Я открыл глаза, и первое, что я заметил в темноте, — моя голова раскалывалась. Я лежал на боку под навесом из пальмовых листьев. Рейн прижалась спиной к моей груди, и я рукой обнимал ее за талию, крепко прижимая к себе. Ее больше не трясло. Я, должно быть, заснул. Кроме головы, еще пульсировала моя нога. Она ощущалась горячей, слишком горячей. Плохой знак. Очень плохой знак. Я закрыл глаза, и все вокруг снова погрузилось во тьму.

Я подхожу к холму, что рядом с хижиной, в руках охапка корнеплодов и листьев. Я думаю, как бы получше приготовить еду, когда смотрю на пляж. Сразу же замечаю их и понимаю, что она у них. Она лежит на спине, а парень с дредами удерживает ее руки над головой. Он лежит на ней, остальные стоят за ним, ожидая своей очереди.

Я начинаю бежать, но неважно как быстро двигаются мои ноги, я не приближаюсь ни на йоту. Я могу четко видеть лицо Рейн, ее слезы блестят в заходящем солнце. Она кричит, но я ничего не слышу. Тот, что с дредами, слезает с нее, а «ежик» занимает его место. Каким-то образом я споткнулся и рухнул в песок, боль взорвалась в ноге.

Грудь так чертовски сжимало от попыток не кричать, что я едва мог дышать. Я чувствовал, что Рейн лежала на животе рядом со мной, и я крепко обнимал ее за спину, ее голова лежала возле моей на пальмовых листьях. Я отодвинулся от нее как можно быстрее, стараясь не потревожить ее. Я перекатился на левый бок, попытался встать на ноги, но правая нога подвернулась, и я неуклюже рухнул на песок.

Я едва не задохнулся, пытаясь не закричать. Твою мать, нога болела, но я не мог думать об этом — было кое-что более важное, что надо сделать. Заставив себя встать на четвереньки, я пополз так быстро, как мог с волочившейся ногой, и едва я дополз к краю тропического леса, как все содержимое моего желудка вывернулось на землю. Я попытался изгнать вспыхивающие образы в голове, но они не исчезали. Я все еще продолжал видеть, как все они удерживают ее, и как она смотрит на меня.

Меня снова вырвало, и нога опять вывернулась, заставляя рухнуть на колючий песок. Я мог чувствовать капли пота, скатывающиеся по спине, и учащенное биение сердца. Я встряхнул головой и попытался собраться с силами, но не смог. Мой взгляд метнулся на тлеющие угольки на пляже и невзрачную темную кучу на них. Кажется, я разглядел очертания черепа, но я мог ошибаться. Я хотел раздавить его.

Если бы я опоздал...

Я несколько минут лежал на песке, пытаясь успокоить дыхание и сердцебиение, но так и не сумел вытеснить образы того кошмара из головы. Я с таким же успехом наблюдал его воочию. Потребность прижать Рейн к себе и обезопасить ее переполняла меня, поэтому я пополз назад к хижине, стараясь игнорировать боль в ноге. Не важно — ничего не важно, кроме ее безопасности. Рейн перевернулась на спину. Я пододвинулся ближе к ней и обнял ее за талию, но этого было недостаточно. Вторую руку положил ей под голову и обнял за плечи, еще крепче прижимая ее, но и этого было недостаточно.

Рейн что-то пробормотала во сне, когда я прижал ее голову к своей груди и уткнулся подбородком в макушку. Хоть это и было чертовски больно, и я перенес на больную ногу приличный вес, но все равно закинул на нее свою левую ногу. После того, как я практически обернулся вокруг нее, по крайней мере, вокруг большей части ее, паника, наконец, начала рассеиваться. Теперь никто не мог забрать ее у меня без моего ведома. Если кто-нибудь попытается, я выпущу их кишки наружу.

Я сделал несколько долгих глубоких вдохов и медленно провалился в сон.

Это место пахло немного забавно.

— Мы поиграем в одну игру, Бастиан!

Я смотрю в ее глаза, такие же зеленые, как и мои — она показалась в зеркале.

— Игру?

— Прятки! — она говорит мягко, и я не понимаю почему. — Ты спрячешься здесь, а папочка попытается найти тебя.

Она указывает на место под странным столом. Он зеленый сверху, и внутри небольшие отсеки, наполненные цветными шарами. Я киваю и залезаю под него.

— Веди себя тихо, чтобы он не нашел тебя. Это испортит игру, и он будет злиться. — Я не хочу злить его. Я не люблю, когда он злится. Она нежно прикасается к моей щеке, и треплет по волосам. Мне нравится, когда она меня так касается. — Я люблю тебя, Себастиан.

Я долго сижу под забавным столом. Папочка не нашел меня, должно быть, я хорошо спрятался. Под столом стоит белая кружка. Когда я беру ее и сжимаю, она неслышно трескается. Я разбираю ее и из кусочков складываю башню. Когда она падает, я снова ее собираю.

Один из цветных шаров падает на пол возле стола, и бородатый мужчина наклоняется поднять его. Он смотрит на меня и начинает кого-то звать. Затем подходит женщина и спрашивает, что я там делаю. Я не знаю что сказать, поэтому молчу. Еще несколько человек говорят со мной, и я разбиваю еще пару кусочков кружки. Не знаю, стоит ли мне говорить им, что я прячусь. Немного погодя, женщина в голубом пальто с золотыми пуговицами заползает под стол и вытягивает меня. Я кричу, потому что папочка будет зол, если игра испортится...

Я слышал, как называют мое имя, но не мог вложить какой-либо смысл в это. Я пытался осмыслить видения в голове — абсолютно новые, но в тоже время навязчиво знакомые. Маленькие ладошки толкали меня в грудь и плечи, и слова постепенно превращались из бредовых в практические английские.

— Бастиан, проснись!

— Нет, — пробормотал я. Она была в безопасности там, где была. Я не хотел двигаться.

