыркнул я. – Здорово.

– Просто такое выражение, – сказала она с улыбкой. – Хорошо, что до происшествия у тебя было много мышечного тонуса. Благодаря этому твое восстановление будет более успешным.

Более успешным. Будто когда-нибудь я смогу снова передвигать ногами без посторонней помощи.

Она сменила ногу и начала производить круговые движения моей лодыжкой. Я впервые увидел свои ноги после пробуждения, и они показались мне худосочными.

Должно быть я заснул до ее ухода, потому что следующее, что осознал – я был окружен запахом Николь.

– Можете придержать с другой стороны? – услышал я ее шепот рядом с моим лицом. Открыл глаза и сначала увидел медсестру, которая одной рукой тянула мою подушку, в то время как другая придерживала меня сзади. Николь была по другую сторону, немного приподнимая мою голову, в то время как сама подкладывала под нее другую подушку.

– Румпель?

– Ой, малыш, – все еще шепотом сказала она. – Я не хотела тебя разбудить.

– Все в порядке, – невнятно промямлил я, будучи в полудреме. – Ты хорошо пахнешь.

Она хихикнула и опустила мою голову на мягкую, прохладную подушку, которая пахла как она.

– Сначала я думала постирать наволочку, – сказала она, – но решила, что так тебе больше понравится.

Я улыбнулся и снова закрыл глаза, пока моя голова глубже утопала в подушке пахнущей моей Николь. Я по-прежнему не мог перевернуться на бок, но в любом случае это было чертовски хорошо. Ее рука играла с моими волосами, и я погрузился в сон.

Шекспир сказал: «Вся его душа в его платье»109. Как бы там ни было, но я подумал, что, возможно, душа Николь была в ее подушке.

Теперь я мог по-настоящему отдохнуть.

 

Глава двадцать седьмая

 

КОНТРАТАКА

Если бы мне еще хоть раз кто-то сказал, что на восстановление требуется время и мне просто нужно упорно трудиться и быть терпеливым, я бы нашел в себе силы, чтобы пинком вышвырнуть этого идиота из гребанной палаты.

Через четыре дня после выхода из комы я мог в течение часа находиться в сидячем положении, прежде чем мне требовалось вновь прилечь, самостоятельно сделать три надкуса чего-либо, прежде чем мои руки полностью ослабевали, и мог пошевелить пальцами, если бы охренительно сильно сконцентрировался. Все талдычили о том, что у меня большой прогресс, но я знал, что все это хрень собачья. Я был гребанным инвалидом, как выразился мой отец, и лишь регулярные визиты Николь сдерживали меня, чтобы не выброситься из чертова окна.

Ну и еще неспособность встать с гребаной кровати.

Другими словами, находиться в клинике было отстойно.

– Ты должен уметь это делать, если собираешься выписаться отсюда, – сказала Даниэль, когда я вновь откинулся на кровати.

Я еще раз глубоко вдохнул и постарался с помощью рук перенести тело с кровати в инвалидное кресло. Мои руки окрепли, но удерживать вес собственного, хоть и похудевшего, тела все еще было немного сложновато. Ворча, я максимально напряг мышцы и в действительности смог плюхнуться в инвалидное кресло. Это было ничуть не грациозно, и вероятнее всего я бы опрокинул чертову штуковину, если бы Даниэль не придерживала ее, но тем не менее мне это удалось.

Я оглянулся на Николь, сидевшую в кресле в углу палаты. Она прикрывала рот руками – наверно в попытке не завизжать, что сводило меня с ума каждый раз, как она это делала – а ее глаза искрились. Я знал, что она прячет улыбку.

– Просто, блядь, скажи это! – огрызнулся я.

– Я знала, что ты справишься! – взвизгнула она, а затем снова прикрыла рот руками.

– В следующий раз я смогу удержать эту хрень на месте, – проворчал я.

– Потихонечку, полегонечку, – сказала Даниэль в миллионный раз. – Не все сразу.

Николь подошла к моему креслу, склонилась и поцеловала в лоб.

– Ты замечательно справляешься, – сказала мне.

Черт с ним.

Я вздохнул и поднял на нее взгляд, все мое бешенство улетучилось вместе с моей энергией. Даниэль помогла мне вернуться в кровать – черт, эта цыпочка была сильной – и Николь присела с краю. Даниэль заполнила свои небольшие таблицы и ушла до следующего дня.

– Я, блядь, бесполезен, – пробормотал я, и Николь шикнула на меня.

– Ты – мой герой, – сказала она и склонилась ближе, ее губы нежно коснулись моих. – Я люблю тебя.

Ее руки зарылись в мои волосы, а язык скользнул в мой рот. Я простонал, желая обнять ее и крепко прижать к себе, но просто не мог. Уже из-за одного этого можно было себя ненавидеть, но раз я был беспомощен, то хорошо, что именно Николь поддерживала меня. Ее руки пробежались по моим предплечьям и груди, а затем скользнули по животу. Некоторые части моего тела вспомнили ее прикосновения и молили уделить им больше внимания.

– По крайней мере, я знаю, что член у меня все еще активен, – сказал я с ухмылкой и попытался дотянуться, чтобы пощупать ее груди, но мне удалось лишь мельком задеть их, прежде чем рука вновь упала на кровать.

Николь хитро улыбнулась, взяла меня за руку и прижала ее к одному из своих холмиков, а сама тем временем снова меня поцеловала.

Да – мой член точно еще работал.

– Мне нужно присмотреть за ребенком, – сказала Николь, разрывая поцелуй и возвращая мою руку мне на живот. – Джереми сказал, что он навестит тебя позже. Думаю, с ним придут еще парочка парней.

– Да, – кивнул я. – Пол и Клосав.

– Клинт по-прежнему не приходил? – тихо спросила Николь.

Я покачал головой.

– Я сказал Джереми передать ему, чтобы он не был такой киской, – сказал я. – Но полагаю, он не послушался.

– Он предложил мне сходить на выпускной, – со смехом сказала Николь. – В качестве компенсации за все это, понимаешь?

Эта новость мне не понравилась.

– Если он на хрен прикоснется к тебе, я выберусь из этой кровати и вздрючу его.

– Хм… – Николь постучала пальцем себе по подбородку. – Ты пытаешься дать мне стимул?

– Даже не смей думать об этом!

Она улыбнулась и покачала головой, прежде чем вновь меня поцеловать.

– Никогда, – пообещала она.

– Чертовски верно!

– Я навещу тебя завтра после школы, ладно?

– Да-да.

– Люблю тебя.

Я потянулся и постарался взять ее за руку. Она вложила в нее слою ладошку.

– Я тоже люблю тебя, Румпель. – Глубоко вдохнул и выпалил. – Прости, я такой придурок.

– Знаю, как это тяжело, – сказала она. – Я это вижу. У тебя все лучше и лучше получается. Знаю, что ты так не думаешь, но это так. Даниэль сказала, что при том темпе каким ты идешь на поправку, уже к концу недели тебя переведут из больницы в реабилитационный центр.

– И как много пройдет времени, прежде чем я смогу вообще помыслить о том, чтобы выписаться? Месяц? Три? Больше?

Ее рука поглаживала мои волосы.

– Охренительно отстойно.

– Я знаю, малыш.

Мы еще несколько раз поцеловались, но я был слишком утомлен, чтобы просить ее задержаться подольше, к тому же мне не хотелось, чтобы Софи опоздала на работу. Николь ушла, и я остался наедине с кучей своих мыслей.

Больше всего я думал о том, что заметил только прошлой ночью.

Обычно я сразу вырубался, слишком уставший или напичканный лекарствами, чтобы о чем-то задумываться, но прошлой ночью было иначе. Я был утомлен, но не сразу заснул. Был взволнован, словно ожидал чего-то, но не знал, чего именно.

Затем меня осенило.

Я понял, чего не хватало.

Чего именно ждал.

Я ждал, как в голове снова прокрутится прошедший день – впечатывая для сохранности каждую деталь мне в мозг. Я ждал, что мой гиперактивный разум в мельчайших подробностях проанализирует мою жизнь, начиная с раннего утра и до поздней ночи.

Но этого не произошло.

Я посмотрел на новые цветы, что Николь принесла в мою палату – несмотря на мою жалобу, что парням не дарят чертовы цветы – и попытался вспомнить, что стояло на этом месте раньше. Что бы это ни было они были желтыми, а новые вроде бы оранжево-красными, но я не мог припомнить, чем именно они отличались или какие конкретно цветы это были.

В моем сознании не было соответствующего образа, чтобы я мог его вспомнить.

Шекспир придумал фразу: «Не строй себе тюрьму из черных мыслей»110. Но несмотря на то, что эта фраза сейчас идеально мне подходила, не помнить всего было, безусловно, благословением.

Теперь мой разум также мог отдохнуть.

***

– Привет, Томас.

Я оторвал взгляд от своей новой кровати в реабилитационной клинике и увидел высокого, долговязого блондина с мягким, немного женоподобным голосом, несмотря на легкий южный акцент.

– Хэй, – ответил я и чуть прищурил глаза.

– Я – Джастин, – представился он, подставляя кресло и устраиваясь рядом со мной. – Просто хотел представиться и сообщить, что мы будем вести беседы, пока ты здесь находишься.

– О чем? – спросил я.

– Ну, о несчастном случае, – сказал он, – и о том, как ты относишься к ситуации, в которой сейчас находишься.

– Ох, черт, – заворчал я, когда на меня снизошло озарение. – Вы мозгоправ?

– Типа того, – тихо засмеялся он.

– Мне не нужен гребанный мозгоправ.

– Ну, давай немного поговорим, и я сам это решу, ладно?

– Нет, не ладно.

– Томас, ты пережил довольно существенное количество травм, – сказал Джастин. – Ты был очень активным человеком с потенциалом играть в профессиональный футбол. И все это кардинально изменилось в очень короткий период времени. Тебе нужно поговорить о том, как это на тебя повлияло.

– Как повлияло? – выкрикнул я, а затем скрыл эту вспышку за сарказмом. – Как же это повлияло на меня? Вы серьезно? Эм, что ж, давайте посмотрим: я не могу ходить, только со вчерашнего дня в состоянии самостоятельно добраться до туалета, не могу полапать свою девушку, а мой папа думает, что я гребанный неудачник! Вот как это повлияло на меня. Устроит?

С мгновение он лишь смотрел на меня, а затем кивнул.

– Да, думаю мы будем общаться чуть дольше, – сказал он, прежде чем встать и направиться к выходу, на ходу бросив через плечо, – у нас будут часовые сеансы через день. Я предупрежу медсестру, чтобы внесла их в твое расписание.

Хренов ад.

***

– Еще разок, – уговаривала Даниэль.

Я сделал глубокий вдох и положил руки на подлокотники инвалидного кресла. Пот практически лился мне в глаза, а в легкие казалось не поступало достаточно кислорода. Ворча и сдерживая дыхание, я приподнялся и боком переместился на кровать.

– Отлично!

Откинулся на спину, чувствуя себя как угодно, только не отлично и при этом запыхавшимся, будто только что пробежал марафон, хотя все что сделал – это передвинулся из одного места в другое. Глаза бездумно таращились в потолок палаты, пока я пытался отдышаться.

– Думаю, на сегодня с тебя достаточно, – сказала она.

– Вы уверены? – пробрюзжил я. – Я еще не совсем мертв.

Она проигнорировала мою шпильку и сказала, что вернется утром. Я дождался, пока мои бицепсы перестали гореть, и подтянулся повыше на подушку.

На подушку Николь.

Вчера Николь приходила в центр и принесла мне новую наволочку – свеже не стиранную. Может некоторым и казалось это противным, ну а я обожал. Предыдущая как раз начинала снова пахнуть мной.

Я находился в центре уже четыре недели и без посторонней помощи мог перемещаться в кресло и из него, добираться до туалета и обратно, а также кормить себя. Обезболивающие мне уже не давали, разве что в редкие ночи немного мотрина, и я не хотел больше подсаживаться на что-то еще. В этом отношении были улучшения, но Николь не могла навещать меня каждый день, и это было отстойно. Она приходила, когда могла, но порой я видел ее только через два или три дня.

Большинство дней проходили за физиотерапией, чередовавшейся наращиванием силы в руках и элементарными попытками заставить свои ноги вообще двигаться. Я мог их чувствовать, но похоже мой разум не мог заставить их работать. Я прошел дюжину тестов, и они продолжали утверждать, что повреждений спинного мозга нет, однако, за исключением того, чтобы пошевелить пальцами ног и чуть согнуть колени, я по-прежнему не мог их контролировать. Тем не менее, врачи и специалисты данной области продолжали считать, что у меня был хороший прогресс, а Даниэль сказала, что я, вероятно, буду готов отправиться домой уже на следующей неделе.

Я не мог определиться, что чувствовал по этому поводу.

Я снова смогу видеться с Николь каждый день… теоретически. По крайней мере, мы будем ближе друг к другу. Хотя я был вполне уверен, что папа скорее всего охренительно усложнит это. При мне он не сказал ей ни слова, но его презрение к девушке, которая ему стоила его футбольного чемпиона, было очевидно.

Он по-прежнему настаивал, что я снова буду играть.

Я же отказывался об этом думать.

Футбол так долго был моей жизнью, что невозможность играть казалась… странной – словно я был во сне или что-то вроде того. Что ж, все это дерьмо казалось сном, но особенно эта его часть. С замещенной лопаткой я больше не мог в полной мере двигать левым плечом и полностью поднять руку над головой. Даже если в итоге я верну чувствительность ногам, то буду не в состоянии играть на воротах.

Ладно, может я все же немного об этом подумал.

Но винил в этом Джастина Хаммера – моего психотерапевта.

Похоже, он считал, что мне нужно говорить об этом все время, и продолжал спрашивать, что я чувствую по поводу то той, то этой фигни. Я не знал, что чувствовать, и обычно все заканчивалось тем, что орал на него. Хотя он полагал, что это нормально и здорово: у меня явно были вспышки гнева и мне нужно было научиться их выплескивать.

Охренительно смешно.

Хотя мне вроде как нравился этот парень.

Поздно вечером пришел папа и начал просматривать показатели моих успехов и прочую хрень. Он пожаловался на физиотерапевта, необходимость мозгоправа, стоимость, что он платил за мое питание, и докторов, которые продолжали утверждать, что мои шансы вновь ходить были 50 на 50.

– Гребанные идиоты, – кипел он. – Мне нужно забрать тебя домой, чтобы ты мог опять начать немного тренироваться. Они просто позволяют тебе прозябать здесь.

– Мои руки значительно окрепли, – сказал я и постарался вспомнить точную фразу, произнесенную Даниэль, но не смог.

– А эта чушь о подвижности твоей левой руки – над этим нам также надо поработать.

– Я думал, доктор Винчестер…

– Винчестер – гребанный кретин! – заорал папа, и я чуть съежился на подушке. Он все чаще и чаще бывал таким – срывался в местах, где кто-то мог войти в любой момент и услышать его. Раньше он очень тщательно следил за тем, чтобы не повышать голоса в подобных ситуациях, но теперь этого не делал.

– Сегодня я говорил с Уэйном и рассказал, как хорошо у тебя идут дела, – вдруг произнес папа. Я с недоверием поднял на него взгляд.

– Что он сказал?

– Он сказал, что предложение по-прежнему будет в силе, – ответил папа, – если ты поднимешь задницу и полностью восстановишься к следующему году.

У меня было чувство, что это не была дословная фраза Уэйна.

– А что если… что если я не смогу? – тихо спросил я.

– Не нужно мне этого дерьма! – ответил папа. – Видишь? Именно поэтому мне нужно забрать тебя отсюда, пока эта тупая физиотерапевтша и ее негативный настрой не повлияли на тебя еще более отрицательно!

– Даниэль сказала…

– Не повторяй, блядь, ту ахинею, что она несла! – заорал он. – Тупая стерва. Такая же как та, что довела тебя до такого состояния.

Я напрягся, стараясь сдержать рвущиеся из меня слова. Ничего хорошего из этого бы не вышло.

– Сейчас ты уже должен был тренироваться в Европе, – продолжал он. – И так бы и было, если бы не эта второсортная хуесоска.

Я опустил взгляд на сложенные на коленях руки и постарался дышать равномерно. Это не очень-то получалось, но я знал, если что-то скажу, то будет еще хуже. Было лучше позволить ему выговориться.

– В эти выходные я забираю тебя домой, – сказал папа, швырнув мою больничную карту на стол. – Найду тебе физиотерапевта, который на хрен знает, что делает, и уберу подальше от этого педика мозгоправа и его херни «Томасу нужно научиться справляться со своими недостатками».

Не думаю, что Джастин был из таких, но я ненавидел разговаривать с ним о чем-либо. Обычно я говорил немного, если только он не пытался разговорить меня на счет Николь. Против этой темы я не возражал.

– В эти выходные, – повторил папа и вышел из палаты.

Я протяжно и с шумом выдохнул и закрыл глаза. Откинулся головой на подушку и меня окутал запах Николь, отчего мои мышцы расслабились.

***

Я был все еще в полудреме и не знал который был час, когда утром меня разбудили голоса.

– …Я понимаю ваше беспокойство, доктор Мэлоун, но физиотерапия не всегда происходит по шаблону. Есть множество вариаций…

– Я полностью осведомлен, как работает физиотерапия, – папа резко оборвал Даниэль. – Поэтому и нанял собственного терапевта, чтобы занимался с моим сыном в нашем доме.

Я услышал, как Даниэль сделала глубокий вдох.

– Мне известен мистер Чейз, – мягко сказала она. – Хоть и нельзя отрицать, что у него были некоторые успехи, но ряд его методов считаются… сомнительными.

– Знаете что? – голос папы стал чуть громче. – Чего уж мне точно не нужно, так это какие-то советы от только что выпустившегося терапевта о том, как мне заботиться о своем сыне. Видите ли, я сам учился на медицинском, и мне не требуются ваши рекомендации кого нанимать. Считайте себя не у дел.

Я открыл глаза как раз в тот момент, когда папа захлопнул дверь перед носом Даниэль. Он развернулся и посмотрел на меня.

– Вставай с этой чертовой кровати, – обратился он ко мне, – и собирай барахло, которое хочешь забрать. Сегодня мы выписываемся.

Дерьмо.

По дороге на выход врач-ординатор, Даниэль и Джастин возникли перед нами, пытаясь отговорить папу. Они явно не понимали с кем имеют дело. Никто не может отговорить моего отца от чего-то. Никто.

Джастин сказал, что хотел бы посещать меня на дому. Папа ответил, что только через его труп.

Даниэль попыталась дать ему стопку документов, которые он швырнул на пол ей под ноги.

Другой врач пытался поговорить с ним о моем состоянии в целом. Папа сказал ему заткнуться.

Затем зазвонил его телефон. Это наверняка был доктор Винчестер.

– На данном этапе я не заинтересован, – ответил папа, судя по голосу едва сдерживаясь. – Ценю все, что ты для него сделал, но я недоволен динамикой улучшений… Знаю, что она так говорит, но ее мнение для меня не имеет значения.

Папа многозначительно посмотрел на Даниэль.

– Суть в том, что он едет домой. Прямо сейчас. Отныне я сам позабочусь о нем.

Папа повесил трубку и развернулся ко мне.

– Пойдем, – сказал он.

Я покатил в сторону выхода, избегая смотреть на кого-то из троих человек, которые в той или иной мере заботились обо мне с тех пор, как я вышел из комы. Ничего хорошего из этого бы не вышло, и мне просто не хотелось иметь с этим дело. Без особых трудностей я добрался до папиной машины, но оказавшись перед ней, не знал, что мне делать.

Потому что в подобных случаях я не практиковался.

Под ворчание папы мне удалось поставить кресло рядом с пассажирским местом и в конце концов плюхнуться в машину. Папа схватил инвалидное кресло и с силой толкнул в сторону дверей в реабилитационный центр, после чего разместился на водительском сиденье.

– А как я попаду в дом? – спросил я.

– Я уже подготовил для тебя другое кресло, – ответил он.

– Но ступеньки…

Папа заворчал себе под нос.

– Думаю, ты зайдешь через заднюю дверь.

Я надеялся, что дождь был не очень сильным, ведь из-за него на заднем дворе становилось охренительно слякотно.

Несколько минут мы сидели молча, пока папа выруливал с парковки на улицу и выезжал на шоссе. Я просто смотрел в окно, жалея, что положил свой телефон в сумку на заднее сиденье или что не забрал подушку Николь к себе на переднее.

Меня охватывала усталость, удерживать себя в вертикальном положении на сиденье Мерседеса было не так просто, как сидеть в инвалидном кресле или на койке в палате. Мы были в пути лишь пятнадцать минут, а ведь до дома ехать еще минут двадцать.

– Теперь, когда ты оттуда выбрался, нужно прояснить парочку вещей, – заговорил папа.

Какой бы физический дискомфорт я не испытывал, его перекрыл страх, который охватил меня от его слов.

– Каких вещей? – тихо спросил я.

– Девчонка Скай – в прошлом, – заявил он. Я попытался что-то сказать, но он на меня шикнул. – В прошлом. Она и близко не приблизится к нашему дому, и телефон ты назад не получишь. Я мирился с ее дерьмом в больнице и больше не собираюсь терпеть эту наглую сучку.

Я снова попытался вставить слово, но он просто начал кричать.

– Это, блядь, ее вина, что ты в таком состоянии! – орал он. – Она на хрен нянчится с тобой, перечит мне и, если услышу от тебя хоть одно гребанное слово по этому поводу, я разрушу ее чертову жизнь! Ты меня слышишь?

У меня в груди сперло дыхание, и я не мог сделать вдох. Руки начали дрожать, и я попытался схватиться за край кресла для поддержки, но пальцы не слушались. Не получив от меня незамедлительного ответа, он больно ткнул меня в плечо, вынуждая ахнуть.

Во всяком случае, я снова мог дышать.

– Блядь, ты меня слышишь? – вновь заскрежетал он.

– Слышу! – ответил я быстрее и громче, чем того хотел. – Просто… просто оставь ее в покое, ладно?

Я бросил взгляд налево и увидел его медленную, расчетливую улыбку.

– Теперь у тебя есть повод, – сказал он и вернул свою руку на руль. – Далее, твоего нового физиотерапевта зовут Стивен Чейз. У него очень инновационные методы, и он достиг фантастических результатов. Он будет усиленно с тобой работать, и ты начнешь делать реальные успехи.

– Я думал, что уже делаю успехи, – парировал я.

– Чушь собачья. Ты все еще не можешь нормально пошевелить ногами, а должен бы, и он это исправит.

Я искренне не знал, что еще можно было сделать, учитывая какой ад мне устраивала Даниэль в последние недели. Хотя он не так уж и много рассказал о Стивене Чейзе, все же от его слов о нем я занервничал. У меня появилось чувство, что я буду скучать по Даниэль.

– Также не хочу слышать от тебя никакого скулежа или жалоб, – сказал папа. – Ты будешь надрывать задницу и если не покажешь улучшений, то ответишь мне за это. Понял?

– Понял, – тихо сказал я.

– Тебе просто нужно чуть больше стимула, – сказал папа после пары минут молчания. Мы как раз подъехали к участку дороги прямо перед нашим домом. – Я все подготовил для тебя в гостевой комнате рядом с моим кабинетом. Все находится на первом этаже, чтобы ты мог добраться до кухни и всего остального. Стивен переоборудует гостиную. Здесь будет гораздо лучше, чем в больнице.

Не уверен, был ли я согласен с этим заявлением или нет, но все же кивнул.

Я все еще пытался смириться с мыслью, что не смогу видеться с Николь, и задавался вопросом, как, черт побери, вообще скажу ей о произошедшем. Папа провел рукой по своим волосам и свернул на нашу подъездную дорожку, мастерски лавируя между деревьями вверх по холму.

– Знаешь, я всего лишь стараюсь делать так, как будет лучше для тебя, – сказал он, вновь спокойным и ровным голосом. – Ты же хочешь поправиться как можно скорее, верно?

– Конечно, – кротко ответил я.

– Вот это мой мальчик! Я знал, что ты не сдашься из-за этого дерьма. Ты будешь в порядке.

Он припарковался у дома и вывел для меня инвалидное кресло из гаража. Должен признать, оно было лучше того, что было в реабилитационном центре. Выбраться из машины в коляску было проще, но я был так изможден, когда в итоге оказался в ней, что едва мог крутить колеса. Во дворике была слякоть, и после того как во второй раз застрял, уже не мог самостоятельно выбраться. Папа немного поорал на меня, но в итоге сам толкал кресло оставшуюся дорогу вокруг здания и завез в дом через прихожую в задней части гаража.

Я едва взглянул на гостевую комнату – полностью оборудованную больничной койкой – прежде чем приволок себя на матрас и отключился.

Думаю, папа, вероятно, все еще кричал.

Однажды Шекспир сказал: «Тот выродок, кто к благу сердцем глух»111. Тем не менее, не думаю, что папа считал себя таковым.

У меня было чувство, что прошедшие два месяца покажутся мне легкими.

 

Глава двадцать восьмая

 

РЕШАЮЩИЕ МИНУТЫ

 

Со дня смерти мамы отец был больше, чем одной личностью.

То есть, в пьесе своей жизни он всегда совмещал множество ролей – даже до того, как ее не стало – просто позже они стали более динамически противоположными. Самая явная из них просто жила своей жизнью, вдохновляла меня играть в мяч, ходила на работу и занималась прочими вещами – она проявлялась чаще всего. Был еще Мэр Мэлоун – очень обходительный и убеждавший всех голосовать за него – он в основном появлялся лишь на период выборов и во время публичных действий. И был еще парень, который просто… не мог справиться с тем, что случилось.

Именно последний мог быть жестоким. Он в основном орал и кричал, а иногда набрасывался на меня, потому что это я сделал его таким. Обычно он появлялся лишь на короткие периоды, а затем исчезал на некоторое время, пока его вновь не призывал вернуться какой-нибудь стресс.

Но теперь… что-то было по-другому.

То, как вел себя сейчас папа, было по большей части похоже на того парня. Но там было что-то еще – что-то незнакомое. Я не совсем понимал, что именно. Впервые я стал замечать это в больнице и реабилитационном центре, когда он потерял хладнокровие перед другими людьми.

Это было похоже на то, как если бы у брутальной личности каким-то образом возросла жестокость и, возможно, лишь возможно, он стал немного не в себе. В первый день моего возвращения домой это стало еще очевидней.

Когда я проснулся утром, первой мыслью было: «Что я делаю в гостевой комнате?» Просыпаясь, я всегда чувствовал некоторое недоумение, которое быстро пропадало, потому что напоминало мне, что сейчас я парализован так же, как нож для хлеба напоминает буханке, что он для него самая величайшая вещь.

Не уверен, что в этом был смысл, однако это было первое, что пришло на ум.

Вместо привычной пробежки в шесть утра папа заставил меня встать и начать делать кучу упражнений на руки. Видимо, новый физиотерапевт выдал ему список того, что мне нужно делать в ближайшие пару дней до его первого визита. Упражнения были вовсе не ужасными и очень походили на то, что выполняла со мной Даниэль. Конечно они были совершенно не такими, ведь тут не было Николь, сидящей в уголке и пытавшейся не взбесить меня своими слишком частыми улыбками по поводу моих мельчайших достижений.

Мне нужно найти способ связаться с ней, но папа конкретно меня подрубил. Он конфисковал мой сотовый, а городской линии у нас не было. Мой ноутбук был наверху в моей комнате, до которой три лестничных пролета. Попросил спустить его, сказав, что мне очень нужно связаться с Джереми или еще с кем-нибудь, чтобы принесли домашние задания и я мог бы наверстать пропущенный материал и выпуститься в следующем месяце, но он ответил, что сам договорится об этом.

А затем я совершил ошибку.

– Николь бы мне все привезла.

Папа вышел из себя.

– Что я тебе говорил? – заорал он. – Что на хрен я тебе говорил? Эта сучка больше никогда не приблизится к этому дому или к тебе!

– Я хочу ее видеть! – прокричал в ответ. Как только слова слетели с моих уст, я почувствовал, как мое тело похолодело и сковало еще сильнее, чем до этого. Я оказался на пресловутом тонком льду с тяжеленным набором гантелей в руках.

Глаза у папы потемнели, и он медленно пересек комнату, направляясь ко мне. Я схватился за колеса своего кресла и стал откатываться назад, но двигаться было некуда. Ощущение нахождения в ловушке больше не было лишь чувством страха. Здесь не было докторов или медсестер, или терапевтов, а только папа и я.

Его руки сдавили подлокотники кресла, удерживая то на месте. Он склонился к моему лицу, глаза сверкали, но голос вновь был спокойным и тихим.

– Хочешь пересмотреть? – спросил он ехидно. – Скажи лишь слово, и я позабочусь, чтобы ты увидел ее. Увидел наряду со всеми остальными в этом городе – как хуй какого-то мудака буравит ее пьяную пизденку. Ты этого хочешь? Только скажи, Томас. Я буду счастлив угодить.

Я уставился на него, не уверенный, что смог бы пошевелиться, даже если бы мои конечности двигались.

– Думаешь, я не знаю кем был тот парнишка на поле?

Я даже не задумывался об этом. В данный момент это, похоже, станет темой для разговора – черт, я действовал необдуманно.

– Ты ему чуть навалял, – продолжил папа, – но эта маленькая шлюха получила то, что заслужила. Я был бы рад продемонстрировать ее отцу и городу все грязные подробности.

– Ее отец в курсе, – сказал я негромко, зная, что большой разницы это иметь не будет.

– Ага, уверен в этом, – кивнул папа. – Мне вот интересно, а сколько из его сотрудников могут сказать так же? Или парни в школе – держу пари, они могли бы воспользоваться отличными фотками, чтобы подрочить, не так ли?

Я даже не сомневался, что он это сделает и, возможно, не ограничится лишь этим.

– Оставь ее в покое, – умолял я. – Она же не может уже навредить моей игре…

– Нет, думаю, она уже испоганила все, как только могла, – согласился папа. Он выпрямился и прижал палец к подбородку. – Знаешь… может, это более подходящая участь для нее.

Он отступил на пару шагов назад.

– Ведь она лишила тебя ног… Может, небольшая расплата натурой будет более уместна.

Мое дыхание участилось. Он не обидит ее… верно?

– Может, ей стоит побыть в эпицентре еще одного инцидента.

– Папа… не надо, – прошептал я, с трудом выговаривая слова. – Просто забудь, что я сказал, ладно? Я больше не заговорю о ней… клянусь, не заговорю! Просто оставь ее в покое.

– Может, в тебе и есть толика разума, – сказал он с выражением лица, которое как никогда было далеко от разумного – даже для него.

Пока я пытался перевести дух, он вышел из комнаты.

Мне придется забыть ее. Это был единственный способ уберечь ее, по крайней мере, до тех пор, пока я не смогу убраться отсюда.

Убраться отсюда? В смысле – мне уже восемнадцать. Не думаю, что он мог бы меня удерживать… во всяком случае, законно. Конечно правомерность методов по всей видимости не имела для него особого значения. Если бы я что-то сказал в больнице или реабилитационном центре, возможно, я мог бы там остаться, но теперь… было уже слишком поздно.

