Почти неделя ушла на то, чтобы закончить постройку новой хижины, но, в конце концов, получилось чертовски потрясающе. Каждая стена была длинной около трех метров, а пол был вымощен камнями, чтобы поднять его от земли немного, дабы избежать затопления в случае шторма. Пока дождь шел только несколько раз и был не очень сильным. Этого дождя было достаточно, чтобы заполнить наши контейнеры водой, так что мы не ходили к источнику несколько дней.

Три стены хижины были высотой почти два метра, так что я мог заходить внутрь не наклоняясь. У крыши был каркас, который я отодрал с плота. У Рейн почти случилась истерика, когда я разбирал его. Очевидно, она думала, что нам может понадобиться плот, чтобы однажды уплыть с острова. Потребовалось немного убеждения и, в конце концов, она поняла, что если мы когда-нибудь покинем остров, то не на куске этого дерьма. Части плота будут гораздо полезнее для нас, чем он сам целиком. Я спросил ее, хотела бы она опять оказаться в этой ситуации: плыть на воде, без возможности добыть достаточное количество еды, — и она согласилась, что не хотела бы, но это не остановило ее от того, чтобы плакать на протяжении часа.

Бл*дь, эта женщина могла плакать, когда хотела. Я не мог сказать, что это на самом деле тревожило меня или что-то подобное, но иногда это чертовски пугало меня. Я не знал, что делать, кроме того, чтобы обнимать ее и ждать пока она успокоится. Она говорила, что это все, в чем она нуждается, но это все еще заставляло меня чувствовать себя чертовски бесполезным.

Поверх крыши были настланы пальмовые листья, которые лежали на каркасе от плота, так что никакой дождь не мог проникнуть внутрь. Крыша была слегка наклонена с одного бока, и я использовал водосборную систему плота, чтобы направить воду с крыши в сторону, где часть прежнего навеса собирала ее для питья и готовки.

Внутри убежища Рейн выстилала нашу спальную зону сухими травами, покрывающими то, что осталось от дна плота. Это совсем не было похоже на дизайнерский матрас, но это было достаточно комфортно, и на ее задней части не было синяков от того, что я трахал ее.

Несколько циновок, которые она сплела, лежали рядом с огнем, чтобы нам не приходилось сидеть на песке, а другие у входа. Не было двери или чего-то похожего, но пальмовая ветвь с крыши тянулась немного дальше вперед, поэтому вода от дождя внутрь не попадала. Мы нашли кучу больших ракушек, чтобы использовать как тарелки и подобное дерьмо. Мне было плевать, но, казалось, Рейн хотелось, чтобы ее еда была на чем-то, похожем на тарелку. Она также научила меня пользоваться палочками для еды, чему я никогда не пытался обучиться прежде. Ладно, это были две маленькие веточки похожего размера, но смысл был тот же. Понадобилось время, чтобы привыкнуть, но в конечном итоге я разобрался, как захватать еду, а не накалывать ее на палочку.

Корзины, в плетении которых Рейн разобралась, были чертовски полезными. Они были сплетены снизу и открыты сверху, их можно было использовать как подвесные корзины. Мы использовали корзины, чтобы собирать еду и также повесили их на стены в хижине. Я вырезал крюки из скорлупы кокоса и развесил их повсюду, чтобы еда не валялась на земле, ожидая мышей или чего-то подобного. Также это давало нам возможность развешивать одежду для сушки.

Хорошо, что я не послушался Рейн, и стал строить хижину с больной ногой. Через три после завершения строительства, мы пережили наш первый большой шторм. Я наблюдал, как темные облака ползут с запада, и понимал, что это не будет маленький дождь, задолго до того, как буря пришла к нам. Я только надеялся, что хижина выдержит.  Я думал, что так будет. Я надеялся.

— Надо бы занести рыбу внутрь, — сказал я Рейн, указав на небо. Она оторвала взгляд от сконструированной сушилки возле огня и посмотрела вверх, а затем обратно. — В любом случае мы не будем готовить ничего некоторое время.

— Этот шторм будет очень сильным?

— Ты видишь радио с прогнозом погоды, прикрепленное к моей голове? — приподнял бровь я. — Черт побери, понятия не имею, но ветер уже поднялся.

Мы занесли все, что могло испортиться, если намокнет, и повесили покрывало-полотенце с плота над открытым входом в убежище, когда дождь только начинался. Мы все успели, и вскоре дождь сильнее застучал по листьям. Мы оба переместились назад, и я лег на матрас, пока Рейн сидела в паре метров от меня, уставившись на дождь, поливающий снаружи. Вход в хижину располагался с восточной стороны, так что дождь не мог сильно попасть внутрь, но после первого часа я мог сказать, что Рейн нервничала.

— Почему бы тебе не лечь? — спросил я.

— Я не устала.

— Какое это имеет отношение? — я пошевелил бровями, подмигивая ей, и раскрыл свои объятия. Она тяжело вздохнула, но придвинулась и позволила мне притянуть ее к себе. — Все в порядке, малышка. Хижина выдержит его.

Как будто в насмешку мне, тотчас ветер задул сильнее, раскачивая длинные шесты на углах. Они выдержали его, но это не помогло с волнениями Рейн.

— Ты обещаешь мне? — спросила она мягко, и ее губы слегка изогнулись в улыбку.

— Да, обещаю. — Я обнял ее еще крепче, обернув одну руку вокруг ее груди, а другой — обхватывая за плечо. Она сразу же начала водить пальцем по контуру моего бицепса.

— Я люблю твои руки, — сказала она так, что я еле расслышал. Ее пальцы проследили путь до моего запястья, а потом назад к моему плечу, где она очерчивала мышцы.

— Я думал, что ты любишь мой член, — поддразнил я.

Рейн засмеялась и вздохнула.

— Я люблю и его тоже, но твои руки люблю больше. Они заставляют меня чувствовать себя в безопасности.

— Я всегда буду оберегать тебя, — сказал я. Наклонил голову на бок, посмотрел в ее глаза и улыбнулся ей.

— Я знаю. — Ее пальцы поднимались от моей шеи к моему подбородку, пока она не обхватила мои щеки. — Но когда ты обнимаешь меня как сейчас, я чувствую себя очень-очень в безопасности, как будто невозможно, чтобы что-нибудь случилось со мной.

— Вот как, — сказал я небрежно, — я, возможно, никогда не отпущу тебя, так что с тобой все будет хорошо всегда.

Она хихикнула и прижалась к моей груди.

— Итак, это официально, ты хочешь меня только из-за моего тела, — предположил я, зная, что заденет ее и, желая хоть немного отвлечь ее от ветра снаружи, который снова поднялся.

— Бастиан! Конечно же, нет!

— Я не знаю... если мои руки и мой член — лучшие части...

— Это не то, что я сказала! — защищалась Рейн. Я громко рассмеялся и обнял ее немного сильнее. — Моя любимая часть тебя — это невероятная воля к выживанию.

— Ну, я должен был узнать много этого дерьма для турниров.

— Я не имею в виду, как добыть еду и воду. — Рейн покачала головой, пощекотав мой подбородок своими волосами. — Я имею в виду все через что ты прошел, даже когда был маленьким мальчиком. Ты всегда проходил через это, даже в ситуациях, где многие люди сдались бы.

— Сдаваться не в моем характере, я полагаю. — Я пожал плечами. Не имело значения, через что я прошел, я всегда пытался найти способы забыть это. — Есть намного больше в тебе, чем во мне.

— Ох, правда? — спросила Рейн. — Что, например?

— Ну, твои сиськи... ох, и твоя задница... я люблю твою задницу.

Она ударила меня в грудь.

Сейчас дождь буквально поливал с неба. Водосборная площадь в задней части убежища была переполнена. Я продолжал отвлекать ее от погоды.

— Мне нравится то, как ты смотришь на меня, — сказал я серьезно. — Иногда, когда ты это делаешь, твои глаза светятся, и думаю, что я достаточно удачлив, чтобы ты заботилась о таком мудаке, как я.

— Это любовь, ты знаешь, — сказала Рейн с улыбкой. — Я тоже вижу это в твоих глазах, когда ты смотришь на меня.