— Бастиан, пожалуйста! Ты весишь тонну и весь в поту!

Было чертовски жарко, но это и не удивительно. Мы были на гребаном тропическом острове. Я чувствовал, как пот стекает по спине, и был более чем уверен, что мы с Рейн вроде как прилипли друг к другу. Я не возражал, поэтому не пошевелился, когда маленькие кулачки начали лупить меня сильнее.

— Черт, Бастиан! — прорычала она мне в ухо. — Мне нужно пописать, и ты давишь на мой мочевой пузырь!

Я заворчал, но отодвинулся достаточно, чтобы она могла выскользнуть из-под меня, а затем перекатился на живот. Я слышал, как она отошла от хижины, и мне не понравилось это. Я хотел, чтобы она была рядом, но я так чертовски устал, что даже не мог открыть глаза, чтобы проследить за ней. Уши улавливали каждое ее движение, я слышал, как она сделала несколько шагов. Но даже и этого было достаточно, чтобы ощутить головокружение, и я позволил темноте сна поглотить меня. Думаю, через пару минут я снова услышал ее голос.

— Бастиан, проснись, пожалуйста?

Я чувствовал, как маленькие холодные руки трясли меня за плечи. Попытка открыть глаза стоила мне больших усилий, и я даже не хотел утруждать себя. Хотя холодные руки были шоком для меня. Все мое тело горело, нога пульсировала.

— Ты меня слышишь, Бастиан?

— Да, — пробормотал я. Открыть рот стоило меньших усилий, чем открыть глаза.

— Что случилось с твоей ногой, Бастиан? Ты ранен и... она вся красная.

— Чертовски болит, — прорычал я и перекатился на бок. Черт, как же больно. Не было смысла просыпаться, если боль будет такая же. Я вернулся в темноту.

Я сажусь на свое место, когда присяжные возвращаются в зал. Я вижу, как Лэндон немного наклоняет голову, но Фрэнкс ни на йоту не двигается. Его адвокат наклоняется, что-то шепчет ему, и Фрэнкс кивает.

— Мистер Фореман, — судья обращается к присяжному, который продолжает стоять. — Вы вынесли вердикт?

— Да, ваша честь.

Судебный пристав берет листок бумаги из рук присяжного и передает его судье. Он разворачивает его, читает и кладет на стол.

Я чувствую, как мое сердце стучит. Следующие несколько секунд решат многое, слишком многое — справедливость ради кучки людей, которых я не знал, но чью смерть видел. Возможная жизнь или смерть для меня, но это не так уж и важно. Я вижу, как Лэндон смотрит на меня уголком глаза.

— Подсудимый Джозеф Фрэнкс, по первому делу, виновен ли в совершении убийства второй степени тяжести офицера Генри Гейла?

— Мы, присяжные, признаем подсудимого невиновным.

Мои внутренности скрутило в тугой узел, я не мог дышать.

— Подсудимый Джозеф Фрэнкс, по второму обвинению — убийство второй степени офицера Майкла Вэлтона, виновен?

— Мы, присяжные, признаем подсудимого невиновным.

Мне приходится бороться с самим собой, чтобы не согнуться пополам.

— Подсудимый, Джозеф Фрэнкс, по третьему обвинению — убийство второй степени тяжести мистера Роланда Никлза, виновен?

— Мы, присяжные, признаем подсудимого невиновным.

Я чувствую руку на своем плече. Лэндон поднимает меня со скамьи и выволакивает из зала, а слова присяжного продолжают проникать сквозь кожу.

— Ничего... он ничего не получит! — кричу я. Кулак Лэндона врезается в мою челюсть, сбивая меня в сторону.

— Заткнись, бл*дь, — приказывает он. — Гюнтер будет на свободе. Его бы в первую же неделю трахнули в зад и убили. Ты не можешь получить все и сразу.

Я тащусь на улицу, к яркому солнечному свету. Нас ждет такси.

— Какого хрена? — спрашиваю я.

— Было забавно. — Лэндон пожимает плечами. На мгновение он задерживает на мне взгляд. — Больше не пытайся связаться со мной, сынок.

На заднем сиденье лежит вещмешок, пачки наличных, номер счета в банке на Каймановых островах и паспорт на имя Даниеля Грина...»

На моем лице было что-то прохладное. Прохладное, мягкое и влажное. Я попытался открыть глаза, но было очень ярко, и веки были такими тяжелыми. Я слышал голос и знал, что это голос принадлежит Рейн, но слова были неразборчивыми. Меня снова поглотила тьма.

Водка обжигает мою глотку. Я был на том же самом месте уже несколько дней. Стриптизерши разгуливают в нелепых нарядах, бизнесмены разговаривают с бизнесвумен, а двойник Элвиса сопровождает счастливых парочек в нишу, где они могут пожениться в самодельной беседке возле казино. Я выпиваю еще один шот, проигрываю еще одну штуку баксов в блэкджек и начинаю искать кого бы трахнуть...

... кровь повсюду — пол ванны, душевая, все руки в ней и запястья... черт, она почти до кости порезала...

... сова пролетает надо мной, паря высоко над пляжем. Я иду по песку, озаряемом заходящим солнцем. Они держат ее там — ниже по пляжу. Они трогают ее, и она кричит, а я наблюдаю за совой, что парит над приливом...

Открывание глаз отняло слишком много гребаной энергии. Я снова закрыл их, но не хотел засыпать, потому что каждый сон был хуже предыдущего. Я слышал бормочущий голос, периодически говоривший какие-то слова, которые в конечно итоге просили не спать. Рейн.

— Пожалуйста, Бастиан. Пожалуйста, не засыпай!

Я снова заставил себя открыть глаза. Гребаное солнце было слишком ярким, и из-за этого голова раскалывалась. Почему я, черт возьми, раскачивался из стороны в сторону? Я понял, что холодные руки Рейн были на моих плечах и грубо трясли меня. Почему у нее такие холодные руки?