Я был тут, наедине со своим отцом. У меня не было доступа к телефону или компьютеру, и хотя люди знали, что я здесь, никто из них не будет ожидать, что в ближайшее время я смогу покинуть дом и отправиться играть.

Я был по уши в дерьме.

Даже с осознанием этого я думал только о Николь и о том, что нужно позаботиться, чтобы он ничем ей не навредил, несмотря на то, что случилось со мной. Это означало мириться со всем, что бы он ни сказал и не сделал.

Я всегда ему подчинялся – всегда. Даже до смерти мамы, всегда делал, что он говорил. А после того, мне нужно было радовать его, ведь я отнял у него так много.

На мгновение я задумался о Клинте и задался вопросом, о чем он думал или что чувствовал. Думал ли он, что я ненавижу его или что это все его вина. Явно не его. Машину просто занесло, и он потерял контроль. Именно я решил выскочить перед ней. Он не мог меня остановить, и я совсем не чувствовал его вины во всем этом.

Просто несчастный случай.

Случайность.

«Это был просто несчастный случай».

«Иногда вещи просто случаются».

«Это не по твоей вине».

В моей голове сам собой раздался голос мамы, я не вспоминал эти ее слова.

Клинт не виноват.

Я совсем его не винил.

Если в том, что я пострадал его вины не было…

Я почувствовал, как по щеке скатилась первая горючая слеза.

– Это был просто несчастный случай, – тихо прошептал я про себя.

Когда-то Шекспир сказал: «Забудьте свой грех былой и по примеру неба себе простите»112. Так или иначе, наконец до меня дошел смысл этих слов.

Теперь я все понял в совершенно новом свете.

***

Большую часть следующего дня к нам приходили люди. Я не знал, кто это был, потому что папа всегда успевал отделаться от них прежде, чем я добирался до двери, но точно слышал Джереми и Рэйчел, Пола, Бена… и Николь.

Я как раз был в кровати и приканчивал свой ужин из коробки, когда раздался дверной звонок и до меня донесся ее голос. Я скинул поднос на прикроватный столик и вертелся, пока не смог добраться до своего кресла. Будучи утомленным от упражнений на руки, которые закончил буквально перед едой, мне не удалось перебраться в коляску с первой попытки. Когда у меня получилось с этим справиться, проехать по коридору и пересечь гостиную, в итоге добравшись до фойе, он уже захлопнул дверь.

На следующий день появился Грег.

Мы сидели с папой на кухне, он просматривал кипу документов, а я ковырял свой завтрак. Вдруг отец вытянул голову и выглянул в кухонное окно. Проворчав себе под нос, он перевел взгляд на меня, после чего обошел за спинку моего кресла и выкатил из помещения.

– Что ты делаешь? – воскликнул я.

– Заткнись, – ответил он. Он катил меня до самой гостевой комнаты и буквально уложил в кровать. Я пытался протестовать, ведь встал не так давно, но он заткнул меня. – Не смей произносить ни единого гребанного слова, ты меня слышишь?

Уходя, он забрал мое кресло.

– Какого хрена? – пробормотал я.

А затем услышал звонок в дверь.

До меня доносились приглушенные голоса и не более. Я сполз на край постели и выглянул в окно. В конце подъездной дорожки мне был едва виден багажник внедорожника шерифа.

Грега.

Затем я услышал, как хлопнула входная дверь, а пару минут спустя внедорожник сдал назад и поехал вниз по дороге. Мельком я разглядел Грега на водительском сиденье с телефоном в руке. Я опустил голову на руки и стал ждать, пока папа вернет мне кресло.

***

Стивен Чейз был жутким ублюдком.

Не то чтобы он был на самом деле крупным парнем – он был мускулистым, но не огромным – и не потому что внешне таким казался, вовсе нет. Он был высоким, темноволосым мужчиной лет тридцати с восточноевропейским акцентом, который я не мог точно определить, но это определенно вынудило гадать, не был ли он потомком Влада Цепеша113.

Об этом я подумал до того, как понял, что он для меня заготовил.

По всей гостиной у него было разложено всевозможное оборудование и инструменты, некоторые из которых я уже видел раньше. Даниэль использовала парочку из них при работе со мной, значительное место занимал снаряд, состоящий из двух параллельных перекладин, на который мне указала Даниэль в реабилитационной клинике, сказав при этом, что некоторое время я не буду с ним работать. Полагаю, Стивен был с этим не согласен.

Однако, он похоже любил иглы.

– Мы начнем с твоих упражнений, – сообщил он мне, в то время как папа наблюдал с порога комнаты. – После полного завершения, ты выполнишь их еще раз. Поблажек по времени между первым циклом и вторым не будет. А если ты сочтешь, что устал или для тебя это слишком сложно, у меня есть несколько способов придать тебе мотивации.

Все мое тело напряглось. Я даже почувствовал, как поджались пальцы ног.

Он открыл кейс полный шприцов.

– Что это? – нерешительно спросил я.

– Тут адреналин, – Стивен взял в руки один из шприцов, меня чуть передернуло. – А здесь тестостерон.

Я сощурил глаза и оглянулся на папу.

– Серьезно?

– Это прекрасно мотивирует, – сказал папа, – хотя из-за этого некоторые плаксивые физиотерапевты не любят труды Стивена. Тестостерон создает мышцы, а это именно то, что тебе нужно, чтобы ты мог снова играть.

– А у этого не будет каких-то… э-э… побочных эффектов или еще чего?

– Ничего такого, из-за чего тебе стоит волноваться, – ответил папа. – Ну, может твой член станет побольше.

Они посчитали это чертовски смешным. Я сердито посмотрел на них из своего кресла.

– Больше и так уже некуда, – огрызнулся я в ответ. Хоть я и не очень-то был согласен с папой относительно побочных эффектов, но он стоял, облокотившись на стену, со скрещенными руками на груди, а спорить с ним было не благоразумно. Он определенно был на грани.

Начало сессии не особо отличалось от тех, что проводила со мной Даниэль – тяжело и болезненно, и к концу я уже обливался потом. Хотя на этот раз все же было по-другому – ведь мы не закончили.

– Продолжай! – орал Стивен. С тех пор, как мы начали, он уже нормально не говорил, а лишь орал. – Еще десять! И после этого еще десять, если ты начнешь сбавлять темп!

Меня уже беспокоила даже не боль в руках – я достаточно долго занимался силовыми нагрузками, чтобы понимать разницу – у меня начал ныть бок, где была рана и становилось все труднее дышать. Естественно, что я замедлился и где-то через еще шестнадцать попыток мои руки обессилили и по всему торсу распространилась боль. Гантели с малым весом упали на пол.

– Это все, что ты можешь? – спросил Стивен полным презрения голосом. Он поднял гантели и вновь вложил их мне в руки, по одной в каждую. Но правая рука не смогла ее удержать, и она снова выпала. Он прорычал и отошел к своему чемоданчику за шприцем.

– Что это? – спросил я, попытавшись глубже зарыться в кресло.

– Мы это уже обсуждали! – заорал он на меня. – Адреналин, чтобы ты мог продолжить и достичь необходимых результатов! Это пока что лишь твои руки! Подожди пока мы перейдем к твоим ногам!

Прежде чем мне удалось запротестовать, он воткнул иглу в сгиб моего локтя и нажал на поршень до упора.

Практически моментально мое сердце начало бешено колотиться.

Дыхание участилось.

А моя голова поплыла.

Стивен вновь вложил мне в руки гантели, и мои пальцы крепко, рефлекторно их сжали.

– Еще двадцать! – приказал он. – Живо!

Хотя мои руки тряслись, кулаки были так плотно сжаты, что гантели не могли снова выпасть, а руки – несмотря на внутреннее сопротивление – делали как он велел.

Когда через двадцать минут после этого я лежал в своей кровати, мое сердце все еще бешено стучало у меня в ушах, руки по-прежнему тряслись, а душа пустилась в полет.

Я хотел Николь.

Хотел, чтобы папа зашел в комнату, и я мог бы замахнуться и врезать ему.

Я зажмурился и попытался восстановить дыхание, но его невозможно было контролировать. У меня кружилась голова, и когда я закрыл глаза, почувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Я немного повернул голову так, чтобы нос оказался на подушке Николь, устремил взгляд в окно и молил, чтобы эта дрянь побыстрее покинула мой организм.

Мой старый дружище Великий Бард однажды сказал, что со временем «мы начинаем ненавидеть то, чего боялись114». Так уж вышло, что я был более чем с ним согласен.

Пожалуйста, пожалуйста, пусть это прекратится…

***

– Хватит скулить, – сказал Стивен и качнул головой на свой кейс заполненный шприцами и прочей хренью. – Или тебе нужно немного подсобить?

Я покачал головой и сделал еще один подход с гантелями, несмотря на то что руки уже горели, а рана на боку, казалось, вот-вот откроется.

Такое возможно?

По телу прошла дрожь, но я не смог определить из-за гантелей ли в моих руках или от мысли о расползающемся шве на боку. Я продолжал, потому что выбора не было. Папа наблюдал из кухни, и когда я закончил, он достал из кармана свой вибрирующий телефон и отошел из зоны слышимости.

– Где твои вчерашние таблицы? – спросил Стивен, когда я сидел в своем кресле, как вареная вермишелина.

– Кажется, папа положил их в своем кабинете, – ответил я.

– Ну так сходи и принеси! Мне нужно кое-что сравнить.

Я сделал глубокий вдох и задался вопросом, можно ли вообще своими перетруженными после упражнений руками в данный момент откатиться по деревянным полам. Каким-то образом мне удалось, не спеша, осилить коридор и подъехать к двери в папин кабинет. Я потянулся и дернул за ручку, после чего толкнул дверь, чтобы она широко распахнулась, позволив мне завезти коляску внутрь.

До меня доносился громкий и зычный голос папы из кухни, хотя разобрать слов было нельзя. Он говорил что-то о том, что никто не возьмется протолкнуть эту хрень, а он был проклятым мэром или что-то такое. Я слышал, как Стивен ему что-то ответил, но и его слов не смог понять.

Я перебрался через порог, стараясь игнорировать происходящее в соседней комнате, у меня просто не было на это сил.

Я редко бывал в этой комнате. Не то что бы вход в нее был особо ограничен, просто… она не располагала к компании, как мне кажется. Стены были выкрашены так, чтобы походило на красную кожу, а одна стена была полностью заставлена книжными полками с медицинскими книгами и журналами. В ней даже находился аутентичный человеческий скелет в углу, заключенный в большую, стеклянную витрину.

От него меня бросило в дрожь.

Здесь также было полно всякой хрени. Всюду были сложены книги, несколько папирусов и тонна пыли. На столе лежали степлеры, дыроколы и письма рядом с креслом с изогнутой спинкой, а один небольшой угол был посвящен товарам с эмблемой «Реал Мессини», включая маленького садового гнома Реал Мессини.

Ладно, если спросите меня, то на самом деле гном был страшнее скелета. У последнего хоть не было глаз, а этот гном казалось вечно за мной наблюдает.

Не обращая внимание на вперившийся взгляд черных глаз пластмассовой фигурки и лавируя в коляске, я подкатился сбоку к папиному столу и сгреб лежащую на нем папку. Открыл ее, чтобы убедиться, что взял нужную, а затем закрыл и начал прокладывать путь назад вокруг его стола и кресла.

Папа со Стивеном в этот момент явно орали друг на друга. Я по-прежнему не мог разобрать слов, но надеялся, что папа разозлится достаточно сильно, чтобы уволить его.

Мне бы тогда чертовски повезло.

Я крепко держал папку, чтобы из нее ничего не выпало, пока я пытаюсь выбраться из ограниченного пространства. Это было не просто – место для коляски было очень узким, к тому же я старался сохранять расстояние, чтобы не наткнуться на скелета. Это бы меня жутко напугало. Я сдал назад, а затем вперед и чуть развернулся, чтобы удалось протиснуться.

Что ж, почти удалось.

Я врезался прямо в боковину стола и с него упали три книги. Они шлепнулись на стопку бумаг, которые в свою очередь рассыпались по полу. Я попытался откатиться, чтобы дотянуться до них и снова врезался в стол. С него попадали еще книги, прихватив за собой больше бумаг.

– Черт побери!

Такими темпами я полностью измотаю себя, собирая это дерьмо, еще до того, как Стивен начнет со мной второй раунд. Я услышал, как открылась парадная дверь, а затем с треском захлопнулась, и отчасти молился, чтобы к этому моменту его уже уволили.

Потянулся и схватил кипу бумаг, от этого движения немного заныл бок, но я справился. Сложил их в стопку вместе с книгами и потянулся, чтобы закрыть ящик стола, который случайно приоткрылся в процессе. Когда я дотянулся до ручки, на глаза попалось что-то знакомое и вместо того, чтобы закрыть ящик, я чуть больше его приоткрыл.

Это был мой этюдник.

Я оглянулся на дверь, но там никого не было, так что я потянулся и взял этюдник. Я вновь и вновь вертел его в руках, а затем пролистал страницы. Все рисунки с Николь пропали, но с изображением мамы были на месте наряду с парочкой на футбольные темы. Я оглянулся по сторонам, размышляя, куда бы мог спрятать его, когда между страниц выскользнул конверт и упал мне на колени.

Я взял его в руки и осмотрел со всех сторон, и тут же заметил имя папы и наш адрес на титульной стороне, вместе со штампом Чикаго, Иллинойс. На нем не было обратного адреса и у меня взыграло любопытство.

Вскрыв конверт, я развернул письмо.

Доктор Мэлоун,

Во время нашей последней встречи выяснилось, что Томас будет играть в профессиональный футбол. В тот момент я согласился, что не буду искать с ним встреч, несмотря на мое право, ведь ему уже восемнадцать. С тех пор я узнал о случившемся с ним происшествии и его травмах.

Вы должны позволить мне с ним контактировать. Я его никогда даже не видел, потому что так хотела Фрэн, но он мой биологический сын. У нас была договоренность, что если он играет профессионально, как вы того хотели, то я не буду к нему приближаться. Если он больше не может ходить, то теперь ему более чем когда-либо стоит узнать, кто я и что у него есть другие варианты.

Вы не можете удерживать меня вдали от него вечно, Лу. Вы сказали, что он по-прежнему рисует, что означает, у него уже есть к этому способности. Он не может играть в футбол, если не может ходить, а я могу предложить ему совершенно другой путь в жизни.

Свяжитесь со мной до конца этого месяца, чтобы все устроить или я сам с ним свяжусь.

Томас Гарднер

Я уставился на лист в своих руках.

А затем перечитал его снова и снова, в то время как в голове эхом отдавались слова Шекспира: «Глас родителей – это глас Богов115». Мое сердце стучало так сильно, будто Стивен вколол мне еще одну дозу, и я знал – просто знал – из слов, начирканных на скромном листе бумаги, покоящемся у меня в руках, что нашел свое спасение.

Казалось, будто по рукам провели кубиками льда, а кончики пальцев непроизвольно сгибались. Я осознал, что не дышу, лишь когда начала гореть грудь, и сделал резкий вдох, чтобы наполнить тело кислородом.

Я еще раз перечитал письмо.

В моей голове будто сами собой закрутились крошечные шестеренки и, как механизмы сложного замка, череда событий медленно встала на свои места.

– Какого хрена ты делаешь?

Я подпрыгнул на месте и чуть не выскочил из своего кресла. Папа стоял в проеме двери, а его глаза перебегали от моего лица к этюднику у меня на коленях и письму в моих руках.

Я же просто уставился на него, как дебил.

– Я задал тебе вопрос, – повторил он.

– Я пришел… за своими таблицами… – запинаясь, промямлил я, а затем опустил взгляд на письмо, которое держал, и медленно поднял взгляд на него. – Пап?..

Взглянув на письмо, его глаза, казалось, остекленели, он облизнул губы и медленно вдохнул.

– Дай мне это, – потребовал он, хотя его голос не был пропитан злостью, как я того ожидал. У меня сковало грудь, когда он вытянул вперед руку, однако я не отдал ему письма.

– Ты не… – у меня участилось дыхание при попытке сформулировать фразу. – Ты не мой…

– Заткнись! – заорал он и сделал шаг ко мне, я крепче сжал письмо. – Я твой отец! Я тот, кто тебя вырастил – пожертвовал собой ради тебя! Я забросил свою гребанную карьеру ради тебя! Он ничего для тебя не сделал! Ничего! Только я!

В моей голове отдавались слова: «Я твой отец». Мне представлялись они голосом Джеймса Эрла Джонса116. Я видел, как лицо папы стало красным от гнева, но не мог заставить себя почувствовать какую-то вину или страх по этому поводу. Я просто окаменел по отношению к нему. Когда он вообще был мне отцом? Может, до смерти мамы у него бы и могло получиться, но теперь? Нет. Точно не сейчас.

– Мне никто не сказал, – тихо произнес я. – Почему?

– А с чего бы нам это делать? – Я осознал, что впервые за долгое-долгое время он отвечает от лица обоих – и себя и моей мамы. – Он был никем – никем для нее и никем для меня. Он никто.

Я вспомнил, как много лет назад, когда я был еще очень маленьким, то задавался вопросом, почему был похож только на маму. Я вспомнил поминальную службу по ней – которую провели через месяц после ее смерти – и длинные очереди людей, пришедших засвидетельствовать свое почтение. Я вспомнил, как видел тогда папу в компании мужчины с цветом волос как у меня и гадал, был ли он одним из родственников мамы. Я спросил о нем папу, и он пропустил мой вопрос мимо ушей.

– Он был на ее поминальной службе, – уверенно сказал я, это был не вопрос.

– У него не было права там быть! – в ответ прокричал папа.

– Тебе следовало мне сказать! – проорал я в ответ. Я попытался проехать вперед и привстать, зная, что выше него, когда стою на ногах, но конечно же не мог этого сделать. Я по-прежнему был частично зажат ящиком стола. Я захлопнул тот и постарался сдвинуть кресло одной рукой.

Папа пнул ногой по колесу, задвигая меня назад.

– Куда это ты на хрен собрался? – ехидно спросил он. – Думаешь, сможешь отправиться к нему? Да?

Он еще раз пнул колесо.

– Ни за что! Ты мой сын! Мой!

– Не твой! – прокричал я в ответ. В мыслях проносился каждый тычок, каждый пинок, каждый удар в живот, каждое сломанное ребро, которыми он одаривал меня все эти годы. – Так вот почему ты так со мной обращался! Вот почему ненавидишь меня, не так ли? Это никак не связано со смертью мамы! Все потому что я его ребенок, а не твой! Ты всегда меня чертовски ненавидел!

На этот раз его нога попала по колесу под другим углом и с гораздо большей силой.

Коляска опрокинулась, чтобы удержаться, я схватился за стол, и в итоге мои пальцы вцепились в стопку книг. Кресло, книги и я вместе с ними – все полетело вниз и разметалось по полу. Боль в боку чуть не лишила меня сознания, когда я ударился скулой о край кресла и у меня вышибло дыхание.

– Ты не будешь с ним, слышишь меня? Не будешь! Я запрещаю, черт подери! Это я тебя вырастил – Я! Она покинула меня и единственное, что от нее осталось – это был ТЫ! Я сделал то, чего она бы хотела – убедился, чтобы ты стал самым лучшим гребанным игроком, которым только мог стать! Я это сделал! Да ни за что, черт побери, он не наложит на тебя свои гребанные лапы!

Я подтянулся на руках, стараясь выбраться из кресла, чтобы выправить его. Папа все еще кричал, но моя голова пульсировала, а в ушах звенело, так что я не мог понять, что он говорил. Пару раз я потряс головой, стараясь избавиться от головокружения.

– Ты мой сын! Мой сын! – непрестанно кричал он. – У него нет на тебя никаких прав! Никаких!

Я дотронулся до своего рта и взглянул на пальцы, на них была кровь от разбитой губы. Что-то в моем сознании изменилось, я практически слышал это в своей голове. Я вытер рот и перевел взор на него.

Но мой взгляд дрогнул, когда я встретился с ним глазами.

Было что-то в его глазах, чего раньше я никогда не видел. Взгляд был холодным и бессердечным, отчего по моей спине пробежала дрожь. Это не было простым гневом или решимостью.

Он выглядел… отстраненным.

– Ты не должен был узнать, – сказал он вновь спокойным и невозмутимым голосом. – Она не хотела, чтобы ты когда-нибудь узнал. Она даже ему не сказала. Она сказала, что ты был моим. Ты мой, и никто никогда этого не изменит. Ни он. Ни ты.

Он резко повернулся и рывком открыл верхний ящик шкафа, сунул внутрь руку и развернулся лицом ко мне. Его рука полностью распрямилась, и я увидел, что он держал в ней пистолет.

Нацеленным на меня.

Мне на ум пришли слова Короля Лира из произведения Шекспира: «Не суйся меж драконом и яростью его117». Почему-то я был уверен, что предупреждение слишком запоздало.

Зная теперь обо всем, переживу ли я вообще последствия?

 

Глава двадцать девятая

 

ИСКУСТВЕННЫЙ ОФСАЙД

– Стивен! – Прокричал я в сторону двери. Папа лишь покачал головой.

– Ушел, – сказал он мне. – Сегодня он не вернется.

Сегодня нет, что означало, папа его не уволил. Тогда зачем выставил за дверь? Я перевел взгляд с двери на его лицо, но единственное что слышал – его дыхание.

Мы были в доме одни.

– Ты забрал ее, – заявил он. Его руки тряслись, когда он говорил. Но даже попытавшись отстраниться с помощью рук, я никуда не смог сдвинуться. Лодыжка застряла между столом и подставкой для ног у моего кресла. – Ты такой же, как он. Он пытался отнять ее у меня, но не смог. Ему нечего было ей предложить, нечего. Я был в состоянии обеспечить ее – обеспечить тебя. Сказал, что пойду в медшколу, забуду о футболе и помогу ей растить тебя. У него не было ни шиша, поэтому он не мог так сделать, и она прекрасно это знала. Он не смог забрать ее у меня, но ты... Ты это сделал!

– Это был несчастный случай! – прокричал я.

– Которому ты стал причиной! – Между моими и его словами не прошла и секунда. – Если бы ты не был таким забывчивым, она бы еще была здесь!

– Это был несчастный случай, – повторил я снова. В груди все сжалось, голова раскалывалась. Я еще раз попытался отъехать назад, распихивая упавшие книги с дороги, но гребаный скелет был прямо позади меня.

– В тот день ты забрал все, что было для меня значимо, – сказал он. Его рука немного успокоилась, и я сморщился, разминая плечи. – Но я все же растил тебя. Все равно был твоим отцом.

Я подумал о Греге и о том, как он разговаривал с Николь, как заботился и защищал ее – и нелепость его слов поразила меня.

– Ты никогда не был отцом! Я сам о себе заботился! Ты не делал ничего, что полагается делать отцу! Как мама вообще могла тебя любить?

– Она любила! – заорал он и сделал пару шагов в мою сторону, тыча пистолетом в то место на полу, где я лежал.

Я отпрянул назад, позабыв о том, что было позади меня, в результате скелет в шкафу завалился набок, разбив угловой столик с товарами Реал Мессини. Садовый гном разлетелся на кусочки, и я снова дернулся.

– Не смей говорить, что она не любила! – продолжал орать папа. – Она любила меня! Знаю, что любила!

– Тогда зачем ты делаешь это со мной? – воскликнул я. Мой разум совсем слетел с катушек. Мысли перепрыгивали с одной на другую – Лу Мэлоун не был моим отцом; мы одни в доме; мне нужно увидеть Николь еще хоть раз, прежде чем что-нибудь еще произойдет.

Он собирается меня убить...

– Она хотела, чтобы ты был успешным! – снова закричал он. – Она всегда говорила, что хочет для тебя большего... я мог бы дать тебе это!

– Я больше не могу этим заниматься! – я опустил взгляд на свои ноги, кидая намек, на случай если он еще не заметил. Он полностью проигнорировал мое замечание, повернулся боком и схватился рукой себе за волосы, бессвязно зарычав.

– Тебе просто нужно больше заниматься! – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Мне просто нужно... нужно подтолкнуть...

Его голос дрогнул, и он замолк. Я видел, как поникли его плечи, когда он вновь посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Неужели ты не видишь, Томас? – сказал он надломившимся голосом и отвернулся, прислонившись к книжной полке и приложив ладонь ко лбу – Ты все, что у меня есть от нее. Я не могу потерять тебя... Я не могу.

Он снова посмотрел на меня и стал мерять шагами комнату.

Я понимал, нужно чтобы он продолжал говорить. Пока бы он говорил, не стал бы стрелять. Чем дольше бы это длилось, тем выше была вероятность, что мне удастся придумать способ как-нибудь из этого выбраться. Я должен, потому что мне нужно было снова увидеть Николь. Я блядь должен был увидеть ее еще раз.

Мозг усиленно работал. Как бы мне отправить кому-нибудь смс? Хоть кому-то. Я глянул на маленькое окно и осознал, что не могу просто выброситься в него – оно было слишком высоко. Даже если бы мне это удалось, как я выберусь? Так что я сделал единственное, что мог, и сказал первое, что пришло на ум.

– Ты назвал меня в его честь? Дал мне его имя. Почему?

– Она не сказала мне! – закричал он и его лицо вновь исказилось яростью. – Она нахрен так и не сказала мне его имени! Я не смог это выяснить пока... пока... ее не стало... и он не заявился. Долбаный ублюдок!

Дерьмо, может не стоило этого делать. Папа потер лицо свободной рукой, и я чуть дальше отодвинулся от кресла, вывихнув лодыжку.

– Он все узнал… но я сказал ему, что это неважно, – продолжил папа. – Ты через многое прошел, и я не собирался позволить ему еще больше разрушать твою жизнь. Я защищал тебя! Ты был моим... единственным, что оставалось у меня от нее. Он ни за что, черт возьми, не заберет это у меня!

Он вновь сверкнул на меня глазами и поднял руку, направляя пистолет мне в лицо.

– Никто не заберет тебя у меня! Ты жил как мой сын и, черт побери, умрешь им! – мое тело дрожало, и я не мог остановить поток горячих слез из глаз. Я зажмурился, не желая смотреть, и прикрыл голову руками, словно это могло что-то изменить.

Ожидал выстрела, но того не последовало.

Выглянув из-за своих рук, я увидел, что он по-прежнему стоит надо мной с часто вздымающейся и опадающей грудью. Руки вновь опущены вдоль тела и дуло направлено в пол. Мой взгляд уперся в пистолет в ожидании, когда тот вновь вскинется и прикончит меня.

– Я просто хотел, чтобы ты был самым лучшим, – тихо произнес он и, когда я перевел глаза на него, он заплакал. – Я не знал, что делать. Это она о тебе заботилась. Я лишь хотел, чтобы она... она... гордилась. Гордилась мной, что я... я позаботился, чтобы ты... стал звездой.

– Пап... – я едва мог слышать свой голос. Откашлявшись и прочистив горло, я повторил. – Пап... тебе не нужно... было вытворять все то дерьмо. Я в любом случае бы играл...

– Но я заботился, чтобы ты был лучшим, – ответил он. Вдруг его взгляд вновь потемнел, а голос превратился в рычание, и он вновь наставил пистолет мне в голову. – Пока ты не позволил встать на своем пути какой-то киске.

– Не говори так о ней! – взревел я. В голове всплыла мысль о том, как много лет назад я задумывался, существовала ли для меня последняя капля. Похоже, что да и она только что была достигнута. Мне больше нечего было терять. Если уж суждено умереть, так я не смирюсь с очередными помоями в отношении Николь. – Она не такая, и не смей, блядь, больше говорить о ней в подобном тоне!

Через собственное тяжелое дыхание я наблюдал, как он смотрит на меня. Некоторое время он просто стоял и не сводил глаз, не шевелясь и совершенно не меняя выражение лица. Когда больше не мог это вынести, я снова заговорил.

– Я люблю ее, – прошептал я. – Так же, как ты любил маму.

– Никто никогда не любил так, как я любил ее, – ответил он, качая головой. – Это невозможно.

– Я люблю Николь, – повторил я.

Его взгляд уперся в пол.

– Она была всем, что у меня когда-либо было, – сказал он, облокотившись спиной на секретер и сползая вниз. Пистолет лежал у него на коленях, все еще направленный в мою сторону.

– Она была единственным, что имело значение в моей гребанной жизни. Она уехала учиться... и прошло не так много времени... но потом она встретила его. Но любил ее я – не он! Она вернулась со мной...

Он потер лоб и тяжко вздохнул.

– Она была всем, – вновь произнес он. – А что у меня есть сейчас, а? Не ты – ты предпочел бы отправиться на поиски идиота, который блядь даже не знает тебя. А теперь... теперь они говорят, что я неправильно с тобой обращаюсь. Какого хрена!

– Кто такое говорит?

Он не ответил.

– Никто не будет указывать мне, как растить сына. А ты именно мой сын, черт побери. – Он снова посмотрел на меня и рассмеялся.

– Если бы они пришли, ты бы сказал забрать тебя, не так ли?

– Кто? – вновь спросил я.

– Нахрен неважно, – он тряхнул головой. – Ничто больше не имеет значения. – Не отводя от меня взгляда, он поднял пистолет выше.

– Все минуло, – сказал он. – Кануло.

Его выражение лица стало бесстрастным, слезы на бледных щеках подсохли, а грудь медленно приподнялась, когда он взглянул на меня. Он выдохнул, не отводя взгляда. Я не мог пошевелиться. Мое сердце, казалось, перестало биться, в горле сперло дыхание, угрожая мне удушьем. Я не мог заставить себя что-то сказать или сделать, лишь смотрел на то, как он развернул пистолет на 180 градусов, приставил к своему виску и выстрелил.

Я испугался звука и горло начало гореть. Я не мог закрыть глаза, но и был не в состоянии осознать то, что видел. Боль в горле усилилась и до меня дошло, что я кричу. И не могу остановиться.

«Смерть все долги сотрет.»118

Свернувшись калачиком, мое тело неустанно дрожало и тряслось.

Я не мог это остановить. Пришлось прикусить язык, чтобы перестать кричать. Я знал, что он мертв... Сомнений не было. Он совсем не двигался... а голова...

С трудом сглотнув, чтобы сдержать рвотные позывы, я уставился на свои руки перед лицом, не позволяя себе оглядывать комнату и видеть что-либо еще. Не знаю сколько времени прошло с того момента как он... как он это сделал, возможно пару минут или часов, без понятия.

Одно было точно – нужно было отсюда убираться. Который сейчас час? Я глянул на настенные часы, они показывали только четверть первого. Не помню, в котором часу Стивен отправил меня на поиски таблиц, но уж точно было где-то после десяти. Стивен не вернется до завтра, в лучшем случае, а больше никто не планировал приходить. Мысль о том, что Стивен вернется до того, как мне удастся увидеться с кем-то еще, послужила мне стимулом действовать.

Я заставил себя максимально по возможности выпрямиться, что подразумевало приподнять ноги и передвинуть в сторону. Удалось чуток ими шевелить, согнув в колене, может на дюйм или около того, но все же. Бедра работали хорошо, так что я мог двигать ими из стороны в сторону, остальное приходилось на руки.