— Это легко — любить тебя, — сказал я, проводя рукой по ее боку к бедру, а затем назад к плечу. — По крайне мере так стало, когда я перестал бороться с этим.

— Ты боролся с этим, — она признала. — Но что заставило тебя перестать?

— Твое принятие меня, — сказал я. — Это на самом деле моя любимая часть в тебе. Я не знаю, почему ты миришься с моим дерьмом, но рад, что ты это делаешь.

— Тебя не так сложно принять, Бастиан. — Она потянулась рукой к моим волосам. — Ты был очень... раздражительным в начале. Я думаю, что по большей части из-за алкоголя в твоем организме. Учитывая как много стресса у тебя было, я понимаю, почему ты так себя вел. Я знаю, потому что мой отец становился невыносимым иногда, из-за стресса на работе.

— Я не думаю, что могу просто винить стресс, — фыркнул я. — Я имею в виду, не то чтобы я не был таким, если бы ты встретила меня в баре или где-нибудь еще.

— Держу пари, ты можешь быть очень очаровательным, когда захочешь.

— Да, но я бы просто надеялся вставить член в тебя. Если бы ты не казалась таким типом, чтобы развести на секс, я бы просто нашел кого-то, кто бы позволил это сделать за деньги.

— Бастиан!

Это правда.

— Ты просто пытаешься усложнить для меня спор с тобой об этом.

— Это не спор, — настаивал я. — Ты, черт побери, слепа ко всему дерьму, что я сделал тебе? Что напугал тебя до смерти, когда ты мылась, я срывался на тебя постоянно, когда моя нога заживала, черт побери, я ударил тебя...

— Пожалуйста, не поднимай это снова. — Рейн закрыла глаза и немного покачала головой. Каждый раз, когда она пыталась сказать мне, что я не такой уж плохой парень, я снова вспомнил эти события. Хотя в каком-то смысле ей нужно было увидеть, каким я был. Она, казалось, хотела верить, что я был каким-то чертовым героем. Я не был им.

— Все дерьмо, что я натворил, Рейн, — я остановился на мгновение и сделал глубокий вдох. — Я... убийца, ради всего святого. Иногда я не могу понять, почему ты позволяешь мне прикасаться к себе.

— Ты делал то, что должен был делать в то время, — ответила Рейн. — Я не собираюсь притворяться, что мне нравится это, но я понимаю, учитывая обстоятельства.

— Ты, должно быть, совсем рехнулась, — сказал я ей. — Не то чтобы я спорю с этим, но у тебя не может быть все в порядке с головой, если ты так спокойно реагируешь.

— Может, — признала она, — но я так не думаю. Я думаю, если бы кто-то тогда давно любил бы тебя так, как ты заслуживаешь, ничего из этого не случилось бы.

— Может, я просто недостоин любви.

Рейн перевела взгляд на меня, и свирепый взор ее глаз заставил бы меня сделать шаг назад, если бы я стоял.

— Это неправда! — закричала она, перекрикивая звук дождя. — Тот факт, что никто и никогда не потратил время, чтобы узнать тебя, совсем не значит, что ты не достоин любви. Даже не говори этого снова!

— Дерьмо, Рейн, — я зарычал и стукнул затылком по сделанному из плота матрасу. Я начинал беситься. — Даже когда я был ребенком никто, черт побери, не хотел меня. Ты знаешь, что было общего у каждой приемной семьи, что выгнали меня? То же самое, что у них было общее с моими настоящими родителями — я. Вот оно. В какой-то момент мне пришлось признать, что я был чертовой проблемой. Я не хороший парень, Рейн. Ты, черт побери, не заметила это? Почему ты думаешь, я был так хорош в боях? Потому что когда люди выводили меня, я хотел убить их. В этом была моя ценность для Лэндона. Это был единственный раз, когда кто-либо использовал меня.

— Бастиан, ты один из самых способных людей из всех кого я знаю, и это было до того, как я увидела, как ты дерешься.

— Но я единственный знаю, что все это дерьмо из-за турниров. — Я понятия не имел, как пришел к этому дерьму. Это начиналось как средство, чтобы отвлечь ее от бури, которая на самом деле бушевала сейчас. Итак, миссия выполнена. Я на самом деле не собирался так углубляться в это, но сейчас я официально слетел с катушек. Когда Бастиан Старк слетал с катушек, появлялся придурок. Задолго до того, как мой мозг формировал слова, они уже вылетали из моего рта. — Единственная причина, почему ты влюбилась в меня, — я спас твою жизнь. Это, наверное, какой-то синдром, названный твоим именем. Черт, да если бы любой другой парень с лодки был на плоту с тобой, ты бы, вероятно, трахалась с ним сейчас вместо меня!

Рейн ахнула, и я понял, что мое сердце перестало биться на несколько секунд. Святое дерьмо, я даже не знал, откуда это пришло. Я думаю, что на каком-то уровне верил в это, но при этом чертовски уверен, что никогда не хотел сказать это.

— Черт, Рейн... — у меня не было никаких последующих предложений, чтобы продолжить.

— Бастиан, ты действительно так думаешь обо мне?

— Что, черт побери, это должно означать? — мне даже не нравилось, как слова звучали в моих ушах. Она была для меня целым миром — как она могла не знать этого? Ох, да, потому что я полнейший мудак.

— Ты правда думаешь, что я отдала себя тебе, потому что ты единственный человек здесь? — она вырвалась из моих рук и села, сердито уставившись на меня. — Ты думаешь, я занимаюсь с тобой сексом, просто потому что мне скучно, а ты единственный парень здесь? Это то, что ты на самом деле думаешь? Ты думаешь, что я поменяю или смогу поменять тебя на член любого другого парня?

Я даже не знал, как ответить ей, поэтому  продолжал держать свой глупый рот закрытым. У меня было отчетливое чувство, что если бы не было дождя, она бы не терпела мое присутствие. Когда я понял, что она ждет, когда я отвечу, я все еще не знал, что сказать.

— Я не думаю, что ты такая, — наконец сказал я. — Я никогда не думал и  не знаю, почему сказал это. Я никогда не знаю, что и думать о тебе. Я не знаю почему... почему ты вообще делаешь хоть что-нибудь для меня.

— Потому что я люблю тебя. — Сейчас в ее глазах были слезы, и это, черт побери, разрывало меня на части.

— В любом случае я не понимаю этого.

— Потому что ты стоишь этого, — сказала она решительно. Я начал спорить, но она положила свою маленькую ручку на мой рот и велела мне заткнуться. — Я люблю тебя из-за того, какой ты есть. Не потому что ты достаточно сильный, чтобы убивать людей. Не потому что ты знаешь все, что нужно знать о том, как  выжить. Не потому что ты спасал мою жизнь снова и снова. И, определенно, не потому что ты единственный парень находящийся поблизости.

— Я люблю тебя, потому что ты достоин моей любви, — продолжила она. — Я люблю тебя, потому что ты каждый день показываешь мне, как сильно заботишься обо мне, и как много я значу для тебя. Ты показываешь это, когда беспокоишься обо мне, чтобы я не получила солнечный ожог, когда убеждаешься, что я ем кучу всего, чтобы оставаться здоровой, и когда ты занимаешься любовью со мной. Я люблю тебя, потому что под всей этой силой ты нежный и заботливый. Я люблю твою внутреннюю силу и готовность упорно добиваться, не придавая особого значения, что как жизнь поступает с тобой. Я люблю тебя, потому что когда ты читаешь стихи для меня, я могу услышать в твоем голосе, как много ты имеешь в виду. Я люблю тебя больше чем кого-либо и что-либо в этом мире, и теперь я не могу представить мою жизнь без тебя — ни здесь, ни где-либо еще.

Она убрала руку от моего рта и откинулась назад, скрестив руки.

— И не смей говорить мне, что моя любовь беспричинна, потому что это не так. Я люблю тебя, Бастиан Старк. Ты достоин этого, и ничего из того, что ты скажешь, не именит этого.

Я не знал что сказать. Любых слов, которые я мог бы придумать, было бы недостаточно, поэтому я использовал кое-что другое.