— Бастиан, я не знаю что делать. — Голос Рейн был таким тихим и таким далеким. Я немного наклонил голову, пытаясь лучше разглядеть ее, но все было как в тумане. Но даже сквозь этот туман, я мог видеть ее беспокойство. Даже, не глядя на нее, я мог чувствовать его. Я не хотел, чтобы она расстраивалась... я хотел сказать, что все в порядке.

— Не надо... — я пытался сформировать слова, но они не выходили. Во рту было сухо, и я откашлялся. Внезапно рука Рейн оказалась на моем затылке, приподнимая голову и наливая воды мне в рот. Я жадно пил ее, пока она не убрала контейнер. Я снова откашлялся.

— Не грусти, — наконец произнес я.

— Ты очень болен, — тихо сказала она. Сначала я пытался выяснить отпускал ли я какие-то непристойные шуточки, но не думаю, что смог. Я сузил глаза, пытаясь понять. — Твоя нога поранена — порез, думаю. Я зашила ее, как зашила твою бровь, но она очень красная и опухла, Бастиан. Думаю там инфекция, но я не знаю что делать! Ты говорил мне, насколько опасна...

Ее голос дрогнул, и я увидел, как она прикрыла ладошкой свой рот.

— Инфекция? — я услышал собственное громкое бормотание, будто разум пытался вспомнить, что эта хрень может значить. Я пытался поднять голову, но она была чертовски тяжелой. Я лежал на боку и перевернулся на живот, чтобы проверить ее догадки насчет моей ноги, но не смог достаточно долго удерживать голову, чтобы рассмотреть ее. Мое бедро адски болело, это точно. Я снова почувствовал руки Рейн на своей голове, она приподняла меня, чтобы я смог рассмотреть заднюю сторону ноги. Кожа вокруг раны была темно-красной, практически черной, и она сочилась. Твою мать. — Да, это плохо.

— Пожалуйста, Бастиан... скажи мне, что делать, — умоляла она. — Я промыла ее свежей водой и пыталась прикрыть ее, но затем я подумала, что она лучше будет заживать на открытом воздухе. Тебя лихорадило, и я не могла... я не могла...

Она сделала глубокий вдох, срываясь в конце на рыдания.

— Я не могу вспомнить, надо ли держать в тепле при лихорадке или охлаждать! — выпалила она.

Чертовски больно, но я не смог удержать смех, который превратился в кашель, из-за которого стало еще больнее.

— Не смешно! — крикнула Рейн.

— Все хорошо, малышка, — сказал я после того, как она дала мне немного воды, чтобы успокоить кашель. В моих глазах все поплыло, когда она положила мою голову обратно на пальмовые листья.

— Что я еще могу сделать? — сказала она мягко. — Пожалуйста, Бастиан... Я должна сделать хоть что-нибудь.

— Лобелия, — пробормотал я и встряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. Если у меня действительно лихорадка... ну, это было плохо. Я вспомнил маленькие голубые с желтым цветы в тропическом лесу и понял, что лучше они, чем ничего.

— Что?

— Нужна лобелия, — повторил я. — И уголь. Смешай их вместе с водой и вскипяти над огнем.

— Бастиан, я не понимаю.

— Поможет справиться с заражением, — сказал я как можно четче. Часть из того, что она говорила начала приобретать смысл — я вспомнил, как получил рану. Моя нога была заражена; я чувствовал жар. Если это было настолько же плохо, как чувствовалось, это могло убить меня. Если это убьет меня, Рейн придется справляться самой. Я не мог допустить этого. Я должен дать ей понять.

Я протянул руку и стал отодвигать пальмовую ветвь, пока не увидел песок. Я медленно нарисовал форму цветка с двумя маленькими, тоненькими лепестками на верхушке и тремя большими внизу.

— Лобелия, — снова сказал я. — Ярко-голубой, желтые пятна посередине возле тычинки. Большая выпуклость под цветком, сразу перед стеблем. Длинные тонкие листья, большие стебли. Они повсюду в джунглях — большие кусты, ты увидишь их.

— Что мне с ними делать?

— Растолки весь цветок в воде с углем от костра. — Мне пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Я почувствовал холодную воду на лбу, когда Рейн наклонилась вытереть пот с моего лица. — Прокипяти, если сможешь. Используй раковину, если есть достаточно большая. Просто положи ее поверх углей.

— Есть. — Рейн кивнула. По ее лицу текли слезы. — Есть куча раковин, и они достаточно большие.

— Припарками прикрой рану, — сказал я. Я попытался дотянуться и вытереть ее слезы, но не смог и пошевелить рукой. Рейн взяла мою руку обеими руками. Они были все еще мокрыми от тряпки, которой она вытирала меня. — Все будет хорошо, я обещаю.

— Хорошо, — сказала Рейн и снова кивнула. Затем взглянула еще раз на грубое изображение цветка и сжала мою руку. — Я найду их.

Я отключился, прежде чем рука упала на листья.

*****

Я вздрогнул от очередного ночного кошмара. Все тело болело, но не так, как после выходных в обнимку с бутылкой и парочкой шлюх. Я немного перекатился с бока на бок, пытаясь растянуть спину и размять суставы.

«Никакого алкоголя, никаких шлюх», — подумал я про себя. Теперь у меня была Рейн, и я почувствовал, как приподнялся уголок моего рта. Я подвинул ногу и ощутил, как боль пронзила ее до самого бедра. Я поднял голову и посмотрел через плечо на беспокоящее бедро. Я не мог видеть раны, потому что она была прикрыта какой-то темной тряпкой, которая была достаточно влажной.

Какого хрена мои боксеры обернуты вокруг моей ноги?

Я дернулся, но они не упали. Тогда я увидел, что кусок веревки с плота тоже был обернут вокруг ноги, удерживая боксеры на месте.

— Не двигайся, черт тебя возьми!

