— Теперь вы понимаете, откуда я, — продолжал он через минуту, — и почему несовпадения в обстоятельствах, названиях, истории. Блуждаю. Блуждаю, ибо от теории перешел к экспериментам, а метод, оказался слишком уж прост. Вы его освоите со временем, уверен. Это ведь в ложных, ошибочных теориях эксперименты — поиски в лабиринте заблуждений — сложны и дорогостоящи… Возьмите, к примеру, эти сверхускорители элементарных частиц, посредством — которых все никак не удается выяснить первоосновы материи, — ведь это же современные пирамиды, памятники блужданий в потемках наших «фараонов от физики»! А когда теория верна, то для реализации ее, бывает, и вовсе не надо приборов, достаточно усилий точно направленной мысли. Важно-понять, почувствовать идею, увериться в ней. А как мне было не увериться!

…Нет, начал я, конечно, тоже с установки-резонатора для прощупывания сдвинутых пространств- на оптическом уровне, атомном, молекулярном. Сам фазовый переход — дело нехитрое: ведь не на расстояние смещаешься и не во времени-чуточный сдвиг по волне вещества, на малую долю кратчайшего из периодов колебаний, и вы не там. Но важно контролировать ситуацию, чтобы попасть на поверхность тела в ином мире, а не в пустоту, не внутрь… иначе влипнешь, как муха в янтарь. Теперь мне удается это и без резонатора. Но в первых опытах в фазовую пустоту безвозвратно ухнуло немало предметов — и все, знаете, преимущественно казенные. В увлечении, в экспериментальном азарте я, случалось, себя не помнил, вот и совал, что под руку попадется: то лабораторные журналы сотрудников, то сейф с документацией и ценностями, то короткофокусный зенит-телескоп… а однажды даже кожаную куртку моего нового шефа.

Да, к тому времени я устранился от руководства лабораторией, утратил интерес ко всем этим рутинным делам, семинарам, плановым работам… что в них — при озарении такой-то идеей! И работал более в неслужебные часы, преимущественно ночами, один: хотел все сделать и доказать сам. Если вы помните, как встречали мои прежние большие идеи и открытия: ту, еще в детстве, о телепередачах из космоса, затем о сдвигах частот, — вам не нужно объяснять почему… Сейчас-то я понимаю, что был слаб, пошл и тщеславен: важно было для меня не переместиться в сдвинутые миры, в настоящую Вселенную, а перетащить сюда, в лабораторию, предмет оттуда подиковинней: небывалый минерал, изотоп с дикой картиной распада, прибор с чудными свойствами — и тем поразить коллег. Полюбоваться выражениями их лиц. Микроскопический свой мирок, который замкнут взаимоотношениями и интересами, был для меня важнее, обширнее вереницы находящихся рядом неоткрытых планет… низость, низость души моей! Вот и был наказан. Вознагражден и наказан — все сразу.

Он повернулся ко мне всем телом и заговорил с мучительными интонациями:

— Ибо кто же знал, мой дорогой собеседник, что в ночь первой удачи я перетяну из сдвинутого мира не камень, не прибор, не штучку какую-то в самый раз для доказательства правоты, для дешевого лабораторного триумфа — а Ее!

…Возможно, вы обратили внимание, что я ничего не рассказываю о своей личной жизни. Нечего рассказывать — не было ее. Во всяком случае ничего заслуживающего упоминания в одном ряду с моими идеями и открытиями. Личная жизнь творческого талантливого человека-о, какая это непростая тема! И собой хорош, и умен, и с положением… а все не то, все как-то так. Я нравился многим женщинам-да они-то мне, привлекательные и с гормонами самочки обывательницы, очень уж быстро оказывались глубоко неинтересны. Ведь талант, в конечном счете, — углубленное понимание мира и людей. Для них же он — вроде богатого наследства, приданого… способ нахватать побольше благ. Вот и предпочитал лучше быть «несчастливым» в обывательском смысле-неустроенным, необласканным, чем несчастным трагично, поставив свою творческую свободу в услужение гормонам, животной биологии… Но, конечно же, чувствовал себя очень одиноким и мечтал. Ах, как я мечтал!