— Прощение — это аромат, который оставляет фиалка на сапоге, раздавившем ее.

Глаза Рейн встретились с моими, ее слезы все еще окрашивали ее щеки.

— Я — сапог Рейн, — сказал я ей. — Ты — моя прекрасная фиалка, и я всегда разрушаю тебя. Ты избавила меня от ночных кошмаров, а я, вероятно, добавил их тебе. Я не знаю, поверю ли когда-нибудь, что заслуживаю тебя, но я люблю тебя больше, чем когда-либо смогу описать. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь... быть лучше для тебя, но если ты будешь охотно прощать меня за то, что я такой идиот, я с готовностью продолжу пытаться.

— Ты мой прощенный, мой сильный, прекрасный, нежный идиот, — улыбка Рейн накрыла меня любовью.

В то время как ветер и дождь осаждали нашу хижину, я вытянул руку и прижал ее к себе, мои губы мягко коснулись ее. Я перевернул ее на спину на матрас и показал ей, как сильно ее слова значат для меня, единственным способом, который я знал.

* * * * *

Если бы я правда хотел, то мог бы подсчитать, как много времени прошло с тех пор, как мы попали на остров, но меня на самом деле больше не заботило это. На плоту я обращал внимание, на сколько дней у нас есть вода, здесь такой проблемы не было. Но если прикинуть, я бы сказал, что прошло около двух месяцев, с тех пор как шхуна затонула, но я не знал наверняка и самое главное — мне было плевать.

— Я собираюсь помыться, — проинформировала меня Рейн. Она робко улыбнулась и отвела взгляд, который заставил меня громко рассмеяться. Я трахнул ее три раза со времени обеда, едва дав ей достаточно времени, чтобы поесть, прежде чем я был в ней снова, и она все еще играла в застенчивость, когда смотрела на меня.

Чертовски невероятно.

— Это твоя вина — ты ходишь голой все время, — сказал я с ухмылкой. — Я не могу ничего поделать с собой и не воспользоваться этим.

— Я должна перестать?

— Черт, нет!

Рейн быстро поцеловала меня в щеку и пошла к морю. Я улыбался, когда смотрел на изгибы ее задницы с лучшего ракурса, как будто я какой-то извращенец, подглядывающий за школьными чирлидершами. Я восхищался, глядя на то, как вернее солнце освещает ее гладкую кожу, когда она неторопливо идет, покачивая бедрами, как будто делая это нарочно. Мой член дернулся, хотя маленький ублюдок должен был устать. Что я могу сказать? Я всегда хотел ее прямо там, на пляже так часто, как это возможно.

Я поджег одну из своих самодельных сигарет из лобелии и прислонился к кокосовому дереву. Рейн не хотела, чтобы я делал их, но в конечном итоге она сдалась и, казалось, довольствовалась тем, что закатывала глаза, когда я вытаскивал одну из них. В них не было напичкано никотина, как я привык, но они делали довольно приличную работу, заставляя меня чувствовать себя так, будто я курил Мальборо 100. Если бы у меня была бутылка водки к ним, я бы был полностью доволен.

Да, вы думаете, что после всего этого времени тяга к спиртному уйдет, но она, черт побери, никуда не делась. Иногда я хотел выпить так же сильно, как в первую ночь на плоту.

Рейн достигла линии прилива и вошла в воду, предварительно проверив температуру кончиком пальца ноги. Я не знал, какого черта она делала — температура воды не менялась, и у нас не должно было быть сюрпризов или чего-то подобного. Хотя она всегда проверяла. Она вошла медленно, затем засунула пальцы на ногах под песок и пошевелила ими, прежде чем, наконец, полностью оказалась в воде.

Я продолжал наблюдать за ее задницей, пока она медленно брела по воде. Она была так чертовски красива, это сводило меня с ума. Она была голой большую часть дня, пока не уходила в джунгли добывать пропитание. Из-за этого мой член был твердым почти всегда, но я эффективно использовал это, поэтому чертовски любил. Новая диета вернула ее изгибы, и, хоть она всегда была прекрасной, сейчас она была просто ошеломляющей, уже не будучи такой худой. Я тоже потерял несколько килограммов на плоту, но насколько мог судить, они вернулись назад.

Если бы кто-то попросил меня поднять сто восемьдесят килограмм, я бы все еще смог сделать это. Когда хижина была закончена, я передвигал камни вокруг только для того, чтобы держать мышцы в тонусе, хотя в них я особо не нуждался. Иногда я передвигал их с одной части пляжа на другую. Я делал много упражнений здесь, вероятно, в этом не было особой необходимости, но я все равно их делал. Я не был таким, как если бы здесь был тренажерный зал для регулярного использования, но я все равно еще был довольно в тонусе.

Нашим навыкам выживания можно было поставить отметку 5+. У нас была вода, хижина и много источников еды. Кроме шорт, что я носил, шорт Рейн, моих боксерови одной футболки у нас не было одежды, но мы в ней больше и нуждались. Рейн стирала ее каждую пару дней и вешала на кустах для сушки, поэтому она была чистой, но уже довольно изношенной. Это было причина, заставляющая ходить в чем мать родила большую часть времени и спасающая одежду от износа, чтобы мы могли использовать ее когда действительно в ней нуждались.

Я докурил последнюю сигарету и бросил окурок в огонь. Когда я немного наклонился вперед и положил голову на колени, мою ногу свела судорога. Моя нога все еще болела иногда, особенно когда я сидел в одном положении долго и когда вставал первый раз утром, но в целом было не так плохо. Шрам был довольно противным, но это лишь пополнение к моей коллекции. Я вытянул ногу вперед и затем притянул к груди. После того как я сделал это несколько раз, судорога прекратилась. Я оглядел пляж, затем перевел взгляд на хижину, задумавшись, есть ли что-то, что я должен сделать до наступления ночи.

Отсутствие реальной необходимости что-то делать — было приятным, но это давало мне много времени думать. Иногда это было хорошо, иногда нет. Ночные кошмары так и не ушли полностью, но они не были такими плохими, как прямо после того, как на Рейн напали. Они давали мне время задумываться, какие  фрукты есть здесь, чтобы я мог использовать их для того, чтобы сделать алкоголь, заставив их забродить, но у меня не было более чем зачаточного понимания, как это сделать, да и Рейн к черту убьет меня, если я попытаюсь. Я все еще трясся, когда думал о выпивке, поэтому пытался не думать о ней совсем.

К сожалению иногда это просто приходило мне в голову, хотел я этого или нет. Тогда я начинал злиться, и Рейн принимала на себя основную тяжесть. Я не знал, почему она терпит мою задницу с меняющимся настроением, но, казалось, она всегда прощала меня, когда я успокаивался. Я полагаю, у нее на самом деле не было особого выбора. Не то чтобы она могла поговорить с кем-нибудь еще, потому что она застряла со мной.

Даже после того как она лежала на мне во время шторма, это были те же мысли, что пытались свести меня с ума и вернуть к старым привычкам. Это было одно слышать, как она говорит это, в то время как я крепко прижимаю ее к себе в коконе своих рук, но что-то совершенно другое, когда я думаю о том, что будет, когда мы окажемся где-то еще, или что было бы, если здесь были б другие люди. Мой желудок сжимался, когда я думал об этом, потому что где-то глубоко внутри меня я был чертовски напуган тем, что люблю ее и любим ею — я боялся не самой любви, а того что будет, если она закончится. Я не знал, что делал, но знал, что продолжаю лажать. В какой-то момент я облажаюсь так сильно, что моя фиалка меня не простит, и это пугало меня достаточно, чтобы снова впасть в апатию. Хотя нет. Я сказал ей, что буду пытаться, поэтому я буду.

Я посмотрел на пляж и увидел, как Рейн поднимается из волн и идет ко мне. Когда она подошла ближе, то сощурила глаза, с гневом смотря на меня, и прижала свои кулаки к бедрам.

— Почему ты выглядишь таким задумчивым? — потребовала она ответа.

— Что? — спросил я, немного напуганный.