Вертясь и извиваясь, я переместился в такое положение, что мог приподнять кресло, но стоило глянуть на него, стало понятно, что это делать бессмысленно. На месте удара по колесу, рама прогнулась и не было шанса, что оно будет крутиться, даже если мне удастся выровнять опрокинутое кресло и снова усесться в него.

– Блядь! – прорычал я. Оставалось надеяться только на себя. Хорошо, что руки уже практически пришли в форму, но куда же мне направиться?

Без вариантов, чтобы мне удалось выбраться из дома и спуститься по подъездной дорожке длиной в милю, до центральной улицы. Даже если бы я это сделал, то вероятнее всего бы меня переехали машиной до того, как кто-то бы заметил. Выглянув в окно, я наблюдал, как лил дождь, а в отдалении сверкнула молния с громом.

Да, никакого шанса.

У нас не было городского телефона, так что мне нужен был мобильник. Папин был, вероятнее всего, у него в кармане.

Блядь.

Я перекатился и сел, выставив назад руки для упора, оказавшись тем самым спиной к телу папы, и это было хорошо. Пару раз глубоко вздохнул, чтобы приготовиться и сфокусировать мозг на единственной цели – добраться до его телефона, после чего, передвигая руками, задним ходом пополз по полу, волоча за собой ноги.

Я знал, что был уже близко – ощущал запах. Сглотнул и задержал дыхание, добравшись до него спиной и коснувшись ноги. С дрожью, полез сначала в один его карман, затем в другой. Пусто. И в задних карманах также. Я заставил себя взглянуть на его рубашку, но на ней вообще не было карманов.

– Черт! – вскрикнул я, когда его рука соскользнула с ноги на пол. Я быстро отполз подальше – через кабинет и за дверь, где, запыхавшись, пролежал несколько минут.

Ладно, при себе у него телефона нет, значит где-то оставил. Я прополз до фойе, радуясь гладкому деревянному полу и чуть не заплакал, увидев на полу у входа в кухню маленький черный прямоугольник. Пару раз вздохнув, я пополз дальше, пока не добрался до папиного телефона.

Ну... во всяком случае до его части.

Экран был темный и треснул, и столько бы я не тыкал в него, все безрезультатно.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо! – заорал я, ударив кулаком по полу и глядя на разбитый экран.

Быстро осмотревшись, заметил на стене черную отметку, видать место куда попал телефон. И что мне теперь делать? Он спрятал мой телефон и тот мог быть где угодно в гребанном доме.

Мне нужно было кому-нибудь позвонить... Николь, Грегу, 911... хоть кому-то. Как еще я мог сообщить, что я здесь? Что папа... папа...

Ноутбук.

Я поднял глаза на лестницу, ведущую на третий этаж, где в шкафу меня дожидался мой ноутбук.

Три лестничных пролета.

Да ни за что на гребанном свете. Мне никогда это не удастся.

Я был почти на последнем издыхании лишь от того, что прополз из кабинета по коридору до кухни, а это все на одном этаже. Лестница? Лишь за счет одних только рук? Может я бы осилил половину, но после нужно было бы отсыпаться целый день, прежде чем буду в состоянии продолжить. Я просто не смог бы так долго выдержать без помощи, если только...

Мой взгляд зацепился за маленький черный докторский саквояж, стоявший у тренажеров в гостиной. Должно быть Стивен забыл сумку, когда отец его выставил. Все же, интересно, о чем они спорили, но это неважно. Главное, что в спешке доктор забыл его тут, а исходя из собственного опыта предыдущего дня, я уже знал, что в нем хранится коллекция подкожных инъекций тестостерона и адреналина.

Пятнадцатью минутами позже, я сидел у подножья лестницы с дозой адреналина в руке.

Взглянув на конец первого пролета и умножив эту длину на трое, на ум сами собой пришли картинки из Юлия Цезаря и раздались слова из строчек Шекспира: «Может человек располагать судьбой, как хочет. Не в звездах, нет, а в нас самих ищи причину.»119

Я собирался чего бы это не стоило подняться по чертовым ступенькам и связаться с моей Румпель.

У основания лестницы, я постарался выровнять дыхание, успокоиться и понять, как же мне, черт побери, воткнуть иглу себе в руку.

В смысле, серьезно, как кто-то такое делает? Просто втыкает или нужно в определенное место? Нужно попасть в вену или в мышцу?

Я понятия не имел.

Попытался вспомнить куда именно Стивен ввел ее и осмотрев руку, смог найти маленький синяк.

Теперь понятно, просто уколю в то же место. Еще раз глубоко вздохнул.

Черт.

Сомневаясь, смогу ли вообще сделать себе укол, я решил, что сначала посмотрю, как далеко смогу забраться, а уже потом, если потребуется, воспользуюсь инъекцией. На мне были лишь спортивные брюки и футболка, так что карманов не было, поэтому я зажал шприц между зубами и начал подъем.

Первые три ступеньки дались легко, но стоило достичь места, где все мое тело оказалось на лестнице, как стало сложнее. Ноги мне вроде как мешали, так как я не владел ими настолько, чтобы хоть как-то упираться. Мне приходилось не только подтягивать вверх тело, но и стараться, чтобы ноги не цеплялись за ступеньки, мешая моему медленному продвижению.

За долгие годы мотания вверх-вниз по лестнице, я знал, что до первой площадки было девять ступенек, затем два шага на поворотной площадке, а после еще шесть ступенек до второго этажа, а после пролета – тринадцать ступенек до третьего. К тому моменту, как мои руки достигли первой площадки, я был целиком и полностью изможден, а мне нужно было еще подтянуть на нее тело.

Пот тек со лба прямо в глаза, и я так сильно задыхался, что голова плыла. Мышцы горели от необходимости подтянуть тело еще хотя бы на пятнадцать сантиметров. Если бы лестница не была открытой – тем самым давая мне возможность хорошо ухватиться – то я бы ни за что не забрался так далеко. Я вновь подтянулся, подведя плечи к уровню последней ступеньки, но тут столкнулся с препятствием – мне не за что было ухватиться, чтобы подняться дальше.

Распластавшись на лестнице и положив голову на площадку, я лежал и чувствовал, что вот-вот отключусь. Глаза были закрыты и несмотря на то, что лежать на ступеньках было неудобно, я мог бы заснуть прямо здесь и сейчас.

Нет... нельзя. Нужно добраться до Румпель...

Я достал изо рта шприц, стер с него слюну и попытался понять, что черт возьми мне теперь нужно делать.

Просто воткни ее и все дела, – велел я себе. Легко сказать.

Я переводил взгляд с иглы на руку и назад, похоже они не были заинтересованы воссоединиться по волшебству, так что пару раз вздохнув, я приложил кончик иглы к коже, прямо у места прошлого укола и...

...и просто сидел и пялился.

– Черт побери, – проворчал я про себя. – Перестань быть таким трусом.

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и воткнул иглу в руку.

– Твою мать! – завопил я. Это было чертовски больно! Я рычал и стонал, и хотел выдернуть чертову хрень, но знал, если сделаю это, то никогда и ни за что не смогу снова ее воткнуть. Так что стиснул зубы, зажмурился и нажал на поршень.

Еще пару раз выругавшись, я отбросил теперь уже пустой шприц. На коже было немного крови, но лишь пятнышко. По идее от этого не должно быть особого вреда.

Уже через несколько секунд я понял, что инъекция начала действовать.

Сердце колотилось, кровь помчалась по венам, руки дрожали – но определенно были готовы цепляться за все возможное, до чего только могли дотянуться – я отшвырнул чертову иглу и вновь пополз. Вцепился посильнее в край следующего пролета ступеней и с максимальным усилием подтянулся, мышцы буквально вопили.

Я слегка ободрал грудь о край ступеньки, но царапина лишь немного щипала. Мои глаза снова и снова моргали, а я старался игнорировать все вокруг, полностью сфокусировавшись на следующей ступеньке.

И следующей... И следующей...

Я полз и подтягивался, пока мои ноги не достигли второго пролета, где пришлось остановиться и сдержаться, чтобы не блевануть. Затем я протянул руку и схватился за первую ступеньку последнего пролета. Ухватиться, подтянуться, охнуть; ухватиться, подтянуться, охнуть...

Еще одна ступенька. И еще. Конец пролета.

Мне хотелось расплакаться от радости, но все еще нужно было добраться до конца короткого коридора. Ухватиться, подтянуться, охнуть.

Не останавливайся.

Нужно связаться с Румпель.

Я перевернулся на спину и попытался двигаться таким способом. По крайней мере при смене положения задействовались уже другие группы мышц, так как те, которые я использовал ранее уже истощились. Однако это не сработало, так как от вертикального сидения кружилась голова. Я плюхнулся на живот и воспользовался локтями.

Ухватиться, подтянуться, охнуть.

Очередной захват пальцами плюшевого ковра привел меня к двери моей комнаты. Мне пришлось снова остановиться, задыхаясь, хрипя и ощущая, как сердце готово вырваться из груди. Руки так сильно дрожали, что с каждым разом становилось все сложнее продвигаться вперед, но я не позволил себе отдыхать слишком долго, ведь был очень близок к цели.

Связаться с Румпель.

Я подвел руки под себя, оттолкнулся от пола и снова переместил тело вперед плюхнувшись с придыханием на грудь. Я повторил этот маневр снова и снова, таким образом мне удалось попасть в свою спальню и добраться до двери в шкаф.

Конечно, из-за моей страсти к порядку, дверь шкафа была закрыта.

Я поднял взгляд на ручку и вздохнул между приступами учащенного дыхания. Перевернувшись на спину, подтянулся настолько, что устроился в сидячем положении спиной о стену рядом с дверью. Потянулся и достал до ручки кончиками пальцев, чуть вытянувшись и немного наклонив тело в сторону, мне удалось повернуть ручку и открыть дверцу.

От того, что я весь вытянулся в струнку, бок горел огнем, но по крайней мере дверь приоткрылась. Толкнув, я открыл ее полностью и глянул на верхнюю полку, где лежал мой ноутбук, сразу же сообразив, что мне никак не дотянуться так высоко.

Удастся ли мне когда-нибудь передохнуть?

Сломать.

Вот что я собирался сделать – что-нибудь сломать, чтобы он упал, и молиться Богу, чтобы штуковина после этого еще работала. Во всяком случае я точно знал, что аккумулятор будет полностью заряжен.

Осмотревшись вокруг, заметил висящее на вешалке мое зимнее тяжелое пальто. Я переместился туда, где мог схватиться за него и сдернул – сломав в процессе вешалку – и разместил его у себя над головой. Голова кружилась и меня немного подташнивало, при этом сердце продолжало бешено колотиться, а руки – дрожать. Я понимал, что долго не продержусь. Еще раз сделав глубокий вдох, я поплотнее обложил голову пальто и ударился плечами о набор полок.

Упало пару моих книг и стопка школьных папок, вместе с набором из 64 карандашей с точилкой.

Но ноутбук от удара лишь чуток сдвинулся. Я снова двинул по полкам, роняя на свою голову еще больше барахла, хорошо еще пальто нормально смягчало удары.

Высунувшись из-под пальто, я увидел, как ноутбук уже на треть болтается в воздухе. Еще одного удара должно хватить. Я снова накрыл голову, стараясь не обращать внимание на удары в груди, собрался с силами и в третий раз хлопнулся о полки. Ноутбук упал, приземлившись прямо мне на колени, что было чертовки больно. Хотя мне было уже плевать. Я его достал!

Я шлепнулся на пол и лежал, пока мои пальцы включили ноутбук, открыли его и запустили.

Я мог поклясться, что загрузка чертовой хрени длилась миллиард лет.

– Будь в сети, будь в сети, будь в сети, – повторял я, пока маленькое окошко с «Загрузка Windows» не исчезла и не появилась моя заставка рабочего стола с Мануэлем Ньюэром.

Я ждал, что IM начнет загружаться автоматически...

...и тут вспомнил, что удалил свой аккаунт.

– Блядь, блядь, блядская блядь! – заорал я и ударил кулаком по ковру.

Я перекатилась на живот, когда руки, бока и колени завопили о неудобном положении. Нажал Гугл, выбрал нужное приложение, создал новую учетную запись, громко обматерил ублюдка, успевшего занять имя пользователя БогФутбола2014 и открыл взамен новый аккаунт НужнаМояРумпель. Нажав еще пару клавиш, я открыл мою маленькую хакерскую программку, чтобы зайти в ее аккаунт.

И вновь я начал бубнить "будь в сети".

Я принял от нее запрос на добавление в друзья и ждал пока ее профайл появится в пустующем списке друзей.

Статус КрасоткаСкай18 был «не в сети».

– Рррррррр!!! – зарычал я и опустил голову на пол. Виски бешено стучали, пульс отчетливо ощущался в каждой артерии в теле, и я был очень, очень близок к тому, чтобы блевануть. Глаза были едва приоткрыты, а зрение стало расплывчатым, как оказалось из-за слез, что меня просто взбесило. Еще раз потянувшись и установив на профайл КрасоткаСкай18 уведомление об изменении статуса, я поднял звук на максимум и вырубился.

***

На меня орала какая-то кошка и я не мог понять почему.

Мяу! Мяу! Мяу!

К тому же охренительно громко, а моя голова пульсировала.

Мяу! Мяу! Мяу!

Мои глаза медленно открылись, и я постарался понять, где я и что тут делаю.

Шкаф... я в своем шкафу...

Почему?

Я снова закрыл глаза.

Мяу! Мяу! Мяу!

Этот звук серьезно раздражал, но вместе с тем казался чем-то важным. Голова продолжала пульсировать в висках, и я приоткрыл немного глаза, достаточно чтобы обнаружить, что лежу на полу своего шкафа среди карандашей, уткнувшись носом в край своего ноутбука.

Мяу! Мяу! Мяу!

Ноутбук мигал.

КрасоткаСкай18 в сети.

Румпель!

Я передвинул руку от бока и коснулся клавиатуры. Дважды кликнул на квадрат внизу и появилось маленькое окно.

Глаза снова начали закрываться, а голова казалось тяжелой, хотя я по-прежнему лежал на полу.

Нельзя было засыпать.

НужнаМояРумпель: ты нужна

Пальцы не слушались, а во рту ощущался вкус желчи. Я сглотнул.

КрасоткаСкай18: о Томас – ты мне тоже нужен! Папа пытается что-то предпринять, но сказал, что это может занять день или два.

Эх. Я тряхнул головой и сделал глубокий вдох.

НужнаМояРумпель: сейчас пжл

КрасоткаСкай18: Я хочу, правда, но твой папа не пустит меня на порог!

Пальцы тряслись, пока я старался набрать на клавиатуре.

НужнаМояРумпель: ен метв

КрасоткаСкай18: что?

НужнаМояРумпель: прижай сейчас пожалста

КрасоткаСкай18: Томас, что ты имеешь в виду? Томас? Томас! Ответь! Что ты имеешь в виду? Мертв? Твой отец мертв??? ТОМАС!!! Еду, малыш. Держись. Папа тоже. Мы будем у тебя как можно скорее.

Я все еще мог видеть экран, но он казался размытым, а пальцы больше не слушались. Я закрыл глаза и меня поглотила темнота.

***

Я слышал, что кто-то зовет меня по имени, но это было словно слышать что-то из-под воды. Я пытался открыть глаза, но они не желали поддаваться. Медленно, звуки казалось стали приближаться и мне наконец удалось разобрать слова.

– Томас? Томас? О, Боже... Папа!! Он здесь наверху!!

Звуки шагов... чья-то ладонь на моем предплечье. Моя рука чуть дернулась... рефлекторно... непроизвольно. Еще слова – неразборчивые и в отдалении – и еще один голос рядом.

– Томас? Малыш, ты меня слышишь? – этот звук... этот голос. Я знал этот голос.

– Румпель...

– Это я, Томас.

Мне удалось чуть приоткрыть глаза, и я узрел самого прекрасного ангела на свете – с насыщенно голубыми глазами и густыми, длинными, шелковистыми волосами, обрамляющими идеальное лицо. Я чувствовал ее прикосновение к своей щеке и ко мне пришло самое важное прозрение в моей сознательной жизни.

Все закончилось.

– Румпель! – воскликнул я и в моих руках хватило сил схватить ее и прижать к своей груди. Ее руки обхватили меня в ответ, и она прошептала мне на ухо:

– Все хорошо, Томас, – сказала она. – Все хорошо, я здесь. – я почувствовал, как она чуть отодвинулась и стиснул сильнее.

– Не уходи! – взмолился я.

– Я никуда не уйду, – пообещала она. – Папа!

Я почувствовал слабый нажим пальцев на внутренней стороне запястья.

– Его сердце учащенно бьется, – пробормотал Грег. – Скорая уже в пути. Максимум пять минут.

– А что на счет... что на счет его папы?

– Похоже, он застрелился, – услышал я ответ Грега.

– О Боже мой, – ахнула Николь.

– Томас... ты держишься? Помощь в пути. Оставайся с нами, ладно?

– Ладно.

Я глубоко вдохнул, впитывая окружающий меня ее аромат.

– Томас? – снова голос Грега. – Томас, ты... что-то себе вколол?

– Угу, – пробормотал я в ответ.

– Что? – воскликнула Румпель, в ее голосе явно слышался шок.

– Что именно, Томас? – спросил Грег.

– Адреналин... чтобы... добраться сюда...

– Дерьмо, – прошипела Румпель. Я ощутил, как ее объятия вокруг меня стали крепче, и думаю, чуть улыбнулся.

– Скучал по тебе, – произнес я и, уткнувшись головой ей в плечо, вновь закрыл глаза.

– Я люблю тебя, Томас, – ответила она. – Теперь все будет хорошо.

– Тоже... люблю...

У Шекспира были парочку интересных мыслей, высказанные в Ричарде II: «Я все раздумывал, как мне сравнить темницу, где живу я, с целым миром»120. 

Так уж вышло, что мне думалось отныне, все будет хоть чуточку получше.

Теперь я был свободен.

 

Глава тридцатая

 

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ИГРЫ

 

Шел дождь.

Вообще-то моросил – он был недостаточно сильным, чтобы считаться дождем, но все же было мокро, отчего одно из колес чуть скрипело, в то время как я нервно дергал кресло вперед-назад. Глаза невидяще смотрели прямо, пока гроб с телом папы медленно опускали в гигантскую яму рядом с могилой мамы.

Николь стояла за моей спиной, вцепившись пальцами в рукоятки кресла, а Грег – в паре футов поодаль, непрерывно приглядывая за мной. Мне хотелось разозлиться, что он слишком печется и беспокоится, но я не мог. Мне хотелось, чтобы меня раздражало, что Николь настаивала катать меня повсюду, но я не возмущался по этому поводу, потому что она была тут – со мной.

Меня выписали из больницы ровно два часа назад, продержав лишь пару дней, обследуя и желая убедиться, что мое тело избавилось от переизбытка адреналина и не было никаких иных осложнений, вызванных гормоном, либо травмой на боку от падения с кресла или усилий от затаскивания тела по ступенькам.

Мне пришлось верить им на слово, потому что сам я ничего не помнил.

Это было странно. Диссоциативная амнезия, как назвали ее врачи. Я помнил, как отправился в кабинет папы, нашел письмо от Томаса Гарднера, и как Николь сидела со мной в скорой, играя с моими волосами, когда мы отъезжали от моего дома в больницу. Все что было между этим – чистый лист.

Наверно, это хорошо.

Учитывая, что большую часть своей жизни провел, помня каждую деталь каждого дня, было странно осознавать, что я полностью пропустил добрых двенадцать часов.

Преподобный Уолш читал из Библии, а присутствующие склонили головы. Он прочитал небольшую молитву, сказал аминь, и таков был конец доктора Лу Мэлоуна.

Разочаровывающим, мягко говоря.

Но вместе с тем, не уверен, что он заслуживал большего.

Николь откатила меня из-под маленького навеса у могилы под дождь. Грег с очень мрачным выражением на лице шел позади нас с зонтом. Мы остановились на дорожке перед кучкой людей, сгрудившихся, чтобы подойти и выразить мне соболезнования. Я знал лица, помнил большинство имен, но происходящее по-прежнему было размыто, пока они толпой проходили мимо. Учителя, люди из больницы, парни из моей команды по футболу, Клинт...

Пока Джереми с теплотой сжал мое плечо, а Рэйчел поцеловала в щеку, Клинт стоял позади них и пинал землю. Когда эти двое отошли, он сделал робкий шаг вперед, и я поднял на него глаза.

– Хей, – сказал я.

– Хей, – ответил он.

Он еще попинал землю.

– Подойди, – наконец сказал я со вздохом и протянул к нему руку. Он принял ее, и я дернул его к себе, обняв одной рукой за плечи. – Все между нами хорошо. Знаю, что звучит до охренительного странно, но я вроде как даже благодарен.

Я убрал руку, и он отстранился, глядя на меня озадаченно.

– Да, – сказал он, – это и впрямь звучит странно.

Наконец он улыбнулся и пообещал принести DVD диск с «Футболистом из Шаолиня», чтобы посмотрели вместе при случае. Дождь перестал, когда он отошел, а я продолжил пожимать руки и кивать с дюжину раз, в ответ на выраженные людьми соболезнования и предложения принести домой разные блюда.

Спустя пару минут, кладбище покинули почти все, осталось лишь пару человек, топтавшихся неподалеку в группах из двух-трех человек.

Когда толпа схлынула ко мне подошли Джастин и Даниэль.

– Я позвоню тебе, и мы встретимся, чтобы обсудить твою дальнейшую физиотерапию, ладно? – спросила Даниэль. Я лишь кивнул.

– Я бы тоже хотел с тобой побеседовать, Томас, если ты не против, – сказал Джастин.

– Да, – ответил я, – не против.

Николь опустила руку мне на плечо, и я поднял взгляд в его сосредоточенные глаза.

– Расскажи ему все, Томас, – мягко произнесла она.

Я уронил взгляд на свои колени и кивнул. Пара моих терапевтов – один для поврежденного тела и один для поврежденного разума – отошли, направляясь к парковке.

– Томас? – окликнул Грег откуда-то сбоку от меня. Он не сказал мне ни слова с тех пор как мы приехали на кладбище. – Не знаю какие у тебя краткосрочные планы, но я хочу, чтобы сейчас ты поехал к нам домой со мной и Николь.

Честно говоря, я вообще об этом не думал, просто предполагал, что вернусь домой, но от одной мысли об этом мне стало не по себе.

– Я не могу, Грег, – услышал я собственные слова. – Не могу вот так навязываться.

– Глупости, – ответил он. – Можешь и сделаешь. Нужно вызвать службу уборки, чтобы... прибрали там все, прежде чем ты вообще вернешься. Но даже без этого не хочу, чтобы ты возвращался один в тот дом. Ни за что на свете. Это был не вопрос, сынок.

Я посмотрел на его суровое лицо, он передернул усами и слегка улыбнулся. Отправиться с ними домой казалось самой лучшей ситуацией, в которой я мог оказаться, вот только… вот только… как я вообще попаду в дом?

– Грег, знаешь я ценю это, но не похоже, что твой дом приспособлен для калеки. – Я услышал, как гневно запыхтела Николь от этого слова.

– Почему бы тебе не перестать пытаться придумывать оправдания и позволить мне об этом позаботиться? – ответил он, скрестив руки на груди и сердито глянув.

Я вздохнул, зная, что он ни за что не отступится, поэтому согласился. Он удовлетворенно кивнул и отошел поговорить с директором школы о передаче моих домашек через Николь, чтобы я мог своевременно окончить класс. Пока Николь везла меня по дорожке к машине, я пытался понять, как, черт побери, все это получится. Даже если им удастся первоначально доставить меня и кресло в дом, там была только одна ванная и та на втором этаже. Я мог бы остаться в комнате Николь, что мне было бы очень приятно, но коридор был узким. Влезет ли в него вообще кресло?

Николь притормозила возле пассажирского места моего Джипа, который она вела, так как Хендай наконец откинул коньки. После чего попросила подождать ее, пока оттащит Грега от директора. Я сидел там, чувствуя себя отчасти оцепенело и гадая каким, черт побери, будет будущее.

– Томас?

Я не узнал голоса, но стоило поднять глаза, как я точно знал кто это.

Это было похоже будто смотришь в какое-то чертовое зеркало, которое продемонстрирует как вы будете выглядеть лет через двадцать. Тот же цвет волос, казалось незаинтересованных оставаться там, где их уложили, те же глаза и он даже стоял также, как и я – перекатываясь туда-сюда с одной ноги на вторую. Он выглядел нервным.

– Томас Гарднер, – мягко сказал я и его глаза округлились.

– Ты знаешь кто я? – он казался шокированным.

– Да, – ответил я.

– Я не думал... я не знал, что он рассказал тебе... обо мне.

– Он не говорил, – пояснил я. – Я нашел присланное вами письмо.

В животе было странное чувство, будто он был весь стянут или, может, я слишком долго сидел. Томас Гарднер провел рукой по своим волосам, и я еле сдержал смех. Это было слишком сюрреалистично.

– Послушай, эм... Томас, – сказал он, – я знаю, что сейчас тебе приходится проходить через всевозможное дерьмо... – Он шлепнулся себя по лбу.

– Блядь! Я не должен материться перед тобой! – он осознал вторую ошибку и сморщился. На этот раз я не смог сдержать смех, и он смущенно улыбнулся.

– Я просто хотел встретиться... может, поговорить? – бедняга выглядел испуганным и мне стало его жаль, когда он начал запинаться через слово. – Я слышал о... В смысле, я видел репортаж в новостях о... о твоем папе. Я не знал, что... ну что ты был в курсе... дерьмо.

Он яростно потряс головой.

– Я уже лажаю, – пробормотал он.

– Все в порядке, – ответил я.

С минуту он пристально смотрел на меня.

– Я не хочу, чтобы ты был в одиночестве, – наконец произнес он. – Мы не знаем друг друга, но я... я... Я просто хотел, чтобы ты знал... дерьмо.

Я снова улыбнулся, чуть отвернувшись, чтобы он не заметил.

– Мы можем поговорить? – спросил он. Я посмотрел на него, мы вроде как уже говорили. – В смысле, не здесь? Может, попили бы кофе? Ты любишь кофе?

– Не особо, – ответил я.

– Кока или еще что? И не прямо сейчас – знаю, что не сейчас – но я остановился в отеле, в городе и пробуду там столько, сколько потребуется... Я просто... хотел увидеться с тобой. Поговорить.

– Да, – ответил я, – это было бы неплохо.

– Правда? – он казался удивленным и его губы искривились в очень-уж-знакомой полуухмылке. Он порылся в кармане и протянул мне немного помятую визитку. – Как будешь готов, просто позвони и... я за тобой заеду... ох, дерьмо... моя машина, наверно, не достаточно большая... дерьмо!

– Все в порядке, – сказал я. Он выглядел так, будто у него случится нервный срыв. – Моя девушка сможет меня подвезти.

– Та брюнетка? – спросил он.

– Ага.

– Вы кажетесь... близки.

– Так и есть.

– Хорошо, – кивнул он. – В смысле... именно об этом я и волновался. Я не знал, что... что у тебя кто-то был.

– Я в порядке.

– Хорошо, – вновь повторил он и коротко кивнул. – Так... может позвонишь через пару дней? – он смотрел с такой надеждой, что было даже... мило. Странно говорить такое о мужике где-то около сорока или около того, но это слово очень подходило.

– Конечно, – сказал я, глядя на визитку в своей руке.

Профессор

Томас Гарднер

Чикагский Институт Искусств

312-555-7289

Профессор искусств? Кожу начало вроде как покалывать, а в голове пошла серия мелких взрывов, ставивших на место дополнительные кусочки пазла семейства Мэлоун.

– Вы художник?

– Ну, да, – ответил он. – В смысле, я преподаю это, но и продаю некоторые картины и работы. Иногда.

– Круто.

– Ты так думаешь? – он вновь казался удивленным.

– Да, – ответил я.

На долгое мгновение он замолчал.

– Ты все еще рисуешь? – тихо спросил он. Я повел плечами.

– Последнее время нет, – признался я.

– Сейчас может быть подходящее время... – он замолчал и вновь пробежал рукой по своим волосам, снова опустил на меня взгляд и глубоко вздохнул. – Я не очень хорош в этом.

Я улыбнулся в ответ.

– Вы справляетесь, – успокоил его.

Я услышал шаги и почувствовал, как Николь взялась за рукоятки кресла.

– Томас? – тихо произнесла она.

– Да, эм... Николь? – я чуть развернулся, чтобы взглянуть на нее. – Это Томас Гарднер... мой... эм... мой отец. Наверное.

Ее глаза увеличились, и я видел, как она его осматривает, переводя взгляд с него на меня, словно сверяя нас в своей голове. Мы уже затрагивали тему моего биологического отца, пока находились в больнице – доктор Винчестер пытался определить сколько я помню – но мы с Николь нормально об этом не говорили.

– Наверное, так и есть, – ответила она.

– Это Николь, – сказал ему. Они бегло пожали руки.

– Рад, что у Томаса кто-то есть, – сказал он, вновь провел руками по волосам и потер ладони о бедра. – Полагаю пора вас отпустить. Уверен, у вас... эм... дела. Я правда соболезную по поводу твоего папы, Томас.

Я кивнул, как делал уже много раз, когда все говорили одни и те же слова. Сам я не был уверен жаль мне или нет.

– Позвонишь? – спросил он.

– Да, позвоню.

– Спасибо. – Он глубоко вздохнул и бросил взгляд на парковку. – Полагаю, мне нужно вас отпустить... эм... похоже, я уже это говорил. Ну я, пожалуй, пойду. Очень рад, что довелось с тобой встретиться.

Он протянул руку, и я ее пожал. Наши руки тоже были внешне похожи.

Он попрощался с нами обоими и обошел джип, направляясь на парковку. Рука Николь опустилась на мое плечо, и я снова поднял на нее взгляд.

– Ты в порядке?

– Да, – ответил я. – Со мной все хорошо.

– Собираешь ему позвонить?

– Подумываю, – ответил я, а затем нахмурил брови. – Полагаешь стоит?

– Да.

– Я тоже.

Появился Грег и придержал дверцу, пока я залезал в машину, после чего он сложил кресло и положил его в багажник. Он направился к своему внедорожнику, а Николь села на водительское место. Она потянулась и поцеловала меня в щеку, прежде чем завести мотор джипа и двинуться к своему дому.

Когда мы отъезжали, я оглянулся назад на то место, где будет впредь покоиться тело моего папы. Я все еще не очень понимал, что именно испытываю по поводу всего этого, но определенно было чувство, что я ступаю в новый, лучший мир.

Кассий произнес о Цезаре, когда Шекспир дал ему слово: «Может человек располагать судьбой, как хочет.»121

Как бы то ни было, я подумал, что может наконец мне представляется возможность решать собственную судьбу.

Так что, настало время все это осуществить.