 Я почувствовал прикосновение нежной руки, заставляющее меня снова лечь на живот. Я посмотрел на абсолютно голую Рейн — полностью обнаженная кожа и загорелые изгибы, — присевшую рядом со мной и регулирующую веревку вокруг моей ноги.

— Какого хрена ты делаешь? — растеряно и взволнованно спросил я.

Рейн глянула на меня, и я заметил как ее взгляд, напряженный и растерянный, стал расслабляться.

— Бастиан! Ты только что выругался на меня?

— Бл*дь, Рейн, — рявкнул я. — Разве я не постоянно рявкаю на тебя?

Она села на пятки, и ее лицо озарила потрясающая улыбка.

— Я даже не могу поверить, что считаю слово на «Б» самым красивым в целом мире.

— Ты выжила из ума?

— Нет, проблемы были у тебя, — сказала Рейн и улыбнулась. — У тебя была температура — очень высокая, я уверена в этом. Ты что-нибудь помнишь? Ты подсказал мне, какой цветок найти.

— Да, помню, — ответил я. Я оперся на локоть и подпер рукой голову. Я закрыл глаза и вздохнул.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как кусок дерьма, — ответил я.

Рейн на мгновение закрыла глаза, и я заметил, как она сделала глубокий вдох. Когда она снова открыла глаза, вся боль и напряжение отразились в ее глазах, даже несмотря на облегчение. Я потянулся и коснулся ее колена.

— Все хорошо, детка, — тихо произнес я. Я не знал так это или нет, но точно не собирался ей говорить этого. Если у меня была такая серьезная инфекция, что я вырубился от температуры, мне повезло, что я смог открыть глаза. Мои глаза были открыты, и поэтому я думал, что все будет в порядке. Если бы мне суждено было умереть, то я бы уже сдох. — Я крепкий ублюдок. Ни одна инфекция не свалит меня.

Рейн рвано усмехнулась и потом разрыдалась. Я перевернулся на бок и протянул руку. Рейн сразу же подползла ко мне, ее голова прижалась к моей груди, а руками она обняла меня за шею, как и в первую ночь на плоту. Я обнял ее так крепко, как могли позволить изнывающие от боли руки.

— Я была так напугана, — плакала она. Я просто обнимал ее и целовал в макушку, стараясь не отключиться, пока она плачет, хотя мое тело и разум умоляло об этом. Несколько минут спустя, я почувствовал, как она расслабилась и сделала несколько глубоких вдохов, всхлипывая.

— Как долго? — спросил я.

— Три дня, — ответила Рейн, сразу же понимая, о чем я спрашиваю. — Поначалу я не поняла — ты был очень горячим и потным, и я подумала, что это из-за того... ну, потому что здесь жарко. Я подумала, что ты был истощен после... после... недавних событий, поэтому я даже не пыталась разбудить тебя. Но ты так и не просыпался, и увидела твою ногу... Бастиан, она выглядела ужасно.

— Шшш… — утешал я ее, — ты со мной.

Я почувствовал, как она сразу же расслабилась. Я откинулся на спину, несколько болезненно, и притянул ее к себе. Я попытался погладить ее по спине, предполагая, что это будет чем-то успокаивающим, но я был все еще слишком, слишком ослабшим.

— Я думала, ты умрешь, — сказала Рейн сквозь слезы. — Не знаю, что бы я стала делать... без тебя...

— С тобой все было бы хорошо, — я пытался ее успокоить. — Ты научилась искать воду, рыбачить... ты бы справилась, детка...

Рейн перестала плакать на минуту и замерла, затем посмотрела на меня, ее глаза были полны замешательства.

— Нет, не справилась бы, — Рейн медленно покачала головой. Я смотрел за тем, как ее руки скользнули к моей челюсти, царапая многодневную щетину кончиками пальцев. Она взяла мое лицо в свои ладони и пододвинулась ближе ко мне, она говорила серьезно: — Я умру без тебя, Бастиан. Даже если бы выжила, я бы умерла внутри.

Сердце сжалось от ее слов, я пытался ей что-нибудь ответить, но на ум ничего не приходило. Я лишь смотрел в ее глаза, пока уголки ее губ не поднялись слегка, а потом она положила голову мне на грудь. Я тоже опустил голову на песок и позволил себе провалиться в сон.

*****

В третий раз подряд я проснулся от одного и того же сна. Детали были немного другими, но основные события те же — они всегда удерживают ее, смеются над тем, как она кричит, насилуя ее снова и снова, а я все никак не могу добраться до них, чтобы остановить. В последние пару раз мне удалось сдержать рвоту, но это открытие взбесило меня. Так было и с другими снами — они так сильно беспокоили меня, что мне физически становилось плохо, но как только я привыкал к ним, рвоты больше не было. Если я привык к снам, они никогда не уйдут. Мысли о том, что я буду видеть их до конца своих дней, было достаточно, чтобы у меня вновь возникли рвотные позывы, но я справился с ними.

Во второй раз, когда я проснулся, Рейн открыла глаза и заставила меня перевернуться на живот, чтобы сменить повязку на ноге. Я немного рассмотрел ее в свете полной луны на чистом небе. Рана выглядела довольно глубокой, но, казалось, начинала заживать. Рейн аккуратно наложила припарку, прикрыла моими боксерами и обмотала куском веревки, достаточно туго, чтобы повязка не соскользнула, пока я сплю.

Конечно же, это значило, что Рейн была абсолютно голой. Я не знал, что случилось с моей футболкой, но она не беспокоилась по поводу одежды, с тех пор как я пришел в себя. Не то чтобы я был против, хотя и не был уверен, что мое тело справится с этим.

Последний раз я проснулся от того же кошмара, в небе забрезжил рассвет и прохладный бриз колыхал пальмы вокруг нас. Я осмотрел наше небольшое убежище и зарычал про себя. Я не сделал хижину достаточно прочной, и она начала разваливаться. Я должен соорудить новую. Как видно, я потерял три дня, за которые смог бы уже построить половину новой хижины. Теперь мне нужно было привести ногу в порядок, прежде чем взяться за дело. Или... мог пахать пока не упаду. Думаю, это был лучший вариант.