— Ты сидишь здесь, задумавшись о чем-то, что означает, что через десять минут ты будешь выговаривать мне о способе справляться с огнем, или что я слишком много нахожусь на солнце сегодня.

— Нет, солгал я. — Мы разработали что-то вроде соглашения или, по крайней мере, понимания, что касается моих мыслей по поводу ее чувств ко мне. Я охотно принял, но это не значит, что я согласился поверить, что я достоин их. Это давало несколько возможностей для Рейн, чтобы кричать на меня, когда я задумывался о чем-либо.

— Лжец.

Дерьмо.

— Я пытаюсь, детка, — сказал я. И запустил пальцы в волосы, отметив, какими длинными они стали. Я закрыл глаза, вскоре почувствовав руку Рейн на своем лице. Я вздохнул и позволил ей наклонить мою голову, чтобы я видел ее.

— И ты делаешь это прекрасно,— сказал она мне. Я покачал головой, потом посмотрел на ее угрюмый вид, затем нерешительно улыбнулся и вместо этого кивнул.

— Иногда это тяжело, — признался я.

— Я знаю это. — Рейн протянула свои руки, и я взял их. — Я очень тобой горжусь.

Я думаю, что она намеревалась потянуть меня с песка, но вместо этого я притянул ее к себе. Она была на коленях рядом со мной, я обхватил ее лицо руками, целуя ее глубоко, касаясь губ своим языком. Я провел руками по ее бедрам, а затем чуть выше, из-за чего она немного заерзала, так как ей стало щекотно. Когда мои руки нашли ее грудь, я прервал поцелуй и всосал соленую воду с ее соска.

Рейн застонала и изогнула спину, в результате ее сосок толкнулся дальше мне в рот. Я провел языком по соскам — по разу на каждый, затем приподнял груди немного, заметив, что улучшенное питание вернуло им их полноту. Я лизал и сосал, и играл с сосками, пока Рейн не застонала громко и не оттолкнула меня.

— Ложись на спину, — сказала Рейн. Она улыбнулась и на секунду отвела взгляд, я сощурил глаза, задаваясь вопросом, что она задумала. Мы делали это несколько раз, особенно когда моя нога еще болела, и хотя мне нравилось быть сверху ее — потому что я все контролирующий ублюдок, — то, как она объезжает меня, не так уж и плохо.

— Ты что-то замышляешь,— обвинил я ее немного, но послушно лег. Рейн не оседлала мои бедра в тот же момент, а начала проводить руками по моим плечам, дальше по рукам и затем снова наверх. Она проследила контуры моих грудных и брюшных мышц, прежде чем наклонилась и поцеловала мою грудь прямо по центру. Я вздохнул от удовольствия, положил голову на песок и просто наслаждался ощущением ее рук на мне. Ей нравилось касаться меня, и я не собирался жаловаться.

Ее руки погладили мои бедра и затем вернулись к моему животу. Кончиками нескольких пальчиков она провела по головке моего члена. Я немного застонал, когда ее рука обернулась вокруг него, и она начала гладить меня вверх и вниз. Я открыл глаза на мгновение, наблюдая, как она пытается обернуть свою ручку полностью вокруг моего члена.

— Это еще одна моя любимая вещь в тебе, — сказал я, немного задыхаясь.

— Что это? — спросила Рейн.

— То как твоя маленькая рука выглядит, пытаясь обернуться вокруг моего члена. Чертовски великолепно.

— Хммм... правда? — сказала Рейн. Сразу же после этого она согнулась, наклонилась и всосала кончик моего члена себе в рот.

— О... боже! Рейн! — я сел и положил свои руки ей на плечи, отталкивая ее от себя. Я пытался как-то связно думать, в то время как в моей голове были мысли о ее влажном рте.

— Тебе не нравится это?

Я посмотрел в ее глаза и понял, что в них есть боль.

— Ты не должна делать это,— сказал я ей. — Я, очевидно, слишком много раз говорил что-то о минетах. Потому что я чертовски любил их, но я никогда не имел в виду то, что она обязана делать их.

— Я хочу попробовать,— сказала она мягко.

— Ты издеваешься надо мной? — я ахнул.

Рейн медленно покачала головой, а затем облизала языком свою губу, заставив меня застонать громче.

— Я хочу,— снова сказала она, и следующее, что я понял — я лежу на песке, а Рейн готовится сосать мой член. Святое гребаное дерьмо.

— Расслабься, — сказала она нежно. Просто полежи на спине несколько минут.

— Несколько минут? — я усмехнулся, а затем резко вдохнул, когда почувствовал, что ее губы снова коснулись кончика моего члена. — Черт, детка, если ты продолжишь делать это, я не продержусь больше чем минуту, в лучшем случае. Святое дерьмо...

Я услышал ее мягкий смех, а затем все целиком и полностью исчезло из моего разума, когда ее губы дразнили кончик моего члена, прежде чем взять его в рот. Она провела языком по задней части, затем всосала половину моего члена в рот. Ох, черт, я уже касался ее горла. Я почувствовал, как она внезапно отстранилась, понимая предел, затем медленно вернулась, и взяла его снова, пытаясь взять его настолько полностью насколько могла.

Смотреть на ее прекрасный рот вокруг моего члена, уже было слишком чересчур. Я откинул голову назад и закрыл глаза, пытаясь не кончить мгновенно. Я почувствовал, как ее рука крадется к моему бедру, пока не ощутил, как она провела кончиками пальцев по моим яйцам.

— Ох, дерьмо... черт, детка — это так чертовски... ох!

Ее пальчики поглаживали мои яйца, одновременно она сосала мой член. Это, должно быть, самое лучшее ощущение во всем гребаном мире. Я чувствовал, как давление нарастает внутри меня, и знал, что не продержусь долго.

— Рейн, детка, я не могу больше сдерживаться... Я сейчас кончу, детка... — Я вытянул руку и положил на ее голову, пытаясь дать ей понять, что пора выпустить мой член, а то я взорвусь ей прямо в рот, но она не сделала это. Ее глаза встретились с моими, и искорки в них сказали мне о ее намерении держать меня во рту, пока я не кончу, в чем было гораздо больше информации, чем я нуждался, чтобы отправить себя через край.

— Ох, черт! — закричал я, а Рейн продолжала сосать, когда я погружался до ее горла.

Это заняло больше чем минуту, может быть. Я уставился на ясное, голубое небо и попытался вспомнить свое гребаное имя. Святое дерьмо! Это был самый невероятный минет, который я когда-либо получал. Мгновенно становясь лучше, как и все остальное, потому что это делала Рейн.

Когда я открыл глаза, Рейн сидела рядом со мной, поджав ноги под себя, с выражением полного удовлетворения собой на лице. Я приподнял бровь, и ее лицо немного потемнело, заставив мой член дернуться только от мысли, как ее губы были обернуты вокруг него, и как она касалась его языком.

— Святое дерьмо, Рейн, — сказал я, качая головой. — Что заставило тебя сделать это?

— Ты сказал, что тебе нравится, — пробормотала Рейн застенчиво. — Я захотела попробовать.

— Ты никогда не делала этого прежде? — она покачала головой и опустила взгляд на свои руки, лежащие на коленях. Я был больше чем просто шокирован. Она была так хороша в этом, я думал, что у нее, должно быть, была практика в этом.  Я был чрезвычайно рад, что она не делала этого прежде, потому что я бы захотел набить морду любому, кто был в ее рту до меня. — Ты убьешь меня однажды.

— Я?

— Если ты продолжишь делать это, то да.

— Ты хочешь, чтобы я... эм... не делала этого снова?

Поняв, что она совсем не поняла меня, я сел, притянул ее к себе, коснувшись своими губами ее, мой язык потянулся, чтобы попробовать мой вкус в ее рту.

— Ты была чертовски невероятна, это было чертовски невероятно, и я, определенно, хочу, чтобы ты сделала это снова. Черт, если ты захочешь попрактиковать пятьсот различных техник, я буду «за». Ты можешь закончить тем, что убьешь меня, но я умру счастливым мужчиной.

— Так... ммм... тогда все в порядке?

— В порядке? Чертовски невероятно,  я сказал это и имел в виду это.