***

Ехать до дома Николь и Грега было недалеко и мои мысли вновь и вновь метались между воспоминаниями о разговоре с... с моим... с Томасом Гарднером... и сомнениями о том, как, черт побери, мне удастся поднять себя по шести ступенькам парадного крыльца либо объехать весь дом, чтобы подняться по трем ступенькам через задний вход. Ни один из вариантов не казался приятным, но Грег был прав в одном – мне не хотелось вновь возвращаться в собственный дом.

Николь прикарковала джип позади внедорожника, и Грег уже доставал из багажника мое кресло, в то время как я открыл пассажирскую дверцу и вытащил ноги наружу. Он подвел кресло, и я перебрался в него, после чего Николь взяла за рукоятки и покатила меня к боковой стороне дома.

– Какого хрена? – сказал я, оглянувшись на Грега, стоявшего в конце новенькой дорожки с левой стороны дома. Николь усмехнулась, закатив на дорожку из явно свежевысохшего цемента. Она была узкой, но все же было достаточно места для колес моего кресла и еще по паре дюймов свободного пространства с обоих сторон. – Когда вы это сделали?

– О... совсем недавно, – сказал Грег, проходя вперед нас. Николь завернула за угол к заднему крыльцу, и я увидел установленный ими пандус. – Пандус еще не до конца зафиксирован – мне хотелось удостовериться, что угол правильный и у тебя не возникнет проблем во время самостоятельного подъема. Хочешь потестить?

Я просто сидел и таращился на него с постепенно опускающейся к груди нижней губой. Они на самом деле сделали для меня боковую дорожку и пандус. В горле все немного натянулось, когда я обернулся на Николь.

– Ребята... вы это сделали? – Она кивнула, слегка улыбаясь.

– Тебе ведь нужно самостоятельно заезжать и выезжать из дома, как считаешь?

– Я... – я не знал, что мне следует ответить, лишь переводил взгляд с Николь на Грега и на пандус.

– Давай, действуй! – воскликнул Грег, широким приглашающим жестом махнув в сторону пандуса.

Я ухватился за поручни над колесами и чуть проехал вперед. Пандус был не очень крутым, так что после пары перехватов руками, я добрался до двери без особых трудов. Николь захлопали в ладоши, за что я одарил ее взглядом, быстро сменившимся однако ухмылкой. Я потянулся и постарался открыть дверь, но так как она отворялась наружу, пришлось сменить положение, чтобы в итоге распахнуть ее. Чуть запнувшись с порожком, я в итоге все же оказался внутри.

И у меня вновь отвалилась челюсть.

Дом Скаев вовсе не был большим, а нижний этаж в основном состоял из парадного и заднего выходов и среднего размера гостиной между ними, с боку же расположилась открытая кухня. Задняя часть гостиной была отделена чем-то вроде разделительной стены, которые встретишь в офисах. За ними расположилась кровать с поручнями, воспользовавшись которыми я мог бы самостоятельно забраться на нее и слезть, шкаф и ночной столик. Войдя вслед за мной, Грег и Николь продемонстрировали как бывший чуланчик в прихожке теперь превратился в маленькую ванную.

– Нихрена себе, – пробормотал я и вновь посмотрел на Николь и Грега. Они оба во всю улыбались.

– Мы установили более низкую раковину и унитаз, – сказал Грег, – так что тебе будет проще достать. Будет немного тесновато, ведь комната не такая большая, но думаю места хватит.

Я подкатился ближе, чтобы получше рассмотреть, но уверен места было предостаточно. Шкаф был длинный, но низкий, чтобы я мог достать до всех вешалок со своего инвалидного кресла, а на ночном столике была даже маленькая док-станция для моего Айфона.

Пришлось сглотнуть, чтобы не расплакаться.

– Ребят, вы не обязаны были все это делать, – тихо произнес я, не совсем уверенный владеет ли мной больше смущение или удивление. Но тут меня озарило, сколько это все должно быть стоило, и я немного психанул. Зарплата у Грега, должно быть, была паршивой в этом маленьком городке, так что они никоим образом не могли себе этого позволить. Я развернулся к нему, прищурившись.

– Сколько тебе это село?

– Не волнуйся об…

– Чушь собачья! – заорал я в ответ. – Да ни за что на свете – ни за что ты не будешь платить за все это!

– Томас... – начала Николь.

– Нет! – непреклонно заявил я. – Мне перепадет охренительно большой куш от папиной страховки, так что вы ни в коем случае не будете оплачивать все это!

– Послушай-ка, – произнес Грег с толикой раздражения, – я решил это сделать и заплачу так, как сам пожелаю!

– Категорично не согласен!

– Заплачу!

– Чуть собачья! – повторил я.

– Прекрати материться, – парировал Грег. – Ты спас жизнь моей дочери, и я никак не могу тебе за это отплатить. Ты оказался в этом чертовой кресле потому что спас ее, и я, черт побери, сделаю все возможное, чтобы тебе было тут комфортно!

– Черт побери! – заорал я. – Если бы не мой папа, я бы отвез Николь в тот день в школу. Все это дерьмо по его вине! ЕГО ВИНЕ!

Тут-то я и сорвался.

– Если бы он ее не третировал, я бы никогда с ней не расстался! – воскликнул я и по лицу потекли давно сдерживаемые горючие слезы. – Если бы он меня постоянно не толкал... если бы не сотворил все это дерьмо... если бы он... если бы он...

Я снова глубоко вздохнул.

– Во всем виноват этот ублюдок! Во всем! Черт побери, он даже не был моим отцом! Все его вина! ЕГО ВИНА!

Живот свело и мне пришлось сглатывать, чтобы не блевануть поднявшийся к горлу ком желчи. Весь нос был забит, затрудняя мне дыхание и началась гипервентиляция. Вдруг Николь оказалась на коленях перед моим креслом и обхватила меня руками, в то время как я рыдал словно гребаный ребенок.

Не знаю сколько времени я ревел в ее объятиях, чередуя возгласами о том, через что он заставил меня пройти, и непонятными всхлипами. В итоге я все же притих и смог услышать нашептывания Николь мне на ухо.

– Все в порядке, – прошептала она. – Теперь ты в порядке. Он больше не может тебе навредить.

Стоило мне прекратить плачь, как Грег подал мне стакан воды и коробку бумажных платков. Я привел себя в порядок, теперь уже точно смущенный до предела, и выпил воду. Горлу полегчало. Когда я относительно собрался, то все еще мрачным взглядом оглянулся на Грега.

– Это его вина, – мягко повторил я. – И он за это заплатит. – Грег изучал меня с минуту, а затем сложил на груди руки.

– Мы разделим расходы пополам, – наконец произнес он и по его тону я понял, что это его окончательное слово, поэтому согласно кивнул.

После того как разобрались в этом вопросе, Николь показала мне более досконально импровизированную спальню и сказала, что Джереми привезет часть моей одежды и вещей из дома, чтобы мне не пришлось туда возвращаться. Опять же мои эмоции носили двойственный характер – я был невероятно благодарен, но было и ненавистно, что это приходится делать таким образом.

– Ой! – вдруг воскликнула Николь. – Чуть не забыла!

Она отошла от меня к ночному столику у кровати, открыла верхний ящик и достала альбом для рисования и коробку карандашей.

– Это своего рода приветственный подарок, – сказала она, положив их мне на колени. Я округлившимися глазами посмотрел на них. – Я не знала, какие карандаши лучше взять, но парень в художественном магазине сказал, что эти универсальные, то есть, наверно, всевозможных типов.

Я открыл коробку и просмотрел карандаши, на каждом была отметка о твердости.

– Они идеальны, – прошептал я, стараясь сдержать слезы. Я посмотрел на нее:

– Спасибо.

– Пожалуйста, – ответила она с улыбкой.

Шекспир сказал это лучше всех: «В ответ могу я лишь сказать спасибо и вновь спасибо»122. Однако, я знал, что мне никогда не хватит слов выразить свою благодарность Грегу и моей Румпель.

Теперь я был готов заснуть, не сходя с места.

 

Глава тридцать первая

 

ГОЛ

Не знаю, то ли из-за моего срыва или просто навалилась тяжесть прошедшего дня, но глаза горели, и я едва держал их открытыми. Николь, казалось, почувствовала это и спросила не нужно ли мне чего, прежде чем я вздремну. Я не упоминал, что мне нужно поспать, но с моей Румпель всегда так было – мне не было нужды произносить что-либо вслух.

Когда я доказал себе, что могу самостоятельно вылезти и выбраться из специально построенной ванны, Грег решил, что ему необходимо отправиться в полицейский участок поработать с бумагами. К тому времени как я переоделся в свободные спортивные брюки и футболку, он шел к парадной двери.

– Увидимся позже, дети, – заявил он. – Не ждите меня на ужин, скорее всего я задержусь допоздна.

Николь закатила на это глаза и покачала головой:

– Думает, что ведет себя деликатно.

Я хмыкнул, но был слишком уставшим, чтобы смеяться в полную силу. Я опустил руки и подкатил кресло к краю кровати, скользнул на матрас, тут же заметив бордовую наволочку на подушке, и улыбаясь, зарылся в нее носом. Подняв глаза, увидел, как Николь ухмыляется, но мне было все равно. Я перекатился на бок, помогая руками занести одну ногу на другую и устраиваясь тем самым поудобнее. Обхватив подушку руками, я вдохнул окруживший меня аромат.

Глаза стали тут же сами собой закрываться, но я сдержался, когда почувствовал легкое прикосновение Николь к моему плечу.

– Ты как? – спросила она мягко. Ее ухмылка исчезла, а в глазах была лишь сосредоточенность.

– Просто устал.

– Отдохни немного.

Ее пальцы опустились вдоль моей руки и когда достигли запястья, я поймал их и крепко сжал. Она чуть склонила голову на бок:

– Составить компанию?

Я кивнул и потянул ее руку.

Ее запах и тепло окутали меня, и пришло осознание, что мы не были вот так вместе с тех пор, как я ее бросил по настоянию своего отца. Даже в больнице и реабилитационном центре для нее не было места, чтобы устроиться рядом со мной в постели. Даже если кто-то просто сидел на краю кровати болезненно сказывалось на мне.

Я обвил ее руками и когда ее тело расслабилось в моих объятиях, я тяжело выдохнул. Казалось, все сразу, и усталость дня, и умственное переутомление от похорон, и выплеск всего того, что я так долго держал в себе, медленно просачивалось из моего тела, пока я тонул в объятиях моей Румпель.

Я сонно приподнял голову, чтобы взглянуть на нее, а ее рука скользнула мне на затылок. Потянулся к ее губам один раз и второй. Наверняка поцеловал бы ее и в третий раз, но комбинация ее руки, поглаживающей мою щеку и теплого удобства постели взяли надо мной вверх. Когда я прикрыл глаза для третьего поцелуя, моя голова вместо этого просто упала на подушку.

***

Я проснулся от того, что Николь двинулась с постели, и усилил хватку, ворча, пока не почувствовал ее губы на своем виске.

– Я сейчас вернусь, – прошептала она. Я нехотя отпустил ее, она выбралась из постели и направилась на кухню. Я снова закимарил, а когда в очередной раз проснулся, Николь сидела в кровати, одна рука лежала на мне, а во второй была книга «Голодные игры». Из кухни доносился очень приятный аромат, и я приподнял голову, чтобы сказать ей об этом.

– Это кюгель из картофеля и моркови, – пояснила она. – Его нужно некоторое время запекать, поэтому я хотела поставить его в духовку. Не знала сколько времени ты проспишь, но подумала, что, возможно, будешь голодным, когда проснешься.

– Что еще за кюгель? – пробормотал я, уткнувшись головой ей в живот и обвив руками за талию.

Николь рассмеялась.

– Позже покажу, – пообещала она. – Тебе не обязательно вставать, если ты пока не хочешь. Поспи еще.

Я пристроил голову у нее практически на коленях и вновь прикрыл глаза, прислушиваясь к окружающим звукам, как она перелистывает страницы книги, как стучит по крыше начавшийся дождь, и как урчит живот Николь.

Живот Румпель весь... журчал и я хмыкнул ей в ногу.

– Над чем смеешься? – спросила она.

– У тебя бурчит в животе.

Я посмотрел наверх и Николь бросила на меня взгляд сверху вниз.

– Ну спасибо! – огрызнулась она.

Я обвил руки вокруг упомянутого животика и поцеловал через футболку.

– Я люблю его, – сказал ей и чуть отодвинулся, чтобы лучше ее видеть. – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. – Выражение лица Николь смягчилось, и она положила раскрытую книгу на ночной столик обложкой вверх. – Все еще уставший?

– Уже не так сильно, – ответил я, пожав плечами.

Николь сползла вниз и теперь мы вновь лежали друг напротив друга. Покоящаяся на моем затылке ее рука потянула меня вперед и наши губы встретились. Поцелуи как и ранее этим днем были поначалу нежными, но быстро превратились в нечто большее. Я впитывал теплоту и уют всего этого – тела Николь, дома, крошечной комнаты, бывшей по существу лишь частью гостиной, и всего того, что они сделали для меня, хотя дать-то им особо нечего.

Несмотря на то, что у нас с папой всегда было больше денег, чем мы могли потратить, не думаю, чтобы я чувствовал себя настолько... богатым... со смерти мамы.

Рука Николь гуляла по моим плечам и груди, пальцы зарывались в ткань футболки и вызывали во мне трепет. Я провел ладонью вверх по ее руке и коснулся ее щеки, целуя вновь и вновь, исследуя ее рот и позволяя в свою очередь исследовать свой.

Николь со стоном разорвала поцелуй и отодвинулась от меня.

– Что такое? – спросил я.

– Прости, – сказала она. – Я не подумала... в смысле... дерьмо, нам не следует...

– Николь, все в порядке. – Я поддел пальцем ее подбородок. – Я правда очень-очень скучал по тебе. Скучаю по всему этому.

Я стиснул ее сильнее, притягивая ближе, пока не смог снова поцеловать.

– Ты уверен? – прошептала она. – Я не хочу... давить.

– Ты это не делаешь, – настаивал я между поцелуями. – Я хочу этого. Хочу тебя.

Ее пальцы скользнули под край моей футболки и ладонь прошлась вверх по моему животу.

– У тебя по-прежнему фантастический пресс, – пробормотала она мне в губы.

– Да?

– Определенно.

Николь отстранилась и вопросительно глянула на меня.

– По крайней мере на ощупь. Думаю, мне следует увидеть его, чтобы удостовериться.

– Вижу деликатность у тебя от Грега, – прокомментировал я. – Хочешь, чтобы я снял это, детка? Тебе нужно лишь попросить.

Я поиграл бровями.

– Неисправимый, – сказала она и подалась вперед. – Сними футболку, Томас. Я хочу тебя увидеть.

– Сниму, если ты снимешь, – предложил я.

– Сначала ты, – сказала она, закатив глаза.

Я не собирался спорить, так что слегка приподнялся, чтобы стянуть майку через голову.

– Ммм... – Хмыкнула Николь, а ее пальцы прошлись по моему животу. – Да – все еще довольно классные кубики.

– По крайней мере, часть меня не в совсем уж плачевном состоянии, – сказал я и сам поморщился от произнесенного. Звучало дерьмово, а я не это имел в виду.

Николь взяла мое лицо в руки и посмотрела в глаза.

– Ты прекрасен, – всерьез прошептала она, – и даже если твои ноги никогда больше тебя не понесут, они все еще будут теми, что были достаточно быстрыми, чтобы спасти меня. Самая главная часть тебя здесь, в твоей голове.

Она положила правую руку в центр моей груди.

– И здесь.

Мы долго смотрели друг другу в глаза и когда, наконец, отвели взгляды, мы изменились. По крайней мере, мне показалось, что оба. Уж я, так точно. Мой разум пытался справиться со сдвигом парадигмы, изменившим мое представление, что я полезен лишь за свою скорость и ловкость на... на... нечто другое. Пока я не совсем был уверен, что именно это было, но я знал, что это нечто большее – гораздо, гораздо большее.

– Румпель, – прошептал я. Она медленно покачала головой.

– Не говори, – велела она, а ее губы двинулись вверх по моей челюсти, медленно покусывая, пока не достигли уха. Она чуть приподнялась и мгновение спустя ее собственная маечка присоединилась к моей на полу у кровати, а следом тут же последовал белый кружевной бра.

Я старался не выпучить глаза, ведь прошло уже довольно долго времени с тех пор, как я видел ее сиськи и уже забыл насколько они прекрасны. Они могли бы стать центром всей Вселенной, посвященной моему либидо.

Даже когда я сел, облокотившись на подушки, а Николь занесла ногу, чтобы оседлать мой торс, я знал все физические моменты – такие восхитительные, как они и были – не были так важны, как мои ощущения, когда я просто смотрел ей в глаза и думал о том, чтобы она находилась рядом. То, что она лежала рядом, значило больше, чем что-либо еще в этом мире. Это отличалось от того, что мне когда-то назвали важным, но теперь я понимал, что те представления были неправильными.

– «Божество намерения наши довершает, хотя бы ум наметил и не так»123, – прошептал я.

– Откуда это? – спросила Румпель.

– Гамлет, – просто ответил я.

Проведя руками медленно вверх по ее бокам и перейдя к груди, накрыл их ладонями, в то время как большие пальцы коснулись сосков. Те затвердели и вытянулись, маленькими вершинами указывая прямо на меня.

Я не нуждался в дальнейшем поощрении.

Оторвавшись от подушки, взял первый сосок в рот и медленными круговыми движениями провел по нему прежде, чем пососать и поцеловать его, а после перешел ко второму, чтобы не обделить и его вниманием в равной степени. Ведь я же не хотел, чтобы между ними вспыхнула ссора, верно? Мой нос вдавливался в них в равной мере и губы прижимались аналогично, пока я с минуту размышлял об этом. Если они рассердятся друг на друга, подерутся ли? Я задавался вопросом как бы это выглядело, но тут же одернул себя, так как ментальные образы отвлекали меня от фактической картины.

Игры с грудью Николь уж точно могли занять мой мозг, руки и язык на долгое, очень долгое время. Кожа была мягкой и кремовой, чуть бледнее чем на руках и плечах. Соски были темными, розовыми и по размеру идеально подходили моему рту, чтобы я мог пососать их и почувствовать текстуру кончиком языка.

Когда я так и сделал, она простонала. Она в свою очередь тоже не могла сдержаться в данной ситуации – в отличие от того, какой тихой была, когда ее отец спал в соседней комнате. Она запрокинута голову и практически вложила свои соски мне в рот, выгнувшись вперед и зарывшись пальцами мне в волосы. Я был только рад услужить, обвив одной рукой, придерживался ее, в то время как сам чередовал ласки и посасывал ее груди.

Так охренительно приятно.

Я опустил руку вдоль ее спины, пробегая пальцем по краю эластичной ткани ее брючек. Хотя я делал это без какой-либо задней мысли, однако она расценила как намек и привстала на коленях. После чего стала стягивать с бедер материал, и я аж облизнулся по мере того как ее бедра начали медленно появляться передо мной.

– Иисусе, – прошептал я. – Ты такая красивая.

Я придерживал ее за бедра, пока она стянула брюки дальше, оставив лишь крошечные голубые трусики между моим взглядом и своей интимной зоной. По очереди приподняв то одну ногу, то другую она в итоге избавилась от брюк и те присоединились к растущей кучке одежды на полу. Ее руки вернулись на мою грудную клетку, а она склонилась и поймала мои губы своими.

– Ты что-то искал? – тихо спросила она, а ее бедра качнулись к моему животу. В ответ я мог лишь простонать, ощущая кожей не только ее жар, но и влагу. Я посмотрел в ее потемневшие глаза и усмехнулся.

– Да, верно, – сообщил я. – Надеялся увидеть твою прекрасную киску, но она слишком далеко.

– Неужели? – ее глаза округлились в наигранном удивлении. – Интересно, как же нам исправить ситуацию?

Я прихватил ее сзади обеими руками и чуть подтянул повыше себе на грудь. Она вновь попыталась устроиться поудобнее, давая мне тем самым прекрасную возможность подцепить большими пальцами края своих трусиков и начать стягивать их с нее. Вновь пробалансировав с одной ноги на другую, в итоге она осталась надо мной восхитительно обнаженной.

Мои взгляд медленно перемещался с ее плеч, по груди, вниз по животику к маленькому холмику под ним. Ее мускулистые ноги буквально вопили, чтобы я к ним прикоснулся, что я и сделал, пробегая руками по ее бедрам, в то время как глаза созерцали обнаженную женскую плоть прямо перед собой.

Я больше не мог терпеть и подтянул ее повыше, ближе к себе. Глянул в ее глаза, чтобы удостовериться, что она понимала, что я хочу сделать и в свою очередь желала этого. Она лишь кивнула, а зубки прихватили нижнюю губу.

Я чуть приподнял ее руками, чтобы получить лучший угол. Николь сильнее потянулась вперед, схватившись за изголовье кровати для равновесия. Я лишь на мгновение поднял на нее взгляд, поиграл бровями и вернулся к своей цели. Медленно провел языком по ее сладчайшей коже, пробуя на вкус. Поцеловал между складочек, чуть раздвинул их губами и языком, после чего погрузился глубже, сначала круговыми движениями, а затем проникая внутрь.

Ее бедра дернулись, и я крепче прихватил ее руками, чтобы не двигалась, в то время как я лизал, посасывал и толкался в нее. В процессе я проводил языком вдоль ее киски, а затем в обратную сторону. Лизал и посасывал ее клитор, то перекатывая язык, то прижимая к нему. Вывел языком большими буквами «МОЯ РУМПЕЛЬ», после чего услышал, как сбилось ее дыхание, и она стала ритмично тереться об меня бедрами. Убрав одну ладонь от ее попки, я опустил руку ей между ног и проник в нее средним пальцем, а ощутив, как она слегка напряглась, быстро глянул на ее вспыхнувшее лицо.

– Тебе это нравится, Румпель, не так ли? – пропел я у ее естества. – Заставляет задуматься о том, какие ощущения будут, когда мой член проникнет в твою тугую маленькую киску. Ты по-прежнему думаешь о моем члене, верно?

– Ммм... – простонала она, а я улыбнулся, проникнув нее и указательным пальцем.

– Держу пари, ты думаешь об этом постоянно, – сказал я, между словами щелкая языком по ее клитору. – Ты так отчаянно жаждешь мой член, не так ли, детка?

Она вновь непроизвольно простонала.

– Произнеси это, – я толкнул язык в ее сердцевину, параллельно ускорив движение пальцами. Буквально чувствовалось, как в ее ногах возникает и растет напряжение. – Скажи, как сильно ты хочешь мой член!

– Да... – пробормотала она. Ее глаза были плотно закрыты, а теплое дыхание прошлось по моей макушке.

– Что «да», Румпель? Скажи. Скажи мне, чего ты хочешь.

– Твой член, – прошептала она, и как только это было произнесено, мои пальцы и язык тут же углубились в нее. Я не сводил с нее глаз, в то время как она запрокинула голову и громко стонала снова и снова.

– Громче! – велел я.

– О, Боже! Томас! Я хочу твой член! Я хочу твой член! Томас! Томас!

Она достигла кульминации, и я застонал от ее вкуса вместе со сладостью ее слов для моего слуха. Я медленно убрал пальцы и переместил ее ниже вдоль своего тела, пока ее голова не оказалась на уровне моего плеча, а сама она не распласталась на моей груди.

– Охренительно верно, что ты его хочешь, – сказал я с самодовольной полуулыбкой.

До меня донесся звук ее мягкого смеха в мое плечо, в то время как сама она расслабленно отдыхала на мне, и хотя мой член все еще нуждался в повышенном внимании, я испытывал удовлетворение.

Дыхание Николь успокаивалась, а я продолжал гладить ее по бархатистой спине. На мгновение она приподняла голову, чтобы взглянуть на меня и в первый момент я не понял ее выражение лица. Но тут она взяла меня за подбородок и глубоко поцеловала.

– Это было чертовски невероятно, – сказала она, после чего облизала свои губы и я знал, что она пробует себя на вкус. От этой мысли моя задница сжалась, а член встал колом в штанах.

– Не могу не согласиться, – ответил я и провел языком по своей нижней губе. – Думаю, ужин мне уже не нужен.

Николь в ответ лишь ухмыльнулась, после чего нежно поцеловала меня в губы, а затем двинулась ниже по шее к груди. Провела языком по моему соску и из меня вырвался слабый возглас. Никто не делал такого прежде и ощущения были очень странными, но в хорошем смысле. Образовавшиеся «иголочки» побежали прямо к моему члену.

Скользя по моему телу, она стала опускаться ниже, по ходу целуя меня в грудину и облизав мой пупок, и оставив цепочку из поцелуев вдоль линии пояса моих спортивных брюк, подняла на меня глаза.

– Думаю они мешают, – заявила она и стала стягивать с меня спортивки вместе с боксерами.

Стоило осознать ее намерение, как мое сердце зачастило, а мышцы поясницы сжались, от чего член аж слегка подергивался, когда она стянула ткань. Отодвинув мою одежду в сторону, она устроилась над моим напряженным членом и, глядя мне в глаза, взялась рукой за его основание.

– Румпель, – ахнул я, когда она склонилась еще чуть ниже и лизнула головку. – Ох... черт...

Она обхватила головку губами и втянула в себя, одновременно отстраняясь назад, и освобождая мой член из своего «плена» с аудио сопровождением в виде «чпок». После чего вновь припала к нему, проводя языком по кончику и вбирая в свой теплый, шелковистый ротик.

– О, Боже... детка! – воскликнул я и моя голова откинулась на подушку, отчего меня окутал ее аромат, вызвав тем самым непроизвольный толчок бедрами. Я почувствовал, как кончик моего члена коснулся ее глотки, пока она делала поступательные движения над ним.

Я вытянул руку и положил ей на затылок, пробегая пальцами по ее мягким волосам. Это мое движение было не для того, чтобы надавить на нее или еще что-то – я позволил ей выбрать собственный темп.

Она проводила языком по внутренней стороне ствола, а затем вновь выписывала круги на головке.

– Тебе нравится? – со смущенным взглядом поинтересовалась она.

– Ох, черт побери, да, нравится! – искренне ответил я.

– Тебе нравится, когда я ублажаю тебя ртом?

Я мог бы кончить лишь от этих ее слов.

– Снова заводишь грязные разговорчики? – усмехнулся я.

– Тебе не нравится? – ее глаза чуть прищурились в замешательстве.

– О, определенно нравится! – заверил я, на что ее глаза вспыхнули, и она тоже улыбнулась.

– Хочешь и мою киску? – ее глаза буквально искрились. Моя маленькая котенок-шалунья решила поиграть по полной.

У меня перехватило дыхание, и я не смог ответить сразу, так что она продолжила:

– Хочешь почувствовать свой член в моей киске, Томас?

После чего она освободила мой член из захвата и оседлала меня. У меня мозг взорвался, когда я понял, что она говорит не метофорически. Пока я совсем не раскис, реальность попыталась укусить меня за зад.

– Николь, – прошептал я, – у меня... эм... нет при себе презерватива.

Она прикусила губу.

– Я на таблетках, – ответила она, пожав плечами.

В голове эхом звучали слова отца, пульсируя в висках отбойным молотком: «Не трахай цыпочек без презерватива. Они будут говорить, что на таблетках и тем самым будут изрыгать ложь гребаным ртом.

Они все так говорят. Вечно пытаются поймать тебя в ловушку. Так что никогда не трахайся без защиты, ты меня понял?»

Я пару раз моргнул и в душе знал, что она бы никогда не солгала мне о чем-то подобном. А даже если бы и сделала это... или если бы все же были последствия...

Я вспомнил тот момент, когда увидел ее с малышом Тимми на руках, и задался мыслью, что бы сделал, будь он ее. Это воспоминание быстро трансформировалось в вариант, а что бы я сделал будь ее ребенок моим, и такая мысль совсем не ощущалась как ловушка.

– Мы не обязаны этого делать, – мягко произнесла она, когда я не ответил.

– Я хочу этого, – признался я и нежно провел ладонью по контуру ее щеки. – Если ты хочешь и не возражаешь, тогда я... я хочу этого.

Она продолжительную минуту смотрела на меня.

– Уверен?

– Если ты уверена, – ответил я. – Мало чего я хотел бы больше, чем это.

Она чуть опустилась, и ее влажная киска прошлась по моему члену. Стоило мне издать стон, как она склонилась ниже и накрыла мои губы своими, а параллельно я почувствовал, как ее рука сновь обхватила меня за основание, направляя кончик члена под углом к ее входу. Проникнув языком мне в рот, она начала медленно опускаться на меня.

Уверен, это самый лучший способ оказаться в раю.

Все мое тело напряглось, а в голове не осталось ни одной мысли, в то время как мой член медленно входил в нее. Я полностью отдался ощущениям медленного скольжения в ее жар, того как он меня охватывает и направляет в ее глубины, впуская в себя и тесно обнимая.

Безопасная гавань.

Я сделал резкий вдох – больше похожий на всхлип и медленно открыл глаза, взглянув на нее – прекрасного ангела надо мной с мерцающими с одной стороны волосами в свете, льющемся из прикроватной лампы. Мне хотелось заговорить – сказать, как сильно я ее люблю – но с моих уст не сорвалось ни звука.

Я был внутри нее. В моей Румпель.

И это был не просто сам факт нахождения в ней, а нечто гораздо, гораздо большее.

Это было словно она была всем вокруг меня, а ее тепло, запах и все, чем она являлась окутало мое тело и полностью охватило меня. Это было словно она была в моей голове – в моей душе, если таковая имелась – а я был в ее. Это было самое невероятное чувство восторга, что я испытывал в своей жизни.

Должно быть в выражении моего лицо было что-то странное, потому что Николь провела рукой по моей щеке и взяла ее в ладонь.

– Ты в порядке? – спросила она, задержав дыхание.

– Более чем, – удалось мне ответить. Я прикрыл глаза, когда она чуть приподняла бедра и по моему телу вновь пронеслись эти ощущения, вызывая непроизвольный стон. Мой член вибрировал в ней, а ведь мы даже не двигались.

– Боже, так приятно тебя ощущать.

Реплика была совершенно неадекватной, но не существовало слов, чтобы описать это, так что возможно она не имела большого значения. Николь положила руки мне на плечи и чуть приподнялась. Я застонал и схватил ее за бедра.

– На секунду замри, – взмолился я. – Господи... детка... ты ощущаешься невероятно.

Спустя мгновение, я немного собрался и вновь открыл глаза. Она по-прежнему смотрела на меня, прикусив губу. Я видел, как вздымается и опускается ее грудь, в попытке успокоить дыхание.

– Хорошо, – прошептал я, – но двигайся медленно.

Она медленно приподнялась на ногах, выпустив меня на половину, прежде чем снова поглотить. Я впился пальцами в ее бедра, с мгновение удерживая ее без движения, прежде чем вновь выпустить, давая ей возможность затем вновь впустить в себя. Меня накрыло теплое, влажное, шелковистое сопротивление и в голове в очередной раз пронеслась та же мысль.

Безопасная гавань.

Вот... вот где было мое место. С ней.

Я издал протяжный стон, когда она немного повыше приподнялась, а затем с чуть большим нажимом опустилась. Сделав глубокий вдох, я постарался контролировать себя пока она нашла свой медленный, мучительный ритм.