— Ты, наверное, проголодался, — послышался нежный голос Рейн из-под меня. Должно быть, я прижал ее во сне. Мне так было спокойнее — зная, что она в безопасности подо мной. Я перекатился на бок и выпустил ее.

— Да, — ответил я. — Есть блинчики?

Рейн рассмеялась и покачала головой.

— Я наловила рыбы и нашла корнеплоды на песке. Они на вкус как сладкий картофель. Думаю, ты их нашел; последние несколько дней мы их оба ели, так что они должны быть безопасными. Ой, — и осталась парочка миндальных орехов — это ведь миндаль?

— Да, это он, — улыбнулся я. Даже не думал о том, чем она питалась в эти три дня. Очевидно, она смогла позаботиться о себе лучше, чем я думал, и обо мне тоже. — И корнеплоды на вкус как сладкий картофель, потому что это и есть сладкий картофель. Там недалеко их еще больше — где-то в минутах пятнадцати ходьбы отсюда. Я покажу тебе.

— Почему бы тебе не отдохнуть пару дней? — улыбнулась Рейн. Она подошла к другой стороне хижины, и я увидел, как она сняла со стены мою футболку и шорты из эластичного материала, которые она носила ранее. Она натянула их, и я больше не мог наблюдать, как она ходит голой.

— Нет уж, бл*дь. — я нахмурился. Черт, я больше не видел ее голой, и, конечно, я не буду сидеть на одном месте весь день. — У меня и похуже этого было, я не собираюсь рассиживаться и ждать, когда все срастется. Мне станет лучше, если буду двигаться.

— Ты сделаешь только хуже, — сказала Рейн. Я начал подниматься, она подошла ко мне и положила руку на плечо, пытаясь удержать меня на месте. Ага! Я встал, даже если бы она навалилась на меня всем весом и повисла бы. Конечно, было больно, но как я уже сказал ей, бывало и хуже.

— Видишь? — сказал я, когда мне удалось выпрямиться.

— Я вижу, что ты едва стоишь на ноге, на которую вообще не должен опираться, — возразила Рейн.

— Чушь собачья, — ответил я. И, пошатываясь, шагнул вперед, моя нога тут же подогнулась, но я не упал. Рейн подхватила меня за талию, но я оттолкнул ее. — Мне не нужна твоя чертова помощь!

— Ради Бога, Бастиан! — крикнула Рейн. — Конечно, нужна!

— Нет! — рявкнул я. — Она мне не нужна, и я точно не хочу ее!

Мы спорили еще минут десять, прежде чем она, наконец, сдалась перед моей упертой задницей и пошла к костру, бормоча себе под нос, какой я неразумный идиот. Я поковылял вокруг хижины, убеждаясь, что есть что-то крепкое возле меня, чтобы я не упал. Я был взбешен, хотя и не понимал из-за чего. Слишком много причин крутилось в голове, чтобы разбираться с ними. Сны, моя беспомощность целых три дня и мой провал в попытке защитить ее. Я не должен был оставлять ее одну. Я должен был быстрее возвращаться на пляж. Я должен был...

Мозг продолжал перечислять все пункты, где я облажался.

Когда я шел... ну... хромал, Рейн убийственно смотрела на меня каждые две минуты, но я прикинулся, что не замечал. Ходить было адски больно, но будь я проклят, если не сделаю что-нибудь.

— Поднимайся, сукин сын! Тебе не больно! Поднимайся, БЛ*ДЬ!

Я встряхнул головой, освобождаясь от громыхающих слов Лэндона, и сел с противоположной стороны костра, самодовольно улыбаясь Рейн. Она закатила глаза и, воспользовавшись двумя почерневшими палочками, вытащила сладкий картофель с верхушки горячих камней.

— Ты теперь будешь усмехаться надо мной? — спросила она.

— Может быть, — ответил я, пожимая плечами. Я заметил, как она снова закатила глаза, положила горячие овощи и сушеную рыбу на пару больших раковин и села рядом со мной. Мы ели в тишине, но не было никакого дискомфорта. Я усмехнулся, когда она посмотрела на меня, затем она снова закатила глаза и в итоге рассмеялась.

После того как мы поели, я смягчился и позволил ей проветрить рану на ноге. Я решил, что рана достаточно хорошо зажила и припарки из лобелии не нужны, и это решение не было одобрено.  Рейн спорила, но я уговорил ее накладывать повязки только на ночь. Я, честно говоря, не знал, достаточно ли рана зажила или нет, но она уже не так плохо выглядела, правда, ходить без этого дерьма было достаточно трудно. Я позволю ей нанести толстый слой припарки перед сном, раз уж она так настаивает. К тому же, я не хотел, чтобы она носила эти эластичные шорты. Я хотел снова видеть ее в своих боксерах.

Когда я попытался встать после продолжительного сидения на месте, то не так уж и хорошо справился. Конечно, я не упал, но и не встал с первой попытки. Рейн подошла ко мне сбоку и вновь попыталась помочь, но я не хотел этого. Я не привык к такому роду помощи и, откровенно говоря, ее споры по поводу припарки добавляли масла в огонь. Если бы я мог сам дотянуться, то вообще не позволял бы ей делать их.

— Да как же ты достала! — зарычал я, когда она попыталась обхватить меня за талию, чтобы помочь мне устоять на ногах.

— Я просто пытаюсь помочь!

— Знаю. Прекращай это дерьмо! Мне не нужна никакая помощь!

Она вздохнула и отступила назад. После часа ковыляния по песку, я сломал крепкую ветку от одного дерева и сделал себе трость. Я не признавался, что она мне нужна, лишь сказал, что мне нравится с ней ходить.

Она опять закатила глаза.