Глаза Рейн засверкали, и улыбка вернулась.

— Хорошо, потому что мне вроде как понравилось делать это.

— Черт возьми, женщина. — Я провел руками по ее рукам и переплел наши пальцы вместе. Я поднял наши руки к моему рту и поцеловал костяшки ее пальцев. — Нам лучше сделать что-то бытовое, прежде чем я снова надумаю трахнуть тебя. Теперь я должен тебе еще один оргазм.

Рейн засмеялась и встала, высвободившись из моих рук. Я оттолкнулся ногами и последовал за ней к коврику у костра, где мы сидели рядом, поедая кусочки морепродуктов с раковин. Я провел рукой по ее обнаженному бедру, просто глядя на то, как мои пальцы выглядят на ее коже и, наконец, расслабился. Я даже зевнул, хотя закат солнца только начался.

— Я истощила тебя на этот раз? — спросила Рейн захихикав.

— У меня достаточно энергии, чтобы трахнуть тебя снова, если это то, что ты пытаешься сказать

Она засмеялась.

— Бастиан! Почему ты упорно продолжаешь называть это так?

— Потому что это то, как это называется, — я подначивал. Когда я говорил так, она сходила с ума, вот почему я продолжал говорить это. Она бесилась, когда я становился дерзким или несносным в выборе слов, но это стоило того, чтобы наблюдать, как она бесится. Может, это было фигово, не знаю, но чертовски уверен, что это было забавно.

— Есть много названий этому, которые не такие... вульгарные.

— Вульгарные? — я удивленно усмехнулся. — Ты намекаешь, что моя речь может включать в себя вульгарности? Ты сейчас же заберешь это дерьмо назад!

Она закатила глаза, и я рассмеялся.

— Линдсей ругалась все время,— сказала Рейн. — Она всегда это делала, даже когда мы были в средней школе, у нее был грязный рот.

— Грязный рот? — теперь настал мой черед закатить глаза.

— Да, грязный рот, — ответила Рейн. — Да, она использовала плохие словечки и в конечном итоге ее наказывали за ее язык.

— Я удивлен, что ты зависала с ней, — сказал я. — Я думаю, что ты ругаешься меньше, чем кто-либо знакомый мне.

— Я пытаюсь дополнить тебя, — она усмехнулась.

— Нечего у меня дополнять, — я взял ее руку и поднес к своим коленям, затем положил на свой член.

— Ты никогда не истощаешься? — вскрикнула Рейн, отдергивая руку. Это, возможно, заставило меня надуться.

— Нет, когда дело доходит до того, чтобы трахнуть тебя — нет.

Рейн еще раз закатила глаза. Я подарил ей небольшую улыбку, но перестал настаивать, потому что ей, вероятно, нужен  был  перерыв. Мы закончили есть несколько минут спустя, потом стали разглядывать светящиеся волны и пурпурные облака под заходящим солнцем.

— Знаешь, я никогда не поверю в это, — сказал я.

— Поверишь во что?

— Что я достоин этого, — пояснил я. — Не имеет значения, что ты говоришь,  я просто не вижу, что это произойдет.

— Бастиан... в определенный момент...

— Перестань, — сказал я спокойно. На этот раз я не кричал, хотя хотел этого. Я сделал глубокий вдох, потому что мне нужно было подумать об этом некоторое время, и около тысячи различных вариантов появились в моей голове. Все они были отстойными, поэтому я выбрал наименее отстойный. — Я никогда не смогу поверить в это, но... Рейн...

Я смотрел в ее глаза и пытался выдержать ее взгляд, надеясь, что не потеряю контроль и снова не скажу что-нибудь мудацкое.

— Я люблю тебя, и мне нужно, чтобы ты любила меня. Я хочу этого... так, так сильно... мне нужно это. Даже несмотря на то, что я думаю, что тебе будет лучше не заботиться обо мне, ты мне нужна слишком сильно, чтобы отказаться от этого. Я никогда не уйду от тебя, Рейн, клянусь — я буду с тобой, пока ты будешь со мной. Если любой ублюдок попытается забрать тебя у меня, я буду, черт побери, биться до смерти за тебя.

Я тяжело задышал, и мое сердце начало биться быстрее. Я чувствовал, как будто это была паника, но не понимал почему.

— Я никогда не сдамся,— сказал я ей. — Я буду бороться за тебя, не имеет значения с чем. Я не достоин тебя... Я никогда не поверю в это... но я хочу тебя так сильно... Мне нужно быть с тобой. Я просто хочу быть, Рейн... Я не думаю, что смогу жить по-другому.

— Бастиан, — прошептала она. — Я всегда буду любить тебя, и ничто не сможет это изменить. Перестань беспокоиться — я с тобой.

— Покуда в людях есть душа и зренье,

Ты жив пребудешь — как мое творенье.

— Я отдаю тебе мою жизнь, мою любовь, мою душу, — я клялся ей. — Пока я дышу — я твой. Даже когда я никто, кроме как облажавшийся мудак, я все еще люблю тебя.

Она обвила руки вокруг моей головы и прижала к себе. Я бы хотел сказать больше, но мои мысли просто не были готовы сформироваться в слова. Я любил ее, но слов было недостаточно, я понятия не имел, что сказать после этого. До нее у меня не было цели, не было жизни, причин чтобы жить — просто существование в пустоте, бессмысленная оболочка. Я был бесполезен, бесцелен, неадекватен... список можно продолжить. Тогда я ненавидел себя и все еще ненавижу. Различие в том, что я знал, что она хотела меня. Я знал, что она любила меня. Одинокая, яркая точка во вселенной любила меня.

— Ты думаешь, кто-нибудь найдет нас? — Рейн вдруг совершенно неожиданно спросила.

— В конечно итоге да, — сказал я машинально, и затем задался вопросом, верил ли я в это. Я думал об этом в течение минуты и решил, что верю в это. Учитывая, что ублюдки, которые напали на нее, были в небольшом катере, мы не можем быть далеко от цивилизации. Мы явно далеко от какой-либо судоходной линии, но в конечном итоге кто-нибудь, кто не будет таким придурком, проплывет достаточно близко, чтобы увидеть нас. И тогда кто-нибудь приплывет сюда и спасет нас.

И что?

Я могу купить другую шхуну, и Рейн сможет жить на ней со мной, но захочет ли она этого? Я провел годы на воде, а Рейн оказалась всего лишь на каникулах. Учитывая, как это обернулось, она может никогда не захотеть снова подняться на другой корабль, и я не смогу винить ее. Так что мы будем делать? Вернемся в штаты и обустроимся в каком-нибудь доме где-нибудь? И что? Она вернется в колледж, но что, черт побери, буду делать я?

Куплю огромную бутылку водки, вот что. Отлично.

Вот тогда меня осенило.

Я не хочу быть спасенным.

Находиться здесь на острове с Рейн было полным и абсолютным раем. Все в чем мы нуждались было на расстоянии вытянутой руки, и здесь было множество всего, чтобы жить комфортно оставшуюся часть жизни. Это не был пятизвездочный «Хаятт», но кто, черт побери, на самом деле нуждался в этом дерьме? Мне не нужно было ничего, что я не смог найти в получасе ходьбы. Я не хотел больше ничего. Если нас спасут, все изменится. Тот факт, что я не мог предложить Рейн ничего другого, кроме как заботиться о ней в физическом смысле, в чем она, черт побери, не будет нуждаться, когда нас спасут.

Она не застрянет со мной. У нее есть еще варианты. Варианты получше. И их до хрена.

Черт.

Даже если мы будем вместе некоторое время, она довольно быстро поймет, какой я на самом деле мудак, потому что первое, что я собираюсь сделать — это надраться до чертиков. Она вернется в колледж и в конечном итоге будет с каким-нибудь однокурсником, которого я убью. Только при мысли о том, что она будет рядом с другим парнем, я взвинчиваюсь и начинаю испытывать желание ударить что-нибудь.