Незнакомец помолчал, прикрыв глаза.

— Она появилась на платформе резонатора на фоне пейзажа из своего мира. В том мире был солнечный голубоватый день, ветер мял высокую алую траву на лугу за ее спиной, гнал волны по озеру и синие облака в сиреневом небе. Но мир тот сник, а она осталась — в ночи, в окружении приборов и звезд. Сначала была вся полупрозрачная, потом полупрозрачными остались только одежды.

Какая она была, спросите вы, какие глаза, лицо, кожа, руки? А имеет ли значение цвет глаз, проникающих в душу! Важна ли геометрия линий и форм, если от одного взгляда на тело наполняешься радостной силой! И интересен ли цвет кожи, которая светит чистотой и негой!.. Фиолетовая у нее была кожа. И вся Она была таких оттенков: глаза, волосы, губы… Но главное: светилась-не физически, дорогой собеседник, не люминесцировала, а будто распространяла вокруг сияние жизни, любви, нежности. Кажется, у мистиков это называют аурой. В лабораторном сумраке все это выглядело волшебно.

И с первого мгновения, с самого первого обмена взглядами мы поняли одно и то же: что я для нее — Единственный, Он, а для меня такой является Она. Все, что я знаю и понял умом, рассудком, Она постигла чувствами, сердцем своим. Любовь-тоже резонанс душ, и для сложных тонких натур он настолько избирателен, что ни в городе своем, ни в ближайшей окрестности, даже не на одной планете, а только среди многих миров возможно найти Ту Самую, всеми изгибами и сколами совпадающую с твоей, половинку цельности «Он — Она». И вот нам двоим повезло, немыслимо повезло!

Я свел ее с платформы за руку. Сердца наши стучали в такт. Посредине зала, под куполом, за которым сверкали звезды, нас притягивала друг к другу жаркая сила. Мы ничего не говорили, нам не нужно было говорить. Я так и не знаю, какой у Нее голос.

Фиолетовый свет Ее лица озарял мои поднятые руки. И тело у Нее было заметно горячее моего — но я был готов сгореть в этом пожаре. Она закинула руки мне за шею, привлекла к себе… как вдруг, канальство, как вдруг!

У незнакомца прервался голос. Минуту он справлялся с собой.

— …как в резонаторе моем-эти экспериментальные установки с вечными переделками и соплями! — что-то разладилось; И Она исчезла. Была и нет. Я стоял в дурацкой позе, обнимая пустоту.

Она все еще находилась здесь, я чувствовал! И стремилась ко мне всей душой. Но проклятие фазового «тик-так» разъединило нас: есть я-нет Ее, есть Она-нет меня… И любовь-такая любовь! — не состоялась.

И знаете, что меня до сих пор более всего угнетает? Она обладает теми же знаниями и тем же умением смещаться по фазе. Вероятно, это у Нее не от ума, а от сердца, по-женски — но есть. И теперь Она тоже ищет меня! И переходит в те сдвинутые миры, в коих я только побывал. Когда двое ищут друг друга, кому-то лучшё оставаться на месте… но кому? Ей? Мне?.. Ах, это просто сводит с ума.

…Так и не знаю, что отказало в резонаторе. Не знаю-потому что не могла моя страсть, энергия любви обратиться в занудное прилежание исследователя, лабораторной крысы, вынюхивающей неисправность. Нет, она могла обратиться только в гнев, в неистовство против нелепости случая, отнявшего у меня счастье. Что мне теперь были все научные результаты, доказательства моей правоты и превосходства ума! И я разбил свою установку. Сокрушал ее стульями, жег паяльной лампой, топтал ногами…