Я использовал трость, чтобы сесть на пол в хижине, и постарался не сморщиться, когда оперся на больную ногу. Рейн принесла мне воды попить и затем начала сплетать кучу листьев вместе. Я взглянул в дальний угол хижины и увидел, что она сделала, включая четыре прямоугольных плоских мата, на которых можно было сидеть или ставить на них еду, чтобы держать подальше от песка. На матах стояла деформированная треугольная корзинка, и, казалось, что Рейн пыталась сделать еще одну корзинку. У нее была готова основа, осталось соединить куски кокосовой пальмы по кругу с основой и начать оплетать боковины.

— Первая, кажется, не получилась? — спросил я и, как ни странно, почувствовал робость. Рейн посмотрела на меня и нахмурилась, когда я указал на бесформенную корзину.

— Это намного сложнее, чем кажется, — ответила Рейн, совершенно не раздраженная моим вопросом. — Я вспомнила, как мы делали корзинки на уроках труда в школе, но с тем материалом было проще работать — он был однородным. Я пытаюсь сделать из этих листьев квадратную корзинку, но пока не получается.

— Она должна была быть квадратной? — усмехнулся я.

— Не испытывай судьбу, — отрезала Рейн и потом улыбнулась. — Ты все знаешь. Может, и знаешь, как плести корзинки?

— Никогда не пробовал, — заметил я, — но думаю, у тебя здорово получается.

— Угу, — Рейн покачала головой и снова принялась за плетение.

— Я собираюсь продолжить строить новую хижину, — сказал я.

— Не сейчас, — ответила Рейн. Ее тон был решительным и безоговорочным. Ей было не интересно слушать какие-либо аргументы. Но я все-таки собирался спорить.

— Знаешь, я вполне способен сделать это дерьмо, — рявкнул я.

— В обычных условиях, конечно, способен, — ответила Рейн, — но ты должен дать еще немного времени ране, чтобы она зажила. Ты снова можешь заболеть.

— Я не заболею снова, — возразил я. — И я не собираюсь рассиживаться как старый хрен и смотреть, как ты вяжешь какую-то херню.

— Не стесняйся попробовать свои силы в творчестве, — сказала она, указывая на большую кучу тонких листьев.

— Черта с два. Я буду работать над хижиной. — Я потянулся за тростью и начал подниматься, пока не услышал голос Рейн.

— Бастиан? — мне пришлось замереть, потому что ее голос больше не был раздраженным или дерзким. Когда я посмотрел через плечо, то увидел, как слезы наполняют ее глаза. — Пожалуйста, не надо. Я знаю, что ты хочешь это, и знаю, что ты не любишь быть беспомощным, что тебе не нужна помощь, но ты напугал меня, когда был так болен. Пожалуйста, пожалуйста, успокойся. Хорошо?

Что б меня! От вида слез в ее глазах, мне захотелось упасть перед ней на колени и дать все, что она захочет, независимо от того, хочу я этого или нет. Я разозлился, но не на нее, а на себя. Я закрыл глаза на секунду, сделал глубокий вдох и снова их открыл.

— Ладно, — пробубнил я, ощущая себя полным дерьмом, потому что не намеревался расстраивать ее. Я встал с земли, используя трость, и вышел из хижины. Я вполне мог поработать, когда она спала. Я сделал пару шагов по песку и сел возле костра. Я бросил несколько веток и обломков в костер и наблюдал за тем, как они горят, но быстро устал от этого занятия.

Я хотел напиться.

Я посмотрел на пляж и заметил темное пятно возле границы прилива. Это были остатки углей от костра, который я развел до того, как меня свалила лихорадка. Я мог с уверенностью сказать, что там больше не было и следа от останков людей, и задумался о том, что же с ними случилось.

— Что ты с ними сделала? — спросил я, достаточно громко, чтобы она меня услышала.

— С кем?

— С... ммм... костями и прочей хренью.

— Я закопала их, — просто ответила она.

Я резко повернулся к ней.

— Да? Где?

— На северной стороне пляже, — ответила она. — Около тропического леса. Я не хотела, чтобы они были близко. Я использовала весло, чтобы вырыть яму — как тогда, когда мы делали солнечную яму. Я не слишком глубоко выкопала, чтобы...эм... похоронить их всех, и они... не поместились в одну... эм... могилу... поэтому я выкопала две.

— Черт, детка, прости.

— За что?

— Ты не должна была делать этого. — Я убил четверых ублюдков, и ей пришлось убирать за мной. Зашибись.

— Я не хотела, чтобы они... лежали там. Ты был в не очень хорошей форме, чтобы помочь мне.

— Знаю, я об этом и говорил.

— Прекращай.

— Что прекратить?

— Прекращай мучить себя за то, что не смог проконтролировать. — Рейн склонила голову и подняла брови, набравшись смелости поспорить со мной.

— Я мог проконтролировать, — возразил я, принимая вызов. — Я не должен был позволять этим ублюдкам ранить меня.

— Бастиан, их было четверо.

— Не важно, бл*дь, сколько их было! — крикнул я. У меня не было намеренья срываться на крик, но она все равно отпрыгнула. Видения из прошлого вспыхнули в моем сознании. Я впечатал кулак в песок и отчаянно пожелал иметь здесь гребаную бутылку хоть чего-нибудь. — Я должен был двигаться быстрее. Я должен был убить их с одного удара. Я должен был разорвать его чертову глотку за то, что он прикоснулся к тебе, и должен был быть с тобой, когда они появились, тогда бы этого дерьма вообще не произошло!

Она оказалась рядом со мной еще до того, как я закончил кричать, сначала мне хотелось оттолкнуть ее. Я хотел этого, потому что, в первую очередь, не заслужил ее. Я оставил ее. Ее могли убить или увести далеко. Я, бл*дь, оставил ее одну. Я не был рядом с ней. И последнее, что она мне могла предложить — это утешение. Я не был там, когда она нуждалась во мне.