Рейн взяла меня за руку, и мы вместе пошли в хижину, когда солнце начало садиться. Она о чем-то говорила, но на самом деле я не слушал ее. Я просто кивал и ворчал, пока гасил огонь на ночь. Рейн отряхнула песок с циновок. Она сказала что-то о своей подруге Линдсей, шопоголике, и ее выходках в торговом центре в Кливленде, когда мы устроились на матрасе для сна. Мои мысли были слишком далеко, чтобы понять детали ее монолога.

Не было никакого способа, что возвращение в приличное общество с Рейн сработает. Здесь был идеал. Здесь я мог быть всем, в чем она нуждалась, потому что в этом месте ее потребности не были сложными. Вернувшись в нормальный мир, я буду ничем, кроме как социальным неудачником, как гребаная игрушка в мультике «Олененок Рудольф». У Рейн есть подруги, что берут ее на шопинг, и люди, что заботятся о ней. У нее есть потенциал, интеллект, деньги и внешность. Я буду больше ей не нужен.

Это, возможно, была та мысль, от которой кошмары вернулись с удвоенной силой.

— Тебе нравится это? Да? Ты покричишь для меня снова? — он держал ее за волосы одной рукой, прижав голову к земле. Другая рука держала нож, который он прижал к ее боку...

Я стиснул челюсть и на мгновение почувствовал, что могу прокусить свои собственные зубы. Потолок из пальмовых ветвей было первое, что я увидел, когда открыл глаза. Я, должно быть, откатился от Рейн, после того как уснул, потому что ночной кошмар были довольно ужасен,  у меня не было их некоторое время. Ну, несколько дней. Сцена был та же самая — они напали на нее на пляже, и я не смог добраться до нее во время — но лица, лица были другими.

Мой желудок свело, я обхватил себя руками на мгновение, тяжело сглотнул и сказал себе не быть такой киской. Это был сон, ради всего святого. Я заставил свое тело расслабиться и уставился на умиротворенную спящую Рейн. Я пытался заставить себя сосредоточиться на ее лице, так чтобы в моей голове не было больше ничего, но это не срабатывало. Я коснулся ее пальцами, думая, что, может, физический контакт поможет, но не было большой разницы. Я продолжал видеть его лицо — того ублюдка, который забрал развалины жизни, что у меня были и чертовски разрушил их. Гюнтер Дарк. В этот раз его лицо было в моем сне вместо лица парня с дредами. Фрэнкс держал Рейн, пока Гюнтер насиловал ее, подставив нож к ее плоти.

Я не мог выносить это больше, вышел, спотыкаясь, из хижины и упал на колени, меня вырвало. Когда я закончил, то подумал о том, чтобы пойти к воде помыть лицо, но я не хотел уходить от нее далеко, определенно не сейчас.

— Она в безопасности.

Я сказал это вслух, хотя себе под нос, чтобы не разбудить Рейн.

— Он, черт побери, никогда не трогал ее.

Воспоминания о лице ее отца, так непохожего на нее, когда Гюнтер расправлялся с ним, затопили мой мозг.

— Тебе нравится это? Да? Тебе нравится это, свинья? Покричишь для меня снова?

— У тебя был еще один кошмар? — ее мягкий голос донесся до меня по ночному ветерку. Я тяжело сглотнул, прежде чем кивнул. Мгновение спустя Рейн была рядом со мной, и ее маленькая рука лежала на моем плече, другая предлагала мне чашку воды. Я промыл рот, попил немного и затем отбросил ее в сторону на песок. Я вытянул рук и притянул Рейн ближе к себе, упав на колени рядом с ней и уткнувшись лицом в ее живот. Я вдохнул ее запах и попытался заставить свои руки не дрожать.

— Я хочу чертов алкоголь, — сказал я в ее кожу.

— Я не могу дать тебе его, — сказала Рейн, ее руки были в моих волосах. — Я могу дать тебе только себя.

— Я люблю тебя, — прошептал я. — Мне жаль, что я не помог ему... Я должен был... если бы я знал тебя тогда, я бы, черт побери, умер, чтобы спасти его.

Рейн перестала дышать, и я ощутил, как ее колени немного подогнулись.

— Ты расскажешь мне сейчас? — я едва расслышал ее.

Время пришло? Могу я рассказать ей? Я не мог дать ей деталей — я не сделаю это. Но должна ли она знать? Должна ли она знать, что я не сделал ничего? Заслуживает ли она знать, каким чертовым бесполезным ублюдком я был?

— Я только что выиграл свой последний турнир, — я начал говорить. — Всегда был большой праздник в честь победы — ужин и всякое подобное дерьмо после большого боя. Турнир длился четыре дня посреди пустыни где-то в Неваде. Я вышел едва поцарапанный и был чертовски доволен собой. Я думаю, что принес свыше двух миллионов в этом турнире. Бог знает сколько Лэндон и Фрэнкс получили с этого. После этого они отвезли нас на большой курорт в Сиэтле. Там были роскошные балконы, с которых открывался вид на танцпол, бар и дерьмо подобное этому — живая музыка, множество столов,  шлюх и просто тусующихся людей. Я стоял рядом с краем, просто наблюдая за людьми и получая хлопки по спине от парней, проходящих мимо,  которые выиграли что-то от моего выступления. Со мной был еще один парень — Гюнтер. Фрэнкс был его дядей.

— Гюнтер Дарк, мужчина, который убил моего отца, — сказал она тихо.

— Да, он сел в тюрьму за убийство их всех.

— Он умер в тюрьме.

— Да, рассердил кого-то  ублюдка, полагаю. — Я сильнее обнял ее и закрыл глаза от воспоминаний, обрушившихся на меня. — Он стоял со мной, и я рассказывал ему о последнем участнике, которого я убил, когда он внезапно распрямился и указал на толпу.

— Видишь этого парня?

— Какого из них? — спросил я.

— Того, что с левой стороны бара, с «Манхэттеном» в руке,— сказал Гюнтер. — Большой парень, темный пиджак, модельные туфли, без галстука. Черт! Эти двое из них.

— Двое из кого?

— Копы, Бастиан, они чертовы копы?

— Откуда ты знаешь?

— Я, черт побери, чую их, — сказал Гюнтер с усмешкой. — Просто посмотри, как они идут — подпирая руками бока, как будто у них оружие, даже когда его у них нет. Ты видел этих двоих прежде?

— Не думаю.

— Бл*ть! Эй, Фрэнкс!

— Я не знаю, как на самом деле он узнал, что они были копы, но он узнал, — сказал я. — Фрэнкс разозлился и охранники привели их на балкон. Когда они не ответили на его вопросы о том, что они делали здесь, он отправил охранников обыскать все место. Это заняло несколько часов, но, в конце концов, каждый человек, за которого не мог поручиться ни один из боссов, был приведен, и их выставили в линию у стены. Всего их было шестнадцать.

— Всех этих людей убил Гюнтер Дарк.

— Да... но он... он не просто убил их. Черт, если бы он просто выстрелил им в голову, я бы, вероятно, не ушел. Я бы, возможно, не дал показания. То, что он... дерьмо. Я даже не могу сказать тебе, что он сделал с парнями, Рейн, не говоря уже о женщинах. Я не хочу, чтобы ты, черт побери, думала об этом.

— Я думаю, что знаю достаточно, — признала она.

Спасибо Господи, что она не собиралась спорить с этим.

— Я начал... я не знаю... идти туда. Я не знал, что, черт побери, собирался делать. Остановить его? Джон Пол и Лэндон удерживали меня. Сказали, что я просто убью себя тоже. Я должен был сделать что-нибудь, черт побери. Я просто стоял и смотрел. Двое из огромных охранников Фрэнкса держали их, а Фрэнкс говорил Гюнтеру что делать дальше, а сам просто, черт побери, стоял и просто, черт побери, наблюдал за происходящим...

Я остановился, рыдания вырвались из моего горла, непрошенные и неконтролируемые. Рейн легла на песок, расположившись так, чтобы она могла обнять меня за голову и притянуть к себе, моя щека была прижата к ее плечу. Одна ее рука легла на мое плечо, крепко прижав меня к ней. Я пытался сосредоточиться на ее прикосновениях и запахе, наполняющем мои ноздри, но, неважно, были ли мои глаза открыты или закрыты, все, что я мог видеть — их глаза, когда каждый из них понимал, что он следующий.  Все, что я чувствовал — их кровь. Все, что я мог слышать — их крики.