– Как же приятно, Румпель...

– Томас... – ее горячее дыхание опалило мое ухо, когда она склонилась и зарылась носом в мои волосы. – Никогда такого не испытывала... никогда...

– Я тоже, – все что я мог сказать, понимая, что это не просто из-за того, что между нами не было презерватива – ощущение было гораздо значительнее этого. Такое было из-за того, что это были мы. Только мы.

Вновь полностью соединив нас, она издала стон со слабым рыком на конце. Я обхватил ее одной рукой за спину, медленно выводя на ее коже круги, в то время как вторая рука устремилась к ее затылку. Я притянул ее голову к себе, накрыв губы своими и посасывая их, пока она продолжала двигаться на мне. Погрузив в ее рот язык, я параллельно ловил ее стоны.

Она чуть ускорилась, и я ощутил напряжение в своих бедрах, хотя ничего не мог с этим поделать. Это казалось почти непроизвольным. Мне хотелось впиться пятками в кровать и толкнуться в нее – навстречу ее движениям – но мое тело было не в состоянии содействовать этому порыву. Мне хотелось двинуть бедрами ей на встречу, и я сделал это, слегка. У меня не получалось найти так необходимый мне рычаг без помощи ног, что, вероятно, еще больше бы меня взбесило, если бы я мог об этом подумать. Хотя я был не в состоянии – моя голова была полностью заполнена ею и для жалости к себе там совершенно не оставалось места. У меня были дела поважнее.

Мне хотелось, чтобы она кончила еще раз.

Моя рука переместилась с ее спины вперед, и я нырнул пальцем между нами, отыскав ее клитор и проводя по нему круговыми движениями подушечкой пальца.

Я прикусил ее за шею, а затем медленно двинулся к уху.

– Ох! – воскликнула она, когда я начал тереть, а ее бедра чуть подались вперед.

– Тебе нравится? – хрипло прошептал ей прямо на ухо. – Хочешь, чтобы я трогал тебя, пока ты объезжаешь мой член?

– Томас! Боже...

– Моей Румпель нравятся разговоры о моем члене, не так ли?

– Д-да!

– Так приятно... зарыться в твою киску... такую тугую и теплую...

–Аххх! – ее бедра чуть сильнее толкнулись вперед, а ноги ускорили темп моего проникновения. Я уперся затылком в подушку, чтобы хоть немного еще приподнять свои бедра в попытке подстроиться под ее ритм настолько на сколько мог.

– Как же хорошо, – простонал я. – Трахни меня, Николь... давай же! О, да, сильнее, детка! Трахни меня!

Она подчинилась, практически прыгая на мне вверх-вниз, а ее груди скакали в унисон, рождая во мне желание попытаться сыграть в игру «поймай сосок губами». Я стал сильнее тереть пальцем ее клитор и почувствовал, как мышцы ее ног напряглись по обоим сторонам моего тела.

– О, да, детка! Кончи на мой член! – я напряг мышцы живота, стараясь больше приподняться ей навстречу. Я ощутил, как она плотнее прижалась ко мне, издав долгий, продолжительный стон и этого хватило, чтобы накрыло и меня. Я почувствовал, как напряглись мои яйца и ощущение пронзило мое тело, двинувшись выше, прямо в нее. Мой член замер на мгновение, погрузившись глубоко в нее, прежде чем покрыть нас обоих густой спермой.

– Николь! Ох... о, Боже! Николь!

Зажмурившись, я обхватил ее обеими руками и сжимал, пока ее грудь не оказалась прямо над моей. Я уткнулся в нее головой, практически зарывшись лицом в ее волосах, и просто держался за нее, словно она была стволом непотопляемого дерева в открытом океане.

В моих глазах стояли слезы.

– Я люблю тебя, – сказал я тихо, но голос все же надломился. – Боже, я так сильно люблю тебя, Румпель.

– Я тоже тебя люблю, Томас, – ответила она, обвив руками мою голову, и нежно поцеловала в шею. – Всегда.

Я чувствовал к Николь тоже, что Ромео говорил о Джульетте. «Но пусть теперь приходит горе, – не может радости оно лишить, а радость – краткая минута с нею.»124 Каким-то образом я знал, до тех пор пока она меня любит, все получится.

А теперь мне в самом деле очень, очень нужно было немного поспать.

 

Глава тридцать вторая

 

НОВАЯ ИГРА

Я посмотрел в глаза моей Румпель.

Мы лежали каждый на своей стороне и просто смотрели друг на друга. Она смотрела на меня, водя пальцами туда-сюда по моей челюсти, а я смотрел на нее, в то время как мои пальцы чертили маленькие геометрические узоры на ее спине. Это ни на йоту не было неловко или что-то в этом духе. Я мог бы вечность так лежать.

Однако из кухни раздался какой-то неприятный звуковой сигнал.

– Это должно быть ужин, – тихо сказала Николь, а ее щеки порозовели. Я понятия не имел почему она покраснела из-за ужина, но это было до охренительного очаровательно. Она вырвалась из моих объятий, натянула футболку и брюки прежде, чем побежать на кухню. Мне бы хотелось, чтобы она побежала нагишом, чтобы я мог наблюдать за ее подпрыгивающей попкой, пока она покидает комнату.

Может, в другой раз. Другой раз.

Да.

Определенно будет другой раз.

Я раньше слышал термин «посткоитальное блаженство», но никогда прежде его не испытывал. Оно не связано с оргазмом, их у меня было предостаточно. Это скорее относилось к последующим объятиям и осознанием, что ее учащенное дыхание и ускоренное сердцебиение – моя заслуга.

Ну и ее тоже. Как бы там ни было.

Это было восхитительно. Без сомнений.

Она вернулась из-за небольшой выпирающий стены и спросила нужна ли мне помощь или еще что-нибудь и хочу ли я поесть на кухне, либо ей принести еду в мою комнату. У меня был большой соблазн остаться в кровати, но в голове раздался голос Даниэль, требующей не сидеть на месте, что я и сделал. Я позволил Николь подать мне одежду.

Натянуть штаны было нелегко, но я справился. Просто это заняло гребанную вечность, чем вывело меня из себя. Дело было не только в том, что мои ноги совершенно не шевелились – немного они все же двигались. Просто я не мог их контролировать достаточно, чтобы они делали то, что мне хотелось. Когда я попытался помочь себе ногами – например чуть согнуть колено, чтобы дотянуться до лодыжки и надеть штанину – в конечном итоге они дергались и обычно только мешали.

Поборовшись с брюками, я надел футболку, перебрался в кресло и покатил в кухню.

Помчался на всех гребаных парах.

Нет.

Я вдохнул и постарался вернуть себе чувство блаженства, которое испытывал несколько минут назад. Глядя на то, как Николь раскладывала по тарелкам... что она там приготовила... взбрызгивает заправкой салат и при этом улыбается мне, вернуло мне настроение.

Мы ели в относительной тишине, просто переглядываясь и много улыбаясь. Иной раз мы хихикали, но опять-таки это не было неуютно, просто... радостно.

Это было странно и мне нравилось.

После ужина мы направились прямиком в постель. Не зная, когда именно вернется Грег, мы остались в одежде и просто немного целовались. Много смотрели друг на друга, а Николь пыталась удержать мои волосы за ухом. В итоге я просто закрыл глаза, наслаждаясь ощущениями, и вскоре задремал.

Для дня, включавшего в себя похороны единственного отца, которого знал, он был чертовски хорошим.

***

Я проснулся на звонок моего телефона и постарался схватить мобильный с ночного столика, пока он не разбудил Николь. Проникающий из окна тусклый свет подсказал, что было уже утро, а мы очевидно заснули. Не глядя на имя звонившего, я нажал на кнопку приема звонка, задавшись вопросом, когда Грег вернулся.

– Привет, Мэлоун, – произнес довольно мрачный голос.

Дерьмо.

– О... эм... привет. – Я бросил взгляд на Николь, она смотрела на меня. Я глубоко вздохнул.

– Тебе что-то нужно?

– Да, нам нужно поговорить, – сказал он. – Можешь сейчас?

– Вообще-то нет, – ответил я.

– Что ж, да – понимаю. – С мгновение он молчал. – Тебе нужно прийти в офис моего отца. Ему нужно пройтись с тобой по делам – ну, понимаешь, связанным с завещанием.

Я не ответил и услышал, как он вновь глубоко вздохнул.

– Блин, Томас – я соболезную, – наконец выдал он.

– Все в порядке, – бесстрастно ответил я. – Я позвоню ему и назначу встречу.

– Сможешь завтра подъехать?

– Да, наверно.

– Тогда в десять?

– Ладно.

– За тобой заехать?

– Нет, – ответил я. – Все в порядке.

– Ладно... я... эм... я могу присутствовать, если хочешь.

– Нет, все в порядке.

– Уверен?

– Да.

– Окей. Увидимся, Мэлоун.

– Увидимся.

Я повесил трубку и положил телефон назад на столик. Снова взглянул на Николь, которая смотрела на меня вопросительно.

– Мне нужно встретиться с адвокатом папы, – сказал я.

– Ок, – она отвела взгляд. – Да, думаю имеет смысл.

– Он в городе.

– Могу отвезти тебя.

– Разве тебе не нужно завтра в школу?

– Нет, если я нужна тебе, – ответила она. – Я планировала взять освобождение на несколько дней – на то время, пока ты обустроишься.

– Тебе не обязательно это делать.

– Знаю, – пожала она плечами. – Но я хочу.

Она поигрывала с горловиной моей футболки.

– Ты собираешься позвонить... – ее голос осекся, и она прикусила губу.

– Моему настоящему отцу? – уточнил я.

– Да.

– Думаю стоит. Он остановился в отеле также в городе.

– Я слышала.

– Точно, – я вздохнул и провел рукой по своим волосам.

– Хочешь, чтобы я пошла с тобой? – спросила она. – В смысле, именно пошла с тобой? Я в любом случае подвезу тебя, но могу и остаться. Если хочешь.

С минуту я обдумывал ее предложение и был большой соблазн. Я знал, что не мог привести ее в адвокатскую контору, но на разговор с Томасом Гарднером? Да, это было заманчиво.

Но также я осознавал, что должен сделать это сам.

– Спасибо, Румпель, – сказал я с полуулыбкой, на которую она скорее всего не купилась. – Я определенно воспользуюсь предложением подвезти меня, но думаю поговорить с ним должен сам.

Она потянулась и провела рукой по моей щеке.

– Все будет хорошо, – прошептала она. – Я просто знаю.

Я медленно кивнул, даже близко не испытывая такой уверенности. Независимо от результата, я все же знал, что должен это сделать. Должен его увидеть, выслушать, дать шанс рассказать, почему я провел свою жизнь с Лу Мэлоуном, а не с ним.

***

Выбравшись из машины и устроившись в кресле, я поднял глаза на табличку над дверью: Лукас и Лукас, Адвокатская контора.

Да, верно.

– Хочешь, провожу? – спросила Николь. – Я могу подождать в приемной или еще где-нибудь.

– Это не должно занять много времени, – сказал я. – Думаю, будет лучше если ты, ну не знаю... чуток тут подождешь? Если окажется, что встреча затягивается, я тебе позвоню.

Николь чуть прищурилась, глядя на меня.

– Хорошо, – сказала она. – Я буду в машине.

– Спасибо, – я натянуто улыбнулся. Отъехал к рампе у дальнего края входа, и приложил усилие, чтобы преодолеть подъем. Я еще не привык к ним и давалось мне это не просто. Поднявшись по рампе, нажал на кнопку, открывавшую дверь, и продолжил путь в приемную, к стойке регистрации.

Я узнал сидящую там цыпочку, но не знал ее имени. Она шумно жевала жвачку и улыбнулась мне, взяв в руки трубку.

– Доброе утро, мистер Мэлоун, – сказала она. – Мистер Лукас вас ожидает.

Она вышла из-за стойки и проводила дальше по коридору, открыв и придержав для меня нужную дверь в офис П. Лукаса – мне даже не удалось вспомнить, что означало П – который сидел за своим столом, усеянном кипами документов.

Он махнул мне «входи» и администратор была так любезна, что отодвинула с моего пути одно из офисных кресел, чтобы я мог подъехать к освободившемуся месту напротив него.

– Макс сказал, что разговаривал с тобой, – сказал Лукас. – Прости, что не смог присутствовать на похоронах. Посчитал более разумным держаться подальше.

Я лишь кивнул.

– Он по-прежнему в твоем распоряжении, если пожелаешь, – сообщил Лукас. – У нас все еще заключен контракт, но мы можем проработать все это позже.

Он улыбнулся и уголки его глаз при этом чуть прищурилась. Я подумал о легком, непроизвольном движении и знал, что это говорит не совсем об искренности. Семья Лукас не особо заслуживала доверия. Макс Лукас был моим человеком для теневых дел и получения информации с тех самых пор, как у меня появился мой первый мобильник.

– Завещание? – поторопил я, не желая оставаться тут дольше, чем требовалось. Я почти пожалел, что не позволил Николь пойти со мной. Почти. Мне не хотелось, чтобы она находилась рядом с Лукасом. Тот был серьезным закулисными персонажем и имел дела со всякого рода неприятным дерьмом. Однажды папа сказал, что Лукас был замешан в крупном преступлении в Портленде, но лишь как один из информаторов или типа того.

– Очень обобщенное, вообще-то, – сказал он. – Я пару раз пытался подбить твоего отца обновить его, но оно не изменилось со смерти твоей матери. Никаких трастовых фондов, ничего сложного – ты единственный отпрыск и наследник. Тебе уже минуло восемнадцать и ты получаешь все.

– Что все? – спросил я.

– Банковские счета, акции, дом, три автомобиля – один из которых уже записан на твое имя – летний дом в Мичигане, остров...

– Остров?

– Да, – Лукас коротко кивнул, – несколько лет назад твой отец купил остров. Недалеко от Сент Томаса.

– У меня есть остров? – я был немного ошарашен. Как я мог не знать, что он купил гребаный остров? Лукас усмехнулся и продолжил, подсчитывая все, что стоило упоминания.

Активов набралось на девять миллионов, плюс акций порядка еще шести с половиной. Лукас продолжил гундеть.

– Огласи мне конечную сумму, Лукас, – рявкнул я, прерывая его. Он немного ощетинился, но похоже в итоге вспомнил с чьим сыном имел дело. А я знал, как быть мудаком, ведь учился у лучшего.

– У твоего отца было три страховых полиса, – сказал Лукас. – Один от больницы, другой от мэрии и пожизненный от Арден Мутуал. Все они действительны, так как активны уже несколько лет. Пункт о самоубийстве истек, так что ты получишь возмещение по всем трем.

– Сколько?

– Ну, мэрский полис не очень велик и им потребуется некоторое время на процедуры, прежде чем они выпишут чек. Я выслал им Свидетельство о смерти – не хотел, чтобы тебе пришлось ждать дольше необходимого. С больницей будет еще кошмарнее, чем с мэрией – их администрация ведет политику затягивания…

– Сколько, Лукас? – спросил я сквозь сжатые зубы. Мне не хотелось торчать тут весь день, слушая его бормотание.

Он посмотрел на меня через стол и вытер рукой потный затылок.

– В общей сложности после того, как они произведут выплаты и ты оплатишь кучу связанных с этим налогов, порядка двадцати миллионов. Со всем прочим – двадцать семь миллионов.

– Черт побери.

Лукас улыбнулся и напомнил мне огромную белую акулу с рядами безжалостных зубов.

– Много денег для паренька, Томас, – сказал он более мягко, словно пытался панибратствовать со мной. – Мой гонорар оплачен до конца года, и я позабочусь о тебе и твоих деньгах.

– Даже не сомневаюсь, – буркнул я себе под нос.

Он вытянул голову, чтобы расслышать получше, но я не повторил фразы.

– Это все, что ты хотел мне сказать? – спросил я.

– Есть еще парочка моментов, – ответил он, чуть понизив голос. – Сколько тебе известно о других бизнесах твоего отца?

Я пожал плечами. Мне было известно, что он занимался делами на стороне, но я никогда не обращал на них особого внимания. В итоге не знал детали, но учитывая, что они происходили в неурочное время, я понимал, что это что-то нелегальное.

– Стервятники уже покушаются на некоторые из них, – сказал он. – Я мог бы... организовать все для тебя. Мы с тобой могли бы продолжать заниматься делами, как некогда с твоим отцом. Мне известны посвященные, я знаю контакты. Если разыграно все правильно, эти двадцать семь лимонов покажутся мелочью. На одних азартных играх и тотализаторе можно удвоить сумму, если быть осторожными.

Азартные игры. Конечно же. Еще парочка частей головоломки сошлись.

Не удивительно, что он был так одержим, чтобы я играл за Реал Мессини. Все те люди, с которыми бы он встречался, инсайдерская информация, к которой бы он имел доступ увеличило бы игорное кольцо, которое он организовал на стороне, до громадных масштабов. Я провел рукой по волосам и постарался осознать все это.

Двадцать семь миллионов долларов. Чтоб меня.

Мне даже не нужно ждать совершеннолетия или еще чего-то. Они уже были моими. Я прикрыл веки на мгновение, потирая глаза. На ум пришла крошечная комната, обустроенная для меня Грегом и Николь. Их маленький дом и убитый Хендай Николь. Джереми и как его отцу пришлось объявить о банкротстве после сердечного приступа у его мамы. Папа мог им помочь, что-то придумать с больницей, но не сделал этого. Я подумал о ребенке, с которым сидела Николь – Тимми – и говеных перспективах его матери. О том, как Софи вынуждена была его скрывать и все из-за денег.

А в итоге, несмотря на все дерьмо, с которыми они сталкивались в связи с оплатой счетов, все они были довольно счастливы.

Я поднял глаза на Лукаса и улыбнулся.

– Ты хитрый маленький ублюдок, не так ли Лукас? – я продолжил улыбаться.

Он тихо усмехнулся, и я увидел, как его осанка расслабилась – он подумал, что я у него в руках.

– Когда все это должно произойти? – спросил я.

– К концу месяца.

– Хорошо, – я откатился от его стола. – Как только все перечисления будут завершены, ты уволен. К тому времени я сообщу имя своего нового адвоката, чтобы ты знал кому все переслать. Макс уволен с этого момента – скажи ему больше со мной не контактировать. Если я еще услышу об этом дерьме, я вас засажу. В кабинете папы достаточно улик, чтобы вставить пистон всей вашей конторе и ни единожды. Держу пари, вы отправитесь в тюрьму.

Я понятия не имел правда это или нет, но похоже правда. Я продолжил улыбаться, глядя как побледнел Лукас.

– Два дня назад я похоронил отца, – выдал я ему. – А сегодня хороню остальное его дерьмо. – Он лишь таращился на меня, уперевшись ладонями о стол. – Тебе это ясно, Лукас?

– Полагаю, что да, – ответил он и я ушел.

Шекспир советовал: «В долг не бери и взаймы не давай»125. Но я был более заинтересован избавиться от этого дерьма. У меня было ощущение, что многие будут сопротивляться этому, но также знал, что я могу быть убедительным. И в итоге выиграю.

Я всегда выигрывал.

Я выкатился из офиса назад к машине и моей Румпель. Пришло время встретиться с моим настоящим отцом.

– Как все прошло? – спросила Николь после того, как помогла забраться в машину. Я покачал головой.

– Можем поговорить об этом позже? – спросил я. – Сейчас я немного переутомился. Хотя если хочешь можешь предупредить Грега, что я только что выиграл сражение за то, кто будет оплачивать счета.

– Что это значит?

– Забудь, – ответил я. – Который час?

– Почти полдень.

– Дерьмо – я припозднился?

– Не думаю.

Николь подвела меня к маленькому ресторанчику, где я должен был встретиться со своим биологическим отцом. Вчера вечером я позвонил ему и назначил встречу. Николь сказала не торопиться, а сама собралась в книжный магазин в квартале отсюда, где она могла бы прождать меня, не заскучав, хоть весь день.

Николь завела меня в ресторан, где мы заметили моего новоявленного отца, переминающегося с ноги на ногу у стойки администратора. Николь поцеловала меня в щеку и сказала позвонить, как буду готов отправиться домой. Я кивнул и посмотрел в глаза Томасу Гарднеру.

Как в гребанное зеркало.

– Привет, – сказал он и его рука прошлась по волосам одновременно с аналогичным жестом у меня. Мы оба замерли, усмехнулись и опустили руки.

– Это вроде как странно, – пожал я плечами.

– Да, – его грудь приподнялась от глубокого вдоха, и он выдохнул через нос.

– Сядем за столик?

– Давайте.

Официантка провела и усадила нас в углу у окна. Она отодвинула несколько стульев с дороги, в итоге я оказался сидящим прямо перед окном, а Томас Гарднер напротив меня, отчего вокруг его головы и плеч образовалось сюрреалистично свечение, и я постарался не придать этому особого значения.

Мы провели полторы минуты в беседе о погоде, заказав две воды, после чего наконец приступили к разговору.

– Так, эм... как вы познакомились с моей мамой? – в конце концов поинтересовался я. Однако вернулся официант, принял наш заказ и удалился. Я вздохнул и предпринял очередную попытку. – Вы повстречали ее в колледже?

– Да, – ответил он. Его лоб нахмурился, и он потеребил в руках стакан для воды.

– И?..

– Полагаю, мне следует начать с самого начала, – он сделал глоток воды и опустил взгляд на свои руки. – Я встретил Фрэн в школе. Я был на последнем году обучения, а она была первогодкой. Я был весь погружен в творчество – рисование, театр и даже играл в группе на гитаре. У нас получалось не особо хорошо, но тем не менее у нас были местные фанаты. По большей части мы исполняли каверы на популярные в то время песни, играли в основном в местных барах и почти каждые выходные проводили концерты.

Он отпил еще глоток.

– В группе было четыре парня, – продолжил он. – В итоге мы оказались... эм... немного под... эм... ну, там была эта группа девчонок... дерьмо.

Он прокашлялся в кулак и сел ровнее.

– Мы называли их нашими фанаточками. Они практически каждый раз присутствовали там, где мы играли. Одной из них была Фрэн.

С секунду он смотрел на меня, вероятно, гадая, что я думаю. Моя мама была фанаткой группы? У какого-то дерьмового школьного квартета, исполняющего каверы? Это совсем не стыковалось с моим представлением о матери. Я тряхнул головой, стараясь избавиться от этой мысли.

– Я был... стеснительным, – сказал он. – Никогда бы сам с ними не заговорил, сказать по правде, но иногда после концерта они покупали нам выпивку. Мы собирались уже распустить группу. Семестр подходил к концу, и двое из нас выпускались. Все это вот-вот должно было закончиться, понимаешь? В последнюю ночь я выпил немного лишнего... Это был мой день рождения и эм... блядь! Не знаю, как это сказать!

– Вы с моей мамой перепихнулись, – подсказал я слишком спокойным голосом, даже для самого себя.

– Да, – тихо ответил он. – Это было лишь в ту ночь и время в колледже почти закончилось. Я уехал пару недель спустя. Поступил в Чикагский Институт Искусств на магисторскую программу. Уехал пораньше, чтобы заранее обустроиться. Она появилась там неделю спустя.

– И была беременной?

– Нет, – ответил он. – По крайней мере, я так не думаю. Она сказала, что просто хотела меня снова увидеть. Я не мог... блядь... я даже не мог вспомнить ее имени! Но она стояла там и заверяла, что я был для нее единственным и... и... дерьмо!

Он хлопнул рукой по столу, отчего я подпрыгнул. Он навис над столом и прижал ладони к глазам.

– Я был... польщен. Она сказала, как ей нравилось мое творчество... и что она приходила на каждое представление «Гамлета», когда я был в главной роли. Она считала музыку нашей группы ужасной, но просто хотела меня видеть. Я не знал, что делать. Она проделала долгий путь с Восточного побережья и даже не запаслась автобусным билетом назад. Я позволил ей остаться со мной... это продлилось лишь пару недель. Я знал, что ничего у нас не выйдет. Я собирался полностью заняться обучением в институте и не искал отношений...

Он замолчал, уронил руки на колени и откинулся на спинку диванчика.

– Я сказал, что ей нужно ехать домой, а она начала плакать. Думаю... то есть, возвращаясь сейчас мыслями к тому моменту... думаю, она хотела мне сказать... но не сделала этого. Мы поругались, и она ушла. Я никогда не видел и не слышал о ней после того.

– Как ты?.. Ты оказался на ее панихиде. Каким образом?

Виски вдруг пронзила острая боль и я потер их. Откуда я знаю, что он там был? Мозг заработал полным ходом... письмо... Я перечитал его снова и снова, но в нем ничего не говорилось о панихиде. В голове – в дальних глубинах памяти вдруг возникла вспышка светло-каштановых волос и моего отца... Лу... закрывающего мне обзор... выводящего его из комнаты.

– Я был в Портленде, – сказал он. – Был приглашенным профессором на семестр. Мой наставник была в декретном отпуске, и попросила взять на себя ее классы. Это был класс по обучению искусству, и одна из студенток была из этого города. Занятия закончились, но мы все еще обсуждали... я даже не помню что. Плюсы и минусы угля против чернил... что-то вроде этого. Каким-то образом та упомянула, что должна вернуться домой на панихиду и когда назвала имя, я понял, что это она.

Он замолчал и посмотрел мне в глаза, бегая взглядом по моему лицу.

– Я пришел отдать дань уважения, – прошептал он. – Но когда увидел тебя... когда увидел тебя – я понял. Я сразу понял, что ты от меня.

– «Умен тот отец, что узнает собственного ребенка»126, – пробормотал я.

– Да, – усмехнувшись согласился он. – Именно.

Я обхватил себя руками. Мне было холодно, хотя на улице был довольно теплый денек. Может, в ресторане уже включили кондиционеры? Меня охватила дрожь.

Томас Гарднер – мой отец – ничего обо мне не знал.

– Она так тебе ничего и не сказала, – тихо произнес я, пытаясь представить маму – женщину, которая подтыкала мне одеяло по ночам и играла на пианино, когда я не мог заснуть – в образе фанатки группы, забеременевшей мной после пьяного перепиха, и покачал головой. Картинка совсем не стыковалось с той, кого я знал.

– Прости, – тихо произнес он. – Я никак не мог решить стоит ли рассказать тебе, как было на самом деле или нет. Подумывал сказать, что мы были безумного влюблены или еще что-то такое, но решил, что, возможно, тебе итак уже достаточно лгали.

Я потер глаза и снова покачал головой.

– Мне нужна правда, – сказал я ему. – Никакой больше ахинеи.

– Верно, – поддержал он и прочистил горло. – Этого... эм... достаточно для одной встречи?

Его голос надломился, и когда я взглянул на него, то подумал, что он останется или начнет плакать. Он выглядел совершенно обезумевшим, и я не знал, как быть.

– Ты в порядке? – спросил я в замешательстве.

Он рассмеялся, без тени веселья в голосе, а затем вновь уронил голову на руки.

– Клянусь, Томас, – сказал он, – клянусь если бы я знал, то что-нибудь предпринял... Настаивал бы... Но сказанное твоим отцом имело смысл, по крайней мере, в то время. Я не хотел причинить тебе вред. Я не хочу навредить тебе или усугубить ситуацию. Я ни хрена не знаю о детях... но в любом случае ты уже не ребенок... но я приехал тогда не за тобой. Был там не за этим. Дерьмо.

– Что он сказал? – спросил я. – Что папа тебе сказал?

– Уверен, что хочешь знать больше?

Я мог лишь кивнуть. В горле стоял ком и приходилось постоянно сглатывать. Я отпил ледяной воды из своего стакана и на некоторое время уставился на свои руки.

– Когда я тебя увидел, то не знал, что делать. В смысле, ты же только что потерял мать, а я впал в шок, как только тебя увидел. Помню, как направился к тебе – ты сидел в мягком кресле – а затем остановился. Я не знал, что тебе сказать. Совершенно растерялся. Думаю, в тот момент я вообще был готов уйти и, может, попытаться связаться с тобой позже, но тут твой... твой отец подошел ко мне.

– Должно быть он знал... как-то узнал меня... или просто увидел сходство и сделал собственные выводы. Не знаю. Но он остановил меня, чтобы я не приблизился к тебе, сказал, что знал, кем я был, и чтобы не расстраивал его сына сильнее, чем тот уже расстроен. Помню, что вроде поднял на него глаза – на Лу – и, кажется, спросил мой ли ты. Он довольно ясно дал понять, что именно он тебя вырастил и что мне нужно уйти. Я не собирался устраивать сцен на панихиде и, как уже сказал, у него было право. Я не хотел тебя расстраивать. Он взял у меня номер и сказал, что перезвонит через пару дней, но не перезвонил. В итоге спустя две недели я сам ему набрал. Он сказал, что ты ничего обо мне не знаешь и он в свою очередь тоже. Тогда-то он и спросил мое имя, что показалось мне странным ведь ранее он сказал, что знает кто я. Я ему сказал, и он изменился. Тогда-то я и выяснил, что Фрэн не сказала ему моего имени, но... назвала тебя в мою честь. Он оцепенел – с минуту, а затем начал смеяться и довольно быстро вновь успокоился. Я решил, что он должно быть... должно быть горюет вот таким своеобразным образом.

На этот счет у меня были собственные предположения.

– Спустя некоторое время он согласился со мной встретиться, – сказал Томас Гарднер. – Я прилетел в Портленд, и мы встретились за обедом. Он многое рассказал о тебе – как сильно тебе...

Он замолчал и отвел взгляд.

– Что? – поторопил я.

– Как сильно тебе нравилось играть в футбол, – наконец произнес он. – Что ты был каким-то вратарским вундеркиндом или типа того и хотел играть профессионально. Сказал, что твоя мать не хотела, чтобы ты меня знал – что никогда не желала, чтобы я узнал о тебе. Что если я войду в твою жизнь, то для тебя все только усложнится. Ты только недавно потерял мать и в твоей жизни итак хватает хаоса.

– Я не мог с этим поспорить, – продолжил он. – Мне не хотелось быть помехой. Мы общались раз в несколько месяцев и по большей части он рассказывал о твоей игре в футбол. Однажды он даже сказал, что у тебя есть альбом и что тебе нравилось рисовать, но думаю это у него случайно выскользнуло.

Впервые за долгое время я встретился с ним глазами. Он одарил меня полуулыбкой, которая стала еще одной возможностью для меня охренеть. Каждый взгляд на него, словно в зеркало.

– Я почувствовал... гордость, – тихо произнес он, – когда он это сказал. Словно... возможно, ты унаследовал от меня что-то еще, помимо непокорных волос.

Я слегка усмехнулся и провел рукой по непослушным волосам.

– Все не так плохо, если подстригать покороче, – сказал он.

– Николь нравится, когда они чуть отросшие.

– Она кажется очень хорошей девушкой.

– Так и есть, – сказал я, тут же встав в оборонительную позицию. Если он хотя бы попытается намекнуть, что ей не место в моей жизни...

– Спокойно, – он вскинул руки ладонями вперед. – Это был комплимент. Я рад, что она у тебя есть и что ты живешь с ней и ее отцом.