Но вот она здесь, стоит на коленях рядом со мной и обнимает руками мою голову, прижимая к своей груди, и гладит по лицу кончиками пальцев. Я зажмурился и обнял ее. Уткнулся в местечко между ее шеей и плечом.

— Прости, что не был там, — пробормотал я. — Я должен был быть там. Они не должны были прикасаться к тебе. Я никогда никому не позволю причинить тебе боль, Рейн. Клянусь перед Богом. Никогда!

— Тсс, Бастиан. — Рейн гладила меня по волосам, вокруг уха и вниз по колючей челюсти. — Все хорошо. Я в порядке, и ты тоже будешь. Ты спас меня, Бастиан. Ты спас меня от них.

— Они... они... — Я проглотил ком в горле, пытаясь понять, почему не могу ничего произнести. Руки тряслись, поэтому я обнял ее крепче, пытаясь замедлить поток адреналина в венах, но это не помогало. Пульс участился, я едва мог сделать выдох. Приложив усилия, я выдавил несколько слов, но, скорее всего, они не имели никакого гребаного смысла. — Они никогда... они не должны были так близко подходить к тебе... прости... прости... я должен был быть быстрее. Я никогда... не должен был оставлять тебя... эти гребаные ублюдки, бл*дь, трогали тебя...

— Бастиан, пожалуйста, успокойся, — прошептала она. — Я в порядке. Ты спас меня. Они не сделали мне больно, Бастиан. Ты успел вовремя.

— Но они почти... я продолжаю видеть их... во снах... и они... они... делают тебе больно, а я не могу добраться до тебя.

— Бастиан... — Я почувствовал, как обе ее руки обхватили мою голову, и она начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, повторяя снова и снова, что это всего лишь сон. Она была в безопасности. Я спас ее. Они не прикасались к ней так.

— Я хочу тебя, — прошептал я напротив ее кожи. — Ты нужна мне, пожалуйста, Рейн...

Все было как в тумане, я даже не понял, как она сняла свои шорты так быстро, не отпуская меня. Вцепившись в ее спину руками, я прижимал ее к своей груди так долго, как мог. Я почувствовал, как она расстегивает мои шорты, и стягивает их достаточно низко, чтобы освободить меня. Мгновение спустя она толкнула меня в плечи, пока я не лег на песок. Она оседлала меня, обхватила член у основания и ввела в себя.

Такой позы у нас еще не было — она сверху. Я предпочитал, чтобы она была подо мной, и весь контроль был в моих руках. Не знаю почему — просто мне так нравилось. Мы даже не пытались по-другому. Это было... иначе... и как только мои плечи оказались на земле, я почувствовал щелчок в голове и последовал за ним. Глаза закрылись, когда ее плоть обхватила меня, я позволил разуму отключиться и мог лишь чувствовать. Я чувствовал ее плоть, ее теплое дыхание и глубокую внутреннюю связь, которая никак не была связана с единением наших тел. Я почувствовал желание к ней и ее любовь ко мне, когда она наклонилась и пробежала руками по плечам и шее, прежде чем коснуться пальцами челюсти. Я чувствовал все и позволил ей обладать мной — моим разумом, телом и душой. Я не знал, нуждалась ли она в этом и хотела ли, как хотел я, но так или иначе я дал ей это.

Я откинул голову и ухватился за ее бедра, позволяя ей задавать темп, приподнимаясь с члена примерно наполовину. Затем она снова села, соединяя наши тела и погружая меня глубоко в свое тепло. Я не знал, как долго она двигалась на мне, обладая мною, но когда я кончил, я был полностью истощен.

*****

Вытянув пальцы на ногах, я поморщился от жесткой боли в бедре. Я поднес колено к груди и почувствовал колючую боль от заживающей раны. Уже было лучше, сегодня я мог ее рассмотреть. Рейн утверждала, что это лишь потому что я, наконец, ее послушал и не двигался большую часть вчерашнего дня и сегодняшнего, но я не купился на эту хрень.

Я не сказал ей, что не поверил, просто позволил ей верить в то, что она хотела.

После завершения всех физических упражнений, я пытался вспомнить, сколько у меня было порезов, синяков, ссадин и переломов; я сидел на песке и смотрел на волны некоторое время и наблюдал, как солнце опускалось все ниже и ниже. Сегодня было проще, потому что завтра я собирался продолжить постройку новой хижины, понравится это Рейн или нет.

И будто прочитав мои мысли, Рейн подошла ко мне с новой порцией противовоспалительной припарки, на ней была лишь улыбка и ничего больше. Нагота, казалось, стала ее предпочтением, что адски мучило меня. Когда я немного приду в форму и смогу двигаться больше, я определенно собирался воспользоваться таким охеренным шансом. Возможно, дюжину раз за день. Мой член реагировал независимо от физического состояния, как правило, объявляя о своем существовании, как только я видел ее сиськи. Я пытался не смотреть ниже, иначе бы разорвал свои шорты. А это все что у меня было.

Часть меня сожалела о том, что я не додумался снять одежду с тех ублюдков, прежде чем сжечь их, мы могли бы ее использовать, но сейчас я бы в любом случае ее разорвал. Я не хотел, чтобы хоть что-нибудь напоминало мне о них. Снов и так было достаточно.

— Даже не могу поверить, что ты случайно заметил нужный цветок, — сказала Рейн, когда я перевернулся на живот и позволил ей поработать над моей ногой. — Как ты вообще про него вспомнил?

Я усмехнулся и изогнул губы в легкой улыбке. Посмотрел вдаль, а затем на нее через плечо.

— Думаю, у меня были скрытые мотивы, — ответил я, пожимая одним плечом.

— Скрытые мотивы? — повторила Рейн. Она нахмурилась.

— Да, ну... — замешкался я. — Более известное название лобелии — индийский табак. Я вспомнил, что видел ее, потому что хотел попытаться высушить листья и скрутить их в сигареты.