— Я ничего не сделал, Рейн. Я не помог твоему отцу... Прости... Прости... Прости... Мне так чертовски жаль... если бы я знал тебя тогда... я бы сделал что-нибудь, чтобы помочь ему, я клянусь, я бы сделал, Рейн... Прости... Прости...

— Я знаю Бастиан.— Она обняла меня крепче, прижимая сильнее к себе. Я слышал, что она тоже плачет. — Ты ничего не мог сделать. Я знаю, что ты ничего не мог сделать.

— Прости.

— Почему они были там, Бастиан? Что они делали там?

— Я понятия не имею, детка, — ответил я. — Не знаю, почему и как твой отец оказался там. В суде был еще один полицейский, который давал показания — я думаю, что он был руководителем или что-то типа того — и сказал, что не знал, что они были там. Они не должны были быть в этом месте вообще, и они не выходили на связь по рации, чтобы сообщить, что что-то проверяют.

— У моего отца должна была быть рация, — сказала Рейн без сомнения в голосе.

— Так и твердил прокурор. Никто, казалось, не знал, что они там делали, и знаю, что это звучало очень подозрительно, но, твою мать, я не обращал особого внимания на эту часть. Для меня не имело значения, как они туда попали.

— Это имеет значение для меня.

— Черт, детка... Я бы хотел, чтобы я мог сказать тебе. Но я просто не знаю.

Она обнимала меня... или я обнимал ее... не знаю — может, мы оба — долго время обнимали друг друга. На песке было неудобно, но мне было плевать. Я рассказал ей так много, как мог рассказать о той ночи; мне просто нужно было закончить то, что осталось, прежде чем я перестать говорить.

— Я облажался, Рейн, — прошептал я. — Даже после всех смертей, что я видел,  — смертей, в которых был виновен — я не мог спать. Не мог ничего есть, без чувства тошноты, и не мог выкинуть их лица из своей головы. Каждую ночь, снова и снова. Некоторое время я даже не мог покинуть свою квартиру, и где-то через месяц наконец-то сказал Лэндону, что больше не буду участвовать в турнирах. Неделю спустя Гюнтер был арестован и сдал своего дядю, и следующее, что я понял — это то, что согласился дать показания. Лэндон узнал это, пришел и выбил все дерьмо из меня, но я отказался идти на попятную. Я думал, что если сделаю это — если помогу отправить их за решетку, я смогу снова спать. Или это позволит мне спать, или я умру.

— Хотя это не сработало,— сказал я ей. — Даже после того как Гюнтер оказался в тюрьме, я все еще видел кошмары. Может, потому что Фрэнк был оправдан... Не знаю... поэтому я начал пить... много. Я пил, когда ушла Джиллиан, и иногда это помогало забыть на некоторое время, так что  я начал пить, когда ночные кошмары стали одолевать меня. В конце концов, они ушли, или я просто не запоминал их, после того как напивался до бессознательного состояния. Вот как я поступал... годами... пока не попал на плот.

— Ты говорил о некоторых вещах, когда спал,— сказала мне Рейн. — Ты говорил о суде, когда болел, и ты говорил о Лэндоне все время.

— Я не знал, что делал это прежде, — признался я. — Я по-настоящему не спал ни с кем кроме тебя.

Рейн выпустила мягкий, раздражительный смешок.

— Я имею в виду...

— Я знаю, что ты имеешь в виду, Бастиан. Все в порядке. Я знаю ты... был со многими женщинами.

— Не так как с тобой, — сказал я тихо.

— Я знаю это тоже, — сказал она, пальчиками очерчивая мой подбородок.

— Никто никогда не относился ко мне, как ты,— сказал я. — Я всегда был... не знаю... брошенным? Когда я был ребенком, у меня даже не было настоящего имени.

— Что ты имеешь в виду?

— Одна из социальных работниц сказала мне, когда я подрос. Я спросил у нее, откуда я и кто мои настоящие родители. Думаю, мне было шесть или семь. Меня только что перевели из одной приемной семьи в другую. Я учился еще в той же школе и случайно сел в автобус, который ехал в первую семью. Когда я приехал, приемный отец не позволил мне войти, хотя на улице был дождь. Он накричал на меня и сказал оставаться снаружи. В конечном итоге приехала социальная работница и забрала меня. Я спросил у нее кто мои настоящие родители.

— Он заставил тебя стоять под дождем? — ахнула Рейн. — Как кто-то мог сделать  такое с маленьким ребенком?

— Он был очень злым со мной,— сказал я. — Не помню почему, хотя, полагаю, что заслужил это.

— Никто не заслуживает этого. — Я услышал ее бормотание, но не чувствовал, что готов спорить с этим. Очевидно, кто-то заслуживал это. Я, например.

— Тогда меня называли Себастиан Смит. Я знал только свое имя, когда меня нашли, я полагаю, поэтому они просто сделали фамилию и день рождения и все подобное дерьмо для меня.

— Ты не знаешь когда твой настоящий день рождения? — Рейн звучала полностью подавленно.

— Нет, — ответил я. — Они просто отвели меня к доктору, который сказал, что я, вероятно, рожден в мае, и они выбрали фамилию и дату рождения, чтобы сделать свидетельство о рождении.

— О боже мой, — пробормотала Рейн, ее пальцы оказались в моих волосах, когда я вжался ближе в пространство между ее шеей и плечом.

— Все в порядке — мне плевать. — Я сделал глубокий вдох, вдохнув ее запах, прежде чем продолжить. — Социальная работница сказала, что никто не знал моего настоящего имени, поэтому они просто дали мне это.

— Как ты стал Старком тогда?

— Это фамилия Лэндона,— сказал я. — Я взял его фамилию через три месяца после того, как начал драться для него. Он был мне почти как отец, и я хотел привязаться к кому-то, даже если это было не по-настоящему.

— Так же как Мистер Пушистик, — сказал Рейн.

— Только не снова эта гребаная собака! — зарычал я, наклоняя голову, чтобы посмотреть на нее.

— У него не было имени.— Рейн заправила прядь мне за ухо и провела пальчиками по моей шее. — Я не знала, откуда он появился и как. Но ты знаешь, у него тоже были кошмары.

— У собаки были ночные кошмары? — фыркнул я.

— Были! — утверждала она. — Он скулил и рычал во сне.

— Ты знаешь, я не люблю это дерьмо,— напомнил я ей, — сравнение меня с собакой.

— Я любила Мистера Пушистика, — сказала Рейн тихо, — и тебя тоже люблю. У вас много общего. Он был предан мне и всегда пытался защитить, когда люди, которых он не знал, оказывались рядом. У него ушло некоторое время на то, чтобы начать доверять мне, но когда он это сделал, я не могла просить о лучшем компаньоне.

Я подумал об этом немного, но мне все еще не нравилось это.

— Что он думал о твоих парнях? — я понял, что спросил это.

— Ему не очень нравился Эндрю, — сказал она. — Хотя в конечном итоге он перестал рычать на него.

— Что насчет других?

— Не было никаких других.

— Почему?

— Никто не привлекал меня в этом плане. — Я ощутил, как она пожала плечами.— После того как папа умер, у меня был Эндрю. Он понимал, через что я прошла, поэтому я не должна была объяснять ему. Когда мы расстались, так много всего происходило в моей жизни, мои друзья ходили на свидания и все такое, но это было слишком для меня. Я не хотела объяснять какому-то парню, почему я плачу из-за голубого цвета или почему была на терапии, или почему я продолжаю ходить к адвокатам, даже когда они сказали, что ничего не могут сделать для меня.

— Так ты никогда не ходила на другие свидания?

— Ну, — засмеялась Рейн.— Я пыталась один раз.

— Пыталась?

— Этот парень позвал меня на свидание, когда я впервые пошла в колледж,— сказала она. — Мы пошли на ужин, но пришел Эндрю и устроил что-то вроде сцены.

— Что он сделал?