Я чуть расслабился, но мысли и эмоции все еще были в раздрае. Он ничего обо мне не знал, а мама не хотела, чтобы я знал о нем. Так почему она назвала меня в его честь? Зачем?

Я результат пьяного перепиха.

Я снова сглотнул.

– В общем, – продолжил он. – Время шло, и я продолжал спрашивать, когда настанет подходящее время рассказать тебе. Он продолжал откладывать. В твоей жизни вечно возникали какие-то глобальные вещи – турнир, встреча со скаутами, а затем это... эм... Рил Мессис или как его?

Я рассмеялся.

– Реал Мессини.

– Да, оно самое, – он энергично закивал. – Постоянно было что-то важное и он не хотел переворачивать твою жизнь прямо перед чем-то значимым. Он рассказал, как ты мечтал играть профессионально и что если ты в конце концов попадешь в ту команду, это будет грандиозным событием. А если в то время выяснится что-то о твоих родителях, то это станет скандалом или что-то вроде того.

Он вздохнул.

– Я не хотел соглашаться, но он... он убедил меня, что это правильный поступок. Я согласился, что если ты станешь профи, то я отступлю – перестану предпринимать попытки с тобой увидеться. Я доверял его суждениям. В смысле, он знал тебя и жил с тобой. По сути он был твоим настоящим отцом. Я понимал это и никогда не пытался заменить его, Томас – клянусь.

Он посмотрел на меня так настойчиво, что я не знал плакать мне или смеяться. Мой настоящий отец... настоящий отец... настоящий отец. Что нахрен это значило? Мужик, который бил меня? Тот, кто сказал, что я во всем виноват и не позволял даже прикасаться к пианино, потому что оно было ее? Человек, который шлепал меня каждый раз, как я осмеливался упомянуть ее имя? С долгую минуту мы просто смотрели друг на друга. Может, он больше не мог выдержать тишины, так как в итоге заговорил.

– Лу был твоим настоящим отцом. Я это знаю и никогда не буду пытаться занять его место.

Мой рот открылся без какой-либо связи с разумной частью мозга.

– Он издевался надо мной, – тихо произнес я.

Я не сводил с него взгляда, наблюдая, как в его глазах обнадеживающая настойчивость сменяется легкой растерянностью, переходящей в медленное понимание, а затем в абсолютную холодную ярость.

– Он что?

Костяшки его пальцев побелели, когда он стиснул свой стакан с водой, а мгновение спустя тот треснул.

В «Юлии Цезаре» Шекспир поведал нам: «Дела людей, порочные и злые, переживают их»127.

Как бы то ни было, я подозревал, что пройдет много времени прежде чем исцеляться некоторые шрамы, оставленные Лу Мэлоуном.

Ну и как... эм... папа... это воспримет?

 

Глава тридцать третья

 

СУХОЙ МАТЧ

Я сидел за столом на взводе и не знал, что думать, пока уборщик убирал сломанный стакан, а официант постарался удалить со стола разлившуюся воду. Кончики пальцев правой ноги продолжали непрестанно чесаться, что порой происходило и было чем-то рефлекторным, как мне объяснила Даниэль. Вместе с тем она сказала, что это хороший знак, однако, когда такое случалось, это сводило меня с ума. Я никак не мог это остановить.

Мой... отец… папа... Томас... я не знал, как мне следует к нему обращаться или в каком ключе думать. Про себя же я начал называть его Гарднером, полагая, что это кажется более естественным. Гарднер по-прежнему сидел напротив, сжав кулаки, так практически и не притронувшись к своему сэндвичу. Он не проронил ни слова, пока официант не удалился.

– Как? – Его голос прозвучал резким шепотом. – Я имею в виду... что? Что он делал?

– Винил меня, – мрачно поведал я. – Он винил меня в смерти мамы. Бил меня иногда.

– Он... из-за него ты... в этой штуке? – он махнул рукой на инвалидное кресло, мертвецки побледнев.

– Нет, – сказал я, усмехнувшись. – Это я сотворил с собой сам.

– Ты спас ту девушку, – кивнул он, вспоминая. – Николь.

– Да.

– Он бил тебя? – повторил Гарднер.

– Да, – вновь подтвердил я, опустил взгляд на свои руки и стал выводить пальцем круги вокруг пропущенной капли воды. Спустя минуту, не дождавшись от него еще каких-либо реплик, я вновь на него посмотрел.

Он дрожал, иначе не скажешь, и делал глубокие вдохи – как я порой, чтобы успокоиться – но при выдохе, все его тело задрожало от напряжения.

– Ты в порядке? – тихо спросил я.

– Да, – выдохнул он, а затем быстро передумал. – Нет! Дерьмо! Мне нужно уйти отсюда...

Он подскочил, ударившись коленями под столом, расплескав мою воду и наделав переполох на столе. Я посчитал бы это забавным, если бы не произнесенные им слова.

Ему хотелось уйти отсюда. Убраться подальше от меня.

Я почувствовал, как мои плечи поникли, в то время как тело напряглось.

– Дерьмо! Томас... я просто... я не это имел в виду... блядь!

– Все в порядке, – прошептал я.

– Нет! Я хотел сказать... мне просто нужно выйти на улицу на минутку... эм... покурить. Мне сейчас очень нужна сигарета.

– А-а, – произнес я, подняв на него взгляд. Он доставал из кармана пачку сигарет. – Ладно.

Я опустил взгляд на наши нетронутые тарелки, но есть вообще не хотелось.

– Тебе тут надоело? – спросил он и я кивнул.

– Пойдешь со мной наружу?

– Да.

Он вылез из-за стола и с мгновение стоял, зарывшись рукой в свои волосы.

– Тебе... эм... нужна помощь? Я мог бы покатить тебя...

– Нет, я сам.

Он последовал за мной, в то время как я двинулся между столами, стараясь не обращать внимание на ступеньки.

Не знаю, на самом ли деле так было, но мне казалось, что все точно знали кто я такой. Все в ресторане знали кем я был.

Гарднер проскочил впереди меня, чтобы открыть дверь и, стоило нам оказаться снаружи, он прикурил.

– Ты... эм... куришь?

– Неа, –ответил я. – Раньше покуривал. Николь бы меня убила.

– Понятно, – он глубоко затянулся и начал ходить туда-сюда. – Я не... я... дерьмо.

Я продолжил таращиться на свои руки. В конце концов он остановился передо мной и сел на корточки, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Томас... я понятия не имел.

Я пожал плечами.

– Никто не знал, – сказал я. – Все нормально.

– Ничего нормального! – воскликнул он, вздохнул и вновь пробежал свободной рукой по своим волосам. – Мне следовало... Я должен был надавить. Должен был просто приехать сюда. Я хотел – правда. Просто... Дерьмо, Томас! Я боялся. Был так напуган всем этим. Ведь я даже не знал о тебе и то, что он сказал – имело смысл... в то время. А сейчас... сейчас... дерьмо!

Он сделал очередной напас и выбросил окурок на тротуар.

– Если бы я знал... если бы я связался с тобой, ты бы мог мне рассказать — я бы приехал за тобой.

– Я бы тебе не сказал.

– Я мог бы... мог бы увидеть признаки.

– Я бы все отрицал, – ответил я, наконец встречаясь с ним взглядом. – Никто не знал, я все относил на футбольные травмы. Заматывал ребра и двигался дальше. Никто не знал.

– Заматывал?.. Охренеть! – Гарднер вскочил и чуть не вырвал себе волосы, после чего прикурил еще одну сигарету. От его вида мне самому захотелось курить. – Он сломал тебе... ох!

Он отбросил сигарету на улицу и снова плюхнулся на корточки рядом с моим креслом. Несколько человек бросили на нас косые взгляды, выходя из ресторана.

– Гребаный идиот... – бормотал себе под нос Гарднер. – Должен был нахрен что-то заметить. Должен был приехать… должен был... что-то предпринять. Хоть что-нибудь. Слишком нахрен эгоистичный.

Он посмотрел на меня пылающим взглядом.

– Боже, Томас – мне так жаль.

– Не нужно извиняться, – сказал ему. – Вы этого не делали.

– Да, – из него вырвался горький смешок. – Я этого не сделал. Я нихрена не предпринял. – Он закурил очередную сигарету. – Я был таким гребаный эгоистом, – сказал он с минуту пыхтя сигаретой. – Когда он сказал, что я не могу с тобой видеться, то я испытал почти что облегчение. Я не знаю, как быть отцом... Подумал, что, может, это к лучшему. В смысле... порой я думал, что самое лучшее – не быть в твоей жизни.

Он вновь взглянул на меня.

– Прости, Томас. – Он потянулся и прикоснулся к подлокотнику моего кресла. – Мне правда чертовски жаль. Я должен был быть тут. Должен был приехать к тебе, как только узнал.

Я не знал, что ему ответить. Изменило бы это что-нибудь? Рассказал бы я ему хоть что-то? Нет. Без вариантов. До Николь я и слова не сказал ни единой душе и точно бы не рассказал ему.

– Я бы ничего не сказал, – вновь повторил я. – Лу Мэлоун был достопочтенным гражданином, никто бы в это не поверил.

– Я бы поверил, – тихо сказал он. – Я бы что-то предпринял. Блядь, да прямо сейчас мне хочется выкопать его и отпинать чертов труп.

Я хохотнул, но тут же одернул себя. Это было не смешно... хотя, отчасти конечно забавно.

– Я серьезно, – сообщил он.

– Знаю, – ответил я. – У меня у самого есть такое желание.

Мы вновь сидели в тишине, он курил, в то время как я пытался осмыслить весь наш разговор. Сразу свалилось так много всего, что я сомневался готов ли был услышать все это.

– Хочешь я попрошу завернуть твой сэндвич с собой? – спросил он.

– Я не особо и голоден, – ответил ему.

– Пойду расплачусь по счету.

– Я могу оплатить. – Я начал разворачиваться к двери, но он меня остановил.

– Я сам, – и с этими словами он вошел в ресторан.

Мне ничего не оставалось делать, как вздохнуть, ведь я в любом случае не смог бы с ним тягаться. Вместо этого я постарался обработать всю полученную информацию. Он хотел меня увидеть, что по крайней мере уже было чем-то. Он хотел отмутузить моего папу, отчего я почувствовал себя чуть лучше, хотя и не был уверен, к чему нас все это теперь приведет.

Мой папа был мертв, а я только что встретился со своим отцом. Это по меркам любого человека было нечто неординарное. Полагаю, мне нужно понять, как во всем этом разобраться.

Гарднер вернулся, и мы в итоге устроились на лавочке в парке через дорогу. Ну, то есть Гарднер устроился на лавочке, а я просто приставил свое кресло по соседству. С того места, где я разместился, мне был виден книжный магазинчик, в котором зависала Николь, и я задался вопросом, почувствовала ли она вообще, как долго уже там находилась.

– Так куда мы отсюда отправимся? – спросил Гарднер.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Я вроде как живу сейчас конкретным моментом.

– Да, это я могу понять, – ответил он и развернулся ко мне. – Могу ли я чем-нибудь тебе помочь? В смысле, у тебя еще есть страховка для реабилитационного центра? Я бы мог добавить тебя в свой страховой полис, хотя и после проведения теста на отцовство. Ты хочешь провести тест на отцовство? Черт... Я все болтаю... – я посмеялся в кулак, стараясь выдать за кашель. Он и правда болтал. Оказывается, мой биологический отец много треплется, и я осознал, что это было присуще и мне.

– Прости, – тихо сказал он. – Я правда не знаю, как это делается. У меня нет... других детей. Я никогда не был женат и уже больше года даже не был в серьезных отношениях. Но я правда хочу помочь тебе. У меня... эм… не так уж много денег, но думаю смогу помочь с оплатой счетов реабилитационного центра и…

– Нет, – отрезал я. – Не нужно.

Он окинул меня взглядом.

– Я не пытаюсь тебя купить, – сказал он. – Просто хочу заверить, что если тебе что-либо нужно, ты знаешь, что можешь обратиться ко мне. Раньше меня рядом не было, и я очень сожалею об этом. Я не зарабатываю особо много денег, но довольно обеспечен. Если я могу тебе помочь, то помогу.

– У меня довольно большое наследство, – признался я.

– Оу... да... – прошептал он. – Наверно так оно и есть, да? В смысле докторская практика и все прочее. А как на счет дома?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Сказать по правде, я не хочу туда возвращаться.

– Это там он... эм...

– Да.

– Тогда вполне логично. – Его нога начала отбивать нервную дрожь, пока он доставал очередную сигарету. Интересно, он всегда был заядлым курильщиком или это лишь из-за меня.

– Я вас нервирую? – спросил я. Из него вырвался короткий смешок.

– Да уж, определенно.

– Из-за инвалидного кресла?

– Нет, – покачал он головой. – В университете в моем здании также работал мой коллега, который всю жизнь был прикован к инвалидному креслу. Мы делили с ним кабинет, так что можно сказать я привычен к этому.

– Тогда что?

– Хм... из-за чувства вины? – он одарил меня вялой полуулыбкой, которая, впрочем, быстро сошла на нет. – Я все думаю, что мне следовало сделать. Начиная с Фрэн, мне стоило хотя бы удостовериться, что она благополучно вернулась к себе домой. Может, она бы мне рассказала, если бы я ей позвонил. Также мне следовало настоять на том, чтобы узнать тебя или по крайней мере... ну не знаю... может, нанять частного сыщика, проверить как ты... В голове непрестанно продолжает скакать такого рода дерьмо. Ты... ты мой ребенок, и кто-то тебя обижал. От этого мне хреново. Я должен был что-то предпринять, но не сделал – отсюда и вина.

Он стряхнул пепел и вздохнул.

– В свете всего этого и твоей молчаливости, я пытаюсь понять, как сильно ты меня ненавидишь.

– Это не так, – заверил я. – Я не ненавижу вас. Я вас... я вас даже не знаю. Просто пытаюсь понять для себя все эти дела, понимаете?

Он кивнул и прикончил свою сигарету.

– А ты довольно смышленый парень, да? – сказал он. В ответ я лишь пожал плечами.

– Ну так, эм... – он пару раз кашлянул в кулак и сделал глубокий вдох. – Так у меня есть шанс? В смысле, с тобой? Я не собираюсь давить – клянусь, не буду – но мне бы... хотелось иметь с тобой что-то общее. Что бы ты ни готов был мне предложить.

– Полагаю, есть, – ответил я. Все сказанное им вновь прокручивалось в моей голове. Он на самом деле казался довольно хорошим малым и не думаю, что он скармливал мне лапшу. Как это может навредить?

– Да, ладно... эм... Какие у тебя планы?

– В конце недели мне нужно вернуться в Чикаго, – сказал он. – Я мог бы выбираться сюда, например, раз в месяц. Ты бы мог прилетать в Чикаго, когда пожелаешь. У меня дом типа ранчо в Эванстоне, так что никаких лестниц. Там есть гостевая комната и великолепный вид на озеро Мичиган.

Я вообще не задумывался о путешествиях. Как я вообще попаду в самолет? Вряд ли инвалидное кресло пролезет в узенькие проходы в салоне. Это будет чертовски длинная поездка на машине, даже если Николь поедет со мной...

– Может быть, – наконец изрек я.

– Может быть?

– В смысле, «может быть» касается поездки в Чикаго. В отношении всего остального – все здорово.

– Правда?

– Да, – я поднял на него взгляд и впервые с момента нашей сегодняшней встречи он улыбался.

– Спасибо, Томас.

– Пожалуйста. Так, эм, как мне тебя называть?

Его лоб сморщился.

– Эм, а как ты хочешь меня называть?

– Не знаю, – признался я. – Я всегда называл... эм... Лу – папой. По правде сказать, я не хочу называть так кого-то еще.

– Сомневаюсь, что и мне будет это по душе, – сказал он.

– Про себя я называл тебя Гарднером.

Он рассмеялся.

– Что ж, вообще-то со времен игры в группе никто не называл меня так, но меня устроит.

– Здорово, – я потянулся и пожал его руку. – Значит, Гарднер.

Вскоре после этого, я уже был сыт по горло сидением в гребанном кресле, так что позвонил Николь и сообщил, где мы находились. Приехав, она застала нас смеющимися над рассказанной Гарднером историей о его сотруднице, сцепившейся со строителем, занявшем ее парковочное место для инвалидов, и как она довела бедного парня чуть ли не до слез.

– Как я погляжу, у вас все хорошо, – приближаясь, сказала Николь.

Мы с Гарднером переглянулись, усмехнулись и провели рукой по своим волосам. Николь несколько раз моргнула, переводя взгляд между нами.

– Лаа-дно, это было довольно странно. – Она отступила на шаг назад и покачала головой, а затем спросила, готов ли я ехать. Гарднер проводил нас до джипа, а после того как я устроился на пассажирском кресле, он склонился ко мне, держась за верх дверцы.

– Эй, Томас?

– Да?

– Я вернусь через четыре недели, ладно?

– Да, будет здорово, – сказал ему.

– Можешь звонить в любое время, – вновь напомнил он, – и если не против, порой я буду тебе звонить.

– Я же уже сказал, что не против, – закатил я глаза. Похоже, он полагал, что я передумаю и пошлю его.

– Здорово! – он выпрямился и закрыл дверцу.

Николь и я помахали ему, но когда она завела двигатель, он постучал в окно и я приспустил стекло.

– Ты сделаешь кое-что для меня? – спросил Гарднер.

– Что именно?

– До моего возвращения, может, ты подумаешь о том, чтобы набросать парочку эскизов? Мне бы хотелось их увидеть.

Мое сердце заколотилось в груди, пока я уставился на свои руки на коленях. Я просто смотрел на них и вспоминал все те разы, когда пытался показать мои рисунки папе. В то время как я погрузился в себя, Николь накрыла мою руку своей ладонью, чтобы привлечь внимание.

– Томас?

Я перевел на нее взгляд, а затем вновь посмотрел на Гарднера.

– Да, – наконец произнес я. – Это я могу.

Он улыбнулся и кивнул, прежде чем отойти от машины, чтобы Николь могла отъехать от обочины и отвезти нас домой. Мы ехали в относительной тишине, хотя я успел рассказать ей об унаследованных деньгах и том, что Гарднер поведал о моей маме. Она немного испугалась на тему денег, но не так сильно, как я предполагал. По большей части мои мысли возвращались к наброскам рисунков, и я задавался вопросом, хватит ли мне на самом деле нервов показать Гарднеру какую-нибудь из моих работ. Я не был в этом уверен, хотя и чувствовал себя довольно расслаблено после общения с ним.

Николь привезла нас домой, и они с Грегом начали обсуждать свои планы на остаток недели, которые по большей части включали ночные смены у Грега, чтобы Николь могла ходить в школу. Они не желали оставлять меня одного, хотя я и сказал им, что мне не требуется чертова сиделка. Помимо этого, они обсуждали переделку и всякую прочую хрень, которая обойдется им в кучу денег, а я бесился по поводу всего этого. Я знал, что мне придется изменить договоренности и что это их очень сильно взбесит.

Я тоже был взбешен.

Разве что, когда я выкатился из кухни в свою крошечную не-совсем-комнату, на моих губах все еще была улыбка, которая никуда не денется. Я был весь на позитиве и знал, что именно так и должно быть в семьях. С Николь и Грегом у меня по-прежнему было ощущение семьи, как никогда до этого.

У меня было чувство, что однажды Гарднер для меня тоже будет ощущаться как семья. Шекспир как-то сказал: «Весь мир роднит единая черта»128, и я не мог с этим поспорить.

Но сначала, пришло время столкнуться с суровыми реалиями.

Я попросил Николь и Грега пройти в гостиную поговорить со мной после ужина.

Грег сидел в своем кресле, а Николь на диване, я же в инвалидном кресле между ними.

– Что ты имеешь в виду говоря, что уезжаешь? – спросила Николь.

Именно такой реакции я от нее и предполагал.

– Сегодня утром я говорил с Даниэль, – сказал я Николь. – Мне стоит вернуться в реабилитационный центр на какое-то время. Вы с Грегом не обязаны так сильно обо мне заботиться. У него работа, а у тебя – школа…

– Это чушь собачья! Я хочу этим заниматься, Томас!

Она была возмущена, как я и предполагал, но не существовало легкого пути поднять эту тему.

– Знаю, что хочешь... – запинаясь, согласился я и бросил взгляд на Грега, искренне надеясь, что он увидит в этом резон, но тот покачал головой.

– Тебе нет надобности куда-то переезжать, – сказал он. – Мы можем отвозить тебя в реабилитационный центр, когда тебе потребуется и…

– Нет, Грег, – сказал я. – Я должен... сделать все что могу, чтобы максимально восстановиться. Я должен понять, что теперь представляет моя жизнь, кто я, кем хочу быть...а сделать все это тут я не могу. Вы знаете, я ценю что вы сделали для меня, но в центре я достигну большего прогресса.

– Даниэль может приходить сюда, – сказала Николь.

– Румпель, детка, – я вздохнул и провел рукой по своим волосам. – Здесь недостаточно места для всего необходимого оборудования.

– А как на счет... твоего дома?

– Я не хочу туда возвращаться, – тихо признался я. – Я думаю, может, просто продам его.

– Тогда продай! – воскликнула она. – Но это не означает, что тебе нужно уезжать! Я только тебя вернула, черт побери!

– Николь… – произнесли мы с Грегом в унисон.

Я позволил ему продолжить.

– Похоже, Томас хорошо все обдумал, – сказал он ей.

– Нет! – Николь вскочила и сделал шаг к нему. – Он не уедет! А что если... что если вернется тот другой терапевт, а?

– Мы все еще его разыскиваем, – напомнил ей Грег.

Очевиднее всего Стивен покинул город, а возможно, и страну. Со дня самоубийства папы никто о нем ничего не слышал. Знакомые федералы Грега пытались отыскать его в Лос-Анджелесе, где он жил до приезда в наш город, но безрезультатно. Как только стало известно о суициде папы и «методах альтернативной медицины», которые Стивен использовал на мне, он просто исчез. Федералы полагали, что он, должно быть, опасался выдвижения обвинений и смылся.

– Он не вернется в реабилитационный центр, – сказал я ей.

– Ты этого не можешь знать!

– Послушайте, – сказал Грег, встав из своего кресла и положив руку на плечо Николь, проводил ее назад к дивану. – Я пойду и дам вам самим в этом разобраться. Мне нужно поработать с бумагами в участке, так что вернусь через пару часов.

Довольно много времени, чтобы меня обработать.

Николь вновь уткнулись лицом в свои ладони, когда Грег собрал свое барахло и ушел из дома. Я подъехал к ней так близко, как мог, без вреда наехать на нее колесом, и положил руку ей на ногу.

– Почему ты меня покидаешь? – прошептала она сквозь слезы.

– Клянусь, что нет, Румпель, – я глубоко вздохнул. – Я делаю это ради тебя в той же степени, как для себя. Если есть малейшая возможность, что я смогу вновь ходить, мне нужно вернуться туда и поработать над этим. Здесь я не могу это делать. Ты не появлялась в школе с похорон, и я знаю, что ты хочешь... ухаживать за мной, но мне нужно самому научиться о себе заботиться.

– Нет, не нужно, – сказала она. – Я возьму это на себя. Ты... ты спас меня, и я хочу...

– Знаю, что хочешь, – сказал я и попытался сдержать собственные слезы, когда она перебралась с дивана и свернулась калачиком на моих коленях. Я держался за нее, в то время как она обхватила меня руками за голову.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Знаю, – сказал я. – Я тоже этого не хочу, но должен. Я должен сделать это ради нас обоих.

Я держал ее, а она плакала. Я тоже плакал. В конце концов мы вместе перебрались на мою кровать, но не стали чудить, а просто обнимали друг друга и говорили о том, как она будет продолжать приходить навещать меня в центре так часто, как сможет, и приносить домашние задания, чтобы я мог вовремя закончить школу. У меня будут сессии с Даниэль и Джастином, а также я буду сам работать над собой, чтобы избавиться от своего дерьма и быть в состоянии вернуться к ней, когда все закончу.

Мое сердце не хотело этого, но разумом я понимал, что это правильный поступок.

– Румпель? – прошептал я ей в волосы, отчасти опасаясь, что она задремала. Становилось уже поздно, а Грег еще не вернулся домой.

– Эмм?

– Я не знаю, как долго мне придется там оставаться, – признался я. – Если я... если я пробуду там очень длительное время... я хочу сказать... ты... ну, понимаешь... дождешься меня?

Она повернула голову, чтобы взглянуть мне в глаза.

– Не могу поверить, что ты вообще спрашиваешь об этом, – ответила она и я пожал плечами.

– Ты не обязана, – тихо произнес я. – Но… если ты будешь...

– Я бы ждала, – сказала она. – Буду ждать, ты же знаешь, столько, сколько потребуется.

Я закрыл глаза и вздохнул. Я и не осознавал, как напрягся от этой мысли, пока мое тело не расслабилось после ее слов.

– Спасибо, – сказал я. – Ведь я уверен, что даже если буду снова ходить, мне по-прежнему будет нужна твоя помощь.

– Все что угодно, – ответила она, коснувшись своими губами моих.

Помимо прочего, Шекспир научил меня, что «Однажды выручить страдальца – мало, важнее помогать ему и впредь.»129. Каким-то образом я знал, что у Николь будет куча возможностей помочь мне в будущем.

Теперь же мне как никогда нужно было встать на собственные ноги.

 

Глава тридцать четвертая

 

ФИНАЛЬНЫЙ ТРЕХОЧКОВЫЙ

– Это гребанная чушь собачья!

В данный момент я бы все сделал, лишь бы иметь возможность подскочить из своего кресла и врезать кулаком в стену кабинета Джастина в реабилитационном центре. Вместо этого я сидел на месте, уткнувшись взглядом в сжатые в кулаки руки.

Похоже за прошедшие дни мой гнев на него – моего папу, Лу – трансформировался во мне, вырвавшись наружу в виде слез.

И я это чертовски ненавидел.

Я посмотрел на Джастина, сидящего напротив меня, он откинулся на спинку своего кресла и вытянул вперед ноги. Он никогда не пользовался блокнотом, клипбордом или еще чем-либо аналогичным в ходе наших бесед, и меня всегда интересовало, неужели он все запоминал или просто записывал после сеанса.

Порой я и его ненавидел.

Я вытер лицо тыльной стороной руки и выдернул из коробки на столе один из бумажных платков. Вытерев глаза и высморкавшись, я смял платок в маленький мокрый шарик в кулаке.

Успокоившись, я произнес:

– Я ненавижу его.

– Проблема не в этом, – напомнил мне Джастин.

Я вновь бросил на него взгляд и точно знал, что он имел в виду.

– И вместе с тем я люблю его.

– Да, так и есть.

– А это чушь собачья, – вновь огрызнулся я. – Как я могу испытывать оба чувства одновременно. Он избивал меня и обращался, как с дерьмом. По его мнению, что бы я ни делал все было неправильно. Я не должен любить такое дерьмо.

– Как бы то ни было он вырастил тебя, – сказал Джастин. – Делал это хреново, но все же у вас была связь.

– Это ведь даже не было по-настоящему, – сказал я. – Он не был моим отцом.

– Как Гарднер? Ты все еще разговариваешь с ним каждый день?

– Не каждый, – ответил я. – Но частенько. Он хочет, чтобы я приехал к нему.

– И что ты об этом думаешь?

– Я не хочу, пока не смогу воспользоваться самолетом, – сказал я.

– Ты уже сейчас можешь это сделать.

– Я не хочу таскаться по аэропорту в этом кресле.

– Так мне стоит записать это в твой список целей? Сесть в самолет до Чикаго и навестить Гарднера?

–Да, наверно.

– Хорошо, так и сделаю, – сказал Джастин, вставая. – И на этой ноте пришло время для физиотерапии. Николь сегодня приедет?

– Она получила работу в библиотеке в городе, – ответил я. – Приедет немного попозже, но приедет.

– Передавай от меня привет.

– Обязательно.

Я выехал из офиса Джастина и дальше по коридору к лифту, бросив взгляд на лестничную клетку – еще один ключевой пункт в моем списке целей – и нажал на вызов. Теперь уже я встречался с Джастином лишь раз в неделю, что, полагаю, считалось показателем прогресса. В некоторые дни я чувствовал, что до чего-то дохожу – например почти мог бы простить папу за то, как он со мной обращался – а в другие дни – по-прежнему хотел поддержать предложение Гарднера сложить кучу фоток и того, что принадлежало Лу Мэлоуну и сжечь все в огромном кострище.

Николь тоже была за этот вариант.

Полтора часа спустя я удерживал себя в вертикальном положении за счет собственных рук, при этом пот лился мне в глаза, а Даниэль подбадривала меня, стоя сбоку от параллельных перекладин турника. Мне хотелось и ее попинать. Наряду с противоречивыми чувствами к папе, в некоторые дни я любил своего физиотерапевта, а в другие – ненавидел ее.

Ноги горели.

Это было странное ощущение. Я мог их нормально чувствовать, и даже вернулся отчасти мышечный тонус, казалось, что не хватает лишь контроля над моторикой. Сидя, я мог отталкиваться ногами и поднимать тяжести, но вот с поддержанием веса собственного тела в стоячем положение – совсем другое дело. Ноги, казалось, были просто не в состоянии координировать одновременно вертикальное положение и движение вперед.

Я уже месяц мог сделать лишь пару шагов за раз, и, похоже, больше никакого прогресса.

– Давай, Томас! – сказала Даниэль. – Еще один шаг! Поднатужься!

– Я не рожаю! – рыкнул я на нее.

Правда не знаю, как эта женщина мирится со своими пациентами. А ведь она говорит, что я не самый худший из них.

– Не болтай! Сконцентрируйся!

– Ты сможешь, малыш.

Я поднял взгляд и увидел в конце перекладин Николь, даже не услышал, как она вошла. На ее лице была широкая улыбка и она выглядела такой чертовски красивой, что мне хотелось пробежать разделявшие нас шесть футов просто ради того, чтобы заключить ее в кольцо своих рук.

Вместо этого я сфокусировался на том, чтобы передвинуть одну ногу на пару дюймов перед второй.

Еще большее жжение в бедрах и левой икре – словно я бежал гребаный марафон. Пот еще сильнее заливал глаза, а в легких было такое чувство, будто на меня напал Чужой и из меня вот-вот выскочат противные мелкие твари.

Я остановился и вновь перенес вес на руки.

– Я больше не могу.

– Мы еще не закончили, – сообщила Даниэль.

Если бы в этот момент я не держался прямо за счет рук, то мог бы ударить ее.

– Я нахрен закончил, понятно? – проорал в ответ.

– Еще десять минут, – настаивала она. – После чего ты можешь передохнуть и побыть с Николь.

– Пошла ты!

– Десять минут!

– Даниэль, – окликнула ее Николь, – могу я присоединиться?

Даниэль улыбнулась и тихонько рассмеялась.

– Милости прошу, – ответила она – Еще десять минут.

– Пошли на хрен обе, – пробормотал я. Николь была манипуляторшей похуже Даниэль.

– Только если доберешься до меня, – кокетливо произнесла Николь, и моя голова вскинулась в ту сторону, где она стояла.