У Рейн отвисла челюсть, и я немного напрягся, ожидая любого выпада. Я знал, что ей это не понравится, и поэтому еще не попробовал сделать это. Ну, это и еще парочку вещей. Даже до того, как меня ранили, я не сделал этого, потому что было не то время. Воздух, убежище, вода, еда — после этого ты можешь заниматься, чем пожелаешь. Я лишь успел добраться до пункта с едой.

На удивление, вместо крика, Рейн начала смеяться. Нахмурившись, я посмотрел на нее, думаю, теперь у нее началась лихорадка, потому что она смеялась как чокнутая.

— Ты чего ржешь? — рявкнул я.

— Какая ирония! — ответила Рейн сквозь смех. Она ухватилась за живот и согнулась от смеха. Успокоившись и вытерев слезы, она объяснила — Ты хоть понимаешь, что твоя зависимость от курения, возможно, спасла тебе жизнь?

Я фыркнул. Да, она была права. Это дерьмо было довольно забавно.

Отперевшись на трость, я встал и проследовал за Рейн к хижине. Как только солнце село, мы упали обессиленные. Мы могли бы немного поговорить, но было слишком темно, чтобы заниматься чем-либо еще кроме секса, определенная часть моего тела не хотела находиться слишком долго в таком положении. Я мог позволить ей снова быть сверху, но последние два траха только я получал удовольствие. В следующий раз я хотел исправить это, что требовало, чтобы моя чертова правая нога не подвела меня.

Я подождал, пока Рейн легла, прежде чем присоединился к ней, она устроилась поудобнее, и я смог накрыть ее собой. Это полностью не спасало от кошмаров, но я уверен, немного помогало. Она не спрашивала, и я был благодарен ей за это. Казалось, она все понимала, хотя мы не так уж и много говорили об этом или о чем-нибудь еще. После одного и того же кошмара три дня подряд, я спал на ней следующей ночью, и она не возражала. Это сработало, или, по крайней мере, кошмары теперь были не про нее. Другие сны так и остались, но к ним я привык.

Рейн лежала на боку и наблюдала, как я ложусь рядом. Она подняла голову, чтобы я смог обнять ее одной рукой снизу, а второй сверху. Я почувствовал ее лоб на своем плече и наклонился поцеловать ее в щеку. Я немного откатился и закинул на нее ногу, фактически обездвиживая ее, так что она не смогла бы выбраться из-под меня без моего ведома.

Она в безопасности.

Мы еще поерзали немного, устраиваясь поудобнее, я наклонил голову и посмотрел на нее. Ее темные глаза глядели прямо на меня, из-за чего мое сердце начало биться быстрее.

— Теперь мы в расчете, — сказал я, подушечкой большого пальца поглаживая ее по скуле.

— Ты о чем?

— Ты спасла меня, — ответил я, пожимая плечами. — Мы в расчете.

— Едва ли, — фыркнула Рейн. — Ты сказал мне что делать. Я просто растолкала несколько цветков. Не думаю, что это можно сравнивать. Даже если я и спасла тебя, мы все равно еще не в расчете.

— Почему же?

— Ты спас меня от утопления, затем от обезвоживания, затем от этих... бандитов. А я всего лишь раз спасла тебя.

— Ты ошибаешься, — твердо ответил я. — Ты спасла меня, когда у меня была белая горячка.

— Думаю, ты бы и без меня отлично справился, — настаивала Рейн. — Даже если учитывать это, счет три к двум.

Я взял ее за руку и прижал ладонь к левой стороне своей груди, прямо напротив сердца. Я чувствовал сердцебиение сквозь грудную клетку и знал, что она тоже чувствует его.

— Ты спасла меня по-другому. — Я посмотрел ей в глаза, ожидая, что она поймет, насколько это важно для меня. — Ты дала мне что-то... нет, кого-то... ради кого стоит жить. До тебя не было причины для моего дальнейшего существования. Мы определенно в расчете.

Рейн все также смотрела на меня, затем отвела взгляд и медленно кивнула. Она вытащила руку из-под моей и погладила меня по щеке и зарылась пальцами в волосы там, где мне больше всего нравилось.

— Хорошо, — наконец согласилась она. — Мы в расчете.

То, что она сделала для меня, перевешивало все мои достижения для нее. Когда я думал, почему я вытащил ее из воды в первую очередь... ну, я действительно не знал почему. Может, потому что она была там, или потому что ничего лучше я бы не смог тогда сделать. Может, потому что я был капитаном, а она — пассажиром, и это было каким-то чертовым чувством долга. Может, я не знал, что еще сделать. Я точно не спасал ее от обезвоживания — это сделал чертов дождь. Может, в этот раз все было по-другому. Я почувствовал, как на секунду напрягся, но ее рука в волосах успокаивала меня. Не то чтобы я думал об этом — это лишь моя реакция. Они должны были умереть, просто и ясно. То, что она сделала для меня... значит намного больше.

На самом деле, то, что она сделала для меня, совершенно отличалось от любого другого тупого или инстинктивного дерьма, которое делал я. Она продолжала настаивать, даже когда я был королем мудаков. Она вытягивала из меня истории, о которых я никогда не хотел говорить, и впервые за четыре года, я засыпал без спиртного, а кошмары были не так ужасны, когда я крепко ее обнимал. Она подарила мне свое тепло и свои прикосновения, заботилась обо мне, когда я был ранен. Я почувствовал прикосновение ее губ к своим, и позволил последствиям ее последнего подарка согреть мою душу.

Она подарила мне свою любовь. И показала мне, как любить ее. Она не использует против меня мое прошлое, хоть я и знаю, что в нем не было ничего из того, что она могла одобрить. Она принимает то, чем и кем я был, даже когда я веду себя как ноющий ублюдок, она, так или иначе, любила меня. Рейн не только спасла меня от смертельной инфекции, она научила меня любить жизнь, ведь всего месяц назад я был убежден, что мое будущее будет на дне бутылки.

В конце концов, полагаю, у меня появился вкус к жизни.