— Он был очень зол, когда узнал, что у меня свидание. Он пришел в ресторан и начал допрашивать бедного парня. Он вел себя как властный родитель, и когда парень, с которым я была на свидании, понял, что это мой бывший, он бросил деньги на стол и ушел. Он сказал, что не собирается мириться с такими... вещами.  Он не разговаривал со мной больше.

— Эндрю — мудак.

— Нет, он просто хотел защитить меня. Он боялся, что мне причинят боль.

— Если бы я был с тобой на свидании, я бы отметелил его.

— Бастиан! Ты просо не можешь делать это!

— Почему, черт побери, нет?

— Ты не можешь просто взять и избить кого-то за такое. У людей есть право на их собственный выбор, и ты не можешь бить их только потому, что тебе не нравится, что они делают или говорят.

— Некоторые ублюдки считают, что тебя можно трахать против твоей воли. Это ты тоже считаешь верным?

— Нет. Конечно, нет.

— Я бы отметелил этого Эндрю, — повторил я снова.

— Это не то же самое.

— Это близко к тому, что я говорю, — проворчал я. — Он сделал что-то, чего ты не хотела, и испортил что-то хорошее для тебя.

— И если бы он этого не сделал, может, меня бы не было здесь сейчас.

Когда она сказала это, все мои аргументы испарились, поэтому некоторое время мы лежали в тишине на песке. Небо начало окрашиваться в яркие цвета, что говорило о наступлении нового дня, но я не чувствовал, что способен двигаться с места. В моей голове было так много мыслей — остатки сна, свидание Рейн, испорченное ее мудаком бывшим, очередное сравнение меня с гребаной собакой — я, казалось, не мог их остановить. Я бы хотел, чтобы мне нужно было над чем-то поработать, чтобы я мог встать и делать что-нибудь. Однако лежать с Рейн ощущалось слишком хорошо, поэтому я оставался на месте, наблюдая за восходом солнца, а Рейн начала поглаживать мои волосы пальцами.

— По чему ты скучаешь больше всего? — наконец, спросила Рейн. — Я имею в виду из реального мира?

Я усмехнулся, гадая, думала ли она, что это на самом деле какая-то фантазия.

— Выпивка, сигареты с никотином и чертовски огромная «Chicago-style» пицца, — ответил я, помолчав немного. — Что насчет тебя?

— Душ. — Я почувствовал, как она кивнула головой. — Приятный, горячий душ будет ощущаться  очень-очень хорошо. 

— Та, это звучит отлично. — Я подумал о том, чтобы быть в душе с Рейн и почти забыл спросить ее о чем-нибудь еще. — И, это все?

— Нет... я скучаю по тому, чтобы спать с подушкой.

— Я все еще сплю с подушкой, — пробормотал я тихо.

— Ты используешь меня как подушку, это не то же самое.

— Это работает для меня, — сказал я.

— Я заметила! — она засмеялась и снова начала гладить мои волосы. Мгновение спустя она выпустила искренний смешок. — Я так сильно скучаю по нижнему белью!

— У тебя есть мое, — напомнил я ей. — Если ты спросишь меня, это почти так же сексуально, как если бы на тебе были стринги или что-то подобное.

— Серьезно?

— Да. Видеть тебя в моих боксерах, заставляет меня хотеть сорвать их и трахать тебя на песке.

— Ты делал это.

— Правда.

— Ты также делал это, когда я была в шортах, — напомнила она мне, как будто я нуждался в напоминании, — и когда на мне ничего не было.

— Ну, охренеть, — рассмеялся я. — Что я могу сказать? Я похотливый ублюдок, а ты прекрасна и в одежде, и без.

— Ты немного ненасытный, — согласилась Рейн.

— Ты жалуешься? — спросил я, и затем мгновенно понял, что не хочу знать ответ на этот вопрос. Черт, я никогда не должен был это спрашивать.

— Нисколько.

Спасибо господи. Если бы она сказала что-то другое, я бы попытался умерить пыл ради нее. Все было бы в порядке, но она такая чертовски красивая, и я ничего не могу поделать, но хочу ее все время. Мне нравилось быть здесь, где я мог взять ее когда угодно, и я был в восторге, что ее все устраивало. Я надеялся, что она тоже наслаждалась, но я был счастлив от ответа на мой последний вопрос. Я не собирался упускать свою удачу, задавая другой.

— Ты голоден? — спросила Рейн, наконец.

— Немного, — сказал я.

— Почему бы тебе не позаботиться об огне, а я посмотрю, что можно сделать на завтрак?

— Хорошо.

Я неохотно переместился из позиции лежа на ней и поморщился, когда мою ногу немного свело. Я пошел через боль и несколько раз согнул ногу в бедре. Все стало лучше, когда я начал двигать ногой. Рейн пошла в хижину, а я начал бросать дрова в тлеющий костер. Я выбросил кучу дерьма из своей головы, сосредоточившись на своей задаче, но другие мысли нахлынули, чтобы занять место предыдущих.

Я поймал себе на мысли, что думаю о Джоне Поле — где он и что делает, выжил ли он? Честно говоря, мне было плевать, увижу ли я его снова, но было бы хорошо знать, жив он или нет. С тех пор как я заботился о потребностях Рейн, я все больше задумывался о том, что случилось той ночью. Я слышал голос Джона Пола, и мне казалось, что он был на одной из шлюпок с пассажирами, но я не представлял, из-за чего шхуна могла перевернуться.

У меня были теории от правдоподобных до крайне невероятных, начиная со шторма и заканчивая тем, что Фрэнкс вдруг решил прикончить меня. Я сомневался в последнем. Если бы он хотел моей смерти, он нашел меня бы раньше и позаботился об этом. В любом случае, почему его это должно беспокоить? Гюнтер умер в тюрьме через шесть месяцев, а Фрэнкса полностью оправдали. Племянник или нет, если бы Фрэнкс заботился о Гюнтере, Гюнтер никогда бы не был осужден.

Через полчаса или около того, пламя прогорело до углей, и Рейн начала готовить что-то вроде тушеного мяса, которое включало смесь съедобных растений и рыб. Еда была довольно сносной, учитывая, из чего ей приходилось готовить. Я задавался вопросом, какой была бы ее готовка, если бы в ее распоряжении была вся кухня. Готов биться об заклад, она была бы чертовски восхитительной.

— Бастиан?

— Да, детка? — ответил я, пока опрокидывал полную еды чашку из морской ракушки в рот.

— Я все еще скучаю по моему отцу.

Положив  ракушку на песок рядом с огнем, я поднял на нее взгляд и снова увидел слезы в ее глазах. Рефлекторно мне захотелось успокоить ее и выбить дерьмо из того, кто расстроил ее. Так как, очевидно, она была расстроена из-за своего отца, я не знал, что делать, кроме того, чтобы притянуть ее к себе на колени и обнять.

— Мне жаль, детка, — сказал я, когда она, наконец, сделала глубокий вдох и, казалось, успокоилась. — Я должен был сделать что-то...

— Тссс. — Рейн вытянула руку и приложила пальцы к моим губам. — Ты знаешь, когда я думаю обо всем, что случилось с тех пор, как я потерял его, я должна признать, что нахожусь в замешательстве из-за моих чувств.

— В каком смысле?

— Я скучаю по отцу, — снова сказал она. — Но если бы он не умер, у меня бы не было тебя.  Я потеряла отца, но в итоге это привело меня к тебе. Я... не знаю, что чувствовать по этому поводу сейчас.

Мои мышцы напряглись. Конечно, она была права. Если бы я не увидел смерть ее отца, мы бы не были здесь сейчас. Если бы все события, что вынудили его оказаться там той ночью, не произошли, у Рейн все еще был бы отец, но она никогда бы не встретила меня. На краткое мгновение это имело смысл. Все — от моих родителей, выбросивших меня, содержание под стражей несовершеннолетним, причины по которым шестнадцать человек были убиты — у всего этого появился смысл для меня. Все случилось так, чтобы привести ее ко мне. В противном случае мы бы никогда не встретились. Генри Гейл должен был умереть, чтобы я мог быть с его дочерью, и я внезапно обрадовался, что это произошло.

В конце концов, полагаю, что я был эгоистичным мудаком.