Когда она вошла, я не особо обратил внимание, но на ней была одна из тех плотно облегающих кофт с V-образным вырезом, которые демонстрируют ложбинку между грудей. Волосы были перекинуты на одну сторону и спускались по спине, а одним пальцем она водила по контуру своего выреза в зоне декольте.

– Чтоб меня, – пробормотал я.

– Приди и возьми, – предложила она.

Нога двинулась почти непроизвольно.

Жжение никуда не делось, но наблюдение за перемещением подушечек пальцев Николь по ее коже ввело меня в какой-то транс. У нас не было секса уже больше недели – с той ночи в пятницу, когда она осталась ночевать в моей комнате в центре – а сейчас она практически в открытую ласкала себя. Моя правая нога медленно скользнула по полу.

– Не так сильно переноси вес на руки, – напомнила мне Николь. Ее было также трудно одурачить, как и Даниэль.

Я нахмурился, но ослабил свою мертвую хватку на перекладине. В глаза попало еще больше пота.

Еще больше пощипывание и жжения в мышцах ног. Бедра начали ныть.

Левая нога умудрилась практически оторваться от пола, чтобы переместиться вперед.

– Вот дерьмо, – пробормотал я, после чего посмотрел на Николь. Было чертовски больно.

– Я больше не могу...

– Нет, ты можешь, малыш, – сказала она. – Я знаю, что ты сможешь. Давай же!

И вслед за этим она оттянула кофту от груди и заглянула под собственный свитерок.

– Они тут заждались тебя, знаешь ли.

– Черт... это запрещенный прием...

Она накрыла ладонями свои груди и пот, стекавший по моему лицу, скорее всего смешался с каплями слюны. Еще шаг.

Я пошатнулся, но смог схватиться за перекладину и избежать падения.

Еще шаг и мне открылось чуть больше зоны декольте, когда она немного наклонилась вперед. Она сунула палец в ложбинку между грудей, и я зарычал.

– Еще три шага, малыш, – прошептала она.

Я на секунду прикрыл глаза и попытался восстановить дыхание. Ступни болели, ноги болели – вся нижняя часть тела охренительно болела, но я все равно продолжал.

Левая нога. Правая нога. Рывок.

В последний раз рванувшись вперед всем телом, я в итоге вцепился в Николь, и мы оба повалились на маты. Сердце в груди колотилось, и я с трудом дышал, но все же смог добраться до конца турникета.

– Ты смог! – завизжала Николь.

Она одновременно смеялась и плакала, обхватив мою голову руками, а я не мог решить хотелось ли мне лекарств, чтобы отключиться или же сорвать с нее кофту и присосаться к ее сиськам.

Я все же ткнулся лицом между ее грудей и изобразил звук моторной лодки.

Шекспир поведал нам: «Как часто человек свершает сам, что приписать готов он небесам!»130. Так уж получилось, что я был уверен, мои небеса находились прямо передо мной, смеялись и целовали мое потное лицо.

Что ж, может, данное средство исцеления окажется верным.

 ***

– О... да... малыш.

– Вот так... – лепетала Николь мне в шею. – Теперь ты... трахни меня!

Как говорится в песне группы Divinyls между удовольствием и болью пролегает очень тонкая грань. То как я подбрасывал вверх свои бедра и использовал пятки для устойчивости очень на это смахивало. Ощущение члена внутри нее были охренительно приятным и это с торицей окупало болевые моменты в ногах.

– Тебе нравится объезжать мой член? – промурлыкал я на ухо Николь. – Тебе это нравится, не так ли?

Я прикусил зубами кожу на ее горле, и она задрожала надо мной. Хотя я был очень нежен. Моя Румпель любила иллюзию грубости, но не была реальной фанаткой такого рода фигни.

– Трахни меня пожестче.

Что же, она все еще продолжала говорить такого рода хрень.

Мне это нравилось.

– Ты этого хочешь, детка? – спросил я, толкаясь вверх с максимальной силой, на которую был способен. Я прихватил ее за бедра руками и дернул на себя, в то время как она застонала и опустилась вниз, пуская меня глубоко внутрь себя.

– Да, именно этого ты и желаешь... чтобы мой член скользил в тебе... Ты это обожаешь, не так ли?

– О, Боже... Томас...

– Именно так... – я напрягся, чтобы толкнуться вверх, но уже терял силы, поэтому вернулся к тому, что вновь использовал руки, чтобы опустить ее на себя. Она потянулась вперед и громко застонала, в то время как я почувствовал, как из ее киски на меня потекли ее соки. – О, да! Кончи на мой член! Кончи на меня!

– Томас! – выдохнула она и замерла на моей груди. Я еще пару раз приподнял и опустил ее на себе, прежде чем последовать за ней, рыча и со стоном разрядившись в ее глубинах.

– Господи. Боже, – простонал я, откинувшись головой на подушку. Николь хихикала.

– Ты меня угробишь, – сказал я ей.

– Тебе это нравится, – ответила она.

– Я люблю тебя.

Она приподняла голову и чмокнула меня в губы.

– Я тебя больше.

– Да ни в жизнь.

Мы просто лежали некоторое время, стараясь восстановить дыхание, пока мой член не обмяк и в результате выскользнул из нее, несмотря на ее протесты. Ей нравилось, когда после секса я оставался в ней, а я был вовсе не против.

Мой сердечных ритм вернулся в норму, и я уткнулся головой ей в макушку, вдыхая запах ее волос и улыбаясь про себя. Пару раз провел рукой по ее спине... и задремал.

– Томас? Малыш?

–Хм? – я пару раз моргнул, осознавая, что заснул.

– Мне нужно идти, – сказала Николь.

– Уже? – встрепенулся я.

– Да... Прости.

Николь приходила в центр так часто, как только было возможно после выпуска, все лето и даже после того, как поступила в общественный колледж по футбольной стипендии. Между моим восстановлением и ее учебой мы находили для себя занятия между визитами, но я жил ради того времени, что мы проводили вместе.

И Румпель тоже.

Я крепко прижал ее к груди и отпустил, так как знал, что ей нужно вернуться в город к определенному часу, чтобы попасть на уроки после обеда. Ей не удастся сохранить футбольную стипендию, если она не появится на тренировках.

– Когда ты сможешь прийти? – спросил я, когда она начала собирать с пола свою одежду. Она кинула мне мои боксеры и футболку, и я натянул их.

– В эти выходные будет игра, – сказала она. – Первая в сезоне. Грег сказал, что заедет и заберет тебя, если хочешь.

– Если хочу? – усмехнулся я. – Да я ни за что не пропущу это. – Она надела кофту через голову и посмотрела на меня.

– Ты уверен? – тихо спросила она. – В смысле... если тебе будет... неуютно, я пойму. Ты не обязан ехать.

– Румпель... – я сел и подтянулся спиной к изголовью кровати для опоры. – Я хочу сказать... это немного странно и не могу утверждать, что меня это совершенно не беспокоит... ну, мне этого не хватает... но ведь дело не только во мне. Я хочу увидеть тебя в игре, ведь, знаешь ли, мне никогда не доводилось видеть тебя в настоящем матче, – я улыбнулся, надеясь, что она мне поверила.

– Знаю, – она пожала плечами. – Просто мне не хочется, чтобы ты чувствовал себя скверно. Ведь это ты должен был...

– Чушь собачья, – ответил я. – Я снова буду ходить – даже Даниэль это подтвердила. На это потребуется вероятно еще парочка месяцев, но я буду ходить. Конечно я не смогу играть снова... не так как раньше. Это я осознаю и принимаю.

– Знаю, что ты так говоришь, – она вернулась к кровати и взяла мою руку в свои, – но также знаю, что это тебя по-прежнему расстраивает.

Я пожал плечами.

– Иногда, – признал я. – Однако, я также знаю, что несмотря на убежденность моего папы, это не вся моя жизнь. Надеюсь, что буду в состоянии... ну не знаю, на крайняк хотя бы иногда бегать и пинать мяч, но если нет, смогу прожить и так. Может буду, к примеру, тренировать. Если бы я не был в таком состоянии, у меня бы не было тебя. Потерять возможность играть в футбол чертовки малая утрата по сравнению с этим.

Николь взяла мое лицо в свои ладони и нежно поцеловала.

– Мой герой, – тихо произнесла она, отстраняясь. Меня это не удовлетворило, так что я притянул ее к себе и страстно поцеловал, прежде чем куснуть за подбородок.

– «В тот миг, как я увидел вас впервые, моя душа взметнулась вам навстречу»131.

– Краснобай, – хихикнула она, вновь отстраняясь. – Значит, увидимся в субботу?

– До встречи.

– Люблю тебя, – сказала она, направляясь к двери.

– Люблю тебя больше.

– Да ни в жизнь.

Я ухмыльнулся и откинулся на подушки, по-прежнему продолжая улыбаться и ощущая вокруг ее аромат.

Я знал, что никогда и ни за что не буду сожалеть, как все получилось в итоге. Мне просто было нужно выяснить, что именно я планирую делать со своей жизнью.

***

Я поставил ходунки в паре сантиметров перед собой и пристроил ноги за ними.

Я только-только вообще свыкся с этой штуковиной, а сейчас, когда землю покрывал снег, панически боялся упасть. Николь с Грегом на пару были на подхвате, и хотя разумом понимал, что они просто хотят удостовериться, что ходунки не выскользнут из-под меня и я не растянусь на подъездной дорожке, отчасти все еще испытывал клаустрофобию и общее состояние страха.

– Я посыпал пандус солью, – в десятый раз сказал Грег. – Посмотрю, чтобы не осталось скользких участков. – Я постарался громко не вздохнуть, когда Гарднер широко мне улыбнулся.

– Теперь в твоей жизни предостаточно отцов? – спросил он. Я в ответ лишь вздохнул и посмотрел на пандус.

Это должно было быть счастливым возвращением домой, но я по-прежнему безумно нервничал. В течение более чем шести месяцев, проведенных в реабилитационном центре я уже свыкся со всем и хотя за это время бывал в доме Николь и Грега дюжину раз, сейчас было по-другому.

Я приехал, чтобы остаться. Ну, вроде того.

Дом, в котором я жил с Лу Мэлоуном так и не продался. Наверно, когда кто-то кончает с собой в доме, об этом расходятся слухи и даже несмотря на то, что я трижды снижал стоимость, так и не дождался ни единого предложения на покупку. Джастин предложил оригинальное решение и Николь оно, похоже, тоже пришлось по душе, в общем дом снесут, а на его месте построят новый.

Я надеялся, что мы будем жить в нем с Николь, когда она закончит колледж.

Часа через полтора мне удалось подняться по пандусу с помощью ходунков. Ладно уж, на самом деле это заняло не так много времени, но порой я скучал по инвалидному креслу. На нем я был чертовски быстрее.

Она проскользнула мимо меня, заявив, что ей нужно поставить ужин в духовку, чтобы тот был готов вовремя. Я обожал ее энчиладос и не переставая болтал об этом с Гарднером, пока Николь не велела мне заткнуться на эту тему, хотя и сделала это с улыбкой на лице.

– Куда это положить? – спросил Гарднер, держа в руке мой вещмешок.

– Давай туда, – ответил я, указав на отделенную от гостиной часть комнаты, по-прежнему полностью для меня обустроенную. Он помог мне распаковаться, в то время как Николь суетилась на кухне, а Грег устроился в своем кресле с бутылкой пива.

– Мне они нравятся, – сказал Гарднер, перелистывая мой последний альбом. –Ты просто невероятно запечатлел детали.

– Спасибо, – пробормотал я. Мне до сих пор не нравилось слышать отзывы о моих рисунках, особенно от профессора искусств. Я просто никак не мог к этому привыкнуть.

– Ты все еще так четко все видишь в своей голове?

– Старые вещи, да, – признался я. – Я до сих пор помню детально все, что было до аварии, а когда задумываюсь, то могу вспомнить почти все прочее тоже. Просто это уже не так... утомительно, как было раньше.

– Эти рисунки невероятно детализированы.

Я оглянулся и увидел, что он рассматривает рисунки Николь, которые я сделал во время ее игры в футбол. Я мог часами без устали рисовать ее ноги. Были и другие ее рисунки, но они находились в другом альбоме, который я никому не показывал.

– На нее невероятно интересно смотреть, – улыбнулся я.

– Это я вижу, – улыбнулся он в ответ. – Ты не планируешь передумать и позволить мне показать их другим? Знаешь, я повесил в своем кабинете тот рисунок, что ты мне отдал и несколько человек отметили его.

– Не нужно было его демонстрировать! – нахмурился я.

– Ты сказал, что я могу делать с ним, что пожелаю, – напомнил мне Гарднер, – так что я поместил его в рамку и поставил в своем кабинете. У меня никогда не было возможности... ну ты знаешь. У многих профессоров на стенах висят работы их детей. Для меня это важно, но... я могу убрать его, если хочешь.

Я глубоко вздохнул и взглянул на него. По выражению лица было понятно, что он бы не хотел его убирать, поэтому в итоге я просто покачал головой.

– Оставь, – пробормотал я.

– А... что относительно остальных?

– Кому ты их покажешь?

– Что ж, человек который проявил максимальный интерес вообще-то из этих мест, – сказал он. – Ее зовут Кэтрин, у нее галерея в Чикаго, но есть еще одна в Портленде. Она о тебе слышала.

– Как она могла обо мне узнать?

– В прошлом году о тебе было много статей.

– А, ну да... наверное.

Местная футбольная звезда спасает девушку, при этом лишившись возможности ходить.

Об этом трубили повсюду.

– Когда она собрала все воедино и выяснила, что ты, эм, мой сын... – он затих.

Мне удалось выбраться в Чикаго и навестить его лишь месяц назад, и у него почти случился нервный срыв на тему того, как меня представлять людям. После того как я сказал, что он может говорить, как есть – что он мой отец, но я рос с мамой и отчимом – Гарднер чуть в обморок не упал, даже начал плакать, чем немного вывел меня из себя. Стоило мне выяснить, что это были «слезы счастья», как я успокоился, хотя по-прежнему считал это странным. Он провел меня по всему кампусу с моей привычной скоростью улитки и всем представлял меня, как своего сына.

– До сих пор странно говорить людям об этом, – сказал он. – Мне нравится это говорить, но все же странное чувство.

– Знаю.

Некоторое время мы молча занимались своими делами, я пристроился у гардероба и развешивал свои вещи, а Гарднер раскладывал на туалетном столике мои подручные средства для рисования.

– Вот дерьмо! – вдруг воскликнул он. – Я кое-что забыл!

Он метнулся из дома и вернулся спустя минуту с коробкой для снастей, при виде которой у Грега округлились глаза.

– Ты хочешь порыбачить? – спросил он.

– Эм...нет... – Гарднер положил коробку для снастей на мою кровать и открыл ее. Внутри было полно карандашей, мелков, кистей и акриловых красок.

– Это тебе. Я предпочитаю держать все для рисования в коробке для снастей – так все легче организовать. С тех пор как ты сказал, что попробуешь писать картины у меня в номере отеля лежат для тебя несколько холстов и мольберт.

– Нифига себе, – присвистнул я, глядя на все это. – Спасибо! Может, благодаря этому я не сведу с ума Грега, когда Николь вновь вернется в школу.

– Нет, сведешь, – ответил Грег. – Ты вечно сводишь меня с ума. Просто в следующий раз, когда у вас с Николь будет в ванной один из ваших очередных «моментов» ты меня как-нибудь предупреди, черт побери!

– Пап! – взвилась Николь из кухни. – Ты же поклялся, что никогда больше не будешь упоминать это!

Щеколда на двери в мою ванную в реабилитационном центре испортилась. Грег решил, что мы в тренажерном зале или еще где-то и... эм... и напоролся на нас с Николь в душе. Как раз в тот момент как он открыл дверь, чтобы сходить по нужде, Николь выкрикивала что-то колоритное.

Он усмехнулся и прикрыл ладонью глаза.

– Прости, но думаю у меня травма на всю жизнь.

– Не заливай, – проворчала Николь в ответ. – Ужин в десять!

– Эм... что ж... – пробубнил Гарднер, покраснев, и постарался сменить тему. – Эм... в общем... я говорил с Кэтрин и ей бы хотелось увидеть другие твои работы. Мне кажется, она подумывает о том, чтобы продемонстрировать их в своей галерее. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю – ни за что на гребаном свете, – ответил я.

– Томас...

– Не начинай, – огрызнулся я. – Я тебе уже говорил... это просто хобби.

Гарднер присел на край моей постели и уставился на меня. Когда он так делал, мне по-прежнему казалось это стремным – уж слишком это было похоже на смотрение в зеркало.

– Не обязательно, чтобы это было хобби, – произнес он... в очередной раз. – У тебя есть огромный талант. Хотелось бы думать, что от меня, но ты гораздо лучше меня, несмотря на мое звание доктора искусств и того факта, что ты по сути не проходил никакой элементарной подготовки.

– Я не собираюсь переезжать в Чикаго, – сказал ему, так как знал, что к этому идет... в очередной раз.

– Здесь Николь. Здесь Грег. Выпустившись, она вряд ли сможет заниматься морской биологией в Чикаго.

Гарднер вздохнул и провел рукой по своим волосам. Я мысленно остановил собственную руку от аналогичного жеста.

– Что если... что если и ты пойдешь в школу здесь? – спросил он.

– Куда? На искусство?

– Да.

Я нахмурился. Никогда особо не задумывался об этом.

– У меня предложение, – сказал Гарднер.

– Что ты предлагаешь? – спросил я.

– Нет-нет, – исправился он, – я не это имею в виду. Я хотел сказать, что получил предложение – приехать сюда и преподавать в общественном колледже. Таким образом у тебя появится бесплатный педагог в моем лице и вместе с тем, ты будешь рядом с Николь.

– Ты спятил? Ты мне ничего об этом не говорил.

– Я не хотел ничего говорить до получения реального предложения, – пожал он плечами. – А оно поступило на прошлой неделе.

– Ты собираешься бросить Чикагский Институт Искусств ради преподавания в общественном колледже? Серьезно?

– Да, думаю, что мог бы.

– Гарднер, это безумие.

– Почему?

– У тебя уже есть прекрасная должность в замечательном учебном заведении. Зачем тебе понижение? Это нелогично!

На минуту он опустил глаза на лежащие на коленях руки и снова пожал плечами.

– Я только начинаю узнавать тебя, – наконец сказал он. – Знаю, ты не хочешь переезжать, и понимаю почему – у тебя весомые причины. Я хочу быть частью твоей жизни и если ради этого мне нужно сменить работу...

На грудь будто камень свалился, и я вынужден был сесть. Понятия не имею, как мне следовало реагировать на эти новости. Он собирался переехать из Чикаго лишь ради того, чтобы быть поближе ко мне? Зачем ему это делать?

– Я не понимаю, – наконец изрек я.

– Я просто... Я... – он замолчал и начал нарезать круги по комнате вновь вцепившись в свои волосы. В конце концов он сделал глубокий вдох и выдал:

– Ты не желаешь меня видеть.

Я вновь почувствовал тяжесть в груди.

– Я не это имел в виду, – пояснил я. – Я просто не понимаю, зачем тебе все бросать.

Он снова перевел на меня взгляд и из-под сведенные бровей на меня смотрели теплые глаза.

– Я итак уже много чего пропустил в твоей жизни, – тихо произнес он. – Мне не хочется больше ничего пропустить.

Я по-прежнему понятия не имел, как на это реагировать. В голове промелькнули мысли о моем папе – Лу Мэлоуне – стоило мне задуматься в попытке вспомнить когда-либо сделанное им, что было бы хоть отчасти близко к этому. Хотя он постоянно толдычил, что многим пожертвовал ради меня, ничего из того, даже не сравниться с этим.

– Ты не обязан это делать, – наконец произнес я.

– Знаю, что не обязан, – ответил он, встал и прошел к другому концу кровати, где сидел я и опустился рядом, прежде чем вновь заговорить. – Но я хочу это сделать, Томас. Мне хочется быть поближе к тебе. При таком раскладе тебе не придется опять мучаться с самолетом – тем более я знаю, как ты это ненавидишь – а у меня в свою очередь появится возможность чаще тебя видеть. Хочу получше тебя узнать. И Николь.

Я посмотрел в его глаза и был уверен в его искренности. Его губы изогнулись в знакомую, кривую улыбку.

– К слову о Николь... ты ее уже спросил?

– Пока нет, – признался я и почувствовал, как запылало лицо. – Не знаю, как начать.

– Сомневаюсь, что могу быть особо полезен в таком деле, – сказал Гарднер. – Может, просто спросишь?

– Мне пока не представилась ни одна свободная минута наедине с ней.

– Судя по тому как вы относитесь друг к другу, не представляю, чтобы она отказалась.

– Но все же может, – тихо сказал я и бросил беглый взгляд в сторону кухни, однако ее не увидел. Был слышен звук раскладываемых тарелок и подноса. – Сомневаюсь, как перенесу это. Она говорила, что ее мама часто повторяет, что не следует заключать брак до тридцати.

– Николь – не ее мать.

– Это уж точно.

С минуту мы молчали, а я просто пялился на свою руку, накрывавшую карман с маленькой, черной бархатной коробочкой.

– Так ты не против, чтобы я перебрался поближе? – спросил Гарднер.

– Нет, – ответил ему. – Это было бы здорово.

– Ты подумаешь о том, чтобы пойти туда учиться искусству?

– Я подумаю об этом.

– Хорошо. – Он прикоснулся к моей руке, и я поднял глаза как раз в момент, когда он обхватил меня за плечи и обнял, прижав к себе. Я обнял его в ответ, стараясь параллельно разобраться во всех тех эмоциях, что роились у меня в голове.

Голос Гарднера стал мягким.

– Я люблю тебя, сынок.

– Я... я тоже тебя люблю, Гарднер.

Эти слова тронули меня сильнее, чем я мог бы себе представить. Думаю, теперь искусство станет для меня профилирующим.

***

– Ты выйдешь за меня замуж?

Очарование четырнадцатого раза, верно?

– Нет.

Я вздохнул и прижал Румпель сильнее к своей груди. Похоже, предложения, сказанные после секса, тоже не срабатывают. Впервые, когда я спросил, она решила, что я шучу. Я в свою очередь тоже обыграл этот момент, не желая, чтобы она поняла насколько на самом деле серьезен я был и как мне кольнул в сердце ее отказ.

Я понимал, насколько мы были еще молоды, но тем не менее хотел... даже не знаю, застолбить что ли? Мы уже жили вместе вне кампуса, так какая проблема была в куске бумаги?

Она провела рукой по моему прессу, отчего я испытал легкий трепет, а мой член чуть дернулся. Похоже, маленькому ублюдку ее вечно было мало. Хотя она тоже не возражала. Если уж на то пошло, она была готова пойти на второй круг быстрее, чем я. Однако не сегодня, так как должны были приехать Грег с Гарднером, чтобы отвезти нас на совместный ужин и празднование.

Николь искренне считала это странным, но мне хотелось отметить сегодня годовщину со дня ее спасения. Она считала это днем, когда я пострадал, но для меня самым главным было, что она не пострадала. Кроме того, я уже снова ходил, хотя все еще приходилось использовать трость для поддержания равновесия.

Я так ненавидел ходунки, что чуть не навредил себе усердствуя на физиотерапии и в итоге на выходные попал в больницу. Даниэль притащила мне другие и после произошедшего посадила на очень строгий режим. Больше никаких упражнений через силу, если мое тело к этому не готово.

Николь контролировала, чтобы я делал лишь то, что мне разрешалось.

– Почему ты продолжаешь спрашивать?

Впервые она заговорила об этом после того, как я спросил. Обычно она просто велела мне прекратить или заткнуться, или еще что-то в этом роде.

– Я хочу жениться на тебе, – пожал я плечами. – Знаю, что никто никогда не сравнится с тобой и не вижу причины ждать.

– А как же учеба?

– А что с ней? – уточнил я. – Мы оба в колледже и оба выпустимся. У меня на это уйдет чуть больше времени из-за того, что я отстал, но думаю пойти, например, на летние курсы, чтобы нагнать. Если удастся, то выпущусь одновременно с тобой.

– Но... быть в колледже и вместе с тем женатыми? Как удастся такое совместить?

– А чем это будет отличаться от того, как мы живем сейчас?

– Люди посчитают это... странным, – настаивала Николь. – Пожениться в девятнадцать? – фыркнула она.

– Значит, немного подождем, – ответил я. – Я просто...

Я замолк. Спустя минуту Николь подняла голову и посмотрела на меня.

– Что? – спросила она.

Я провел рукой по своим волосам и чуть стиснул. Наблюдая за тем, как Гарднер постоянно так делает, я стал осознавать за собой этот непроизвольный жест.

– Парни все время на тебя смотрят, – наконец признался я. – Когда ты тренируешься или что бы ни делала – они пялятся, а я не могу выбить из них дерьмо так, как мне того хочется.

– Томас! Не будь смешон.

– Вовсе нет. – Я покачал головой. – Каждый раз находясь там, я слышу, как другие парни, другие футболисты, говорят о том, как ты хороша, и мне просто хочется...

Я снова замолк, отведя взгляд с нее на стену у нашей кровати. Но тут же почувствовал ее руку на своей щеке, медленно поворачивающий мою голову назад к ней.

– Я твоя, – нежно произнесла она. – Мне плевать на тех парней и их слова.

– Они могут... они могут делать все то, что я не в состоянии...

– Томас Мэлоун! – взревела Николь, и я стиснул пальцами подушку. – Не смей так говорить о себе! За последние несколько месяцев ты так сильно продвинулся, и я не желаю слышать, как ты себя принижаешь!

– Но это правда! – настаивал я. – Они могут бегать по полю и гонять с тобой мяч. Могут носить твои гребаные книги между уроками, а не ковылять лишь благодаря чертовой трости.

– Прекрати! – сказала она. – Не вынуждай звонить Джастину! Ты же знаешь, он сказал, чтобы я звонила, если ты снова начнешь жалеть себя!

Я сделал глубокий вдох и выдохнул через нос. Большую часть времени такого рода дерьмо меня особо не беспокоило, но увидев, как те парни смотрят на нее и говорят о ней, а у меня больше нет того, что есть у них, меня это просто убило.

– Прости, – наконец сказал я. – Меня не сильно это задевает, лишь... иногда.

– Знаю, – ответила Николь, сев в постели и заправив мне волосы за ухо. – Мне не нравится, когда ты говоришь о себе подобное. Прости, что накричала.

– Все в порядке, – ответил я и она поцеловала меня в щеку, при этом не выпуская ладонь из моих волос, продолжая накручивать очередную прядь на палец, прежде чем заправить ее мне за ухо.

– Это правда так для тебя важно? – в итоге спросила она.

– Женитьба? – уточнил я, и она кивнула.

– Если бы мы были хотя бы помолвлены... ну, без назначения конкретной даты, например. Если бы у тебя просто было мое кольцо на пальце...

Мой голос осекся.

– Давай, покажи его, – Хмыкнула Николь.

– Что показать?

– Кольцо, о существовании которого ты полагаешь я не в курсе.

Черт, от нее и правда мало что удавалось скрыть.

– Нет, – нахмурился я. – Ты его не желаешь.

– Не вынуждай взять самой, Томас.

Она отстранилась и широким жестом указала на мой письменный стол, в другом конце комнаты. Мое сердце забилось чаще, а я перекинул ноги на свою сторону кровати и осторожно встал. Мне по-прежнему было сложно сохранять равновесие, особенно когда только встаю. Тем не менее я сделал четыре шага по комнате без трости. В правой ноге, той что была раздавлена, пострадали нервные окончания, и я ее чуть подволакивал.

Я выдвинул верхний ящик и достала из глубин припрятанную там черную бархатную коробочку. После чего чуть покачиваясь, но хотя бы не упав, вернулся с ней к кровати. Вообще-то я уже неделю не падал. Я поместил коробочку на коленке Николь.

Она смотрела на нее так, словно оттуда выпрыгнет судья и покажет ей красную карточку.

Некоторое время она просто смотрела на него, пока наконец не взяла в руки и провела пальцами по гладкой поверхности. С мгновение она поигрывала большим пальцем по ребру коробочки, прежде чем открыла крышку и ее глаза округлились.

Оно не было огромным, но размер был довольно значительным. В центре находился большой бриллиант, обрамленный с двух сторон камнями поменьше.

– Тебе нравится? – приглушенно спросил я.

– Оно... оно прекрасно, – выдохнула она и легонько прошлась пальцами по центральному камню. Опершись рукой о край кровати, я опустился на левое колено.

– Николь Скай, – тихо произнес я, подняв на нее взгляд. – Обещаю, что всегда буду твоим. В моей жизни не будет никого, кроме тебя. Среди всех, кого когда-либо встречал, я не знал никого в ком было столько любви и сострадания, как в тебе, и ты щедро одариваешь ими меня. Ты сделала меня лучше, и я так сильно люблю тебя, что мне сложно описать это словами. Прошу тебя, пожалуйста, ты станешь моей женой?

Я наблюдал как ее глаза сначала расширились, а затем чуть блеснули в свете прикроватной лампы. Она шумно сглотнула, и я осознал, что затаил дыхание. Повисшая в комнате тишина начала давить на уши, пока она наконец не прошептала то слово, которое я так желал услышать.

– Да.

От широты моей улыбки начало болеть лицо. В легкие вновь вернулся воздух, я достал кольцо из коробочки и надел ей на палец.

– Охренеть, как классно выглядит! – пробормотал я и Николь рассмеялась. Она шевельнула пальцами и свет заиграл на бриллиантах.

– Такое чувство будто ты заявил на меня права, не так ли?

– Черт, да.

Опершись на кровать, я встал на ноги и взял ее лицо в ладони.

– «Моя любовь без дна, а доброта, как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче»132.

– Я люблю тебя, – прошептала Николь.

– Я люблю больше, – ответил я и накрыл ее губы поцелуем, чтобы не дать ей возможности поспорить.

Ужин был восхитительным. Грег сменил семь цветов, когда мы с Николь сообщили ему новости, но в итоге он взял себя в руки и сказал, что знал рано или поздно это бы произошло. После чего велел Николь позвонить маме и поделиться новостями. Как и Николь, Грег полагал, что Иветта Скай устроит сцену и оба были удивлены, когда этого не случилось.

Следующий час мы провели, споря кто будет оплачивать свадьбу. Разговор закончился лишь когда Николь заявила, что если мы наконец не заткнемся, то отправимся в итоге в Вегас на выходные.

Гарднер лишь ухмыльнулся и поздравил нас.

В ту ночь я нарисовал руку Николь с кольцом на пальце. Чем вызвал у нее слезы, хотя она и сказала, что это слезы счастья. Я держал ее в своих объятиях, и мы договорились, что подождем до выпуска из колледжа, прежде чем сыграем свадьбу.

В голове сами собой всплыли слова Шекспира, на которые раньше я не обращал внимание: «Коль этот перстень расстанется со мной, – расстанусь с жизнью»133. Каким-то образом, лишь от одного осознание того, что кольцо там было, все для меня меняло.

Теперь остается лишь дождаться.

***

– Ты в порядке?

–Нет, – ответил я и рассмеялся, но звучало нервно и не особо весело. – Мне обязательно там присутствовать?

– Так принято, – кивнул Гарднер. – Люди приходят не только посмотреть на экспозицию.

Он окинул рукой галерею – галерею, принадлежащую его девушке, Кэтрин. Та была заставлена моими набросками, рисунками и даже парочкой картин. Рисование картин по-прежнему было для меня чем-то новым – я предпочитал черно-белые тона. Выставка называлась «Спираль» и включала в себя рисунки, которые я нарисовал, основываясь на воспоминаниях того периода, когда был «пленен» в доме моего отца.

Все это выводило меня из себя.

Я выпускался в конце лета и эта выставка должна была помочь мне при поступлении в школу искусств. Первая выставка в мае, выпуск – в августе, а свадьба – в сентябре. Удивительно, как еще до сих пор я не вырвал на себе все волосы.

Николь на все это лишь пожимала плечами, говоря, что все так или иначе произойдет, идеально или нет. В итоге все будет позади, и мы еще будем удивляться к чему вообще было так переживать. Конечно, все это слетало с уст женщины, у которой на руках уже был диплом наряду с предложением о работе от аквариума в Портленде.

Мне все еще нужно было закончить колледж и у меня не было предложений о работе.

Позиция Николь «будь, что будет» очень походила на отношение Джастина. Я больше не виделся с ним постоянно, но мы по-прежнему периодически болтали по телефону. Они с Даниэль должны были прийти сегодня на открытие.

– Расслабься, – прошептал Гарднер. – Открытие в пять.

– Как ты можешь говорить расслабься, если все начнется через пять минут, и ожидаешь, что я и впрямь смогу успокоиться?

Он усмехнулся.

Я выглянул в окно на целую очередь из стоящих у порога людей и снова стал заводиться.

– Я не могу это сделать!

– Можешь, – сурово произнес Гарднер, – если хочешь, чтобы твои работы воспринимали всерьез. Или ты передумал и желаешь вернуть все в область «хобби под настроение», тогда тебе придется изменить специализацию.

– Я заканчиваю колледж через три месяца!

– Что ж, тогда тебе стоит собраться!

На поясе меня обхватили теплые руки, и как только ноздрей коснулся ее аромат, я буквально ощутил, как мое тело расслабляется. Почувствовал, как руки Николь сложились в замок у меня на животе, а сама она притянула меня к себе и уперлась щекой мне в спину.

– Ты пришла, чтобы похитить и тем самым спасти меня от всего этого?

– Неа, – ответила Николь. – Что сталось с парнем, обожавшим быть в центре внимания?

– Он уже не тот, – покачал я головой.

И ситуация была совсем не той. Когда я играл в футбол, люди смотрели на мое тело и то, что оно могло вытворять. Они концентрировались на моих руках, когда мои пальцы доставали на лету мячи, либо на моих ногах, когда те врезались в грязную землю во время борьбы за владение мячом. Когда же люди смотрели на мои рисунки – это казалось таким... таким грубым. Это было чем-то личным. Футбол был чисто экстерьерным, а когда люди наблюдали за моей игрой, они просто смотрели на мою оболочку, не видя то, кем я был.

А теперь они заглянут в мой внутренний мир.

– Уверена, что мне не стоит снять те две работы? – я искоса глянул на Николь, для чего мне пришлось чуть ли не всем телом развернуться и скривить шею набок. Она уговорила меня повесить их, хотя Грег чуть не поперхнулся собственным пивом, в то время как Гарднер сказал, что они абсолютно точно должны войти в экспозицию, даже если на них были изображены сиськи Николь.

Лица видно не было, и никто бы не понял, кому они принадлежали. Николь даже сказала Грегу, что в университете вечно были обнаженные модели и это могла быть любая из них. Думаю, он решил поверить в ее ложь, даже если было чертовски очевидно, кому именно они принадлежали.

Ну, во всяком случае, я так считал.

– Конечно же, нет, – ответила Николь. Я вновь перевел взгляд на Гарднера за то, что уговорил меня на все это, Николь же плотнее прижалась ко мне, положив щеку на мое плечо.

– Всем очень понравятся твои работы. А те две – самые лучшие.

– Я их не продаю, – пришлось повторить в сотый раз.

– Ты можешь повесить их дома в комнате с пианино после окончания выставки.

– Хорошо.

Ее присутствие немного успокоило меня и когда Кэтрин открыла двери галереи, я умудрился сдержаться и не сбежать спрятаться в туалете.

Ну, не совсем.

Задняя дверь выходила в переулок за зданием, и я некоторое время скрывался там, когда настал перебор людей и вопросов. К тому времени я прошел три круга интервью у прессы, которую больше интересовали несчастный случай и суицид моего отца, чем искусство, но Кэтрин сказала, что любые упоминания моего имени будут полезны.

Грег был снаружи. Когда я открыл дверь, он закашлялся и спрятал руку себе за спину.

– Ой... хм... Томас! Ну как там дела?

– Не пудри мне мозги, – огрызнулся я. – Лучше дай одну.

Он прищурился и смотрел на меня также не мигая, но в итоге вытащил пачку сигарет из кармана и протянул мне одну.

– Она учует.

– А я свалю на тебя!

– Ладно! Ладно! – он вскинул ладони, сдаваясь. – Тебя все это допекло?

– Да уж, – ответил я, глубоко затянувшись. Это была третья сигарета с тех пор как Николь поймала нас с Грегом за своим домом. Я покурил одну после первого месяца реабилитации и вторую – когда мне сообщили о повреждении нерва в ноге, которое не исцелить полностью никаким количеством физиотерапевтических процедур.

Николь знала и о других случаях, когда я курил, и я естественно расскажу ей и об этом разе... только не сегодня.

– Такое чувство, будто они заглянули внутрь меня, – признался ему, – или будто я лежу там на столе со снятой кожей.

– Должно быть фигово, – сказал Грег и вновь затянулся сигаретой. Я последовал его примеру. – Хуже может быть только если сиськи твоей дочери выставят на созерцание кучке незнакомцев.

– О... эм... я думал, Николь сказала тебе, что...

– Ага, и я ни слову не поверил. Думаешь, почему я курю?

– А, ну да... думаю, это может служить оправданием.

Мы вернулись в помещение вместе и ко мне подскочили Джереми, Рэйчел, Мария и Бен. Мария держала на руках малыша Джонатана и Николь угукала над ним. Возможно, это бы заставило меня понервничать, если бы не все те люди, что пытались пробиться ко мне. Я окружил себя знакомыми и старался избегать всех прочих.

В тот вечер я продал восемь рисунков, двое из которых ушли за более чем тысячу долларов каждый. Кэтрин выписала мне чек за проданные работы на общую сумму в пять тысяч. Я не мог в это поверить. Николь запрыгала на месте, когда увидела за сколько они были проданы, а Гарднер обнял меня.

– Моя первая выставка принесла мне колоссальные прибыли в виде семидесяти пяти долларов, – признался он со смехом. – В итоге на это можно жить.

– Удивительно, что может сделать небольшая реклама вокруг местного жителя, – кивнув, сказала Кэтрин. – Самые дорогие экспонаты приобрели известные коллекционеры – они предполагают, что ты станешь очень популярным, и считают, что заключили удачную сделку. Один из них предложил мне пять тысяч за женский бюст.

– Нет, – я зыркнул на нее.

– Знаю, – Кэтрин закатила глаза, – но именно эти будут самыми востребованными. Скажем просто...

– Они секси, – сказал Джереми чуть поигрывая бровями. Рэйчел успела влепить ему подзатыльник раньше меня.

– Должен согласиться, – подключился Бен. – Ты должен выставить их для продажи.

– Да ни за что на свете, – встал Грег на мою защиту. – Достаточно и того, что они маячили на выставке!

Я кивнул, соглашаясь.

– Пора праздновать, – и с этими словами Гарднер взял за руку Кэтрин. Он умел мастерски переключать внимание. Мы все направились обедать и каждый поднял тост за мой успех. И Гарднер и Кэтрин были уверены, что именно так и есть, мне же следует признать, что зарабатывать собственные деньги очень круто.

Пока я попивал шампанское, мне напомнили, что жизнь у художника не из простых. Тяжелая работа меня не пугала, но я был полон решимости справляться самостоятельно и обеспечивать Николь, как можно лучше. Я знал, что деньги никогда не будут для нас проблемой, однако это не останавливало меня от желания в любом случае обеспечивать мою Румпель. Было ли это сексизмом? Не знаю, да мне и плевать. Одно я знал наверняка: я обожал рисовать и уже даже начал наслаждаться, работая с красками. Если я смогу заниматься этим делом – и одновременно содержать Николь – то буду доволен.

Но заниматься этим будет нелегко.

В «Макбете» Шекспир написал: «Решимость мне пришпорить нечем: тщится вскочить в седло напрасно честолюбье и набок валится»134.

Так уж получилось, что раз искусство было моим призванием, я собирался объединить свои амбиции и решимость.

Пора превратить это во что-то большее, чем просто мечту.

 

Эпилог

 

В ИГРЕ

– Давай! Давай! Давай!

Я полубежал вдоль края поля, крича на семерых первоклашек, бегавших по полю стайками, словно они были рабочими пчелками, а мяч – королевой. Не имело значения на какой позиции они должны были находиться, в итоге они оказывались на расстоянии трех футов друг от друга.

– Рассредоточьтесь!

– Оставайтесь на своей части поля!

– Джонатан! Ты в защите! Вернись!

Джонатан Уолш продолжал вести мяч, пока не увидел свою маму у боковой линии с его маленькой сестрой на руках и пакетиком сока Капри Сан. Он остановился прямо перед ней.

– Можно мне сока?

– Конечно, милый, – ответила Мария протягивая пацану пакетик с напитком. Он стоял там, тупо таращась на мяч и потягивая сок через трубочку, в то время как другая команда пробежала прямо мимо него и забила гол.

Я накрыл лицо рукой и зарычал.

Блядь, блядь, блядь, блядская блядь!

В каком возрасте мне можно будет на них ругаться?

Наконец прозвучал финальный свисток, и я постарался толкнуть подбадривающую мотивационную речь, прежде чем отправить детей к их родителям. Сомневаюсь, чтобы кто-то из них действительно меня услышал – их гораздо больше интересовало какие закуски им приготовила семья Оливера. Вздохнув, я собрал все мячи, брошенные бутылки с водой и прочий мусор и все это выволок с поля.

– Почему я вновь на это согласился? – вопросил я мою Румпель, скидывая все это барахло в багажник минивена. Уходя с поля я потер правый бок – иногда он по-прежнему давал о себе знать после пробежек.

– Потому что тебя попросил Бен, – ответила она, – и потому что ты это обожаешь.

Я прорычал, сложил оборудование в сумку в багажнике и повернулся к своей жене.

– Может, я слишком стар для этого? – произнес я, пожав плечами.

– Тебе двадцать шесть! – она хихикала как одна из шестилеток-игроков.

– Я чувствую себя древним, – ответил я. – Слишком много чего произошло за эти годы.

– Что ж, ты все еще выглядишь как греческий бог, – заявила Николь, – в то время как я похожа на выброшенного на берег кита.

– Ты прекрасна, – сказал я, целуя ее в лоб. Немного отвел правую ногу назад, чтобы иметь возможность склониться и поцеловать мячеподобный живот Николь. – Особенно в этом месте.

Я поднял глаза на Николь.

– Уверена, что просто не проглотила мяч? Размерчика эдак пятого.

Клянусь, что со спины никто бы не подумал, что она на восьмом месяце беременности. Увеличились лишь живот и грудь, которую я чертовски обожал.

– Замолчи! – рассмеялась Николь и шлепнулась меня по руке. – Это ты со мной сотворил, сам знаешь!

– Как твоя спина?

– Уже устала тоскать твоего сына, – ответила она. – Не забудь, я тоскаю его первые девять месяцев, а следующие девять ты.

– Будто Гарднер и Кэтрин позволят нам держать его самим, – фыркнул я.

Мой отец и мачеха совсем сбрендили на тему внука. У Кэтрин никогда не было собственных детей, а... ну...

Гарднер не знал меня младенцем, так что они оба готовились к появлению первого внука. По тому, как они к этому относились, можно было подумать, что это не у нас, а у них родится первый ребенок.

– Думаю, Кэтрин планирует выкрасть его из больницы и вырастить самой. Она собрала в их доме больше детского барахла, чем находится у нас в детской.

Я открыл дверь и помог Николь сесть, прежде чем обошел машину и сел за руль. Стоило мне отъехать с парковки, как вновь пошел дождь. Хорошо хоть поле было достаточно сухим для игры.

– Ты видела, Гарднер просматривал каталог качелей? Хочет поставить на их заднем дворе один из этих огромных детских игровых комплексов.

– Малыш не сможет воспользоваться им ближайшие несколько лет! – воскликнул я.

– Знаю.

– У них итак почти нет заднего двора! Такая штука займет почти все пространство!

– Знаю, – ответила она.

– Они сошли с ума!

– Ага.

– Какие у тебя планы на вечер? – спросил я.

– Я отправляюсь с Софи выбрать кроватку и пеленальный столик, – ответила Николь. – А ты весь вечер будешь в галерее, верно?

– Да, Кэтрин собирается повесить те работы, что я закончил на прошлой неделе, – сообщил я, пробегая рукой по своим волосам. – Мне нужно закончить другие картины на этой неделе, пока покупатели не отказались от меня.

– Это было лишь раз, – напомнила она.

– Знаю, но в итоге я потерял на продаже порядка пяти тысяч. – Я тряхнул головой, сдавая назад и разворачивая машину. Гравиевая дорожка захрустела под колесами минивена.

– Тем не менее ты заключил хорошую сделку.

– Да, но не такую крупную, – ответил я. – Я не хочу жить на деньги от страховки. Лучше приберегу их на колледж детям и всякий случай. Мне хочется самому обеспечивать тебя и малыша, чтобы тебе не пришлось возвращаться на работу, пока сама не будешь готова.

Честно говоря, у нас была офигительная куча денег, я просто не хотел ими пользоваться. Это были его деньги – деньги Лу Мэлоуна. Я действительно не хотел их и раздал большую часть в первый год нашего брака. Обеспечил сына Софи необходимой суммой на колледж, потому что отец парня ни хрена для него никогда не делал и вернул Грегу деньги за переделку дома для моих нужд.

Я также построил футбольный стадион в старшей школе. Меня вечно бесило, что нам приходилось бегать по стадиону для американского футбола.

Когда Николь потребовалась операция на колене, и она тоже уже не могла больше играть в футбол, я оплатил необходимую модернизацию в реабилитационном центре, и они наняли лучшего физиотерапевта на Западном побережье по травмам коленей.

– Ты прекрасно справляешься, – сказала Николь.

Я пожал плечами, не чувствуя этого на самом деле. То, что Николь зарабатывает больше, чем я, не было для меня проблемой; просто мой доход был очень нестабильным. Один месяц я приносил двадцать штук, а в следующий – ничего. Я сделал себе имя как художник, но даже несмотря на это, было трудно зарабатывать на жизнь лишь рисованием и живописью.

Неудивительно, что Гарднер стал профессором.

Я покачал головой и съехал на трассу. Хотя я любил жить в городском доме на выходных, мне не терпелось вернуться в Портленд. Мне нужно было закончить четыре оплаченные картины и в понедельник дать в университете интервью студенту факультета журналистики. Как результат, в следующем месяце я попаду на страницы их газеты. С моей удачей это принесет мне больше заказов.

Когда я задумывался над тем, как оказался там, где оказался, я всегда в итоге чувствовал себя немного странно.

Не знаю, как мне полагалось себя чувствовать. Люди всегда спрашивали меня, негодую ли я из-за несчастного случая, так как до сих пор иногда хромал, когда уставал, и довольно медленно поднимался по лестнице. Мой ответ всегда был «нет», потому что дерьмо происходит по какой-то причине, и все, что случилось со мной — смерть моей мамы, насилие моего отца, авария, повредившая мое тело, но спасшая мою душу – все это принесло мне Николь.

Мою Румпель.

Я протянул руку и стал выводить круги на ее округлившемся животике, пока вел машину по шоссе, а она болтала по телефону с Кэтрин о деталях кроватки. Я улыбнулся, почувствовав легкий встречный толчок от моего сына. Я представил это легкое касание кулачком, будто он говорит «привет» и «скоро увидимся».

Порой я чувствовал, что первая часть моей жизни была сыграна «вне игры» – словно каждый сделанный мной шаг был бессмысленным, потому что я не мог открыть счет с того места, где находился. Сейчас же все было в перспективе, и хотя не так, как мне думалось, я знал, что у меня был шанс стать кем-то.

Ради себя и ради моей семьи.

Шекспир сказал: «Увы! Я никогда не слышал, чтоб гладким был путь истинной любви»135. Так уж получилось, что несмотря на все, через что нам пришлось пройти, и те трудности, что пришлось пережить, мы остались в игре – может не полностью без последствий, но все же наилучшим образом исходя из пережитого.

Теперь истинная цель моей жизни была очевидной. Это была моя игра, моя жизнь, моя мечта. Не моего отца, а именно моя.

 

Notes

[

←1

]

«Двенадцатая ночь», Акт 2, Сцена 5

[

←2

]

В футболе «Красная карточка» — демонстрируемый судьёй знак удаления игрока / тренера с поля. Спортсмен, которому была показана красная карточка, обязан покинуть поле на весь остаток матча, а его команда не вправе его заменить. Игрок вынужден также пропустить некоторое количество следующих матчей. Красная карточка предъявляется за особо грубое нарушение правил игры или неспортивное поведение.

[

←3

]

Передача мяча с фланга в центр поля

[

←4

]

6 футов = 1,8288 метров

[

←5

]

Быть в офсайде (быть «вне игры») – это положение во время футбольного матча, при котором игроки одной команды направляют мяч вперёд другому своему футболисту, но при этом между ним и воротами противника находится менее двух игроков соперника. При таком пасе игра должна быть остановлена, а если в результате был забит гол, он не должен быть засчитан.

[

←6

]

Ножницы – технический приём, при котором футболист бьёт по мячу, когда обе ноги скрещиваются в воздухе.

[

←7

]

1 миля = 1, 609 км

[

←8

]

5,5 футов = 168 см

[

←9

]

В футболе за всю игру можно три раза воспользоваться возможностью замены игрока.

[

←10

]

В футболе в начале игры при розыгрыше мяча в центре поля, игрок, который первым касается мяча, не имеет права сделать повторное касание до тех пор, пока мяч не коснется кого-то из остальных игроков

[

←11

]

Аналог 4 – хорошо

[

←12

]

1 фут = 30,48 см

[

←13

]

Сальса (исп. salsa) – типичный мексиканский соус

[

←14

]

Gatorade – общее название серии изотонических напитков, производимых компанией PepsiCo. Разработан в 1965 году группой исследователей Флоридского университета по заказу университетской футбольной команды с целью восстановления жидкостей, теряемых организмом во время тренировок. Благодаря постоянной широкой рекламной кампании продукты серии Gatorade являются наиболее популярными спортивными напитками в Северной Америке и одними из наиболее популярных в мире.

[

←15

]

Румпельштильцхен (нем. Rumpelstilzchen) – сказка братьев Гримм о злом карлике, способном создавать золото из соломы, спрядая её и дочери мельника. По сюжету героине нужно было угадать имя карлика, чтобы сохранить своего первенца. Как выяснилось карлика звали Румпельштильцхен.

[

←16

]

1 дюйм = 2,54 см

[

←17

]

Одно из упражнений при тренировках команд

[

←18

]

Аналог нашей – 5, отлично

[

←19

]

«Буря» – романтическая трагикомедия Шекспира

[

←20

]

правило в футболе, определяющее позицию нападающего игрока по отношению к игрокам обороняющейся команды как недопустимую и останавливающее атаку на ворота противника

[

←21

]

«Изгой» (англ. Cast Away) — американская приключенческая драма режиссёра Роберта Земекиса с Томом Хэнксом в главной роли. Премьера фильма состоялась 7 декабря 2000 года

[

←22

]

На машине счетчик, фиксирующий пройденное автомобилем расстояние.

[

←23

]

Синдром навязчивого поведения

[

←24

]

Энчилада (исп. enchilada, дословно «приправленная соусом чили») – традиционнoe блюдо мексиканской кухни

[

←25

]

Дословно – «дело решенное», результат заранее известен

[

←26

]

1 ярд = 0,9144м

[

←27

]

Томас и Николь цитируют Монолог Жака из комедии У.Шекспира «Как вам это понравится» – Акт 2, Сцена 7

[

←28

]

Имеется в виду лишить девственности

[

←29

]

Игровая система, разработанная компанией Nintendo

[

←30

]

Эвглена (лат. Euglena) — род одноклеточных организмов из класса эвгленид (Euglenida)

[

←31

]

Коллектор – двигатель внутреннего сгорания

[

←32

]

38.6 км/ч

[

←33

]

Это официальный перевод из «Тимон Афинский», дословно – Дивлюсь, как мужчины могут доверять друг другу

[

←34

]

«Гамлет», Акт 5, Сцена 1

[

←35

]

Система мгновенного обмена сообщениями, Система обмена мгновенными сообщениями (англ. Instant messaging, IM) — службы мгновенных сообщений (Instant Messaging Service, IMS), программы онлайн-консультанты (OnlineSaler) и программы-клиенты (Instant Messenger, IM) для обмена сообщениями в реальном времени через Интернет.

[

←36

]

AOL Instant Messenger (AIM) — программа мгновенного обмена сообщениями, предлагаемая фирмой AOL (America OnLine)

[

←37

]

НI – с англ. «Привет»

[

←38

]

Из «Ричард II», Акт 4, Сцена 1.

[

←39

]

1 унция = 28,35г

[

←40

]

Dockers — бренд мужской одежды

[

←41

]

«Венецианский купец», Акт 4, Сцена 1.

[

←42

]

«Король Лир», Акт 5, Сцена 3.

[

←43

]

В футболе «нырок» – картинное падение с целью симулировать контакт и выпросить карточку/пенальти

[

←44

]

«Юлий Цезарь», Акт 3, Сцена 2.

[

←45

]

Золотой гол – первый гол в дополнительное время, после которого матч заканчивается победой забившей команды

[

←46

]

«Укрощение строптивой», Акт 3, Сцена 2

[

←47

]

мучное изделие, изготовленное из заварного теста и имеющее форму тора

[

←48

]

Тим Ховард — американский футболист, вратарь английского клуба «Эвертон» и сборной США.

[

←49

]

Фрэнк Даниэль "Фрэнки" Хейдук (англ. Frank Daniel "Frankie" Hejduk; 5 августа 1974 года, Ла–Меса, Калифорния) — американский футболист, защитник. Завершил карьеру в клубе MLS Лос–Анджелес Гэлакси.

[

←50

]

«Коламбус Крю» (англ. Columbus Crew SC) — американский футбольный клуб из города Колумбус, штата Огайо, выступающий в MLS, высшей футбольной лиге США и Канады.

[

←51

]

«Ричард 3», Акт 1, Сцена 2

[

←52

]

«Генрих V», Акт 3, Сцена 1

[

←53

]

Распространенная форма разделения на команды при игре на школьном дворе, общественном месте или публичном поле, когда одни игроки играют в футболках, а другие – без футболок

[

←54

]

«Сонет 121»

[

←55

]

Термин в футболе означает - Перевод в низшую лигу

[

←56

]

«Много шума из ничего», Акт 3, Сцена 3.

[

←57

]

Акт 1, Сцена 2

[

←58

]

«Генрих VI», Часть вторая, Акт 4, Сцена 1

[

←59

]

Броманс — тесные несексуальные отношения между двумя или более представителями мужского пола, форма гомосоциальной близости

[

←60

]

Обе реплики из «Ромео и Джульетта», Акт 1, Сцена 5

[

←61

]

Акт 1, Сцена 1

[

←62

]

Термин в футболе означает «сухой матч» – это матч, записываемый в статистику вратаря, если он на протяжении всей игры успешно отражает все атаки команды соперника и не пропускает ни одного мяча в свои ворота, т.е. если вратарь отстоял на 0.

[

←63

]

реплика Джульетты в «Ромео и Джульетта», Акт 2, Сцена 2.

[

←64

]

Кроссовер (Crossover) – финт в футболе, чтобы удивить друзей и семью. Во время чеканки, обвести (к примеру) правую ногу вокруг мяча и в это время совершить прыжок, и левой ногой ударить по мячу.

[

←65

]

«Как вам это нравится», Акт 5, Сцена 1.

[

←66

]

в футболе также страйкер или главный нападающий.

[

←67

]

«сухой лист» – удар с углового, при котором мячу задается вращение одновременно в двух плоскостях — горизонтальной и вертикальной, что и придает его полету схожесть с полетом листа, поднятого ветром.

[

←68

]

Хизер Блэйн Миттс (англ. Heather Blaine Mitts; родилась 9 июня 1978 года) — американская футболистка, защитник женской сборной США. Олимпийская чемпионка 2004, 2008 и 2012 годов

[

←69

]

Хоуп Амелия Соло (англ. Hope Amelia Solo; родилась 30 июля 1981 года в Ричленде, штат Вашингтон) — американская футболистка, вратарь женской сборной США и клуба WPS «Сиэтл Саундерс». Олимпийская чемпионка 2008 и 2012 годов, чемпионка мира 2015.

[

←70

]

«Гамлет», Акт 3, Сцена 1.

[

←71

]

Футбольный матч состоит из двух равных таймов по 45 минут каждый, если судья и команды-участницы не согласовали перед игрой иного варианта.

[

←72

]

«Сонет 18», Шекспир

[

←73

]

Кассандра Клэр (англ. Cassandra Clare; настоящее имя — Джудит Рамельт (англ. Judith Rumelt); род. 31 июля 1973, Тегеран, Иран) — американская писательница. Наиболее известна как автор серии книг «Орудия смерти».

[

←74

]

Александра Бракен - начинающий американский автор романов для подростков.

[

←75

]

«Генрих III», Акт 1, Сцена 2.

[

←76

]

Перехват – игровая ситуация, когда пас от одного партнера по команде другому прерывается футболистом команды-соперника

[

←77

]

Ларрея трёхзубчатая, или креозотовый куст (лат. Larrea tridentata) — кустарник, вид рода Ларрея (Larrea) семейства Парнолистниковые (Zygophyllaceae).

[

←78

]

Креозетовый куст (ориг. creosote bush); bush – куст, а также марихуана и женские половые органы.

[

←79

]

Самый ценный игрок в команде.

[

←80

]

«Гамлет», Акт 3, Сцена 2.

[

←81

]

Реплика Джессики из комедии «Венецианский купец», Акт 2, Сцена 6.

[

←82

]

«Генрих V», Акт 3, Сцена 1. У Шекспира король Генрих V перед битвой обращается к войску с воодушевляющей речью, поэтому перевести игру слов «The game’s afoot» можно и как «зверь поднят», и как «игра начинается».

[

←83

]

в футболе используют исключительно для предупреждения игрока о его некорректном поведении.

[

←84

]

«Отелло», Акт 3, Сцена 3.

[

←85

]

Когнитивные функции (мозга) – это способность понимать, познавать, изучать, осознавать, воспринимать и перерабатывать (запоминать, передавать, использовать) внешнюю информацию.

[

←86

]

«Троил и Крессида», Акт 5, Сцена 1.

[

←87

]

Имеется в виду из тюрьмы

[

←88

]

Двенадцатый игрок – болельщики, поддерживающие свою команду со стадиона.

[

←89

]

«Генрих IV», Часть 1, Акт 2, Сцена 3.

[

←90

]

также в футболе называют «домашней заготовкой»

[

←91

]

«Генрих VI», Часть 3, Акт 4, Сцена 6

[

←92

]

Монумент Вашингтона (англ. Washington Monument) — облицованный мэрилендским мрамором гранитный обелиск весом 91 тыс. тонн и высотой 169 метров. Был воздвигнут в 1848—1884 годах в Вашингтоне, между Белым домом и Капитолием, по проекту Роберта Миллса как памятник первому президенту США, Джорджу Вашингтону.

[

←93

]

«Комедия ошибок», Акт 4, Сцена 4

[

←94

]

реплика Селии из «Как вам это понравится», Акт 2, Сцена 4

[

←95

]

буду через минуту

[

←96

]

«Сон в летнюю ночь», Акт 1, Сцена 1

[

←97

]

176 cм

[

←98

]

Прессинг – тактика в футболе, которая подразумевает активное нападение на игроков другой команды, владеющих мячом.

[

←99

]

«Все хорошо, что хорошо кончается», Акт 4, Сцена 4

[

←100

]

В футболе – отраженный вратарем удар

[

←101

]

Акт 5, Сцена 5

[

←102

]

«Обесчещенная Лукреция», строка 334.

[

←103

]

Боковой край поля

[

←104

]

«Макбет», Акт 2, Сцена 1.

[

←105

]

«Гамлет», Акт 3, Сцена 1.

[

←106

]

«Гамлет», Акт 3, Сцена 1.

[

←107

]

В футболе – время, добавляемое к основному времени тайма с целью компенсации остановок игры.

[

←108

]

«Двенадцатая ночь», Акт 3, Сцена 2

[

←109

]

«Все хорошо, что хорошо кончается», Акт 2, Сцена 5

[

←110

]

«Антоний и Клеопатра», Акт 5, Сцена 2.

[

←111

]

«Двенадцатая ночь», Акт 3, Сцена 4.

[

←112

]

«Зимняя сказка», Акт 5, Сцена 1

[

←113

]

Прародитель вампиров

[

←114

]

«Антоний и Клеопатра», Акт 1, Сцена 3

[

←115

]

«Двойной обман, или Бедствующие любовники»

[

←116

]

Джеймс Эрл Джонс (англ. James Earl Jones; 17 января 1931 года, Аркабутла, Миссисипи, США) — американский актёр. Наиболее известен по озвучиванию Дарта Вейдера в серии фильмов «Звёздные войны»

[

←117

]

«Король Лир», Акт 1, Сцена 1

[

←118

]

Генрих 4, Акт 3, сцена 2

[

←119

]

Юлий Цезарь, Акт 1, сцена 2

[

←120

]

Акт 5, Сцена 5

[

←121

]

Юлий Цезарь, Акт 1, сцена 2

[

←122

]

«Двенадцатая ночь», Акт 3, сцена 3

[

←123

]

«Гамлет», Акт 5, Сцена 2

[

←124

]

Акт 2, Сцена 6

[

←125

]

«Гамлет», Акт 1, Сцена 3

[

←126

]

«Венецианский купец», Акт 2, Сцена 2

[

←127

]

Акт 3, Сцена 2

[

←128

]

«Троил и Крессида», Акт 3, Сцена 3

[

←129

]

«Тимон Афинский», Акт 1, Сцена 1

[

←130

]

«Все хорошо, что хорошо кончается», Акт 1, Сцена 1

[

←131

]

«Буря», Акт 3, Сцена 1

[

←132

]

«Ромео и Джульетта», Акт 2, Сцена 2

[

←133

]

«Венецианский купец», Акт 3, Сцена 2

[

←134

]

Акт 1, Сцена 7

[

←135

]

«Сон в летнюю ночь», Акт 1, Сцена 1